Я сегодня плакать всуе никого не позвала.
Тонкой кисточкой рисую голубые купола.
Окружён калиной горькой, напевая всё подряд,
Сдобным пряником на горке засыпает чудо-град.
Там на печке изразцовой задремал сердитый дед.
Он всегда прознает, кто вы - хоть расскажете, хоть нет.
Люди видели воочью, да не знают - почему,
Он, с ружьём гуляя ночью, разгоняет кутерьму.
Он сердит, что в шляпах старых, балагуря тут и там,
Ходят выкормыши Мары по высоким теремам.
С колыбели знает это - сто несчастий принесут
Гости в лаковых штиблетах, балагуря там и тут.
Алой краской тихо трону, да испорчу небосвод.
От раскатов грома сонный чудо-город оживёт.
На холсте обыкновенном будет линия легка,
Но придут сыны Морены на подворье старика.
Допустить не убоится. Вот - порог, а вот - кровать.
Да негоже светлой птице с тёмной птицей ворковать.
Доля светлых - ночью длинной вспоминать недолгий бой.
Станет сладкою калина под горой сама собой.
Кистью тонкой, невесомой чудо-граду помогу.
Жёлтой краскою солому нарисую на снегу.
Свяжем лентой расписною, Мару к празднику сожжём
За бумажною стеною с нарисованным ружьём.
Я сегодня плакать всуе никого не позову.
2015.
"Коли так не подчинишься, есть приёмы и другие
Есть и способы иные: попрошу котёл из Хийси,
Чтобы кровь сварить мужскую, красную руду героя,
Чтоб не уронить ни капли, не пролить на землю крови"
Калевала.
Не на камень-Алатырь, не в часовенке старой
Проливала влюблённая женщина слёзы.
Для старухи безглазой, старухи безносой
Приносила сороку на капище Мары.
Дура-баба ревела, ладошками гладя
Рукоятки ножа бархатистые грани.
Мол, пришла потому, что возлюбленный ранен.
Мол, возьми эту птицу спасения ради.
"Забери, чтобы кровь не покинула тело
В деревенской больничке, пропитанной хлоркой" -
Изливала мольбы свои реченькой горькой.
Целовать, да живого - живого! - хотела.
Говорила: "возьми, чтобы долгие ночи
Под землёй веселили тебя сорочата".
И, казалось, туманы за елью горбатой
Стали тощей старухой - клокочут, хохочут.
Убивала сороку. Плела заговоры -
То ли слышала где, то ли черти шепнули.
Только вправду старуха за елью сутулой
Обещала прийти за любимым нескоро.
...Эту бабу в деревне запомнили мало -
На болотах пропала, уехала либо.
И стрекочет сорока в кладбищенских липах:
"Отпусти меня к милому, матушка Мара".
2015.
Долгая память - как море, хранящее клады.
Глупые рыбы колечкам потерянным рады.
Дно - далеко, только ночью над водами теми
Бродят по лунным дорогам неявные тени.
Тени кидают шары, но играют вполсилы,
Лижут солёные руки под рюмку текилы,
И, убедившись, что время нисколько не лечит,
В глубоководных могилах считают колечки.
Время - как доброе море, узнала теперь я.
К лодкам разбитым и треснувшей чаше терпенья
Время уносит нежданных, ненастных, ненужных,
Чтобы играли пригоршней белёсых жемчужин.
Время - не лечит, но скажет словами простыми,
Что отлетевшие чувства - как море в пустыне.
Тянет уплыть, но находишь ладонью усталой
Только песок и колючие жаркие скалы.
Мудрое время не лечит. И память - как море
Носит неявные тени покинутых мною,
Рыбы монеты со дна собирают в монисто.
Видно, меня не напрасно назвали Волнистой.
*Юлия - (греч.) "волнистая", " пушистая".
2015.
Очень давно под лазурными сводами
Старцами гордыми, седобородыми
Книги о гневе Создателя изданы.
Всё же признайся, мы главное помним.
Помнят цветочницы, дети на пони,
Помнит бухгалтер, постриженный плохо.
Маленьким разумом тянется к истине
Всякая тварь на ладони Элоха.
Тянется мышка, руками согретая,
К слову, звучащему тихо и просто.
Истина меньше, чем зёрнышко проса.
Истина с любящим сердцем едины.
Это - над бредом. Это - над бедами
Быть невесомей пера амадины.
Истина - лёгкая и разноцветная,
Вроде драже из железной коробки,
Если коробку цветочнице робкой
Дарит бухгалтер, что плохо пострижен.
Радуйтесь, люди! И даже, наверное,
Истина проще: порадуйте ближних.
Как поделиться пригоршнями света -
Главные книги об этом, об этом...
2015.
Если бы в осень, под вечер легли бы
Нити фонарного света в ладони,
Я наплела бы заклятие, либо
Всё, что о древних легендах напомнит.
Я бы придумала нечто такое,
Где, ягуаровым шорохам внемля,
Бронзовый мальчик плывёт на каноэ
Резать маис на затопленных землях.
В бусах ореховых, малого роста,
Бронзовый мальчик услышал кого-то.
Солнце уснуло и с крошевом звёздным
Ковш опрокинут небесным койотом.
В джунглях колдуньи хохочут хрипато,
Духи разбужены уханьем совьим,
Чтобы в садах бледнолицего брата
Мёртвые листья окрасились кровью.
Алые листья на листьях багряных -
Мальчик, ты знаешь хоть что-то об этом?
Нет, не тебе наколдована рана
Ведьмой, забравшею вечное лето.
Мёртвые листья - повсюду, повсюду!
И никуда вдохновенью не деться -
Осень похожа на магию вуду
Тысячей игл в тоскующем сердце.
Ты не узнаешь, но в северных землях
Осень и дождь - наважденье такое...
Нравится думать, что, шорохам внемля,
Кто-то плывёт и плывёт на каноэ
С нитями света на тёплых ладонях.
2015.
Когда привозной можжевеловый леший
Напомнит о том, как ныряли с тобою,
Разрежет пространство небесное "Боинг".
И всё повторится - до кепки слетевшей.
Сбежим пережаривать спины и плечи.
Сгорим, городок полюбившие сразу,
Где в море оттенка туманных топазов
И думы, и люди становятся легче.
Народец, приехавший гаджеты юзать,
Жующий в шторма кукурузу на пляже,
Прошляпит, когда возле пяток приляжет,
На кромке камней, умирая, медуза.
Медузу спасём и дельфина заметим.
Запомнишь меня полотенце несущей.
По линии, делящей воду и сушу,
Уйдём покупать можжевеловых йети.
И всё повторится на улице жаркой -
Адыги, плетущие сырные косы,
Торгующий сланцами мальчик раскосый,
Летящие в небо шашлычные шкварки.
Опять повторятся шашлычные жилы,
Снующие осы на красной чурчхеле.
Покажется - сроду вкуснее не ели,
Покажется - сроду вкуснее не жили.
И снова, когда мы от моря устанем,
Простимся крем-содой под старой ракитой,
Цветочного масла флакончик разбитый
Испортит пижаму в моём чемодане.
2015
Ещё в горах стрекозы живы,
Ещё коктейль на пляже вспенен.
Но на щербатые ступени
Упали синие инжиры.
Разбужена листвой на волнах,
Инжиром, падающим оземь,
Приходит жажда видеть осень,
Хлебнуть тоски её по-полной.
Быть улетающей отсюда.
Закрыв колени платьем длинным
Лечить молитвой и малиной
Непроходящую простуду.
Потом желание проснётся -
В московском дворике промокнув,
Смотреть на самолёты в окна
И снова ждать и жаждать солнца.
2015.
Морщится море. Кишит барабулькою.
Поздно уплыть, я привязана девочкой хитрой
К берегу. Годы назад я бы, хлопнув мохито,
Песню о северном ветре пробулькала.
Доченькой найдено стёклышко рыжее,
Просто осколок бутылки, шлифованный морем,
Камешком ставший. Смеётся, довольная. Спорим,
Завтра поверит, что мамонты выжили.
Скалятся скалы, да всё это - лишнее.
Плечико деточки солнцем укушено. Рана
Напоминает любовную. Грустно и рано.
Прячу ожёг под футболкою с вишнями.
Скалы, танцоры из чёрного племени
На побережье - всё лишнее. Свинку морскую
Гуглю для дочки на пляже. Уже не рискую
Брать в переходе. И всё - своевременно.
2015.
В тени воображаемых олив
Моей души раскинулись базары.
Торговкою прекрасною и старой
Сижу, по локоть руки обнажив.
А на руке игрою колдовской
Переплелись в кольцо с рисунком редким
Рубиновая кровь восточных предков
С рябиновой славянскою тоской.
Ценители диковинок редки,
Здесь никогда не будет многолюдно.
Ненужная, фантазией для лютни
Я веселю оливы у реки.
Пою кометам, падающим ниц,
Пою шкатулкам с ладаном и миррой,
Для караванов, шествующих мимо
Не прикупив моих лазурных птиц.
Отпугивая мёртвых и живых,
Кольцо моё блестит змеиным оком,
И мне, торговке смуглой и высокой,
Несчётный змей впивается под дых.
И только чёрт, хорош и говорлив,
Захаживает, грош в кармане грея,
Торгуется, торгуется всё время
В тени воображаемых олив.
2015.
Пчёлка Мелисса, твои карамельные крылья
Я бы сравнила с резною безделкой старинной.
Маленьким тигром таишься ты в кущах малины,
Влажные листья тебя, медоносную, скрыли.
Сладкую долю пчелы назвала бы я горькой.
Разве успеет напиться цветочным нектаром?
Много ль вернёт поцелуев смородине старой?
Жизнь быстротечней ручья за альпийскою горкой.
Будут и новые пчёлы, летящие свыше,
Трутни - накормлены, мальвы - укрыты росою.
И на цветущей планете ногою босою
Я отыщу скороспелые павшие вишни.
После идиллию выпишу кисточкой тонкой -
Резвым бутузом испачканный пальчик облизан.
В ложке - янтарная жизнь драгоценной Мелиссы.
Лампа. И долгая сказка о солнечной пчёлке.
В ней перламутровый свет разливается праной,
Крылья Мелиссы изящней игрушки стеклянной...
2015.
"В соседнем доме окна жолты.
По вечерам - по вечерам..."
А. Блок
Пылает в окнах городских
Закат, распавшийся на пиксели.
Коловращение тоски
Гортанно голуби возвысили.
Туманный слог на ноты лёг.
Туман упал на землю бурую.
Прибит балконный василёк
Урбанистическою бурею.
