Мозаику из знания сложить,
Где мир – в единстве красоты и силы!
Никто не смеет больше ворожить:
Земля – одна огромная Россия!
Где небо безо всяких там границ,
Где речь чиста, где счастливы все дети,
Не встретишь удручённых хмурых лиц
На всей цветущей в радости планете!
Бог – рядом за обеденным столом:
Сидит в кругу семьи и всех домашних.
Не надо пробиваться напролом,
Нет даже слова «козни» или «шашни»…
Есть слово «пашня», «песня», есть «отец»,
Понятье «мать» – нетленная святыня.
Ребёнок – пострелёнок, не стервец!
Всего дороже – собственное имя.
Мир – Слово Божье. Нет монастырей,
Нет синагог и ашрамов в помине!
Ость – Община Сынов и Дочерей
В Законе Божьем строчками простыми.
«Россия» – называется Земля.
Земля щедра под облачным покровом!
Жизнь драгоценна каждым штучным «я»,
А Бог проявлен стихотворным словом
И песней русской широты души,
А Храм – вне стен, как золотая осень…
Душа не копит жалкие гроши,
А клином птичьим кажет взгляду просинь!
Россия! – Средостение Земли.
Единственна – не значит одинока!
Хвали её, а сможешь – похули:
Она – любви Всевидящее око!
Россия – сито человечьих рас:
Отсеивает лишних и никчёмных
Рождаться снова не последний раз,
Пройдя вершины судеб переломных…
Мир – многомерен, сложен и един:
В мозаике великого Творенья
Сам выбираешь: раб ли Божий, Сын,
Лишь Духом Свя́тым избегая тленья
В России – средостении Земли.
LXXXIII.18
Что Балтийское море, что Чёрное,
Что Охотское, что океан –
Омывают Россию просторную:
Сколько в ней умещается стран!
Все народы здесь в сущности – русские.
А не русские духом – ушли.
В этом этносе – рамки не узкие:
Много неба и много земли!
Русский дух – не барыга, а труженик,
Что на море, что в поле, в дому –
Если сводит судьба с милой суженой…
Славит кистью свою Хохлому,
Славит Жостово, Гжель и Федоскино,
Славит Касли кузнец – с огоньком!
А резцом – разукрасится досками
По наличникам, крышей с коньком!
Коль торгует – за грош не удавится,
А с походом: солдату, вдове...
Не мздоимством купечество славится:
Честь – над выгодой, слава - в молве!..
А уж песней да пляской – по удальству
Всех святых из избы выноси!
Что там горница – кружится улица!.. –
Так гуляет душа на Руси!
Русский дух если любит – поселится
Хоть в хоромах, а хошь – в шалаше.
Юрта, чум не заначкою мерится:
Суть – во взгляде да в чистой душе!
Русь-Россия что моря Балтийского,
Что Охотского… Выше границ
Дна – двуглавого зла византийского –
Клин курлычет! – Кремлей да станиц
Вече люда всего человечества
Взгляд вперяет прозревших зениц
В лик России – земного Отечества
Первых лиц, первых рук и страниц:
Русь-Россия!..
LXXXIII.14
Россия! Слово силы неземной
Дорог в ухабах, судеб в передрягах
И тишины целительной лесной,
Речной волны по берегам в корягах…
Россия вечно нищих деревень
И городков велосипедной пыли…
Здесь от отцов то пряник, то ремень
И сказка так оторвана от были!
Россия песен мощи и тоски
В немереных просторах безграничных!
Россия душ, что так тебе близки
На исповедях лет многостраничных!
Россия неусыпного труда,
Россия беспробудного загула –
В обнимку ходят радость и беда,
Не слыша нарастающего гула
Катящегося времени страны,
Сметающей в обочину не стойких,
Незрячих: – Лишь бы не было войны! –
Идёт всегда в парадах и попойках!
Россия-мать, невеста и жена…
Россия – символ чистоты и силы.
России ослепительно видна
Развилка, где душа давно просила
Свернуть – по ось пробита
колея
В небытие, где барин ли, татарин
Укажут безответственному «я»:
Тогда опять грядёт «товарищсталин»…
Россия! Только Бог тебе Отец.
Не кровожадный идол скотоводов,
Не ненасытный Золотой Телец,
Перехвативший вожжи всех народов –
Твой Бог, Россия, в сердце по утру,
Наполненному щебетом и свистом!
Твой Бог пришёлся каждому двору,
Где совесть и душа остались чисты.
Проснись, Россия! Солнце в облаках
Твой Бог – жужжит пчела и сладок клевер,
А ветер развевает древний страх:
России друг – Восток, Юг, Запад, Север…
Россия – мир земле и небесам!
Россия – сердце маленькой планеты.
Россия там, где оказался сам,
Где верят лишь Новейшему Завету!
Россия – межпланетная любовь.
Фортуны колесо, рулетки – втуне.
В России духа – голубая кровь.
России все столетья – накануне.
Россию утра Божьего в росе
И зимней ночи звёздной и бездонной,
В счастливой или чёрной полосе –
Хранит Господь наградой заоконной
Просторной рощи солнечной берёз,
Рекой неспешной, стрекозой глазастой,
Узором, что сморозил Дед Мороз
Для детворы в проказах разномастных…
Россия – человечества исток.
Итог быть может – если сохранится.
Здесь светят переменчивые лица
Из вечности, что мчит наискосок…
16 июня 17
LXXXII.42
Не в силе Бог, а в правде.
Кн. Александр Невский
А кто историю творит
Веками тёмными, как души?
Кому народ благоволит
И что он сам наотмашь рушит?
Что эта силища – народ –
Иконой вешает под стреху?
Кого народ, разинув рот,
Пристроит в анекдот для смеху?
Доев до ручки калачи,
Слезает, ухватив оглоблю,
Кряхтя, в подштанниках, с печи
И в нерест начинает ловлю
Своих мучителей… Тогда
У кошки льются слёзки мышки!
Тогда ко всем идёт беда
И не спасают дверь задвижки,
Тогда ломает ураган,
Уносит, вырывает с корнем
Всё, в чём расчётливый обман! –
И бьёт кулак железным шкворнем!
Слегка ошиблось Наше Всё:
Бунт не бессмыслен – беспощаден.
Скрипит истории колесо:
Возница пьян, будь он неладен,
И хлещет стёртою вожжой
Кореннику под хвост с досады…
Кто там вождём или вождёй –
Тогда судьбе совсем не рады:
Истории перегружен воз –
На выбоинах и ухабах
Теряет совесть в грязь, в навоз,
Уже на подбирая слабых…
Два гнойника глухих столиц –
От рокировок толку мало,
Когда в них рыла вместо лиц
И на себя лишь одеяло.
Здесь – щедро дёгтем мажут ось,
Добавив в бочку ложку мёда.
Везёт возница на авось,
Глаза зажмурив на природу,
На Бога, душу, широту,
На милосердие и жалость,
Простую рифму – доброту,
Что нынче мало в ком осталась…
Скрипит Россия в колее,
Пробитой при царе Горохе.
Одиннадцатый век во мгле
И еле тянут кабыздохи.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Творить Историю – есть дар,
Дающийся от Бога свыше!
А что историк там напишет –
Той лжи развеется угар,
Как звонарей оглохших звон
Лукавых луковок с крестами
Под голубыми небесами –
Насесты галок и ворон…
Преображенье – правда вновь
В сердцах обманутых проснётся:
Звезда и днём со дна колодца
Видна!
Россия есть Любовь.
LXXXII.39
* * *
Время – функция, а ты аргумент – большой ли, малый…
Дождь на город с высоты, что совсем не обветшала
Потому, что май: весна сочно красочной сирени
Мокрой кистью гонит сна подсознательные тени:
Фиолетовый букет в каплях будущего лета –
Свежей зелени привет, что на веточки надета…
Дождь смывает пелену с подступившего июня:
Я вот-вот уже пойму, как мы все душою юны
Майским утром: шесть часов, никого прохожих – нету:
Воскресенье! Хорошо! И оценки по предмету
«Время» выстроились в ряд: сплошь почти одни пятёрки!
Кисть сирени тешит взгляд, запах будоражит створки
Смутной памяти весны здешнего давно рожденья:
Та игра в воде блесны – солнца рыбье наважденье –
И – попался: май, сирень, дождь и розовые капли,
Вдоху запах льётся всклень, жизнь ещё одним спектаклем
Начинается опять – пыльный занавес разводит…
Быть - приходится принять, как начальство: хочет – входит
И попробуй возразить –
удивлённо вскинет брови.
Жадно запах можешь пить из букета в изголовье!
Время – функция, а ты – аргумент весомый, лёгкий …
Дождь, шуршащий с высоты, освежает воздух в лёгких
Мокрым запахом весны!
21 мая 17
LXXXII.33
1
Какие кошмарные цены
На шумном базаре судьбы!!!
Кипит барахолка: измены,
Предательства, кровь ворожбы...
Кричат продавцы, пыль и кашель...
Спекается жаждой нутро.
– Давай налетай! Всё тут ваше! –
Силок маскирован хитро.
Вон там разгорается драка.
Здесь – шёпот и похоти слизь.
С поджатым хвостом мчит собака.
– Да выпрямись ты, оглядись!..
Базар оглушает, морочит.
Играет на солнце тряпьё...
Юродивый что-то пророчит...
Карманника ловят: – Моё!..
Кипит барахолка в азарте.
Грош в потном зажат кулаке...
День в еле заметном на карте
Загаженном мелком кружке.
LXV.42
2
На прилавках Бог – в ассортименте.
Тонки технологии продаж!
Есть крючочки в каждом аргументе:
Не обманешь, значит – не продашь!
Зеркало в примерочной подержат
И расправят коврик обувной…
Горло враз любому перережут,
Побожившись, что товар – святой.
Кто и сам подчас в наклейки верит –
Всякие бывают продавцы!
Но, по сути им, что зад, что перед,
Что с распятья гвоздь, что огурцы…
На базаре празднично и шумно,
Детям – расписная карусель,
Аниматор пляшет полоумно…
Надо уходить скорей отсель.
За оградой нет такой толкучки
И привычен шорох шин машин.
Улыбнулось Солнце из-за тучки:
– Да перекури – куда спешим?
LXXXI.26
История не учит ничему:
Пасутся овцы закланные стадом!
На бойню провожают по уму:
Бегут и блеют, быть стараясь рядом…
Миф правит миром самодельных лиц:
Ликует карнавал нарядных масок!..
Чем дальше задающих тон столиц –
Тем человечней взгляд, скромнее красок
Палитра чувств и мыслей… У реки
Смешны мечты о славе и почёте:
Течение смывает соль строки
И вид иной на всяком повороте…
Смывает время легковесный сор.
Ко дну влечёт за пазухою камень.
Течению грести наперекор
Натруженными памятью руками…
Вода несёт, где ниже берега,
Журавль зовёт за облако, синица
Свистит, у жизни не ища врага…
У родника как горстью не напиться?
Историю всяк выбирает сам:
Прилавок ломит миф в ассортименте!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пасутся овцы, волки по лесам,
Пастух с кнутом и блик на позументе.
LXXXI.61
Дождь моросит и влажный
выходной
Весеннее просеивает рвенье –
Докушивает снег уже пустой:
Осел сугроб, послушав птичье пенье
Ненужной суетою городской…
Холст небосвода сер – до крыш провис
От сырости дежурного рассвета
И цветом городских умнейших крыс
Готовится встречать асфальтом лето –
Бетонных новостроек остов лыс…
Озимая трава не зелена –
Земля нарытой ржавчиной по кучам
Не чувствует, что ей пришла весна
Погодой моросящею тягучей,
Как первые минуты после сна…
День отсырел и ослабевший снег
Весь разобщён в несвязанные пятна
Обочин, скверов… Словно человек,
Которому законы непонятны,
Что правят на Земле который век…
Безлюдная строительная плешь
Весну встречает недостойно тихо,
Поскольку выходной. Её хоть режь –
Застройка, что Островского купчиха:
Всё мало ей, как ты её ни тешь…
А дождь всё моросит и серый день
Весеннего не дарит настроенья…
Окно в слезах и крыши набекрень…
Зима отчаянно терпит пораженье,
Хоть солнца нет и торжествует лень.
