От озера
дул,
затихая,
Вагнер.
Потир Грааля
возмещает
Солнце.
И в Арьергарде или Авангарде
но рядом -
бродит
мрачный Дух Тевтонца.
Метаморфозы
- сгинувшие Обры,-
так инфернально мельтешат в сноровке,-
что -
Месяц,-
уж казалось,-
Парень добрый,-
на деле же -
Шпион в
командировке.
А жутковато ночью в Нойшванштайне.
на мину наступаешь
или
лютик?
И -
мельком
разминувшись
с Тенью Тайны,
потом
сообразишь:-
что это -
Людвиг.
Сок лУковки церковной
кАпнул в глаз.
Хлестнуло веткой сливы,-
но не шибко.
По клавишам ступеней
в этот раз
Судьбина
вознесла меня
на Шипку.
Где ветер сильный,надрываясь,пел,-
сбивая спесь с прибывших экипажем,
кто духом слаб,ленив и мягкотел,-
Батальный Гимн
Балканского
Пейзажа.
Горбатый горизонт
удавкой
сжал.
Гудело
как в шаманские там-тАмы
пророчески -
к Зиме.
И к Мятежам...
БратУшка зяб.
И возмущались дамы.
Всё - далеко,
хотя - стоит впритык.
Всё -
в сюрреалистической оправе.
Два пополУдни
врЕзались
как штык
из Памяти
и прямо -
в сердце Яви.
Я ТАинства
наматывал на ус.
Я даже озадаченно поцОкал,
в металле пушки
ощущая
Пульс
пороховых
картечных
кровотоков.
Когда-то было Время Молодчаг...
А мне всего:-
спуститься с перевала.
Орудия-
Уже?-
Пока?-
молчат.
Неясно -
где Конец,
а где - Начало.
Уныние - предательство души:
не верится в бессмертье ни на йоту.
Портрет парадный
затаил
зевоту,
латинские склоняя падежи.
И можно вновь согласно покивать,
что Рок
сильнее
Клятвы Ганнибала.
Душа от Приключения устала.
Ей на себя почти и наплевать.
В беседках
и урочищах лесных
хрустальный звон
и Золотая Осень.
ГордИевым Узлом
затянут
Козни,
и скальпелем не перерезать их.
Лишь,
протестуя,
верещит Сверчок.
А Я сжимаю зубы.
И молчок.
Кружился снег или цвела сирень.
Колосьями переливалась пашня,
Какой был год,
Неделя
Или день,-
Уже не интересно и не важно.
Я весел был, уверенный вполне,
Что, - вот,-
Вернусь домой
Живой и целый…
И жаль,-
Последний выстрел на войне
Совсем никчемно
Был в меня
Нацелен.
Унылый сумрак наперекосяк
и листопада мокрая завеса
оплавили
пристанционный парк,
оград и тумб
известку и железо.
Совсем абстрактны и тепло и кров.
И на душе
почти вселенский траур.
здесь пешеходы
кнопками зонтов
пришпилены
к асфальту тротуаров.
В осенней готике есть театральный шик.
И бровь заломлена под благородным фетром.
И ветер -
в грудь-
укол рапиры-
вжи-и-к!
И мнится:-
жизнь закончена на этом.
Расплющены сырые этажи
консервами
на улице центральной.
В провинциальном городе
дожди.
Он потому
еще провинциальней.
Возможно,-
что я где-то умираю,
и видится мне все в последний миг:-
что я живу,
покамест,
на Урале
среди семьи,друзей и умных книг.
Дышу легко,
по мелочам страдаю,
еще стараюсь многое успеть.
Давлю,как сумасшедший на педали,
и обожаю эту круговерть.
Еще все рядом.
Все небезнадежно,-
судьбине даже поубавить спесь.
Наивно-добрый,
жесткий,
толстокожий -
всю суть вещей
я понимаю здесь.
Да нет...-
Не понял прозвучавший выстрел:-
и ухожу хрусталиками глаз
в цветной как сон
и бесконечно быстрый
тяжелый энтропический коллАпс.