Поэту сладок иногда
Закат за тучею исчерпанной.
Располагают города
Зиять сердечными кавернами.
Мы так бледны и непросты
Под штукатуренными сводами.
Ночами черти и коты
Скребутся в наши окна жёлтые.
Сегодня, завтра и вчера
Окурены балконы с розами.
Сырые черпают ветра
Поэты разные да розные.
И, окрыляя третий Рим,
Закат сжигает рифмы тоннами...
Давай, поэт, поговорим,
Пока не стали окна тёмными.
2015.
Люди молча играют на летней веранде,
Разлетается вечер пыльцой золотистой.
Посмотри незаметно, создателя ради,
Как изящны ладья и рука шахматиста.
Милый шахматный мальчик ещё не гроссмейстер,
Но в расчётах своих ошибается редко.
Завоёвана с шахматной девочкой вместе
Утончённая жизнь в чёрно-белую клетку.
Плечи шахматной девочки несовершенны,
Над стихами Ахматовой девочка плачет,
Королевским гамбитом считая решенье
Разменять на замужество папину дачу.
Мальчик выучил ход лакированной пешкой.
Над забористым чаем украдкой зевая,
За фигурой фигуру теряет потешно.
Продолжение жизни. Ничья. Боевая.
"Я пришёл, как суровый мастер,
воспеть и прославить крыс"
С. Есенин.
Ещё гнезда овсянка не вила
В те времена. Земля была безвидна.
Ещё не научились делать вина,
Не зеленела первая ветла.
Царила тьма, сегодняшней темней,
В те времена. Земля была пустою.
Но светлый дух, летавший над водою,
Мечтал услышать музыку камней.
И вот уже дельфиниум багров,
Добротно люди скроены и сшиты.
И вот с небес пролились пирамиды
В горячую вселенную песков.
Когда из глыбы высекли причал,
Быть знанью - скрытым, Каменщику - вольным
Ныряющий в сапфировые волны
Великий Архитектор завещал.
...Мой Каменщик призрел меня одну,
Поскольку Крыса знает, что такое
Быть мудрым, незаметным, быть изгоем,
И понимать, когда идёшь ко дну.
Мой мастер обещал, и я ждала
Мистерию луча в янтарной брошке.
Он может всё, но очень осторожен
В Эпоху Приручения Стекла.
Симфонию камней не хочет слышать
Капризный Дух, летающий всё выше.
2015.
"Деточка, все мы немножко лошади"
В. Маяковский.
В краю небесных кентаврид
Подковы дарятся по случаю,
И туча изумрудно-жгучая
Над луговиною парит.
За мною цокают гурьбой
Воспоминания размытые:
Пшеницу уносили мытари
В огромной чаше голубой.
Изысканнее, чем у нас,
Над бирюзовою рябиною
Луна с тоскою лошадиною
Таращила свинцовый глаз.
Я мёд запомнила густой -
Хотя попробуй всё упомни-ка -
И горечь алого терновника
Над аккуратной бороздой.
И, каждая с косой тугой,
Нежнее, чем представить можете,
Вполне земные бабы-лошади
Пахали с лунною тоской.
2015.
"Мы хотим играть на лугу в пятнашки.
Не ходить в пальто, но в одной рубашке"
И. Бродский.
Сто веков хочу не ходить по кругу,
Но играть в пятнашки звездой упругой,
Не узнать ни боли, ни долю вдовью,
С белоснежной птицей летать на кровлю.
Птицы бьются в окна к седым поэтам,
Зазывают в путь воркованьем светлым,
В мир, где слово судят, пожалуй, строже,
Но ГУЛАГа нет, инквизиций - тоже.
Там плевать на туфли и на причёски,
Там латает небо Иосиф Бродский.
Но таким, как я, по судьбе даётся
Сто веков бескрыло смотреть на Солнце.
Мне привычка эта давно привита -
Никогда маяк не терять из виду.
Но когда душа расстаётся с телом,
Забываю, боже, что я хотела.
2015.
"И эта мёртвая, и эта чёрная,
И эта страшная - моя душа"
З. Гиппиус.
Не то чтобы я не любила детей Черностана.
Мне нравятся песни и в нежном хиджабе газель.
Но бьётся в душе непристойно, неправильно, странно,
Вразрез с конституцией бьётся: хиляйте отсель.
Они заходили бочком, нанимаясь прислугой.
Мы хлебом кормили, да имя чужим - легион.
Мы полем стелились, мы вторили: русский-безрукий,
Да город сусальный без боя ордой полонён.
Купеческий наш, православный да, попросту, славный,
Единственный город - его переулки горчат
От беглого взгляда на храм иноземной оравы,
Жующих дурманное зелье небритых галчат.
Я долгие лета жила рассуждением скучным,
И только для бога звучало дилеммой простой:
Возможно ли мне обучить толерантности душу,
Поладить вот с этой холодной и гневной грозой?
Не то чтобы я не любила детей Черностана,
Я просто молчу, понимая - добрее не стану.
2015.
"Я буду метаться по табору улицы тёмной"
О. Мандельштам.
Я деревом стану, а после - божественной скрипкой,
Багряному небу дарую сонату Вивальди.
Соната обрушится ливнем, умрёт на асфальте,
На долю секунды и вечность покажется зыбкой.
Он гением будет - худым, необузданным, гордым -
Маэстро, движеньем смычка приручающий души.
Когда он поймёт, что очаг в его доме потушен,
Я стану спасительной щепкой на долгие годы.
И ради того, что нельзя ни стареть, ни наскучить,
Когда обнимает рождающий песню из пепла,
И ради того, чтобы я эту песню пропела,
Я деревом стану, а после воскресну созвучьем.
Поймите, дорогу моими шагами измерьте.
Простите, что ради ладони, в которой истаю,
Доверив бумаге свою светлячковую тайну,
Безумной металась по таборам в поисках смерти.
Чтоб деревом стать и вернуться божественной скрипкой.
2015.
"Я Вас люблю - хоть я бешусь"
А.С. Пушкин.
Гавань мою миновали твои корабли.
Тысяча молний! Хочу, чтобы в бездне горели
Все твои мачты, и полные трюмы форели,
И китайчонок, что палубу вечно скоблит.
Дуют норд-осты и море волнуется - раз.
Два - я бешусь от разлуки уставшим бесёнком,
Утром на пирсе пульсирую жилкою тонкой,
Вечером в пьяной таверне злословлю о нас.
Да, я бешусь, я цвету чемерицею злой.
Только вчера,надо мной хохоча и не веря,
Три ангелочка роняли кудлатые перья,
И рисовали сердечко с летящей стрелой.
Да, я люблю - так в таверне о нас говорят.
Но, насмехаясь над ангельским пёрышком белым,
Точат когтями, танцуют в душе тарантеллу
Шесть ягуаров и кошек шестьсот шестьдесят.
Любишь, не любишь? А может быть, в бездне сгорели,
Гавань мою миновали твои корабли...
2015.
Ночью был весенний ливень,
Разгильдяйский, шумный очень.
Даже громом ливень - дивен,
Но уже приснилась осень.
Но уже томит аллея,
Белопенная, густая.
И горчит нарцисс елейный
На прощанье, увядая.
Вдруг мелькнёт в сирени томной
Тень ненастная, чужая...
И летит моя Алёна,
Времена опережая.
Иногда по луже звонкой
Пишет веточкой лесною:
Пахнет сон арбузной коркой,
Пахнет будущей весною.
А потом светло и сонно
Рвёт нарцисс лилейно-ранний.
И живёт моя Алёна
В ожиданье ожиданий.
2015.
Духмяной ночью снится, что война
Кровавой пеной брызнула на травы.
Открыв глаза, шепчу:
-Мария, аве,
Не верю, но надеюсь - люди правы,
Ты наших сыновей спасти вольна.
Она услышит, как шепчу:
-Спаси...
Мария, мне что плат, что плащаница -
Любым холстом от бед позволь укрыться
Цветущей незабудками Руси.
Проси и ты, мой друг, за всех подряд -
За девочек, детей зачавших спьяну,
За офисный планктон, за растамана,
За депутата, ждущего откат.
За хипстера, за гея, и за ту -
За блонду, навязавшую коту
Георгиевских ленточек на лапу.
Проси за всех, в живых остались дабы.
Когда бы явью стали смертный бой
И первоцвет в кровавой карамели,
Они, пожалуй, выстоять сумели б -
Какие есть. Но, Матушка, укрой!
2015.
Посадим яблони? Антоновку, ранет...
Здесь тишина, и бабочка у дома
Парит на паутине невесомой.
Здесь ни добра, ни зла покуда нет.
Но есть предчувствие, что в бывшей тишине,
В щетине будылей кричать воронам -
На дом, неприспособленный и сонный,
И на меня, пришедшую извне.
Спроси о будущем. Я вижу летний зной,
И белки в небеса несут по соснам,
Что сыновья любимы и несносны,
А ты сажаешь яблони со мной -
Ранет и штрифель.
Вижу, дом окреп,
В нём всякой твари весело и тесно.
Дробим зерно, выхаживаем тесто,
И делим хлеб, вкуснейший в мире хлеб.
Мы удивляемся, что нежно и светло
Дрожит в сухой траве цветок шафрана.
Мы станем прахом поздно или рано,
Познавшие вдвоём добро и зло,
Но мы оставим штрифель и ранет,
Здесь, в тишине, и бабочку у дома...
Посадим яблони?
2015.
Колдунья гостит на планете проездом,
Не видя ни шляп, ни карет отчего-то.
Туземки рифмуют прогнозы погоды,
Сверяясь по радугам в лужах зачем-то.
Лазурное небо окрашено густо.
Колдунья, катаясь на солнечных зайцах,
Познает - не стоит с природой тягаться,
Искусственность ближе природы к искусству.
И в пику угрюмцу, смотрящему косо,
На всех мониторах и телеэкранах
Из алых шелков и созвучиев пряных
Колдунья создаст небывалую розу.
Щербетные чувства надолго запомню.
Запомню , пронзив лепестковую стаю,
И пчёлка, и крошечный шип подтверждают:
Искусство с искусом - родные по корню.
Сирени, жасмины осыплются втуне.
Матроны о вербах поэмы закончат.
Но с розовым маслом напомнит флакончик -
Весной на Планете гостила Колдунья.
2015
Священникам, монахам и мирянам,
убитым за веру в 20-30-е годы.
Эта тень пришла с востока, этот дух горяч и сух...
Стой, Иуда! Разве камень может быть в моей ладони?
Православной, синеокой каждый день живу и помню
Комиссарами распятых, обезглавленных старух.
