Весной сбывается листва.
Есть, все же, доля волшебства
В природном механизме.
Духовной силою велик,
Живешь - и пишешь черновик
Потусторонней жизни.
Ты без людей не одинок,
Пока пульсирует листок,
Являясь многократно,
Пока бесплотный мир и наш
Соединяет карандаш
Чертою аккуратно.
Всему определен черёд.
Но если вера - тайный ход
От скорби ко спасению,
То смерть - не более чем шаг,
Который делает душа
Навстречу воскресению.
У нее ль рука, как трава, нежна?
Светлана Кекова
Не садил сады – жил иным трудом.
Только взор окреп, и увидел ты:
На земле пустырником вырос дом,
Потеснил траву, заглушил цветы.
И такой за ним открывался вид:
Все плотнее строй – к сорняку сорняк…
Исполинский век у бетонных плит,
Что сломили всяк преходящий злак.
Не увидев, сколь искалечен мир,
Обратил бы лик ты к былым делам?
Так в одной из двух городских квартир
Дочь сухим цветком без отца росла.
А в плену другой – умирала мать.
У нее рука, как трава, нежна…
Ты призвал меня, чтобы сад сажать.
Я твоя вина. Я твоя жена.
13-15.01.10
Потрескивают жаркие поленья.
Притихший дом роняет редкий звук.
Жизнь коротка: на каждый сердца стук
Сменяется снежинок поколенье.
Вне суеты стареющего мира
Вы непроизносимы для часов,
Но в оркестровке струнных голосов
Еще остались партии для лиры.
Мелодии на небе пребывают,
К ним тянется дыханье очага.
Искусство – это сила рычага,
Которым бытие приподнимают.
И в унисон великим голосам
Кукушка смерть сверяет по часам.
Хор песню Серафимскую поет.
Улитка уха медленно вберет
Колоколов густеющие звуки –
Вернешься в мир подобием гонца,
Весь вылеплен из праха, дар Отца –
Лишь перья, покрывающие руки.
Уходит звук и восстает во мне…
Как Слово, обращенное вовне,
Он наделен внушительною силой
Соединять под куполом одним
Горячий зов, свечей усердный дым
И тихое дыханье серафимов.
До заморозков редкий лист опал.
Стояла осень в воздухе окрестном.
Со стороны казалось: лес не спал,
Как эмигрант в преддверии отъезда.
Внезапно все кругом заволокло
Густым туманом; облаком молочным
Возник над картой области циклон,
Там первый снег ложился, как подстрочник.
Снег налипал на стылые стволы,
Тянувшие безжизненные руки:
По старым жилам соки не текли
(Покой растений – говорят в науке).
Нет, не чужую – новую страну
Лес удивленно обретет с рассветом,
Пока он спит, пока он ждет весну
Я никуда отсюда не уеду.
Злое слово отшумело,
Отболело, отжило.
Навалилось мертвым телом,
Грузом на душу легло.
Впору ли впадать в отчаянье
От такой нечистоты,
Если каждое звучанье,
Отворяющее рты,
(То есть слово) - признак ссоры.
Брошенное невпопад,
Злое слово в разговоре -
Разорвавшийся снаряд.
Потому что не можешь иначе.
Лес галдит, как ватага ребят,
Лопнул мячик, и Таня не прячет
От прохожих взволнованный взгляд.
"Что ты делаешь, Таня, средь леса,
Где осины скрипят налегке?
Шла бы прочь из гнетущего места
Что-нибудь запускать по реке.
На ее перекатах, должно быть,
Тени разных игрушек дрожат.
Новый мячик тягучие воды
Увлекут с высоты в водопад".
Отвечает по-взрослому строго:
"Не болит во мне пройденный путь,
Отправляйся своею дорогой,
А про реку и думать забудь".
В тот год, когда мы боль похоронили
И выжили на хлебе и воде,
Своей надежде выдумала имя,
Чтоб повторять повсюду и везде.
Не страшно со словесным талисманом
День ото дня, как факелу, гореть:
Он добавляет силы непрестанно
(Смелей на четверть, радостней на треть),
Когда лежишь, беспомощный и голый,
Птенец-птенцом в родительском гнезде,
И где-то в левом подреберье колет
При судорожной мысли о тебе.
1
Открыть окно. За ним – забытый сад,
Весь в оспинах несобранной клубники,
Уже давно на запахи разъят,
И комната вбирает воздух дикий.
