Вся тяжесть этой скорби древней-
Ведь без вины! Ведь без войны! -
Вот здесь, в заброшенной деревне,
Где бурьяны. Где бурьяны.
Лишь трубы тянут, тянут выи
Из рёбер высохших стропил,
Как будто ищут домовые
Того, кто печь бы затопил.
Лишь паутины пыльный локон.
И стёкол хруст, где ни шагнуть.
Их не вернуть в провалы окон,
Как слёзы в очи не вернуть.
Вот так же отрешённо- горько
В момент ухода старики
Глазами просят, чтобы только
Похоронили по- людски.
Ах, Олег-свет Иваныч! Ваш последний полет наяву- обескровил, но не обескрылил!
И теперь различить мы сумеем души благородство и высокородную спесь.
И материи новые свойства Вы полетом своим нам слегка приоткрыли:
Как можно, далече уйдя, оставаться при этом и здесь.
В миру опустелом растернно как-то мы бродим и ропщем:
Из царского ада, из барского града святитель Филипп возвратился на небо. Домой.
Но воздух, которым дышал я,- он Вами был общим. Что же так дышится трудно- он ведь теперь только мой?..
Там, в Рыцарском Зале небесном, каждый будет достойно отмечен;
Регалии, почести, званья воздадутся согласно талантам ему;
И будет князей и маркизов благородный ранжир бесконечен.
Только титул БАРОНА отныне не пожалуют уж никому.
Написано 21 мая 2009г.
Какой чудесной ночь могла бы быть, родная!
Как будто довелось нам звёздами дышать
В прохладной вышине, где, тяжести не зная,
Меж космосов иных легко скользит душа.
Тогда бы мы могли понаплодить детишек,
Снабженных нашим всем,- умом и красотой.
И шумно, как прибой, ватага ребятишек
Заполнила бы мир, такой без них пустой.
Вороны во дворе, как будто выпив водки,
Могли бы звонко так и мелодично петь;
Но, сил не рассчитав и посрывавши глотки,
Старались бы вовсю восторженно хрипеть.
Ещё бы мы могли гурьбой везде носиться;
Играть во что-нибудь, и тайны наблюдать;
Телегу представлять волшебной колесницей,
И целоваться в ней... Какая благодать!
Что ж делать,- не сбылось. Судьба, как ловкий нищий,
СсыпАет в свой кошель златые крошки- дни.
Луна зажгла фонарь; кого-то ищет, ищет...
Она всегда одна. И мы с тобой одни.
Из полевых цветов сплетем по оберегу.
Венчаться в тех венках- не надо и корон.
Лети же в небеса, впряженная в телегу,
Упряжка ездовых растрепанных ворон!
Город, юный нахал,
Жил вовсю той весной!
Только клён засыхал
У старинной пивной.
Шли туда мужички,
И не знали, спеша,
От какой же тоски
Сохнет клёна душа.
Тёплый старый мирок
Он хранил, как конвой.
Может, просто свой срок
Отстоял часовой?
Как за мир ни держись,-
Не удержишь его.
Ни за миг, ни за жизнь
Не спасёшь ничего.
Ищет Ветер Времён
Новых, юных веков;
Новых, юных имён,
Позабыв стариков.
...Свечерело. Покой
Охватил целый мир.
И туман лёг густой,
Как потёкший пломбир.
А в тумане- мосты,
Как пути в облака.
Кто здесь? Клён, это ты?
Или, выпив слегка,
За карманом карман
Проверяет,- пусты ль?-
Пожилой ветеран,
Уронивший костыль?..
Зашёл я разок побродить
По пыльному зоомузею.
Большое собранье там есть
Пришпиленных разных жучков.
Душа- тот же гулкий музей;
Я сам его толком не знаю.
И те, кто снаружи допущен,
Сумеют лишь часть оглядеть.
Там зала отдельная есть,
Где бабочка первой любви
Трепещет, как будто живая,
Под тёплым дыханьем моим.
Она как лампадка горит
В потёмках пустых помещений,
И высветит фреску однажды,
Икону последней любви.
Я не был среди них- свиных сопящих туш.
Не стал своим в толпе урвать хотящих куш.
Лишь Богу видно, как над полем боя тесно
От жуткой толкотни летящих к небу душ.
