Усмиряя житейские страсти
Красотой своих зорь скоротечных,
Утро стёрло рубиновый ластик
О тенёты души человечьей.
От того, не лукавствуя мудро,
И не ради минутных симпатий,
У подъезда теней камасутру
Разбирает калека солдатик.
Разбирает метлой и лопатой,
Но опять, отражаясь от елей,
Тени падают в позах горбатых
На свои вековые постели.
Тени ловят вниманье прохожих,
Тени мимику их повторяют,
Тени корчат солдатику рожи,
Тени добрых улыбок не знают.
Тени всюду. Буянит соседка,
Ей и солнца огромного мало,
Жаль мне резать вишнёвую ветку, -
Вон как ягодой благоухала.
С неба падают ангелы. Степи
Дым боёв и пожарищ туманит.
Снова смерть, возведённая в степень,
Суд жестокий над правдою правит.
Выйду в поле я, снегом умоюсь,
Зной с метелью в душе повенчаю;
Отыщу свой военник и в поезд,
В сторону', где теней не бывает.
Не выразишь цифрой улыбку живую
Под возглас: оно тебе надо?!
С того и смеёмся, как будто воруем
И тёплый привет, как награда.
Погасла лампадка у самого края -
Свобода паденьем чревата.
На долю и волю мечту разрывая,
Стезя роковая, куда ты?
От зорь соловьиных над речкой студёной
И раком и рыбой богатой,
От духа томлёного печки белёной
От воли отцовской куда ты?
Всё, “как бы” законы, всё “как бы” каноны,
Всё, “типа” сквозь мёртвое плато.
Церквей возрождённых летят перезвоны
Куда -то, куда -то, куда -то …
Здесь не было мора, здесь не было битвы,
Но тесны могилы окраин.
Без помина словом, без тихой молитвы
Без рук наших тёплых куда им?
“Куда ты?”, “куда - им?” - как сердца биенье,
Как стоны сквозь бешенство пляски.
И снова дорога и снова сомненья
Под гул какофонии тряской.
Ещё морозец по утрам
Округу тискает до звона,
Но всё слышней то тут, то там,
Звериный глас тестостерона.
Самцы сошлись. Обнажены
Стальные когти страшных истин;
Изнанка прелестей весны;
Душа, летящая под выстрел.
Несчастный мир ... Его язык –
Язык любви и умершвленья.
Здесь всё решает острый клык
На пике ярого сраженья.
Убить во имя не беда?
Но как сказать о том ребёнку?
Вот папа аист из гнезда
Больного гонит аистёнка.
Удар, - бедняга вниз летит.
Летит не так, как в снах крылатых.
И нет ни стонов, ни обид,
И нет, по сути, виноватых.
И папа лев и дед мороз -
Убийцы не второго ранга.
Любая правда не всерьёз
Всегда на роли бумеранга.
Чтобы в доверчивых глазах
Свет не угас, поведай сыну,
Что наша жизнь, как стрекоза,
В ней зло и грация едины.
Осень, играя с ветром,
Жёлтой полою машет.
Грезит вчерашним светом
Стайка пугливых кашек.
Лёгким крылом качая,
Листья резные кружат.
Тешат: юдоль земная
Райских садов не хуже.
Гладь полевой дороги
Помнит жару и слякоть.
Так уж придумали боги -
То горевать, то плакать.
Амфору упованья
Крепкой держи рукою -
Там, под пятой сознанья,
Камни текут рекою.
Там проповедник - бездарь
Правду тебе вещает,
Ту, что найдёшь у бездны,
Там, где лишь шаг до края.
Там, где так мало света,
Где, ошалев от лени,
Время бросает в Лету
Камни твоих мгновений.
В руки возьми синицу -
Вместе совсем не трудно
Слушать, как пыль садится
На перекрёсток будней.
Листвы осенней трепет тихий
Тревожно замер... Надо мной
Как будто затевалось лихо,
Как будто зрел неравный бой.
Как изваянье нем вначале,
Октябрь дохнул, храня обет
От ноши скорби и печали
Освободить усталый свет.
Задрав железо на лабазе,
Он, распаляя буйный нрав,
Вдруг задышал, как зверь, в экстазе
По саду кроны разметав.
Они, не требуя пощады,
Огнём метались надо мной
И угасали, как лампады,
Свет источая золотой.
Сад опустел, но как и прежде
Горела лампа бытия
В жилище веры и надежды,
Где до поры остался я.
Меланхолия. Голос свирели
Над безмолвием горных дорог…
Как же ты в этой звёздной купели
Одинок!
Всё, что с верой собрал по крупицам,
Превратилось в безликую пыль
И ты снова готов не влюбиться
В эту быль.
Меланхолия. Скрипка и ветер.
То, что будет, то было вчера.
Побирушкой бредёт по планете
Тень добра.
Эту боль ни кому не расскажешь,
Бросишь, в холоде душ занемев:
То, что в суе на хлеб не намажешь,
Просто блеф.
И увидишь, как в небо дорогу
Заметает души пустоцвет.
Меланхолия, значит для Бога
Тебя нет.
Тебя нет, но звенят самоцветы,
Что слетают с божественных уст.
В этой схватке с гадюкой планеты
Ты – мангуст.
Есть сапфиры для тайной молитвы,
Аметисты прелестны в стихах,
Камень солнечный в яростной битве
Гонит страх.
Дрогнет колокол, сбудется слово,
И до края вселенского аж
Разлетится сухою половой
Твоя блажь.
Краса моя, гуляя с ветром шалым,
Держа в ладонях мир, как портмоне,
Кому ты платишь златом обветшалым
За ладкий сон в родимой стороне?
Кому несёшь себя, как подаянье,
Как яркий миг бравады разбитной,
В который раз без слова состраданья
Сжигая души в домне золотой?
За злой каприз с красавицы не взыщешь,
Ведь ты сама - орудие богов.
Шумят дожди, и ветер громко дышит,
Срывая с крон пылающий покров.
Летят по свету утлые лоскутья
На все четыре тёмных стороны
Всё тот же камень вещий на распутье
Всё тот же взгляд, исполненный вины.
Всё тот же путник, гневаясь и каясь,
Уходит в ночь, в небытие своё,
А вслед ему, привычно улыбаясь,
Глядит о жизни знающая всё.
Сентябрь целует лето в лоб,
Гремит амбарными ключами,
И по спине его озноб
Бежит холодными ночами.
Ещё вчера в моём окне
Висел, как дивная картина,
А нынче там залив Моне
Из мулине и серпантина.
Залив Моне… Каков брюнет!
Как всё в единое там слилось!
Ещё полтона в синий цвет
И это чудо б не случилось.
Кто у кого похитить мог
Палитры чудной код бесценный
Моне у Бога или Бог,
Гуляя с кистью по вселенной?
Кому в величественном сне
Явилась осень золотая?
Кто, над холстом изнемогая,
Вдруг сладко выдохнул: <Моне>?
Сколько дней в незнакомый предел
Отошло вереницею тесной…
Вот и август коленкой древесной
Мимо окон моих прохрустел.
Лето в коме. Исхода печать
На деревьях,на травах, на лицах;
В стаи шумно сбиваются птицы –
Время зёрна небес собирать.
То ли дьявол уснул до поры,
То ли просто на миг отлучился, -
Мир воскрес и в сердцах разрешился
Благодатью со вкусом хурмы.
Небывалый вселенский покой!
Ни тревоги , ни мысли крамольной.
В синем мареве дали окольной
День плывёт, словно линь золотой.
Сквозь воздушную сеть паутин,
Серебрящихся матовым светом,
Мы плывём вместе с гаснущим летом
К берегам золотых середин.
Поздней ягодой скатятся в ночь
Дни златые, зима недалече.
Обними меня крепко за плечи –
Горечь истин земных превозмочь.
У нас белым - бело в долах,
У нас тут сивер * окаянный,
А к нам грачи на всех парах
Летят с земли обетованной.
Летят, летят… Вослед века,
Навстречу горы и заливы.
Как даль земная глубока!
Как боги неба молчаливы!
Слепых времён поводыри
Летят туда, где в клубах пыли
Остистым гребнем ковыли
Веками чешут хвост кобылий.
Туда, где жив звериный гон,
Где слышен пульс зодиакальный,
Где с меди звонницы пасхальной
Вот- вот сорвётся вещий звон.
А вслед они, крылом к крылу,
Вниз опрокинув киль горбатый,
В распадок снежный поутру
Падут, рассыпавшись гагатом.
И мне сегодня не уснуть,
Придвинув лампу к изголовью…
Встречай, земля моя, весну!
Кипи, колдуньи кровь, любовью!
*Сивер – северный ветер (ряз)
Поздняя любовь
Я так поздно тебя нашёл
От того, что на этом свете
Нас любили и те и эти …
Сколько их мимо сердца прошло.
Хорошо нам об этом молчать -
“Каждый кормит свою канарейку”.
Превращаешь обиду в копейку,
Молча ставишь лампадку за мать.
И уже некому не разнять
Две лозы, меж собой перевитых
И в сердцах, “одной пулей пробитых”,
Нам не надо прощенья искать.
Ты мой звёздный, непройденный путь,
Ночью близкий, при свете далёкий.
Ты, как ангел сошла ясноокий,
И осталась навек отдохнуть.
Носик к носику чаши весов.
Тосты сказаны, чувства открыты
И не щёки в руках, а ланиты
И не лоб я целую – чело.
И понятней становится нам,
Что вся жизнь наша лишь предисловье
Ко всему, что зовём мы любовью,
Драгоценный верстая роман.
Стихи Ларисе
Здесь, где всё без тебя, о тебе
Вздох прибоя протяжно – глубокий.
Так случилось – мы вновь одиноки
В неделимой, как море, судьбе.
Я ещё никогда не грустил
Глядя в столь необъятные дали,
Если б чайки печальней кричали,
Жить в разлуке не стало бы сил.
Что за бестии! - бьются о зыбь,
Будто каясь в жестокости крика;
В нём дыхание близкой грозы,
В нём страданья людского интрига.
Скалы в море готовы упасть!
Туч и чаек нечаянны тени!
Вал за валом срывается в падь!
Вздохи бездны! Кипенье мгновений!
Плачут бестии, не совладать
С теснотою намокшей сорочки,
Словно ластится скользкая тать,
Нам измену и горе пророча.
И лишь ветер с родных северов,
Разметав гроз пурпурные перья,
Прошептал в эхогорьях снегов:
“Ты не верь ей, не верь ей, не верь ей…”.
Как мне здесь без тебя нелегко,
Знает только солёное море.
Что ты есть, это счастье! Но горе,
Что ты так далеко, далеко…
.Махачкала. 1978г
Прости
Южный город. Женщина. Море.
Васильки удивительных глаз
Затерялись в бескрайнем просторе,
Синева с синевою слилась.
Бездна падала и вздымалась,
В небе чайка играла с другой.
В белом платье, похожим на парус,
Ты встречала холодный прибой.
Эхогорья высокие скаты
Хохотали и ветер носил
Возбуждения дух бесноватый
На границе рассудка и сил.
Грешный город манил в объятья
Мою слабую волю и честь.
Пока падает белое платье,
Что успеешь ты в сердце прочесть?
На прощанье чайки кричали,
Что была ты другая, не та.
Монотонно колёса стучали:
Пус- то-та, пус- то-та, пус- то- та …
Вот родимое междуполье
И на взгорье грядою дубы.
Набегает волною раздолье
На крыльцо деревенской избы.
Рядом ты. Ты мудра, как море.
Васильки удивительных глаз,
Еле зримо завяли в укоре,
Боль твоя со смиреньем слилась.
От того нестерпимо трудно,
О хорошем с тобой говорить.
Только шепчут холодные губы,
Как спасенье, как радость: прости.
*
О.Г..
Дорогая моя, позабудь,
Всё, что я неохотно помню,
Всё, что ветер молвы
На родное крыльцо накружил.
Оберег материнских молитв
Сохранила ты в сильных ладонях,
В тех ладонях, что труд
Непосильный так долго несли.
Четверть века будила зарю
Перекличкой коровьих кличек,
Молоком по устам
Разнесла ты свою красоту.
От тщеславья культур городских,
От разлукой больных электричек
Я позвал тебя в степь
Прислониться к иному кресту.
И теперь твоя воля во всём:
Ходишь по двору важной рябой,
Буйной гаммой цветов
Гордо плещешь в июльском саду.
Видно нужно не ангелом быть,
А простою славянскою бабой,
Чтоб сиротам больным
Постелиться дорожкой в судьбу!
Я б не смог написать всех стихов,
Кем-то свыше мне наречённых,
Я б не встал у черты,
За которой лишь тёмная мгла –
Ты - та самая Женщина - Свет,
Из великого царства влюблённых,
Что, как верный маяк,
Через бури меня провела.
Жить да жить бы на этой земле,
Не желая иного рая,
С каждым днём всё ясней
Понимая божественный звон,
Только чаще злодейка – судьба
Не на праздник нас приглашает,
А на траурный помин
В годину больших похорон.
Мы оставим уютный наш дом,
В цвет зелёной весны белёный,
Будем чаще смеяться,
Чем просто слова говорить,
Там, в просторах широких полей,
Снова будет ветер бездомный,
Как листву на крыльце,
Наше позднее счастье кружить.
Бархатный сезон
Встревожив сонный полустанок,
Промчалась “ Красная Стрела” …
Звеня стеклом порожних банок,
Мы ждём попутку до села.
Унялись вихри снежной пыли,
В дали означилась верста,
И всё..., лишь гарь дорожной были,
Перрон и неба пустота.
Я вздох нечаянный не скрою,
Он, как и твой, - экспрессу вслед:
Как будто тот унёс с собою
Всё то, чему возврата нет.
Твой новый гений состоялся
И я по – новому влюблён,
Ведь ты вчера, садясь за пяльца,
Открыла “бархатный сезон”
В нём нет огня, в нём фосфор белый,
Как иней, холоден и чист,
Сжигает трепетное тело
Без снисхожденья на каприз.
Но есть отрадное спасенье
От всех превратностей судьбы:
Твоё вишнёвое варенье,
Твои солёные грибы.
Домой, домой! По полкам нервы
Под хруст печенья разложить,
Ты всё успел и ты был первым
В простом вопросе – Быть? Не быть?
И эта жизнь, не между прочим,
Свела в историю одну
Два сердца, “Красную Стрелу”
И звон стекла, как многоточье.
Весна! Дышать не надышаться!
Как сладок жизни приговор!
В нём не устанут сочетаться
И похвала и злой укор.
Порою, стоя у лампады,
Себе становишься не мил –
Как много тех, кого нет рядом,
Не доласкал, не долюбил.
А жизнь шумит, полна приветом:
День золотится, будто сноп,
Роняя щедро зёрна света
В ладони жадные чащоб.
Внизу бежит ручей овражный…
И блеск, и мрак в шальной волне.
Чего там больше – разве важно
Ополоумевшей весне.
По насту мартовского снега
Уйду в глухое царство лис,
Где грудь объемлет сладкой негой
Ума и сердца компромисс.
