Алекс Гриин


Вербное

Что такое, дружище? Я думаю, праздничек - Вербное.
Кофеёк пахнет утречком. Добрым и чистым, наверное.
Из прокуренных нор выползают бомжи и бухарики,
Вскрылся в ломке падучей ледок на Москва-реке.
Вновь к гнездовьям вернулись путаны и зяблики,
И с плохими оценками мчатся по речке кораблики...
Ностальгия по юности? Хуже - душевная засуха.
Ебукаюсь на сыр, колбасу и конфеты...без запаха.
Медитирую на занавески с ветрянкой в горошину
И тяну из костра, по инерции, палкой картошину.
Но врывается в форточку птичья разноголосица,
Газировкою юности вдруг шибанёт в переносицу.
Засвистит во дворе беспризорное, тёплое прошлое...
А плохого в нем не было. Только благое, хорошее.


Арт-эк. пионерский костёр

Ненавидимый всеми, вожатый с кличкой ВВ, браво вышел на середину поляны и, по-военному чётко, произнес :
- Дорогие друзья! Вот и настал тот день, которого вы так долго добивались, с чем я всех вас и поздравляю. Весёлое лето, душевное тепло, дружеские отношения, да и что там говорить, самое прекрасное время в жизни, для вас закончилось. Ваши жалобы, кляузы и доносы попали в нужные руки, и наш прекрасный международный пионерский лагерь закрывают. Но собрались мы с вами не для того, чтоб разбираться кто, как и что сделал, а просто по-дружески отметить наше расставание.

Его улыбочка, тонкая и иезуитская, холодная, как лезвие бритвы Нева, говорила, что он видит всех, как рентген, и, даже сдерживать в себе зарождающийся протест просто не имеет смысла.
Он, в бытность дзюдоистом, вообще, вёл себя вызывающе. Скромно придет на соревнования, поклонится, как тренер велел, навернёт соперника об татами, снова поклонится, как тренер велел, и уйдет. Ни сэлфи тебе, ни танца с поясами, ни - Я самый крутой... Просто, как поганка, обосрет всем вечер и - аля-улю. И так во всём. Не любили его...

- Право зажечь прощальный пионерский костер предоставляется нашему дорогому американскому другу Дональду.

Дональд смело схватил пластиковую бутылку со смесью для розжига и стал щедро, как это делают все американцы, неряшливо поливать ею сложенные пирамидкой дрова, траву, кроссовки и джинсы. Вылив добрую половину бутылки, он зажал бутылку с остатком жидкости подмышкой, затем нагнулся к костру и, не смотря на предостережения, смело чиркнул фирменной зажигалкой.

Дружно вспыхнул оранжево-голубым пламенем костер, затем трава, кроссовки, джинсы и пары в бутылке с горючей смесью, после чего бутылка подмышкой просто взорвалась и Дональд превратился в яркий, бегающий по поляне факел. Истошные проклятия Дональда в адрес русских горючих смесей пронзили черноморское побережье.
Однако МЧСник Гойшу, уроженец Якутских прерий, был начеку, и моментально накинул на американский факел свободы, загодя прихваченные одеяла. Такой расторопности никто не удивился. Все уже привыкли, что если чё-то тама где-то, то Гойшу, словно палочка выручалочка - тут как тут. Возникнет из ниоткуда, выручит или спасёт и снова в никуда исчезнет. И, такое ощущение, что Шиву индусы скопировали именно с него.
Истошно орущего Дональда быстро унесли в лазарет, но это, как ни странно, никого не расстроило. Даже наоборот. На бревнышке сидели и ехидно лыбились его друзья: нигерийский рекордсмен книги рекордов Гиннеса Нга, миленький арабский мальчик Эй и вожатый из Китая Ли. Зазнайку Дональда не любили ещё больше, чем ВВ за его заносчивость, мелочность и откровенное хамство. Однако, все набивались к нему в друзья, из-за того, что он щедро угощал всех жвачкой. Но за глаза его называли индюком, хотя эта кличка к нему так не прилипла.
 
- Я снал, цто он сагарится, - сказал хихикая хитрый Ли.

- А чего не предупредил его?

- А сацем месать товарисю?

- Сря паттушили, краасиво пыло, - плавно произнёс таллиннский вожатый Саамо Сарапуу, с прозвищем СС, медленно привалился к дереву и ушел в эстонскую нирвану.

