в середине июня стояла такая жара
что слипались страницы у книги и влажные пальцы
солоны были если на вкус а она – целоваться…
в середине июня стояла такая жара
открывая окно задыхался то липой то мятой
или той или этой а сердце стучало стакатто
ты не спал открывая окно не уснёшь до утра
в середине июня… как сладко в начале начал
бесконечное лето конечная тройки трамвая
и любовные письма в традициях лучших кар вая
обрывать в середине строки так как ты обрывал
а она настояла вы съехались зной лисистрата
всё как будто расплата афинский акрополь астрал
но такая жара… переплавит цитаты на сталь
ты устал от… юноны гекубы гекаты
вот завёл бы себе аксолотля геккона примата
или моль или бражника чтобы весомо молчал
человек уходя оставляет следы и стигматы
человек не вмещается в рамки привычных лекал.
Липа цветёт... просто стой, не дыши-не кушай,
Не отходи от неё, покуда сочится мёд.
Золото льётся и патока льётся в душу, -
Липа цвельёт.
Сушат бельё надвечерние вечные прачки,
В гавань двора направляют мальки полёт,
Липа поёт: «ты не старый, не злой, не мрачный…»
Пусть себе врёт.
Так бы стоять здесь античным смешливым богом,
Чтоб над челом - пчела, под ногами - крот.
Не подводить итогов, не ждать иного.
…Кто не даёт?
Мы проснулись над морем, а моря уже и нет
Только белое… нечто? ничто? полупотусторонний свет.
И не шли никуда, а добрались, удачно встав на ночлег
И край мира нашёл нас сам. Что ты скажешь ему, Олег?
Кисти Лема этот пейзаж или игра ума
И количеством выпитых рюмок не объясним..снима
ем на радужку глаз на мыльницу и молчим:
Обусловить нечем, безумием не объяснить ничьим.
Что ты сможешь: шагнуть вперёд? повернуть назад?
«Ничего себе» - смажешь, мирам заглянув в глаза?
Что ты скажешь, каков будет путь и цель,
Если времени точен и непогрешим прицел?..
Ты сказал: когда ты вот так молчишь, - это да...
Как вода, как земля без следа человека. В таких местах
Замирают рыба, и птица, и зверь и тогда
Без труда нас находят слова из тепла и льда.
Это значимо, это так горячо, что (мне ты сказал)
На границе безмолвия плавится воском любой металл.
А край мира, - вот невидаль, - даль и дым.
Но раз тут он, давай свесим ноги с него, посидим.
Только зверь и влюблённая женщина видят тебя насквозь.
Ты не помнишь собачьей морды, не помнишь её лица.
Сколько было зверей и женщин, покуда ты вкривь и вкось
Эту землю топтал…Но их взгляды длятся. Три мудреца
На арабском рынке, где ты выбирал оружие и коня,
Говорили: от глада, от мора, вора, воды, огня
Берегут тебя зверь и женщина, глядя в ночую тьму.
И пока молчат по-своему Милостивому Ему
Ни цунами тебя не возьмёт,ни смерч, ни самум,
Намотай на ус себе, запиши на ум.
Все глаза проглядели в ночую тьму и дневную даль,
Вот выходит она на порог и зверь её, и они – твои.
Потому попутными были муссон, пассат, и мистраль,
Потому идёшь домой, о, пресветлый царь, на своих двоих.
Потому домой идёшь. ...сколько было в пути домов,
Очагов и хлеба со вкусом чужой земли.
Ты устал, "останусь" - уста, отсекая, рекли, но кровь
Говорила: "Заговор, встань!" и два взгляда тебя вели.
Только зверь и женщина со своей ворожбой:
Ты – любим, любым дойди невредим...
И пока не сводят с дороги глаз, ты идёшь домой.
И пока идёшь ты, – над ними небо и Бог над ним.
