Тот, кто вышел на карниз, -
Задержитесь на карнизе
Вам наверх не дали виз,
Что за детские капризы?
Что за суетный порыв?
Надоело? В самом деле?
Но разбившись и остыв,
Вы бы точно не взлетели.
Так не честно? Вам не так
Объясняли в младшей школе? –
Да, голубчик, вы дурак.
Впрочем – не по Вашей воле.
Да и я, сказать, хорош –
Так же велся на рассказы
(«В чем намек, коль сказка – ложь?» -
Намекали ведь. Заразы).
Я молчал, но жил во сне
В этой самой ложной сказке
На родной своей волне
Без упрека, без опаски.
Но как все волну погнал
Хоть вполне аморфный вроде… -
Тут и должен быть финал
Драматичный по природе.
Но таков уж мой каприз
(Или жизни – кто капризней?):
Я уж вышел на карниз,
Но увидел много жизней
Сфантазированных мной
И подстроенных за это
Под меня с моей волной
С жаждою добра и света
С ожиданьем волшебства, -
(Даже чувства стали чище), -
Ладно, это все слова.
Возвращайтесь-ко, дружище,
Аккуратненько к окну.
Помните как тут мечтали
В детстве, отходя ко сну.
Впрочем, где уж вам – едва ли.
Повзрослели, набрались
Опыта, житейской хватки –
И полезли на карниз –
Все логично, все в порядке.
А теперь – обратный ход
(Объясняю как умею):
Жизнь вас терпеливо ждет, -
Не затягивайте с нею.
Темнеет раньше, и уютней свет
В немытых окнах нашего квартала
Пусть больше лет. Пусть даже больше бед, -
Где наша, брат, с тобой не пропадала.
Я уезжал и не хотел назад
Не снились мне ни улочки, ни люди
Все в большем становился виноват
Но время подытожит и рассудит,
А я вдруг понимаю: с детских пор
(Потом все мимо - складывать в копилку)
Я так и не зашел в наш тесный двор
Как к другу в гости – повидать курилку
Поговорить с рябиной да ольхой
Потрогать поржавевшие качели
Все некогда. И друг я стал – плохой.
А мы ведь вместе жили и взрослели.
А двор молчит. Он скромный. Без обид.
Придет пора – и что-то стану править
Внутри себя. И если Бог простит,
То двор уж точно – и вернется память
Качели скрипнут в уголке двора
Я подойду – и постучу по дужке
Оставит суматошная игра,
Умолкнут бесноватые игрушки
И станет тихо. Тихо и тепло.
И мне шепнет рябина: все сначала.
И я вернусь – куда бы не снесло. -
Где наша, брат, с тобой не пропадала.
Если трудно - до предела,
Если дух сомненье точит
И усталость накопилась
И сломаешься вот-вот
Чтоб порода не редела, -
Надо быть прочнее прочих
И сквозь слезы улыбаться
День за днем, за годом год.
И удача улыбнется –
Как сестра – и скажет: «было
Мне приятно и почетно
Познакомится с тобой.
Побороться – пободаться.
Уважаю. – Заслужила:
Награждаешься любовью,
Погружаешься в покой.
Будет слышен голос детский
Будет дом твой полной чашей
Будет муж опорой вечной
И собака – просто так.
Ну а то, как было больно –
Это будет тайной нашей,
Если вспомнишь – улыбайся, -
Наш с тобою тайный знак.
Буду приходить с годами
И смотреть на радость быта,
Наблюдать из темной чащи
Как течет твой добрый век.
Но стучаться в дверь не буду –
Ты считай, что мной забыта.
Будет срок, не будет рока.
Так - до срока, человек».
А до срока – дней рожденья
Много-много (я-то верю).
Сын растет, собака в весе
Прибавляет как бычок.
Так что повода не вижу
Для гостей почаще двери
Не открыть, их приглашая
На вино и шашлычок.
Потому, что гости эти
Ночью в суеверном страхе
Пишут о судьбе фривольно,
А судьба - порой и рок,
У тебя-то все в порядке
(Ты-то родилась в рубахе),
А гостям – в успокоенье –
Лишь вино да шашлычок:
Отдышаться, отогреться,
Развалиться, жизнь любя,
Да налить - от чиста сердца -
За тебя.
Такое дело: ты проснулся – глядь
В себя, во вне – все холодно и пусто
И вроде даже нечего терять, -
Ни память сердца, ни позыв искусства –
Лишь грустная улыбка. Как оскал.
И синяки – все пьется да не спится.
И не припомнить– что же ты искал,
А были лица, дружеские лица,
И был ты даже, кажется, влюблен.
И думал даже, что бесповоротно
И песни все (и ту – про старый клен)
Не просто слушал – подпевал охотно.
И не стоял подолгу под водой
Под разной – под холодной и горячей,
Чтоб вспоминать, что ты же молодой,
Живой, ходячий, слышащий и зрячий,
И о тебе не забывает Бог.
Придет пора – он четко примет меры.
Ты удивишься что он приберег
Для тех, кто дожил до потери веры…
Взбодрившись дешевым коктейлем
У грязного входа в метро,
Мы душу отпустим, отселим.
Банально. Убого. Старо.
Ребята, ведь все это было, -
Замедленный, благостный мир,
Слабенье, забвенье, могила -
Так горько и скучно. Факир
Подносит шипящую чашу
И фокус, древнее, чем мед,
И жизнь ненайденную нашу
Возьмет. Подешевке возьмет.
И образ грядущего света,
И память, и веру, и честь
А вместо – дурная монета
И пойло, которое есть.
Недорого. Мы же просили.
Так милости просим к столу.
А рядом – старушка-Россия
В заплеванном, грязном углу,
В подземном стоит переходе
Не сводит слезящихся глаз
С детей своих, любящих вроде,
Да так оплошавших сейчас.
Мне сказали: есть тут что-то от есенинской бравады.
Это, право, напускное – от веселья до тоски.
Слишком много – густовато. Я подумал: ай, не надо,
Вам судить про перепады. Не легки ведь, не легки.
Та же осень, то же поле. Осыпаясь, стынет память,
У околицы старуха, пес и та, что в голубом,
Что могли б помочь вернуться и очнуться и оттаять,
Да уж поздно – не помогут, как ни бейся в стену лбом.
До свиданья, до свиданья. Где-то жил такой…Налейте
Да побольше – нету силы. Закричать бы – да смешно.
Это будет – напускное. По-есенински. На флейте…
Поиграл бы кто на флейте... на тальянке – все равно
В одиночестве дней, где привычен холодный очаг,
С приближением осени чувствуя просто и строго,
Понимаешь, мой друг, - нет спасенья в искусных врачах.
И в искусных речах, если сердце не вспомнило Бога.
Все искусы прошли. И победы былые прошли.
