Часто, страдая от поэтического бесплодия,
глаз никак не сомкнуть, хоть выколи их...
звуков ночных грохочет в мозгу рапсодия
и чувств так много на одну!.. Даже на десятерых...
Ну нет подходящих, никак не хватает слов:
берусь за перо — и бросаю опять в бессильности!
Не получается написать про любовь
то ли от чувств импотенции, то ли от инфантильности...
Наверное, потому и не случаются стихи вам, что люблю безмерно,
мне и вспоминать вас не надо —
помню круглосуточно и ежесекундно...
Мама, папа, память о вас не грусть — отрада! —
"Французы же закрепили и традиционность сочетания коньяка, как дижестива,
а именно, что он сочетается с тремя «С» — это шоколад (фр. chocolat),
кофе (фр. cafе) и сигара (фр. cigare)." ( Википедия )
Наварю покрепче кофе
С солью, сахаром и перцем
К коньяку в хрустальном штофе -
Пусть омоют раны в сердце.
Непроглядным чёрным слоем
Чашки дно в кофейной гуще.
Закружа'тся мысли роем,
И забьётся сердце пуще.
От судьбы, ко мне не милой,
Ждать змеиного укуса?..
Эх, сигару б закурила,
Жаль, её не знаю вкуса!
Вдруг случайно обнаружу
На фарфора тонких стенках
Сколком вологодских кружев
Пузырьки кофейной пенки.
Значит, всё не так уж мрачно
Мне назначено судьбою?!..
Выпью коньяка с собою,
Хрустну шоколадом смачно.
Наварю покрепче кофе
С солью, сахаром и перцем
К коньяку в хрустальном штофе -
Пусть омоют раны в сердце.
В кронах корабельных сосен
Ветра свист, как в такелаже.
Мимо их обходит осень,
Полыхнув осин плюмажем.
Переполненное ветром,
Словно спИнакер пузатый,
В плавании кругосветном
Облако спешит к закату.
На холма пологих склонах -
Роща резонансных елей.
Слышится им в ветра стонах
Грусть и плач виолончелей.
Отдадутся звуки болью
В стройных елей сердцевинах,
Источатся канифолью
Слёзы на коры морщинах.
Но порою снится соснам,
Что звучат оркестром струнным,
А у елей сны по вёснам -
Есть женщины, которые живут
Подобно тепличной орхидее,
Так их лелеют, холят, согревая
Душевной теплотой.
Себе же я сама напоминаю
Бонсай японский —
Ему корежат ствол.
И ветки.
А корни засыпают каменистой почвой —
Чтоб не казалась легкой жизнь.
Но тем ценней с годами этот карлик,
Любви лишенный и выстоявший в непогоду.
Так и я, как тот бонсай тысячелетний.
Я поэт.
Не подсолнух,
Не ресивер, настроенный на сателлит.
Не вратарь хоккейный,
ожидающий, сжавшись в комок, буллит.
Не хочу, напрягая слух,
Прислушиваться к жужжанью и
отбиваться от осенних назойливых мух.
Или ос, слетающихся на сироп стихов.
Я поэт, вольный ветер,
Во сне я летаю. Сказали — расту!
Смотрю с высоты на Земли красоту.
Вот дом наш и двор, и песочница наша,
Где лепит кулич для сестрёнки Наташа.
И мама мне машет, велит возвратиться,
Боится, что я упаду — я ж не птица!
Но как объяснить, что напрасны тревоги,
Что скучно за ручку идти по дороге?!
Зовут приключения, небо зовёт!
Наверное, нужно купить самолёт...
Хотя... Неспроста на спине две лопатки —
Там крылья растут! Вот решенье загадки!
Чтоб вырасти, крыльям нужны витамины:
Овсяная каша, кисель из малины,
Котлеты с пюре, огурцы и капуста.
Хоть всё это ем, за спиной моей пусто!
Я к зеркалу бегаю трижды на дню,
Замучил вопросом друзей и родню.
