Кто-то
из великих сказал, что для детей нужно писать, как для взрослых, только лучше.
Замечу, что великие довольно часто высказывают банальности, а мы их с придыханием повторяем. Чехов сказал, например, что
в человеке всё должно быть прекрасно, Горький сказал, дескать, любите книгу,
источник знаний и т.д. Однако вернёмся к
детям. Писать лучше, это как? Тоньше, культурнее, талантливей, проникновенней,
доступней, понятней?.. При этом каждый писатель или поэт, который пишет для
детей, считает, что именно он пишет так, как надо, иначе бы не писал. Боюсь,
что тот, кто произнёс эту формулу, несколько погорячился, ибо из неё следует,
что для взрослых нужно писать, как для детей, только хуже.
Обратимся к сути. Критики детской литературы точно знают, как нужно писать. И как нельзя. А откуда они это знают. Их так учили, или они просто так думают, дошли своим умом? Если учили, то кто и чему? Если сами до этого дошли, то почему все должны с их мнением соглашаться? У меня, например, были строки в стихотворении о бегемоте: он однажды вместо пива выпил воду из залива. На меня обрушились педагоги, дескать, нельзя упоминать пиво в стихах для детей. Дескать, я этими строками миллионы людей могу сделать алкоголиками. Готов согласиться. Однако миллионы людей, которых можно всегда увидеть около пивных ларьков, не читали в детстве этих моих строк. На какой литературе они воспитывались? А вдруг тяга к алкоголю не имеет никакой связи с детской литературой? Может, достаточно взрослой литературы, а может, их просто учит жизнь – великий учитель. Кстати, я читал, что за тягу к табаку, алкоголю, включая пиво, и за психические заболевания отвечает один и тот же участок мозга. Если так, то причём тут литература, которую мы читаем в детстве?
Критики детской литературы, как и учителя-педагоги, берут на себя смелость указывать, как надо писать для детей. А откуда они это знают? Это знают сами дети. Какое право мы имеем отвечать вместо детей? Вот критики говорят, что так нельзя, а детям нравится. Или наоборот. Конечно, все эти критики были когда-то детьми, однако это не даёт им права судить всё и вся, ибо дети все разные, особенно теперешние. Меня как-то обвинили в многословии, дескать, для детей так писать нельзя. Имею обратный опыт, многократно замечал, что дети с вниманием слушают болтовню, а то и бессмысленный набор слов, может, потому, что это привлекает их внимание? Не знаю, но думаю, что для детей можно писать по-разному, лишь бы им было интересно. Им, а не нам, взрослым.
Так что же делать? Ликвидировать критику? Может быть, критикам следует оценивать литературу для детей так же, как для взрослых, только лучше? Меня умиляет, когда слышу безаппеляционные утверждения, как надо и не надо писать для детей. Откуда вы знаете? В настоящее время дети по многим вопросам, например, по компьютерам, дадут нам сто очков вперёд. А мы учим друг друга, как писать для детей, то есть передаём им свой опыт …летней давности, свои нравственные установки, свои воззрения, которые давно устарели.
И как же всё-таки писать детям? Если они слушают тебя внимательно, живо реагируют, где надо смеются, то ты написал правильно? Иные критики говорят: нет! Главное, это не как реагируют дети-слушатели, они не понимают, а как думаю я, критик. А знает ли он, этот критик, что творится у ребёнка в голове, в душе? Ведь он, критик, давно взрослый человек, и не может этого знать, хотя думает, что знает. Есть один ответ на все эти вопросы: надо писать талантливо. И здесь мы опять заходим в тупик, ибо то, что один считает талантливым, другой считает бездарным. Вы знаете, что нынче разрешено иметь своё мнение, отличное от других? На страницы журналов, на сайты хлынул поток, мягко говоря, неталантливых произведений, но это всего лишь моё мнение. Вернуть цензуру? Но это время прошло, хотя на некоторых сайтах и у печатных изданий имеется свой цербер, пардон, цензор, и я не знаю, хорошо это или плохо. Может быть, кто-нибудь, кто точно знает ответы на мои вопросы, откроет мне глаза? А пока буду писать и читать детям свои стихи, тем более что им нравятся в том числе те, которые не нравятся критикам.
СДВИГ ПО ФАЗЕ
Установка нам дана:
Без высокой фразы,
Мы проходим, как луна
Через жизни фазы.
С сожаленьем я скажу,
Без смешных фантазий,
Что сегодня подхожу
К предпоследней фазе.
Я не то, чтобы скорблю,
Но скажу вам сразу,
Что не очень-то люблю
Нынешнюю фазу.
А зазнобушка как раз
Учится в инязе
И находится сейчас
В самой милой фазе.
Мысль жениться мне на ней
Не пришла ни разу –
Ведь куда я дену дней
Нынешнюю фазу?
Это как сменить пальто,
Да ни в коем разе,
Это значило бы что?
Просто сдвиг по фазе.
�h��)�
СВАДЬБА
Свадьба в радостном дому
Властвует всецело.
–Мама, мама, почему
Вся невеста в белом?
–Потому что этот день
Для невесты главный,
Это старт её надежд,
Замыслов и планов.
Вот она, надев фату,
Словно вишня вся в цвету,
В платье белоснежном,
Подчеркнула чистоту,
Молодость и нежность.
Всё тебе понятно?
– Да.
Но какого чёрта,
Почему жених тогда
Как покойник, в чёрном?
ПРИВИДЕНИЕ
Как-то ночью в день рождения
было у меня видение,
видно, это наказание
за плохое поведение.
Было страшное видение:
это было привидение,
что продолжило хождение
над моею головой.
И услышал я сопение,
а потом ещё и пение,
и каких-то тел падение,
и протяжный тихий вой.
Ночью, в белом одеянии,
в лунном призрачном сиянии
привидение, как облако,
пролетало надо мной.
И я был не в состоянии
избежать его влияния
и хотел куда-то спрятаться,
ну хотя бы в шкаф стенной.
Лучше сна лишь только бдение,
я соврал про привидение,
я на выдумки мастак.
А своё произведение
Я закончу просто так:
Ах, какое наслаждение
не увидеть привидение.
Чтоб не видеть привидения
я готов отдать пятак.
ПРИВИДЕНИЕ 2
Я по просьбе твоей в день рождения
расскажу тебе про привидение.
Если вдруг тебе что-то увиделось,
это значит, что что-то привиделось.
Раз зашёл я в одно учреждение,
где работают сплошь привидения.
Тот сидит за столом и читает,
а подходишь к нему – улетает.
Та, вся в белом, о чём-то мечтает,
подойдёшь – прямо в воздухе тает.
Я ходил по учреждению
с документом в кулаке,
но я знал, что привидения –
в основном на чердаке.
Я скажу вам по секрету:
не валяйте дурака.
В вашем доме вовсе нету
никакого чердака.
Значит, ваши привидения,
это просто сновидения.
Так не станем мы бояться,
будем весело смеяться,
позабыв про привидения,
особливо в день рождения.
ВЕСЫ
Положите на весы,
скажем, ломтик колбасы,
и весы покажут нам,
сколько в той колбаске грамм.
Положите на весы,
скажем, капельку росы,
и весы закуролесят,
и совсем её не взвесят.
Не всегда они важны,
не всегда они нужны.
Как положишь на весы,
скажем, папины усы?
ВОДА
Течёт река издалека,
теряя вёрстам счёт,
но это верно не всегда,
давай возьмём в расчёт,
что там течёт одна вода,
а речка не течёт.
Вода, конечно, ерунда,
Когда она с тобой
Откроешь кран – бежит вода,
Струёю голубой.
А если, скажем, нет воды,
то тут недолго до беды:
не сможешь пить,
не сможешь плыть,
посуду ты не сможешь мыть,
а сможешь только бить.
А потому для нас вода
совсем-совсем не ерунда,
и мы должны кричать всегда:
Да здравствует вода!
5(полемические заметки дилетанта)
Имея некоторый личный опыт, хочу высказать своё мнение о критике. В своё время я осмелился написать роман, который был удостоен лестной для меня оценки тогдашнего руководителя секции прозы запорожского отделения Союза писателей Украины В. Черевкова и рекомендации председателя отделения П. Ребра в издательство «Проминь». Оттуда мною был благополучно получен отзыв с прямо противоположной оценкой. В нём приводились «неудачные» примеры из текста, которые до настоящего времени неудачными мне не кажутся. Мой рассказ «Лейтенанта Сергеева мать», который в 2005г. был удостоен Диплома первой степени на Международном конкурсе, посвящённом 60-летию Великой Победы, в советское время вернулся из редакции популярного журнала с пояснением, что опубликован быть не может, поскольку редакционный портфель переполнен и, кроме того, рассказ вторичен, что, разумеется, является отпиской, с чем, думаю, согласятся те, кто читал этот рассказ – какой угодно, только не вторичный.
В детстве получил ответ из редакции «Пионерской правды», где мне советовали читать Толстого, Пушкина, Гоголя… Для такого ответа необязательно быть литературоведом, достаточно просто иметь перед глазами список классиков.
Какие же выводы? Если редакция хочет отвергнуть произведение, можно ответить что угодно, написать любые слова. Можно даже не читать, достаточно посмотреть на потолок. Но это касается работников редакций, перед которыми поставлена задача отфутболить, «не пущать». У них своя политика, их можно понять. Тем более что бывают редкие исключения.
Критики, как и вся прочая пишущая братия могут позволить себе любую манипуляцию словами, помогающую выразить задуманную идею. Журналист может написать, например, так: президент сказал... А может иначе: президент признал… Или даже: президент вынужден был признать… А то и: президенту ничего не оставалось, как признать. Почувствуйте разницу. Разве не так же пишут литературные критики? Анализ творчества какого-либо автора зачастую зависит от отношения к самому автору, от заказа, от «нужности» автора, в конце концов, от сиюминутного настроения самого критика. Вспомним Белинского, который сначала раскритиковал «Горе от ума», а через время похвалил. В чём дело? Сначала не понял, а потом дошло? Поссорился с кем-то? Хандрил, потому что живот болел? Кто-то убедил его, что он неправ? Или просто пересмотрел свои взгляды? Никто не знает.
О какой же объективности да и полезности литературной критики можно говорить? Вообще, убеждён: объективной литературной критики не бывает. Раз это делает субъект, то критика априори субъективна. Как бы критик ни старался быть объективным, всегда его собственное эго будет влиять на стиль, тональность, оценки и пр. Иначе, почему сами критики порой схлёстываются друг с другом с ожесточённостью, достойной лучшего применения? Следовательно, литературная критика, это, как ни крути, просто мнение одного человека с его вкусами, пристрастиями, приоритетами, отношением к личности автора и т.д. А если так, то следует ли расстраиваться, если тебя ругают и радоваться, если хвалят, – ведь всегда найдётся оппонент с противоположным мнением. Читал аналитическую статью, где автор пренебрежительно отзывался об Ахматовой и превозносил Цветаеву. И он прав. По-своему. Можно написать и наоборот. И тоже автор будет по-своему прав. Можно «развенчать» Пушкина или Шевченко… Почему нет, автор так думает, имеет право. Здесь, разумеется, часто играет роль не столько «объективность» оценки, сколько имя критика, его известность, признание, так сказать, авторитет. Однако вспомните Белинского.
Теперь хотелось бы поговорить о комментариях к стихам. Их пишут в основном коллеги. Когда твои стихи так или иначе хвалят, не думаю, что ты захочешь возражать. Автор с похвалами всегда согласен – свойство человеческой натуры. А если критикуют? В подавляющем большинстве случаев автор с замечаниями не соглашается, особенно, если считает оппонента поэтом, у которого огрехов больше, чем у тебя. Он, видите ли, твои стихи хочет как бы «улучшить», а свои его, стало быть, устраивают? Или до своих руки не доходят? Получаются непримиримые противоречия. Не зря в народе говорят о бревне в своём и соринке в чужом глазу. Но это со стороны «обсудимого». А со стороны критикующего? Поскольку душа автора в его стихах, имеет ли критик моральное право лезть в чужую душу и хозяйничать там? Я, например, стараюсь не лезть со своим уставом в чужой монастырь, апломба не хватает и совести, разве что по-дружески, наедине. Разумеется, можно в комментариях указать на фактологическую ошибку, неудачную рифму, «плавающий» размер, но автор это по большому счёту должен знать сам. Что же касается сути, то можно, конечно, предложить свой вариант, но зачем? Один знакомый поэт, разругав моё стихотворение, тут же читал своё – вот-де как надо писать. Но я не могу писать как он, я могу только как я. А какими приёмами пользуется критик, анализируя творчество того или иного автора? Как вышеупомянутые журналисты – можно так, а можно эдак. Например, можно обвинить автора в пошлости, в пренебрежении к общепринятым нормам морали. А можно похвалить за смелость, за то, что тот решительно выходит за рамки общепринятого, что он честен, что он говорит то, что думает, не обращая внимание на ханжескую мораль. Можно сказать о пронзительности в пейзажной лирике, а можно о том же сказать, как о наборе банальностей. Можно «налепить ярлык графомана», а можно сказать о мечтательной романтике вкупе с хулиганским авангардом. Бумага всё стерпит. Это было бы забавно, если бы не было смешно.
Можно всё. Причём известно, что критиковать, поучать других, как следует творить, гораздо легче, чем учить на своём примере. В последнем случае нужен талант, а здесь достаточно иметь просто собственное мнение, пусть даже не «отягощённое» специальными знаниями, чувством слова, хорошим вкусом. «Я думаю так» – этой формулы достаточно, чтобы изрекать поучения. Пишут: слабая рифма, слабая строчка и тому подобное. Может, это так и есть. Будем работать, будем совершенствовать. До каких же пор? Пока именно этому оппоненту не угодишь? А вдруг после шлифовки другой предъявит те же обвинения? Если всерьёз принимать все эти замечания, то можно всю жизнь трудиться над одним произведением, совершенствуя и шлифуя его без конца. Всегда найдётся доброхот, который порекомендует ещё более улучшить – ему, видите ли, так кажется.
Из всего здесь написанного логически вытекает, что критика вообще ничего не стоит, да и не нужна вовсе. Не знаю. Для чего и для кого критика? Для авторов? Для коллег? Для литературных эстетов? Иначе, зачем используются фразы типа «подобная дефиниция содержит в себе скрытый оксюморон»? Или: кольца асиндетона, «встречаются хиазмы и амебейные композиции», «случаи драматического солецизма»…
Авторы чаще всего с критикой не согласны (если она, конечно, не хвалебная), для воспитания новых поколений поэтов – этой важнейшей на сегодняшний день задачи (ха-ха!) – она тоже вряд ли пригодится, ибо начинать творчество с изучения критической и аналитической литературы, это всё равно, что начинать изучать чужой язык с изучения грамматических правил вместо того, чтобы научаться говорить. Наблюдая разборы стихов на различных литературных тусовках, убедился, что многие авторы так и не учитывают многочисленных, хотя и однотипных, замечаний коллег, и повторяют из года в год одни и те же ошибки. Напрашивается вывод: если человеку дано, он будет поэтом, если не дано, сколько ни учи, ничего не получится. Любой вдребезги раскритикованный, даже обвинённый в графоманстве, имеет право утверждать, что эти замшелые и не видящие дальше своего носа коллеги его не поняли, что его новаторство, отбрасывание всяких норм и правил стихосложения поймут только более продвинутые потомки. А вдруг он прав? Тогда зачем критические разборки и ссоры? Тогда любой пишущий – Поэт, даже тот, кто пишет: «с Новым годом поздравляю и от всей души желаю…».
Поэзия – не математика, где всегда можно доказать свою правоту с помощью формул или цифр. Здесь во главе стоит Его величество собственное мнение. Кстати, ведь есть попытки создать систему оценки стихов. Но что-то не вижу, чтобы ею критики пользовались. Может, потому, что, применив её, критик получит в итоге совсем не то, что он хотел сказать, восхваляя или понося автора? Я не верю в справедливость подобных систем, как, впрочем, и в то, что чужое мнение так уж способно помочь. Вот после смерти поэта – пиши не хочу, автор уже не сможет возразить. Иначе не миновать беды, ибо критик порой приписывает автору такое, что тому и в голову не приходило. Его то объявляют пророком, то приписывают ему тайную, зашифрованную борьбу с режимом, то делают его жертвой таинственных интриг и т.д. Остаётся только что перевернуться в гробу. Высоцкого, я читал, назвали предтечей распада Советского Союза. Если бы «загнил» капитализм, предтечей назвали бы ливерпульскую четвёрку. Предтечей Октябрьской революции можно бы назвать, скажем, Н.А. Некрасова, почему нет? Да кого угодно, лишь бы эффектно. Бывает, критик считает одинаковые звуки в строчке и восхищается звукописью, а у автора это получилось случайно, само по себе.
В заключение скажу, что мне нравятся стихи, которые берут меня за душу, за сердце, иными словами, трогают меня. Даже если там рифмы могли быть лучше, строчки сильнее, размер точнее… Ведь это всё, согласитесь, действительно вторично. Если, конечно, перед вами Стихи. И чужое мнение в данном случае меня не интересует. Если же стихи меня не трогают, то зачем пытаться угадать, что хотел сказать поэт? Это просто «не мои» стихи. И я сам определяю Стихи передо мною или нет. Но тогда вообще зачем критика? Заколдованный круг?
ПЕНЬ
Жил-был пень, глухой, как пень,
шевелиться было лень,
и стоял он на опушке,
а вокруг цвела сирень.
Просто рядом целый день
пела птичья дребедень,
но ни запахов, ни звуков
никогда не слышал пень.
А вблизи ручей журчал,
пень его не привечал,
просто ничего на свете
старый пень не замечал.
Вот стоит он и молчит,
не пищит, и не кричит,
и ему совсем не важно,
что тут пахнет и звучит.
Прилетев на огонёк,
села птичка на пенёк,
ну а пню по барабану,
это не его конёк.
ТО И ЭТО
За рекой гуляло Это,
у реки бродило То,
Это было без берета,
То гуляло без пальто,
Оба в шлёпанцах зато,
потому что было лето.
А под вечер у моста
повстречались То и Это.
Я скажу вам по секрету:
познакомила их Та.
Повстречались То и Это,
погуляли до рассвета,
сели поиграть в лото,
и не видел их никто.
Разве что одни лишь Те,
что у мамы на плите,
да ещё, пожалуй, Эти,
просто редкостные дети,
их на свете ровно сто.
Кто такие То и Это?
Кто подскажет? Нет ответа,
значит, что-то здесь не то.
Ну и что?
ЖИРАФ
Вдоль по Африке жираф
ходит гордо, словно граф.
Ни охраны здесь, ни клеток,
ест он листья с верхних веток,
и, хочу предупредить:
если лужа на дороге,
широко расставит ноги,
только так он может пить,
И на всё вокруг жираф
смотрит гордо, свысока,
словно тряпка на быка.
Тут, конечно, он неправ.
Никого он не боится,
ни свинью, ни даже птицу,
ну, а если и боится,
то, конечно, только львицу.
Если та разинет пасть,
может даже и напасть.
Так что, львица для жирафа
очень вредная напасть.
Тут жираф, как говорится,
может даже и упасть.
Но и львица побоится
на жирафа нападать,
потому что этой львице
он копытом может дать.
Для неё тогда жираф
будет как бы костоправ.
Даже не скажу конкретно,
у кого тут больше прав.
СОБАКА
Одна собака, забияка,
зимой замёрзла, как собака,
она скулила и визжала,
да только толку было мало.
И пустота в её желудке,
и холод через щели в будке,
но что поделаешь – зима,
а ведь зима-то не кума,
так пробирает, аж до слёз
такой безжалостный мороз.
Собака, а как волк в лесу,
что не к лицу такому псу.
Давай мы ей с тобой поможем,
давай ей косточку предложим,
сошьём попонку потеплее,
давай укутаем в ватин,
давай проверим батареи
плюс электрический камин.
Дадим потолще одеяло
и приготовим ей постель,
чтобы тепло собачке стало,
не глядя даже на метель.
КРОТ
Жил да был на свете крот,
только всё наоборот,
крот не может жить на свете –
он же в темноте живёт.
Как-то раз рыл землю крот,
и земля попала в рот,
но однако же к утру
вырыл он себе нору.
Под землёю он живёт,
тихо песенки поёт,
говорят, что он слепой,
но читает он взапой,
а поёт он рано утром,
так сказать, проснись и пой.
А подземный переход
роют люди, а не крот.
Роют, роют целый год
тот подземный переход.
А собрать бы всех кротов –
раз, и переход готов.
ХАМЕЛЕОН
Есть у нас хамелеон,
есть и торт «Наполеон»,
только торт «Наполеон»,
это не хамелеон.
Если б у меня был выбор,
я бы взял «Наполеон».
Проживают эти твари
где-то на Мадагаскаре.
Всех знакомых насекомых
слизывает языком их,
а чтоб самого не съели,
двигается еле-еле,
чтоб никто-никто на свете,
его даже не заметил.
Я открою вам секрет:
он легко меняет цвет:
среди листьев он зелёный,
а бывает раскалённый,
то есть, красный, словно рак.
Как так сделать, я не знаю,
но хотел бы тоже так.
Диво дивное, заметь,
вот бы людям так уметь.
Сразу не было бы рас,
все б меняли цвет на раз:
среди белых мы белеем,
среди чёрных мы чернеем,
средь индейцев и китайцев
мы краснеем и желтеем.
Были б мы, как светофоры,
и тогда бы, и тогда,
на дорогах бы заторы,
не случались никогда.
БЕГЕМОТ
Жил на свете бегемот,
он транжира был и мот,
Если он откроет рот,
целый пуд туда войдёт.
Он живёт наоборот –
Ночью ест, а днём он пьет.
Только он не только мот,
он и жадина, и жмот.
Он однажды вместо пива
выпил воду из залива.
Да к тому же он злодей,
нападает на людей
и глотает целиком,
понимаешь, я о ком?