Клички в лагере давали всем. Только самый строгий французский вожатый с фамилией Срапон так и остался без клички потому, что поржать можно было и так. Но он сыграл свою самую мерзкую роль в кляузах и доносах. И можно понять вышестоящие инстанции, когда они в жалобах читали, причём с маленькой буквы : "... они нам с этим срапоном спать спокойно не дают...мы уже устали от срапона..., страпон нас всех достал уже!!!". Было решено без международных скандалов, просто прикрыть лагерь по-тихому, пока ничего не всплыло, сославшись на эпидемию нового вируса.
Костер разгорался. Все уселись на бревна вокруг него и притихли.

Весёлый украинский мальчуган, в нелепых жовто-блакытных трусиках, подбегал к девочкам из первого отряда, показывал смешной серенький писюн, после чего озорно бежал к вожатым, назойливо толкал всех в бок и настырно спрашивал :

- Чей Крым? , Чей Крым? А? Чей...

Но железная рука завхоза Батьки крепко схватила его за загривок.

- Ты шо, паршивец, в школе не учился?

- Та ни, дядько, то ж я криссворд гадаю, - и он протянул Батьке "Украыньску Мову", где и был тот кроссворд - пятьдесят вопросов по вертикали и столько же по горизонтали и все сто вопросов были: - Чей Крым?

Батька брезгливо выбросил газету в костёр и протянул сорванцу яблоко. Паренёк быстро схватил яблоко, жадно откусил и довольный убежал с глаз долой.

Этого паренька прислали взамен ПедрО, по квоте, как победителя в конкурсе самодеятельности малых меньшинств. Он ничем не выделялся, ничего не умел, постоять за себя не мог, зато очаровательно улыбался, когда ему давали подзатыльник, либо пинка. Имя его никто не знал, да и не хотел знать.
Но ПедрО, бесспорно, был самый умный, самый хитрый, самый прилежный стукач, но и самый жадный парень-рубаха. Он всегда устраивал схроны, где прятал печенье, конфеты, кусочки шоколада и прочие съестные прелести уворованные у товарищей. Правда, к его припасам нередко наведывались крысы, но они друг другом не брезговали, поскольку цель у них была одна и урона, кроме косметического, эти твари ему не наносили. Но на воровстве из тумбочек он и погорел.

Тем временем, учитель русского языка чувствовал себя не совсем уютно. Для полноты жизни ему чего-то не хватало. Наконец-то он понял чего именно и он требовательно посмотрел на завхоза Батьку.

Под его взглядом Батька сконфузился, засуетился и из большого баула, где угадывался склад спиртного, извлек на свет заветный пузырек. На этикетке красовалась гордая надпись "Путинка Новичок".

- Не палёная? - поинтересовался учитель.

- Обижаешь. Говорят, от неё еще никто не умирал. Даже наоборот.
- Ну, тогда раздавим мерзавчика? Накатывай по полной.
- Накладывай, Наливальный! - гортанно заорал завхоз и хитро улыбнулся.
Наливального просто презирали потому, что он всё время брался разливать спиртное, но делал это не по пацански, крысил в открытую.
Выпили. Закурили. Ещё выпили. Ещё закурили.
Тепло от костра и внутреннее тепло соединились мгновенно. Забалагурили.
Гитарка, вслед за кружкой, тоже пошла по кругу. И зазвучало уже абсолютно вечное :
А нам нужна одна побе...
Как здорово, что все мы здесь...
Повесил свой сюртук на спин...
О, май Лорд. Май свит Лорд...
Имэджн, олл зэ пипл...
Смоооок он зэ вотаааа, зэ фаер ин зэ скай.... Ду-Ду-Ду, Ду-Ду-ДуДу...
Проигрыш Ду-Ду на шестой струне, легко укладывал на лопатки самую строгую и недоступную красавицу и потому у гитариста перспектива на ночь была радужная.