Пока мой дар безмолвствовал и зрел,
Ты был со мной в семейной колыбели
Среди бумаг и прочей ерунды,
Сажал тюльпаны, и они горели
В саду (зачем еще нужны сады?)...
2
Душа скорбит, ей тело вторит в лад,
Но есть другой, нерукотворный сад,
Где каждый лист, начищенный до блеска,
От радости трепещет и поет,
Где смерть звучит как «жизнь наоборот»,
Так спрячешься в углу, за занавеской
И сквозь тебя проходит лунный свет.
Ни тени нет, ни силуэта нет.
Вот утро мокроглазое. Встает
В моем саду разбуженный народ.
Сверкают платья и блестят усы,
Лишь одуванчик прячет от росы
Желтушно-желтый и унылый лик:
Он к освященным ноготкам приник.
Вот мы лежим, раскинувшись, у моря,
Где альбатрос, высматривая рыбу,
Кружится над волнами и кричит,
Где вдалеке игрушечная яхта
(Проворные матросы травят якорь
И анекдоты) мается бескрыло...
Затягивает небо парусиной.
Пустеет пляж. Идем к тревогам улиц.
Там фонари разлили рыбий жир.
Гляжу зачарованно через
Зажатую линзу в руке,
Как солнце пылающий вензель
На рыбьем кропит плавнике.
В зеленом решенье ландшафта
Гремит оркестровая медь,
И времени жалко, как шарик,
Который не может взлететь.
В затворе болезненный инок
Греха промывает руду,
Чернее контуженой сливы
К умытому Богу приду.
Рассудка кирпичная кладка
Слабеет, когда до меня
Дотронется нежно и кратко
Каштановая пятерня.
(с) Киев, май 2006
Под окнами канючит кошка,
Спят круассановые крошки
На тонком лезвие ножа,
В угрюмом сне застыли вещи,
И все мерещится, мерещи…
Горизонтальный пейзаж,
Моих собратьев хор пчелиный…
(Намазать щеки вазелином,
И тихо вздрагивать во тьме),
Рыдая в синюю подушку...
Россия – дряхлая старушка,
Ты всех краев дороже мне.
Ступаю на порог родительского дома,
Тяжелый чемодан с площадки заношу.
Лишь тиканье часов звучит, как идиома.
Предметы – на местах. Но память ворошу
Я в поисках того восторженного вскрика,
Что ранее всегда встречал меня в дверях.
Нетронутая пыль на зеркале безликом,
А воздух весь насквозь мимозою пропах.
Из комнаты никто не выскочит сюрпризом.
Цветы и чемодан поставлены давно.
От сердца отлегло: под блюдцем от сервиза
Записка от руки: «Маш, мы ушли в кино».
2005; ред II 2010
А. Л.
Так где же дом? В Ульяновске? В Москве ли?
(Паучий принцип - оплетать углы),
Меняю быт, прописку и постели,
Сто верст - не крюк, но как они малы...
Так вырастает из одежд ребенок,
Как вырастаем мы из городов.
Что карта для меня - р е н т г е н о с ъ е м о к
Трахей-тоннелей, улиц и мостов.
(с) октябрь 2005
P.S. Выделенное слово - аффторский неологизм...
all rights reserved :)
Цветёт среда, благоухая,
И утренних прохожих рой
Жужжит, в автобусы влетая,
И длинным жезлом постовой
Жонглирует на перекрёстке,
Ультрамариновые блёстки
С роскошных солнечных волос
Посыпались на тротуары,
Лады зевающей гитары
Тревожит девичья рука...
Остросюжетная тоска…
Д.Ч.
Луна из туч, как из бойниц,
Жерло мне кажет,
Пугает желтизна глазниц
Пятиэтажек.
Глядят дома (пустынный взгляд
не скроет ретушь)
и не молчат – слезоточат:
«Назад приедешь?»
Что августейшая Жара –
Незримый Цельсий –
Я дважды пробуждался, рад
Был ей донельзя.
Прикосновение к вискам,
(Ослабить ворот),
Забьется сердце отыскав,
Что я пропорот.
Не кровь – соленый океан
Из раны хлынет,
Там полуостров-великан
Посередине.
И ближе, гуще россыпь звезд,
И видно лучше,
Как над верхушками берез
Летит Ильюшин.