Где ворон жутко одинокий
В необозримой белизне
Сиреной прохрипит далёкой,
Заставит вздрогнуть, как во сне.
Где поле так желанно длится,
И пьяный свет целует тьму…
И сердце просит поклониться,
Само не ведая кому.
Когда твой статус не велик
И сердце бьётся без обмана,
Суть презирая повелик, *
Ты кровоточишь, словно рана.
Мечту, как только не лелей,
Она всё пуще розовеет,
Но стало будто бы светлей
В стране, убитой за идею.
Стихает “правых” дружный плач,
Сложили “левые” вериги,
И заметался дух, не зряч
Без политической интриги.
“Любовь к отеческим гробам”
И освящённый символ вербы
Всегда в сто крат дороже нам,
Чем постулат дорожной зебры.
Дай Бог, чтоб лезвие мечты
Пронзало всё, но лишь не разум,
Пусть не кошмары, а цветы
Цветут под сенью чёрных вязов.
Когда, болтаясь на петле,
Хулить священное изволят,
Дай слышать, как в сырой земле,
Ручьи весенние глаголят.
Когда лузгою новостной
Плюются в уши пошло, грязно,
Дай слышать, как над бороздой,
Колосья шевелятся праздно.
Когда я буду умирать,
Ты голоса уйми другие,
Дай слышать, как Отчизна – мать,
Всем гордо крикнет своё имя.
* Повелика - растительный паразит
Уходила, презрев словоблудия вздор.
Прижимала к груди письмена золотые.
В зазеркалье далёком в закатный костёр
Отрешённо бросала листы меловые.
Уходила. Шаги затихали легки.
И не каждому было понятно виденье:
Профиль женский. Над ним взмах изящной руки -
То ли вечный укор, то ли символ прощенья.
Вслед смотрел человек и не видел следа.
Но всегда на земле, как священное имя,
Её музыку слов повторяла вода,
Её тайные смыслы шептали святыни.
Авлос *дивный умолк. Осыпались цвета.
Удивлённые камни недвижимо стыли.
И, казалось, старушкой сама Красота
Вышла прочь, прикрывая ворота земные.
*Авлос – свирель Эвтерпы, богини музыки и лирической поэзии.
По преданию её звучание двигало камни.
Как юдоль земная апрель,
Прими моё тело купель.
Прими, и взрослеть не спеши…
Ты этой молитвой неспешной,
Ты этой минутой безгрешной,
Дыши, моё тело, дыши!
Звенят водяные ключи.
О том, как любить тебя надо,
О том, как ласкать тебя надо,
Кричи, моё тело, кричи!
Пусть лика твоей чистоты
Дар Духа коснётся печатью,
И ты своё первое платье
Носи, не стыдясь наготы.
Пусть знает взыскательный свет:
Одежды прекраснее нет.
Кружась, как перо на ветру,
Прими моё тело игру.
Ты отрок. Ты словно лоза,
В лук сжатая звонкою лесой;
Щеки твоей нежной, белесой
Ещё не касалась гроза.
Не та, что стрелою разит
Короткой июльской порою,
А та, что любовью земною
Пронзив нас, над бездной вертит.
И ты в ней, как маленький бог,
В плену откровений не строгих,
На бёдра и грудь недотроги
Струишь раскалённый песок,
И рвётся в отчаянный бой
Игривый конёк под тобой.
О разум, о том не злословь,
О чём знает только любовь.
И ты, наше тело, молчи!
Про дыбу, про пулю и плаху,
Про то, как и с охом и с ахом,
Пыхтят над тобой силачи.
Вот Дух… Он не меньше кровит.
От яда твоих эволюций,
Лжечувств, мастурбаций, поллюций
Его лишь любовь исцелит.
Молчи, чтоб услышать полёт,
В неведомый час озаренья,
Когда обретает значенье
Лишь светлое имя её.
Сквозь время, века напролёт,
Тебе она душу несёт.
Как вечер закат над рекой
Прими моё тело покой.
Прими, и уснуть не спеши ...
Ты этой великой субботой,
Рыбалкой и тихой охотой,
Дыши, моё тело, дыши.
Нет мысли вне тела. Есть дух
Холонов* ваятель нетленный,
Он лишь истопник во вселенной,
Незряч и к страданиям глух.
Нет слова вне тела. Спеши.
Ты опыт души безглагольной,
Ты сердца язык колокольный
На музыку слов положи.
А было ли это с тобой? –
О том говори с тишиной.
* Холон - одновременно и единое целое и часть чего - то
Время ветхое мучилось истиной,
Нарождалось луною – кокеткою.
В ритме танца, попсою расхристанном,
Ты качалась надломленной веткою.
Колыхалось под сердцем безмерное,
Расплывалось улыбкою матери,
Называлось любовью наверное,
(Это знают поэты – мечтатели).
Уходили, таились оградами,
(Дочь большая, а ты бесшабашная)
В росы жгучие звёздами падали
И веночек ломался ромашковый.
Дымка низом, печаль сигаретная,
Запах счастья земного пахучего ...
Словно жил и дышал я для этого
Неизбывного, неминучего.
Моё самое лучшее прежнее,
Кому веришь, кому улыбаешься?
Знаю так же, как я, шаль* безбрежная,
Бьёшься оземь и в пыль рассыпаешься.
На сосуде судьбы моей вмятина.
(Только если о землю и выправишь).
Пустота она хуже проклятия,
Не заполнишь ни чем и не вытравишь.
О тебе лишь помыслю украдкою -
Вздрогну, словно занозу почувствую.
Раньше я вдохновлялся загадками,
А теперь не гадаю, не буйствую.
Наши вехи на солнышке вёслами.
Наши чувства на донышке памяти.
Я отплакал тебя всеми вёснами.
Я разнёс тебя снежною замятью.
*Шаль – ошалелость, безумие
Мело, мело во все концы
Б. Пастернак
Очаровала, а за тем,
Ногой изящной,
Ты увела меня в эдем,
По восходящей.
В кострах высоких жгли тела
И без предела,
Как ангел, именем светла,
Ты хорошела.
Под взглядом пристальным Тельца,
Во тьме совиной
Светились счастьем два лица
Неповторимым.
Судьба разжала злую кисть
И там, на донце,
В одно единое слились
Луна и солнце.
И время билось не для нас.
Над бездной ада
Цвела лазурью милых глаз
Любви громада.
На разбитной, ребячий нрав
Сменив крутой январский норов,
Зима повисла средь заборов,
На тонких нитях птичьих прав.
Висит и щурит хитрый глаз
На разыгравшееся солнце –
Она сто раз ещё вернётся,
Туда, где уж не будет нас.
А март велик и жить велит,
Покорный вечному завету,
Зовёт гулять по белу свету,
Врываясь в окна, как болид.
.
Захочешь выйти, помолчать,
Облокотившись на крылечко,
Почувствовать, как тает свечкой,
Душа, вдыхая благодать,
Как в колбы просветлённых крон
Струятся золота галлоны,
Как плачет дух новорождённый
В глуби распахнутых пелён.
"Февраль. Достать чернил и плакать..."
Б. Пастернак
На лапы вдаль бегущих ЛЭП
Надев неоновые бирки,
День умер, жалок и нелеп
В исподнем, выцветшем от стирки.
Он умер посреди дорог,
Где распалясь, полураздета,
Зима вела последний торг
С гонцами дерзкими от лета.
За счастья временный приют
Всегда безжалостно дерутся,
Всегда кого - нибудь убьют,
Чтоб в кровь, как пани,* окунуться.
И потому я грусно рад
И скорым трелям, и капели.
Всегда есть отсвет от лампад
В бурлящей светом карусели.
Как схожи мы с тобой, февраль!
И я хожу походкой грузной,
И я мерцаю, как фонарь,
Луны, похожей на медузу.
А те гонцы то - подлецы ..,
Как не торгуйся, не уступят.
Вон как кричат во все концы,
Вон как по ставням ветром лупят.
Но мне тебя, февраль, не жаль.
Ведь мы с тобою всё успели.
Ты плачешь, боже, в самом деле,
Как схожи мы с тобой, февраль!
* Чахтицкая пани. Графиня Батори (Венгрия).
Известна серийными убийствами девственниц.
Постдрама ссоры. Пропасть справа.
И тень оконного креста -
Судьбы - разлучницы забава,
Её змеиная верста.
Над той верстой бушует море,
Но, чтоб хоть как -то нам помочь,
Всё ярче месяц в чёрном створе
Окна, распахнутого в ночь.
Провидец, знаю всё, что будет:
Будильник, тапки, туалет,
Сиротство кухни, где на блюде
Всё то же жёлтенький омлет.
И двери скрип и шум подъезда,
Всё будет так же по звонку.
Войдёт холодная, как бездна,
Скользнёт к себе, подав щеку.
Поёжившись, натянешь свитер,
Да так, что хрустнет голова.
Ну да, ну да, когда есть твиттер,
Зачем глазастые слова...
И мир привычно повернётся
Без всякой мысли обо мне,
И утро жёлтое вольётся
В проём оконный на стене.
И день, великий греховодник,
Знакомый профиль обретёт -
Над головой святой угодник,
А под ногою чёрный кот.
Февраль чуть пьян. Он нынче в круг
Спровадил заспанное солнце.
Оно туман слизнув с болотца,
Шагнуло в небо через луг.
Сиял небес иконостас
И очарованные люди,
С улыбкой клоуна на блюде,
Смотрели в небо, щуря глаз.
Светополоху в унисон,
Будил сады, врезался в просинь
Не голосов, - многоголосий
Громоподобный перезвон.
Блестела жгучая слеза,
Но миг причастья был недолог, -
Опять вокруг лишь серый морок
И неживые голоса.
Как синь, осыпалась эмаль
С мечты, похожей на сюиту,
Тобой рождённой и разбитой,
Великоподанный Февраль.
Мы белые росы, мы россыпи звёзд,
Мы чёрные крошки насущного хлеба,
Живём среди пашен и чахлых берёз,
Влюбляясь и плача другим на потребу.
Куда нам до вас, пожиратели благ!
Вкруг мягкого кресла пресыщенной власти
Грызётесь, как стая бездомных собак,
И слепните в блеске породистой масти.
Да тьфу на вас, право... И мы без обид -
Бог выдумал Русь, чтобы выняньчить душу.
Жива она, слышите, в пальцы свистит ...
Что в замысле божьем, того не разрушишь.
Нам этот театр с названием “жизнь”
В веках не по нраву. Не истины ради
По воле неведомой, здесь собрались
Торговцы, творцы, надзиратели, б…ди,
Политики – воры, рвачи и бичи;
Тех больше, тех меньше, одно неизменно:
Один сеет хлеб на полях ойкумены,
Другой его ест, не слезая с печи.
Всё – промысел божий. Страшнее замес
Свободы от ...(?) и твоей несвободы.
А вот и решение, видишь у входа,
Спасти твою душу явился сам бес.
Пылает Каракас, пылает Париж.
Знакомые лица, знакомые страсти,
А нам бы на остров с названием “Тишь”,
Где мирно пасётся семейное счастье.
Нам в шиле и в мыле – один интерес.
“Хрен редьки не слаще” - и так говорили.
Пока ждём посланцев с высоких небес,
Пусть правит свет ясного солнца Владимир.
Над землёю моею матушкой
Бес с зимою играет в ладушки;
Снег колючий в меня бросает,
Ни за что, ни про что ругает.
Разыгралась в полях метелица,
Девкой ластится, в ноги стелется.
Ветер в сосенках завывает,
Лес большой, как траву, качает.
Огоньки вдали .., уж не волки ли?
По спине моей жуть иголками.
В луговых кострах спотыкаясь,
Прогоню я страх, улыбаясь.
Вьюга белая, тётка родная,
Накорми ты меня голодного,
Угости меня снежной кашей,
У даров твоих вкус домашний.
Зарумянилась щека синяя -
Что там в городе – смог да химия…
Вот уж лай собак. Двор. Калитка.
Нагишом в окне брат Никитка.
Солнце каплей медовой
В балтийской купели;
Город - призрак Пиллау*
Окутанный прахом…
А в России снега,
А в России метели
С небывалым, по - русски
Широким, размахом.
Помню эти метели
Меня целовали,
Я им кланялся в пояс,
Ругаясь душевно.
В них оттенок игры
И всегдашней печали,
Всё, чем пудрит свой носик
Россия – Царевна.
Там и вёсны бурливей…
Весёлой ватагой
Мы смотрели, как речка
Ломает заторы.
Мы кричали ей вслед,
И с недетской отвагой
В нас мечты громоздились,
Вставали, как горы.
Там окольное небо,
Поблекнув от зноя,
Затрусит к водопою
Жерёбой кобылой,
Заурчит животом,
Встанет чёрной стеною,
Да, как хряснет, что прясло!
Спаси и помилуй.
Там ухабистой тропкой,
Шурша листопадом,
Тихо осень пройдёт,
Златокосая гостья,
И погасит метель,
Как последнюю радость,
Придорожных рябин
Запоздалые гроздья.
Мне б, как в юности той,
Испытать себя вьюгой;
Мне б косой, по росе,
На кострах помахать;
Мне б к родному углу
Воротиться пичугой
У окна на заре
О любви щебетать.
* Пиллау - ныне Балтийск
Ночью на поле и лес,
В стынь ледяного квартала,
Словно с дороги, устало,
Рухнуло время с небес.
Белая суть бытия.
То, что легко за ограду,
Взяв снеговую лопату,
Выбросить, впрок не тая.
Так и сойдём по чуть – чуть
Талой водою, дождями,
Не понимая, что с нами,
В некую светлую суть.
На бок приляжет юла
Та, что крутилась в припадке,
Сузится мир до кроватки,
Той, что в начале была.
Шуткой предстанет смешной
Путь наш от зыбки до зыбки
И отразится в чужой,
Всем непонятной улыбке.
Там, где ветер бродит сир,
Дух хлопочет тороватый.
Он латает белой ватой
Мир, изношенный до дыр.
И живёт досада в нём:
Для кого краса такая?-
Ведь кибитка удалая
Унеслась за окоём.
Он про это не молчит,
Растянув по ветру губы,
Потому подолгу в трубах
У –у –у пугающе звучит.
Алым солнышком блеснёт
Малым птахам на утеху,
По усадьбам, сквозь прореху,
Расплескав сусальный мёд.
Не служака, не артист,
Он до хруста накрахмален;
Он на дух исповедален,
А на вкус кристально чист.
"... И отец за столом, в ярком свете зари,
Говорил: " Хорошо -о..."
В.Брюховецкий
Ты искал, но ответ не нашёл.
Не печалься и делай, что должно.
Верить в то, что понять невозможно
Глупо, братец, но как хорошо - о !
Зеброй дней пробегают года:
Нрав и форма в пределах сознанья.
Мне понятно цветов сочетанье,
Не понятно откуда, куда.
Кто –то зрячий расшил белый шёлк -
Сущий глаз не приемлет иное.
На лице твоём свет с аналоя ...
Значит всё, что искал, ты нашёл.
