Константин Вегенер
Есть женщины
Есть женщины-ах и женщины-эх,
есть женщины-ух и ох.
Есть женщины-смех
и женщины-грех.
И в каждой
живёт
Бог.
Когда тебе год или два...
Когда тебе год или два, однажды в мае мама надевает на тебя новые ботиночки,
шортики и рубашку с коротким рукавом, спускается с тобой за руку
по огромной, гулкой и тёмной лестнице мимо клетки с лязгающим зубами лифтом
на зловонный первый этаж, толкает тяжёлую, сотню раз крашеную дверь на гудящей
пружине, а там... лето! Оно пахнет нагретым асфальтом, тополиными почками
и черёмухой, оно звучит стрижами, оно светит так, что открыть сразу два глаза
не получается, и ходишь с одним зажмуренным. Оно обещает жизнь,
полную удивительных открытий.
С тех пор каждый год, однажды в мае, – тебе год или два...
Я вас любил. Любовь ещё, быть может...
Министерство литературы Российской Федерации
Исх. № _____ от 19.10.2009 г.
Заместителю начальника Департамента вдохновения г-же ***
Объяснительная
Настоящим довожу до Вашего сведения, что мной осуществлялся процесс любви по отношению к Вам. Существует предположение, что указанный процесс подвергся угасанию в моей душе не в полной мере. В связи с вышеизложенным, прошу Вас игнорировать возможные тревожные ожидания по поводу частичного продолжения вышеуказанного процесса. Гарантирую отказ от намерения осуществлять причинение неудобств в виде печали какими бы то ни было доступными для меня средствами.
Имеет место необходимость уточнения, что вышеозначенный процесс осуществлялся мной в условиях безмолвности, а также безнадёжности, при этом он сопровождался такими явлениями, как, попеременно, робость и ревность. К осуществлению вышеуказанного процесса мной были привлечены такие средства, как искренность, а также нежность. Резюмируя вышесказанное, разрешите выразить уверенность в адекватности дальнейшего осуществления по отношению к Вам процессов, аналогичных вышеуказанному, со стороны третьих лиц.
С уважением,
Начальник отдела литературных инноваций
Пушкин А.С.
Исп. Оглобля И.И.
тел. __________
Колоколенки
Когда воды молчания
накрывают город
твоих мыслей, –
тут и там
нет-нет да покажется
какая-нибудь
колоколенка…
05.02.2009
Лёгкое сердце
Он ушёл от неё с лёгким сердцем.
Настолько лёгким,
что, когда он перепрыгнул очередную лужу,
сердце выскользнуло меж рёбер –
и было таково.
Ноябрьское небо неслось к югу.
В мире воцарилась пустота.
11.11.2008
Степные дни
Над Омском степное солнце,
над Омском степные дни
с медлительностью эстонца
и выбритостью солдатни.
Когда без тебя — я таю.
Вернёшься — и стану пьян.
Я чёрная запятая,
ты — белая.
Инь и ян.
19.05.2008
Поединок
Лукавый лук
поспорил
с честным чесноком,
кто больше пользы принесёт
и меньше зла
(такой сюжет, пожалуй,
каждому знаком).
И вот – схлестнулись!
Не на жизнь, а…
на салат.
:)
08.02.2008
Déjà vu*
Salut,
c’est encore moi…
От меня
проку нет,
от тебя –
спасу.
Как нырну
окунем.
Под мостом –
гладь.
А потом –
звёздочкой
в небеса.
Глядь –
и пройдёт
всё почти.
Вот и я.
Здравствуй.
02.02.2008
_________________
* déjà vu - (фр.) уже виденное
Беглые строки
Что там, за пологом времени?
Нам не узнать раньше срока.
Солнце моё, обогрей меня.
Мы с тобой – здесь и сейчас.
Ты не вода, и не камень я.
Ты – моя, я – твоя часть,
отсветы горнего пламени,
вечности беглые строки…
28.01.2008
Памяти Петра Боровикова
I
Привычка ни к чему не привыкать –
единственный порок живого сердца.
Река несёт. По курсу – перекат.
Порог. Он болевой. Замри – и целься…
I I
По Цельсию – все тридцать шесть и шесть.
По Бродскому – держись, качнувшись влево.
По совести – влачить благую весть,
на ощупь отличая хлеб от плевел...
I I I
Итака ждёт тебя, о, Одиссей.
Всё выше волны – значит, близок берег.
Меж небом и водою всё тесней
тебе – как слову в левом подреберье...
I V
…Но теснота в привычной скорлупе
становится в конце невыносима,
и пьяные по горло сны и зимы
подкатывают комом к горлу:
Пе…
30.08, 05.09.2007
О, фонарь мой карманный...
О, фонарь мой карманный, согрей меня!
О, Луна, освети мне дорогу!
Мне идти тротуаром вдоль вечности
И заглядывать в окна погасшие.
Мне вослед подворотни вздыхают,
Изгоняя котов и туманности,
А в мансардах таятся созвездия,
Ходят в тапочках по полу пыльному...
(1990)
Канатоходец
«Na vash balans postupilo…»
и дальше
цифры –
столько-то счастья
и чьи-то долги,
кажется.
Стою, балансирую,
шаг не ступить
на цыпочках:
мешает душа со смещённым
центром
тяжести…
13.06.2007
Московское небо
Стрижи стригут купоны в синеве.
Воробушки купаются в пыли.
Чадят жаровни.
Я взор вздымаю с дымом снизу вверх
и в небе вижу Берингов пролив:
карниз – и кровля.