Как же больно и грустно средь так и не понятых истин
Наблюдать как убого в улегшейся этой пыли
Упокоилось все и пожухло как мертвые листья.
Упокоилось все – и остался проветренный дом,
Где сквозняк выдувает досадную горькую память, -
Память старых ошибок. Кривую усмешку о том,
Как бы было прекрасно начать, сохранить и оставить
Если можно бы снова… Но снова, похоже, нельзя.
Да и лучше не надо. Пора собираться в дорогу.
Не случайно под осень все реже заходят друзья.
Не случайно сегодня я чувствую просто и строго.
Я, пожалуй, и рад, что придется идти налегке –
Больше шансов найти, доползти на угаданный берег.
И, припав как к иконе к неспешной и вечной реке,
Раствориться как свет, успокоившись в мире и вере.
Камень точит вода. Уходя от дешевых страстей,
Мы приходим к тому, что пора пробиваться. По капле.
Он смеется: пробьемся. Он лечит ущербных детей.
Я подумал: дружище, а ты ведь пробился. Не так ли?
Беззаботная встреча. Жена накрывает на стол.
Жизнь идет от души и весна залетает с балкона.
И приятно забыть про короткое слово «укол»
И про тех, кто иглой заменяет семью и икону.
Я на радостях выпью. Приятно сидеть и смотреть,
Как он ровно живет, полагаясь на сердце и Бога.
Отгоняя как можется нетерпеливую смерть
От чужого порога.
Я не звал тебя во сне:
Память у меня плохая, -
Ты сама пришла ко мне
Из забытого Шанхая
Прошлых лет. Воздушный змей
В синем-синем небе юга.
Ты приснилась мне – моей:
Мы опять нашли друг друга.
Закружилась голова
Как тогда – ни зла, ни боли, -
Только змей и бичева
На земле у нас с тобою.
Стой, не уходи, не смей –
Ведь такой удачный ветер,
Что мне хочется – во сне –
Жить на этом белом свете.
Все сначала. Белый лист.
Само-переосмысленье…
Нужно посадить растенье –
Если вырастет оно –
Значит все-таки дано
Поддержать тепло живое,
Значит сердцу с головою
Худо-бедно по пути.
Дальше – живность завести.
Для начала лучше – рыбок:
Если памятью ошибок
Прошлых лет наполнен дом,
И захочется тихонько
Вылезти на подоконник,
Отвлечешься – не покойник –
Их мельканьем за стеклом.
Ну а если живы рыбки,
И растение в порядке,-
Можно начинать попытки
Поиграть с любовью в прятки,
Эта радостная мука
Есть последняя ступень, -
Ждет тебя твоя подруга,
Ты найдешь – настанет день.
Или нет. Тогда, улыбки
Не сдержав, вернешься к рыбкам,
Без обиды. В ожиданье
Раскрываясь как цветок,
Лепестки свои теряя,
Станешь жить, не укоряя
Мир за то, что он жесток.
И судьба найдет – по следу –
И зачтет твою победу.
Даже если в темном зале
Лица близких не видны,
Если вроде и осталась
Только дикая усталость
И желанье видеть сны, -
И уже почти что замер –
Ты с ней встретишься глазами
До финальной тишины.
Маленький принц на планете пройдох и воров,
Как же пробиться сквозь эти стеклянные стены? –
Счастлив – не будешь, так будь же хотя бы здоров,
Чтоб выносить повседневные наши измены.
Чтобы на большее время хватило души
Рвать паутину в углах, мой доверчивый мальчик,
Даже в потемках, когда свой фонарь потушил
В пьяной тоске потерявший надежду фонарщик.
Пить, чтоб забыть, что ты пьешь…Мне сказали – молись.
Я помолюсь – как хочу – без креста и обряда:
Ты приручил меня – первый, хоть я и не Лис.
Так покажись мне. Мне это – так искренне – надо.
Просто скажи: первым делом, проснувшись с утра,
Нужно убраться на маленькой этой планете,
Чтобы закончилась взрослая злая игра.
Чтобы я снова стал мудрым. Как Лисы. Как дети.
Белый лед. Холодная вода.
От любого берега и порта
Далеко. Мне не попасть туда
И цветов не бросить в воду с борта,
Чтобы тем, лежащим в глубине,
Сжатым километрами молчанья,
Докричать о боли и вине
Тех, кто не дождался на причале.
Только что им горе и вина? –
Очень тихо в ледяной купели.
Не услышать с сумрачного дна
Хорошо ли, плохо их отпели.
Все равно – не чаще раза в год,
Протокольной вежливости ради,
Вспоминает Родина про флот,
Корабли построив на параде,
Умолчав о горе и вине…
Стопку подниму с мечтой старинной.
Помолчу на кухне, как на дне,
С каждой затонувшей субмариной…
В сердцах не разливал чернил –
Я аккуратно вывел строчки,
И наподобие заточки
Смысл проявился. И убил.
И нет ни запоздалых слез,
Ни ощущения потери.
Я задавал себе вопрос,
И сам ответил - в полной мере.
В любви, в сомнениях, в борьбе
Так и не дав себе проходу,
Приму по рукоять свободу
Холодных строчек о себе.
Жизнь моя – как бег на месте.
Льются граммы: двести, триста…
Ну а ты – ты просто Пестель
В фильме, где про декабристов.
Про пленительное счастье…
Лоб высокий. Воин. Барин.
Ты особой мечен мастью:
И живешь - не разбазарен,
Не расплескан понапрасну –
Не кичливо и не броско,
Но достойно. Даже строго.
Даже мы уж, отморозки,
У светлейшего порога,
Замираем в осмысленьи
Недостатков и пороков –
Зла, и глупости, и лени -
Больше бы таких порогов...
Да и Фединых бы больше
Всех на Пестелей похожих
Вот бы Vita стала Dolce –
Сколько бы людей пригожих
Появилось в нашем мире,
Осветив его собою,
И моей убогой лире
Дребезжалось бы без сбою.
А хотя – подумать если:
Федин – он один. Как небо.
И писать такие песни
Очень глупо и нелепо.
Зарастет же все травою –
Все дурацкие куплеты…
Я в именье родовое
Лучше к Федину уеду.
Сяду. Выпью (строго в меру).
Обниму титана духа.
И, последовав примеру,
Стану лучше, бляха-муха…
Идиот: бесценный Божий дар…
О тебе жалею и тоскую –
Как ты смог средь пушек и фанфар
Просто видеть доброту людскую?
Это просто. Если сердца стук
Не несет ни зависти, ни мести,
Если слово «друг» привносишь в круг
Самых злобных и опасных бестий
Если слово «брат» привносишь в ад,
Чтобы ад, сменивши очертанья,
Стал добрее, превратившись в сад,
Осознанья прошлого незнанья.
