Я иду по безлюдным улицам, –
только маски вокруг снуют...
в этот Город луна не спустится:
непокорную в миг привьют!
Апокалипсис – не фантазия:
Зверь во власти – многоголов...
Как устал я от безобразия
фарисеев и докторов!
На заборах опять нулёныши,
а в провинции – голытьба...
Но спасенье для всех, для тонущих,
как известно, у них в руках
(сент. 2021)
Неподвижно пустыня лежит, –
Ты укрыла колодец песками, как стенами...
Но дотянется сквозь миражи
Прикосновение.
Ты песок поменяла в часах,
И ключи от запретов надёжно потеряны...
Но оставило след на руках
Прикосновение.
Ты закроешь границы, мосты,
Убежишь в города, где людей нет и времени,
Но не сможет тебя отпустить
Прикосновение.
Ты устанешь от этой борьбы, –
Будут чувства и мысли жестоко просеяны...
Но тебе никогда не забыть
Прикосновение.
Ты полюбишь комфорт и уют,
Станешь жить на земле веселей и уверенней...
Но обрушит весь мир где-нибудь
Лишь одно
Прикосновение.
Не выбросить слова из старой песни,
из прошлой жизни не убрать грехи...
Простите негодяю и повесе
его с ума
сошедшие стихи,
разбитые ладони и дороги,
разобранные чувства и мосты...
Простите, что он столько лет угробил
на бардаки, печали и понты.
Простите, что он солнечным зайчонком
не выбросился в небо из окна,
когда в него впивалась серым волком
для всех давно забытая война...
Судите, не судите, – он спокоен...
и всё прошло...
и мир,
и белый свет...
А впрочем, он всего лишь – павший воин
на той войне, в которой пленных нет
Переплетения судеб
в сером тиснении дней...
может быть, жизнь в суете не забудет
то, что так дорого в ней...
может быть, рваным закатом
мир не закончится в нас,
может, вернёмся с тобою когда-то
в будущее...
и не раз!
Снова закружит рулетка
с гулким фатальным Зеро,
снова шестёрки примкнут незаметно
к пиковой даме его;
снова схлестнёмся с чертями
в вечной игре на убой..........
Только бы мне в этом новом бедламе
не разминуться с тобой!
___________________
Я не герой любовного романа,
любовь – не повод, чтобы выдумать роман...
Мои дороги выстроены прямо:
из храма
в храм
Мои друзья не выйдут в зал паркетный,
и на трибуны их толпа не донесёт, –
они уходят в небо,
как ракеты...
оно зовёт
Мои стихи не вырастут в поэмы, –
пусть многословие достанется другим...
К чему тянуть,
когда вскрываешь вены
себе
и им?
_______________
Последний раз прослушаешь погоду
и завернёшься в тёплый неколючий плед,
отдашь оставшимся оставшуюся воду,
откроешь дверь
и не погасишь свет...
И будет всё, как было,
как должно быть,
когда совсем-совсем не хочется болеть,
когда ты веришь в предсказуемость свободы
и обещанию вернуться –
на столе...
Врачи уйдут, раз нету пациента, –
Один листок тетрадный...
застучит в висках
непрекращающейся телеграфной лентой:
– я не надолго – не теряй – пока –
Давайте улыбаться друг другу, люди,
особенно, в местах массового скопления своего,
а вдруг, завтра уже никогда не наступит…
так и подохнем в масках, – одинаковые «никто»
Давайте подышим воздухом незаконно,
пройдёмся по скверам и паркам без пропусков,
вспомним, что каждый из нас родился свободным,
и дети наши…
зачем превращать их в рабов?
Давайте без страха обнимем родных и любимых,
и ЛИЧНО приедем помочь дорогим старикам…
и руку пожать не откажемся… –
будем красивы!
Не надо бояться
нигде,
никого,
никогда!
а Женщина... – она же про весну,
про вечное рождение сверхновой!
почувствуй её страсть и глубину
ещё до поцелуя,
до алькова...
Забудь, в каком ты Городе рождён, –
пусть Женщина придумает столицу,
где будет возвышаться чудный дом,
в котором ты посмел в неё влюбиться
Забей на президента и нули,
на все его дурацкие поправки! –
уйдут временщики-поводыри...
а Женщине не ведомы отставки
Хочется вернуть социализм,
по-любому, – будущее наше...
потому что нам необъясним
день грядущий, как и день вчерашний
Будни оккупированных дней
выглядят совсем уж бестолково,
и с экранов льющийся елей
не спасает царственное слово
Сладко для подонка отрывать
крылышки у скомканной свободы...
как же он искусно, твою мать,
столько благ наобещал народу!
Хочется писать не дождь и грусть,
хочется швырять стихи, как камни,
в нечисть, пожирающую Русь,
в вохру, запирающую ставни!
Каждому воздастся... – не вопрос,
каждого запомним...
поимённо!
как страну пустили под откос,
вместе с перспективой жить свободно!
Нет у оккупации границ, –
смогут ли народ загнать в подполье?..
Как же не хватает ярких лиц!
правды не хватает
и раздолья!
(22.05.20)
Ты думаешь, что нынешний бедлам
не кончится гражданскою войною?..
«сидите дома»?..
я гроша не дам
за глупую полемику с тобою!
Ты говоришь, закон не обмануть,
что всё пройдёт без шума и без пыли,
что ты не видишь вздыбившийся кнут,
и как под ним прохожие застыли,
что неповиновения не ждёшь
от всех, кому свобода не привита...
Ты позабыл, как мучается дождь,
смывая кровь с холодного гранита!
Я не пророк, и не хочу сто раз
о бедах «демократии» пророчить...
полемизируй, выполнив приказ
под балаклавой властных полномочий!
И думай дальше, что простой народ
доволен будет маской и арестом,
что в високосный два-двадцатый год
личина у чиновника не треснет!
К какому знаменателю придёшь
пока ещё держава не убита?..
Не забывай, как мучается дождь,
смывая кровь с казённого гранита..............
Президенты выходного дня
нас лишили праздников и буден...
Чудо Благодатного Огня
освещать апрель уже не будет
Первомайским праздником труда
не раскрасим мирные колонны...
Праздник ДЛЯ ТРУДЯЩИХСЯ же, – да?
он НЕ ДЛЯ бесправных и безмолвных!
И конечно, славный Юбилей
отобрать – первейшая задача...
удалённо будет всё теперь,
и Победа наша
не иначе...
Завалился нынче горизонт
за давно упавшие ворота,
но прогнать зажравшихся ворон, –
это право моего народа!