И в этой толкотне, меж робких и лихих,
Как отличить Ему хороших от плохих?
Он всех загонит в ад, где, в общем, нам и место,-
В руках чертей слепых и ангелов глухих.
Но скоро в тех краях, крутясь на вертеле,
Устроят люди всё, как было на Земле.
И те, кого пекут в духовке раскалённой,
Пойдут войной на тех, кто варится в котле.
И рухнет Вечный Ад! Вот это круговерть!
И утвердит Господь в руинах Божью твердь.
Так бойтесь, Сатана и духи преисподней!
Вы создали войну, и в ней же- ваша смерть.
Всё ближе метели.
И, вот ведь беда,
Грачи улетели
Опять навсегда.
В провинциях юга
Спасения нет.
Им русская вьюга
Несётся вослед.
Лишь тяжек и светел
Надгробий гранит.
Лишь северный ветер,
Как крылья, шумит.
И больше не нужно
Строительство гнёзд.
И стихнет недужно
Сияние звёзд.
В потёмках безбрежных
К чему светлячки?
Запасы надежды
Не так велики.
И стоит ли, Боже,
Показывать сны
Для тех, кто не сможет
Дожить до весны?..
-------
...Заносят метели
Весь мир без следа.
Грачи улетели
С Земли навсегда.
Война всегда найдётся,- когда бы ни родиться.
Жил парень; есть такие,- в разведку их берут.
В глазах его таилась, жила печаль-водица,
Похожая на тихий со старой ивой пруд.
Её, печаль-водицу, не высушить забвеньем,
Не вычерпать весельем, в стаканы не разлить.
Её нельзя измерить ни веком, ни мгновеньем,
И лучшим военмедам её не исцелить.
И как теперь расскажешь о жившем рядом друге?
В глаза его прокралась и кончилась война.
И замерла водица как будто бы в испуге,
Как будто бы застыла, и высохла до дна.
И парень тот остался в степи, в округе дальней.
А беглая водица впиталась в этот шлях.
С тех пор нигде на свете не может быть печальней,
Чем осенью в безлюдных невспаханных полях.
Нет ничего на свете печальнее и горше
Пустой степной дороги, где вдоль- горелый лес;
Заброшенных окопов, где хлопцев нету больше;
И маленькой могилы под вечностью небес.
---------------
Под зеркалом на полке- заколки и помада.
Зубные щётки, бритва,- и мир, и благодать.
Коль в зеркало глядишься- в глаза смотреть не надо,
Чтоб той печаль-водицы в себе не увидать...
В эту ночь, в эту ночь мне веселье хотело присниться.
Но всю ночь, но всю ночь, всю осеннюю ночь, без конца,
Из меня, от меня улетала какая-то птица;
Бились нервные крылья, стараясь коснуться лица.
Хлопотала она, и глядела мне пристально в очи;
Жестом, смутно знакомым, вздымала два светлых крыла;
И, печально крича в пустоте этой гибельной ночи,
Улетала во тьму, но никак улететь не могла.
Как бывает во снах, я мучительным ватным усильем
Пробудиться хотел, но не мог этот сон превозмочь.
И опять, и опять шумно хлопали чёртовы крылья,
И опять, и опять,- всю проклятую долгую ночь.
...А потом я проснусь. Выпью смутное утро глотками,
Словно мёртвую воду, и, может, забудется мне,
Как по мокрым щекам кто-то ласково гладил руками;
Как я был не один. Хоть одну эту ночь. Хоть во сне.
Мой юный Ангел! Скажи, откуда
Печаль такая в твоих очах?
Признайся: трудно поверить в чудо,
Когда распят ты на трёх мечах?..
Я- твой дружинник, всесветлый князь мой!
Давай поскачем с тобой вдвоём
Над чудной Нерлью, над тихой Клязьмой,
Ты- с горним светом, а я- с копьём.
Над храмом дивным и полем спелым,
Над тёмной чащей проскачем мы.
Блеснут там сталью глаза и стрелы...
И зябко станет от этой тьмы.
И я поверю, что по силёнкам
Тебе, мальчишке, меня спасти;
Что скрыта вечность в мгновеньи звонком,
Пока из мрака стрела летит,
И жало точит о воздух встречный...