Летит пчела,
и пьет нектар гречихи.
А я надолго,кажется,вздремну.
И что
и как
там -где-то приключилось-
я скоро - здесь, почувствуя, пойму.
Свободой и озоном укачало.
Стрелой,
наложенной на тетиву,
сорвусь - туда, -
в конец?
или начало?...
Такое,вот, бывает дежа вю.
... И грязь и пепел.
Перья снегопада.
Прицел дрожит.
Глаза воспалены.
Опять мы в деле.
Жарит канонада
от станции с восточной стороны.
И наша батарея отвечает...
Их бронепоезд сброшен под откос...
Горячее железо
пахнет...-
чаем.
И как кутьЯ -рассыпанный овес.
Горит пакгауз.-
Рядом - метров триста.
Согнуты рельсы в лабиринте шпал...
Дыханье сбил..
Сглотнул...
Иду на выстрел...
Ах,черт!-
Задело...
Вот,- он сам упал...
В боях изрядно мы заматерели...
Прет конница...
Ну, Бог войны,- пора!
Давай!Давай!!!
И дюжина шрапнели...
И марковцы поднялись на "Ура"
Еще чуть-чуть...
Эх,прапор харкнул кровью...
Но. молодчага...-
пуля не берет.
Метнул гранату...
Под упавшей кровлей
заглох в дыму проклятый пулемет.
Пуста обойма.
Надо к водокачке...
Как медленно вставляется латунь.
Вон,юнкер опустился на корячки...
Пустяк...- отрекошетило...-
подУй...
Один к пяти.
Конечно, бой неравный.
Идем в штыки...
И в ход пошел приклад...
Удар...
мелькают рОжи...
Боже правый!!!
...зачем ты с ними
оказался...брат.
Взаимосвязи
Хрупкую вазу случайно разбили в Каире сейчас,-
Это как эхо,
а может предтеча,-
что звякнула бронза в Версале.
Впрочем, неважно уже,
Если даже заявите:-Пас!-
Это считается тоже,-
Что сделали ход и сыграли.
Карту
Не в масть совершенно
Подсунул спокойный крупье.
Ветер за тучи замел сто карат бриллиантовой пыли
Письма и чувства сгорят в приговоре аутодафе
.
Что же?-
Ну, все мы когда-то,
Кого-то
И где-то любили.
Случай – превратность судьбы,-
Как налетчики из-за угла.
Если прочтет хиромант на руке вязь таинственных линий:-
Нищенка в парке на дальней скамейке
Когда-то была
Юной, прекрасной,богатой,счастливой и милой графиней.
Всё хорошо: - вокруг покой и воля,
И воздух свеж и травами пахуч.
Сбежало солнышко
из-под конвоя
Всю ночь
стрелявших над землёю
туч.
Но время - вестерн.
И пространство - вестерн.
Сакральностью то решки,то герба,
С поправкой на усилившийся ветер
В орлянку забавляется судьба.
По жребию день выдался не промах:
Колюч и гибок.
Шало погрозит
Шиповником и розгами черёмух.
Ствол прямо в лоб прицелить норовит
Продавлен капсюль. Вспыхивает порох...
А пуля - всё никак не долетит...
А помнится, был зной и штиль на море,
лишь катер волны гнал, ворча, винтом.
И справа млел в оранжевом миноре
Мыс с греческим названьем Меганом.
Тянулись горы, а под днищем бездна.
По лоциям и по календарю
Обыденные мысли - неуместны,
Как бесполезны могут быть в раю.
И по пути, надкусывая фрукты,
Как притча во языцех для детей,
Мы заходили в ласковые бухты
С высокомерной заломью бровей.
Покой смущали гриновских Офелий.
А грек, или грузин или Панас
Бросал в мангал душистый можжевельник,
Кропил вино.
Конечно же, для нас.
Живи себе красиво и богато.
Глотай йод моря, дымку гор
И хмель
Мадеры той, -
Доставленной фрегатом
Из более загадочных земель.