Что, ребята, кончился ресурс? –
завернёмся в маски, – и по норам?!..
Город прорежимившийся пуст, –
ЗАВТРА ОН ОПОМНИТСЯ НАРОДОМ!
(19.04.20)
Как-то холодно стало на свете,
по России пылят сквозняки...
Гиляровский на старом проспекте
одиноко штампует кроки;
занимается свет над Арбатом, –
только это – обман...
Голливуд...
и Болконского в кивере смятом
по Ордынке два копа ведут;
разлинованы дни и дороги,
но в час пик перекрёстки пусты,
Здравый Смысл, постояв на пороге,
за собою сжигает мосты...
А шериф из Ташкента упрямо, –
из подъезда в подъезд...
где ж народ?..
не имут подорожники срама,
и прошедший по ним – не имёт!
Надевайте свои балаклавы! –
на дворе високосный развод...
Память стёрта почти,
с нею Слава...
Только – маска
и та
не спасёт...............
(апр. 2020)
Ну, чего там... –
я тоже «за»...
или «против»?..
Такое дело, –
можно смело идти назад,
можно даже свернуть налево...
Совесть, – это, когда с умом,
когда есть он, тогда и видно,
как берут народ на излом
и смеются, –
мол, быдло,
быдло..!
И ты греешь себя в ночи,
не считая всех «за» и «против»,
потому что всегда молчит
тот, кто душу свою банкротит...
Подпиши вердикт, а потом
можешь снова побыть судьёю,
и не важно, что за углом
вурдалаки Россию вскроют!
Имена вокруг, имена...
каждый с выходом да с притопом...
Просыпайся, моя страна! –
и глупцы перестанут хлопать
(март 2020)
Она ни за что не поверит в февральскую вьюгу,
в полярную ночь и в полезность кусачих шарфов,
она только птица, несущая молодость Югу,
она только память, оставленных Летом стихов.
Она красоту не застудит в морозные ночи,
её не продуют метели в безлюдных дворах...
Она – беспредельность упавших на мир многоточий,
она – тёплый лучик, блеснувший в арктических льдах.
Она не увязнет в снегах високосного года,
ей мёрзлый вопрос не затянет на шее петлю...
Она – отражение в сердце моём небосвода,
она – наполнение смыслами «помню – люблю».........
Когда слова теряют смысл,
а Человек не умолкает,
то спотыкаешься на всём,
не попадая в общий ритм,
не охраняет даже взгляд
во мне простуженного Кая, –
и я бегу, ломая дверь,
туда, где снег и фонари!..
Пусть пустота меня спасёт,
пускай свобода обессилит,
и я вернусь в дежурный день
простым смотрителем зари:
не нужен будет целый мир, –
вполне достаточно России,
где ходит вечер босиком,
рифмуя снег и фонари...
Я разрешу себе молчать,
когда молчание блефует,
я запрещу штормам болтать,
когда бушует штиль внутри...
но убежать, ломая мир,
не получается вживую....
и я опять на пустыре...
и грязный снег,
и фонари...
Куда ты водишь свою собаку,
не на прогулку же... столько раз
да каждый день?.. – Может учишь плакать
и выть на небо за всех за нас?
А может ищешь для Баскервилей
в аллеях тисовых западню
и отмеряешь для казни мили
по ненасытному ноябрю?..
Куда ты водишь своё отродье –
хромую суку из жутких снов?..
Я повстречаю вас с ней сегодня
среди хозяев примерных псов;
пройдёте рядом, – невыносимо
от взгляда вашего в никуда...
а следом шлейф непонятной силы
и ощущение недобра. . . . . . .
Изгибы времени твоего
на этих улицах и мостах...
Из тысяч окон – в одном темно,
из сотен лестниц – одна пуста.
Ты в каждом взгляде немых витрин
с улыбкой смотришь на мой прикид... –
и вроде я не совсем один,
и вроде легче вдвоём идти.
Влюблён, опасен, вооружён,
с четвёртой группою на крови...
Твои движения – в унисон,
всё потому, что они – твои.
Смеёшься... – классно! Пусть невпопад, –
я сам из смеха который день...
Давай устроим ночной парад
на этой площади без людей.
Давай не будем сбивать на шаг,
однажды выбранный сердцем, ритм...
Никто не вправе за нас решать... –
нам всё дозволено...
нам...
двоим...
А дни летят, как пули...
как штыки,
пронзают и беспомощных, и грозных,
а ночи раздают домам шаги
навеки Уходящих от вопросов...
И я несусь по пыльным городам,
пытаясь всё успеть и не сломаться,
и ничего святого не продам
ни за гроши, ни жалкие полцарства!
Пускай палач терзает пулемёт
с холодной безнаказанностью жуткой, –
я знаю, что над каждой бездной ждёт
нас ангел со спасительной попуткой!
А дни летят, как песни, как стихи,
ломая безобразие людское...
И пусть звучат над бездною шаги,
лишая нас и смерти, и покоя
Пожалей приходивших в тебя стрелять,
полюби их,
сердцем услышав звёзды...
в каждом из них есть Отец
и есть Мать, –
полюби их всех,
пока не слишком поздно
Пощади не сумевших тебя убить,
даже если их ненасытна стая, –
они тоже, как все,
очень любят жить...
прогони их просто...
не убивая
Посмотри на убийц своих свысока,
с неприступных гор
(можешь брать любую)...
есть у каждого мера – крюк потолка,
им и меряют всё, даже смерть...
земную
Не суди поспешивших казнить тебя:
опоздавшим – кнут,
а успевшим – плети...
Станет пухом когда-нибудь
вся Земля,
но никто уже этого
не заметит
Ты видишь вон ту одинокую пару?
и сколько им – семьдесят?.. больше... под сто?
Да нет, не смеюсь я над старым гусаром
и над вельможной подругой его.
Они, словно, выпали из ниоткуда
на миг в этот Город сует и обид, –
шагают спокойно и твёрдо, как будто,
царица идёт и её фаворит...
Я вижу огонь в их прикрытых бойницах
и лучников вижу за этим огнём...
Какими же чёткими могут быть лица:
глубокая старость и сила – в одном,
в другом – целомудрие Высшего Света,
отточенность смысла морщин и потерь...
Они, словно, остров, затерянный где-то,
они, словно, в космос открытая дверь!
И мир огибает их, не замечая, –
они в тишине своих знаний и сил...