Но ждёшь и веришь в чудное мгновенье!
19 марта 17
LXXXI.56
* * *
Время ходит так тихо - шаги его не замечаешь:
Просто ствол оказался, где вроде бы прутик торчал…
Вроде брился вчера иль души в человеке не чаешь,
А из зеркала – леший и друг в трудный час подкачал.
Время тихою сапой "америку" вдруг открывает:
Континентов всё больше и Бог оказался везде!
Чудеса не прошли и скрипучие двери сарая
Распахнули сезам, что достался седой бороде…
Проявляется время уже не раствором в кювете –
Цифровых технологий приходит венцом фотошоп.
Время шепчет, осев на любом ощутимом предмете –
Остаётся лишь морщить от детства доставшийся лоб.
Время может вперёд, вправо-влево случается тоже!
А науки букварь - букинисту отдай за пятак:
Хиромант видит правду на правой ладони на коже*)
И астролог - подскажут вернее, что в жизни не так.
Время – верный союзник, покуда с душой не в разладе.
Слушай совесть – она твой единственный истинный друг.
Листопадом страниц этой тонкой до боли тетради
Зачитается время под сердца прозревшего стук.
________________________
*)Линии левой ладони указывают предначертания, вытекающие из прошлых жизней,
линии правой - текущих наработок и просчётов.
LXXXI.43
Весна! Летают по́ снегу собаки,
Маша ушами к зависти ворон!
А солнечное утро аж до драки
Надутых дразнит всех шести сторон!
Сдаётся снег, вздохнув, на милость грязи
И ломит солнце окон, луж, витрин
Стекло! Несостоявшиеся князи
Пролазят, чертыхаясь как один…
Весь город с барахлом переезжает
Из февраля облупленного в март!
Весна надежд подкидышей рожает,
Гадая, как там ляжет масть у карт.
Синицы свищут! Наверху веселье
На веточках и цепки коготки
Справляющих по гнёздам новоселья –
Их чаянья, как крылышки, легки!
Ликует день под голубой накидкой
С прилипшей ватой новых облаков
И март готовит каждой почке липкой
Листочка вылет и птенцов стихов!
LXXXI.42
Страдал метеоризмом астроном
И на ночь покидал родимый дом:
Во тьме обсерватории сидел
И там на мироздание он бдел!
Открыл несчётный сонм комет, планет,
Поскольку досконально знал предмет.
Просиживая ткань хороших брюк
Сам заносил в журнал малейший звук,
Что космос посылал ему в ответ:
Звезды далёкой радостный привет!
Определив на службу свой недуг
Взял штурмом, словно крепость, на испуг!
Летит метеорит и в Землю – трах!
Кто так обсерваторией пропах
И тут набдел, ловя из первых рук –
В науку внёс, как новых фактов пук!
Так преданность науке принесла
Наград, что звёзд на небе – без числа!
LXXXI.16
Матрацы – как российские дороги…
Пот, духота мочи застойной, гной.
Лежат рядком не только недотроги
И разве здесь не может лечь любой?
Жуть стариков – нет больше сил в помине
Ярмо страны повинностью нести:
Висят тела сухие в паутине
Меж капельниц: сил – ногтем поскрести…
Здесь ангелы сестёр, меж ними – бесы.
Архангелы врачей, и – стук копыт…
Не разрешат коллизии собесы:
Взгляд холоден, где милосердье спит.
А за окном российские дороги
Заметены порошей голубой…
Стоит зима надежды и тревоги.
Замёрзнуть может – каждый и любой.
LXIII.22
* * *
Снег Россию на зиму в морозную ночь
Простынёю хрустящею лунного наста
Застелил, а перину нельзя уволочь –
Круг полярный прижал и куда ж тогда нас-то?
А безмолвие поля – подноса ночи –
Только звоном звезды отвечает дороге,
Будто руслу реки: ты плыви и молчи
По безбрежной России зимы и тревоги.
По заснеженной – лишь колокольни верста
На равнине неезженой санным и конным –
Окоём окаянный, а в нём красота
Утром солнечным лонным и ликом иконным!
Снег Россию озимую бережно скрыл –
Лишь над крышей искрящейся тёмные трубы!
А с не видимых глазом слезящимся крыл
Белых Ангелов – иней на тёплые срубы…
Снег России…
I-IX.95
* * *
Есть общие черты на поколенье каждом:
Как будто кисть одна у множества картин.
Так строк из-под пера то нежных, то отважных
Выводит в мир рука, но автор-то – один…
Есть нечто, что роднит, что называют – время.
А что же есть оно по существу само?
Кладёт свою печать на лица поколенья:
А здесь ли рождено, а то – занесено?
Шуршит калейдоскоп мельканием узоров…
Но стёклышки всё те ж, зеркал границы – всем.
Словарь определил почтенность разговоров,
Палитра – колорит… Один вопрос – зачем?
Зачем? Зачем? Зачем? – Днём тишину полотен
Не нарушает свет – лишь высветит мазок.
Ночь обезлюдит час и снова одиноко:
Художник то де Сад, а то подчас Мазох…
Легко увидеть – как: художников – когорты!
По залам галерей идёшь, разинув рот…
Встречаются слова, что как монеты стёрты.
Чеканна – новизна! А то – наоборот…
Но общие черты – как снегопад зимою –
Неровности прикрыл, углу – намёл сугроб…
Палитру освятил сплошною белизною:
Так искрист чистый лист вновь морщить бедный лоб!
LXXXI.12
* * *
Der Bach (нем.) – ручей
Есть дождь и Бах внутри ночи
Началом запаха и шума
Листвы у сада-однодума,
Где речью лучше помолчи...
А ночью тишина свежей,
Подчёркнутая жирно громом
От молний, профилем знакомым,
До самых дальних рубежей!..
А Баха струи строят слух
И, слава Богу, не стихают,
Как те стихи, что знают двух –
Других читателей не знают!
Сильнее дождь, нежнее Бах,
Ревнивей ночь – своим любимым
По каплям вымывая страх,
Впотьмах невидимый и мнимый,
За дождь, за Баха, тишину
От глума, нищеты и плена.
Вверх по течению ко дну –
Так преклоняется колено!
Но дождь пока омыл, прибил
Всю грязь – и запах ночи слышен,
Как мощный вечный мокрый Бах,
Со мной смеющийся на крыше!
XIV.1
* * *
Оттуда – из времени дымки туманной –
Так много всего здесь покажется странным,
Ненужным и глупым… Как бабочкой галстух,
Обиды на друга, для тонуса – лабух…
Останутся – нежность и ласка касанья
Подушечек пальцев рассветною ранью,
Останется чистого голоса пенье,
Останутся вспышками свыше прозренья,
Останутся праздников радость и миги,
Что жизни дарили великие книги,
Останутся детские лица надеждой
На встречу со счастьем, не виданном прежде,
И солнца закат – пусть кровавый и грозный –
Зажжёт кораблям путеводные звёзды!
Из времени дымки туманной – оттуда
Проявится сути законное чудо:
Вдруг Храм Мирозданья откроется взгляду
И вступишь в ограду Вселенского Града,
Где птицы и души поют безмятежно
Въявь осуществившейся бывшей надеждой!
LXXX.50
Спит душа: время сна человеческих душ…
Словно СПИД вдруг лишил человека защиты
Всех духовных щитов и сердечных беруш:
Наводнению подлости дамбы открыты…
Всё дозволено! – Вот Достоевского дно.
Бесы скачут, ликуют на телеэкранах!
Овертона распахнуто настежь окно:
Людоед во главе – дух шатается пьяно…
Штурм незыблемых некогда совести скреп:
Расшатали эйнштейны себе же на горе!
«Человек заигравшийся» страшен, нелеп,
Как сопляк со стрелялкой в компьютерном море…
Относительно всё, в чём держалась душа.
Опереться на что? – Даже почва в провалах…
Жизнь сама здесь не стоит почти ни гроша:
Наступило Земле Царство Чёрного Нала!
Души спят. Страшен сон. Пентаграммы везде:
На плечах, на грудях и метро украшеньях…
Сатанинской той пятиконечной звезде
Поклонился народ – тем не будет Спасенья.
Достоевского бесы чудесно живут:
Да у парнокопытных жизнь скоро проходит…
Впереди пламя вечности – в нём уже ждут:
Много места и времени в том хороводе.
С Наступающим!
LXXX.28
Ноябрь-месяц: грязный снег, следы едва видны…
Чуть-чуть сочится тусклый свет запуганной страны…
Ноябрь – на переломе взгляд: распутица и грязь.
Хватаешься за всё подряд и вылезает мразь:
На мотоциклах твари дна и берцы спецубийц:
Защитница – в зубцах стена. Их предводитель – Вий.
Ноябрь стянул в один клубок всех гадов на Руси
В столичный сумеречный смог. О, Господи – спаси!
Спаси детей и стариков от алчности и лжи,
От ненависти – тех оков, в которых гибнет жизнь…
В ноябрь слетелось вороньё в родимое гнездо.
Дымится подлое враньё: сплошь ложь здесь от и до.
Нет даже проблеска стыда, где светит чёрный нал.
С экранов – грязная волна несёт девятый вал…
В ноябрь с ногами мракобес, задравши рясу, влез.
Кто здесь пойдёт наперерез, когда всем правит бес?
Ноябрь – предателей оплот. России жирный кус
В три горла жрать, аж с морды пот – вот дьявольский искус!
Стоит на страже древний страх от дедов и отцов:
Сковал в несчитанных гробах шеренги мертвецов…
Страх над Россией распростёр совиные крыла!
Ужели для него – простор и от него – молва?
Страх пробирает до кости, страх растворён в крови…
Мой Отче, чашу пронеси! – Страх там, где нет любви.
Ноябрь пройдёт. Зимы покров вновь белоснежный плат
Постелет тем, кто быть готов и Богом здесь богат:
Бог – это Солнце: Жизнь и Свет!
Бог – радость Бытия!
Другого никакого – нет.
Сын Божий – ты и я.
LXXX.23
Где единственное моё?
Безусловное, как утрата,
Несомненное, как чутьё,
Совершенное, как соната…
Сонатой бетховенской…
Лебедем…
Глазами мадонны…
И ветром…
Вся осень из золота кована!
А листья – искристое presto…
Распахнуты брови-надкрылья
Осеннего светлого взгляда –
Мы будем.
Но мы уже были
Стихами кленовыми саду…
Осеннею солнечной пылью
Ты в старых картинах и рамах
Мадонною юной –
Мы были!
Сонатою для фортепьяно…
Не верится в лебедя песню?
Взгляни – не отбрасывай листья!
Не жги их
Ни честью,
Ни местью.
возвысит…
ветер
может быть
Их
I-IX.35
Можно послушать автор-исполнитель Ника Сигал, аккомпанирует Миша Воловликов
https://www.youtube.com/watch?v=SVWb_03Sbv4
Всё злее злоба дня без масок – зренье
Прорезывает – корм в коня растленья…
Ворон ноябрьских в основном под фонограмму
Все механически поём пустую гамму…
А злоба дня исподтишка на тухлость тесты
Подсовывает – их мешка где свято место?
