Давай, поедем в Питер в декабре,
Когда замерзнут реки и фонтаны…
Наталья Гавеман.
В декабре можно в Сочи, в Гурзуф,
В Шарм-эш-Шейх, что у Красного моря,
Я же в Питер тебя увезу,
Где фонтаны замерзли от горя,
Где деревья ослепли от тьмы,
Заберу и не сопротивляйся –
Вдоль дворцов прогуляемся мы
Под метели надрывную сальсу
И в Рыбацкое… помнишь, как там
Нас сдувало порывом норд-оста
И тащило куда-то к шутам –
Крезанутым шутам девяностых...
Над коростой неровного льда,
Над каналов замерзшею сетью
Как легко мы летели тогда –
Унесенные временем дети.
И опять как цветной парашют
Память о невозвратных событьях
Увлекает на север, маршрут
Намечая сквозь сумерки в Питер.
Хмурый февраль где-то пахнет рассадой...
К нам долетают тепла отголоски –
Чудится запах ожившего сада,
Влажной земли и медвяного воска.
Это Таврида – забытое слово,
К нам возвратилось из долгой разлуки.
В снах я туда попадаю и снова
Грею о камни замерзшие руки,
Глажу шершавый хребет Аюдага,
Вижу, как синим безоблачным полднем
Белый Ай-Петри уходит зигзагом
В небо, не зная, что я его помню.
Что ж изменилось? - ты спросишь, сестрица, -
Те же меж нами лежат километры,
Путь перекрыла двойная граница,
Птицам оставив свободу и ветру.
Знаю... и все же не поршни мотора
Нас приближают друг к другу, а память -
Память хранят эти старые горы,
Мы ее тоже не смеем оставить.
Когда-то жили в Азии – хребет
Тянь-Шаня за окном как на ладони,
Сквозь шторы проникал горячий свет,
И не вздохнуть в прожаренном бетоне.
Ни облака, лишь пики гор вдали
Туманом заволакивались синим -
Курились влагой нежной, от земли
Чуть отдаляясь, как мираж в пустыне.
Воды немало утекло с тех пор,
Как мы ушли... нет в памяти обиды,
Всплывают только очертанья гор
И вкрадчивые речи чингизидов.
Осень
Извини – не пишу, замолчала…
Не найду для себя оправданий.
Поздней осени злое начало
Часто располагает к молчанью.
Тьма дождливая лижет окошко,
Ночь ползет по асфальту улиткой,
Мятых листьев последние крошки
Подбирает ноябрь за калиткой.
И представить никак невозможно,
Что за Каспием, за Гиндукушем
Теплый ветер касается кожи,
И гуавы зеленые груши
Спеют возле местечка Варкала,
И листва шелестеть не устала.
Про слона
Мне не нужно ни шелка, ни бус, ни браслетов,
Ни колец, ни платков винно-красного цвета,
Привези мне слона в разноцветной попоне
Небольшого, чтоб мог он стоять на ладони,
Чтобы мог между вазочкой из терракоты
И китайскою лампой пастись без заботы,
Не рискуя порядок на полке разрушить.
Буду я в его мягкие грустные уши
О мечтах своих тайных рассказывать тихо…
Привези мне слона или, лучше, слониху.
Спор
Под покровом гигантской акации
Среди тысячептичьего гама
Я врываюсь в твои медитации
Со своею идеей упрямой.
Сквозь попытки достичь просветления
До тебя дотянусь электронкой
Электрических слов извержение
Разрушает холодный и тонкий
Слой покоя и ты, сожалея
О моем неразумии странном,
Нажимаешь "стереть" на дисплее
И уходишь обратно – в нирвану.
Городок наш – заборы, лабазы, дворы -
Километрами серое мертвое дерево,
А живые застыли в снегу до поры.
Ни души – словно жители где-то потеряны.
Лишь автобус – обшарпанный старенький ПАЗ,
В переулках в сугробы потыкавшись мордою,
Выезжает на площадь и смотрит на вас
Полузрячими фарами с миною гордою.
Узнаю, вспоминаю, как в чреве его
Километры по тряским ухабам наезжены
Путь домой сквозь метель, за окном ничего
Кроме ночи январской и морока снежного.
И тянулись часы, как холодные дни,
И когда, наконец, иссякало терпение,
Открывались с холма городские огни,
И кривые заборы казались спасением.
В мае живешь, в октябре только пишется -
Грустью рождается слово.
В шуме листвы опадающей слышится
Тихая песня иного
Края. Туда отправляются стаями
Тени ушедшего лета.
Видишь, и наши с тобою растаяли
Где-то вдали силуэты.
Там за рекою небесно-зеленою,
Вьющейся неторопливо,
Образы памяти вечно влюбленные
Бродят в забвеньи счастливом -
Между стволов, погрузившись в молчание,
В ласку полдневного света,
Слушают голос листвы и журчание
Незатихающей Леты.
Брак — это не кровать, а сидят рядом муж и жена, плетут лапти на продажу
день и ночь и рассказывают друг другу сказки, воспоминания, истории.
А. Платонов.
Лапти плести да сказки друг другу баять
До утра – чтобы каждое лыко в строку,
Строки венками ловко свивает память
И опускает в омуты снов до срока.
Сети вязать из слов и созвучий, вторя
Голосу ветра и вспоминать поверье -
Если такой вот невод забросить в море,
Рыба придет в него – золотые перья.
Вынешь - в ладонях ясным забрезжит светом,
Словно бы часть луны, что казалась полной,
Только дышать не может она на этом
Нашем ветре и просится снова в волны…
Пусть плывет, пусть станет далеким бликом,
Мимолетна радость, как сон - у нас же
Остаются печка, свеча и лыко –
Ну а сказку еще не одну расскажешь.
Как много в нашем городе печали –
Ее как будто выдыхают стены.
Дома, что в мостовую постепенно
Врастают, были гордыми в начале
Прошедшего столетья, но осели
И сгорбились под ненадежной сенью
Ракит и кленов – полные смиренья.
А мы бредем вдоль них без всякой цели,
Весенний дух и горький запах тленья
Вдыхаем наравне, не замечая,
Как гаснет день и как в домах включают
Светильники и прогоняют тени.
Они уходят – нищи и убоги –
Сливаются с вечернею прохладой
Лишь ощущенье грусти и тревоги
Порою говорит о тех, кто рядом.
Речка Нугрь дремала под мостом
Подвесным, качающимся, длинным,
Облако оторванным листом
В синеве парило над старинным
Городом, лежащим на холмах.
Льнули к их бокам сухим и древним
Чуть живые тихие дома.
Но тянули старые деревья
Кроны к небу – только не достать
До него. Лишь колокольня смело
Возносилась, чтобы край креста
Мог коснуться высшего предела.
Чтоб колоколов тугая медь
Ясную раскачивала твердь.