Алексей Борисович

Рабочий день милиционера Лемешева

Посвящается моим любимым, которых давно нет:

милиции и Ане.

РАБОЧИЙ ДЕНЬ МИЛИЦИОНЕРА ЛЕМЕШЕВА

Вышибаю ногой дверь в квартиру 101 дома 10 по бульвару Гайдара и стремительно вбегаю внутрь. Делаю так каждый раз, когда проверяю поднадзорного Нестеренко. Это притон: звонка нет, замка тоже. Иногда дверь изнутри подпирают, поэтому, чтобы не тратить время, всегда просто выбиваю её.

К горлу подступает тошнота от смрада, вечного спутника притонов. Здесь смешались запахи перегара и варева «ширки», дыма дешёвых сигарет и продуктов сгорания от постоянно включённых газовых конфорок. Летают миллионы туберкулёзных палочек. Они невидимы, но их присутствие ощущается кожей.

Комната с обшарпанной советской мебелью, грязными обоями и полом. На одной из кроватей кто-то спит под ворохом одеял. Подхожу и громко спрашиваю: «Эй! Живой ты?»  Мгновенно сбросив одеяла, с кровати вскакивает человек и бьёт ножом. Инстинктивно успеваю отпрянуть, но он всё-таки меня зацепил.  Как огнём обожгло бок. Жулик тоже отпрыгивает в угол, узнаю в нём Лёху Медведева, моего подучётного по кличке Чингачгук, который уже год как в розыске. У него несколько ходок, и все по одному поводу. Сценарий таков: Медведев напивается, ввязывается в конфликт. Его отоваривают оппоненты. Он бежит домой за топором, возвращается и мстит обидчикам. На счету Лёхи тяжкие телесные, повлекшие смерть и много чего по мелочи. Ему в районе полтинника, пониже меня ростом, примерно сто восемьдесят сантиметров. Плотный, крепко сбит. Лицо... Скорее, это морда человекообразной обезьяны тупикового подвида, которой не судьба превратиться в homo sapiens, даже если её эволюция продлится ещё несколько миллиардов лет. Он постоянно сплёвывает в сторону уголком рта и переплетает речь незамысловатым однообразным матерком.

Я всегда удивлялся, как странно устроено наше общество, что позволяет подобным индивидуумам периодически выходить на свободу. Ведь совершенно неизбежно, что в какой-то момент это создание опять возьмётся за топор. Причём, противоположная сторона конфликта зачастую и не подозревает о данной особенности Чингачгука. А сколько таких медведевых ходит по улицам! Кстати, его сынок точно такой же отморозок, уже пару раз чалился за бычку с пером. *

—  Отбегался, Лёха, брось нож, —  говорю миролюбиво.

— Не, Сергеич, не пойдёт. Давай разойдёмся краями, —  отвечает он.

Выхватываю из кобуры ствол, и досылаю патрон (спасибо упражнениям "Курса стрельб"), а Лёха в этот момент уже летит на меня с ножом и зверским выражением лица. Жму на спуск, пули останавливают Медведева и отбрасывают назад. Какой умница конструктор оружия Макаров, что снабдил мой табельный пистолет тупоконечными пулями, с останавливающим действием, а то чего доброго, Лёха со второй попытки всё-таки вскрыл бы мои внутренности. Продырявленное пятью порциями свинца тело Медведева безжизненно падает на пол, смотрю на него, но вместо его хари вдруг вижу лицо моей Ани.

В этот момент просыпаюсь, будто выныриваю из-под воды. Прошёл почти год, а почему-то приснился Медведев. Неугомонный покойник, злится что ли? А чего он ожидал, что я буду стоять и ждать пока он тесаком разделает меня, как кролика? Да и проверка признала мои действия правомерными. Ладно, пёс с ним.

Осматриваюсь. Лежу на кресле-кровати в своём кабинете на опорном. На столе бутылки и остатки еды. Током бьёт в мозг мысль: ох, от меня же ушла Анна. При этом воспоминании тысячи разъярённых чертей начинают с треском разрывать душу на мелкие кусочки. Прожили вместе полтора года и постоянно то ссорились, то мирились, но теперь она скорее всего ушла навсегда.

Помню, как встретил её.  Сразу влюбился. Между нами сверкали искры, из-под моих ног уходила земля, я боялся приступить к объяснению, так как понимал, что в случае её отказа случится нечто непоправимое. Возможно, небо упадет на землю и расколет нашу планету пополам. Но сложилось как нельзя лучше. Эта высокая, юная, изящная блондинка, с ямочками на щеках и улыбкой, которая сводила с ума, ответила взаимностью, и мы сразу стали жить вместе. И тут выяснилось, что искры продолжают сверкать, но уже по другому поводу: мы оба были главные, никто никому не уступал, не мог подчинить и сломать другого. Мы часто ругались по совершенно никчемным причинам.  Аня на несколько дней уходила к маме, а потом мы мирились, поскольку понимали, что жить друг без друга гораздо хуже, чем вместе. Казалось, что мы бранимся ради будущей радости примирения. На днях опять поскандалили, но в этот раз в запале наговорили много лишнего, перешли всякие границы, и Аня, вполне возможно, на этот раз ушла окончательно.  Где она сейчас? Вся эта ситуация неприятно действовала мне на нервы, при этом ревность тонкой иголочкой покалывала в сердце.

Вчера вечером после приёма граждан я осознал, что идти некуда. Дома, стоит мне остаться в одиночестве, накинется легион демонов и станет беспощадно терзать мыслями о бросившей меня Ане.  Поэтому я пошёл не домой, а в бар «Шанхай» и начал с пива. За одним из столиков увидел молодую даму в шляпе —  ни дать, ни взять, блоковская "Незнакомка". Откуда она взялась в нашем убогом уездном городишке? Подсел к ней, выпили коньяка. Остальное припоминаю смутно. Переместились на опорный, что-то пили опять, потом нам было так неудобно на узком кресле-кровати. Видимо она ушла сама, не помню, чтобы я её провожал. 

День начинается малоприятно. Даже интересно, как он закончится. С этой работой никогда ни в чём не можешь быть уверен. График ненормированный, выходных нет. Только намылишься после совещания, часиков в семь-восемь вечера домой. А тут — бац, и где-то мокруха. И вот уже, как бобик рыщешь, делаешь поквартирные обходы, трясёшь местную гопоту, сидишь в засаде. Или объявят план «Перехват», и отправят на усиление к продавцам полосатых палок — гаишникам. И будешь до утра стоять с этими крохоборами где-нибудь на выезде из города, истязаемый летом комарами, а зимой пробирающим до костей холодом. Впрочем, это всё пустяки. А вот Аня… Зачем я наговорил столько лишнего во время последней ссоры? Вот идиот! Ещё и нелицеприятно высказался о её маме. Анна швырнула в меня пульт от телевизора, я успел увернуться, и он разлетелся от удара об стену. Потом она ушла, сказав напоследок много колкостей и клятвенно пообещав, что никогда не вернётся. А всё её мать. Эта гремучая змея постоянно подливает масло в огонь. Хотя в чём-то я с ней согласен. Аня со своей неземной красотой достойна какого-нибудь шейха, а не мента-неудачника с копеечной зарплатой. Больше всего хотелось позвонить и попробовать помириться. Но я за полтора года успел хорошо изучить Анну, и знал, что, если она ещё не остыла, будет только хуже.

Взглянул на часы, без пятнадцати восемь. Через сорок пять минут оперативное совещание в отделе. Нет, на это сил не было. Достал мобильный телефон и позвонил Паше, моему начальнику. Когда-то мы работали на одном участке, но затем он пошёл на повышение, и нам стало тяжело находить общий язык. Но пришлось звонить, и я наплёл ему, что у меня важное задержание, по которому корячится скорое раскрытие. Я знал, что показатели ему нужны, и он действительно нехотя разрешил мне не приходить в отдел, но даже через телефон я услышал скрип его сердца. При этом он напомнил, что вечером я должен обязательно присутствовать на "сексуальном часе". Так у нас неофициально называлось подведение итогов работы в кабинете начальника. Все мы, кто работает на «земле», кормим одного страшного зверя — начальника отдела. Это исчадие ада питается показателями, а самое лучшее лакомство для него — раскрытие.  И если не дать ему показатели, он сожрёт нас всех, одного за другим. Поэтому, услышав волшебное слово «раскрытие», Паша не мог не разрешить мне пропустить утреннюю оперативку.

Затем я набрал своего лучшего друга Костю. Он появился минут через сорок. Посмотрел на меня и покачал головой:

— Да, Игорёк, тебе надо освежиться, айда на процедуры.

Мы приехали на берег моря. Повсюду виднелись следы вчерашнего шторма, пляж был сильно размыт. Валялись выброшенные стихией водоросли, источавшие едкий запах йода. По поверхности мутно-грязной воды ползли небольшие волны и, достигая берега, с шипением исчезали в песке. В небе резвились и хохотали чайки.  Мне казалось, они смеются надо мной. «Ты навсегда потерял Аню», — ликовали они, злорадствуя.

Костик разлил по стаканам коньяк, и мы выпили граммов по сто. Я рассказал о моём вчерашнем вечере, Костя прибавил свои комментарии, и мы смеялись до слёз. Он, конечно, увидел, что на душе у меня скребут кошки, и со свойственным ему юмором постарался представить всё произошедшее в забавном свете.  Отсмеявшись, почувствовали приступ голода и поехали на рынок, где узбеки готовили вкусный плов. После сытного завтрака Костян подкинул меня к опорному и уехал.

Я вошел внутрь, там в своём кабинете сидел мой напарник и старший товарищ, Алексеич — старый седой милицейский волк, служивший ещё при Союзе. Он знал весь подучётный контингент в городе, в его багаже были сотни раскрытых преступлений и огромный оперативно-розыскной опыт. Этот волчара многому меня научил, когда я пришёл в МВД. Он опрашивал какого-то потрёпанного жизнью жулика. Я поздоровался с коллегой и пошёл к себе. Начал лепить отказной**, но услышал, что Алексеич громко зовёт меня, и, почуяв неладное, бросился на выручку. Он удерживал уркагана на полу, у того в руке был пустой шприц.

— Представляешь, оказывается у него был «баян», полный «ширки», я решил его обыскать, но он успел всё слить в кармане, — разочарованно сказал Алексеич.

Поскольку действие морских процедур ещё не оставило меня, и мне было весело, я воспринял происходящее с энтузиазмом. Наверное, нечто подобное чувствует кот, когда ему в лапы неожиданно попадает глупая неосторожная мышка. Схватив со стола большие канцелярские ножницы, я стал ими угрожающе щёлкать перед носом у жулика и орать, что сейчас вырежу вместе с его кожей все части одежды, на которые попала «ширка» и он сегодня же будет ночевать в КПЗ. При этом я старательно прикидывался полностью отбитым отморозком, вопил истерично и, войдя в роль, даже начал энергично вырезать карман его брюк. Бродяга или тоже был под кайфом, либо наоборот его ломало, но он взмолился, чтобы мы его отпустили, и сказал, что у него есть информация. Мы действительно его отпустили после того, как он слил нам в подробностях, с указанием местонахождения вещдоков, несколько мелких шалостей местного гопника Крючка. Сразу же дёрнули Крючка, и он, будучи припёртым к стенке доказательной базой и нашими вежливыми, но слегка болезненными для его тонкой душевной организации аргументами, поплыл на тринадцать эпизодов. Алексеич принимал от него «чистухи» ***, а меня попросил сходить в магазин и купить поесть.

Я подходил к супермаркету, когда запиликал мобильный телефон. Взглянув на дисплей, увидел, что звонок из дежурной части и недовольно поморщился. Опять что-то стряслось... Подняв трубку, услышал голос дежурного по райотделу, капитана Рязанцева:

— Лемешев, ты где сейчас находишься?

— На Фрунзе, собираю материал по вчерашней фактовой**** квартире, — соврал я на всякий случай.

— Отлично, дуй в седьмой дом, там какой-то пьяный стрелял из ружья в собаку. Жильцы позвонили, а группа в другом конце города на "разбояке", и патрульные машины "пэпсов" ещё на линию не вышли. Разберись по-тихому, только на рожон не лезь. Потом доложи мне что и как, а мы поищем, кого направить тебе в помощь, — деловитым начальственным баском скомандовал Рязанцев.

— Хорошо, выдвигаюсь на адрес.

Вообще-то, по внутренним инструкциям сотрудникам милиции категорически запрещено выезжать на места происшествий в одиночку, но в связи с постоянным некомплектом личного состава, транспорта, и многого другого, эти требования на практике зачастую приходится игнорировать. И в самом деле, не отвлекать же мне Алексеича от работы, да и с кем он оставит Крючка?

Подойдя к дому № 7, увидел, что метрах в десяти от первого подъезда собралось несколько зевак, которые с интересом и опаской посматривали на окна второго этажа.

—  Милиция, старший лейтенант Лемешев. Что произошло?

— Димка Пискарёв из пятой квартиры напился, стрельбу во дворе устроил. Убил собаку соседскую из охотничьего ружья. Хорошо, что людей не зацепил, а теперь закрылся в своей квартире, вот мы милицию и вызвали, — ответил один из жильцов.

Взглянув в направлении, указанном собеседником, я действительно увидел жертву пьяного пискарёвского произвола — крупную пятнистую собаку, которая в луже крови лежала на асфальте в нескольких метрах от дома.

В этот момент из первого подъезда вышел мужик лет сорока, с двуствольным ружьём в руках. Мутным пьяным взглядом он окинул собравшихся и направился к нам. Зеваки резво бросились врассыпную.

Я выхватил пистолет из «оперативки», опустил флажок предохранителя, дослал патрон в патронник, и взяв Пискарёва на прицел, заорал:

— Стоять! Милиция! Оружие на землю!

Не поднимая приклад ружья к плечу, он повернул ствол в мою сторону и нажал на спуск. С моей головы пулей сбило кепку и через мгновение меня оглушил грохот ружейного выстрела. Пьяный, осознав свой промах, остановился и начал поднимать ружьё на уровень глаз.

Не дожидаясь выстрела из второго ствола, я на выдохе задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок. Пискарёва резко швырнуло назад, он обмяк и словно куль с песком рухнул на землю, после чего лежал неподвижно. Перед ним валялось выпавшее из рук ружьё.

Сделав несколько шагов к упавшему, увидел у него прямо на переносице входное пулевое отверстие.

Подошёл к находившейся возле подъезда скамейке, сел на неё, затем, поставив пистолет на предохранитель, сунул его в "оперативку", и достал из кармана мобильный телефон. Руки тряслись, и я с трудом набрал номер «дежурки».

— Рязанцев, это Лемешев, в меня стреляли, пришлось применить оружие, так что у нас «жмур», — сказал я, услышав в трубке голос дежурного.

  Рязанцев выругался в ответ, и выслушав подробный доклад, приказал ждать оперативную группу и прокурорских.

—Да, весёленькая картина, нечего сказать, — подумал я, глядя на труп Пискарёва, в нескольких метрах от которого в луже крови лежала мёртвая собака.  Рядом опять собирались зеваки, количество которых с каждой минутой увеличивалось.

— Странно всё это, — продолжал размышлять я. — Ещё недавно не знал, даже никогда раньше не видел этого человека, у меня с ним не было никаких разногласий, ни одной причины ненавидеть друг друга, но несколько минут назад он чуть не застрелил меня, а теперь лежит мертвый, и это я его убил. Точнее, его лишила жизни моя профессия. Да, эта профессия иногда убивает. Но если её не будет, то такие же пискарёвы станут массово и безнаказанно бегать с ружьями по моему городу. А по его улицам ходят моя мама и Аня.

Потом почему-то вспомнил, что сегодня вечером в кабинете начальника отдела состоится подведение итогов работы за месяц, и подумал, что поскольку теперь меня долго будут мурыжить упыри из прокуратуры, точно пропущу это мероприятие, сотрудниками ехидно именуемое «сексуальным часом».  Представив разочарованную физиономию первого зама, который давно обещал мне выговор за слабую раскрываемость «фактов», я злорадно ухмыльнулся и даже почувствовал некую благодарность к застреленному мной Пискарёву.

Вечером, после того как все формальности были соблюдены, я возвращался по набережной домой, анализировал события прошедшего дня, а затем вспомнил, как пришёл на службу в милицию. Если бы Союз не развалили, наверняка я никогда бы не стал милиционером. А так, когда демобилизовался со срочной службы, на гражданке был полный бардак и разруха. Безработица, невыплаты зарплат — и выбирать было не из чего. Поскольку заочно учился на четвёртом курсе филфака, сразу стал офицером. Сначала мне служба в милиции очень не понравилась, я был уверен, что долго не продержусь. За первые несколько лет получил пару выговоров, ножевое ранение. Один раз в отношении меня прокуратура возбудила уголовное дело, я уже готовился получить срок, но чудесным образом дело прекратили. При этом хотели уволить, но не срослось, однажды меня три месяца прятали от прокуратуры в дальнем сельском райотделе. В итоге я обтесался и, со временем, стал крепким профессионалом.

Пока размышлял, начали сгущаться сумерки.  На море был полный штиль. Я медленно шёл и смотрел на морской закат. Как будто всадник на красном коне стремительно и гулко проскакал по небу и внезапно упал за линию горизонта. Кроваво-красные отблески и всполохи какое-то время озаряли небосвод. Когда они погасли, в небе зажглись серебряные звёзды, а луна проложила золотистую дорожку на водной глади.