И блистали, и кололись, в пыль затоптаны, кресты.
На твоём, Иуда, сердце тридцать раз монету выжгли.
Мы - за страх продали совесть. Тишина сходила свыше,
Мы крушили божьи храмы, отрешённы и пусты.
В недалёком и двадцатом, на заре советских дней,
Всяко было. Ну а ныне модно в рубище исконном
Бить поклоны - сотни кряду - иконам.
Пей, Иуда, и поспорим, чьё лобзание больней!
Будь, Иуда, вместе с нами. Здесь, куда ни оглянусь,
Что ни песня, то - кручина, что ни доля, то - крутая.
Видно, чорт копытом крестит, над берёзами летая,
Скоморошную, благую, окровавленную Русь.
2015.
"...Иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь
белый и на нём всадник, имеющий лук"
Иоанн Богослов. Апокалипсис.
Луковка-часики тикнет скромней комара.
Взвизгнет вертушка, впуская гостей зоосада.
Ждут апокалипсис массы, и всадникам надо,
Всадникам красть и седлать лошадёнок пора.
Рыщут в жокейках и смотрят коней под себя -
Рыжего, бледного, белого, цвета агата.
Лошади ржут ни о чём и всегда виновато,
Массы смакуют викенды, вахтёрам грубя.
Лисы в загонах по запахам чуют господ,
Всадников чуют. Оскалы становятся шире.
Признаки Рыжего в щах и в просроченном "Шипре".
Сладкой травою от Бледного с Чёрным несёт.
След Альбиноса на воздухе странен и скуп -
Скальпели, вата, стерильные пальцы маньяка.
Рыжего лисы особо не любят, однако,
Из-за прокисшей капусты, положенной в суп.
Бледный в круженье по клеткам особенно рьян.
...А в сараюшке, на заднем дворе, где бурьян,
Луковка тикнет и щёлкнет серебряной крышкой.
Конюх гривастых расчешет, нашепчет им: "Слышь-ка,
Рано. Не время". И часики бросит в карман.
2015.
...А в начале было всё не ах -
Ни срастись нельзя, ни разделиться.
И любви хрустальная водица
Запетляла в бурых валунах.
Не гналась я, каяться позволь,
Приручать израненного волка.
С бирюками солоно и колко,
По судьбе им - ястребы и боль.
Оттого, что ты уйти не смог -
Прикипая сердцем, долей, шкурой -
Стал рекой глубокой и лазурной
Быстрый говорливый ручеёк.
Нежный мой, хочу - тебе - сейчас -
Подарить листок берёзы клейкий,
Сидя на некрашеной скамейке
Под надзором добрых божьих глаз.
Видимо, началом всех начал
Станет миг синичкиного свиста.
И не важно, ангел мой пушистый,
Кто, кого, как долго приручал.
2015.
"Чтобы знали, чтобы знали..."
Последние слова М. Булгакова.
Много господ Патриаршими бродят по вёснам.
К тёмной идут королеве, к Марго Николавне.
С нею соседствовал друг мой любимый и давний.
Сказывал, милой была - и смешна, и серьёзна.
Муж баловал, да узнала - на барышень падок.
И оттого всё искала, где глубже упасть-то -
Тонкая, как пахитоска в раскрашенной пасти;
Мехом на чёрном пальто обозначен достаток.
В пудре на бледности щёк обозначились годы.
Но уводила всегда - непристойно и просто.
Душной дурманной мимозой вела до погоста
Мастера, повара, шляпника - всяких и сотых.
Льстила, стелила, кормила...А как же иначе?
А по ночам, перемазавшись мазью зелёной,
Висла на раме оконной, летела на кроны,
Видя в подсвечнике жуткую харю кошачью.
Видела чёрта в кармане служанки Наташи...
Да померла в изоляторе скорбного дома.
Только дымок пахитоски седой, невесомый
Ветер несёт иногда к берегам Патриарших.
2015.
Дайте литавры - восславить кромешную тьму.
Выключив лампы и платье с чулками развея,
Вижу во сне справедливость по воле Морфея.
И потому-то пою эту тьму, потому!
Снится, я - нимфа, рождённая плавать нагой
И, разноцветные камешки в море кидая,
Лёжа в шезлонге, под вежливый треск попугая,
Синее небо ласкать загорелой ногой.
Раем торгуют, где мы, прикрываясь листом,
Выпьем медовый нектар из кокосовой чаши,
Хуже - турфирмы, религии - лучше и чаще.
Плата - вперёд. Что потом? Неизвестно о том.
Вот, я проснулась. Я - карлик, бесправный и злой,
Маленький винт в организме гигантской машины.
Слажены ритмы и планы её нерушимы -
Денежки, деньги, монеты считать под землёй.
Даже не важно, во что ты обут и одет.
В робах и в смокингах - разных машина съедала.
Мы в униформах своих маршируем к финалу,
Чтобы нам добренький боженька выключил свет.
2015.
Взят в руки целый мир, как яблоко простое.
О. Мандельштам.
Создатель станет ждать светло и одиноко.
Цветущий райский сад за мостиком горбатым,
Злачёный бок айвы, пурпурный жар граната
Узреет из окна всевидящее око.
Создатель будет ждать, в одеждах белых стоя.
И херувимов рой доложит виновато,
Что в том саду сынком, божественным инфантом,
"Взят в руки целый мир, как яблоко простое".
Доложат, что для слёз хватило взглядов первых,
И, ной - не ной, потоп смывает континенты.
Лежит лукавый змей, таких чернее нету,
Средь яблочных костей, в хрустящих сладких недрах.
Создатель будет знать - в семье не первый случай -
Испивши Млечный Путь, инфант свернётся сладко,
И древняя прамать споёт за лунной прялкой,
Что много есть плодов, а с червячком-то лучший.
2015.
Тихо-тихо колокольчик трону.
Память вспыхнет - эни,бени,пек! -
Детством по советскому шаблону
В доме за шашлычною "Казбек".
Звон-позвон, и я увижу скоро -
Годы отмотаются назад -
Что вяжу бамбуковую штору
В корабельный красочный канат.
Динь-дилинь...Надев жилетку козью,
Дед курил, кроссворды разгадав,
И считали мы земною осью
В узком коридоре книжный шкаф.
Пачку "Беломора" клали в лапоть,
Карандаш - в пластмассовый пенал.
Кстати, дед любил немного тяпнуть,
А войны совсем не вспоминал.
Только раз и буркнул в кухне жаркой
Правду и начало всех начал:
"Стыдно в бане шрама под лопаткой -
Будто я от немца убегал".
День настанет - адский звон атаки,
Бездну похоронных чёрных ям -
Деда память - эни,бени,шмаки! -
Внуку колокольчик передам.
2015.
"Главное в мифе - это содержание, а
вовсе не соответствие историческим
свидетельствам".
Дж. Шёпфлин.
ЗеленЫ огоньки зажигаются тварями ночи.
Зеленятся леса, только смерть по опушкам хохочет,
Да в смурных небесах слышен треск перепончатых крыльев.
Слёзы Укров горьки, и у прадедов горькими были...
А пещерная мать, шерстяных носорогов лохматей,
Быстроногая Ла, укрывает пещерных дитятей.
Нет пока ни кайла, ни огня, ни молитвы, но вышла
Украм доля копать от рассвета до зарослей пижмы.
Да звезда горяча накручинила в племени гордом
Долю камни катать, да высокие складывать горы!
Плачет Ла и опять, укрывая под шкурою тонкой,
На мохнатых плечах у любимого ловит блошонка.
Знают боги одни, отчего даже в тихое утро
Пахнет адом подчас дно, укрытое жизнями Укров.
Но скрывают от нас в Каббале, и в Заветах, и в Торе -
В динозавровы дни Ла наплакала Чёрное море.
2015.
Знаешь ли, Викки, я вовсе морозу не рада.
Но мне понравились шапка с эмблемой морскою,
Парк, окольцованный встарь аскетичной оградой,
Сохнущий клён, угрожающий небу клюкою.
Знаю - зима! Но так солнце горячее низко,
Так откровенно влюблённые в парке лопочут,
Что, веря в чудо, на веточке цвета ириски
Мёрзлыми пальцами ищешь младенчество почек!
Нравится, Викки, что храм за оградою, рядом,
Что отстрадавшие лики старушек серьёзны,
И поднимает звонарь колокольным раскатом
Стаю шальных воронят над рогатой берёзой.
Да, алебастровый снег по-московски утоптан,
Да, перемешан с песком, конфетти, желудями.
Но мне так нравится чувствовать Бога. И вот он -
Лёгким, холодным дыханьем присутствует с нами.
Ну а мороз не люблю, никогда не любила...
2015.
В прошлой жизни в лесу, под сосною и вязом
Я рассказы писал на холодной террасе -
Никому не отец, ни к чему не привязан...
...Пёс пришёл в ноябре и лежал у камней,
Перочинным ножом цыганятами ранен.
Не пойму, отчего он прибился ко мне,
В дом, где ждали воды, умирая, герани.
Капли крови петляли на первом снегу,
И казалось - рассыпаны ягоды годжи.
Понималось - прогнать и продать не смогу
Оттого, что мы пегой лохматостью схожи.
...Девять лун миновало до яблочных рос,
До колен загорелой вдовы у базара.
Я за женщиной сердце по осени нёс,
За изломанной бровью под шляпою старой.
Мне, шальному, вселенная стала мала!
Я познал - эти губы всегда будут правы.
И любовь не спросил: для чего ты пришла
В дом, где нету ни места, ни злата, ни славы?
...В декабре за комодом карябалась мышь,
Чай последний был жгуч, ароматен и сладок.
Я и смерть не спросил: почему ты сидишь
За столом накануне Рождественских святок?
Просто в небо ушёл. Здесь тепло - да не то.
Но мне ангел сказал - я за это обязан -
Что рассказы мои продают у метро
В городах, где ни солнца, ни сосен, ни вяза.
2015.
В обычной квартире, где пыль оседает на нэцкэ,
Где коврик у двери и пахнет присыпкою детской...
Фотинья смеётся над тем, что закончены слёзы
И в прошлом остался роман - недопитый, недавний.
Заложены галсы, но в памяти живы, несносны
Лазурный букет хризантем и за пазухой камни.
Фотинья рисует навзрыд и ругается, если
На кипельно-чистый манжет брызнет точечно охра.
Движение кисти застыло Луною в разрезе.
И чайник трезвонно кипит. И ни вздоха, ни оха.
Рисует болотную сыть, журавлей, спаниелей.
Не ела, устала, и волосы стянуты туго.