Но лишь по шлему черкнёт, скользя!
И вновь докажет закон извечный:
ТЕХ, КТО НЕ ГИБНЕТ, СПАСТИ НЕЛЬЗЯ.
А там, у края, где холм с берёзкой,
Копьё воткну я, сойдя с коня.
И ты ускачешь за новым тёзкой,
Который будет седей меня.
Там нагоню я в тиши прозрачной
Ушедших раньше друзей своих.
Почую тонкий дымок табачный,
И шаг узнаю, и лица их.
Вольюсь в шеренгу я к ним, идущим
Вперёд, откуда чуть брезжит свет.
И нас в прошедшем, и нас в грядущем
Уже, по счастью, не будет. Нет.
Взлетим из мирных времён и родин,
Из опустевших осенних гнёзд
Туда, где, статен и благороден,
Наш храм белеет у дальних звёзд.
Бежала она в предрассветную тьму;
Он тоже не опоздать старался.
Спешила она на свиданье к нему,
И он обстоятельно собирался.
Она забыла попшикать "Шанель".
Да ладно,- не ужин же со свечами.
И он не в костюме. На нём шинель,
И собранный вещмешок за плечами.
И он обещает ей: я вернусь,
Как тыщи уже обещали ране.
В глазах его синих, конечно, грусть.
Поскольку, как и они, обманет.
Она напоследок к нему прильнёт,
И слёзки спрятать почти сумеет.
И шевельнётся под сердцем плод,-
К войне грядущей как раз поспеет.
Глаза, которыми я гляжу,
И многочисленны, и одиноки.
Мои могилы, где я лежу,
Раскинуты щедро в полях широких.
Затоптана вихрем коней боевых
Тропа, где паломники шли босые.
Как точки оспинок пороховых,
Рассыпаны лица мои по России.
Мои обезлюдевшие города
Разбросаны все по глухому миру,
Где шпили соборов подобны всегда
Артиллерийскому ориентиру.
В гулких руинах моих надежд
Любовь копошится бездомной кошкой.
В шёлке холодном моих одежд
Нет ПЛАЩАНИЦЫ даже немножко.
В моём зверинце голодные львы
Отъелись мясом, напились кровью.
Закрыта Книга моя, и волхвы
Пути не найдут к моему изголовью.
Рукам, не признавшим своей вины,
Ожившего храма нельзя коснуться.
И мне, умершему от войны,
Сюда, обратно, нельзя вернуться.
-----------
Останусь я в осени, в рощах пустых,
Где клёны, для тайных кленовых целей,
Швыряют пригоршни золотых
К ногам переборчивых стройных елей.
И будет в тех рощах покой. Тишина.
Лишь птичий щебет, что мудр и весок.
И будет в тех рощах потом весна,
И юный кленово-еловый подлесок.
И как хорошо, что меня не поймут,
Не вспомнят в следующем поколеньи.
И как хорошо, что меня не возьмут
Из осени стихшей в весны бурленье.
Ведь очи, которыми я гляжу,
Не видят света,- от тьмы ослепли.
Ведь ночи, в которых как тень брожу,
Не ночи, а дни, утонувшие в пепле.
В пальцах моих- не перо, а жердь
От изгороди вдоль дороги Млечной.
Пусть будет жизнь! И пусть будет смерть
Защитой жизни от осени вечной.
Всё повторится во вращеньи жизни:
Умрёт закат, зачав собой рассвет;
И солнце вновь теплом и светом брызнет.
Лишь матери на свете больше нет.
А может, ничего не повторится?
Пал с ветки лист- и мир уже иной?
И никогда никто не наклонится
У детской колыбельки надо мной?
Закаты умирают, словно люди,
Своим уходом чуть меняя всё.
По счастью, космос никогда не будет
Таким, как раньше, до стихов Басё.
Диск мирозданья сонно обернётся
У трёх слонов усталых на плечах,
И жизнь вернётся, как и смерть вернётся,
Опять не повторившись в мелочах.
Но боль любви пребудет неизменной.
И боль, и свет,- до окончанья дней.
Лишь плачет дождь по умершей Вселенной.
И плачу я по матери моей.
Как много умиранья поместилось
Вот в эти два последних летних дня!
И безвозвратно лето закатилось.
