Леонид Малкин

читая Ахмадулину

По улице моей который год
звучат шаги - таджик с киргизом ходят.
Тех дворников стремительный уход
Кому-то выше видно не угоден.

Запущены моих друзей дела,
прильнут к экрану - в общем не до пенья.
А там как прежде Аллочка-яга
и голубые оправляют перья...

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи:
в ночной киоск зайдёшь и сразу - бах! -
нет, чтобы в грудь, а прямо сразу в очи.

О-о коллектор мой, как твой характер крут!
Поигрывая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Меня, мой мент, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь стужей (но не голубою).

Дай стать на цыпочки в подъезде как в лесу,
на том конце тупой соседской жести
сосед наотмашь - прямо по лицу -
не ощутишь соседство, как блаженство.

Даруй квартира тишь библиотек,
твоих концертов джаз и рок мотивы,
и - мудрый хрен - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы:
андроид и смартфон к моим плечам,
добавят, ох, недетские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
проступят вновь советские черты
появятся и растворятся снова.

Стереотипы

Китаец водится везде
А Шведы - только там где дали

Евреи всех уже достали 
А россияне - в лебеде

У сенегалки бег проворный
Орут румынки - это порно

Торгует брат-узбек кишмишем
Афганец тешится гашишем

Индус – в дерьме, но - пляски, песни
Финн в сауне «торчит» - хоть тресни

Японки - гейши с оригами
Норвежцы как селедки сами

Орут таиландки - снова порно
У сомалийцев нет уборной

Лукавый эллин - пращур Игр
Ну, а француз - он просто пидр

Татарин - он не хуже брата
А кто-то где-то видел тата?…

Полячки любят краковяк
А немки тоже...так и сяк

На званье турка - тур в Антальи
У украинцев Крым забрали

Красив и моден итальянец
Но с Возрождения - засранец

Британец - это БиБиСи
Но скользкий гад как иваси

Якут - олени и попойка
Индеец - это Митич Гойко

Американцы – кибер-копы
А Бразильянки – толстожопы

Среди хохлов славян немало
Они как мы - не любят сало

Он пашет и не дует в ус
Невольник бульбы - белорус

Давно не те уж эскимосы
Они теперь жуют кокосы

Ох, как меня грузины били
Вот это было чахохбили!

Поэт на даче

лист шифера запарусил
на скате крыши,
и стихотворец воспарил
и ахнул свыше.

лист шифера, не ладен будь,
прибил небрежно:
я воспарил - искусства суть
- легко и нежно...

паденье с крыши ямбом вниз
не в ритм немного:
сломал я лиру и карниз,
ребро и ногу.

но это, право, пустяки
в борьбе с хореем.
остались репа, две руки 
и хрен с пореем...

А где-то капала вода

Моей польской подруге


Эве Бохеньской из Бохни
посвящается…




…А где-то капала вода
с бесстрастьем метронома
и превращалась без труда
в ручьи на крыше дома,
сливаясь в узкий водосток,
опять стучалась в стёкла…
Ты улетала на восток
к морям каким-то тёплым.

....................................

С шипящей склянкой "Оранжад",
с улыбкою без смысла,
как божество Упанишад
смотрела ты на Вислу.

Где Вавель шпили воздымал -
обугленные смерчи,
а ты входила в тронный зал
и за тобой не поспевал
ясновельможный вечер…

Там пел трубач святой мотив
с костёла Вечной Девы,
а мы, смеясь, аперитив
и маринады горьких слив
глотали... помнишь, Эва?

И было душно от гвоздик
и голубей повсюду,
и что-то мне бубнил старик
на ухо про Иуду…

И над Сукенницами в ряд
висели алебарды,
и плыл над Краковом закат,
и пели песню барды
про славный город и вислян.
Не помню их припева…
И плакал рядом старый пан,
ты помнишь пана, Эва?

Мы уходили… сладкий дух
скользил из подворотен
кориц и кофе, словно пух -
навязчив и бесплотен…

И был один на сто планет,
на сто морей, хоть сдохни,
кофейни старенький корвет,
плывущий прямо к Бохне…




18.12.01

Бессонница

* * *

Легко и буднично, стекая с облаков,
полна разоблачений и пророчеств,
ко мне бессонница - посланница богов
заявится с котомкой одиночеств.

Заполнит все пределы естества,
остудит сердце, вспомнив случай некий
и праздность летнюю, а осень и листва
багряным отсветом мои украсит веки.

Развесит тени, бросит на кровать,
в прокрустово безумство листопада...
Я снова буду, мучаясь, гадать
за что мне эта участь и награда.

И высшей мерою положенная жизнь:
полночный кофе, валидол и "Ява",
бессилье лампочек, карандашей и линз,
и вдохновенья сладкая отрава...

90-е

А. Шведову

Валютой местной будет наша память (Л.Малкину)
Александр Шведов


* * *

Наша сущность, друг любезный, кость и кожа,
из которых бесконечен гул стенаний.
Если вправду жизнь на сон дурной похожа,
что бояться нам расхожих предсказаний?

Мы в Элизиум с тобою не проскочим
на подножке быстрокрылой колесницы.
Как там, в кущах, я не знаю. Между прочим,
мне по нраву даже с язвой здесь томиться.

Вдохновенье, говоришь, безумство, девы...
Всё расчёт слепой и только в жизни спешной.
Даже если ропщешь: где вы, где вы?
Все равно одаришь память ложью грешной.

Но, а ложь, как домовой, ворчит ночами, -
нам бормочет о просроченной надежде.
Я в заморские таблетки, между нами,
уж давно не верю так, как прежде.

Что касается монет - они нам прочат
ленный отдых в Касабланке иль Помпеях.
Но на самый крайний случай можно в Сочи -
от свободных, но "нетрудовых" копеек...

Левантийским, пти шабли иль теплым кьянти
мы наполним там желудок до аорты,
если вдруг отыщем добрый "крантик"
где-нибудь подальше бедной Порты.

Над Москвой, ты видишь, солнце тает.
Осень здесь привычней, чем в Тоскане.
Ветер превращает листья в стаи -
мало нам чудес в библейской Кане?

Я хвораю больше года - ликом белый.
В дольнем мире мы, как боги, одиноки.
Но детей, поверь, не разучился делать -
это ль не бессмертия уроки?

И любовь не оскудеет - лишь поверь ей,
даже если годы горбят спину.
Мы, конечно, тут немножко звери
от неверия в свою первопричину.

Дни к неделям льнут. Всё ближе, ближе
вход, где нас встречает мрачный Пётр.
Даже если нас господь прилижет,
всё равно нам не пройти его осмотр.

Мы иные твари - жизнелюбы.
Нам ли внуков нянчить от отчаянья?
Мы всегда целуем женщин в губы,
даже если эти губы в молочае.

Но в последний миг в глухой больничке
вспоминать я буду не мадонну.
Взгляд свой устремлю к беспечной птичке,
в небесах щебечущей над домом...

А пока пусть будет всё, как в этой жизни:
шёпот беззастенчивой девицы,
бодрое "ура" родной отчизне
да на стенке виды старой Ниццы...

13.10.2006

Поэтам

Холодный ветер книгу пролистает,
а дождь оплачет - горько и навзрыд...
Быть может, только у калитки рая -
"Всё пишут, черти...," - Пётр проворчит.

Потом захлопнет свой журнал учёта
и, ласково кудряшки потрепав,
отправит нас на медосмотр у чёрта:
для дезинфекции... там лучше автоклав.

В мире мудрых мыслей

К дружбе народов

На корточках максудики сидят,
Лохматые собачки бродят рядом.
Ни город, ни деревня - зоосад -
Четвёртый Рим,
                           едрёнуть,
                                           буду гадом!

* * *

Когда начнут лупить за шнобель,
снимать пальто и строить коз,
не подрывай основ как Нобель:
подальше прячь свой дивный нос!


* * *

Кто уехал... так там тоже родина!
Не жиднут, прошипев за спиною:
- Ведь какая же Хая уродина,
толстожопая, рыжая с хною...


Папа Карло

Всех нас учит мудрый Карабас -
Содержатель пышного престола...
Сделал Карло лучше бы для нас
Не бревно, а вновь Савонарола!

О поэте и поэзии

Когда ты катишься под гору,
Срываясь вниз в тартарары,
То ты, поэт, подобен сору,
Хотя конечно часть горы...

* * *

Я выхожу на каменный развал,
Где "рыжего" маячит крепкий профиль.
Он хоть в провинции у нас не проживал,
Но так навязчив точно Мефистофель!

