зимний дождь уже никого не печалит
только тихо трогает за плечо
растворяет остатки снега как сахар в чае
и который год записывает на счет
как и всё оставляет желать
ярлычки и бирки
нолик к нолику
крестик в правом углу
а петелька все уже
и шире в карманах дырки
слово вылетело
и спряталось под полу
всё важное сейчас проходит мимо меня
проносится громко улюлюкая
и прячется с хитрой улыбкой
машет рукой
не догонишь мол
нет конечно
мне уже никогда не догнать
твои маленькие пухлые ножки
моё - всё важное
Наливается светом лето и растет, и стучит в ладонь,
и две вишни звенят дуэтом, о знакомом поют, чуть тронь
на ходу деревцо у тропки - так похоже оно на то,
что сгорело в печной ли топке
или той, где сгорает сто несгораемых лет в минуту,
если вдруг посмотреть назад и лицо повернуть к кому-то,
и неслышно почти сказать:
- Деда, что же так мало было тех печных вечеров у нас?
А сейчас уже печь остыла, а сейчас уже в доме газ.
И от вяза теперь лишь корень, привидение - старый сад,
потому накаляет полдень облупившийся весь фасад.
Наливается светом лето и растет, и стучит - впусти!
Жаль, что ты не увидишь, деда, то как правнучка будет расти...
"Имя сей звезде Полынь"
Проснись, моя маленькая Аврора,
открой незабудковые глаза.
Придется взрослеть тебе слишком скоро,
идти, не оглядываясь назад.
Проснись, моя маленькая Аврора.
Ведь это не солнце горит в окне,
не солнечных бликов резвится свора.
Другая восходит звезда. Страшней.
Проснись, моя маленькая Аврора!
Беги, хоть и поздно уже бежать
на звук разрывающих сердце скорых,
беги напрямик сквозь ночную гать!
Очнись, моя маленькая Аврора…
Какой красавице снился сон?..
Держись, моя мужественная Аврора,
не слушай призывный полынный звон…
Ноябрь нализался рябиновой горечи,
лежит под ногами последним листом.
- Бродяга, вставай, околеешь ведь к полночи!
А старой метле отдувайся потом,
срываясь на визг, голосить в Голосеево,
из рук вырывать тополиную стать,
сквозь пальцы секунды-песчинки просеивать,
да слушать как дворнику вспомнилась мать.
- Безумный философ, поэт и пропойца!
Оставь, если можешь, горчинку на дне,
чтоб было и мне, чем на миг успокоиться,
чтоб не успокоиться мне...
Когда-нибудь должно и мне открыться
затерянное озеро лесное,
там, где с сосны сорвется тень ли, птица,
манящая крылами за собою.
Там, где у кромки страшно шевельнуться,
чтоб не спугнуть душистое цветенье,
и чашу неба на озерном блюдце
не выронить...
Где скользкие мгновенья
струятся между лапок водомерок,
спускаются все глубже...
Я знаю, что тебя почти не знаю,
души подошвы чуточку истоптаны -
немногими измерена я тропками,
асфальтами, брусчатками, грунтовками.
Не всеми я открыта околотками
каштанового приторного мая,
в котором только ливни прорисованы,
а люди остаются в нем не четкими.
Их лицами, как мраморными чётками,
проспект перебирает...
Машут челками
деревья под ритмическое щелканье
и в бликах фар последний день сгорает.
Но мне с тобой всегда неровно дышится -
взахлёб, надсадно, медленно, прерывисто -
судьба моя достаточно извилиста,
днепровски широка, деснянски илиста,
так тянется к тебе пятью листами.
я как всегда,
молчу о главном, друг,
о том же, что и над рекою вербы,
роняющие листья в чашу неба,
но даже их отягощает звук,
сбивающий молчанье на излете,
когда слеза касается воды,
теряя соль, стремления, следы,
потребность в одиночестве, свободе.
Все связано...
Все сказано, мой друг,
и что осталось здесь еще такого,
чтоб заперто не оказалось в слово,
как в клетку ребер сердца тихий стук?
И потому молчи,
как меж ветвей
хранит молчанье ясный зимородок,
как в глине побережной - самородок.
Молчи, не сотвори и не разбей...
Как нехотя упрямо таял снег,
с обидой уходил ручьями в лужи,
так поезд неохотно брал разбег,
озябшие с платформ глотая души.
---
Обрывки мыслей, разговоров, снов.
Судьба чужая рукавом коснется,
случайным взглядом, стайкой голосов
потянется к тебе... и оборвется.
Сосны бьют в небеса - звонари, звонари...
Говори, заговаривай боль,
пусть проводит тебя до последней двери
и насыплет в пригоршню соль,
чтоб не пресно в пути.
- Эй, звезда, подсвети!
Темнота разъедает глаза.
Долететь бы - да что там!
Хотя бы дойти к запредельно-заветному...
За...
Гаснут следом за мной фонари, фонари...
Отсыревшие спички берез
все никак не растопят печурку зари -
здесь надолго зима и всерьез.
- Что же ты не приемлешь дороги иной,
только этот заснеженный путь?
- Он натянут во мне серебристой струной,
он моя неспокойная суть...
По словам, по слогам повтори, повтори...
Разорви заколдованный круг,
если нет, то останься навечно внутри,
в заточении любящих рук.
Проговаривай вслух - тлеют угли зари...
Заговаривай рифмами боль,
пусть проводит до самой последней двери,
да насыплет в пригоршню соль...