И ты навек покинула меня.
Половичок, вины своей не зная,
Обиженно забился под порог.
Входная дверь- сегодня ВЫХОДНАЯ-
Закрылась, щёлкнув, как взвела курок.
Кого со мной сегодня расстреляют?
Закат надел пурпурный свой мундир,
И вот- ура!- в домах уже зияют
Ряды кровавых пулемётных дыр.
Шкафов пустых распахнутые дверцы
Мне не видны- попал в глаза песок.
Я жду ещё, обманывая сердце:
Ведь ты к подруге вышла на часок?..
С самим собою нет нужды мне гордо
В судейской позе истину вещать.
И захлестнёт петлёй- удавкой горло
Тобой забытый поясок плаща.
...Как скользкий ком, проглотится рыданье.
Рассвет цинизма крепкого нальёт.
И гулким эхом брошенное зданье
Ответит банке, брошенной в пролёт.
Я редко совсем выпиваю.
Но только однажды в году
Я лист календарный срываю,
И стол фронтовой накрываю,
И старых товарищей жду.
Я в ряд шесть стаканов построю,
Наполню их влагой святой.
Как водится, пять я накрою,
Кусочками хлеба накрою.
Себе- ненакрытый, шестой.
Припомню, до малых мгновений,
События этого дня.
Почудится- скрипнут ступени,
И ваши бесшумные тени
Обступят, обнимут меня.
Всё чётче, живей вспоминаю
Пустое, казалось, село.
Я снова стакан наливаю...
Как жив я остался, не знаю.
А вам вот не так повезло.
Бывает, расходятся люди.
Встречаются вновь иногда.
Но целы закуски на блюде,
И вас мне, по-честному судя,
Не встретить уже никогда.
И стала мне горькая- пресной,
И горькой- еда на столе.
Да, в Божьих чертогах небесных
Прибавилось хлопцев чудесных.
Но убыло здесь, на Земле.
Надену я старенький китель,
И вновь, с холодком на висках,
Почувствую вдруг, как Хранитель,
Из боя мой Ангел- Хранитель
Выносит меня на руках.
Спасибо Вам,
Михаил Юрьевич.
Привет тебе, Утёс! Позволь же прикорнуть
На каменном плече для отдыха и сна.
Когда бы не утёс,- то где ж ей отдохнуть?
И не ожить ему, когда бы не она.
Когда бы не она, деревья и цветы
Ему бы не вспоить водою по весне.
И весь вселенский груз небесной пустоты
Ему б не удержать на сгорбленной спине.
И солнце не взойдёт, коль некому светить.
Зачем лучить тепло, коль некого согреть?
И разве это жизнь, коль некого простить,
И нету, за кого ты мог бы умереть?
Что ж, тучка, ты лети. Надейся и лети!
Однажды, золотясь на утреннем луче,
Пустой такой утёс ты встретишь на пути,
Где ямка для тебя на каменном плече.
Чеканная сложность ступенчатых рифм-
Как алая кровь среди жиденьких лимф.
Но кисть скрипача, продолжавшая гриф,
Раздавлена сталью оков.
Как грустно хрустенье цветов неживых
На поле из ржавой драконьей травы-
Из ржавых от крови штыков.
Ты власти железной железно служил:
Серебряный рупор к губам приложил,
Ни рифм не жалея, ни рвущихся жил.
С ней вместе ты выл, чтобы жить.
Достойна она, чтоб восславить её:
Смогла раздробить монолитье твоё
И в свой СВЕТЛЫЙ ПУТЬ уложить.
Всегда озирайся, придворный скрипач!
Ведь сзади, как тень, наблюдает палач.
Воспой в этих гимнах кровавый кумач
И снова воздвигнутый трон.
Ты можешь, не в силах бессилье признать,
Весёлые марши на праздник играть,
И грустные- в день похорон.
Ты был словно ливень в период дождей.
Восславил ты жертв... оказалось, судей,
Глашатай плакатных надежд и идей,
Безумной химеры певец.
Из тьмы и во тьму ариаднину нить
Тянул ты, чтоб тьму оправдать, искупить...
Но занят терновый венец.
Ты к Солнцу привычно: а ну-ка, свети!
Да чёрное солнце не в силах взойти.