Ты только потом не скажи мне за чаем,
что я на него чем-то там походил
Она не знает, что было завтра,
она не помнит, что будет вчера...
Ей снится в сумерках Клеопатра
и ночи с Цезарем у костра.
Она встречает рассвет в пустыне,
над всем народом поднявшись на трон;
её вселенная шепчет имя
отца
и сына – Цезарион.
Она мечтает о встрече с Брутом, –
в её квартире готовится месть...
И месть свершится, когда под утро
они в обнимку проснутся здесь.
Она по капельке выпьет душу,
а тело подлого по четвертям
отправит Кассию, – вместе лучше
им будет вздрагивать по ночам.
Мечтая выспаться, так хочется не спать...
не вычитáть заснувшие минуты
из жизни,
а уютную кровать
лишь для любви всегда использовать...
Но утром,
мечтая выжить, так захочется не жить!..
не подбирать упавшие страницы
своих досье
с вкраплениями лжи,
не воевать ни с кем
и никому не сниться...
Мечтая помнить всё, так хочется забыть
себя,
когда был мелок и ничтожен,
когда на поле суетной борьбы
так и не выхватил свой меч из цепких ножен....
Мечтая – в небо,
вдруг захочется на дно,
где даже мысли выглядят чужими,
чтобы вернуться в мир,
карая зло,
сдавив все атомы свои в одной пружине!..
Мечтая песней сбыться,
хочется не быть
украденным всеядною толпою...
Что там осталось?.. –
хочется любить
без всяких «не» и «ни»
весь этот мир
с тобою...
Мечтая выспаться, так хочется не спать...
Придёт на болгарскую землю весна
и вспомнит, быть может, падение Плевны, –
ведь в том, что лежит за Дунаем страна,
немного и мы «виноваты»...
наверно.
Балканы давно повернулись спиной,
но нас не забудут проспекты Белграда...
Мы просто возьмём этот город с собой
с последним погибшим в нём русским солдатом.
Мы выросли все за Берлинской стеной,
нам дорог салют на ступенях Рейхстага...
Мы павший Берлин забираем с собой
с последним погибшим в нём русским солдатом!
Пусть правит Историю кто-то другой...
Наш Грозный жесток, как и солнце Герата, –
мы просто берём каждый город с собой
с последним погибшим в нём русским солдатом!
Лихим идеологам хочется в бой –
срывать со знамён золотые награды.....................
Мы все города забираем с собой
с последним
погибшим в них русским солдатом!
Река вернётся в берега,
забрав с собою пыль и пепел, –
и станет день прозрачно светел,
и всем захочется играть
по-честному, без дураков,
не прячась в сумрак и заботы...
И будет солнце для кого-то,
а для кого-то – вечный мрак.
По тонким линиям судьбы
свершатся древние законы,
и путь окажется свободным, –
да он и был таким всегда.
Разливы рек уже не раз
сметали страны и народы...
И было солнце для кого-то,
а для кого-то – злая мгла.
Готов для вечности алтарь,
и жертв полно, и тёмной силы... –
неважно!.. – свет неумолимо
начнёт ненужное сжигать.
Река вернётся в берега
в прекрасном будущем,
великом...
Двенадцатый... –
пока лишь блики
бросает солнце...
кроет тьма...
а СВЕТ ВОРВЁТСЯ ОТОВСЮДУ,
когда наполнится Река.
/20.03.2012/
Высыхая, грязь обернётся в пыль,
а потом осядет на всех,
превращая в смог ежедневный штиль,
придушив идущих в хвосте.
Города пылятся на полках стран,
они ждут матросов дождя,
но упал в трактире мой капитан,
не попав на борт корабля.
Мир лежит в пыли, он давно привык
улыбаться грязным щенкам,
позволяя им иногда повыть
и поплакаться старикам.
Да чего там мир...
Взять бы лес, поля, –
с головою в зелень упасть,
и смотреть оттуда,
со дна,
в себя
и в небесно-звёздную пасть...
Пронесутся пылью часы, года
тонким слоем мелких частиц,
и предстанут серые города,
как гнездовья каменных птиц.
Высыхает грязь, и уставший мир
поглощает пыльные дни...
Но уже поднялся мой командир, –
он доставит людям дожди...
Часы потеряли свои циферблаты,
и стрелки по кругу гоняют людей . . .
Но время, наверное, не виновато,
что мир возвращается в прóжитый день.
Приходят солдаты к своим же могилам
и долго над ними о чём-то молчат, –
как будто, их время, живых, отпустило,
сквозь плиты и дёрн возвращая назад.
На твердь небосвода слетаются звёзды,
мерцая мечтами покинувших нас . . .
и мы понимаем, что время «не поздно»
кончается прямо вот здесь
и сейчас!
Нам надо спешить, – караваны Победы
покинут к закату привалы свои,
а тьма повернёт, ослеплённая светом,
на Запад,
себя пожирая в пути . . .
А совесть душит того, кто предал,
но подлость гонит на рецидив...
Живите правдой,
кладите вето
на каждый лживый пустой мотив!
Пусть передернут затвор подонком, –
он не посмеет...
гнилая кровь...
Лупите правдой
по перепонкам
из всех, готовых к стрельбе, стволов!
Фанерный автор с дурным притопом
осипшим басом взболтнёт планктон... –
Врубите правду для тех, кто хлопал!..
включите скрипку
и саксофон!
Пускай миксуют, пускай разбавят,
пусть исфальшивят...
Вам дела нет! –
когда на сердце скрипач играет
о н а с т о я щ е м...
Включайте свет!
По выгнутым спинам домов,
по выжженной коже проспектов
шагает парнишка, невидящий снов
и прозванный Солнцем за это.
И тени ложатся на Город,
когда он, склоняясь, идёт
на запад в багровые створы,
туда, где встречают восход.
Он носит в карманах зарю,
зайчат и космический ветер,
а в честь его древние гимны поют
ацтеки, славяне и кельты.
И тени ложатся на Город,
когда он вразвалку идёт
на запад, за море, за горы
проведать вечерний народ.
Теплеют улыбка и взгляд
при встрече со старым знакомым...
«Пусть всё будет солнечно!» – так говорят,
когда он на улицах снова.
И тени от края до края
танцуют его рокенрол... –
по Городу важно шагает
парнишка по имени Сол...
Тебе пока что ещё не страшно,
когда ты давишь простых прохожих,
когда назло человечьей правде
сухим выходишь из грязных вод,
ещё смеёшься на окрик каждый
и на проклятия корчишь рожи,
пока не стал беззащитно-крайним
в руках таких же – наоборот.