Но я не сдаюсь, отступать не хочу
Сейчас я усну... и опять полечу!
Словно крысы возле западни,
Наблюдают за попавшимся собратом,
Выжидают ночи напролёт и дни,
Опасаясь, не отравлена ль приманка ядом.
Не помогут, не поднимут клетки дверь.
Крысы смотрят, но хотя б не хают.
Да уж, точно, человек подлейший в мире зверь.
Даже крысы рядом "отдыхают".
Холод и ветер.
И озноб от вида кариатид,
Покрытых мурашками дождевых брызг
И изнывающих под тяжестью
Старого облупленного эркера.
Жаль их.
Складки хитонов,
Словно струи дождя
Стекают по мокрым,
Рябым от оспы времени телам.
Не прикрывают и не согревают.
Жаль их.
Плотно сомкнуты губы
В терпеливом смирении.
Незрячими глазами
Смотрят и не видят, как мне
Жаль их.
Мне тебя совсем уже не надо.
И не хочется навязывать себя.
Словно Млечный Путь лежит преграда,
Крови зов ничуть не мучает, трубя.
Много лет противилась свободе,
Наводила сквозь Вселенную мосты.
Слава богу, поумнела вроде,
Знаю, нас давно уж нет: есть я, есть ты...
Не пишу и не читаю повесть,
Как живёшь ты там в далёком далеке.
Странно, но не давит грузом совесть,
Путь оставшийся продолжу налегке.
Я уговорить себя сумела,
Но скребут когтями кошки на душе,
Вновь и вновь тревожит мысль несмело:
Вдруг с тобой мы не увидимся уже?
И волос долог мой, и некорOток ум,
На молоке обжегшись, остужаю воду,
Тяну, запрягшись, радостей и бед подводу
Сложившемуся бытию в угоду,
Но дни свои в тоске не волоку.
Раскрыв тяжёлый, как скрижаль, альбом,
Разглядываю лики чёрно-белые:
Вот пращуры - могилы их уже замшелые,
Вот мы, от молодости оголтелые -
Одни воспоминания о том.
Гадаю, будто стоя в стороне,
Глаза прищурив близоруко щёлками:
Что за красотка в сарафане шёлковом?
И в памяти лишь смех осколками
Звенит, напомнив мне же обо мне.
А где-то идёт война,
Лишь кажется, будто мимо.
Но это моя страна
Воюет со злом. Аритмия
Сжимает сердца в кулаке,
И пики строчит кардиограф.
Нет, это не вдалеке
Пишет судьбу биограф.
Это всё здесь и сейчас,
Кто словом, кто делом воюет
За будущее и за нас,
За внуков и землю родную.
Воюет и свято верит,
Смиряя сердец канонаду,
Что тучи над нами рассеит
Синхронный салют сотен "Градов".
И нимб золотой над Россией
В пробоине туч воссияет,
Да будут хранимы Мессией
Страна наша и россияне.
Споры хундзаев...
Все мнят о величии...
Слышал бы Басё!..
* * *
Спорим, и спорим
С собой и со всем миром,
Время транжиря...
Порой отступление
Равносильно победе.
* * *
Словотворчество —
Интересное дело,
Коль умеючи...
Если ж брода не знаешь,
Рискованно в воду лезть.
* * *
Фотография
Ещё чёрно-белая
И маленькая...
Возможно, кто-то вспомнит
Меня двадцатилетней…
* * *
С годами стал мне
Журавль неинтересен —
Пусть себе летит.
Догоняет синица
Улетевшую мечту.
* * *
Камень прибрежный
Из мест родных, где росла,
Лежит на столе.
Воздух ноздрями втяну —
Пахнет морем и детством.
* * *
Глажу любовно
Волной отшлифованный...
Всё, что осталось.
* * *
Танцует огонь
Над углями в мангале...
Дом вспоминаю,
Печь-голландку и папу —
Сидит у дверцы, курит…
* * *
Родительский день,
Могила родителей,
Где год не была...
