Вы можете смеяться надо мной,
Что глупый я и верю в чудеса,
Что через степи, горы и леса,
Спешит ко мне и этою зимой
Старик с седою пышной бородой.
Он получил на днях мое письмо
И прочитав, подумал, что грешно
Не заглянуть опять ко мне домой.
Примчаться ночью, как всегда тайком,
Преодолев в подъезде этажи,
Под ёлочкой подарки разложить,
И не тревожа сон, покинуть дом.
С утра не дышится, хватаю воздух ртом,
Плыву по тротуару снулой рыбой,
Прохожих мало, городу спасибо,
Что меркантильно приберег их на потом.
Пусть мне встречаются, когда я задышу
Не лишь бы как, а снова полной грудью,
Наполнив жизнь неповторимой сутью,
Забыв, что стоимость её равна грошу.
Напротив стенка в паутине трещинок, лицо в морщинках
твоё сейчас…Нелепо нам скользить весной на старых льдинках,
хранить зимы прогорклый аромат, запрятанный в жилетку,
что ты мне подарила год назад, а я ушел к соседке…
Ушел за спичками, сказав тебе, что выйду на минутку.
Смотрели вместе с ней альбом…Опомнился лишь через сутки.
Когда вернулся, понял, что зима бывает и в июле,
За сутки для расстрела ты отлила здоровские пули.
Я вспомнил Овода расстрел, читая, плакал с книжкой в детстве.
Смешно подумать, что морщинки спровоцируют на бегство.
Зашпаклевать и выкрасить не надо навыков особых.
Вот только для души найти бы реставраторов способных.
Понять, простить, чтобы страдать…Потом опять в тебя влюбиться.
Котом мурлыкать по утрам…В окошке видеть чьи-то лица…
Подставить спинку, если что, а если надо и колено…
Исполнить песню… Сквозь очки смотреть, как будто бы Джон Леннон.
Настроить планов громадьё: ремонт, покупки, отдых летом.
Увлечься этим с головой и перепутать тьму со светом.
Забыть про спички в темноте и наслаждаться тишиною.
Искусственный не нужен свет, когда ты рядом со звездою.
Но звезды падают, увы…Что с ними дальше происходит?..
Об этом знают, разве что одни лишь избранные боги.
Конечно, богом я не стал, как и счастливым, впрочем, тоже.
Но эту тайну разгадал, почувствовал своею кожей.
Зачем мурлыкал, песни пел?.. Философ прав, про «в реку дважды»
Я капитан…Команды нет. Остался парусник бумажный.
Покинуть палубу его последним должен по уставу.
Играйте туш для мертвых душ и пойте песни им во славу.
Мама, мне больно смотреть, как плывут облака
В небе июньском, гонимые каверзным ветром.
Лето пришло не одно, с ним на пару тоска.
Вместе они прошагали пятьсот километров.
Мама, мне больно ложиться в чужую постель.
Холодно в ней, несмотря на жару за окошком.
Кануло в Лету счастливое время страстей.
Трудно смириться, что жизнь прожита понарошку.
Мама, мне больно вставать и идти в пустоту,
Щурясь от света, как будто повсюду проказа.
Вечером снова вернуться туда, где не ждут
Не потому, что привык, потому что обязан.
Мне просто плохо, потому что больно
Внутри, где нет ни ссадин, ни порезов.
Такое чувство, что гниет железо,
Посыпанное сверху крупной солью.
Вы скажете, железо гнить не может,
Тем более и соль ему до фени.
А мне так больно, что дрожат колени.
Опять припоминаю, что есть Божье.
Молюсь не о себе, о тех, кто рядом,
Кто щедро сыплет соль, не зная меры…
А за окном январь промозгло-серый,
Припрятавший мензурку с терпким ядом.
Разбросаны по полю васильки
Осколками небесной яркой сини.
Немного Богу надобно усилий
Возможность дать нам видеть островки
Простого человеческого счастья.
Среди рутинной серой суеты,
Заметив Богом данные цветы,
Остановиться, бросив кувыркаться,
Понять, что жизнь дается только раз,
Что в ежедневной спешке бестолковой
Мы раним близких, нанося уколы,
Не думая о ждущих небесах.
Сегодня утром у причала пусто.
Все корабли давно ушли на юг.
Младенцев нет, не выросла капуста,
А стало быть, не будет и потуг.
Надеялись, что аисты помогут,
Увы, не вышло, Африка в огне.
На небо смотрим, обращаясь к Богу,
А он вздремнул, оставшись в тишине.
Погоревав, опять идем к причалу,
Пытаясь встретить с юга корабли,
Меняем драгоценности на сало
И продаем надежду за рубли.
Как ты живешь за три девять земель,
Чем дышишь и о чем слагаешь песни?
По-прежнему богат ли стол воскресный
И любишь ли как раньше карамель?
Еще мне интересно, есть ли снег
В твоей стране за тыщи километров
И дуют ли у вас шальные ветры,
Что поднимают юбки дамам вверх?
Я знаю, что сейчас тебе смешно,
Что я, такой же, думаю о юбках,
Когда вокруг девчонки в полушубках,
А время юности давно уже прошло.
Ты в аську мне сегодня напиши,
Как там тебе в израильской глуши?..
рассветным небом мир коснулся стёкол.
уснувшие - мы чуточку младенцы,
готовые принять все то, что свыше
дается нам, как новый день наверно.
а лепестки жасмина опадают,
прикрыв нагую спину жалкой ночи.
она продрогла, это по заслугам.
с гулящей девкой так бывает часто.
зачем сегодня видеть недостатки?
когда изъяны не случайны тоже.
застыло время, невесомы стрелки.
опять вода из крана метрономом
стучит тихонько, чтобы не нарушить
людских потерь, тревог, сомнений, страхов…
Заболела душа не ангиной, не гриппом, не корью.
Терапевт мне диагноз поставить хотел, но не смог.
Это вирус, который в народе зовется любовью.
Тут врачи не помогут, и валит болезнь эта с ног.
Заболела душа, а казалось, что я застрахован,
Что прививки помогут, которых мне сделали тьму.
Жизнь коварная штука, и все повторяется снова,
Вновь потерян покой, и себя я опять не пойму.
Опять тоска, затянут небосвод
Остатками моих воспоминаний.
Они кружат и водят хоровод
Дождинками несбывшихся желаний.
Промокло время, порох отсырел
В заначке накопившихся свершений.
Вновь оптимизм остался не у дел,
По-джентельменски уступая лени.
Рисую мысленно на кафеле узоры.
Стена из серой стала вдруг красивой.
Есть много воли, не хватает силы,
Преодолев барьеры, снять запоры.
Не загонять себя в проклятый угол,
Хотя бы пятый, но весьма некстати.
И пусть Сизиф свой камень где-то катит,
А пони в цирке бегают по кругу.
Жизнь без любви похожа на обузу.
За кий, схватившись, шар вгоняют в лузу,
Поймав удачу держат мертвой хваткой.
Из пустоты, прорвавшись на свободу,
Забыть мгновенно обо всех невзгодах,
Не озираться, не любить украдкой.
Стрижи летают низко, быть дождю.
Жара который день изводит душу.
Грачи опять облюбовали грушу.
И мысли возвращаются к ружью.
Убить грачей? А может быть, себя?
Не разгребая вороха сомнений,
Понять, что жизнь - из тысячи мгновений,
Но ничего не стоит без тебя.
Банально все, когда со стороны.
Иначе, оказавшись у стены.
Назад дороги нет, там только пропасть.
Вдали пылают балки от моста,
Сожженного тобой… Начать с листа,
Смахнув с него оставшуюся копоть...
водой в песок уносит время годы
мелькают календарные страницы
в альбомах потускнели наши лица
следы затерты от былой свободы
ответственность за тех, что приручили
надежно держит, взяв в подруги совесть
роман объёмный заменила повесть
покрытая густым налетом пыли
существовать, пытаться или бросить
себя на дно, заполнив камнем пропасть?
ответа на вопрос, увы, не будет
судить за трусость, право, очень просто
сложнее из колодца видеть звезды,
не осуждая ломку чьих-то судеб
оставь сегодня бусинку на память
она заменит месяцы и годы
переживу я с нею все невзгоды
зимой замерзну, летом буду таять
я завтра ухожу опять на волю
смотреть на мир открытыми глазами
мы этот путь с тобой избрали сами
поэтому не будет очень больно
никто не думал раньше о закатах
любовь не измеряется в каратах
и длится у кого-то бесконечно
глаза в глаза, тоска не знала места
жених доволен, счастлива невеста
казалось нам, что это будет вечно
Нанизываю бусинками грусть
На нить тревоги из шкатулки снов.
Мне все равно сегодня не уснуть,
Но я морально к этому готов.
Вино, коньяк и пачка сигарет
Разбавят рукоделие моё.
Дождусь, когда в окне забрезжит свет,
Прокравшись, будто вор, ко мне в жильё.
Он разбросает бусинки вокруг,
Порвав при этом нитку пополам.
Сам по себе попятится испуг,
И я поверю снова зеркалам.
твои глаза кусочки льда, вода в Неве, осколки неба.
замерзнуть глыбой, утонуть, клевать с руки остатки хлеба.
пичугой мелкою дрожа, в себе орла давить безбожно,
пытаться вместе находить простое даже в очень сложном.
дарить тебе свои стихи, читая их дрожащим басом
в жару не пиво пить теперь… бокал большой наполнить квасом.
твоих подруг воспринимать, как приложение к награде
читать не только по губам, а различать слова во взгляде
букет цветов, поход в кино, открытка с ленточкой атласной,
скамейка в парке на двоих, и это может стать прекрасным.
любить тебя такой, как есть: в халате желтом с бигудями,
в костюме белом деловом, на шпильках, с рыжими кудрями…
рассветным небом мир коснулся стёкол.
уснувшие - мы чуточку младенцы,
готовые принять все то, что свыше
дается нам, как новый день наверно.
а лепестки жасмина опадают,
прикрыв нагую спину жалкой ночи.
она продрогла, это по заслугам.
с гулящей девкой так бывает часто.
зачем сегодня видеть недостатки?
когда изъяны не случайны тоже.
застыло время, невесомы стрелки.
опять вода из крана метрономом
стучит тихонько, чтобы не нарушить
людских потерь, тревог, сомнений, страхов…
________
она продрогла
прикрыв нагую спину
рассветным небом
застыло время
опять вода из крана
стучит тихонько
мы чуточку младенцы
всё то, что свыше
зачем сегодня видеть?..
зачем сегодня...
Мне Икаром взлететь бы на небо сквозь серые тучи,
Чтобы сверху увидеть, что правит повсюду добро.
Только спрятаны крылья в сундук, и потерян был ключик,
Что сундук отпирал все равно, несмотря ни на что.
Обещала цыганка, гадая, что ключик найдется,
И взлететь суждено, только надо чуть-чуть поискать.
А без крыльев, увы, не судьба долететь мне до Солнца,
Но осталась надежда и замок чужой из песка.
Во сне опять гонял стрекоз по лугу
Вихрастым мальчиком, не знающим хлопот.
Потом толкал уснувшую супругу,
Чтобы услышать от нее, что идиот.
Смотрел на небо, в ожидании рассвета,
Который мне сказал, что больше нет стрекоз.
Не стоит ждать обещанного лета,
Себя загнав в идиллию нелепых грез.
Стою у иконы, пытаюсь собрать свои силы,
Задать три вопроса: когда, почему и на сколько?
Не зря ж у Тебя моя бабушка что-то просила.
Хотя ее вздохи давали понять, что без толку.
Я свечку купил, мне старушка в платочке сказала,
Зажег и стою, понимая, что это нелепо.
Скопление люда, как в кассах билетных вокзала.
Сомнений не видно, понятно, что веруют слепо.
И я понимаю, что может вопросов не надо,
А просто зажженную свечку тихонько поставив,
На волю бочком сквозь народ, мимо замкнутых взглядов,
Тебя полюбить, часть себя у иконы оставив.
Мне так холодно жить… Разрешите согреться словами?..
Плед предательски тонок, коньяк опротивел давно.
Шепоток изнутри заунывно талдычит «не с вами».
Титры кончились вместе с наскучившим быстро кино.
Я теряю покой… Разрешите согреться словами?..
Подарите надежду на то, что мне станет тепло.
Не ищите причину уйти за сухими дровами,
А потом не вернуться, оставив меня за стеклом.
Я остался один… Разрешите согреться словами?..
Дайте повод кричать позабывшему, что значит жить.
Не корите меня, не пугайте чужими правами
И не рвите безжалостно веры тончайшую нить.
Кувыркаться, гримасничать, делая вид, что доволен.
А потом ночь не спать, вспоминая, что было когда-то.
Строить планы, себя, убеждая, что надо на волю,
Признаваясь, что жизнь не сложилась и это чревато.
Утром встать, покривляться, опять все продолжить по кругу,
Обманув в сотый раз свою совесть, и может быть душу,
Никому ничего не сказав, даже близкому другу.
Дать зарок двести раз, что быть может я все же не струшу.
Давно доедены салаты оливье,
Допита водка и шампанское в фужерах.
Кому-то в радость с бриллиантами колье.
Эмоций всплески, позабыли о манерах.
Такое чудное веселье раз в году,
Но и оно не может длиться бесконечно.