Вообше-то он добряк,
просто жизнь пошла не так.
Позапрошлою весной
Он поссорился с женой,
пострадал наш старина –
к петуху ушла жена
Сердце рвётся на куски,
он страдает от тоски,
и совсем не представляет,
кто заштопает носки.
Жалко бегемота,
ну его в болото.
Хоть теперь до Африки
нам рукой подать,
лучше не ходите
в Африку гулять.
САРАНЧА
Как-то летом саранча
побывала у врача.
– Я здорова, как корова,
но скажи мне, старичок:
я кузнечик иль сверчок?
И ответил старый врач:
– Ты не рыба и не грач.
Чтобы не рубить сплеча
правду-матку сгоряча,
я скажу тебе конкретно:
ты простая саранча.
Саранча, я не шучу,
так ответила врачу:
– Есть, мол, песня про кузнечика,
я такую же хочу.
Отвернулся врач, ворча:
не глупи, мол, саранча,
в мире очень много песен,
и в конце там: ча-ча-ча.
ПРЕАМБУЛА
Это факт, а не кокетство,
я, видать, впадаю в детство,
для детей пишу стихи,
и прошу, чтоб мне сказали,
так уж ли они плохи.
Если вызывают смех,
не такой уж это грех.
Если есть там чепуха,
тоже смейтесь! Ха-ха-ха!
ГИЕНА
Однажды гиена по имени Лена
влюбилась в гиену по имени Гена.
Но тут, если честно, нужна перемена,
нельзя, чтобы Гена был тоже гиена.
Собрали совет: посадили на сцену
Макаку, шакала, медведя, мурену,
и так рассудили: Гиена – она,
и может быть будет для Гены жена.
А Гена – мужчина, потому он
не может гиеною быть испокон.
И вот изрекла председатель мурена:
он будет гиен, а вот Лена – гиена.
СЛОН
У слонов родился слон,
но ещё малютка он,
мама в нём души не чает,
и целует и качает,
манной кашею не мучит,
просто балует и учит.
Но какое имя дать?
Слон с женою стал гадать.
Подошла к слону слониха
и слону сказала тихо:
как на это поглядишь,
назовём его Малыш.
Слон сказал: Э нет, шалишь,
это он сейчас малыш,
а потом он будет слон.
И назвали Аполлон.
ЗОЛУШКА
Перечистив ведёрко картошки к обеду
и спустив остальную обратно в подвал,
тихо Золушка с грустью сказала соседу:
– Я сегодня на бал во дворец не поеду.
– Почему?
– Так на завтра ж назначили бал.
ПО ДУШЕВНОЙ ПРОСТОТЕ
Пример душевной простоты.
Рассказывали мне:
один чудак купил цветы,
а преподнёс жене.
РАЗГОВОР В МАГАЗИНЕ
– Ищу пальто я на меху,
морозы с каждым днём сильней…
– Могу вам предложить доху.
– Нет, мне б хотелось подлинней.
ЧЕСТЬ
Тут никуда уже не денешься –
во мне, наверно, что-то есть,
не зря же в молодости девушки
порой мне отдавали честь.
* * *
Все говорят: любовь – большая сила.
Так я не спорю, кто бы отрицал?
Вот мне супруга как-то изменила,
так я её за это порицал.
НЕДОМОГАНИЕ
Иди на кухню, мой свою посуду,
но я хочу предупредить заранее,
что домогаться я тебя не буду,
сегодня у меня недомогание.
НЕ ЛЮБЯТ
Ни в театры нынче не хожу, ни в клубы,
от злости исхожу слюной и желчью,
меня никто, совсем никто не любит,
за исключением, ну, разве, только женщин.
СЛОЖНО
Нет, я понимаю, как женщинам сложно,
но просто теряюсь, как всё же им быть,
меня полюбить, знаю я, невозможно,
с другой стороны, как меня не любить?
О ПРАВИЛЬНОМ ПИТАНИИ
Ограничь потребление соли,
налегай лишь на лук и чеснок,
и тогда, будь на то Божья воля,
ты умрёшь в свой положенный срок.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Меня весь месяц мучили сомнения,
ни ночи лёгкой не было, ни дня.
И вот хочу вам сделать предложение:
не выходите замуж за меня.
КТО В МЕНЯ ВЛЮБЛЯЕТСЯ
Она похожа на Людмилу Сенчину,
глаза полны лукавого огня,
но я-то знаю: лишь дурные женщины,
ну, в смысле глупые, влюбляются в меня.
ОРДЕН
Моей жене
Тем, кто решился на замужество,
я б ордена давал. За мужество.
РОМАН
Короткий, коварный, курортный роман.
Он к жизни приправа, а может, изъян.
Он быстро закончился, все как всегда.
А вдруг не закончится он никогда?
За долгую жизнь, как собака, устав,
плетется, шатаясь, как пьяный, состав,
меня унося из романа к семье.
На столике хитро глядит курабье –
Остатки романа в цветистом кульке,
что ты покупала в вокзальном ларьке.
А там, за окном, куда тянется взгляд,
пейзажи чужие безвольно лежат
и на протяжении длинного дня
с укором глядят, осуждая меня.
И ночью бессонной, и прямо с утра
глазищи глядят на меня из вчера.
В мозгах все смешалось – весна и вина,
и мысли уже заполняет жена,
которая молча сидит у окна
одна.
СТИХИЯ СТИХОВ
Темно за окошком, не видно ни зги,
стихами стихийно тираню мозги,
опять обуяла стихия стихов,
до первых могу просидеть петухов.
Утих шум деревьев и ветер утих,
в потугах рожден недоношенный стих,
несчастный калека, болезнен, раним,
и снова склоняться придется над ним.
И дни окаянны, и ночи глухи,
и только под утро устанут стихи.
И только под утро найду, что искал,
уйдет напряженье, ослабнет накал,
уходят остатки словесной трухи,
стихает стихия, стихают стихи.
СОВЕТ ЖЕНЩИНАМ
Муж нужен не только для духа и тела,
без мужа твой быт будет чуть скучноват,
вот сделаешь что-то не так, как хотела,
кто будет тогда виноват?
РАЗГОВОР ПОЭТА С СОСЕДОМ
Хочу признанья, как никто на свете,
а как добиться, просто не пойму,
так ты пиши, сосед ему ответил,
да я готов, да только вот кому?
В ПОСТЕЛЬ!
Пускай за окном завывает метель,
я полностью сброшу бельишко,
да как завалюсь вместе с нею в постель,
с весёлой и толстою книжкой.
ПОЛЕЗНЫЙ СОВЕТ
Тут говори, не говори,
но мне советуют врачи,
причём довольно грубо
писать записку на двери,
чтоб дома не забыть ключи
и эти, как их, зубы.
АБСОЛЮТНАЯ ИСТИНА
Мы жаждем истины, и сей пустой фантом
в любом из нас частенько оживает,
но правда абсолютная лишь в том,
что абсолютной правды не бывает.
СОЗДАНЬЕ
В воздушном замке мирозданья
живет прелестное созданье,
но для меня она, ей-Богу,
скорей, воздушная тревога.
ТОСТ
– За наших жён! – воскликнул тамада, –
ведь жёны наша главная среда,
но мы не будем сбрасывать со счёта,
что есть ещё и вторник, и суббота…
УДИВЛЕНИЕ
В него до сих пор продолжают влюбляться,
причём несмотря на детей и жену,
а я продолжаю сему удивляться,
ведь всё-таки семьдесят лет пацану.
О ВЗЯТОЧНИЧЕСТВЕ
Взятки – общества короста,
но вопрос легко решить.
Что тут думать? Надо просто
взятки взять и запретить.
ОБЪЯСНЕНИЕ С ДЕВУШКОЙ
Не хотелось бы мне притворяться,
прямоту больше жизни любя.
Если б сбросить мне лет этак двадцать,
я бы ка-ак драпанул от тебя.
РОМАНТИКА
– Мы с женой повстречались на танцах, случайно…
– Ой, подробнее мне расскажи, не томи,
это так романтично и необычайно…
– Да, но лучше бы дома сидела. С детьми.
В ЗООПАРКЕ
Не тая нетерпенья узреть павиана,
маму дёргает за руку сын-бузотёр:
– Мама, мама, а это уже обезьяна?
– Нет, сынок, это только ещё билетёр.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный
и это, согласитесь, не пустяк.
Для некоторых тут вопрос, быть может, спорный,
но я хочу, чтоб это было так.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему ведёт народная тропа,
пускай стихи пишу коряво и топорно,
поклонниц тайных у меня толпа.
Я вовсе не больной, не себялюбец вздорный,
не сомневайтесь, я ходил к врачу,
я памятник себе воздвиг нерукотворный,
по крайней мере, думать так хочу.
И пусть себе с горы бежит поток проворный,
и пусть в лесу не молкнет птичий гам,
я памятник себе воздвиг нерукотворный,
в стихах раздал всем сёстрам по серьгам.
И помните, друзья, я ваш слуга покорный,
мои стихи оценит Страшный суд.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный…
Такой, я полагаю, не снесут.
ИЛЛЮЗИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ
Под мелодию томного блюза я
Вдруг задумался о судьбе.
Мол, любовь – это просто иллюзия,
что придумали люди себе.
Потрясения и революции,
извержения – все пустяк.
Жизнь сама по себе – иллюзия,
каждый видит ее не так.
Можно жить и с открытыми шлюзами,
пусть бурлит и грохочет вокруг,
все равно наша жизнь – иллюзия,
от друзей до любимых подруг.
У меня на всю жизнь контузия,
от житейских сюрпризов, заметь.
Знаю точно: вся жизнь – иллюзия,
а реальна одна только смерть.
СКАЗКА ПРО ЗОЛОТУЮ РЫБКУ
Жил еврей со своею старухой
У самого синего моря.
Еврей ловил удочкой рыбу,
Старуха её фаршировала.
Поймал еврей однажды золотую рыбку,
И взмолилась рыбка человеческим голосом:
– Отпусти меня обратно в море,
а я за это исполню три твоих желания.
– Значит, так, сказал еврей, –
Сделай мне тогда скорей:
Стройную блондинку –
Шведку или финку –
С длинными ногами,
Виллу на Багамах,
Пачку баксов каждый час –
Это раз…
ДУША ТОЛЯНА
Раньше считали его кореша,
что у Толяна большая душа,
но оказалось, что там ни шиша,
так – не душа, душонка.
Впрочем, Толяну душа не нужна,
ведь у Толяна большая мошна.
Но оказалось, и там ни хрена –
так, не мошна – мошонка.
ПУТАНЫ
У них всегда такой зовущий взгляд,
Что, в общем, соответствует молве,
О них всегда с улыбкой говорят,
А я б построил этих тёлок в ряд
И трахнул бы их всех
По голове.
МОЛИТВА
Перед сном шепчет дед:
Боже правый, избавь
От болезней и бед,
Укрепи и направь.
Бабка тоже не спит:
Не сходи, дед, с ума,
Пусть он лишь укрепит,
Я направлю сама.
ПОСТОЯНСТВО
Прощу мужчинам даже пьянство,
Тут, как душою ни криви,
А знак мужчины – постоянство,
Во всём, особенно в любви.
Не посчитайте это чванством,
Я женщинам не изменял,
Я их с завидным постоянством
Любил, и каждый год менял.
ВЕСНОЙ
Опять свирепствует весна.
Я от своих отвлёкся соток,
Вокруг полно таких красоток,
Что у меня течёт слюна.
И пусть бесчинствуют ручьи,
Пусть солнцем девушки облиты,
Ведь все они, конечно, чьи-то,
А, к сожаленью, не мои.
Смотрю на них через окно,
На загорелые их спины,
Ведь вот достойная картина,
Прекраснейшее полотно.
И муж любую сторожит,
И у него, конечно, чувства,
Но это вечное искусство
Народу пусть принадлежит.
Нет, я совсем не хулиган,
Я не был никогда контужен,
Но если слышу слово «муж», я
Готов схватиться за наган.
РОДИТЕЛИ
Вот говорят – родители.
Как это понимать?
Хотите, не хотите ли,
Рожает только мать.
А я хоть при зачатии
Пыхтел, что было сил,
Но только соучастником
По делу проходил.
ЗА ЧТО?
В трусах стою или в пальто,
Пред зеркалом, конечно,–
За что ты, Господи, за что
Мне дал такую внешность?
И нос не тот, и рот не тот,
Такого я не видел.
За что же, Господи, за что
Меня ты так обидел?
С судьбой играю я в лото,
И лысиной увенчан,
За что, о Господи, за что…
Меня так любят женщины?
ГУРМАНЫ
Наполнив золотом бокал
На праздничном банкете,
Иван понюхал и сказал
Мне что-то о букете.
Антон, вертя бокал в руке,
Сказал мне вдохновенно,
Что ощутил на языке
Прекрасное мгновенье.
А Николай всё вылил в рот,
И, зажевав редиской,
Поведал мне, что пищевод
Как будто вновь родился.
Володя как бы пошутил,
Поскольку был в ударе,
Что, мол, в желудке ощутил
Божественный подарок.
А я, ущербностью томим,
Поскольку сам непьющий,
Завидовал смертельно им,
Всё более и пуще.
Весь вечер я, как истукан,
Держал в руке пустой стакан
И ждал, что скажут знатоки
В преддверии прямой кишки.
НАХОДКА
Гуляя по парку однажды,
Нашёл Рабинович бумажник.
Бывает же в жизни удачка –
Там долларов целая пачка.
Берёт Рабинович, считает,
Считает и снова считает,
Считает, считает, считает,
А там всё равно не хватает.
НА ОДЕССКОМ ПЛЯЖЕ
– Ну, ответь мне, милый Сеня,
Ты закончил пятый класс,
Кто такой Сергей Есенин?
Как там в школе учат вас?
На одесском нашем пляже
Эту тему знает всяк,
И любой пацан, и даже
Самый форменный босяк…
Как не знаешь? Что ты, Сеня,
Что тебя в дальнейшем ждёт?
Теплоход «Сергей Есенин»
За твоей спиной идёт.
В РЕСТОРАНЕ
– Хотел бы поесть в ресторане, как дома,
Я выбрал бы сам, только опыта нет,
Возьмите, пожалуйста, этот вот доллар,
И дайте мне просто хороший совет.
– Ну что ж, окажу вам такую услугу,
Вы можете взять запечённых угрей,
Но я вам скажу, словно лучшему другу:
Бегите отсюда как можно скорей.
У СТЕНЫ ПЛАЧА
Там люди молятся и просто плачут,
Такая есть в Израиле стена,
И каждый там записки Богу прячет,
Чтоб Бог послал иные времена.
Вон тот старик уже какую осень
С Всевышним долгий разговор ведёт.
Давайте, у него мы с вами спросим,
Чего он от своих прошений ждёт?
–Ну что сказать? Здесь каждый Божий день я
Дорогу к Божьей милости торю,
Но у меня такое впечатленье,
Как будто я со стенкой говорю.
УХАЖЁР
Он свой пиджак на плечи ей набрасывал
И провожал домой её под ручку,
С парнями даже пару раз подрался,
Хорошую при этом дав им взбучку.
Он на колени девушку усаживал,
И сплёвывал солидно и картинно.
– Ты до меня за кем-нибудь ухаживал?
– Ухаживал. На ферме за скотиной.
ПРИШЕСТВИЕ
– Я должен поздравить тебя, дорогуша,
Ты матерью будешь, так тест показал,
Бери телефон и обрадуй-ка мужа, –
Участливо доктор девице сказал.
– Да как я обрадую, мужа-то нету…
– Ну, парня обрадуй тогда своего.
– Так нету же парня! Одна я на свете,
И нет у меня вообще никого.
– Да кто же отец у ребёнка?
– Не знаю.
– Ну, кто-то же всё-таки где-нибудь есть?
А если же нет никого, дорогая,
Тогда это чудная благая весть,
Видать, приняла ты святое причастье.
Твоя непорочность, твоя чистота
Несёт нам огромное вечное счастье –
Пришествие к людям второго Христа.
ПОТОМСТВО
Говорят, что для нормального воспроизводства народонаселения, надо как минимум двоих рожать, а кто посмелей, то и троих. Чтобы потом народ был. Потомство, так сказать. Не знаю, не думаю. Это у фауны потомство. Помёт называется. Причём много их. Так природа мудро распорядилась. На всякий случай. Кто-то ж не доживёт, помрёт прежде срока, или погибнет. Или съедят. Так что природа с запасом старается. И регулирует численность при этом. Питательной средой. Ежели корма недобор, то выживает сильнейший, а ежели избыток, то и численность потомства ихнего растёт. Естественный отбор. А у нас? А у нас не потомки, у нас – наследники. Наследуют они, понимаешь. Причём не опыт жизни наследуют, а имущество. Теперь представь: большое потомство у тебя, и каждый норовит унаследовать себе всё нажитое тобой непосильным трудом. И где ж напасешься на всех? А когда подрастут, тут и начинается естественный отбор. Отбирают, естественно, всё. Меж собой грызутся, ругаются, каждый себе тянет. Вот потому у них, у фауны, по-умному сделано, всё продумано. Научились, допустим, летать, и лети к чёртовой матери. А то и гнездо у ласточки отнимут. И берлогу. И у нас так надо: вырос, катись на все четыре стороны, строй свою берлогу. А я решил так: одного родил и на этом точка. Никаких делёжек. Всё одному достанется. А насчёт народонаселения – не моя забота. Пусть власть думает, ей деньги за это платят. Правда, и тут закавыка. Дети говорят, потомство то есть, что мы, старики значит, чересчур долго живём. Пока, говорят, наследством насладимся, уже наши наследники наступают широким фронтом, дедов обирают. А мы, выходит, порожняком проехали? Беда.
ФИЛОСОФИЯ
– Ты, Жора, философ. За это я тебя уважаю. Знаешь, что такое философия? Философия, Жора, чтоб ты знал, это наука. Там думать надо. Я вот тоже думать люблю, в смысле – рассуждать. Вон собака, гляди, идёт, голову опустила. Тоже, видать, проблемы. Вот она, собака то есть, не думает, даже не знает, что она – собака, представь. Живёт себе и не знает, кто она такое есть. И куда идет, тоже не знает. А ты, Жора, человек! И ты знаешь, куда идёшь. Собака, к примеру, звучит? Не звучит. И хорёк не звучит. А ты, Жора, звучишь! Причём гордо. Мы оба с тобой звучим. Вот ты говоришь, жена у тебя, и я тебя понимаю. И уважаю тебя за это дело. У меня тоже, ну как бы не жена, а так, приходящая. Так ты представь: каждый раз, когда гуляем, в магазины тянет. Всё намекает. То пудра у ней заканчивается, то крем, то тени. Причём что характерно – учит меня, дескать, дешёвку покупать – себе дороже. Ну, то есть как бы мне. И это год уже продолжается, представь. Растратился я до невозможности. Зачем тебе всё это, спрашиваю? Для красоты, отвечает. Женщина, говорит, должна следить за собой, уважать себя. А меня, думаю, уважать не надо? Да ты, говорю, и так красивая, сколько можно? Причём учти, Жора, это всё пока по мелочи, ещё даже до нижнего белья не дошли. Дешевле жениться, я посчитал. Сейчас она, понимаешь, мои деньги тратит, а тогда будет как бы свои. Вот тебе и вся философия.
ОБИДА
Звоню ей, предлагаю встретиться. Она и согласна вроде, да капризничает. Или кокетничает, как правильно? Да я не готова, дескать, у меня голова не в порядке, выгляжу недостаточно, то, сё. Даже не знаю, как быть, мол, поскольку для свидания надо быть красивой, а иначе как бы не будет никакого удовольствия ни мне, ни тебе. Да какое там удовольствие, говорю, не нужна мне, говорю, красивая, мне ты нужна. Так она обиделась, представь, трубку бросила. А что я такого сказал? Я ж хотел как лучше.
СТИХИ, ПОСВЯЩЁННЫЕ ЖЕНЕ
Василий Игнатьич стихи пишет и жене своей посвящает. Что-то там про любовь. Дескать, ты у меня лучше всех и всё такое. Хорошие стихи. Соседи мне возражают, дескать, лупит Василий Игнатьич свою благоверную, когда выпьет. Знаю, слышал. Однако наутро всегда осознаёт, кается и стихи пишет. Как закон. Много уже написал.
ХОББИ
Признаюсь вам честно: люблю сорить деньгами. Ну, в смысле швырять деньги на ветер. Один, например, марки собирает или хрусталь, другой картины коллекционирует или, скажем, бабочек. Или значки. А я так думаю: зачем? Ведь всё равно, когда помрёшь, родственники всё это по ветру пустят. Тебе, конечно, спасибо скажут, только на что оно теперь тебе, ихнее спасибо? Уж лучше деньги по ветру пустить, на себя потратить, чем ценности эти собирать для кого-то. Так что я предпочитаю сорить деньгами. Зайти в супермаркет и спустить кучу денег. Правда, денег пока у меня нет, пока что коплю. Жена меня скупердяем зовёт, но ведь чтобы швырять деньги на ветер, надо их иметь, я правильно говорю? А у меня их пока что хватит разве только чтобы один раз швырнуть. И то вряд ли. Деньги, вообще-то, мусор, я так считаю. От них надо безжалостно избавляться. С другой стороны, сор из избы выносить вроде и не стоит. Буду пока копить. А кстати, сколько надо иметь денег, чтобы швырять?
