***
От гомеровского пира, драгоценных вин
Что нам? – тесная квартира, винный магазин.
В жизни бедной или праздной захлестнет тоской,
Теллурическим маразмом, мерзостью людской.
И глядишь с античной мукой в мира суету,
Олимпийской полон скукой, с горечью во рту.
Ах ты, Русь-матушка, степь полынная,
Дорога длинная, гарь бензиновая,
Водка паленая, слеза соленая,
Драка кабацкая, гибель дурацкая,
Крест на дальнем погосте, белые кости,
Смертушка ранняя, подоконье гераневое
У мамки, у бабки, ломайте шапки,
Да – в ноги им, в ноги! Катафалки, дроги,
Не уйти от судьбы, выносите гробы –
Крепкие полотенца… В новое оденься,
Не жил счастливым – помрешь красивым,
Жизнь провороним – дак хоть похороним!
Девки, ревите, вот он, ваш Витя,
Санька, Сережа, Ванечка, Алеша,
Был живой, грешный, – лежит, сердечный,
Холодный, белый: мамка ль не успела
Беду отнять, в шифоньер прибрать,
В глаза ей смотреть, первой помереть,
Бабка ли продремала – поперек не встала,
Не заступила горю пути, не сговорилась наперед уйти, –
А что теперь! Костлявая в дверь,
А лучше б сума, чума да тюрьма,
Вместе б выхаживали, беду вылаживали,
Дачки таскали, у запретки стояли,
Кланялись до земли, кровиночку сберегли,
Все до нитки отдали, сытно не едали,
Папиросы россыпью, рюкзаки под насыпью,
Охранников матюги, Господи, помоги!
Прогусарили жизнь, просквозили,
За дешевым и кислым вином
Прогудели – и все, и отплыли
На кораблике на голубом,
На бумажном, тетрадном, ребячьем,
Что так нежно держали в руках…
Этой жизни нелепой, бродячей
Окончанье встречаем в слезах.
Этой жизни – истраченной всуе,
Даром розданной, пропитой вдрызг.
Ну, прощай, обнимаю, целую,
Закрываюсь рукою от брызг.
На Цитеру? – А хоть на Цитеру!
В океан, в небеса, в облака.
Что мы только ни брали на веру!..
- До свиданья, до встречи, пока.
Трое мужчин думают обо мне –
Каждый из них в стороне, при своей жене,
И только один может видеть меня во сне.
Трое мужчин. Три любви. Три вселенных. Да
Мне не нужна их шелковая вода,
Бархатный их огонь и пушистый снег,
Медленный взгляд из-под тяжелых век.
Ночью они думают обо мне,
Оставшейся в канувшем дне, о своей вине,
О лопнувшей жизни – тонком ее стекле,
И о глухом одиночестве на Земле.
Трое мужчин – это три возможных пути,
И по сердцам трех женщин надо пройти
Завоевательницей злой стати, тонкой кости.
Трое Адамов дышат со мною в такт,
Трое мужчин, с которыми все не так,
Три океана – три времени – горя три…
Слезы рукой холодною оботри.
Мы ехали читинским, в прицепном,
Храпел сосед, и плакала соседка,
По Кальдерону, жизнь казалась сном, –
Но ведь была, – и улыбалась едко.
Мы квасили с ковбоем с боковой –
Лихим парнягой в «стетсоне» и коже.
И мерк вагонный свет над головой,
И за окном созвездья меркли тоже.
И вновь листва летела на перрон,
Бессонница терзала до рассвета,
И мне никто – ни Бог, ни Кальдерон –
Не объяснял, зачем со мной все это.