Поземкой корки мандаринные по льду,
Останки елок нам мешающие вечно.
Теперь надежды на весеннее тепло,
На летний отпуск и поездку снова к морю.
Борьба с рутиной всем депрессиям назло,
И слово счастье, как антоним к слову горе…
«Мышиная возня», «скребутся кошки».
Так говорят о разных пустяках.
А я собрал их полное лукошко,
Сижу и разбираю «ох» и «ах».
Не сосчитать мышей и кошек сразу,
Переплелись Горгоною в клубок.
Шампанское горчит, теряя газы.
И на поверку, Жизнь – цветной лубок.
Себя загнав, пытаюсь возвратиться
Туда, откуда бег свой начинал.
Когда летать хотелось быстрой птицей,
И был не тронут ценный капитал.
Закат добавил алой крови в воду.
Ее безудержно несет теченьем вниз.
И звезды скоро выйдут на свободу,
Смеясь безжалостно над солнцем павшим ниц.
Луна-хозяйка, будет править балом -
Разделит поровну свой масленый пирог.
И что казалось призрачным и малым,
Вдруг оживет и заискрится. Дайте срок.
Стол накрою, гостей соберу.
Повод есть – это мирное небо.
Для детишек затею игру,
Птицам кину вчерашнего хлеба.
Будем пить, вспоминать о былом,
Песни петь под баян дяди Вовы.
Все печали прогоним вином,
Скажем тост, чтобы не было новых.
Уже за полночь гости уйдут,
Пожелав мне здоровья и Счастья.
Я пойму, что оно было тут,
Отодвинув на время напасти.
Я не буду пытаться догнать уходящий состав.
Пусть умчится туда, где его обязательно встретят.
В моем толстом романе пока недостаточно глав,
Что еще написать мне подскажет, я думаю, ветер.
У него есть возможность, свобода и право гулять
По долинам бескрайним, в горах и в черте городской.
Он все время уходит, но знаю, вернется опять,
Чтобы снова помочь мне расстаться с ненужной тоской.
Я умер,
Так зачем меня терзать,
Пытаясь плоть мою под что-то приспособить?
Я – Гуинплен,
Вы этого хотели,
Так получите, тешьтесь и владейте!
Любуйтесь на улыбку в пол-лица,
Которая теперь всегда доступна.
Как хорошо, что тело без души.
Его в любой обертке можно кушать
И подавать к столу, когда захочешь,
Чтобы гостям хорошим угодить.
Я – плод,
Который вами сотворен
И умерщвлен…
Питайтесь мертвечиной на здоровье
И будьте счастливы,
Что рядом я, доступный и простой.
Я умер,
Мне уже не больно.
Рифмовать про осень надоело,
Про холодный дождь и листопад.
Раздробилось все, что было целым.
Солнце тоже греет невпопад.
В октябре настало бабье лето,
Но тошнит сейчас от подлых баб,
Норовящих нас призвать к ответу,
Для кого мужик ничтожный раб.
Опять все небо затянули тучи,
И нет просвета, сколько не смотри.
Я зонтик прихвачу на всякий случай,
Ты на звонок мой двери отопри.
Возьму с собою кофе и конфеты,
Так легче будет время коротать.
На все вопросы мы найдем ответы,
Вдвоем прорехи легче залатать.
Стучит капель тихонько по карнизу.
По стеклам с шелестом стекает дождь.
Погода выдала готовые репризы.
Вот только почему по телу дрожь?
Я говорю, что зонтик пригодится,
А ты в ответ: «Зачем? Здесь сухо и тепло.
Есть плед и одеяло, чтоб накрыться»…
Глаза открыл... На улице светло...
В окошко солнце светит очень ярко,
И мыслей мрачных след уже простыл.
Действительно, мне ночью было жарко…
Записка на столе и кофе, что остыл…
В погоне за Счастьем, увы, безнадежно отстал.
Второе дыхание ждать надоело с годами.
Беглец впереди, силуэт его смазан и мал,
А раньше казалось, что можно потрогать руками.
Все чаще приходит мыслишка, что надо сойти
С дистанции той, что теперь мне уже не по силам.
Не стоит мешать тем, кто только в начале пути.
Уверенность их меня тоже когда-то носила.
Уйди тоска, сегодня я гуляю.
Под саксофон танцую в ритме вальс.
Не оступился, подошел лишь к краю,
Смотрю на вас и в профиль и в анфас.
А вы зарделись ягодой малиной,
Реснички мелко в такт шагам дрожат.
Представились, назвавшись мне Ириной.
А я в ответ, что вам безумно рад.
Мы вместе победим сегодня скуку,
Тоску развеем, отведем печаль.
Смелее, Ира, дайте вашу руку.
Я обещаю, вам не будет жаль…
Закатила истерику в самом начале апреля,
Выжидавшая долго, дремавшая где-то весна.
По карнизу стучит дождевою противной капелью,
Вынуждая природу встряхнуться от зимнего сна.
Приуныли синицы, попрятались снова вороны,
Что весь март по утрам будоражили ором район.
Убегает зима, покидая свои бастионы,
Как шальной пассажир, залетая в последний вагон.
Зима осточертела до предела,
Мороз со снегом правят нынче бал.
Весна весь март в засаде просидела
И ей плевать на наш страстей накал.
Дай сил мне, Боже, дотянуть до лета,
Когда обласкан солнечным лучом,
Я прикоснусь к осколкам теплым света
И все невзгоды станут нипочем.
Красивые стихи не пишутся, увы,
А вместо них какая-то чернуха,
О том, что олигархи все же не правы,
И миром правит чистая порнуха.
Хорошие стихи не пишутся сейчас,
А через силу вряд ли что-то можно.
И вкривь и вкось ложатся строки через раз
О том, как жить теперь нам стало сложно.
Достойные стихи не пишутся никак.
Политика достала до предела.
Зачем трагически описывать бардак?
Как будто больше нет другого дела.
Февральский снег изматывает душу,
Метель метет, а хочется весны.
Как моряку скорее видеть сушу,
Как для солдата про «гражданку» сны.
Румянец щек уже не возбуждает,
Не видно ножек, вместо них штаны.
Надежда есть, что все же снег растает
С приходом в марте девицы весны.
Нарисованный Бог, сдвинув брови, взирает на блядство,
Что сегодня повсюду творится без всяких препон.
Веру с легкостью нынче сменили простым святотатством,
Написав под себя и приняв тот, что надо закон.
Пустобрехи вокруг набивают потуже карманы
И бахвалятся тем, что опять провели простаков.
Честь и совесть отдали на откуп сплошному обману,
Стыд валютой прикрыли, тем самым врагов поборов.
Я люблю тебя, дурёха.
Ты не веришь и кричишь.
Может хватит ныть и охать,
И как кошка жить и мышь?
Понимаю, что рутина
Одолела и гнетет.
Не хочу я быть скотиной,
Птицей хочется в полет.
Но какой полет без крыльев,
А о них пришлось забыть.
Сказка наша стала былью,
Растерялась где-то прыть.
Я люблю тебя, дурёха.
Ты красавица и мать.
Может нам с тобой по крохам
Сказку новую начать?..
Белым мелом на серых плитах,
Забывая про грусть и печаль,
И про то, что под сердцем скрыто,
Что теряю, чего очень жаль
Я рисую нелепый орнамент,
И понять его можешь лишь ты.
Не тревожь меня, я очень занят.
Пара линий, и будут цветы....
Романтика густых грибных туманов,
Насквозь прошитых утренней росой.
Я опьяненный спелой ржи дурманом,
Иду к реке раздетый и босой.
Журчит вода, неспешно убегая,
Склонилась ива, машет мне «привет».
А я солдат любимого мной края
Пришел сюда - отдать ей честь в ответ.
Я ухожу, не надо лишних слов.
Да и зачем, когда и так все ясно.
Романтик и любитель ярких снов,
Заметивший, что стало меньше гласных.
Не радуют подарки и цветы,
По вечерам внепланово работа.
И больше нет на кухне суеты,
И выпечки по случаю субботы.
Не нужен пес, прирученный давно,
И дети, как цемент, что дал усадку.
Уже Любовь, здесь лишнее звено,
А безысходность с яростью внакладку.
Я ухожу…
Размахнулся, бросил, не попал.
Нет желанья больше повторять.
Вместо круга на листе овал,
Дважды два опять выходит пять.
Кофе нет, сойдет сегодня чай.
Выпил, поперхнулся и пролил.
На окне увядший молочай,
А полить, все не хватает сил
Ночь прошла, настал январский день
Серый сквозь оконное стекло.
Метастазы разбросала лень.
Оптимизм покинул, как назло.
Читая нецензурные стихи,
Мне хочется и от себя добавить.
Потом пойти и замолив грехи,
Молчать у образов и свечки ставить.
Идя обратно, завернуть в кабак,
Взять двести водки, только для разгона.
Как в старину гуляли на пятак,
Не думая про время и сезоны.
Домой вернуться к той же кутерьме,
Мечтать о прошлом, думая о вечном,
Не замечать, что по уши в дерьме…
И против ветра, трудностям навстречу…
Собакой стану, только помани,
Погладь по шерстке, почеши за ухом.
Погасли новогодние огни.
Изба осталась, невод и старуха.
Исчезла рыбка, хвостиком вильнув
Под бой часов, оставив лишь надежду,
Что в новый год с опаскою шагнув,
Закинуть невод стоит мне, как прежде.
Новый год уже стучится,
Открывайте ворота.
Распрекрасной белой птицей
Прилетел он к нам сюда.
Ёлки к празднику готовы,
Ребятишек в гости ждут.
Каждый год конечно новый,
А встречают его тут.
Водят дружно хороводы,
Песни весело поют,
Позабыв про все невзгоды,
В гости Дедушку зовут.
Дед Мороз с мешком подарков
Откликается на зов,
И туда, где очень жарко,
Он доставить их готов!
ПОЗДРАВЛЯЮ ВСЕХ С НАСТУПАЮЩИМ НОВЫМ ГОДОМ!!!
БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ!!!
Нарисованный мир, что казался цветным и красивым,
Почему-то померк, стал противным, нелепым, пустым.
Знаю, стоит держаться, собрать бы последние силы,
Чтобы краски вернуть и не прятаться больше в кусты.
Жизнь прекрасна, об этом я слышу с утра до отбоя,
Надо только уметь, тех, кто рядом с тобою ценить.
Я смогу превратиться в бесстрашного киногероя,
Чтобы в узел связать между прошлым и нынешним нить.
Я распял свою душу, пытаясь понять, в чем же суть,
Почему в это время плевать на святые устои?
Вместо чистой воды непонятная ржавая муть.
И все чаще тоска по тому, что казалось застоем.
Мы портреты вождей поменяли опять на иконы,
А за членов партийных сейчас заседают отцы,
Говорят: «Устарели религии нашей каноны».
И плевать им на тех, кто с трудом сводит нынче концы.
Разве можно понять тех, что крестят сейчас лимузины,
Освящают дома, где проходит по средам сходняк.
Не знакомы им цифры прожиточной чьей-то корзины,
Замолить взятый грех – это тоже сегодня пустяк.
Я не из тех, кто бритвой режет вены,
Чтобы уйти, не видеть беспредел.
Не стал я вором, все же видно гены,
Я не был в зоне, к счастью не сидел.
Смотрю сейчас на слуг от правосудия,
Которые для галочки творят.
Мне тошно слышать чье-то словоблудие,
Когда мне о законе говорят.
Давно известно про закон и дышло.
Народ был прав, ведь так оно и есть,
Как сверху захотели, так и вышло.
Зачем склонять простое слово честь?..
растаял мираж
за барханом надежды
осталась вера
хрустит винчестер
на мониторе пылью
застыло время
барабанит дождь
тонет за окошком ночь
будет ли рассвет?
тикают часы
разбежались барашки
кого сосчитать?
Это стихотворение написано со слов дочери ко Дню Матери:-)
Мама – самый лучший друг.
С ней делюсь я сокровенным.
Заболею если вдруг,
Вылечит меня мгновенно.
Утром заплетет косу,
Чтобы я была красивой.
Смажет прыщик на носу,
Стану без него счастливой.
Моя мама лучше всех.
Я люблю ее безмерно.
Ей сопутствует успех,
Значит, жизнь проходит верно.
На душе скребутся кошки,
В голове сплошной туман.
Может это понарошку?
Может это все обман?
То, что время убежало
Будто с пенкой молоко.
Без него я стал усталым,
Без него мне нелегко.
Раньше прыгал я сайгаком,
Горы были по плечо.
А теперь остался «с таком»,
Стал безвкусным суп харчо.
Больше мыслью, меньше делом,
Может это все же лень?
Что без время одолела,
Бросив тень мне на плетень.
Разумеется, глупо считать дни, которых, увы, не вернуть.
Но рука к календарику тянется снова и снова,
Приближая момент, что в народе зовется «последний твой путь».
Сей момент в биографии, всем нам давно уготован.
Те простые барьеры, что в юности кажутся низкими нам,
С сединою становятся слишком высоким забором.
Перед тем, как уйти в путь последний, простим мы обиды врагам,
Даже, если не правы, невольно закончим все споры.
Холодная война, уже который день.
Помятая душа, ненужною газетой
Валяется в углу, плевать на все запреты.