Ещё не воет душа тоскливо
от непомерной греховной чаши, –
и ты несёшься, куда попало,
ломая кости чужих детей;
ещё есть связи, бензин и силы,
а под капотом сидят папаши,
и, как упырь, ты вонзаешь жало
в палитру города каждый день.
Но пропасть, в бездну которой смотришь,
сама заглянет в тебя однажды,
сотрёт разметку ненужных линий,
накроет трупы твоим плащом, –
и станет ясно, чего ты стоишь...
Ну, а пока что ещё не страшно,
лети наивно-непобедимый!..
ты даже боли не знал ещё.
Во дворе запрягли «коней»,
и какой-то старик несчастный
улыбается, как апрель,
белозубо-пустой гримасой
Две поникших старушки враз
обернулись на детский лепет... –
может, их в этот самый час
кто-то в небе по-новой лепит
Старый-старый отважный дом
распахнул, как улыбки, окна,
и не верит он, что на слом
его могут отправить...
Соткан
загулявший апрельский лик
из (как будто бы) мелких пятен...
а над Городом свет пролит,
и никто за него не платит
К тому, что печаль не проходит, привыкнешь
и будешь весёлый на вид, как скворечник,
набитый птенцами,
на дереве жизни, –
висеть, улыбаться...
Ты станешь предтечей
воздушных людей, неумеющих падать
по осени... –
это не больно, но глупо
казаться слабей, ожидая награду
за страхопадение...
Лучше распутать
суровые нити, сковавшие душу
и разум,
забраться немного повыше, –
сидеть, улыбаться,
болтая ногами... –
И этим движением ритм нарушить
всего мироздания...
– Здравствуй, Планета!
Он должен помнить, что станет с Ней,
если рискует в Долине Плача...
Он не один у своих смертей, –
Ей не прожить без него иначе...
Ей ни к чему полумрак тоски,
траур вдовы или роль сиделки,
если однажды у пропасти
Он не увидит Её разметки.
Связаны судьбы в один канат, –
риск, неоправданный благородством,
рубит его... – и вот как Она
утром одна на Земле проснётся?!..
Это нечестно – оставить Ей
мёрзлые сны о возможном чуде...
если в д в о ё м вы у всех смертей,
то не рискуйте одной из судеб..........
Произнеси её в себе,
почувствуй, как приятно имя
твоей любви... –
как сто побед,
по праву ставшие твоими.
Проговори, –
запомни вкус
проникновения...
по б-у-к-в-а-м
вбирай волшебное: «приснюсь
и буду рядом вечным утром».
Распробуй запахи и цвет
произнесённого,
покуда
не ощутишь, что ярче нет
в тебе согревшегося чуда...
Произноси её всегда
в тревожных сумерках планеты,
и пусть нежданная беда
не рыщет с поисками – гдé ты?..
Храни её...
храни, как клад,
лишь одному тебе по крóви
завещанный...
как з в е з д о п а д
из тёплых солнышек –
в ладони...
Сто одичавших псов мчались к огням вокзала, –
там, среди вражьих сил, собран большой состав…
И через час уже станция запылала…
в лес уходил отряд,
в рёв своего костра!
Шёл ненавистный враг,
жёг города и веси, –
и одичали псы, кров потеряв земной…
В небе кровавый диск – кто-то Луну повесил,
и разрывает ночь к Ней обращённый вой!
Враг устремляет взор в лес, в бурелом, в чащобу, –
кажется, что за ним тысячи глаз следят…
Сто одичавших псов снова несутся, чтобы
рвать до аорты тьму,
всю её злую рать!
Песня под вой Луны,
челюсти – гильотины...
месть не заставит ждать, – свёрнута ось Земли:
сто одичавших псов, сгустки незримой силы,
режут волкóв "СС",
дóсыта!
до зари...
Старик указал дорогу
и в спину швырнул: «Салам!..»
До смерти совсем немного,
не больше каких-то грамм.
«Салам» – это мир и небо.
Рокада – всегда мишень...
Уходит братишка в небыль,
в несуществующий день...
На фотках застыли годы,
и он там живой... вчера...
Но будут другие горы,
и снова придёт война.
Посмотрит старик устало...
Плевать! –
Он давно устал...
Несётся по перевалам
для братьев моих:
«Салам!..»
(февраль 89-го)
А шурави рассказывал негромко, –
за жизнь поговорил
и за Афган,
про то, как с черноокою девчонкой
из Сабзевара попадал в Шинданд...
Он рассказал, что время – это просто,
настолько просто, что не стоит ждать
ни памятник в периметре погоста,
ни жёсткую двухсотую кровать...
Он говорил, что нет давно предела, –
живём везде, всегда...
я невпопад
НЕ возражал...
но всё-таки задела
чужая мысль, вернувшая в Шинданд,
где в черноокой женщине Герата,
в её глазах,
горел такой огонь!..
сверкавший в обрамлении хиджаба..............
и АКС холодный за спиной
_________________________
Сабзевар - средневековый город,
на месте которого был основан Шинданд.
Ты не будешь стоять и смотреть,
уронив свои руки в карманы,
как кого-то насилует смерть?..
Эвтаназия – это так мало...
или много?
Как трудно забрать,
что уже ненавистно другому,
и остаться в границах добра,
не поверив в мораль и законы.
Что страшнее:
держаться-несметь
или быстрым щадящим уколом
подтолкнуть запоздавшую смерть,
прекратив чей-то ад...
Так знакомо
это чувство вменённой вины
за попытку перечить природе...
Ангел смерти в тоннеле иглы, –
вроде
правильно?..
вечное «вроде»...
Как хочется над миром просто петь,
не разбиваясь болью и развратом
о землю...
не считать годами медь,
рассыпанную властью вороватой!
Как хочется смотреть глаза в глаза
гиенам, пересмешникам,
подонкам,
которых так отважно вырезал
в кошмарах саблезубого волчонка!
Как хочется от лжи не уставать,
меняя протекающие краны,
не слышать ни похабщину, ни мат,
ни геями пропетые осанны!
Как хочется забыть, что жизнь не то,
не то, что мы учили с колыбели...
и просто запахнуть себя в пальто,
обрушив мир
в холодные метели.........
За Новым годом Рождество
и Старый Новый год,
в подвалах доброе вино, –
никто его не пьёт,
а во дворце гуляет принц
(по-русски, просто князь)
и кот придворный вместе с ним,
куражась и смеясь.