Москва увлечена сама собой –
ребёнок, потерявшийся в углу.
Игла в затылке.
И небо
этикеткой "Лёвенброй"
стекло по запотелому...
по пустотелому стеклу
бутылки...
28.05.2007
Кислород
Здесь ночи белей, чем в Питере,
и снег
снежней, чем в Москве.
В сумерках нашей обители
вторые
сутки –
свет.
Смяты. Сняты. Стираны.
И рот кислородом изрыт.
Нежность.
Не страсти шекспировы. Всё...
Назад.
На взлёт.
Навзрыд.
17-18.05.2007
Донецкий кагор
В беспамятстве уездного вина
такая, брат, тоска, такая сила!
А в лужах отражается весна,
ультрамариново-невыносима.
И день – до дна,
до донца. На Донце шуршит шуга,
и бабы примеряют сарафаны,
трещащие на бёдрах, берегах,
и принимают солнечные ванны.
Как плоть туга!
Так духом наливаются тела,
пасхальным перезвоном и кагором…
Битлы поют про «all you need is love»,
и в такт кивает грозный Иегова,
сиречь Аллах.
март 2007
Дядя Костя
Ем барабульку, за окном золотой рог, бакланов тьма, красота)
Н.Осташева, 24.02.2007 17:54:07
Бакланова тьма Истанбула. Огни над водой.
В проулках кромешного гула, один на один, –
вселенская вязь, Византия, American boy,
фальцеты царьградских витий, и святой Константин
на дальнем погосте.
А в поле, за чёрным забором, – подплавленный снег.
Прогоркло курлыкает ворон над вором седым…
Жуёт недоеденный кем-то по осени снек,
и цедит хабарики «Кента», и смотрит на дым
хмельной дядя Костя.
24–25.02.2007
Зал ожидания
Рейс отменяется. Ждите у моря по…
Годы берут своё – и чужое берут.
Аэропорт пустеет. Становится пох…
И тут –
в зал ожидания счастья входит Бог.
21.02.2007
Не пойму
Ты болишь во мне.
Не пойму:
то ли сломанное ребро,
то ли не сломленное сердце...
05.02.2007
По швам
Когда душа трещит по швам,
чертя на теле рваный шрам,
к чертям красивость посылаю
слога.
Когда судьба по швам трещит,
цежу сквозь зубы «fuckin’ shit»…
и благодарно вспоминаю
Бога.
30.01.2007
Снеже мой
Здравствуй, мой снег, мы не виделись целую жизнь.
Где пропадал ты, когда я родился сызнова?
Не объясняй. Ты, наверно, устал. Ложись.
Землю прикрой: ненадёжное платьице – изморозь.
Помнишь – в конце предыдущей ты тоже кружил
под фонарями и тихо падал на плечи нам
и на ресницы. Под ними… Ах, полно, лежи.
Ты не увидишь их боле. Любовью отмечены,
старые улочки помнят наши шаги…
нет, не любовью ещё, но предчувствием большего.
Нас приручив, ты, пожалуйста, нас береги.
Нам пережить тебя надо бы, снеже мой…
Боже мой…
19.12.2006
Здравствуй!
Декабрь и думать не желал
о сне и снеге.
Окно. Бессонница. Зола –
и запах снеди
позавчерашней. У зимы
черны пробелы.
И счастье, взятое взаймы,
уже пропело
«кукареку». Вот за окном
зажглись окошки.
В углу посапывает гном,
и Винки-крошка
давно задул свою свечу.
И, в энном графстве,
за тридевять, –
сижу, молчу,
сгораю...
Здравствуй!
07.12.2006
Гривенничек
Примерь-ка пояс часовой
на пару суток ближе к Гринвичу.
Там, за Уралом, Чусовой,
блестит на солнце медный гривенничек
среди лесов – и сам в лесах,
где маляры со штукатурами
ровняют след от колеса
большой истории; с прокуренными
корридодорами контор
и с невозможными вельможами;
где небо ночью, как янтарь –
над куполами обезбоженными…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Там двор мой утлый. Воробьё
весной на веточках беснуется.
Там бьётся сердце.
Сердце бьёт
рекорды, рёбра…
Образумиться бы…
22–25.11.2006
Янтарь
Ю.Б.
Янтарь имеет свойство сниться,когда заснежена столица,
текут ресницы, сапоги…
Ты только сам себе не лги,
что всё, быть может, по-другому,
и шарик наш такой огромный,
что Омь не встретит Иртыша…
Остановиться. Не дыша
глядеть, глядеть в чужие окна
и, окончательно промокнув,
с июльским вечером, горя,
спуститься в погреб ноября,
и охлаждать в ладонях водку,
себя судьбе отдав на откуп...
Повесить куртку на крючок
и – молчок.
11-12.11.2006
Гитарист
1
Сосновой осени послушны наши сны.
В кострах сгорают сентябри, и пахнет пахотой.
И солнце сонное ползёт во тьму из тьмы,
роняя капельки последней, летней, патоки.
И – до весны...
2
А у метро не тронет струны гитарист,
доверив ветру прикоснуться флажолетово,
и фиолетовым закрасит сверху вниз
и дом, и вечер, и любовь свою отпетую,
и палый лист.
3
И станет холодно. Но он здесь ни при чём:
его душа снежинкой лёгкой в небе мечется.
И будет стол и горький чай. Как горячо...
А после – каждый отопрёт калитку вечности
своим ключом.
09.2005, 09.2006
А вот тут Ирина Шахрай это поёт...