* * *

Грязюка замысла, сюжет из дубняка
Товарняком мелькают, а из леса
Поэт бредёт с сумой из тростника -
Он в рощице грибков набрал от стресса.


* * *

Эвтерпа тянет нас на дно
И топит подло как титаник.
Бросай курить и пить вино,
И вирши множить, мой избранник!

Как выстрел в тишине...

* * *

Как выстрел в тишине - откроет время створки.
Мой крохотный брегет надёжней резака.
А за балконом март - как цезарь птичьих оргий.
И птицы и капель застынут на века.

Истает нейзильбер на крышах и перилах,
исчезнет крепкий сон под гнётом воронья.
-Какой же славный март - ты, помнишь, говорила.
-Какой же подлый март - шептала полынья.

Ей вторили кусты и гейзеры обочин,
разбитое шоссе и грязные столбы,
но трепетала жизнь под коркой чёрных почек,
чтоб обрести судьбу и сгинуть от судьбы…

Любовь ещё жила. Бродячая, меж истин,
испытывая нас, брела по вешним дням,
а на окне герань… цвела, роняя листья.
О, этот гордый цвет на фоне ветхих рам!

Мы с нею заодно в привычном застеколье
весенней кутерьмой застигнуты врасплох.
Расписан небосвод, а с ним и наши роли,
где каждый жест ветвей сопровождает вздох…

И каждая строка подчинена бесстрастно
неисчислимым дням, где блеск и благодать
нам больше не нужны… где всё ещё прекрасны
немытое окно и старая кровать…

28.03.03

Памяти Михаила Сопина

"Что пело, шумело когда-то,
Подмяло. Смело. Унесло.
Одни только серые хаты
Да сонная хмарь над селом".

«Север» М.Сопин





                 * * *


Над осенней Россией не плачу,
но до боли знакомый сюжет:
горсть махорки,
телега и кляча,
да на пажити ржавый скелет;
волчий рай,
сквозняки и безлюдье,
Лук да Вологды велия грязь…
По просёлкам горластые судьи -
вороньё, чтоб в распутицу красть.

Над Россией - дожди и проруха:
по дороге - непрочная гать...
От листвяного горького духа
может сердце как мячик скакать.

Можно вскриком колодцы измерить
или рощи державный исход,
и услышать коварного зверя,
что в душе одичалой живёт.

Над осенней Россией не плачу.
Здесь у снежно-багряной реки
можно было бы жить и иначе,
да в России, видать, не с руки;
оттого, что сумой и тюрьмою -
даром пишущей голытьбы
мы наказаны кем-то с тобою -
значит, нам не уйти от судьбы,
от несчастья и счастья родиться
в полулагерном дивном краю…
видишь, к югу отправились птицы,
ну а я, слышишь, Север пою;
оттого, что в неведомой хмари
стала жизнь на полкрика длинней,
что мне снится речушка На́рев*,
и девчушка - прабабка над ней…

*Нарев – речка в северо-восточной Польше,
протекающая по болотистой местности,
бывшая многострадальная территория России,
родина моих предков…


03.10.2004

Память (неоконченные стихи)

Франсиско Гойя

 Графика автора

На стыке света и теней,
У каждой линии в изгибе
Таится жизнь, и бьётся в ней
душа, распятая на дыбе.
Но час настал - сожжён багет.
Мазки - навахи наготове.
Ещё мгновенье - брызнет цвет,
Горячий цвет кастильской крови.
Ещё осталось два мазка
Руке, не ведающей страха.
Да будет правда жить, пока
В груди пылает сердце махо.

Над королевским вороньём,
Над инквизиторским застольем
Глумятся краски, но о чём
Болит душа преступной болью?
И наваждений грозный строй,
Как бык в неистовой корриде,
В сто тысяч лиц, в едином виде
Глядит в упор, зовя на бой.
И страх, полночный страх, как спрут,
Сжимает мысль и грудь до хруста.
Но что ж, на бой, моё искусство,
Пусть будет справедлив ваш суд...

Чадит свеча, огарок скуп.
Пусть догорает без опаски.
Мой свет - божественные краски,
А холст, что так безбожно груб,
Пускай белеет в отчужденье,
Но кисть проворна и легка -
Палитры мудрое свеченье
Она оставит на века.
В мерцанье серебристом света
Проступят ярость, боль, порок.
О, если б я оставить мог
Твою любовь - дар без ответа.
О, если б мог средь черт любимой,
Там, где кончаются холсты,
У многоликости незримой
Отнять заветные черты:
Те, что скрывает ночь-мантилья,
Тяжёлый бархат и корсет,
И красоты твоей Кастилья
Познает дивный чистый свет.
Не обесчестит кисть случайно
Любви, которой жить в веках.
Пускай пребудет с нами тайна
Мазком тончайшим на устах…

Но тает ночь. Огонь погас.
Звонят к заутрене монахи.
В полночных сводах затаясь,
Уснут сомнения и страхи.
И пыльный день, роняя зной,
Под колокольный бред Мадрида,
Опять зовёт меня на бой,
Готовя новую корриду...
Не заколоть соборам высь,
Не запугать, кострами воя.
Франсиско Гойя пишет жизнь
И бог простит Франсиско Гойю.

Виктории

* * *

Ещё лицо твоё не безобразно,
Хотя душа уже ничейна,
И глаз твоих богообразно
Неутомимое свеченье.


Сквозь сумрак неизбежной ночи,
Невыразимо и прозрачно,
Сквозит любовь, но беспорочна
Теперь она, пусть и безбрачна.


Больничная смешная роба
Ещё больней, чем все проколы.
Но что же делать, коль хвороба
Неистребима, как монголы.


Мучительно больное иго:
Иглой прошьёт, кроша височек…
А ты была ведь торопыгой
И лёгкой, как резной листочек.


Весёлой, сладкой, не весталкой -
Любовницей…Чужой причуды
Слепой заложницей, а стал я
Несчастней и подлей иуды…


Постель остынет. Не прощаясь,
Не комкая воспоминанья,
Ты просто выйдешь не стесняясь,
Ни слёз, ни слов, ни покаянья;


Не воплей боли, не зачатья,
Которому не повториться…
Лишь ощущение объятья -
Как рамка на застывших лицах.


И не останется ни вздоха,
Ни трепета прикосновенья,
Лишь ощущение подвоха -
Как таинство исчезновенья.


Как чернокнижника проклятье:
Предательское растворенье -
Повисшее бессильно платье
У спинки стула… на мгновенье.

10.02.2001 г.

А. Коровину

Шмелиная осень шмаляет
то жёлтым, то чёрным жнивьем...
Коровин по лесу гуляет,
Коровину всё нипочём.

Грязюка урчит под ногами
неслышно обычного : мля!
Ведь надо ж такое - грибами
покрыта родная земля!

Но страшно: невстреченный красный
иль белый (с пенсне на носу),
по памяти, очень опасный
кроссовки отнимет в лесу.

Культурная реанимация

Культура вот уже десять лет медленно, не как Атлантида, уходит на тот свет.
Старушку, обдолбав обезболивающим препаратом под названием "Хмель-шиш свободы", привели в чувство: глазки открыла, встрепенулась, встала с больничной койке, хорошо –вольготно, не больно. Встала, дура, не видит ничего (слепая ведь) и запрыгала козленком с радостным блеянием. Хрясь, шина-лубок на переломанной ноге сломалась. Упала на пол, в крике зашлась. Обморок и морок. Тут-то ее – субтильную и жантильную – ражие-рыжие санитары взяли за руки, за ноги и выкинули к чертям собачьим на январский мороз. И она, и она... дуба дала. Наверное, не воскреснет, живая вода нужна и молодильные яблоки, а эти препараты на сотни миллионов долларов потянут. Денег никто никогда не даст, а жаль. Очень жаль. Говорю с любовью тихой и печалованием великим.