Ты к Богу... но понял, уже по пути,
Что бога для дьявола нет.
И вот, как пророк о спасительной лжи,
Ты вспомнил, НАД ПРОПАСТЬЮ СТОЯ ВО РЖИ,
Что есть у тебя пистолет.
Когда стоишь ты на краю,
Без сил, без веры несомненной,
И песню, и мольбу твою
Никто не слышит во Вселенной;
Когда совсем нельзя найти
Себе ни слова утешенья,
И видишь: вот конец пути,
А вот секунда для решенья, -
Вглядись во мрак: там огоньки,
Неразличимые при свете,
Мерцают, будто светлячки
В начале жизни на планете.
Пусть есть кого винить и клясть, -
Мы на войне уже с рожденья.
Но не другим желай упасть,
А не позволь себе паденья.
Вон месяц. Посмотри, каков!
Как старый лорд в часы несчастья,
Надел манжеты облаков
На исхудавшие запястья.
А вдруг, надежд лишённый, ты
Надеждой сам кому-то станешь?
Край бездны-символ высоты,
Когда со дна той бездны глянешь.
Время,Осень,расстаться приспело нам.
Только, Осень, ты так не рыдай,
А ладошку листа пожелтелого
На прощание в руку мне дай.
Не по нам ли, безумным, рыдаешь ты?
Или, может, хотя бы вершок
Нашей злобы с собой забираешь ты, Да дыряв непосильный мешок?
Что, осинушка, листья не сбросила?
Как с браслетом, с гнездом на руке,
До конца ты противишься осени
В рыжекудром своём парике.
Сняв наряд дорогой мимо вешалки,
Лес стоит, и не мёртв, и не жив,
Словно под позолотой облезшею
Непарадную суть обнажив.
Лишь весною под зеленью сочною
Он сокроет своё естество,
Застыдившись,что Зимушка ночкою
Без одежды видала его.
Солнце пятится, жёлтое, вялое,
В алым бархатом скрытый альков,
Прикрывая зевоту усталую
Деликатной рукой облаков.
Небо хнычет, мол, осень не кончится...
Не жалей ты себя, не канючь,
Как скиталец продрогший, что корчится
В мокром рубище сером из туч.
Улыбнусь я,- пускай не старается!
Но откуда вдруг блик на стене?
Или Солнце в ответ улыбается?
Или кто-то в знакомом окне?..
...Слишком, Осень, ты нетерпеливая!
Я тебя догоню, не собьюсь.
Кинув благословенье ворчливое,
Ты уходишь. А я остаюсь.
Курортный роман
Я свободен,как дым,и не связан
Обещаньем ни кем.Отчего ж
Так щемяще саднит что-то сердце?
Пройдёт.К сожаленью,пройдёт.
Закончен курортный роман.
Беспокоиться я не обязан,
Чьё ты имя во сне назовёшь.
И закрылась пред путником дверца,
И больше она не ведёт
В одну из неведомых стран.
Донецк-2015
Кровью рдеет в руинах смородина.
Как бинты-абрикосовый цвет.
Уцелей,моя малая родина!
Ведь большой у меня больше нет.
Дома, жилище детства моего!
В вас не было, что мне милей всего,
Заносчивого глупого снобизма,
Сознания величья своего.
Как ярко - и без тени от того-
Вас преломляет лет прошедших призма!
…Горели окна чистым серебром.
И новые хрущёвки пахли краской.
И мы вселялись в свежесть тех хором,
Как в новую Вселенную, с опаской.
Вот наш сосед. Чуток навеселе,
Подковылял он к новому порогу,
И заплясал, забыв о костыле.
Нога как будто выросла, ей – богу!..
Казалось, будет вечною весна,
И в жизни места нет вражде и драмам.
Казалось, снова кончилась война,
Но все отцы вернулись к нашим мамам…
И саженцы, еще не застя звёзд,
Просторных далей видеть не мешали,
Но малым птицам для грядущих гнёзд
Присматривать местечки разрешали.
Асфальт я помню, тёплый и живой;
Он, как вулкан, таинственно дымился.
И чей- то след- быть может, это мой?-
Тайком в углу двора запечатлился.
Домам стандартным были мы подстать:
Других не лучше, но ведь и не хуже!