Принимай всё, как есть. Принимай
Аксиому без знаков и чисел:
Над грехом с покаянием мыслить,
Чтобы жить, умерев невзначай.
В сусальном свете маминой иконы
Не так сильна порочная боязнь.
Похмельный день – “День раненой вороны”,
Вселенская кармическая казнь.
Густая тьма, сползая в ближний угол,
Кривит камина бронзовый оскал,
Завис сознанья воспалённый Google,
Мысль умерла - предвиденный финал!
Ни ночь, ни день – кромешный переулок,
Притон бесовый на задворках дня;
Немая даль жуёт зари окурок,
Роняя искры адского огня.
Довольно! С псом и Музой благоверной
Бегу туда, где чешет краснотал
Сырое пузо мартовскому ветру
И серебрится вербой перевал.
Азартен пёс, пьяна стихами Муза,
Нам на ногах уже не устоять :
С пригорка вниз, кто воспарив, кто юзом…
Целуй меня, земная благодать!
Жизнь за спиной, как сон в угаре парком,
Как ветра стон в сплетении стропил,
Пронзает день последним враньим карком,
Блаженно каясь на исходе сил.
А впереди, за речкою Елшанкой,
Прощённо машет маленькой рукой
Мальчишка рыжий в облачной ушанке -
Божок зари над грешною землёй.
Осуждённый на сладкую муку,
До утра просижу у ворот,
Восторгаясь гармонией звуков
Неподвластных теории нот.
Вот волшебная россыпь челесты,
Вот – над кущами дремлющих крон
Колыхание люстры небесной,
Хрусталя переклик - перезвон.
Эта звучная полифония
В сферах крон приозёрных куртин!
Будто боги шары золотые
Сыпят с горсти в дремоту глубин.
То задумчиво, то вдохновенно,
То вдруг дрогнет незримая длань,
И прольётся живой канцонеттой
Дробь маримбы в туманную рань.
И не нужно гадать, что первично -
Скован слухом изменчивый мир.
Пой же, птичка моя, невеличка,
Пой влюбленного сердца кумир!
Даль всё шире. Всё больше азарта
В криках птиц. С каждым днём всё ясней
В играх света краплёная карта
Пёстрых далей и сонных полей.
Я и Март – броманс редкий и странный,
Бадди – муви двух вольных бродяг;
Я усталый, он нежно – туманный,
Тянем возом лозу на большак.
Нас спасают подковы и шоры;
Тихим шагом, до насыпи вплоть,
Мы крадёмся; глухие зажоры
Жадно ловят мохнатую плоть.
Шум и шелест: шуга по затону
Закружилась и шепчет: “Пора!"-
Посмотри: краснотал по урёме
До крови зализали ветра.
Посмотри, как ручей алалыка
Устремился в широкий разлив,
Как заторами острыми в лыко
Размочалена заболонь ив.
Март в раздумье: то пьяно заквашен
Ярким светом, то стелет снежок.
Март такой, он “ ни нашим ни вашим”,
Это что – то про нас между строк.
То ли дар святой обета,
То ли промысел иной,
Этот сплав души и света
В "обезьянке" озорной.
Мы гуляем по дорожке,
Мы бежим на раз – два – три;
Миг и красные сапожки
Запорхнут, как снегири,
Под шатёр высоких елей,
Там, где звонкое “ Ау!”
В вихри снежной карусели
Заплетает тишину.
Ноткой звонкою, фальцетной
Распугала галок: "Кыш!"
Дух веселья, дух конфетный
Поднимается до крыш.
Снег за воротом не ласков,
Смехотворная беда.
Дня желанная развязка -
Незатейливая сказка,
Нам без сказки никуда.
Две косицы, словно птицы
Над обложкой расписной…
Как забавно повториться
В том, что будет не тобой.
Не тобой, но ясным светом,
Новой звёздочкой в ночи.
Эта жизнь... она об этом,
Не об этом помолчим.
Там, где белое поречье
Ткнулось в жёлтую кугу,
Жабой свалка человечья
Распласталась на снегу.
От кастрюли до иконки:
Целлофан, венки, эмаль,
Счастья звонкие осколки,
Горя горькая печаль.
Дымка едкая над палом -
Не видать вокруг ни зги,
Где то здесь в запале шалом
Люди спрятали мозги.
По округе дух тлетворный
И, как мина, под ногой
Кодекс мусорной реформы
На бумаге гербовой.
Вал девятый, крики чаек
Не над бездною морской…
Не об этом мы мечтали
Начиная путь земной.
Не об этом. Здесь кумиры
Воспарив до пустоты,
Сквозь озоновые дыры
Дружно мочатся в цветы.
КатаКлизмами планета
Чистит грязные бока.
Не об этом, не об этом
И поречье и река.
.
Сатанеет январская стынь.
Дух древесный морозом расколот.
Ветви тонкие голых осин
Гложет с хрустом безжалостный холод.
Звоны гулкие в недрах нуля.
Гулы звонкие в пазухах просек.
У церквушки сошлись тополя -
За берёзку у Господа просят.
Вездесущий пропал воробей,
Только ворон, в стремлении парком,
Тишину омертвелых полей
Разрывает простуженным карком,
Да в подворьях большой алабай
Неуёмным азартом томится,
Чутким носом сканируя лай
Отощавшей до срока лисицы.
В клубах пара зимовье скота,
Как забытый всем миром Титаник.
Деревенских людей простота
Непогоду любую обманет.
Согреваясь крутым матерком,
Люд честной за дела балагурит;
В минус тридцать, на ты с ветерком,
За счастливую долю воюет.
Подхожу, “как дела?” – говорю;
Мой вопрос откровенно излишен:
Кто встречает в заботах зарю,
Тот обласкан заботою свыше.
Глаз малахитовый, шубка тигровая;
Трёшься о ноги вертлявою лаской;
Ходишь, где хочешь, ананья дворовая,
Знаки чужие встречая с опаской.
Доброй повадкою тешишь хозяина,
Тешишь хозяина, не господина;
Волю свою защищаешь отчаянно,
Пестуешь деток со страстью звериной.
Лапкой слюнявишься, как одержимая,
Ловишь внимание пластикой граций;
Там, где щебечет чета воробьиная,
Прячешься тенью в куртинах акаций.
Братьи блохастой брезгливо чураешься,
Спишь Клеопатрой на яркой ширинке;
Если животик потрогать, кусаешься,
Любишь от ушка, по вогнутой спинке...
Милые модницы, леди прекрасные,
В поисках идола для подражанья,
Зря вы листаете моды атласные
И креативного толка изданья -
Вот она ночью мурлыкает рядышком,
Вот она лапкой, жалеючи, колется,
Вот она с мышкой – ну чем не хозяюшка?
Вот она с лаской - ну чем не любовница?
Лютует стынь, но орхидея
Увы, надумала цвести -
Природы вечная затея
Бессмертье в малом обрести.
В окне заброшенного зданья
Оставлен кем живой цветок?
Кому прощальное посланье -
К стеклу примёрзший лепесток?
Взывать к могиле не резонно,
И я, признаться, не посмел,
Ведь только он из тьмы оконной
На мир безжизненно глядел.
Шагая прочь, в бреду интенций
Я был готов за всех людей
Тонуть в воде, как сто Венеций,
Гореть в огне, как сто Помпей.
И так хотелось верить в чудо,
Что в мёртвом доме вспыхнет свет,
Но голос внутренний, подспудно,
Шептал: “Ему спасенья нет”.
Подняв с дороги льдистый камень,
Вернулся и цветку сказал:
“Тебе я послан небесами,
Закрой лиловые глаза..."
Зря ты, ночка, очи застишь
Серебристой полумглой –
Храп и лай, ворота настежь,
Конь буланый под дугой
В нетерпении великом
Шею гнёт, в глаза глядит,
А вокруг, в раздолье диком,
Воздух радостно звенит.
То не злато и не деньги
Зазвенели на беду,
То синиц весёлых теньки
Рань рассыпала в саду.
Не суди мою крамолу,
Не перечь, судьбина, мне –
По заснеженному долу
Дай проехать на коне.
Здесь, где тракт студёной дали
Убегает круто ввысь,
Мне не нужен гений Даля,
Чтоб понять, что значит Жизнь.
Грива вмах, крошат копыта
Белолепие полей,
За санями вихрей свита –
Догоняй нас, снеговей …
Не зимы – мечты наносы
Расступились ямой - ах!
Я в сугробе, кверху носом,
Конь гуляет на лугах.
Сквозь шум дождя и нежность хризантемы,
Сквозь холодок мерцающего льда,
Из века в век, мир хрупкий Ойкумены
Ведут на плаху новые года.
Твердыни гор и крепостей великих,
Всё, чем земля и горда и крепка,
Под горний гул событий многоликих
В прах низвергает времени река.
Взрослеет мысль, ведёт к просторам звёздным
Корабль Мечты, но только всякий раз,
Грозит землянам силой смертоносной -
Кто мы? Кому Бог уподобил нас?
Кто мы, освоившие злую участь
Творца и варвара? Лелея идеал,
Мы ради жизни, бедствуя и мучась,
Вгоняем смерть в скучающий металл.
Из века в век, коленопреклонённо,
Мы каемся, устав от бед и зла,
Из века в век над нами обречённо
Кружит самосожжения зола.
А там, где душ красивых огоньки
Едва видны средь виртуальных многих,
Уже пылят нездешние дороги..,
Но нас там нет ( взгляни из под руки).
В ноябре на дворе на веселье и смех карантин.
"Карантин, карантин" – подтвердит вам флегматик державный.
Если Время – река, значит где – то есть тихий затин,
Значит где - то ноябрь бросил якорь посудины ржавой.
Там над палубой кровь поздних ягод и зорь ледяных;
В трюме сало, вино, и трофеи баталии дачной.
И куда ему плыть? – всюду левкас туманов сырых
Встал высокой стеной на пути к одичалой удаче.
Сменит долгая ночь много много невидимых лун,
Долго будет душа зёрна дней перемалывать в скуку,
И, наверное, нас от психушки спасёт Гамаюн,
На осенней заре подражая волшебному звуку.
Дрогнет сонная гладь, разойдётся волною гудок;
Мёртвый кадр оживёт, рассыпаясь на искры и блики...
Поклонись ноябрю - он тебе несомненно помог
Умереть, что бы вновь среди равных воскреснуть великим.
Среди других дерев она
Стояла будто не живая –
Бела душа для всех чужая,
Бела душа всегда одна.
Когда залётный ветерок,
Сулил ей скорое прощанье,
По бересте её листок
Скользил слезой воспоминанья.
Она в годину грозных дней
Нас сладкой верою поила
И путь к Победе осветила
Всей светлой русскостью своей!
Ей помнить век, по - человечьи,
Далёких лет соборный звук -
Где ты, о подиум скворечный,
В разбеге белоствольных рук?
Как он звучал, в саду, окрест!
Как сладко сердце замирало!
Как томно с жарких тел невест
Спадали на пол покрывала!
Теперь всё тихо здесь. Кругом
Лишь полумрак и запустенье,
И лишь она, как привиденье,
Стоит угрюмо под окном.
Вблизи её, забот не зная,
Берёзка стройно поднялась;
Старуха с нею обнялась
И так стоит, листвой качая.
Рекою жёлтой автобан
Стекает в пригород усталый;
Сырые ёжатся кварталы,
Глотая сумрачный туман.
В бредовом вареве страстей
Сердца холодные мерцают,
Встречают время, провожают
И умирают без затей.
Я разделяю твой недуг,
Мой лежебока – день осенний;
Пойдём туда, где ближе звук
Нам свыше посланных значений.
Вот старый мост, под ним река.
Здесь слышу я, дышать не смея,
Как тело гадов стекленеет
И рыб колеблются бока.
А вот дубрава под горой -
Ни пенья птиц, ни бликов света,
Лишь только терпкий дух абсента
И сап личинок под корой.
Зима на взлётной полосе.
Волной бегут её покровы.
Зима, я твой! И я, как все,
Готов принять твои обновы.
Вздыхают царские меха,
Кобылы норовом томятся,
И, ладя сани, конюха
На осень ласково бранятся.
Старый парк опустел – так прощается с городом осень.
Она нынче дождём залила по округе костры.
Лист последний мелькнул, добавляя ажурную роспись
К эпитафии дня на конец скоротечной поры.
Свет вечерний угас. Ночь глазами святого провидца
Смотрит в окна мои, от того ли так в доме светло? -
Это в парке пустом приземлилась усталая птица,
Огляделась, и вот - белоснежное чистит крыло.
Растеряли деревья убранства
Из камней янтаря и опала;
Разорилось зелёное царство,
Золотою опарой опало.
Непогода штрихует пробелы
Невесёлыми красками ада.
Как давно мы не видели белый!
Ах, как много нам белого надо!
Захирели без белого хаски.
Обросли этой хворью бараны.
Ожидание всюду, с опаской
Убираю валежник с поляны.
Говорят, оно странницей босой,
Обойдя суету автобана,
Прилегло отдохнуть на покосы,
Обернувшись холодным туманом.
Вот и ты, постояв у окошка,
К гардеробу шагнула, зевая;
Закружилась, купая ладошку
В белоснежных мехах горностая.
Я и сам ожиданием маюсь:
Мне сегодня желанней, чем было,
Рухнув в сани, вдохнуть не чураясь,
Дух помёта буланой кобылы...
Снег случится. Земля, словно дева,
Облачится в исподнее платье.
Стихнет вечная жажда посева,
Стихнет сладкая радость зачатья.
Снег случится нежданно, как радость;
Он исправит наивно и просто
Чёрта, Бога ли глупую шалость -
Путь к мечте от крыльца до погоста.
Он исправит, он сделает тише
Крик души от безумья людского;
Он, как пёс, белой вьюгой залижет
Раны гнойные тела земного.
Белый ложных тонов не имеет;
Он вернее фальшивых мозаик.
Белый чище, на белом виднее
След мудрёный лисичек и заек.
Мелодично поёт в небесах:
“Ось-ку-ить” одинокая птичка.
В сотый раз я стою на весах,
Обжигаясь горящей спичкой.
В сотый раз я пытаюсь любить
Свою нежность, но снова не смею -
Злой привычки суровая нить,
Миллионной петлёй, на шее.
Закружилась моя голова,
Пишет страшную повесть рассудок;
И мораль там совсем не нова,
И конец там смертельно жуток.
Знаю точно – не мне одному
Ветер пепел за ворот бросает;
Их немало, шагнувших во тьму,
Ярким светом другим сияет.
Отведи осуждающий взгляд,
Если кто –то, подобно лампаде,
Догорает, смирения ради,
Слышишь, тихо вериги звенят.
Курение опасно для вашего здоровья.
“…и, всласть исхлёстан дикою водою,
две силищи свожу – грозу с душою”.