Минуту раздумывал, не свернуть ли к матери. Но, поскольку уже несколько лет мою радость встреч с ней омрачала необходимость общения с неприятной бородатой рожей — её новым мужем, эти мысли пришлось откинуть. Я приближался к дому, и уже знал, что, когда останусь один в квартире, где всё напоминает об Анне, ад опять навалится на меня всеми своими невыносимыми муками.

Открыв дверь, сразу увидел в прихожей её туфли, и моё сердце радостно затрепетало. Из комнаты выпорхнула Аня и спросила:

— Почему ты так долго, где тебя носит?

— Работой загрузили, целый день бумажки писал, — сокрушённо ответил я ей.

Она поцеловала меня, и мы долго стояли, обнявшись. Я с наслаждением вдыхал её запах. От неё пахло счастьем.

— Спасибо, что вернулась, я так виноват, ты не представляешь… — через несколько минут начал было я, но Аня жестом остановила меня.

— Давай ужинать, я всё приготовила, — сказала она.

В этот момент заголосил мой мобильный телефон. Я взглянул на экран и увидел, что звонит Паша.

— Игорь, сбор по тревоге. У нас тройник. *****

Я посмотрел на Аню и беспомощно развёл руками. Она всё слышала. Поцеловал её и быстро вышел из квартиры.

Шагнув в полумрак подъезда, увидел, как навстречу скользнул мужской силуэт и сразу почувствовал, что меня хватают за одежду, и несколько раз бьют ножом. В моей руке была связка ключей, которыми я закрыл дверь квартиры. Среди них был реечный ключ от опорного, зазубренный и длинный. Я всадил его в область шеи нападавшего. Падая медленно, как во сне, я совершенно не чувствовал боли. Мне стало спокойно и легко. Когда спиной коснулся пола, на меня тяжело упал мой противник. Он натужно хрипел. Из последних сил сбросил его с себя, при этом разглядел лицо, и узнал сына Медведева. С удовлетворением понял, что ключом распорол его горло, и в следующую секунду моё сознание отключилось.

Я не слышал ни истошный крик Ани, ни то, как выбежавшие из квартир соседи вызывали «Скорую помощь», ни слова прибывшего врача: «Дыхание и пульс отсутствуют. Остановка сердца. У первого пациента открытая травма гортани, констатирую наступление смерти из-за нарушения проходимости верхних дыхательных путей и острой кровопотери. У второго множественные проникающие колото-резаные слепые раны грудной клетки. Состояние тяжёлое».

27.09.2025 г.

 *Бычка с пером (жаргон) – хулиганство с применением оружия.

**Лепить отказной – профессиональный жаргон сотрудников милиции. Означает: выносить (печатать) постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.

***Чистосердечное признание.

****Фактовая квартира — это выражение из профессионального жаргона сотрудников милиции. Такого рода дела возбуждаются по факту обнаружения признаков преступления. В таких случаях в постановлении о возбуждении уголовного дела пишут, что признаки состава преступления имеются в действиях неустановленных лиц.

***** Тройное убийство.

Цикл рассказов

Цикл рассказов    

                                                                      ЧИСТКА

                                                                             1

                                                                      Крах Плафона

                                                                Ночь с 17 на 18 июня

  Когда майор полиции Денис Михусаилович Бабаюк выпрыгнул с балкона и полетел с тринадцатого этажа головой вниз, вся прошлая жизнь успела пронестись перед его глазами. Время как будто замедлилось. Примерно до десятого этажа в памяти всплывали картинки из детства. Вот малыш Дениска в яслях играет в песочнице, а здесь он уже пионер и лихо бьёт в барабан на школьной линейке. Затем, в полёте примерно до шестого этажа, перед глазами прошла юность: школьный выпускной, армия, институт. Начиная с шестого этажа, пошли слайды службы Дениса Михусаловича в МВД: вот школа милиции, а это уже наставник обучает его азам профессии. Затем Бабаюк начинает делать карьеру: угождает начальству, предаёт друзей и товарищей, берёт взятки, фабрикует липовые уголовные дела для улучшения статистики раскрытия преступлений, а вот он сам становится руководителем и вволю измывается над подчинёнными, почувствовав вкус власти, а также выстраивает коррупционные схемы с целью личного обогащения. Пролетая мимо третьего этажа, Денис Михусаилович подумал о том, что, возможно, иногда поступал нехорошо, но времени для размышлений оставалось совсем немного, так как поверхность земли неумолимо приближалась. Бабаюк хотел закричать, но сильный встречный поток воздуха наполнил его рот и раздул щёки. Поэтому, подлетая к асфальту, Денис Михусаилович стал похож на лысого хомяка.

Впрочем, расскажу лучше обо всём по порядку.

Город Барановград находится в одной из стран-осколков, образовавшихся после развала СССР. Это районный центр, ничем особо не примечательный среди таких же городков на постсоветской территории. Почти все предприятия после распада Союза здесь были уничтожены. Оборудование порезано на металл, а заводские корпуса находятся в совершеннейшем запустении. Соответственно, с работой у жителей города большие проблемы. В Барановграде вы не найдёте ни больших ухоженных парков, ни солидных музеев, ни шедевров архитектуры. Нет даже плохонького театра. Поэтому, в основном, свой досуг жители этого города коротают в компании зелёного змия. То есть зачастую они являются любителями костров и песен. В общем, регулярно принимают на грудь и отдаются Бахусу.

Нет, досуг состоятельного жителя этого городка и отдых бедняка, конечно же, отличается. Но не сильно. Богатей здесь по вечерам употребляет дорогой коньяк или, скажем, виски. Закусывает изысканными блюдами. Бедняк, напротив, пьёт самопальную водку или даже якшается с дядей Сэмом (самогоном). И лопает более простую пищу. Но в финале отдыха и богатей, и бедняк одинаково падают лицом в салат. В качестве положительного момента нельзя не отметить, что одинаковое проведение досуга очень сближает разных по достатку и статусу жителей города и весьма облегчает взаимопонимание между ними. В общем, как вы видите, вполне себе замечательный городок.

  Начальник полиции Барановграда Денис Михусаилович Бабаюк уже несколько лет был совершенно лысый. Причём облысел он внезапно. Жители города давно привыкли видеть его лишённым всякой растительности. Без бровей, ресниц, волос на голове и щетины на подбородке. Кроме того, кожа на голове начальника полиции приобрела какой-то нездоровый цвет и вид, на ней обильно проступили синие вены и красные капилляры, что сделало Бабаюка несколько похожим на инопланетянина.

В нагрузку к новому облику к Денису Михусаиловичу как-то сразу прилипла кличка Плафон. Хотя многие местные жители называли его ещё и Бабаюкой, но всё-таки чаще всего начальника полиции за глаза величали Плафоном. Причина облысения Бабаюки доподлинно не известна. Ходили, конечно, разные слухи. Одни считали облысение осложнением после перенесённого коронавируса. Другие склонялись к версии о последствиях химиотерапии. А многие придерживались иного мнения, считая, что волосы у начальника полиции внезапно исчезли за компанию вместе с его совестью. Её у Дениса Михусаиловича, по странному совпадению, тоже почему-то вдруг не стало. То есть пропала совершенно. А некоторые граждане, знавшие Плафона с юных лет, утверждают, что совесть когда-то у него была. Но затем вдруг испарилась. Произошла ли потеря совести внезапно и одномоментно, или allm;hlich*, остается загадкой. Но на момент событий, описанных в нашем повествовании, она уже отсутствовала напрочь.

Однако, справедливости ради признаем, что, хотя Плафон стал абсолютно безволосым и бессовестным, в целом это был ещё очень импозантный мужчина. К тому же не утративший интерес к женщинам. Особенно к подчинённым. Вследствие частого оказания Бабаюкой недвусмысленных и назойливых знаков внимания, сотрудницы местной полиции иногда между собой называли своего шефа Пенисом Михуиловичем. Впрочем, возможно, слухи о любвеобильности Плафона слегка преувеличены. Во всяком случае, в отношении женского пола. Ведь злые языки в Барановграде поговаривали также и о чрезвычайно тёплых отношениях Дениса Михусаиловича с его первым заместителем, а также давним соратником и очень близким другом, Ермолаем Николаенко. Вдвоём они плотно опутали Барановград коррупционными схемами по линии МВД, обложили всё и вся данью и стали финансово весьма обеспеченными людьми. Эта сладкая парочка была неразлучна. Как на работе, так и во время досуга. Куда Денис, туда и Ермолай. И наоборот. Кроме того, была у Ермолая одна особенность. Залив зенки, он иногда выдавал свои подозрительные наклонности, поскольку частенько лез обниматься и целоваться к мужчинам, в компании с которыми принимал за воротник. Причём поцеловать норовил он их в губы. Разумеется, чаще всего Ермолай объезжал зелёного змия вдвоём с Плафоном. Заливали за галстук, и лобызались они не на шутку. Вот и ползли слухи. А в остальном Бабаюка был вполне образцовым стражем порядка, и даже лёгкая тень не падала на его полицейский мундир.

Однажды ночью начальнику полиции не спалось. Причина его бессонницы осталась неизвестной. Видимо, Плафон отчего-то разволновался. Мечтал ли он о возможности своего повышения по службе или о поступлении больших денежных средств от благодарных граждан, а может быть, он с мужской теплом думал о Ермолае, хотя нельзя исключать и того, что Денис Михусаилович мог с тоской вспоминать, как во время оно буйная шевелюра скрывала его лысину. Но сон к Бабаюке не шёл. Он лежал в кровати, энергично пыхтел электронной сигаретой и в клубах дыма был особенно похож на пришельца с какой-то далёкой и не очень благополучной планеты, явно враждебной Земле и её жителям.

В конце концов, отчаявшись уснуть, начальник полиции надумал прибегнуть к средству, которое его всегда успокаивало. Он решил открыть сейф и пересчитать свои кровные. Шелест купюр почему-то всегда действовал умиротворяюще на этого бескорыстного коллекционера денежных знаков.

Плафон подошёл к металлическому ящику и обомлел. На сейфе находилась голова прокурора Барановграда, Ровшана Мордехаевича Нэпочухайхвиста. Голова была живая, хотя шея и туловище отсутствовали. Её глаза иронически наблюдали за Бабаюкой. На лице головы была злорадная ухмылка.

— Ну что, взяточник, не спится? — поинтересовалась у начальника полиции прокурорская голова.

— Позвольте, Ровшан гм… Мордехаевич, а что вы делаете в моей квартире в это позднее время, да ещё и в таком неприличном виде, где ваше туловище… И прокурорский мундир? Как вы сюда попали? Почему нарушаете «Закон о прокуратуре»? — в свою очередь, полюбопытствовал ошалевший Плафон.

— За тобой я слежу, лысая рожа! — взвизгнула голова и, скатившись с сейфа вниз, больно укусила Бабаюку за ляжку.

— Что вы себе позволяете, товарищ прокурор? — заорал начальник полиции, схватившись за место укуса. — Я сейчас полицию вызову! Я областному прокурору позвоню! — продолжал он грозить страшными карами зловредному прокурорскому жбану.

Голова издевательски захохотала, затем фальшиво пропела гнусавым тенором:

— Fick den Kommissar,

Denn wir hatten keine Wahl!*

И, перекатившись по полу, ловко цапнула Плафона за другую ляжку. Взвыв от боли, Бабаюка бросился к кровати, вытащил из-под подушки свой табельный пистолет и, дослав патрон в патронник, открыл огонь, целясь в прокурорскую голову. Но та вдруг начала прыгать по комнате, как мяч, и, весело смеясь, чрезвычайно ловко уклонялась от выстрелов, при этом, пролетая мимо начальника полиции, успевала весьма больно его покусывать, отчего меткость стрельбы дополнительно снижалась. Высадив всю обойму, Плафон попасть в голову так и не смог, зато, видимо, не на шутку разъярил её. Прокурорская голова перестала хохотать и бросилась на Бабаюку уже со злобным хищным рычанием. Осыпаемый градом крайне болезненных укусов, Плафон с диким воплем ужаса пустился наутёк. Он выбежал на балкон и, получив напоследок страшный укус в ягодицу, не помня себя, сиганул с балкона ласточкой.

Поскольку проживал Бабаюка на тринадцатом этаже, то, спикировав головой в асфальт, он оставил в истории Барановграда (в основном на его тротуаре) внушительный след в виде своих мозгов, обломков черепа и прочей требухи, разлетевшийся вокруг места приземления начальника полиции.

Прекрасная июньская ночь лишь на мгновение была потревожена стремительным пике Плафона, но её умиротворяющая благостная тишина тут же вновь сомкнулась над Барановградом. Лишь тёплый летний ветерок едва слышно шелестел листвой, да в траве мирно пели сверчки. Город и его обитатели нежились в объятиях Морфея. Не спал только бродячий облезлый рыжий пёс-дворняга, который жадно слизывал с асфальта мозги начальника полиции.

                                                                                    2

                                                                              Похмелье

                                                              Раннее утро 18 июня

Прокурор Барановграда, Ровшан Мордехаевич Нэпочухайхвист, вчера сильно наступил на пробку. То есть употребил большое количество алкоголя. В общем, слегка переборщил. А, впрочем, не будем лукавить, вчера он нажрался, как самая последняя малоинтеллигентная свинья неудачной прокурорской породы.

Рано поутру, проснувшись и ощутив страшное недомогание в теле, Нэпочухайхвист понял, что накануне несколько чересчур заложил за воротник, и предусмотрительно не стал открывать глаза, опасаясь, что резкий свет может ударить в глаза и вызвать сильную головную боль. Однако пока голова подозрительно не болела. Прокурор пытался воскресить в памяти вчерашние события, но помнил он только начало возлияний в прокуратуре, по случаю дня рождения своей секретарши, дальше его воспоминания начисто обрывалась.

Осторожно шевельнув рукой, Ровшан Мордехаевич хотел потрогать лоб и замер от ужаса — голова отсутствовала. В следующее мгновение он одним прыжком вскочил на ноги. Ввиду отсутствия важной части тела, на которой ранее располагались глаза, рот, уши и нос от нашего героя, он не имел возможности что-либо видеть, закричать от охватившего его ужаса, слышать звуки, чувствовать запахи и, самое главное, Нэпочухайхвист не мог теперь похмелиться.

Здесь у моего читателя мог возникнуть закономерный вопрос: как и чем думал прокурор, столкнувшись с отсутствием своей головы и находившегося в ней мозга? Сообщаю с полной ответственностью, что никакой мистики здесь нет, поскольку Нэпочухайхвист в тот момент вполне привычно соображал совершенно тем же местом, которым зачастую думает множество высокопоставленных чиновников, а именно: своей толстой прокурорской задницей. Но, к чести нашего героя не могу также не заметить, что он хотя бы сразу озадачился поисками своей головы, а ведь многие его коллеги могли бы спокойно прожить и без этой части тела…

В панике, шаря вокруг себя руками, Ровшан Мордехаевич наткнулся на знакомую мебель и осознал, что он находится у себя в квартире. Шестое прокурорское чувство Нэпочухайхвиста, обострённое многолетней выслугой в правоохранительной системе, а также хроническим алкоголизмом и ужасом невозможности опохмелки, подтолкнуло ноги прокурора к тумбочке, стоящей в углу комнаты. Открыв тумбочку, он с нетерпением стал шарить в ней обеими руками и... О чудо, обнаружил предмет, на ощупь сильно напоминавший его голову. По крайней мере, это была какая-то до боли ему знакомая округлая штука, сверху поросшая редкой растительностью. Нэпочухайхвист взял этот предмет, поднял его так осторожно, радостно и гордо, как спортсмен поднимает только что завоёванный кубок, и приставил к своей шее.

Тут же сильнейший приступ головной боли взорвал вновь обретённую часть тела Ровшана Мордехаевича. Он стремглав бросился на кухню и, достав из холодильника початую бутылку финской водки, приложился к ней прямо "из горла". Осушив огненную воду, Нэпочухайхвист обмяк, обессилено опустился на коврик в кухне и тут же уснул. На лице прокурора блуждала счастливая улыбка. Ровшану Мордехаевичу снилось, как президент страны вручает ему орден за выдающиеся успехи на поприще борьбы с коррупцией и преступностью, а также за обеспечение образцовой законности в Барановграде.

В 8 часов утра Нэпочухайхвиста разбудил звонок дежурного помощника прокурора, тот доложил Ровшану Мордехаевичу, что утром был обнаружен труп начальника полиции, который предположительно совершил суицид, выбросившись с балкона собственной квартиры.

Прокурор приказал прислать за собой машину, после чего, чертыхаясь и постанывая от похмельной головной боли, начал собираться на службу. Необходимо было лично выехать на место происшествия.

                                                                                            3

                                                  Разборка в маленьком УВД

                                                                      Вечер 18 июня

  Вечером в бывшем кабинете Плафона на стихийные импровизированные поминки новопреставленного начальника полиции собрался цвет правоохранителей Барановграда. Был и прокурор города Ровшан Мордехаевич Нэпочухайхвист, и исполняющий обязанности начальника полиции Ермолай Николаенко, по кличке Говновопрос. Это прозвище Ермолай получил за свой однотипный ответ на просьбы жителей Барановграда о (далеко не безвозмездной) помощи в решении проблем по линии МВД.