Ноябрь – контрольный месяц твой на стойкость веры:
Ноябрь – сплошной густой отстой и полумеры…
А злоба дня всё злей, смелей и гаже:
Ночь улиц, фонарей, аптек – в продаже
На всех углах любого сна и перекрёстка
И лёд уже с утра в глазах подростка.
LXXX.14
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
Н. Некрасов
Как хорошо любить в прямом эфире
Страну, властей, спецслужбы и ЦБ!
Так чувство безопасности в сортире
Снисходит в душу, наконец, к тебе.
Тогда любовь переполняет к Богу,
Что так устроил в жизни хорошо.
Сомнений ни малейших в путь-дорогу,
Как глянешь в переполненный горшок.
Во всех туннелях свет в конце и слава
Горит на незапятнанном челе!
Планеты всей ведущая держава
Представлена прекрасно на столе!
Свободно и легко в прямом эфире
Клеймишь врагов: чем больше – тем сильней!
Кто смеет возмущаться в этом мире,
Где наше небо всех небес синей?
Как хорошо любить, когда взаимно!
Готов отдать за Родину концы
И плыть её просторами… Бензина
Зальёт прислуга – просто молодцы!..
Одна любовь переполняет сердце –
Свинья не съест и вряд ли выдаст Бог.
А если что – вон самолёта дверца
И на дорогу курица, пирог…
Любовью этот мир вовек пребудет!
Любовь и красота! И ФСБ.
Всем будет счастье: чип – увидят люди,
Как благодарны быть должны судьбе!
Так сбудется мечта времён, народов –
На всех наступит золотой тот век:
Тот мир без войн среди своих отходов
Прославит просветлённый человек!!!
2 ноября 16
LXXX.12
Сергею Красоткину
Есть остров в человечьем океане:
На нём живут, кто не по воле волн
Прибиты, а сюда приплыли сами,
Руками свой построив прочный чёлн.
Здесь есть лоза хмельного винограда
И Древо Вечной Жизни на холме.
Здесь жизнь сама есть высшая награда,
Когда ты с Богом весь – наедине –
Вникаешь в слово, посланное свыше,
Мелодию из глубины души,
Восход, что светом собственным ты пишешь,
И дождь – штрихами, взяв карандаши…
Здесь белка запасает впрок орешки
Для солнечных, пушистых снегом, зим.
Снегирь – зари надутый пересмешник –
Так грудкою своей неотразим!..
Здесь не бывает войн кровопролитных,
А жадность лишь во взгляде на красу…
Не прячет рожки на листе улитка…
Уютно в дружелюбном том лесу.
Людей почти не слышно в птичьем пенье –
В цене здесь оркестровка тишины!
Обозначает каждое растенье,
Что перед Богом все обнажены:
Пусть не равны Всевышнего дарами –
Так хрупок мир и драгоценна жизнь!
Свет не богат такими островами.
Двумя руками ты его держи!
LXXX.3
* * *
Когда на волю отпускаешь слово
Под купол, что покрыл земную твердь –
Оно само теперь лететь готово,
Куда с косой уже не вхожа смерть.
Ведь Слово – Бог. Какие здесь границы?
Какие сроки жизни? – Вечный Свет!
Всё сущее: планеты, птицы, лица
Есть воплощенье Слова и привет!
Все осени, дожди и листопады…
Нет Бога в суете безликих толп:
Их броуновскому движенью рады
Лишь бесы, им присвоившие толк.
Бывает слово воробьём весёлым,
Бывает буревестником… Лови!
Какой по жизни курс прошёл, чью школу?
Кто – ненависти, ну а кто – любви.
Силки на слово ставить бесполезно –
Тот птичий глаз и зорок, и остёр!
То – золотое, а вон то – железно.
За слово восходили на костёр!..
В нём со Христом светящиеся лики
И сонм поэтов, победивших страх:
Нечистый здесь на них на всех улики
Собрал… Но слава – Солнцем в облаках!
Цыплят считает Болдинская осень
И роща отряхает те листы…
За 33 ли, 37 ли, 8
Кто успевал осуществить мечты?
Порхает слово, реет слово, кличет
И стаи водит клином за собой!
Брезгливо слово только к безразличью.
Двуличье – оперённой бьёт стрелой!
А осень отрезвляющей прохладой
Бодрит шаги шуршащею листвой
И лучшая по осени награда –
Свидание с утра с самим собой.
LXXX.1
Приветствует рассвет вороний грай!
А певчим – не показана простуда.
Есть где-нибудь – конечно же есть рай!
А крылья – улететь совсем отсюда…
Зачем же возвращаются сюда,
Чтоб крохи подбирать, бояться кошек?
Что соловью в День Страшного Суда
Предъявится за склёванных здесь мошек?
Он пел! А старый вырубленный парк,
А может роща, что была тут прежде,
Внимали пнями и подошвы шарк
Шептал об умирающей надежде…
Раздета осень догола – расти!
Стволы и ветви на ветру чернеют.
В листве шуршащей слышится «прости!»…
Никто почти не пашет и не сеет:
Торгуют! – Пришлый вирус занесён
И скученной толпой легко подхвачен!
Промозглым из-под двери сквозняком
Сечёт и не решается задача…
Закрыли тучи солнце, хмурый день
Всё моросит… Не видится просвета:
Взамен ствола – давно прогнивший пень
И осень вместо пышущего лета!..
Пришёл на место пишущих за стол
Большой экран тотальной распродажи:
Загнать в него осиновый бы кол,
Но люд сего не понимает даже
И травится, не видя в том беды –
Кровь, ненависть и ложь давно по горло…
Где чистой отыскать глоток воды?
И рвётся с корнем всё, что не покорно.
Рассвет встречает граем вороньё:
Умна ворона – птичьими мозгами.
Осенний дождь на мокрое жнивьё…
Затоптана Россия сапогами.
LXXIX.66
– В ка-а-алонны по-о-о три!
К Богу!
Ша-а-агом!
Арш!.. –
Оркестр грянул: флейты, трубы дуют…
Картина маслом или, может, шарж
Толпы парадной – праздником ликует!
На билбордах, хоругвях – Божий лик
И по маршруту скатерти буфетов…
Стою на тротуаре: ученик,
Не сдавший половины всех предметов.
А день хорош и солнце в облаках,
Разогнанных специальным самолётом.
Толпу ведёт всегда обычно страх
Перед смотрящим с высоты пилотом.
Идут колонны, радио поёт
И на плечах родительских детишки…
В руках флажки и шарики – народ
Гармошку любит всё же больше книжки.
Бог на трибуне милостив: глядит
На свой народ – рукой благословляет,
Улыбкой… Бог проводит аудит,
Поскольку никому не доверяет.
В конце парада туалетов строй,
Сдают портреты, флаги, транспаранты…
Так, не спеша, народ в метро – домой:
Здесь с головой не дружат демонстранты.
Ещё не раз покажут в новостях
Колонны, Бога в славе на трибуне,
Детей с флажком на папиных плечах
И сонм святых кружком в Господней думе…
Как хорошо принадлежать числу
Тех избранных среди других народов,
Кто у руля – а прочим по веслу
И пусть гребут во множестве походов!..
День на исходе. Затихает шум.
Уложены в кровати дети, деды…
Проходят жизни без излишних дум
И впереди –
ВСЁ
НОВЫЕ
ПОБЕДЫ!
LXXIX.60
Какой такой естественный отбор
Создал неописуемость павлина?
Глазков несчётных изумлённый взор
Сиянием зелёно-синих линий!..
Перо переливается, горит
Палитрой чёрно-сине-бирюзовой
И золотыми отблесками длит
Дар красоты – на солнце вечно новой!
Какой такой естественный отбор
Раскрасил рыб тропических наряды?
А прихотливый бабочек узор? –
Не оторвать от многоцветья взгляда!
Кто раз хоть хаски заглянул в глаза –
Стал навсегда в друзьях душе собачьей!
А высшим пилотажем стрекоза
Восхи́тит к небу взгляд живым и зрячим…
Как изыск прихотлив у орхидей
Цветов и форм – устанешь любоваться
Богатвом изумительных идей
Художника – соперничать с ним браться?
Творец – художник. Он же – музыкант.
Он – скульптор, изваявший Нефертити
И Клеопатры глаз разрез и стан,
Учёного-балбеса при корыте…
Его созданье – твёрдый атеист,
Избравший папой с мамой обезьяну:
Здесь атеист умом и сердцем чист,
Отдавши пальму первенства банану.
Естественным отбором отберёт
Своих детей Творец. И даже стаду,
Что здесь пасётся, продолжая род,
Даст крестный ход и об пол лбом – в награду…
Петух кричит - не глядя на часы…
В кораллах-рифах – праздничные рыбы…
Октябрьской рощи не избыть красы…
Что смог добавить к смогу нынче ты бы?
Создатель ждёт.
LXXIX.54
* * *
Осень – Солнце и красочных слов листопад!
Осень – сердцу мелодии щебетов птичьих…
Осень – скромно приносит роскошный наряд
Паркам, рощам, сметая с души безразличье…
Листопад освежает заезженный взгляд
Многокрасочностью́ крон, кустов и газонов,
Где мазки кисти жизни так ясно горят
Переменой привычных сезонов, резонов…
Осень – это мелодия длительных нот
Отлетающей скрипки кленового цвета!
Осень – песня, что лист, облетая поёт:
Вечен круговорот слов венками сонетов…
Осень шелестом времени шепчет душе
О её красоте во всемирном разладе,
Осень – маслом холста – даже в карандаше
Каждым мелким штрихом – представляет к награде,
Если любишь октябрьские краткие дни,
Голубым небосводом летящие стаи,
Ночи звёзд перезревших и окон огни,
И чужие стихи восхищённо листаешь…
Осень! – Солнечных строк вновь шуршит листопад!..
1 октября 16
LXXIX.50
Лица года времён…
А начало – весна:
Мелкий щебет попевок коротеньких – проба
Голосов не поставленных: всем не до сна
И в ночи соловей не торопит восхода!
Утром лужи хрустят леденцом под ногой,
Начинается день бодрым старым морозцем…
Начинается год, будто ты молодой,
С незнакомой судьбой на свидание просто…
Ну а лето – потом:
Гуд пчелы и стрекоз
Вертолётные чуды сверкают над полем!
Фиолетовых туч мощь июньская гроз
Как бы из ниоткуда и вольному воля…
Лето плавит в зените всё золото дней,
Разливая в несчётные формы кувшинок,
И русалки поют для отважных парней,
Что взыскуют любви, а не новой машины…
Многоточием строк продлевается жизнь
В урожайную осень, где царские бармы
В самоцветах на ризы ложатся – держи!
Осень зримо итожит сокровища кармы:
Листопад укрывает бесценным ковром
Земнородную стать – ей парчовым узором
Расписать всех широт голубой окоём,
Безвозмездно украсив богатым убором!
Вновь – зима!
Первый снег полежит – убежит…
Чернью голых ветвей по серебряной стуже
Нанесёт свой узор…
Кто зимы не дрожит –
Не напрасно прожил: был Создателю нужен.
Заискрятся бескрайние солнцем снега
На безбрежном просторе раздольной России!
Бесы – вымерзнут, как вымерзали всегда
Серых полчищ врага ненасытные силы…
Под Господним покровом озимые ждут
Дней апрельских лучей и весеннего грома!
Боги русские землю корней не сдадут,
Если вспыхнет народ возле каждого дома.
Вновь растопит весна…
Лето вновь зажужжит…
Урожайная осень…
LXXIX.51
Кто целомудренное Слово
Вразвес пускает по рукам
И у кого всегда готово –
Не надо даже лезть в карман,
Кому наплюй в глаза – утрётся
И скажет: – Божия роса…
Кому легко на том живётся,
Всё рассчитав на полчаса –
Гореть и корчиться в посмертье!