В конюшне белый аргамак
да пара вороных, –
и в пору к милой ускакать,
но нету веры в них,
что не сдадут, не предадут,
что вынесут во мгле...
И чертит вьюга снежный круг
по вымерзшей земле
у зубчатых суровых стен
с провалами бойниц....
Кота пристроит Гуинплен...
В подвалах сгинет принц...
В полночный час Святого Рождества
мир наполняется обетованным Светом,
с небес срываются снежинки и слова,
переливаясь у земного парапета . . .
Сегодня Солнце, падая назад,
развоплощается на небе Вифлеема, –
и вновь рождается сверхновая звезда,
своим сиянием раскручивая время
на тайну слов, на смысл красоты,
на понимание, что «ничего не поздно». . .
Законы вечности и космоса просты:
в час Рождества
их тихо шепчут звёзды.
Я в стране сквозняков, ты в долине сугробов,
между нами метели съедают следы...
Запрягу в лимузин стадо строгих оленей
и по встречке помчусь, разгоняя пургу...
Оберну тебя ветром и снегом прикрою,
чтобы ты не замёрзла в дороге со мной...
И карету спрошу у зимы ледяную,
и медведей седых вместо белых коней,
чтобы вместе скользить над заснеженным миром,
для забавы меняя его пояса...
А потом запереться на праздники в иглу
и растаять в твоих новогодних глазах...
И было всё это, и нé было...
Какое нам дело до скреп
негодных? –
мы пишем по-белому
на белом, как свет, серебре
А с неба декабрьские снежные
протянуты нити к домам...
Какое нам дело до нежити,
крадущейся в ночь попятам?
И пусть осыпаются цифрами
все даты, как снег за окном...
Какое нам дело до выстрелов? –
все пули уйдут в молоко!
Кто из нас останется в веках,
жизнь свою впечатает в скрижали?.. -
тот, кто носит вечность на руках,
или кто её уничтожает?
Кто из нас оставит в доме свет,
уходя в иные параллели?.. -
может быть, художник и поэт,
или тот, кто им уже не верит?
Кто из нас уйдёт не насовсем
и вернётся в поисках ночлега?.. -
тот, кто поднимал людей с колен,
или тот, кто проклял их и предал?
Кто из нас рискнёт не умереть,
космос опустив до дна земного?..
Кто посмеет мир собой согреть
прямо до креста...
и от сверхновой....?
Биография, в общем-то, вышла обычной, –
необычное, видно, случится потом:
за последней, прочитанной ночью страничкой
за пропитанным пылью вагонным окном.
И покажется:
жизнь – не такая уж стерва,
раз даёт до финала себя довести...
Он когда-то в ней был необдуманно-первым,
и, как веером – карты, ложились пути
за границы племён, за пределы окраин,
где мужчиной становится маленький скиф,
где он после сражений легенды слагает
о прекрасной любви и набегах лихих.
Но сегодня – черта под последним сюжетом,
послесловие, точка. И ракурс иной...
Вот и всё, –
проводник возвращает билеты...
А над степью кочевник – скуластой луной.
Жизнь каждого висит на волоске,
на тонкой ниточке сакрального исхода, –
закрыв глаза, по узенькой доске
шагаем в уповании на Бога...
И каждому, по всей его стезе,
отпущено, дарованное свыше,
спасение...
но лишь в самом себе
отыщется оно...
Стою на крыше
и улыбаюсь небу и снегам,
рассыпанным по солнечному краю!..
А смерть идёт,
быть может,
по пятам
и держит ниточку мою...
но я не знаю.
Каждый герой на счету в поднебесье,
каждому выпадет подвиг и крест...
Помнишь того мальчугана в Одессе, –
как на фашистов он падал с небес?
Надо отнять у бандеровца шмайссер
и повести им, где тьма занялась...
Помнишь шахтёров на НАШЕМ Донбассе, –
как они шли на фашистскую мразь?
Каждому подвигу – светлая память,
вечный огонь у священных могил...
Помнишь, как Гитлер в июньскую замять,
22-го, НАШ Киев бомбил?..
Скажи, когда к тебе придут
твои враги, – ты будешь смелым?..
а вместе с ними чёрный брут, –
ты сможешь выстоять на белом?
Хотелось стать тугим, как лук...
как тетива, налиться силой,
чтоб сердцу было недосук
и недопсов!..
чтоб зло вопило
о невозможности сломать
таких, как ты, –
таких обычных...
зашитых в мир, где правит тьма,
где подлость выглядит прилично...
____________
Горел очаг, шумел камин,
и люди грелись разговором,
а ночь окутывала мир,
стирала город...
Радуйся каждому дню, –
сколько их в жизни осталось?..–
может быть, завтра убьют,
не полагаясь на старость;
может быть, завтра ночлег
съест твой рассвет всухомятку, –
и 21-й (на)век
будет тобой незапятнан;
может, со встречки пойдёт
чёрная фура забралом...
может, войти в поворот
завтра не сможешь усталым...
Может быть, завтра нальют
в кружку цикуту Сократа...
Радуйся каждому дню,
каждый – на вес невозврата
П о т о м отпустят ему грехи,
потом,
когда-нибудь,
не сегодня...
И будут литься на стол стихи
об одиночестве и о позднем
всепонимании...
о любви
какой-то странной,
потусторонней,
о том, как просто с ума сойти,
увидев «завтра» уже сегодня...
о старом сердце, разбитом в хлам,
и поднебесье
размером с крышу,
о том, как хочется по ночам
хотя бы собственный крик не слышать.
П о т о м отпустят ему грехи,
когда он выбелит светом осень
свою последнюю...
А стихи
писать уже никогда не бросит.
По свежевыпавшему снегу
пройдёт, закутавшись в шинель,
Декабрь 17-го,
следом
ворвётся пьяная метель,
и за окошком полутени
найдут свои полутона . . .
мы так с тобой тогда хотели
дарить любовь . . .
но вот страна
тот белый снег кропила красным
и ветром злым крестила свет . . .
Наденет время полумаски,
шагнув назад на сотню лет,
где мы
по выпавшему снегу
в последний раз . . .
Ты помнишь день :
я нёс тебя, как вызов Веку,
закутав в серую шинель . . .
_______
. . . Стояли в ряд они, орала*
сменив на чёрные стволы . . .
Ты обнимала,
не да-ва-ла
мне,
умиравшему,
остыть.