Капризно изогнута берега искусанная губа
У суши отходят воды, больно словам во рту
И вместо реприз избитых, когда позовёт труба,
Лучше настаивать паузу на медицинском спирту,
Лучше гитару настраивать (такого наговорит,
Если возьмёт и расстроится изо всех своих струн и сил…)
Видишь: сочится сукровица там где наш алфавит
Откровенной бессонницей-бесстыдницей откровил.
Исполнена безукоризненно сорванная резьба
Эгоцентризма: тризна, свадьба - один мотив,
Но на слуху по слухам модная ворожба:
Никто никому не должен, – вот такой позитив.
О чём бы тебе не сказала я – всё сует-суета,
Между вокзальными залами разницы никакой.
«Какой ты красивый…» - думаю… мельтешат города,
Станций константы теряются… «боже, красивый какой…»
Откроет свои америки нам золотая судьба.
Веки прикрыв ладонями, как мотылька сачком,
Ляжем ничком, где берега искусанная губа.
Пусть нас поднимет музыка, которую подберём.
Вот лето: самолётик, стрекоза
И что ещё прочтут твои глаза
С божественной распахнутой ладони?..
Кораблик в луже, лужа – в облаках,
А лодка подсознания легка,
Пока не остановится река
Она плывёт, качается, не тонет
И говорит: воруются слова
И в пальцах - слива, а во рту халва
Горит от поцелуев, но молва
Страшней ТТ, безжалостней погони.
Вот мы: всё невесомей, босикомей,
Касательнее плоскости искомой.
А небо там синее да иконней,
Где только сердце сдало на права.
"Что ж, начинай собирать чемодан, Улисс,
Пой свои песни перемещённых лиц..."
Г.Каневский
Мальчик, прощаться с прохладцей в подстрочнике – дудочки…
Вот акварель января потекла...и не видно ни глаз, ни лиц.
Плачу, как деревенская горькая полная дурочка,
Ты улыбаешься, словно потомственный маленький принц.
Ты улыбаешься, ты растворяешься в узенькой улочке,
Голубь воркочет, рокочет авто и заветный блиц
Мой остаётся несыгранным …хряцай с кунжутом булочки,
Жди посреди вселенной, тоскуй как потерянный лис.
Кризис минует, сминая листы и ломая лопасти
Пальцы сжимая судорогой дорогой и больной вдвойне:
Если случилась боль в подреберной (заветной) области,
Если лучится за полночь светом в далёком твоём окне,
Значит, скорее жив пациент, курилка, скорее умер чем,
И эта возня мышиная, реплики скептиков из-за кулис
Не помешают верёвочке ниточке тоненькой умничке,
Не помешают виться к тебе и к тебе одному, улисс.
Твоя принцесса нынче на бобах
К ней на спине лошадки деревянной
Не доскакал солдатик оловянный,
Играя фугу Баха на губах.
Принцесса в придорожную траву
Бросает недоеденную сливу
И, слыша топот, прячется пугливо
В придуманную для другой главу.
О чём же, милый сказочник, ты думал?
В чужом дому ей выпадет пуд соли:
Мешок – одёжка, бусы из фасоли
И алчный взгляд соседа-толстосума.
Ни Золушкой не станет, ни Ассолью,
И тридцать лет пройдёт пока однажды
Кораблик приплывёт за ней бумажный
Из глубины дворцовых антресолей.
И самолётик из листочка в клетку,
И из листочка в линию журавлик…
Но ей уже не нужно на кораблик
Ей поздно отправляться в кругосветку.
Гомер не умер, только лишь ослеп
Под зуммер мух в полуденной клоаке.
Звенели гусли, цвёл болиголов
И львиный зев глушил площадный рёв
Давно не существующей Итаки.
Его ловил Асклепий - не поймал.
Куда как хитромудрей Одиссея
Он пыль дорог перетирал и сеял
В неё слова, отмытые от плевел,
Слова, навек избавленные жал.