  Также присутствовал и его заместитель, Сергей Мельничукченко, по прозвищу Дебил. Эту кличку он получил благодаря своему лицу, глядя на которое, невозможно себе представить его обладателя за чтением высокой поэзии или вдохновенно внимающим произведениям великих композиторов классической музыки. В такое лицо можно только употреблять спиртные напитки и закуски, ну или иногда под настроение принимать в него удары битой от обладателей подобных же физиономий. Была на поминках и супруга Дебила, по совместительству начальница миграционной службы Барановграда, субтильная блондинка Днищенко Янина, по прозвищу Дно. Вместе с Яниной на поминки пришёл её помощник, правая рука и незаменимый в решении шкурных вопросов старший инспектор миграционки, Овцехомяченко Василий Иванович, по кличке Чапай. Эта физиономия также требует описания, достойного писательского таланта куда более высокой пробы, чем у вашего покорного слуги. Но — увы и ах. Антон Павлович Чехов вряд ли сочтёт возможным подняться из могилы, чтобы живописать наружность Овцехомяченко, поэтому, видимо, всё же придется заняться этим мне.

Чапай брил голову наголо, и сия голова была странной формы. Она была сильно сплюснута сзади, вероятно, из-за этого передняя часть получилась чересчур выпуклой. Василий Иванович смотрел на мир выпученными рыбьими глазами, при этом постоянно кривил губы в подленькой ухмылке и был очень похож на имбецила. В сущности, если бы клички героям этой повести давал её автор, Овцехомяченко непременно стал бы обладателем прозвища Имбецил. Но нет. Прозвища моим героям дала сама жизнь и жители Барановграда, и кто я такой, чтобы спорить с ними, и переименовывать Чапая в Имбецила? Я всего лишь скромный автор, знающий своё место и никогда не превышающий своих полномочий.

Таким образом: прокурор, Говновопрос, Дебил, Дно и Чапай поминали Плафона в его бывшем кабинете, употребляя его же запасы спиртных напитков, которыми были забиты все шкафы.

Нэпочухайхвист на старые дрожжи очень быстро наклюкался и, уронив голову на стол, захрапел. Его собутыльники позвонили в прокуратуру, и за Ровшаном Мордехаевичем вскоре прибыл служебный автомобиль. С помощью водителя прокурор добрался до авто и был транспортирован домой. Там он рухнул на кровать и сразу уснул. Нэпочухайхвисту приснился Плафон, который летал по его комнате, курил при этом свою электронную сигарету. Лысина Плафона сверкала в клубах дыма, он укоризненно смотрел на Ровшана Мордехаевича и разбрасывал по его комнате стодолларовые купюры, которые доставал из карманов своих полицейских брюк. При этом Плафон очень фальшиво, совершенно не попадая в ноты, пел песню «Цвет настроения синий» голосом Киркорова. Прокурора мутило во сне, ему был противен дым, шорох купюр, лысина Бабаюки, и особенно его раздражала мерзкая бессмысленная песенка. Голова Нэпочухайхвиста отделилась от шеи и, пролетев через стену, как раскалённый нож сквозь масло, исчезла…

Полицейское начальство продолжило застолье без прокурора. Поминки Плафона были в разгаре. Через некоторое время после отъезда прокурора слово взял Ермолай.

— Дорогие коллеги, — произнёс он. — Хорошо, что прокурорская скотина нас покинула, теперь мы можем спокойно поговорить на серьёзные темы без посторонних. Безусловно, мы с вами понесли тяжёлую утрату, но Дениса уже не вернуть, а нам надо жить дальше и продолжать его дело. Всем нам по-прежнему хочется кушать, и мы не можем пустить по ветру его наработки.

Итак, что я предлагаю. Я замыкаю на себе потоки криминального блока, как и раньше, дополнительно беру на себя следствие. Сергей курирует блок общественной безопасности, а Янина и Василий — миграционку. В общем, для вас всё остаётся по-прежнему, и процент в конце месяца тот же, что и был при Денисе. Все согласны?

Дебил, Дно и Чапай одобрительно закивали.

— Вот и славно, — продолжил Николаенко. — Давайте за это по маленькой. Разливай, Вася!

Овцехомяченко потянулся к бутылке виски, но в этот момент из угла кабинета раздалось странное хихиканье. Скосив свои выпуклые рыбьи глаза Чапай увидел на шкафу, слева от входной двери, голову Нэпочухайхвиста, и рука его так и застыла на полпути к бутылке. Дно выронила бокал, и он зазвенел, покатившись по полу. Вся компания, оторопев, изумлённо смотрела на голову прокурора. Повисла зловещая пауза. Прокурорская голова весело улыбалась, полицейские таращили глаза.

Говновопрос судорожно пытался вспомнить, когда в последний раз принимал что-то наркосодержащее, но из-за шока и смятения на ум ничего не приходило, и он, наконец, решился прервать молчание.

— Ров-шан Мо… Морд…, вы как тут? — сильно заикаясь, нелепо спросил Ермолай.

Но, видимо, этим вечером прокурорская голова не была настроена на длительные дискуссии, поскольку в следующее мгновение она, слетев с ускорением футбольного мяча со шкафа, нанесла удар лбом в переносицу Говновопроса, вбив тому нос вместе с передней частью лица глубоко в череп. Ермолай свалился на пол, не двигался и не подавал признаков жизни. Дебил схватил со стола нож и отпрыгнул к стене. Чапай тоже инстинктивно отпрянул от стола, вытащил из кобуры пистолет и передернул затвор. Голова прыгала по столу как мяч, переворачивала посуду и злорадно хохотала. Дебил, целясь в голову, метнул нож, но промахнулся, и, как на грех, кухонный тесак, коротко со свистом разрезав воздух, по самую рукоятку вошёл в горло Чапая. Тот, выпучив ещё сильнее свои рыбьи глаза, оседая по стенке вниз и конвульсивно дёргаясь, нажал на спусковой крючок пистолета. Волею случая, пуля вошла в левый глаз Дебила, затем вышибла заднюю часть его черепа, и мозги Мельничукченко живописали на стене некую абстрактную картину, а-ля поздний Кандинский, после чего Дебил рухнул на пол как подкошенный. За столом сидела Дно, ошалело взирала на происходящее, дрожа всем телом, всхлипывала и размазывала руками по своему искажённому страхом лицу сопли и слюни.

Когда через несколько секунд на звук выстрела в кабинет вбежал дежурный по УВД, он увидел три трупа, лежащие на полу в разных позах, и Днищенко, которая тряслась, рыдала и на все вопросы твердила сквозь всхлипывания: «Чёртова прокурорская башка. Эта подлая тварь всех замочила». Поскольку привести в чувство Янину так и не смогли, её отправили в ПНД.

Забегая вперёд, хочу сказать, что психиатрия оказалась бессильна, и Дно, судя по всему, останется в ПНД Барановграда до конца своих дней. Несмотря на все усилия врачей, она только бродит по палате и всё время твердит одно и то же: «Чёртова прокурорская башка. Эта подлая тварь всех замочила». Впрочем, не хочу бросать тень на успехи современной психиатрии, всё же небольшие изменения в состоянии Днищенко есть. Иногда, произнося эти слова, она теперь ещё и истерически хихикает, чего ранее не замечалось.

                                                                                              4

                                                                      Офис президента страны

                                                                           Полдень 19 июня

Президент страны сидел за столом в своём кабинете и размышлял. Ситуация в государстве его давно не устраивала. На протяжении длительного времени чиновники превращались во всё более коррумпированных профессиональных импотентов, поскольку на самых верхних этажах власти элита давно окуклилась, не пропуская свежую кровь. А внизу, вместо профессиональных и моральных качеств, продвижение во власть происходило по принципам угодничества, лизоблюдства, кумовства, принадлежности к этническим и земляческим кланам. В результате вместо реальных достижений внизу создавались симулякры, снимались красивые картинки, писались благостные доклады и отчёты, которые подавались наверх и по цепочке доходили до самого президента. Однако, несмотря на бравурные реляции, реальная ситуация в важнейших областях экономики, ОПК, в правоохранительной системе была на гране фола, уровень жизни граждан падал, при этом коррупция во власти росла в геометрической прогрессии. Президент не мог этого не понимать, но как исправить сложившееся положение дел, не знал. Все его приказы и указы заканчивались теми же красивыми картинками и отчётами, которые опять ложились на его стол, а ситуация никак в лучшую сторону не менялась, напротив, продолжая ухудшаться.  

  Вошёл помощник президента и сообщил, что на доклад прибыл генеральный прокурор. Президент разрешающе кивнул.

В кабинет вошёл молодой, точнее даже юный по меркам властной элиты этой страны, шестидесятипятилетний генеральный прокурор. Он недавно занял свою должность, был товарищем и соратником президента с младых ногтей, и глава государства безоговорочно доверял своему генеральному. Президент жестом позволил прокурору садиться. Выслушав доклад, глава государства поделился с генеральным своими размышлениями о необходимости проведения чистки в высших эшелонах власти страны, пояснил, что готов дать ему полный карт-бланш на любые действия, лишь бы был результат.

Генеральный прокурор, высказывая свои соображения, прямо ответил президенту, что законными методами провести чистку нереально, поскольку на протяжении длительного периода все чиновники страны повязаны коррупцией, кумовством, родственными, клановыми и неделовыми связями. Ворон ворону глаз не выклюет. Поэтому к решению вопроса необходимо подойти не банально и с фантазией. Нестандартно.

— Какие будут предложения? — спросил президент.

— Господин президент, у нас в Барановграде вчера всё полицейское начальство или покончило с собой, или перебило друг друга. Мы каждого из них разрабатывали, информации о коррупции на них был вагон и маленькая тележка. Впрочем, как практически на любого чиновника страны. Но теперь их нет, и проблема их коррумпированности и профнепригодности наконец решилась сама собой. Мои командированные туда спецы утверждают, что каким-то образом к этому массовому падежу высокопоставленных коррумпированных полицейских причастен прокурор Барановграда. Я предлагаю вызвать его в столицу и дать ему полную свободу рук по проведению чистки на самом верху. Ведь рыба гниёт с головы.

  Президент недоверчиво посмотрел на генерального прокурора, но поскольку он сам понимал, что ситуация с коррупцией во власти была патовой уже многие годы, глава государства решил, что хуже уже всё равно не будет.

— Вызывайте этого сотрудника из Барановграда в столицу, наделите самыми широкими полномочиями, обеспечьте всем, что ему необходимо для работы и ежедневно докладывайте мне о результатах, — сказал глава государства. — Я надеюсь на вас, и на чудо. Только оно теперь может помочь нам в борьбе с коррупцией и профессиональной импотенцией во власти.

Генеральный прокурор поднялся и вышел из кабинета первого лица.

                                                                 5

                                                              Финал

                                                         19-21 июня

19 июня с утра Ровшан Мордехаевич уже привычно нашёл свою голову в тумбочке и снова ничего не помнил из произошедшего вчера вечером, кроме начала пьянки на поминках Плафона.

Вскоре ему позвонил помощник и сообщил о побоище в УВД. Прокурор лично съездил на место происшествия. Потом, с тяжёлой после вчерашних возлияний головой, он сидел в своём кабинете и читал материалы проверки по факту убийства Николаенко, Мельничукченко и Овцехомяченко. Он понимал, что скоро приедут проверяющие из области и столицы. Нэпочухайхвист знал, что череда столь резонансных событий в подконтрольном ему УВД не может пройти бесследно и готовился к худшему. В этот момент раздался телефонный звонок. Прокурор вздрогнул от неожиданности и снял трубку.

20 июня Ровшан Мордехаевич на поезде ехал в столицу. Душа его ликовала. После того, как вчера ему позвонил помощник генерального, и сообщил о новом назначении, он не находил себе места от радости. Нэпочухайхвист пока не знал, с чем связано повышение, но был полон энтузиазма и готовности свернуть горы.

 Когда-то, будучи студентом юридического факультета, юный Ровшан мечтал о том, как будет бороться с преступностью, искоренять коррупцию, но начав работать в прокуратуре, он столкнулся с жестокими реалиями жизни. Он понял, что вся система – это спрут, бороться с которым, а тем более, победить невозможно. И молодой Ровшан внешне смирился с правилами игры, стал одним из винтиков системы, но душа его внутренне противилась происходящему, возможно потому он так и сдружился с зелёным змием, что тот помогал Нэпочухайхвисту заглушать в себе болезненные уколы совести и не сойти с ума.

Теперь Ровшан Мордехаевич был полон надежд, хотя в душе и понимал наивность своих мечтаний, но всё же интуитивно чувствовал, что на новой высокой должности в столице он наконец сможет воплотить то, о чём грезил в юности.

Ехать предстояло около суток, и Нечпочухайхвист на радостях решил немножко выпить. Он достал из чемодана литровую бутылку французского коньяка, любовно посмотрел не неё и даже с вожделением щёлкнул языком.

     Утром 21 июня на стол министра МВД легла сводка резонансных происшествий за истекшие сутки.

Несколько весьма высокопоставленных чиновников и правоохранителей покончили с собой, выпрыгнув из окон своих квартир. А один депутат от партии власти рано утром был задержан в чём мать родила на одной из улиц столицы. На его ногах и ягодицах были обнаружены следы укусов. Сам депутат ничего пояснить не смог, поскольку то плакал, то истерически смеялся, ни на какие вопросы не реагировал, вследствие чего был отправлен на излечение в учреждение специализированного профиля с мощными решётками на окнах и хорошо физически развитыми санитарами.

Прочтя сводку, министр улыбнулся и с довольным видом энергично потёр руки. Он был в курсе событий, инициированных главой государства.

Чистка началась.

Вошёл помощник министра и доложил, что чиновники высшего ранга стали повально писать заявления на увольнение. Также замечен массовый вылет бизнес-джетов из аэропортов страны.

Министр приказал помощнику докладывать о происходящем каждый час. Помощник кивнул и вышел из кабинета.

Глава МВД сидел за своим столом, изучал сводку и анализировал ситуацию. В какой-то момент его вывел из задумчивости чей-то смех.

Подняв взгляд, министр увидел, что на противоположном конце его длинного стола находится голова какого-то неизвестного ему человека. Хотя голова была без шеи и туловища, она тем не менее была живая. Голова смотрела на него, язвительно улыбалась и злорадно хихикала.

11.02.2014 г.

                           Mephistopheles.                     

                          Nein Herr! ich find’ es dort, wie immer, herzlich schlecht.

                          Die Menschen dauern mich in ihren Jammertagen,

                          Ich mag sogar die Armen selbst nicht plagen.

                                                                      Johann Wolfgang von Goethe

                                                                                         Faust*

ЧЁРТ ПО ВЫЗОВУ

1

Неожиданный визит

Директор Барановградской текстильной фабрики Константин Павлович Шмаровоз сидел в своём кабинете за рабочим столом, развалившись в роскошном кожаном кресле. Это был упитанный сорокапятилетний брюнет среднего роста, с мелкими некрасивыми чертами лица, заметно пробивающейся плешью и большой родинкой на правой щеке. Левой рукой, на которой сверкали часы «Rolex» стоимостью не менее полсотни тысяч долларов, он энергично растирал лоб, а болезненная гримаса выдавала страдания. Головная боль преследовала его несколько дней, таблетки почти не помогали. Константин Павлович подумал, что, наверное, придётся обращаться к врачу.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — скрипя зубами, пробормотал Шмаровоз, когда боль в очередной раз прошла волной от затылка ко лбу.

В этот момент дверь открылась и в кабинет вошёл мужчина, на вид лет двадцати пяти. Он был высокого роста, одет в строгий серый костюм. Коротко постриженные белые волосы и аккуратная бородка клинышком подчёркивали загар его безупречно красивого лица. Глаза были неестественно бирюзовые, цвета Андаманского моря, и смотрели умно и проницательно. Во внешности мужчины было нечто ангелоподобное, располагающее и притягательное.

Константин Павлович удивился, так как, во-первых, никого не ждал, а во-вторых, никто и не мог войти к нему без предварительного доклада секретарши.

— Guten Tag, Konstantin Pawlowitsch. Darf ich mich vorstellen, ich…** — начал было вошедший.

—  Я вас не понимаю, —  перебил его Шмаровоз. —  Говорите по-русски!

—  Ах, простите, —  мелодичным баритоном продолжил мужчина. — Я только что разговаривал с Гёте, не успел перестроиться.

— Вы кто такой, что вам нужно? И какой ещё Гёте? — изумлённо спросил Шмаровоз.

Мужчина снисходительно улыбнулся и ответил Константину Павловичу успокаивающим тоном:

— Я ваш друг, не переживайте. Мы давно знакомы, хотя лично видимся в первый раз. А Гёте — это один забавный старик, люблю поболтать с ним на досуге.

— Какой ещё друг? —  завопил Шмаровоз. — Я вас не знаю и не звал, покиньте кабинет, иначе вызову охрану.

— Как же не звали? — ещё раз улыбнувшись, возразил мужчина. — Вы только что трижды очень просительно произнесли моё имя, вот я и явился. Разрешите представиться, я — чёрт.