Это просто. Плача и смеясь,
Над тобой и над собой, живущим
Так нескладно, – прозреваю, князь.
Слишком поздно – как нам всем присуще.
Близкие люди, простите за поздний звонок –
Не углядел. Не упомнил. Пропал. Не помог.
Был не в себе. Отошел от привычного круга.
Это бывает – ведь мы не теряем друг друга.
Так?
Кто отозвался, а кто-то уже и не смог.
Близкие люди, простите за поздний звонок.
Лампа на кухне – круг света. Хотелось бы – больше.
Где вы? - кричу. И так слабо звенит колокольчик
В мрак.
…Я думал, снег пойти уже не мог,
А он пошел, и я у батареи
В углу, на перекрестке всех дорог
Случайно стал терпимей и добрее.
И расхотелось жить умом и впрок,
Просчитывать все тонкости интриги:
Настанет час – и подведут итог -
Так нас учили матери и книги.
И что-то помним – для таких вот дней.
…Одеться, выйти, покормить собаку
И встать под снег, и чувствовать больней,
Открывшись неминуемому знаку…
Тот же свет у Христа, та же боль у Христа,
Та же жалость – и даже к Иуде…
Ты сказал: есть забытые Богом места,
Есть и Богом забытые люди.
Не гневи ты его, и меня не гневи –
Мы поймем, в оседающей пыли, -
Он для нас не жалеет тепла и любви,
Только мы вот о нем позабыли.
В удаленных местах, в одиночестве лет,
Мы укрылись как злые улитки –
Посмотри на него, улыбнись на рассвет –
Он прощает уже за попытки…
…Как тот барон себя за волоса
Всю жизнь тяну из гнусного болота
И верю в чудеса. И в паруса.
И пусть утрет платком практичный кто-то
От смеха проступившую слезу –
Я все тяну, и пыжусь, и ползу.
Куда? Зачем? – Я, право, был бы рад
Изобразить в величьи стройной схемы
Мой верный путь. Но я не знаю, брат,
А лики – немы. Благостны, но – немы.
Но как барон – друг другу мы под стать –
Не оставляю горестных попыток
Покрепче ухватиться – и поднять
Себя из тины. Ощутить избыток
Той силы жизни, что была дана,
Да вся ушла, оставшись шутки ради
Лишь в россказнях барона-«болтуна»
Да в задушевном том «А помнишь, дядя…» -
И помнят только дядя да барон –
Друзья по детству, верные до гроба –
Как зло вставало с четырех сторон,
Но как-то все же выживали оба.
Забив заряд, не отводя глаза
На поле брани, при любом раскладе,
Или подняв себя за волоса –
Барон был в чем-то изощренней дяди.
И, выжив, курят трубку на двоих –
Барон и дядя – и, смеясь глазами,
Не сердятся на осмеявших их
За правду, о которой рассказали.
Среди первых, да не лучших,
Их амбиций, дрязг и склок,
Среди вздорных стильных штучек,
Поз, истерик, визгов, взбучек,
Ты со мной, мой теплый лучик –
Я уже не одинок.
В эту ночь, когда кошмары
Так близки, и слабо фары
Вырывают из тумана
Безнадежность колеи,
Память, ужас близкой кары –
Мы сидим с тобой на пару,
Напеваем под гитару
И сгораем от любви.
Мы почти одни на свете.
Это город Папеэте.
На Таити. Наши нити
И тела переплелись.
Пусть злодеи, бесы, воры
Рядом бороздят просторы,
Рыщут в море, лезут в горы –
Мы уже взлетели ввысь.
Нам плевать на их разборки –
Мы не овцы и не волки,
Мы на самой верхней полке,
Где не видит проводник.
А злодеи сбиты с толку
И глотают как касторку
Мысль, что так вот, втихомолку,
Мы прорвемся – на двоих.
Соскочив на полустанке,
Где березки да поганки –
Пусть тупые ваши танки
Вертят башнями вослед –
Мы уйдем сквозь ваши сети
Прямо в город Папеэте –
Для уставших жить во бреде
Это правильный ответ.
Поэт и воин – пара слов
Средь многих слов в пространстве этом.
Но было б лестно быть поэтом –
В извечном поиске основ
Извечным озаренным светом.
И ровный дух, и верный меч
Иметь с тем вместе; на распутье
Не дрогнуть в роковой минуте,
И, не роняя гордых плеч,
С улыбкою костями лечь.
Но что ж, не завершив строки
Я засыпаю под лампадой,
А утром, пав на кулаки,
Пытаюсь жалкою бравадой
Поднять свой дух, поднять свой таз,
Отжаться хоть десяток раз
Превыше скорбного предела –
Ужели племя поредело
Титанов воли и пера?
Ужель на свалку мне пора?
- На этом месте – верный знак –
Мне сатана с улыбкой друга
Обычно достает коньяк,
И дама, сладостно-упруга
(простится мне развязность фраз)
С улыбкой молвит: что для нас
Сии заоблачные цели
Ужель тебе не надоели
Твои хождения по льду –
Иди ко мне! – И я иду.
Все сложилось. Казалось бы. Вроде.
Только помнится в те времена
Я так славно писал о природе
И меня принимала она.
И любил возмутительно строго,
Но от всей своей глупой души.
И с друзьями сводила дорога,
Хоть и были мы все хороши.
Я не ною. Я в общем не старый,
Только кажется – как холодок-
Будто этого больше не стало.
Неужели я слабый ходок?
Неужели не вынесли ноги
И, свернув где побольше следов,
Я себя обманул, о подлоге
Умолчав до текущих годов,
А теперь в этой лживой печали
Изовравшись до веры в нее,
Вопрошаю: ну что ж вы смолчали,
Не поправили сердце мое…
Что за чушь! Как смешно и нелепо.
Просто рано темнеет зимой -
Оттого ощущение склепа…
Ничего не случилось со мной.
Все путем. Но, вернувшись с работы,
В это мирное царство теней,
Я спросил себя в зеркале «кто ты?» -
Видно, нужен ответ почестней…
Я от тонн словесной шелухи
На вполне благообразном блюде
Стал расстроен – мертвые стихи
Так страшны… как сдавшиеся люди
Ни огня, ни жизни, ни любви –
Только ритм. Смешной позыв – не сбиться,
И свести убожества свои
В безнадежный слог самоубийцы.
Ну зачем? Пусть времена лихи,
СЛОВО – свет. Иначе – просто слово.