– Куда от Божьего суда?
Посланнику – поэту – верьте.
Затем и послан он сюда.
Не тот – поэт, кто закрывает
Глаза от мерзостей людских.
Поэт, кто Словом – убивает
Уродов, что поганят стих,
Дыша тем воздухом согретым,
Что тварям дал Творец в миру.
Тогда пребуду я поэтом;
Тогда в посмертье – не умру.
Хвалите Господа в полёте стрекозы
По солнечному утру воскресенья!
Хвалите гром и молнию грозы
Под струями ликующего пенья!
Хвалите августа небес голубизну
В кудряшках белых и каприсах птичьих!
Капотов леденцы, что все лизну,
Не соблюдая никаких приличий!..
Озона после грозовых даров
В ободренных газонах, мокрых кронах
Пустых кроссвордов городских дворов
С их тенями скамеек потаённых…
Хвалите Солнца живоносный диск –
Лик Господа проснувшимся и зрячим!
Площадке детской здесь положен визг
Счастливый, если сердцем не портачим!
Хвалите жизнь – не сумеречный ум
В запутанных хитросплетениях мнений.
Вот – август: умножение всех сумм
Любви и света над игрою теней.
Хвалите Господа!
LXXIX.14
* * *
Успех так мало значит для души!
Её обитель – много выше крыши.
Чего тупить стихом карандаши –
Господь любого напрямую слышит.
Он вездесущ: в траве и муравье,
В жаре июльской и грозе под вечер,
Он в родниковой ледяной струе,
Сердцебиенье… Он всеблаг и вечен!
Он в Солнце миллиардов лет земных
Дарит здесь жизнь своим теплом и светом!
Он вдохновляет бесподобный стих,
Любую Музу ниспослав приветом…
Ему не нужен никакой успех –
Он сам и вознесенье, и паденье.
Он – горький плач и Он – счастливый смех…
Он – смерть и в новой жизни возрожденье!
Господь владеет кистью и смычком –
Так рад картине нашей и сонате!
На выступленьях Он в дверях бочком
Стоит, не заикаясь об оплате…
А ты, над строчкой высунув язык,
Пиши и тереби за платье Музу,
Чтоб рифму, образ подавала вмиг,
Пожизненно служа тому союзу…
Бог улыбнётся, поправляя нимб
Наивной умозрительной картинки,
Тем нам, кто жизнью оказался с Ним,
Его любил, быв Сыном – по старинке.
LXXVIII.55
… – Растерян я: что делать на Земле?
Мои ученики
уже во всём меня здесь превосходят!
Мне радоваться надо – я учил их…
Велик учитель тот, чей ученик
своим уменьем, выдумкой, усердьем
так превзошёл его,
как малышу и в лучшем сне не снилось.
Какие тонкости! Как выверено точно:
не вырваться из дьявольских –
моих, моих! – сетей!
Нет, не сетей – что там! – теперь – клещей.
Так человечий ум,
что может всё, когда на то направлен
и собран весь:
так он – необорим.
Мои ученики!
Гордиться б мне, но я ведь их боюсь.
Они б и мне устроили б ловушку,
что не ушёл бы – сам себя б поймал
и сам держал само́й своей натурой,
которой нет сильнее на Земле!
Я их боюсь – своих учеников.
Мой опыт
всех миллионов лет разлада, разрушенья
уже – ничто: всё новое творят!
Так вывернут – хотя бы Слово Божье –
лишь ахнешь, поражённый – мне бы так!
Выходит – стар. Отстал.
Не утешенье, что сам учил их.
Сам я создал их.
– Неправда.
– Кто сказал!?? Кто посмел сказать такое
Мне!?!
– Не ты их создал. Ты их лишь учил.
– Ты кто?!? Кто ты?!? Как смеешь!!!
– Их создал Тот, Кто создал и тебя,
Кто создал всё на свете.
Сам свет.
Забыл?
– Т ы к т о?
– Я – Он в тебе.
– Замолкни!!!
Я –
сам по себе.
Земля – моя.
И люди все – мои.
– Неправда.
– Сгинь, наважденье!
Всё в душе перевернулось,
как будто правдой может это быть…
Нет! Дьявол не боится никого.
Расслабиться себе позволил.
Себе могу позволить всё.
Эй, где ты, голос? –
То-то. И молчи.
Устал, конечно – столько тысяч лет
работы вдохновенной на износ…
Нет, не работы – творчества!
Один мой рай и дерево со змеем…
Никто нигде такого не придумал!
А башня вавилонская, потоп? –
Одни находки!
Ну что ж, любимые мои ученички,
продолжим.
И посмотрим – кто
смеяться на Земле последним будет.
Самым.
5 июня 16
LXXVIII.23
Памяти 14-тых и далее годов
«Так звёзды встали»! С антресолей бал,
Подмигивая, правят: грач из фрака
И курица в бриллиантах наповал,
В погонах золотых петух-рубака…
Официанты-бабочки снуют:
Шампанского креманки на пуантах…
Здесь ничего и никогда не ждут,
Весь труд переложив на официантов.
В разгаре бал в сиянии очей,
Колье и звёзд алмазных на мундирах!
Здесь каждый удивительно ничей
Меж множества блестящих командиров.
Гремит оркестр гвардейского полка
И белизною лайковых перчаток
Мелькают пары в вальсе, что пока
Грядущих маршей боевых зачаток.
Грядущих нудных затяжных дождей
В окопах мокрой скользкой вязкой глины
Под речи всяких выездных вождей,
Взывающих к их стойкости былинной…
Грядущей нищеты на Place Pigalle
И в переулках грязного Стамбула…
Пока что пляс – и ничего не жаль
Для дамы пододвинутого стула!
Ликует восхитительный бомонд
И духовой оркестр золототрубный
Кружит весь этот праздничный планктон,
Ещё не ощущая запах трупный…
«Так звёзды встали»: скрылись под шинель –
Закатятся в ломбарды, лавки, скупки…
Взгляд подними – увидишь: в вышине
Мерцают воздаяния за поступки!
30 мая 16
LXXVIII.18
Не заметить, как проходит жизнь,
Так легко: хлопот набрать побольше!
Гаснет день и в сумрак – гаражи,
А закат не задержать подольше…
Клетки календарные годов
Скоростью размазаны в полоски –
Длинен список лиц и городов,
Гаснут разговоров отголоски…
На пруду осока шелестит,
Утка – за утятами вприглядку –
То нырнёт, то вынырнет – на вид
Клюв да гузка!.. Солнечные пятна…
Утка в суть вникает – прямо в пруд:
В корешки и вкусные личинки
Осознаньем радостных минут –
Гузка-клюв: они первопричинны.
Радость жизни лапками гуськом
Вслед за ней к воде перебирает:
Вон утята ходят нагишом –
Их Господь не выгонял из рая.
Быть как боги утка не спешит –
К вечной жизни вовсе не стремится.
Знает утка: мир сей лыком шит,
Но она здесь вылупилась птицей:
Ей доступна неба высота!
Ей не тайна все глубины пруда!
Утка в сути далеко не та,
Как с амвона лжёт толпе зануда…
Утка есть творения венец!
Утка – эволюции вершина!
Утку здесь благословил Отец:
В сердце утки вера нерушима!
Потому и ходит по селу
Меж отходов: что Адам, что Ева…
В праздник утку подают к столу
С яблоками, что с познания древа.
LXXVIII.14
Солнце с утра! День щебечет, лепечет листвою –
Тёплому ветру весеннему настежь открыто лицо!
Куст приоделся, поправил гнездо и собою
Очень доволен – май вышел играть на крыльцо!
Хлопают крылья и двери – выходят на праздник
Люди-подснежники встретить победу весны!
Ветер полощет невзгоды, свободою дразнит…
В календаре эти дни изначально красны!
В парке оркестр духовой марш «Прощанье славянки»
Вздохами полнит – их ветер несёт в облака!..
Катят коляски девчонки – счастливые мамки,
Вон малыши на траве разыгрались пока…
Жизнь начинается в мае – глазаст одуванчик:
Кроплен веснушками зазеленевший газон!
Пусть автомат не берёт никогда в руки мальчик.
Девочкам – не загружать санитарный фургон…
Счастье и скорбь, взявшись за руки, ходят двулико,
Празднуя вместе цветущий и солнечный май!
Жизнь, проходя, оставляет повсюду улики.
Красной строкою любви всякий день начинай.
LXXVII.49
От Майдана к Майданеку – путь по прямой.
Род беспамятный снова не слушает Слово.
Ложь и кровь подаются – коктейль дорогой!
В нём взбивается пена и сцена – готова.
От Майдана к Майданеку – пара шагов.
Беспокоиться нечего – ноги-то ходят!
Сгоряча не смешать бы друзей и врагов,
Ну да бабы ещё патриотов народят…
От Майдана к Майданеку – только поджечь…
Если высохла память – достаточно спички.
Слоган глушит всю членораздельную речь,
Раз над Словом задуматься нету привычки.
От Майдана к Майданеку – с песней вперёд!
Факел в руки, плечо в золочёном погоне…
Что ещё? Мы с соседом – великий народ.
Фюрер – честь и оплот. Слоган – слово в законе.
От майданов к майданекам – шаг не спеша,
Раз уж в пятках душа: маршируем парадом!
Жизнь чужая – не стоит для нас ни гроша:
Внуки будут гордиться – всем мукам награда!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…а над волчьим покоем плывут облака,
Щебет птичий в листве май на зелень помножил…
Бог в душе по весне не оттаял пока
У зверей и людей: друг на дружку похожих.
LXXVII.47
* * *
…а просто пасмурное утро и чашка кофе в тишине
На фоне неба, что как будто всегда и было здесь во мне
С одной, летящей косо, птицей!.. А городской привычный гул
Под тёплым ветром вечно длится: ни на мгновенье не уснул.
А одиночество – прекрасно: нет болтовни и суеты,
Когда в душе светло и ясно от ощущения, кто ты:
Частичка мирового духа в игре невообразимых сил:
Дарами зрения и слуха Господь тебя благословил
И крошечный росток сознанья в апрельской зелени живой
Пробился музыкальной тканью сквозь шум ненужный городской…
И щебет птичий тоже выше – мы с ним на крыльях заодно!
Видны с балкона окна, крыши… В их жизни всё предрешено:
Там тоже лестницей до неба карабкается вверх душа
То в напряжении, то нежась, а то со страху чуть дыша,
Но зная: Бог её не выдаст, свинья тем более не съест…
Душа даётся всем на вырост, а жизнь – обычный здешний тест,
Чтоб убедился, как ты вырос, а то – скатился вниз, упал…
Душа – она всегда на вынос. Её магический кристалл
Хранит предвечный образ Божий, что затуманивает смог -
Строй городской: почувствуй кожей, что ты в действительности смог
Вот в это пасмурное утро под чашку кофе в тишине
Затёртой рифмой «перламутра» всё ж оказаться на коне!
LXXVII.43
Посвящается автовладельцам
В Калифорнии (США) есть долина Смерти,
через которую проходит двухсоткилометровая
идеально прямая автострада.
Дорога к смерти – редко по прямой!
Ремонтные работы и заправки…
И на ночь надо где-то на постой…
И вытянутся хочется на травке…
Под радио дорожное спешишь:
Подскажет иногда объезд и пробки.
А впереди – давно готовый шиш
И тормозные греются колодки…
Но - музыка на выбранной волне!
Кому-то - рвота русского шансона,
То - рок орёт, что этот мир в говне,
А то – нытьё, что мы, мол, здесь не дома…
Но - есть высоких нот скрипичный сонм,
Торжественное шествие органа
И медных под литавры унисон –
Сдаваться в этом поединке рано!
Дорога – дальше! Весь оркестр – с тобой!