Рыцари подвалов
Ни зла, ни страха, ни упрёка.
Знакомьтесь: рыцари подвалов.
Где наша честь ни пропадала,
теряя девственность до срока!
И снова мы на Мытной мытой
(всплакнуло лето – и ни пуха)
и поверяем тело духом
под звон Пегасова копыта.
Вечеря явная вершится
во славу общей Дульсинеи.
Стихи – рекой. Носы синеют.
Москва – притихшая волчица –
крадётся мимо наших окон,
что ниже уровня асфальта.
"Виват поэзии и сайту!"
И улыбающимся оком
Господь
глядит
на нас.
03-04.07.2006
А вот иллюстрации. В цвете. :)
Керосин
У счастья тысячи причин
не снизойти, не состояться,
и сколько правды ни ищи
в улыбке горестной паяца,
едва ль увидишь глубину
в его мимических морщинах.
Вот чёрствый пряник. Новый кнут.
И стойкий запах керосина.
16.05.2006
вспомним и помолчим
Спираль
времён
не ведает
жалости.
Две тысячи
лет –
и вот,
пожалуйста:
опять
Бедлам
под властью
Ирода.
Поседевшие
матери...
Могилки
вырыты...
Земля
с каждой осенью
всё
рябиновей.
Две тысячи
лет
это шаг
резьбы на ней.
Когда-то –
солдаты,
теперь –
фанатики...
Приметой
служит
сходство
фонетики.
О Боже,
пошли мне
хоть крошку
знания:
услышу ль
еван-
гелие
в Беслане я?
Приставят ли
снова
к перекрестию
лестницу –
под небом
зелёным
и
полумесяцем?
15.09.2004
прошу оценок не ставить
Горсть морошки
Тишайший вечер. Травы ржавы,
и ели слушают луну,
склонив макушки.
А где-то шторм, и шалый гравий
полнит волну. К окну прильнул
продрогший Пушкин.
Пленён величественным ритмом,
внимает ветру и дождю
и сушит платье,
и сам с собою говорит, но
себя не слышит. «…Ну и что!
Строкой пылать мне
и жечь сердца, и всё такое,
воздвигнуть памятник себе,
молвой поросший,
прослыть блистательным изгоем,
благословлять друзей в Сибирь…
И горсть морошки…
Уж полночь. Спать!» И выйдут звёзды,
и будет северо-восток
зарёй отмечен.
И будет жизнь, и стук колёс, да
едва ль он вспомнит... вспомнит тот
тишайший вечер.
14-17.08.2005
Люблю июль
Люблю грозу...
Ф.И.Тютчев
Люблю июль, когда дождливо:
в садах пузырится боржом,
ночами буднично, лениво
катает бочки для полива
угрюмый гром.
Живём под знаком сельдерея,
и часовые кольца дней
скрипят запиленным лонгплеем,
и мы так благостно стареем.
Поздней, поздней...
Который год? Под самой кромкой
застряли стрелы. Не воюй.
Вот лук зелёный – сочный, ломкий,
соври, сорви – и нервно скомкай.
Люби июль.
22–28.07.2005
Осыпаются искры...
Люди рождаются, умирают,
а если еще что-то происходит в промежутке,
значит, повезло.
Ф.Бэкон
Осыпаются искры. Табак мой так искренне крепок.
Остановка пуста, и Юпитер ютится в листве.
Я такой же, как ты, образок, алебастровый слепок,
отражение Света. Предмет,
отражающий свет.
Что усталость моя по сравненью с усталостью неба!
Оба чиркаем спичками. Август. Пора отдохнуть.
Вот настойка насущного хлеба, темна и целебна.
Подытожить плетенье путей –
и войти в тишину.
Между жизнью и небом лишь прочерк,
а думалось – пропасть.
Между гимном и вечером – день, или как повезёт.
Остановка пуста, и пустой полуночный автобус
покачнувшись, проносится мимо.
Уходит на взлёт.
июль 2005
Юдифь
Над зеркалом реки
вселенских катастроф
роятся завитки
галактик и миров.
Возьми вон тот, смотри
сквозь блеск небесных сфер:
свернул свои шатры
влюблённый Олоферн.
Проигран с Богом бой.
Вот лупа. Приглядись:
там празднует любовь
прекрасная Юдифь
и в чуткой тишине
счастливо теребит
жемчужинки планет
на ниточках орбит.
июнь 2005
Монетка
Васильевский остров. Как остро впивается счастье
пером Петропавловки - слева, где сердце, на вдохе.
Пустынные улицы полночью полны, и час есть
на то, чтобы спрятаться, сгинуть на юго-восток и
придумать отмазку, но маска ни в прок, ни к лицу мне,
ныряю под арку и дальше - в бездумное небо,
и липы Фурштатской шатаются в сонном безумье
и просятся прочь, но прошедшая было во сне боль
свела их стволы, и ни шагу отсюда, ни шагу,
замок барахлит, паразит, надо смазать, да нечем,
и ночь ускользает из пальцев и прячется в шахту
слепого колодца... Твой город навечно отмечен
следами моих мокасин. Магазины закрыты,
и чижится-пыжится бронзовый слиток над Мойкой
под мелким дождём приношений надежде. Смотри-ка:
моя задержалась в полёте. Зависла...
Не ойкай...
28.05.2005
Добро
с благодарностью
к моим читателям-соавторам
1.
Здесь всё, что именуется добром, –
не антитеза злу, но звон в кармане,
пустой манок.