Василий Пригодич. (С.С.Гречишкин)

http://www.poezia.ru/salon.php?sid=30867

________________


Дорогой Сергей Сергеевич, страшную картину вы нарисовали:
старушка-культура с переломом шейки бедра да ещё и на январском морозе жестокой капиталистической зимы. Я было совсем расплакался и за валерианкой побежал. Но выглянул ещё раз в окошко и вижу: маячат в полумгле неясные фигуры санитаров и санитарок, хлопочут, спорят о чём-то. Вгляделся в силуэт покрупнее, мама родная, Дмитрий Быков. Бедняга, несмотря на отдышку, подкладывает под тощую попку бабули свою толстенную грелку "Пастернак" и приговаривает: тепло ли тебе, девица, тепло ли, красавица. Сердобольный он у нас. Но деньги от недавней медпремии по итогам года, кажется, припрятал.
У ног хлопочут две старенькие санитарки Донцова и Маринина - за ноги тянут, только почему-то в разные стороны. Ругаются, вспоминают похоронное агенство «А.Кристи». Впрочем, пользы от них мало. Они в реанимации мало чего смыслят - скорее наоборот. Тут и медбрат Витя Пелевин насекомых бьёт тонюсенькой жёлтой книжицей, мол, нечего старушке докучать и без вас тошно. У головы лаборант Володя Сорокин копошится - то ли хочет здесь и сейчас анализы взять, то ли в мозги заглянуть, непонятно. Он у нас любознательный - экспериментатор.
Всем руководит рассудительный доктор Борис Акунин. Он стратег и потому прикидывает, что в данном случае для бабки лучше - кульбит или гамбит. Русский или Турецкий. Склоняется ко второму.
На атасе, точнее в Дозоре, ждёт скорую помощь практикант Сережа Лукьяненко. Отмахиваясь от комаров, невесть откуда взявшихся лютой зимой, он загадочно шепчет: только бы свет не вырубили в Самарканде.
Но прилежнее всех наша юная медсестричка Лариса Рубальская: пот со лба старушке вытирает, пританцовывает и блаженно улыбается. Она уже на всех мероприятиях побывала: на одной своей презентации раз 50, а всё какие-то там драже рассыпанные в веках ищет. Лекарства, Лара, нужно держать в темной, крепко запечатанной таре и лучше никому не показывать. Правда, от Ларисы тоже пользы мало - одни вздохи и ахи, и всё по-японски - то хокку, то танка...
Сосед за стеной включил «Утомлённое солнце» Я проснулся и стал дочитывать "Золотую розу" Паустовского. За окном постепенно темнело, но снег так и не выпал...

Всегда ваш,
Леонид Малкин

По каменьям, прочь от стремнины

Лирика прошлых лет

* * *

Из цикла "Песни"

По каменьям, прочь от стремнины
нас бросает судьба к берегам,
но как манит, как манит быстрина,
миг удачи, пророча плотам.

А удача - подлейшее дело -
неоплатных долгов вороньё.
Прилетит, прокричит ошалело,
да исчезнет в ночи, как ворьё.

И не знаешь, смеяться иль плакать.
Вот опять ты на гребне стремнин,
но а завтра болотная слякоть
схватит сердце покоем трясин.

Так живём мелководьем испачкав
душу - стянутый нервами плот…
Мне сегодня приснилась удача,
с плеч и лба отиравшая пот.

Тема №1 и №2

Тема №1
Э. Крыловой (сонет № 2)

…От настороженного взгляда
спасенья нет. Там, в вышине,
скрипит набухшая ограда
и кот крадётся по стене.
Добряк кровавый и послушный
вершит привычный свой обход:
он тянет лапы, чешет уши,
зевая сладко морщит рот.
Он как затейливый иероглиф
в злой тарабарщине весны.
В извивах бархатной спины
ты вряд ли разобраться смог бы.

Ты вряд ли разобраться смог бы
в тугих извивах бытия,
где каждый голубь старцем согбен, 
как ты и я, как ты и я.
Где капли с крыши исходящи, 
как сноски в рукописи дней,
но в этой повести пьянящей
есть тот, кто тоньше и умней.
Он дышит мне вослед упрямо,
он пишет сагу на ходу.
Какая выспренняя драма,
где в эпилоге я бреду
уже за той полночной гранью
по кромке сумеречных лет,
где горький искус ожиданья
важнее всех былых побед;
где неприкаянностью вешней
ещё полны душа и грудь,
где мудрый зверь, как день неспешный,
свой прерванный продолжит путь…



Тема №2


В полночный час, когда слезятся очи,
в квартирах плачут дети среди ночи.

И бродят в окнах тени. По-собачьи
душа скулит, но только чуть иначе.

И пёс лежит - его не пустят в дом
и у кого, не знаю, больше в горле ком.

Чужого бытия досужий пересуд
заполнит комнату как фреска "Страшный суд"

Когда придёт прозрение - не спи,
ведь сон уже оплачен как такси. 

И все грехи отпущены - ты рад,
а потому и добрый невпопад:

не ждёшь, когда отпустит боль в груди,
пусть шепчет коронарный: не суди...

Да будешь не судим в чужой земле,
где сыт и пьян, и задница в тепле,

где всё удачно так, но так обрыдло всё,
где тают рыбки в томике Басё.

Закручивай покрепче на ночь дверь:
там на площадке дремлет добрый зверь....

Дружеские скороговорочки

* * *

за волосы воловика волокут
и волоокого как воловик вола
воловик хоть и не воннегут
но волу-воловику хвала.


элла крылова окрылилась
на кровле крова
и кротко кралась крылова
по крову кровли


ел брель крем-брюле и брёл по бревну
увидел брель бриллиант в крем-брюле
брякнул брель брелю бравое: Ну!
и брюквой брель пробрюхал по земле


гречишкин гречанке ставил горчишники
грачишка гречишку клевал с макаронами
гречишкин с грачишкой друзья-передвижники:
один в петербурге другой в грайвороново

Элегия

Сквозь лип разреженные своды
провиснет солнечная бязь,
аллей пустынных дымоходы
времён и чувств поглотят грязь;


в горниле дней багряноликих
исчезнет шаткое быльё
и я безмолвный, точно викинг,
забуду прошлое своё;


пройду по осени нежданный,
уже не воин, не герой,
где машут ветками каштаны
и гефсиманскою листвой,


где грубо сбитые скамейки
ещё хранят земной уют
и в речке плёщутся уклейки,
и осы звонкие поют;


где щуплым пасынком бездомным
сорвётся с кручи березняк,
и в тихом мире заоконном
могучий ветер лишь сквозняк;


где мой обман не успокоят,
ни блуд, ни крепкое вино,
когда от боли, вдруг, заноет
душа забывшая давно


друзей, которых нет в помине:
их дух хранят лишь небеса
да заводи в промерзшей тине
и чёрно-жёлтые леса.


Там, на обветренном подворье,
где жгут останки мёртвых свай,
я сам скормлю листвяной своре
души измятый каравай...

Мир без любви бы не выжил...

* * *

Когда последний отгремит трамвай...

Владлену Дозорцеву

Наука отвыкать тем тяжелей, чем ближе
Тот возраст, за каким забвенье на кону.
Лишь потому никто полковнику не пишет,
Что все-таки он сам не пишет никому.

Мёртвый сезон (Владлен Дозорцев)

Босх. На картины Брейгеля Старшего.

Босх

Angelus Domini...


* * *

Полутень, полусвет, полушепот…
Тает в красках расплавленный воск.
Я творец, но не слышу твой ропот,
В искушеньях страдающий Босх.

Где твой Сад Наслаждений и роздых
По дороге, ведущей во мрак?
Я застыну в причудливой позе
Между адом и раем как Вакх,

Чтоб держать сквозь земные проёмы
Виноградно-резную лозу…
Слышишь, слышишь, как чёрные гномы
Наши души куда-то везут.

Там, где мечутся, праздны и хворы,
Обожённые страхом до дна
Наши страсти, во власти которых
Даже исповедь к небу сама…

Я с тобою, мой мудрый эклектик,
Суеверий отвергнувший полк.
Что страшнее всезнающей смерти?
Лишь холста неизведанный толк.

Где трубят пооглохшие сами
От блаженств херувимы - льстецы.
Там, Господь, мы крадёмся садами,
А потом сами метим в творцы.

Не чумой, не бурлящей ретортой
Устрашён наш истерзанный век.
Ты смеёшься над святостью гордой,
Храбрый гений из полукалек.

Я плетусь по стезе Dolorosa
В красной глине, осмеян и гол,
И в руках у меня вечный посох -
Крест, который мне так подошёл...


27.12.01

На картины Питера Брейгеля Старшего…

"Охотники на снегу", "Зимний пейзаж с ловушкой для птиц"
"Страна лентяев", "Неверный пастух", "Падение Икара",
"Падение ангелов" и др.

* * *

Ещё не выпал снег, но божья милость
легла на чахлый лес и хмурый кряж,
как будто поднебесье превратилось
в осыпавшийся стёклами витраж.

Причудливые звонкие осколки
просыпались в ладони бурых крыш
и превратились в сны и кривотолки,
в видения и трепетный камыш…

И выпал снег, как ангел, первородный
и древний, но не знающий причин,
декабрьский, густой, чистопородный -
полотнам живописным господин.

