Стихи читаешь, хочешь выйти,
Но стоит выступить вперед,
Навстречу лес, и хочешь быть им,
И чтобы всё наоборот.
Уже записана, как Белла –
Её кривая голова
Кивает в рифму слову “стелла”,
И светит полная луна,
Рисуя стих на чёрном белым
Дрожит рука с кусочком мела,
В определенности событий,
Читаешь стих, и хочешь быть им.
28.10.2018
Немного вверх по улице! И вниз!
И тишина под сенью влажных сосен!
Без улиц и домов. Порой несносен
Их прошлогодний городской каприз.
Пишу по-русски слово «колантырь»,
Придумалось, что нынче я одна
Брожу по этим тропочкам привычным,
И звук дрожит, и в жизни всё отлично…
И лесом одержима тишина.
За вербами белеет монастырь..
И думаешь, как будто муравьи
Сновали здесь и рыльцем как-нибудь
Касалися друг друга, «чтоб дознаться
Быть может про добычу и про путь».*
И, к слову, ни добавить, ни придраться,
Что думают трудяги-муравьи
И про Лозинского, и Данте Алигьери,
Про то, что оказался он в бору,
А муравьи на ствол шершавый ели
Взбирались, не внимая топору.
Предполагалось, будто лес со мной
Играет в пестроту листочков редких,
И воробей над почерневшей веткой
Шьёт воздух крыльями. Он, ласковый портной,
Развесив шелковые занавеси в небе,
В мою копилку сыпет синеву,
Золотники, и духов, и канву
Могильницы, что кружится над хлебом!
Немного вниз по улице! И раз!
Лесные духи призывают нас.
* «Божественная комедия», Данте Алигьери, перевод М.Лозинского
Сентябрь 2018
Просевший небосвод имеет место,
Снег-перевёртыш падает на лес,
Деревья без названий, как невесты
Укутались вуалями с небес.
Они родня друг другу и природе,
Цунами, Андромедам и ветрам,
Давленью в черепах и непогоде,
Безликим окнам, деньгам и гробам.
Тьма тараканья скрипов и шуршаний
Сродни дыханью бедных мандрагор:
Так стонет дерево на грани мирозданья,
Когда стучит взбесившийся топор.
И каждое паденье будет тайной,
И каждый крест прочнее, чем закон.
Берёз опавших шепот деревянный
Нам гладит спины липким языком.
9 января 2017 г., Москва
На небе, на снегу и на земле,
Колором, перепутанным от Бога,
Мы отмечаем улицу и вне
Колора улицы – военную дорогу.
От красного кружится голова,
Когда лежат кровавым усеченьем,
Деревья, расчленённые в дрова.
И двадцать восемь – Богово значенье.
По Богу – двадцать восемь, а по мне –
Без счета, без забвения, без набата.
Стволы деревьев целятся во мгле,
И гром гремит, и в бой идут солдаты.
6 января 2017 г., Москва
В трех sоsнах
Далеко мой дом, лес смыкается,
(Я одна в пути, девка глупая).
Лишь собачий вой с ветром лается.
(Видно, все опять перепутала).
Косы длинные - ум не очень-то…
(Все плутаю вокруг трех сосенок)
Отогреться бы, не морочиться
(У костра твоего по осени).
Я, как горная речка – чистая,
(А под кожею сталь клубочками)
Лебедь белая - лебедь чёрная,
(С пастью льва и с клыками волчьими).
Дождь опять со мной, верный стражник мой,
(Как с лица вода слезы горькие)
Три сосны в щепоть - ладно, Бог с тобой,
(Не печалятся бабы с опытом.)
Как собака я в диком племени -
(Не поймешь, что там в сердце мается)
То ли гнать меня черным веником,
(То ли ждать, как судьбы избранницу).
Для кого-то ведь и Москва - Париж…
Полюби, как есть, необутую,
Что ж, целуя, ты, как всегда молчишь…
Видно, все опять перепутала.
16.08.2011
Все об осени, да об осени...
Ну, а что в ней, скажите, хорошего?
Листья осыпью в мокрой россыпи,
Небо сонное в реку брошено.