Но, равнодушно, угорев от сплина,
Или напротив – вдруг заревновал,
Пустой кампан фанагорийской глины
Отмерил заполошный интервал.
В тоскливый гул пространств, где жили скифы
Вписался караимский скрип арбы…
Наверное, в Крыму зимой красиво.
Увидеть бы!
В ретортах -
боль и Кровь Страстей Господних.
И солнце
в колбе
выплыло в зенит.
Чистилище,преддверье преисподней.
И в кошельке серебряник звенит.
Плебей - холоп страстишек и Кащея:-
душой продавшись, -хватит на авто.
В сюрреализме гнутых отражений
кошмарный мир -
и Нечто
и ничто.
Весной -чума,
к зиме, глядишь,- холера.
И чахнет город в паутине сект.
И чашей Гнева полнится кальдера.
Вот-вот, придет как регент князь Олег.
И соберутся вместе кондотьеры.
И я под стяги встану как ландскнехт.
Веду никчемный, в сущности, дневник ,
Шифрую чувства в алфавитный ребус.
К абстрактным целям,
коих не достиг,
Я, желчен став, испытываю ревность.
Шуршит средь книг завистливая мышь,
Хоть покати шаром перед Успеньем,
И мы всегда соперничаем лишь
Всяк со своею собственною тенью.
Скрипят тоскливо струны половиц
В усадьбе словно барской близ столицы.
И вновь коловращенье дней и лиц
Куют
на подоконнике
синицы.
Блеск ходит по Дамоклову мечу.
Слепая улыбается Фортуна.
Я вспомнил жизнь,
Но непонятно – чью,
А может быть, не вспомнил,
А придумал.
Мне китель жал.
Сидел неловко фрак.
Носил вельвет и рубище из вязи.
Однажды робу мышцами напряг,
И примерялся к иерейской рясе.
Менял фальцет на сочный баритон,
И нежил губы медом и горчицей.
Был в женщину по-рыцарски влюблен,
И успевал слегка поволочиться.
Бриг под ногами палубу качал.
И где-то были ощутимо рядом:-
Горбатый в ядовитости анчар,
И золотое блюдо Эльдорадо….
Кессонное скольжение на дно,
Шальное вознесение над кручей
Изрядно мне наскучили давно.
Покой, когда он есть, совсем наскучил.
Зарекшись от сумы и от тюрьмы,
Счастливчики,-
И ангелы и бесы,-
Друзья
уже освоили миры,
Подавшись в галактические взвеси.
Поэт и мим, святоша и абрек
В тенетах флера, мук и канители
Я, в сущности,-
обычный человек
С претензиями
на Макиавелли.
За городом
Азбукой Морзе
Прерывист асфальт.
Ветра колошматят поземкой по трассе – буяны.
Где призрачны рощицы –
Тусклый приземистый март
Лениво и сонно сплетает свои икебаны.
Схоронен в снегах и глаза не мозолит погост.
Уже непонятны для многих: -
что – дроги,
что - дровни.
И празднуют в церкви Великий в терпении Пост,
А мысли в дремучих желаниях липко греховны.
Вновь будет подписан и в этом году Конкордат
Аскезы хорала
С гурманством и смехом каприччо.
В паяца легко превращается иерофант.
И с белым лицом
И одетая словно черничка
Весна предвещает
И волю
И гиблый инфаркт,
Немного – надежды,
И малость любви -для приличья
Гладя кудри белесые,
Зной звенит как свирель.
Ты спешишь в Феодосию.
Я иду в Коктебель
Как туристы навьючены,
Ощущая азарт,
Мы с тобою – попутчики,
Правда, чуть невпопад.
Рюкзаки что нам сбросить бы,-
Бултыхнуться в апрель?
Но, - тебе - в Феодосию,
Ну, а мне – в Коктебель.
Иронически каркает
Альбатрос голубой.
Мы над бухтой Двуякорной
Разминемся с тобой.
В мареве древнегреческом
Для иных чувств и встреч
Растворятся доверчиво
Паруса твоих плеч.
Станет пусто и призрачно.