Но знают бокалы, им чашки вчера назвенели -
Фотинья рискует простить окаянного друга.
Фотинья рисует жнивьё и смеётся при этом.
Хотела нетленных картин, да не в этом искусна!
Пейзаж ойкумены опять обернулся портретом
Того, кто принёс для неё бирюзовые бусы.
...В обычной квартире, где кактус и венские стулья,
Фотинья - обычная женщина - плачет, рисуя.
2014.
Я время жгла лениво и легко.
В квадрате плазмы, севернее вазы
Тщедушны, карамельны, кареглазы
О вечном пели мальчики в трико.
Сгорело два часа в TV-огне.
И , мальчиков, мерцающих оттуда,
Услав в небытие движеньем пульта,
Я сплю, обезнадёжена вдвойне.
Нам счастье в ощущениях дано.
Не оттого ли Родина мне снится,
Где глупость излечили медуницей
И подлость обменяли на пшено?
И, руша замки в стиле рококо,
Кричу во сне:
-Вставай! Молись! Опомнись!
Ты слабость принимала за духовность
И время жгла лениво и легко!
...Рассвет медитативен вдалеке -
В окне, южнее вазы. Знаю, скоро
Мне станет безразлично, что за шторой
Страна ушла в смертельное пике.
2014.
Сказка моя начинается просто.
В семь двадцать девять, над городом, завтра
В утренних сумерках скроются звёзды,
Солнце взлетит огнегривым кентавром.
И с волоокой тоской лошадиной
Солнце увидит, что в комнате жаркой
В сон твой медовый дрейфуют на льдине
Два привиденья - Налим и Кухарка.
Утренний чай будет сладок. И снова
Будут вдыхать проплывающий мимо,
В сторону штор, аромат чабрецовый
Два привиденья - Кухарка с Налимом.
Сложится день как всегда, как придётся.
Всё, что не можно, помянется всуе.
Но с человеческой мудростью Солнце
Щёку с щетиной мазнёт поцелуем.
В фотоальбоме добавятся кадры -
Два привиденья бренчат на гитарах.
Ну а в семнадцать, по городу, завтра
Вечер зашаркает в тапочках старых.
...Сказочка сказочно вышла простою.
И не понятно, что сказочным было.
Просто сидел на скамье под сосною,
В щёку тебя целовало светило.
22.11.2014.
Пока в шафране жарят мидий,
И повар выгнулся дугой,
Я пью за тьму, что утром видел,
Я пью за Бога над рекой.
Я видел - серый лёд расколот,
И, смерть оставив на потом,
Спит под мостом бродячий город,
Забывшись шелудивым псом.
Не в том тоска, что день апрельский
Мост разделил напополам.
А в том, что вспомнил Пасху, фрески,
Берет лиловый, маму, храм.
...Она целует крест нательный,
Она довольна, что не нас
Зовут огни святого Эльма,
Святого Вита греет пляс.
Она молитвой гневной, гордой
Мадонне ведает о том,
Что прогнала в бродячий город
Отца нелепым стариком...
Моя тоска, что долго помню
Уют отцовского пальто,
Его шершавые ладони
Безумства до, безумья до.
Отец, ты, знаю, рядом с нами,
Покинув злачные места,
Скользишь во сне под парусами
Для всех пришедшего Христа.
Я верю в тысячи привалов
Там, где не видят гнойных ран,
Где музы мусорных вокзалов
Тебе, отец, нальют стакан.
2011-2015.
На паях с мудрейшим пауком
Сундуком ореховым владея,
Вековали дети куклодея,
Каждый - неказист и невесом.
Мир молчал и вкусно домом пах.
Планы были молоды и дики -
На балконе, в кущах повилики
Пыль считать на солнечных лучах.
Каждой твари шил по паре Ной,
Но и в паре твари было грустно -
Плакали виниловые бусы
Под зелёной чёлкой шерстяной.
Бунтовала ситцевая рать.
Каждый в сундуке хотел немного -
Пуговицы рвать с кафтана бога,
Альбатросом в море погибать.
Уходили куклы налегке.
Дальше что? Возможно, в Лету сгинет
Сарафан лоскутной берегини
В лодочке бумажной, на реке.
Куклодей, возможно, будет рад
Выбросить иголок половину,
Чаще пить рубиновые вина,
Реже шить ночами ангелят.
2014.
Пишет новая Муза на старом заборе.
Вскоре я вгляжусь в неё пристально, сделав причиной поэмы,
Где мы в жилу осенней погоде, простуде, посуде
Будем спорить и долго, и вкусно.
Муза думает, звёзды - большие пайетки,
Нередко выбирает фруктовый эпитет для Солнца.
Льётся звукопись - но! Не люблю апельсины.
На синем - раздражают особо.
Оба - Муза и я -предпочли бы Гавайи
Стае мрачных пальто на платформе столично-метрошной...
Можно сделать коллаж, склеив небо и стразы,
Сразу став обладателем чуда.
Покуда - всё паскудно, всё сухо, всё едко.
На салфетке случайной кривляется стих заскорузлый.
Муза плачет, считается с чувствами Долга,
Долго ищет достойное слово.
Ново или же нет Солнце ставшее дыней?
Стынем, ищем синоним источнику тусклого света.
Это - жёлтый кругляш, надо просто вглядеться
Через тёмные, тёмные стёкла.
Ходят тени в кофейной гуще...
Ходит друг молодой к соседке.
Раньше - чаще, да нынче редко
Ей приносит цветов пахучих.
Тучи, тучи...Повсюду тучи.
Ведьмы осени строят козни.
От любви листопадно-поздней
Горше сердцу, да с нею лучше.
Тучи - серы, да слухи скоры.
Подарил он платочек шейный,
Да в медовых глазах - измены.
Осень, осень...Огонь и воды.
Разрыдаться бы бабе гордой,
Да жива вековая небыль -
На обиженных пашут небо,
На обиженных возят горы.
Хохотать бы, да тучи - серы,
Да пустяк опечалил сущий...
Быть счастливой - ославят клушей.
Удавиться - ославят стервой.
2014.
Я сегодня - чуткий зритель.
Я ловец таких моментов,
Словно ангелы умыли,
Словно ангелы шептали.
Эту девочку - смотрите! -
На пуанту выше смертных
Поднимают годы - крылья
У станка в зеркальном зале.
Ушки эльфа, профиль тонок...
Кем дана летучей птице
Сила боли не бояться,
Выбрав путь, остаться верной?
Даже Солнце-китайчонок,
Карлик жёлтый, круглолицый,
Оценив рисунок танца,
Плещет золото на стены.
Танец нежный, вольный, грубый,
Буря - в чёрном, белом, алом.
И несут её над нами,
Городских кварталов мимо,
Крылья - стиснутые зубы
И владенье высшим благом -
Не одарит Бог деньгами,
Но оставит чувство ритма.
2014.
"Будет ласковый дождь..."
Канадский клён пробился у камней.
Я целовала листья, злая, зная -
Мы выжили, мы проклятая стая
Лишь оттого, что смели быть сильней.
Смотри, мой друг, он лесом стать готов.
У кромки горьких вод случилось чудо.
Мы будем, зеленеет он покуда,
Осанну петь рождению миров.
До горьких вод любила сесть за стол,
Черкать, чертать... И в каждой сказке новой
Шла в бездну я за флейтой крысолова
Лишь оттого что ты за флейтой шёл.
До горьких вод, мой друг, ты плакать мог...
Теперь ликуем в бездне! Мало разве -
На выжженном, постъядерном пространстве
Смотреть, как пробивается росток?
Молчи, что победителям больней,
Что грянет божий гнев - потом, потопом!..
Пройдут века, прочтёт на скалах кто-то:
"Канадский клён пробился у камней"
2014.
Вике.
Ещё мы льняное и белое носим,
Особенно жители замков воздушных.
Но трут первоклашки озябшие уши.
В наш город приехала тётушка Осень!
Ты знаешь,вчера было страшно и грустно,
Грозою сочла я огни и фанфары.
А это всего лишь по улице старой
Из августа Осень катила арбузы.
Ах! Тётушки кредо - быть шумной и щедрой....
Прикормлены дети малиной последней,
И блёклая зелень, уставшая зелень
Окрашена в цвет апельсиновой цедры.
Всё будет - дожди и синицы в ладони,
Боярышник - ал, и сиреневы - астры...
И только котёнок, худой и блохастый,
Чужую войну ненадолго напомнит.
2014.
Таков пейзаж...Москва. Постель. И вот
Мы навсегда сплетаемся корнями.
Мы называли то, что между нами,
"Единой плоти в космосе полёт".
Штормил Юпитер под моим крылом,
Моим - немолодой, обыкновенной.
И тёмная материя Вселенной
Тонула в океане голубом.
И Млечный Путь, махнувший рукавом,
Нас завертел по радужной спирали.
Мы от начала дней друг друга знали,
Мы вспомнили, любимый...А потом
С голубкой белокрылой у окна
Создатель передал - ещё немного,
Галактика Всевидящее Око
До звездопада будет смущена.
2014.
Я везла рябину с дачи,
И везла шиповник, помню.
Пел юродивый в вагоне,
Рот кривился лягушачий.
И толпа гудела гулко,
Что он ангел настоящий.
Я, боясь испачкать плащик,
Подала ему на булку.
Стало весело и жутко,
И слова нашлись при этом -
Между пафосом и бредом,
Между пафосом и шуткой:
-Плач за нас, ребёнок сирый!
Да и я поплачу что ли...
Не вмещая Божьей воли,
Попрошу у Бога мира,
Долгой жизни, тихой смерти
Под сосной в плетёном кресле.
Ты поможешь, ангел если!
...Улыбался он, поверьте.
За оплывшим краем тучи
Мальчик стал прозрачной птицей.
Снова снится, только снится,
Что молюсь о доле лучшей.
2014
Господи, прости мне думы грешные.
Мирной мою родину напомни -
Дикою малиной за орешнею,
Клевером сиреневым в ладони.
И похуже деды время видели,
Веру уложив на сердце криво...
Кто же мы - захватчики, спасители
Для степного каменного Крыма?
Я назвать бедой победу пиррову -
Помня о расстрельных списках - трушу.
Здесь и царь убит-канонизирован
За один серебряник на душу.
Господи, ослепшею остаться бы.
Но настанет день - мы знаем оба -
И распнёт защитой диссертации
Нас холёный внук высоколобый.
Измышляя, кто жил виноватее,
Скажет - на Руси во время оно
Предки были правы - по понятиям.
И преступны были - по закону.
2014.
Отцветают холмы. Русь в пшеничное платье одета.