Лица бледные (речи вредные)
Под дождем стоят, горемычные.
И потоп настал преждевременно,
Впрочем, что же тут необычного.
Заливает злой, дождик проливной
Переулки и площади людные,
И бульвар Цветной больше не цветной
Проплывает над грязною Трубною.
И Ковчег повис якорями вниз,
Зацепившись за стены кирпичные.
Мимо люд гудит: ”Ну повис, так повис –
Мы к заданиям Божьим привычные”.
Лишь малец один, чей-то господин,
Мамой с папой ни разу не поротый,
По ручьям бежит мимо синих льдин,
На Ковчег смотреть в центре города.
11 ноября 2011 г.
Кто-то ходит там за домом,
Погаси скорее свет.
Это маленькие гномы
Ищут сахар на обед.
Ищут твой пропавший тапок,
Из реки разводят пар,
Из чердачных старых тряпок
Шьют большой воздушный шар.
Повернись скорее набок,
Гномы, сахар – все обман…
А пропавший старый тапок
Завалился под диван.
15.02.2014
Омут
Думаешь, я позволю тебе уйти...
Попробуй... уйди.
Ты уже в ловушке моих глаз
И мечтаешь,
Чтобы мои руки заманивали тебя
Ещё и ещё...
Ты просишь дозволения попасть в капкан,
Ты вымаливаешь его
И готов откупиться чем угодно
От одиночества и
Гадаешь, каковы на вкус мои десны
И губы.
Я принимаю откуп – твою одежду
И твои руки,
Разводящие мои мосты
Над бурной рекой.
Тебе не переплыть её, не утонув
В моем омуте...
Сентябрь, 2014
(верлибр)
Ностальгия – это болезнь, так говорят.
Одно время я ностальгировала
По мельхиоровым ложкам
В доме моей
бабки.
Потом –
по сараю
(В её же саду)
из каменных блоков
со складом всякого хлама,
запомнившегося с детства
из-за единственной фразы:
«Не ходи туда, там крысы!»
Затем пришла очередь чердака
со старым отцовским велосипедом,
висевшим на стене в обоях с цветочками,
на крюках, высоко, почти под самым потолком,
до которого я не могла дотянуться, как не пыталась.
Я купила себе мельхиоровые ложки – почти такие же,
Хотела завести крысу, но родные уговорили - рыбок.
Обои - не в цветочек, но тоже милые и уютные,
В доме с высоченнейшими потолками,
И вся семья катается на велосипедах.
Когда же мне захотелось купить
На барахолке видавшие виды
голубые лакированные
туфли с аля-клеш
каблуками
(Именно
Такие
Лодочки
В середине
Восьмидесятых
Носила моя бабуля),
Я решила, что схожу с ума.
Задумалась, что же происходит
Со мной? И поняла, что детство ушло,
И я скучаю по нему. И что не нужно больше
Ничего покупать. И ностальгия прошла. В конце
Концов, любовь и все «стоящие» вещи всегда остаются с нами
В сердце.
8 июня 2010 г., г. Женева
Только(а)
-----------
Что стоишь… пришел, так проходи.
Дверь закрой, сквозит... А ехал мимо?
Торт принес, шампанское, вестимо…
(А у меня радикулит… прости).
Что там новенького, как жена,
Как детишки? Дома всё в порядке?
У меня? Порядок, как в сбербанке,
(Как в сбербанке тоже тишина).
Ну а ты? Ну что ты всё своё…
Столько лет прошло, уж в самом деле…
Ну а ты… всё так же о постели.
(Вот настырный парень, ё-моё…)
Знаешь, под Москвою есть сельцо,
От него осталось два сарая,
Сад, собачья будка, кольцевая,
Да старушка в хатке чуть живая,
К солнышку выходит на крыльцо.
Только там подвластна я судьбе.
Только там луна над кольцевою
То полнеет в облаке покоя,
То иссохнет коркою кривою.
(Только там я помню о тебе).
18 января 2016 г.
Солдатик
Елена Грозовская
Мой мальчик играет в солдатиков,
В оловянных сироток без матери.
У солдатиков нету отца,
Вместо сердца – капля свинца.