Ты видишь гриву, руку дирижёра!
Дорога жизни – редко по прямой.
Но за спиной в размахе – крылья хора.
LXXVII.40
Солнце в каждом стёклушке по везде блестит!
Фёдор ходит к Фёклушке – он не трансвестит.
День весенний прыгает вместе с воробьём…
Если нота с лигою – длительно поём!
У весны-красавицы весь в веснушках нос!
Если что не нравится – неба купорос.
Голубым и золотом выкрашен апрель.
Под серпом и молотом для негодных щель.
Солнышко по стёклушкам радувает взгляд!
Фёдорам и Фёклушкам в ухо говорят:
– Просыпайтесь, лапушки! Вон кругом весна!
Задница-то, аюшки, спрела ото сна…
Скрепы-то духовные доставай, дружок.
За бла-бла церковною – с пылу пирожок
Для рыководителей: – Божий раб – паши!
Сплошь кругом вредители у твоей души…
Мы – спасём! – и Фёклушка с Фёдором с утра
Солнышком по стёклушкам на полях: – Ура-а-а!..
LXXVII.30
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Б. Пастернак
Жизнь – театр; сцена – «чёрный кабинет»;
Неисчислимы «ролевые игры»;
Сокрыты числа заданных здесь лет…
Дрожат наполеоновские икры!
День так велик, как ты. То дождь, то снег…
Врёт календарь и ложь по всем каналам…
Дыхание сбивает рваный бег.
Мир получаешь ежедневно налом.
А «чёрный кабинет» неистощим
На реквизит и фоны декораций,
Сменил костюм и новой роли грим –
И вновь в гримёрке некому прибраться!..
Другую жизнь – вне сцены – не видать:
А там – другие интересы, страны…
Кто может эти пьесы сочинять?
Порой сюжеты так бывают странны!
А ты – актёр. Свою играешь роль
То гениально, то из рук вон плохо…
Мозгам давно уже натёр мозоль,
Лицом напоминая кабысдоха…
Кто вырвет роль из пьесы? И куда
Тогда податься бедному актёру?
А время утекает, как вода…
Звонок. Твой выход. Стихли разговоры.
LXXVII.9
Февраль. Набрать чернил и плакать!
Б. Пастернак
Съедает дождь родного брата – снег.
Сырые дни и тающие ночи…
Ум человечий прочно заморочен –
Какой спасёт от мыслей оберег?
Февраль, февраль… Набрать чернил и плакать
Днём пасмурным, как сводки новостей…
Принять гостей, собрать в ведро костей…
В погоду эту неохота квакать.
Весна, быть может, оживит пейзаж
Застойного веселья городского –
Безлико место стойбища людского,
Как в жаркий день загаженный им пляж.
Снег – съеден. Дождь из луж глядит с тоской
Плывущих туч – сестёр: родня и кровня!
Блестит вся рубероидная кровля
С ремонтниками брошенной доской…
Февраль… Святой смущал голубизной.
Любовь не сочетается с Уставом:
А, значит, никогда не будешь правым
Ты ни в армейской службе, ни – в любой.
Мысль – подытожить: как же без того?
Набрал чернил, поплакал – строчки жиже…
Стряхнул зимы ненастоящей жижу
И вот живу! И вроде – ничего!
15 февраля 15
LXXVII.4
Есть жизни срок у бабочек и гроз,
У стран, богов, народов… Всё проходит!
Когда созреет Мироздания гроздь –
Сомнётся, молодым вином забродит
В кувшине вечной жизни на столе
Богов невообразимого достатка!..
Из них – смешно! – кто вспомнит о Земле,
Отпив глоток, зажмуриваясь сладко?
И новый круг Большой устроит Взрыв
Невиданных доселе превращений,
Где новый мир, быть может не навзрыд,
Продлит цепочку перевоплощений…
Весь опыт миллиардов лет и зим
Материи, бесчувственной вначале –
Спиралью, по которой мы скользим
Танцующими парами на бале –
Создаст то нечто, что и слова нет
В неисчислимых языках безвестных…
Оставив на любой частице след
Метаморфоз, поистине чудесных!
LXXVI.36
Не будет следствий без причины,
Как снегопада без зимы!
Гармонией женщины с мужчиной
России дни занесены
Одним искрящимся покровом
Под солнцем и в глухую ночь…
Здесь не пробыть на всём готовом,
Хоть каждый так прожить не прочь.
Но, как причального каната
Не оборвёт и капитан –
Россия распрями разъята
На белый, синий, красный стан
В черезполосице событий,
Где человеку места нет:
Быть может существует зритель,
Схвативший целиком предмет
Премьеры нынешнего действа,
Где каждый – автор и актёр.
Черты сегодняшнего – детство,
Которым шёл наперекор
Всем общепринятым обманам,
Страну держащим на плаву.
Стать белым – лебединым – станом
В год обезьяний наяву!
Так век серебряный продлится
Осеннецветным золотым
И просияют в славе лица,
Что время сделали большим!
LXXVI.35
Теперь не уходят из жизни,
Теперь из жизни уводят.
И если кто-нибудь даже
Захочет, чтоб было иначе,
Бессильный и неумелый,
Опустит слабые руки,
Не зная, где сердце спрута
И есть ли у спрута сердце…
Отец Гаук
Почти не осталось на ветках листвы:
Ноябрь! – Свет приглушен, как ропот народа…
Россия, что рыба – гниёт с головы.
Власть – воры в законе. Такая природа!
А реки – мелеют, пустеют поля,
Застроек нарывы ценой набухают…
Несчастная нищая духом земля:
От страхов и слухов и – и дети бухают…
В загоне умы, на свободе – корысть,
Осмеяна – честь, платят – грязи и ржанью…
Художник, что в прибыль обмакивал кисть,
В глазах молодых – идеал к подражанию,
Ведь ржанье тупое приносит успех:
Гогочущий зал полон денег и славы!
Утробный – всегда ниже пояса – смех
Хранит управителей всякой державы!
Столетья селекции: света ростки
От частой прополки всё реже, слабее.
Церковная, царская власть корешки
Легко вырывают: чтоб править вольнее!
Финал – вырождение. Близко уже:
В глазах только блики без проблеска мысли…
Осеннее солнце блеснёт в витраже
И снова в бессилии руки повисли –
Ноябрь!
30 октября 15
LXXV.48
* * *
О. Мандельштаму
Созвучны души – Мандельштам и Моцарт
Не первой буквой – полным существом!
Декабрь ещё не зимний – только мокрый
За чёрным и безлиственным стволом…
Начало века в грозовом тумане
И не понять, где правда и что ложь.
Россия вся в разброде и обмане,
Но Мандельштам на Моцарта похож!
Свистит скворец среди миндальных крошек
Дворов-колодцев в питерской тени.
Парад – фасадов, слепота окошек
Квадратам из брандмауэров – взгляни!
Одиннадцатой песни – Лакримозы –
Звучит хорал и ввысь возносит хор…
Морозно приношение чёрной розы:
Из чёрной прозы – грозный приговор.
Век – волк! – Не волкодав. – Не волчьей шубы
Рукав заждался – вышки и забор:
Ещё привычно ищут рифмы губы
И с веком длится безнадёжный спор.
Но Мандельштам и Моцарт – остаются,
А век – ушёл, как до него ушли…
Поэтам что летающие блюдца
И чудеса: они у них внутри!
Созвучны души: Мандельштам и Моцарт –
Те сферы, чья подкладка – небеса.
Не Асти пил, а зим советских оцет.
Лесоповал – не русские леса.
Но строками стиха из века веком
Сияют над Россией имена!
Не волчья сыть – поэта-человека
Заря уже над крышами видна.
6 декабря 15
LXXVI.18
Привет, Иисус!
Ну, как тебе у нас?
Не всякая традиция во благо.
Писание – бумага как бумага…
Сюда ходить тебе ещё не раз.
Родитель может всякий быть – смотри:
Быть может не тому тебя Он учит?
Что сердце говорит?
А гром из тучи –
Прислушайся, что у тебя внутри!
Приподнимись хотя бы – над Землёй!
Оборотись к туманностям, созвездьям –
Тебе по ним бы: посмотреть, поездить –
Глядишь – и взгляд бы стал совсем другой!
Родитель – что ж! Ему – его судьба.
Страшнее кошки всё ж бывают звери.
В Предвечного, а не в Отца поверить –
Ты сам уже – растёт вон борода…
Расти! Себе на радость и другим.
Ещё не раз мы встретимся – мир тесен!
Пока – стихов ещё напишем, песен –
Яхве ведь – из обычных элохим…
Потом спасём, быть может, и людей.
Конечно тех, кто этого захочет.
А что тут вслух пророки всё бормочут –
Пусть им вернётся. Бедный иудей!..
Здесь снова осень средней полосы:
По городам включили отопление.
Суть осени – душ умиротворение
И дождь, в котором долгие часы…
LXXV.38
* * *
Теперь не уходят из жизни,
Теперь из жизни уводят.
И если кто-нибудь даже
Захочет, чтоб было иначе,
Бессильный и неумелый,
Опустит слабые руки,
Не зная, где сердце спрута
И есть ли у спрута сердце…
отец Гаук
1
Реальность иррациональна.
Жизнь – не линейна. Правит – Бог.
Судьба блестяща ли, печальна –
Будь ты счастливчик или лох…
Жизнь на дары неистощима:
Покуда веришь в чудеса
Фортуна не проходит мимо
И раскрывает туеса,
Где август закромами полон,
Белила, кобальт в небесах,
А ты душой тогда раскован,
Где победил нелепый страх
Пред Провидения высшей силой,
Что видит все пути вперёд!
Коса всегда траву косила.
Не вечен никакой народ.
Реальность – иррациональна.
Ты – восхити, а не суди!
Тогда, быть может, эта тайна
Забьётся и в твоей груди.
LXXV.5
2
Жизнь продолжается и длится
Так непонятно, как всегда.
Меняются границы, лица
И время с неба, как вода…
Порог перешагнуть – и дальше,
Где свет не солнечный – души,
Где больше не встречаешь фальши
И не нужны карандаши
Писать стихи… Где вечно осень,
А то – по выбору – весна…
Сюда таинственно привносим
Мечты несбывшегося сна!
А длится эта вечность долго –
Загадка времени не здесь:
По-прежнему есть чувство долга
И трепет сердца тоже есть,
Но открываются Законы,
Что были тайной до поры
И ты гораздо ближе к дому,
Когда выходишь из игры.
LXXV.46
3
Слова нужны для мира вещества,
А высшим – им метафора и образ.
Поэзия – сам клубень, стих – ботва.
Висят миры: весь Космос – держит волос
Божественного промысла! Тонки
Связующие мироздание нити:
Их непереводимы языки,
Но вместе – прочный холст живых наитий!
Слова нужны, покуда ум незряч,
Покуда сердца не слышны подсказки…
Тогда выходит на помост палач,
Когда нежнее не воспримешь ласки!
Когда ни флейты голос, ни струны
Не вызовет уже священный трепет…
Отзывчивые – ближнему странны,
Как родника невыразимый лепет.
А языков хтоническая суть –
Стройматериал для возведения храма,
Где сущности поможется вспорхнуть
И ввысь взлететь к обители желанной,
Где не нужны отдельные слова:
Где правит Образ голосом мелодий!
Законы знают на Земле едва,
Хотя провозглашались часто вроде
Законы Сердца Кодекса Любви.
Слов бормотанье искажает смыслы.
Живой душой мелодию лови,
Где вознесенья в песне перечисли
Из мира слова – мира вещества,
Где живы лишь метафора и образ.
Тогда твои оправданы слова
И громче смерти шёпот – Божий голос!