Восходы за восходами, топча
Дорожной грубой обувью по всходам,
Его слова вминали тьмы землян
В бока земле, но будет Мандельштам
Читать пути у мысов по губам
И будут корабельные глаза
Глядеть в него с экранов эхолотов.
И ветер будет нам протяжно петь:
Входящих список мёртв до середины...
Но слышно, как Гомер идёт на свет
И каждый незначительный предмет
С огромным миром связан воедино.
Арго разбит. Ложится на ребро,
Как охра на прибрежную холстину.
Скрипят уключины, им в такт скрипит перо...
...Так Кто-то наверху даёт добро,
Стихам перерезая пуповины.
Куда тебе долгие письма писать,
Ежели адреса нет?
Я закрываю конвертам глаза
И отправляю на свет.
Нам расстояния всё же - беда,
Если обнять нельзя.
Полуоборванные провода
Голым хребтом скользят.
Видишь, зашёл далеко прогресс,
В самое далеко…
А за окном, за вагонным, - лес,
Вмолчанный в молоко.
А за вагонным окном - окно
В небо, а там, за ним,
Смотрит немое моё кино
Тоненький херувим,
Словно стоит за моей душой,
Славно бы - за плечом…
Я попрошу, чтоб тебе - хорошо,
Больше же – ни о чём.
Сердце моё, сумка пастушья,
Что в тебе есть, кроме сыра и хлеба?
Кроме свирели, овечьего неба
Здесь, на бездушье?
Чувствую: гложет, мучает, сушит -
Кто по тебе служит горькие требы?
Кто в тебя верит и следует слепо
Эдакой глушью?
Сердце моё, клякса красною тушью,
Остановиться становится больно.
Только репейник с дороги окольной
Был твоим мужем.
Зеркало лжёт...Мы с тобой - побирушки
Маковых зёрнышек, доброго слова,
Дробной рыбёшки с чужого улова,
Детских игрушек.
Пей через былочку звёздные лужи.
Добрая весть: в лёгкой лодке ладони
Сон твой хранит Тот, кто любит и помнит,
Что тебе нужно.
Ходи-ка, дружище, к нам,
оставь свою Забуграмию, -
малину срывать с куста
пострескавшимися губами.
ходи! здесь, на вольных хлебах,
померяемся паспортами,
глядишь: позовёт труба
Отчизны беззубыми ртами.
давай продадим твой загран –
ярлык с наивысшею пробой –
по шраму на сердце за грамм,
за фирменный запах Европы.
заслуженные штемпельки,
халявные книжечки жизней…
идут на вираж мотыльки
над целым гнездовищем Кизи,
а здесь жёлтый дом в жёлтый дым
твоих переводит собратьев
и наши тускнеют следы
на географической карте.
Пока мы спим, дождь куда-то идёт,
Идёт и ситцево моросит,
Бубнит под нос алфавит апсид,
Висит на проводе, воду льёт.
Пока он спины мостам скребёт
И с небоскрёбов стирает пыль,
Поёт ребёнок, луна плывёт
На телевышечный чёрный шпиль.
Река морским перепахнет дном
И всё опять на круги своя...
Но дом один был во сне одном,
Куда упала звезда твоя.
Я плохо спрячу её в саду -
Она взойдёт под дождём другим.
Играя, дети легко найдут.
...Пока мы спим...
* * *
Скрипнет дверь, репетируя два возвращенья.
Ты и осень... вернётесь домой к сентябрю.
Желтоглавые парки, цедящие солнечный брют
Уходящего лета. И в лоб поцелуи священны
От любимых, друзей, в ожидании долгих минут,
Где Cочельник на школьной доске нарисованный мелом,
Где по козырю в пальцы немеющих рук раздают,
Где зима и щенячья нежность к хозяйским ботинкам,
Что подпустят к огню, даже если до этого – бьют.
Скрипка-дверь. Я – увы и ура! – лишена музыкального слуха.
В ожидании чьих-то щедрот каждый звук – словно подлинный дар.