Но совсем не слеза,-
Айвазовская кисточка
Увлажняет глаза.
И лежу я с проталиной,
Жизнь пронзившей насквозь,
Запеленутый Таврией,
В колыбели из звезд.
Разбежаться по осени
Не хочу, хоть убей,
С той,-
Что шла в Феодосию,
Когда я – в Коктебель
Навстречу
с моря
ударил бриз.
Дохнул
с плато
мне сирокко в спину.
По козьим тропам спускаюсь вниз
к вишневым домикам Карантина.
Под хЕрес терпкий и жир ставрид
и час и два
в лабиринт предместья
из бочки стареньких Данаид
течет расплавленная сиеста.
Шлюп Контрабандный пришел с Триеста.
В харчевне скрипка и тамбурин.
Есть шанс повысить адреналин.
Но интересней другая пьеса:-
Гляди,-
сидит в уголке повеса,-
ты думал - просто...
а это Грин
В скалах -устричные пираты.
Им барыш и отчасти спорт,
что игривисто-виноградный
плещет в бухтах Эвксинский Понт.
Полдень потный как мастодонт
и мулатка на карнавале.
Волны пятки исцеловали
и прогулочный пароход.
Горный гребень -почти архонт.
Он мудрее
и смотрит дальше-
за размазанный горизонт.
Там -
с клыками железных пломб,
спрятав мускулы под тельняшки,
нервно курит военный флот.
Во фрак, глядишь, затянут туарег.
Заносчива как Рим Аддис-Абеба.
Комета гнева где-то за парсек,
Но мало кто сегодня смотрит в небо.
Что сыплет из Гипербореи снег,
Что надо отзываться на пароли,
Носить хотя бы просто оберег-
Почти уже и не играет роли.
Мир Босха на земле-
Горгон и троллей.
Драконьи зубы брошены в посев…
А мальчик учит гаммы на виоле.
Он вряд ли будет Зигфрид и морпех.
И так понятен крик Савонаролы:-
Сожгите - все!..
И если можно- всех!
Привычен кошмар, где незримо присутствует Босх,
И Средних Веков триллер кисти сегодня наивен.
Уже в микроскоп умещается вдруг макрокосм,
И клоновый киборг легко заменил андрогина.
Компьютер устал.
Он плюет электрический ил.
Сумбур превращен в ядовито-лиловые пятна.
Среди энтропии вот-вот зацветет асфодил
В укромной пещере, быть может, на острове Патмос
Там Тролль и Химера Реалии жрут как урюк,
Концлагерь Земли осветив инфернальною фарой.
А трубные звуки похожи на рыки зверюг.
Весь мир – бестиарий страстей человечьих и кары.
Холодным рассудком,
Острее чем лезвие льда,
Совсем отвлеченно,
Как будто живу на Алькоре
Я вычислил день,
Ту минуту,
Секунду,
Когда
Звезда упадет,
Испарив Средиземное море.
Июль в ударе.
Я и сам в ударе.
На лоб ложится солнечная прядь.
И дуновенью ветра
На гитаре
Хотелось бы немного подыграть.
Развеяться от шума
И,- конечно,-
Допустим,- с девяти и до пяти,
Десятка два км по побережью
В задумчивой неспешности пройти.
Пора!
Гляди,-
В пыль ржавых абразивов,
От страсти потерявши тормоза,
Закапали
Надрывно
И красиво
Созревшие вишневые глаза.
Вздыхает море бризами в муссоне.
Вдруг в зябком откровении поймешь,-
Что -
Издали
Зеленый город
В зное
На Атлантиду несколько похож.
Поперчен йодом виноградный воздух.
А впереди –
Спасти от передряг
Поставлен основательно серьезно
Донжоном
Коктебельский Карадаг.
И всякий камень – молчаливый Будда.
Окатыш гальки –тайный скарабей.
Пустынная Двуякорная бухта-
Для меченых романтикой людей.
Мне кажется:-
Здесь не бывает будней,
Не место тут –
Ни смерти,
Ни врагу…
И странно,-что
Я одинокий путник
Уже полдня в холмах на берегу.