Украинского дня воздух жарок, и сладок, и тих.
Посмотри на меня - наши волосы рыжего цвета,
Обе матери мы, даже имя одно на двоих.
Я гарантию дам, что пространство земное упруго.
Знак найди в облаках, разгляди - наши храмы горят,
и погода "не ах", и мечусь пятый месяц, подруга -
от рефлексии к снам - я, московский простой "оккупант".
Стало глупо вдвойне ворковать о девичьем, о всяком,
Если смертью пропах южный ветер и дьявол речист.
Знак ищу в облаках, что ты кормишь печеньем собаку
И летаешь во сне, мой простой украинский "фашист".
Это стыдно вдвойне, но боюсь. И отмолено только
Быть с любимым вдвоём - он к войне не готов, не привык.
Под московским дождём открываем свою парасольку.
Знаешь, в вашей стране - запредельно красивый язык.
Украинского дня воздух горше, чем адское пламя...
Посмотри на меня, промолчи, что мы стали врагами.
2014.
Захмелевшие слегка,
Две старушки в чёрных платьях -
Таточка с подругой Надей -
Поминали старика.
Хлеб душистый и простой
Преломив, душевно пели,
Что в последней колыбели
Со святыми упокой.
Большерук и долговяз,
Дед ушёл к небесной пашне,
Между двух дождей вчерашних
Улучив погожий час.
Скатерть Татина бела,
Всё по делу и по месту.
Но куда девать наследство -
Стариковского кобла?
А в раю, где божий хор,
Где елей и брага льются,
Дед страдал - у старых куриц
Непочиненный забор.
2014.
Хотела стать ветром, когда танцевала с тобою,
Кружиться над пеной солёной,
Над морем. И даже
Казался звездою заветной цветок зверобоя,
В душе умирали драконы
И плакали банджо.
И было прохладное лето. Ни рано, ни поздно -
Был вечер. И было приятно
Жить в свитере старом.
Свинцовые тучи казались мне пеплом на розах,
В душе фехтовали чертята
И пели гитары.
Я шёлковым пёрышком стала, согретым ладонью,
Увидела мира начало.
И плакала, вроде.
И был ураган. Это значит - легенду я помню -
Адама Лилит вспоминала
На лунном болоте.
С тех пор повелось - к нам приходит и трогает чашки
Забытая женщина в пёстром,
Шарфами играя.
Её огнедышащий рот повторяет всё чаще -
Проклятьем, насмешкою, тостом:
Ты, Ева - вторая!
На лунных болотах смеётся, шарфами играя,
Сама воплощённая ревность: вторая...вторая...
2014.
У закрытых дверей - посмотри - зарождаются вишни.
В это лето пестрей и покойней заросшему саду.
Тихий двор вороньё обживает два месяца кряду.
Это горе моё расцветает жасминово-пышно.
В это лето привык - в полутьме безнадёжной и гулкой -
Уходящий старик знать, что он и прозрачен, и жалок,
Что появится смерть, и ещё до антоновских яблок,
Но останется петь соловей в музыкальной шкатулке.
В это лето смотреть мне на небо особенно долго,
Поседевшую медь убирая за траурным шёлком.
Я никак не пойму, отчего мне не плачется толком,
Для кого, почему покупаю лимонные дольки.
Золотых облепих дед просил не по времени блюдце.
И в ладонях больших от шкатулки запомню я ключик.
...Я хотела молчать, но в молчанье намного болючей.
И неловко опять , что сумела при нём улыбнуться.
2014.
К.Г.
Спи, любимый. Сон забавы для,
Яркий, тёплый сон узнай, в котором
Бусиной с диковинным узором
В божьих пальцах крутится Земля.
Кружится, прекрасна и проста,
Цвета изумруда и топаза.
И лопочут буки, веди, азы
Боженьки румяные уста.
Иже веди много лет назад
Стали для тебя крестом и светом.
Словом обращаются в кометы
Выводки космических лисят,
Зарифмован белый караван
Тучи осенять над океаном.
Спи, любимый. Поздно или рано
Упадёшь создателю в карман.
2014.
Лениво и душно. Таджиками скошены травы.
И города туша взмахнула бензиновым шлейфом.
Остатки неона поблекли за берегом левым,
И звякнули сонно кофейные ложки на правом.
Свинцовые воды, белесый гранит парапета
Навеяли что-то, мотивчик о шляпе винтажной.
Не хочется рая, и к морю не хочется даже.
Я просто растаю на лавке щербатой, нагретой.
Не мучаюсь тайной, напишут ли внуки на фото:
"Ей горечью чайной, жасминною звёзды белели,
Ей снились стишата о тридцать седьмой параллели,
Любила когда-то, любимой была для кого-то".
Но хочется плакать, и той газировки немножко,
Пролитой на платье в московском сиреневом детстве,
Быть юной и звонкой, и лета, и радости вместе
С пушистым утёнком, с грозою, с песком в босоножках.
А город разбужен гортанным и чёрным напевом,
В неоновой луже таджиками скошены травы.
О хлебе насущном молитвы за берегом правым.
И, сколько ни слушай, не лучше за берегом левым.
2014.
Дочке.
Расскажи только мне, что растёт в полутёмных мирах,
Нарисуй первоцвет, потому что рассказа мне мало.
Ты в языческом сне ворковала смущённое "ах",
И решительно "нет" полутёмным богам бормотала..
Ты в языческом сне наделяла тюльпаны душой,
Преклонялась войне и, как водится, меч заточила.
Укрывая тебя, я ловлю оленячее "ой" -
Это эльфы, трубя, провожают детей до могилы.
Расскажи мне о том, что разлит удивлённый покой
В этих тихих телах, присмиревших, растаявших вскоре,
Что был вражеский гном несудим и совсем неплохой -
В полутёмных мирах убивают за сушу и море.
Нарисуй, что зову, за тобою ныряя на дно,
В мир, где пепельно чах лес безликий, безлунный и странный.
Обращаюсь в сову, уношу, повторяю одно -
Ты в языческих снах наделяла душою тюльпаны.
2014.
..Принц искал мой портрет в незабудках, в люцерне, в пионах,
Но уснул. А мне шить - до седьмых петухов электронных...
Принц уснул, а мне шить - до утра, для души, просто так.
Золочёная нить укротит золотую парчу.
Я, конечно, не роза - скорей благородный сорняк.
Я не плачу в церквях и чертям никогда не плачу.
Узелочек, стежок - это дзен полоумных старух,
Женщин, баб и девиц, обожающих кошек и свечи.
Это время понять, что мой образ воссоздан из двух -
Я пушистый лопух, я и горечь ромашки аптечной.
Узелочек, стежок! Мне, богов раздражающей стёбом,
Мне, танцующей степ на военных дорогах, авансом
Око томной Луны подмигнуло хмельно и особо!
Я, возможно, полынь. Я, возможно, звезда декаданса.
Узелочек, стежок...Солцесветное вышито платье.
Уберите иглу! Надломите, совсем потеряйте -
Платью солнцем не стать, так и розою дивной не стать мне...
Принц искал мой портрет в незабудках, в люцерне, в пионах,
Но уснул. А мне жить - до седьмых петухов электронных.
Чтоб узнать и спросить - я гвоздика?.. Цветок винограда?..
Я и этому рада...
2014.
"...подошла совсем земная кошка
С ярко-бирюзовыми глазами"
Кирилл Головин.
Ты не знаешь - где, но веришь в это...
Я не знаю - где, но где-то рядом...
На двоих у нас одна планета,
Синяя, за розовым закатом.
Там цветы невиданного цвета,
В океане - солнечные скалы.
И плыву я, в ракушки одета,
Потому что я русалкой стала.
Выспрошу случайных чаек стаю
Как летать на ветре разогретом,
Потому что, я подозреваю,
Завтра ты, любимый, станешь светом
Или небом. Или мы немножко
Заблудились. Где - не знаем сами -
Встретится "почти земная кошка,
Только с бирюзовыми глазами".
2014.
Боги нектар допили и не любили уж...
Или всё было проще - солнце устало тлеть.
Зеркало стало морем - стало спокойней ведь
В белокруженье света, в шёпотах белых душ.
Лунною, колдовскою вишнею ветер пах,
Шали срывал и шляпы с женщин, пасущих рыб.
Я умерла, мой милый? Или весь мир погиб?
Тихо глаза закрою здесь, на седых камнях.
Что знаю? Тайну тайны, логики вопреки.
За амальгамой плача, всем расскажи о том,
Что я себе сказала - это мой первый дом.
Рыбы чужого неба пили с моей руки.
Рыбы чужого неба пили с моей руки.
Что я себе сказала? Это мой первый дом.
За амальгамой плача, всем расскажи о том,
Что знаю тайну тайны, логики вопреки.
Тихо глаза закрою. Здесь, на седых камнях,
Я умерла, мой милый. Или весь мир погиб.
Шали срывал и шляпы с женщин, пасущих рыб,
Лунною, колдовскою вишнею ветер пах
В белокруженье света. В шёпотах белых душ
Зеркало стало морем - стало спокойней ведь...
Или всё было проще - солнце устало тлеть,
Боги нектар допили и не любили уж.
2014.
...Ты-есть...Две новых ноты, первый лучик.
Что дальше? Дальше - больше, горше, лучше...
Предчувствием стать. Знать - идёт, и-дёт,
Застыть в пространстве кошкой. Плакать, боже!
Стать страстью. Пить колени, пальцы, рот,
Священный космос впитывая кожей.
Стать снами. С нами ль было - жили двое
Где папоротник огненный цветёт?
Она любила ветер и фагот.
Он океану вторил на гобое.
Стать музой. И творцом. И жаждать - мне бы
Согнать планеты на парад-алле!
На холст плеснуть рассветный божоле!..
...И просто - быть. Сказать, светло и слепо -
Я на твоих руках плыву по небу,
Я для тебя останусь на Земле.
2014.
Он пришёл из-за гор, и звучал на базарах
Не санскрит, и не идиш, а птичий язык.
Я сплела ему пояс из ленточек алых.
Он немного стеснялся, но после привык.
Если спорили люди - кто свят, кто отравлен -
Он сказать непонятно и ласково мог,
Что у чёрной реки есть пресветлый хозяин,
Что на тёмной Луне есть ручей и цветок.
И мне весело было идти за пророком,
К волосам прикасаться, на губы смотреть.
И мечталось о малом, и пелось о многом,
Непонятном совсем и понятном на треть -
Что медведь мотылька никогда не обидит,
Что ковшом чудный мёд нам на пасеки льют,
Что у каждой мечты есть земная обитель,
Что для каждой беды есть небесный приют.