И дожди отсморкались в подол, и озябшая муха
Цедит солнечный луч, на стекле расплескавший нектар.
Скрипнет. Так, будто вёсла в уключинах ржавых,
Как скрипит половица, почувствовав тяжесть ступни.
Эти тучи, сошедшие просто с баррочных лепнин,
Поперхнутся дождём на последних сентябрьских октавах.
...Знаешь, если бы смазал ты петли у этой двери –
Ты бы спас меня...
...если бы ты это вовремя сделал...
Я боюсь закрываться, боюсь оставаться внутри.
Говорят, что ты умер. Но я не была рядом с телом.
Посмотри: я иду открывать.
Посмотри…
Это валторна звучит или поёт зурна...
Брось, не старайся, и не сходи с ума,
Не разбирай пространство на сотни точек,
Сотни разрозненных полунемых мазков, -
Стало бы нам мозгов не искать подстрочник,
Не оглянуться назад стало бы мозгов.
Будто притворно, но искренне, как никогда
Ты признаёшь, что в нашей крови – вода.
Я же давно ощущаю её, живое.
Это и вправду – птицы, а не галюн:
Так заливаются Сирин да Гамаюн,
Ты собираешь «люблю» из осколков льда -
Маленький Кай, ранение ножевое.
Шаг, поворот, - на цыпочках танец, на
Шкурках банана, подкорках, в синем пятне окна,
На расстоянии рук в протяжение ночи.
Кто-то в часы понатыкал тебе буйков, -
Время мешает! - да будет весь мир обесточен,
И обескровлен мобильный от всех звонков!!!
Стань названным мне братом навсегда.
Огонь-вода. Смешай: огонь-вода,
Реакция уже неоБРАТима.
Смешно и страшно и опять смешно,
Всё вперемешку, всё предрешено:
Погнув все ложки, Нео в кимоно
Опять махнул рукой Морфея мимо.
Стань братом мне, незваным будь тогда,
Когда апрель играет в города,
Меня гоняя по диагоналям.
И провода (успей!) запараллель,
Меняя номер, стрижку, карамель,
Артель, отель, постель, словарик Даля.
Стань братом мне – любим, ловим, кровим.
Наполню ухо голосом твоим,
Когда вокруг в разгаре пантомима,
Где падает не тело, а мешок,
Где на губах не кровь – вишнёвый сок,
И год за годом тычется в висок
Неутомимо.
С пальцами в шоколаде,
С тайною в животе.
Месяц назад – в Элладе,
В прошлом году – везде.
В сон твой, в аську, в оконце –
Только бы отворил…
Здравствуй, ясное солнце,
Век без тебя не мил!
Морс без тебя не сладок,
Пешки – не в королев,
Кошку хватил припадок,
Плачет бумажный лев.
Мне подарили город,
Мне перешили фату.
Пробует первый холод
Складывать буквы на льду.
Книжки, что ты читал мне,
Песенки, что свистел –
Выжжены, как напалмом.
Только в саду свиристель
У облетевшей рябины
Выклюет сочную гроздь,
Всё – зашепчу, - Коломбина,
Всё, говорю, - улеглось…
Я не иду по следу
Гончей душе вопреки.
Я тебя отпускаю
С линий своей руки.
К.Реуцкому
Слово – это лодка. Помоги,
Подгони её под бережок
Губ моих, где слово на двоих –
Это словно с лонжею прыжок.
Слово – это косточка в горсти:
Выглянет, успеет подрасти;
Срубим, будет вёселко – грести,
А оставим – вишенке цвести.
Слово – оловянная нога
Гансу с Христианом на заказ,
Чтобы балерины от Дега
Убегали в солнечный рассказ.
Лорка в переводе на санскрит,
Колонковой кисточки следок.
Слово запоздавшее горчит
И колючий в горле холодок,
Будто опускают юнги лот
Чтоб измерить глубину души.
Лореляй отчаянно поёт,
Ну а ты – отчаянно пиши.