Но я скоро приеду!
Расцвели ли ирисы?..
* * *
Вновь манит меня
Город, не ставший родным,
Лишь приютивший...
За оградой ирисы
Белые и чёрные…
* * *
То, что когда-то
И грехом не казалось,
Гложет и точит.
Лишь одно утешает:
Некому камни бросать.
* * *
Весь жизненный путь
В книге судеб расписан
По дням и часам...
Лишь на полях пометки
Сделаны чьей-то рукой.
* * *
Монстеры листья
Разбитыми сердцами...
Где-то здесь моё...
После ночного дождя
Засохший срезаю лист.
В город чужой, как в затерянный мир, осторожны шаги.
Здесь не ступала нога человека по имени Я.
В городе том обитают заклятые чьи-то враги,
И лучшие чьи-то соседствуют с ними мирно друзья.
Улицы катакомбами в полуденной темени
Замысловато извиваются, в них — крипты-дома.
Страх, словно дятел в лесу, всё бьёт и бьёт по темени,
Гонит сквозь пиктограмм криптограммы, липко сводя с ума.
Город большой в шуме автомобилей молчит, словно немой.
Или я оглохла от грохота тумана упавшего?..
Купила билет, в поезд с облегчением села. Еду домой!
На балконе настурций последних бутоны
журавлино-клювасты...
А в России на дачах, в садах и вазонах
разлохматились астры.
Вдоль дорог понемногу седеют берёзы —
у них золотые седины,
И по серому небу плывут облака,
как пО морю айсберги или по Волге льдины.
Крапп-мареной в околках
краплёны осины и клёны —
Осень мудрая тот ещё мастер граффити!
Годы, дни и минуты, и даже секунды —
пред судьбой непреклонны —
Вы куда, истекая из жизни, спешите?
Бесконечнее ночи, а дни
пролетают сверхзвучны.
Грусть и осень у русских в любых палестинах
всегда неразлучны.
Что ж весна затяжная нынче?
Что ж морозец шалит по ночам?
Лишь ворона ворону кличет -
Видно, визу не дали грачам...
А ведь здорово всё, хоть не знаю,
Сколько вёсен осталось мне
С благодарностью маяться в мае,
В затяжной, пусть в холодной, весне.
Постарел и устал мой Бог.
Поседела его борода.
Всех спасать он уже не мог,
И не помнить зла никогда.
Он не мстил ни за что никому —
Месть не входит в реестр Божьих дел,
Помогал вопреки всему,
Только всё имеет предел.
Убеждал всех и так и сяк,
Велеречий поток мелел,
И родник добрых слов иссяк,
А ругаться он не умел.
Слово действенно было вначале,
Но без толку слова без дел.
Кто ж Его утолит печали,
Кто построит новый придел*?
*Мистически придел представляет собой малый храм. Дело в том, что в
Православной Церкви существует правило, согласно которому на одном
престоле Литургия может быть совершена лишь один раз в сутки. Наличие в
храме нескольких приделов позволяет совершить две и более Литургии, что
особенно актуально, если у храма много прихожан.
Куплю билет, поеду в Плёс
На утренней заре,
Средь охры и белил берёз
В туманном октябре.
Ещё не склёванных рябин
В дали аллей-платформ
Мазками сочными кармин
Как будто семафор.
Вот лёгкий ветер всколыхнул
Тумана кисею,
Зелёный поздний лист мигнул,
Открыл мне колею.
Покроет купола лазурь
Тончайшая поталь,
В восторге уроню слезу
Я на мечты алтарь.
Раздул ненастье, как с цепи сорвавшись, ветер,
И сохнут на лице то ль слёзы, то ли морось.
А в небе, в проглянувшем ярком свете,
Мчат облака, всё набирая скорость.
Меж облаками лОскут шёлка лазурится,
То кобальтом мелькнёт, то цветом васильковым —
Сгрудились в стаю чьи-то счастья птицы,
В тревоге суетятся бестолково...