Николай Сундеев
К нам беды в черёд: то пожарища в пепел,
То весны бурливые в мутные воды
Ввергают деревни, окрестные степи
И, кажется, неба высокие своды,
Когда поначалу пространно, широко
Над лесом, над поймой поросшей крушиной,
То всполох рассеет Перуново око,
То Зевс забурчит пустотелой брюшиной;
То будто случайно вдоль пыльных дорог,
Пахнёт кориандром шальной ветерок…
И вот уже с юга, сплошной вереёй,
Пылит по дорогам косматое стадо,
Ступая слоново, вздымает торнадо,
И дышит напористо влажной ноздрёй.
Раскатистым нахлыстом силы небесной
Мелькают погонщиков алые лесы,
Всё явственней топот копытистых пар!
За блицами – блиц, за ударом – удар!
Дугою ворота, дугою карниз!
Храни свою волю, молись, не ленись!
Огнём и водой, как резцом реставраций,
Быль ввергнута в небыль, до тла, до озона;
Как вспыхнули зеленью ветви акаций!
Как даль голубая парит невесомо!
Не этот ли буйный азарт аномалий,
Не эту ли грозную силу ненастья
Ты жаждал изведать, кружась по спирали
Тебя одолевших забот и несчастий?!
Всё стихло.., и только сосна вековая
Дымилась, с колен оголённых вставая.
Ей чёрную заболонь ветер ласкал,
И ангел небесный, как мог, утешал.
.
Деревенька. В ряд три дома.
Тракт без конной полосы.
На задах в стогу солома
Под опекой у лисы.
Глухозимье. Глухозвонье.
По озёрам стон воды.
На заборе чернь воронья
В ожидании бeды.
На окне герань и кошка.
За окном старушка - мать;
Её доля - дней морошку
Горевать - перебирать.
Её доля, грешным делом,
Наблюдать в своё окно,
Как на тракте “красны девы”
Ловят быстрое авто.
То Россия.., а бывало,
Затевая дел почин,
Русь сермяжная плясала
От печи и от свечи.
А теперь стоит распятьем
Журавля над тишиной.
Поклонитесь ему, братья,
Проезжая стороной.
Чайковский… Возвышенно - весел
Щелкунчика нотный редут.
Ночь слушает голос челесты,
Звездой прозвенев о звезду.
Расстаться с уютом постели,
Шагнуть на тропу февраля,
Где кружатся сосны и ели
Под музыку “ Первого… для…”
.
Бушует стремнина рассвета.
До солнца рукою подать.
В подлеске, подобно мачете,
Мелькает пернатая тать.
И хочется верить: не ветер,
Не Бога вселенский зарок, -
Планету без устали вертит
Сорочий смешной перескок.
Танцуй, белобокая ёра!
Желанною вестью встревожь,
Пусть стая воронья с забора
Обрушится градом галош.
Пусть, щуря коварные глазки,
Ослепнет крысиный король
Когда ярким светом из сказки
Нахлынет мотив “ля бемоль”.
Мир светел, как цвет померанца,
А ты в нём - наивный малыш.
Всё - музыка света и танца;
Всё музыка… только услышь.
Снегопад укутал нежно избы мехом до застрех;
Колокольчиком в оснежьи раздаётся детский смех.
Пробираясь по сугробам в голубом сияньи дня,
От порога до порога славит Бога ребятня.
Не ленись и будешь первым, а для первых пятаки -
За хорошие манеры не скупятся старики.
И, надев очки, гадают: Энта - чья? А энти - чьи?
В умиленьи чувства тают, как мерцание свечи.
По избе высокой ноткой раздаётся “ Возсия…”,
И лучится светом кротким вся домашняя родня.
Леденцы, коржи, монеты, с тёплым чувством похвалы,
Раздают святым обетом просветлённые волхвы.
Лишь для них, рождённых свыше, славя Духа торжество,
Поднимается над крышей ярким солнцем Рождество.
Там, где берег Охотского моря
В бухте Гертнера круто извит,
Мои предки, с судьбою не споря,
Замесили меня на крови.
Я родился меж сопок, в распадке,
Где по воле любимой страны,
Моей маме, тогда арестантке,
Часто снились холодные сны.
Я не помню то небо серое,
Моя нянька привольная степь;
Здесь зима одевается в белое,
Лето в красное, осень в медь.
Детство. Юность. Дорога дальняя.
Сквозь чужой навсегда листопад
Тот случайный, тот долгожданный,
Тот убийственно-милый взгляд.
Берег ласковый жёлтой подковой
Нам недолгое счастье сулил;
Край Балтийский красою суровой
Свёл, измаял и разлучил.
Птица гордая взмыла в небыль,
Сердце верит – была не одна…
Я бы отдал огромное небо,
Чтобы знать, где им светит луна.
Наших судеб зиг-заг нежданный
Бог наметил и Бог простит
Бухту Гертнера, берег янтарный
И два схожих до боли пути.
На небе звёздочка зажглась
И ты, всей сущностью поэта
Её сиянию дивясь,
Гуляешь с Музой до рассвета.
Неиссякаем дивный свет!
И понимаешь осторожно:
Возможно той звезды уж нет,
Но созерцать её возможно.
Дорожный разъезд. Мелколесье
В приросте растраченных лет;
Знакомое с детства предместье
Селенья, которого нет.
Любимые с детства картины,
Шагнув через радость и боль,
Смеясь, превратили в руины,
Без права на голос и роль.
Немая тоска без причины.
Давлю тормозную педаль-
Видением мрачной картины
Раздвинута снежная даль:
Как вера святая древний,
Невинный, как выдох богов,
Отверженный призрак деревни
Застыл на границе веков.
Его обнажённые слеги
Подёрнуты жёлтой восцой;
Неброская утварь калеки:
Крыльцо да наличник резной.
Ночь пьяно раскинула чресла
И в звёздный распад пустоты,
Как схимник в мольбе бестелесной,
Погост вскинул руки - кресты.
Ни скрипа в округе, ни лая
И лишь ожидания прах,
Надеждою тусклой мерцает
В его деревянных глазах.
Безмятежное зимнее утро,
Фиолетовый отсвет снега …
Всё, как прежде, легко и мудро,
Утверждает во мне человека.
Только он надо мною властен.
“Здравствуй, жизнь”, - говорю беспечно
И стараюсь не верить в страсти
Не за то, чтоб так было вечно.
Мне безверие то, как вера,
Но всё чаще во мне усталость;
Всюду рыщут глаза химеры,
Ищут пищу – покой да радость.
Я стараюсь, но гибнут дети
И народу крыла не расправить
Там, где ложь, раздуваясь в степень,
Суд неправый над правдой правит.
Я стараюсь, но гибнет сказка
Та, что люди про совесть сложили.
С толстосумов снимают маски –
Эти маски оденут другие.
Я студёной водой умоюсь,
Зной с метелицей повенчаю;
Мне бы только трава по пояс,
Мне бы только снега без края.
Мне бы только унять соседку -
Ей и солнца большого мало;
Жалко резать живую ветку -
Вон как в мае благоухала...
Маме
Воскресный день. Душа полёту рада,
Метелью снежной взвившись высоко,
На жёлтые ковриги листопада
Она ложится белым молоком.
Всё реже пашен родовые раны
Тревожат взгляд. Всё реже над холмом
Корявых клёнов рваные карманы
Блестят последним медным пятаком.
Тропа зовёт. Движенья легковесны.
Наполнив звоном чуткую елань,
Сегодня я, как ангел бестелесный,
Вдыхаю жадно утреннюю рань.
.
Горит румянцем свежим променада
Богиня вин игристое Клико.
Пронизанный серебряной прохладой,
Смотрю в себя и грустно и легко:
Там детства мир истерзанный мечтами.
Там я Жюльен и краснокожих вождь;
Там ты, о смерти наперёд не зная,
В снегах далёких лебедем плывёшь.
Весь день, как бестия шальная,
Играла вьюга за окном;
Под вечер, будто бы больная,
Затихла. В небе голубом
Сияет солнце, блеском новым
Снега мерцают и сильней
Мороз по улицам дворовым
Скрипит петлицами дверей.
Как руки, к небу тянут крыши
Дымы высокие, кругом
Потешной вьюги локон пышный
Сияет чистым серебром.
Сувои плавные, заструги,
Обвалов снежных валуны
Немым мажором белой фуги,
Застыли в дебрях тишины.
Лачуги, важные именья
Безлики в роскоши убранств.
Единство мыслей. Единенье
Всех зримых линий и пространств.
В оковах сельского уклада,
Зевотой долгою испит,
Дивясь на снежные громады,
Народ на улицу спешит.
Хозяин добрый не напрасно
Дрова и корм припас вперед -
За день бесхлопотный, ненастный
У всех прибавилось хлопот.
Одна лишь, кротостью бездонной
От мира мудро далека,
Старушка трёт узор оконный
Махровой розой рушника.
Я своенравием не болен,
Моя этничность – не клише;
Намаз под звуки колоколен,
Мне даже очень по душе.
Обиды горечь сплюнув разом,
Давай немного помолчим -
В любви к отеческим прикрасам,
Я, как и ты, неумолим.
Ты не один и это класс!
Плечом к плечу и это кроет -
Лететь над серой массой масс
И славу петь былым героям.
С безумной яростью фрезы
Нелепо, тупо, торопливо,
В умы врезаешь жуткий зык:
“Гони пол нации на мыло! “
Как не принять вражду морей
И звёзд поруганное братство,
Мне не понять твоих вождей,
Тебе моих и в том коварство.
Да, память страж, но не палач.
Живущим – жизнь, былым – былое.
Смотри, как время золотое,
Тебе под стать, несётся вскачь.
И только тень страны большой,
По – вдовьи, трепетно и низко,
К руинам павших обелисков,
Склонилась гордой головой.
2014 г.
Всё чаще нас в уединенье
Зовёт отцов земная пядь;
Так неподвластна укрощенью
Стихия, хлынувшая вспять.
Здесь наше сердце богу ближе.
Благословенна будь юдоль,
Где, даже бес, украдкой лижет
Упавших слёз скупую соль.
Зимы застывшее дыханье
Укрыло поле, рощу, сад.
Оставил лишь воспоминанье
Надежд последних листопад.
В остожье вотчина родная,
Ветёлкой стынет на юру,
Ветра на шубку горностая
Играют в снежную игру.
И не уйти нам от оков
Зимы и долгой и холодной -
Сиди, хоть целый день, голодный
Пред голой скатертью снегов.
Гляди в окно, считай ворон
И принимай, как наважденье
Минуты праздное теченье,
Под отзвук горьких похорон.
И завтра так… Ах если б ночь,
Вино да розу молодую,
Да тройку быструю, лихую -
Лети в снегах от скуки прочь!
И свеж и бодр, как бег коней,
Дыша восторгом воли пьяной,
Лети сквозь снежные туманы
В объятьях радости своей !
Все дороги твои непременно сомкнутся,
Скрипнет тихим приветом родное крыльцо.
Ты блуждал средь чужих, чтобы жадно вернуться
И в слезах целовать дорогое лицо.
Вот и я возвращением больно простужен;
Только вот всё дела и вернуться не срок.
Память, добрая фея, не в службу, а в дружбу,
Унеси меня в жизнь ту, хотя б на часок.
- Я такси тормозну средь лугов безымянных,
Что б все песни свои на ходу перепеть.
Здесь, в краю соловьином, я гость долгожданный;
Здесь родился и здесь суждено умереть.
Мы за стол свой большой сядем все, как когда-то;
Будем пить, рассуждая про местную власть.
Будет курник дурманить мясным ароматом,
Свяжет губы и пальцы гусиная сласть.
Мысли спутает духом лавровый листочек,
Разомлеет душа, как румяный лучок.
Что-то там в табаке - это просто цветочки,
Что-то там из-за моря - ты шутишь, браток?
Опьянев от застолья и тёплой беседы,
Дверь открою в тот мир, где мальчишкою рос,
И, от радости лая на добрых соседей,
Мне в лицо ткнётся носом породистый пёс.
Жизнь прожить на цепи - незавидная доля.
Это я тебе, пёс, про себя говорю.
От того я твою долгожданную волю
И тебе и себе в этот день подарю.
Думал жизнь, как роман, оказалось, как байка.
Проку мёртвым ходить среди новых живых.
Я теперь, как и ты, - беззаботная лайка;
Мне пятнадцать неполных собачьих твоих.
И всё ж хочется мне переливистым лаем
Доле горькой озвучить на счастье права.
Мне бы только - снега без конца и без края;
Мне бы только - волной луговая трава.
Это всё, что хотел я за долгие годы;
Это всё, что с собой навсегда унесу.
Вечно здравствуй покой деревенской природы.
Вечно будь на Земле первозданная суть.
Путаясь в прядях небесной кудели,
Зыбкой стезёй непогод,
Солнце Россию, как баржу по мели,
Тянет в семнадцатый год.
Памятный присно рубака столетья,
Раненый временем зверь
Всем в назидание красным пометил
Даты великих потерь.
Братом на брата с мечтой благоверной
В жуть окровавленной зги...
Как тебе, Русь, поцелуй Робеспьера?
Сжалься, замолкни, солги!
Хочется верить, как хочется верить!
В мёртвый покой середин.
Русский аршин не понять, не измерить,
Даже дожив до седин.
- Шаг ли до подвига ярый, отважный?
Взмах ли коварный руки?
То ли в три пяди распахнутый, влажный
Взгляд журавлиной тоски.
Всполохи. Всполохи далью окольной.
Всполохи в зеркале глаз.
С запада - бредни страны колокольной,
С юга - набатом намаз.
Снова, блуждая по весям широким,
Тьмы нахлебавшись сполна,
Сквозь синеву электронного ока
Смотрит в тебя сатана.
Невежество окатит холодком,
Стократ в тебе уныньем повторится.
Уж ты – не ты и мрачно всё кругом
И мерзко так, что хочется помыться,
Восстать, вскричать, качнуть земную ось,
Стряхнуть, как грязь, напыщенное чванство;
И вот уж пламя гнева занялось
В твоём мирке весов и постоянства.
И вот уж плавится твоя броня,
И вот уж телом круто извиваясь,
В окно души по белой ветке дня
Невежа - гад, блаженствуя, вползает.
Ты побеждён. Оправдан ли резон
На исцеленье нравов не надеясь,
Питекантропу мысля в унисон,
Вонзить кулак в его большую челюсть?
Нет ничего вернее пустоты.
Нет ничего бессмысленнее мести.
Ведь те, кто топчет белые цветы,
Другим Судом расстреляны на месте.
И ходят мёртвые, звеня рыжьём,
В глазах стыда колючие соринки,
И жгут их (д)уши праведным огнём,
Застыв в каратах, детские слезинки.
Там, где по хамски низко,
Бомбинг на стенах цветёт,
Души детей на сосиски
Режет рогатый чёрт.
Девочка, чья-то дочурка,
Отчий покинув быт,
С Богом играет в жмурки
В тёмных проулках судьбы.
Нации жизнь молодая
Схожа с закланьем ягнят.
Господи, Матерь родная,
Как вразумить этих чад?
Как им сказать негромко,
Чтоб не вспугнуть души,
Что их ладошкой тонкой
Бог наперёд вершит.
По стёклам дождь струится косо.
Огни в молчании застыли.
Огни в ночи, как знак вопроса,
Над тишиной житейской были.