Не пишите мертвые стихи,
Не сводите вечность до такого…
В краю озер и редких деревень
Где Север, ветер и душа Рубцова
Мы проживем наш самый лучший день
И буду я не то чтоб окольцован,
А – жив тобой. Так счастливо любя…
И все сойдется – и сосновый остров,
Согретый ощущением тебя,
И тишина заброшенных погостов
Не страшная – приятная на слух -
Когда пройду, обняв тебя за плечи,
И помолчу без горечи о двух
Влюбленных нас, пусть даже и не вечных,
Но благодарных ветреной весне…
Как жаль что ты не повстречалась мне
Мне новость эта очень дорога -
Поверишь, даже протрезвел отчасти:
Ты будешь жить в гостинице «Бега»,
А встреча с другом – маленькое счастье.
Да нет – большое. Не с чем и сравнить –
Здесь голый лес, и холодно под вечер,
И, замерзая, я теряю нить
И логику. И счастлив, что не вечен.
И время как неотвратимый яд
Открыло жизнь в таком досадном свете,
Что хоть беги куда глаза глядят…
А впрочем – к черту разговоры эти.
Куда бежать? Глаза не видят свет.
Иду в потемках. Вижу те же грабли,
И мне смешно от маленьких побед
В мирке людей, что сам собой ограблен
Так сильно. В самом главном и святом.
И я болею от того, что вижу
И так хочу, чтоб стал мне Отчий дом
Хоть на одно воспоминанье ближе.
Зима бы что ли – заметет пурга
Тропу назад. Все шрамы и осколки.
И я помчусь к гостинице «Бега»
Как в детстве мчался к новогодней елке…
Суета да светофоры
За стеклом за лобовым.
Слишком рано, слишком скоро
Надоело все. Увы.
Тьма и свет – боксеры в клинче.
День – не светел, ночь – темна.
Или просто дождик нынче,
Или осень холодна?
Не прозрение, не полюс,
Не добро, не зло – поток.
Плелся в нем, теперь – покоюсь
У бордюра одинок.
Где мне место? Где я нужен?
Что искать? В каком углу? –
Только огоньки снаружи,
Только капли по стеклу.
Фары выключил. Паркую
Грусть-тоску я. Подождем…
Где любовь найти такую,
Чтоб не думать под дождем?
«Был с душой – остался в теле:
В промежутке стерлась суть.
Полетели? – Полетели!
Как-нибудь. Куда-нибудь…
Полетели…Без обетов
Без запретов и дилемм
Там не сосчитать Тибетов,
Там Конфуций, Пушкин, Лем,
Бездны звезд. Высоты духа.
Новый уровень себя.
Здесь – раздор, разбой, разруха
Так зачем, себя любя,
Тратить время: быт несладок,
Путь нечеток и коряв –
Пьют под вечер у палаток,
Все прекрасное поправ –
Полетели?» – Я от кружки
Отстранюсь. Ужель не мил
Грустный край? Вот только Пушкин…
Пушкин – это все любил.
Он – везде, но здесь. Я – тоже.
Воздух мой – карельский лес
Полетим. Но только позже,
А пока – какой нас бес
На пути другие тащит? –
Здесь наш выход, путь и свет –
Я отсюда даже чаще
Попадаю на Тибет.
Здесь же так легко коснуться
Новых тем. И невзначай
Пьет в Москве со мной Конфуций
Вечерком зеленый чай.
И сомнительные люди,
Что обходим стороной,
Совмещают прозу буден
С любованием луной.
Это так незаменимо,
Облака да купола…
Вот что: вы летите мимо
У меня еще дела.
Знакомый мой про радости свои
Мне рассказал с такой влюбленной рожей…
А я, пока не заслужив любви,
Ему внимал и радовался тоже.
Знакомый мой, не уделив уму
И мере надлежащего вниманья
Стал крут и глуп и быстро сел в тюрьму
И там нашел себя через страданья.
И я удачи пожелал ему.
Знакомый мой, поправ привычный строй,
Послал работу и систему даже.
Почти что спился – благо, холостой,
Здоров (пока) и так легка поклажа.
И весь он просветленный и пустой
Как тот даос. Ну, разве, мало стажа…
И я не против. Даже буду рад
Увидеть просветленья результат.
Ну а пока – лишь игры с темнотой,
Претензии, богема и застой.
Знакомый мой… Да ну их к черту всех
К чему перечисленье? – Нету силы.
Что счастье? Что победа? Что успех? –
Ведь так и не узнают до могилы.
И все равно их приглашу к себе
По одному. И без противоречья
Поговорим о жизни и судьбе –
Такое вот общенье человечье.
И, снова провожая за порог,
Я остаюсь упрям и одинок
И, пусть мне скажут все, что я не прав,
Но НЕ СОГЛАСЕН я. Как Полиграф.
Но тот, влюбленный, радует – пока
Ему лишь и завидую слегка.
Мы живы как будто забытые всеми,
Но помня себя в своих лучших приметах...
Так что нам с тобою пространство и время
Когда мы узнАем друг друга в ответах
На наши вопросы? На разных широтах
Болея, срываясь и в чем-то теряя,
Себя узнавая в прекрасных уродах,
Пропавших в бессмысленных поисках рая,
Но это же важно: мы дышим и ищем
И пусть – одиноко, но нужно до боли…
Мне страшно остаться забытым и нищим,
Но много страшней – разминуться с тобою.
Был вечер томный. Золотой отлив
От солнца заходящего по лугу…
И я с ней был не то чтобы игрив,
А просто вдруг увидел в ней подругу.
И как то вмиг заволокло глаза –
И дева оробела кроткой ланью,
Когда в сердцах ее схватил я за…
За что попало, уступив желанью.
Я весь кипел, она же холодна,
Умна, трезва. Как сей набор ужасен –
Мечтая чашу иссушить до дна,
Я стал нелеп как персонаж из басен,
Упрямствующий в глупости своей,
Ослепший от безумия порока –
Казалось мне: я пел как соловей.
Казалось ей: болтливая сорока,
С прозрачными стремленьями самца –
Как скучен спирт, переведенный в слово,
Да и слова я быстро до конца
Ей все сказал. И я хотел дурного.
Ну а она – она хотела спать –
Ее не разрывал телесный голод
И наш шофер спросил: «Ну как ты, мать?
Поедешь – нет? – Я возвращаюсь в город».
Жестокий рок! Она сказала: да,
Насмешливо взглянула мимоходом,
Освободилась ловко и, горда,
Прошла к авто. Водитель задним ходом
Тихонечко попятился туда,
Где за лесами марево столицы,
Где нам уж верно не уединиться
И не соединиться никогда.
Что наша жизнь? Ужель нелепый фарс?!
Я от сердечной боли встрепенулся
И, взвыл в тоске как Мцыри (или барс –
Ну кто там выл в унылом школьном курсе? –
Не помню). И не важно. Задний ход
Не мог быть страсти сумрачной помехой.
(Нет, все же барс). Я прыгнул на капот.
Десяток раз, пока он не доехал
До трассы – до спасенья своего
И с визгом шин не скрылся в летнем мраке
А больше и не помню ничего.