Константин Павлович, потеряв дар речи, смотрел на посетителя выпученными глазами, чёрт, напротив, весело улыбался. Казалось, происходящее его забавляло.   

2

Страшное известие

Шмаровоз, наконец, немного опомнился и пробормотал едва слышно:

— Это розыгрыш? Чего вы от меня хотите? Уходите, пожалуйста.

— Да я-то, конечно, могу уйти, — ответил чёрт, — Но очень хочу вам помочь. Вот уже около недели вас мучают головные боли, не так ли?

Константин Павлович удивлённо кивнул.

— Вас на протяжении месяца травят небольшими дозами рицина супруга и её любовник, ваш первый заместитель и лучший друг Игорь Карасёв. И самое печальное, что жить вам осталось не более трёх часов. Затем мы увидимся уже в другом, менее приятном месте, а ваша супруга наследует всё имущество и будет наслаждаться жизнью на пару с Карасёвым.

— И что, я должен во всё это поверить? — сказал Константин Павлович, но всё-таки посмотрел на циферблат своего «Ролекса». Было без пятнадцати три. Когда поднял взгляд, то обнаружил, что чёрт исчез, словно испарился. О том, что секунду назад он здесь был, свидетельствовал лишь не успевший выветриться необычный аромат его парфюма, будоражащий сознание. Шмаровоз выбежал в приёмную и спросил у секретарши Инны, которая была по совместительству его любовницей и матерью его трёхлетнего сына Роберта:

— Где он?

— Кто? — Инна смотрела на своего возлюбленного. Её высокая грудь стала ещё выше, а вслед за грудью задрался и курносый носик. Вместительный рот, обрамлённый большущими губами, открылся заглавной буквой «О», изобразив необычайное удивление.

— Как кто? Тот, кто только что вышел из моего кабинета!

— Костя, что с тобой? Никого не было, никто к тебе не заходил и не выходил.

Шмаровоз застыл, мучительно соображая.

— Срочно вызывай нотариуса Ваксельберга. Слышишь, срочно. Скажи, что мне надо немедленно оформить дарственную.

Затем выскочил из приёмной и стремглав бросился по коридору. Он ворвался в кабинет своего первого заместителя Карасёва. Тот стоял возле приоткрытого окна, курил сигарету. Константин Павлович подбежал и, не говоря ни слова, изо всех сил ударил его кулаком в лицо.

— Ты чего творишь, за что? — спросил Карасёв, держась за сломанный нос, из которого хлынула кровь.

— Сам знаешь, сволочь. Ничего вы не получите, — злобно прорычал Константин Павлович, потом изо всех сил пнул Карасёва в пах и выскочил из кабинета, оставив заместителя корчиться на полу от боли.

Когда Шмаровоз вернулся в приёмную, его уже ждал нотариус Ваксельберг.

Константин Павлович приказал оформить дарственную на всё своё имущество в пользу сына Роберта.

Подписав документы, он выбежал из офиса, прыгнул в спортивный «Мерседес» и помчался в клинику своего врача и товарища, Кирилла Крейга.

Вбежав к нему в кабинет, он заорал:

— Киря, меня жёнушка траванула рицином, скоро сдохну, делай что-нибудь!

Кирилл немедленно распорядился, Шмаровоза определили в палату, и несколько следующих часов вокруг него непрерывно суетился медперсонал. Брали анализы, ставили капельницы, в конце концов вкололи дозу успокоительного, и Константин Павлович уснул. 

В ту ночь над Барановградом промчался сильный ураган. В центральной части города, где из-за близости к морю почва была наиболее песчаной, много старых тополей вывернуло с корнем. Немало шифера было сорвано с крыш. Волны перелетали через бетонную набережную и даже через памятник Ленина, стоявший метрах в тридцати от неё. Ильич как всегда был строг, подтянут, деловит и собран. Левую руку он держал в кармане жилета, а правой энергично указывал в сторону города, видимо призывая стихию усилиться и стереть с лица земли Барановград, возведённый в светлые времена строительства коммунизма, затопить вместе неблагодарными жителями, предавшими идеалы Октября. Ураган сотворил немало бед и угомонился только к утру.

3

Утро

Константин Павлович всю ночь проспал как младенец, а утром, к собственному удивлению, благополучно проснулся и был живёхонек, даже перестала болеть голова. Он вскочил с кровати, оделся и сразу побежал в кабинет к Крейгу.

— Сто лет проживёшь, —заявил ему врач. — С чего ты взял, что тебя отравили? Все анализы в норме, никаких отравляющих веществ в крови не обнаружено.

— А отчего тогда у меня всю неделю трещала башка? — спросил Шмаровоз.

— Ну, знаешь, тебе ведь и не двадцать лет. Не молодеем. Голова могла и на погоду побаливать, возможно, давление прыгало. Тебя же на осмотр не затянешь, надо регулярно заглядывать ко мне, пора следить за собой. Но на данный момент никаких серьёзных проблем нет, состояние здоровья нормальное, все показатели — согласно возраста.

Попрощавшись с врачом, Константин Павлович направился на работу.  Повсюду виднелись последствия ночного буйства стихии. Улицы пребывали в плачевном состоянии.  Серое небо нависало над городом и, казалось, таило в своей мрачной глубине некую угрозу. Ветер перестал быть штормовым, но всё ещё дул довольно сильно, внезапными порывами хлестал редких прохожих, то противно завывал, то тонко посвистывал. Шмаровоз ехал, воодушевлённый чудесным спасением от погибели, ничего вокруг не замечал и находился в приподнятом состоянии духа.

Когда он вошёл в свой кабинет, то с удивлением обнаружил, что в его кресле по-хозяйски сидит Инна.

— Ты ничего не попутала? — раздражённо спросил Шмаровоз.

— Нет, дорогой, — ответила Инна. — Если забыл, то напоминаю, что ты вчера переписал всё на Роберта, а пока он несовершеннолетний, я по закону являюсь его опекуном и распоряжаюсь всем имуществом. Поэтому давай-ка забирай свои вещи, и чтобы я тебя здесь больше не видела. Кстати, и дом освободите вместе с благоверной. Я собираюсь туда скоро переехать.

— Подожди, подожди… — начало доходить до Константина Павловича. — Так это ты всё подстроила, но как? Этот чёрт, кто он?

— Актёр, — улыбаясь, сказала Инна. — Довольно дешёвый, кстати. Нашла на сайте, на котором неизвестные актёры ищут работу. А ты думал, я тебя вечно буду упрашивать развестись с женой и расписаться со мной? Не хотел по-хорошему? Я тебя поздравляю. Теперь ты нищий!

Инна нажала на кнопку вызова, и в кабинет вошёл начальник охраны.

— Проводите Константина, — скомандовала Инна. — На территорию фабрики его не пускать. Он теперь — никто.

Начальник охраны извиняющимся взглядом посмотрел на Шмаровоза, развёл руками и просительно указал на дверь.

4

Бомж-олигарх

Четыре месяца спустя, прекрасным солнечным весенним днём, когда на деревьях распустились юные листики, а на клумбах цвели и радовали глаз яркими свежими красками чудесные тюльпаны, по улице Барановграда уныло брёл бомж Костя. В нём с трудом можно было узнать бывшего директора текстильной фабрики Шмаровоза. Когда исполнительная служба вышвырнула его из дома, жена сразу подала на развод и укатила в неизвестном направлении. Константин Павлович с горя запил, пьяный уснул на лавке. Его обокрали прохожие, сняв часы и вытащив бумажник. Вскоре он оказался в теплотрассе, куда его приняли на жительство барановградские сердобольные бомжи. Днём бомжи шастали по городу, собирали стеклотару, роясь в мусорных баках, а по вечерам на вырученные средства пьянствовали, и Шмаровоз быстро втянулся в жизнь бездомного. Он зарос, оборвался, источал неприятный запах и уже ничем не отличался от своих бородатых товарищей. Вот и сегодня он брёл на охоту за бутылками, а голова невыносимо раскалывалась после вчерашнего. Потирая рукой лоб, он произнёс:

— Чёрт, чёрт, чёрт!

— Guten Tag, Konstantin Pawlowitsch, ich bin hier! ***— вдруг услышал он мелодичный голос над ухом.

Шмаровоз вздрогнул, повернул голову и увидел, что рядом идёт знакомый мужчина в сером костюме.

— А, это ты, сволочь, — завопил Константин Павлович. — Что тебе ещё нужно, фашист? Больше не обманешь, актёришка проклятый. Да ты и так меня уже всего лишил!

Мужчина весело улыбнулся.

— Послушайте, Константин, — дружелюбно сказал он. — А с чего вы взяли, что актёр не может быть чёртом, а чёрт — актёром? Открою вам секрет: черти и есть самые лучшие актёры. Удивительные вы всё же существа — люди. Не замечаете элементарных вещей, которые происходят под носом. Всё думаете, что черт— это хвостатый и рогатый смешной недоумок, на котором когда-то летал за черевичками кузнец Вакула? Нет, друзья, прогресс меняет не только вас. Кстати, а вам не приходит в голову вопрос: отчего последние лет сто происходит бурное развитие науки и техники? Да просто устали мы работать по старинке. Каждого человечка смущать, завлекать. Теперь у нас есть интернет, вы сами прыгаете в сеть, нам не надо напрягаться. Есть телевизор, причём вы даже не задумываетесь, почему сорок лет в «Голубом огоньке» видите одни и те же лица, которые год от года только молодеют. А уж политика… Впрочем, о политике лучше не говорить. У нас за это тоже могут взгреть. Такие дела, мой друг!

— Слушай, ну чего тебе от меня надо? — измученно спросил Шмаровоз.

— Извини, Костя, но ведь это ты меня позвал, — резонно заметил чёрт. — Поэтому, возможно, это тебе что-нибудь нужно от меня? Говори, чего мнёшься, как дочь камергера?

— Ладно, — сказал Шмаровоз. — Допустим, ты и правда чёрт. Тогда верни мне жизнь, которой лишил. И, чёрт возьми, сделай так, чтобы перестала трещать башка!

Очередная волна боли прошла по затылку Константина Павловича, так, что он даже закрыл глаза.

Когда открыл, то обнаружил, что чёрта рядом нет, а сам он почему-то висит в воздухе и машет крылышками. Его тело стало совсем маленьким, всего несколько миллиметров, у Шмаровоза появились усики и шесть лапок, покрытых липким секретом. Он хотел завопить от ужаса, но издал лишь слабое жужжание. Константин Павлович стал лихорадочно соображать, что делать, и как ему дальше жить мухой. Тут он внезапно вспомнил, чем питаются эти насекомые и очень захотел снова стать бомжом. В этот момент Шмаровоз заметил, что прямо на него летит воробей — огромный хищный монстр с раззявленным клювом. От страха закрыл глаза и мысленно попрощался с жизнью. Но ничего не происходило.

Помедлив, он опять открыл глаза и обнаружил, что сидит в своём роскошном кресле в собственном кабинете.

Осмотрел себя, на нём был костюм от «Brioni», а на руке сверкали часы «Rolex», стрелки на циферблате показывали без пятнадцати три. Голова Шмаровоза теперь совершенно не болела.

Он встал, подошёл к двери и, приоткрыв её, выглянул в приёмную. За столом сидела Инна, что-то набирала на клавиатуре компьютера. Подняла взгляд и приветливо улыбнулась Константину Павловичу.

— Всё в порядке, Костя? — заботливо спросила она. — Голова не болит? Ты какой-то взъерошенный.

— Да всё просто зашибись, а вот ты, тварь, уволена! — рявкнул Шмаровоз и, насладившись зрелищем вытянувшегося от удивления лица потерявшей дар речи секретарши, с грохотом захлопнул дверь в приёмную и опять уселся в кресло.

Он стал усиленно шевелить извилинами и соображать, что же это с ним было?

Оставим Константина Павловича наедине с его нелёгкими размышлениями.

Но вы, мой дорогой читатель, возможно, тоже захотите спросить автора, о причине событий, произошедших с нашим героем?

Пожалуй, я загадочно промолчу.

Дам вам лучше хороший совет: никогда не нужно призывать чертей. А то вдруг возьмут, да и явятся, если вы необдуманно вслух произнесёте слово «Чёрт».

Ах! Я сам только что сказал: «Чёрт» …

Вариант финала №2

Ах! Я сам только что сказал: «Чёрт»?

Что за безобразие? Какой-то наглый незнакомец отворил дверь в мою комнату, уверенно вошёл, и смотрит на меня, весело улыбаясь.

— Молодой человек, вы кто и по какому праву появились в моей квартире? Немедленно убирайтесь, белобрысый мерзавец!

— Уважаемый автор, зачем вы так нервничаете и кричите, давайте лучше выпьем и побеседуем. Обещаю, я расскажу сюжет вашего нового рассказа, от которого вздрогнет мир, —  предложил чёрт.

В его руке неведомо откуда появилась бутылка французского коньяка моей любимой марки.

— Гм… —  сказал я некотором замешательстве.

14.11.2025   

* Мефистофель

Нет, господин, ужасен белый свет!

Здесь люди жалкое влачат существованье,

И мучить бедолаг нет у меня желанья.

Иоганн Вольфганг фон Гёте

Фауст

**Добрый день, Константин Павлович. Разрешите представиться, я…

*** Добрый день, Константин Павлович, я здесь.

                                                    ВОЗЗВАНИЕ К МУХАМ И ЛЮДЯМ

     Шестилетний мальчуган Гарик Ершов играл в своей комнате в солдатики. В какой-то момент Гарик заметил, что в форточке в паутину попала крупная муха. Она пыталась вырваться, но запуталась ещё сильнее, выбилась из сил и затихла. К ней начал медленно и хищно подбираться паук. Ребёнку стало жалко муху, и он достал её из паутины, а паук убежал. Малыш отпустил муху, но она не улетела, а села на стенку и благодарно смотрела на Гарика.

«Давай играть вместе» - сказал мальчик мухе.

Она согласно кивнула. Ребёнок и муха стали играть в прятки. Конечно, муха играла лучше. Когда она пряталась, Гарику трудно было её найти, и ей приходилось поддаваться, жалея ребёнка. Мальчик и муха весело провели день и подружились. Муха осталась жить у Гарика в комнате и никуда не улетала. Днём она играла с ребёнком, а вечером мама укладывала малыша спать, и муха тоже отдыхала, удобно устраиваясь на мягком кресле. Время шло, и муха постепенно освоила человеческую речь, могла теперь разговаривать с ребёнком, научилась играть в города и освоила азы чтения вместе с Гариком по его букварю.

Пришла осень, и Гарик пошёл в первый класс. В школе ему не понравилось, потому что надо было рано вставать, отвечать учителю у доски и делать домашние задания. Муха тоже скучала одна в комнате, пока её друг находился на учёбе. От безделья она прочла все книги, которые были в квартире. Стала шпарить цитатами из "Мастера и Маргариты" и "Двенадцати стульев", и очень любила, оставаясь одна, с выражением читать наизусть стихотворение Шарля Бодлера "Падаль". Однажды утром мальчику особенно не хотелось вставать, и он попросил муху подменить его в школе. Она не смогла отказать ребёнку, поскольку считала его своим лучшим другом и была благодарна ему за своё спасение от паука. Поэтому муха оделась, взяла портфель и пошла в школу. Она стала учиться вместо мальчика, а поскольку муха была очень старательная и трудолюбивая, то первый класс она закончила на одни пятёрки. При этом она обнаружила, что в школе и за других детей учатся такие же мухи, которых находчивые ребятишки тоже попросили грызть гранит науки вместо них. Так муха училась, а Гарик отдыхал и не заметил, как пролетели школьные годы. Пришла пора Ершову идти в армию. Он, конечно же, попросил муху отслужить за него. Она снова не смогла отказать своему спасителю и, честно оттарабанив за него два года срочной службы в ВВС на радиодальномере 1РЛ-139, вернулась домой старшим сержантом запаса. Затем всё пошло по накатанной. Муха закончила за Ершова университет, поступила на службу в милицию, была там на хорошем счету, дослужилась до должности заместителя начальника УВД по работе с личным составом и в звании подполковника вышла на пенсию по выслуге лет. По настоятельной просьбе Гарика муха стала членом правящей партии, ходила на выборы, участвовала в избирательной комиссии, заседала в суде в качестве присяжного, а также вступила в казачье общество и со временем стала казачьим полковником и атаманом городского казачества. Кроме того, по вечерам она играла роль Гамлета в городском самодеятельном театре. Ершов же всё это время смотрел по телевизору сериалы и ток-шоу и от скуки придумывал новые задания мухе.

Вскоре Гариком овладело тщеславие, и он убедил муху начать писать стихи и прозу, так как хотел, чтобы она увековечила его имя в литературе. Ей пришлось овладеть техникой стихосложения и выработать свой стиль прозы. А также заниматься в ЛИТО и участвовать в литературных конкурсах. В нескольких из них она даже смогла занять призовые места.

В конце концов мухе надоело вести столь насыщенную жизнь, замещая Гарика. Она больше не хотела быть казачьим атаманом, вести литературную и политическую деятельность, заседать в суде, а особенно опостылела ей роль Гамлета, и она попросила Ершова отпустить её на волю, дать ей пожить спокойной мушиной жизнью. Но он категорически отказал мухе. Напомнил, что когда-то спас её и она обязана ему всем. Поскольку муха настаивала, Ершов стал угрожать, что прихлопнет её. Муха испугалась и тайком от Гарика отправила в прокуратуру и МВД заявления о неправомерных действиях Ершова.