И с брейгелевским духом среднерусье
вдруг как-то неожиданно свело
и породнило незнакомой грустью
офорта довоенного стекло…

Сюжет с ловушкой птиц – земли господней
искусный и затейливый пейзаж,
и вечно сонной Фландрии походный
охоты неизбывный антураж.

И тихие заснеженные дали:
зелёных рек остуженная гладь.
Я помню, мы когда-то там бывали,
вот только в этой жизни ли, как знать…

Там дышит мир степенно и глубоко:
морозный день и дети на пруду,
а летом безмятежная сорока
на виселице в летнюю страду;

и плещется загадочное море
напененное выдохом кистей,
и мчится по заливам аллегорий
отчаянная конница страстей;

и ангелы слетают, точно листья,
низвергнутыми монстрами во прах,
исполненные той же дивной кистью
на бледно-изумрудных небесах

в страну слепцов, безумцев и лентяев,
трусливых пастырей и брошенных отар,
где довершает дело волчья стая
и тонет незамеченным Икар…

15.11.01

Над суетой миротворенья...

* * *

Над суетой миротворенья
на окоёмышке ветров
летим с тобой без приземленья
с грозой вдоль пенных берегов.

Сверкаем, радуемся в высях
дождям, везению, судьбе…
Таят следы на тропах лисьих
природу чуждую тебе.

Но, если есть богатства кроме
свечной печали и стихов,
они - на крохотном пароме,
среди задумчивых дымков.

Среди бездымного простора,
где я подранком кочевал
и ворошил чужие норы,
и лис по просекам гонял;
и расступались лес и пашня,
и сердце ухало сычом,
и чёрствый хлеб - ломоть вчерашний
казался мягким калачом;

несло плотвой от старых мельниц
угрюмых, серых, водяных,
и пять дерев - старух-насельниц
читали мне вдогонку стих
об одиночестве и лете,
и о божественной стезе…
Я шёл по ней в смешном берете
навстречу ливню и грозе.

И пели ветки на изломе.
И всем эклектикам назло
сливались прочно на пароме
телеги, ругань и стекло…

Горчила мокрая солома,
махорка и одеколон,
и у реки, в истоках грома
рукоплескался одеон.

Слагались строчки. Из тетради
не вырвать даже жалкий ямб…
Стихи прочёл я на эстраде
под светом многоваттных рамп:

…я вновь на крохотном пароме
среди невиданной грозы
и никого со мною, кроме
тебя и мокрой стрекозы.

И мы летим, без сожаленья,
на окаёмышке ветров
от суеты миротворенья
в речную млечность берегов.

Сверкаем, радуемся в высях
дождям, расхристанной реке.
Софит погас. Со сцены вышел
старик со стрекозой в руке…


06.02.03

* * *

Я жил когда-то в ветхом доме,
Где за окном клубясь, листва
Шептала в ливневой истоме
Давно забытые слова.

Где неизбежностью мистерий
Дышали сны и сквозняки,
Но преданность хранили двери
Изгибу маленькой руки.

И где безжалостно редели
Друзья, причёски и мечты:
Акации по две недели
Роняли узкие листы.

И от причуд метаморфозы
Тянуло прелью и виной,
А там уж первые морозы
Стучали веткой ледяной

По крыше старенького дома,
Где оступаясь, листопад
Слетал с небес подобьем грома
И осторожно падал в сад,

Где от промозглого ненастья
В охапках мокрой лебеды
Таились грозные следы
Дней покаянных, слёз и страсти…

Где посреди лесной дороги,
Там, где не видно больше лиц,
Я не забыл ни храм убогий,
Ни стаи запоздалых птиц,

Кружащих слепо над осенним,
Опавшим в ночь березняком,
Дорогу, мягкие колени
И грузовик порожняком…


02.05.02


* * *

...А в подъезде, где шепчется кто-то
И застыли цветы на стене,
Словно в храме фальшивую ноту
Здесь не спрячешь на гулкой волне.

Незнакомый запах квартиры:
Свежих досок, гвоздики, духов,
Поцелуи неведомой Киры
И обрывки знакомых стихов.

Словно здесь не окончилось лето.
Вскользь минуя осеннюю блажь,
Скрипки гайдновского квартета
Забрели на четвёртый этаж.

И скорбят всею мощью мажора,
Усмиряя мою суету…
Помнишь, дятел на краюшке бора -
Так звенел, что слыхать за версту!

И катили в Москву электрички,
Тишину отсекая резцом…
Помнишь, жили напротив сестрички?
Две близняшки с единым лицом.

Торопыги и хохотушки.
И, влюбившись, мы бесам назло
Не считали пророчеств кукушки,
А гордились, что нам повезло.

Привалило седым да под рёбра,
Словно снегу до самой стрехи…
Кто же ведал, писатель мой добрый,
Что накажет нас бог за грехи.

Кто же знал, что промерзший суглинок
Обойти не дано никому.
Осень. Холодно. Гайдн. С поминок
Мы расходимся по одному…


5.09.01

Метаморфозы

* * *

Два ястреба парили над рекой,
а я лежал в траве лишённый зренья,
и на земле такой царил покой,
как в пятый - трудный день от Сотворенья.

Сплетались ветки елей и дубов,
светилась даль - сплошной эдем,
но в просинь
летели листья и обрывки слов,
что скоро умирать и скоро осень.

Вонзались стебли в тело, и земля,
казалось, тяжёло дышала -
пряла
меня из диких трав и рун с нуля,
с мизинца,
с волоска,
сначала…

Я ощущал её нелёгкий труд -
рождение и муку,
сопричастный
букашке малой, жившей сто минут,
и ветеркам в ракитах, полным страсти.

И утекали мысли сквозь песок,
неслись к реке
и дальше
небом
к плёсу,
где прорастал боярышник в теньке
на островке с названьем грозным "осы".

И я, беглец, запутавшись в шипах,
познал себя листком, слезой сосновой,
тенётой лёгкой, обращённой в прах,
и гусеницей - бабочкой багровой.

Невидимый тобою, без венца,
я тосковал среди упругих сучьев,
и ты, любимая, простила б мудреца,
когда бы знала про такую участь.

Но я молчал, озябший в полусне,
природу мирозданья не тревожа.
Что знаешь ты о смертной тишине?
Она сродни стихам…на них похожа.

Но приходила осень, и слова
как листья очарованно блестели,
а липы походили на дрова,
которые разжечь мы не успели.

Покуда не успели мы понять,
что ничего от нас уж не зависит,
два ястреба парили где-то в выси…
Был день шестой.
Суббота.
Ровно пять.


31.03.03


* * *


…мы стоим над звёздочкой из жести.
осень, небо, сосны, вороньё.
Мы молчим. На этом лобном месте
ни к чему привычное враньё.

это так же, как на предстояньи:
у тебя в руке кленовый лист
теплится свечой на расстояньи
трепетной и так же золотист.

пахнут голубикой рот и пальцы
и щепоть пьянички боровой -
дар лесов влюблённому скитальцу
и земли осенней, но живой …

Ну, а коль над смертью мы не властны
и порядок дней невозмутим,
значит в этот час и миг прекрасный
мы кого-то впрок благодарим

тем, что вот над звёздочкой из жести
мудрые, как птицы и зверьё,
мы молчим не порознь, а вместе,
жизнь и вдохновение моё!


4.07.01 г.


* * *

Как выстрел в тишине - откроет время створки.
Мой крохотный брегет надёжней резака.
А за балконом март - как цезарь птичьих оргий.
И птицы, и капель застынут на века.

Истает нейзильбер на крышах и перилах,
исчезнет крепкий сон под гнётом воронья.
Какой же славный март - ты помнишь, говорила.
Какой же подлый март - шептала полынья.

Ей вторили кусты и гейзеры обочин,
разбитое шоссе и грязные столбы,
но трепетала жизнь под коркой чёрных почек,
чтоб обрести судьбу и сгинуть от судьбы…

Любовь ещё жила. Бродячая, меж истин,
испытывая нас, брела по вешним дням,
а на окне герань… цвела, роняя листья.
О, этот гордый цвет на фоне ветхих рам!

Мы с нею заодно в привычном застеколье
весенней кутерьмой застигнуты врасплох.
Расписан небосвод, а с ним и наши роли,
где каждый жест ветвей сопровождает вздох…

И каждая строка подчинена бесстрастно
неисчислимым дням, где блеск и благодать
нам больше не нужны… где всё ещё прекрасны
немытое окно и старая кровать…

28.03.03


* * *

Я уходил. Бессонными ночами
летели птицы, оглашая высь,
и не было в их голосе печали,
и слышалось в их крике: Берегись!