На эти, расплавленные у костра, чистые, добрые лица, можно было смотреть вечно.
Муркель прижалась к ВВ мягкой щекой и, ни о чём не думая, молча смотрела на огонь. На другом плече ВВ прикорнула разомлевшая ябеда Грибошукайте. Шипел огонь, потрескивали дровишки, вдалеке кричала какая-то ночная птица...
- Их биин... начал было ВВ, но Муркель грубо обрубила его.
- Как бывшая комсомолка ГДР, скажу тебе, ик...Иди ты на хер, Вов. Я, бля, так по Питеру соскучилась... - проскулила по-сучьи она и уткнулась лицом ему в рубашку.
Муркель тоже любили меньше, чем ВВ, но, как с комсоргом лагеря, с ней приходилось считаться.
- И я тоже, - прошептала на пьяном выдохе ябеда Грибошукайте.
- Пшла вон, шалава беспартийная!!!
- Кто, я беспартийная? Да, я...
- Девочки, девочки, не ссорьтесь...хотя, в данной ситуации, нужно было бы обижаться на слово "шалава"... - произнёс в раздумии ВВ.
По сравнению с ВВ, беспартийную шалаву просто люто ненавидели. Склочная, вся исподтишка, гнойная, но с милой комсомольской улыбочкой, под которой спрятана садистская баутта.
И только арабский мальчик за весь вечер не издал ни единого звука. Он был гордый, улыбчивый красавчик, из богатейшей семьи шейхов. Но никто не звал его по имени, потому что выговорить Али Маруф Абдульмаджид Мухаммед бен Рашид Аль Мактум...да, иди ты на х*й! И потому его внеземное имя беспощадно сократили до простого русского - Эй. Но в русском понимании слова, это было ещё по-человечески.
- Наливальный, плесните Новичка на дно бокала! - пропела библиотекарша Абэвэгэдэйка.
Библиотекарша взяла, налитую под завязку, кружку и, как заправская алкоголичка, за четыре глотка осушила её. После чего широко улыбнулась и уставилась на учителя русского языка.
- Ну, ты ваще, бля! - восхитился учитель русского языка.
- А ты, бля - ваааще... - проявила к нему свою ответную симпатию библиотекарша, в быту преподавательница эстетики в каком-то там ПТУ, обеими руками притянула его к себе и сочно поцеловала взасос. И вечер перешел в беспредел...

Утро. В ближних кустах лежали в обнимку голые учитель русского языка и Абэвэгэдэйка. Неподалёку у дерева мирно храпели и посапывали: Страпон, СС, Муркель и Грибошукайте.
Ненавидимый всеми пионервожатый с кличкой ВВ, сидел у погасшего костра, ворошил прутиком остывшие угли и философски вопрошал...в пустоту :
- Ну, хоть теперь то, вы понимаете, что вы наделали?
На большой поляне, вечно весёлый Нга, нагишом исполнял танец Ранней Зори, размахивая своим чёрным, полуметровым мужским достоинством, занесённым в Книгу рекордов Гиннеса. Его тоже любили меньше, чем ВВ. В основном завистники и любопытные девушки, которые прошли через эту адскую боль...
В летнем июльском воздухе висел пьяный запах лаванды, хвои, йода и не совсем понятный вопрос : А за что же все так ненавидели ВВ?


Страна, которой нет

Здесь раздражает всё, как стекловата,
Когда страна селюковата, бесновата
И в каждой заднице видна рука Кремля.
В угаре беспорядочной гулянки,
Сорвутся с веток Галки и Оксанки,
Исполнив на прощанье кругаля,
Ехидное курлыча : - Ля, ля, ля...
начхав на чмоки-чмоки, обнимашки,
мелькнут безукоризненные ляжки
И скроются из вида рогуля.

И примет их закатная заря,
Где мраморные : море, мясо, сало...
Никто с остервененьем дикаря,
За исключением, конечно, вискаря,
Как клей "Момент" не залезает в душу,
Пока хохлы не выбрались на сушу
И, кажется порою, что не зря
их по миру блаженных разбросало.
Туда, где сказочны и необетованны
Заливы, бухты, простыни и ванны...
И где карминно-розовый закат
Ласкает нежно девственные горы,
И так вставляют нештяки и пи*децы,
Что прикрывают дырчатые шторы,
Но корюшкою пахнут огурцы
и бесподобно мерзки помидоры.

И будут надрываться нахтигали
Напоминая, что страну просрали,
Родится необузданная злость
Из-за того, что в жизни не сбылось
И в следующей сбудется едва ли...
В невзрачной, съемной вскладчину квартире,
Накатит спазм нечеловечески животный,
Желудочный, душевный, слёзный, рвотный
И поздно пить за суверенитет...
Как на погосте, в сливочном пломбире -
Флажок страны "четыре-ноль-четыре",
Как памятник стране, которой нет.