Как радуга в глазах хромой собаки
Свет габаритов в налитых зрачках –
Мигнул, пропал…Я обратился в прах
Мы с ней встречались. Я был очень мил.
Я отпускал изящнейшие шутки,
Я так благополучно позабыл
Все то, что было в пьяном промежутке.
Водитель показал – помят капот.
Я языком поцокал: вот досада.
Неужто град? От приоткрыл свой рот,
Промолвил тихо: удавить бы гада!
И громко плюнул. Странно – столько зла
В таком приятном с виду человеке.
О как людей причудливы дела –
Уразуметь мне не дано вовеки
С чего же вдруг так изменился тон
Общения. Да и она с той ночи
Меня завидя, испускает стон
И больше на пикник со мной не хочет…
Но так…демонстративно не права,
Что верю я: симпатия жива!
Он все тот же – кроме шуток,
Но не вял. Не мягкотел:
Усыпляли на пять суток,
Чтобы дозы не хотел.
Чтобы тело отдыхало
От того, что наяву –
В общем, не казалось мало.
«Как дела?» спросил – «Живу.»
А потом – держась за койку
Вспомнить что такое шаг…
Разбежались потихоньку
Все былые кореша.
Да невеста вышла замуж
За мужчину одного.
Я вздыхаю: Да уж, да уж…
Он смеется: ничего!
Я подумал: пусть такими
И запомнит нас перо:
Я нашел его в Пекине,
Он нашел в себе добро…
Утром, сняв брезгливо с тела
Руку незнакомой дамы,
Ощутив недоуменье,
Головную боль и стыд,
Вспомнишь - был когда-то белым
Как вершина Фудзиямы,
А теперь как угорелый
И не выбраться из ямы,
И от жизни неумелой
Голос внутренний как мама
Говорит предельно прямо:
Ты не ранен, ты - убит.
Впрочем, если выпить сразу,
Не дослушав эту фразу,
Будет легче. Даже дама
Станет ближе. Вечно пьян? -
Ну и что. Ведь жизнь, зараза,
Не бывает по заказу.
Раз не помогает разум-
Лучше просто выпить разом
И считать, что ты галантный,
В меру пьяный Д`Артаньян
Приговоренный к высшей мере
Незамутненного чутья,
Живу не с легкостью, но верю,
Что это есть судьба моя.
Мой странный путь. Мои потери
В попытках двигаться на свет-
Приговоренным к высшей мере
Увы, другой дороги нет...
Хочу побыть один. Уйдите все. Отстаньте.
Мне право не до вас - пропал привычный пыл:
Какой тут к черту флирт - она уже в Атланте,
Там рядом городок...Название забыл.
Там даже океан - доехать на машине
Часов каких-то шесть. Атлантика, прибой.
Наверное, вот так становятся большими -
Когда хватает сил пойти своей судьбой.
А я иду своей. Я огибаю мели,
Стараюсь как могу держаться на плаву
И радуюсь - теплу и дождику в апреле,
Вот только иногда - забудусь, позову.
Средь женщин нет друзей - ну скажут же такое:
Да с кем еще я мог так пить канарский ром,
Да рядом с кем еще я мог в таком покое
Встречать любой вопрос, поставленный ребром? -
Дружище старый мой...Пришла пора - куда уж
Противиться своей природе да любви.
Ты в юбке. И тебе пора, похоже, замуж -
Еще один этап закончен. Cet la vie.
Друзья, вы мне милы, но все-таки: не раньте
Вы памяти моей. Оставьте - хоть на час -
Чтоб проще было той, которая в Атланте
Случайно вспомнить все: Москву, и ром, и нас...
За пару секунд до финального гонга,
Когда подведется бесстрастный итог
Я вспомню то утро и бухту Гонконга
Себя у окна и снаружи – Восток.
Спокойную радость, желание слиться
Со всем этом миром. Без мыслей. Без слов,
Блеснув чуть заметной улыбкой на лицах
У тех рыбаков, что спешили на лов.
И станет легко. Как тогда. Забываясь
На легком ветру, на соленой волне
Я вверх поднимусь как наполненный парус
Беспечный как мир, что забыл обо мне.
Вечер пятницы. Все разошлись по домам,
Стих шумевший за стенкою кулер.
Я присел, ощутил просветленье ума
И спросил себя: Саша, ты умер?
И не ради словца - просто время пришло
Прояснить - в совокупности, в сумме -
Что осталось ленивое, скучное зло.
Это значит - действительно умер.
Так противно и грустно - смотреть из окна
На ничтожество прошлых привычек.
Кто зашел бы - не Он, так хотя бы она -
Заложили бы первый кирпичик...
Ты останешься – улыбкой,
Добрым словом, легкой шуткой,
Этой грацией несмелой
И морщинками у глаз.
Ты останешься моею
Незабытой незабудкой,
Прошлым счастьем – на минутку,
Чистой памятью о нас.
Ветер рухнул на аллеи –
Как же быстро потемнело,
Холодает, мерзнут уши.
Зябко кутаюсь в пальто.
Я в порядке – шаг за шагом
Потихонечку взрослею.
«SOS! Спасите наши души» –
Сорвалось. Сказал не то.
Все не то. Ты знаешь – странно,
Это стало так туманно:
Свет – но очень отдаленный.
Погружаюсь в глубину,
Ну а ты в короткой юбке
Машешь фонарем со шлюпки,
Ищешь над водой зеленой,
Не даешь пойти ко дну.
Все мы созданы по паре –
Мы друг другом прорастали.
Что же я в дешевом баре
Забываюсь в пьяном сне?
Позабыл да поломался -
Не железный, не из стали…
Ладно, это все детали –
Ты опять придешь ко мне.
Облегченьем от укола
Без упрека, без укора
Из чего-то из такого
Что есть суть моей любви –
Заиграет тихо память
Старой песенкой Талькова
Ты придешь и скажешь снова
Только слово мне: живи.
Когда я иссохну фигуркою нэцке
По глупости да по злобе,
Очнусь да метнусь к островам Соловецким -
Там как-то поближе к себе.
Студеной водою прожитого срама
Не смою - хотя бы напьюсь.
У Белого моря, у белого храма
Почувствую - вышел на "плюс".
Ведь что-то болело, ведь что-то светило -
Бездарно разменянный клад.
Вот если б вернулась спокойная сила,
Глядишь, - отыграл бы назад
И круг очертил бы спасительным мелом
От слабости да от тоски...
А сила осталась на море на Белом
На странной земле Соловки.
Когда мне Vita станет вдруг не Dolce,
Когда прогнусь, единожды солгав,
Мой старый друг – мой тайский колокольчик
Мне прозвенит о том, что я не прав.