И нажитый балласт, и серебро –
оплот устоев, ржавчина на ванне,
и всё – равно.
2.
Ведь прочность устоявшегося мира,
увы, не выше прочности цветка
наивной вишни.
А на земле так сиротно и сыро…
И веником в заботливых руках
метёт Всевышний…
16.05.2005
Шагал
Пороша. Галки на крестах.
По белорусскому распутью
плетётся раненый Плутарх,
роняя капли алой ртути…
Так Марк Шагал чертил пунктир
перемещения в пространстве
судеб и тел. И – воплотил
развоплощенье плоти на спор,
живя в чертогах эмпирей,
черпая цвет в палитрах горних.
А под окном – репей, пырей
и первоцвет, пустивший корни
в родной картофельной земле.
Картавый выговор осилив,
восходит варварский завет
к Ершалаиму и Аттиле.
Прованс натруженный, избавь
творца от злого постоянства.
Париж не Витебск… Но любовь
в плену полей Сен-Поль-де-Ванса
воспоминаний не бежит.
Листок по-русски в Третьяковку.
И вечный глад. И Вечный Жид
уходит медленно за скобку…
24–27.04.2005
Перезагрузка
Закрыв глаза, я прошу воду:
"Вода, очисти нас еще один раз"...
БГ
Века идут. Века проходят. За веками…
Что там, за веками твоими? Тишина.
Вода сошла. И только капля – кап… на камень.
Поодаль – сбитая коса.
Предрешена
судьба оставшихся в живых. Вершит вершина
обряд признания святыми
беглецов.
«Отныне – так,
и присно будет».
Разрешилась
Земля от времени. И древнее лицо
теперь не нужно прихорашивать озоном,
и побережья подводить, и пудрить лоб
снегами зим.
Лишь небосвод земных законов
нередактируем и вечен.
И озноб
бежит по коже обомлелых океанов,
напоминая о воде как о беде.
«Вода, очисти мя, иль снова камнем кану».
Исконный мир
одет, раздет –
и вновь одет…
Века безвременья проходят. За веками…
Что там, за веками твоими? Сны да сны:
весенний папоротник свят и неприкаян,
и на поляне, под ольхой,
безвинна сныть…
март – 11 апреля 2005
Исчерпан март
Исчерпан март. Зернистый и землистый,
едва ли помнит снег своё родство
с равниной неба -
в постели прошлогодних горьких листьев,
линованных листков... Разлить раствор
вины в вине бы -
да выпит был зимой... В глуби жаровен
небесных зреет зной. Апрель в висках...
Подставить ветру
свои крыла... Уже ль Овен виновен?
В преддверье лета вечные снега
питают Лету...
март 2005
Индульгенция
Ты узнаешь меня по гречишному запаху мёда,
приголубишь пчелу, полюбившись назойливой твари,
ручейком между крыльев моих напоившись едва ли,
припадёшь к роднику, и горячи окажутся воды…
Мы наделаем глупостей, господи, как это глупо!
Мы истратим себя на полёты от края до края
и не выберем край, между небом и сном выбирая,
и вернёмся в обрыдлые, злые, родные халупы,
чтобы яви пенять и земле на жестокую правду,
вечерами сидеть у окна и смотреть на деревья,
и поверить: так надо, так на… проклиная поверья,
и нырять в забытье, наглотавшись солёной отравы,
и ронять бесполезные перья…
20-22.03.2005
Шаги вовне
Наталье Доровской
К лицу лица не увидать,
с лица воды не пить, не пить;
цвести трудней, чем увядать,
ещё трудней – любить.
В бездушной, душной тишине,
твои шаги устремлены
вовне – в огне, и больше нет
ни агнца, ни вины,
и ты – возлюбленная дочь,
и вещи так просты, просты,
и мир похож на пряный борщ
в тарелке пустоты;
и мир нелеп, и борщ бодрящ,
и весел пьяный, рьяный пир,
где каждый слеп,
и каждый зряч,
и всякий – сам себе кумир,
и сам себе – палач.*
11–15.03.2005
______________
* Заключительная строчка -
реминисценция стихотворения
Григория Берковича
"Каждый сам себе..."
О...
Кузине моей
Оле Гриневецкой
к Дню рождения :)
По-рыбьи тоскую по ряби на вечной воде
вечерней Ветлуги под вётлами, – вёслам и плёсам,
по плеску от лески, закинутой кем-то в наде-
жде тщетной дождаться линя ли, меня, – по белёсым
линялым облезлым обрывам, изрытым стрижом,
по омутооким ундинам русалковолосым,
по омуту, тёмному словно глубокое «О...»,
по синим стрекозам над заводью томной – и косам,
поющим на пойме; напой мне хотя бы мотив,
а лучше в лучах заходящей луны подари мне
свободу от вящей свободы, собой заплатив
за нужность и нежность, и ношу души нелюдимой...
27-28.02.2005
Пыль в луче
Смотрю на стрелки. Завтра день варенья,
и мама испечёт наверняка
пирог капустный.
Но тяжки веки, как в момент рождения,
как будто на февральских сквозняках
ты миру карты спутал
своим некстати появленьем
на этот свет. Велосипед
подарен был тебе в четыре,
и чёрный след
остался на паркете в той квартире,
где ныне, как и тридцать лет назад,
чужие люди
за перепонками кирпичных стен,
что помнят слишком много, чтобы рухнуть,
оставив облако минувших бед,
как бред старухи,
молящейся на кухне
на свой обед.