(с) август 2005
Когда искусный змеелов
Умрет от малой дозы яда,
Когда с приходом холодов
Не слышен шорох листопада,
Когда летящая звезда
Замедлит яркое паденье,
Когда на свадьбе тамада
Гостям ухудшит настроенье,
И в первых числах февраля
Распустятся кусты сирени -
Настанет время для меня
И для моих стихотворений.
(с) 2004
Ван Гога молодая протеже
Расхаживала утром в неглиже...
Художник рисовал ее с натуры
И все изъяны складчатой фигуры
Замазывал слоями на холсте,
А девушка тем временем толсте...
(с) 2004
...в очертанья вглядываясь пристально,
провела рукой по волосам.
Теплоход от обветшалой пристани
отделила моря полоса.
Ветер облака утюжил складчато,
те, в нарядах цвета крем-брюле,
сумеречный день переиначили,
модное затеяв дефиле...
(С) 2004
Цвет сакуры на шелковом панно:
А лепестки, свежи и бархатисты,
Тычинками увязаны в одно
Душистое весеннее монисто.
На крышах пагод утренний туман
Сворачивает спальную циновку,
По зелени, по рисовым полям
Кати́тся солнца сырная головка.
"Коннитива", - жужжит, проснувшись, шмель
И тянет хоботок к цветочной чаше.
На гладком шелке - нежная пастель:
Рождаются японские пейзажи.
А.А Ахматовой
Всю яркость царскосельских выгонов,
Где травы стеблями пестрят,
Вы, изумленная, увидели
На дне рожденья сентября.
Была тогда умом отмечена
Одна неброская деталь:
От девочки до зрелой женщины
И путь, и промежуток мал.
Вы не томились в ожидании,
Ловили чутким ухом звук,
Писали на одном дыхании
Как раззолоченный гайдук
стоит недвижно…Время – справочник
Еще не совершенных тризн,
Поет и дышит слово Аннушки
В веках. Беспамятна лишь жизнь.
(с)
Износились колготы до дыр,
Пришиваю на пятки заплаты,
Ты, Поэзия, в мир поводырь
Для души, что слепа да крылата.
Эй, Луна - новоявленный бес-
Прекрати потешаться бес-
стыже!
С ручкой гелевой наперевес
Поднимусь, слышишь, на ноги, выживу.
Им, вассалам изысканных блюд,
Исповедовать семгу и каперсы,
Потерплю или перетерплю
Псевдокритику псевдоиздательств.
Будет вторник, (а, может, четверг?)
Мой сосед громко включит за стенкой
Поэтический гала-концерт,
Посвященный Марии Рябенко.
А в Замьянах бахчи золотятся,
Покрываясь мозаикой дынь,
И дворнягам из тени акаций
Лень облаять нависшую синь.
Вдоль сухого колючего поля
Гонит шумное стадо чабан,
- Хорошо ли тебе, хорошо ли?-
Прочитаю вопрос по губам.
(Те алее любого сафьяна,
Если тоненько их целовать).
-Хорошо ли? Мне так астраханно
петь пшеничным кудрям: "Исполать".
Апрель, как искусна твоя филигрань!
Два лика любви, однобокий роман,
Но я променяю снегов жемчуга
На тень от улыбки, что так дорога.
………………………………………...............
Гадала на бликах озябшей свечи,
Апрель многоликий капелью строчил
К упрямому снегу травы лоскуты,
А пламя сжигало меж нами мосты.
Был явственный облик болезненно прост,
(То выступил сыпью расплавленный воск?)
Казалось, что, корчась в смертельном огне,
Ты тонкие пальцы протягивал мне.
Расслабленной кистью прижала фитиль,
Оплывший огарок занозой застыл,
Ощерила люстра хрустальный оскал,
Свет хищной слюною по стенам стекал.
……………………………………………..................
В проулке Мингажева нежился ты,
Щербатое солнце лепило цветы,
Широкой ладонью глаза заслонив,
Прищурился, тайный не слыша призыв.
……………………………………………...................
- Писать,- прошептала в холодном поту
И высохший стержень я грею во рту,
Моих вдохновений прозрачный янтарь
Надежно укроет бумажный футляр.
Рельсы-порезы, изранена Сызрань.
Путь - откровение от
марта. Мой слог огрубел, да не вызрел,
Будто птенец, желторот.