И бегать мы умели, как летать,
По небу прямо, что синело в лужах.
Не бились мы в стяжательской тщете,-
Все больше книжки по ночам читали.
И равенство в достойной нищете
Единством, по незнанию, считали.
*
Я нынче в том же городе живу,
Пока ещё на этой же планете.
И в ту же под ногами синеву
Ныряет Солнце и оттуда светит.
Трамваем в детство съездить я могу,
Как езжу за лекарствами в аптеку.
И воздух на волшебном берегу
Подлечит душу и добавит веку.
Но вдруг я окажусь в чужой стране,
Где, крикнув, не услышу отголоски?
И тот мальчишка, что живет во мне,
Уйдет, навек растает в тишине,
Забыв в альбоме только снимок плоский?..
И все ж приехать много есть причин.
И вот он – удивительное дело!-
Остался, полустёрт, но различим,
Каблук в асфальте, вдавленный несмело.
Книг и предметов целые холмы,
Дома и песни, что до нас сложили,
Всё, всё вокруг, и даже сами мы-
След пребыванья тех, что раньше жили.
Увы, к концу подходят чьи-то дни.
Но для кого-то рядом лишь начнутся.
Снесут трущёбы, выкорчуют пни,
И снова к небу саженцы рванутся.
Твое наследье смогут ли прочесть-
Не важно, если быть с собою честным.
Сама Земля, и все, что в мире есть-
Как памятник солдатам неизвестным.
Лишь величайших несколько имён
История запомнит склеротично.
Но, чтоб заметен стал полёт знамён,
Должна толпа возвысить их безлично.
Чтоб кораблям виднелись маяки,
Песок и щебень их слагают стены.
И многие частички- светлячки
Слагают свет, что брезжит из Вселенной.
*
Мои хрущёвки всё ещё видны,
Из двух тысячелетий выйдя в третье.
А новостройки…Внуки, средь весны,
Придут к ним так же. Но спустя столетье.
…Омыла душу чистая вода,
Как будто побывал сегодня в храме.
Мальчишка жив! И будет жить всегда.
Вот только под другими именами.
Сюда, как к одиноким старикам,
Давай, брат, приходить, чтоб оглянуться.
Деревьям, как родительским рукам,
Дадим висков седеющих коснуться.
И облегченье, будто ты прощён,
Прощён и понят, голову закружит.
И, может, поживут они ещё.
Ещё кому-то родиной послужат.
*
…Приснился мне недавно странный сон.
В нём был рассвет и таинство апреля.
И знал во сне я, что реален он.
Так в детстве, веря, мы кино смотрели.
Тревожно, гулко, вдоль пустых дворов,
Бродил я,- одиночество на ножках.
И слышу вдруг: «Неужто ты? Здоров!»
И вижу друга детского, Серёжку.
И мы пошли, повеселев, вдвоём,
Шагая, не сговариваясь, в ногу.
Откуда ж он - в видении моём ?
Должно быть, вспомнил обо мне Серёга…
Был закат цвета кильки в томате,
И уютен был храм на скале,
Где с иконы глядит Богоматерь
Взором всех матерей на земле.
Этот взор понимает и помнит
Всё, что жжёт,но нельзя забывать.
Ни грешочка не скрыть от него мне,
И пришёл не за тем, чтоб скрывать.
Но как только уйду я из храма,-
На кого ей с надеждой смотреть?
И тогда она станет как мама,
Одинокая старая мама,
Что боится одна умереть.
На мгновение мне показалось,
Будто женщина эта жива,
И глаза её прячут усталость,
И совсем уж седа голова...
И подумалось позже, в воротах:
Вот побыл, мол,-как дома пожил.
Только вдруг очень ласково кто-то
Мне ладонь на плечо положил.
Клён-привратник, от возраста серый,
Стариковски опёрся без сил.
Вроде храм не одаривал верой,
А у нас этой веры просил.
Если в вере сомненьям не место,-
Бог бы вылепил Еву одну.
И без нас, как без точного теста,
Распознать ли ему Сатану?..
Домна Солнца закат выливала
В чашу моря, как жидкую сталь.
Та неровно с краёв застывала,
Образуя гористую даль.
Мир был новым, как в самом начале,
В первый миг сотворенья Земли.