В сером мундире солдатик,
Как и все двадцать пять его братьев,
Правильно держит ружье.
Вокруг него воронье
Глядит на солдата с заботою,
Кружит над детскою ротою.
Оловянный солдатик детский
Правильно целится в сердце.
У солдатика есть подружка –
Свинцовая хохотушка.
Она вьется в платьице красном,
В близости очень опасной
От мундира его и штыка,
Льнет к солдатским щекам и рукам.
А солдадик стоит недорого –
Горсть земли да щепотку пороха.
16.06.2015
Рецепт
Такая странность – все вокруг плывет
В незримом одиночестве простуды.
Стучится кровь, прилившая в висок,
Над грудами не вымытой посуды.
Надменная в болезненном бесстрашье,
Не чувствую, не ем и не живу,
Мне все равно: я – тень, я – дежавю,
Размытость контуров, бессонницы и кашля.
Часы бьют полночь, я встаю с постели,
Иду к столу за носовым платком,
Но спотыкаюсь о ночные тени –
Предметы растворились, пуст мой дом!
И я не вижу пальцев на руках,
Воздушных шариков для дочки в коридоре!
Свет фонаря на козырьке балконьем
Играет на невидимых цветах!
Ооо! С этим надо что-то делать!
Нельзя же допустить, чтоб тень моя
В больном сознании (или на самом деле!)
Не отражалась больше в зеркалах!
Мне начертал рукой гомеопата
Наш старый врач небесную латынь.
С благоговеньем, как святыню из святынь,
Взяла ее, прочла: «Peri aphata…»* –
– В каком же смысле это понимать?
Вы... в смысле про мосты и Рубикон?
Он перечел:
– Ах, старый маразмат!
Не то! – и начертал: «Peri anecphoneton»**
Спросил, прищурившись:
– Вы знаете латынь?
– Да, так, чуть-чуть. Я изъяcняюсь ямбом
Обычно... не сегодня, но и вы... триштубхом
Неплохо пишете про пламя и котлы.
Он рассмеялся, вмиг помолодел,
Преобразился в безупречный профиль.
Похолодев, я с робостью смотрела
На свой рецепт, а врач мой... Мефистофель
Глядел приветливо:
– Ну, что же вы, идите,
Вы догадались, надо полагать,
Кто перед вами. И не бойтесь... Прозревать
Вы станете сейчас же. И рецепт возьмите –
ЕМУ отдайте.
– А как же подпись кровью?
– Вы, Душенька, безжалостно больны,
Я – просто врач и... Боже сохрани!
Депрессия, простуда, малокровье...
Да что с вас взять? Но разве только слово,
Что будете молчать? Или хотите даром?
Как говорят, Silentium Est Aureum…*** –
Он тише говорил, теряя лоск живого.
* * *
И, наконец, исчез. А я... вошла в парадный...
Не раздеваясь, рухнула в кровать –
Я все испорчу! Мне не привыкать,
Я даже Ад испорчу, если надо!
Пройдоха, шарлатан, фигляр проклятый!
Нашел, кому доверить свой рецепт! –
Сняла с крючка подержанные латы,
Пошла в аптеку. Старый Фармацевт
По строчкам пробежал привычным взглядом
Вздохнул, пропел «Турум-пурум...», –
Ушел, вернулся с баночкою яда:
– Один раз в день, на завтрак по утру.
Спросил:
– Вам нужен меч? Нам завезли вчера... –
Вдохнув легко аптекарский парфюм,
Взглянул из-под очков на мой костюм.
– Спасибо, ммм... мне достаточно пера!
Закрыла латы в теплый палантин:
– А есть ли средство от простой простуды?
Меня знобит – мне нужен аспирин...
Я вижу и у вас работы груды,
Но, Господи, я не могу без аспирина
К работе приступить и сочинять
О том, о чем нам следует молчать
И уж тем паче, «О невыразимом»!» –
Я руку положила на кирпич
И кровь, вcкипев, прожгла его насквозь.
– Советую вести себя прилично, –
Сказал Господь, –
... закроюсь ровно в восемь.
Сейчас без четверти – у Нас полно работы,
Лекарство выдано, вы выглядите сносно...