И света больше нет, одна сплошная тень.
Холодная война, тягучей жвачкой липкой.
И сердце на куски, порвали без ножа.
Достались крошки птицам, которые кружат,
Пытаясь растащить просчеты и ошибки.
Холодная война…
Черный ворон, белый снег.
Жизни равномерный бег.
Карканье в ночной тиши.
Ты письмо мне напиши.
Небольшое, пару строчек,
Чтоб поменьше было точек.
О себе мне расскажи,
Только честно и без лжи.
Воет где-то пес бродячий,
Сверху слышен плач ребячий.
Ночь таит в себе секреты.
Кто же даст на них ответы!
Сна как будто не бывало,
А, казалось, был усталым.
Нет уж мочи утро ждать,
Станет лучше, если встать.
Ставлю кофе, весь дрожу,
Вновь в себя я ухожу.
С мыслями хочу собраться,
Чтоб совсем не растеряться.
По теченью, что ли, плыть
Или дальше яму рыть...
Надо что-то предпринять,
Дрожь противную унять.
Рикошетом, что по лбу, что в лоб.
Не угнаться за честью и славой.
Прорастает занудливый жлоб,
Разбросав эпизоды по главам.
Карандаш любимый – я.
Рядом все мои друзья.
Нас двенадцать молодцов,
Развеселых удальцов.
Каждый свой имеет цвет.
Желтый – я, и больше нет.
В небе – желтая луна,
Бивни также у слона,
Сыр голландский для мышат,
Утка пестует утят.
Нет рисунков без меня –
Это знает вся семья.
По прогнозам на завтра дожди,
Переменная облачность, ветер.
Не грусти и меня подожди.
Я так рад, что тебя все же встретил.
В воскресенье у нас выходной.
Если можно – с ночевкой приеду?..
Не придется тебе быть одной,
И вино я открою к обеду.
Будем пить мы с тобою кагор,
Запивая нехитрые блюда,
И неспешно вести разговор,
Почему, что, зачем и откуда.
Одиночество выйдет за дверь,
Нам с тобою оставив свободу.
Ну а мы не заметим потерь
Под шуршащую дождиком воду.
По прогнозам на завтра дожди…
Шутовской колпачок я сменил на оскал Гуинплена.
Окружающих это смутило, но только сперва.
Никому дела нет до пульсаций крови в моих венах.
Поутихла давно, пробежавшая раньше молва.
Бубенцы не звенят, улыбаюсь в любую минуту,
Растоптав свою душу, забыв, что есть где-то покой.
Принимаю к обмену сегодня любую валюту,
Прикрываясь от света очками и левой рукой.
Осень опять закружила листвы хоровод.
Воздух густой, как тягучий ликер «Ванна Таллинн».
Клин журавлиный, прощаясь, с собою зовет
В теплых краях отдохнуть до весенних проталин.
Клюква созрела, зима постучится вот-вот.
Как ни крути, время быстрое неумолимо.
Будет снежинок холодных мелькать хоровод.
Месяц за месяцем резво проносятся мимо…
Белые бантики, русые косы.
Прописи в ранце и куча вопросов.
Сколько, зачем, почему и откуда.
Знает ответы сестра моя Люда.
Это она накалякала в книжке
Между игрою с котенком и мишкой.
Ей хорошо, она в школу не ходит,
Все говорят, что смышленая вроде…
Нарваться на фигу совсем не мудреное дело,
Но это получше чем посланным быть не туда.
С годами дряхлеет когда-то влекущее тело,
И кожа – пергамент, и взгляд мутноват, как слюда.
Душа поотстала, ей проще, она еще юна,
Когда организм износился почти до конца.
Дрожащей рукой медиатор таскаешь по струнам,
Хлебнув, как бывало грамм двести сухого винца.
Я странный парень, пишущий стихи.
Мне так сказала девушка когда-то.
Еще, что, как немой среди глухих.
В чем мать природа видно виновата.
Потом мне говорили: «Рифмоплет,
Марающий бумагу беспрестанно».
Не замечая творческий полет,
А отмечая снова, что я странный.
Чуть позже заклеймили: «Графоман,
Что жить не можешь, строки не рифмуя».
Твердили: «Это все самообман»,
Что, сочиняя постоянно, вру я.
Я странный парень…
Лопнул мыльный пузырь ненадежного зыбкого счастья,
Не сумев долететь к долгожданным седым облакам.
Королем я не стал и иду без желанного платья,
Тешу мыслью себя, что не видно, что голый пока.
Мне цыганка, гадая, пророчила горы златые,
Много верных друзей и любовь до доски гробовой.
Склоны гор тех далеких сейчас безнадежно крутые,
Не сложилось с друзьями, как впрочем, и вместе с тобой.
Я валялся на пляже, читал детективы Донцовой,
Пил вино, заедая инжиром и нежась под солнцем,
Плавал в море соленом, нырял туда снова и снова,
А от крымской жары превратился в косого японца.
Три недели блаженства мелькнули, как стая рыбёшек.
Перестук монотонный и спячка в купейном вагоне.
Пробуждение утром, тревога скребущихся кошек,
Что проникла в сознание в виде бомжей на перроне.
Я сижу на скамейке, из банки пью теплое пиво.
На эстраде концерт, и девчонки танцуют красиво.
Бомж небритый с упорством копается в урне зеленой,
И ему наплевать на сидящих напротив влюбленных.
Точно так же и им все равно, что вокруг происходит.
Из осколков сложилась картинка, и яркая вроде.
Не хватает лишь тех воробьев, что поссорились раньше,
Почирикав, поспорив, поплыли, как облако дальше…
Я себя растерял в коридорах безликих пустынных,
У закрытых дверей, что стучи, – все равно не откроют,
Где на стенах нелепо смотрелись пейзажи-картины,
Леденящие даже июльскою знойной порою.
Я себя растерял на парадах красивых и шумных
Среди буковок белых на алых полотнищах ярких,
Маршируя в шеренге таких же болванов бездумных,
Что в костюмах коричневых, синих и, в общем, не марких.
Я себя растерял средь хрущевских коробочек серых,
Где в названии улицы просто был номер района,
И от старой церквушки руины, как ниточка к вере,
Да кормильца-завода забор, что служил бастионом.
Я себя растерял…
Черно-белые сны надоели своим постоянством.
В ожидании цвета, боишься его потерять.
Солнце утром невольно считаешь сейчас хулиганством
И любуешься долго в окне на небесную гладь.
Акварельные краски кладешь перед сном по подушку,
Но художник никак почему-то не хочет их взять.
Засыпая, мусолишь рябую газету-толстушку
И читая чернуху, зачем-то клянешь чью-то мать.
Вместо радуги яркой опять видишь серые стены,
Пробираешься мимо, надеясь, что будет просвет.
А потом в безысходности режешь набухшие вены,
Просыпаясь в поту, понимаешь, что выхода нет.
Маленький лисенок,
черненькие глазки.
Ты пришел ко мне
из веселой сказки.
Мы с тобою вместе
бегали по лугу.
Ты мне разрешил
взять с собой подругу.
И Наташа тоже
бегала, смеялась,
А потом взяла,
да и потерялась.
Средь цветов стоим мы,
что же дальше делать,
Как домой вернуться?
Где найти нам смелость?
Слезы покатились
из глаз моих, горошин.
Ты меня погладил,
ты такой хороший.
Слезы я утерла,
резко повернулась,
Да и не заметила,
как совсем проснулась.
Жизнь – домино, а мы – костяшки
На гладкой плоскости стола.
Кому-то быть шестеркой тяжко,
Кому-то – эта роль мила.
Рожденный плыть, летать не может,
А кто-то с крыльями ползет.
Пустышки что-то значат тоже,
Без них не тот круговорот.
Нас перемешивают резко,
Чтобы покрепче пригвоздить.
Пестрят дуплетные отрезки,
Сбивая с ходу чью-то прыть.
Торец к торцу лежим исправно,
А кто-то ждет, когда возьмут
И сможет в партии стать главным,
Решив исход за пять минут.
С ненавязчивым польским акцентом
ты сказала, что Евой зовут.
Родилась и взрослела под Гданьском,
а сегодня находишься тут.
Я себе заказал двести водки,
для тебя апельсиновый сок,
Ты в глаза мне весь вечер смотрела,
я же их не сводил с твоих ног.
Танцевали с тобой в полумраке,
дрожь твоя отдавалась во мне,
С этой дрожью забыл я про верность,
и гореть мне на адском огне.
Скоротечны июньские ночи,
но и этого хватит с лихвой.
Та дорога, что ровной казалась,
запетляла и стала кривой…
Я рифмую
дважды два.
Во дворе растет трава.
Не шуми же,
брат Андрейка,
Не свисти,
как канарейка.
Стих выходит –
просто чудо.
Я прочту его
повсюду:
Псу Барбосу
и котенку,
Воробьям,
кричащим звонко.
Пусть узнают
все на свете:
Сочинять умеют дети!
Во дворе растет трава.
На траве лежат дрова.
Вот такой вот я
поэт,
Лучше
в целом мире
нет.
Кап, кап, кап! – стучит по крыше
теплый летний дождь.
Убежали в норки мыши
и мышиный вождь.
Ква, ква, ква! – кричат лягушки
громко у пруда.
Притаились где-то мушки –
ведь кругом вода.
Гав, гав, гав! – залаял Тузик,
мокрый хвост поджал.
Вышел дедушка в картузе,
молча постоял.
Посмотрел вокруг с прищуром
И вернулся в дом.
А вдали по туче хмурой
Прокатился гром.
Ревность сорной травою проникла в любовные всходы,
Не давая им силу набрать и на радость цвести.
А на свадьбе сулили взаимность на долгие годы,
Но теперь уже точно ее не постичь, не найти.
Крики, ссоры, упреки лавиной накрыли квартиру,
Где домашний очаг должен быть и семейный уют.
Затянулась надолго война, не бывать больше миру.
Вместо ангелов белых здесь черти сегодня снуют…
На белом лимузине укачу в мечту.
Туда, где все пристойно и красиво,
Где ты наряжена в прозрачную фату,
А я в костюме цвета зрелой сливы.
Под песню «Times», что вместо Мендельсона
Кружим с тобой, как чайки над водой.
Сегодня грусть запретная персона
И все, что с ней затянуто слюдой.
Нас поздравляют, дарят нам подарки,
Желают счастья вместе тыщу лет.
Под крики «горько» поцелуй наш жаркий,
И нарожать детишек нам совет.
Проснувшись утром, к шкафу первым делом.
Костюма цвета сливы больше нет.
Разрушено все то, что было целым,
И кто-то спер обратный мой билет.
Лягушонком барахтаюсь в крынке с прогорклой сметаной.
Масло взбить, чтобы выбраться, вряд ли останется сил.
Жизнь мелькает фрагментами: сытой, голодной и пьяной.
Когда трезвым бывал, тогда свет мне казался не мил.
Засосала трясина, вокруг лишь болотная слякоть,
Да такие, как я обыватели местных низин.
Надоело мне «выкать», устал также «тыкать» и «якать».
Впрочем, здесь и не надо, остался один на один
С той прогорклой сметаной, что в крынке уже забродила,
Что в наследство досталась от прежних, хороших времен,
Когда верилось в лучшее, не был тогда еще хилым
И пытался вписать себя в список достойных имен.
В восемь лет почти невеста
И хозяйка хоть куда.
Ставишь вместе с мамой тесто,
А уборка – ерунда.
Лихо вымоешь посуду
И расставишь по местам.
Знаешь, как готовить блюда,
Успеваешь тут и там.
Повезло семье с девчонкой.
Будь же счастлива всегда.
Пусть не рвется там, где тонко,
Обойдет тебя беда.
Не болей, учись отлично,
Радуй близких, как теперь.
В дом тепло войдет привычно,
Застрахует от потерь.
Расцвела сирень,
Веет ветерок.
Теплый, майский день
И шестой урок.
Через пять минут,
Все на школьный двор.
Ждет Барбос нас тут,
У крыльца, как вор.
Вместе побежим
Мы гулять к пруду,
Нарушать режим
Будем на ходу.
Да, я живу в стране, где каждый третий
Погиб в борьбе с коричневой чумой.
Не отыскать нигде на белом свете
Подобной ей еще одной такой.
Народ спокойный, но не глупый вовсе
Живет среди лесов, полей и рек.
«Сегодня к революции готовься»
Кричит американский человек.
Помог Афганистану и Ираку,
Он Украине апельсинов дал.
Нас ненавязчиво толкает в драку,
Недавно в Латвии рубаху рвал,
Кричал про диктатуру в Беларуси.
В которой сам ни разу не бывал.
Прикормленные подпевают гуси
И обещают нам страстей накал.
Да, я живу в стране, где каждый третий,
А впрочем, может даже и второй,
Сам за себя вполне всегда ответит.
Из штатов нам не нужен геморрой.
Стол накрою, гостей соберу.
Повод есть – это мирное небо.
Для детишек затею игру,
Птицам кину вчерашнего хлеба.
Будем пить, вспоминать о былом,
Песни петь под баян дяди Вовы.
Все печали прогоним вином,
Скажем тост, чтобы не было новых.
Уже за полночь гости уйдут,
Пожелав мне здоровья и Счастья.
Я пойму, что оно было тут,
Отодвинув на время напасти.