(дек. 2013, Nord)
___________________
*Орало - плуг, соха
( "... и перекуют мечи свои на орала..." Исаия, 2, 4)
Ты утончаешься, кожа – фантом,
ты разряжаешь на атомы тело, –
сквозь километры твоих хромосом
светят лучи и гремят децибелы!
Ты открываешь, как окна, миры,
ты проникаешь сквозь время, как в двери, –
и превращаются мысли в костры
грозных защитников Гипербореи!
Ты, вопреки лженаучным трудам,
можешь наполнить собой что угодно,
можешь взорвать этот мир, как фонтан,
вырвавшись светом любви
всенародно!
Ты растворяешься в солнечном дне,
стелешься облаком над городами . . .
Ты заходи иногда и ко мне
вместе с оказией . . . –
будем друзьями!
Это песня.
Люди делятся на тех, кто пришёл и кто вышел.
Приходишь греться, а попадаешь под дождь...
Когда-нибудь у тебя снесёт крышу,
и ты меня просто убьёшь.
Стены строят те, кто не правы, и те, кто боится, –
за сильным чувством часто скрывается ложь.
И если она разрушит границы,
то ты меня просто убьёшь.
В небо смотрит даже тот, кто ничего не видит, –
приходит к людям Луна, заменяя грош...
Ты сразу можешь покончить и с ними
в тот вечер, в котором убьёшь.
Войны делят нас на тех, кто погиб, и кто выжил;
и неизвестно, кому в итоге больней...
А уходящий, почему-то, становится ближе...
Каким ты будешь, завтрашний день?
Собрал под окнами все осколки
своей отважной неспетой песни... –
Уж лучше было её повесить,
как предыдущих,
под книжной полкой...
Просила слёзно, грозила вечным,
крутила руки... – Давай попробуй! –
Нам надо спрыгнуть на берег, чтобы
не стать напрасными...
Как беспечны
наив и смелость в улыбке милой!..
– Земля не пустит, – твердил, пророчил...
– А я устала лечиться...
Очень!
А я болею волшебной силой...
И разбежалась... –
И стёкла – в клочья!..
И ветер – в спину...
И кровь – по лужам!..
А лист, как саван, лежит ненужный
со злыми каплями
многоточий..............
Мы были когда-то с тобою знакомы...
«Когда-то» – такое огромное слово, –
в нём запах столетий и вкусы былого,
в нём ярость титанов и сумерки гномов.
Когда-то...
где мир был оправданно плоским,
и птицами звёзды спускались на крыши
двух каменных зáмков...
Ты видишь?.. ты слышишь?.. –
ты з н а е ш ь: мы сами в себе – отголоски.
Когда-то мы были...
с тобою...
когда-то... –
но волны о берег, как память о время,
разбились...
и всё же мы как-то умеем
хранить в себе мужество аристократов.
А наша любовь... она тоже – когда-то
была... но вернулась...
и память бунтует
порою:
мне хочется вспомнить иную
тебя
в перечёркнутый день невозврата.
Тысячу древних сил,
сто вероятных жизней
ты вместе с памятью соединил
в сердце уставшем... – и брызнет
солнышком белый свет
с ветром в твой алый парус...
Смерть отступила, её больше нет,
и неприемлема старость...
Просто глотнул с небес
выпавшей ночью влаги
и, не подумав, зачем-то полез
в вечность, с собою не сладив.
Вот и дыши теперь
вместе с иными нами...
Прямо в тебе открывается дверь –
грань между всеми мирами.
Я открываю свои стихи,
когда бывает до боли грустно, –
они спасают от шелухи,
в которой прячутся наши чувства.
В такой вот шаткий полночный час,
раскрыв тетрадь, я вбираю время, –
оно способно меня понять
до той отметки, где хлопну дверью...
Уснувший Город...
окно – маяк...
стихи пространство крадут,
парсеки...
от звёзд – дороги,
одна – моя,
над суетою
и Человеком...
Мы по разные стороны света,
между нами большой океан . . .
у Бермудов теряются в сумраке где-то
корабли двух воинственных стран.
Ты из Нового Света, я в Старом,
шлём друг другу, с оказией, сны, –
ты поёшь их негромко под банджо с гитарой,
я рифмую их здесь под басы . . .
Наши армии вряд ли сойдутся
на кровавой безумной войне . . .
а вот песни, – они непременно сольются,
породнившись в тебе и во мне.
Разделились на стороны . . . страны . . .
Старый, Новый . . . но Свет-то един!
Я храню его всполохи в Старом,
ты встречаешь их в Новом . . .
один . . .
Как спится, граф, дождливым серым днём
под сумраком украденного солнца?
Какая сказка сбудется потом,
когда звезда для вас на небосвод вернётся?
Что снится, граф, под толщью старых плит,
где время, как и мир, уже за гранью
незыблемого?.. Кто благоволит
в далёких странствиях... и что вас нынче ранит –
нездешнего по правилам людей?..
В какие лица брошены перчатки?..
А с той отважной спутницей своей
вы продолжаете по-прежнему встречаться?
В каких походах ваши мысли, граф,
в каких интригах чьих опочивален?..
А пёс из бронзы?.. – видно, дерзкий раб
с глазами демона, познавшего печали...
Какой пароль немыслимый назвав,
вернётесь в мир всесильным и богатым?..
Какие сны разбудят к жизни, граф, –
в сердцах отвергнувший бессмертие когда-то?....
Ароматным бывает ветер,
и прозрачным – слепой туман,
а бывает и т ь м а на с в е т е,
ради м и р а всего – в о й н а . . .
Не грусти, – я к тебе приеду
в край, где строишь свои дворцы,
где за счастьем не ходят беды,
разрушая его мосты.
Мы уволим тоску и осень,
разожжём по зиме камин
и о главном друг друга спросим :
для чего мы себя храним ? . .
почему под людские крики
так не хочется уходить ? . .
не грусти . . . –
над Землёю нити . . .
там и наша с тобою нить.
Лёгким касанием, парою строк
день изменяется,
с ним и эпоха . . . –
пусть никогда не оставит вас Бог
в выборе,
что хорошо, а что плохо!
Чистого неба – на ваши дома! . .
Жёлтого карлика яркие чувства
пусть наполняют до самого дна
ваши сердца,
чтобы не было пусто
в них от ненастья . . .
Пусть сумерки лет
не упадут на родную планету! . .
В каждом из вас проявляется свет, –
пусть вам однажды понравится это!
А связь наладится, если дышишь,
друзья наладятся
и враги . . .
Не уходи, поднимаясь выше,
не делай этого . . .
не уходи
Не думай даже,
не смей сдаваться, –
так много дел ещё впереди . . .