Я уходил, и не было везенья
на впалых и бессильных небесах,
и падал дождь, обычный дождь осенний,
привычно вниз, как доказал Исаак…

Я ждал чудес, я жаждал благодати
и презирал амвонов благодать,
но времени скрипучие кровати
искали вечно повода зачать;

Родить дитя с бессмертными глазами,
с нелепой и отчаянной судьбой…
Я уходил. Холодными лесами
шептали мне деревья: Бог с тобой!

И годы шли, как в пустынь пилигримы,
терзая вечность искусом минут
Какие страсти по пути сожгли мы -
рябин остывших гроздья не солгут…

И греясь всласть у крохотных жаровен,
протягивая руки в пустоту,
я ждал чудес, несбыточных диковин,
прислушиваясь к каждому кусту.

Я ждал, когда, как манна спозаранку
ударит снег на праздничный Покров,
а я надену тёплую ушанку,
и мама скажет, чтобы был здоров…

Махнёт рукой чуть сухонькой и властной,
мол, ты иди, раз так велят дела…
Зачем же мрамор с плиточкой метлахской
метель до самых гроздьев замела...

Я уходил. Бессонными ночами
летели птицы, и молчала высь.
И за окном всё было как вначале,
Когда Ему кричали: Отрекись!

19.10.02


* * *

Он был жизнелюб и не ведал секрета
О том, что однажды метелица-смерть
Заменит снегами нездешнего цвета
Земную трясину на мёрзлую твердь.

Но жизнь, как двуколка, беспечно-хмельная
По кочкам-ухабам неслась второпях,
Теряя любимых, как листья больная
Осина роняет в обугленный прах.

И было немного смешно и печально
Смотреть, как с бездонных озябших небес
Рассеянный мальчик из школы начальной
Глядит сквозь стекло на заснеженный лес...


26.01.02

* * *

Сквозь лип разреженные своды
провиснет солнечная бязь,
аллей пустынных дымоходы
времён и чувств поглотят грязь;

в горниле дней багряноликих
исчезнет шаткое быльё
и я безмолвный точно викинг
забуду прошлое своё;

пройду по осени нежданный,
уже не воин, не герой,
где машут ветками каштаны
и гефсиманскою листвой,

где грубо сбитые скамейки
ещё хранят земной уют
и в речке плёщутся уклейки,
и осы звонкие поют;

где щуплым пасынком бездомным
сорвётся с кручи березняк,
и в тихом мире заоконном
могучий ветер лишь сквозняк;

где мой обман не успокоят,
ни блуд, ни крепкое вино,
когда от боли, вдруг, заноет
душа забывшая давно

друзей, которых нет в помине:
их дух хранят лишь небеса
да заводи в промерзшей тине
и чёрно-жёлтые леса.

Там на обветренном подворье,
где жгут останки мёртвых свай,
я сам скормлю листвяной своре
души измятый каравай...


14.10.2001 – 1.02.2004

Трава

* * *



Неведомой рукой разбросаны дубравы.
Распластана ветвей чернеющая голь.
Июньская страда. Уносят в небо травы
Корней и стебельков чарующую боль.

Лишь только б прорасти – тяжёлая работа.
Всё выше к небесам, где дремлет Волопас
И тихий звездопад, и грохот самолёта
Иллюзией любви обманывают нас.

Но я войду босой без страха и упрёка
На поле брани, где лежит моя межа
Меж сонных лопухов, налитых горьким соком
И зарослей крапив, где боль всегда свежа.

И где всегда густа трава Косца лесного
И каждый третий куст в упряжке повилик.
Лишь только потому, что ты его основа:
Несёшься праздно ввысь, а путь твой невелик.

Неистовство пути. Какая сверхзадача
Ведёт тебя, глумясь, на плаху косаря?
Над скошенной травой то ли смеясь, то ль плача
Летит моя душа на встречу сентября.

По заячьей тропе спускаюсь к многостволью,
У роковой звезды прошу немного сил.
Уходит мирно ночь. Звенят стога. Приволье.
И брошены средь трав, ржавеют зубья вил.


07.94 - 26.11.01


…такого жаркого лета

* * *


…такого жаркого лета
не ожидала земля:
дымились, туманом одеты,
осины и тополя.

И с этой картиною странной
не мог я смириться никак:
горел воспалённою раной
за полем сухой березняк.

Синел по оврагам цикорий
и даже чертополох
искрился в пунцовом уборе,
бесцветным казался лишь мох.

И уж выползал на дорогу,
которая в зное клубясь,
куда-то на берег отлогий
с ним вместе ползла, золотясь.

А ночью неистово ярки
горели в траве светляки
и вспышками точечной сварки
свои озаряли мирки.

Скудело ночное светило,
стекая по сучьям дубов
и вилы, обычные вилы
шептались у чёрных стогов.

И всё затаилось, похоже,
в немом ожиданье грозы,
но мазали утром по коже
былинки совсем без росы…

И после, когда спозаранку
прищучивал стадо пастух
и не щадя, наизнанку,
мой выворачивал слух,

трезвоня кнутом-неваляшкой
по гребням коровьих фигур,
он бил музыкально, с оттяжкой,
пьянчуга и балагур,

мне снилась деревня, просёлок,
телега, суглинок, ручей,
усталый реаниматолог,
мне шепчущий в ухо: Ты чей?

Мне снилась зябкая небыль:
июля летящая дробь,
и с клироса пенье о Небе,
и мама и простенький гроб.

Холодные губы и руки.
Мне - десять…уже за рекой
какие-то странные звуки
И голос, в котором покой…

Мне снилось жаркое лето:
я еду в вагоне домой
и дым паровозный, и где-то
свет тусклой звезды надо мной…

4.08.02

Дачный романс



...И снова в сад, где тает вечер,
Вступает август под хмельком
И тем пронзительнее встреча
Перед угасшим камельком.

И мы не молоды и горьки,
Как эти дачные плоды,
Сидим вдвоём до самой зорьки,
Над нами Звёздные сады

Горят соцветьем чёрной Лиры:
Смородин, дикой бузины...
Мы как влюбленные сатиры
Медовым августом пьяны

И неожиданным ненастьем,
Где капли крупные дождя
Зайдутся в листьях, тайной страстью,
Сердца хмельные бередя.

Где дрёму гиблого колодца -
Чревовещателя земли,
Заполнит эхо - скрип воротца
И шепот, тающий вдали.

Где светлый Григ и грустный Дворжак,
И старых яблонь тяжкий сор
Вдруг чем-то вечным растревожат
Кузнечиков согласный хор.

Где неожиданно и просто,
На том краю, где рассвело,
Увидим ближнее село
И серые кресты погоста…


5.08.01 г.



Бессоница


* * *

Легко и буднично, стекая с облаков,
полна разоблачений и пророчеств,
ко мне бессонница - посланница богов
заявится с котомкой одиночеств.

Заполнит все пределы естества,
остудит сердце, вспомнив случай некий
и праздность летнюю, а осень и листва
багряным отсветом мои украсит веки.

Развесит тени, бросит на кровать,
в прокрустово безумство листопада...
Я снова буду, мучаясь гадать
за что мне эта участь и награда.

И высшей мерою положенная жизнь:
полночный кофе, валидол и "Ява",
бессилье лампочек, карандашей и линз,
и горьких строчек сладкая отрава.


15.09.01

 

 

Графика автора

Когда в плену ночного полустанка
тебе откроется творцом забытый мир,
где скрип колёс, как тихий стон подранка
и клён суров, как славный гордый Лир,
склонивший голову свою лишь перед богом,
которому названье - эта ночь…
Мы все стоим перед её порогом
такие же склонённые точь-в-точь.

Здесь клевера старинные настои
дурманят сразу тысячи голов
и звёзды, как печальные изгои
скитаются среди немых стогов.

Здесь август – господарь.
Над чернолесьем
гуляет неизбежная печаль.
Мы не слышны. Цикады словно беси
волнуют сердце, оглашая даль…

Здесь жизнь и смерть.
И крупными мазками
на полотне её застигнуты врасплох
и ты, и я, и полночь вместе с нами
на краюшке недремлющих эпох…




Ноябрь

* * *

…но, боже мой, какое же везенье -
вдыхать ноябрь слякотный и грустный,
как будто из ветров промозглых зелье
аптекарь приготовил мне искусный.