И, будто за трубою полковою,
Зовущей уцелевших встать в ружье,
Я поднимусь – с тяжелой головою,
Но не забыв звучание свое,
И зашагаю. Пусть на долгом марше
Мне не остаться чистым - не вполне –
Но буду помнить: он звенит без фальши –
Не так уж это мало на войне.
Как скучно не отдать себя другим,
Приберегая сердце напоследок,
Не открывая людям дорогим
Свой дар любви, что так велик и редок,
Чтобы, забывшись в одиноком сне,
Быть извлеченным к обозренью мира,
Как полное кредиток портмоне
Из пиджака убитого банкира.
За маской непальской
Свернулся в клубочек,
Забился с опаской –
Поставленных точек
Так много, что я устаю.
Все так пунктуально,
Что хочется глазки
Подальше упрятать
За прорези маски,
Чтоб в душу не лезли мою.
Ведь точки по мне
Недостаточно пылки,
И только во сне
Или после бутылки
Я счастлив на белом листе,
Но новый рассвет,
Пунктуальный как Ватсон
Мне скажет: «Too bad, -
Так безбожно спиваться…
Вы нынче не на высоте».
Я приподнимусь
И кивну, соглашаясь.
И выйду на Русь,
И дорога большая,
И трезвый, степенный покой.
И я улыбнусь,
Новой радуясь сказке:
Прощай, моя грусть, -
Но за краешек маски
Держусь – пусть лежит под рукой.
Пусть грустные множатся вести,
Пусть время берет на излом –
Давайте останемся вместе
И будем бороться со злом.
Пусть много поломанных копий
Потребует эта игра –
В болоте афер и утопий
Узнать очертанья добра,
Пусть выход из сладостной комы
Труднее наглядной войны,
Но мы не случайно знакомы
И мы не случайно сильны,
Пусть сгинем, не зная итога
Среди неопознанных тел –
Быть может, так ближе до Бога.
Быть может, он так и хотел.
Когда брат на брата и все на посту,
И незачем помнить, что было в начале,
Вдруг мастер заплакал, узрев красоту,
И, не разобравшись, его расстреляли.
Он был молчуном. Он по жизни молчал,
Но светом добра через нервные пальцы
Он сумрачный мир освещал как свеча,
Которой неведомо слово «бояться»
И только дивился на крики «не сметь!» -
Да как же не сметь, если чувствуешь кожей
Такую любовь, до которой и смерть
Добраться смогла б, да решиться не может.
Да как же не сметь, если даже в аду
Безумной войны без конца и просвета
Он как-то сумел разглядеть красоту
И сам, поразившись, заплакал об этом…
Он чуял закат и не верил в восход,
И было все скучно, бездарно и вяло,
И он научился водить самолет
И в небо закутался как в одеяло.
Бывает же так – дуракам же везет –
Врачи, наплевав, допустили до курса
И так он дождался, и в первый полет
Как будто бы сам от земли оттолкнулся.
И деньги ушли, и здоровье ушло
И в будущем – зыбко, а в прошлом – забыто,
Но к вечеру, снова ложась на крыло,
Он не вспоминал об убогости быта .
Он просто молчал от большой высоты –
И чувство к машине бывает духовно,
Когда тебя нет, и остались винты,
И сердце с винтами работает ровно,
И полный порядок. И полный покой.
Без поз, без вранья – надоевшие лица
Уходят, и карта всегда под рукой –
С ней, кажется, в жизни трудней заблудиться…
Он тут заезжал – похудел, возмужал.
Карьера в нулях, без семьи и без дома –
Не всем попадает такая вожжа,
Но мне она лично мила и знакома.
Он снова уедет – а я закурю,
На кухне вино недопитое вылью,
Привыкну – к разлуке, к дождю, к ноябрю –
Покуда он все-таки чувствует крылья…
Ты серьезна – не по годам:
Мало прожито. Много боли.
Можно, я тебя не отдам
Никому, заслонив собою?
Знаю – песенка не нова,
И с годами все меньше веры:
Ночь темна, и все кошки серы –
Я и сам разлюбил слова,
Но прошу тебя: продержись!
Подержись за меня, не падай –
Да какого же черта жизнь,
Если это не будет правдой? –
Мы записаны на веку
Друг у друга – не отвертеться:
Я налью тебе кофейку,
Ты – мне жизнью наполнишь сердце.
Мне нужно в море.
Я устал от суши -
Она мне жмет
Как узкий воротник.
Мне душно.
Мне пора проветрить душу,
Пока я окончательно не сник.
Мне место там -
Подальше от земли,
Где детский сон
Никак не станет старым,
Ведь до сих пор
Я верю в корабли
По городским шагая тротуарам.
На груди не наколота
Ваша прошлая жизнь -
Олимпийское золото,
Олимпийская высь.
Олимпийские правила
С чьей-то легкой руки
Жизнь немного подправила:
Вы теперь – «бандюки».
Первоклассные шлюшки
Переходят на «ты».
Дорогие игрушки,
Дорогие понты.
Только память местами
С бодуна поутру -
Первый зал и татами,
Где учили добру.
Человек не состоится
Будь хоть трижды деловой,
Не прорвется, не сгодится,
Если нет в нем любопытства,
Да такого любопытства,
Что хоть в омут головой.
Чтоб хоть к Солнцу, хоть на плаху,
Хоть в Бермуды, хоть в Тибет,
Наплевав на боль со страхом
И на разума совет -
Дескать, не пойдут ли прахом
Столько безмятежных лет -
Лишь бы только знать ответ.
Чтобы даже если поздно
Размышлять о небе звездном
Потому как просто возраст,
Слабость, боли и склероз -
Все-таки хотелось звезд.
Чтобы, даже смежив веки,
Успокоившись навеки,
Все-таки оставить этим
Вслед придущим человекам
Недогаданный вопрос.
Ты - кошка моя.
Ты - кошка ничья.
Ты любишь вести охоту,
И любишь читать стихи,
И хочешь любить кого - то,
И хочешь солнца,
И хочешь воли,
И никогда не покажешь боли,
И плачешь порой одна,
Когда ни любви, ни сна,
Но только одна,
И только немножко:
Ты - гордая кошка.
Ты - сильная кошка,
Но все же - ты хочешь ласки,
Ведь путь твой непрост,
И не так уж легка поклажа,
А я возьму,
И без всякой подсказки
Тебя поглажу.
И ты улыбнешься взглядом,
И ты не выпустишь когти -
Ты просто проснешься рядом.
Похмельное
Утро. Кома. Самокритика.
Несмотря на юность лет,
Я походкой паралитика
Выхожу на белый свет.
Белый свет цветет как радуга
Ну а я как на балу
Без наряда без парадного -
Прячу взгляд, топчась в углу.
Ох вы звонкие бутылочки,
Выходной от бытия –
Перерезанные крылышки,
Позабытые друзья.
Петухи прокукарекали,
А кошмар как наяву -
То ли жизнь кривится в зеркале,
То ли правда так живу?