Огня Рождественские сказки

Зима. Декабрь. Колдует непогодье.
Очаг, огонь, ленивый черный кот
Мурлычет подхалим о Новом годе,
Посвистывает ветер в дымоход.
В саду скрипят полозьями салазки,
Свеча игрой теней увлечена,
Все тянутся к огню послушать сказки
И кукла, что была облачена
В сиреневое бархатное платье,
В твоих руках не плачет. Тишина…
Полутона, нехитрая посуда,
Пузатый чайник раздает легко
Тепло. И стар, и млад, все в ожиданье чуда,
Но прежде профилактика простуды,
Пуховые носки и молоко.
Сквозняк сыграет на губной гармошке,
В углу паук растянет канитель
И ждут мышей Рождественские крошки…
Пробудит недовольный скрип петель,
Ворчанье припозднившегося гостя,
Ругающего стужу и метель.
Цветастый плед и радует, и греет,
Баюкает неторопливый сказ
Огня-рассказчика и лицедея…
Все собрались? А значит, в добрый час…
Однажды, в тридевятом царстве жили…
.......поведает историю про нас,
На грани бреда, выдумки и были...

Лишь Домовенок в серенькой рогожке,
Глядит во двор сквозь мерзлое окошко.


Доброе утро

Метеоризму утреннему чужд,
Шагаю в ванную, "жилеттом" скресть хлебало.
На гвоздике - предмет медийных нужд,
Радиоточка оперой зевала.

Кудахтал Ленский, мол, куда, куда..?
И не нашёл искомого ответа.
Маячила ему Караганда...
А за окном стрижи терзали лето.

Сирень цвела бордово, (надо ЖЕ!)
Кипела в небе солнечная плазма
И женский крик на пятом этаже
Вещал о наступлении оргазма.


Отелло

Народ спешил под звон литавр
отлить в антракте.
Все ж Дездемону кончил мавр
в четвертом акте. А.Г.
************************
Глубинка. Клуб. В буфете - политура,
Буфетчице - весь мир до фонаря.
Нахлынула культура на халтуру...
И зритель, видно, парился не зря:
Из крашенных мочалок шевелюра,
В Отелло пробуждала дикаря.
В кулисах спит фанерная квадрига.
Гримеры потянулись по домам.
Что делать? Яго, Кассио, Родриго,
И местная певичка-забулдыга,
Лежат уже вторые сутки вхлам.
Зевал оркестр. Тут не до поклонов.
Отелло, припижоненный в халат...
Четвертый акт, а он, неугомонный,
И с видом, что вообще, не виноват,
Все душит, душит, душит Дездемону.
А Дездемона (в жизни - Мариванна),
Как зебра, набок вывалив язык,
Была, очаровашка, бездыханна.
И филигранен вымученный лик,
Всех зрителей пославши априори,
Мол, чужд мамзельке всякий выкрутас...
А раз так давят - не до ораторий!
Чу, рампы свет предательски угас.
И тут скрипач-падлюка, между делом,
Затеял нудную, тягучую...байду,
Альт дунул пару раз в дуду,
Рожок ему подпискнул неумело...
Плыл дирижер, как водоросль в пруду.
Пока в буфете прятали еду,
Отелло отпевал младое тело.
И понимал, что он сегодня влип...
Сыграв свирепого, ревнивого барана.
И Дездемонин паровозный сип,
Точней, контральто (в юности - сопрано),
Не вырвалось из спертых альвеол...
И зал не впечатлил столичный клейстер,
Летала муха, словно сбитый мессер...
Руками слаб солист пошел сегодня, квёл!
Сказал, приняв пять капель, капельмейстер.


Лемниската

В ином миру, когда придет свой срок,
Газетку расстелив благоговейно
На Ленте Мёбиуса - плавленый сырок
Созвучен портвешку в Бутылке Клейна,
С потертой этикеткой на боку,
Где чёрен фон и выцветшие горы,
Воздвигнутые, видно, для опоры,
Щекочут пятки Богу старику.
Там чужд фундаментальный постулат,
Как нечто, выходящее из склепа,
Энштейновское - ЙЭ, ЭМ ЦЕ КВАДРАТ
Звучит так по-украински, нелепо.
Элементарно всё до не могу!
Математическая вязь смешна и куца,
Две параллели, пьяные в дугу,
На поприще винца всегда сойдутся
Освободившись от научных пут,
В абстрактном и, на взгляд, прозрачном тельце
Из Суходрищенской галактики припрут,
Синюшно-бомжеватые пришельцы.
И будет много, много разных встреч,
В - Быть иль не быть! - мирского коромысла,
Где временем возможно пренебречь,
И где пространство не имеет смысла.