Он взял щепотку горького исхода,
листвяный обморок и горсть каштанов,
долги и сплетни, что в остатках года
всегда как неизбежность или данность…

Он как хозяин мудрый, но сутяжный.
Ему оставишь душу без остатка…
К лесной осине праведной и влажной
я прислонюсь слабеющий и шаткий.

Я заболею - отогреюсь чаем,
припомню всех истцов без исключений.
Когда ноябрь - ты ещё вначале
всех, всех предзимий и стихотворений.

Всех, всех посулов. Если дрогнут губы -
им нет доверья - ложны обещанья.
Сожгу мосты и письма. Почерк грубый,
как остовы на отмели песчаной.

Где чайки властны и неоспоримы,
и берег принял, вдруг, весь сор эпохи,
и ропщут под корягами налимы -
мне кажется, я слышу рыбьи вздохи…

И если захочу вернуться снова
к тебе, мой друг, - неволить не посмеешь.
Ноябрь как чёрт - иммунитет от Слова -
и не поможет даже в каплях Береш.*

И не поможет прошлое везенье:
пусты просёлки, просеки и сотки.
Я вновь бреду домой тропой осенней
одной единственной, но самою короткой…

28.11.02


После дождя

* * *


Причуды расцвеченной капли
На кончике тонком иглы.
И сосны, как гордые цапли,
Застыли, чуть выгнув стволы.

Раскрыты все таинства леса
И беспредельно ясны,
И чувства в таком равновесьи,
Что, в сущности, и не нужны.

Что, в сущности, с этой минуты
Раскрыт их таинственный стиль,
Где тяжкие летние путы
Лишь придорожная пыль…

Где ветры целебным настоем
Тебя лишь на миг усыпят,
И каждый пенёк удостоен
Присутствия нежных опят.

Где душных оврагов цветенье
Таит толи жизнь, толи мрак.
И в этом хитросплетеньи
Не разобраться никак.

Но принимая на веру
Испуганный шёпот листвы
И стеблей лесную манеру
Упрямо держаться на вы,

Я признаю верховенство
И мудрость июльской поры,
Где хрупких тенет совершенство
Искусней вселенской игры.

Где сосен сюжет так восточен
И врезан в проёме окна,
Старинною графикой точек
На фоне речном полотна.

Вот кони…вот люди…всё круче
Ползёт караван в облака,
Наверно погонщик измучен
И кони устали слегка…

Но всё изменяется…в дымке
Уже исчезает сюжет
И снова на старой картинке
Лишь сосен немой силуэт.

И снова неслыхано-тонок
Мне слышится их звукоряд,
Когда, вдруг, как будто спросонок
Иголки заговорят.

И снова окажется лето
На кончике тонком иглы
Всего лишь последним сюжетом
Исполненном в капле смолы…


20.07.2000 г.



Стекают капли не спеша...

* * *

Стекают капли не спеша,
снег третий день уж тает кряду
и не перечит лишь душа
такому скорому распаду.

Сменяет масленицу пост,
земля стремится к откровенью,
как будто рвётся тонкий холст,
на лоскуты, дробя творенье...

Бесстрашно прожит день и час,
но февралю опять, вдогонку,
я выношу в который раз
души прозрачную иконку;

и чёрных веток на снегу,
такой отчётливый на крыше,
я дивный росчерк берегу,
подаренный мне кем-то свыше...


26.02.01 г.


* * *

Ложился снег
непрошеный и праздный.
Он бился в стёкла,
не давал уснуть.
Душа моя,
какие же мы разные,
хотя одна
у нас, наверно, суть.


Растает ночь.
Забрезжит день, не встреченный
ни мыслью,
ни дыханием сердец.
Вот мы стоим
в предзимье,
словно в вечности,
в её ветрах
заблудшие вконец.


Они позёмкой,
словно сетью хлёсткою,
уловят душу,
где-то так словчат,
что ты почувствуешь себя
наверно тёзкою,
не отлетевших
в тёплый край галчат.


Повымерзнет всё то,
что не отмолено.
Забередит душа,
как домовой,
в январь
уйду тропинкой
узкой, не проторенной,
как уходили
пилигримы встарь.


Уйду на стылую
распластанную озимь,
где нет ни памяти,
ни жалости,
ни слёз,
где нет зимы и стужи,
только осень
свой тянет в небо
пламенный обоз.


Где неспроста
причудливо и буднично
взовьётся в пажитях
урочная звезда
и будет падать
золотистым блюдечком,
послушно падать,
тая без следа.



Июнь

* * *

Стоял удушливый июнь,
А может брёл в сады, неспешный,
И на обрывках праздных струн
Играл мотив, гремя столешней.
Он был пока ещё немой -
Ленивых гроз интерпретатор.
Гудел сосновый резонатор
Его гитары боровой.
И, затаив дыхание, дятел,
Вращая бусинами глаз,
Подумал, что, наверно, спятил,
Забыв свой вечный парафраз, -
Такой стоял июнь неспешный.
Клубилась таволгой трава
И на опушках мудрый леший,
Ворча, укладывал дрова:
Бревно к бревну - хаос полениц…
Среди забытых костровищ
Пожары трепетных растеньиц
Бросались искрами в камыш
И гасли, уходя в болотца...
Среди осок и бузины
Бродил июнь и тишь колодца
Была лишь каплей тишины,
Лишь отголоском сонной сини.
Смолясь, поскрипывал июнь
И дни отчаянно просили
У ветра стужи: "Только дунь!".
Был час по-летнему неспешный:
Сирень, жара, солнцеворот,
И я, слегка седой и грешный,
Как этот високосный год.

06.1998 г.


На перекрестке трёх дорог...

* * *

На перекрестке трёх дорог,
которым нынче нет названий
стоит мой старенький чертог
ещё под крышей, но без ставен.

Не стёкла треснули - зрачки
оконных потаённых взоров.
Тряпья надежд сжигаю ворох
я там беспамятный почти.

И обжигаюсь их огнём,
скуля щенком, забытым богом,
там за невидимым порогом
ищу затерянный проём…

Перебирая пыльных стен
лишь мне доверенные знаки,
снимаю сердцем злую накипь
уже обуглившихся тем.

И не испытывая боли,
врачую жар календаря
быльём заснеженного поля
при тусклом свете декабря.

И не ищу примет и истин -
им несть ни места, ни числа.
Сквозь снег похрустывают листья -
ещё горячая зола…

Ещё тревожит белостволье
в плену отбеленных тенёт,
а приглядишься - просто колья
да ветер за душу берёт.

И знает только бог да нечисть,
как неоконченные в высь
мои стихи в печную вечность
дымком горчащим унеслись…

2.12.01.


Март

* * *

Бескрайний март и скажет кто-то:
"ну, вот дожили до весны".
и снова бренные заботы
сердцам больным припасены.


словоохотлива природа.
безвкусен слог, бездарен лист.
и не рожденная порода -
тот ствол, что грозен и бугрист.


и поиск вечного не к месту,
и у мгновений столько слов,
что все старания норд-веста
лишь пенье сучьев и стволов.


но бессловесным предстояньем
на самом краюшке межи
полна душа… за стылой гранью
её ночная тень лежит.


там, где истоки дня и ночи
уже отчётливо видны,
и где молитвою отсрочен
инфаркт до будущей весны...



12.03.02


Ландыши


* * *

На могиле бабушки отцветают ландыши,
Мокры и причудливы клёны да сирень,
И не слышно "Отче Наш" и не слышно "Кадеша"
Только вековечная рядом бродит тень.

Нет, не та, которая пьяного сожителя
И не мужа первого, ибо вместе спят…
Лёгкий трепет ландышей - сплетни небожителей
Даже если слышимы - только звукоряд.

Сколько вёсен минуло, сколько снов непрошеных
Отцвело в бессоннице, отлетело в синь.
Я держусь за краюшек памятью подкошенный
Рода непутёвого - внук, потомок, сын.

Если вправду, Господи, ты прощаешь разное,
Отчего ж покоя нет - в сердце крик да гам!
Может потому что... память - вещь заразная
Да на тропках праведных вечно старый хлам.

На могиле бабушки отцветают ландыши,
Пахнет сорной горечью смертная межа…
Я в оградке ржавенькой все узоры-вкладыши
Краской серебряночкой крашу не спеша.


19.05.02


Неверен шаг твой...

* * *

Неверен шаг твой. Пройден путь.
В полях лежит туман забвенья.
И кажется понятной суть
Бессмертья слов и вдохновенья.