И в звуке проходящих электричек,
и в запахе погасших спичек,
и в шарканье прохожих под окном –
приметы жизни изначальной.
И счастья стылого, и солнечной печали –
как пыль в луче…
16/17.02.2005, 16.02.2014
Колокол
По-над Новгородом Великим
проплывало большое облако,
влажной тряпкой стирало блики
с куполов колоколен. Колокол
погружённый в дымы и думы,
закалённый морозом, моросью,
наливался неслышным гулом
и молил небеса о голосе.
Остывали молитвы в небе,
осыпались на землю шёпотом –
то ли снег, то ли горький пепел, –
оседали седою копотью.
И лишались деревья цвета,
и плясали над лесом молнии.
Налетали на лето ветры,
в пух и прах разметав безмолвие,
и срывали кресты и крыши,
колокольня качалась колосом.
И в набат – на беду услышан –
колотил обречённый колокол,
облечён обретённым голосом…
Февраль 2005
Crepuscular solidao
Полуденное солнце Петербурга
бросает укоризненные тени
на льды Невы,
и, склонное к закату, как к недугу,
соскальзывает в бархатную темень
печной трубы,
окрасив взглядом долгим
стены…
И морок поднимается в колодцах,
этаж за этажом глотая город.
Смотри, смотри:
дымочки вьются – дышат кони Клодта,
и копоть оседает на сугробы
и фонари.
Повыше бы к морозцу
ворот…
Признаешь ли, торжественно-угрюмый,
меня – иль разведёшь в недоуменье
свои мосты?
Колодезной водой наполнив трюмы,
уйду на дно зимы. И право: мне ли
с тобой – на «ты»?
В кафе танцует румбу
время…
25.12.2004, 17–23.01.2005
Рахманинов
Рахманинов не нов, но, Боже правый,
откуда эти слёзы вновь и вновь?
Горчащий дым Отечества – отрава
пшеничных снов.
Рахманинов, ты был из первых – первым,
доверившимся нервам партитур,
и черпал в знаках знаменных распевов
знаменья бурь.
Ты вслушивался в Русь, упрям и кроток,
в молчание полей и полных лун,
рождая блеск и нежность, гром и рокот
рояльных струн.
По клавишам гадал, что станет с нами,
насмешливо-угрюмый имярек,
ты видел цвет, в который красит знамя
двадцатый век,
и загодя прощался. В этой боли
любви поболе, нежели в любви
к оставленным местам, и горечь соли
твоей земли.
...В Лос-Анджелесе март. Старик сутулый
уже не покидает свой альков.
Он слышит: канонада вторит гулу
Колоколов.
Май, декабрь 2004
© Все права защищены
Вроде зима - и нА тебе...
Вроде зима – и на тебе:
оттепель, притепель, натепель.
Углями мокнут вороны,
в рамах текут поролоны.
Сереньким снегом подёрнуты
двориков смежные комнаты.
Дворники месят сметану
в сквериках Тёплого Стана.
Небо застёгнуто наглухо
ватничком грязненьким. Нагло так
граждане прут по проезжей:
с крыши что брякнется ежель.
Выйдешь ты, видишь ли, на люди,
глядя на голые наледи, –
тут тебе Карлсон с лопатой
льдинку... Мигалка, палата...
Думал, всё просто – и вот тебе:
блин, то морозы, то оттепель.
На-ка, поди-ка, поешь-ка
торт с огурцом вперемежку!
С неба то дождь, то снег.
В жизни то дрожь, то смех.
7–8.12.2004
Винсент
памяти моего деда
Леонида Винфридовича Вегенера
1.
Прозрачны воздухом парящих огородов
что першерон, что паровоз. Несётся дым.
Поля. Подсолнухи. Закат горяч и розов:
на виноградниках брожение страды.
В ночном кафе ночная скука по бокалам.
Теней змеенье от олив. Цветенье слив.
Восход – и сеятель. И маки – алы, алы.
И Млечный Путь из дома в дом – его извив.
2.
В твоём мозгу, сожжённом в жертвенных жаровнях
под зноем Арля и взрывающихся звёзд,
мазком к мазку рождался космос. А по кровлям
лупил последний звездопад.
Бездомный пёс,
ты брёл безмолвием жнивья, холмов, черешен,
влеком безумством занебесных тайн и бездн.
В конце зимы зацвёл миндаль – зловеще нежен,
и Бог сидел на каждой ветке.
Или – бес?
Что – богословие, когда на камне – имя?
Не отменить его, не выжечь, не забыть.
Попробуй быть – и выжить с ним под этой синью.
Ты принял бой: твой щит и меч –
палитра, кисть.
И ты искал себя в себе и в мутных стёклах,
смотрел в глаза до темноты, до забытья.
Дружище Поль, дрожащий нож, бинты – что толку?
Вот боль, больница, ночь и сад.
Но что есть – я?
И ты сгорал свечами чёрных кипарисов,
взвивался к звёздам, чтоб познать, поспеть, посметь.
И растворялся там, как дым, и – растворился,
приняв свинца плевок
за смерть.
Ноябрь 2004
Ровно за год до его рождения, день в день, его мать
родила другого ребенка, также названного Винсентом.
Он родился мертвым. Существует мнение, что Винсент Ван Гог
пережил психологическую травму из-за того, что был
как бы заменителем того ребенка, своего брата,
носившего то же имя и родившегося в тот же день.
(с) Дэвид Брукс
Она ждала
Она ждала. Он приходил.
Он уходил. Она ждала.
Но с каждым годом меньше сил.