Для тех, кто не слишком уступчив,
Для тех, кто идет до конца
Итог - одиночество лучших
Нередко с налетом свинца.
Но вспомнит эпоха-барыга,
Пройдя сквозь свои миражи,
Пробившихся в Высшую лигу -
Высокую лигу души.
Не сдавайся. Не теряй осанки
И посадки гордой головы.
Что с того, что бренные останки
Затеряет время средь травы.
Что с того, что вера сбитой птицей
Бьется о цветные витражи.
Что с того, что хочется напиться,
Оттого, что слишком много лжи.
Что с того, что вновь – чужие губы.
Все чужое – лишь мечты свои,
Оттого, что люди-однолюбы
Пожалели для тебя любви.
Ну и пусть живут как черви в банке –
Ты не стой с протянутой рукой:
Не сдавайся. Не теряй осанки,
Чтобы мне запомниться такой.
Учителям
Не из-за лишнего рубля,
А по другой причине
Работали учителя
Как раньше, так и ныне.
В эпохи войн, в эпохи смут -
В недобрые эпохи,
Когда воруют, пьют и врут -
Они несут свой тяжкий труд,
Они по- прежнему бегут.
Чтобы за сорок пять минут
Средь этой суматохи
Сказать, что в мире есть добро,
И подвиги не так уж редки,
И то не все уже старо,
Что принесли века и предки,
И есть в природе красота,
И ищет глаз, и ищет сердце,
И сумасшедшая мечта
Заставит мир быстрей вертеться.
И отдают себя, спеша,
Пока не повзрослели дети,
Пока небитая душа
На их тепло теплом ответит,
Пока не прозвенел звонок,
Пока еще без валидола,
И можно проводить из школы
Еще не свой последний класс...
Учителя. Простите нас.
Слушай, кто ты?
Ведь мне не кажется –
Сердце бьется неподалеку.
И гордыня усталой стражницей
Задремала как раз ко сроку.
Мост опущен,
Пусты бойницы.
Беззащитен, взову к Амуру я:
«Ладно, брат мой, готов влюбиться,
Но не зли меня новой дурою!
Не доканывай новой стервою.
Сколько можно уже? Доколе?! –
Сукин сын, я же даже первую
Не могу вспоминать без боли.
Я же верую раз за разом,
Прорастаю душевной мукою.
Мне же жаль уповать на разум
С невлюбляющейся наукою.
Я же бросил им как монеты
Искры сердца. Не жался – правда ведь.
Я же всех их, собой согретых,
Все равно продолжал оправдывать.
Но все с меньшею убежденностью
Снова был готов это вынести –
Захотелось мне невлюбленности,
Захотелось мне неранимости.
Захотелось мне башен зубчатых,
Захотелось поднять свой мостик
И не видеть их – ни уступчивых
Ни доступных. Ни в жисть, ни в гости. -
Не сбивался с дыханья ровного
Ни томлением, ни слезами –
Нрава стал даже в чем-то скромного.
Не дарил себя больше. Замер.
Стал чужой, неживой. Бессмысленный.
Стало страшно – себя ж калечу.
Слышу: сердце. – Собрался с мыслями.
Встал, встряхнулся. Пошел навстречу.
Так-то, брат мой.
Опять вне крепости
Я мишенью стою открытою –
С осознаньем своей нелепости
Жду стрелу твою ядовитую.
Или сладкую – эти сложности
Не важны. Ты ее приведи ко мне.
Не глумись хоть раз по возможности.
Соберись! Попадешь?..» -
Хихиканье.
Где-то в сердце открылась ранка
Так нелепо и невпопад–
Вдруг мне вспомнилась кореянка
Что забыл пару лет назад.
…Пара встреч. Пара быстрых взглядов.
Ни кокетства, ни фраз – Восток.
Ей – несвойственно, мне – не надо.
И помочь бы, да не помог.
Не хотелось проблем и женщин
Да и ехать ей через день.
С ровным сердцем мороки меньше.
Да и незачем. Да и лень.
Ничего. Даже в день отлета
Отошла, опустив лицо.
Лишь потом незнакомый кто-то
Передал от нее кольцо
Очень простенького металла
И слова – от нее ко мне –
Что разбрасывать не пристало
Как ценнейшие из камней.
И ушел. Пожелав удачи,
Я помаялся да уснул.
Кореянка же, тихо плача,
Улетела в родной Сеул.
Не сложилось. Отбой. Осечка.
Я забыл о любви немой
И легко потерял колечко
В день, когда улетал домой.
Я вернулся. Я стал спокоен.
Без томления, страстей и мук.
Получил то чего достоин –
Свой вполне непорочный круг,
Свои будни и дисциплину-
Через силу. Без всяких «но»
И разумную дозу сплина
Чтоб расслабиться под вино.
Свои первые деньги в банке,
Списки дел и полезных встреч.
И от памяти кореянки
Ничего не сумел сберечь.
Да не очень и было надо –
Я спешил. Я играл свой блиц.
Я себя отделил оградой
От прошедших и лет и лиц.
А теперь вот – к чему бы это –
Не могу отойти ко сну.
Это лето. Вернулось лето:
Замечтался. Притих. Взгрустнул.
Где-то в сердце открылась ранка
Так нелепо и невпопад:
Вдруг мне вспомнилась кореянка
Что забыл пару лет назад.
Живем, собой задушены,
Не размыкая век,
Но нам дана отдушина –
Окошечко наверх.
Возможность стать красивее,
Честней – хоть иногда,
И нужно лишь усилие,
Чтоб заглянуть туда.
А мы все ищем метода:
Наш смысл неясен нам –
Нам ни к чему и некогда
Смотреть по сторонам.
А мир стоит (не видно нам,
Но так и есть) на тех,
Кто, надорвавшись, выглянул
В окошечко наверх.
Не хватит нам славы ли, хлеба ли –
Уж тут как кому повезет.
Ребята, какие б мы не были –
Мы все же выходим на взлет.
Не дети. Еще не родители.
Сорвавшись с привычной оси,
Мы вырулим как истребители,
Поднимемся, втянем шасси
И, скорчившись под перегрузкою,
Себе подмигнем, говоря:
Пусть крутит нам души и мускулы –
Мы все ж полетели не зря.
На стоянке на бульваре
Заперли мою машину.
Не уехать мне покуда
Не вернется этот гад.
Я спешил, пинал покрышки –
Нож ему воткнул бы в спину,
А потом перебесился
И остался даже рад.
Вышел пар. Я сел в тенечке,
Посмотрел на женщин в мини
И смеющихся детишек
И резвящихся собак –
Захотел под настроенье
Вспомнить радость – нет в помине:
Вроде было что-то где-то,
Да не вспомнится никак.