Бракоразводная балла-н-да, или окрестности Рязани

Любовь – экстаз виска и “Кольта”…
Моделей топ… Апофеоз -
Перелицованные польта
И пинжаки, что наизнос…
Виват! Паломники виагры
В ладоши хлопают… Аншлаг!
Милейший! Не терзайте шланг…
Вон, Майкл Джордан от подагры…
Попал в “очко” … Снимайте флаг!
Который выглядит трусами…
*******************************
Я чужд октав высоких, терций…
Вас пригласить готов в … кровать.
От асфиксии - тесно сердцу…
Не бл*дью… просто, дамой перца…
Я ж не прошу вас раком встать.,.
Но есть желание согреться.
*******************************
Генплан…
…………..В окрестности Рязани
Меня дорога завела.
Не преходящая в сознанье,
Река стирает купола,
Отстроенного наспех храма…
И отражается в воде
Вся жизнь, но только вверх ногами…
Свивает мягкую кудель,
Старушка, в серенькую пряжу.
Вдали от всех паникадил…
С мольбой о внуке - он за кражу,
На пятихатку угодил…
*************************
Развод?
……………….......Херня!
От “Моссельмаша”
Отчалит вялый хриплоход…
Прощай, назойливая Маша,
И вы, зловредная мамаша…
Вы, отъебуренный народ!
Скотина?…
…………Хрен вам!
…………………..Не скотина!
Ни обосрать, ни облабзать…
Прокуратура?
…………………….Я с повинной!
Вдрызг обвинённый…, но невинный,
Всё подпишу!
……………….. Чего сказать?
Закат так бархатно-велюрен…
(Манал я вашу карусель!),
А мне бы вырваться отсель…,
("Дом два" – просроченный кисель!)
Галопом… аль другим аллюром,
Но, чтоб за тридевять земель.
Пусть все дома, где я боярил,
Стараются меня забыть…
Запахла скошенная сныть…,
Как серп по яйцам…
……………………Хватит ныть!
Вот мой платок – утрите хари…
Ведь жизнь – не поле… переплыть!
**********************************
Пусть джонатановый закат
Мне обещает пробужденье -
Не обвинён, но виноват…
Гуляем!!!
……Завтра день рожденья!


Любви морковной розовые слезы

Рисует силуэт дверной проём,
В нем ты - недооцененная цаца...
Давай с тобой на брудершафт...сблюём,
Чтоб дольше друг от друга оттираться.

Давай помянем втиснутым в объём
Пространство, разделённое на сотки...
Гимн нелюбви, написанный вдвоём,
Нам отшкварчит глазуньей в сковородке.

Оставь себе все фотки и жильё,
И эту жизнь, прошедшую рапидом,
Где разум, атмосфера и... бельё
Покончили в квартире суицидом.

Давно назрел желудочный позыв
Исторгнуть все, и дело шито-крыто.
Любви морковной розовой слезы
Нам не смахнуть с...разбитого корыта.


Рефлексия

Тогда всё было : молодость и пыл...
Тогда при старой, при советской власти
Я там служил в лесу, в ракетной части
И, как ни странно, очень счастлив был.
            * * *
Балтийские истоптанные тропы,
Где чалились советские войска...
Теперь тут бродят НАТО и тоска.
И этот порт, который проебал то,
что русские оставили прибалтам:
Промышленность, транзит всего и вся...
Прикинь себе, бывают остолопы?
Но всё! Лафа заканчивается...
Короче, там теперь - "очко" Европы.

Там в городках - кабак на кабаке,
А в кабаках - чудак на чудаке...
Без лишних сантиментов и примочек,
Там ставят посетителей на счетчик,
И приглашают всех принять участье
В разделе гастарбайтерского счастья.
Там обездоленная музыка мурлычит,
Наёмные хохлы на мове гычат,
Контрабасист спокойный, как удав,
Колбасит, хорошенечко поддав,
Чей контрабас, заглатывая звуки
Отзывчив на заботливые руки.
Шальной неутомим саксофонист,
Когда с хрипцою исторгая свист,
Выводит свинги, полные маразма
И гитарист доводит до оргазма
Гитару и смазливую мамзель,
Готовую с любым свалить отсель...