Я - подожду.
Какие годы наши.
Приблизится веселый теплоход,
И - кто-нибудь
Мне
С палубы
Помашет.
И - что-нибудь
Еще произойдет.
Дудук залил тоской старинный двор,
где зелень вяжут спицы позолоты,
а женский силуэт из терракоты
затянут в томный романтичный флер.
И кажется -
поет античный хор
в драпри небес
в соседнем переулке.
Вы капли бус достали из шкатулки,
и в каждой
запечатан
чей-то взор.
Вдруг чувствуется близость снежных гор,
нектар вина
и вкус армянской кухни.
И соловей несет привычный вздор.
Хачкар и роза пурпуром набухли.
Заблудишься в эпохах с неких пор,
и Агасфер
тебе и брат и спутник.
Поет дудук.
И защемило больно
от чУдной и сакральнейшей тоски.
Завязанные в память узелки
раз-
вя-
зы-
ва-
ют-ся
стоколокольно.
Там - сто дорог
прямых или окольных.
А лиц,
и чувств
и дат - не перечесть.
Как крестоносец, что забрел в мечеть.
вдруг соблазнишься мыслями невольно,-
что все - лишь Майя,
и вокруг мираж,
которые так сладко-горько снятся,
пока звучит пленительная блажь...
Замолк дудук.
Брегет пробил 12.
И прояснился мир привычный наш,
где пыль,
и зной
и марево акаций
Ног не чуя под собой
(уцелею или сгину?)-
Убегаю от тупой
Постно-тягостной рутины.
Свод пространства невесом,
Да и время невесомо:-
Повторяющийся сон,
Где как в детстве.
Или дома.
Снятся сны о колдовстве,
Вздор, где явь наполовину,
О просыпанном овсе
И шершавых домовинах.
Окна морщатся слюдой.
Дух неведомых растений.
Что-то шепчет над водой
И не тень.
А призрак тени.
Мир застыл на перекур.
Из-под извести и сажи
Проступают как с гравюр
Наши страсти,
Страхи наши.
Но живется налегке.
А от порчи или сглаза
Есть в походном рюкзаке
Горстка пепла.
И алмазов.
Залетевший сгоряча
В кучу щебня под березой,
Красный сколок кирпича
Будто камень философский.
Муравьиная тропа
Вся в астральности восторга
От заборного столба-
Богатырская дорога.
Все что нужно – под рукой.
Сколько ворон бы не каркал-
Завтра будет день такой,-
Что не холодно,
Не жарко…
Снится горница,
А в ней,
Как в смирительной для психа,
В сыромятине ремней
Стонет
Связанное
Лихо.
Опостылела
Мыслей кашица.
Это было ли?
Или кажется? –
Хруст огурчика.
Купер. Стивенсон.
Нос веснушчатый.
Мне - 11.
Липы с кленами.
Даль янтарная.
Раны новые,
Кеды старые.
Речка - сваришься.
Неразлучные
Мы с товарищем
Оба – лучники.
Луки строганы
Финкой дедовской
Из черемухи
Да из вереска.
Перья за уши.
У поленницы
Наши бабушки
Мелко крестятся.
Ходим тропами
Как в разведке мы.
Луки добрые,
Стрелы меткие.
Пахнет Фрондою
Небо местное.
Солнце скромное,
Тучи дерзкие.
Вишни в завязи,
Как пророчество:-
В тихой заводи
Черти водятся.
Прошли покосы. Скоро будут Спасы.
Ну, а покамест, - чувства набекрень,
И терпкий зной, покой, и кружка кваса
И в мыслях упоительная лень.
Как будто передвижников полотна:-
Столпившиеся избы у реки,
И их подслеповатенькие окна,
И их глухонемые чердаки.
Скрипят морским рангоутом стропила.
И сколько лет уже,
Но до сих пор
Ниц падает замедленно
Строптивый,
Крапивою ужаленный забор.
Срывая звоном ржавые коросты,
Старательно весьма
За пядью пядь
Колодезная цепь
Дневные звезды
Ведром из глыби силится поднять.