Слово изречённое – есть ложь,
Слово несказанное – есть блажь.
Промолчишь – наверняка убьёшь,
Так смотри, хоть в сердце не промажь.
«Юльсинея моя, - говорит мне Дон К., не ломаючись, -
Покажите мне мель,
Ницц я видел уже достаточно…»
И Сервантес смеётся, - он этого не предусматривал.
И Сервантес хохочет так, что слетают тапочки.
Дон и Кот в моём дому занимают позиции:
Здесь мы спим, здесь едим, а отсюда пойдём на мельнички.
Юльсинея: носок не довязан, глаза мальчишечьи,
К Россинанту идёт во двор, посидеть на скамеечке.
У Сервантеса кризис: он грязен, грузен,
Истончились запасы терпенья на новой пассии.
Он спешит написать: «Дорогая, не стройте иллюзий…»
Тонкий ход. Дон сдаёт амбразуры Санчесу.
А Санчо – пас.
Санчо – пас.
Санчо – пас.
Сидеть, надкусывать ранет, играть надменную девицу
И, слизывая сукровицу, ладонь рассматривать на свет,
Когда в заброшенном саду скрипят ожившие качели
И три мадонны Ботичелли к плетёным стульчикам идут.
Седеть вискам наискосок от поцелуев их едва ли:
Они на смерть не целовали, но и для жизни был не срок.
Так страшен молчаливый суд, как пыль на вековых скрижалях,
Где сказано: оса ужалит. Где сказано: они придут.
Саднит разбитый локоток – не вспомнить, кто так страстно вспомнил.
Земли сцепившиеся комья – остановившийся поток.
У истлевающих цветов, оставленных сетей паучьих
На пряжу нити брать научат и плату стребуют за то.
Сад квит со мною, я – с тобой. На судьбоносном гобелене
Моя ладонь в твоей белеет и крутится веретено.
И только любый – не любой – целует голые колени,
Запястья и глаза оленьи и затемно уходит, но
Свидетели и палачи, каратели и маркитантки,
Три музы, парки, иностранки, перевиратели причин
Кладут отравленный ранет, который я беру покорно.
Оса садится. И не больно перегорает в небе свет.
* * *
...По ком не смолкая звонит тишина
(К. Реуцкий)
По ком не смолкая звонит тишина,
Тот вышел из дома в четыре ноль пять
И чтоб немоту свою не расплескать,
Стремительно бросился к небу бежать.
Чем дальше бежал, тем сильней вышина
Его прижимала к вечерней звезде,
И ноги его успевали везде,
И ск о_о_о рые мчались за ним поезда.
И женщины: мать, и сестра, и жена
Украдкой крестили его со спины...
Но мы, – те, по ком зазвонит тишина,
Лишь ей остаёмся навеки верны.
...Где неизречённые обнажены
До самой таинственной сути слова,
Внутри у него задрожит тетива,
И станет глазам просветлённым видна,
И станет пределом его мастерства
Поэзия тишины.
* * *
Со дна дворового колодца
ты разглядишь теперь едва ли
звездообразный шарик солнца
с цветной галактикой-спиралью.
Как набухает тучье вымя
И опускается в стога,
Не сложишь буквами немыми
Полуживого языка.
Девятый сеновал каких-то прошлых вёсен
Прочти в моих глазах, когда забрезжит свет.
Посёлок «Семь ветров» неряшлив и колхозен
И музыкой пронзён с заезженных кассет.
Он весь закостенел, сполз хатками кривыми,
Прижался старым пнём к обочине времён.
Но спустится озон с дождями кочевыми
И поражённый мир вздохнёт, преображён.
И детская тоска, и детские забавы,
Лесные муравьи, цветная стрекоза.
Нехитрый чей-то быт страшней любой отравы.
…Давай для всех умрём…
… Что ты хотел сказать?..
А К
* * *
О, как мы плакали похмельно,
Когда кораблик наш бумажный
Разбился в моря полной чаше
У колыбели-Коктебеля!