На сцене, вдруг, обкуренная морда
Затянет смесь Чайковского с Дж. Лордом
С претензией на лавры бунтаря.
По настроенью - вроде бы не зря...
Понотно фрагментарен и верстаем,
Сей микс, подбитый русским горностаем,
Имеет свой кодированный шифр,
Он чужд индивидуализму цифр
И сущностью ничьей не отрицаем.

Простите, я увлекся... А вообще то,
За ностальгией прибыл я в страну
И пригласил за стол апологета
эстонского, не пить же одному,
И речь пошла о том, о сём, об этом...

Смурной курат с ехидною ухмылкой
Нарочно делал длинный интервал
Меж слов, со мною за бутылкой,
чтоб я, неполноценный, понимал,
ОН - русской подковыривая вилкой,
Нацистский шпрот с копчёной, тощей килькой
К арийскому порядку призывал.
Он изворотлив был, хитёр, остёр...
Он был продуктом европерековки,
Его слова - тащили на костёр,
Шибали в нос похлеще газировки,
тягучие, как таллиннский ликёр,
Нуждались в медицинской дозировке.

Но смог я краем уха уловить
от проходящего, почтенного еврея:
- Когда собак перестают кормить -
они, мой милый друг, звереют.
            * * *
Как души убиенных - облака,
Сбивались в небе в белые барашки,
Я тосковал по дому, милой Рашке,
И думал над словами старика...
В Москве я нынче, маюсь и курю,
Как муха, меж стеклом и занавеской
Жужжу назойливо под песни Анне Вески
И ностальгию пестую свою.


Простите, я без помпы и мигалок...

Скажи мне, Маркс, ты крал или не крал
У Цеткин эти чёртовы кораллы?
С фонтаном сквер, фарцовщики, каталы,
Большой театр, чуть правее - Малый...
Из мегалита, словно преисподней,
Через дорогу бессловесный Карл
монументальный, хмурый, инородный,
Как демон зла на площадь выгребал,
За коей Кремль нарядный, как игрушка,
Но кажется с похмелья иногда,
Там за стеной: царь-колокол, царь-пушка,
Царь-часики и, может, царь-кукушка...
Порой бывает даже царь-беда.
            ***
Небрежно, словно крошки со стола,
Стряхнув чертят с больничного халата,
По-дружески взяв под руку медбрата,
В нем просыпался сам аятолла,
Провидец, экзорцист и прокуратор.
И молвил он: - Ну, знаете ль, коллега,
Я вижу то, что многим не дано,
Я даже подготовил план побега
Туда, в овертональное окно...
И санитары в панике свистели,
И в бокс врывался некий идиот,
Колол от вольнодумства антидот,
И намертво пришпиливал к постели.
            ***
Простите, я без помпы и мигалок...
Завмаг, не глянув даже на весы,
Кидал мне - проститутке пару палок
Сухой, сырокопчёной колбасы.
Зловеще напевая:
- Черный ворон...
На весь гастрономический отдел,
Он брал с меня червонец, на котором
Наш совершенный Вова Ленин рдел.
И канул меж коробок и картонок
В своём неблаговидном ремесле.
Я для него был: жертва, и подонок,
Шпион, и тварь в единственном числе.
А я был просто счастлив, как ребёнок.
            ***
Главред орал, стараясь не краснеть:
- Уймите эти ваши смехуёчки!
Издательские омуты и кочки
Болот ГЛАВЛИТа - не преодолеть!
Что ждёт тебя, отвергнутый поэт
В редакторской ухмылке особиста?
И кто воздаст трудам литонаниста?
Ни Культпросвет, ни Алкобеспросвет,
Которым до тебя и дела нет...
но званье "Член" за выслугою лет
Утешит самолюбье нигилиста.


Игра на бирже

Весенние посиделки. Буйство тюльпанов и вишни.
Аннушка строит из себя целку и глазки гостю.
Гость сидит нога на ногу, вяло играет тростью.
Она не совсем в его вкусе - полна. Излишне!
И суетлива, хотя, отсутствие альтернативы,
В нём, всёж, пробуждает воительный дух Атиллы.