Мы стояли, касаясь плечами,
Я и храм,-словно к цели пришли.
К чертям перебор осторожный!
Греми, городской, тревожный
Набатный, надсадный, острожный
Несентиментальный романс!
Но Голос, что смолк, растаяв
В хрипеньи расстрелянной стаи,
Не смогут взлететь заставить
Ни Аэрофлот, ни Эр-Франс.
Трассируют звёзд пунктиры,
Пегасы глядят и Лиры
В глазницы знакомой квартиры,
Но те неподвижны.Пусты.
Деревья - в проекторе рамы
Актёры мимической драмы -
Загадочные пиктограммы
Бросают на стол, на листы.
Гитара, что страстью кипела,
Смирила звенящее тело,
Хотя и на треть не успела
Отпеть, отмолить, отрыдать!
Умрут и воскреснут луны.
Но песней не станут руны,
И лопнут однажды струны,
Отчаявшись молча ждать.
Чу, кто здесь? Домашние скрипы,
Как тихие сердца хрипы,
К утру перейдут во всхлипы
Растерянного дождя.
Висящей на стуле одежде
Уже не согреться, как прежде.
И двери пришлось надежде
Закрыть за собой, уходя.
Чтоб чуть отдохнули ноги,
Посланник побыл по дороге
На этой, одной их многих,
Планете ничейных сердец.
Но вскорости там, на звёздах,
Сгустится знакомый воздух,
И - главное, чтоб не поздно! -
Заглянет и к ним Творец.
А здесь, на затерянном острове,
Мы колемся жалами острыми;
Растут ненасытными монстрами
Железные города.
И всё ж иногда замечаем мы,
Проснувшись в ночи случайно,
Как светит, горит отчаянно
В просвете меж туч звезда.
В боях с исступлённой учёною ратью
Природе никак не уйти без потерь,
И все бастионы придется отдать ей.
Когда-нибудь. Но не теперь.
Раскроется диво Рожденья и Смерти,
И ссохнется в воспроизводства закон.
Флюиды Любви диаграммой расчертят,
И спрячут в стеклянный флакон.
Из тонких чудес механизма Науки
Исчезнет загадка, а с ней красота.
И цепкие к Миру протянутся руки:
Влечёт Сатану пустота.
В неравном сраженьи с безумным учёным
Небес волшебство объясненье найдёт.
Со стуком глухим головы отсечённой
Последняя тайна падёт.
И в это мгновенье,когда победитель
Растерянно крикнет в пространстве пустом,
Последнее чудо свершится, глядите:
Исчезнет он сам, как фантом.
Мудрёные в книгах его логарифмы
Вдруг станут нечётки, как след на песке;
Вдруг станут похожи на ноты - иль рифмы
На древнем ничьём языке.
К его кабинету встревоженно люди
Тотчас же сбегутся, - не стало ль чего?
На месте приборы и завтрак на блюде.
Лишь нету его самого.
В окне - неподвластная формулам воля,
И птицы, знакомые чем - то, кружат.
И кто -то заметит: очки не его ли
На томике сказок лежат?..
Миг и вечность
Крышка ночи разом накрыла восток и запад, мир и войну.
И цепко, как мертвец с силою трупной контрактуры,
Дом разбитый схватил неоновую рыбку – луну
Скрюченными пальцами рваной арматуры.
Облачка, вроде медля, держатся за острые зубцы,
Словно бы души людей, здесь живших когда – то.
Старой планеты черный пиджак, весь в перхоти млечной пыльцы,
Звёздами изрешечён, как пулями из автомата.
Облачка улетят. Ведь где – то на свете нужны дожди.
И убитому дому, конечно, луна с теплым ветром изменит.
Смерть для жизни – как миг. Миг, оставшийся позади.
Смерть для жизни – как век. Целый век из таких вот мгновений…
Дождь покапал-и снова сухо.
Ни былинки не смог вспоить.
Так всплакнёт иногда старуха,
В одиноком дому старуха,
Не успевшая полюбить.
Деревья, что срублены, не зацветают.
Никогда. Даже если весна...
Только дети погибшие знают
До конца, что такое война.
Как ты, воздух, садов и пашен
Запах доносишь живой, земной!
Как ты, воздух, бываешь страшен,
Обратившись взрывной волной...