LXXV.2
1
Я снова на месте пустом,
Где наново жить мне и строить…
Наверное, так же и Ною
Пришлось обживаться потом.
Всё смыто – потоп не щадил
Ни старых, ни малых, ни меньших…
Утонченных и деревенщин
Высокой водою покрыл.
Не много вместилось в ковчег:
Но в сорок промоченных суток
Так мало свободных минуток
Нашлось на беспечный ночлег…
И голубь всё так же сидит,
Нахохлившись: суши не встретив
Лишь горсточку зёрен приветил
И с курами в птичнике спит…
Ну, что же: опять начинать
Историю рода людского!
Кого мне пошлёт Иегова,
Чтоб дыры Его залатать?
. . .
2
Пошёл Он!.. – Построю своё.
…Всё – новое! – Новым Заветом.
Зимою заснеженной, летом
Щебечущим строю жильё…
А вот уже осень… Листва
Почти облетела и кроны
Рисунком, чернеющим скромно,
Подскажут иные слова:
Осенних ветвей седины
На холоде утра предзимнем,
О чувствах, что невыразимы,
Но сердцем соединены
В единый осенний мотив
Смычка бесконечного ноты,
Сверчка насекомой заботы,
Конечности императив…
Всё – заново строить! Зато
От запаха свежего тёса,
От детства, что вечно курносо,
Вопросов, что это? А то? –
На стройке так весело! Осень!..
Дню новые песни приносим!
То – дождь, то – желанная просинь…
Не выстроит больше никто.
23 октября 15
LXXV.41
Поэзию – не оцифруешь!
Какого цвета в нас душа?
На сколько килограмм ревнуешь?
Не вносишь в осень ни гроша!..
Где у метафоры границы?
Что входит в подлости состав?
Чем временно соединится
Душа и тело? Пролистав
Бессмертных строк подборку – кипу
Лишь вкусом родственных стихов –
Быть сможешь сопричислен лику
Поэзии, если ты готов
Расслышать призвуки жалейки
В оркестре мощном Бытия,
Из юркой суеты уклейки
Схватить блик солнца!.. Колея
Просёлка вытянется в строчку
Под хвойным сумраком лесным…
Найти единственную точку,
Где вещие приходят сны!
Поэзию – не оцифруешь.
Не оцифруешь жизнь и смерть.
Вся арифметика здесь всуе:
Ликует судеб круговерть!
10 октября 15
LXXV.32
* * *
Мир каждый день стремительно иной.
Храни Господь покоя и застоя!
Проваливая время под ногой
Идёшь, ища решение простое.
Зимой всё меньше снега, ночью – звёзд...
Камо грядеши? Кажется, что знаешь.
Мир дурака прекраснодушно прост
И сам ромашку часто обрываешь...
Душа – прошепчет, дьявол – прокричит.
Вдруг лезвием поэзия коснётся…
К своим воротам прибиваешь щит
И как там наше слово отзовётся?..
Судьба петляет следом за тобой,
Пока махнёшь однажды напрямую.
Жизнь принимает души на постой
И сколько простояло их впустую!..
А мир всегда стремительно иной.
Никто не знает, что такое время.
Проваливая годы под ногой
Идут вослед иные поколенья...
LV.11
- Ну время такое!..
Из разговора
Глубокий вдох осенней тишины
Неспешного кружения листопада!..
Октябрь раскрасил кроны: в них видны
Мазки кистей Божественного склада!
Художник каждый создаёт свой мир,
Где вдох глубок и солнечные блики
Озвучивают осени клавир,
Высвечивая времени улики…
Итоги года праздности, трудов
Октябрь оценит золотом колосьев,
Листвы и строк слетающих стихов,
Где осени звучит многоголосье!
Где вдох глубокий красоты реки
Сквозь голос глубины души и – осень,
В которой строки крыльями легки:
Их вечно в сердце благодарно носим!
5октября 15
LXXV.28
* * *
Осенних строк поспевших – золотой
Тяжёлый колос ожидает жатвы!
Волнует ветер ниву – с ней постой:
Ведь не отправишь солнце на попятный!..
Войди – и всей ладонью ощути
Упругий смысл и спелых зёрен тяжесть.
Осенних строк волнующий мотив
Сплетёт взаимством и печаль, и радость!
Неспешно, словно клавишам – рука,
Родится песня в шорохе колосьев:
Сноп строф осенних – так наверняка
Расслышится всех дней многоголосье!..
Осенних строк и птиц осенний клин
Душе укажут направление взгляда
Туда, где будешь точно не один,
Где осень золотая – всем награда!
18 сентября 15
LXXV.17
* * *
Россия – чистая страница.
Но с каждой строчкой - горе злей!
Веками испытание длится
Среди заброшенных полей…
Россия – вечная темница:
Сидеть на хлебе и воде,
С таким же узником делиться
В любви сердечной, не вражде.
Россия – верная сестрица –
В чужом дому кому жена?
Повеситься ли, застрелиться –
Втихую выплачет одна…
Россия – раненая птица
В кругу охотников, собак…
Коль тут уж выпало родиться –
Шутом рядиться не мастак.
Россия – вечная должница
Ему: Небесному Царю.
Веками искупление длится
В ночи: чтоб высмотреть зарю!
LXXV.13
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встаёт, особенно – рябина…
Марина Цветаева
* * *
Ю. Юрченко
* * *
Сияющий июль
Навёл на резкость взгляд:
День в голубом шатре
Просвечивает жилки
Зелёного листа
И солнца вскрытый клад
Разбросан по дворам
Осколками копилки…
Подчёркивает тень
Рисунок и объём,
А яркий сочный цвет
Звучит при каждом шаге
Мелодией любви,
Которою живём,
И мало кто споёт
В седом ареопаге!..
Алмазной гранью день
Слепит и щурит взгляд:
Одним куском июль
Легко на солнце тает!
Благодари, что жив!
Благодари, что рад!
Вон чайка над прудом,
Как время, пролетает…
4 июля 15
LXXIV.32
Ревут трибуны! День горит! Един порыв толпы:
Могущественнейший магнит и винтиком здесь – ты!
Весь стадион объединён стремлением одним:
Вон наша гордость – чемпион! Он лучший! Все мы – с ним!
– Давай-давай! – толпа ревёт. Аорта – на разрыв…
Ждёт триумфатора венок – и пот, и кровь покрыв…
Слепящий в поднебесье диск, а на скамейках – рты:
Прославлен и окуплен риск, раз первый самый – ты!
А на миру и смерть красна! О, Ника, помоги!
Так рыбе в глубине – блесна и что тогда враги…
Толпа охоча до всего, чья в поединке суть.
Победа лишь для одного! Всех остальных – забудь.
Так удовлетворён Молох! Пусть ненасытен он –
Вон жертвенник! – Жестокий бог, чьим храмом – стадион.
Зияет пасть толпы: смердит чудовищный оскал…
Ты – чемпион! Ты – знаменит.
Но как же ты устал!..
LXXIV.19
Когда слова сцепляются друг с другом,
Чтоб мысль на эту цепь здесь посадить –
У дуба жизни, словно кот по кругу,
Всё ходим, вместо просто чтобы жить
И слушать пенье птичье в мощной кроне,
Подмигивать русалке на суку,
Кощею в тыщелетней обороне
Изобразить провидчески «ку-ку» –
Пойти гулять в дубовой славной роще,
Где ёжик в дом несёт боровичок,
Где можно жить осмысленней и проще,
Не проводя словам переучёт…
В земле корнями стойкость взяв и силу,
Дуб высится, давая плоть и кров
Всему – чтоб рощи жизнь плодоносила
Не проливая – наполняя кровь!
А слово – спелый загорелый жёлудь:
Дуб в каждом – значит птицы и птенцы!..
Сажаем рощу – полднем день наполнить!
Поэты – жизни первые гонцы!
22 июня 15
LXXIV.25
Благодарю Тебя за тишину,
За белизну и гОрода, и поля,
Благодарю Тебя за жизнь саму,
Где Ты и я: свобода быть и воля!
За красоту творенья Твоего:
Заснеженного радостного утра,
Где Ты во всём и всё – от Самого
Устроено так благостно и мудро!
За музыку вне рамок и клише:
Тут каждый звук – Твоё благословенье
И всё известно наперёд душе:
Твоё – любое чудное мгновенье!
Благодарю тебя за тишину
Пустого обустроенного дома:
Лишь Ты и я – и больше никому
Открытый храм, не видимый другому…
Здесь службы круглосуточно идут
И музыкой наполненному утру
Не нужен зритель, слушатель – поют
Твои миры, устроенные мудро!
Благодарю!
LXXIII.26
Святой покой отдавших жизнь войне
Как бередить строкой свободной мне?
Безвестных кладбищ звёзды, не кресты,
Выстраивают времени мосты…
Покой безмерен – в нём любой велик!
Тревожить всуе – дух их не велит…
Мир всё забыл и лица переврал,
Отдельных возводя на пьедестал…
А память – сердце чуткое щемит:
В цветах и лентах крОви цвет – гранит.
9 мая 15
LXXIV.8
Природа слова и вина
Одна: для крепости, букета
Обоим выдержка нужна –
Их любят и берут за это!
Им льнут губами и душой,
Смакуя щедрость чуда вкуса
И мастерства: родства с тобой,
Покуда устоял искуса
Сорвать весь куш себе, Мидас,
От свежевыжатого слова
На жадно выхваченный час;
Судья глухого и слепого:
Скорейших выигрыша и лавр…
Ни что не вечно под венками!
А доктор или бакалавр –
Кто вспомнит новыми веками,
Что рукотворную бутыль
И рукописную страницу
– Отнюдь не отирая пыль –
Откроют: чудную жар-птицу
Приняв на грудь… А Божий дар
Раздует слова угль – в пожар!
XLVI.27
Эти голые ветви и ветер сырой
То с дождём, то со снегом… Сквозняк из-под двери…
Надо много работать и ты не герой,
Ты совсем не герой. Вот бы в Бога поверить!..
Где взять денег? Из сада – ни чьих голосов.
Только ставня скрипит да в усадьбе – собака…
Сколько длинных у ночи осенних часов!
Через век будет то же: чернила – и плакать.
От варенья вишнёвого привкус во рту,
Засыпают на зиму весёлые пчёлы…
Жить здесь больше немыслимо – невмоготу.
В Петербург и Москву! – Тянет холодом с полу…
Тянет холодом сердца – так много людей!
Хоть бы кто отозвался, хоть кем бы был понят!..
За окном то ли дождь, то ли снег без идей –
Если руки протянешь – намочит ладони…
Эти серые ветви и ветер пустой
Так стучат! Так сечёт сквозняком из-под двери…
Надо много работать. И ты не герой,
Ты совсем не герой. Вот бы в Бога поверить!..
26 апреля 15
LXXIV.2
* * *
Кто в мир пришёл в миг роковой,
Когда в руинах все устои,
А святотатец и святой
Во лжи один другого стоят,
Когда на рыночном лотке
Святынь со скидкой распродажа,
А в материнском молоке
Алчба, предательство и кража,
Когда фальшивых новостей
По ветру грязные бумажки
И аферисты всех мастей
Открыто требуют поблажки,
Когда прапрадедов костей
Не обрести в искании пылком,
Когда растление детей
Родит лишь сальную ухмылку –
Тогда и Бог, и Сатана
В душе демократично рядом:
Идёт так буднично война,
Привычно падают снаряды,
Обычно льётся кровь… А люд
Судьбу и власти проклинает.
А на экранах – всё поют,
К подмышкам юбки задирают
И длится пир поверх чумы!
А в небе то метла, то ступа
И все вокруг заражены –
Лишь чуда только просят тупо…
Днесь свету этому конец.
Весна! По кронам свист и щебет!