Дорогие Друзья, поздравляю Вас с 60-летием Великой Победы!!!!!
Натяну старый свитер, пропахший вчерашней зимой,
Чмокну в щеку, подумав, что вряд ли сюда я вернусь,
Ну а вслух: "Как прекрасно, что мы повстречались с тобой",
И в глазах прочитаю: "Да ладно уж... лапчатый гусь."
Проскользну в дерматином обитую, рыжую дверь,
Чтобы с неба вдохнуть всеми фибрами майскую синь.
Встрепенусь и пойму, что весна, что свободен теперь,
Улыбнувшись блаженно себе, как монах Шао Линь…
Твоя стервозность вылезла наружу,
Когда весной растаял белый снег.
Тепло и ласка превратились в лужи,
И обнажился черствый человек.
Щебечут птицы, солнце ярко светит,
А мы с тобой готовимся к войне.
Заложниками стали наши дети.
Семья благополучная вполне
Сегодня превратилась в поле брани.
Траншеи есть и крепкий бастион,
Что возведен тобой недавно в ванной.
А мне казалось, я в тебя влюблен…
Беларусь – сінявокая мара,
Васількамі між жыта квітней,
Каб ніводная змрочная хмара
Не пужала тутэйшых людзей.
Зіхаці Ты прыгожай вяселкай,
Матылькамі над лугам лятай,
Каб трава была мяккай, не колкай
І каб цеплым быў сонечны май.
Вот наконец-то запоздалый дождь.
Его так ждал, что позабыть успел.
И потому наверно сразу в дрожь…
Поход на улицу мой робок и несмел…
Свое лицо подставив теплым каплям,
Я понял, что бродяга блефовал.
И моментально, волосы, как пакля.
И все вокруг - осколками зеркал.
И позабыв о горечи разлуки,
Я растворился, мокрым стал, как он.
И мир разбился, как фонтан на звуки,
Созвучия взаимности имен.
Не зомбируй меня на Любовь.
Это чувство уже позади.
Не хочу бередить раны вновь,
Лучше просто тихонько уйди.
Я не верю, что можно вернуть,
То, что кануло в Лету давно.
И не в этом, наверное, суть,
Раз чужие теперь все равно.
Расскажи мне о том, как волна приласкала утёс,
Как флиртующий ветер погладил листву на берёзе.
Почему так колючи шипы у застенчивых роз,
И зачем провода, замерзая, гудят на морозе.
Расскажи мне о каплях росы в изумрудной траве,
О закате багровом окрасившем небо до края.
Как понять, почему доверяют напрасно молве,
Или, если Любовь, то идут, ни на что не взирая.
Расскажи мне, куда, угасая, уходит тепло,
А от ласки и нежности след так невнятен и смазан.
Почему, когда любят, то ночью бывает светло,
А когда разлюбили, то слышится «я не обязан».
Расскажи мне, зачем нужно жить, если стал одинок,
Телевизор наскучил, а в книгах - все слишком красиво.
Может, время пришло подвести своей жизни итог,
И понять, что не ровным был путь, а проложен он криво.
Девочка с косичками,
веснушки на носу,
солнышко весеннее
зажгло твою красу.
Юбочка короткая,
в обтяжку джемперок.
Лужицы обходишь ты,
нащупав бугорок.
Каблучки высокие
выстукивают трель.
За тобой вприпрыжечку
семенит апрель…
Распоясались синицы, свист их слышен по утрам.
Тает снег, скопились лужи по бульварам и дворам.
Март-шалун изводит зиму, та попятилась уже.
Мерзнут черные деревья в надоевшем неглиже.
Под окном кошачьи свадьбы, им сейчас не до синиц,
И соседское ворчанье по ночам на кошек: «Цыц».
Отошла пора мимозы, ждем черемуху теперь,
А затем природа в лето приоткроет смело дверь.
Журчат ручьи, щебечут птицы.
В ночи кошачий громкий крик.
Весною им, увы, не спится.
Природа свой сняла парик.
Нет седины заиндевелой.
В тени последний бастион
Сугробов рыхлых черно-белых,
Зимы предсмертный, хриплый стон.
Березы плачут соком сладким,
Кружит и вьется мошкара.
Чернеют в огородах грядки,
Кудахчут куры во дворах.
Вздремнул на солнце пес соседа,
Из-за котов не спал всю ночь.
Скворцы ведут свою беседу,
Им свистом хочется помочь…
Я ненавижу снег, идущий в марте,
Когда апрель стучится к нам в окно.
Весна наверняка ошиблась с картой,
Зима же опротивела давно.
Прогноз пророчит завтра минус восемь,
Заносы на дорогах и метель,
А мы тепла хотим и солнца просим,
Чтоб белый снег не испугал апрель.
Цепляясь за карниз, свисает, тая снег.
Синицы за окошком весело поют.
Неумолимо время продолжает бег.
Немного зазевались, март уж тут, как тут.
Мимозой желтой салютует он весне,
Восьмеркой яркой согревая души.
Зима, однако, заставляет нас краснеть,
Морозцем по утрам щекочет уши.
Неприятно, сыро, грязно…
Сверху нудный серый дождь.
Я кривляться не обязан.
Душу Ты мою не трожь…
Забери себе, что было.
Встречи, ласки и тепло…
И не злись, что стал унылым,
Все, увы, уже прошло…
Серый снег, начало марта.
Сверху нудный серый дождь.
Перечеркнутая карта.
Ну, иди же, что Ты ждешь…
Скорый поезд Минск-Анапа…
На перроне дядька в шляпе,
Две бабульки с узелками,
Я прикрыл цветы руками.
Дует сильный резкий ветер.
Поезд я пока не встретил.
Опозданье больше часа,
Мне сказали в третьей кассе.
Сигарет еще полпачки
И в кармане правом жвачка.
Вот ватага ребятишек,
Как из норки стайка мышек,
Из тоннеля прибежали,
Хватит места всем едва ли.
Объявили электричку,
Снова ветер гасит спичку.
Толчея и суматоха,
Старый дед в толпе заохал.
Слышен плач и чей-то кашель,
У ребёнка пачка вафель.
Наконец-то погрузились,
Двери наглухо закрылись,
Убежала электричка.
На перроне я с синичкой,
Что клюет с бетона крошки.
Замерзают мои ножки,
Руки тоже покраснели,
Зеленеют только ели
Возле здания вокзала,
Утешенья в этом мало.
Я иду туда погреться,
Полчаса еще тереться.
Сесть здесь негде, только на пол.
Злополучный Минск-Анапа…
Янтарная жидкость в бутылке с пластмассовой шляпой.
Неужто добрался из Мексики этот напиток?
Его я попробую, взгляд свой туда уже вляпал.
Читаю рецепт по-английски SIERRA коктейль MARGARITA.
Добавил кружочек лимона и кубик прозрачный
Из льда, что подали мне в вазочке белой, хрустальной.
Понюхал стаканчик и вспомнил поездку на дачу,
Как пил самогон я с соседом Серегой, реально.
Трещал он весь вечер, что лучше напитка не надо,
Что теща рецепт записала и гонит, как предки.
Я выпил и понял, она бы сейчас была рада.
Серега не врал, восхваляя напиток соседки.
Розовощекая торговка предложила мне пучок редиски,
сказав невнятно что-то про зимой потерянные витамины.
В ушах надолго, по-злодейски, поселился голос грубый, низкий,
дробящий черепной коробки лед на мелкие осколки-льдины.
Редиска та, давно болтается в пакете вместе с сельдереем,
зачем-то купленным, в придачу к зелени укропа и петрушки.
Заботимся о коже, организме, понимая, что стареем.
Замеченный впервые, поседевший волос – выстрелом из пушки,
нас известившей, что очередной виток-рубеж благополучно взят.
Зима прошла, а с нею холода. Поход на рынок, витамины…
Восстав из пепла депрессивных междометий, зажечь без спичек взгляд,
который добросовестно нам отразит лишь яркие картины.
Этот город, совсем пустой.
Лишь в витринах стоят манекены.
На домах орнамент простой,
Оттеняющий серые стены.
Фонари, как оазисы света,
Среди черной, густой темноты.
Позади половина лета,
И несбывшиеся мечты.
Вдоль заборов и стен холодных,
По дороге ночной вперед.
Словно брошенный пес голодный,
Я отправился в свой поход…
Скрипка, барабаны и гобой,
Трио возле входа в парк культуры.
Их услышать может здесь любой
И нарисовать портрет с натуры.
Паренек лохматый с гривой льва,
Девушка в очках и джинсах синих,
Старичок – в сединах голова,
Музыка неспешна и красива.
Скрипка, барабаны и гобой
Душу рвут безудержно на части,
Связаны втроем одной судьбой,
Провожают и встречают счастье…
Мне приснилось, что я был расстрелян, как Овод
У тюремной стены под безоблачным небом.
Знаю точно, что это конечно не повод
Наконец побывать в той стране, где я не был.
Перепутались в памяти образы, страны.
Детство, юность и то, что приходит потом.
А еще, это, может, покажется странным,
Мне однажды приснилось, что стал я - котом.
Был я птицей, коровой и даже танкистом,
Все уже не упомнить и не перечесть.
Сон ложится, как строки в блокнотике чистом,
Вперемешку: что было, что будет, что есть.
По карнизу дождь стучит третьи сутки кряду.
Снова я грущу один и тебя нет рядом.
Зря тебя я отпустил греться на Багамы,
Не послушал, дурачок, я советов мамы.
Так бы кушали с тобой мы сейчас оливки,
Наливая до краев тёщиной наливки,
И смотрели по ТВ передачу «Окна».
Надо выйти в магазин. Боязно... Промокну.
Буду под зонтом бежать, огибая лужи,
А потом вернусь домой, зная, что простужен.
Телек я врублю опять, верного дружочка,
И нарежу колбасы тоненьким кружочком.
Водочки себе плесну я леченья ради,
Знаю, Ты не кашлянешь для острастки сзади.
Стёкла мелко дребезжат из оконной рамы,
Эх, ну как же далеко, чертовы Багамы.
бусинки росы
собирал в ожерелье
июньский рассвет
Я – пограничник,
стерегущий край постели.
Летали, падали, вставали
и хотели.
Теперь межа
проходит через души.
И вряд ли сможем мы
ее нарушить.
Была любовь
и ни секунды друг без друга,
Но с холодами в сердце
поселилась вьюга.
Живем, как прежде,
то есть по привычке.
Есть порох в бочке,
не хватает спички…
Под звуки саксофона бегу по облакам,
Куда свернуть не знаю, проложен прямо путь.
Внизу мелькают поле, дорога и река,
В которую с разбега я пробую нырнуть.
Под звуки саксофона плыву я по воде,
До берега другого осталось мне чуть-чуть.
Там зеленеет роща на холмиков гряде,
В прохладу ее листьев я тороплюсь шагнуть.
Под звуки саксофона я по лесу иду,
А под ногами вереск, черничник и трава,
Да россыпь мухоморов, торчащих на виду.
От звуков саксофона кружится голова…
Метель метет вторые сутки кряду.
Сугробов горы, что не перейти.
Январь в конце устроил нам засаду.
Мы ждали снега, нынче он претит.
Мороз шальной, откуда минус десять?
Еще недавно было столько в плюс.
Успел сосульки на карниз повесить.
Они торчат повсюду будто флюс.
Зима вернулась, как всегда некстати,
Развеяв миф о том, что умерла.
Теперь мы говорим ей: «Снега хватит!»
Она же все метет, как и мела…
Мы встретились на станции «Немига».
Ты худощава, я же был в очках.
Беседу завели с тобой про Грига,
Потом о книгах, моде и значках.
Промозгло, зябко, дул холодный ветер,
А по пути кафе с названьем «Бис».
Как хорошо, что я тебя здесь встретил,
Зашли в кафе, лишь три ступени вниз.
Тепло, уютно, полумрак и свечи,
Плывет тихонько саксофона звук.
Мы рядом, это наш с тобою вечер,
И душ родство, переплетенье рук.
Двести грамм коньяка обострили тоску до предела.
Телевизор в углу насмехается с помощью шоу.
Было время, когда я смеялся, Ты рядом сидела.
Мы вдвоем находили тогда очень много смешного.
А потом так сложилось, что стали смеяться все реже.
Эти паузы быстро заполнили шквалы упреков.
Ты – черства и скучна, я – занудлив, не весел, не нежен.
Соловьи не поют, слышен аиста режущий клекот…
Калядныя песні дзеці спявалі,
Трапіўшы раптам да нашых дзвярэй.
Іх галасы, як на шыі каралі
Вельмі прыгожа... Хварэй, не хварэй,
А адчыніць усяроўна спакуса,
Каб адарыць чым-нібудзь спевакоў.
Цукеркі даю без усякіх прымусаў
І запрашаю праз год іх ізноў.
В ожидании чуда толпятся у ёлки детишки,
Та никак зажигаться не хочет, кричи, не кричи.
Раскраснелись волнуясь Снежинки, Зайчата и Мишки,
Дед Мороз суетится и посохом громко стучит.
Наконец-то зажглась, и продолжилось дальше веселье,
А у Деда подарков в мешке для детишек - не счесть.
Мишура, серпантин, запах хвойный щекочущий ели,
Крики, смех, танцы, песни сегодня на празднике есть.