Зелёные листья, что взрывом сорваны,
Реченька с мокрым лицом унесет...
Жаль, что нету особого ордена
Им, не торгуясь отдавшим всё.
Жалко вам, что ли, хотя бы даты
Одной, чтоб своею считали вполне
Эти маленькие солдаты,
Дети, убитые на войне?
А мы, кто ТАКОЕ хоть раз увидел?
Без сна. без покоя, в молельне ночной
Мы просим, чтоб были они не в обиде
На нас, проскочивших за их спиной...
Отчего занесли в этот дворик меня мои ноги?
Я ж родился не здесь,
И не здесь подрастанье терпел.
Я не знал, что порой бездорожье короче дороги,
А уже Окуджава свой " Синий троллейбус" пропел.
На пустынной стене, как на блеклом неровном экране,
Руки лип пожилых создавали театр теневой.
И прислышались мне голоса, отзвучавшие ране,
И привиделись лица, забытые нынче Москвой.
Различая едва, карандашные вижу портреты
Тех безвестных ребят, что сюда не вернулись с войны.
И, клонясь на ветру, их мальчишеские силуэты,
Попрощаться спеша, словно машут, пока что видны.
И на стареньких снимках,что в пальцах у ветра дрожали,
Пробежали века, как мурашки бегут по спине.
Где ж хранились они? Может, странные эти скрижали
Из вселенских архивов внезапно нагрезились мне?
Все! Я понял, зачем безразмерна Вселенная наша:
Как ей маленькой быть, бесконечную память храня?
Сохранимся и мы. Но светлее, моложе и краше.
Что ж, спасибо, Москва, за показанный фильм про меня.
Я, уже уходя, обернулся во дворике старом,
И, откликнувшись, дом закружился окон чередой.
И почудилось мне, будто где-то мурлычет гитара.
И в парадном стоит, показалось, Булат молодой...
На прощание двор обещал как-то очень тепло мне,
Что кому-то еще эти стены и липы споют.
А сегодняшних нас, может, внукам вот так же напомнят
Наши саженцы. Те, что сегодня теней не дают.
И величье, и спесь,- все вместит на погосте ограда.
И вместил этот двор словно сжатую разом Москву.
Я приеду ли вновь? Может, древнюю книгу не надо
Слишком часто листать, чтоб стереться не дать волшебству?..
Ливень шел в полумраке зыбком.
Только вдруг - как же ей удалось?-
Диво-радуга, божья улыбка,
Укротила природы злость.
Тучи сдули свои толщины;
Будто слезы со щек, стекли.
И разгладились сразу морщины
На нахмуренном лбу Земли.
И встряхнулись от пыли и сажи
Посветлевшие города,
Где зимы, или осени даже,
Может, не было никогда.
И невольно поверили в чудо
Люди с горестями на челе
Хоть на маленький миг, покуда
Улыбается Бог Земле.
Улыбается кротко и кратко,
Но не в силах забыть ничего.
Так порою седая солдатка
Улыбнется сквозь слезы украдкой,
Вспомнив первенца своего.
Летала муха по холодной
Осенней комнате моей,
И смертью тяжкою, голодной
Погибнуть предстояло ей.
Затосковав от мысли этой,
Жужжала жалобно она.
И хлопнул я ее газетой,
Статьей " Когда придет весна".
Она свалилася со стула,
И пульс навеки в ней зачах.
Но что в последний миг мелькнуло
В ее фасетчатых очах?
Вздохнула ль мушка с облегченьем
И с благодарностью почти,
Что смерть не стала ей мученьем
В конце житейского пути?
Она молилася усердно
Мушиным маленьким божкам,
И те вручили милосердно
Ее судьбу моим рукам.
Ее божки не так и слабы:
Смогли меня вооружить
Газетой старою хотя бы,
Чтоб их веленьям послужить.
Прислушался: я не жужжу ли?
И нет ли крыльев золотых?
Но нет...Так что же - заслужу ли
Пощаду от своих святых?
Когда-нибудь построят люди
Бессмертный, словно Колизей,
Всех душегубственных орудий,
Всего оружия музей.
Когда-нибудь, перед всеношной.
Туда взглянуть схожу и я:
Лежит ли возле бомбы мощной
Газетка скромная моя?..