Если слышишь ты песню - мы живы и любим,
В самом дальнем краю, в самой ближней душе.
И звенят у костра колокольчик и бубен
Непонятно почти и понятно уже.
2014.
Туманное зеркало в треснувшей раме
Расскажет мне сказку, кто в доме жил ранее,
Кто думал, страдал или кто таил зло
Лет двести назад, глядя в это стекло.
О пыльный свидетель чужих чьих-то жизней,
Ты, что меня отражаешь теперь,
Скажи, сколько видел улыбок и мыслей?
Скажи, сколько видел потерь?
Я бью это зеркало, чьё-то виденье,
Я бью всем приметам назло.
И тени, что жили в его мутном свете,
Покинули дом, улетели в окно.
1986
Покинули дом, улетели в окно
И тени, что жили в его мутном свете...
Я бью всем приметам назло!
Я бью это зеркало, чьё-то виденье!
Скажи, сколько видел потерь?
Скажи, сколько видел улыбок и мыслей
Ты, что меня отражаешь теперь?
О, пыльный свидетель чужих чьих-то жизней!
Лет двести назад, глядя в это стекло,
Кто думал, страдал или кто таил зло?
Расскажет мне сказку, кто в доме жил ранее,
Туманное зеркало в треснувшей раме...
* * *
А на Луне кто видит горы,
Кто видит лица на Луне.
Не будем доводить до ссоры
Мы спор об этом пустяке.
Я вижу девушку босую
И косы вьются на ветру.
Я на окне её рисую,
Вам не понравится -сотру.
В руках у девы коромысло,
На коромысле - два ведра.
Я не пойму виденья смысла.
А может, я её сестра?
1987
А может, я её сестра?
Я не пойму виденья смысла:
На коромысле - два ведра,
В руках у девы - коромысло.
Вам не понравится - сотру...
Я на окне её рисую -
И косы вьются на ветру.
Я - вижу! - девушку босую.
Мы спор об этом пустяке
не будем доводить до ссоры -
Кто видит лица на Луне,
А на Луне кто видит горы.
* * *
В такие дни дышу дождями,
Закутав плечи в старый плед.
И, разложив колоду лет,
Я ворожу себе стихами,
Забыв молчания обет.
И, расстелив медвежий мех,
Я, полулёжа у камина,
Без украшений и без грима,
Забавой, лучшею из всех,
Окрашу дней своих рутину.
Расставив знаки препинанья,
Я от прозрачных дрём очнусь,
Тетрадь отброшу и вернусь
В свои фальшивые признанья,
В такую серенькую грусть.
1998
В такую серенькую грусть,
В свои фальшивые признанья -
Тетрадь отброшу и вернусь.
Я от прозрачных дрём очнусь,
Расставив знаки препинанья.
Окрашу дней своих рутину
Забавой, лучшею из всех,
Без украшений и без грима,
Я - полулёжа у камина
И расстелив медвежий мех.
Забыв молчания обет,
Я ворожу себе стихами.
И, разложив колоду лет,
Закутав плечи в старый плед,
В такие дни дышу дождями.
* * *
Два ангела устали воевать.
Свои же стрелы крылья изломали,
Их в кабаках портовых не признали,
Их во дворцы велели не пускать.
Уже померк венец в пыли дорожной
И залегли морщинки возле глаз,
И трубы заглушает каждый раз
Случайный смех, наш смех неосторожный.
Им не прощают небо и земля
В их душах поселившуюся смуту,
И так и не замеченное чудо,
И весь их гнев, направленный в себя.
2001.
И весь их гнев, направленный в себя,
И так и не замеченное чудо,
В их душах поселившуюся смуту -
Им не прощают небо и земля.
Случайный смех, наш смех неосторожный
И трубы заглушает каждый раз!
И залегли морщинки возле глаз.
Уже померк венец в пыли дорожной...
Их во дворцы велели не пускать,
Их в кабаках портовых не признали -
Свои же стрелы крылья изломали.
Два ангела устали воевать...
* * *
Не разомкнутся губы понапрасну,
Бросая небу мести обещанья,
В тот день, когда глаза мои погаснут,
Когда судьба подарит мне прощанье.
Наполню жизнь ненужной суетою,
Заклятьем повторяя: "нет,не верю",
В тот день, когда не встречусь я с тобою,
Когда судьба подарит мне потерю.
Не смогут расстоянья опрокинуть
К рукам твоим протянутые руки
В тот день, когда решишь меня покинуть,
Когда судьба подарит мне разлуку.
2001.
Когда судьба подарит мне разлуку -
В тот день, когда решишь меня покинуть -
К рукам твоим протянутые руки
Не смогут расстоянья опрокинуть.
Когда судьба подарит мне потерю -
В тот день, когда не встречусь я с тобою -
Заклятьем повторяя:"Нет, не верю",
Наполню жизнь ненужной суетою.
Когда судьба подарит мне прощанье -
В тот день, когда глаза мои погаснут -
Бросая небу мести обещанья,
Не разомкнутся губы понапрасну.
* * *
Начнём же отсчёт обратный.
Время жалеть о растрате.
Время идти на попятный,
Уклоняться от Ваших объятий.
Что там, останется тайной,
В разбитой не мной пиньяте.
Небо советует внятно
Уклоняться от Ваших объятий.
Позже наступит - не так ли? -
Обидно, навылет, насмерть,
Время разбрасывать камни.
Всё проходит - мы помнили, так ведь?
2011.
Всё проходит - мы помнили, так ведь?
Время разбрасывать камни -
Обидно, навылет, насмерть -
Позже наступит. Не так ли?
Уклоняться от Ваших объятий
Небо советует внятно.
В разбитой не мной пиньяте -
Что там? Останется тайной...
Уклоняться от Ваших объятий -
Время. Идти на попятный -
Время. Жалеть о растрате?..
Начнём же отсчёт обратный.
* * *
Разрушит лабиринт из чёрно-белых снов
Летящий город утренним торнадо.
Опять ведёт к тебе безумный светлый зов -
Стезя никем не узнанного ада.
По маетности дней, в молчании богов,
К излучинам души твоей упрямой
Прокладываю путь из осторожных слов,
Неся в себе неузнанные раны.
Каскадом нежных строк и вереницей рифм,
И каждым поворотом своей жизни,
Ещё стремлюсь к тебе и бьюсь о новый риф,
Пишу тебе неузнанные письма.
Ещё хочу познать сплетение узлов,
Любви твоей глухие коридоры.
Ещё ведёт к тебе надежд щемящий зов -
Последний ужас ящика Пандоры.
2011.
Последний ужас ящика Пандоры
Ещё ведёт к тебе. Надежд щемящий зов,
Любви твоей глухие коридоры -
Ещё хочу познать. Сплетение узлов -
Пишу тебе неузнанные письма,
Ещё стремлюсь к тебе. И бьюсь о новый риф -
И каждым поворотом своей жизни,
Каскадом нежных строк, и вереницей рифм.
Неся в себе неузнанные раны,
Прокладываю путь из осторожных слов
К излучинам души твоей упрямой -
По маетности дней, в молчании богов.
Стезя никем не узнанного ада...
Опять ведёт к тебе безумный светлый зов.
Летящий город утренним торнадо
Разрушит лабиринт из чёрно-белых снов.
* * *
Вы начитались смертельного, всякого.
Вам бы забыться коньячно и прозово.
Поздно. Идёмте, там, в домике розовом,
В домике шёлковом плаксушка плакала.
Пейте нектары, сочувствуйте разнице
Между фиалковым и эдельвейсовым.
Демаскировка реакции стрессовой
В данном катрене - да, Вам! - Вам вменяется.
В третьем катрене, мон шер, Вы обязаны
Кремовых розочек, аховой томности.
Ну же, останьтесь! Отдайтесь ей полностью
В домике, полностью вышитом стразами.
Будьте послушны, подопытны, опытны,
Небо для лапушки сделайте - с рюшами.
Поздно, мон шер, Вы уже обнаружены
Запертым в доме с ванильными окнами.
2013.
Запертым в доме с ванильными окнами -
Поздно, мон шер! - Вы уже обнаружены.
Небо для лапушки сделайте - с рюшами,
Будьте послушны, подопытны, опытны.
В домике, полностью вышитом стразами,
Ну же, останьтесь! Отдайтесь ей полностью.
Кремовых розочек, аховой томности
В третьем катрене, мон шер, Вы обязаны.
В данном катрене - да Вам! - Вам вменяется
Демаскировка реакции стрессовой.
Между фиалковым и эдельвейсовым -
Пейте нектары! - сочувствуйте разнице.
В домике шёлковом плаксушка плакала -
Поздно. Идёмте. Там, в домике розовом,
Вам бы забыться коньячно и прозово...
Вы начитались смертельного, всякого...
Там, где лучами согрелся пол -
Сладко котам и пяткам...
Бабушка сипло ворчала - мол,
Яйца просила всмятку,
После курила по две подряд,
Драила пол нагретый.
Вот тебе, сердце, и шах, и мат -
Бабушки больше нету.
Драила пол, и ждала гостей -
Старых подруг из Клина.
Этим девчонкам военных дней
Тоже стреляли в спину.
Падали вилки, смеялась: "Стой!
Томка, сама накрою," -
Та, что тебя назвала сестрой.
Та, что была сестрою.
Врёшь! Мы бессмертны. В раю дано
Счастье с улыбкой звонкой:
Карты мусолят и пьют вино
Ба и её сестрёнки,
Спорят - внучок на кого похож,
Им никогда не снится,
Как в сорок первом украли нож,
В подполе ждали фрица.
Знали, курносые, в осень ту -
Так не должно остаться:
Младшим - картошку, себе - ботву,
Косы - клочками в пальцах.
Помню, ты после жила сытней.
Помню. Но вскользь и мельком
Видела - ты до последних дней
Прятала карамельки.
2014.
Люблю я ночь...легенды... чай...
Ветра и ветви шепчут глухо:
"Полночной ведьмой хохоча,
Встречает призрак скрипача
В окне безумная старуха..."
Уснул на туче тучный кот, грозой не стать ей.
Уже надломлен лунный хлеб и бьёт двенадцать.
Ты ждёшь - на стены тень придёт плясать паяцем.
Приду, влеком, нелеп и слеп, шуршаньем платья.
Пусть я - твой сон, так вышло вот, но может статься,
Что в эту ночь, покинув склеп, прийти посмею.
Моя душа в твоей живёт воздушным змеем,
Надеждой зимних верб, серебряным палаццо.