Мы не вернёмся на Итаку,
Мы погрузимся к трилобитам,
Дырявым боком с каждым битом
Теряя связки словознаков,
Теряя шёпоты любимых,
Теряя на родном молчанье,
Слабея хилыми плечами, -
Печальники и пилигримы,
Коньячники и рифмокрады,
Зелёных кряжей виноделы, -
Мы идеально бледнотелы
На коктебельских маскарадах,
Где лето - вечное, пожалуй.
Не по спирали, а по кругу
Друг к другу или друг от друга
Когда-то вместе побежали.
И даже если в тюбетейках,
И если даже пальцы в плове, -
Все… уязвимы… безлюбовьем...
Так из неизданных римейков,
Из потаённых крибле-крабле,
Из камня-ножницы-бумаги,
У обелиска-Карадага
Построим маленький кораблик?
И тогда ты поймешь, задремав в жигулиной арбе,
что я - зверь о тебе, что я - муж о тебе, что я - мысль о тебе…
Александр Кабанов
Нет ни слов, ни силков,
Чтоб тебя удержать и остаться,
Словно жук в янтаре,
В этом августе, в этом меду…
Душно… Дудочка, слышишь, призывно играет?
Я иду, Крысолов, как всегда, я покорно иду.
Я иду, опуская глаза, как нашкодивший школьник,
К чёрной смерти и к белому свету невиданных врат
И, оставив меня, врач смывает следы в рукомойник.
И теряешь ты слёзы – огромные – в сотни карат.
А в полынных полях разыгрались искристые феи.
Ты ловил их и требовал, мир разломив, как гранат,
Из рассыпанных зёрнышек складывать бывшее время,
Перенизывать луны в гармонию лунных сонат.
Но – играй не играй – рассыпается бисером писем
Тот чудесный мирок и бодрящий коктейль-Коктебель.
Как себе предлагаю: оставим печальные мысли,
Что ты – зверь обо мне,
Что ты – муж обо мне,
Что ты – мысль обо мне.
Знаешь, мой первый мальчик,
Лучший ученичок,
Сердце даёт осечки:
Вдох-выдох...щелчок...
Что Карадаг с Аю-Дагом?
Мой безымянен обрыв.
Вверх от него зигзагом
Солнце толкает Сизиф.
С края не свесишь ноги -
И не поймёшь никогда,
Как искушает многих
Голосом гулким вода.
Что не одни эклоги
Ветер душе насвистит,
Склоны не все отлоги,
Где суждено пастись.
Рядом с тобой Крым мира,
Значит, его и край.
Цифрами и пунктиром
В картах означенный рай.
Где как не здесь до неба
Стоит вести мосты?
Водоосвятны молебны,
Слёзы как мирра чисты.
Но то ли пугает шорох,
Шум и шёпот песка,
То ли гудение скорых,
То ли иная тоска,
Вот, например, миноры
В ангельских голосах, -
Только рушится город
Облачный
В небесах.
Только ветер утихнет
Остров меняет курс.
Воздух - запах полынный
И можжевеловый вкус.
Свесишь ноги с обрыва,
Глянешь на глубину,
Может, увидишь. Рыбу.
Может, поймаешь. Луну.
Зачем мне выходить к зиме
Последней
Прожитого века?
Я - триумфатор - в простыне
Белее снега.
Весь мир сегодня неглиже:
Ему наряды надоели.
Я - в саване и в парандже -
В своей постели.
И будут дни, как корабли
И колыбели привидений.
Мы принимаем смерть земли:
Уходим в тени.
В порталы окон и дверей,
В себя - уходим.
Налей мне, ангел мой, налей,
Цветных триодей!
И колокольным языком
Шепни на ухо,
Что даже мёрзлый чернозём
Всем будет пухом.
Моя сладкая, тёплая Бэлль,
Сон последний маркиза де Сада,
Подливаю тебе в Коктебель
Яд осеннего грехопада
И не плачу, моя червоточинка, -
Распалачиваюсь по счетам.