Ещё гордыня гложет грудь:
Как бес искусна и глумлива,
Но ты, спасительная грусть,
Врачуй зудящие нарывы…

Уже никчёмна страсть морфем
И истин прочная основа,
И вся премудрость вечных тем
Не стоит костерка лесного…

Не стоит весь талант потерь
Листа слетевшего случайно…
Я выйду утром, словно зверь,
На просеку дерев печальных.

И вдоль пойду шуршащих стен,
Где яд и пурпур бересклета
Течёт по сучьям чёрных вен
Лучом холодным не согретый.

И там застыну в немоте
И неизбежности удела,
И кто-то свой,
Сквозь крест прицела,
Меня заметит в темноте…


19.02.02


Жизнь

* * *

Под твоим просторным небом,
Из твоих небесных рук
Всё приму: горбушку хлеба
И святую соль разлук.

Всё, что ты мне здесь отпустишь:
От дождливой синевы
До вечерней росной грусти
Недокошенной травы,
Всё приму и всё приемлю.
Только в час, когда закат
Обнимает жарко землю,
Ты прости, в чём виноват.

Не спеши меня утешить
Дивным светом куполов.
Мне дороже нынче леший,
Заплутавший меж стволов.

И угрюмый синий ельник
Над туманною рекой,
Полосатый, словно тельник,
Чьей-то брошенный рукой.

И дороже вышних судеб
Злой кукушечий отсчёт…
Я сегодня неподсуден,
Как малец, рискнувший вброд,
Испытать себя водицей
Ледяной, с названьем - Жизнь…
Годы, словно чьи-то лица,
Отражаясь, в ней слились
В ленту-дымку, прячась, где бы
Не найти их вдоль излук,
Под её просторным небом,
В горькой заводи разлук.

23.05.01



* * *

…А ночь опять изменит неизбежно:
природу слов, чернил, первопричин,
и отлучив от сна, рукой неспешной
сорвёт цветную кисею личин;

Сочтёт дела от мала до велика,
измерит душу, словно путник брод,
и на рассвете с первым птичьим криком
неровною строкою оживёт…


31.10.02

Мир без любви бы не выжил...

* * *

Снова пугает и мучит зима.
Лес тонкой дымкой острижен,
но я твержу, как безумный Фома:
-Мир
без любви бы
не выжил...

Даже когда мы, как веточки верб,
гнёмся под ветром всё ниже,
то и тогда прошепчу я, поверь:
-Мир
без любви бы
не выжил...

Выпиты фляги. Из сердца долой.
Дым от костра шатко-рыжий.
Но на снегу кто-то чертит золой:
-Мир
без любви бы
не выжил...

Я поседевший стою у окна.
Парк утонул в грязной жиже.
Будь же что будет,-
ведь дожил,
весна:
-Мир
без любви бы
не выжил...


Вдохновение

* * *

Неспешная июльская трава.
Так выдалось: дождливо, но отрадно.
Оно придёт незримо, безпарадно,
до самого, быть может, Покрова.

А дальше – больше, светотень и краски
на землю опрокинет небосвод.
И среди ветра и болотной ряски
прижму к груди колючих слов осот…

и так мучительно, болезненно и сладко,
до бреда в горле, до сведённых рук
оно придёт вдруг исподволь, украдкой -
мой чуткий враг, мой ненадёжный друг.

И кажется до святости полшага,
и сердца не слукавит гордый бес...
Я жду его, дурманящая брага
слезы случайной душу не разъест.

Я защищён, я думаю о вышнем.
Лишь памяти всезнающая явь
в мои хоромы поступью неслышной
приходит и приказывает: «Правь»


07.94

Но правит бал...

Геннадию Ермошину

Мир – балаганчик-ностальжи…
Лишь лейтмотив любви неверной,
Как дуновение инферно
Над краем пропасти во ржи…

...........................................

Плащ Гамлета, колпак шута,
Пастушья дудка Крысолова, -
Моя мелодия чиста –
Обман чарующего слова.

Что в искренности той, скажи,
Тебе, пропавшей в голоцене?
Но в гулком зале – ни души.
Стою один на чёрной сцене…

Геннадий Ермошин (Стансы голоцена)

* * *

Мелкий дождь по стеклу..

* * *

Дворик

* * *

Может быть, я строкой покаянною
Поколеблю махину чуть-чуть.

"Стена". 1975 г. Виктор Калитин

Диптихи

Дорожное

* * *

* * *

"Стихи для Лизы". Лирика. 2000 г.

Из цикла "Стихи для Лизы"

* * *

Осень в Косино...

Из цикла "Стихи для Лизы"

* * *

Пророчество

Из цикла "Стихи для Лизы"

* * *

Из цикла "Стихи для Лизы"

* * *

Из цикла "Стихи для Лизы"

* * *

Град Казимеж

из цикла "краковские хроники"

* * *

Он такой посмертный имидж -
не испортишь преисподней.
Здравствуй славный град Казимеж:
Лейб стоит в одном исподнем.

А туман такой холодный,
а собачки красноглазы.
Сюртучок уже не модный
тут же рядом под лабазом.

Скоро встретишься с Рахилью
черноглазой и грудастой.
Слава богу, хоть не били,
но а бить они горазды.

От костёла Паулинов
вдоль по набережной Вислы
мы бредём дорогой длинной -
в том наверно высший смысл

и судьба...тут с колоколен
оборвали все верёвки...
Может бог смертельно болен
раз кричат одни листовки?

и ни облачка на небе,
лишь туман ползёт со Скалки.
Время думать ли о хлебе,
если путь к ближайшей балке.

Снимет фильм здесь мистер Спилберг,
но потом, когда устанет
убивать бесстрастный изверг
нас в затылок, жэгнач пане.

Он создаст надёжный имидж
жизнелюбу Иегуде.
Вот прекрасный град Казимеж:
приглашаю, если будешь...


** żegnać   (пол.) - прощай/те
***Иегуда Галеви - поэт (1075, Толедо, — 1141)

2006-11-21

___________

Силезская баллада



Тебе нравится маленький франт,
ты цитируешь к месту Лукреция…
Твой дневник – не дневник Анны Франк,
потому что не будет Освенцима.

Разболелся некстати живот,
все печенки проела ботаника…
Дым останков твоих не уйдет
в поседевшее небо Майданека.
...........................................

Опубликованный дневник (Ожог)
Леонид Марголис



* * *


Homo homini

Клубился дым причудливый, знакомый.
Все покрывая серой мглой окрест
И только местный дурачок безумный Томек
Всё спрашивал у дядьки: "Цо то ест?"

Бубнил дурак, не ведая причины,
Куда-то звал, пустая голова!
Клубился дым чернее старой шины
Хозяйской брички - точные слова…

А дядька говорил: "Уймись, погубишь…"
И бил кнутом наотмашь: "Цыц, дурак!"
Была весна. Был май. Из дальних трубищ
Сквозь ясный день на землю падал мрак.

Была весна. Цвели у стен каштаны.
Над храмом небо - выпитый сосуд.
Была весна. У домовитых пани
Перины набивали - свят уют.

Но в миг, когда перин охлопья
Сливались с сажей - стаей дымовой,
Младенцы падали на огненные копья,
Чтоб слиться с болью, памятью, травой…

Мой мальчик милый, улетая с дымом,
Прости судьбу… Мир праху твоему!
Пусть стянет боль кольцом незримым -
Крестовой цепью горло - я приму.

Пусть будет твой костюм не слишком тесным.
Весь пепел Клааса - это твой наряд.
Сквозь сотни звёзд лежит твой путь безвестный
В страну без мук - так книги говорят…

Там нет клыков собачьих, клейм и плёток,
Там нет судьбы, а с нею жёлтых звёзд.
Ты мало жил, но был красив и кроток,
И терпелив, как мудрый твой народ.

Но где ж твоя небесная обитель?
Озёрный Ольштын, там родился ты?
Как звался ты - Иосиф, Витек, Витель?
Дрожа, молчат весенние листы…

Молчит лениво городок силезский,
Лишь нос разбитый трёт хромой дурак.
Он видел, видел точно, но по-детски,
Нет, объяснить не может он никак.

Да вот они летящей вереницей,
Смеясь, проносятся над ним…Его рука,
Ещё мгновенье, станет серой птицей.
Я тоже с вами, дети, в облака!

Не знал мальчишка славный, глупый Томек,
Простую истину привычную, как плеть,
Что кроме боли, ещё крыльев кроме,
По меньшей мере, надо умереть.