Лицом к земле склонилось небо,
Но не прочесть в чертах усталых,
Зачем луна и полдень белый
Светили тем, кого не стало.
Зачем сквозь боль и благодати
Мы жизнь проходим без следа?
Листок бумаги без печати
По сути просто ерунда.
Так думал я. Катилось время
По стеклам вниз и трудно было
Смотреть в окно и взглядом мерить
Мгновений жизни путь унылый.
Но вдруг, как гром во мгле туманной,
Ребёнка крик пронзил ненастье!
В нем было все: ответ желанный,
Печать и след и смысл и счастье.
1976 -1978 г.г
Над широкой палитрой акрила
Скатов крыш и садовых оград
Тучи, вспучив лиловые брыла,
Без оглядки на север спешат.
В перспективе сливаясь изящно,
Уплывают за горный редут.
Вслед смотрю им всё дальше и дальше,
А они всё идут и идут.
Видит бог, на просторах суровых
Погостят и объявятся в срок;
Хлебоносно в полях золочёных
Закружится пушистый снежок.
Что им зависть и громкое имя,
Что им возглас довольных зевак -
Им так должно во благо, во имя,
Сквозь пространство, сквозь время и мрак.
Это мы: каждый - божий избранник,
Каждый – чей–то недобрый сосед;
Это здесь городской обезьянник
И средь парка бесхозный клозет.
Хоть налево взгляни, хоть направо,
Взглядом больно споткнёшься о взгляд.
Жить во имя – недолгое право,
Тучи знают и тучи спешат.
Ты ругаешь холодную осень,
Ты молчишь и как будто бы ждёшь,
Что лица нездоровая осинь
Вдруг разжалобит проклятый дождь.
В деку луж бьют стеклянные струны,
На капель рассыпаясь, твердят
До чего ж мы бываем безумны,
Воздвигая свой собственный ад.
Как и ты, я бедовый парень,
Так бывает не только с тобой,
В неотвязном, бредовом угаре
До зари пропаду с головой.
И всю ночь за окошком маячит
Белый призрак убитого дня
И похожий на карлика мальчик,
Метит острой игрушкой в меня.
А наутро , шурша листопадом,
Встречу шефа в угодливом па -
С малолетства, как дереву сада,
Нам привита покорность раба.
Поступь мула на прыть атамана
Нам с тобой уже поздно менять;
Шевелюру народа - смутьяна
Будут ветры другие трепать.
Нас в краю журавлиного клика
Встретит пляской шальной балаган,
Где читает в слезах горемыка
Повесть жизни сквозь хрупкий стакан.
Твёрдой поступью метеоправил,
Как дорога, рассудок разбит.
"Не успел , не сумел, не исправил" -
Тихо совесть душе говорит.
Неба хмурого веси сырые
И туманов пронзительный мусс...
Я пою себе: "Аве Мария",
Как спасенье истерзанных чувств.
Помнит сердце заблудшего сына
Благой вести сладчайшую дрожь.
Как прекрасны: звезда Робертино,
Гений Франца и проклятый дождь!
Как щедра златокосая гостья
На дары свои ныне и впрок.
Осень – старый мудрец преподносит
Всем стяжателям славный урок.
Властвуй с богом, пора золотая!
Принимаю твой дарственный транш.
В спектре красок пастель презирая,
Как и ты выбираю оранж.
Горизонт полоской перламутра
Очертила солнца булава.
Осени задумчивое утро
Робко заявило о правах.
Молодь тополей свои макушки
Тычет в брюхо розовой зари,
Вороны на утренней пирушке
Кто горластей спорят на пари.
Облаков кудлатые отары
Воду пьют, уткнувшись в берега,
Вдалеке дымится самоваром
Озера заросшего дуга.
Мать лосиха шалого телёнка
Верным бродом тянет на восход,
В камышах качается лодчонка,
На быстринах щучий бомбомёт.
За рекой, вдоль катанной дороги,
Озимь изумрудна и чиста,
В рощице берёзки – недотроги
Шьют наряд из жёлтого листа.
От любви, а может для забавы,
Яркую завидев красоту,
Старый клён гребёнкою корявой
Чешет молодую бересту.
Будто ветерок… и вот уж ветер
Ивам косы рыжие взметнул,
Платьице берёзке раскрылетил,
Засмеялся и пропал в бору.
Всё короче, всё бледнее тени,
Всё прозрачней неба высота;
День встаёт на белые колени
И целует Господа в уста.
Бродя по тропам осени, о смерти
Возможно ли не думать , не гадать? -
Вот жёлтый лист, в последней круговерти,
К ногам моим ложится умирать.
Им заложу страницу дорогую.
Он, как и я, до срока не тужил.
Любил смотреть на бездну голубую,
Врастал в неё тугою сетью жил,
И счастлив был однажды лишь, весною:
Шёл майский дождь, по зонтикам шурша.
Мир ликовал и первою листвою
Уже цвела древесная душа...
Качал июль в плетёной колыбели
Мошкастый зной и первую звезду
И слышно было, как надрывно зрели,
Плоды дерев в заброшенном саду.
Ловила ночь, склонившись на колени,
В затоне тёмном Андромеды брошь,
Влюблённых пар переплетались тени,
Ползли во тьму нерукотворных лож.
Краснели вишни, щерились заборы
На позы тел в движениях хмельных.
А он зелёный, растопырив поры,
Внимал волненьям радостей земных.
Пришла пора - к себе на именины
Позвал природу хмурый чернотроп.
В леса, в поля, в пожухлые долины
Закинул сети непролазных троп.
Подвластный необузданной стихии,
Кирпичик зданья, где жила любовь,
Сорвался вниз, за ним вослед другие.
Шел листопад. Земная стыла кровь.
Вечера захолодали,
Опустело во дворе;
Солнце хмуро смотрит в дали,
Приютившись на горе.
Только лес палитрой красок
Веселит тоску полей,
Чёрной пашней опоясан,
Чахнет в злате, как Кощей.
Руки в деле – легче думы:
На картошке всё село.
А в верху, витая с шумом,
Птицы пробуют крыло.
Им далече, нам до дома,
Мимо старого моста;
Лечит осень дня истому
Вальсом жёлтого листа.
Речка рябью серебрится,
Чуть волнуясь на мели,
Сбились в заводи тенистой
Золотые корабли.
Влажный ветер по-над полем
Закружил воронкой пыль
И незримою рукою
Наклонил к земле ковыль.
Вот уж первые дождинки
По земле пустились в пляс;
Баба белые простынки
Впопыхах бросает в таз.
Добежать скорей до крыши
С огородов люд спешит,
И толпа босых мальчишек
“ По домам, братва!”- кричит.
Себя, как статую, сваяв в долготерпеньи,
К Олимпу долго шли, но прямо у дверей,
Как пёс сторожевой, простёрся униженьем
Вердикт придуманный придуманных судей.
Им страшен русский креп трёхцветный, непонятный;
В нём молоко берёз и глубь сибирских рек;
В нём рдеющий рассвет над степью необъятной;
Церквей святейший звон и зов далёких мекк.
И всё ж вы там, вы там, где Тропик Козерога
Немыслимо высок, где ржавчиной фавел*
Изъеден дивный край, где карнавал от бога,
И помнит Гавеа* армады каравелл.
Руками широко затмив глаза Пандоры,
Ваш путь благословил над Корковадо Спас.
Тижука славный лес и синих гор узоры
И Каскатиньи* шум объемлют сладко вас.
Всех самых лучших вас, как будто вне закона,
Объявленных с плеча, но Бог и Суд один.
Пусть Славой вам звенят ступеньки Селарона
На лестнице крутой к величию вершин!
Фавелы* - трущобы
Гавеа* - высокая скала
Каскатинья* - водопад
Олимпиада Рио 2016
Душно. Марит беспощадно.
В воздухе пар кучевой.
Тишь над полями злорадно
Сулит разряд грозовой.
Ходят околицей ливни,
Здесь же, как с каменки пых.
Солнце разящие бивни
Вскинуло небу под дых.
Зелени снурая вехоть
Шепчет: замри, не дыши...
В каждом движении нехоть
Осоловелой души.
Неоднократным прочтеньем
Носа, запястий и век
Муха терзает терпенье
Дремлющих нервов – калек.
Стукнет калиткою сада
Дервиш – самум озорной;
Словно неясыть наяда
Всхлипнет порою ночной.
Слышно, как в горней пустыне,
Там - над моей головой,
Боги колодцы пустые
Полнят студёной водой.
Всполохи слева и справа;
Здесь же, как сварочный блиц,
Солнце лазурную лаву
Плавит в колодцах глазниц.
Кружится мыслей полова,
И ожидания прах,
Как нерождённое слово
На пересохших губах.
.
" Это бездна и поле битв..."
Аркадий Гонтовский
Дорог асфальтовые ленты
Людские судьбы вяжут в сноп,
А ты над ним - созвездья боб,
Роняешь звёздные конфеты
На стол планеты.
На дальних тропках мирозданья
Пасёшься осьминогом чувств,
И, не шагнув за грань безумств,
Даруешь тайному названье
И очертанье.
Как трудно храм в долине млечной
Построить, и слова врезать
Окладам в бронзовую пядь
И понимать с тоской сердечной –
Сей труд не вечен.
Твой сольный день, твой день Помпеи
Желанным словом обойдут.
Благословен будь вольный труд!
В нём сканер жизни - добрый Гений
Вне измерений.
Как резюме к былым столетьям,
Четыре строчки на кресте
И труд в архивной немоте
Оставишь ты на этом свете
Своей планете.
Но я могу тебя любить…
Юрий Лифшиц
Менял привычки и пути;
Я в клетке неба бился птицей!
Твои глаза не обойти,
В них можно только изойти,
В них можно только раствориться
Необжигающим огнём,
Снегов весенних фиолетом,
Среди машин, морозным днём,
В оконный стынущий проём
Случайно брошенным приветом.
О, эта сила женских чар
Горошком ситца вниз по телу!
В холодном свете жёлтых фар
Ласкали воды твой загар
И в даль текли осиротело;
В широких кронах тополей
Роились звёзды, вниз срывались
И в пряди тёмные теней,
Волос и сонных зеленей
Рукой божественной вплетались…
Дорогой выжженных пустынь
Желаний, чувств, движений, взглядов
Ты возвратишься в свою стынь,
Где суждено тебе простыть
В метелях собственного ада.
Ты возвратишься. У стены
Чуть вздрогнешь там, где чёрный китель,
Под жуткий шёпот тишины,
На просто жизнь и просто сны
Разделит дней твоих обитель.
На каком - то там десятке,
Эх, дожить бы, ё – моё!
Косит межи, полет грядки,
Ворошит жильё – быльё.
Скорлупу сырую сушит
Посолонь её верти'т,
Как на брошенную душу,
На подвория глядит
Под соломенным навесом
Куча стоптанных сапог;
На подмётках слой белесый –
Пепел пройденных дорог.
Как -то: “ Дед, ты чёрта видел?”
- нет, всё больше вороньё;
может я его обидел…
может голое враньё ”.
Постучали, встал неловко,
Шапка набок съехала:
Почтальон, сноха с золовкой,
Вот и дочь приехала.
А где-то капала вода...
Леониду Малкину
Под опахалом хвойных лап,
На две страны, устало,
Качалось озеро Голдап,
Как ты о нём мечтала!
Обняв вальяжную луну,
Как будто во спасенье,
На ухо Богу самому
Шептало сон весенний.
И шёпот вырастал в слова:
Мой пан, як ще маш жиче?
И почему твоя Москва
У нас в таком обличье?
Бродя в лесу среди камней
В честь канцлера и таксы,
Сказал: рисуя журавлей,
Мы часто ставим кляксы.
Но ты, куда-то мыслям вслед,
Летела ланью быстрой,
А мне казалось - я твой свет,
И нет на свете Вислы...
Чужие запад и восток
Слились над гнимой Бане.
Она шептала: мой цветок
И трогала губами.
Сквозь нежно тающую ночь
Смотрела Piekna Gora,*
Как мы, вселенной сын и дочь,
Шагали по лазури.
*Piekna Gora - Красивая Гора. ( читается: пикна гура)
Когда -то здесь пышно цвела Колывань…
И в миг, когда с грустью подумал об этом,
Тряхнуло, - Гранная, Гранная есть грань
Меж старым и новым разнузданным светом,
В котором не в моде живые слова,
И девы за стыд телеса расписные
Не прячут, лишь так же растут дерева
И мёртвые выше, чем просто живые.
Огромное солнце в бездонную синь
Врезалось лучами; как диск вулканита
Искрилось и в призмах стеклянных росы
Жемчужно сияла. Дорогой разбитой
Я выехал к долу; тянулись стада;
Июнь открывал золотую страницу
Поэзии лета и гнал из гнезда
Ещё неокрепшую чёрную птицу.
Высоко над полем, густой мережой,
То с криком роясь, то совсем пропадая,
По воле единой, предчувствуя зной,
К низовьям тянулась несметная стая.
Их в гнёзда родные уже не вернуть,
Другие леса прошумят им листвою…
Я долго смотрел, продолжая свой путь,
Туда, где зараменье встало стеною;
Туда, где неверные вышили тени,
Бессмертья мираж в череде поколений.
Попутчиков двое. В живом поводу
Малец за красивой и статной крестьянкой,
Славянского кроя высокая грудь,
И взгляд, словно бинди на лбу индианки.
Обычный для просто людей разговор,
Но словно задув несгоревшие свечи,
Почти виновато и как–то в упор:
“ Из Графского мы, тут уже недалече;
У нас там не очень - дома на дрова
Не купят “, но гордо, как будто сквозь сердце:
“ Россия, любезный, не только Москва –
Куда от дитя неразумного деться “.
Россия, глубинки сермяжная суть
Навек колдунами в науз твой зашита;
У ног твоих космос, но древнюю чудь
Копытят нагрункой всё те же копыта.
Везут нефтевозы обещанный рай
Куда-то, под танец вонючих качалок,
А нам только лисий надорванный лай
По рваным карманам оврагов да балок.
Так прадеды жили, так жили отцы -
Отчизны бедовой послушные чада.
Овсянки в хлебах и цветов бубенцы
Звенят нам о том, что другого не надо.
Нам красные кони и белые, вряд,
Копытом по памяти больно стучат.
Облака вне ветров, словно там уже всё состоялось;
Отшумели дождём и теперь им не нужно спешить.
Облака, облака, мне осталась лишь сущая малость,
Чтобы в небе, как вы, безмятежно и сладко парить.
Но смогу ли я так – без биения сердца и мысли,
Без чего-то того, чему просто названия нет?
Вон как жаркий июль для меня сладкой ягодой выспел,
Ах, как птицы поют! Эти птицы поют обо мне!
Как же так? Как же так? Этой жизни стозвон и свеченье,
Это скопище дней, будто разом утраченных дней,
В мастерской, под заказ, уместится в простое тисненье,
В полувздох невзначай над печальной могилой моей.
Каменным бродом большого квартала
Там, где реклам окаём,
В капсулах душных квартир и металла
Мимо друг друга плывём.