Раз в году в ожидании чуда толпятся детишки,
Взявшись за руки, весело водят они хоровод.
Мамы с папами так же, как эти девчонки, мальчишки
Ждали чуда, встречая под ёлкой зимой Новый год.
Поземкой…По декабрьскому голому льду
Снег метет, словно прошлые дни безвозвратно…
Вновь пытаюсь искать, но, увы, не найду,
То что было - вдали… То что будет - невнятно…
Кислый дым сигареты, слезятся глаза.
В полумраке кухОнном синеет горелка.
Память жалит тайком, как змеюка гюрза.
Настоящее с прошлым опять в перестрелке…
Мы ждали снег до середины декабря,
Под ветра вой и крепкие морозы.
Лелеяли мечты про теплые моря,
Про летний зной и после зноя грозы.
И вот дождались… Снегопад, белым-бело.
Детишкам радость, дворникам досада.
Скользят машины, и дорогу замело.
О лыжах вспомнить наконец-то надо.
Надеждой тешимся, что не растает снег,
Что в Новый год войдем мы, как и раньше,
Зимой морозной, снежной, льдом озер и рек.
И что природа не допустит фальши.
Я – графоман, девиз – ни дня без строчки!!!
Строчу и дни и ночи напролет:
Себе, соседям, сослуживцам, дочке…
Короче всем, кому со мной везет.
Пишу про снег зимой, про дождик летом.
Любовь с душою тоже не забыл.
Про Счастье, про вопросы и ответы,
Что надо жить пока хватает сил.
:-)
Звон колоколов плывет в весеннем небе.
Торопится монашка на молебен.
Искрится солнце, в куполах играя.
И кажется, что мы недалеко от рая.
Что снизошла святая благодать,
И грех на паперти калекам не подать.
А на душе спокойно и легко,
И мысленно давно уж далеко…
Минус тринадцать и ветер. Нет снега.
В воздухе пыль, а вокруг чернота.
Дни, как фрагменты конструктора Лего.
Будет модель, а пока суета.
Елки в витринах, гирлянды с шарами.
Не за горами рубеж – Новый год.
Санта и Дед со своими дарами.
С грохотом, блеском петард небосвод.
Это все скоро, сейчас же рутина.
Цифры, балансы, итоги опять…
Серая, нудная будней картина,
И, неизбежно, в сердцах «чья-то мать»…
Мой след остыл, как кофе на столе.
Зима вокруг, апрель еще не скоро.
Теряюсь в бесконечной, снежной мгле,
Перед глазами облик, что мне дорог.
Я верю, что закончится метель,
Пройдут морозы, и не станет стужи.
Что не закрутит жизни канитель,
Я буду дорог, и как прежде нужен.
Я растаял январским снежком в твоей теплой и мягкой ладошке.
Беззаботно кружась, под искристые звуки веселого танца.
Ты меня покорила, летала, как птица, мурлыкала кошкой,
И была как девчушка с бантом на макушке и книжкой из ранца.
Мы забыли с тобой, что зима, что вокруг черно-белые люди.
Мне казалось, что это со мной уже было, но в прошлом далеком.
А еще, тогда верилось в счастье и предначертание судеб.
И тогда я не думал, что можно остаться совсем одиноким…
Озноб, по телу дрожь.
Что, правда, а что ложь?
Загнал себя в тупик.
Наотмашь, напрямик.
Тоска и с ней печаль.
Забыл, но все же жаль.
И в прошлое, назад,
Вернуться был бы рад.
А стоит ли, теперь,
Скрываться от потерь?
Находки бы сберечь,
И тянет лишь прилечь.
Свернуться калачом,
Но память палачом…
Звучал орган, и звуки уносились в вышину.
Душа же отдыхала, потихоньку млея.
Ничто не нарушало больше тишину.
В углу свеча горела тускло, тлея.
Вокруг все растворилось в этих звуках.
Печаль и радость слились воедино.
А на кресте распят рожденный в муках,
Объединивший юность и седины…
Я хочу с тобой всегда быть рядом,
Если жарко, напою прохладой.
В холода теплом своим согрею,
Не грусти и приходи скорее.
Вместе поплывем с тобой к причалу.
Был конец, - теперь пора начала.
Все вокруг искрится ярким светом.
Есть вопросы, будут и ответы.
Разгадаем мы с тобой шарады.
Ты поверь мне, будет все как надо.
Не любить ведь это так жестоко,
Были врозь два сердца одиноких...
Пусть теперь стучат в груди единой,
Счастье станет нашим господином,
Госпожой - Любовь с теплом и лаской,
Жизнь из будней превратится в сказку!
среди сладкой лжи
блевотиной правда
ужас на лицах
Анечка ждала этого момента целую неделю. Мама сказала ей, что если она будет послушной девочкой, то в воскресенье они вместе с папой поедут гулять в парк отдыха. Покатаются на каруселях, сходят в зимний сад, да и мало ли еще какие развлечения таит в себе посещение парка. Всю неделю, Анечка, следила за своими вещами, старалась кушать аккуратно и съесть все, что за ужином ей подавала мама.
И вот этот долгожданный день наступил. Воскресное утро выдалось солнечным, и казалось, что природа тоже радуется вместе с Анечкой в предвкушении будущих сюрпризов. Мама одела Анечке красивое бархатное платье, которое ей подарили дядя Сережа и тетя Марина на день рождения. Сама мама, как казалось Анечке почему-то очень долго делала в это утро себе прическу и неоправданно долго красилась. Анечке казалось, что даже, если мама не красит свои ресницы, они все равно у нее очень красивые и длинные. В душе, Анечка хотела, когда вырастет стать такой же красавицей, как ее мама. Папа, тоже почему-то закрывшись в ванной, очень долго брился. Это все Анечка отмечала про себя, вслух не выдавая своих мыслей, боясь спугнуть то праздничное настроение которое у нее было.
Наконец-то все хлопоты остались позади, и они втроем отправились на троллейбусную остановку. Этим ранним воскресным утром в троллейбусе было не так уж и много народа. Они с мамой сидели, а папа стоял рядышком, держась за поручень, а во второй руке у него на ремешке висел фотоаппарат – еще один атрибут их воскресной прогулки.
При входе в парк стояла красивая цветная палатка. В этой палатке продавали разные надувные игрушки: мишек, собак, львов, котят и прочих зверушек, а были и простые цветные шарики. Анечке очень понравился красный шарик, который был привязан за нитку, но нитка была натянута и казалось, отвяжи ее и шарик тут же устремится в облака. Увидев, что она очень долго стоит возле палатки, папа спросил какую бы игрушку себе хотела Анечка. Она ответила, что больше всего ей нравится красный шарик.
Папа не раздумывая купил этот шарик, а потом привязал нитку к среднему пальчику на правой руке Анечки, сказав, что это необходимо для того, чтобы шарик не улетел. А потом объяснил, что есть специальный газ, который называется гелий. Этот газ легче воздуха, поэтому шарики, наполненные этим газом всегда хотят улететь вверх.
Анечка очень любила своего папу. Ей нравился его мурлыкающий, как у бабушкиного кота Мурзика, тон, когда он ей что-то пояснял. А пояснял папа всегда, делая это без устали, казалось, что ему это даже нравится.
День пролетел очень быстро, Анечка, даже и не заметила. Мама сказала, что уже пора домой. За день Анечка, так привыкла к своему шарику, что не замечала его, гуляя по парку, но заходя в троллейбус, она почувствовала, как ее алый шарик, как бы не желая оказаться в неволе, стал рваться вверх. Папа помог обуздать шарик, взяв его себе в руку. Выйдя из троллейбуса папа вернул шарик Анечке и она шла с ним всю дорогу до дома, но возле двери подъезда с шариком повторилась та же история. Шарик никак не мог смириться с тем, что он окажется в заточении и не будет возможности парить под облаками.
В квартире, мама, сказала, что Анечка должна оставить шарик, а сама вымыть руки. Потом Анечка кушала, смотрела сказку по телевизору. А шарик, упершись в потолок в ее комнате, старался улететь на свободу. Укладываясь спать, Анечка, пожелала шарику доброй ночи. Ей даже стало немного жалко шарик.
Проснувшись утром, Анечка, увидела, что шарик, безвольно обмякший, лежал на полу возле ее кроватки…
Какой этаж? Вы жмите, все равно мне выше.
Позвольте, мне девятый, дальше только крыша.
А может я тот Карлсон, что живет на крыше.
Еще там есть чердак, на нем скребутся мыши.
Мне кажется, что Вы не Карлсон, а чудак.
И с детством не расстанетесь никак.
Простите, а мы раньше с Вами не встречались?
Не обольщайтесь, Вам лишь показалось…
Вокруг сугробы, к даче через лес
По узкой тропке, вытоптанной кем-то.
И рюкзачок приобретает вес
И тяжелеет на глазах, моментом.
Морозный воздух – терпкое вино.
С ним не сравнится ни один напиток.
Его испить, природой мне дано,
Как размотать клубок суровых ниток.
Мою избушку снегом занесло.
Возьму лопату, разомнусь немного.
Как кормчий, правящий веслом,
Я расчищаю дворик и дорогу.
Все хлопоты остались позади.
Я у камина греюсь с чашкой чая.
Сиди себе спокойно и гляди,
Как огонек резвится, не скучая…
Уснуть пытаюсь в полночь, в час и в полвторого.
Чем дольше, тем сильнее давит на виски.
Баранов и овец стада считаю снова,
А сердце щемит от безудержной тоски.
Задумался опять, зачем и сколько можно?..
Понятно, что ответа я себе не дам,
И ночью все простое кажется мне сложным,
Свой приговор о казни подписал я сам.
Где-то неистово плачет гармонь.
Красный закат опускается в реку.
Пух тополиный присел на ладонь.
Сдуру петух прокричал кукареку.
В низких местах опустился туман,
Бережно кутая зелень посадок.
Издали слышен кукушки обман.
Свежего сена дурман очень сладок.
Ночь постепенно вступает в права,
По небу звезды бросая горстями.
Гнется, росою покрывшись трава.
Плещется рыба, борясь со снастями.
Бусинка за бусинкой.
Не печалься, крошка.
Будут тебе бусики,
Обожди немножко.
Беленькую с красненькой
Мы нанижем вместе.
К утреннику-празднику
Доченьке-принцессе.
Бархатное платьице,
Бантики готовы.
Бусинки, что катятся,
Собираем снова.
В лесу, на зеленой опушке
Решили поиграть зверушки.
Заминка приключилась с тем, кому водить.
Добровольно никто не хотел выходить.
Посчитались, жребий выпал на Ежа.
Он стал считать, сбиваясь и дрожа.
Потом заплакал, начал и опять…
Сквозь слезы, хнычет: «Не могу считать…»
«Давайте буду я», застенчиво промямлил Мишка.
«Мне папа, каждый день читает книжки.
Я буквы знаю и знаком со счетом,
Когда я вырасту, то буду Звездочетом».
Опять пришла ненужная зима.
Холодный ветер, мокрый снег колючий.
Никто не звал, нагрянула сама
И наметает нам сугробов кручи.
По тротуарам движется народ.
Кряхтит и матерится старый дворник.
Он расчищает злополучный вход
И проклинает зиму, снег и вторник.
Вокзал. Заплеванный перрон.
До отправления осталось пять минут.
Еще немного и пойду в вагон.
Душа и сердце остаются тут.
Всю ночь, на верхней полке, в темноте,
Мне предстоит бороться с пустотой.
Задуматься, как смог в рутинной суете,
Соприкоснуться с дивной красотой.
А утром снова окунусь в заботы,
И понесется череда недель опять.
Вопросы и ответы на работе.
Привычный ритм, увы, не поменять.
Далекий голос в телефонной трубке.
И каждый день по электронной почте связь.
Общение подобно мягкой губке.
Дай Бог, чтобы к нему не прикасалась грязь.
Потом вокзал, перрон и стук колес.
Ночные мысли, радость новой встречи.
Тепло и нежность я тебе привез,
А через сутки, расставанье, дождь и вечер…
Милое личико, узкие плечи,
Тонкая талия, стрижка «гарсон».
Осень, зима, мимолетные встречи,
Поезд московский, купейный вагон.
Так и живем от вокзала к вокзалу.
Розы, гвоздики и сутки вдвоем.
Кто-то сказал, что довольствуйтесь малым.
Внемля совету, мы Счастье куем.
Внезапно ночью снег накрыл наш город,
Атаку проморгали фонари.
Он навалил сугробы им за ворот,
Глаза закрыл, что хочет, то творит.
В союзники призвал мороз и ветер,
Бесчинствуют сегодня сообща.
Никто из них отпор пока не встретил,
Снежинки мечет зимняя праща.
Открывай скорей шампанское,
По бокалам пусть бежит рекой.
Что-то в скрипке слышится цыганское
И сегодня я прощусь с тоской.
Буду я плясать и веселиться,
Пить, гулять, пока хватает сил.
А вчера хотелось удавиться
И весь свет, мне был тогда не мил.
Я не знаю рай, иль ад мне уготован.
Ангелы, иль черти ждут меня.
Но сейчас к прозрачной блузке я прикован,
Что обтягивает грудь твою, пьяня.
К столику иду уверенной походкой.
По глазам я вижу, что попал.