Вам оставаться здесь небезопасно –
Не прибавляйте старику заботы.
– Да будет вам, я выгляжу нелепо,
К тому же.... позабыла свое имя..
– Нелепо?! Но зато – бессмертна!!!
И Серафима ты, навечно и отныне!
Лети в пустыню, там у трех дорог
Увидишь путника, томимого любовью.
Ему пятнадцать, но, не смущаясь кровью,
Ты сделаешь его Пророком!
Назад вернешься через четверть часа –
Свиданье с Господом не терпит опозданий!
Расскажешь, как прошло и следующим заданьем
Тебя отмечу лишь в канун Трубного Гласа!
* * *
Я помню, что забылась крепким сном,
Проснулась, щурясь от дневного света,
В своей квартире. Странный том
С портретом неизвестного поэта
Лежал на столике. Заложена закладка,
Её раскрыла я и прочитала строки
О том, как некий отрок стал Пророком
Уж скоро два столетия назад как.
Ну вот опять! Я – дежавю, я – тень...
Не тень! Вот шкаф, вот детские игрушки!
И все-таки, откуда, в самом деле,
Знакомо это имя мне – А. Пушкин?
Опять больна, мне нужен аспирин!
Его дадут в аптеке без рецепта!
Спрошу супруга – сбегать к Фармацевту
И передать привет... от Серафимы.
2010 г., г. Женева
* «О невыразимом»
** «О вещах, кои следует обходить молчанием»
*** «Молчание – золото»
«Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился...»
(А.Пушкин)
Я еще молода и до смерти счастливая...
Я в бальзаковский возраст
не вошла с сединой в волосах.
Дети роют могилку воробью за поникшею ивою,
Не прожившему первого лета
в крутых небесах.
Отголоском судьбы наблюдаю тропу муравьиную.
Суета насекомых: солдаты, рабы,
августейшие лица -
Тонкой "шпилькой" от Gucci, без сожаленья, невинно
Раздавила нечаянно я
их наследного принца!
А быть может, он был Бобом Марли, муравьиным Доминго,
В пожелтевшей полыни
воспевал ароматы миров,
Наблюдая закаты в горах, что алее фламинго
И сверял наше время
по бегу своих муравьиных часов.
Или, может, вдова-королева его из семейства FormicoIdea,
Миллионным ребенком полна
и всегда на сносях,
В окруженьи Марцеллов, Бернардов, Полониев или Офелий
В парке с детской песочницей,
делит царство, чтоб род ее не иссяк.
За поникшею ивою дети с аурой цвЕта индиго
Воробьиную душу, скорбя
и моля, отпускают, как боль.
В тонких "шпильках" от Gucci я танцую фламенко с амиго,
И молчит, улыбаясь мне,
Мой муравьиный король.
2010, Женева
Молчи, не говори… еще июль в зените,
Еще не нужно слов ни сложных, ни простых.
Еще тревожит сон невинный осквернитель –
Губительный отвар на травах полевых.
Молчи, мой нежный зверь, не поддавайся свету.
Пусть нежный духовей тебя не сокрушит.
Пока вся ночь – июль и каждый вечер – лето,
Молчи, не говори… безмолвствуй от души.
30 июля 2015 г.
дому - 130 лет.
Мой дом, я так скучаю по тебе...
Такая странная, с лицейскою осанкой.
Лишь ты – такой же странный – только мне
Подходишь. (Снится) ветхость полустанка,
Дорожка вниз, шоссе, густой туман,
Друзья в моей глуши меня встречают.
И ярок свет в гостиной, и диван
Меня с дороги нежно привечает.
Вся суть вещей в тебе, в тебе одном –
Вид на реку, вино и ежевика,
В столовой стол на дюжину персон,
На дюжину персон (сервиз) и святость лика
В углу. В своём убежище паук,
Нет, паучок всего лишь безобидный
На потолке, оценит важность вида
На древний и могучий виадук
Из окон. А в декантере вино
Уже раскрылось. Дети ловят рыбу,
Смеются гости, тихо, как в кино,
Разглядывают стены и картины.