Свёрстаны судьбы в единое кровлей;
Вон - за стеною, чуть в слух,
Думает думу, прильнув к изголовью,
Чей - то мятущийся дух.
Кто ты, зевающий в руку устало?
Так ли тесна твоя клеть,
Чтобы за полночь крылом одеяла
Биться, стараясь взлететь?
Кто ты в проёме стекла лобового? –
Ближнему не навреди!
От столкновения душ рокового
Господи, нас отведи.
Влево и вправо, без веры и с верой,
Дальним и ближним путём,
От пожирающих взглядов химеры,
Рвущих сетчатку огнём;
От меланхолии непосвящённых
В святость канонов простых,
От перекрёстков неосвещённых
Светом деяний твоих.
Русские любят безумие прыти -
Шаг от версты до версты!
Вон по обочинам знаки событий –
Будто не к месту кресты.
Ходит попутчицей вдоль автобанов
Горе в одеждах мечты;
Вдовам и сиротам битвы небранной
Рвёт восковые цветы.
Взвыла сирена и сердце упало
Солнцем за горы - леса...
Господи, дай нам немного немало:
Видеть, откинув глухое забрало,
Полные скорби глаза.
Попутчица
Мне минутка весёлая выпала:
Ты открыла попутную дверь,
Рассмеялась, на звёзды рассыпала
Тёмный свод из досад и потерь.
Вся ясна наперёд, как считалочка,
Обращаешься просто на “ Эй “.
Как живётся тебе, Россияночка ,
Расскажи и том не жалей.
Не жалей – для меня ты хорошая.
Я не бог и тебе не судья.
Мы на равных безжалостно брошены
В беспросветную мглу бытия…
Щёки бледные. медные волосы,
Миниблузы широкий оскал.
Всё, что было за смелостью в голосе
Я в глазах её мельком читал.
В сердце зрела обида кипучая
За идущих в слепом поводу.
“Мне пора” – словно муку озвучила
Словно приняла чью - то вину.
Обречённо мигнув на прощание,
Щёки вымазав в чёрную соль,
В ночь шагнула, полна ожидания
Всех попутных ветров, как Ассоль.
Свидание за околицей ( Конкурс эротической поэзии)
Как герой, ты давно забыт,
Но, как прежде, с душою чистой,
Ты трудом своим тянешь в зенит
Имя славное тракториста.
Только ты так умеешь любить
И рассвет и усталый вечер.
За околицей черная выть,
Как жена в ожидании встречи.
Стелет долом белесый туман,
Варит борщ из куги в лощинке.
Кваса крепкого солнечный жбан,
Дичь степная - на синей ширинке.
Пудрит рыжей пыльцою ржи
Многоцветье щекастых обочин,
Золотистой стернёю дрожит,
Поздней пчёлкой жужжит, хлопочет.
Так целуй же её, целуй!
Плуг железный вонзай поглубже,
Распахни ей горячую грудь
Для объятий осенней стужи,
Зарумянился неба зонт;
День нелёгкий становится былью;
Конь твой рвётся за горизонт,
Задыхаясь летучей пылью.
В его сердце пылает огонь,
Ноги сильные в латы обуты;
Не ортачься, стосильный конь, -
Это счастья людского минуты.
Ещё большее счастье там,
Где рябина прижалась к порогу;
Здесь хвалу воздают по делам,
Не особо надеясь на Бога.
Ты сюда на исходе дня,
Возвратишься, простившись с землёю,
Жена спросит ревниво тебя:
“ Ну и как там – на зорьке с другою?”.
Солнце. Дымятся росы, как фимиам кадильный;
Звоны - крестьяне косы ладят смычком точильным.
В синем загоне неба бродит белый барашек;
Пахнет осой и хлебом царство гвоздик и ромашек.
Пчёлы целуют мудро всё, что любить созрело;
Красят жуки перламутром жёлтое в венчике белом.
Бабочки в парах кружат, крыльями зной качая,
Тешат: Ты тоже нужен той, что тебя не знает.
Бьются в лицо стрекозы, словно сказать желая:
Видишь, как мы грациозны, в диких объятиях рая!
На мелководье цапля целится в окна ряски,
Как героиня спектакля, ногу поджав в реверансе.
Тёплая пыль дороги помнит дожди и слякоть;
Так уж придумали боги - день веселиться, день плакать.
Вот - в голубой плавильне плачут янтарные сосны,
Следом парные ливни с громом многоголосым.
Синь. Белизна парома. Отдых. Обычный график.
Лета шальная истома в ленте цветных фотографий.
Она смотрела спокойно
Туда, где ютилась смерть;
Шумела листва привольно,
Наёмник курил невольно
И смачно плевал на твердь.
Я вырос на старой бойне;
Твердили мне : Знай ,человек -
Лишь сильный привета достоин,
Будь зол и спокоен, как воин,
И хладен, как мраморный грек.
Усвоил. Стою незваный;
Над холмиком всходит заря;
Кровавые рвутся туманы,
И лижут корявые раны
Листвою своей тополя.
Незваный – вздыхают долины,
Незваный – леса за рекой,
И клонят ветра – исполины
Дубов горделивые спины
И всё, что вокруг, не со мной.
Привет, человечья стая!
Теперь я по праву твой.
Псалмы второпях листаю,
Молюсь и ”хвостом виляю”
Всем тем, кто доволен мной.
Всем тем, у кого порода
Невинных носителей зла,
Но суд им готовит природа
В тот час, когда жало урода,
Пронзает живые тела!
Когда уходила мама,
Ей мнился чужой самолёт;
Звенела оконная рама,
Кричал деревенский народ.
Ей виделась вся планета
Сквозь сердца жестокую стынь -
Крест - накрест Отчизну на гетто
Делили чужие кресты.
А папа, в сознании узком,
Своих среди близких искал,
Не веря, что рядом русские,
Фашистами нас называл.
Вот так умирают дети
Голодных военных тылов;
Тот страх, что гулял по планете,
Не вытравить пафосом слов.
День снова похож на выстрел
И будто в смятении сна
Любимые нами артисты
Шагают под флагом УПА.
Слух режет всё та же треба,
Что с требой церковной не в масть
И снова огромному небу
Возможно на землю упасть.
Лёд мира предательски тонок,
Но верю в людскую молву,
Что где-то зачат жеребёнок
Со светлой звездою во лбу. *
май 2014г.
*Из предсказаний Ванги
Всё, что звал плохим, хорошим
На стезе моей земной,
Никаким не стало прошлым,
А по - прежнему со мной
Николай Сундеев
Раcсеялась туманная завеса,
Зазолотилась утренняя рань,
И в памяти означил свет небесный,
Как в хрустале, невидимую грань:
- У папы на плечах, с воздушным шаром,
Я плыл в страну всеобщего добра.
Над площадью, охваченной пожаром,
Неслось, как стон, недружное “ Ура”.
За веру в светлое давали трёшку,
Потом стрелялись со стыда в висок.
Счастливой жизни дряхлая матрёшка
Рассыпалась рядком, наискосок.
И вот уж кровью всенародной казни
Капусту поливают господа,
И в памяти рисуется не праздник,
А лысина и чья-то борода.
Что есть, то есть – я не бунтарь, не воин
И в том рядке стою в середнячках;
Молюсь на звон церковных колоколен
И навещаю предков скорбный прах.
Их на Октябрь столетья осудили;
У них свои герои, палачи;
Они, как мы, страдали и любили;
Ты не был там! Не осуждай, молчи!Далёкое и близкое Былое…
Что ты для нас- Падение? Зенит?
Тебе вослед с усмешкою глядит
Безликое - не то и не другое:
Вот мальчики с глазами лимузинов;
Вот девочки с арканом длинных ног.
Померк в сияньи супермагазинов
Тургеневских красавиц завиток.
Не тронутый до времени нарыв,
Вскипел вонючей жаждой потребленья,
И "да" и "нет"и в мнениях разрыв...
Лишь, ты, Былое, знаешь исцеленье.
Останься с нами в песнях и стихах
И не ищи иного продолженья.
Пусть новый век – повеса, вертопрах
Не будет знать ни взлёта, ни паденья.
Оставь нам лучшее своих высот,
Всё, без чего, бесцельно, безвозвратно,
В холодной мгле бездушья и разврата,
Душа переродится и умрёт.
У мавзолея памяти людской
Октябрь сложил знамена не по праву.
Изведавший хулу врагов и славу,
Он вбит в столетия вехой золотой.
День весенний погас за рекою
Тёплым ливнем отплакав в межу;
Повечерье, путиной земною
Тянет редких теней мережу.
В чане неба янтарные гроздья
Мнёт копытами жёлтый кентавр;
Здравствуй, ночь, безутешная гостья,
Всех раздумий моих аватар.
Надвигаясь сильна и опасна,
Будто вал океанской волны,
Ты всегда неотступно прекрасна
В синем платье своей тишины.
Лепет зелени, трепеты птичьи,
Шорох тварей в личинах земных,
Диалогов межзвёздных величье -
Отзвук чутких движений твоих.
Ты в горниле великой вселенной
Свои звёзды сжигаешь дотла,
Так ответь, почему неизменны
Силы тёмные власти и зла?
Сколько ясных умов просияло
В твою бездну и где же итог? -
Как и прежде, в нарезах металла
Глупой смерти и горя залог.
Неужели уйду, не изведав,
Горьких мыслей заветный покой
И мечты, что досталась от дедов,
Не дотронусь горячей рукой ?
Ты молчишь, фонарями раздета;
Мир молчит. Мир тобою спасён.
Завтра снова, с приходом рассвета,
Запах гари и крики ворон.
Завтра снова пойму, что старею,
Что тобой на мгновенье даны
Зверю тропы, влюблённым затеи,
Мне сиянье твоей глубины.
Бархат рук твоих, нежен и тонок;
Я тону в наваждении сна:
Тонконогий бегу жеребёнок.
Запах мёда. Цветенье. Весна.
Ветер ласковый с долины.
Плеск волны у парапета.
По реке до сердины
Блонда солнечного света.
По - над гладью вдоль лимана,
Безголос парящий глиссер.
Как плисссе, клочок тумана
На окне запруды мглистой.
Птахи утреннее скерцо
В завитке небесной пряди.
Взгляд растраченного сердца
Из толпы на променаде.
А ещё господней твари
Восхожденье по ладоше
Каплей яркой киновари
В крапе чёрного горошка.
А ещё в глазах соседки
На картофельном участке
Хитрость вдовушки – кокетки
С обещаньем скорой ласки.
Полдень в солнечной лохани
Рыбке сказочной подобен
В синих вихрях над холмами,
В перекликах колоколен.
Грешной прихотью влюблённых
Боль в натруженных ладонях.
Двух сердец уединённых
То ли счастье, то ли доля.
Как встарь – то дождь, то снегопад,
То в ясном небе “всадник медный”;
Что видит он за далью бледной
Глазами нерождённых чад?
В краю отцов, мы сами деды,
В котомке памяти людской
Несём бесчисленные беды
Отчизны нашей дорогой.
Плотвой и раками богата,
На зорьке трелями звуча,
По омутам и перекатам
Текла родная Кондурча.
Целинный берег распахали -
Весной по склону хлынул сель;
Там, где солдатиком ныряли,
Теперь шумит осокой мель.
По заводям камыш, валежник,
Да по затонам грязный ил,
Да привкус смерти неизбежной
В ветрах, живущих средь могил.
А там, где ночевал рассвет,
И только пчёлы брали взятку,
Нефтедобытчики в запрет,
Разбили грязную площадку,
Чтоб навсегда забыл народ
Благоухание черёмух,
Насытив серой кислород,
Кричат: “Так деньги пахнут, олух”.
Втянув в себя сухие плечи,
Дед самокрутку закурил
И молвил: “ Совесть человечью
Как можно так вот – на рубли?
Не от того ли в зимний вечер
Дожди уныло моросят? "…
Как будто тихо плачет вечность
Глазами нерождённых чад.
Лимоном и мятой наполнив вечернюю рань,
Всплыл в омуте неба украденный дьяволом пряник;
Как в сказке у Гоголя, красок пленит филигрань;
Я сладко тону в них, как он – вдохновенный Титаник…
Барханила замять сугробов ухабистый вал,
Кружил сатана на беду, а случилось - на счастье:
Под белую вьюгу мужик мужика целовал,
И пущей любовью горели Солохины страсти.
Сквозь чёртовы козни, чтоб в ноги царице упасть,
И всё для любимой - какая лихая услада…
Чем призрачней сказка, тем призрачней вера и страсть,
И ложь не преступна и чувство любви не награда.
Не в моде сегодня души одичалой восторг;
Румянами плоти мечты голубые размыты.
Мы ради наживы готовы представить на торг
И лучшие чувства и неба ночного софиты.
Давно я не видел в глазах настоящей слезы -
На выжженном всполье живая роса неуместна;
Сердца засосала бездушия вязкая зыбь,
И гибнет в них сказка, наивностью глупой прелестна.
Снова радует нас снегами
Царство света над пропастью тьмы,
И блистает, как царь, перед нами
Белокаменный град зимы.
Всё дворцы, терема да храмы,
Благолепия сказочный вид,
Скоротечность непризнанной драмы,
Бутафорский сырой гранит.
По острогам да по палатам
Приютилась красавица Русь;
Жемчуга по весёлым нарядам,
Изумрудами в сердце грусть.
Скоро, скоро вернутся птицы,
Принесут ей великую весть,
Всё про то, что в порядке событий
Лучезарное время есть.
Встанут в рост весны исполины,
Опрокинут теплом небеса
На широкие реки, долины,
На объятые сном леса.
Соберутся в едино люди
На поклон хлебоносной поре,
Ещё долго душа помнить будет
О похожим на снег добре.
21.03.2016 г.
На крушение лайнера в аэропорту Ростова – на – Дону.
Был любим я, прощать умел;
Всё, что брал, отдал,
Даже с горкою;
Только вот понять не сумел,
Чем жива в миру
Доля горькая.
Ты ответь, мой друг, что со мной? -
Не могу мечтать
Против мудрости;
Я, заочно, убит бедой -
Не понятною
Лютой глупостью.
Мне бы ту беду в ум не брать,
Да впитал её
Грубой кожею;
Где дворцам золотым стоять -
Груда мёртвых тел,
Страсти Божии.
Разольюсь собой, как волной,
По груди сырой
Земли матери;
Здесь – в метели чувств ледяной
Мне тепло, как дом,
Обнимать её.
Мне из раны боль – все цветы;
Ароматы их –
Мне как мёд в уста.
Я всю жизнь мечтал, как и ты,
Да в конце пути
Вдруг мечтать устал.
Ты ответь, мой друг,
Что со мной?
Два белых пароходика
Флотилии моей,
Два носика – курносика
Плывут среди морей.
Явились миру сильному,
Поспорив, кто вперёд ,
Любовь земли обильную
По жизни понесёт.
Два юных желторотика
В гнезде судьбы моей
От годика до годика
Всё ближе и родней.
Я в банке счастья личного
Открыл богатству счёт
И всё теперь по силам мне
На много лет вперёд.