Ты будешь жить, –
ты умеешь драться!
дыши,
пожалуйста . . .
не уходи
Твоя улыбка ещё согреет
и мир, и землю,
и наши дни . . .
Здесь рядом ангел, – он держит время . . .
ты это чувствуешь? . .
не уходи
Твой дом дождётся тебя, я верю,
и Город снова зажжёт огни . . .
не закрывай за собою двери,
останься в будущем . . .
НЕ УХОДИ
Видишь летящего гиперборейца? –
это не значит, что сходишь с ума,
просто портал приоткрылся...
и сердце
чувствует, как расступается тьма.
Мир приподнялся чуть-чуть над планетой? –
это не страшно... Какой-то вулкан
предусмотрительно стёр из рассвета
чей-нибудь вермахт, как вирусный спам.
Окна домов открываются в небо? –
не удивляйся, так было всегда...
пусть это кажется чем-то нелепым
тем, кто заполнил твои города.
Солнце тебе подсказало дороги? –
выбей их словом на каждой стене!..
Люди увидят... и вспомнят,
как Боги
их забирали на звёзды, –
к себе
Ты чувствуешь силу моих переходов
от разных обличий в единственный цвет,
дарованный огненно-синим восходам,
в которых ни лжи, ни предательства нет?..
Ты чувствуешь фальшь человечьих понятий
о собственной роли?..
ты чувствуешь след,
который берёт в темноте неприятель,
слюной окропив свежевыпавший снег?..
Ты чувствуешь музыку нашего танца,
когда прямо в кровь проникает рассвет?..
как Солнце взрывается протуберанцем,
влюблённым своим посылая привет?..
Ты чувствуешь боль неродившихся песен,
непрожитых встреч, неслучившихся лет?..
как мир от несбывшейся вечности тесен?.. –
Ты чувствуешь... правда?.. –
Я знаю ответ.
От наших поступков случаются тени
на белых экранах больших облаков...
Сегодня они примеряют шинели,
в которых зияют следы от штыков.
От наших движений случаются встречи,
спадают покровы, сбываются сны... –
и небо сегодня не выглядит вечным,
а кажется смертным –
таким же, как мы.
От наших касаний случается ветер
и гонит по лужам свои корабли...
Сегодня мы просто наивные дети,
которых упрятать в душе не смогли.
От наших улыбок сгущаются тучи,
с таким изумлением глядя на нас,
что даже коварный всевидящий Случай,
тепло усмехаясь,
приветствует:
«Класс!»
Большие белые ветра несутся с севера,
спешат прогнать над городами гиблый смог, –
неуправляемы, сильны, самоуверенны, –
седые рыцари простуженных дорог.
Шагает год до декабря, сжимает челюсти, –
шагать сподручнее от северных широт,
а по следам его ветра волками стелются,
сойдутся в круг они под самый новый год...
поднимут крылья к небесам маршрутом солнечным,
одним движением задав ориентир,
они обнимут утром землю белым обручем,
прикрыв от мщения невыспавшийся мир...
Несутся белые ветра, несутся гибелью
для тех, кто пьёт по вечерам горячий смог...
А я встречаю их по-родственному, – видели
они причалы, где швартуется Сварог.
Я люблю ощущать восходящие к небу потоки
неизвестных энергий, живущих в душе не случайно...
На холодной планете не кажется путь одиноким,
если прямо у сердца
под курткой
устроилась Тайна.
Я ценю красоту невозможностей и совпадений, –
там смущённый рассвет признаётся в содеянном новом;
мне приятно смотреть на её обнажённые тени,
находить отражения Тайны за ритмом и словом.
По душе, по кровИ, по провалам скупых многоточий
мне пришлась моя Тайна в придуманном свыше альянсе...
Я влюблён в голоса узнавания двух одиночеств,
оказавшихся вместе в одном ошалевшем пространстве.
Я люблю, – и дорога, наверно, иною не станет.
Где-то вкралась ошибка?.. – так пусть она будет фатальной!
На холодной планете мне дарит пожары касаний
та, что прямо у сердца
под курткою, –
чудная Тайна.
Мы принимаем правила игры,
мы соглашаемся на подлость и бесстыдство, –
сперва чужие, а потом . . .
Внутри всё поменяется,
и будет не отмыться от этой грязи . . .
Сотнями картин
мы попытаемся смонтировать эпоху,
надеясь всуе, что воскресший Сын
не приведёт наc всех на общую Голгофу.
Нам так удобней, – правила принять,
разок солгать себе . . .
и заплатить налоги,
закрыть глаза со всеми,
бед не знать
и хором хлопать в такт приветственно и много . . .
А п л о д и с м е н т ы ! – это же итог
потери, гибели всего иммунитета . . . . . . . . .
/А мне вчера приснился ночью Бог, –
Он был потоком Огненного Света/
Они напевают твои слова,
но ты почему-то не хочешь их слушать...
Мечтаешь с рассветом у моря слагать
поэмы из бриза, песка и ракушек.
Они украшают тобой бедлам,
крадут непонятно-красивых героев,
им дорог художник и твой капитан,
с его кораблями небесных конвоев.
Они добавляют остатки снов
твоих
в равнодушные будни, – неплохо!..
Но, слушая собственный молитвослов,
тебе почему-то не хочется хлопать.
И ты растворяешь в себе вино,
заполнив страницы звереющей скукой... –
тебя потеряли довольно давно
в прокуренном мире поломанных кукол.
Они перепишут твои слова,
приляпают к ним незнакомое имя... –
пустое...
Как хочется нарисовать
солёные брызги во взгляде любимой!
Они не поймут, не поверят в то,
что жизнь – это вечный космический ветер...
Ты молча уйдёшь,
завернувшись в пальто... –
они не заметят...
они
не заметят...
Стекает солнце с куполов
по вечерам на старый Город,
а сумрак, мрачный крысолов,
исподтишка ползёт за ворот . . .
Ты забери меня к себе
с холодных уличных межстрочий,
где фонари, устав гореть,
швыряют Город в пропасть ночи.
Ты забери меня с собой,
когда закончатся лимиты
моих спасений . . .
успокой
и покажи свою обитель,
где будут ветры дальних стран,
и связь времён,
и ближний космос . . .
где мы с тобой по вечерам
не превращаемся в вопросы
Я помню, как в детстве дарили до срока свободу,
как всё нам хотелось попробовать сразу на вкус,
как люди шли мимо, похожие на пароходы,
и каждый сигналил с фарватера: «Скоро вернусь...»