С ДНЁМ НЕЗАЛЭЖНОСТИ
Плакат с утра прочитал с таким поздравлением. Вот есть заботливые люди! Не только сами вспомнили, но и других поздравили. Я почему ещё внимание обратил? Шёл как раз к Юрке независимость его отмечать, Юркину то есть. Он сегодня аккурат годовщину своей независимости празднует, ровно год, как с женой разошёлся, узы брака разорвал. Помню, выпили мы тогда с ним по этому поводу. Он радовался как ребёнок, потом, правда, плакал. Крокодиловыми слёзами. Вообще, странный народ люди. Сами повальным образом женятся, другими словами, голову в ярмо суют, а про независимость рассуждают. Какая независимость? Не существует её в природе. Каждый человек от кого-то или от чего-то в зависимости находится. Вот держава наша независимость празднует, а мне-то лично какая выгода? Раньше в Москву за ценными указаниями начальство ездило, теперь в Киев. А я как не ездил никуда, так и не езжу. Раньше налоги Москва забирала, теперь – Киев. Мои кровные, заметь. А потом частично возвращают на места. По возможности. Если умаслишь чиновников. Так это ж можно и любому городу независимость потребовать, а то и в боях отстаивать. Дескать, мы сами лучше управимся. Нам, мол, тут, на месте, виднее, вы нам не указ. И что же это будет? А будет это раздробленность, как уже не раз в истории бывало, понятно? А Юрка страдает. Нет, он независимость приветствует, нахлебался, говорит, семейной кабалы по самые гланды, а вот одному, как оказалось, жить в тягость. Вот и думай, независимость – это хорошо, или, наоборот, плохо? Вот я, к примеру, узник брака. Сколько лет как в рабстве живу, то подай, это принеси. Все налоги мои, вернее, что от них осталось, отбирают до копеечки. На курево только и выдают, и то с недовольным видом. Не раз думал восстать, независимость завоевать, зажить по-человечески, но не решаюсь. Опять же, кто тогда борщ варить будет? В квартире убираться? Стирать? Тут всё взвесить надо, посчитать. А то будет, как в державе нашей. Независимость под шумок ухватили, а как распорядиться ею, не знают. Ума-то нету. Это ж не шматок сала. Думали, заживём, как короли, поскольку других кормить не будем, сами всё съедим. А что вышло? И как же быть? Я Юрке честно сказал: не знаю. И так плохо, и так.
НЕ ЖДАЛИ
Вот есть картина такая. «Не ждали» называется. То ли Репина, то ли Рериха, я их путаю. Там мужик пришёл домой, а его не ждали. Так и здесь. Виктория Степановна у нас табельщицей работает. А тут новенький появился. Диспетчер. Молодой такой. Ну, появился, ну и что. У Виктории, между прочим, Степановны, чтоб вы знали, муж есть законный, на что ей диспетчеры всякие? А этот всё проводить норовит, комплименты всяческие раздаёт налево и направо. А у женщин это дело как поставлено? В первый день говорит, вы что, мол? Что вы себе позволяете, как вы можете такое даже подумать, у меня муж, дескать! На второй день уже по-другому. Я женщина порядочная, не какая-нибудь там. У меня семья и всё такое, я не могу себе позволить легкомысленных поступков. На третий день она уже говорит, да, мол, вы мне тоже нравитесь, не без этого, только где же мы с вами встречаться можем, у меня дома, мол, семья. А он, диспетчер этот, оборзел до предела, объясняет, что любовь, дескать, ежели она настоящая, должна превозмогать все препятствия на своём пути. Тогда Виктория так сказать Степановна неожиданно вспоминает, что они с мужем сдают материну квартиру жильцам, а те как раз на море уехали. Одним словом, взяли они в четверг, кажись, по отгулу и приходят в ту самую вышеупомянутую квартиру. И только, значит, начали они сближаться, чтобы поглубже узнать друг друга, как вдруг открывается дверь и входит муж Виктории Степановны с какой-то незнакомой дамой. А их-то как раз и не ждали.
ЭКСТЕРЬЕР
Захожу давеча в общественный транспорт. Лето как раз, жарко, народу много. А там на площадке собака стоит, красавица. С хозяйкой, естественно. Ну, весь народ, пассажиры в смысле, на собаку и уставились, смотрят, любуются. А я украдкой на хозяйку собакину поглядываю. До чего же хороша. И что характерно, собакой откровенно любоваться можно, а на хозяйку ейную вроде глазеть неприлично. В смысле пялить глаза. Ну, я тоже. На хозяйку краем глаза смотрю, а делаю вид, что на собаку. Голову держит гордо, линия спины благородная, сразу порода чувствуется. Взгляд умный, понимающий, живот подтянут. Только что язык не вывалила подобно собаке. И экстерьер безупречный. И осанка. Я почему больше хозяйкой интересуюсь? Собаки у меня нет, у меня жена, вот и соображайте.
* * *
Люблю грозу в начале мая,
когда весенний первый гром…
Люблю, резвяся и играя,
бежать с любимой под зонтом,
стоять под выступом сарая,
петь славу дождевой воде,
ловить момент и, невзирая,
болтать о разной ерунде…
Но нет грозы в начале мая,
нет, если честно, и зонта,
и нет любимой, понимаешь,
и нет, по сути, ни черта.
Стою себе и вспоминаю
среди сирени над Днепром:
«Люблю грозу в начале мая,
когда весенний первый гром…»
Фея дождя
Всю резкость зрачков на объект наводя,
я искренне радуюсь ей как трофею,
смотрю, не мигая, на фею дождя,
на юную вдрызг, быстроглазую фею.
Под розовым в бабочках летним зонтом
у мокрого молча стоит парапета.
В бесчинстве апреля стоит под дождем,
А я в октябре, моя песенка спета.
На сайте, наверное, стих размещу.
Смотрю, сочиняю по случаю опус,
любуюсь объектом и рифмы ищу…
А вот и автобус.
Жизнь подложила мне идею,
навязчивую, как мечта,
и я с тех пор наполнен ею
от лба до кончика хвоста.
Идея, в сущности, простая:
собрать друзей у костерка
и, все заботы отметая,
пофилософствовать слегка.
И вот мы здесь. Река играет,
по ней плывёт литая высь,
трава здесь сочная такая,
что хоть коси, а хоть – пасись.
Смеётся старый толстый бакен:
– А ну, поворотись, сынок!
И речка молодой собакой
ласкается у наших ног.
Здесь нет ни суеты, ни спешки,
природу торопить нельзя.
Она и так любую пешку
сумеет превратить в ферзя.
В струе расплавленной металла
спина почти что сожжена,
но расстилает одеяло
моя законная жена.
А красота вокруг какая!
Даря нам щедро каждый блик,
костёр трещит, не умолкая,
а на него шипит шашлык.
Приблудный пёс пустой породы
без церемоний подошёл
и, с жадностью лакая воду,
на наш поглядывает стол.
Садись-ка с нами, нам не жалко.
Вот колбаса – поди отвык?
Собака улыбнулась: жарко –
и показала мне язык.
Наверно, только на природе
вдруг понимаешь суть вещей,
и я, забыв о бутерброде,
задумался о том, что вроде
не так уж часто мысли бродят
о малой родине моей.
СОН В РУКУ
Сидорчуку приснился страшный сон. Хмурой осенней ночью ему вдруг приснилось, что он женат и у него много детей. Проснулся Сидорчук среди ночи в холодном поту и долго не мог опомниться. Когда же сердце успокоилось и он мало помалу пришёл в себя, то осознал, что он действительно женат и у него много детей.
КАК В СКАЗКЕ
В сказках иногда пишут, в заключение: они жили долго и счастливо и умерли в один день. Так и у Капленковых произошло. Много-много лет назад Капленков влюбился в Людмилу Силантьевну и она ответила ему взаимностью. С тех пор и жили. Долго и счастливо. А неделю назад Капленков выпил по случаю пенсии и начал оскорблять супругу. Ну, она, видать, опять ответила ему взаимностью. Словом, нашли их только позавчера. Уже покойными. У него в руках монтировка, у неё – сковородка. Экспертиза подтвердила, что умерли они в один день. Как в сказке.
НА ИСТОРИЧЕСКУЮ РОДИНУ
Яша Прицкер приехал в Москву учиться и в институте, на последнем курсе, женился на своей сокурснице Светлане Громушкиной. По окончании учёбы они три года отработали на периферии, а затем вернулись в Москву, к родителям Светы. Надо сказать, что все годы совместной жизни Яша мечтал вернуться на историческую родину, однако Света такого стремления не одобряла. В конце концов, Светлана осталась в Москве, а Яша, для которого тоска по родине стала непреодолимой, уехал на ПМЖ к себе на историческую родину в Бердичев.
АНЕКДОТ
Возвращается муж из командировки. Стараясь не шуметь, открывает ключом дверь, и, не раздеваясь, бросается в комнату. А там жена его со своим любимым котом телевизор смотрят. И никого больше вокруг нету. То ли в анекдотах всё выдумывают, подумал муж, то ли жена у него неверная, в смысле – неправильная. Нестыковка, одним словом.
ПРО ЛЮБОВЬ
Говорят, что в семье главное – любовь. Мол, если любовь, то всё. А вот у нас двое. Поженились. Всё нормально, всё как у людей. Свадьбу сыграли, домой приехали. Ну, там, первая брачная ночь, вторая, третья, я не знаю, сколько там у них. Одним словом, медовый месяц. А дальше начинается семейная жизнь, не всё ж по ночам-то. Надо ж и днём чем-то заниматься. Хотя вообще-то они, по-моему, и днём. А по окончании месяца муж просыпается весь голодный, идёт, конечно, на кухню, а там – ничего. Его молодая жена, оказывается, даже простого борща сварить не умеет, не то что, допустим, котлеты. Про винегрет я уже и не говорю. Так и разошлись. А вы говорите – любовь.
УЖИН
Михалыч поссорился с женой. Крепко поссорился. Так, что твёрдо решил обойтись по жизни своими силами. Мужик он или кто? Тем более что жена тоже психанула и укатила к чёртовой матери. Вернее, к своей. Принялся Михалыч ужин себе готовить. Взял хлеб из хлебницы, вспомнил, что жена досточку специальную использовала, чтоб хлеб резать, подошёл к шкафчику, открыл дверцу, взял досточку, закрыл дверцу, пошёл к столу. Выдвинул ящик, достал нож, закрыл ящик, порезал хлеб. Пошёл к холодильнику, вынул масло, яйца, положил на стол. Подошёл к плите, взял чайник, налил воды, поставил чайник на плиту, зажёг газ. Направился к шкафчику, взял там кастрюльку, налил воды, поставил на огонь, положил в кастрюльку яйца. Вернулся к столу, сел, развернул масло, намазал на хлеб, встал, подошёл к шкафчику, взял чашку, чайничек заварной. Пошёл к столу, налил заварку. Снова пошёл к шкафчику, нашёл сахарницу, которая стояла за вазочкой, поставил на стол. Сел, выдвинул ящик, достал ложечку, насыпал сахару в чашку. Встал, взял сахарницу, поставил в шкафчик. Отнёс масло обратно в холодильник, вынул сыр, положил на стол. Сел, развернул сыр, порезал на пластинки, разложил на хлебе. Завернул оставшийся кусочек, встал, отнёс обратно в холодильник. Подошёл к шкафчику, взял солонку, подошёл к другому шкафчику, зачерпнул из пачки щепоть соли, пополнил солонку. Отнёс солонку на стол. Подошёл к плите, выключил газ под чайником. Взял из шкафчика подставку под чайник, установил на столе. Вернулся к плите, взял чайник, поставил на подставку. Выключил газ под кастрюлькой, снял кастрюльку, отнёс к мойке, слил воду, поставил кастрюльку под струю воды, охладил яйца. Вылил воду, взял яйца, отнёс к столу. Подошёл к шкафчику, взял тарелку, отнёс к столу и положил на неё яйца. Налил кипяток из чайника в чашку, облупил скорлупу с яиц, пошёл, выбросил её в мусорное ведро. Вернулся к столу, сел, порезал яйца, посыпал солью. Встал, подошёл к холодильнику, достал пакет с майонезом, отнёс к столу. Сел, намазал майонезом яйца. Размешал сахар в чашке с чаем. Что-то ужинать расхотелось. Михалыч расстроился. Захотелось повеситься или на худой конец помириться с женой.
Я прекратил свое существованье
в поэзии, причем уже давно.
Хотел бы ваше обратить вниманье,
что надо бы почтить сей факт вставаньем.
Как грустно, если б не было смешно.
Поэтов, словно семечек в стакане,
Как зерен в кукурузном кочане,
В любой полуживой Тмутаракани,
Как будто силою их тащат на аркане,
Токуют о любви и о весне.
О том, как любят осень или лето,
иль пение скрипучего скворца…
Не призовут к ответу их за это,
востребована миссия поэта,
побольше, чем, допустим, кузнеца.
Мучители трепещущего слова,
полезным бы заняться вам трудом.
В потугах ваших толку никакого,
когда б вы так чеканили подковы,
давно пришло бы счастье в каждый дом.
Я старый грешник, ваш слуга покорный,
у всех людей прощенья попрошу
и памятник себе воздвигну рукотворный,
когда стишок и мелкий, и топорный,
для человечества не напишу.
А если напишу, опять простите,
что накатил вдруг вдохновенья вал.
Войдите в положение, учтите,
что я, наверно, встретил Нефертити
и вопреки всему не устоял.
Зажав в кулаке остатки дурного сна,
чтоб выбросить позже, когда поднимусь, в окошко,
лежу и смотрю, как рядом сопит она,
чужая, как заграница, холодная, как окрошка.
Зачем ворошить цепочку моих утрат?
И сон перекладывать свой я на вас не стану.
Как ночь превратилась в загаженный черный квадрат,
закуталась в тень, чтобы скрыть от луны сутану?
Вся дверь заперта на пять или шесть замков,
и огарок-фонарь на стреме стоит, оплывший.
В прошлой жизни был дом, а вернее, он был таков,
где, локти кусая, бессонно скулит твой бывший.
Конечно, могла, да хотя бы в окно на метле,
от них ожидать можно просто чего угодно.
Да хоть убедиться, что он там уже в петле,
И снова вернулась, легла и уснула гордо.
Лежу и смотрю, как лучик на нежной щеке
разгладить пытается вовсе ненужные складки,
а в сжатом, как судорогой, левом моем кулаке,
нелепого глупого сна бессмысленные остатки.
ДИАЛОГ ОБ ИЗМЕНЕ
- Такое просто не понять,
Ну как, скажите мне,
Ну как же можно изменять
Своей родной жене?
Кому угодно, но не ей!
Готов не спать ночей,
Чтоб всем на свете доказать,
Что невозможно изменять
своей жене.
- А чьей?
МЕТАМОРФОЗА
Руки он не распускал,
Жил себе втихую,
И частенько пропускал
Рюмочку-другую.
Но поссорился с женой –
Та его ругает –
И отныне ни одной
Он не пропускает.
СОВЕТ МУЖУ
Если ты получишь травму,
Забивая в доме гвоздь,
Это вовсе не забавно,
Это может вызвать злость.
Может гвоздь забить отлично
И сосед, и даже гость.
Ну, а если надо лично –
Пусть жена подержит гвоздь.
ДИАЛОГ МУЖА И ЖЕНЫ
Жена: Проходит отпуск, это грустно,
Тут воздух, как благая весть,
Хочу дышать здесь полной грудью.
Муж: Боюсь, что это будет трудно,
Дыши такой, какая есть.
ЗАПОВЕДЬ
«Жена да убоится мужа своего».
Такая заповедь и вечна, и верна,
И мне не нужно больше ничего,
Лишь следовала б ей моя жена.
А то у нас с ней всё наоборот,
И я, хоть абсолютно и не трус,
Но вот смотрю ей постоянно рот,
И вопреки Писанию - боюсь.
КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ
Бывало так порой со мной:
Поссорюсь со своей женой,
Иду, куда глаза глядят,
В пространство вперив мутный взгляд.
Придя опять в себя потом,
Я вдруг ловлю себя на том,
Что все мои глаза глядят
На чей-то пышный женский зад.
НЕХВАТКА
На свете прожил он немало,
Но был этой жизни не рад,
Чего-то ему не хватало,
Хоть был и любим, и богат.
Когда ж он женился на Поле,
Рассеялся этот туман
И он вдруг отчётливо понял:
Ему не хватало ума.
***
– Я люблю тебя!
– За что?
– Сам не знаю. Не «за что».
Если здраво рассудить,
так за что тебя любить?
ЭТО ЕЩЁ СЧАСТЬЕ
Благодарение судьбе,
что я женился на тебе,
ведь мог чужим быть мужем,
и было б ещё хуже.
СОВЕТ
Показывая матерьял-образчик,
сказал портной мне, мудрый Перельман:
раз вы женаты, дорогой заказчик,
вот здесь мы вставим потайной карман.
СЕКСУАЛЬНАЯ ГАРМОНИЯ
Нам с женой наплевать на гормоны,
и не надо ходить нам к врачу,
ведь у нас с ней сплошная гармония:
ей не надо, а я не хочу.
ПОМЕХА СПРАВА
Когда, не мудрствуя лукаво,
давлю на газ и мчусь вперёд,
всегда боюсь помехи справа –
она ж не закрывает рот.
НЕ ПОМОГЛО
– Я, доктор, прошу, чтоб вы мне пособили,
всё тело мне судорогою свело.
– Больной, а шампунь вы случайно не пили?
– Пил, но знаете, не помогло.
КОСТЮМ
– Абраша, что вокруг тебя за шум?
Такой ажиотаж – не видел сроду.
Ну где ты взял, скажи, такой костюм?
– Его мне папа перед смертью продал.
* * *
Мне говорил один пенсионер,
который знал предмет наверняка:
для женщин важен вовсе не размер,
а толщина мужского кошелька.
МЕЧТА
Меж дам мечтаю восседать,
меж худенькой и полной,
желанье быстро загадать
и сразу же исполнить.
УТРЕННИЙ КОФЕ
Ранним утром с дежурства уходит метель,
поменяв у природы ночную рубашку…
– Дорогая, тебе кофе прямо в постель?
– Нет, любимый, сегодня, пожалуйста, в чашку.
О СЕБЕ
Кто такой я? И сам, если честно, не знаю,
слухи разные ходят про натуру мою:
то ли тот, за кого меня принимают,
то ли тот, за кого себя выдаю.
* * *
Иной любит многих, а я лишь одну,
в мечтах на работе и дома я.
Как, то есть, кого?
Ну конечно жену…
Одного моего знакомого.
ЖЕНЩИНАМ
Я люблю их походку, улыбку, наряды,
я часами готов им внимать,
я ловлю на себе восхищённые взгляды,
И никак не могу их поймать.
ИСПОВЕДЬ МОЛОДОЖЁНА
Не хочет холостяк понять упрямо,
какие радости несёт ему семья.
Ведь если раньше мне носки стирала мама,
то уж теперь носки себе стираю я.
В ПОДЪЕЗД
Поначалу она сильно умничала,
выражала как будто протест,
я, мол, вам не какая-то уличная,
дескать, лучше пойти в подъезд.
ДОРОЖЕ
– Это, в общем, естественно,
тут и спорить негоже,
я ведь девушка честная,
вот и стою дороже.
МНЕ НУЖНО ОДНО
Да, женщин у меня полным-полно,
мне стоит только поманить рукою,
и мне от женщин нужно лишь одно:
чтобы меня оставили в покое.
* * *
Я вспомнил вдруг, как мы с тобой в стогу...
О Боже, как же быстро время мчится:
за женщинами бегать не могу,
но ведь могу ещё поволочиться.
...Народ наш таков,
что может отлично прожить без стихов.
М. Мыслякова
Твердит Мыслякова: народ наш таков,
Что может прекрасно прожить без стихов.
Возьмётся ль какая-нибудь голова
Оспаривать мудрые эти слова?
Ведь правда - народ не читает стихи,
И в жизни хватает ему чепухи.
А как ни крути, лишь народ нам указ,
Возьмусь, напишу для народа рассказ,
Покаюсь, простятся былые грехи,
Забуду про рифмы, заброшу стихи,
Развею, как лёгкий весенний туман,
Эссе напишу или, может, роман.
Пусть дождь на дворе или даже мороз,
Я нынче за прозу засяду всерьёз.
За старый свой письменный стол поспешу
И как Достоевский за жизнь напишу…
Однако в душе постоянно вопрос:
А ну как народ проживёт и без проз?
«Мы с тобой одной крови, ты и я…»
Маугли
Украиночка жена моя, не скрою,
У меня другие корни - се ля ви.
Не беда, что не одной мы с нею крови,
Тут ведь главное, что мы одной любви.
Уговаривали нас, что мы неровня,
Мы смеялись только, сидя визави,
Не беда, что не одной мы с нею крови,
Тут ведь главное, что мы одной любви.
Друг за друга мы стоим всегда горою,
Нам нет дела до пустой людской молвы,
Не беда, что не одной мы с нею крови,
Тут ведь главное, что мы одной любви.
Было двое нас, потом нас стало трое,
Вырос сын наш, так что Бога не гневи.
И смешались в нем не просто наши крови,
В нем слились навечно наши две любви.
Я тебе желаю счастья и здоровья,
Ты всегда, родная, в радости живи,
Не беда, что не одной с тобой мы крови,
Тут ведь главное, что мы одной любви.
В вечерних новостях опять переполох,
послушаешь, так мир непоправимо плох,
дай, Бог, чтоб этот мир стал хоть немного лучше,
дай, Бог, чтоб на Земле усвоили урок.
Дай, Бог, дай, Бог, дай, Бог, дай, Бог.
Дай, Бог, уразуметь, где правда, где порок,
дай, Бог, остановить, кто давит на курок,
дай, Бог, нам всем понять, что мы немножко люди,
и каждому из нас уже отмерен срок.
Дай, Бог, дай, Бог, дай, Бог, дай, Бог.
Врывается в окно вечерний ветерок,
любимая спекла на ужин мне пирог,
дай, Бог, ей больше сил, дай счастья и здоровья,
дай, Бог, чтоб до конца я не был одинок.
Дай, Бог. Дай, Бог, дай, Бог, дай, Бог.