И словами бью прямой наводкой.
Ей и нужен был такой нахал.
Что-то в скрипке чудится цыганское.
Я уже без тормозов лечу.
А в бокалах пенится шампанское.
Я гуляю, веселюсь и жить хочу.
Белые бантики, русые косы.
Прописи в ранце и куча вопросов.
Сколько, зачем, почему и откуда?
Знает ответы, сестра моя Люда.
Это она накалякала в книжке,
Между игрою с котенком и мишкой.
Ей хорошо, она в школу не ходит,
Все говорят, что смышленая вроде.
Он, словно прожектор, проник сквозь маленькую щелку между двумя плотными шторами. Казалось, что они не смогут в дальнейшем простить себе вот этого эпизода, когда призванные охранять покой обитателей этой комнаты, они подвели своих хозяев и так и не справились со своими обязанностями.
А шалунишка, упиваясь своей безнаказанностью, пьянея от нее, бросился сначала на стену, холодную и неприветливую, попытался с ней поиграть, но не найдя отклика, устремился к картине висящей на гвоздике. Картина, продрогшая за ночь в темноте, с благодарностью приняла ухаживания, затрепетала, заискрилась и даже немного застеснявшись покрылась легким румянцем.
Пофлиртовав вдоволь, он решил посмотреть, что же творится ниже. Опустился на пол, исследовав узор ковра, и не найдя ничего интересного, молнией метнулся на кровать. Пробежал по пододеяльнику, украшенному серебристыми звездами на темно-синем фоне, добрался до подушки и растворился в русых прядях волос, разбросанных по подушке…
Прикоснувшись слегка, обожжешься, не зная причины.
Да и что виноватых искать, если есть результат.
А секрет не узнать от рожденья до самой кончины,
Кому рай уготован, а кто направляется в ад.
Про благие дела нам попы рассказали с лихвою,
И про то, что Он есть и за нами сегодня следит.
Но хозяев и слуг одинаково в землю зароют,
Уровняют в правах, пусть не старость, так рак или СПИД…
Она шла через парк. Ярко светило солнышко, щебетали птицы, вдоль тротуаров возвышались глыбы рыхлого снега, украшенные сверху черными шапками грязи. Ей не верилось, что еще вчера было морозно, и дул колючий, северный ветер. Казалось, что это было очень давно и совершенно в другой жизни. Постепенно и незаметно она стала вспоминать свое прошлое, которое мелькало сейчас в ее сознании, фрагментами, как те пятна солнечного света, которыми пестрел тротуар под ногами.
Сейчас она силилась вспомнить, был ли ее первый визит в храм, который располагался в центральной части городского парка, обусловлен переживаниями, связанными со смертью единственного сына.
Когда к ней пришел офицер из военкомата и сообщил, что ее Ленька пал смертью храбрых, выполняя свой интернациональный долг где-то в ущелье, недалеко от Кандагара, она не смогла этому поверить и дрожащим голосом переспрашивала раз за разом, так ли это на самом деле, надеясь на ошибку или какую-то неточность.
После похорон муж запил, хотя до этого употреблял спиртное только по праздникам, да и то большей частью, чтобы просто не привлекать к себе внимание окружающих. А тут, каждый день стал приходить с работы навеселе. Первое время ему сочувствовали и сослуживцы, и соседи, зная какое горе, приключилось в их семье. Однако потом на работе все чаще стали раздаваться упреки, чтобы Дмитрич, как его звали коллеги, взялся за ум. Нельзя быть высококлассным токарем, находясь постоянно «под мухой». У него стали дрожать руки, он не мог, чтобы не употребить перед началом трудового дня.
В тот вечер, она так и не дождалась его с работы к ужину. Похоронили его рядом с сыном. Там же, возле куста сирени, она оставила место и для себя.
Она так и не смогла вспомнить, когда нашла свой путь к храму, после смерти сына, или после смерти мужа ...
Пооблезло сусальное золото старых крестов.
В образах лик все тот же, глядящий с укором немым.
В биографиях чьих-то исписано много листов.
Растащили партийные деньги давно, но не мы.
Олигархи, магнаты, что нефтью торгуют сейчас,
Про партийный билет, позабыв, ходят, крестятся в храм.
Совесть тоже продали, зачем вспоминать им про нас,
Продолжается Жизнь, нам хватает комедий и драм.
Вот наконец-то долгожданный вечер, когда можно спокойно сесть за любимый и может быть даже уже ставший родным компьютер и отправиться в свободное плавание по сети internet.
Единственное отличие данного вечера было лишь в том, что на календаре стояла цифра 13, а месяц январь. В том регионе, где Он проживал было принято почему-то Новый год встречать дважды. Первый раз, с 31-го на 1-е января, а второй именно в этот вечер. Еще в этот вечер детишки бегали по квартирам и «щедровали», то есть звонили в дверь, потом пели песни и ждали угощения в виде конфет или других сладостей.
Эпопея со звонками в дверь уже благополучно закончилась, так как на часах было 23.00 и детишки, наевшись конфет, благополучно посапывали в своих кроватках.
Компьютер загрузился и своим тихим мурлыканием, как бы приглашал отправиться в путь…
Не раздумывая, Он одел наушники, поставил диск с любимыми композициями и отправился блуждать по сайтам. Через некоторое время увидел в нижнем левом углу экрана, что программа ICQ, которая автоматически загружалась вместе с операционной системой, просигнализировала о том, что есть сообщение.
Увидев чей-то привет, он ответил тем же. Слово за слово, разговорились…
Оказывается, что на другом конце была девушка с прекрасным именем Ева. Она также, как и Он была одинока и коротала ночи возле компьютера. Ева предложила встретить Новый год по телефону вместе, чтобы вслух поздравить друг друга, а еще сказала, что нужно в эту ночь обязательно загадать желание и оно сбудется…
Он посетовал, что загадывает желание регулярно, но, увы, они никогда не сбываются. Ева, с милым польским акцентом, сказала, что нужно правильно загадывать, то есть набрать в стакан воды, сесть на пол в углу комнаты, выпить до дна стакан и в это же время загадать желание.
Взрослый мужчина, в душе стыдясь, повторил это все… Время пролетело быстро и незаметно…
На следующий вечер, Он опять включил компьютер и с замиранием сердца, пытался связаться через ICQ с Евой, но Она была Offline…
Так повторяется каждый вечер…
Мандарины под ёлкой, вокруг белоснежная вата,
И в обёртках блестящих на ёлке конфеты висят.
Их любил я искать среди колких иголок когда-то,
А потом на столе паровозиком строил их в ряд.
Мандариново-хвойный остался щекочущий запах,
И щемящее чувство, что утром подарки найду.
Мишура серебрится в зелёных, свисающих лапах,
Две красивых коробки на утро стоят на виду.
Дед Мороз их принёс для послушных и милых детишек,
И теперь всё как раньше, и вертится дальше Земля.
В Новый год я дарю им машинки и плюшевых мишек,
Год встречая, как прежде по стрелкам курантов Кремля.
Я сижу на скамейке, из банки пью теплое пиво.
На эстраде концерт, и девчонки танцуют красиво.
Бомж небритый с упорством копается в урне зеленой,
И ему наплевать на сидящих напротив влюбленных.
Точно также и им все равно, что вокруг происходит.
Из осколков сложилась картинка, и яркая вроде.
Не хватает лишь тех воробьев, что поссорились раньше,
Почирикав, поспорив, поплыли, как облако дальше…
Написать бы трёхстопным ямбом
о героях поэму длинную,
как построили где-то дамбу,
воплотили мечту старинную.
Ну, а может воспеть хореем
мне полёты в даль космическую,
от чего до сих пор нас греет
мысль о первенстве историческом.
Анапест ещё с дактилем есть…
Только что-то писать расхотелось,
и боюсь за поэму не сесть,
не найти для глобального смелость.
За окошком дождик проливной.
Из воды сплошная пелена.
Кажется, пропал мой выходной.
Телефон звонит, там ты одна.
Будь, что будет, одеваюсь и в поход.
Зонт в руках – насмешка над природой.
По волнам плыву, как пароход.
Кто сказал, что нет плохой погоды.
По пути я слился с водопадом,
Стал таким же мокрым, как вода.
В дверь стучу: «Привет, моя награда»
Я промок, но это не беда.
Всплеск ладоней, вскрик и радость.
Ты прижалась, чувствую тепло.
Губ твоих почувствовал я сладость.
Мы вдвоем, стихиям всем назло.
Снег искрится, кружась в бледно-желтом мерцающем свете
Фонарей, что застыли в нелепом немом изумленьи,
Словно ждавшие чуда, притихшие, милые дети,
Посетившие цирк в самом лучшем его представленьи…
Здравствуй, Снегурочка, милая, что ж Ты уходишь так быстро?..
Елку зажег, чтоб мигала, и стол я накрыл для двоих.
Пестрые шарики, лампочки, дождики яркими искрами…
Хлопнула дверь, лифт гудел монотонно, пока не затих…
Так и сижу я, Федорой унылой, с корытом разбитым.
Стрелки на часиках медленно движутся к цифре заветной.
С боем курантов я пью, а фужер, что напротив, не выпит…
Вновь наливаю и чокаюсь с дамой-мечтой безответной…
Разлетелось сердце шариками ртути.
В комнатах несмежных, лишь одни парЫ.
И любви невинной ревность воду мутит,
А червяк гордыни выполз из норы.
И столкнулись лбами на узкоколейке,
Разогнавшись с ходу, два товарняка.
Кто, зачем и сколько с помощью линейки,
Чтобы было точно и наверняка.
Дождь претензий сверху, капал потихоньку,
А потом внезапно, хлынул шквал обид.
И заныли чувства, маленьким ребенком,
Да не удержались, в голос и навзрыд.
Где там до уступок, коли конь галопом,
И наездник шпоры ввинчивает, крутит.
И обиды разом все и общим скопом.
Разлетелось сердце шариками ртути…
Запах свежескошенной травы,
Что тревожит и ласкает душу.
Стайка босоногой детворы,
Что колотит беспощадно грушу.
В огороде плети огурцов.
На веранде мытая морковка.
Связка недосушенных ельцов,
Пойманных недавно очень ловко.
Зной нещадный, а потом гроза.
Радуга, как мостик через реку.
Над цветком фиалки стрекоза.
Что для счастья надо человеку?..
Где тот варяг с аршинной статью?
Чтоб смог обуть и прокормить,
Меня, детишек по полатям.
Еще... Всю ночь чтоб смог любить.
Глаза открою, нет варяга,
А есть мой муж - отец детей.
Что так спокойно, без напряга,
Нас бережет от всех страстей.
:-)
P.S. Не пугайтесь. Стихотворение написано от лица героини.
Я раскрашу свое одиночество в синь васильков,
От депрессии вылечусь ярким оранжевым цветом.
Говорят, этот метод известен и вовсе не нов,
Гениальное просто: зимой очень хочется лета.
Сверчки затеяли концерт
Без нот – красиво.
А на столе лежит конверт.
Разорван криво.
Листок давно уж на полу.
Кому он нужен.
Сгорит, оставит лишь золу.
Мозг перегружен.
Шагнуть бы в Вечность - не берут,
Еще не время.
Отдать всю Нежность, не тянуть
С собою бремя.
Сверчки затеяли концерт.
Душа – на части.
Жизнь – перечеркнутый мольберт.
Кому-то счастье…
Ноябрь. Грязь с листвою вперемешку.
Утром иней, в полдень мокрый снег.
И немного солнца, как насмешка.
Дней коротких монотонный бег.
В небе воронье кружит над сквером,
Карканье, как реквием душе.
Осенью в себя теряю веру,
Не спасают летние клише.
Говорят, зимою будет хуже.
Но, увы, мне слякотно сейчас.
Под зонтом бреду по мерзким лужам,
Зачерпнув воды в который раз…
Попытаться найти среди черного белые пятна,
небольшие, с горошину, может чуть больше и пусть,
различаю пока их с трудом я, на ощупь, невнятно,
не теряю надежду, что верным окажется путь.
Я закрою глаза на издержки природных явлений,
на потерю иллюзий, рассыпанных бисером мелким,
как когда-то зимой ночью Деда я ждал на оленях
и готовил наивно припасы для рыженькой белки.
С сединою пришло ощущение стойкое верить
в то, что трижды был прав тот далекий француз Антуан,
говоривший про Принца и Лиса, о том, что есть берег,
а, достигнув его, сокрушаешь и самообман.
Ты очень любишь горький шоколад,
К которому я так и не привык.
А я дурак, пытаюсь все вернуть назад,
И разобраться с чередою закавык,
Которые, как молодой сосновый лес,
Пробились и растут все выше.
Уже из нервов сделан тонкий срез.
Завязано узлов, что хватит выше крыши.
А может к черту горький шоколад?..
И приучать себя не стоит к боли.
Осталось только вычеркнуть твой взгляд,
Потом махнуть рукою и быстрей на волю…
Украдкой ворую тепло из твоих междометий,
Не хочется верить, что скоро иссякнет оно.
Любовь воспевали поэты минувших столетий,
А Ты мне твердишь, что не веришь, в нее все равно.
Как воин в доспехах с секирой идущий на танки,
Пытаюсь тебе доказать, что она еще есть.
Когда-то Купалу мы чтили, теперь же, как янки,
Зимой Валентина зовем и поем в его честь.