Поверх всего пронзительные сини,
Где ласточки стремительны в пике,-
Как ноты или звуки клавесина.
И пахнет земляникой вдалеке.
И ангельски молчат за каждой дверью
На свой особь неповторимый лад
Фамильные преданья и поверья.
И ходики настойчиво стучат.
Дома стоят заносчиво
И скромно.
В черемухе, в сирени и ольхе.
Морщинисто-мозолистые бревна
Как линии гаданий на руке.
Дом дому рознь.
Вот этот, между прочим,
Согбенно наклонившийся к плетню,
И с крышею, как штопаный платочек –
Похож чуть – чуть на бабушку мою.
.
Неземное блаженство-
всегда за столбами Мелькарта.
Золотистое нечто -
окажется -
халькопирит.
Бесполезное сердце - одно из семи миллиардов,
лишь напрасно бунтуя,
от собственной страсти сгорит.
Урбанизм узурпировал право на древнее Время.
Изменились Традиции прежних великих Культур.
Крестоносные мысли,
как слабые искры мистерий,
посылает на Землю
такой недоступный Арктур.
Небоскребы
заносятся готики выше
церковной.
И в корсетах бетона
стеклА
ревматический хруст
как в Чистилище
Адским
уже зазвучал камертоном.
Здесь не виден закат в обрамленьи рябиновых бус.
У осенних костров
вспоминается
Средневековье.
Молодая Европа.
И Меч.
И Варяжская Русь.
Дела завершены.
И не спеши.
Глаза устали от зеленой скуки.
Дорога - приключение души.
Захочешь -
и расщедрится на трюки.
Есть время,
и бензин
и сто рублей.
И спутник мой,
смотрю,-
совсем не против
заехать в город лип и тополей,
которым лет,наверное,-
три сотни.
Здесь чуть усилен разноцветьем зной.
И броненосцем.
задымившим грубо,
завод,-
и крепостник и крепостной,
ржавеет
кирпичагой
у запруды.
Здесь жил Демидов.
Воевал Колчак.
И кто-то
кой-кого
зарезал бритвой.
А значит. -не приходиться скучать.
В конце концов, - не страшно и привыкнуть.
Нас не заденет близко кутерьма
дремучих сплетен
или свежих басен...
Как благородно
смотрятся
дома
былых почтовых ведомств
и гимназий.
Провинциальный город имярек,
случившийся
оказией
на трассе,-
пасьянс,-
где можно скушать чебурек,
перемигнувшись
с барышней
на кассе
Зеленый зной завис в кирпичной кладке.
И, обомлевши,
ящерица спит,
раскинув камуфляжистые лапки.
И грезится ей -
государство Крит.
А мураши,как буквы древних книг,
реликты и предтечи странных сказок,
почуяв
средиземноморский запах,
ползут в подмышки - в пот Кариатид.
Ах, мне б пройтись до сада Гесперид,
набрать в корзину золотистых яблок...
Но разбивает грезы
пьяный лабух...
По гречески он, вроде, говорит.
И я ответно что-то забалакал.
И убежала ящерка
на Крит
Нить тетивы вибрирует слегка.
Все кончено.
Стрела уже в полете.
Я проживу столетие.
Пока
Душа освобождается от плоти.
Кулик слагает оду о болоте.
Я вижу так отчетливо,- ей-ей:-
Как дюжина погибла королей
В бою, от яда или на охоте.
Я был – аристократ.
Сейчас – плебей.-
Но жизнь люблю в таком коловороте
Ночей-ворон
И полдней-голубей.
Хочу вернуться к верной Пенелопе…
Успел и я - ответить…-
Не робей!-
Вдруг наши стрелы
Встретятся
В полете.
Улыбкою чудачества
нисколечко не брезгуя,
пройдусь по одуванчикам,
растущим в мире Бредбери.
Примну травинку колкую.
как чадо то - несносное,
что бабка звала -
Толькою
и егозой курносою.