А для себя прошу: продли мне данный срок,
дай мне еще вкусить волнений и тревог,
дай, Бог, еще пожить, дай, Бог, побыть с любимой,
на звезды с ней вдвоем взглянуть еще разок.
Дай, Бог, дай, Бог, дай, Бог, дай, Бог.
Я ещё на коне, я пока что в седле,
Но хочу, чтобы ты это знала:
Сколько лет проживу я на этой земле,
Всё равно будет мало.
Сколько лет проживу я на этой земле,
Всё равно будет мало.
Вспоминаю тот сказочный сон наяву,
Как ты жарко меня обнимала,
Сколько лет проживу я на этой земле,
Всё равно будет мало.
Сколько лет проживу я на этой земле,
Всё равно будет мало.
За рекой на лугу мы упали в траву
И она счастье нам нашептала,
Сколько лет я на этой земле проживу,
Всё равно будет мало.
Сколько лет я на этой земле проживу,
Всё равно будет мало.
Виноградная тянется к солнцу лоза,
Гроздья спелые виснут устало,
Сколько б я ни смотрел в эти чудо-глаза,
Всё равно будет мало.
Сколько б я ни смотрел в эти чудо-глаза,
Всё равно будет мало.
С утра пораньше, как только первые робкие лучи восходящего солнца начали проникать сквозь трепещущую листву, поэт Тимофей Масалыкин положил перед собой лист бумаги, и лицо его приняло мечтательное выражение. Вот если издать сборничек стихов тиражом сто экземпляров, то это обошлось бы примерно в тысячу гривен, по червонцу за экземпляр, и продать за те же деньги, то можно бы и затраты вернуть. А если за двадцать, допустим, продать, то и навариться можно. Так ведь не купят же, сволочи. Так называемые любители поэзии. А если бы найти спонсора, мецената какого-нибудь, да издать тиражом тысяч в сто! Да продать по червонцу, это ж сколько бы набежало! Ну, там, спонсору этому вонючему бутылку поставить, то, сё, всё равно много бы осталось. Да только где ж его взять, спонсора этого? Они ж, олигархи эти, в настоящей поэзии не волокут, поэзия для них, что для осла мюзикл, их, козлов, только деньги интересуют. Тимофей вздохнул, с его лица исчезло мечтательное выражение, и он придвинул к себе лист бумаги.
Да, мир – театр, мы в нём - актёры,
В далёком прошлом и сейчас,
Тщеславье, происки, раздоры
Знакомы каждому из нас.
И значит, я актёр, не так ли?
Играл для женщин я всегда,
Но в жизненном моём спектакле
Теперь сплошная чехарда.
Играл я всяческие роли,
И для себя, и напоказ,
Не получалась роль героя,
А вот любовник – в самый раз.
Всю жизнь свою провёл на сцене,
Играя данную мне роль,
Но женщины меня не ценят,
Для них я шут, а не король.
И с нетерпеньем ждут антракта,
Как на уроке ребятня,
И после первого же акта,
Они уходят от меня.
Я ни в чём и ты ни в чём,
только в лёгкой простыне,
нам с тобою нипочём
даже яркий свет в окне.
Ты ни в чём, совсем ни в чём,
лишь в объятиях моих.
Не наброшенный крючок
не заботит нас двоих.
Нам с тобою дан кредит,
я в тебе, а ты во мне,
и неважно, кто глядит
с фотографий на стене.
Ты во мне, а я в тебе,
я ни в чём и ты ни в чём,
след зубовный на губе
застывает сургучом.
Мы до капли истечём,
криком плоть кричит: виват!
Бьёт неистовым ключом
В сорок тысяч киловатт.
С головою нас накрыв,
Ярче солнца грянул взрыв,
Золотые журавли
Нас на небо вознесли.
Эти буквы в языке -
словно брюквы в молоке.
Чередуются они -
прямо ребусу сродни.
Не пойму я, хоть убей,
почему закон такой:
пить захочешь - скажут: пей,
петь захочешь - скажут: пой.
Даже сами гласные
с этим несогласные.
Мне сказал Передерий -
мы с ним водкой не разлей:
хочешь пиво пить, так пий.
хочешь песни петь, так пей,
правило тут ясное,
как расставить гласные.
Сила еврейской молитвы
В субботу как-то вышел за ворота,
гляжу, на тротуаре - три рубля,
хотел поднять, но вспомнил, что суббота,
нельзя трудиться. Праведности для.
И я от всей души взмолился Богу,
и Он моей молитву не отверг,
он взял и заменил мою субботу -
у всез суббота, у меня - четверг.
Велосипед
Все люди, в общем, родом из роддома,
Ни на кого я тут не брошу тень,
Но вот Татьяна, Галя, Люба, Тома
Рожать пришли в один и тот же день.
У Томы, Гали, Любы, и Татьяны
Наутро появилась детвора,
И дети все похожи, как ни странно,
На их односельчанина Петра.
Его соседи очень удивились:
Ну как ты умудряешься, сосед,
Как ты успел, скажи нам, сделай милость?
- Ну, здрасьте! У меня же велосипед!
Я скажу, не скрывая,
Ничего не тая,
Я живу припеваючи,
А порой и поя.
На тебя нет управы,
Мне сказали друзья,
Говоришь ты неправильно,
Говорить так нельзя.
Много лет мне пеняют,
И, по-моему, зря,
Ведь они ж не стесняются
Говорить «говоря».
Я живу, невзирая,
Что болтают друзья,
На гитаре играя
И, конечно, поя.
Пусть давно я на пенсии,
Но живу, хлеб жуя
И любимые песенки
С упоеньем поя.
Я - как сломанная пружина,
ты - как высохшая слеза,
и глядят сквозь меня чужие
и такие родные глаза.
Ах, глаза твои!
Умирали
за такие глаза испокон.
Что ж теперь они словно вобрали
всю печаль древнерусских икон?
И задумчивей «Лунной сонаты»
ты на жёлтые смотришь дожди,
словно это они виноваты,
что так сумеречно в груди.
Ну да полно, не хмурься, родная,
Вместе мы эту боль переждём,
и войду я к тебе, как к Данае,
золотым притворившись дождём.
Жизнь подложила мне идею
навязчивую, как мечта,
и я с тех пор наполнен ею
от лба до кончика хвоста.
Идея, в сущности, простая:
собрать друзей у костерка
и, все заботы отметая,
пофилософствовать слегка.
И вот мы здесь. Река играет,
по ней плывёт литая высь,
трава здесь сочная такая,
что хоть коси, а хоть - пасись.
Смеётся старый толстый бакен:
- А ну, поворотись, сынок!
И речка молодой собакой
ласкается у наших ног.
Здесь нет ни суеты, ни спешки,
природу торопить нельзя.
Она и так любую пешку
сумеет превратить в ферзя.
В струе расплавленной металла
спина почти что сожжена,
но расстилает одеяло
моя законная жена.
А красота вокруг какая!
Даря нам щедро каждый блик,
костёр трещит, не умолкая,
а на него шипит шашлык.
Приблудный пёс пустой породы
без церемоний подошёл
и, с жадностью лакая воду,
на наш поглядывает стол.
Садись-ка с нами, нам не жалко.
Вот колбаса - поди отвык?
Собака улыбнулась: жарко -
и показала мне язык.
Наверно, только на природе
вдруг понимаешь суть вещей,
и я, забыв о бутерброде,
задумался о том, что, вроде,
не так уж часто мысли бродят
о малой родине моей.
Я вынужден перед вами признаться как на духу. И покаяться. Когда у нас в паспортах господствовала пресловутая пятая графа, в моём там было написано слово «еврей». Тут уж не отвертишься, против факта, как против танка. И этот факт вносил в мою жизнь коррективы, не всегда понятные прочим гражданам бывшей великой страны, которым повезло больше.
Довольно часто в течение жизни мне приходилось слышать прекрасное слово «наши». А поскольку я как назло в любой компании, сначала в школе и пионерском лагере, затем в институте или на работе перманентно числился в евреях, то понимал, что, произнося это прекрасное слово, меня как бы выносят за скобки, что порой обижало. Справедливости ради должен сказать, что когда мы играли в футбол, то я на равных входил в это понятие, чем был весьма удовлетворён. Среди друзей я тоже был «нашим», а так… Даже мой друг, много мне помогавший, поскольку подвизался в партийных слоях, как-то представляя меня кому-то по телефону, сказал: ну и что, дескать, что у него такая фамилия, он отличный мужик, лучше наших.
Вообще, прожив жизнь, я научился легко относиться к тому, считают меня «нашим» или нет, тем более что я всех этих людей считал своими. Или я излишне самонадеян? С юных лет я не очень вникал, почему это вдруг я не «наш». И когда начал серьёзно ухаживать за своей будущей женой, мне даже в голову не пришло, что моя национальность может хоть как-то отразиться на моих матримониальных планах. Даже при том, что моя жена, наоборот, украинка, причём из самого что ни на есть Гуляйполя.
Теперь такой графы в паспортах нет, и я не знаю, хорошо ли это. Лично мне как раз та-кое нововведение по барабану, меня можно распознать визуально, если, конечно, придирчи-во всмотреться. Скажу сразу: не люблю, когда при мне произносят слово «жид». Наверно, потому, что этот термин несёт в себе пренебрежительный, а то и оскорбительный оттенок. Нам следовало бы учиться у американцев. Невзлюбили чернокожие граждане слово «негр», и всё, извольте называть их афроамериканцами. И правильно. Я ещё подумал, почему бы у нас вместо слова «еврей», а тем более «жид», не внедрить слово «евроукраинец». А что, мне нравится, надо будет предложить. Правда, этот термин не слишком хорошо уживается с такими словами, как евроремонт, евродоска и т.п. Могут возникнуть некорректные параллели. А кстати, может ли еврей в теперешней независимой, наконец-то, державе считаться, как сейчас говорят, «пересичным» украинцем? И может ли евроукраинец любить свою неньку Украину, ну, вроде как патриотом быть?
Вот случай. Умер в Виннице еврей. По слухам, оставил завещание. Наследники начали искать, перерыли, перелопатили всё, что только могли, и что вы думаете? Нашли. В старых бумагах отыскали папку с надписью «Завещание», а в ней аккуратно сложенный листок. Трясущимися руками развернули, а там написано: «Як умру, то поховайте мене на могыли, серед степу широкого, на Вкраине мылий». Как вам это нравится? Вот наглец! Чего захотел!
Некоторые, между прочим, гордятся своим происхождением. Ну что ж, каждый имеет право гордиться своей национальностью. Если, конечно, больше нечем. Кое-кто даже тоску-ет по вышеупомянутой пятой графе и требует её возврата. Вот тут я не пойму. Если для того, чтобы демонстрировать свою национальную идентичность, то тогда уж лучше повесить на грудь или на рукав табличку с указанием, кто ты есть такой. Как евреи с жёлтой звездой Да-вида во время нацистов. А то ещё не дай Бог не за того примут. Не будешь же, в конце кон-цов, паспорт в лицо каждому прохожему тыкать. Да и подделать его можно, паспорт этот. Один мой друг на полном серьёзе утверждал, что, мол, если человек хороший, то неважно, какого он происхождения, а если плохой, то тем более. Правда, мой друг еврей, а стало быть, надо к его словам относиться осторожно, не скрывается ли в них скрытый подтекст, второе дно, так сказать. Иные вообще считают, что если ты еврей, то априори «хорошим» человеком быть не можешь.
А есть особо бдительные, считающие, что вообще все беды того или иного народа про-исходят исключительно из-за козней так называемого мирового еврейства. Кстати, об этом мне всерьез толковал один с виду довольно неглупый человек, правда, только с виду. Ну, в таком случае - да. Тогда, конечно, необходимо точно распознавать этих носителей мирового зла, чтобы без помех обезвредить их в час Х. Но тут нужно либо снова вводить желтую звезду, либо на худой конец вернуть в паспорта неопровержимые доказательства причастности. Иначе можно по ошибке обезвредить своего, который случайно оказался похожим на этих злодеев. Как было, например, в том же Гуляйполе, когда оккупанты чуть не расстреляли дядьку моей жены Трохыма, приняв его за еврея.
Кстати, он был смуглым, горбоносым, похожим скорее на турка. Это можно объяснить, тем более что из поколения в поколение передавалась легенда, будто бы когда-то одна из молодых и симпатичных веточек генеалогического древа моей жены во время татарского или турецкого набега была захвачена в качестве добычи, а затем отбита запорожскими казаками. А этот, который с виду неглупый, как-то с гордостью рассуждал о том, что он, дескать, чистокровный украинец. Меня в таких случаях, как говаривал Райкин, «душить хохот». Так и хочется сказать по-одесски: я вас умоляю! После столетий турецких набегов и татаро-монгольского ига? Думаю, что каждый у нас может с большой долей вероятности рассчитывать на присутствие в нём хоть микроскопической капельки чужой крови. И, главное, неизвестно какой! А вдруг, не дай Бог, еврейской? Это же катастрофа! Особенно если такая правда всплывёт на поверхность.
А что, если мы все действительно произошли от обезьяны? Тогда все споры должны утихнуть раз и навсегда. Все мы приматы, ура!
Впрочем, что это я? Я-то ведь тоже чистопородный, ой, я хотел сказать, чистокровный. Хотя разницы особой в этих понятиях не вижу. Вот, к примеру, чистокровный жеребец или чистопородная свинья. У них там, я не знаю, экстерьер, рост, окрас… Они на выставках де-монстрируют свою стать и другие достоинства. И, кстати, не кичатся своим происхождением, не считают свою породу лучшей по сравнению с другими. Более того, они как бы недоумевают, зачем их показывают и зачем люди со знанием дела оценивают их, медали вешают, гордятся. Им, ну которых выставляют, это всё до лампочки. А мы ими хвастаемся. Мы! Не они. Так они ж не люди, скажут мне, они не понимают. А может, они-то как раз и люди? Может, они как раз и понимают?
Кстати, породу создают годами, добиваясь особых, неповторимых качеств. Селекция называется. Одна свинья славилась высокими показателями. Сам читал. А что, если и нам так? Строго следить за чистотой своей породы, пардон, нации. А то я женился на украинке, и теперь сына нашего ни на одну выставку не возьмут. А так бы любую нацию можно было бы причесать под свой единый стандарт. И рост чтоб ни больше, ни меньше, и масть, и вообще экстерьер. Хотя, если по мне, то главное в человеке, так сказать, «интерьер». Интеллектом гордись, талантами, способностями, делами. И то тихонько, про себя, если уж невмоготу и хочется погордиться. А лучше смири гордыню, не мной сказано. А то доживём, не дай Бог, до того, что будем на подиумах демонстрировать экстерьер той или иной нации. Меня могут упрекнуть, дескать, что ж ты людей с животными сравниваешь? Про экстерьер заговорил? Согласен. Но тогда что всяческие «мисс» на подиумах да на кастингах демонстрируют?
Правда, процесс селекции будет весьма продолжительный. Мы же не мыши и не мухи какие-нибудь, дрозофилы. Опять же отбор нужен строгий и тщательный. А из кого отбирать? Как найти представителя нации, который является носителем её самых нужных отличительных свойств? И какие это свойства? Рост, вес, урожайность, морозоустойчивость? А может, интеллект, трудолюбие, предприимчивость или деловые качества? Или характер нордиче-ский, беспощадный к врагам рейха? А может, честность, принципиальность, патриотизм? Да и как вывести породу, то есть нацию, с заранее запланированными свойствами? И с какими? А тех, которые не вписываются, выбраковывать? Топить? Словом, задача сложная. И потом, селекционеры ж тоже помрут. Кто тогда будет оценивать, ариец получился или недочеловек? Проще сразу постановить: дескать, моя нация лучше всех, и не возникай. Кстати, такое уже делается. А вдруг у каждой нации появится такой лидер? Тогда истину будем отстаивать с помощью оружия: кто остальных перебьёт, тот и ариец.
Но я отвлёкся. Хочу рассказать об одном случае, а всё отвлекаюсь. Есть у меня знакомый, ну, работаем вместе. Очень большой патриот, ну очень. В курилке, на междусобойчиках только о том и говорит, что о независимости долгожданной, о нации своей, кем только ни угнетаемой и т.д. Василием Петровичем зовут. Уже сколько лет не нарадуется, что независимость, наконец, завоевали. Да и вообще, гордится своим происхождением, принадлежностью к великому свободолюбивому народу. На меня смотрит с благородным снисхожде-нием. Говорит, что в парламенте пятьдесят процентов евреев, а потому, дескать, ждать подъёма народного благосостояния, естественно, не приходится. Если б там были «наши», всё пошло бы по-другому, состоялась бы великая Украина. Ну, не знаю, как он столько евреев там насчитал, но говорю, что даже если так, то ведь остальные пятьдесят процентов - не евреи. Куда ж они смотрят? Оказывается, евреи их купили и тем самым заставили плясать под свою дудку. А где же, говорю, их честность, благородство, неподкупность, любовь к своему народу, наконец? Где гордость, говорю, и прочий патриотизм? Ведь получается, что все остальные, которые неевреи, - продажные души, готовые за тридцать серебреников и т. д. Ушёл от ответа, сказал, что мне этого не понять именно в силу моего происхождения. И всё говорит «наши», «не наши».
А ещё, когда мы с моей будущей женой учились в институте, был у нас однокашник Мазуренко Толя. Мы оба были влюблены в неё, и когда в конце концов она предпочла меня, он был весьма огорчён, особенно тем, как она могла выйти замуж за чужака. Чуть ли не предательством считал такой непатриотический поступок.
С евреями вообще сложно. С одной стороны, всеми силами стараются напакостить принявшему их в своё лоно народу, только этим и живут, а с другой – мимикрируют, приспосабливаются, стараются как бы слиться с ним. Женятся на представительницах этого народа, чем размывают национальный фундамент, портят генофонд, так сказать, рожают детей неизвестно какой породы, заводят себе камуфляжные имена и фамилии, чтобы глубже законспирироваться во вражеской среде. Ну как его распознаешь? Ежели отчество у него Львович или Борисович, тогда проще, а если он, например, Редькин Виктор Иванович, да ещё и говорит совершенно без акцента, всё пристойно? Как докажешь, что не наш? Тут ухо востро надо держать, тут только национал-патриотическое чутьё подскажет. Вот ты его, допустим, уже причислил к своим, а потом вдруг оказывается, что мать у него Раиса Марковна, и что тогда?
Прочитал я написанное своей жене, а она смеётся. И рассказала, как в 1943 году советские войска с боями освобождали её родное Гуляйполе. Она была маленькой и пряталась в погребе с мамой, сестрой и другими, спасаясь от обстрела. Когда канонада немного утихла, кто-то, кто посмелее, осторожно выглянул наружу. По дороге шли уставшие, потные, грязные солдаты. Наши! Наши пришли! Это слово мгновенно передалось всем, люди выскочили с криками «наши»! Все побежали навстречу солдатам, плача и смеясь, обнимая и целуя освободителей. Что они были за люди, каких этносов представители, из каких уголков огромной страны пришли сюда освобождать нашу землю - только это были воистину наши. Наши!
Великий язык и могучий,
Народа основа основ,
Но что тут поделаешь с кучей
Не лучших, как правило, слов.
В дороге разверстые хляби,
То горный участок, то падь,
На каждом дорожном ухабе
Гремит над баранкою: Б…!
В отверстие болт не проходит,
Ну разве тут можно смолчать?
Ведь тут уже хочешь не хочешь,
А скажешь досадливо: «Б…!».
Иль вместо гвоздя ты по пальцу
С размаху нечаянно - хвать!
Достанется маме, начальству,
И главное слово тут: «Б…!».
Девчоночка гордо и смело
Плывёт, демонстрируя стать,
Мы смотрим ей вслед обалдело,
И вдруг восхищённое «Б…!».
Любовь к языку не теряйте,
Клином выбивается клин.
Товарищи, шире внедряйте
Прекрасное русское «Блин!»
В нашем доме ужасная скука,
И куда жизнелюбие делось?
И пример взять решили мы с Кука,
Куку дома никак не сиделось.
Но супруга от страха икнула,
Подлетела, как ласточка с ели,
И прозрачно мне так намекнула,
Что, мол, Кука-то, вроде как съели.
Говорят, Кука съел папуасик,
Из еды Кук был самый любимый.
Сели, значит, с женой на уазик
И поехали в лес по грибы мы.
Я-то знал, что теперь папуасы -
Представители родственной расы -
Перебрались в родные лампасы,
Ой, простите, на север, в пампасы,
Но зато, выходя из нирваны,
Словно Ваня, сосед мой, из ванны,
Здесь порою встречаются сваны
Из Сванетии или Ботсваны.
Потому я и начал бояться,
Я дрожал, словно был на вулкане,
Лучше в лавку пошёл бы по яйца,
Чем в лесу повстречаться с волками.
Как увидел оскаленных тварей,
Стал искать свой спасительный берег,
Я как будто был заживо сварен,
Хорошо, что могу ещё бегать
Я устроил и слалом, и ралли,
Я летел, словно вольные струги,
Но меня всё равно бы сожрали,
Кабы не было рядом супруги.
Отвлекла их моя дорогая,
Отлетела душа молодая,
И отныне не ем творога я,
И по три раза в день голодаю.
Быстро мчит субботний вечер,
Но стоят часов усы,
Как обычно, перед встречей
Медленно идут часы.
Все концы упрятав в воду,
Дождик целый день идёт.
Говорят, на непогоду
Дама хорошо клюет.
Распускать не буду слюни,
Изгоню из сердца грусть?
Буду ждать, а может, клюнет,
Может, всё-таки дождусь.
Жизнь частенько нам кажется тризною,
Так уныла, печальна она,
Но вот капелька солнышка брызнула -
И не так уж она и грустна.
Вот сейчас, когда чертова дюжина
Навалилась вдруг всяких невзгод,
Вспомню я, что моя отдушина
Где-то здесь параллельно живет.
Вспомню я, что моя отдушина
Где-то здесь параллельно живет.