Волнуются, всё ищут поле для посадки,
Кружат, но не находят для гнёздовий места.
Взираем вверх — мечты о счастье сладки,
А счастью рядом с нами всюду тесно.
Но птиц лазурных приманить нам было нечем,
Прощально вскрикнув, улетело счастье прочь:
Пока приглядывались — опустился вечер,
Опомнились — укрыла землю ночь.
Окончен день, как мёд, тягучий,
Истёк на нет густым нардеком.
Хурмой надкушенною терпкой
Скатилось разом солнце в тучу.
Сеть проводов не удержала,
Скатилось солнце-плод в прореху,
Беззвучно за холмом упало,
Ни грома не родив, ни эха...
И в гуще зарева вечернего
Увязли шум и звуки строек,
Стал город в сумрачном свечении,
Как негатив, графично строен.
Курятся, паром извергаясь,
Гиперболоиды градирные,
И кранов шеи лебединые
Друг к другу тянутся, ласкаясь.
Старый дом из тёмных брёвен,
Деревянный тротуар,
Летний вечер тих и томен,
Ночь закуталась в муар.
Оркестровым метрономом
Колотушки сторожей,
Где-то высоко над домом
Писк встревоженных стрижей.
Шляпа дымчатого фетра
На стареющей Луне,
Чуть колышется от ветра
Задергушка на окне.
Слышен стук копыт коровы,
Скрип несмазанных ворот...
Кружку молока парного
Тётя Руфа принесёт.
Запах сена из сарая —
Сенокосная пора,
И под утро засыпаю
Под жужжанье комара.
Вспомнить всё через полвека
Так приятно и легко...
И бежит за человеком
Детство... где-то далеко.
Натяну на подрамник холст,
Да побольше — ну что мелочиться!
И сюжет совершенно прост:
Лес и луг, небо синее чисто...
А за лесом вершины гор!..
Все в снегу, высокИ — небо ниже,
Горных рек оглушающий хор
И восход апельсиново-рыжий.
О гранит неприступных скал,
Споря, бьётся, тревожится море.
Тёплый бриз бунтарей приласкал —
Скал и моря утихли споры.
Вот и ночь, смотрит оком Луна
В моря гладь, наглядеться не может,
Пробежится по лёгким волнам
И упрётся в скалистый порожек...
Ну а звёзды?! Их все и не счесть!
Их рука рисовать устала!
Мне за жизнь это всё не успеть!
Узок холст... да и красок мало.
То ль всё наладилось в жизни
И нет никаких потрясений?
В планах нет места тризне
В день заунывный осенний.
Индифферентно бреду,
Минуя ухабы и кочки,
Не просыпаюсь в бреду
Мысль записать на листочке.
Пресные снятся слова,
От красот не впадаю в ступор:
В деревьях я вижу дрова,
И видеть иное — глупо...
Вроде бы радостный факт —
Жизнь, наконец, устоялась,
Но... Где б одолжить напрокат
Прежних тех дней... окаянность?!
Как незаметно в нашу жизнь вступает осень!
Не та, что за окном, а та, в душе.
Становится бледнее неба просинь,
И пенье птиц не слышится уже,
Хоть и в лазури небо,
И пенье то же...
Вот на висках уже легли зимы седины,
Со свистом сани катятся с горы,
И перекинут календарь за середину
Листов, не облетевших до поры...
Всё это не впервые,
Но повторится ль ?..
И сердце, чувствуешь, не бьётся в клетке птичкой,
Жиреет бройлерным цыплёнком на шесте,
И в венах кровь - подкрашенной водичкой
Струится не спеша, плетётся где-то там, в хвосте...
И не волнуется ничем,
Не согревает...
Не страшно, что забыты перезвоны лета,
Что осени прозрачность так ясна,
И даже, что зимы всё явственней приметы...
Лишь грусть: не возвращается весна!
Теперь лишь осень, осень...
И зимы безмолвье.
Ну что ж, Ты видишь дело рук своих,
Молчишь, не гневаешься — гнев Твой стих?