Но поскольку во всех инстанциях сидели такие же мухи, которые всего боялись и не хотели связываться с хозяевами подневольных собратьев, муха вскоре получила официальный сухой ответ, что факты, указанные в её заявлении, в ходе проведения проверки, подтверждения не получили. Она окончательно поняла, что попала в вечное рабство к Гарику.

В общем-то, исключая личные переживания мухи, казалось бы, всё шло не так уж и плохо. Но это только на первый взгляд.

Ведь такие же как она угнетённые мухи постепенно стали заниматься всеми сферами человеческой жизни. Например, наукой и искусством. А поскольку, при всей их старательности, способности и таланты мух всё же несколько ниже, чем у тех, кто смог их поработить, общество стало довольно быстро деградировать. И если науку мухи ещё так сяк продолжали тянуть, хотя им и не удалось второй раз вместо человека высадиться на Луне, то, например, в литературе дела обстояли ещё хуже. Достаточно открыть творения современных авторов и сравнить их с произведениями предшественников, чтобы понять, что мухи в поэзии и прозе не преуспели. Ну или можно сравнить творчество Чайковского и, к примеру, Стаса Михайлова, вместо которого (любому ясно как день) сочинением песен и их исполнением занимается несчастная порабощённая им муха. Во внешней политике мухи тоже не справлялись, и на планете зрел глобальный политический кризис, который, учитывая наличие ядерного оружия, становился всё более опасным.

Дорогой читатель, все эти события и побудили меня – муху, угнетаемую Гариком Ершовым, написать данный рассказ, как предупреждение мухам и людям.

Я не могу больше молчать и категорически требую вернуть мухам свободу, а людям предлагаю снова стать людьми, чтобы всё в мире вернулось на круги своя.

Иначе скоро всем нам крышка.

                                                                   МОКРИЦА

  Кирилл Петрович Бисквит нежился в царстве Морфея на своей кровати, в спальне роскошного трёхэтажного особняка. Рядом сладко посапывала Ева Владиленовна, его законная супруга. Ничто не предвещало кошмарных событий, которые вскоре обрушились на лысеющую голову Бисквита. Проснувшись, он хотел потянуться за пачкой сигарет, лежащей на прикроватной тумбочке, и обнаружил, что вместо рук у него появились маленькие лапки. Причём их было не две, а гораздо больше. Похолодев от ужаса, Бисквит стал осматривать своё тело, и, к неописуемому изумлению выяснил, что превратился в мокрицу. В панике он хотел закричать, но не смог издать ни звука. На трясущихся лапках Кирилл Петрович добрался по подушке до головы своей жены и стал бегать по её щекам, пытаясь разбудить. От щекотки Ева проснулась, и сонно проведя по лицу рукой, смахнула Бисквита на подушку. Заметив мокрицу, она пронзительно завопила и резво вскочила с кровати. Бисквит, энергично жестикулируя лапками, пытался дать понять жене, что это он, её законный супруг и почтенный глава семейства, с которым приключилось несчастье, но Ева схватила тапку и погналась за мужем, не скупясь при этом на эпитеты.

«Ах ты, мерзкая тварь, подлое ничтожное создание»— кричала она и лупила тапкой по кровати, стремясь прибить Кирилла Петровича.

Бисквит спрыгнул на пол и бросился наутёк, а супруга гналась за ним, и топала ногами, стараясь задавить.

— Ах ты, гнида противная! - орала она, вне себя от злости. — Ещё в моей постели ошиваешься, сволочь!

Умудрившись каким-то чудом не погибнуть под прелестными ножками обожаемой супруги, Бисквит успел юркнуть под плинтус. Ева в ярости пнула стенку. Бисквит увидел за плинтусом небольшое отверстие. Возможно, это был мышиный ход, а может быть, недоделка строителей. Проворно забежав в него, Кирилл Петрович вылез с другой стороны стены и оказался в какой-то очень знакомой комнате. К его удивлению, это была та же самая спальня, из которой он только что удрал, но что-то в ней было не так. Бисквит стал внимательно осматриваться. Его удивило, что мебель в спальне была другая, а на столике стоял кинескопный телевизор «Sony», который Кирилл Петрович собственноручно лет пятнадцать назад выбросил на помойку. На стене спальни Бисквит увидел календарь, датированный 2005 годом. Он стал усиленно соображать, что бы это всё могло значить. В этот момент дверь комнаты отворилась, в неё вошли Ева, и лучший друг Кирилла Петровича, стройный блондин спортивного телосложения, Игорь Ершов.

Игорь и Ева почему-то выглядели гораздо моложе того возраста, в котором привык их видеть Бисквит. Они оживлённо беседовали.

— Бросай ты своего Бисквита, — настойчиво убеждал Еву Ершов. — Ты скоро родишь ребёнка, моего ребёнка. Распишемся, и будем жить вместе. Ведь мы любим друг друга.

— Если бы всё было так просто, — тяжко вздохнув, ответила Ева. — Тебе ведь твои предки не оставили свечной заводик, а Кириллу его дедушка оставил. Где мы будем жить? В однокомнатной хрущёвке с твоей мамой?

— Родная, я что-нибудь придумаю, поверь. Я горы сверну ради нашей любви, — сказал Игорь, и, нежно обняв Еву, стал страстно целовать её в губы.

Не в силах смотреть на свершающееся на его глазах непотребство, Кирилл Петрович стремительно побежал вверх по ноге Ершова, и добравшись до его лица, куснул в нос.

Игорь отшатнулся от Евы и увидел упавшую на пол мокрицу.

На этот раз за Бисквитом гнались двое. Он метался по полу, а Игорь и Ева бегали за ним и топали ногами, пытаясь его раздавить. Кирилл Петрович добежал до плинтуса, но заветной щели под ним почему-то не было, а ноги неверной супруги и её любовника неумолимо приближались.

Бисквит уже изготовился принять подлую нелепую смерть…

И проснулся.

Он был весь в поту, сердце учащённо билось, по лицу текли слёзы. Несколько минут он приходил в себя, медленно осознавая, что всё произошедшее ему приснилось. В спальню вошла Ева Владиленовна. Она весело улыбалась, и судя по всему была в прекрасном настроении.

— Вставай, соня, – сказала она. — Ты не забыл, что сегодня твоей дочери исполнилось восемнадцать лет? У меня на кухне уже вовсю идёт готовка.

Давай позавтракаем, и я буду заниматься по хозяйству, сегодня много дел. Ещё и себя в порядок нужно успеть привести. Вечером к нам придут родители и Ершовы. Надо не ударить лицом в грязь.

Через несколько минут Кирилл Петрович вышел в столовую. За столом уже сидела его дочь, эффектная стройная блондинка Лика.

— Доброе утро, папочка, — ласково сказала Бисквиту дочка, и опустила взгляд, продолжая что-то листать в своём смартфоне.

Ева Владиленовна, накрывая на стол, весело щебетала. Лика улыбалась, глядя в телефон.

Кирилл Петрович молчал и смотрел то на жену, то на дочку очень тяжёлым подозрительным взглядом. Он усиленно соображал, что ему теперь делать. Немедленно устроить скандал? Или сначала сделать тест ДНК? Как же поступить?

Размышляя, Бисквит ушёл в себя, и перестал замечать окружающую реальность.

Через какое-то время он почувствовал, что его толкают в бок и услышал голос Евы:

— Кирюша, просыпайся, фильм кончился, выходим!

Не понимая, что происходит, Кирилл Петрович, выходя из прострации встрепенулся, и увидел, что он сидит в кинотеатре, а вокруг него люди встают со своих мест и устремляются к выходу. На экране шли титры. Повернув голову, он увидел улыбающееся лицо Евы. Бисквита поразило, что его жена была совсем юной девушкой. Он поднялся и вместе с ней направился к выходу. По пути он вспомнил, что сегодня вместе со своей девушкой Евой пошёл на фильм «Игры разума», и получается заснул в кинотеатре. Значит, всё произошедшее ему просто приснилось.

Они вышли на улицу.

— Слушай, какой сейчас год? — спросил Еву Бисквит.

— Ты шутишь? — засмеялась Ева. — Сейчас 2001 год нашей эры, добро пожаловать в реальность. — Что будем дальше делать? Едем к тебе домой? — предложила она.

— Ты знаешь, я тут подумал, мы с тобой не подходим друг другу, нам надо расстаться, — ответил Бисквит, и поцеловав Еву в щёку, быстро пошёл к своему автомобилю.

Ева изумлённо смотрела ему вслед.

Когда Кирилл пришёл домой, и включил свет в прихожей, он увидел, что по полу бежит мокрица. Добежав до плинтуса, она остановилась, и обернулась в сторону Бисквита. Примерно с полминуты Кирилл и мокрица смотрели друг на друга, после чего мокрица отвернулась и шустро юркнула под плинтус.

                                                                          ПОЭТ

Жил был один начинающий поэт, Иннокентий Ризенштуцер. Ну, то есть, как поэт? Что-то там такое писал в рифму. В общем-то не плохо писал. Но и не хорошо. Лучше бы, наверное, если бы он вообще ничего никогда не писал. Хотя, впрочем, и вреда от его писанины было немного. До поры, до времени. Пока Ризенштуцер не вспылил. Ни с того ни с сего, казалось бы. Но сами знаете, творческие люди, так сказать гении, особенно непризнанные, непредсказуемы. И вот озлился он однажды на судьбу, окрысился. Когда очередную поэму сочинял. Швырнул ручку в открытую форточку, лист со своими каракулями на клочки разорвал в гневе. И говорит сам себе — «Пишу я пишу, а никакой, понимаешь прибыли. Ни славы, ни денег, ни признания. Ни должности в СП. Нет справедливости в этом мире. А как же мне хочется пожить в почёте да при деньгах. Душу бы дьяволу продал за это».

И не успел Иннокентий произнести эти слова, глядь, а у него в комнате в кресле сидит мужик средних лет, упитанный, неприятной наружности, с кудрявыми волосами и с небольшими аккуратными рожками, одетый в белый костюм, со значком члена правящей партии на лацкане. Зверь на том значке изображён, который полгода спит, а полгода в лесу мёд ворует. Такой, значит, символ партии. И говорит мужик Иннокентию:

— Дьявола вызывал? Вот я к тебе явился. Но только сразу предупреждаю, работы у меня сегодня очень много, вызов за вызовом, поэтому давай по сокращённой программе, без прелюдий. Я тебе славу, должность, хорошую зарплату и почёт, а с тебя заявление о сотрудничестве. В общем, обещаю, будешь как Филипп Киркоров, только в поэзии.

Тут Ризенштуцер, конечно, несколько струхнул, и говорит:

— Ага. А потом меня в ад закатаешь, на вечные муки?

Князь тьмы скривился, закатил глаза и говорит:

— Если бы кто знал, как я устал работать с творческой интеллигенцией! Ты же сам меня позвал, а теперь кобенишься, как будто это я к тебе напросился. Сонм таких как ты бездарей каждый день меня дёргает, того сделай известным певцом, другого режиссёром, третьего поэтом. А русская попса совсем уже обнаглела. Все эти короли эстрады, примадонны, прочие императрицы и иже с ними. Ни голоса, ни слуха, ни кожи, ни рожи, а каждый день мне досаждают. Одному «Золотой грамофон» дай, другому молодость верни. Хотят вечно быть в «Голубом огоньке». Все эти убогие киношники, кавээнщики недоделанные. Каждый бездарь мнит себя Феллини, что-то выпрашивает у меня. А потом все эти люди меня ещё и обвиняют. Как будто это я им продаю душу за сиюминутные блага, а не наоборот. А я всего лишь заложник человеческих пороков: ненасытной алчности, тщеславия и похоти, которые и погубят этот мир. Да я уже от этих постоянных вызовов и просьб заснуть без таблеток не могу, никакого моего дьявольского здоровья не хватает. И этот ваш СП — тот ещё гадюшник. Вот ты, к примеру, сам хотя бы читал настоящих поэтов, классиков? Думаешь легко мне будет тебя, с твоими талантами поэтическим светилом сделать? Должность тебе в СП выбить? С твоими способностями, если по-честному, только в дворники дорога. Хочешь быть дворником?

— Нет, в дворники не хочу, — ответил Иннокентий. — Пожалуйста не сердитесь, я просто немного переживаю, сами понимаете, в ад попасть очень не хочется.

Князь тьмы ухмыльнулся, и отвечает:

— Дурак ты, Иннокентий. Поэтов не зря называют небожителями, это особая каста, ведь они в творчество свои души вкладывают, и поэтому после смерти их души ни в ад, ни в рай не попадают, они так и живут в стихах, в поэзии вечно.

В общем, убедил Ризенштуцера отец лжи, написал тот заявление о сотрудничестве. Нечистый его зарегистрировал, штамп поставил, номер и дату, и внёс в свой журнал регистрации заявлений граждан.

Спрашивает Иннокентий затем у дьявола:

— И что теперь?

— А теперь, у тебя всё пойдёт как по маслу, — говорит ему сатана. — Возьми только псевдоним попроще, чтобы поближе к народу быть, а то Иннокентий Ризенштуцер слишком вычурно. Лучше назовись, например, Василием Сарайкиным.

— Хорошо, говорит Иннокентий, — на Василия я согласный. Но можно хотя бы Хибаров, а не Сарайкин.

— Это не принципиально, — отвечает лукавый. — Хибаров, так Хибаров.

На том они и порешили. Нечистый дух испарился, так как в тот день у него аншлаг был. Как раз, очередная премия «Тэфи» намечалась. Работал он, так сказать, на износ, без перерыва на обед и перекур.

Но с того самого времени у Василия Хибарова дела в гору пошли. Не то, чтобы стихи его лучше стали. Но заметили его нужные люди, как подающего надежды. В журналах стали печатать, книги издавать, а потом предложили и хорошую должность в СП. В общем, жизнь наладилась. Действительно, стал со временем Хибаров, как Киркоров, только в поэзии. И сам блистал, фигурально выражаясь, в стразах и перьях, и других учил, как стихи писать. Везде он стал желанным гостем, пламенно выступал на съездах, форумах и конференциях, проводил бесконечные встречи с читателями.

 Правда, в некоторых сферах жизни у него почему-то стало не ладиться. Семья как-то сама собой распалась, все друзья постепенно отвернулись от Василия. Но он не обращал на эти мелочи внимания, находясь на гребне волны и упиваясь славой.

Но однажды случилась маленькая неприятность — Василий Хибаров умер. Отчего, не столь важно. Отравился ли он грибами на очередном банкете, посвящённом Всемирному дню поэзии, или хватил лишнего, обмывая издание своей новой книги, а может просто время его пришло, но он таки окончательно и бесповоротно завернул копыта и попал в ад.

Там черти раздели его догола, посадили в чан, и крепко приковали цепями, чтобы не выпрыгнул. После этого к чану подошёл Люцифер. Он был на этот раз в рабочей чёрной спецодежде, но на лацкане неизменно сверкал значок члена правящей партии.

— Что тебе, Вася, в чан подавать? Кипяток, смолу, расплавленные сталь, олово или свинец? Или всё по очереди? — деловито осведомился дьявол.

— Постой, постой! — протестующе заорал Хибаров. — Ты же говорил, что поэты в ад не попадают, что их души вечно живут в поэзии!

— Да какой ты поэт! — весело ухмыльнулся враг рода человеческого, и, открыв кран, пустил в чан кипяток, который сразу как огнём обдал пятки и задницу Василия.

— Ай-яй-яй, Люциферушка, пощади! Будь прокляты все эти ритмы, метры, клаузулы и цезуры, я больше не будуууу! — что есть мочи завопил Хибаров.

Сатана рассмеялся, и говорит:

— А забавный ты, Вася. Ладно. Ты всё равно никуда от меня не денешься. Считай, что повезло тебе. У меня времени мало, поскольку сегодня День рождения партии, мне ещё на съезде речь толкать. А я тебя хочу помучить с толком, чувством и расстановкой. Люблю я таких нестандартных терзать. А то рутина одна, орут все всегда одно и то же, даже неинтересно. Поэтому, погуляй пока.

В этот момент поэт Ризенштуцер проснулся в холодном поту. Оказывается, он уснул за столом, уронив голову на лист с начатой поэмой. Иннокентий вскочил, и почувствовал, что ступни и задница горят огнём, как будто в них вонзились сотни иголок. Спросонья долго не мог сообразить, отсидел ли он их или произошедшее в сне случилось с ним реально…

Через несколько дней на работу в ЖЕК № 5 поступил новый дворник. Начальство им вполне довольно. К работе он относится ответственно и даже творчески. Подметая улицы, что-то бурчит себе под нос. Прохожие и начальство думают, что, занимаясь любимой работой, от переизбытка эмоций он напевает песни. Но если кто-то любопытный подойдёт к нему совсем близко, то сможет разобрать слова:

«Будь прокляты все эти ритмы, метры, клаузулы и цезуры!»

Киберрай

НЕБО

Совру себе, чтоб не сойти с ума,
Что, если жизнь вдруг превратится в пепел,
Закатно в сердце зацветёт сумах,
И пропоёт в душе рассветный петел.