И с каждой ночью больше зла
в его притушенных глазах.
Её глаза – смывали тушь.
«Послушай, может быть, – назад,
пока не поздно?» –
«Поздно».
Луж
осенних ветреная дрожь.
Опять не спится.
Толпы дум.
«Привет. Я мёрзну. Ты придёшь?»
«Не знаю. Может быть... Приду».
Держась замызганных перил,
с глазами, полными стекла,
он приходил.
Ходил.
Курил.
Она ждала.
21.10.2004
Зима идёт
Метель метёт в тоннелях метрополитена.
Составы слепнут и сбиваются с пути.
Ползёт подземная зима по гулким венам
большого города. И город не спасти
от предугаданных историей морозов.
(Гидрометцентр был упразднён за клевету).
Уклоны крыш таят лавинную угрозу,
и винный дух невинно тает на ветру.
А вороньё срезает крыльями антенны:
неровен час – и лето скажется враньём.
Неотвратимость декабря сбивает цены
на проездные до конечной.
…Тот район
был облюбован переулками, где двое
с рябин отряхивают снег который год.
В дверях повестка. Убелённый пешеход
перебегает, спотыкаясь, ватный дворик.
Зима идёт...
06–11.10.2004
В Петропавловске-Камчатском...
В Петропавловске-Камчатском люди молятся мазуту
и полощут полотенца прямо в синем сентябре.
Не-успей-зима-начаться – но морозит через утро...
Чайки в пену сыплют пенсы –
с заграничных кораблей.
В ительменской колыбели белоглаво спит Авача
по колено в ностальгии, по вершину в снежных снах.
Но стучится ветер в кельи – значит, снова не оплачен
счёт за счастье. Наступили
ледяные времена.
Впрочем, счастье было ль, не было – теперь не так уж важно.
Дотянуть бы до рассвета, до гостей с материка.
Над Камчаткой – бело небо. Пьёт портовый такелажник.
Benvenuto, Rigoletto!
Жизнь – как лето –
коротка...
21–28.09.2004
http://periskop.livejournal.com/178983.html
Любить
Что остаётся нам,
когда
под горку санки,
тлеет нить,
когда года и города
уже не властны изменить
до дыр изъеденную суть,
когда на пьяном сквозняке
не удержать и не вернуть
синицу (перья в кулаке),
когда бумажные журав-
лики парят под потолком
и бьются в стёкла, и, поправ
законы, падают?
По ком
бы ни звонил дверной звонок,
гадаем: «Это, знать, ко мне,
ведь я кристально одинок», –
в надежде тайной: «Наконец!..»
Но видно, снова –
не судьба,
а может, мужества –
на грош.
Считаем вёрсты по столбам,
греша на стоптанность
подошв.
Когда же майская гроза
нас испытует на стихи
в который раз;
когда оса
беспечно пестует цветки
в ушедшей в небыль тишине, –
во всю мальчишескую прыть
бежим ружья, что на стене...
...Что остаётся нам?
Любить.
17.08.2004
108 страниц
Сто восемь измятых страниц рукописного текста –
свидетельство наших полётов и тайных вечерей –
оставь на растопку костров ли, каминов для тех, кто
не ведает горестной сладости Captain Black Cherry.
Как ярко, как жарко пылают вишнёвые ветки...
Пусть будет кому-то светлее, кому-то – теплее.
Слезятся глаза. Это дым – ароматный и едкий –
окутал нас саваном. Северный ветер развеет
остатки золы над заливом. Ты знаешь, я знаю,
мы знаем значение слова «прощай». Научиться
прощаться навек не случилось...
А чаячьи стаи
всё кружат над берегом в поисках раненой птицы.
...Чернила закончились в самом начале
сто девятой страницы.
6-8.08.2004
...Вот так
...Вот так и начинается полёт –
когда ничто не держит на Земле,
и сброшенный балласт прожитых лет
рассыплется, как заячий помёт,
как пыль комет.
...Вот так осуществляется мечта
о крыльях, что не даровал Господь,
о лёгкости, где смелости – щепоть,
а прочее –
мерцанье светлячка.
«Ну, здравствуй, гость!»
...Вот так приходит знание:
когда
становятся холодной пустотой
описанные формулой простой
и сад, и чай, и вечер...
и мольба:
«Постой!..
Постой!..»
13.07.2004
Обеденное
Увязнем за вязами на Поварской,
отыщем скамейку средь солнечных пятен,
накрошим печенья...
"окрашено!"...
спятим
от лета, от тела...
подышим Москвой...
увидим у голубя небо в зрачках,
на башнях замедлим движение стрелок,
под летнее lento лениво, несмело
опишем дугу в расписных челноках
беспечных желаний
меж облачных ив...
фонтаны фантазий – радетели радуг...
Обеденный отдых – обыденно краток...
Пора по работам,
к забытым
заботам.
За жа-
лю-
зи...
В жизни свои.
07.07.2004
На Фурштатской
...А на Фурштатской пахнет сыростью.
И небо
неслышно плещется в квадратиках
колодцев.
Адмиралтейство где-то здесь. Не уколоться б.
Вяжу канаты.
Вью верёвки.
Это нервы...
...А на Фурштатской пахнет свежестью –
и хлебом;
ночную смену отработала
пекарня.
А между консульствами арки
не шикарней,
чем подворотни на Остоженке.
Нелепо...
...А на Фурштатской пахнет нежностью
и негой.
Цветёт Таврический. Заснежены
дорожки.
Ты насторожена, мой друг. Давай ладошку,
да полетим гулять
над городом.