В отвалы – человечий щебень
И копны складывает Жнец…
Да здравствует конец времён!
Да здравствует начало света
Духовного – иного лета:
Где Бог бесчисленных имён!
20 апреля 15
LXXIII.52
Народ,
равнодушный к мировой культуре,
подменивший её самодеятельностью
и шоу-бизнесом;
равнодушный к своему языку,
подменивший его
кухонным обиходом
и матерщиной;* * *
Провинция и дождь спокойны, как душа –
Душе куда спешить? Вершит спокойно, ровно
Под стук колёс веков, обид не вороша,
И зная – в этом сне всё сущее условно:
Лишь дождь один идёт всегда самим собой
В гармонии бытия на крошечном отрезке
От неба до земли, где стать ему водой
Движение сулит, поэтому не резки
Черты его лица… Провинциальна жизнь
В той чашке Петри, названной Землёю,
И дождь идёт себе, не зная укоризн,
А крышечку протри – увидишь: Бог с тобою!
Увидишь этот дождь в задохшейся Москве,
Увидишь этот день сентябрьского настроя…
Он честно моросит в дымящемся котле.
Тебе – писать стихи. Одно – другого стоит.
Иначе всё сгорит. Провинция тиха:
Заборы, зелень, пыль, неспешные беседы…
Чем дальше от столиц, тем менее греха.
Но дождь идёт везде – он чист…
XXXVII.19
Свою всё ищешь стаю или клетку –
Жизнь одиночки редко по плечу;
На выбор – маму или же нимфетку…
Дверь отперта: в какую постучу?
Предел всему положен: слову, делу…
Самой Вселенной – задан срок, объём…
Прибор поставим и вина нальём!
За круглый стол садящемуся телу
Кому – затвор, кому – соборность: клеток
Ассортимент на разнообразный вкус.
Заполнен табель-календарь отметок,
Проложен прошлым – будущего курс.
Чем выше планка – окоём пространней!
Над головой – туда-обратно стай
Качание начал и окончаний…
Те листопады бережней листай!
Добавь своих: хотя писаний – пропасть,
Найдётся место, чтобы не пропасть.
Движение – весла Харона лопасть,
А то – Харибды саблезубой пасть…
Наскучит духу всяческое тело.
На Страшном оправдаться чем суде?
Звезда светила и свеча – горела:
Не оставляя ничего себе.
LXXIII.21
Рабы: рабы в ошейниках, цепях,
Сетях, колодках, в клетках под замками…
Забывши совесть, служат лишь за страх:
Бездонными беззвёздными ночами –
Не просыпаясь – в ужасе кричат!
А сон глубок, как бездна преисподней…
Ничем не вывесть Каина печать
Ни на лице их, ни на их исподнем…
Рабы – кто властью на смерть упоён.
Рабы – кто ждёт хозяина в надежде…
Рабы – чей беспробуден тёмный сон.
Рабы сегодня – были ими прежде!
Раб умилён хозяйской добротой.
Раб преданно глядит в глаза с коленей…
Раб рад служить, но не свободе той,
Что здесь владеют праведник и гений.
Раб – самый худший в мире господин.
Раб – гроб. Раб – крест, вериги и объедки.
Раб страшен, если в доме не один.
Раб – пёс, своим же оставляя метки…
Раб заполняет цирки, площадя,
Трибуны с микрофоном, стадионы…
Раб понимает – только погодя:
Когда слетят погоны и короны…
Раб рад унизить потому, что – раб.
Наглеет раб и только плети внемлет.
В алмазе ценит раб число карат.
Раб перенаселяет эту Землю…
Бессмертен раб: хозяева-рабы
Разводят эту мерзкую породу.
Несут рабы несчётные гробы
На свалки их во всякую погоду…
Раб – вездесущ, как плесень, пыль и грязь.
Раб обобьёт любой порог ногами.
Раб правит, над своим рабом смеясь,
Мир Божий попирая – сапогами.
LXXII.4
здесь можно увидеть-услышать
1
Россия-мать не любит сыновей:
Художников, учёных и поэтов…
А уж солдат, что числятся за ней –
Не счесть забытых! Как любить за это?!.
Россия-мать не любит дочерей:
Что жёны декабристов, что крестьянки,
Что матери погибших – не жалей!
Все – падчерицы. Всем – хомут да пьянки…
России всяк не нравится сосед:
Тот – глуп, тот – жаден, тот – хитёр, тот – грязен…
Друзей на деле и в помине нет.
Зато внутри – то Пугачёв, то – Разин…
Новейшая история – всё та ж:
Не изменилось существо по сути:
Не пряник – кнут и краснорожий раж.
Глаза-заклёпки вперены до жути…
Но есть Россия – летописей вне:
Деревни, что ещё не опустели,
И городки, как в сладком детском сне:
Везде сирень и во дворе качели…
Там бабушки, с капустой пирожки,
Отцы суровы и добры негромко,
А матери улыбчиво легки
И блюдце с молоком для их котёнка…
Россия та, где Богом – доброта,
Кусок последний преломляют с нищим,
Где наготы подружка – чистота,
Где белозуба музыка, что ищем!..
Где Родина – не Царское Село,
Отец – в заботах, мать – всех лиц красивей…
А по зиме так по земле мело!..
Весь этот край – люблю! Зову – Россией!
23 февраля 15
LXXIII.30
1
Россия-мать не любит сыновей:
Художников, учёных и поэтов…
А уж солдат, что числятся за ней –
Не счесть забытых! Как любить за это?!.
Россия-мать не любит дочерей:
Что жёны декабристов, что крестьянки,
Что матери погибших – не жалей!
Все – падчерицы. Всем – хомут да пьянки…
России всяк не нравится сосед:
Тот – глуп, тот – жаден, тот – хитёр, тот – грязен…
Друзей на деле и в помине нет.
Зато внутри – то Пугачёв, то – Разин…
Новейшая история – всё та ж:
Не изменилось существо по сути:
Не пряник – кнут и краснорожий раж.
Глаза-заклёпки вперены до жути…
Но есть Россия – летописей вне:
Деревни, что ещё не опустели,
И городки, как в сладком детском сне:
Везде сирень и во дворе качели...
Там бабушки, с капустой пирожки,
Отцы суровы и добры негромко,
А матери улыбчиво легки
И блюдце с молоком для их котёнка…
Россия та, где Богом – доброта,
Кусок последний преломляют с нищим,
Где наготы подружка – чистота,
Где белозуба музыка, что ищем!..
Где Родина – не Царское Село,
Отец – в заботах, мать – всех лиц красивей…
А по зиме так по земле мело!..
Весь этот край - люблю! Зову – Россией!
23 февраля 15
LXXIII.30
* * *
Мы все уйдём отсюда, кто куда:
На райские, на адские планеты…
Жизнь будет длиться, продолжая эту:
Протянуты отсюда провода!
У Леты берега, а в них – вода:
Смывает шёпот прошлого тяжёлый,
Уносит память бесполезной школы,
Откуда снова выйдем мы сюда.
Как много листьев время унесло!
Как много звёзд родилось и погасло!
Давно в лампадах выгорело масло,
Источено течением весло…
Жизнь будет длиться, продолжая жизнь,
Смерть будет продолжать свои убийства.
Не высока цена в миру витийства
И всяческих Фортуне укоризн…
Железных стрелок врезанных дорог,
Небрежных встреч и затемнённых окон
Откроется значение для ока,
Когда уйдём туда, куда кто смог.
LXXIII.1
Мороз и солнце разбросали стразы
По стёклам и капотам – знак зимы!
День заиграл и заискрился сразу –
Как будто больше нет нигде войны,
Как будто небо только голубое
И белый голубь вытеснил ворон,
Как будто вместо одиночек – двое
Везде и свадьбы вместо похорон…
По солнечному холоду день звонче
Строкою Мандельштама или нот
Возлюбленного Моцарта – им нынче
Посмертием вся вечность воздаёт…
Не предсказать, как эхом отзовутся,
Не указать, как отразится взгляд…
Часы, как сумасшедшие несутся,
А то торосом ледяным стоят.
А солнце и мороз ссыпают стразы
На стёкла и капоты в знак зимы,
Что перевоплотилась в радость глазу
И вновь стихи ей в дар посвящены!
LXXII.54
Есть клан, закрытый посторонним:
Кто видит Бога каждый день
С рассветом: впитывая, тонут
Весной – цветущая сирень,
А летом – гаснущие окна,
По осени – парча листвы,
В предзимье – ветер веток блёклых,
Зимой – бездонность синевы…
Кто чутко отвечает скрипке
Под зачарованным смычком,
Теплу младенческой улыбки
Под пухлым в ямках кулачком…
Кто гроздья слов из вертограда,
Где Бог – за каждою лозой,
Хмельной созревшею наградой
Снимает трепетной рукой…
Кто день сияющий и полночь
Со звёздным куполом дарит
Любому, звавшему на помощь,
В ком искра Божия горит!
Духовный хлеб – тот хлеб единый,
Которым только живы мы –
Всем – от души! – Его едим мы,
Тем пламенем озарены!
Прозрение и воображение
Челу художника – венок.
Его творения – нетленны,
Как ни был в жизни одинок…
Тот клан, закрытый посторонним,
Душе взыскующей открыт!
Любовь – а Бог её синоним –
Нам их устами говорит.
LXXIII.15
* * *
Соль с перцем – цвет волос.
Соль с перцем – суть стихов.
И музыка! – Их музыка объемлет
Всю душу, вознеся тебя до тех верхов,
В которых только Бог звенящим строчкам внемлет…
Смерть с жизнью – бытие.
Смерть с жизнью – остриё.
И грохот! Это рушатся устои.
Ты посреди времён и всё здесь – не твоё.
Сам воздух саднит грудь и речь твоя – пустое!
Добро и зло – во всём.
Добро и зло – в себе.
Но музыка! Поэзия возносит
– Как золотая блажь сверкающей трубе –
Звук высочайших сфер, где Болдино и осень…
Соль с перцем – жизни вкус:
Смак, связь – но путы, цепь!
Глаголом жечь – сожжёшь в груди и горле…
Но музыка! В том звуке уцелеть,
Из дольних слов стихи слагая горне…
27 декабря 14
LXXIII.11
* * *
Зима перебеляет прошлый год:
Вновь время – подвенечная невеста.
Снег чистотой и белизной идёт,
В которых грязь и дрязги неуместны!
Вновь – сказочное время волшебства,
Подарков, новогодних хороводов,
Огней на ёлке… Общего родства
На празднике новорожденья года!
Вновь с душ слетает груз дневных забот
Под бой часов и тонкий звон бокалов!
А снег так безвозмездно нам идёт,
Как счастье, хоть и кажется всё мало!..
А счастье – водит детский хоровод,
Подмигивает ёлочной гирляндой,
Улыбкой награждая каждый рот
Вне статусов, ступеней, званий, рангов…
Как снегопад – перебеляя год.
Вновь чистый лист здесь ожидает следа,
Что ты оставишь – время же идёт
По-разному тебе – и у соседа…
Но чудеса случаются у всех:
Ведь чудо – это норма всякой жизни.
А снегопад – с небес счастливых тех –
Идёт всему без слёз и укоризны,
Даря пушистый чистый белый мех…
LXXIII.6
Бог спросит: – Ну как ты жизнь прожил Мою?
Что понял? Что принял? Ответишь «люблю»?
Что миру на память оставил?
По лужам хрустящим ходил ты ко Мне?
О встрече со Мною ты грезил во сне?
Держался Моих ли ты правил?
Я знаю ответы. Но ты Мне ответь:
Кленовое золото звонкую медь
На сердце твоём перевесит?
Ты телу, тельцу ли исправно служил?
По чьим ты заветам жизнь эту прожил,
Гуляя по долам и весям?