Куплю лошадку сивую,
Телегу и седло,
Катать чету игривую
Поеду за село.
Природы книгу умную
Открою широко,
Врачуя души юные
Зелёным молоком.
В начале пятидесятых моей маме, уроженке Куйбышевской области,
за недостачу ( мешок муки) в сельмаге дали пять лет заключения
в лагерях Магадана. Там встретила папу, там родился я.
Я сегодня зажгу лампадку –
Мы без мамы который год.
Дни бегут по дороге гладкой,
Только вот…
Не смириться с такой бедою -
В снах навстречу босой бегу.
Но она лишь махнёт рукою,
Но другом, чужом берегу.
Худо там или так же мило
И напрасен извечный спор?
Может там, как она любила:
Лес и домик на склоне гор?
Или травы войны там в пояс?
Или клином печаль с полей?
Может так же коварный поезд
Вдаль уносит за сто морей,
Где меж сопок, в глухом распадке
К ней приходит сквозь злые сны
Гибель веры и боль в остатке
Ни кому не известной вины.
Видно зря, бередя былое,
Торопил я секунд отсчёт.
Встреча – миф там, где всё земное
Просто лёд.
Пусть моё безутешно горе,
Но я знаю чей свет ведёт
Два кораблика в буйном море
Только вот…
Пришла пора - земное чрево,
Раздвинув русла белых рек,
Вдруг разрешилось, словно дева,
Твоей любовью, человек.
Смахнув с ботинок снег зернистый,
Давай послушаем весну:
Исходит песней голосистой
Земная птаха навесу;
Органчик маленький трепещет
Во славу новой красоты;
Ему навстречу солнце блещет,
Сжигая белые мосты;
День потеплел и дольше длится;
Томит и тает, лёд ослаб;
Клюёт голодная Жар – Птица
Подол дырявый снежных баб;
Вдоль крыш, как звонкое монисто,
Звучит капель ледяных колб;
Присев, как в старте олимпийском,
Команды ждёт большой сугроб;
А под сугробом, самым низом,
Бубнит ручей, как пономарь;
Вверху по крашеным карнизам
Ползёт шальная котомарь;
Над крышей дома синегорье,
По синегорью облака;
Плывут, качаясь, по подворью
Коровьи стельные бока.
Ей срок отёлом разрешится
И вся она тому намёк,
И видно, как снутри стучится,
В брыжейку взбалмошный телок;
В окно таращится рассада;
Щекочет ноздри блинный дух;
Встал над куриным променадом
Хвостатой радугой петух;
Румянит солнечная пудра
Его поблекший гребешок;
Скворцы насвистывают мудро
Как не забыть родной порог;
Грачи над лугом дружно кружат;
То разом сядут, то взлетят,
О том, что всяк кому-то нужен,
Как оголтелые кричат.
Во славу светлому Авсеню
Слились созвучно сотни лир,
И стали чище и светлее
И я и ты, и целый Мир!
О.С.
Как хороша в тебе
Весна и души и тела!
Только цветёт не мне
Цвет её первый белый.
Только не я – другой
Тебя назовёт своею,
Я ж ледяную боль
Счастьем твоим согрею.
Машка среди подруг,
В сердце моём – Мария.
Знают про мой недуг
Звёзды ночей золотые.
Знает зелёный куст;
Помнит, как нервно рукою
Ветку сжимая в хруст,
Я любовался тобою.
Рвали мне сердце псы
С псарни земных мракобесий,
С громом вращались весы
Твёрдых, как сталь равновесий.
Рвались мои корабли
Из ледяного полона
В злые объятья земли
К мукам, проклятьям и стонам!
К плоти, в которой дрожь,
К взглядам, исполненным счастьем,
К власти пронзать, как нож,
Тело объятое страстью!
Но океан молчал.
Горы содвинулись в мудру:
Чтоб не рубить с плеча,
Думай на зорьке, под утро…
Туже на плечи плед!
Выше забор щербатый! -
Не для меня твой свет!
Не для меня сошла ты!
Я постригу ”под ноль”
Чуб мой, торчащий вопросом;
Будет мне другом тролль,
Будем курить папиросы.
Я расскажу ему,
Как в поднебесье полночном,
Свет побеждает тьму
Силой любви непорочной
К Солнцу.
Поздний март. Робким пульсом весны бьётся в окнах воскресшая муха;
Виснет в воздухе вешнем утробное, гулкое: ух…
То ли вздохом усталых снегов - пробужденье Вселенского Духа;
То ли в окнах, навзрыд, пробуждённая память старух.
Или это окольный бирюк лошадёнку хулит волоокую?...
Или это она, молчаливо кивая в ответ,
В слабине отсыревших подпруг селезёнкой голодною ёкает,
И кладёт свой помёт на размытый распутицей след.
День замешан на криках грача и приправлен горчинкой фенола -
Радость птичьих забот и былого тряпичная гарь.
Словно дворник в саду, алыча, оперлась на метлу маттиолы
И ветвями крестясь, ловит кроной небесную марь.
Слышно как паренхимой корней набухает земная плацента;
Вожделенно дрожит, прогоняя холодные сны.
Ещё миг, только миг небольшой! И прольётся в сердца канцонетта:
Соловьиная трель – скоротечная песня весны.
Амазонка русских деревень,
Ты прекрасна без мазни и лоска!
По ветру, как плат, души причёска,
Что судьбою сбита набекрень.
Над венцом парило “аллилуйя”,
Да видать приюта не нашло
И тебя не жарким поцелуем -
Утренним морозцем обожгло.
Да и был ли он, тот месяц млечный,
Что медовым называли встарь?-
Может просто ночью над крылечком,
Загорелся старенький фонарь.
Или воробьём хмельная притча
Запорхнула в сердце, как в стреху,
И заря, устав от неприличья,
Перестала верить петуху.
Думала - лиха беда начало,
Погостит несчастье и уйдёт,
Но в окно не птица прокричала,
А душа убитая навзлёт.
Время- врач. Красива и опрятна,
Ты теперь, как спелая лоза.
Сказ о том, как ты была распята,
Смыла ночью девичья слеза.
И пронзив насквозь, как ось земная,
Бездну лжи и толщу дураков,
Держишь всю планету, напевая
Про свою несчастную любовь.
Здесь неба нет. Здесь люди и машины
Снуют в кварталах, сросшихся шатром
Над своенравьем бешеной стремнины,
Берущей душу круто на излом
Волной авто, несущихсяся навстречу,
Чугунным створом малых площадей,
Плывут зонты, затылки, спины, плечи,
Без глаз глазницы, губы без речей.
Толпой поврозь, по замкнутому кругу,
Давясь оскоминой трамвайных миль…
Окликни вдруг – метнётся тень испуга
С холодных глаз на гаревую пыль.
В урочный час душа молитве рада,
Но даже там, где бескорыстен Спас,
В глаза твои сквозь чёрную ограду
Глядит, просящий подаянья глаз.
И только там, где катят теплоходы
К босым ногам холодную волну,
Я деревенский баловень природы
От суеты немного отдохну.
Но не прельщусь я ласковым прибоем –
Иное помню, о другом тужу,
Есть светлый край, где жито золотое
Волной высокой бьётся о межу.
Есть светлый край, где в рощах земляника
И валом гриб в просторах сентября
И люди там от мала до велика
По отчеству приветствуют меня.
Роса лугов – не сточная водица –
Уйду туда, где легче быть собой.
Уйду, раз угораздило родиться
На трёх ветрах за дальнею горой.
На тёмных улицах планеты
Есть светлый и уютный дом;
Встречая тихие рассветы,
Мы в нём счастливые живём.
В просторном зале сад зелёный,
Как будто райский вертоград,
Не зря заснеженные клёны
К нам в окна с завистью глядят.
Не зря к подворью через пчельник
Тропа весёлая бежит -
Там Власий мученик - жалельник
Клюкой заботливо стучит.
А в доме свет и голос бога:
Святым причастием светла,
Стоишь пред Ним в молитве строгой
За тех, кому ты жизнь дала.
За тех, кому мы передали
Житейской мудрости редут.
Они любя иные дали,
Любовь земную берегут.
Пусть улыбнётся им удача,
И не погубит сердце жесть.
В руках судьбы, порою мрачной,
Людское счастье всё же есть!
Я видел сон: пастух вернулся.
В лучах немернущей мечты
С лугов зелёных сквозь турусы
Тянулись сытые гурты.
Беспросветно, но всё ж хорошо:
Что Бог дал смолотили, убрали.
Пусть туманятся чистые дали,
И кружится пушистый снежок.
Сыплет небо холодную соль
На ржаные коржи бездорожья,
И смиряет дыхание божье
В сердце пахаря смутную боль.
Сердобольное просит вперёд
Тёплый пар для холодной зерновки;
Озимь поздняя в лёгкой обновке
И тревожит и в поле зовёт.
Полуночный ныряющий свет,
Отсвет стали средь нив золочёных –
Я люблю это царство влюблённых
В зов земли и погожий рассвет.
Неподдельное счастье в глазах
Не от горстки лощёных дензнаков,
Просто всё, что им дождик наплакал,
Золотится теперь в закромах.
Пеплом будней кружится снежок.
Было трудно, как будет не знаю.
На просторах крестьянского “рая”
Беспросветно, но всё ж хорошо!
Устав от тишины и постоянства
Отрадно мне, шагнув за парапет,
Услушать в набегающем пространстве
Дыхание невидимых планет.
Признайся , ветер, что за сила движет
Меж двух стихий твоё веретено?
Лес гнётся ниц , как будто дьявол лижет
Высоких крон багряное руно.
Дудук расскажет горные дороги,
Свирель навеет моря синий бриз,
А ты - сурнай, рычишь, как зверь в берлоге,
Срывая с веток запоздалый лист.
А ты гончак, вскормлённый океаном,
Степями гонишь рыжую лису.
Я ловчий твой и молоко тумана
Тебе в тарелке озера несу.
Лакай, степняк, низин медовый сбитень,
Пыли пыльцой полынных покрывал,
По морю жизни паруса событий
Неси, минуя гибельный причал!
Оратай нив в пределах живописных,
Впитав Отчизны сказочную чудь,
Я, как и ты, в порыве бескорыстном
Крылатой рифмой мельницы верчу.
Я, как и ты, очнувшись от паденья,
Теперь стою, как горная скала.
Мой хищный рот – глубокое ущелье,
Мой зоркий глаз – гнездовие орла!
Я в тишине растил себя для бури,
Борясь с тобой, я сердцем молодел,
Ты стар и хил, в подол ненастной хмури
Рыдать дождём последний твой удел.
Но я твой нрав порыва и движенья
Открытым сердцем смело подхвачу.
Теперь мой час! – на крыльях вдохновенья
Лечууу ….
Есть мир иной средь городской глуши,
Там всё сбылось и некуда спешить.
Один вздохнёт и скажет: ё-моё...
Другой отрежет: каждому своё.
1
Тени серые злых ночей вокруг глаз бесноватых.
Всё, что зримо - от матери, что не зримо - от папы.
Презирала сытых подруг, не имея надежды
На любовь , на уютный дом и нежданную нежность.
Ей бы жить ,если быть, как сестра длинноногой стервой,
Только жизнь на заказ не продышишь горячей плеврой.
Мать носила и ей подарила обличье рабы,
Наперёд застолбив повороты крутые судьбы.
2
Двухэтажка, парадный вход , как халат нараспашку,
Дух кошачий в глаза и в нос, с неуплатой бумажки,
Полупьяный пролёт на верх, корки чёрного хлеба.
Проще будет сказать, кто ещё тут случайно не был.
За стеной бой струны, словно молот глухой и бойкий.
Страх и горе большой страны здесь зачали на грязной койке.
Конура в два окна от большого завода “ Прогресс”.
Тёмный омут без дна, неуюта удушливый пресс.
3
С той поры , как её отец обнял рельсу у крана,
Закачало её ладью по морям- океанам.
Так познало, в стенах чужих повзрослевшее детство,
Боль весёлую детских глаз за казённые средства.
Закатилась её сестра под чужое крыльцо колечком,
Мать в печали хмельной полюбила покой навечно.
Камень в воду упал - разошёлся порочный круг
Злых бессонных ночей и похожих на маму подруг.
4
День весенний по улицам веселился и плакал.
Гладил щёки и волосы ветер, как добрый папа.
Школьный бал отшумел и смял полуснятое платье,
И кричала луна в апогее земного зачатья.
И молчал телефон… и она наконец замолчала,
Льшь порою ночной в подушку подолгу кричала:
Папа , папочка мой, забери - больше я не могу
Одиноко стоять на безлюдном крутом берегу.
5
Ветер, словно котёнок, с луж лижет тёплую влагу.
День на тёмно – вишнёвый куст пролил белую брагу.
В доме свет, в нём живёт любовь, пахнет щами и хлебом.
Дочка, дочка, кому, зачем твоё серое небо?
В белый сад не войдёшь с глазами как поздняя осень.
Кто то грубо возьмёт, покрутит в руках и бросит.
Вот небесная дверь, а за ней, не скорбя не о ком,
Белый ангел сидит с перебитым навечно крылом.
6
Тени серые злых ночей сетью строк на странице.
Всё , чем сердце могло, только с нею одной поделиться.
И не знал тот реальный пацан, мечтавший о чуде,
Как красива её душа, как безжалостны люди.
Папе ( последние стихи)
Тебя синью ласкает далёкое небо,
Но я помню, как в прежние дни,
Ты ладонью шершавой, как корочка хлеба,
Нежно волосы гладил мои.
Ты всегда говорил, что немного осталось
До весны и сбивался в словах,
Когда лезвием бритвы холодная жалость,
Неумело таилась в глазах.
Ты судьбе непреклонной проигрывал в спорах,
С мамкой был безнадёжно суров.
Я не знала, что счастье похоже на шорох
Полуночных усталых шагов.
На пугающий запах прокуренной робы,
Тёмный профиль при свете огня.
Я себе поклялась, каменея у гроба.
Что я буду счастливей тебя.
Потому я уйду, без надежды согреться,
В тихий мир неземных середин,
Чтоб не слышать как бьётся рождённое сердце,
В битве с жизнью один на один.
7
Плыл полуденный зной, плыла вся Сухая Самарка.
Чуть шатаясь, с цветами прошла проходную под аркой.
Скрежет стали и стон глухой неуклюжего крана.
Долго злилась бригада вся на слепого болвана.
Снова в городе ночь, снова город огнями украшен,
Только мрачен и тёмен парадный подъезд нараспашку.
Чья -то папина дочка тихо плачет под бой струны-
Несуразная точка в многоточье больной страны.
Весёлым мудрым языком
Перебирая мыслей вязь,
Ты назвала меня цветком,
Влеченью чистому дивясь.
Да, я в любви не искушён -
Я деревенский однолюб.
Я перепутал явь и сон
Под властью неуёмных губ.
Я парус твой, а ты волна
Стремлюсь навстречу и борюсь.
Любима ты и знать вольна
Быть для меня царицей чувств.
Я задержу седой рассвет.