Пусть в детство тридевятое
калитка заколочена.
с клочком случайным
ватмана
прилягу у обочины.
На час оставлю хлопоты.
Чтоб годы что-то значили,
сейчас глотнуть неплохо бы
вина из одуванчиков.
Совсем не надо выспренно
чревовещать желудком:-
вздохнешь -
и поле выстрелит
белесым парашютиком.
Таланта надо много ли,
чтоб в радужной беспечности.
как в лето босоногое,
заслушаться кузнечиком.
Под деревом фасонистым,
играя тенью-румпелем,
пьянеть от невесомости
при сЕрфинге полуденном...
А жизнь переиначивать
ничуть не собираюсь я.
Вина из одуванчиков
попил бы...
Да осталось ли?
Час сиесты и дрем.
И мистраль дует из Лавалетты,
Где щербаты от ядер
На башнях зубцы и карниз.
Здешний город устал
От жары и тысячелетий,
Лишь играет у ног его
Животрепещущий бриз.
Выгнут линзой залив,
И оплавлены дроком откосы.
Воздух здесь духовит,
Как в пекарне
Вспухающий хлеб.
Я в притворе
случайного храма
оставил свой посох,
как - почти благодарность-
за сорок скитальческих лет.
В гулкой музыке сфер
Слышен отзвук былых одиночеств.
Все осталось за синим хребтом,-
И не больно уже.
Это – снова придет.
И злорадные чайки хохочут,
Рассыпая прибой
Барабанною дробью
Драже.
Ветер
скатертью
путь
мне -на полдень
назойливо стелет,
кстати,- легче идти,
подгребая ногою хромой.
Только я развернусь
На суровый неласковый север.-
В никуда.
К никому.
Но подумав привычно, -
Домой!
Вряд ли что-то изменится здесь.
А вокруг – глухомань,
Азиатчина.
Худо-бедно оружие есть,
Ну, и пуля на случай занАчена.
Как ни кинь – получается клин,
А дружили с удачею вроде бы.
Степь гудит как бродячий акын
Заунывной гортанной мелодией.
Где Россия,
А где Туркестан!
Занесла же нелегкая париев.
Тяжело,господин капитан,
Генштабист Императорской армии.
Кони пали,
И мрут ишаки.
Вам,-
Опять озадаченно цыкая,
Двухверстовые мерить шаги
На планшетке размашистым циркулем.
Прикрывая фуражкой висок,
И стреляя навскидку:-
А-а…сукины!
Уходить на восток, на восток,
Прорываясь в Монголию,-
К Унгерну.
Вряд ли что-то исправится там.
Что ж, когда-то кончается партия…
Впрочем,-
Ежели что,
Капитан,-
В небе тоже есть Белая Гвардия.
Сколько было боев и засад.
Пули – мимо.
Вдруг вспомнится Яуза.
А в руках,-
Коль икону писать,-
В левой- крест, будто – честь,
В правой – маузер.
Романтика,увы, в боях иссякла.
И помнить слов красивых не дано:-
мюрид и бурка,аргамак и сакля,
абрек,кунак,колхидское руно.
Гордиев узел.
Кирие,элейсон!
Титанов встарь приковывали тут.
Здесь след размыт стрелков из "Эдельвейса",
а сами эдельвейсы не растут.
Стервятники кругами -
ниже,-
ниже.
парят,- как совершают свой намаз
гортанные и хищные дервИши.
Что сообщит сегодня ИТАР-ТАСС?
Я цел пока.
Люблю и ненавижу,
прославленный поэтами Кавказ
В отставке.
Понюшка табаку свербит в ноздре.
Расслаблен после сытного обеда,
Я год прилежно
В родовом гнезде
Играю роль простого домоседа.
Жизнь тихоходна.
Пожинаю мзду.
Медь зеленеет.
Да и я – от сплина.
Вон, -полоскнуло солнце на пруду,
И вспомнился какой-то Катилина.
За золотым руном ушел «Арго».
И дал мушкет осечку близ Манилы…
И было много многого всего.
И незаметно тихо
Было – сплыло.