Не накрашена ты, не надушена,
Не проснулась еще вполне,
Все равно ты, моя отдушина,
Мой единственный свет в окне.
Мое право не будет нарушено -
Всё глядеть на тебя, не дыша,
Ты не просто моя отдушина,
Ты вторая моя душа.
Ты не просто моя отдушина,
Ты вторая моя душа.
Ты, как пчелка, всегда перегружена,
И забот у тебя целый рой,
Тебе тоже нужна отдушина,
Ну, так вспомни меня порой.
И тогда, может статься, покажется,
Что сквозь тучи промозглого дня
Нам с тобой тонкий лучик покажется,
Светлый луч для тебя и меня.
Нам с тобой солнца лучик покажется,
Ясный луч для тебя и меня.
Нам с тобой чистый лучик покажется,
Яркий луч для тебя и меня.
Встал, потянулся аж до хруста,
Поспал неплохо, видит Бог,
Благодарю за это Пруста,
Он быстро мне уснуть помог.
Надел без мыла безрукавку
С ворсистой шерстью изнутри,
Никак не одолею Кафку
Уже, наверно, года три.
Однажды утром, не поевши,
Полез я в старый книжный шкаф,
А там томится Достоевский,
Ну, и Толстой, который граф.
Там есть Набоков и Толстая,
Что графу, вроде, не родня,
Я их, ложась в постель, читаю,
Чтоб сон быстрей настиг меня.
Ведь если собирал бы марки
Я вместо чтенья этих книг,
Не знал бы, что такое Маркес,
А так уснул, считай, за миг.
Когда в объятиях Морфея
Я наслаждаюсь сладким сном,
Мне снятся Блок и Ерофеев,
Как говорится, два в одном.
Одна всё знающая дама
Сказала мне без лишних слов,
Что знает всё про Мандельштама,
Что псевдоним его - Светлов.
Что, мол, учить её не надо,
Что лучше ром пить, а не бром,
А что касается Гренады,
Так это где-то за бугром.
А Бродский, мол, не знает броду,
На самом деле, это Милн,
Он, дескать, изменил народу,
Что много лет его кормил.
И что ж мне делать? Нет ответа,
Что ни читаю, всё не то,
А то, скажу вам по секрету,
Конечно, Агния Барто.
Вася числится замом у нас в «Стройпроекте»,
И порой, пряча взгляд под навесом бровей,
Говорил нам, не ждите, мол, я на объекте,
И бежал на свиданье к зазнобе своей.
Но однажды, когда, позабыв всё на свете,
Сквозь туман сладострастья и сладостный стон,
Он к огромной досаде своей вдруг заметил,
Что некстати мобильный звенит телефон.
- Слушай, где ты пропал? Тут ошибка в проекте,
А тебя я никак и нигде не найду.
- То есть, как это где? Я как раз на объекте,
Только кончу, так сразу приду.
Когда сей Божий мир навек покинем мы,
Иль, может, только я его покину,
Не шелохнётся ветерок под Кинешмой,
И будет всё до лампочки Пекину.
И это, в общем-то, вполне естественно,
Не ожидать же скорби мне вселенской,
Чтоб хлынули на улицы с протестами
Народы мира, пусть хоть в части женской.
А вот о чём в конце сам пожалею я,
В последний час, в последнее мгновенье?
О скверике с укромною аллеею
И недопитом нами там портвейне?
А может, и жалеть совсем не надо бы,
Уж больно этот мир негармоничен,
На всём пути души торчали надолбы
Вражды людской. Лишь только гомон птичий
Внушал хотя б иллюзию гармонии
На фоне ссор нелепых, войн и пьянства.
И зря, наверно, кто-то мечет молнии
В мозги внести порой пытаясь ясность.
В преддверии моей последней станции,
Куда, в конце концов, ведёт дорога,
Я знаю, боль души со мной останется,
А боль души, наверно, - имя Бога.
Жизнь стремится к концу
Даже в самом начале.
Я, похоже, в финале,
Я сужу по лицу.
Эти жизни следы,
А иначе - морщины,
На лице у мужчины -
Вестник скорой беды,
Показатель затрат
Сил, здоровья и нервов.
Я стремился быть первым,
Ну и вот результат.
Я старался, как мог,
Я всё время на марше,
И настолько я старше,
Что не дай тебе Бог.
Что-то слева в груди
Мне лепечет устало,
Что любовь я оставил
Далеко позади.
Я тебя обогнал
И давно уже понял:
Ты меня не догонишь,
Я пробился в финал.
– Я б хотела поднять этот тост
За здоровье любимого шефа!
Вы давно занимаете пост,
С нами делитесь опытом щедро.
И хоть быстро мелькают года,
Но вы держитесь, как подобает.
Вы мужчина ещё хоть куда,
Но одна вам мешает беда,
Ваш живот вам, наверно, мешает.
– Я не циник и не хулиган,
Но вопрос этот сразу закрою:
Мой живот, это – скорбный курган
Над безвременно павшим героем.
История, конечно, обыкновенная, ничего нового. В молодости поженились и жили. Как все. Он взял её с детьми, так бывает. Дети выросли и разъехались, а они остались. Она говорила подруге: «На его теле нет точечки, которую бы я тысячу раз не поцеловала». Каждое утро они не расставались, пока не дарили друг другу свою любовь. Годы шли, любовь перестала быть юной, она как бы устала. Теперь по утрам они просто молча стояли, как старые лошади, положив головы друг другу на плечи. Потом он умер. Каждое утро она подходила к его портрету и подолгу смотрела сухими глазами. Через время и она умерла. Любовь кончилась. Или ушла вместе с ними? А может, осталась на Земле, и ходит где-то среди нас? К вам она, случайно, не приходила?
На свете я живу довольно долго,
Но до сих пор не взять мне это в толк.
Жена долдонит всё про чувство долга,
А разве я не исполняю долг?
Я не какой-то там пацан безусый,
Чтоб вечно долгом этим попрекать,
Ну, обещал, ну вынесу твой мусор,
Зачем же год на это намекать?
Жена всегда кричит и всё без толку,
Ведь вот какие бабы в жизни есть,
Я знаю, что такое чувство долга,
Я чувствую, что должен что-то съесть.
СОН В РУКУ
Сидорчуку приснился страшный сон. Хмурой осенней ночью ему вдруг приснилось, что он женат и у него много детей. Проснулся Сидорчук среди ночи в холодном поту и долго не мог опомниться. Когда же сердце успокоилось и он мало помалу пришёл в себя, то осознал, что он действительно женат и у него много детей.
КАК В СКАЗКЕ
В сказках иногда пишут, в заключение: они жили долго и счастливо и умерли в один день. Так и у Капленковых произошло. Много-много лет назад Капленков влюбился в Людмилу Силантьевну и она ответила ему взаимностью. С тех пор и жили. Долго и счастливо. А неделю назад Капленков выпил по случаю пенсии и начал оскорблять супругу. Ну, она, видать, опять ответила ему взаимностью. Словом, нашли их только позавчера. Уже покойными. У него в руках монтировка, у неё – сковородка. Экспертиза подтвердила, что умерли они в один день. Как в сказке.
НА ИСТОРИЧЕСКУЮ РОДИНУ
Яша Прицкер приехал в Москву учиться и в институте, на последнем курсе, женился на своей сокурснице Светлане Громушкиной. По окончании учёбы они три года отработали на периферии, а затем вернулись в Москву, к родителям Светы. Надо сказать, что все годы совместной жизни Яша мечтал вернуться на историческую родину, однако Света такого стремления не одобряла. В конце концов, Светлана осталась в Москве, а Яша, для которого тоска по родине стала непреодолимой, уехал на ПМЖ к себе на историческую родину в Рязань. Обещал, как устроится, вызов пришлёт.
Я, наверно, устал. Лет, считай, миллионы
Беспрерывно в тоскливой текут пустоте,
Словно мухи назойливо вьются ионы,
Исполняя причудливые фуэте.
Суматошным потоком несутся нейтрино,
Проницая пространство, не зная куда,
Где-то там обречённо, без стона, без крика
Испустила свой дух и погасла звезда.
Запустить механизм - это только полдела,
Тут дневной и ночной очень важен дозор,
Если б кто-нибудь знал, как мне всё надоело,
Как мне тягостно вечно нести свой позор.
А позор мой - Земля. Совесть мне раз за разом
Колет сердце, веля в то же время терпеть.
Я вдохнул, кроме жизни, в них душу и разум
И не знаю, что делать мне с этим теперь.
Память мне постоянно сюрпризы подносит,
Все проколы мои без конца вороша,
Словно иглы, вопросы, вопросы, вопросы:
Разве разум всё это, и разве душа?
Незавиден удел мой, он горек и мрачен -
Быть навечно в жестоком разладе с собой…
Признаю, что с людьми опыт мой неудачен,
Но ведь только у них существует любовь.
- Как живёшь, сто лет тебя не видел,
Что, скажи, под глазом за синяк?
Может, кто-нибудь тебя обидел?
- Что ты, что ты, это всё пустяк.
Встретился я тут с одной подружкой -
Друга познакомить попросил -
Выпили мы пива с ней по кружке
И влюбился я что было сил.
А зовут мою подругу - Ася,
Красоты, поверь мне, неземной,
Я из-за неё вчера подрался.
- С кем подрался?
- Ясно с кем, с женой.
Мой друг совсем без разрешения
Свёл со двора мою жену,
Хотя бы попросил прощения,
За мерзкую свою вину.
Быть может, это упущение,
И кто-то будет осуждать,
Но я дарю ему прощение,
Ведь это мелкое хищение,
К тому ж ему ещё страдать.
Солнечный елей,
И с его подачи
Стали веселей
Окна нашей дачи
Домик свой торец
Подставляет солнцу,
Словно он дворец,
И живёт там социум
Так решил творец,
Это очевидно,
Чопорный скворец,
Благолордный Виндзор,
Распускает трель,
Прочищает горло
А под ним апрель
Сдержанно и гордо
Правит этот бал.
И набухшим почкам
Ставит высший балл
Как послушным дочкам.
У соседа дрель
После зимней скуки
Заглушает трель
И другие звуки,
В том числе - свирель.
Сладкий запах прели
Испустил апрель…
Я люблю апрели.
ТРУДНЫЙ ВОПРОС
В жизни много вопросов, прямо встали горою,
И что делать, и кто в этом всём виноват,
Очень трудно ответить на вопросы порою,
Если их целый сонм, если их - водопад.
Но я знаю вопрос, на который мужчине
Не ответить совсем – это кара судьбы,
Припозднишься домой по какой-то причине,
И вопрос по башке: где ты, гадина, был?
НЕХВАТКА
На свете прожил он немало,
Но был этой жизни не рад,
Чего-то ему не хватало,
Хоть был и любим, и богат.
Когда ж он женился на Поле,
Рассеялся этот туман
И он вдруг отчётливо понял:
Ему не хватало ума.
ХОРОШАЯ НОВОСТЬ
Мне сказала жена, непритворно вздыхая:
-Я тебе очень важное что-то скажу:
Есть хорошая новость, но есть и плохая,
Мне неловко, но я от тебя ухожу.
На родимом диване с утра отдыхая,
Я с газетой любимой привычно лежал
И в ответ ей, оставив газету, сказал:
-Хорошо-хорошо, а какая плохая?
ЛЮБОВЬ И СВОБОДА
Ждёт вас в жизни почти неминуемый крах,
Стоит только красоткой увлечься
И вступить с ней в законный пожизненный брак,
Не предвидя грядущих последствий.
Ведь свободы не будет уже никогда.
И однажды средь ночи бессонной
Вспомнишь вдруг ты свои молодые года
И тот траурный марш Мендельсона.
СОВЕТ ВРАЧА
Старый дед к врачу пришёл
И сказал со вздохом:
- Разве это хорошо?
Это очень плохо.
Я здоровье берегу,
Бегаю по парку,
Но с подружкой не могу
Поддержать я марку.
- Шли б вы, батенька домой,
Это жизни проза,
Тут бессилен опыт мой,
Тут, простите, возраст.
- А сосед мой, инвалид,
Говорит, что может.
- Ну а вам кто не велит?
Говорите тоже.
РУСАЛКА
Однажды летом на рыбалке
Мужик русалку вдруг поймал.
Поймал он, стало быть, русалку,
В руках немного подержал,
Подробно изучил с вниманьем,
Слегка при этом погрустил,
Сравнил с женой своею Маней
И снова в воду отпустил.
И долго спорил с рыбаками
Они ему: ты что, дурак?
А он лишь разводил руками:
- Да что вы мужики? А как?
Я хотел купить настурцию,
Подарить своей Наталии,
Но махнул рукой и - в Турцию,
В эту, как её, в Анталию.
В Феодосии с билетами
Я попал в одну историю
И, по-моему, поэтому
Оказался в Евпатории.
В Судаке о прошлом годе я
Судака ловил на удочку
С корешком моим Володею
И с его подругой Людочкой.
Всё, что надо, приготовили,
И закусочку, и водочку,
А поймали только омуля -
В Судаке судак не водится.
Снял халупку у Алупки я
И почапал к морю Чёрному,
Где и снял девчонку хрупкую,
По очкам видать, учёную.
А у ней как раз истерика,
Словно у берёзки во поле,
И пошли мы с ней вдоль берега,
И дошли до Симферополя.
Я к ней - с дельным предложением,
А она мычит и телится,
Выраженья с возражением,
Керчится и коктебелится.
Надоел мне Крым до чёртиков
С женскими его капризами,
Да и море это Чёрное
С Ялтами и Симеизами.
Исходя из дождя,
Без унынья и лени
Я решил, уходя,
Сделать ряд заявлений.
С неба гнусная гнусь
Целый день моросила,
Я к тебе не вернусь,
Как бы ты ни просила.
Снегопад невпопад
Не обнимет за плечи,
Чтоб вернуть всё назад,
Уж не может быть речи.
И ручаться ручей
За тебя мне не станет,
Он не любит речей,
Он собой слишком занят.
Байки травит трава,
Лезет в самую душу,
Только знаешь, сперва
Своё сердце послушай.
Ветер листья листал
Без ума и без правил…
Я тебя не застал,
Я записку оставил.
1
Троньте локон, черкните у глаза,
чуть подправьте ресницы и брови.
Мы поставим вас в тонкую вазу –
и цветите себе на здоровье.
Вы, как ландыши, вы, как подснежник,
что весной прорастает в долине.
И несёте вы всю свою нежность
этой чёрствой мужской половине.
Вообще мы немногого просим,
лишь собой любоваться нам дайте,
Расцветайте весной и под осень
и подольше не увядайте.
Мы извечно поклонники ваши,
так почаще с небес к нам спускайтесь.
Но – шипы свои спрячьте подальше
и не очень-то… распускайтесь!
2
Так с праздником же нашим общим!
Желаем счастья, в добрый час!
Вы, наши жёны, наши тёщи,
должны любить сегодня нас.
И будьте трижды вы красивы,
и будьте трижды нам верны,
и пусть вас не оставят силы
варить, стирать и печь блины.
Несите выше ваше знамя,
вставайте с правой лишь ноги.
Не бойтесь, женщины, мы – с вами…
съедим все ваши пироги.
Если спросите женщину, сколько ей лет,
Лишь плечами пожмёт возмущённо в ответ.
Но я дам необидный для женщин совет,
Как открыть этот милый секрет.
Если в быстрых глазах удивления свет,
Если может зараз съесть коробку конфет,
Тут, по правде сказать, ещё женщины нет.
Если мы, обалдев, долго смотрим ей вслед,
Если может бездумно ответить вам «нет» -
Это только лишь трепетно брезжит рассвет.
Если стан её древним поэтом воспет,
А для мужа готовит один винегрет,
Это значит, рассвет переходит в расцвет.
Если в мыслях семья и семейный бюджет,
Как бельё постирать, что сварить на обед,
Значит в самом разгаре житейский сюжет.
Если дети взлетели, а муж уже сед,
И нет сил догонять всех внучат-непосед,
То неважно уже, сколько женщине лет.
В общем, так, если женщина даст вам обет
Шить, варить и ходить в магазин,
То к чему выяснять, сколько женщине лет,
А тем более, сколько зим?
Слово,
брошенное нечаянно,
потащило беседу
ко дну,
и слова превратились
в молчание,
в полусумерки,
в тишину.
Ты не слышишь
безмолвного зова.
Ну хоть слово скажи,
не молчи.
Говорят, что молчание -
золото.
Мы сегодня с тобой
богачи.
На столе цветные горки,
вилки ищут огурцы,
кто-то лихо крякнул: «Горько!» -
и утёр хитро усы.
И запах медовым месяц,
хоть за окнами февраль,
а меня взяла не к месту
и не вовремя печаль,
что бегут коварно годы,
что давно привык к жене
и забыл уже, как «Горько!»
век назад кричали мне.
Я смотрю на молодую,
на веселья кутерьму,
и жену свою родную
с лёгкой грустью обниму.
Для птиц почти блокадный голод,
Глядят растерянно дома,
В мой тихий погрустневший город
Пришла зима,
В мой тихий погрустневший город
Пришла зима.
Слов безразличных перебои,
Молчанья целые тома,
И это значит: к нам с тобою
Пришла зима,
И это значит: к нам с тобою
Пришла зима.
Любовью нашей завертела
Метели снежной кутерьма,
В твоё отзывчивое тело
Пришла зима,
В твоё доверчивое тело
Пришла зима.
Уже и свет во мне потушен,
Внутри пугающая тьма,
Твой холод леденит мне душу,
Пришла зима,
Твой холод леденит мне душу,
Пришла зима.
(по Жванецкому)
Нет-нет, конечно будет лучше,
Страна рванёт ещё вперёд
И всё у нас ещё получится,
Поскольку правильный народ.
Но надо потерпеть немного,
Избрать другую, может, власть,
Нащупать верную дорогу,
А там и заживём мы всласть.
Ведь хуже просто быть не может,
Ведь хуже некуда уже,
Но пусть тебя, мой друг, не гложет,
Что ты почти что на меже,
Что на картошку не хватает,
Жильё не в силах оплатить.
Тому, что нытики болтают,
Не верь, мы будем лучше жить.
В конце концов всё может статься,
До счастья можно не дожить,
А значит, надо нам питаться,
Питаться и ещё питаться,
Чтоб это время пережить.
Нет, теперь моя хата не с краю,
Радость в сердце моём - через край.
Скоро месяц встречаюсь я с Раей,
Самой лучшей из всех моих Рай.
Мне тебя, моя милая Рая,
Только б видеть, вдыхать, обонять,
Каждый раз умираю в сарае,
Стоит только тебя мне обнять.
Припев:
Я теперь исключительно радуюсь,
Хоть шалаш мой похож на сарай.
Вы пишите мне, братцы, по адресу:
Запорожье, окраина, рай.
Тихо осень шуршит золотая,
С неба льётся волшебный хорал,
Ну, а я, от любви зело тая,
Вместе с Раей в сарае орал.
На гитаре для Раи играю,
Песни Рае в сарае пою,
Ни на что не сменяю я Раю,
С ней в сарае я словно в раю.
Припев.
В стихах у тебя небо синее,
И облако, точно вата.
Уж сколько тебя просили мы,
Что эдак писать – чревато.
Когда же мы все усвоим,
Что штампы плодить негоже,
Что надо писать по-своему,
Чтоб ни на кого не похоже?
Я сам прилагал усилия
Чтоб тебя убедить в обратном.
Гляжу: а ведь небо-то – синее,
И все облака, как вата.
Перед зеркалом женщины часто сидят
И туда неотрывно часами глядят,
Так внимательно, так завороженно.
Я никак не пойму, отчего, почему,
Что они там хотят разглядеть, не пойму,
Я смотрел – ничего там хорошего.
Пишет графоман стихи,
Думаю, напрасно,
Не всегда они плохи,
В основном – ужасны.
Всюду пишет много лет,
В цирке, на балете,
Если надо в туалет,
Пишет в туалете.
Эвересты чепухи -
Нет на них таможен, -
А что это не стихи,
Он понять не может.
Пригласит к себе гостей,
Сядет в самой гуще,
Льва Толстого он толстей,
Пушкина он пуще.
Шлёт судьба ему сама
Темень заморочек,
Тьма извилин, тьма ума,
Тьма бездарных строчек.
Если что-то не поймёт
Въедливый читатель,
То он просто идиот,
Бездарь и предатель.
Мне б закончить поскорей
Эти «дифирамбы»,
Взять бы подлинней хорей
Да ему по ямбам.
(Поётся в манере Высоцкого)
Головою качает фонарь,
Надо мною качается свет,
По дороге гуляет январь,
А в руках замерзает букет.
Уж на стенку мне хочется лезть,
Так я долго стою на углу,
Ноги мёрзнут, но некуда сесть,
Хоть бери и садись на иглу.
Сверху сыплет зубной порошок,
Даже смерти так долго не ждут,
Я б давно уже к чёрту ушёл,
Только ноги совсем не идут.
Я продрог до прыщей на губе,
Лишь в мозгах ещё теплится мысль:
Если я отморожу себе,
То и ждать потеряется смысл.
Мне уже наплевать на букет,
Я дрожу, как последняя тварь,
Надо мною качается свет,
Головою качает фонарь,
Надо мною смеётся весь свет,
Надо мною смеётся фонарь.
И снова этот чёртов Новый год,
Ещё один виток моей спирали,
Меня пока что черти не забрали,
Пока что им, как видно, не расчёт.
А может, нет у них свободных мест,
А то и просто обо мне забыли,
А может, там они горшки побили
И на другом поставлен жирный крест.
Ну, коли так, пожалуй, поживу,
Раз уж виток мой этот не финальный.
Не попаду я в список поминальный
И из жены не сделаю вдову.
А я ведь ко всему пишу стихи -
Посмейтесь надо мною, я не гордый,
Мне самому смешно. В мои-то годы -
И так беспечно умножать грехи.