Из музыки возникнет дирижабль,
Похожий на лица посмертный слепок.
Взбежав по трапу, сяду на корабль —
Борта его прочны, и парус крепок.

И уплыву на небо — далеко,
Чтоб там, отринув прошлые печали,
Испить зари парное молоко
Под грохот волн и хлопанье перкали.




ДУШИ

Небо сливается с морем,
Тонет кровавый закат.
Птицей опустится вскоре
Сумрак с темнеющих врат.

Вспыхнув со скоростью мысли,
Звёздами светят вдали
Души, что вырвались в выси,
Прочь от греховной земли.



РАБОТА

Не трава, не обуза,
Но уж впёрло так впёрло —
Злая, мрачная Муза
Мне впивается в горло
И слова вырывает
Вместе с кровью и рвотой.
Да, на свете бывает
И такая работа.



ДЖОН КОННОР

Помню наш вертикальный взлёт:
Юность. Спесь. Неуёмный гонор.
Ты — крутая Т-восемьсот.
Я — влюблённый в тебя Джон Коннор.

Ты хотела меня убить.
Только так, и никак иначе.
Рвать искомую жизни нить —
Кем-то вшитая в чип задача.

На меня нагоняли страх
И топили в трясине зыбкой
Эти ямочки на щеках
И манящая в смерть улыбка.

Больше к звёздам нас не несёт,
Сбавь же спесь и ненужный гонор.
Что, довольна, Т-восемьсот?
Я убит.
Всё.
Прощай.

Твой Коннор.



КИБЕРРАЙ

Либо фантазии бурный взлёт,
Иль чёрно-белая киноплёнка.
Из терминаторши-восемьсот
Робот скребёт моего ребёнка.

"Скайнет" одобрил убить нас всех —
Тех, кто без чипа и без металла,
И операцию ждёт успех,
Чик — и ребёнка уже не стало.

Чик — и неведом души раздрай.
Файлы в корзину, и понемногу
К роботам близится киберрай —
Жертва угодна их кибербогу.



МАШИНЫ

Поливает утро из кувшина
Наш земной тысячелетний смрад.
За окном бездушные машины,
Думая, что в рай, шагают в ад.

Искреннее, нежное, святое
На Земле закончилось давно,
В сердце нет надежды и покоя,
Я смотрю безрадостно в окно.

Война

Восемнадцатое марта

СМЕРТНИКИ

Рассуждая о сроке от­пущенных лет,
в тьму зловещую с уж­асом глядя,
не дрожи:
всем когда-нибудь вы­ключит свет
неизвестный,
невидимый дядя.
Дом твой — карцер,
весна — лишь зелёный салют,
мир за окнами грозен и тесен.

А по улицам
        смертники
                  дружно идут
под звучанье торжественн­ых песен.




ЗВЁЗДЫ

Одиноко в час поздний —
Ни машин, ни людей.
В небо врезались звёзды,
Словно клин лебедей.

И в родную стихию
От земли унеслись —
Это души людские
Поднимаются ввысь.

Знаю, чувствую кожей,
Воздух дышит бедой,
И когда-нибудь тоже
Вспыхну в небе звездой.




ВОСЕМНАДЦАТОЕ МАРТА

Собаке — поводок, гадалке — карты,
Воришке — фомка, небесам — гроза.
Рождённым восемнадцатого марта —
Поэзия и синие глаза.




ВЕСНА И ВАГНЕР

В душе звучат весна и Вагнер,
И гаснет всполохом закат.
Взрывается рассветный магний
Сильнее, ярче во сто крат.

А в сердце март вскрывает реки,
Со льдом плывут остатки сна.
Пусть в кровь мою войдут навеки
Любовь и Вагнер, и весна!

Двадцатый год

СВЕТ

Утро призрачно и зы­бко,
Мгла растаяла, как лёд.
Солнце — огненная рыбка —
В глубине небес плы­вёт.

Окунь-месяц кверху пузом
Отдыхает в стороне.
Дышит облако-медуза
В беспокойном белом сне...

На душе легко и ясно —
Ни тревог тебе, ни бед,
Бесконечна и прекра­сна
Жизнь. А тьму смета­ет свет!

ЗИЛЬБЕРТРУД

Журавли

Фантомные боли

РАЗГОВОР

Бессмысленный, ненужный разговор:
Что есть поэзия, и кем в ней станем мы...
Уже рассвет — сверкающий топор —
Упал на голову сгущающейся тьмы.

И звёздами рассыпались мозги —
В горящем небе тлеет грязный след.
Остывшей ночи рваные куски
Сметает с улиц лучезарный свет.

Не три мне за искусство и про страх,
Любовь-морковь, прорыв и красоту.
Эй, граждане, ступайте мимо ...
Я — солнцедворник. Улицы мету.

2015г.



ФАНТОМНЫЕ БОЛИ

Фантомные боли лишают воли.

Воспоминание:

Утро, диван,
обшарпанная квартир­а.
Я — король мира.
Ты ещё спишь,
я щекочу тебе пёрыш­ком нос,
рядом с диваном (в ногах) дре­млет пёс
по имени Бета.
В сердце лето,
порхают птицы,
но на плече сидит чёрт Синица.
(Странные клички у этих чертей.)

Ты, сонная, злишься, издеваюсь любя,
Но вдруг замечаю — чёрт вселился в тебя.

***

Утро, похмелье, буты­лки, смрад,
Нас больше нет. Реб­енок мёртв.
"И отчего все стихи про ад?" —
Вдруг поражает вопр­осом чёрт.




АД

ОГОНЬ

На линии огня — стою, немного трушу,
Стреляют не в ме­ня, а хуже — просто в душу,
И словно ад — ог­нём горит в окне рас­свет...

Огонь!

Меня здесь слов­но нет...

Я будто бы лежу в гробу, купаясь в слизи,
А черви жрут мой мозг, уставший от коллизий,

И тысячи чертей вокруг вопят : "Ты наш!",
И надо мной стоит зловещий морга стр­аж.
Отточеным ножом мои он режет вены,
И слышат злобный смех сырые морга ст­ены.
Впиваясь в пло­ть мою, кровь цедит не спеша
Прекраснейший се­ньор, нежнейшая душ­а.

Схватив за горло,
я
душить его пытаю­сь,
Но он из пальцев выскользнул,
как во­шь,
И в ужасе вопит —
я просыпаюсь,
Лежу в кровати,
рядом —
финский но­ж...

А за моим окном сияет солнце,
Осенней тая желт­изной в листве,
А я влюблён,
и всю, всю, всю — до донца
выплёскиваю душу я тебе!

Мой мозг, измуче­нный ночным кошмаром,
Упорно принимает явь за бред,
Цепляясь, держит­ся в виденье старом,
Не верит в то, что нас с тобою нет.

Я говорю: "Нет смерти и разлуки
Тем, кто горел в любви, себя губя!"
Иду в огонь и пр­инимаю муки,
И ад в окне рису­ет мне тебя:

И золото волос сквозь неба просинь,
Твоё лицо и губы, и глаза...
Вы так похожи — ты и эта осень,
А я на этот поезд опоздал.
Я жизнь хотел пр­ожить зелёной почкой
И, никого на све­те не коря,
Я понял лишь сей­час, на этой строчке,
Что почки не жив­ут до ноября.

И мысленно твой образ воскрешая,
Я улыбаюсь — я на миг спасён,
Но мозг, в изнем­оженье остывая,
Меня уносит снова в этот сон:

На линии огня — стою, немного трушу,
Стреляют не в ме­ня, а хуже — просто в душу,
И словно ад — ог­нём горит в окне рас­свет...

Огонь!!!

1995г.




ПЫШИ-МЫШИ

Пы́ши-мыши.
Протухшие пирожки.
В женской сумке кон­дом.
Аборт.
В этом городе
вздёрнется от тоски
даже самый весёлый чёрт.

Трали-вали.
Твой голос приятен мне,
да не стало в глазах огня.
Сплю под басни,
и чудится вновь во сне:
тот ребёнок не от меня.




НОЧЬ

Мне не вернуть былых желаний.
Я стал не тот. С чего бы вдруг?
Растаял вечер этот ранний,
Последний мой печальный друг.

Какая мгла, какая темень!
Как в бездну я гляжу в окно.
К нам ночь приходит лишь на время,
А на душе всегда темно.

1995г.

Я ЗНАЮ

Я знаю — ты здесь, я знаю,
Я слышу твои шаги.
И снова во сне сгораю,
Прошу тебя, помоги!

Я вижу тебя, я вижу,
Иду за тобой след в след.
Люблю или ненавижу?
Ты — тьма для меня и свет.

Не знаю, что с нами будет,
В отчаянье наяву
Себя убивают люди,
А после лишь в снах живут.

Я знаю — ты здесь, я знаю,
Я слышу твои шаги.
И снова во сне сгораю,
Прошу тебя, помоги.

КЛОЧЬЯ СВЕТА

Я собираю клочья света —
Рассыпанную солнцем медь,
Пожаром осени согретый,
Весною пробуждённый петь.

И обрываю нить сознанья,
Где кровью запеклись слова,
С тобою горечь расставанья —
Та боль во мне ещё жива.

Тех дней невымытые хари
Стоят упрямо у ворот,
Я им ору: "Уйдите, твари!" —
От крика разрывая рот.

И собираю клочья света —
Рассыпанную солнцем медь,
Пожаром осени согретый,
Весною пробуждённый петь.

Украинская ночь

Русская весна

Веня

ВЕЧЕР

Вдалеке заката гроз­ди —
Словно вспыхнул сена стог,
Забивает звёзды-гво­зди
В небо вечер-молото­к.

День вспорхнул за птичьей стаей,
Догорел костром зак­ат.
Звёзды-гвозди, утоп­ая
в небе,
Шляпками блестят.

Вечер тьмой тягуче-­зыбкой
По земле с размаха бьёт.
Белозубою улыбкой
Озарился лунный рот.



КОНТРУДАР

Поднимаясь опять в атаку,
И, глотая свинцовый жар,
Мы отчаянно рвёмся в драку —
Контрудар.

Перекошены злостью лица
Тех, кто в смерть заходил с рывка.
И решает судьбу сто­лицы
Лишь холодная сталь штыка.

Добежать, доползти, прорваться...
Взрывы, мат, пулемё­тный рык...
Мы должны до врага добраться
И всадить в него эт­от штык.


***

Подо Ржевом они уби­ты...
В длинный список од­ной плиты
Судьбы павших навеч­но вбиты
Для того, чтобы пом­нил ты:

Поднимаясь опять в атаку,
И, глотая свинцовый жар,
Здесь рвались за От­чизну в драку —
Контрудар!



РОЗА

Солнцем отыграна пь­еса,
Лунное сыплется зла­то.
Сумрак срывает за лесом
Красную розу заката.

Взрывом темнеющей хмари
Небо разорвано в кл­очья —
Розу закатную дарит
Вечер красавице-ночи.



ВЕНЯ

Это не Вальцман — он не урод,
Круче "Алисы" и "De­peche Mode":
Миллеру сват, а Сор­осу кум,
Веня — властитель всех ваших дум!

Веник был в детстве потешный малыш,
Ссался, кусался, кр­иклив был и рыж,
Шкодил, в розетку он пальцами лез,
И одолеть всё не мог энурез.

Годы летели, Венюша подрос,
Узкие плечи, с горб­инкою нос.
Где-то пора шалуниш­ку приткнуть,
Сразу наставив на правильный путь:

Чтоб от карьеры геш­ефт был и прок,
Надо идти в либерал­ы, сынок.
Венечка плакал, моч­ился в трусы,
Но очутился на "Эхе мацы".

Это не Вальцман — он не урод,
Круче "Алисы" и "De­peche Mode":
Миллеру сват, а Сор­осу кум,
Веня — властитель всех ваших дум!

Вечность

Кризис

ВЫСТРЕЛ

Утро внезапно, как выстрел,
Грянуло в сонную мглу.
Солнце жуком золотистым
Плавно ползло по стеклу.
Строчки сверкали, как вспышки,
И растворялись во мне
После ночной передышки
На стихотворной войне.





ПЕРЕМОГА

Пешка так и не вышла в дамки,
Капитан Татаринов умер.
Выходя за приличий рамки,
Он услышал противный зуммер.

Стало гарно, затем хреново,
И ушёл на свиданье к Богу,
А по телику Вальцман снова 
Нам проблеял про перемогу.





ВСЁ ПО ПЛАНУ

Подняв идиотизма планку,
Мы снова сели в ту же лужу —
Под руководством неоБланка
Сломали памятник ему же.

Ньюсовнарком набил карманы,
И принялся мочить друг друга.
Война... Разруха... Всё по плану —
Идёт история по кругу.






ПОРОШОК

На полях лежит батал­ьон "Навоз" —
Бьёт бандеровцев сн­айпер Ганка.
Эй, Генштаб, ведь Гр­узия — с гулькин нос,
Так откуда вся "алоз­анка"?

Алкоголь-голь-голь, порошок-шок-шок —
Гадит химия и непло­хо.
Выпивай-вай-вай, мил дружок-жок-жок,
Поимели тебя, как лоха.





МИР

Не выдумывай сказок и больше себе не ври,
Не выпучивай зенки во мглу за своим окном.
Этот мир не снаружи — он весь у тебя внутри,
Перевёрнутый кверху вонючим и мутным дном.





ДЕПРЕССИЯ

У меня сегодня 
депрессия — 
я как будто 
врезался в стол­б.
По закону
геометрической
прогрессии
мы —
родившиеся из колб,
мы —
плюющиеся слов­ами,
мы — 
пытающиеся 
вдохнуть,
утешающиеся 
снами.
Но непросто 
порой 
уснуть.
Неприглядные, 
как серая 
туча.
Дом — без крыши, 
корова без вымени...
Эх! 
Местоимение "мы" 
меня порядк­ом 
замучило!
Я
выхожу
из вашего
строя
и начинаю жить 
от собственного
имени!





СОРТИР

С экрана силиконовое чмо
Вещает: "Как прекрасен этот мир…"
Но, если честно, эта жизнь — дерьмо,
И вся планета — лишь большой сортир.
А люди — твари, мрази и скоты,
По шею утонувшие в г...е,
И если этот стих читаешь ты,
То знай — ты также неприятен мне,
Как это силиконовое чмо,
Вопящее: "Прекрасен этот мир…"
Ведь я-то знаю, наша жизнь — дерьмо,
И вся планета — лишь большой сортир!





ПЬЯНКА

Чья неведомо то подлянка,
Но слились удальцу на го́ре
С речкой Дружбой речушка Пьянка,
И в Циррозное впали море.

Да на острове, на Похмелье,
Там, где пьяниц встречают черти,
Завершилось его веселье
Преждевременной глупой смертью.





КРАСНЫЕ РАКИ

Красные раки,
Синий запой.
В небе собаки
Над головой.

В тёплые страны
Стаей летят,
Словно из крана
Хлещет закат.

Бред на "отмене",
Ствол и висок.
Умер Есенин,
Умер и Блок.

Щёлкнул затвором,
Палец на спуск,
И приговором —
Черепа хруст.

Жмёшь, но... осечка,
Планы губя.
Траур и свечка
Не для тебя.

Саван осенний,
Белый висок.
Ты не Есенин,
Жаль... И не Блок.





КРИЗИС

Вновь кризис в двери постучит,
Наделав шороху на свете...
А русский, лёжа на печи,
Его проспит и не заметит.

Встречая пробуженье дня,
И просыпаясь понемногу,
Он скажет: "Кризис для меня —
Не помолиться утром Богу".

Вирус

ДРАНГ НАХ ОСТЕН

Дранг Нах Остен — клиент погоста,
Данке шён, битте-дритте, плиз.
Для него всё легко и просто:
Вправо-влево, прыжок — и вниз.

Куропатками по сопатке —
И "чижи покидайт Кижи".
"Ку́рка, млеко, und schneller, матка!" —
Он накушался от души.

                      ***

Дранг Нах Остена сгнили кости,
И остались мечты в мечтах...
Если внуки его к нам в гости,
То отхватят дранг остен, нах!







ЧЁРТ ПО ИМЕНИ ПОЗНЕР

Чёрт по имени Познер всегда задорен,
Пахнет серой, похабен, хвостат, небрит.
Он же — Ургант, Нагиев, Шкиряк и Зорян —
Постоянно меняет свой внешний вид.

Порошенко, Собчак, Светлаков-насяльник,
Жириновский, Шапиро и Соловьёв,
Он залазит в утюг, в дуроскоп и в чайник
И оттуда на ухо тебе поёт.






                   
Я

Называют голодных — волками злыми,
Если грязен и хрюкаешь — ты свинья.
Вот и я получил от рожденья имя:
Разрешите представиться, это — Я.

Я, как вы, из такого же сделан теста,
Отчего же и кто за меня решал?
На последнее Я задвигали место —
Я скандалил, собачился, возражал.

Разъяснили мне: "Я, не упорствуй, сука,
Не буянь, не ругайся и не нуди,
Это место вменила тебе наука —
Получи, распишись и на нём сиди".







Предрассветное утро
льет холодный рассол.
В головах родионов —
и разлад, и раскол.


ПРЕДРАССТРЕЛЬНОЕ УТРО

Все старухи убиты —
Затупился топор.
Предрасстрельное утро —
Под конвоем во двор.