Что толку зря переводить добро-
Бумагу,свечи?
И снимать нагары.
Ржавеет у чернильницы перо.-
Кому мои забавны мемуары?
Я сам, устав по свету колесить,
Осел здесь основательно и просто.
Жаль, не к кому поехать погостить.
И не кого приветствовать как гостя.
Старый романтик.
Скоро осень.
Затяжные сны
Мысли
Паутиной драпируют .
Сердце понапрасну не дразни
Прелестью лото или бирюлек.
Не угнаться за ордой волчат.
Можно лишь - просить,-
Скуля по-песьи,-
Ну, на крайний случай, - помечтать
Сладко
О мозгах оленьей кости.
Чтобы - в лузу,-
Надо – пятым-
В борт.
Это не бомбарда Лаперуза.
Скучною зевотой связан рот.
И удел –
За окнами - Таруса.
Что с того, что лампа и уют,
Джентльмен потягивает виски?
Вновь бы –
Нищим
Проползти Чилкут,
Чтоб подагры не было в мениске.
Тают в синем море паруса.
Непреодолимы Кордельеры.
Прячутся мятежные глаза
Под очки
И светские манеры.
После бурь и абордажных драк
Чувствует себя оторопело,
Всунутое вдруг
В почтенный фрак,
Каторгами пытанное тело.
Иллюзии
По кому-нибудь плачет тугая веревка.
Кем-то кубок цикуты испит.
Ну, а мне –
Принесла еретичка-сорока
Инфлюэнцу – мистический грипп.
Все что минусом было
Становится плюсом,-
Коль -
любой –
что-то значит итог.
Я спокоен.
Последний осколок иллюзий
В поседевший мне метит висок.
Но,-
Куда я ныряю сегодня с разбега,
(или просто все это внушил?)
Там – полеты стрекоз
И июльская нега.
Там – однажды я,
Кажется, - жил.
Очи - дОлу, а сердце - горЕ,
и глядишь, - выйдет толк или льгота.
Вон, закапал в ближайшем дворе
сотый день после Нового года.
Дивно небо от голубизны.
Если этого чуть маловато.-
можно вспомнить,-
что кожа сосны
пахнет морем,
как мачта фрегата.
Загадочное место Тельпос- Из.
Здесь ханты прячут Золотую Бабу.
Вселенские разверзнутые хляби
предполагают авантюру.риск.
Пещерный зев как литургийный диск.
Потиром
рядом -
деревянный идол.
Никто присяги жертвенной не выдал.
Лишь жалит током комариный писк.
Нас трое было.
Их не помню лиц.
Сошли с маршрута, -как слизнули волки.
Конечно. лучше спать в отеле Риц.
Осталось два патрона для двустволки.
В лабазе есть горсть сухарей и рис.
И завтра-
100 кэ мэ ненаселенки.
Все изменилось.
Все не так.
Взахлеб внимаю.
Ускорю шаг,
замедлю шаг.
Я на Маяне.
Вовсю пикируют стрижи.
Закат династий.
Иду, склоняя падежи
своих пристрастий.
Склонилось время к сентябрю.
Увяли клены.
На незнакомых
посмотрю,
как на иконы.
Блеснет улыбкой,
но не мне,
в туманном флере
высокомерно, как в пенсне
профилакторий.
Тут дом стоял,
что сроду пах
горелой пшенкой.
А там,- подальше,- на задах
тир
жестью
щелкал.
Стремглав,
подкравшись,словно пес,-
как укусила.
стреляя искрами колес,
прошла дрезина.
А встречь,-
гляди,-
Вокзальной-стрит,
ба!- старый кореш.
В неузнаваньи деловит.
Куда ты гонишь!
Простить достанет ли ума
былые раны?
Мы вместе выросли -
шпана
и соль Маяна.
Черты Ивана Калиты
и шрам на пальце.
Ну,да, конечно,
это - ты,
не обознался...
Он
сторонится на тропе,
не дрогнув веком...
Я, может статься, брат,-
к тебе
сейчас приехал.