Я нашепчу - наперечёт у Солнца зайцы,
Но каждый смел - в лучах окреп и пляшет в луже...
А ты седа, и смех не тот, и смотришь суше,
Но я хочу, нелеп и слеп, с тобой остаться.
Я помню, слышала когда-то -
Ночами, здесь, недалеко
Идут воздушные армады.
Сундук. Бутылка. Йо-хо-хо!
Десять тысяч звёзд под килем той небесной каравеллы,
На которой папа Вилли ходит, весел и упрям.
На Луне маркизы - милы, на Луне пираты - смелы.
Все когда-то жили-пили по рыбацким деревням.
И ведёт их к лунной вере бог с глазами цвета рома.
И болтается на рее всякий, кто не верит в ром!
Папа Вилли стал добрее, реже спорит со знакомым
Добродушным тихим зверем, безусловно, не о том.
Также на фортепиано вальс летающей собаки
Сочиняет, долгожданный, Вилли каждой из маркиз.
"Левым галсом - путь к Урану, правым галсом - к Макемаке", -
Напевают капитаны, и роняют звёзды вниз.
Светлеет. Просят духи ночи:
"Нам всё знакомо, между прочим -
Война, любовь и миражи.
Ты о себе нам расскажи."
В мой новый дом глухие сны
Пришли, его корю за это.
Но в них черты автопортрета
Академически точны.
Мой новый дом, очаг мой, скит -
И непривычен, и не спится.
И ястреб серую лисицу
В ночных кошмарах сторожит.
Мой новый дом, ты домом стань.
Помогут шторы цвета моря,
За ними, чистотою споря -
Метель и белая герань.
Ну что ж - герань моя бела...
Газеты...Кофе...Ночь прошла.
2014.
Если тучи стали круче и судьба сказала "фе" -
Вечер тянется ириской . Заходи, в моём кафе
На запретном, по-эльфийски фея напоёт: "Несу...
Тоэ свукно, тоэ дучо..." - и подаст тирамису.
Жизнь - в кусочке савоярди, на минуту жизнь - бисквит.
И смешалось - понимаю! - всё, что больше не болит,
Шоколад и боги майя, сыр и мачо, кофе, вздор.
Подожди! Забавы ради в рюмку плещется ликёр.
Счастье пьётся, счастье льётся - вспышка, космос, полглотка,
Ахнет сердце, хрустнут пальцы. Хочешь ты, наверняка,
В горьком пламени остаться и сложить легенду про
Померанцевое солнце, пьяный, пряный Куантро.
И замрёшь с улыбкой лунной, и мечтаешь всё подряд -
Поцелуй, за ушком пряди, море, дикий виноград.
И мурчишь забавы ради, и поёшь забавы для -
Тоэ ченьо, ченьо свукно, тоэ дучо...
...вуаля!
2014.
Говорят, кичишься ты обновами,
А семья - щегол да чёрный кот.
Может, и любила, может - вдовая.
Кто вас, молчаливых, разберёт?
Русь таких не любит и, как правило,
О таких с кумою дотемна
Шепчутся - свечей в церквях не ставила,
Шепчут, что и чёрту не жена.
Косы твои лягут белым золотом,
Всё уйдёт - вода, огонь и медь.
Заболит, упрёками исколото,
Сердце непривыкшее болеть.
И взлетит молитвенно адажио:
Господи, печаль мою развей!
Где они, загубленные заживо,
Души нерождённых сыновей.
И стыдишь себя за мысли горнии,
И ругаешь - дел невпровот:
Ноты неразученной симфонии,
Да семья - щегол и чёрный кот.
2013.
Не стал он песней - странной, неземной.
Мне, демону, какое, впрочем, дело...
Я для него так многого хотела -
Дать неба, обладания луной.
Он - океан, он долю выбрал сам.
Он обречён укачивать, поверь мне,
Несметность лун, рождённых повтореньем
Одной, принадлежащей небесам.
И спросят обо мне наверняка
Сирены в бусах краденных и алых:
Кто женщина, грустящая на скалах?
Никто. Она - хранитель маяка.
Он - музыка моя, но гибли струны.
Он океаном стал, дорогой лунной.
2013.
Ни долины нарциссов, ни ратуши австро-венгерской
Подарить не смогла тебе - деньги спустила на кольца,
На цыганскую дурь, на горбатого чёрта на леске.
Ничего не скопила - откуда у нищей возьмётся.
Я очнулась вчера в продувной, лубяной богадельне -
За черничным болотом, на мхах, под молочным туманом.
Я могла бы уйти, опираясь на звёзды, но где мне...
Я могла бы стать ведьмой, заваривать зелья, но - рано.
Ни воров, ни икон в той избе отродясь не бывало,
Только пахнет полынью, и смерть на лежанке лопочет:
"Аль отплачивай дань, али тки бирюзовым и алым
Мне жар-птицу - платок с городами, хлебами и прочим".
Знаешь, я при лучине ткала и, как водится, пела.
Намурлыкала сон ей, где росы и горькие вишни.
Смерть меня прогнала. Вот платок, море синим и белым
Разметалось по шёлку. Возьми. А с Парижем - не вышло...
2013.
Человеческая стая! Всяка тварь! Живи и помни...
Слово былью обернётся - ни поверить, ни уснуть.
Чёрный аспид, не мигая, ждёт на дне каменоломни -
Грянет солнце, змееносца приведёт сожжённый путь.
Их судьба лозою вьётся в град чудесный, град всеядный,
Где справляет демон пасху, ангел к узникам не вхож.
Аспид шепчет змееносцу: "Ты врачуй огнём и ядом,
Посмотри - здесь маски, маски лицедействуют за грош".
И по верхней ноте сердца полоснёт шуршаньем аспид:
"Люди - это только люди... В поднебесье мы одни -
Мудрый змей и змеедержец - мир лелеем через распри.
И осудят, и остудят очищения огни".
Дождь. Оконце. На оконце - декабриста колокольца...
Где забавится рабою в золочёной тоге тать,
Пляшет мамба змееносца. Он бормочет, он смеётся -
Дай мне воли быть собою, путь сожжённый не предать.
Человеческая стая! Всяка тварь! Живи и помни...
2013.
Змееносец (змеедержец) - тринадцатый знак зодиака. Инф. в интернете.
Вы так смешливы, так неправы -
Из Ваших подданных один,
Я, спал на пляжах Окинавы
И гладил рыбу-мандарин.
Она с восточностью одета,
Вся позолоченная - ах! -
И бесполезнее браслета
На увядающих руках.
Она лазурна, пучеглаза,
Небесней тёплого саке,
Игривей пошлого топаза
На Вашей блёкнущей руке.
Ступайте в залу, пейте вина,
Сказать отчаянно могу -
Я гладил рыбу-мандарина,
Я видел острова Рюкю.
2013.
Хрустальней, чем в раю, покоя нет,
И стражник нем, и меч сияет огнен.
В раю тебе несу скрижальный бред -
Люблю, любим, и ты - люби и помни.
От чернокрылых яблоки и хлеб -
Ты всё принял... Здесь каменно и строго,
И небо серебрится, ангел слеп.
А я...Я хороню Единорога.
Тебя изгнать на крест, на суд людей -
Так должно. Но мне хочется быть слабой.
Шипели тени ада: Слышишь, эй?... -
Расчёсывая косы мягкой лапой.
Их шёпот на проклятие похож:
Быть с нашим богом - много, очень много,
Позволь себе позволить эту ложь,
Сокрой, кто убивал Единорога.
Люблю, любим...И дам в аду гореть?
Я заплачу сама за эту смерть.
Останься.
2013.
Где ветра пески смешали, где Луна размером с дыню,
А не с медный жалкий грошик, домик Изи возведён.
И когда маца наскучит, и когда тоска нахлынет,
Старый Изя шепчет сказки - вне пространства, вне времён.
И под это настроенье на часах гуляют стрелки,
Влево - вправо, вальсы, румбы - ни черта не разберёшь!
Но цветут на скалах розы, и смеётся Изя мелко,
Наблюдая в телескопе на Луне овёс и рожь.
Отряхнув с жилета крошки, зажигает Изя звёзды,
Собирает ложкой глину за оврагом, где ручьи...
Если ты не веришь в Изю, то до веры не дорос ты!
Им корсары и мулатки обжигаются в печи.
Я охотилась веками за сакральной тайной Изи,
Щекотала Изе пятки и готовила форшмак.
Я узнала, всё узнала! - осознать не хватит жизни.
Изя - это... старый Мойша! А Луна - большой маяк.
По сапфировым спиралям сны космические вьются.
Кто нашёптывает сказки - ничего не разберёшь.
Но летят по небу блюдца, мельхиоровые блюдца,
Отмечают в картах дыни, в телескопы ищут рожь.
2013.
Гипнозный запах флоксов, долгий сон...
По августу за печь вернутся мыши.
Мой дом ещё не рушится, но дышит
С прокуренной эпохой в унисон.
Молюсь, и приведенья вышли вон,
Легли туманом на опавшей сливе.
Буфет ворчлив, но я его ворчливей,
Когда расскажут, кто в кого влюблён.
Пустячно знать - где поп, с кем почтальон.
Весь цимес дней - закрой глаза и слушай
Спор птиц и листьев под медвяной грушей -
Покинуть или нет изломы крон.
И позже, и заоблачно-потом,
Бесплодно шелестя в краю бесплотном,
Земную пряность вспомню. Вспомню, кто-то
Нёс флоксы - оживить скрипучий дом.
2013.
- И знает лес, что я любима?
- Да, и лес.
И призрак пуделя, блуждающий в лесу,
Хрипел осанну, видя, как несу
Тебе горсть ягод - без надежд и страсти без.
- И знает друг?
- Ему не важно, что с тобой.
Он рода Фениксов Вульгарис юный птах,
Плюёт на меди соль и дамский ах,
В нём каждый вторник и четверг - последний бой.
- Но знают боги?! Хоть один туземский бог?
- Что бог и чёрт?! Maman написан мой портрет -
В бубенчики и кружево одет,
Я млел у трона твоего пока не сдох.
- Как рассказал ты всем?
- Лаская и грубя,
В марионеток жизнь вдохнул. Картонный лес
Купил опять-же. В лучшую из пьес
Собрал царей, зверей, алхимиков! Тебя.
...Я помню чуть. Осмеян, глух, покинул зал.
И кровь была...И занавес был ал...
2013.
Даже если ты, котяра, одомашнен и причёсан,
От судьбы своей собачьей, от хозяйских "брысь" и "kiss me"
По дорогам цвета зебры, по деревьям цвета жизни
Полагается весною лезть на небо - по берёзам.