Как одержимый, второпях
Я отменю парад планет
Живой гармонией стиха.
Союза тел слепой полёт
Продли нам, Боже, и прости,
Всё, что любовью назовёт,
Судьба на жизненном пути.
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен
Б. Пастернак
Минует время, вечности пылинки
В минуты горькие в заброшенной глубинке
Его укроют. В неземную даль
Он унесёт высокую печаль
Любви, которой обладать не смел,
В которой нет сплетенья потных тел,
И мозг не жалят жалкие гормоны,
Как голова мифической Горгоны
Разгневанной, коварной и жестокой;
Где все ответы путник одинокий
Всегда находит в храме середин,
Где он себе и раб и господин.
***
Одним минутам жизни покоряться,
Телами жаркими в одних ветрах купаться
И в час вечерний, распахнув окно,
Дыханье жизни ощущать одно -
Ему довольно! Похотью мирской
Он не встревожит облик дорогой.
Будь тихой гладью, женщиной – луной,
Будь небом, первородною рудой
Нетронутой, неведомой, холодной,
Когда же зверь проснётся в нём голодный,
Его, оргазма жаждущим клыкам,
Он станет пищей жертвенною сам.
***
Безумен он, а ты, как все, телесна,
Но в этом суть твоя не менее прелестна;
В тебе начала света и весны,
Задатки матери и любящей жены.
Будь счастлива, а он горячий лёд
Своей любви покорно понесёт
Дорогой светлой мимо тайных врат,
Куда войти все грешные спешат -
Там кровь в цене не больше, чем урина,
Там мать к дверям чужим бросает сына,
Там время чувства превращает в лёд
И словно дни бежит за годом год.
***
Но что в тебе? Ты даже не красива:
Природа линий всех неброска, молчалива,
Но этот взгляд, щемящий душу взгляд!
В нём тайный блеск божественных лампад;
Пикантной ноткой перевита речь …
Какое счастье в памяти беречь
Всё, всё от чёлки до нестройных ног,
Он знает, их касался только Бог,
Другое знать не смеет, не желает
И тайный рок в сердцах не вопрошает:
За что сей крест? Но, Боже, будь добрей:
Ответь ему на вечное ЧТО В НЕЙ?
В дом у дороги постучался вечер,
Крестясь, вошла читалка тишина.
Как часовой, серебряная вечность
Берёзкой белой встала у окна.
Ты тоже здесь, бессменная сиделка
Печаль вселенская, ты тоже здесь.
Свою казну разбей монетой мелкой,
По дольке горькой каждому отвесь.
И ты, забота вечная, волчицей
Не вой ночами, чуя недород -
Сад захирел и щедрою старицей
Труды былые осень не вернёт.
С того и сердце – сущая шарманка,
Уж коль зайдётся, слушай, не жалей:
“Эх, жизнь – отрава… эх, жизнь – поганка”,
Но как он сладок пагубный елей!
По бороде, подобью палантина,
Течёт слеза, кривится синий рот,
Агонии тугая горловина
Душе крыла расправить не даёт.
И всё слышнее на ветру фанерка.
- Прибить бы вот... дык разве,разве дык...
Всё кончено, - сказала табакерка,
Окинув свой засаленный язык.
Всё кончено. Качнулся звёздный парус.
С порога в ночь упала тень креста.
Устало сел в дверях двуликий Янус,
Не досчитав до вожделенных ста.
Здесь гложет жирный смог обочин сахар белый,
Здесь жмутся вдоль дорог стеклянные дворцы,
А я опять бегу в мой край осиротелый
Сосать восторгом глаз созвездий леденцы.
Постылых будней шлейф роится за спиною,
Толпы стоглазый эльф кричит мне: дурачок!-
Здесь веселят бомонд эстрадные герои,
А там луну в окне баюкает сверчок…
Открыта всем ветрам моя степная гавань.
Здесь можно по лугам и нарысью и вскачь,
Здесь в тёплой борозде, охотясь за червями,
Целует грудь земли гагатокрылый грач.
Стоит над царством сна стихии первородной
Не просто тишина, но тишина полей;
Лишь солнце иногда туманит облак облый,
Да вслед над головой кружится воробей.
Да ловкий паучок плетёт свои узоры,
Ему и невдомёк нарушить нити вязь.
Один лишь человек, вкусив дары Пандоры,
Дебаты на крови разводит не молясь.
Люблю я отчий край - стихи тому порукой,
Но даже там, где рай, трясётся твердь и высь,
И на весь мир луна кричит, как медный рупор:
Опомнись, человек ! Покайся и молись!
***
Путь мой далью размыт. Заливные луга
Буйной зеленью трав вяжут вялую поступь,
Холодит ветерок пота липкую проступь,
Впереди, словно в зыбке, качают туман берега.
Отдохну у берёз. Вот знакомый квартет.
Здесь в далёкую пору, в не полных пятнадцать,
С самой лучшей девчонкой я смел целоваться
И смеялся от счастья, встречая холодный рассвет.
Берег правый чужой. Левый будто ладонь,
Что открыта привету заблудшего сына.
Здесь, как прежде, рубинами манит рябина,
Здесь, как прежде, улитки баюкают водную донь.
Через памяти дымку боюсь не узнать
Тех, кого приютила родная сторонка.
Тех, кто помнит меня конопатым мальчонкой,
И на помин крестясь, чтит умершую добрую мать.
Что имею на сей, богом данный момент:
Катастрофу надежд и увядшее тело,
Видно я не из тех, кто потратил умело,
Череду лучших дней, словно горстку заветных монет.
Что поделать, рождён не для личных затей,
Жизнь прожить для других- для меня веселее.
Так старушка луна, фонарём в небе тлея,
Поднимает моря для похода больших кораблей.
Толи бездна над нами, а толи зенит.
Ты взлетел или пал? Кто на это ответит?
Впереди свет в окошке приветливо светит,
Позади за спиной путь мой далью неясной размыт.
Покров итожил тёплые деньки.
Пестрели краски осени и лета.
Сливаясь с ясным заревом рассвета,
В селе за речкой меркли огоньки.
Мой путь лежал вдоль топкой луговины,
Сквозь рощицу, до старого моста.
Кровя разрезом влажного листа,
Тропа вилась, как будто пуповина.
Село тонуло в золотистой дымке,
И только дом родительский “на слом”
Печалил вид покошенным крыльцом
И грустным ” продаётся” на калитке.
В сыром чулане старая кровать
Пугала тьму коленкой оголённой.
Здесь домовёнок, Кузькой наречённый,
Любил с вещами старыми играть.
Их старомодность тайною манила,
Томила взгляд неведомая суть;
Воображения неистовая сила
Влекла открыть, потрогать, повернуть.
Кровать под кладью охала, ворчала.
О , как же она счастлива была!
Когда в свои объятья принимала
Усталостью убиты тела.
Цвели сады. В окно жужжало лето.
Крутилась медогонка юных дней -
Пора любви, пронизанная светом -
Чем дальше взгляд, тем видится ясней.
Там дружбы свет и свет страницы новой,
Там на штанине рваной череда,
И всё, как смех счастливый и весёлый,
Как светлый день, угасший навсегда.
Я постарел и не бегу вприпрыжку,
Кусая маслом сдобренный ломоть,
Но мир жестокий рыжего мальчишку
Не смог во мне обидеть, побороть.
И выиграв неравный поединок,
Я снова мир готов спасать от мук -
Крутить жучков вниз лапками со спинок,
Освобождать из ловчих сетей мух.
И вот стою, как будто перед казнью.
В руках предмет отроческих утех.
Без малого полвека лапки вверх…
Прости меня, вельветовый проказник!
Тебя нашли средь глянцевых обложек.
Из тонких приложений “ Огонька”
Тебя скроила мамина рука,
И этим ты милей мне и дороже.
Ушастик милый, разве же я ведал,
Что средь людей твоё тепло искал…
Прижав к груди того, кого он предал,
Седой малыш из мёртвых воскресал.
Зима унылая несносна
И своенравна, как Везувий.
М инорный день в припадке слёзном
А морфно мягок и безумен
М орозной драмой по проталу,
А нонсом градуса по весям,
Т арелкой солнца в глубь квартала,
У павшей с полки поднебесной.
Ш аманит белое светило,
К упаясь лебедем в ненастье,
А я кричу поре любимой:
ВЛАСТВУЙ!
***
В сердце стальным перезвоном
Эхо недавних побед -
Отдохновенье влюблённым
В сталь и погожий рассвет!
Сношены косы и пилы
Срезом травы и пород.
Свёрстаны щедрые силы
В колос полей и приплод.
Можно в цветении сада
Пчёлкой – трудягой звенеть,
Можно гнилым листопадом
Плыть по весенней воде.
Время тому не перечит,
Мглой серебристой пыля.
Зябко усталые плечи
Ёжит старушка- земля.
Студит древесные соки
Мятный фреон высоты.
Стынут в берёзах сороки,
Мастью в цвета бересты.
Сумерек сизые пятна
Виснут в лучах фонарей.
До удивления внятны
Скрипы шагов и дверей.
Слышно, как время вздыхает,
Как в закордонной тени
Шеей дремотно кивают
Золотогривые дни.
***
Как прелюдия дневная,
Заглушая скрип ворот,
По округе нарастает
Какофония хлопот.
Затуманились проёмы,
Серебром карниз овит;
Над кормушкою белёной
Марь духмяная висит.
Бык на привязи, с досады,
Дышит огненно в лицо
И с бревенчатого ряда
Рвёт железное кольцо.
Рад хозяин. За ворота
Вышел к людям, закурил.
Ной державного оплота
Три потопа пережил.
На морозе говор ясен
И отчётлив лай собак.
За деревней, выше прясел,
Распустился красный мак.
Истекая светом алым,
Он поднялся над землёй,
Разбросав по скулам впалым
Свет улыбки золотой.
***
Когда косматая метель
Кружит в саду и, словно пряха,
Сомненьям, сотканным из страха,
Прядёт холодную постель;
Селеподобной пеленой
Смывая топи, тропы, тени,
Стирая коды всех значений,
Так и не познанных тобой;
И где то в области стропил
Щелёвки вьюжной голос тонок,
Как будто дразнится бесёнок:
Не досказааал, недолюбииил…
И лес, подобный скатам круч,
Не шевелит еловой лапой,
И дремлет в позе косолапой
Седое солнце между туч;
И звезды, словно жемчуга
Покрытые хитином тайны,
Уже не льют свой свет астральный
На серебристые луга –
Тогда я счастлив, я молю:
Продлись чудесное виденье -
Ты жизни зримое теченье,
Ты - моё вечное "Люблю".
На лавочке в саду пансионата
Картиной дня любуется старик.
В глазах бездонных мудрости лампада
Печалью кроткой освещает лик.
И думалось: как много звёздной пыли
Всосала бездна любопытных глаз !
В ней сто томов про то, как жили - были
И лишь рецепт про то , как жить сейчас.
Листает книгу жизни мыслей ветер:
Мальчишка, парень, курсы ФЗО,
Голодный тыл, весна, Победа, дети –
Всё, что судьбой нелёгкой суждено.
Его лицо – эпохи той картина.
Бразды морщин, как русла горных рек.
Гордись,старик! Ты сдюжил с ролью сына,
Прожив суровый, но счастливый век.
Колода карт в кармане душегрейки,
Казённый дом и хлопоты порой.
И жизни край, как будто край скамейки,
Потрогать можно слабою рукой.
У ног его лежит нагая осень.
Прости, старик, природе вольный вид.
Ты сам когда-то отлюбил и бросил,
Но бог простил, и сердце не болит.
Дослушав дня предлунную сонату,
Он в зал уйдёт, где с плазмы новый мир
Добьёт без пули старого солдата,
Рекламой бойкой разорвав эфир.
На мониторе замелькают чайки
В халатах белых и пройдёт звонок :
Носилки срочно! Что и как? – случайно.
А что хотели – значит вышел срок.
Стоит у дороги высок, как Памир,
Дрожа от натуг ненасытных черпалок.
Резиной по жести истёртый до дыр,
Он стонет ночами, как ратник усталый.
Глотая подъёмником нутовый боб,
Он сором плюётся, тряся желваками.
Окрест сепараторов слышен озноб
И шахты дыханье сквозь короб и камень.
Колонны и ложи. Здесь всё, как в Большом.
Ну что ж, что немного похожи на рели,
Ну что ж, что бабёнки, как мышки, ползком,
Метут до железа бетон галереи.
В кружении бальном горячих валов
И норий, звучащих мелодией страстной,
Железные леди с глазами волов
Притворно строги и незримо прекрасны.
Незримо. Так легче крутое словцо,
Сквозь пыльные тени и чёрную вату,
Петру – балагуру в хмельное лицо,
Умом изловчившись, кидать, как гранату.
Не зримо. Так легче закатывать шар
В игре, где навылет - лишённые воли.
Колосс огнедышащий выпустит пар,
Слегка обжигая больные мозоли.
По телу прольётся забытый покой,
Зажгутся на крышах огни золотые.
Счастливые молча шагаем домой.
Мы сдюжили смену. Мы сдюжим Россию.
Разлил ноябрь чернила ночи
По переулкам. Тусклый свет
Дрожит и меркнет у обочин,
И тьма довольная хохочет,
Искрясь огнями сигарет.
Веди меня, моя дорога,
Туда, туда в родимый край,
Где в небе жёлтая пирога,
Качаясь в нежных дланях бога,
Роняет миро через край.
Туда, где лунные равнины,
Блистают снежной чешуёй,
И сквозь озёрные куртины,
Зовут зеркальные глубины
Отары звёзд на водопой.
И я, как будто обнажённый,
Как никогда открыт и прост,
Виденьем ярким ослеплённый,
Полупрозрачный , отрешённый,
Стою над миром во весь рост.
А где то там - в пыли кварталов,
Укутав плечи в тёплый плед,
Ты мышкой бродишь по порталам
И на лице твоём усталом
Лежит, как маска, мёртвый свет.
Всё то, чего так не хватало,
Тебе в темнице городской,
Здесь - в бездне звёздного причала
Сияет миру величаво
Непревзойдённой красотой.
Родная, если бы ты знала,
Что есть на свете Край Иной,
Ты б счастья в жизни не искала,
Ведь для него так надо мало,
Когда в ладонях шар земной.
Не дрогнет гладь озёрная, немая.
Сухая степь просторна и бела,
Лишь в чистом небе птицу означает
Не частый взмах лучистого крыла.
В плавильне знойной голубого рая,
Объяв полмира глянцевым зрачком,
Степной канюк кружения свершает
И жаждет жертву видеть под крылом.
Вспылит на горке суслик рыжебокий,
Задрав дернины выжженный подол,
Метнётся зверь за дальние отроги,
И птицы тень разрежет жёлтый дол.
Вскружится вихрь солончаковой пылью,
Взъюлится рой степных журчалок мух,
И снова даль меж небылью и былью
Уносит взгляд, захватывая дух.
Безмолствует подобие вселенной
И только корни девственной земли
Шептанием молитвы вожделенной
Волнуют молодые ковыли.