Но март несгибаем с мимозой и праздником красным,
Забыли про Клару, а женщин поздравить спешим.
Надеюсь, что я убеждаю тебя не напрасно,
И стану тебе скоро близким, желанным, родным.
Лиссабон, Рейкьявик и Вена.
Вновь вращаю я глобус синий,
Очутиться могу мгновенно
Там, где жарко и там, где иней.
Закрываю глаза и в Альпах
Я качусь со склона на лыжах.
Или вместе с дружищей Ральфом
Навещаю Сиси в Париже.
В феврале искупаться в Ниле,
В Антарктиде замерзнуть летом,
Нет, ну чтобы ни говорили,
Глобус даст мне на все ответы.
Я себя растерял в коридорах безликих, пустынных,
Средь закрытых дверей, что стучи, – все равно не откроют,
Где на стенах нелепо смотрелись пейзажи-картины,
Леденящие даже июльскою знойной порою.
Я себя растерял на парадах красивых и шумных,
Среди буковок белых на алых полотнищах ярких,
Маршируя в шеренге таких же болванов бездумных,
Что в костюмах коричневых, синих, и, в общем, не марких.
Я себя растерял средь хрущевских коробочек серых,
Где в названии улицы просто был номер района,
И от старой церквушки руины, как ниточка к вере,
Да кормильца-завода забор, что служил бастионом.
Я себя растерял…
Почему я все время пытаюсь поймать то, что было,
Что ушло безвозвратно, оставив морщины у глаз.
Настоящее кажется мрачным, нелепым, постылым.
Надышаться хочу, как стремящийся вверх водолаз.
Фотографии пятнами, в старом альбоме зеленом.
Там остались мгновения радости, счастья, Любви.
Беззаботно порхал я тогда мотыльком окрыленным,
Не считая часы, из недели не трогая дни.
А еще есть альбом, что подарен, в нем нет фотографий,
Но хотелось бы верить, что будут не хуже других.
Разобраться с потерей иллюзий и чувств моих крахом,
И начать строить новый, уютный шалаш для двоих.
Заплутав в лабиринтах взаимных упреков,
Среди тайных надежд и попыток вернуть,
То, что смыли претензий, придирок потоки,
И мешают идти, удлиняя нам путь.
В прошлом были признанья с Любовью до гроба,
В настоящем – привычка, совместно живем…
И десятки ошибок… Метания, пробы
Доказать, что мы счастливы вместе, вдвоем…
Она пыталась затащить его в театр,
А он, дурак, тащился от Bon Jovi.
Она хотела бы пройти пешком Монмартр,
А он не ставил никаких условий.
Воспринимал, как должное каприз,
И бормоча под нос, бренчал гитарой.
Их отношения качались вверх и вниз
В отдельной комнате, что в доме старом.
Я иду, а навстречу Мечта.
На лице ее слезы и дождь.
Разминемся... Ведь жизнь непроста...
И останутся капли и дрожь...
Фонари, караулят покой,
Освещая бездонную ночь.
Вслед смотрю с неприкрытой тоской,
И не в силах себя превозмочь…
Закружила опять карусель…
Дождик…Слезы…Мечты…Фонари…
И до сердца достала капель,
Словно в детстве замри-отомри…
Стереотип не в силах превозмочь
Опять пишу об осени постылой,
А за окошком ветер, дождь и ночь…
Тоска пришла, постель мне постелила.
Она живет со мною без прописки
И брак оформить как-то не с руки.
Попьем чайку, есть сладкие ириски,
Погасим свет и будем с ней близки.
Давай немного помолчим.
Слова, увы, уже не лечат.
Зависли в поисках причин,
И вперемежку чёт и нечет.
Копаться стоит ли теперь,
Чтобы понять, куда что делось.
Смотреть украдкою на дверь
И не найти для бегства смелость.
закрыты глаза
фотография в шкафу
десять долгих лет
здесь были кресты
возле забора бурьян
лишь щебет птиц
стопка на столе
отрезан ломоть хлеба
дождик по стеклу
черного хлеба
вареньем намазан ломоть
вприпрыжку с мячом
разбито лицо
в перестрелке камнями
отцовский ремень
спицы в сторону
восьмеркой колесо
позади барьер
слезы по Оводу
еще непонятная грусть
с верой в добро
поход в никуда
фонарей желтые слезы
мыслей череда
клубами дым
давно уж пусто в рюмке
открыта книга
за дверью тихо
снова молчит телефон
из друзей радио
В потрепанных, истоптанных ботинках,
Он шел, держа котомку на плече.
В витринах видел яркие картинки,
Мерцавшие в неоновом луче.
Мелькала жизнь, бурля водоворотом.
Неслись машины, пешеходы шли.
А он вернулся к запертым воротам,
Чтобы взглянуть на прошлое вдали.
Кутила бесшабашный и счастливчик,
Изведавший немало и сполна,
Сморкается в застиранный сопливчик,
Слегка хлебнув дешевого вина.
Четыре ходки, много или мало?..
Туда, где лучше вовсе не бывать.
Зачем пришел опять сюда с вокзала?..
Уже лет пять, как схоронили мать.
Куда идти, когда нигде не нужен,
Седой, ослабший, руки все в мастях?..
А в зоне раздают наверно ужин
И говорят о новостях…
Разоспался утром Миша
И будильника не слышал.
Мама будит, хватит спать
И давно пора вставать.
Потянулся сонный Миша,
Посмотрел в окно на крышу.
Дом соседний белый, белый.
Снег, вчера еще не смелый,
Осмелел наверно ночью
И за дело взялся срочно,
Навалил вокруг сугробы.
Лыжи, санки взяли чтобы,
Выходя из дому, дети.
Время лучшее на свете –
Это зимушка-зима
В гости к нам пришла сама.
Аист белый тонконогий
Ходит важно у пруда.
Он гуляет вдоль дороги,
Где кончается вода.
Попритихли лягушата,
Больше песен не поют.
Гладь покрыла ряски вата,
Создавая здесь уют.
Только пестрые стрекозы
Суетятся в камышах
И поодаль у березы
Утка нянчит малышат.
Опять во сне пускал кораблики я в луже.
Была весна, и таял рыхлый, мокрый снег.
Вокруг воды, узор из льдистых, белых кружев,
А на краю, в сапожках черных, человек.
Я представлял себя героем-капитаном,
Мечтал открыть неведомый, далекий край.
И видел яркий мир без фальши, лжи, изъянов,
Казалось все легко, лишь только волю дай.
Потом услышал крик, звала наверно мама.
Проснувшись, понял, что тот зов издалека.
И для нее остался я любимым самым,
Вихрастым мальчиком, что гладила рука.
Абонент недоступен, какая досада, однако.
Знаю точно, что дома сидишь и наверно ревешь.
В гороскопе сегодня опять все хреново для раков,
Потому и скакал, как от гребня гонимая вошь.
Отношения наши назвать очень сложно простыми,
И живем мы с тобою три года - ни вместе, ни врозь.
То родной, ненаглядный, то глупый, противный, постылый.
Ты заноза моя, я твой крепкий, негнущийся гвоздь.
вышиваю мелкими стежками
да по самой кромке бытия
продвигаюсь точными рывками
и нигде не вышел за края
колет пальцы острая иголка
нить сурова скользка и длинна
вою на луну порою волком
в глубину смотрю не видя дна
миновала осень золотая
серым стал узор да с чернотой
журавли кричали улетая
разрезая клином мой покой
Сопливая осень с противным, холодным дождем.
Натужно чихает продрогший, простуженный город.
Давай мы все бросим, и смело с тобою уйдем
Туда, где тепло, где не капает нудно за ворот.
Не будем цепляться, как листья за мокрый асфальт,
С собою прихватим гитару, и выпить в дорогу.
Забудем со временем сырость и поднятый гвалт…
Ну что же, ты дрейфишь, встряхнись, ведь прошу я немного.
Высокий каблук, мини-юбка, прозрачная блузка.
Под ней «Милавица», а может сама «Орхидея».
Столкнулся с тобой в коридоре прокуренном узком.
Стою, как дурак рот открыв, откровенно глазея.
А ты подмигнув, улыбнулась и громко спросила
О том, что в народе зовется не очень красиво.
Я челюсти сдвинув, собрал все последние силы,
С бравадой ответил: "А ноги растут у вас криво".
:-)
И кто сказал, что саксофон не лечит?..
Согрею я озябшие ладони,
Прижму тебя к себе, обняв за плечи.
Найдем мы фотографию в альбоме,
Ту, на которой солнце ярко светит,
На заднем плане: берег, пальмы, море,
Где мы довольны, счастливы, как дети,
Не думаем, что разлучимся вскоре.
Мы разбежались из-за пустяка.
Расстались, упрекнув, не раз друг друга.
У ревности не дрогнула рука,
И… я – один, и… – Ты мне не супруга.
Прошло семь бесконечно долгих лет…
И наступил тот долгожданный вечер.
Альбом просмотрен, гасим в спальне свет.
И кто сказал, что саксофон не лечит?..
Рисовать надоело хрустальные, хрупкие замки,
Безмятежное небо и солнце, что дарит тепло.
Не бывает чудес, чтобы в самом начале и - в дамки.
Клетки черные, белые… Счастье, но - только потом.
Белоснежное платье для милой красавицы феи.
Кружева из гипюра, воздушно-тончайшая нить.
Это платье красиво, но жалко, что вовсе не греет,
Также жалко бокал, что на счастье пришлось мне разбить.
Про бокал позабыла, а платье вернула соседке.
Точно знаю теперь я значение слова мираж.
Как синица сижу на холодной, тонюсенькой ветке,
А журавлик мой в небе ушел на последний вираж.
Рисовать надоело…
Дворники, шуршащие листвой,
Беспощадно прогоняют лето.
Брызгами летят осколки света
По продрогшей за ночь мостовой...
За окном октябрь рыжий.
Дружит ветер с ним и дождь.
Больше им никто не нужен.
Спелись вместе, что возьмешь.
Разобиделись березы,
Что забыты октябрем.
Льют на землю капли-слезы
Вспоминая о былом...
Мы с тобою, как мокрые листья,
Что лежат на траве под окном.
Незнакомо нам чувство корысти
И не знаем, что будет потом.
Как бы нам побороть эту слякоть,
Что преследует нас по пятам.
Ведь вокруг только рыхлая мякоть.
Сырость здесь и жара где-то там.
Ни к чему нам намеки и фразы,
От которых так тянет гнильем.
Не нужны нам ни щели, ни лазы,
Когда все порастает быльем.
Лучше жить без заначек, открыто,
Не таясь и не пряча глаза.
Откопать все, что было зарыто.
Страха нет, если брызнет слеза.
У любви не бывает секретов,
Когда счастливы оба сполна.
Не утонем мы в море советов,
Если есть пониманья волна.
Прохудилось утром небо.
Осень плачет спозаранку.
В доме пахнет свежим хлебом.
Клен, похожий на цыганку...
Все смешалось акварелью.
Цвет и запах, тьма со светом.
А тоска стучит капелью,
Лето, лето, где же лето?..
Лягушонком барахтаюсь в крынке с прогорклой сметаной.
Масло взбить, чтобы выбраться, вряд ли останется сил.
Жизнь мелькает фрагментами: сытой, голодной и пьяной.
Когда трезвым бывал, тогда свет мне казался не мил.
Засосала трясина, вокруг лишь болотная слякоть,
Да такие, как я обыватели местных низин.
Надоело мне «выкать», устал также «тыкать» и «якать».
Впрочем, здесь и не надо, остался один на один
С той прогорклой сметаной, что в крынке уже забродила,
Что в наследство досталась от прежних, хороших времен,
Когда верилось в лучшее, не был тогда еще хилым
И пытался вписать себя в список достойных имен.
Рыжий хвостик, черный нос,
На цепи сидит Барбос.
На заборе рыжий кот,
И зовут его Федот.
Петушок по кличке Петя
Будит утром всех на свете.
Молоко дает Буренка,
Мама цедит его звонко.
Буду пить я молоко,
Чтобы видеть далеко.
Вырасту большим, как папа,
Стану бравым я солдатом.
Добрый вечер, а если не так, улыбнитесь и станет светло.
Я пришел рассказать перед сном Вам волшебную сказку.
Мы придумаем вместе сюжет, где добро победит все же зло.
В нашем царстве нет страха, здесь можно гулять без опаски.
А хотите, я с неба достану луну, что похожа на сыр,
Или может быть пригоршню звезд, чтобы сделать Вам бусы?
Звезды, небо, луна, млечный путь: я готов подарить Вам весь мир,
Даже, если Вы минус, я стану сегодня Вам плюсом.
Помолись за него, если можешь, и свечку поставь.
Он про Бога не думал и вряд ли был с ним заодно.
И как все мы, родился, и смело отправился вплавь,
А потом не хватило силенок и камнем на дно.
Был смышленым мальчишкой и в школе всегда на виду,
Подружился с девчонкой из тех, что элитой зовут.
Занял место свое в нескончаемом, длинном ряду,
Испытав на себе поговорку про пряник и кнут.
Кто и где дал попробовать кайф не узнаешь сейчас.
Да и вряд ли есть смысл ворошить это грязное дело.
Незаметно ушел, не прощаясь, он тихо от нас.