Если ты ещё котяра, даже если старый перец,
Неудобственно, но надо лезть по мачте чёрно-белой,
Обозначиться бывалым, притвориться корабельным,
И, зажмурившись от страха, разораться: "Наконец-то!!!",
Стать на шхуне полосатой поднебесным капитаном,
И рулить хвостом облезлым в поцелуях солнца с ветром,
Знать, что мурки - это мурки, но incognita вся terra,
Ждёт тебя заветный остров, замолочный, первозданный.
Там котярам служат львицы, и мышей приносят даже,
Там серебряная рыба спорит с рыбой золотою.
Всем пропащим флибустьерам путь открыт туда весною,
Вот поэтому так нужно на берёзу влезть, так важно,
Если ты ещё котяра, даже если старый перец.
2013.
Недожизнь, мезальянс...Да, я выучил это, родная.
Мог бы жемчуг метать, мог купить тебе пони, но где мне
Взять на то, и на всё, на коней и на камни, когда я
От заштатной цирюльни дрейфую к заштатной таверне.
Я - сплошной недобог, ну а ты, безусловно, богиня.
За твоею спиной распускаются слухи и слюни.
Можешь править мирами, взрывать их, но слабость прости мне -
От заштатных таверн дрейфовать до заштатной цирюльни.
Недосмерть меня, меть меня новым укусом! Послушай,
Я заткнусь и уйду, если это покажется низким -
Мне безногий араб проиграл в преферанс свою душу,
Я её обменял на бутылку шотландского виски.
И я, кажется, пел. И мне встретились эльфы, как будто...
В их хрустальных глазах отражалось потешно и верно -
Будешь править мирами, сто лет отцветать незабудкой,
Я - сто лет дрейфовать от тебя до заштатной таверны.
Недожизнь, мезальянс...Да, я выучил это, родная.
2013.
Если встречу я Будду, скажу ему: счастье двояко.
Я просила быть кошкой в кульбитах своих повторений,
Возноситься до крыш, ми-минорно мурлыкать. Но лень мне
От хозяина слушать: ты, кошка, совсем не собака.
А могла бы рычать, не скатившись до пошлого мява!
Поджидать глухаря в ароматной и хвойной засаде,
Дёргать лапой во сне - впрочем, это у кошки прокатит -
И с разбега нырять за мячом в разогретые травы.
Это важно - нырять! И скользить влажным боком по травам,
И не страшно ничуть, и стрекозы, и носу щекотно!
А потом у реки быть счастливой, лохматой, голодной,
Разделить колбасу, врезать миру рокочущим гавом!
Нет, я точно скажу, если встречу великого Будду,
Если он различит в звуках мира скромнейшее мяу,
Что собакам вот ближе теория счастья Ландау!
Мяу, буду собакой! Собакою, мяу, я буду!
2013.
В чёрной-чёрной шляпе, вышедшей из моды,
Белый-белый хлеб на ярмарках воруя,
Ходит мальчик по дорогам Миннесоты,
И поёт за доллар песенку простую.
В этой песенке колдун построил башню,
В чёрной-чёрной башне триста лет томится.
И приносят кольца женщины постарше,
И приносят бусы вздорные девицы.
Дамы в шёлковые туфельки обуты,
Колдуну слезами голову морочат.
Варят зелье из герани лилипуты,
Разливают в склянки чёрной-чёрной ночью.
Врёт колдун про урожай и про погоду,
И листает книгу в чёрном переплёте.
В этой книге распевает песню кто-то
В чёрной-чёрной шляпе, где-то в Миннесоте.
2013.
Викки рисует мосты разноцветные
Для заводного китайского клоуна.
Ночь так конфетна, и ночь так секретна, и
Запахом красок для Викки наполнена.
Куклы в шелках прячут белофарфоровость,
Куклы взволнованы чаем и танцами...
Мама поймёт - это детство опомнилось,
Детство вернулось и с Викки останется.
В тапочке, в тряпочке, чудно накормлена,
Плачет Её Королевская Плюшевость:
"Ах, я гуляла сегодня под клёнами,
Дважды терялась и Викки не слушалась!"
Викки игрушкам поёт колыбельные...
Взмах, ещё взмах! - это феи слетаются,
Льнут на картину прозрачно-пастельные
Феи, рождённые тонкими пальцами.
И остаётся окно - незашторено,
Гроз никогда не бывает - проверено! -
В ночь заводного китайского клоуна,
В ночь всех конфет и картинотворения.
2012.
Не спуская глаз с балкона,
Под жасмином до рассвета
О любви пел ангел светлый -
Тёмный был заинтригован.
И стучало сердце реже.
И ныряли звёзды в лужи.
Томный месяц был надкушен.
Тёмный ангел был рассержен.
Тёмный ангел был измучен,
Нёс агатовые крылья.
Светлый ангел пах ванилью,
Пел и прятался за тучи.
"Ты прекрасна и свободна.
Ты гроза и запах лета" -
О любви пел ангел светлый,
Не спуская глаз с балкона.
И, покинув спящий город,
По созвездию дракона
Шёл влюблённый ангел тёмный,
Шёл по небу ангел гордый.
2012.
А знаешь, мне тоже бывает так плохо...
Я нервно гадаю на книжных страницах.
Звоню всем подряд, мне, конечно, не спится.
Не спится - до хрипа ругаюсь я с богом.
Звоню всем подряд - я ищу подтвержденья,
Что глупая, старая, странная. Впрочем,
Так трудно постигнуть в чужих многоточьях
Хоть что-то. Рыдаю - ну да, не кремень я.
Врагам исповедуюсь. Пью - и по многу.
Искусанным ртом улыбаюсь зачем-то.
По кругу - не спится, звонки, сигарета,
Надежда, проклятья оглохшему богу.
Ты знаешь, мне тоже бывает так плохо.
Стало в мире чуть меньше белого,
Распласталась зима в агонии.
Мне так весело чахлой бегонии
Нашептать, что любви-то - и не было.
Мне так вкусно хмелеть от красного
В кабаке, где толпой освистаны
Старых девочек пыльные истины,
Где надушено, где бриллиантово.
Там, где небо озвучено - птицами,
Там, где зелено будет и молодо,
Мне уютно бродить - без повода.
Неуютно - ломать традиции.
Время кружит колёса. Не чёртовы?
Доживаем. Обидно так, солоно.
Солнце льётся на землю - золотом.
Стало в мире чуть больше чёрного.
2012.
Вам знакома фемина, та, чья радость - полынна,
Чья нежность - нарциссна? Она бьёт только первой.
К ней в альков не заходят ни музы, ни друг.
Ночевал Люцифер по дороге на юг.
Он устал, он хотел пить вино с этой стервой,
Он ломал сигареты, он курил у камина.
Что ещё ему можно? Можно спиться в Палермо,
На затопленной солнечной патокой крыше
Птиц кормить круассаном, читая Басё,
Разогнать ваши мятые души - и всё.
Что осталось ей? Красить ресницы в Париже,
Быть нарциссной, полынной, той, что бьёт только первой.
2012.
Сэр Биг Ду, отпрыск знатного рода,
Защищавший в сенате природу,
Взял отпуск и супницу,
Сигары и ключницу.
Сэр уехал лечиться на воды.
Ду любил акварели и чётки,
Но разучивал тайно чечётку.
Сэр скакал как мальчишка,
Подвернулась лодыжка.
Сэр на воды уехал в пролётке.
Сэр Биг Ду у бассейна текилой
Востанавливал нервы и силы.
Сэр, тоскуя по смогу,
Бинтовал свою ногу,
Истребляя фондю и текилу.
Сэр Биг Ду вместе с ключницей Мэри
Рисовал облака на пленэре,
Под влиянием страсти
Целовал ей запястье,
Обещав продвиженье в карьере.
Мэри в розовом платье из ситца
Развлекалась вязаньем на спицах.
Ду, страдая от скуки,
Целовал её руки,
Обещав тихий домик под Ниццей.
Неприступная ключница Мэри
На чердак обнаружила двери.
Час боролась с задвижкой,
Шесть откормленных мышек
Испугали достойную Мэри.
Очень бледная Мэри в кровати
Чай пила в белоснежном халате.
Ду читал Мэри книжки,
Завязалась интрижка
В белоснежной больничной палате.
Сэр Биг Ду, отпрыск знатного рода,
Востанавливал память полгода.
Если что-то и было,
Виновата текила.
Сэр Биг Ду лечит печень на водах.
2012.
Ты, Маня, на Луну глаза не щурь!
Пока сидим и семечки тут лузгаем,
Там баре-то хотят рулеткой русскою
Свою поиспытать на прочность дурь.
И самовар - вот грех-то! - просят в зал!
Мань, это называют именинами?!
Ты помнишь, тот, в мундирчике застираном,
На лестнице молитвы бормотал?
Стреляться шёл - понятно и ежу!
Что им не так? Дома у них и лошади.
Ох, Маня, топором по Красной площади
Пора гонять их - так тебе скажу!
Ты слышала?! Ну всё... Едрёна мать...
Как тихо... Только чёрт на крыше свищет,
Ждёт душу. А кровищи-то, кровищи...
А нам с тобою, Маня, убирать.
Лунный свет на постели у нас заблудился некстати.
Мой хороший, ты спи. Одеяло тихонько откину...
Покидая наш мир для двоих, уклонюсь от объятий.
Я сейчас, я вернусь, посмотрю только спящего сына,
И нырну в твой уют до утра - навсегда! Пусть наивно
Стерегут мой покой семь забавных слонов на комоде.
Завтра будет ноябрь, и гомон на стылой рябине,
И шансон за стеной, и глинтвейн, и шарфы по погоде...
И уже мы не вспомним - в тех днях, до рожденья сверхновой,
Только нашей любви, были чьи-то ладони и лица,
Так-же цвёл виноград, и за городом ухали совы,
И блуждал лунный свет, от которого нынче не спится.
Нервные сны. Полудикого города
В древнем пасьянсе раскиданы улицы.
Стерпится жизнь, одиночество слюбится,
Если любить одиночества доводы.
Сложены судьбами лунные месяцы.
Что-то менять? Мы давно не романтики.
Я создаю из бумаги галактики,
Ты полируешь карьерные лестницы.
Робкие, разные, битые... Надо ль нам -
Паузы в сердце и прочие глупости.
Я, изживая иллюзии юности,
Рифму ищу между правдой и правильным.
Нежность свою оставляя за скобками,
Я атакую воздушные мельницы.
Слюбится жизнь, одиночество стерпится.
Мир мой бумажный пылится - коробками.