По небу.
А на Фурштатской...
14-16.06.2004
Беспробудней
Крыш гололедица. Слякоть фасадов.
Небо шершавых асфальтовых будней.
Чем переливестей – тем беспробудней
липовый лепет из Летнего сада.
Чашка – белее нечаянной ночи.
Горечь ристретто – предтеча разлуки.
Ветер развеял над городом звуки.
Эхо в парадном не плачет – хохочет.
Шпиль Петропавловки плавится свечкой.
Волны тяжёлые. Жёлтые волны.
Время прощаться... Ах полноте, полно!
Там, за углом, ещё целая вечность.
Там, за углом, мы наверное будем
чище, умней – и немного наивней...
Окна маршрутки подёрнуты ливнем.
Рельсы... Колёса... И тем беспробудней...
– Чижик-пыжик, где ты был?
– На Фонтанке водку пил...
09-11.06.2004
Метка на карте
Дым – коромыслом, и мысли – вразброд.
Солнце – на бреющем вдоль горизонта.
Здравствуй, мой город – неприбранный, сонный.
Я возвращаюсь в заброшенный порт,
питерским ливнем обласкан, умыт.
В гулком колодце оставленный крестик –
метка на карте. Но код – неизвестен
в поле декартовом. Компас – сбоит.
Азбукой Морзе истерзанный пульс
дарует азимут: северный полюс.
Ветви сирени на Марсовом поле
клонятся долу. И я – не боюсь
доли заблудшего. Лучше ль – бежать
точки схождения нитей пространства?
Было бы правильней – просто остаться,
не преступив твоего рубежа...
30 мая, 8 июня 2004
Бонус-трэк
Каждый день проживаем как жизнь - и сгораем дотла.
Килобайты золы и стихов оседают на землю.
Я не знал, что в печали рождается столько тепла.
Для земли эта доза смертельна. Лишь небо приемлет
мегаджоули мыслей и слов... Но словарный запас
иссякает к шести, оставляя пробелы и точки.
И никто никогда, никогда не узнает про нас –
только ветви апрельских дерев да набухшие строчки.
Что готовит нам наша судьба – не гадай, не гадай.
Может, омут, а может быть, отмель... да это неважно.
Ты живёшь я живу мы живём... отодвинулся край.
Бонус-трэк только начался. Play. И не так уже страшно...
26–29.04.2004
Или всё-таки... вдруг?...
Королевство моё –
книжный шкаф да кровать,
да окно в никуда,
да четыре стены.
Я друзей бы позвал.
Только некого звать.
Не нужны мне друзья.
И враги не нужны.
Только подданных нет,
только преданных - ноль.
Кто подсыплет в бокал
мне положенный яд?
Я украсил свой дом.
Или я не король?!
В анфиладах зеркал
легионы стоят...
В королевстве моём –
тишина, благодать,
обошли стороной
и чума, и война.
Благодарный народ,
идеальная рать:
лица – капли воды…
А налить мне вина!
Вот бокал. А на дне –
порошок. Как я рад!
Ветерок в волосах…
Солнцем залитый луг…
Что ж ты, первый, молчишь?
Ты ж мне всё-таки брат…
Или всё-таки враг?...
Или всё-таки друг?...
Или всё-таки…
вдруг?...
02 - 31.03.2004
памяти Александра Анатольевича Шаргородского
Июньских ливней шум
в чистейшем сердце
утих под одеялом января…
От неизбежности ушёл,
горя,
мой друг во тьму Москвы, сказав:
"Поверьте!
Поверьте в то,
что нет на свете снов,
и звуков нет,
и тени нет –
без света.
Вооружение поэта –
прозрачнейшая вязь
тончайших слов".
Прощай, друг мой…
Как вдруг мы познаём
необходимость не откладывать на завтра
звонки и встречи!
Словно бы утрата
всё ходит,
ходит
по цепи кругом…
26 января 2004
Что привезти тебе из сумрачной Москвы?
– Что привезти тебе из сумрачной Москвы?
– Лиловых сумерек в окне. Лаврово-перечных
извечных запахов борщей на клетке лестничной,
табличек медных на дверях – фамильных перечней.
И мутных рек – невольниц каменной канвы.
– Что привезти тебе из призрачной Москвы?
– Прозрачных башен в сизом небе – в дымном мареве,
да исчезающих во мгле ночного варева
созвездий окон, бездны розового зарева,
и тень со шторы – от склонённой головы.
– Что привезти тебе из облачной Москвы?
– Дождливых джазов жестяных по крышам латаным,
людей, летящих под накидками крылатыми,
и силуэтов туч, окутанных закатами,
блестящих улиц, мокрых шелестов листвы.
– Что привезти тебе из сказочной Москвы?
– Морозных лилий на стекле и снежной скатерти,
медвяных звонов на заре, следов на паперти,
цветастых маковок блаженно-царской заверти...
А будет место – и подсолнечной халвы.
Ноябрь 2003
Шнурок развязался на левом ботинке...
Шнурок развязался на левом ботинке.
Я ногу поставил на камень бордюрный.
Оранжевый дворник вытряхивал урны.
А мимо шагали блондинки-картинки.
А мимо летели лиловые листья
И падали замертво в лужи и между
И демисезонную ткали одежду
Бульварам, прошитым асфальтовой нитью.
А мимо летели года, лихолетья,
Жестяно катилось цветное ведёрко,
И хлопали окна, и сыпались стёкла...
Мне полы пальто заворачивал ветер.