Те ли сломили, что си́льны и сиры
(шепот прошел между них)?
Сможет ли к новым попасть Эльзевирам
Этот размеренный стих?
Медленно (небо становится красным)
Поезд крадется, как тать,
Жить – это после безрифменной астмы
Воздухом Блока дышать.
Я вижу золоченый трон.
На троне - царь. В конце палаты
Под красным балдахином он
Вершит судьбу матриархата.
Все чинно и без суеты,
Молчит народ, до прений цепкий,
Не потому ль, что им на рты
А.Г. велел надеть прищепки?
Еще неделя света и покоя
И ты уйдешь, вся в белом, в голубое...
Б. Рыжий
Он ушел в голубое. Эфирность рифм
Не восполнит потери: все это было.
И приходит на ум тот простой мотив,
Что по нотам я так и не разучила.
Вспоминаю пристойные blah-blah-blah.
Не палатка – лесная Палата лордов,
Что-то бьется в грудине едва-едва
Аритмичным пульсом моих аккордов.
Бесконечное фото: игриво-рыж,
Он сжимает в ладонях гитары деку:
“Ноябришь? – ухмыляется, – ноябришь.
Полминуты на сборы. Айда на реку!”
Мыш любовался на Луну
Из темной глубины квартиры,
А в мыслях виделась ему
Пахучая головка сыра.
В лесу за этот год одни напасти:
Лишили звери Льва верховной власти,
Оставшись без царя, мохнатый люд
По норам растащил его богатства,
Упразднены законы (даже суд
Не смог остановить рукоприкладство).
Известный журналист Грач прилетел,
Писал: "Творится в чаще беспредел,
От группировок стало тесновато,
Без лидера ты сам себе пахан,
Настанет час, и брат пойдет на брата,
А власть захватит мафиозный клан".
Закончились монетные резервы,
И назревал общественный вопрос:
-Кто в новом государстве будет первым?
Над ним пришлось задуматься всерьез.
На форуме под старою сосною
Кричали:"Будет занят пост Лисою",
Пернатые Синицу выдвигали,
Медведь молился только на удачу,
Разумное решение приняли:
В апереле нужно выборы назначить.
...................................................
Прошло пять дней. Всему электорату
Расщедрились и выдали зарплату,
Свет появился в отдаленных норах,
Работает без сбоев отопленье,
Кто будет править, выяснится скоро,
Лес, кажется, дрожит от нетерпенья.
Был в списке Волк, Опоссум, Куница,
Но результат заставил удивиться:
Отдали голоса свои за Льва
Все как один: от мала до велика,
Природа снова обрела права
От мощных лап, до царственного рыка.
Лишь Дятел-тугодум не смог понять
Зачем пытались власть в лесу менять.
Мораль сей басни объясню ему:
"Все средства хороши,
чтобы залезть в казну
И поразвлечься от души".
К черту заумь. Я – к Аэропорту.
Руки в замшу (разовый каприз)
Санчо-дождь в оранжевых ботфортах
Предложил мне до метро пройтись.
Нелогично. А вчера не я ли
Слякоти строчила мокролог?
Летописный Игорь на Каяле
Половцев так ненавидеть мог.
Братие, не лепо ли ны бяшет
Отхватить тот сектор октября,
Где земли приправленная каша
Полыхает цветом, не горя.
Пончо, пончик, Панса. Санчо Панса,
Дождь-оруженосец (или царь?)
Пальцами прозрачными касался
Моего соленого лица.
В.К.
Двадцать семь, двадцать восемь…
Так линейка легла,
Я измерила осень
От угла до угла.
Я ее молчаливо
Возводила в квадрат
И писала курсивом
Имя краткое Влад.
Напевала куплеты,
Согревая слегка,
Слово терпкое это
На конце языка.
Свиное сало Малороссии,
Что с хлебом бутерброд единый,
Знаток калорий продовольственных
Поет тебе хвалебны гимны.
Шипя на сковородке шкваристо,
Так заливаешь маслом скатерть,
Что даже щеголи поджарые,
Расщедрясь, рубль последний тратят.
По четвергам кафе вокзальное
Диету строгую держало,
Сидит кассир, а глазки сальные
И на уме сплошное сало.
Ему была, как вызов, брошена,
Когда за столиком, чуть нервно
Вкушала не овес пророщенный,
А запрещенные консервы.