А я в гостиной размышляю, как
Мой дом передавали на продажу –
И паучка, и вид, и может даже,
Лет пятьдесят назад пристроенный чердак.
И как ловили рыбу возле шлюза,
И был камин, и стены без ковров,
Кухарка сервировала блюда,
Предпочитая курице де бёф.
И как скрипело страшно по ночам
Под лестницей, а утром в полшестого
Хозяин старый свечку зажигал
И брал овес для старого гнедого.
Как цокал на изношенность стропил
"Их" сельский плотник и пенял хозяйке,
Что надо бы продать. –
– Да, кто б купил?
– Вот был приезжий. Да уехал, жалко.
Сдавали комнаты, уволили кухарку
И все же, продали по бросовой цене.
С тех пор сто лет прошло. Но в парке,
Что перед домом, в тишине
Ночной, я слышу (часто) шёпот жаркий:
Mon maitre, tu me manques tellement!*
*Мой дом, я так скучаю по тебе!
Крушенье в осень неизбежно,
Сентябрь замыслил суицид.
Ещё зеленые одежды
Король не сбросил, но летит
Незрелый ветер – бледный лекарь,
На нюх прикидывая вес
Грибных полян и смесь молекул
Деревьев, что уже не лес.
Отмерь мне сущности багряной
В канун рожденья новых лун,
Великой мощи Левитана,
И бедной Беллы страстный ум!
Спасаюсь пятою звездою
И непогодою дождя,
Запомни, осень, нам с тобою
Не умирать никак нельзя!
Узнаем счастье в вечной песне
Отцветших цифр календаря.
Круши, страдай и благоденствуй
Над суицидом сентября!
Возвращаешься! Пятым звонком.
Только я не вернусь и за десять -
Отмолилась на проклятый месяц,
Отждала все, что было потом.
Ты дикарку свою не тревожь,
Я звериной породы девица
На кровавой постели в больнице
Возвращала греховную дрожь!
Ты ли ангела бил по рукам
И за плечи увел из капеллы?
Не с тобой ли, увечная, пела
И дитя отдавала богам?
Что ж теперь ты с приливом дождей
Возвращаешь свой долг бесноватый?
Как посмел ты вернуться, проклятый,
За блаженной добычей своей!
октябрь 2012
Вокзальный запах, что на тамбур
И яйца всмятку, что на вкус,
То Шепетовка или Гамбург,
То вскользь помянутый Иисус,
Глаза сквозные незнакомца,
Не помню, как... черны, светлы?
И что кондуктором – оконце
Летит в мелькнувшие кусты,
Торговка, старый полустанок,
Динамик, семечки и кот,
Сосед не вожделенно пьяный
При слове «родина» зевнёт.
Мелькают сосны, как деревья,
Мелькает лес, что на дрова,
Мелькают шпалы, что на север,
На юг, на запад, в никуда...
И то, что я из лета в осень,
И так обманчив горизонт,
И чай традиционно сносен
В стакане времени течет.
И с облегчением на солнце –
Ступеньки, поручни, вокзал,
И вздох прощальный незнакомца,
Что взглядом плечи целовал.
10.08.2012 г., г. Москва
Сегодня дождь признался мне в любви –
Я малодушно спряталась под липой,
Но дождь струился ласковой молитвой
С зеленых листьев на руки мои.
И я сдалась за стенами плаща,
И обнажила плечи в летнем зное,
А дождь ответил страстью проливною
Под мокрым платьем наготу ища.
И мир увидел эту наготу –
Смущенно дамы отворачивали лица,
А я – бесстыдная, мне нечего стыдиться,
Я отдавалась неге и дождю.
И он играл, хлестая по щекам,
И портил переплет любимой книжки,
Трепал мне волосы, ласкал лодыжки,
И прижимался жалобно к ногам.
Он не устал, любовник и нахал –
Ты дверь открыл и, взяв меня за локоть,
Смотрел, как, не скрывая похоть,
Дождь всю меня обрисовал.
Но ты вздохнул, доверившись плащу,
Взглянул в окно на небо грозовое:
«Там Дождь идет... Его я не пущу,
Я сам хочу сегодня быть с тобою».
28 августа 2010 г., г. Женева