В городе, что построен
руками моих невест
из сквозь их тонкие пальцы
просеянного песка,
в тёмном чулане дремлет
любовь к перемене мест,
рядом стоит на страже
пепельная тоска.
Если понять, как должно быть —
всё точно наоборот.
Разум твердит: расслабься,
не дёргайся, остывай.
Здесь неподвижен не только
в крике открытый рот,
но и коты, деревья,
дождь за окном, трамвай.
Все в мире делится на то, что совершенно
И то, что хочется потрогать за рукав.
На то, что красочно, порочно, неизменно,
На тех, кто движется беззвучно как удав,
И тех, что в небе. На смычок от скрипки,
На головокружение, на ежа,
На горький опыт, прошлые ошибки,
На всё, что режется при помощи ножа,
И падает. На то, что умирает,
и то, что можно взвесить на весах.
На море в сумерках, движение трамвая,
Листок, застрявший в чьих-то волосах.
Всё делится на робкое молчание,
На гарь и копоть, громкие шаги,
На, то, что может привести в отчаяние,
На свежие из печки пироги.
На искренность, избыточные жесты,
Коробки из-под обуви, синиц,
На крики рожениц, безмолвие сиесты,
Движения крыльев, щетку для ресниц.
На то, что стало жертвою обмана,
На слёзы избалованных детей,
На то, что можно вынуть из кармана
И положить обратно без затей.
На то, что пахнет свежею травою
И будет долго жить. На муравьев,
На крик в ночи; на тех, кто с головою
И тех, кто абсолютно без голов.
На Африку, черничное варенье
На детский лепет, горечь пустоты,
На лай собаки, ветра дуновение
И на твои прозрачные мечты.
Вот я мальчишка, запертый в квартире.
Оставлен дома, очень одинок.
Солдатики в колонну по четыре
Идут победным маршем на восток.
Родители придут ещё нескоро,
И я расположился на ковре.
Считая про себя щелчки мотора
Машины, заведённой во дворе.
Как жаль, что ничего не происходит.
Меня почти одолевает сон.
Вдруг дверь скрипит, и в комнату заходит
Великий Бонапарт Наполеон.