Вспоминают теперь, что он добрым был, честным и смелым.
Помолись за него…
Не заламывай в гневе руки,
Не кричи, что вокруг все суки.
Знает желчь свое черное дело,
Твою душу насквозь разъела.
Нет подруг, потому что стервы.
Нет друзей, потому что нервы.
Жизнь давно – череда ошибок.
Слезы катятся – нет улыбок.
Яму вырыла ты досрочно.
Счастья нет, знаешь это точно.
Где ему у тебя селиться?..
Паутина повисла птицей.
В ней запуталась словно муха.
Тридцать лет, а уже старуха.
Есть корыто, в котором дырка.
Вечерами «Большая стирка»
С вечной темой
о старых девах…
Не бальзамируй чувства – это странно.
Их впрок не заготовишь никогда.
Который день надеешься упрямо,
Что будет все как раньше, как тогда,
Когда до встреч считали мы минуты.
Была Любовь, амуры и задор.
Нам не мешал ни зной, ни холод лютый,
Обнявшись, шли судьбе наперекор.
Остались фотографии в альбоме,
Осколки Счастья в рамочках и без
И фраза: «мне никто не нужен кроме»,
Заноза в сердце и в душе порез.
О таких говорят, что невзрачна, как серая мышка.
Дом, работа, музеи и мысли о чем-то прекрасном.
Стирка, глажка, готовка и на ночь дежурная книжка.
Героиня амуров с любовью ждала не напрасно.
Перед зеркалом утром морщины предательской сеткой,
И зачем-то диета, что с рыбой, овсянкой, кефиром.
Спор негласный в нарядах с живущей без мужа соседкой,
И в бюджете семейном от этого вечные дыры.
Жизнь проходит, и кажется счастье, увы, недоступно.
Не хватает взаимного чувства, без этого крышка.
Потерпели фиаско надежды, и проигрыш крупный.
О таких говорят, что невзрачна, как серая мышка.
Босоногий малыш, ты прокрался в мое Зазеркалье,
испугался, кричал и метался по темным углам.
Ты бороться пытался с прозрачной, но крепкой вуалью,
что накрыла здесь все и мешала прорваться словам.
В лабиринтах плутал, упиравшихся в черные стены
и упорно искал злополучную, серую дверь,
а в ушах шепоток про какие-то сильные гены,
и про то, что есть Счастье, но есть еще слово «поверь»…
застыла ночь, как холодец в тарелке
скрипит под окнами простуженный фонарь
и только время в тишине по стрелке,
как с колокольни пьяный инвалид-звонарь...
без остановки, с шелестом незримым,
шуршат песком, все глубже погребая век,
торопятся секунды-пилигримы,
и не споткнуться им, и не прервать свой бег…
Белый танец… Австрийские туфли скрипят у партнера.
На партнерше - в обтяжку, блестящее, желтое платье.
Он представился Павлом, она прокричала, что Лора.
Децибелы гитары разрезали воздух некстати.
Танцплощадка полна, на курорте аншлаг этим летом.
Говорят, что в Крыму не видали такого наплыва,
Потому, что высокие цены и холодно где-то,
Ну, а Ялта, Судак и Алушта бесспорно красивы.
Белый танец закончен, краснеет застенчиво Паша,
Провожая до места эффектную девушку Лору,
А на ухо ей шепчет, что нет ее лучше и краше,
Та, смущаясь сказала, что может подняться с ним в горы
И оттуда смотреть на луну и на яркие звезды,
Опьянеть без вина от лаванды на склонах бескрайних,
Встретить утро, увидеть стрижей, покидающих гнезда…
Все, что с ними случится еще, пусть останется тайной.
Бабье лето пролетело паутинкой,
Будто проседь, что мелькнула в волосах.
Твое сердце снова стало хрупкой льдинкой,
Как замерзшая без времени роса.
Утром каркают противные вороны,
Разбудив, когда за окнами темно.
А судьба готовит новые препоны,
И бороться с ними надо все равно.
Запорошит скоро снегом все аллеи,
И без водки не согреешься никак.
Я дыханием свои ладони грею,
Про судьбу свою раз эдак и раз так…
Распластались на мокром асфальте кленовые листья,
От дождя укрывая его красно-желтым плащом.
Сильный ветер их рвал, не давая проститься им с высью,
Но за дерзость свою был природой осенней прощен.
На ветвях громоздились вороны крикливою стаей,
Громче всех распинался пернатый их признанный вождь.
Почему в сентябре не бывает погоды, как в мае,
Выясняли, кто прав и зачем же идет этот дождь.
Я не хочу, чтоб приходила старость.
Зачем кому-то стать обузой.
И от того наверно ярость,
Тупая боль и споры с Музой.
Я не хочу, быть немощным и дряхлым.
Зачем?! - чтобы прощали и жалели?
Ведь никому росток не нужен чахлый.
Посевы, что пропали, заболели…
Кто знает, может повезет,
И я уйду тихонько, по-английски…
А ветерок с куста листок сорвет…
И кто-то в баре выпьет рюмку виски…
За чугунной оградой желтеют березы и клены,
А на клумбах алеют цветы семафорным сигналом.
У фонтана тусовка друзей и подруг лет преклонных.
Раз в неделю общаться, для них это тоже не мало.
Хорошо, когда дождика нет и погода прекрасна.
Этот день они ждут, чтобы жить, о былом вспоминая.
Отутюжены брюки и туфли блестят не напрасно,
Запах «Красной Москвы» вместе с «Шипром» повсюду витает.
Здесь знакомые вальсы оркестр духовой исполняет,
Кавалеры, робея, выводят партнерш на площадку.
А в пруду по соседству плывет лебединая стая,
Все красавцы с картинки, их перья уложены гладко.
Заниматься любовью под шелест дождя за окошком.
«Горизонт», что в углу притаился, мурлыкает кошкой.
Капли пота дождинками катятся между лопаток.
Очень жаль, что сценарий был длинным, а фильм этот краток…
Зарябил телевизор, дождю шелестеть помогая,
Вот такая озвучка преследует пленников рая.
Воскресное утро, которого ждали неделю…
А дождь зарядил, еще с ночи идет непрерывно.
Натянуты нервы, как струны звенят на пределе.
И хлюпанье с чавканьем слушать тоскливо, противно.
По телеку «Орбит» с прокладками, пиво вдогонку…
И радость щенячья от классного отдыха летом.
КапЕль по карнизу – удар по ушным перепонкам,
А в небе свинцовом не видно ни зги, ни просвета.
Воскресное утро – финальная пытка недели.
В руках оказался «Алхимик» Пауло Коэльо.
А дождь монотонно штрихует все то, что хотели,
И каплями-пулями план наш недельный расстрелян.
Оловянный солдатик влюбился в русалку по пьяни.
Та, кокетливо щурясь, махала зеленым хвостом.
На фужерах хрустальных блестели заманчиво грани,
И никто в этот вечер не думал, что будет потом.
Ближе к полночи на ухо шепчет солдату кокетка,
Что пора ей уже возвращаться в родные края,
Что и так загулялась, что с нею случается редко.
Говорит, а из глаз ее брызжет соблазна струя.
Наш герой проводить согласился ее не робея,
Сам же глаз не сводил с ее чудных зеленых волос.
А она его в воду звала от желания млея,
То что дальше случилось достойно теперь только слез.
Взлетел, как колибри, порхал, приземлился гранатой.
Разрыв был фугасным, осколки, увы, не собрать.
На шерсть понадеялся, будто я грызли мохнатый,
Но холод достал, и дрожу, как котенок опять.
Собрать бы все звенья, что пятнами в фотоальбоме,
Что Жизнь разделили оврагом на было-потом.
Зачем прозябать в состоянии близкому к коме
И воздух хватать перекошенным спазмами ртом.
Разносит осколки по городу северный ветер,
Листвою они разлетелись по разным дворам.
Фонарь на углу только тихо скрипит и не светит.
Я думал, что рано, а вышло, что все же пора.
А где любовь? Осталась лишь привычка.
Заложники давно минувших дней.
В конце строки поставлена кавычка.
Невнятный почерк, прямо перед ней.
По-прежнему мы спим в одной постели,
Но это навевает только грусть.
Давно уж позабыли, что хотели.
За нас другие выскажутся пусть.
Растим детей и ходим на работу.
И внешне кажется, что счастливы вполне.
А тайно ненавидим мы субботу,
И воскресенье вместе с ней вдвойне.
Маршрутное такси, шансон до хрипоты,
С тобою едем в ночь, где только я и ты.
Румянец на щеках, в руке твоя рука,
В салоне полумрак, в окне огней река…
Приехали уже, вот-вот сейчас сойдем,
Сто метров через двор, и мы с тобой вдвоем…
Квартира, в ней темно, не нужен больше свет.
Мой жаркий поцелуй, такой же твой в ответ,
От близости тепло, от возбужденья дрожь,
На ухо шепот твой: «Не медли, что ты ждешь?!»
Корчить рожи, кривляться у зеркала в бронзовой раме.
Подмигнуть, усмехнуться, подумать, что все надоело.
Вспомнить номер, набрать и сказать что-то теплое маме.
Взять пальто, застегнуться, на улицу выскочить смело.
Поскользнуться с порога на льдинке у тающей лужи.
Балансировать, руки расставить, но все же упасть.
Подыматься, вставать под заливистый хохот подружек.
Вместе с ними смеяться, промолвив привычное «драсть».
Отряхнуться, бежать и вскочить в уходящий автобус.
Там зависнуть и снова подумать, что все надоело.
А в окошке цветы у торговок: гвоздики и розы.
Проходя, их купить просто так, не для цели и дела.
Подарить их тебе, как тогда, когда Ты их хотела.
А зачем?.. Если это уже не спасет, не поможет.
Вновь вернуться к тому, что наскучило и надоело…
Изгаляться, вертеться и корчить у зеркала рожи.
Собираю в ладошку остатки ночных сновидений.
Побелели костяшки, и спрятались сны в кулаке.
Хорошо, что здесь нет монстров злых, белых нет привидений.
Снилась радуга, дождик и солнце держу я в руке.
Я приеду к тебе, поцелую, открою ладошку,
Подарю это все и увижу морщинки у глаз.
Улыбнешься лучисто, руками всплеснешь понарошку,
Скажешь мне, что сегодня мечтала об этом как раз.
В соседнем дворе ночью громко завыла собака.
Наутро, сказали, была с поножовщиной драка.
Потом я здесь видел людей в милицейских фуражках,
Копавшихся в мусорных баках и грязных бумажках.
Когда, где и сколько, зачем, почему и откуда…
Проехал трамвай, и в шкафу дребезжала посуда.
Хотелось собраться, подумать о том, как нелепа
С рожденья до смерти бывает судьба человека.
Но мысли мои улетели на юг белой птицей…
Остался сидеть я и ждать - ведь должны возвратиться.
Чтоб было не скучно, включил позабытый приемник.
Напротив балкон был увешан рядами пеленок.
Гнусавил о счастье какой-то поп-идол веселый.
А сверху, стучали, сверлили, скребли новоселы.
Мигрень разыгралась, и в пачке одна сигарета.
Опять цитрамон и вопросы, увы, без ответов…
саксофона голос высокий…
двести водки, мартини и сок.
встреча судеб – больных, одиноких,
с телефоном в кармане листок.
познакомились в скверике, летом,
как обычно бывает в кино,
и июльским теплом обогреты,
а душевного ждали давно…
слово к слову уже не так пусто,
танца близость, дыханье в висок,
мириадами искорок люстра,
двести водки, мартини и сок…
Прошлым летом с улыбкой, легко, разменяла свои тридцать пять,
А потом, задыхаясь, ревела в подушку всю ночь напролет.
Как жестоки соседи, бросая короткое, хлесткое: "Б...дь".
И смотри, не смотри, алых нет парусов, и твой Грэй не идет.
Где же счастье, что в детстве пророчили хором ей все во дворе?..
Почему так нелепа судьба, а из близких лишь рыженький кот?..
Вечерами разгадывать тайны узоров на старом ковре
И молиться за Грэя, которого с верностью ждет…
Нарисуй мне, пожалуйста, неба бескрайнюю синь,
Облака пусть плывут, словно яхты на летней регате.
Черный цвет убери, он сегодня здесь будет некстати,
Вместе с ним и коричневый тоже подальше закинь.
Нарисуй мне, пожалуйста, зелень соснового леса,
На траве, изумрудной росы бриллиантами капли,
Сизый мох на стволах, как ненужная старая пакля
И подтеки смолы, что свисают под собственным весом.
Нарисуй мне, пожалуйста, солнечный шар золотой,
Летний зной и с водою холодной забытый колодец.
Пусть аллюром промчится по лугу гнедой иноходец,
Чтобы жажду в жару утолить той кристальной водой.
Нарисуй мне, пожалуйста…
Растворить бы всю нежность до самых краев без остатка
В том сосуде, что просто зовется твоею душою.
Повороты, ухабы, дорога не может быть гладкой.
Пестрой лентой судьбы опоясала жизнь нас с тобою.
Перемелются: ревность, обиды, пустячные ссоры.
Монолитом застынет Любовь в основании Веры.
Мы забудем про беды, как Рерих, найдя свои горы.
Счастье станет для нас покорённой вершиною меры.