Он заблудился в двух шагах от сна,
но шел из города. За ним летели
на рваных крыльях спящая жена
и чуткое дыхание метели.
Но не догнали, сникли, разбрелись,
и вкось метнулась скользкая дорога,
и снежная растрепанная высь
мрачнела и тревожилась немного.
И было так уютно в небесах
душе заблудшей, что сгибался гулко
колючий ветер на его глазах
и затихал в сугробах переулка.
И не было уже пути назад,
все замело, и звезды одолели
блуждавший, тесный, воспаленный взгляд,
густую боль в застывшем звонком теле.
Дальний лес отчужденных небес
замерзал и мерцал, как вокзал,
я стоял и избыточный вес
ощущал, как шершавый метал,
но дыханье земли и накал
воспаленных под кожей костей
тяготили меня, я летал,
как воздушные замки детей.
А воздушные замки летят
без затей и энергозатрат,
я мечтал и хотел бы назад
возвратиться в полуночный сад,
или в лес на вершине горы,
или в спальню, где слепнут миры
одуревшей от сна детворы,
чтоб светились в потемках дары.
Мы летали без права и крыл,
но никто ничего не забыл,
а воздушные замки летят
и уже не венутся назад.
И сызнова все: переулок, дома,
и ночь, и в трех метрах ни зги,
и губы оближет косматая тьма,
потупившись смотрит в зрачки.
Казалось распахнута крымская ночь,
вся настежь, но сжата в кулак,
и нужно себя десять раз превозмочь,
чтоб сделать единственный шаг.
Но сделал, идешь по булыге кривой,
молчишь, чтоб вконец онеметь,
идешь вдоль забора, овчарки цепной,
в конце переулка мечеть.
И чувствуешь, как расширяет зрачки
густой переливчатый лай,
и чувствуешь камень и холод руки,
и ночь, и дорогу на край
молчанья. где сходят с ума,
волнуешься, пробуешь вспять,
но сызнова хлынут под ноги дома,
и нужно идти и молчать.
А дорогу осилит идущий,
но куда же идти? И кому
в многокрылые райские кущи
продираться сквозь мрак и чуму?
Так томились, а нету награды,
и не нужно, но вот ведь напасть -
к чистым снам возле вечной ограды
не припасть, не наплакаться всласть.
А вокруг многоликие гады,
вся матерая лютая масть,
палачи, стукачи, казнокрады,
тоже ищут нездешней награды,
но ее не купить, не украсть.
Мы томились без воли и веры
и остались в потемках одни.
Пусть сгорят наши душные дни
с липким запахом хлорки и серы,
чтоб зажгли после нас пионеры
в поднебесье другие огни.
На высокой нагорной земле
падал снег и ложился на тени
бедолаг, уходящих во мгле,
прораставших, как корни растений,
вверх и вниз, ибо не было сил
оторвать загустевшего взгляда
от скупых занесенных могил
и ягнят оробевшего стада.
Падал снег изначально с небес
и под влажною тягой покрова
все теряло физический вес
и держалось лишь тяжестью слова.
Мы стояли обнявшись во сне,
в забытьи ощущая чьи пальцы
на зрачках, и в какой тишине
обретают надежду скитальцы
галактических стран. Из прорех
в небесах на забытое стадо
падал снег, падал низ, падал верх
и листва недоступного сада.
Долог путь от заката к невесте
беглых снов, но собрались опять
в старом доме, на проклятом месте,
покаянные письма читать.
Молодые и страстные годы
пробежали, а люди стоят
на часах у порога свободы,
но молчат и дрожат невпопад.
И с другой стороны сторожат,
говорят то ли бунт, то ли глад,
чуешь тесный нацеленный взгляд,
заклейменный отвреженный брат,
и тебя, и меня сторожат,
и чужих, и родных - всех подряд,
и давно испоганили сад,
но стоят у заплеванных врат.
Не войдешь и не выйдешь - не надо
раздавать по кускам благодать.
У решетки запретного сада
безнадежно безгрешно стоять.
А невеста уже на пороге
беглых снов и струится в ночи.
Остравайтесь светлы и убоги,
а в саду пусть чадят палачи.
Чуешь, снова они сторожат
зачумленный удушливый смрад,
и кричат, и гремят, и грозят
повернуть наше время назад.
Густая капелька стекала по уклону,
по желобу, по чешуе скользящих рыб,
чей взгляд окостенел, припал, приник, прилип
к расширенным зрачкам. Прислушиваюсь к звону,
к гудению в ушах на рваной грани слуха.
Присматриваюсь к сваре настырных рослых ос,
но мой растущий взор к изнанке глаз прирос
и оторвать его мне не хватает духа.
Ставрида, скумбрия, бычки и простипома
в томатном соусе и собственном соку
так хороши, что я стремглав бегу
к наполненным сетям и щурюсь незнакомо
на серебристый вой, что тоньше визга мухи,
беззвучны голоса, лишь приоткрыты рты,
и проявляются подспудные черты
и водяные сморщеные духи.
Увидить все как есть - нелегкая задача,
не каждому дано не всуе, не вчерне,
мурашки разглядеть на собственной спине
и настоящий мир прозреть смеясь и плача.
Густая капелька стекала понемногу
и замерла на миг в расширенных зрачках,
вобрав и отразив весь мимолетный прах -
к остывшим небесам безлюдную дорогу.