Хочешь, кину в тебя заточкою
Островерхого Нотр-Дам
Или: выйдешь и спелые вишни
Мне на глиняном блюде подашь
И патроном твой ласковый идиш
Тихо щёлкнется в мой патронташ,
А твои утончённые пальцы,
Все прозрачные (если на свет)
Превратит в искушённые жальца
Миротворец, мудак и поэт...
...Молоко выкипает, Лолита,
Пригорая к гранитной плите.
Я умру сразу после и - квиты!
Где же ты, моя девочка? Где?
мосТЫ
А.В.Тор-у
велика вероятность того,
что верёвочка вьётся в петлю
и твоё голубиное: "Лю..."
из две-тыщи-десятого-года
увенчает мотив: "ни-ко-го"
Вдыхая пыль и выдыхая прах,
Кого ты держишь на своих губах
Как девять табуированных звуков?
Ого, какое злое ремесло! -
Лелей язык, пока его тавро
Клеймит необратимостью разлуки.
Словесным оловом полны пустоты рта,
Полны глазницы - лопнули сосуды,
Но, досчитав до миллиона ста,
Я позабуду, кто ты и откуда.
Язычник-мастер, кастинг завершён:
Верёвочка в петлю, похоже, вьётся.
И каждой по заслугам воздаётся
Из тех, кто ядом слова обожжён.
Кто на девятом месяце проснётся
Любимой из твоих несчастных жён?
Кто будет воду пить со дна колодца
И видеть звёзды выше этажом?
Как яблоко катается по блюдцу
И лжёт, так мы с тобою лжём,
Вдыхая прах и выдыхая снег.
...Располосованы мостами
Все вены рек.
Душица, и полынь, и ковыли.
Доковыляла? - славь немедля Бога!
Быть может здесь - последняя дорога,
А вдоль неё - деревьев костыли.
Угольями ложатся в воду дни,
Днесь воскресает Слово в каждом слове.
Я возвращаюсь, как рыбарь с уловом:
Что ни скажи теперь - стихи одни.
Ложится мой алтын на твой алтарь,
Земля святая, светлая. Светает.
Долину плотью солнце облекает,
Уходит босоногая Агарь.
Гордячка, пересмешница, девчонка,
Смутившая обители покой,
Куда направишь слабою рукой
На удивленье утлую лодчонку?
Спустившись с гор к серебряной воде,
К закатным цаплям в сполохах тумана,
Уверена: затеплится лампада,
Подобная негаснущей звезде,
Когда канон читая покаянный
Молитвенник попросит о тебе.
Точки.net и Путей-к-отступлению.net,
И Бразилии.net: Интер.net переполнен отказом.
От себя не уйти, - поисковые выйдут на след,
На святом не поймают, из памяти вытрут не сразу.
Вот и вышел поэт, отплясав золотую муру.
Приходите его отпевать на окраину.ru.
1.
Как красиво солгали, что ночь
Будет с нами накоротке!
А она - многоточ... - точь-в-точь -
И Кабанов в первой строке.
И не пишется, и не спится, -
Почему бы теперь не спиться,
Не откладывать на потом?
Полушёпотом в каждом стакане
Выколдовывать Капакабану:
Соль и сок, воду, кровь и песок...
Знаешь, Родина, на волосок
От предательства я и обмана,
Если ты мне открытою раной
Глаз своих обжигаешь висок.
2.
Октябрют наливать перевёрнутым звёздным ковшом -
Всех забот у тебя, Виннича..., виночерпий вечерний.
Открывая оффшор к позаброшенным нашим кочевьям,
Береги себя! Вот, - под язык положи валидол.
Пиколистья клематиса сушит осенняя ночь,
Пикселится звездастое небо в проломленной крыше.
Мы подслушали Вечность. Нам страшно. Мы больше не дышим,
Как заточку в спине ощущая последнюю точ...