Он мысленно лезет ей под юбку. А в кресле
Ежится, взирая на них сверх пенсне, па-па,
Морщится, будто он съел только что клопа.
Ему не понять - в его штанах живёт клейстер.
Игра на бирже и политическая кутерьма
Убили напрочь его, хоть вызывай попа.

Свежа, после утренней ванны, явилась мама -
Софья Андревна, столь обворожительна и нога
Её, дерзко, выглядывающая из под халата, нага.
- Не хотите ли чьайу?, - мяукает с милой улыбкой Анна.
- Интересно, моему супругу пошли бы рога?,
Думает Софья Андревна. устраивается в углу дивана
И, делится впечатленьями от поездки в Канны,
Где вышел наславу отдых, без всяческого изъяна.

Богема,ночные прогулки под парусом при луне.
Там было всё: шампанское и эти, пардон, бОнаны...
- Ах, этот юноша!, - она потягиваеся жеманно,
Сплести бы ноги на его спине приятно вдвойне...
Невольно, гость сравнивает Софью Андревну и Анну.
Что, вобщем, оправданно вполне...
Сравнение, как ни странно, не в пользу Анны.
- Я ему дам! - твёрдо решает мама.
- Пробиться на биржу!,- думает гость,
- На легкой, любовной волне...
- Отдамся сегодня же этому Сатане!, - решает Анна.


Во время Оттепели

В моднявой, разрисованной рубахе,
Не перед кем не припадая ниц,
Выямбывался дерзкий амфибрахий,
Перед толпой восторженных девиц.
И рифма, и слова - всё было ново,
И всяк, в сие внимающий, балдел,
Ему в затылок Маяковский Вова,
Как ствол Ежова, пристально глядел.
Но показалось, в сотню раз помпезней,
И нестерпимей, судя по всему,
Отлить бы в подворотне иль подъезде...
Нерукотворный памятник ему.


Экскурсионное

...и будет день, и будет ширпотреб,
Фаст-фуд для глаз пустого ротозея,
На жизнь вперёд налюбоваться мне б
На выдавленный чирей Колизея.

Сюда приковылявшем из дали,
Потешить любопытством душу,
То там, то сям торчащим из земли
Куском руин, империей наружу.

И солнце дучелико припечёт,
Вот-вот прольётся благостная манна,
Красивый, индульгированный чёрт
Грядёт из преисподней Ватикана...

Но время всё живое поглотит,
Всю дрянь, что протекает слизью,
А мрамор, оживлённый до плоти
Продолжит жить отдельной вечной жизнью.


Фрагмент натуры, втиснутый в багет

Фрагмент натуры, втиснутый в багет.
Чем ближе, тем расплывчатей предмет,
Теряется абрис. Подводит зренье
И роскошью с годами станет чтенье,
А мир без оптики плывёт, как акварель.
Что там за окнами?
            Наверное, Апрель.

И липнет одиночество к стене.
И Музу не зазвать без полулитры,
Чтоб с ней из какофонии палитры
Зачать порочное, пришедшее во сне.
Не явятся знакомые черты,
В груди, как незаполненная полость,
Толь зренье минусует, то ли голос,
Кругом конфуцианство пустоты.

Одарит календарик распашной,
Злой правдою, похожею на силос,
Поманит небо раковой клешнёй
Из яви, где живое колосилось,
Грядет финал вселенскому вранью...
Циркониевой, длинною пешнёй
Патологоанатом рубит полынью,
В том месте, где любовь водилась.


Старик, расплывшийся в Дали...

Война теперь уже не снится -
Послевоенная пора!
Плыла помойками столица
Куда-то в новое... вчера.

Горели у оркестра трубы,
Давилась тополем жара,
Тромбон фальшивил, сохли губы,
Трубил бухарикам - по-ра!

Понурый конь жевал уздечку,
С балкона выла Фицджеральд,
И Черной, пушкинскою речкой
К Неглинной плавно тек асфальт.

Неслись машины. Оголтело
В пристенок резалась шпана,
Как от пощечин, багровела
Китайгородская стена.

Бульвары в шахматных батальях
Блюли болельщиков токсин...
Слабо Алехиным и Талям
Сыграть на шашечках такси!

И в забытьи от сопромата
Студенткам с крыльями стрекоз
"Даёшь!", - с партийного плаката
Звучал как каверзный вопрос...

Да, много что там память прячет,
В годами поднятой пыли...
Не Сальвадор вдали маячит?
Старик, расплывшийся в Дали.