Живём, чтоб пред Твоим судом предстать в последнем покаянии.
Воздастся по делам, но в меру ль наказание?
Не с Твоего ль благословенья стали лысы?
Как змеи, мудрые, глупы как пробка и хитры как лисы?
Всё что творим — творим с Твоей подачи,
И, значит, только так могло быть, и никак иначе!
Растёт и множится овец электорат,
Но этому, наверно, Ты и сам не рад?
Желал ли, чтобы церкви лицемерами кишели?
Чтоб проповедников орда
числом поболее, ценою подешевле?
Из эры в эру, из неверья в веру,
И вновь в неверие, и так из века в век...
Уверен, не ошибся Ты ни разу, выбрав меру?
Ведь в половину всё-таки Ты тоже человек?
Как труден путь до перевала!..
Не тает иней на висках.
Совсем немного до привала,
Цель зрима и уже близка.
Как спуск тяжёл! Груз давит плечи.
И в каждом выдохе — душа.
И рвётся крик, и крикнуть нечем,
И камни из-под ног, шурша...
Но скоро будет путь окончен,
Накроет тишина волной.
Надеюсь, каждый шаг был точен,
Прочны страховочные точки
Для восходящих вслед за мной.
Когда согнали русских, унижая, с мест насиженных
Те, кто веками под крылом России получал защиту и приют,
Вы, сами русские, не приняли тогда в России изгнанных,
Твердили, что никто не звал нас и нигде не ждут.
При каждом подходящем иль не очень случае
Шипели вслед, недобро щуря взгляд,
Как будто, пришлые, мы отбирали ваше лучшее,
И вы кричали дружно, чтоб "валили все назад".
Гонимым отовсюду, нам в России места не было.
Мы ни у места оказались, ни у дел.
Ох, сколько русских нас тогда уехало —
Терпению и силе духа есть предел!
Колбасной вы мою назвали эмиграцию?
Мол, бросили Россию в трудный час?
Разъехались по Штатам и по Франциям?..
А что вы знаете про цену тех "колбас"?
Под бой курантов первый тост наш за России процветание,
И дружно гимн России в праздники поём.
Я — русская, и, хоть давно живу в Германии,
Орёл — двуглавый*, как у вас, на паспорте моём!
* Немецкий заграничный паспорт имеет тоже красную обложку и тоже с изображением орла, но не двуглавого.
Ошибки, нами глупо совершённые вчера,
Надеемся отретушировать в грядущем завтра.
Немудрые, мы коротаем нервно вечера
И, в ожиданьи мудрости,
Съедаем утром торопливо завтрак.
Но к вечеру всё так же цель благая далека,
Бессмысленна, как за своим хвостом кота погоня,
И, будто бы в кино про бесконечный день сурка,
Проснувшись по будильнику,
Мы попадаем вновь и вновь в сегодня.
Нащупав влажное тепло
И солнца луч, нацеленный в прореху кроны,
словно лазер,
Сквозь толщу жёсткой кожуры
Пробьётся хрупкий белый корень.
Потом другой.
Проросток укрепится в родной земле.
И вспомнит,
Что он — не исковерканный капризами чужими бонсай.
Он, как и миллионы предков и сородичей вокруг,
Могучий крепкий дуб,
Годам и бурям неподвластный.
Память о стойкости своей и рода
Надёжно сохранит в листве, в коре, в корнях,
И передаст, когда его поспеет семя,
Чтоб повторилось всё.
Но для проростка главное — не стать бонсаем.
... а у нас снег!
Почти по "Онегину"!
Только не третьего, а второго*...
Сразу глуше на улице смех
И освещения слишком много ночного.
А мы и не ждали зимы,
Ни мы, ни природа.
Ну вот такие уж мы,
Не всякая по душе погода!
Нам нравилась осень и осень,
Трава зелёная, и кое-где даже розы...
И всё надеялись очень,
Что мимо пройдут и снег, и морозы.