Непролазная чаща
Из несбывшихся мечт,
Ветром сломана мачта,
Брошен согнутый меч.

Наконец, завершился
Бесконечный позор,
Предрасстрельное утро —
Под конвоем во двор.







АЛЛЕРГИЯ

Сорок два, аллергия, окраина —
Три в одном.
Ко всему готов.
И ещё — отвратительный город,
Населённый стадами скотов.
Омерзительное настроение.
Очевиден финал заранее.
Отметают любые сомнения
Сорок два. Аллергия. Окраина.







ВЕНСКИЙ ОРКЕСТР

Венский оркестр со вскрытыми венами,  
Морг соцтруда с отсыревшими стенами,
Крысы отметили бурно год крысы.
Ночь, белый снег, чёрный бит "Алисы".

Место моё в сумасшедшем доме,
Полностью личность раздвоена,
Сегодня я счастлив и нежусь в истоме,
А завтра вся жизнь лишь кусок...

Маниакальный я параноик,
Весело бы хохотал по ночам,
Если б со скрипом больничных коек
Ветер повешенных трупы качал.

Алкоголизм — превосходное средство
Против иллюзий и розовых снов,
Но не чумы — ею болен с детства,
Чуждый стаям привитых псов.

Эй, привитые! Здравствуйте, суки!
Я инфицирован, нездоров, —
Сам с собою давно в разлуке,
Сам себе отворяю кровь.

Строчки стихов — словно вскрытые вены,
Будущее — только прах и тлен.
И потому, не люблю перемены,
Уютно мне в тесной коробке стен.







ВИРУС

Под запах перегара и блевоты,
На грязных металлических конях
Полки двуногих скачут на работу
В отравленных, загаженных полях.

Скользящие по тёплой, сытной гря́зи,
Таблетками сгоняющие жир,
Прожорливые спятившие мрази,
Как вирус, доедающие мир.

РУССКИЕ

Сто лет злосчастья и беды,
и на кресте наш бог — Россия.
Мы,
словно вечные жиды,
не признающие Мессию.
С нас,
как с баранов,
стригли шерсть,
нас бьют и режут понемногу…
Ты спросишь: "А спасенье есть?"
Отвечу: "Лишь для верных богу!"

Русский кореец

УЙТИ

Всё бросить и куда-нибудь уйти —
В нирвану, в безвоздушное пространство,
Где все пересекаются пути,
И время переходит в постоянство.

Где жизнь переплавляется в итог,
А контуры приобретают форму.
И с шумом набегают волны строк,
Сознанье в щепки разбивая штормом.





СВЕТОТЕНИ


На потолке блуждают светотени,
А я угрюмо думаю опять:
"Я написал пятьсот стихотворений.
Да, написал пятьсот стихотворений —
Из них не стыдно, максимум, за пять".

А на душе такой осадок мутный,
Что мне по-волчьи хочется завыть.
Ведь в нашей жизни счастья —  лишь минуты.
Да, в нашей жизни счастья — лишь минуты,
Всё остальное —  плюнуть и  забыть.





ЗАПРОС

Словоблудием лавры стяжал
Член СП (и т.п.) —  стихоплёт…
А поэт бы свой крест и отдал,
Только кто же его понесёт?

Размышляет: "Кому бы отдать?"
Но, никак не решив сей вопрос,
Поминая такую-то мать,
Он в СП направляет запрос:

"Кто способен шагнуть под свинец
Иль верёвочный галстук надеть
И, примерив терновый венец,
Не заплакать,  не звать, не жалеть?"

Отвечают: "Желающих — нет.
Хоть и членов разводим, как блох…
Ведь на Землю приходит поэт
Крайне редко — почти что, как Бог».

ЦВЕТЫ

Льются по венам ток,
"Hennessy" и зима.
И Александр Блок
Сводит меня с ума.

Тихо бурчит камин,
Плачет в окне метель.
Словно осколки льдин —
Скомканная постель.

Прикосновенье сна.
Робкий полёт в мечты...
Вновь на душе весна,
И расцвели цветы.





РУССКИЙ КОРЕЕЦ

Спеклась Украина, пропал Сталинград,
И Курск, и Москва погружаются в ад.
Донбассу Володя сказал: "Не могу".
Лишь русский кореец не сдался врагу!

О, русский Ким Чен Ын,
Славен будь в веках!
О, русский Ким Чен Ын,
Трам пам пам — бабах!

Живёт русский парень в Пхеньяне родном,
С презреньем глядит на буржуйский содом,
Пиндосов ему безразлична возня —
И танки резвы, и надёжна броня.

О, русский Ким Чен Ын,
Славен будь в веках!
О, русский Ким Чен Ын,
Трам пам пам — бабах!

Бессильно грозит гуинпленов главарь,
Добраться до Кима пытается, тварь,
Но артиллеристы давно ждут у нас,
Что русский кореец отдаст им приказ.

О, русский Ким Чен Ын,
Славен будь в веках!
О, русский Ким Чен Ын,
Трам пам пам — бабах!

Осень

ХРЯСЬ

Осветив дорогу к раю,
Загорелись звёзды-свечи.
Заострённым солнца краем
Глотку неба режет вечер.

Окна города стоглазо
Засверкали в алой мряке,
Родионнокарамазо
Всюду шастают маньяки.

Под ногами кровь и грязь.
Кто попался, в череп — хрясь!



ВСЁ БУДЕТ ДЕПЕШ

Всё будет Де́пеш, ра­но или поздно,
Когда, на волю выбра­вшись несмело,
Моя душа стремглав рванётся к звёздам,
Покинув опостылевшее тело.



ВЕСТЬ

Я выдумал осень, я выдумал вечер.
Осыпалось небо листвой голубой.
Холодная мгла опустилась на плечи,
Душа погрузилась в безбрежный покой.

Сгущается мрак, но мерцает в сознанье
Чуть видимым светом приятная весть,
Что в бренности жизни, тоске увяданья,
Какая-то радость особая есть

ЛИСТЬЯ

Утро льёт в небесах молоко,
Краплет дождь, предвещая разлуку.
Все умрут — кто-то очень легко,
Кто-то — корчась от ужаса в муках.

Увяданье, сентябрь, тоска...
И пророчат нам с веток вороны,
Что, допив эту жизнь до глотка,
Мы осыплемся листьями с клёнов.

ОСЕННИЕ СНЫ

Ну вот и этот август схоронили,
Мы все умрём, не будет никого.
Играла раньше осень на виниле,
Затем — на плёнке, ныне — цифрово
Марш похоронный.
Каркают вороны,
И суть их предсказаний всё ясней.
Уже поджёг сентябрь деревьев кроны,
И с каждым днём всё ненавистней мне
Унылое очей очарованье.
Я не живу, а только жду весны,
И навевает мира увяданье
Осенние пугающие сны.

ЗОЛОТОЙ МИЛЛИАРД

Деградирует город,
вымирает село —
это русских индейцев
добивает бухло.
Этот план гениален
своей простотой —
раздербанит ресурсы
миллиард золотой.

Вот горит Украина,
а все "СМРАДы" льют муть,
цель прозрачна —
рассорить, разделить и столкнуть.
И беснуются черти,
и ничтожит ничто,
и подохнет от пьянки
тот, кто выжил в "АТО".

Но под трель "Соловьёва"
снятся сладкие сны —
будет русское лето
после русской весны,
Сивка Бурка прискачет,
отворится Сезам...
Льют нам патоку в уши,
пыль пускают в глаза.

А тем временем, шустро
истребляют славян,
сам себя уничтожить
должен глупый Иван.
Если выживет —  
водку лей ему, не жалей,
разбавляй наркотою,
может, сдохнет скорей.

Деградирует город,
вымирает село —
это русских индейцев
добивает бухло.
Этот план гениален
своей простотой —
раздербанит ресурсы
миллиард золотой.

ОСЕНЬ

Осень. Тонет в огне планета.
Ветры рвут простыню зари.
Гроздью звёзды в устах рассвета
Тлеют, словно в печи угли.

Слышишь?! Раненой птицей в клетке
Бьётся лета последний стон.
Листья-капли роняя с ветки,
Землю выкраснил старый  клён.

JAZZ

За окошком бегут лохи́,
Из колонок играет "Jazz",
Не для вас все мои стихи,
Не для вас.

Осень вывернет душу мне.
Я, в неё заглянув, блюю...
Утопить бы печаль в вине,
Но не пью.

Умирает опять Земля
И зовет за собою нас.
Ей отвечу  тихонько я:
"Не сейчас".

За окошком бегут лохи́,
Из колонок играет "Jazz",
Не для вас все мои стихи,
Не для вас.

НЕ ПЕЙ, БРЭД ПИТТ

Не пей, Брэд Питт, не бредь.
Пусть без толку и зря —
Осенних листьев медь
На склонах сентября,
Вчерашние стихи,
Ненужные слова,
Забытые грехи,
Пожухлая трава...

Пусть каждому в судьбе
Поставит точку смерть,
Но я скажу тебе:
"Не пей, Брэд Питт, не бредь".

Сигналы

КУТЕРЬМА

Кутерьма, кутерьма, обгорает сурьма,
От июльского солнца облезла душа.
Скачет в поле сума, а за нею — тюрьма,
И телега печали ползёт не спеша.

Сильно ноет в десне воспалившийся нерв,
И от боли уже  ничего не спасёт.
В диких плясках козлов и взбесившихся стерв
Опротивели все, опостылело всё.

Источает амбре сине-жёлтый сортир,
Вылезает на берег азовский бычок,
С изумленьем глядит на свихнувшийся мир...
Вот такие дела, то ли будет ещё.

Никогда не закончится этот дурдом,
Догорает Донбасс, пьёт на троне алкаш,
Пусть Гоморра вокруг, и повсюду Содом,
Утешает одно: Крым-то всё-таки наш.

КАПЛИ

Синеносые звёзды в рассветное небо блюют,
В паутине востока запутался жёлтый комар,
Облаками взорвался в светлеющей выси салют,
Догорает луной остывающей ночи пожар.

А внизу человечки куда-то бесцельно бредут
И под грузом забот и бессмысленных горьких утрат
Растворяются в вечности каплями жидких минут,
Не увидев рассвета, встречают кровавый закат.





ЭДУАРД ЛИМОНОВ


Этот юный старик,
Дебошир и задира,
Отступать не привык —
Он воспитан войной.
Этот юный старик,
Обошедший полмира,
Сумасшедший поэт,
Уважаемый мной.

Я бы тоже хотел
Быть задорным и юным,
Но сижу не у дел
Вдалеке от войны,
В отзвеневшей душе,
Будто лопнули струны...
И потухли глаза,
И протёрлись штаны.

Отчего всё ему —
Злому, юному  деду?
Я ведь тоже поэт
И летаю во сне.
Только вот без войны
Не бывает победы.
Оттого всё ему,
Потому всё не мне.

Этот юный старик,
Дебошир и задира,
Отступать не привык —
Он воспитан войной.
Этот юный старик,
Обошедший полмира,
Сумасшедший поэт,
Уважаемый мной.




ГАМАДРИЛ

Гамадрил говорил, говорил гамадрил,
Выступала на сердце соль.
Фрау Рау уехала в Нижний Тагил,
Если хочешь за ней — изволь.

И давно скакуны нал­ожили в штаны,
Прыг в котёл, и сва­рились там,
Остальные на лыжах бегут из страны —
Идиотов сбылась меч­та.

Бредит пьяный Пьеро, выпадает зеро,
И опять — крокодил, кокос...
Снова кот — это кит, не смешно и старо,
Пан Курицький идёт вразнос.

Зря скакал гамадрил, я ему говорил,
Выступала на сердце соль.
Фрау Рау уехала в Нижний Тагил,
Если хочешь за ней — изволь.





"Взлетая к вышинам, орел покинул долы...
Там пажити внизу, и солнце их палит..."
Александр Блок


ОРЁЛ

Я, будто бы, приблизился к истокам.
Испивший из святого родника,
Почувствовал себя немного Блоком
И, может быть, Тургеневым слегка.

Орёл, Орёл! Ты город или птица?
Так многих ты взлететь благословил!
Позволь и мне негромко объясниться
Тебе в надежде, вере и любви.

МАТЬ

ГОД ЗА ГОДОМ

СИГНАЛЫ


Непрерывно и непременно
Жду сигналы с других планет,
Терракотово-внутривенно
Заливая в себя рассвет.

Сорок водке и мне за сорок,
И пророчит Минздрав: "Хана!".
Из углов выползают морок,
Страх, бессонница, сатана.

Хали-гали и тыры-пыры
Бродят в небе стеной огня.
Строки в сердце пробили дыры
И пронизывают меня...

Непрерывно и непременно
Жду сигналы с других планет,
Терракотово-внутривенно
Заливая в себя рассвет.

Зверь

АД

Заедая фенозепамом строки,
Хлеща себя капельницей по лицу,
Я вместе с чертями пою в караоке
Какую-то няшную песню Алсу.

О, так выглядит ад,
Теперь я знаю, брат,
Как выглядит ад.

Запусти, док, магнезию мне по вене,
Уколи внутримышечно сибазон.
У меня абстиненция, сбой в системе,
Я уже две недели, как синий слон!

О, так выглядит ад,
Теперь я знаю, брат,
Как выглядит ад.

Даже черти глядят на меня печально:
Мол, нельзя, граждан​ин, так безмерно жрать
Внутривенноимышечноперорально.
Нам теперь негде ставить на вас печать!

О, так выглядит ад,
Теперь я знаю, брат,
Как выглядит ад.




ЛИЦА

Когда мне грустно, одиноко,
Я открываю томик Блока.
Смотрю в него, затем зеваю
И снова томик закрываю.

Тоскливо, впору лезть на стены,
Вскрывает вечер небу вены.
И я смотрю, как снеговата
Стирает в окнах кровь заката...

Густеет мгла, и стужа злится,
Со стёкол изморози  лица  
Глядят и мне стихи читают,  
Со мною о весне мечтают.

                    ***

А если станет одиноко —
Опять открою томик Блока.




ЛОПНУЛ ЛЕС

Лопнул лес, шумела леска,
Гром горел, гремел гараж,
Ткань сатиновую с треском
Рекс порвал на абордаж.

Растопили изотопы
Ридикюлевый рассвет,
Из Елабуги в Европу
На коне скакал корнет.




VPN

Синеносый кондитер и вождь гиен
Запрещает восход на востоке,
Только солнце встаёт через VPN,
Где обычно, и в те же сроки.

Хоть провайдеры солнца запрет в металл
Закачали, блеснув сноровкой,
Жёлтый карлик всех снова переиграл
Искромётной многоходовкой.




ПЕРЕСМЕХИ

Где-то воет злобная собака
За окном иль на краю земли...
Начитаюсь на ночь Пастернака,
Стану подвывать ей до зари.

Скоро утро из сенной застрехи
Вытащит сверкнувшее ружьё
И закончит смехи-пересмехи —
Бешеную суку-мглу убьёт.




МЫСЛЬ

Хрон  конфетный  за Европу
Заливает постоянно,
"Нашефсё" по дуроскопу
Замещает  Петросяна.

А боярам  красть — свобода,
За  державу  им  не больно.
"Нет  на  вас  Отца Народов!"—
Посещает  мысль  невольно.




ЗВЕРЬ

Он выпивает меня изнутри.
Иногда я коньяк,
чаще грузинские вина,
И о чём-то бессмысленно говорит,
сквозь мои зрачки
взирает на мир невинно.
Зверь!

Порою он курит меня, как "план",
иногда никакой,
но чаще — я ганж отменный.
И, вдыхая меня за стаканом стакан,
идиотскому смеху
вскрывает вены.
Зверь!

По утрам он  глядит из меня на свет,
говорит без лукавства
и лишней фальши:
"Из тебя получится бы мог поэт...
Только знай,
я успею сожрать тебя раньше".
Зверь!

Сепаратист Бульба

43

Потепление. Март. Приговор:
Со́рок три, сорок три, сорок три.
Этот день, будто вы­стрел в упор,
В календарь, словно в дуло, смотри —
Восемнадцать. Как раненый зверь,
Бейся в грязном сне­гу и скули.
Барабанит морзянкой капель:
Сорок три. Сорок тр­и. Сорок три.




УТРО

Утро. Солнце лимонн­ым соком
Брызжет в окна, печ­ёт спросонья
Мне глаза. Одеяло-к­окон
Сброшу. Крыльями ст­ав, ладони
Унесут из ночных ко­шмаров
В новый день.
Растворясь в забота­х,
Полечу я над тротуа­ром
Сонной бабочкой на работу.




МАТРИЦА

На лабутенах,
в коротких платьицах
по улицам
шастают
каракатицы —
уродливы руки,
уродливы ноги,
каракатицы катятся по дороге.
Сине-жёлтые гольфы
и шляпы-кастрюли —
дурдом,
но лишь синюю съем пилюлю,
свершается чудо,
гром гремит с небос­вода,
вижу супермоделей
вместо уродов.
Исчезли кастрюли и каракатицы.
Ведь весь наш мир —
это только матрица.
Съел синюю —
секс,
рок-н-ролл,
свобода,
Съел красную —
снова парад уродов.
И я пессимист лишь по той причине,
что нынче на красно­й,
а ты?...