Пусть тянется ещё моя спираль,
Пусть год, полгода, я на всё согласен,
Ведь мир, что там ни говори, прекрасен,
А между тем, уже идёт февраль…
Отсеялся дождик лужами,
Ну что тут, скажи, хорошего?
А память моя услужливо
Рисует картины прошлого.
И вот по весенней улице,
На первое наше свидание,
Навстречу идёт моя умница,
Красавица и так далее.
Припев:
А годы вовсю летят,
Совсем улететь хотят,
Но твой самый первый взгляд
Я сейчас вспоминаю,
А годы берут своё,
А годы берут моё,
А годы берут твоё,
Но ты не грусти, родная.
Я кликну – в окошко выглянешь,
Свой локон поправишь вьющийся,
Пускай ты усталой выглядишь,
Но взгляд у тебя, как в юности.
Пусть вид у тебя озабоченный,
И дел у тебя – немерено,
А мне как ни странно хочется
Сказать, что не всё потеряно.
Припев:
Пусть годы вовсю летят,
Совсем улететь хотят,
Но твой самый первый взгляд
Я всю жизнь вспоминаю.
Пусть годы берут своё,
Пусть годы берут моё,
Но пусть не берут твоё,
Улыбку твою, родная.
Сегодня новый богатей,
Недавно вышедший из тени,
У флигеля, что для гостей,
В большой играет с другом теннис.
– Откуда этот корт, скажи,
Ведь это бешеные деньги?
– Да у меня в бутылке джинн,
Так это он мне теннис сделал.
Я для проверки повелел
Прислать мне пару тысяч баксов,
А он, каналья, обнаглел
И начал слать мне кучи факсов.
Потом я понял: он глухой,
Даёт не то, что мне хотелось.
Конечно, я просил большой,
Но, разумеется, не теннис.
Корабль жизни накренился
И медленно идёт ко дну,
А мне сегодня сон приснился,
Что я в глазах твоих тону.
Ты весело гремишь посудой,
Мне ужин при свечах суля,
Нет, я не буду, я не буду,
Бежать, как крыса, с корабля.
Не буду больше слушать сплетни,
И обниму твой тёплый стан.
Я с корабля сойду последний,
Как настоящий капитан.
Эта физика твёрдого тела
мне предельно осточертела.
Тороплю долгожданный финиш,
никаких не желаю физик,
если рядышком, близко-близко,
совершенно иная физика...
Знаю я, если холодно глянешь
на тебя, ты как стёклышко станешь,
на ледышку ты станешь похожа,
будешь ты, как мороз по коже,
но растает ледовый панцирь,
если я подышу на пальцы.
И тепло потечёт свободно
по рукам твоим теплопроводным,
по плечам доберётся до шеи
теплота моего отношения,
а теперь и до сердца немного,
что ж, туда ему и дорога.
Станешь мягкая и покорная,
теплоёмкая, теплотворная,
и придвинешься близко-близенько,
тело к телу...
Такая вот физика...
Слово тёплое душу нам греет,
Это, в общем-то, знает весь мир.
Существует давно у евреев
Выражение: мир фар дир.
Мать ребенка растит и лелеет,
Защищает его от задир,
Ну, а если он вдруг заболеет,
Говорит ему: мир фар дир.
Жили-были когда-то на свете
В давней давности сын и мать.
Очень разные могут быть дети,
Я об этом хочу рассказать.
Сыну мать всю любовь отдавала,
Для неё был он просто кумир,
И при всякой невзгоде, бывало,
Говорила ему: мир фар дир.
И вот надо ж такому случиться,
Вырос сын понемногу, и что ж?
Угораздило парня влюбиться,
А влюблённых порой не поймёшь.
Всё любимой своей обещал он,
И луну, и все золото звёзд,
Но любимая вдруг пожелала,
Чтоб он голову мамы принёс.
Сын не стал обливаться слезами.
И, совсем не жалея седин,
Он послушно отправился к маме,
Тот любимый единственный сын.
И тайком, чтоб не видели люди,
Поздно ночью под тенью ветвей
На любимом на мамином блюде
Нёс он голову мамы своей.
Но когда на тропе он устало
Вдруг споткнулся, то замер весь мир -
Голова его мамы сказала:
Осторожно, сынок, мир фар дир.
УВЫ
Меня вы очень удивили,
«Я вас люблю!» сказали вы,
и я забыл у вас на вилле,
что я женат давно, увы.
Не скрою, было мне приятно,
сбылись забытые мечты,
и я отправился обратно -
в те времена, где мы на ты.
Огонь любви мой не погашен,
хоть много лет был принуждён
я, как изгой, стоять под вашим
презренья проливным дождём.
Тут ни убавить, ни прибавить,
и судеб не сменить канвы.
«Я вас люблю, к чему лукавить»,
но опоздали мы, увы.
Не для меня ваш сад наполнен
пьянящим запахом травы,
Вся жизнь прошла, как скорый поезд,
прошла без вас, увы, увы.
УВЯДШАЯ РОЗА
Мы встретились вдруг, совершенно случайно.
Нежданная встреча спустя много лет.
В любимой когда-то студенческой чайной
Трефовая дама и бывший валет.
Наверно, встречается в сказках такое -
Две долгие жизни у нас за спиной.
И я отрешённо помешивал кофе,
Как будто бы дома. На кухне. С женой.
Две долгие жизни исполнены соло,
Но я до сих пор позабыть не могу,
Какой ты красивой была и весёлой,
Когда собирала букет на лугу.
Сидим и молчим, и глядим друг на друга,
Во влажных глазах и печаль, и вина,
А вместо ромашек цветущего луга
Увядшая роза в квадрате окна.
Зима. На градуснике - ноль,
Но это всё-таки зима.
Я, кажется, и в этом соль,
Схожу по лестнице с ума.
Блуждаю между устьев рек,
Допустим, Дона и Днепра,
Я как бы совершил побег
Из дома в семь часов утра.
Каким-то чудом обманул,
Хоть я на самом деле - лох,
Мой самый чуткий караул,
И там сейчас переполох.
У входа в скверик - чей-то додж
Решил уменьшить свой пробег.
Идёт куда-то белый дождь,
Его в народе кличут - снег.
Январь закончил свой этап,
Дал горы снега на гора,
А в сквере много белых баб,
Восставших из земли вчера.
Из-под ведра торчит морковь,
Меж устьями великих рек,
Неслышный звук моих шагов
Вбирает дождь, который снег.
Я так скажу: любовник лучше,
Пришёл-ушёл – и все дела.
К тому же он не бьёт баклуши,
Явился, так горит дотла.
А этот? Мусор не выносит,
Позорище перед людьми,
И кушать постоянно просит,
По пять раз в день его корми.
Припёрся, даже ног не вытер,
А чтоб убрать - и речи нет.
А тот пришёл, немножко выпил,
Что надо сделал и – привет.
Причём, придёт часа в четыре,
Уйдёт – семнадцать на часах,
А этот днями по квартире
Слоняется в своих трусах.
Получку носит - кот наплакал,
А требует, как олигарх.
Тот никогда бы так не вякал,
Хотя обычно при деньгах.
Я дело говорю, послушай,
Так больше просто жить нельзя.
Любовник несравненно лучше,
Да только где ж такого взять?
Он что-то химичил, в афёры пускался,
Имел в голове кучу хитрых идей,
Выстраивал схемы и ловко скрывался,
Выманивал деньги у бедных людей.
Общественность долго ещё возмущалась:
–Давай, уезжай в свой Израиль скорей,
Не надо давить на славянскую жалость…
Потом оказалось, что он не еврей.
Как прожить без тебя, мне не ясно,
Просто сердце, как вспомню, болит,
Ты ушла. Оказалось, напрасно
Я тебя целовал в целлюлит.
Сколько слёз безутешно пролито,
Ведь любовь есть начало начал,
Из-за этого вот целлюлита
Всю неделю не сплю по ночам.
Я измучен уже беспредельно,
У меня энурез и колит,
Целый день целиком и прицельно
Целовал бы тебя в целлюлит.
Ты никак не подашь даже знака,
Но сказал мне знакомый завлит:
Прежде чем целовать, разузнай-ка,
Что такое у них целлюлит.
Верка-то наша влюбилась, как эта… В Пашку. Крепко влюбилась, по-чёрному. Люблю, кричит, и всё, он красивый, дескать. На шею ему бросается, целует, делай, мол, со мной что хочешь. Ну, он и сделал. В смысле что хотел. А Пашка, надо вам сказать, парень-то неустойчивый. Из тех, что с одной живёт, другую рукой держит, на третью смотрит, о четвёртой думает, а о пятой мечтает. В общем, наутро отказался он от Верки. Отказываюсь я от тебя, Вера, говорит, разочаровался вроде. Вечером, говорит, ты была какая, а утром какая. Вот и выходит, что утро вечера мудренее, люди зря болтать не будут. Ну, она, конечно, сразу в слёзы, плачет, кричит. Страдает, одним словом. Жить, кричит, не хочу и так далее. Побежала к Днепру топиться, ну, жизнь суицидом кончать. А у нас как раз мост для этого через Старый Днепр имеется, высокий такой, метров тридцать, а то и больше. Нет, он, конечно, не для этого, но вообще…
Вот Верка-то на него взбежала, на перила вскарабкалась и того, сиганула. И только это она, значит, спрыгнула, как вдруг передумала, жалко ей себя стало. Думает, чего это я из-за какой-то гниды, из-за бабника этого проклятого жизни себя буду лишать. Да я, думает, ещё двадцать таких найду, точь-в-точь и даже лучше. Я, думает, ещё молодая, что ж я делаю? Меня вон Димка ещё на танцах за талию обнимал.
В общем, передумала она топиться. Так в жизни бывает. Вот я, например, пошёл как-то на базар солёные огурцы покупать, а там квашеную капусту вдруг увидел. Ну, и передумал, тем более что капуста полезней, в ней витаминов больше. Вот и Верка передумала. И правильно сделала, не стоит он этого, паразит. У нас и так население уменьшается, а ежели каждый топиться начнёт из-за таких, то кто ж останется? Опять же, Верка, она ж ведь женщина какая-никакая, детишек нарожать может, ситуацию демографическую улучшить. Во-от. Но передумать-то она передумала, однако ж пока летит. Шмякнулась, стало быть, об воду, причём сильно, вынырнула и давай кричать, на помощь звать. Спасли. Нашлись добрые люди, спасли. Сейчас живёт. Говорят, Пашка предлагал ей снова сойтись, чуть ли не жениться обещал, а она – ни в какую. Родить, говорит, может, и рожу, а чтоб жениться на тебе, и не надейся, паразит. Так и сказала. Гордая она у нас, самостоятельная.
Любовью загнанным мустангом,
Сам говоря себе: «Остынь!»,
Я лезу со своим уставом
В твой неприступный монастырь.
А ты молчишь. Ты как немая,
Я ж притворившись мужичком,
Всё, понимаешь, понимаю,
Своим могучим мозжечком.
И мать твоя тебе долдонит -
Ну что с такой чудачки взять? -
На что нам, дескать, в нашем доме
Такой неадекватный зять?
Бегут без пользы дни и годы.
Разубеждать тебя устав,
Решил я сдержанно и гордо,
Отбросить в сторону устав.
Не побоюсь хулы, злословий,
Презрения не побоюсь,
Без предварительных условий
На милость я твою сдаюсь.
Пусть всё закончится плачевно,
Пускай сожгу свои мосты,
И не пойму затем, зачем я
Лез так настырно в монастырь.
Мы поразительно беспечны,
Живём - ничто нам не указ,
Мы понимаем, что не вечны,
Но смерть как будто не про нас.
Так пассажир лежит, зевая,
В купе вальяжно на боку,
И даже не подозревает,
Что взорван мост через реку.
Сначала я и сам не понял,
Что через миг слечу с резьбы,
И падал прямо в преисподнюю
Согласно линии судьбы.
Но ты узнала о грядущем
И вознесла мольбы к Христу,
Чтоб Он неправедную душу
Схватил за шкирку на лету.
Душа вернулась бумерангом,
Избегнув адского огня…
Я знаю, кто тот белый ангел,
Что помолился за меня.
В Евангелии том от Иоанна,
Где он вопрос рассматривал всерьёз,
В местечке под названьем древним Кана
На местной свадьбе пил вино Христос.
Не знаю точно, что тому виною,
Ведь случай этот был давным-давно,
Но вдруг на свадьбе кончилось спиртное,
Так Он всю воду превратил в вино.
Представьте эту чудную картину:
Одно лишь мановение руки, -
И есть, что пить теперь отцу и сыну,
И всем гостям до гробовой доски.
Моя душа с похмелья нездорова,
Домашние с утра меня корят,
А я всё жду пришествия второго,
Ужасно трубы целый день горят.
Опять ноябрь, наш дворник «торжествует»,
Сгребая кучи листьев во дворе.
У дома, где пока ещё живу я,
Случается такое в ноябре.
Я из дому на свежий воздух вышел -
Тут до аптеки пять минут ходьбы -
Октябрь опавший с сожаленьем вычел
Из осени, из жизни, из судьбы.
Под траурную музыку Ф. Листа,
Пардон, Шопена, тоже, впрочем, Ф.,
Как месяцы, от нас уходят листья,
Безропотно, неспешно, нараспев.
Что делать, диалектика природы.
Нет, я по взглядам как бы не марксист,
К тому же оба вышли мы из моды.
А под ногой шуршит опавший лист.
Ну что ещё осталось человеку,
Который слишком далеко зашёл?
И я шуршу в дешёвую аптеку
Купить, ну этот, тьфу ты, валидол.
Недаром говорят в народе -
а он извечно прав, народ, -
что не должно плевать в колодец
тому, кто из него берёт.
Ведь стоит только приглядеться
и вам откроется сполна
неброская, но беспредельно
наполненная глубина.
Она частицы неба ловит,
весь свет дневной таится тут,
а мы и заглянув в колодец,
увидим, разве, темноту.
Не так ли вот и мы, мужчины,
глядим на жён со стороны
и, впитывая их глубины,
не замечаем глубины.
Я люблю движенье,
Способ похудеть.
Это униженье -
Целый день сидеть
Я ведь не Онегин,
Предпочту всерьёз
Негативу неги
Позитивы поз.
Как-то на неделе
Ночь провёл без сна,
С Ликой засиделись
Слишком, допоздна.
Может, ради шика,
Но на мой запрос
Показала Лика
Много новых поз.
И с тех пор я позы
Полюбил до слёз.
Жаль, что слишком поздно
Понял пользу поз.
Лика вновь ликует:
Если, мол, рожу,
Я тебе такую
Позу покажу!..
Ну, так это ж «если»!
Я халат надел
И, скучая, в кресле
Сутки просидел.
И пока с морозом
В тайной связи снег,
Предпочту я позам
Негативы нег.
Мы с нею совершенно незнакомы,
хоть видимся почти что каждый день.
На узенькой трамвайной остановке
встречаемся обычно по утрам.
Я подхожу к трамваю в пол восьмого,
она приходит сразу вслед за мной.
Потом садимся с ней в трамвай и едем,
нам ехать час или немного меньше.
В трамвае утром люди едут молча,
хотя порой и скажут два-три слова,
чтоб выразить эмоции спросонья.
Она молчит и смотрит на дорогу.
Однажды видел, как она глаза закрыла
и думала о чем-то о своём.
Бывает, не всегда она приходит:
то отпуск, то какая-то болезнь
на время наши встречи ограничит.
И мне тогда чего-то не хватает,
чего-то важного недостаёт.
Нет, я женат, давно семью имею,
и ничего такого мне не нужно.
А всё-таки я так уже привык к ней,
что с нетерпением бегу на остановку
и даже день считаю неудачным,
когда она на встречу не придёт.
И вот однажды ждали мы трамвая,
и вдруг случайно встретились глазами,
и я ей головой слегка кивнул.
Сам от себя не ожидал такого,
ведь мы с ней совершенно незнакомы,
а я ей взял и головой кивнул.
А у неё чуть дрогнули ресницы
и мне она в ответ сказала «Здравствуй»
и тут же быстро отвела глаза.
А мне теперь порой бывает грустно,
как будто я совсем ещё мальчишка
и в праздник мне чего-то недодали.
Нет, я женат, давно семью имею,
и ничего такого мне не нужно,
ведь мы с ней совершенно незнакомы,
не знаю даже, как её зовут.
Но почему-то плещется печаль
на самом донышке, когда при новой встрече
я всякий раз, встречаясь с ней глазами,
шепчу губами ей тихонько: «Здравствуй»,
а мне она в ответ чуть-чуть кивает
и тотчас постоянно опускает
свои прекрасные и грустные глаза.
Могу лишь развести руками,
ведь я её боготворю,
но только белыми стихами
во сне я с нею говорю.
(автобиографическое)
В жизни мне не повезло,
Я родился не в Париже,
И к тому же, как назло,
Получился слишком рыжий.
Эх, дразнила ребятня
В детстве всячески меня:
Рыжий, рыжий, конопатый,
Убил бабушку лопатой…
Вот такая вот напасть -
Оказался я не в масть.
Вот такая вот напасть -
Оказался я не в масть.
Тот брюнет, а тот блондин,
Я других вокруг не вижу,
Неужели я один
Вот такой, простите, рыжий?
И дразнила ребятня
В детстве всячески меня:
Папа рыжий, мама тоже,
И сынок на них похожий…
Вот такая вот напасть -
Оказался я не в масть.
Вот такая вот напасть -
Оказался я не в масть.
Так я жил, судьбу кляня,
На девчонок был обижен,
Наплевать им на меня,
Я им, видите ли, рыжий.
И дразнила ребятня
В детстве всячески меня
Ах ты, рыжий, рыжий, рыжий,
Подойди сюда поближе…
Вот такая вот напасть -
Оказался я не в масть.
Вот такая вот напасть -
Оказался я не в масть.
Это факт, не болтовня,
Я хвалиться ненавижу,
Полюбила вдруг меня
Та, которой нужен рыжий.
И дразнила так меня
Среди ночи, среди дня:
Ах ты, рыжик мой бесстыжий,
Мое солнышко, мой рыжий…
Это ж надо так попасть,
Чтоб и в яблочко и в масть.
Это ж надо так попасть,
Сразу в яблочко и в масть.
Это ж надо так попасть,
Это ж надо так пропасть.
Устав однажды бить баклуши,
Презрев безделье и покой,
Спросил я собственную душу:
Кто я, по-твоему, такой?
Но ни ответа, ни привета,
Молчит душа, как гвоздь в стене,
Не говорит ни то, ни это,
Ни наяву и ни во сне.
А тут влюбился я в девицу,
Уже почти четыре дня,
Ну а она, как говорится,
Отшила сразу же меня.
Я был безмерно ошарашен -
Она другого предпочла,
Мол, ваше место у параши
С позавчерашнего числа.
Уйти бы гордо и красиво,
А я в обиде день-деньской…
И тут душа ещё спросила:
А кто ты, собственно, такой?
На привычную жизнь заоконную
Ты устало глядишь из окна,
И печаль, что заполнила комнату,
В этот вечер как будто без дна.
Робко звёздочка вспыхнула ранняя,
Виновато кричит козодой,
Я давно обращаю внимание:
Ты совсем уже стала седой.
Время - ветер без роду и племени,
То штормящий, а то штилевой,
Седина, словно пепел от времени,
Что проносится над головой.
Там, за далями, зыбкое марево
В обесцветившихся небесах,
Вижу взгляд твой слегка затуманенный
И туман на твоих волосах.
Дни змеятся тропинками странными,
Наше время вдруг стало седым.
Если раньше взвевались кострами мы,
То теперь только стелется дым.
Было в жизни немало хорошего,
Пусть ещё улыбнётся она…
А пока всё милей и дороже мне
С каждым годом твоя седина.
1
Он чувствами был переполнен,
На сердце - счастливая звень,
На всю свою жизнь он запомнил
Тот радостный солнечный день.
Повсюду счастливые лица
И птичья в ветвях дребедень.
Ну как тут ему не жениться?..
Теперь проклинает тот день.
2
Один приятель мой, простак,
Гулял с девицей просто так,
И вот в конце аллеи
В любви признался ей, чудак,
Потом вступил в законный брак,
Теперь жалеет.
3
Влюбился он что было сил,
как исстари ведётся.
Смеялся, весело шутил,
Всех нас на свадьбу пригласил…
Теперь вот не смеётся.
4
Я помню, как в детстве дружили,
Как вместе в походы ходили,
На танцы и в цирк, и в кино,
Играли порой в домино.
Когда же, от страсти сгорая,
Серёжа женился на Рае,
То с этой вот самой поры
Он лишь выбивает ковры.
ОСЕННИЕ РАЗДУМЬЯ
Осень – просто уставшее лето,
потерявшее все права,
но покажутся вовсе нелепыми
сожалений моих слова.
Как признание горьких истин,
пожелтел милой рощи лик.
Каждый лист в этом жёлтом неистовстве -
словно солнцем забытый блик.
А потом эти капельки солнца
по спирали стекут до земли
и раздумчиво-философски
возвратятся, откуда пришли.
И, сливаясь единым духом
с ней, с природой - началом начал,
я бы просто стоял и думал,
просто думал бы и молчал.
ПАМЯТЬ ЗЕМЛИ
Палку в озеро бросил -
зябко стынут круги,
желтолицая осень
встала с левой ноги.
Уберечь-то непросто
накануне зимы
красно-жёлтую роспись,
кутерьму Хохломы.
Листья - жёлтые лица
старичков-мудрецов.
Память года хранится
в старых листьях лесов.
В них спрессовано солнце,
и весна, и дожди,
но теперь уже, собственно,
всё для них позади.
Будет прошлое падать -
Дни, видать, подошли.
Так рождается память
Земли.
Мы как-то говорили с мужиками,
Что баба в доме - это не пустяк.
Да, я женат! И может бросить камень
В меня любой безгрешный холостяк.