Розы-морозы... знаю-знаю,
Такая банальная рифма!..
Но даже природа, как замечаю,
Не всегда придерживается алгоритма**.
* Почти по "Онегину"!
Только не третьего, а второго*... — имеются в
виду строчки из романа "Евгений Онегин"
А.С. Пушкина:
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь.
Вы выбираете из всех
Красоток для любых утех.
Так выбирают скакунов —
От цвета грив и до подков.
Оъём груди, длина бедра —
Не важно, дура иль мудра.
Таким индефферентен Прадо.
Вот "PRADA" — это то, что надо!
Бриллианты, шарф Луи Виттон
И лимузин "под шарфик", в тон.
Массажи, фитнесс, спа-салон,
Рублей и долларов рулон —
Готовы MASTERCARD и VISA
К оплате каждого каприза.
Но вот наскучила "кобылка" —
Не бьётся больше сердце пылко.
Да и силёнок маловато,
Чтоб выглядеть молодцевато.
И станут чаще совещания,
Скупее станут обещания.
И сон на офисном диване,
И валидол в грудном кармане.
И вспомнится в ночи бессонной
"Хрущёвка"... и соседка Соня.
От носа косяком журавлиным вода -
плыву по каналам Брюгге в прогулочной лодке,
и хочется вновь возвращаться сюда иногда,
и воспоминания о Ленинграде комом застряли в глотке.
Возможно, честь наречения выстрадана Петром -
вряд ли был другой такой радетель о России, -
но всё чаще и чаще думаю о том,
что Ленинград для меня и роднее, и красивее.
Чугун решёток на Фонтанке невесом -
никак не тонет в маслянисто-свинцовой Лете,
напоминает схему в журнале по вязанию крючком,
узнаваемую и в Старом, и в Новом Свете...
Пальмира Севера, Питер, Санкт-Петербург...
Но вспоминаю себя ту, двадцатилетнюю,
и щёлкает проснувшейся памяти тумблер вдруг...
Нет, всё-таки Ленинград город моего поколения!
Прошёл по касательной, но
Когда, отяжелев, сомкнутся веки,
Свой бег утихомирят мыслей реки,
И облаками воспарят, и станут снами
О том, что было, есть и будет с нами.
Луна блазнит желтеющим бананом...
Но утром сны окажутся обманом,
И, жизни не успев осуществить программу,
Рассыпятся на точки голограммы.
Смешаются осколки дней и жизней,
Но хаос этот так безукоризнен,
Как может быть безукоризнен только космос,
В душе рождая восхищенья возглас.
И в этот миг про вечность вспоминая,
Пытаемся решить задачу Кая.
Ах, сколько вечностей слагают бесконечность!..
Но в льдинки разлетится слово "вечность".
А я вот возьму и просто пойду гулять. Одна.
Слава богу, не нужны ни телохранители,
ни конвоиры.
Буду гулять весь день. До вечера.
Пока не стану ужас как голодна.
А после с аппетитом поужинаю в тишине
уютной квартиры.
Чем поужинаю? А чем Бог послал.
И что положил в холодильник.
Не буду считать калории и противиться
своей натуре.
Ноут открою... Нет, сначала заведу будильник,
А потом... Потом вдохновенно заиграю
на ноута клавиатуре.
Что буду играть? Да разное! Наиграю раздумья,
пейзажи,
Немного о нынешней жизни пофилософствую.
Забывшись на время в писательском раже,
Наизнанку выверну сдуру перед всеми душу свою.
Тридцать три буквы это вам не семь нот —
Играй, выплёскивай, раз наружу просится,
только не устань!
Главное — не выпасть из времени и не попасть
в цейтнот,
Строчками кружевными выписывая нотный стан.
От мира отгородившись, наигрываю на клавиатуре
ночь напролёт.
Затуманившись, луна висит, как светодиодный
светильник.
В свете холодном запределен фантазии полёт.
Ну вот, спать опять опоздала! Подъём!
На весь мир трезвонит нахально будильник.