Нету памяти – бывает:
Темп, усталость – ясно дело.
В этой суматохе вечной
Отцветают краски дня.
Как у всех. А только это
Как-то вдруг меня задело.
Зацепило, заболело
Что-то сердце у меня.
Боже правый! Что же это?
Что за гонки без просвета.
Все вопросы без ответа –
Непроста же простота.
Вот и видим – псы, детишки,
Ноги из-под мини, лето,
А меня лишь то тревожит,
Что машина заперта.
Ох и стыдно. Ох и жалко
Самого себя с поличным
Как дешевого воришку
В мысли мелкой уличить.
Вспомнить грустно, что когда-то
Был ты ярок в плане личном,
И гарантий нет, что можно
Вновь нащупать эту нить.
Нет гарантий – есть попытки
Безуспешные порою.
Только, если не пытаться –
Интереса вовсе нет.
Отменю я к черту встречи
Да авто свое закрою:
Посижу. Понаблюдаю
Как играет в листьях свет.
Пускай моя любовь
Придет к исходу дней,
Пускай я буду ждать
Чуть больше, чем иные -
Все это пустяки:
Я существую в ней,
И это посильней,
Чем рамки временные.
Пусть время не пришло
Мне ей взглянуть в лицо –
Ношу ее в себе
Как часть своей святыни,
Что не дает мне стать
Банальным подлецом
И учит верить в то,
Что сердце не остынет.
Я верю. Не ропщу
На медленный сюжет –
Мы вместе все равно
Окажемся в итоге.
Не разминуться нам
В мельканьи пестрых лет,
Ведь вечен только свет
В себе, любви и Боге.
Я один. Темнеет в доме.
Вдруг взгрустнулось над судьбой.
Фотография в альбоме –
Ты да я да мы с тобой.
Не зову тебя уж милой,
Не целую и не жду,
А смотри же – защемило.
Значит, помню – на беду.
Ни к чему. Не надо помнить
Эту старенькую быль
И сердечко беспокоить
И стирать с альбома пыль -
Пусть ветшает, пусть пылится,
Пусть теряет жизнь и цвет.
К черту память! К черту лица –
Нас с тобой давно уж нет.
И не будет новых фото
На окошке на моем,
И уже не скажет кто-то
Как мы смотримся вдвоем…
Глупость. Сентименты. Нервы. –
Сяду. Выпью коньяка,
Чтоб заснуть и жить без первой –
Той, что не забыл пока.
Переходный возраст
Эх, молодость – пора черновиков.
Учебный тир. Пристрелка по мишеням.
Торопит жизнь: все пули в «молоко»,
А уж пора покинуть помещенье.
Еще рука набита не вполне,
И глаз не до конца привык к прицелу,
А мы уже взрослеем на войне
И привыкаем к боевому делу.
И кто запьет, а кто сойдет с ума,
Вдруг усомнившись в правильности цели,
А кто сколотит семьи и дома,
А кто сколотит крест себе на теле.
И кто сгорит и сядет на иглу,
Забыв про то, что свет бывает белым,
А кто умрет, не позволяя злу
Переползти привычные пределы.
Мы выстоим, хоть нам намнут бока.
Прорвемся – мы живучие как кошки.
И все же жаль, что слишком коротка
Пора, когда стреляют понарошку.
Мои друзья разъехались давно.
Мне стало тихо. Смешиваю краски.
На белый лист, пустое полотно
Смотрю без сожаленья и опаски.
В осенний день, прохладный и сухой
Я усмехнусь, подумаю и снова
Пойму, что сгнил и стал набит трухой,
И нужно рисовать себя другого.
Чтоб звонче был. Чтоб свежие цвета
Согрели глаз, и не казалось боле,
Что жизнь ушла из этого холста
И хочется завесить поневоле.
Ищу оттенки. Жду. Не тороплюсь.
Ноябрь в окошке веточкой кленовой.
Уж и не знаю минус или плюс-
Не страшно переписывать по новой.
Над окошком туманы пологом.
Полка нижняя. На боку
Я лежу. Стало к ночи холодно.
Поднимусь-ка, попью чайку.
Тускло, зябко, и сна мне нету
Мысли разные в голове:
«Слышь, земляк, одолжи газету -
Что там новенького в Москве?» -
«А все то же, в столице весело,
Что-то город стал не такой -
Пишут, шлюху опять порезали.
Ну, из этих, что на Тверской.
Докрутила, однако, задом,
Дозакатывала глаза.
Так и надо им. Так и надо.
Расплодились - пройти нельзя.
А сама ничего, в фигуре.
Командир, ну ее же мать,
Ну чего не сиделось дуре -
Ей бы замуж, детей рожать...» -
Мутно мне от речей пространных.
Труп и труп. Взял газету. Лег.
Дочитал до примет и данных.
Ну а дальше - читать не смог.
Я уеду один на дачу,
Печку жаркую затоплю,
Посижу, покурю, поплачу,
Потому что еще - люблю.
И под грустную под запевочку,
Под курлыканье журавлей
Буду резать себя за девочку,
Что когда-то была моей.
Ну вот и все -
Нам вышел срок.
Я это
Не могу усвоить,
Ведь я же так
Тебя берег,
Что это даже
Больно вспомнить.
Но эта боль
Мне лечит зло -
Я окунусь
В нее как в лето.
В ней ты и я ,
Мне в ней тепло,
И я люблю
Ее за это.
Кто-то в небе ждет напастей.
Кто-то в небе ищет счастья
И находит, даже если
На короткие часы.
Даже если самолеты
Распадаются на части,
Даже если самолетам
Не хватает полосы.
Даже если нету тела
Неизвестного пилота,
Потому что разлетелось
Где-то между облаков,
Потому что долетело
До небесного предела,
Упокоившись подальше
От врагов и дураков.
Даже если нет больнее,
Чем когда напомнит кто-то,
Что уже подходит время
Отстраняться от полетов,
Все же тянет в небеса -
Просто может миг разбега
Быть порой дороже века.
Просто вверх у человека
Открываются глаза.
Словами, делами
Привычно играя,
Забыли мы с вами
Про Путь Самурая,
Про то, что нам надо успеть
Возделать свой сад,
Прорастить свое семя,
Пока не шепнет уходящее время,
Что близок финал
В нами сыгранной теме
И скоро последует смерть.
И чтоб не метаться,
Почуяв кончину,
В себе истребляя
Начало мужчины
Визгливой бессвязностью слов –
Придем к завершенью
Всех наших починов,
Оспорив привычной
Судьбы величины,
Дойдя до основы основ.
И будет не страшно,
И будет не грустно,
Ведь так умирать –
Это тоже искусство,
Почет для любого бойца:
Чтоб с первого шага,
Достойно и просто
Идти, не скрывая
Ни сердца, ни роста,
И так и пройти до конца.