По меньшей мере, надо стать бессмертным,
И даже смерть презреть, когда убьют.
И быть, как поле, просто безответным,
Освободясь от сытых хлебных пут…

Клубился дым причудливый, знакомый.
Все покрывая серой мглой окрест.
И только местный дурачок, безумный Томек
Всё спрашивал у дядьки: "Цо то ест?"

01.01.2001

In brevi (вкратце)

Э.Крыловой (Sub specie mortis)

* * *

Москва. Предзимье. Мутное окно,
созвучное понятью "растворённость",
как у поэтов принято давно,
обогащает одухотворённость.
За ним витает путаный декабрь,
назойливее семечек и сплетен,
и сладко шепчет на ухо: «Дикарь,
не бойся крепких слов и прочных петель»;
как мудрый друг твердит оксюморон:
«бессмертие лишь разновидность тленья».
Об этом говорил ещё Харон
той осенью, когда без вдохновенья
текла река - бесстрастна и грязна,
забывшая о пламенных истоках...
Но кто-то мне талдычит: «Смерть красна»!
Но только тот, кто не был на уроках -
уроках, где не ангелы снуют,
а вместо Духа - едкая карболка,
где из останков лирики встают,
нет, не стихи - а Бродские в бейсболках.
Но зажигает нам за речкой Стикс
костры надежд слепой фонарщик Гадес.
И если даже смертных жалит стих,
глаголом жечь... сомнительная радость.
Наплюй на страстный шелест дневника,
на латанные беглой ниткой чувства:
здесь присные - бескрайние снега
и полустанок, где темно и пусто,
да утренний протяжный перволай -
просодия сквозь сон зимы трескучей,
и если можешь, друг, не умирай,
ведь очереди нет, есть только случай ...
А может быть дотянем до весны,
ныряя и поёживаясь в Лете,
и если оболочки нам тесны,
то станем бестелесными как ветер,
вернёмся на исходную опять
без жалких катехизисов и строчек,
лишь только для того, чтобы понять,
в чём умысел непрочных оболочек.
И вот тогда откроется стезя -
не райских кущ потёртые воротца,
и встретит нас, быть может, прослезясь,
великий Дант на краюшке болотца...


20.12.2006
_________

Тема №1
Э. Крыловой (сонет № 2)

…От настороженного взгляда
спасенья нет.Там, в вышине,
скрипит набухшая ограда
и кот крадётся по стене.
Добряк кровавый и послушный
вершит привычный свой обход:
он тянет лапы, чешет уши,
зевая сладко, морщит рот.
Он как затейливый иероглиф
в злой тарабарщине весны.
В извивах бархатной спины
ты вряд ли разобраться смог бы.

Ты вряд ли разобраться смог бы
в тугих извивах бытия,
где каждый голубь старцем согбен
как ты и я, как ты и я.
И капли с крыши исходящи
как сноски в рукописи дней,
но в этой повести пьянящей
есть тот, кто тоньше и умней.
Он дышит мне вослед упрямо,
он пишет сагу на ходу.
Какая выспренняя драма,
где в эпилоге я бреду
уже за той полночной гранью
по кромке сумеречных лет,
где горький искус ожиданья
важнее всех былых побед;
где неприкаянностью вешней
ещё полны душа и грудь,
где мудрый зверь, как день неспешный,
свой прерванный продолжит путь…


11.03.2005 г.
______

Искушение
Э.Крыловой (У горы Синай)

* * *

Когда Господь, в пустыне искушаем,
страдал от голода, жары и немоты,
парнишка, жаждой рифм обуреваем,
исписывал затейливо листы.

Иисус твердил: блаженны нищи духом,
всем остальным - беспамятство и скорбь.
День тяжелел под тополиным пухом,
и лишь поэт был лёгок, быстр и горд...


02.10.2005
_________

Иов
Э.Крыловой (Неверье, вера...)

* * *

Когда беда приходит разом,
о, как спасительна мольба.
Она как липкая зараза
тревожит всё, что выше лба.

А ниже только боль и вопли,
и несмолкающая кровь,
и утирает наши сопли
богооставленный Иов.


5.03.06г.


Эпиграмма

..........................................

Москва весьма черноголова.
Идет миграция племён.
Расшатываются основы
под грудой выцветших знамён.

Пора, мин херц, учить китайский,
хоть и в английском - ни бум-бум.
Хорош молчаньем ландыш майский
и тишью - просветлённый ум!

Элла Крылова (Так вообще)

Ответ статуи Давида С. Брелю

Сергей Брель

Статуе Давида


Что ум выпытывал мужской,
сквозь мрамор прозревая выю,
когда из мрака божество,
как эллин – теорему, вывел?

Где он избыток подсмотрел
и безрассудства, и аскезы,
когда в пастушеском бедре
будил пророческую бездну?

Но мускул – мускула искал,
в теснотах почвы чуя чудо –
от щиколотки до виска,
от переносицы до уда.

То не праща смущала ад,
невинно движимая локтем,
а Возрожденья постулат,
не мести жаждущий, но – плоти,

где явлен праведник вне зла,
венец генетики капризной,
среди плевел – поющий злак
в борьбе с плебейскою отчизной,

пока упадок и надлом
негласно угрожают яви.
Тот богоравен поделом,
кто радость постигал в расправе.

2006

____________


Ответ статуи Давида поэту Сергею Брелю

* * *


Стою здесь голый, как сокОл,
поэту Брелю всуе явлен.
А вся беда ведь в том, что гол:
прикрыться нечем... разве саблей?

Меня маэстро изваял
Сергею Брелю на потребу.
А что поэт здесь написал?
Мол, сей пацан подобен Фебу*

Но не в обиде я скорблю.
МикельанджЕло славный малый!
(Как голубой я всех люблю
и даже очень грубых галлов).

Я так страдаю потому
что зарифмован аж до уда,
в теснотах почвы чуя чудо
- известно Брелю одному.

Венец генетики капризной ,
я в Пушкинском стою убог
и наблюдаю с укоризной,
как дамы смотрят в потолок,

не замечая мускул уда ** -
среди плевЕл – поющий злак !
Ах, эта русская причуда
смотреть на чудо так и сяк,

в упор не видеть Возрожденья
и сочинять о том, кем слыл...
О, скульптор, забери творенье,
пока латынь я не забыл.

*Феб - ах, аполлон, аполлон
**уд, уда - (член тела, устар.)

пара - банщик

Андрей Коровин

барабанщик

* * *

барабанщик
барабанщик не должен терять свои палочки
ни при какой погоде
он может потерять что угодно
ум-честь-совесть
и даже девственность
гонорар группы
любимую девушку
ключи от мерса
или мобильник за штуку баксов
но он не должен терять свои палочки
он должен жить с ними
спать с ними
заниматься любовью – с ними
его руки созданы лишь для того
чтобы держать палочки
палочки – продолжение его рук
его пальцы
его органы чувств
барабанщик без палочек мёртв
как солдат без командира
как бордель без секса
как музыканты без музыки
будь начеку, барабанщик!
береги свои палочки
не давай за них подержаться подруге
ей есть за что подержаться
не меняй их на водку
водка приходит и уходит
а палочки остаются
палочки лучше жены и друга
они накормят тебя в самый голодный год
они всегда найдут тебе девушку и кров
держись же за них, засранец

если ты конечно не умеешь играть на бонгах

19 июля 2006 г.

------------------------------

пара-банщик (глубокое прочтение)

* * *

пара-банщик,
пара-банщик не должен терять своей шайки
ни при какой погоде
он может потерять что угодно
ум-честь-совесть
и даже девственность
гонорар
любимую девушку
ключи от мерса
или мобильник за штуку баксов
но он не должен терять своей шайки
он должен жить в ней
спать в ней
заниматься любовью – с ней
его руки созданы лишь для того
чтобы держать шайку
шайка – продолжение его рук
его пальцы
его органы чувств
пара-банщик без шайки мёртв
как солдат без командира
как бордель без секса
как музыканты без музыки
будь начеку, пара-банщик!
береги свою шайку
не давай за неё подержаться подруге
ей есть за что подержаться
не меняй её на водку
водка приходит и уходит
а шайка остаётся
шайка лучше жены и друга
она накормит тебя в самый голодный год
она всегда найдёт тебе клиента и кров
держись же за неё, засранец,
если ты конечно не умеешь писать стихи

Шайка 1, и, ж. Низкое и широкое деревянное
или металлическое ведёрко с двумя ручками по бокам. Банная ш.


Сандуны, отделение лирической поэзии, номер 31.07.06