Жена при всех известных недостатках,
Пожалуй, всё же меньшее из зол.
Она способна грубо и бестактно
Вопрос поставить в лоб: куда пошёл?
Но кто следит, чтоб не ушёл без шарфа?
Кто целый день колдует у плиты?
Такое может сделать только Марфа,
Мария выше этой суеты.
Я дома ем отнюдь не сухари и
Претензий никаких к супруге нет.
Вне дома все вокруг меня - Марии,
А Марфа дома варит мне обед.
Я чувствую на сердце эйфорию,
И философия моя проста:
Я Марфу не сменяю на Марию.
Мне далеко, похоже, до Христа
(самоирония)
Да, я наверно, изменял
В процессе жизни,
Духами пахло от меня
Порой чужими.
С пятном помады на щеке,
Клеймом позора,
Я возвращался налегке
Походкой вора.
И каждый раз я вновь страдал,
Поскольку знаю,
Сколь многого я недодал
Тебе, родная.
Не изменять, а изменить
Мне б жизни повесть,
И в суматохе не забыть
Про долг и совесть.
Тогда б иные времена
У нас настали…
Но есть другая сторона
Медали.
Ведь если б не было грехов,
Мир стал бы пресен,
И не было б моих стихов
И песен…
Да, были у меня грехи,
Не отрекаюсь…
И я опять пишу стихи.
И каюсь.
Вторые сутки мусор не вывозится,
Ворона чистит перья на столбе.
Смешно, наверное, в моём-то возрасте
Глазеть в окно и думать о тебе.
Нет, жизнь моя совсем не заоконная,
И радостей хватает, и обид,
А за спиной жена моя законная
С утра пораньше утварью гремит.
По-моему, ей даже что-то чудится -
Неласково глядит из-подо лба.
Ворона, видно, где-то сыр почуяла,
Слетела, блин, со своего столба.
Мужик устал стоять, присел на корточки,
Прищурил глаз, дымит, как паровоз,
Я вижу всё, лишь нет знакомой кофточки
И водопадом льющихся волос.
А вот и вышла. Новостями делится
С подругами, что вешают бельё.
А я сижу и вид привычно делаю,
Как будто бы смотрю не на неё.
Водички бы студёной, из колодца мне,
Ужасно пересохло вдруг во рту,
И сердце что-то громко так колотится,
Боюсь, жена услышит за версту.
* * *
Мне толкуют давно про возраст,
Усмехаются - старичьё,
Птицей в степь улетает возглас,
Опровергнув всё их враньё.
А потом мы лежали молча,
Ни словечка не говоря,
И малиново тлела мочка,
Точно в ней угасала заря.
* * *
Ты и я в дребезжащем трамвае,
Впрочем, я тебе только кажусь.
Вот инерция отрывает
От трубы, за какую держусь.
Мы, наверно, ещё не готовы
Дать друг другу душевный приют…
А свидетели Иеговы
Для спасенья брошюры суют.
* * *
На поваленной той сосне
Ты слова говорила мне,
И они у меня сохранились
В сокровенной моей глубине.
Подтвердят облака, закат,
И сосна подтвердит стократ,
Что слова твои всё заглушили,
Даже звоны ночных цикад.
И когда окажусь я ТАМ,
И послышится: Аз воздам!
Те слова твои будут защитой,
Пусть таскают меня по судам.
Пусть я буду гореть в огне,
Я отвечу за всё вдвойне,
Ведь слова не сгорают в геенне,
Те, что ты говорила мне.
ССОРА
Из избы я не вынесу сора,
Пусть поссорились мы, пускай,
Пусть бурлит, точно сера, ссора,
Половодьем из края в край.
Даже если на дальний остров
Птица счастья совсем уплыла,
Я Тебе благодарен, Господи,
Что она у меня была.
ЗАКОН ВСЕМИРНОГО
ТЯГОТЕНИЯ
Ты сказала о том сама,
Если только мне всё не кажется,
Что сейчас ты сойдёшь с ума
От моей ирреальной тяжести.
И с катушек летит Земля,
И отводит глаза распятие.
Силовые, видать, поля
Нас сжимают с тобой в объятиях.
И плывёт еле слышный стон
В мировом вокруг запустении…
Знать, догадывался Ньютон
О моём к тебе тяготении.
* * *
Для меня с небосвода скатилась звезда,
и теперь она рядом со мной иногда.
В мире множество звёзд, почему ж я мечтаю
видеть именно эту с собою всегда?
* * *
Отчего же я вдруг воспарил на Парнас?
Что за сила во взгляде распахнутых глаз?
Что такое любовь, кто мне может ответить?
Может, то, что я чувствую прямо сейчас?
* * *
Это воля небес, что мы вместе с тобой,
это только для нас небосвод голубой.
Отчего ж ты меня в жар и в холод бросаешь,
то возносишь в Эдем, то ведёшь на убой?
* * *
Ты всё так же меня продолжаешь казнить.
Я в отместку хотел бы тебе изменить,
но мне слёзы глаза пеленой застилают,
и не вижу я, кем мне тебя заменить.
* * *
Не беда, коль огонь вдруг столкнётся с водой,
не беда, коль столкнётся звезда со звездой.
Мы столкнулись, как два удивительных мира.
Вот беда, если всё обернётся бедой…
* * *
Моё время уходит пускай день за днём,
не жалею о нём и не плачу по нём,
Ведь красотки ещё до сих пор возбуждают
любопытство моё. В основном.
* * *
Пусть время истекло, как вешняя вода,
пусть в зеркале теперь - седая борода,
но вдруг на склоне лет взошла на небосклоне
последняя моя, вечерняя звезда.
* * *
Мне с Омаром Хайямом всегда по пути,
но себе не позволю с ним рядом идти.
Он всех тех, кто не пьёт, называет ханжами,
я ж хмельного не пью. Никакого. Почти.
ОТВЕТ ПОКЛОННИЦЕ
Что? Я лучше пишу, чем Хайям? Не скажи.
Твоя сладкая лесть наподобие лжи.
Я имею лишь тот перевес над Хайямом,
что я жив. Так что ты язычок придержи.
* * *
Вы поверьте, друзья, я совсем не шучу,
мне пора бы давно обратиться к врачу.
Я хотел бы в красавицу страстно влюбиться,
но, представьте себе, не хочу.
* * *
Моционы мне нынче скорее во вред,
Вдруг красавицу встречу, прекраснее нет,
сердце ёкнет, но сразу же внутренний голос:
- Это сколько же нынче нам стукнуло лет?
* * *
Говорят, миром правит одна красота.
Хорошо бы, но всё это только мечта.
Оглянитесь вокруг, убедитесь, о люди:
миром правит сегодня одна суета.
* * *
В свой день рожденья, вы уж мне поверьте,
не радуйтесь весьма и пыл свой поумерьте,
Ведь этот день, такой неповторимый,
на целый год нас приближает к смерти.
- Я всё путаю: буквы и числа,
Десять классов с трудом одолел,
Я, признаться, неважно учился,
Я тогда слишком часто болел.
А к директору сколько таскали?
Ты не радуйся, зубы не скаль.
Вот давление в гектопаскалях,
Кто такой этот Гектопаскаль?
Кто такие, допустим, масоны?
Это фрукт, мировой закусон.
Есть, я слышал, болезнь Паркинсона,
Ею сильно болел Паркинсон.
Мне рассказывал давеча Сеня,
Дескать, Рихтер придумал шкалу,
И теперь у нас землетрясенья
Раз в неделю на каждом углу.
А Фуко, тот придумал качели,
Наливай, снова сухо во рту,
Церетели, ой нет, Торричелли,
Изобрёл вообще пустоту.
Кто придумал теперешних геев?
Я отвечу тебе: Гей-Люссак.
Все законы открыли евреи,
А Ньютон - тот и вовсе Исак.
Предлагаю: закажем по пицце
И пора с этим делом кончать.
А то можем так сильно напиться,
Будем «Эврика!» в ванне кричать.
Что-то надо решать, и скорее,
Я-то знаю, кто был Архимед!
Из-за этих паршивых евреев
Счастья в жизни без выпивки нет.
В нашей области - облачность в области неба,
В нашем городе горестно плачется дождь,
Это значит, так надо, ну вроде как трэба,
Вот и бродишь всю ночь под дождём, хошь-не-хошь.
Все бигборды летят на ветру, как витрыла,
Ночью чёрная в жизни у них полоса,
И надулись надувшие губы витрины,
Возомнив о себе, что они паруса.
Думы лезут пустые о пустопорожнем,
Будто рожью молотятся мысли, кто прав,
По ночному бреду наугад Запорожью,
Тротуары его с полным правом поправ.
Жёлтым светом кричат бесшабашные башни,
Маяками считая себя для ослов.
Мне бы плюнуть в колодец, забыть о вчерашнем,
Чтобы башню от мыслей совсем не снесло.
Ярко сваркой сверкнула шальная зарница,
Гром сварливо вверху на меня заворчал,
Одиноко пустует ночная крамныця,
В непогоду довольно удачный причал.
За спиною орущая что-то орава,
Слышу разного качества словно слова,
Мне налево, а я всё пытаюсь направо.
Право слово, она ведь была неправа.
Дробь дождя барабанит по коже до дрожи,
Я железно продрог и трясусь как желе.
Как в бреду по ночному бреду Запорожью,
Хоть имею права попытаться нале…
Постою постовым у соседней больницы,
Посмотрю на дома в чёткой чёрной броне,
На их чёрные окна как вроде бойницы,
И на свет, что печалится в нашем окне.
Я с тоской на генплане стою Запорожья,
Где когда-то казацкие коши булы,
Может, выпить и врезать кому-то по роже
Или сдаться, пойти и помыть ей полы?
Давинчи виноград, вишнёвый чех де сада
А. Кабанов
Собрала вещички, из комнаты вышла
и - фьють! У меня больше нету жены.
Оставила шпильку да баночку вишни,
наверное, в счёт умаленья вины.
Я косточки шпилькою вынул из вишни,
а сверху посыпал чуть-чуть сахарком,
затем посчитал совершенно нелишним
сметанки добавить две ложки с верхом.
И сразу моя испарилась досада,
и мысли гнетущие так не гнетут,
и думать не буду про чеха де сада,
там чехи де вишни давно не растут.
На грустные мысли наложено вето,
лежу на тахте в полусонном бреду,
забыли меня, как ненужную ветошь,
как Фирса когда-то в вишнёвом саду.
А вишнями нас угостил Перетятько,
к нему потому и сбежала жена.
У Васи, соседа, есть в Киеве дядька,
а здесь в огороде у нас бузина.
Я чудом пережил войну,
Те проклятые дни и ночи,
Я ранен был и был в плену,
Я видел смерть почти воочию.
Прошёл я рай, прошёл я ад,
Женился, дрался, разводился,
А сколько раз я был женат,
А сколько раз потом судился.
А сколько раз был весь в дерьме –
Меня подруги предавали –
А сколько раз сидел в тюрьме,
А то и на лесоповале.
И я прошёл сто тысяч клизм,
И трубы, и огонь, и воду,
Прошёл я их социализм
И эту драную свободу,
Жил впроголодь, не ел, не пил,
И накопил не так уж мало,
Всю жизнь пыхтел что было сил,
И в одночасье всё пропало.
Я знаю русский и иврит,
По мне пять раз справляли тризну…
А внук мне нынче говорит:
Ты, дед, совсем не знаешь жизни.
Тому уже назад почти четыре года
Взъерошенный петух вертелся на столбе,
Вокруг была трава, вокруг была погода,
А мы, как А и Б, сидели на трубе.
И сидя на трубе, мы по небу летели,
Невиданный любви снимая урожай,
На небе на седьмом качели-карусели
Кружились без конца, нам голову кружа.
Теперь мой жалкий торг, наверно, неуместен,
Поставила судьба нам самый низкий балл,
Ведь знали мы с тобой, что мы не будем вместе,
Ведь нас ещё тогда петух предупреждал.
Над нами уж давно висит судьбы опала,
Не вырваться из пут ни мне и ни тебе,
И А уже ушло, и Б давно пропало,
И ржавчина одна осталась на трубе.
Мы страшно далеки с тобою от народа,
И вовсе ни к чему напрасная мольба,
И нет уже травы, и нет уже погоды,
И нашей той любви давно уже труба.
Петух давно охрип, вставая с петухами,
Труба любви поёт, давая петуха,
А я тебя люблю, как прежде, с потрохами,
Но ухожу в себя подальше от греха.
А я тебя люблю со всеми потрохами,
Но ухожу в себя подальше от греха.
В прошлой жизни я был, видно, рыжим котом,
А иначе всё было б иначе.
Ведь с приходом весны я мечтаю о том,
Чтоб из дома рвануть наудачу.
Впрочем, нет, не распущенным был я котом,
Я, наверно, собакой был всё же,
А иначе зачем бы вилял я хвостом,
Приходя с виноватою рожей.
Возвращаясь из этих походов домой,
Я прощенья просил, видит Небо,
Пусть супруга меня называет свиньёй,
Но свиньёй я, по-моему, не был.
Кем бы ни был тогда, я живу, не тужу,
Хоть и есть кой-какие изъяны,
Вот когда на своё отраженье гляжу…
Ох, и умные есть обезьяны.
Я бы свил с ней любовное гнёздышко,
любо ей, как поют петухи,
как сияют вечерние звёздышки,
только знаете, пишет стихи.
Я её пригласил на свидание,
и гуляли мы с ней у реки,
если б знал я об этом заранее...
Целый вечер читала стихи.
Вот готовит она - объедение,
не едал я подобной ухи,
на хорошем счету в учреждении,
всё прекрасно, вот только стихи...
Я бы с нею поехал в Анталию,
чтоб от будней уйти шелухи.
Всё при ней, и фигура, и талия,
но уж эти, простите, стихи.
Я сначала был в недоумении,
что бегут от неё мужики,
а теперь ясно всё. Без сомнения
оттого, что кропает стихи.
И ещё. Обратите внимание:
все родные её - от сохи,
все как люди, все вроде нормальные,
а она сочиняет стихи.
И уже ни на что не надеюсь я,
повезло тем, кто с детства глухи,
я не знаю, как быть и что делать мне,
чтоб она не писала стихи.
(когда жена – поэт)
Вот пишет женщина стихи,
Твоя жена – поэт,
Простить ей можно все грехи
За этот светлый бред.
Ведь мир, в каком она живёт,
Как вроде неземной,
Душа её всегда поёт,
Надрывною струной.
Она как будто бы в плену
У рифмы-паука,
То пьёт лесную тишину,
То лепит облака,
То небо у неё в реке,
То зыбь, как серебро,
И вместо веника в руке
Лишь вечное перо.
А если вдруг захочешь ты
Съесть к празднику пирог,
Забудь про пошлые мечты,
Печенье – между строк.
Нет времени, чтоб постирать?
Так это ж не порок.
Дай срок, придёт ещё пора,
Попозже, между строк.
У вас на всё различный взгляд.
Мещанский твой мирок
Она глотает, словно яд,
В антракте, между строк.
И сколько лобик свой не морщь,
И не давай зарок,
Она тебе не сварит борщ,
Ну, разве, между строк.
Зато душа её парит,
И рвётся из тенет,
Её душа живёт навзрыд,
И в этом весь секрет.
В душе её всегда любовь
К невиданной строке,
Она всю жизнь живёт с тобой
И где-то вдалеке.
А у меня в судьбе изъян,
Рифмую сам в тоске,
Хоть я всегда и сыт и пьян
И нос мой в табаке.
Люблю бездельничать в тиши,
Но изнутри я чую
Мой голос внутренний: пиши,
И вот стихи пишу я.
В деревне дальней, там, в глуши
Покоем наслаждаться б,
А голос мне опять: пиши.
И так порой раз двадцать.
Мне б что-то сделать от души
А голос тот, холера,
Опять талдычит мне: пиши
И – снова на галеры.
И я пишу, верней, пашу,
Вытравливаю душу,
Ну, вроде, вешаю лапшу
Читателю на уши.
Я как батрак, я как вассал
Работаю натужно,
А голос вдруг: зачем писал?
Кому всё это нужно?
Я давно уже понял, что вышел из моды,
И когда свой положенный срок дотяну,
Я смиренно уйду на заслуженный отдых,
Я уйду в никуда, в темноту, в тишину.
Я уйду налегке по велению свыше
От ненужных трудов и пустой суеты,
Я оставлю здесь осени мокрые крыши,
Удивлённые утренним снегом кусты,
Облака равнодушные, лета беспечность,
Крик растерянный стаи осенних гусей,
Развесенние ветры, неспетые песни
И печальные взгляды хороших друзей.
Я с надеждой пишу эти странные строчки,
Чтобы в каждой минуте бегущего дня,
В телефонном звонке и опавшем листочке
Светлой нотой звучала частица меня.
Мне поведать тебе это необходимо,
Об ушедших мгновеньях напрасно скорбя,
Чтоб простые слова мои «Здравствуй, любимая!»
Сохранились подольше в душе у тебя.
Утверждать не решаюсь, всего ль себя отдал
Я тебе за мгновение рядом с тобой,
Но когда я уйду на заслуженный отдых,
Пусть согреет тебя эта наша любовь.
Не буду долго я жевать мочало,
Я вспомню, как учил меня отец.
Что вроде ян – мужское есть начало,
А не, как кто-то думает, конец.
Ян – это утро, жизнь, потоки света,
Всё в шоколаде, вот что значит ян.
И я считаю – справедливо это,
Конечно, если ян ещё не пьян.
А инь, напротив, женское начало,
И яны иней в тыщу раз умней,
Ведь чья бы там корова ни мычала,
А утро вечера помудреней.
Инь – это вечер, тьма, мороз и холод,
А коротко сказать – кромешный мрак.
Они друг другу словно серп и молот,
И это называют словом – брак.
У женского начала много функций,
А у мужского в основном – стакан.
Об этом говорил ещё Конфуций,
Когда делил нас всех на инь и ян.
Всё лучшее приписано мужчине,
А всё худое – женщине, прикинь.
Китайцы с самой древности решили,
Кто там у них есть ху: кто ян, кто инь.
Меня к утру однажды укачало,
Мозги – навылет, а во рту – полынь,
Гляжу, а рядом – женское начало.
Я сходу догадался: это инь.
Поскольку ян дневное есть светило,
А инь, конечно, мировое зло,
Не помню, что у нас происходило,
Но что-то вроде как произошло.
И старое верблюжье одеяло
Отбросил я недрогнувшей рукой,
А инь мне сонным голосом сказала:
– Послушай, ты откуда здесь такой?
Теперь живём, скажу вам без обмана.
Вся в бигудях борщи готовит инь,
Для своего хозяина, для яна.
А для меня всё кончено, аминь!
PS:
Я лишь хочу, чтоб женское начало
У нашего домашнего причала
Меня всегда с улыбкою встречало,
И чтоб свои права мне не качало,
И на меня не очень чтоб кричало.
А по ночам бы ласково шептало
И бережно, чтоб не будить, ласкало
И как бы ненавязчиво искало
Моё мужское, скажем так, начало.
Распятый лист на письменном столе
раз пять страдальчески наморщил лоб -
а вдруг оставить память на земле
решит сейчас какой-то остолоп.
От страха побелев как полотно
лежит передо мною бедный лист,
а снег ненужный под моим окном
как вроде прошлогодний пресс-релиз.
И в крике распахнув свой белый рот,
сей лист из странных будущих страниц
когда-нибудь умрёт или соврёт
без совести, без чести, без границ.
О сколько слов замучили в стихах
убийцы из рассадников-богем,
убийцы, что останутся в веках
никем не вспоминаемым никем.
С тетрадочками ходят мужики,
безжалостные слова палачи,
читают людям с гордостью стихи,
а им бы кафель класть да кирпичи.
Меня порой охватывает жуть,
живу среди сыров я, мяс и сал,
гордиться нечем, а сейчас горжусь:
сегодня ничего не написал.
Как всё спокойно на погосте,
Ни спешки здесь, ни суеты,
И совершенно не по ГОСТу
Разновеликие кресты.
А где-то там, в высоком кресле,
Особый ангел в нужный час
Легко и просто ставит крестик
Напротив каждого из нас.
А уж моих грехов, примерно,
Он насчитает с Эверест,
И вместо крестика, наверно,
На мне большой поставит крест.
Нет, годы на меня не давят,
Я высшей кары не боюсь,
И если крест на мне поставят,
Я буду видеть в этом плюс.
Пусть даже ждёт меня геенна –
Ведь совесть не во всём чиста –
Но я приму свой крест смиренно,
Хотя и нет на мне креста.
Нет-нет, я вовсе не антихрист,
Ни в чём не расхожусь с Христом…
А вот берёзка плачет тихо
Над покосившимся крестом.
Любовь первая, конная
Прямо в морду лягнула кобыла
Подошедшего сзади коня.
Так и ты ведь меня не любила,
Никогда не любила меня.
Разговоры, сухие, как сено,
Похрустели у нас на зубах,
С этой ночи себя я усердно
Распекаю на вольных хлебах.
С той поры ни вожжей и ни писем,
Ни узды, ни кнута, ни хрена,
Я на зависть друзьям независим,
Как любимая наша страна.
Пали ниц опахала-ресницы,
Подводя под надеждой черту,
И степная летит кобылица,
Пива пену роняя в поту.
Почасово, а то и подённо
Попасусь я на колкой стерне.
Говорят, здесь когда-то Будённый
Проскакал на булатном коне.
Ничего мне без милой не мило,
Я физически крепко ослаб,
Равнодушно проследую мимо
Этих скифских, но каменных баб.
Мне давно уже по барабану
Эта стерва и эта стерня.
Я хотел написать, как Кабанов,
Ради бабы простите меня.
Как на тризне, с распущенной гривой
Одинокою выпью кричу,
Все мои затухают позывы,
Даже выпить уже не хочу.