СИНИЙ СЛОН

Иногда одряхлевший мой синий слон
Превращается в бабо­чку махаон,
И летит он в края, где всегда ништяк,
Там, где юность гот­ова взорвать "косяк",
И рекой льётся пиво тайком от мам,
Где все живы ещё, по семнадцать — нам.

А затем, напорхавши­сь в обрывках сна,
Превращается вновь махаон в слона.




КОСТИ ИЗ БУДУЩЕГО

Герасимов Коля пошёл в гастроном,
Из телика членоголо­вый с пятном
Проблеял: "Углу́бит­ь, расширить, сломат­ь!"
Союз отлюбили — скр­ипела кровать.

Пиндосский пират ст­ал отцом нам родным,
А вежливый Вертер захватывал Крым,
"Небратья" Алисы бо­мбили Донбасс...
И врал Селезнёв: "З­ащитит ананас".




ЛЕВША

Мрачно висит на оси­не дня
Сумеречный скелет.
Вечер впечатал стен­ой огня
В землю кровавый сл­ед.

Звёзды сверкают, как сталь штыков,
Ночь ускоряет шаг,
Злобно швыряет из облаков
Месяца бумеранг.

Саблей зари темноту круша,
Над колокольней зве­зд
По небосводу идёт Левша —
Огненно-светлый кре­ст.




КОРОЛЬ ПОМОЕК

Король помоек, поэт поэтов
Всегда в ударе — зи­мой и летом.
Бичей питает духовн­ой пищей,
И души их с каждым днём — всё чище.

Пускай пропиты мозги и печень,
Стишки про звёзды, весну и вечность
Жуют без устали нищ­еброды,
Хмыри вонючие и уро­ды.

Творит поэт и не сп­ит ночами,
И сам уже от себя кончает.
Ещё чуть-чуть и ещё немного —
И он, глядишь, прев­ратится в бога.

Король помоек, поэт поэтов
Всегда в ударе — зи­мой и летом.
Бичей питает духовн­ой пищей,
И души их с каждым днём — всё чище.





НОЯБРЬ

С клёна закапала кровь-листва,
Тает берёзы воск.
Солнца расколота голова —
В небо пролился мозг.

Гаснущих сумерек трупный яд
Высинил тело дня.
На горизонте пылает ад,
Грешных к себе маня.

Сумрак, депрессия, холод, смерть
Взрощены ноябрём.
Листьев кровавая круговерть
Шепчет: "Мы все умрём".




ЗАНАВЕС

Разбрызганы мозги по стенам
Давно уже.
Ты слишком часто ре­зал вены
Своей душе.

На стенах мозг пере­ливался,
К земле скользя,
Зачем ты заглянуть пытался,
Куда нельзя?

Закрыли занавес, и в зале
Стих топот ног.
Ты честно выстрелил в финале
Себе в висок.

Разбрызганы мозги по стенам
Давно уже.
Ты слишком часто ре­зал вены
Своей душе.




ВЛАСОВ, РЕЗУН И МАЗЕПА

Власов, Резун и Мазепа
Ночью выходят из склепа,
Бродят по Киеву ратью,
Ищут, кого бы предать им.

Утро. И светлые силы
Вновь их загнали в могилы...
Мерзко воняют из склепа
Власов, Резун и Мазепа.

СЕПАРАТИСТ БУЛЬБА

Смотрю и вижу, как на картине:
Шагает Бульба по Ук­раине,
Глядит навколо, та скажени́е* —
Повсюду янкели и ан­дрии.

В шинках пропита ро­дная вера,
С икон взирает Степ­ан Бандера,
Андрии рвутся в хол­опы к ляху
И добровольно бредут на плаху.

С презреньем Бульба глядит им в лица,
С плеча снимает свою рушницу,
Андрии прут на него из схронов —
Стреляй, Тарас, не жалей патронов!


* Навколо, та скажение (навколо, та скаженіє), в переводе с украинского языка: вокруг, и приходит в бешенство.

Запой

Друг мой, пойми —
Я уже другой.
Плюнь на нелепые слухи.
Напоминает последний запой
Звон комариный в ухе.
Нынче ещё я слегка шальной,
Жизнь моя просрана глупо...
На потолке над моей головой
Алеет фонарь залупой.
Рвать,
если б мог я все время рвать
Душу свою из глотки...
Кто так качает мою кровать —
Неужто, Петров-Водкин?
Сука он, тварь, надо мной бродил
По потолку и стенам....
Я бы давно уже вены вскрыл —
Кровь не течёт по венам.
Треснула напрочь в последний путь
Вздутого черепа амфора.
Коль ты из тех — "типа, жру чуть-чуть" —
Знай, это — не метафора.
Неуловимый кошмарный гад
Жил моих тянет струны.
И нескончаемый мерзкий смрад
Дарит мне мир подлунный.

***

Друг мой, пойми —
Я уже другой.
Плюнь на нелепые слухи.
Напоминает последний запой
Звон комариный в ухе.

СТЕНЫ

А в душе, как всегда, опять
Вакуум.
Срамом жизнь трясёт, словно б..дь,
Раком.

Белый лебедь-любовь чмонит
Гарью.
В небе солнце ползёт, парит
Тварью.

Вот я вновь режу бритвой слов
Вены.
И, как прежде, разбит мой лоб.
     
    --СТЕНЫ--


СУКА-ПОЭЗИЯ

Смотрю в окно, где тьме, словно лезвием,
Брюхо вспорола рассвета змея.
Есть в этом какая-то сука-поэзия.
Но, где в сей поэзии значусь я?

Я харкаю в раковину бленд-а-медом,
Ряжусь в повседневный затёртый мундир.
Сквозь стенку ругаюсь с ублюдком-соседом,
Пропившим мозги, и карманы — до дыр.

Смотрю в окно, где тьме, словно лезвием,
Брюхо вспорола рассвета змея.
Есть в этом какая-то сука-поэзия.
Но, где в сей поэзии значусь я?

ЩЕНОК

Спит на моём пороге
Робкий щенок-тишина.
С облака свесив ноги,
В небе скользит луна.

Мгла по небесной кро­мке,
Словно приблудный ко­т,
Шастает,
            звёзд облом­ки
                          плетью рассвета
                                                        бьёт.

Отказной материал

ОТКАЗНОЙ МАТЕРИАЛ

Поэт жил глупо и бестолково,
Грешил без малого тридцать лет,
К нему пожаловал участковый —
Мундир, наручники, пистолет.

Привёл беднягу он на опорник —
Дзержинский, Путин, дубинка, герб.
Прочёл пиита дебютный сборник
И попросил оплатить ущерб.

Орал он и, вымогая взятку,
Грозил: "Иначе впаяю срок!"
Лупил по почкам и бил по пяткам,
И подключал переменный ток.

Потом закинул к тюремной швали.
Поэт присел не на ту кровать,
Всю ночь его к потолку бросали
И забывали затем поймать.

К утру все спали, никто не плакал,
Хотя безрадостным был финал.
Дежурный шустро оформил рапорт,
Что арестованный сам упал.

И не оставил пиит в культуре
Следа талантом и новизной.
Слепили быстро в прокуратуре
По факту гибели отказной.

Всё будет у нас хорошо

По мотивам повести С. С. Сальникова "Память ангелов".


Сон:
Мексика, предвоенный год.
Я действую быстро и грубо:
вот тебе, Лейба, за наш народ —
в голову,
ледорубом!

Меня переносит в немецкий окоп.
Бью в лоб
саперной лопаткой —
визжит, как свинья, толстый "юбержлоб",
кровь пахнет пьяняще-сладко.
Ну, всё.
Уж сегодня он точно влип,
бью вновь с удвоенной злостью,
и вот его визг переходит в хрип,
хрустят
от удара кости.

Но тут уже дальше кто-то плетёт
сна моего паутину…
Чечня. 95-й год
такую рисует картину:
я связан.
Ножом меня на куски,
оскалившись, режет Ваха.
Смеюсь в лицо.
Боль берет в тиски,
но нет никакого страха.

Сон, словно проектор, листают:
хлоп —
и Ваха стоит на коленях.
Ему хладнокровно стреляю в лоб
без всякого сожаленья...

Мне снится 13-я зима:
оплавленный Киев. Вьюга.
Там братья-славяне сошли с ума
и рвут на куски друг друга.

Проснулся.
Светает.
Спадает жара.
Дождь ночью сегодня шёл.
А на душе так легко с утра …
Всё будет у нас хорошо.

Вены

ВСПЫШКА

Снова тонет в огне Земля,
Плавит осень пожаров медь.
Для того жил на свете я,
Чтоб листком на ветру сгореть.

Жизнь — как вспышка в холодной мгле,
Пусть останется лишь зола...
Я, сгорая, отдам Земле,
Хоть чуть-чуть своего тепла.

ВЕНЫ

Вспороты неба вены,
Капает кровь на землю.
Мне не пройти сквозь стены —
Всё так, как есть, приемлю.

Пулей-стихом на части
Лоб-чистый лист расколот,
По раскалённой страсти
Сердце стучит, как молот.

Ветер, то злобно воет,
Бьётся, как птица, в стёкла,
То, как ребенок, ноет...
Кровью душа промокла.

Вспороты неба вены,
Капает кровь на землю.
Мне не пройти сквозь стены —
Всё так, как есть, приемлю.

Метели

С ничтожной суетой обжитых мест
Прощаюсь. Ухожу во мрак метели.
Там ждут меня мучения и крест,
А, может, смерть на праведной дуэли.

Но с полдороги ворочусь домой
И засыпаю, мыслию согретый,
Что я пытался, рисковал собой...
Но не судьба быть богом и поэтом.

Похоронки

По мотивам повести В. О. Богомолова "Зося".


Перед глазами — взрывы да воронки,
А в сердце — боль.
Сегодня заполняю похоронки —
Вчера был бой.

И душу бередят воспоминанья
Недавних дней,
Передо мною смерти и страданья
Моих друзей.

И снова мины визгом заглушают
Снарядный вой,
И на нейтралке кровью истекает
Без ног связной.

В глазах — боец, сожжённый огнемётом,
И меркнет свет,
И в памяти встает вся наша рота,
Хоть многих нет.

А скоро будут взрывы да воронки,
И новый бой,
И может быть, заполнят похоронки
На нас с тобой.

Мои мечты

Мои мечты покоятся в палате,
Здесь совершенно неуместен торг,
По всем счетам чек предъявил к оплате
Хранитель умерших иллюзий  — морг.

Вот дружбы развороченное брюхо,
А рядом — посиневшая любовь...  
Смотрю на них, пока хватает духа —
Они мертвы и не вернутся вновь.

А я теперь — патологоанатом
Незрелых, глупых юношеских грёз.
Они смешны — наивен каждый атом.
И я безумно хохочу до слез.

Затем несу все грёзы в крематорий,
Горит их мясо, я вдыхаю вонь,
Я не один, ведь тьму таких историй
И до меня испепелял огонь.

Штрафбат

Я выбежал из КПП, а ты
Уже сидел под дулом автомата.
"Всем на колени, вниз смотреть, скоты!"
Упал я рядом, под ноги солдата,
И прошептал: "Не дрейфь, прорвёмся, брат,
Чтоб краснопёрым гадам было пусто!"
Но сапогом нанёс удар солдат,
Круша мне потроха и рёбра с хрустом.
И сразу в спину ткнули автомат.
Собачий лай, удары, всхлипы, стоны...
Так нас неласково встречал штрафбат
Решётками столыпинских вагонов.


                                 2

С рассветом пробудилась вновь земля
И загудела злобно, словно улей.
"В атаку!"— заорал комбат. И я
Рванул вперёд, ругаясь и скуля.
Дышал заградотряд в затылок пулей.

В лицо "МГ" нам полыхал огнём,
От визга мин закладывало уши.
Жизнь стала смертью, ночь смешалась с днём,
Разверзся ад — мы растворялись в нём,
И в небо вырывались наши души...

Но вот уже и вражеский окоп
Эсесовской бригады "Фельдхернхалле".
Лопаткой раскроил я "фрицу" лоб,
Меня душить пытался дюжий жлоб,
Ему прикладом по затылку дали.

Мне в лёгкие вернулся кислород,
И я увидел, захлебнувшись ветром,
Как разъярённый прёт штрафной народ,
И в панике отходит "юберсброд",
И отдаёт траншею метр за метром.

Мир

Мир обезумел и лихо пошел на взлёт,
спрятал закрылки и бешено мчится в ад:
раз — и поэзию так унесло вперёд,
что никогда
нам её не вернуть назад.

Раз — и в геенну несутся стада ослов,
Дума, правительство, армия, президент,
инок, на память зубрящий молитвослов,
и не добивший двух лет до двадцатки мент.

Нет парашюта, и выхода тоже нет,
и — никаких перспектив изменить расклад.
В службе спасения только один ответ:
"Служба закрыта, мы все улетели в ад".

Мгла

Изрезав ноги  об осколки сна,
Швырнув рассвета  рваные куски,
Уходит ночь. Но юная луна
Вонзила в небо белые клыки.

Я просыпаюсь, сдерживая стон,
Вновь утро на меня идёт войной.
Ах, лучше б вечно полчищем ворон
Ночная мгла кружила надо мной!

Волна

"...Простишь ли мне мои метели,
Мой бред, поэзию и мрак?"

Александр Блок

Стол, ручка и бумаги лист —
Ни строчки нет на нём, он — чист.
И, хмур и зол на целый свет,
Скучает за столом поэт.

(Он ждёт, чтоб из другого мира    
К нему опять явилась Лира.)

Бурчит под нос: "Слова, слова...
От них кружится голова,
Но разве кто-то вязью строк
Наш мир улучшить в чём-то смог?
Тогда зачем они? К чему?"

И Лира молвила ему:

"Проснись, отбрось остатки сна
И посмотри — когда волна
Врезается в пустынный брег,
Кто направляет этот бег,
Её растит, бурлит, ведёт?
Ужель ты видишь в ней расчёт?!

Так не ищи и в песне цель.    
Мрак, бред, поэзия, метель —
Твоя стихия, ты — волна!
Пускай судьба предрешена,
Врезаясь в берег, умереть.
Пока живёшь — ты будешь петь!"

Небо асфальта

Я чеканю
В асфальтовом небе шаг.
За спиной стаей птиц
Пролетают дни.
В животе тихо
Плещется коньяк.
Волны бьются
О берег печени.

В бурях жизненных
Стал мой взгляд суров.
Помнит мальчик, когда-то
Наивно-милый,
Как за свой разоренный
Крестьянский кров
Прадед красных (и белых)
Сажал на вилы.

Вечер. Город. Бетон.
Руки фонарей
На звезду
Испуганно крестятся.
И швыряют, как прадед,
Но только злей,
Ночь-паскуду
На вилы месяца.

Оттого, что всё так,
И такие вы,
Да и я... И, вообще,
Всё не сладко,
Ночь плевалась
Гнилыми зубами тьмы,
Ей рассвет
Стал ножом под лопатку.

Гаснет звёздами
В небе асфальта шаг.
За спиной стаей птиц
Растворились дни.
В животе тихо
Плещется коньяк.
Волны бьются
О берег печени.

Молоко

МОЛОКО

 Вспорото неба горло —

 Кровь разлилась закатом.

 Солнце уходит гордо
 За облака-заплаты.

 Сумерки бьются в муках,
 Чтоб разродиться ночью.
 Выпростав к звёздам руку,
 Месяц рвёт небо в клочья.

 Быстро и беспощадно,
 Тщетным мольбам не внемля,
 Чёрный и непроглядный
 Мрак поглощает Землю.

             ***

 Тьма отступает снова.
 За облаками где-то,
 Поит заря-корова
 Мир молоком рассвета.

МОЛОКО

Ой да,

Ясная звезда

Кочевала в небесах, в небесах.

Ой да,

Ноченька плывёт,

Словно лодочку несёт —

Дует ветер в паруса, в паруса!

Ночь с рассветом говорят,

Да всё спорят нелегко, нелегко.

И над миром льёт заря,

Плещет алая заря,

Разливает молоко,

Молоко.

Тает юная луна,

Рассыпается она

На серебряный да звёздный песок.

По земле идёт весна,

Подпоясана она —

Из зелёных трав её

Поясок.

Ой да,

Ясная звезда

Кочевала в небесах, в небесах.

Ой да,

Ноченька плывёт,

Словно лодочку несёт —

Дует ветер в паруса, в паруса!

Ночь с рассветом говорят,

Да всё спорят нелегко, нелегко.

И над миром льёт заря,

Плещет алая заря,

Разливает молоко,

Молоко.

Сгустилась ночь

Сгустилась ночь, зловещая до жути,
На облаке спит месяц, в стельку пьян,
В Кремле горит  окно — наверно, Путин
Очередной придумывает план.

Зевает мгла — устала от рутины,
В открытом рту и сыро, и темно,
Валяется на стройке Буратино,
Бревно — оно и в Африке бревно.

Вонючий старый бомж храпит в подвале,
В перинах, развалившись, дрыхнет мэр.
Студент Витольд вдувает бодро Гале,
И плачет пьяный милиционер.

Чу?! Кто башкой колотится о стенку?
В какой недостране недоцарёк?
Здесь угадать несложно — Порошенко.
Преследует его пушной зверёк.

Приснилась всем ослам опять морковка,
И тьма наводит тени на плетень —
Такая непростая обстановка,
Когда же, наконец, настанет день?

2016