Мелькали эпохи, династии, эры,
Голгофа, волхвы, Парфенон, пирамиды,
И толпы валили из царства Аида.
Пралюди в кострах зажигали праверу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Стемнело. Всё стихло. Бездонное небо
Гасило остатки движения в выси.
Шнурок был завязан. Шагнул. Оступился.
И вспомнил, что вышел на угол за хлебом.
Ноябрь 2003
И облака...
Холмы Германии,
польские плоскости,
дали российские,
горы Чечни…
Всюду –
невинные до невесомости
кости людские –
где ни копни.
Кости белёсые,
небом отмытые,
снегом укрытые
от сквозняка.
А над землёю –
скитальцы забытые –
души людские.
И облака...
октябрь 2003
...А в Дюссельдорфе пахнет осенью
...А в Дюссельдорфе пахнет осенью. Платаны
Роняют тихо устаревшие банкноты.
Пивные пенятся, и немцы бьют стаканы.
Черпает вечер черепичную дремоту.
Поджарой кошкой выгнул спину мост над Рейном,
Над баржей ржавой, разрываемой отрыжкой.
Турецким берегом бредёт усталый Гейне
С немецко-русским разговорником подмышкой,
И Шуман учится играть на дарбукасе.
В кафе "Oblomow" столько томной, тёмной лени.
Мне негритянка улыбается за кассой,
Отсчитывая мелочь впечатлений.
10.10.2003
Метро
Л.Сметаниной
с благодарностью
Москва. Метро. Толпа. Час пик
мечей, щитов и лат.
Огни реклам. Печаль. Старик.
Кирза. Рюкзак. Бушлат.
Каблук. Разрез. Размер. Плечо.
Коса. Глаза. Кармен.
Любовь-морковь - игра на счёт
и сетка синих вен.
Ноутбук. Нубук. Парфюм pour homme.
Financial Times. Верблюд.
Таможня. Пост. Харон. Паром.
Ушко. Прощай, приют.
Звезда. Погон. Шеврон. Живот.
Служи, майор, служи.
Над пропастью во ржи идёт
война добра и лжи.
Футляр. Флейтист и Ференц Лист,
И звяк - пятак. Рой нот
слетает листьев стаей вниз...
Поток. Потоп. Народ.
Мой взгляд скользит поверх голов.
Вдали маячит нимб.
Гребу к нему. Но был таков
и нимб, и Кто под ним.
Толпа меня уносит прочь,
топча Пришельца след.
Состав. Вагон. Тоннель как ночь.
В конце тоннеля - свет.
август 2003
Бабочка
Бесплотнее, чем время,
беззвучней ты.
И. Бродский. "Бабочка"
Была так трогательно невесома,
Изящнокрыла. Шелковистый блеск
Напомнил волосы твои. Как мне знакомо
Касанье нежное. Так трудно уловить
Момент прикосновения. Ab ovo,
В который раз, я озадачен. Словно нить,
Свисающую вольно, ветер снова
Прижал ко мне. Доверчивость её
Была сродни любви, но не бесстрашью.
Витиеватый крыльев окаём,
И спинка бархатистая. Что краше
Быть может, чем причудливый узор,
Открытый миру и доверенный наивно.
Чем глубь души бездонная. Чем взор
Из этой глубины - в мою...
20.07.2003
101-й километр
Что теперь твоя постылая свобода...
А.Блок
Сто первый километр.
Рубеж твоей свободы.
Опали с ног колоды.
На плешь - картуз, не фетр.
И горе вдалеке
Осталось. За Покровом
На стокилометровом
Приколе-поводке
Ты снова ученик
Постыло вольной жизни.
Несётся по отчизне
Немой колымский крик:
Из вечной мерзлоты
К тебе взывают други.
В каком по счёту круге
Друзей оставил ты?
И будущего нет.
И прошлое закрыто,
Зарыто, не забыто.
И волчий твой билет
Как воинский трофей
Свинцом лежит в кармане
И каждый вечер манит:
"Налей ещё, налей."
Культя твоей души,
Как пальцев, - ноет, воет.
Мороз сменится зноем
На час-другой. Глуши!
. . . . . . . . . . . . . . .
Сто первая верста.
Предел твоих хотений.
И всё длиннее тени.
И жизнь твоя пуста.
22.06.2003
Степь
Я устану как плётка в разгаре погони,
Оторвусь, упаду под копыта в степи,
Где полынь разрезают подковами кони
И где боже не дай от воды отступить.
Я испит буду жаркими глотками жадно,
Я истлею как искра в полёте к Луне,
Буду тенью и дымом, напевом нескладным,
Отраженьем щетины в багровом вине.
Я услышу, как дышит Медведица в небе,
Я увижу, как падают звёзды в росу,
Я жуком поселюсь в недоеденном хлебе,
Рыжей ржавчиной врежусь в тупую косу.
А когда закружит чёрный снег над травою,
И покажется белой под небом земля,
Зазвучит акапелла волчьего воя.
Ты узнаешь мой голос по верхнему "ля"...
1990
Мне пожарным не быть
Мне пожарным не быть. У окна
Я свечу зажигаю. Она
Отражается в бархате. Тут
Никогда меня не найдут.
Капли воска застыли. Рассвет
Серой дымкой мерцает. Вслед
Я огарок бросаю. Ночь
Отвернувшись, уходит прочь.
И чернеет рама. Туман
Входит в комнату холодом. Там
Улыбаются снам. Здесь
Я расплавлен, я умер. Весь.
1990