Но запомни, ничто не забыто,
И уж точно никто не забыт, -
Присной памяти злое копыто
И весь комплекс рогов и копыт.
Любовь вторая, конная
Расцветали яблони и груши,
Конюх, как всегда, ушел в запой,
Так что фермер из своих конюшен
Сам ведет коней на водопой.
Фермер здесь какой-то ненормальный,
Челноком валюту накопил
И разнопородных, разномастных
Лошадей зачем-то накупил.
Я б им заплатил хоть черным налом,
Чтобы рассказали о себе,
Как они свою национальность
Выясняют в спорах при пастьбе.
Как решают важные вопросы:
Кто умней из них и кто стройней,
Кто поближе к матушке-Европе,
Аристократических корней?!
Вот супруга - слава Украине! -
Гуляйпольских искони кровей,
Не кичится в яростной гордыне
Славной родословною своей.
Я, понятно, с давних пор стреножен,
В ящике беснуется кино,
Где земляк жены моей - о Боже! -
Размахался шашкою Махно.
Я гуляю в поле в Гуляйполе
На виду у ладных лошадей
И хочу, чтобы у них на воле
Было все не так, как у людей.
Любовь третья, конная
Я бросаюсь словами хоть редко, да метко.
На реке тишь да гладь, на воде - ни буя.
Как-то в драке порвали мне шведскую шведку,
А подружка моя, как ни странно, швея.
Боевая подруга, ну, вроде, тачанка,
Эта девочка с крашеным конским хвостом
Что-то вечно строчит наподобие Анки
И стегает подкладку, как будто кнутом.
Образ Анки мне грозной эпохой навеян,
Вспоминаю Чапая при виде реки,
И подружка строчит эту шведку на швейной,
На старинной машинке стегает стежки.
И строчит, как заправский она пулеметчик,
И машинка ее никогда не молчит.
Раз тут строчки, то девочка, стало быть, строчит,
или все-таки правильно будет строчит?
Видно, память моя мне осталась на память,
Забываю грамматику, прямо хоть плачь.
Обо всем позабыв, на врага, как Чапаев,
Пронесусь я во сне то галопом, то вскачь.
А подружка моя рядом спит и не знает,
Что уж я б никогда не оставил седла,
Хоть она и сама норовистой бывает,
Стоит только лишь ей закусить удила.
Пусть я шведку порвал, и вся морда разбита,
И рысцою трусить мне придется к врачу,
Я готов ради милой отбросить копыта,
Но пока, если честно, совсем не хочу.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Мне снился рассвет, облаков озаренье,
восторг тишины сквозь предутренний сон,
как будто лечу я в свободном паренье
и песенку с ветром пою в унисон.
Ничто не шумит, не тревожит мне душу,
и ни перед кем я здесь не виноват.
И только потом, на рассвете проснувшись,
вдруг с ужасом вспомнил о том, что женат.
НЕ ПОВЕЗЛО
– Сколько лет, сколько зим, старина,
мы давно не видались с тобою,
я слыхал, ты удачно женат
и буквально окутан любовью.
– У меня неплохая жена,
не хотелось бы всуе злословить,
но не любит готовить она,
хоть умеет прекрасно готовить.
Не подходит к плите, как назло,
чем всё счастье семейное губит.
– Не печалься, тебе повезло,
вот моя не умеет, а любит.
МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
– Вот так встреча, друг мой славный,
только что за грустный вид,
ты же в брак вступил недавно,
что ж невесел и небрит?
– Я прошу тебя: не смейся,
может, что-то здесь не то,
вот скажи: медовый месяц,
это праздник или что?
– Что ж, давай поставим точку
в этом деле, старина.
Ты представь большую бочку,
полную, прости, говна.
С давних лет такая мода,
ведь игра-то стоит свеч,
сверху – слой густого мёда,
чтоб внимание отвлечь.
Целый месяц просто таешь,
словно в детстве эскимо,
а потом всю жизнь хлебаешь
это самое дерьмо.
– Как же мне решить задачу,
чтоб не потерять лица?
Я, браток, похоже, начал
сразу не с того конца.
ПОСЛЕ СЕКСА
– Моя жена, представь, во время секса
выкрикивает грубые слова,
она, видать, болела чем-то в детстве,
а у меня аж кругом голова.
И я не вижу ни конца, ни края,
и выгляжу, мне кажется, шутом.
–Да не волнуйся, и моя такая,
она меня по-всякому ругает,
но не во время секса, а потом.
ЖЁНЫ ДЕКАБРИСТОВ
Ах, жёны, ваша преданность порою
граничит с себялюбьем эгоиста.
За мужа вы готовы встать горою.
Примером служат жёны декабристов.
Хоть слёзы бурными текли ручьями,
и хоть мужья их были, в общем, против,
последовали смело за мужьями,…
всю каторгу им начисто испортив.
КОСТЮМ
– Абраша, что вокруг тебя за шум?
такой ажиотаж – не видел сроду.
Ну где ты взял, скажи, такой костюм?
– Его мне папа перед смертью продал.
КИРПИЧ
Упал на голову кирпич –
и на земле – покойник.
Один сказал: Какая дичь!
У нас халатность – просто бич,
пройтись нельзя спокойно.
Стоит народ, клянёт кирпич,
Ба, документ в кармане,
а там: Беркун Абрам Ильич.
Неловкое молчанье.
Потом тот самый человек
сказал, поглядывая вверх:
– Вот расплодилось этих – страсть,
и камню некуда упасть.
1
Минуту, господа и дамы,
вы будете удивлены,
но я начну рассказ стихами
о том, как не имел жены.
Надеюсь, вы меня простите,
я как поэт не знаменит
и уж, конечно, не маститый:
откуда у меня мастит!
Нас всех учили понемногу
чему-нибудь и как-нибудь,
так пошлой шуткою, ей-богу,
флиртуя, я бы мог блеснуть.
Но в зеркало глядел я хмуро,
судьбу отчаянно кляня:
найдётся ли такая дура,
что выйдет замуж за меня?
Я думал, что женюсь едва ли,
поскольку внешность – страшный сон.
Когда входил я, все смолкали,
девчонки головой качали,
старушки горестно вздыхали,
и все биндюжники вставали
и дружно выходили вон.
Припев:
Факт, конечно, ё-моё, примечательный:
даже резус у неё отрицательный.
2
И вот пришло моё мгновенье…
Я не забуду никогда,
когда она без промедленья
тихонько выдохнула: «да».
Я честно вам скажу, как было,
и это факт, не болтовня.
Она меня ведь не любила,
поскольку, если бы любила,
то разве вышла б за меня?
День свадьбы – это ль не награда
за то, что я страдал и чах!
Ведь это истинная радость,
пусть со слезами на глазах.
И стал мой мир отныне тесен,
мой личный брак понятен мне,
порой грущу, порою весел,
под каблуком и на коне,
благодаря моей жене.
Припев:
Факт, конечно, ё-моё, показательный:
даже резус у неё отрицательный.
3
Тогда бы взять себя мне в руки…
Я поздно понял, что стряслось.
«Жена» – как много в этом звуке
для сердца моего слилось,
как много в нём оборвалось…
Жена рифмуется на диво:
весна, луна и тишина,
однако так же справедливо –
вина, война и сатана.
Как солнца луч в густом тумане,
как шёпот трепетной весны,
жена – как премия в кармане,
что я заначил от жены.
Жена мне – как поэту лира.
Чтоб пыл поэта не угас,
она ему – почти полмира,
она – в жару глоток кефира,
она – и тёплая квартира,
она – рапира и мортира,
а в целом – ломовой Пегас.
Ведь я такой: когда встречаю
вдруг женщину – стихи пишу
и целый вечер ей читаю,
ну, то есть, вешаю лапшу.
И это всё, на этом точка,
и сверх того ни боже мой.
Лапшу развесив, на носочках,
как правило, иду домой.
Я ей почти не изменяю,
мне это иногда претит,
а всем подругам разъясняю,
что мне супруга не велит.
Припев:
Факт, конечно, ё-моё, показательный:
даже резус у неё отрицательный.
4
Да, жизнь в семье бывает сложной,
но всё ж не нам пенять судьбе.
Мы с нею противоположны,
живём в единстве и в борьбе.
Мы штиль и шторм, мы лёд и пламя,
и всё ж мы крепкая семья.
Жена несёт свой крест, как знамя,
а знамя, уж конечно, – я.
Я не однажды порывался
сказать ей, сдерживая стон:
– Хороший муж тебе попался,
жаль только, что попался он.
Идут года, но в жизни нашей
царят согласие и лад,
Муж пишет, а супруга пашет,
такой вот, в общем-то, расклад.
Не знаю, как сказать сумею,
не Пушкин я, кто ж возразит,
но вечно наш очаг семейный
пусть ясным пламенем горит.
Пусть он горит, горит, доколе
захочет Бог к себе нас взять.
У нас любовь, чего же боле,
что я могу ещё сказать?
Припев:
Факт, конечно, ё-моё, примечательный:
даже резус у неё отрицательный.
ПЕСНИ БЫВШЕЙ РОДИНЫ
Я не знаю, что скажут другие,
Спорить с ними не буду напрасно.
У меня на душе ностальгия
По стране бесконечно прекрасной.
Там остались снега и морозы,
Там Таганка и Красная Пресня.
На глазах появляются слёзы,
Когда слышу советские песни.
На глазах слёзы,
Когда слышу советские песни.
Эти песни я знал с колыбели,
С ними радостно мне и тревожно.
Эти песни романтики пели
У костра на полянке таёжной.
Пела их молодёжь вечерами,
На колене гитары пристроив.
За туманами шли и ветрами
Незаметные, в общем, герои.
За туманами и ветрами
Незаметные, в общем, герои.
Эти песни про трудное счастье.
Мне без них неуютно и тесно.
И душа моя рвётся на части,
Когда слышу советские песни.
Не избавлюсь уже от тоски я,
Хоть на жизнь обижаться не вправе,
У меня на душе ностальгия
По большой и красивой державе.
У меня ностальгия
По большой и красивой державе.
С РОССИЕЙ В СЕРДЦЕ
Две берёзки меня попросили,
И ручей мне о том прожурчал:
Спой нам песню про нашу Россию,
Спой про удаль её и печаль.
И спою я про тройку шальную,
Про карельских озёр синеву.
И хотя не в России живу я,
Я с Россиею в сердце живу.
Как-то Волга меня пригласила
Посидеть на её берегу,
Пробежать босиком по России,
По весенней траве на лугу.
И спою я про сказку лесную,
Про хмельную спою трын-траву.
И хотя не в России живу я,
Я с Россиею в сердце живу.
Я про реки спою и долины,
Где берёзки мои и ручей,
Я спою, чтоб моя Украина
Встала рядом с Россией моей.
И спою я про землю родную,
Я про Киев спою и Москву,
И хотя не в России живу я,
Я с Россиею в сердце живу.
НЕ ВЕЗЁТ
Тринадцатое нынче, пятница,
просвета никакого нет.
Из зеркала угрюмо пялится
мой неоконченный портрет.
Жена ушла, моя кормилица,
по стенке таракан ползёт,
и мыло что-то плохо мылится,
во всём мне нынче не везёт.
Верёвка рвётся, стул шатается,
и крюк на люстре набекрень…
Ну, ничего не получается,
видать, не мой сегодня день.
ПИСЬМО ЭКСТРАСЕНСУ
Я к вам пишу, известный наш целитель,
о ваших чудесах идёт молва,
и в знак признанья, я прошу, примите
простые безыскусные слова.
Да, после ваших нескольких сеансов
Ко мне вернулась вдруг моя жена…
Ты не оставил никаких мне шансов,
так будь ты трижды проклят, сатана!
ГРЕШНЫМ ДЕЛОМ
– Я, грешным делом, тут подумал,–
сказал я, отвернув лицо, –
быть может, хватит этой суммы
тебе на новое кольцо?
Жена ответила угрюмо,
со скорбью просто мировой:
– Зачем же грешным делом думать?
Подумай лучше головой.
ЧАПАЕВ И ПЕТЬКА
– Петька, где ты, подь сюды,
что ты там скучаешь?
Как у нас насчёт воды?
Принеси, брат, чаю.
Что там с кормом для коня?
Как у нас с провизией?
Что гутарют про меня
писаря в дивизии?
– Наш, при штабе, брадобрей,
совершая стрижку,
мне сказал, что ты еврей.
Вот ведь есть людишки!
Ты хоть кол ему теши,
как баран упёртый…
После паузы, в тиши:
– Видите ли, Пётр…
МЕЧТЫ ПОРТНОГО
– Ты спросил, чего мне не хватает?
А чего мне может не хватать?
Ведь пока игла в руках летает,
мне на ваши трудности плевать.
О судьбе своей мечтаю часто,
я портной, и тут как раз вся соль.
Если б королём я стал случайно,
я бы жил получше, чем король.
Трудно было б только лишь вначале,
а потом с моей женой вдвоём
долгими бессонными ночами
Я бы подрабатывал шитьём.
ТАКСА
– Алё, командирша, даю двести гривен,
ты тёлку конкретную мне подбери,
чтоб морда в пределах, чтоб длинная грива
и чтобы без вредных привычек внутри.
– Да что вы, клиент, вы какой-то невнятный,
как будто вы не были раньше у нас.
На всё здесь имеется такса, понятно?
И такса у нас – двести долларов в час.
–Тогда, командирша, даю двести баксов,
И всех забираю: и тёлку, и таксу.
НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА
С девкой ночь провёл достойно
Аж до утренней зари,
Встал, умылся и спокойно
Направляется к двери.
Тут девица подскочила:
– Эй, а деньги-то за труд?
– Настоящие мужчины
С женщин денег не берут.
У МОРЯ В ОДЕССЕ
– Наблюдаю за вами час двадцать
и никак вас понять не могу.
Почему не идёте купаться,
а лишь жаритесь на берегу?
– Вот не думал, что, косточки грея,
я кого-нибудь так огорчу.
Я ведь плавать совсем не умею,
Ну, а пИсать пока не хочу.
НА СТРЕЛЬБИЩЕ
-А теперь – результаты стрельбы.
Что ж, друзья вы мои призывные,
вы совсем молодые дубы,
то есть крепкие, только дурные.
Понимаю, что вам нелегко,
но ведь вы не у мамки за печкой.
Этот просто стрелял в «молоко»,
тот стрелял в белый свет, как в копеечку.
А Петренко я гнал бы взашей
Из дивизии, честное слово!
Он попал.
Но совсем не в мишень,
Он попал в рядового Петрова.
БЕССОННИЦА
Приятно быть всегда в кругу
Успеха и признания,
Но всем подружкам не могу
Я уделить внимание.
Ведь их – бесчисленная рать.
Одна моя поклонница
Ну так и рвётся переспать…
А у меня бессонница.
ПО БЛАТУ
Тем почёт, что победу ковали,
Всем воздастся по их делам.
Вот евреи не воевали,
Все отсиживались по тылам.
Не нужны никакие дебаты.
Мне сказали начистоту:
По знакомству, а то по блату
Вместо фронта – в Алма-Ату.
Изворачивались и хитрили,
Им война, словно мать, родна,
А награды они купили.
И медали, и ордена…
Обратиться бы к старшему брату,
Что давно старожилом в раю:
По какому великому блату
Он погиб за Россию, в бою?
ГОЛОС КРОВИ
Мой знакомый на местном базаре
С крупной белой черешней в ведре
Мне сказал: уезжай в свой Израиль,
Что ты мучишься в этой дыре?
Мол, подумать пора о здоровье,
Бросить к чёрту наш старый завод,
И потом есть ещё голос крови,
Разве он вас туда не зовёт?
Что ж, наверно, там жизнь будет раем,
Там комфортней, чем в этой дыре,
Только с детства в футбол мы играем
В нашем старом и грязном дворе.
От закатного солнца дорожка,
Как расплав золотой на Днепре,
Тыщу лет я живу в Запорожье,
В этой Богом забытой дыре.
Не усну, несмотря на усталость,
Рыба тихо плеснёт на заре,
Я, друзья, вместе с вами останусь
В этой нашей прекрасной дыре.
Скоро осень, знакомые кровли
От дождя заблестят, как слюда.
Властно кличет меня голос крови,
Но всегда почему-то сюда.
…в битве под Москвой враг был
остановлен на рубеже р. Нары…
Из «Истории Великой
Отечественной войны»
Речка Нара, речка Нара,
недлинна, неширока,
но когда бывает надо –
неприступная река.
Вот на этой речке Наре
в землю, в небо, в пламень, в лёд
врос интернациональный
необученный народ.
И, как будто по наследству,
защищая род людской,
принимали свой последний
и решительный свой бой.
Штык сломался от удара,
окровавленный кулак…
Он не даст в обиду Нару,
этот парень-сибиряк.
Вот лезгин ползёт с гранатой,
чёрный снег хватая ртом,
здесь, у этой речки Нары,
защищает он свой дом.
А война – она не сказка
с добрым сахарным концом!
Вот башкир-десятиклассник
в русский снег упал лицом.
На усах стеклится наледь,
затвердела боль в глазах –
то на снег у речки Нары
запорожский пал казак.
Мы-то знаем, не напрасно
пала горсточка ребят,
что теперь в могиле братской,
БРАТСКОЙ – слышите?! – лежат.
За страну у речки Нары,
головы свои сложив,
всё отдали, всё, что надо…
А ведь надо было – жизнь.
* * *
У войн суровые законы.
Тут передышка – тоже бой.
А он сидит себе в окопе,
читает книжку про любовь.
Сидит себе – ну ровно барин –
на куче вырытой земли
и только твёрдыми губами
от непривычки шевелит.
Но видно вовсе неуместна
в окопе эдакая жизнь –
на самом интересном месте
придётся книжку отложить.
И где ещё не дочитал он,
железным ногтём отчеркнул
и сразу в бой, любви не стало –
солдат вернулся на войну.
А на войне звезда солдата –
любовь свою закрыть собой…
И только ветер виновато
листает книжку про любовь.
Что все было так, а не как-то иначе,
могу ли ручаться своей головой?
Но рядом живёт и по праздникам плачет
невеста, что стала когда-то вдовой.
* * *
С фронтов журавлиным клином
летят треугольные письма,
короткие чаще, чем длинные,
суровые, страшные, истовые.
В метельной сибирской России,
как отзвук народной беды,
меж избами ходит Васильевна,
свои оставляет следы.
Хоть валенки и на износе,
но видно по этим следам,
кому они радость приносят,
где с ними вползает беда.
Смотрите, вот тут они шире,
в них лихость народной души,
решительные и большие,
как русское слово «Пляши!».
А здесь они точно больные,
как в сумку налили свинца,
устало идут и уныло.
Притоптанный снег у крыльца.
За дверью рванулась тревога,
надежда всплеснула и страх.
И ты, не надеясь на ноги,
присядешь: нет правды в ногах.
А правда, она где-то рядом.
Жене лишь сперва невдомёк,
что там, под чужим снегопадом,
лежит небольшой бугорок.
И ты, почтальон, ты в сторонку
с тоскою глаза отвела –
себе-то самой похоронку
ты третьего дня принесла.
И влага застыла бессильно
в глазах, как частица вины.
В ногах у Варвары Васильевны
жестокая правда войны…
ГРАНИТНЫЕ СОЛДАТЫ
Пусть много лет прошло, как превратились в даты
Те дни, в которых боль, в которых дым и чад,
Но нам об этих днях гранитные солдаты
Пронзительно и горестно молчат.
Как хочется вздохнуть, гранитною рукою
Стереть с крутого лба обильный мокрый пот
И вместо вечного высокого покоя
Хлебнуть бы хоть на миг простых людских забот...
Как хочется сорвать и подарить невесте
Простой лесной цветок, что в ветерке звенит!
Как тяжело стоять на этом славном месте
И слышать, как в груди сжимается гранит…
Как хочется сойти к подножью пьедестала,
Стать на колени:
– Мамочка, прости!
Заплакать ей в подол – о, как она устала
И завтра уже может не прийти…
Обнять её за старенькие плечи
И принесённые за все года цветы
Отдать ей.
– Мамочка, спаси меня от вечности,
От неподвижности и немоты...
...Их нет, а мы живём. Взрослеет боль утраты.
Мы шутим и поем: на это сто причин.
Но вот они – молчат, гранитные солдаты, –
Давайте-ка и мы немного помолчим.
Парикмахерша, стерва, Далила…
М. Мыслякова
Ходят слухи: когда-то Далила,
что подругой Самсону была,
всю причёску ему удалила
и тем самым его предала.
Да, исчезла великая сила,
но ведь сам же попал он впросак,
от него же узнала Далила,
что вся сила его в волосах.
Как она мужика умолила,
как сумела его расколоть?
Может, бёдра свои оголила,
показала желанную плоть?
Видно, сильно плутовка шалила,
заводила его перед сном,
парикмахерша, стерва, Далила
перепутала гриву с руном.
Я решил непростую задачку.
Виноват, я считаю, Самсон.
Он ещё б рассказал про заначку,
что запрятал в ширинку кальсон.
Тут совсем не виновна Далила,
что с неё в этом случае взять?
Надо быть откровенным дебилом,
чтобы бабе секрет рассказать.
Пора уже подумать о душе
и отойти тихонечко в сторонку,
но там, внизу, на первом этаже
смеётся несерьезная девчонка.
И я, на сердце руку положив,
готов железно вам сейчас поклясться:
пока она смеётся – буду жив
и буду, словно юноша, влюбляться.
Мне говорят: живёшь – ну и живи,
чего тебе ещё, пожил немало,
а мне всё так же хочется любви,
чтоб в жар и холод каждый раз бросало.
Любовь отныне мне не по плечу,
так говорят осмысленные люди,
а я хочу, а я ещё хочу
влюбиться вдребезги - и будь что будет.
Давно пора замаливать грехи,
каких я накопил довольно много,
а снизу целый день: хи-хи, хи-хи!
Ну как тут договариваться с Богом?!