И каждый дарил нам глоток этой самой свободы,
швырял оборзевшим щенкам ядовитую кость...
Но люди ушли, не прощаясь, в нейтральные воды,
и нам со свободой самим разбираться пришлось.
Мы рвали доспехи в бою с одноглазых чудовищ
и резали насмерть свою непонятную жизнь,
сбегали в моря, но не ради пиратских сокровищ;
нас все потеряли, а мы для кого-то нашлись.
И плакал над нами усталый и злой покровитель,
а женщины просто топили в порту корабли...
Нам виделось то, что, наверное, лучше не видеть,
мы прыгали в лодки, но нам они не помогли.
Тебя уже нет, соучастник моих невозвратов,
где плата за выбор любого утопит на дне,
ты так и ушёл, не сумев отыскать свой фарватер,
оставив меня со свободою наедине.
Я помню, как мне подарили до срока свободу,
и не было шансов от дара такого уйти...
А люди, уже непохожие на пароходы,
меняют фарватеры, словно домены свои...
Здесь не стоят, как прежде, поезда,
и пассажиры кассы не тревожат,
лишь старый пёс заходит иногда
рассеянным неряшливым прохожим...
Пустые кресла холодом свело
отсутствие желающих уехать,
и навсегда разбитое стекло –
на выходе портала... как прореха
во времени,
в пространстве
и в тебе,
когда-то здесь сошедшего с афганцем...
– А где попутчик твой?
– Он на войне...
«на той единственной –
Гражданской»*
___________________
* - Окуджава
Дорога, искрящийся иней, а в небе – воздушные замки...
В заснеженной белой России
по-чёрному топят землянки.
И кажется, так было вечно:
дорога, Россия и небо,
проверка на прочность «за речкой»,
и память «горячего снега».
По этой разбитой дороге всё так же проносятся кони,
и тянутся длинные сроки всё с тем же усталым конвоем.
С полярных широт до Кубани стекают сосульками реки,
а рядышком русские бани –
от грязи /и лжи/ обереги.
Здесь можно по горло напиться простором, морозом и ветром,
а после слагать «небылицы»
со скомканным водкой сюжетом
про то, как земля не пускала,
поила отравой с ладони...
про синее сердце Байкала,
в котором полмира утонет...
про то, как дерутся до смерти...
до самой... – иначе не стоит...
как жизнь умещают в конверте...
как любят заочно...
до боли...
про песню-тоску
и как тут же
сменяет её плясовая...
Наверно, бывает и лучше,
но круче нигде не бывает!..
Ты прости, что не трусь об лёд
сокровенных твоих миров,
что напрасно который год
бьюсь о стенки чужих портов... –
всё пытаюсь найти следы
среди айсбергов и глубин,
по которым уходишь ты
от корветов и субмарин...
И за звёздами не успеть,
если прямо по курсу штиль,
а безветрие – это смерть
с бесконечным рефреном «жди».
Ты прости меня, – не сумел
до рассвета вернуться вспять...
Как с ума не сойти в тепле
безо льда твоего?..
С листа
начинаешь чертить маршрут,
когда небо кричит внутри,
и снега за собой ведут:
«Забери её! Забери!.. –
изо льда, изо всех пустынь,
опоясавших северá!..»
Ты прости меня, что один
я остался в твоём вчера
Воздушных потоков немного и надо,
чтоб тихо взлететь и остаться над миром.
Гораздо сложнее – умение падать
обратно на землю солдатом бескрылым,
умение жить и царём, и народом,
забыв ради этого всё, что предвидел... –
бесшумно скользнуть в полумрак гардероба,
накинуть пропитанный порохом китель... –
и в доску своим!..
и чужим – тоже в доску!.. –
по грязным дорогам на белом мустанге
под хохот и свист,
параллельно и плоско,
теряя доспехи в пути окаянном...
Измазавшись в инфра- и ультраколоре,
себя извлекать из чужих кинофильмов,
садиться над бездной,
о правде с ней споря, –
и в этом движении быть дальновидным.
Воздушных потоков?!.. –
Ты сам круче ветра!
Ты сам – доказательство Высших законов!
А в жилах беснуются тысячи предков, –
ты с ними в тяжёлые латы закован...
В пути оседает сознание бытом,
но рвёт его память геенн и эдемов!..
Над каждой вершиной скелеты прибиты,
под каждой могилой огромные корни...
Разделили запад и восток,
а про нас забыли, ненадолго...
Два необязательных осколка
заблудились в линиях мостов.
Льют дожди на город, – не пройти,
слышишь гром, – он где-то очень рядом...
Молнии... – все мимо...
Детским садом
обернётся жизнь в конце пути.
Видишь, как бушует ураган? –
опустился прямо на колени...
Не достать ему... – ещё не время, –
тот, последний, двинет лично к нам.
Дождь пройдёт, и лето вместе с ним, –
это постоянно происходит...
Может, нам довериться природе,
оставаясь фактором иным?
Расхватают осенью пальто
из листвы
озябшие скамейки...
В нашем парке призрачным римейком
повторимся лет так через сто.
Остаются звёзды позади, –
не волнуйся... – Может, так и надо...
Нас заметят позже...
Детским садом
обернётся жизнь в конце пути.
Когда закрываешь последнюю дверь,
ты делишь себя пополам...
Автобус внизу одичал без людей, –
швыряешь в него чемодан.
И всё, до свидания, милый причал...
– Вернёшься?.. – Какое там, брат...
Я тоже когда-то наивно считал,
что люди приходят назад.
Ты просто берёшь и увозишь себя, –
смешной иероглиф дорог...
Как это гуманно – способность терять,
иначе бы умер давно.
За дверью по-прежнему: солнце с утра,
и вы в этом солнце вдвоём...
Мы все у кого-то остались вчера
пить чай за накрытым столом...................
Знаешь, хочется иногда читать
ни себя, ни других, а кого-то свыше,
кто отправил в печку свою тетрадь
и ушёл на небо по скользким крышам,
кто за словом правды в закон не лез,
рифмовал со шпагой врага и друга,
а когда срывался во тьму с небес,
то спокоен был он,
а не напуган . . .
Понимаешь, люди давно в плену
у себя – расчётливых и реальных,
и уже не хочется никому
ночевать под звёздами,
а не в спальне,
чтобы выпить утром промозглый смог
у реки, закутавшейся в туманы . . .
и разжечь костёр из еловых строк
на Земле
на нашей
обетованной . . .