Здесь на ухо шелест осеннего дня
Устроен был Мною по твоему для
Какой незадавшейся шутки?
А ты отвернулся от блеска витрин?
Ты помнил, что Мой ты, не чей-то там сын?
Под чьи ты отплясывал дудки?
Я знаю ответы, но ты мне скажи,
Что ближе тебе: витражи? гаражи?
Душа-то стремилась куда там?
Над чем ты от чистого сердца тужил?
Чем утром и в сумерках шепчущих жил?
Чем в доме для гостя – богато?
Я знаю ответы и знаю тебя.
Свой Суд я вершу, бесконечно любя.
Я вечности жизни залогом
Зажёг эти звёзды и Солнце твоё
Подвесил устраивать здесь Бытие
Со Мною!
Поверь Мне. – Ей богу!..
LXXII.47
Слова ложатся сами снегопадом
На мусор дня, на суету забот,
На ближних, что идут по жизни рядом,
На каждый, облетающий здесь год…
Слова оттуда, где они родились,
Где Солнце ходит, не скрываясь с глаз,
Где столько раз мы все уже побыли
И видели всё это без прикрас…
Дыханием поэзии ложатся
На день осенний в серых облаках…
Поэзия – духовное богатство,
Что не приобретётся впопыхах.
Слова с утра чисты и первородны:
Мелодию в самих себе несут
На чуткий слух и духу соприродны:
То исцелят, то адским углем жгут…
Слова идут, мир умиротворяя,
Волхвам с дарами указуя путь…
Строка стиха, перед людьми нагая,
Уже душе не даст опять заснуть.
LXXII.52
* * *
Осень – то акварелью с размывами туч,
То вдруг вспыхнет холстом, если солнце проглянет!
Осень – красочный праздник! Ты в нём оберучь
Собирай красоту – и она не увянет
Влажным клёна листом: октября вернисаж
Золочёными рамами выйдет за стены,
Загорится не стёкол, а рощи витраж,
Где берёзово время, а в нём – перемены
Желто-косых и девичьи белых стволов,
Богатырских дубов и насупленных елей…
У России, кто духом и телом здоров –
Неогляден простор и любви, и метели!..
Потому и по осени – птиц листопад,
А на кронах – церковные, царские ризы…
Все цари и церковники здесь облетят!
На просторах таких – не заманят круизы.
Потому что по осени – дни перемен
И осенние ночи горят звездопадом!
Дождь косит потому, что у времени крен,
Чтоб России разлиться осенним нарядом!
Осень – живопись полной палитры в одном
На холсте голубом, на стихе – словно песне!
На России – Есенин золотится клеймом
Первородных стихов, всякой прозы уместней!
4 октября 14
LXXII.29
Чуть приоткрыть в пыли тяжёлую кулису:
Театр – огромный мир! В нём переплетены
Дни авторов-творцов, актёров - чувства, мысли,
Монтажника труды и зрительские сны…
Махину ту поднять – лишь общим напряжением,
А лебедь, щука, рак не сдвинут тяжкий воз!
Здесь не тупым трудом, а истовым служеньем
Рождается спектакль, что вклад бесценный внёс
В людской духовный мир заспавшийся тяжёлый –
Как, чем разбередить зал, тьму и тесноту
Безликой массы лиц, за зря ходившей в школу
Их собственной судьбы , а прожившей - не ту...
А пьеса глубока! Всегда в основе – Слово.
Ведь автор знает суть героев и пружин
Сюжетных тех ходов, чьё существо не ново:
Дёрг ниточку – рука, дёрг – и уже лежим…
То тесто замесить – усилие, сноровка
Нужны: здесь дилетант провалится на раз.
Зато уж если «да!» – удачна постановка –
Преобразит финал: пробьёт и бровь, и глаз!
Театр – огромный мир! Обратно – тоже верно.
Ведь замысел Творца – единство бытия.
Но не хватает сил, а то – подводят нервы…
Где первозданный рай? – Вон свесилась Змея…
Но снова полон зал – свистит и крики резче:
На авансцене вновь блистательный кумир!
А в зале как всегда: кто спит, кто – рукоплещет,
Суфлёру – валидол…
Театр – огромный мир!
18 сентября 14
LXXII.17
Лежит на травке sapiens,
С утра ещё смурной:
Ещё не может встать с колен-с,
Придавленный судьбой.
Он столько жизней был в ярме –
Не поднимает взгляд,
Поскольку по уши в дерьме
Лет тысячу подряд.
Но вот уже встаёт заря
И светел окоём!
Сидел в дерьме отнюдь не зря –
Его мы воспоём:
Ведь образ Божий где-то в нём
Чуток запечатлён,
Он сам Им изредка смущён
И чувствует – прощён!
Ведь Вьяса, Кришна, Иисус,
А позже Магомет,
Ему привить пытались вкус
От первых нежных лет
Здесь к трансценденту бытия,
Пусть даже и в ярме:
Чтоб не валялся, как свинья,
Он в собственном дерьме.
Свободой воли наделён
С утра – ещё смурной,
Ещё он не опохмелён,
С больною головой –
Чтоб образ Божий пред собой
Троящийся прозрел!
С колен восстал бы пред горой
Всех беспросветных дел
И гордо имя sapiens
Воздел прям к небесам,
Чтоб никакой на свете мент…
Но – надо, чтобы сам!
А он на травке вон лежит
С большого бодуна…
Ему весь мир принадлежит!
Какая в нём вина?
Ну, он с утра забрался в тень
И днём глаза залил:
Венец творения – набекрень,
Подняться нету сил,
Но гордым homo на челе
Произведёт фужер
И Прометеем на скале
Воздвигнется уже!
Он образ Божий напряжёт
В расстёгнутых штанах –
Продолжит человечий род,
Всех посылая на х…
Чтоб было на Земле кому
На травке полежать,
Сказав от сердца по уму
Святое слово «мать»!
LXXI.20
Поэту благодарно слово за
Явление своё листу бумаги!
Сбывается – речённое. Все маги
Законы знают те не за глаза.
Строка свою мелодию ведёт,
А музыкант прислуживает пению
И чуткий слух сопутствует рождению –
Тогда во славе Слово предстаёт
Не абрисом, а звуком: потому
Певец живей писца и летописца:
Хотя им всем в миру потребна мышца,
Душа ответит только лишь ему!
На Трубный глас слетаются слова:
На Божий суд идут земные души
И приговор внимательнее слушай:
В нём будущего редкая канва.
Поэт – расслышит. Слово воплотит
Мелодией; набросок – на бумаге.
В поэзии не ценятся варяги.
Звук – тело времени. Ах, как оно летит!..
LXXI.31
Несут события лодочку судьбы:
Неодолимо времени течение!
За свадебным кортежем вслед – гробы,
А за приобретением – отмщение…
А берега плывут за поворот:
Вон косогор и сохнет на верёвке
Отстиранного прошлого оплот –
Поблёкшие недавние обновки;
На пристани – вон пара ждёт мечту;
Старушка – Божье имя мнёт губами...
Река несёт навстречу красоту
Зелёными крутыми берегами!
Паром везёт рассыпанный народ
На берег левый и на берег правый.
А сложится судьба наоборот –
Всё так же будут ждать покоса травы;
Подмоет берег – с плеском рухнет вниз,
Всё увлекая за собою в воду…
Кудряв ты был на фото или лыс –
Влияния не окажет на погоду.
Навстречу гладь окрасилась в закат –
Пора пристать и отойти от качки.
Судьбу на сушу – вон пологий скат!..
Ты сигарету достаёшь из пачки
И этому привалу тоже рад…
LXXI.14
Посвящается всем прошлым, настоящим и будущим войнам
Посвящается всем бывшим, настоящим и будущим войнам.
Где дом и сад, и летний день,
А меж стволами тень,
Где самой высшей из наград –
Стихов тетрадка всклень,
Где нет меж всеми ни границ
И никаких обид,
Вокруг играют блики лиц
И взгляд с утра умыт…
Где шмель серьёзный не глядит
По сторонам цветка –
Так озабочен и гудит:
Работа велика!
День полон радости, тепла –
За всем стоит Господь.
Ручей дорожкой из стекла
Благословляет плоть
На жизнь и путь куда-нибудь –
Ведь Бог во всём, везде:
В осенней свежести на грудь,
Весенней борозде,
И зимних сумерках с пол дня
Такой голубизны,
Что ни тебя нет, ни меня
В том царстве тишины,
А только снег, любовь и даль
До самых первых звёзд!
Не делит мир горизонталь,
Не делят норд и ост,
Не делят распри, страсть, корысть
– Где ненасытна власть –
Где жизни полнота – не «жисть» –
Где ты Господня часть,
Где ночь – молитвой, день – трудом,
Где дом и сад – не край:
Всё мироздание кругом!
Зовётся место – Рай.
LXXI.7
из древнегреческого
…Немесида олицетворяла судьбу и, как богиня мести, воздавала людям сообразно их вине за гордыню и несправедливости. Изображалась Немесида с атрибутами равновесия, наказания и быстроты (весы, уздечка, меч или плеть, крылья, запряжённая грифонами колесница).
Легенды и мифы Древней Греции и Рима.
«РИПОЛ классик», 2005
Это счастье – стоять на весеннем ветру!
Счастье – блики улыбок на лицах идущих!..
Счастье – если насилие не по нутру.
Счастье по боку власти в руках загребущих!
Счастье – это с утра выпасть в солнечный день,
Слышать посвист синичий в рычанье и визге
Мёртвой хваткой вцепившихся – их не задень! –
Рвущих кровоточащее тело Отчизны…
Реет свастика в небе винтом: вертолёт!
Белый цвет – маскирует. Прав «левый» и «правый».
А борта – не ракета, а правда пробьёт.
Страшен век, но по силе находится равный!
От проплаченных СМИ тень на каждый плетень.
За буграми Европы – бараки Обамы.
Наливается время насилием всклень,
Где ни чести, ни правды: цель – в газовых кранах.
Время газовых камер Европе грядёт:
Гитлер – в сердце, хоть телом отравленным умер.
Может напрочь свихнуться и целый народ:
Карты рвутся в игре, где затейником – шулер.
Здесь не храмы, а бизнес встаёт на крови.
Плач не тронет проплаченных мёртвые души.
Пустоглазый плясун по TV – ну лови
Да смотри до зари: тварь бесстыжую слушай!
Больше нет ничего: власть и деньги – царят.
Только в небе журавль над простреленной хатой…
Страшен год чёрных рот: Страшный Суд всем подряд:
Перед зеркалом кто скажет «не виноватый»?
Нынче сорвана с Книги седьмая печать:
Окаянные дни, чьи восходы отчаянны!
Так – болоту мостится надёжная гать
И Небесная рать восстаёт за плечами
У последней черты – чистой Божьей межи,
Где горячие жизни на землю прольются.
Власть не знает ни правды, ни чести – по лжи
До последнего боя, а в нём – не сдаются!
У последней черты – торжество правоты!
Проявляется суть, что до срока дремала:
Тут увидится всем, кто же, в сущности, ты:
Власти или любви здесь тебе не хватало!
Переведи меня через Майдан…
LXX.24
читается на Страстную пятницу
Я молюсь, молюсь, молюсь -
С полвосьмого в гараже,
А никак, ну, не добьюсь
Просветления уже!
В пробке, что ли, Дух Святой?
Сколько можно чуда ждать?
Я с утра открыт душой –
Что ещё могу сказать?
Бог, любовь… А как же я?
«Мне отмщенье – аз воздам!»
А куда стезя моя?
Иафет я или Хам?
Где свобода, где любовь?
Я имел в виду – ко мне,
Мне же только портят кровь:
Мол, в душе всё, не вовне…
Ясно – неисповедим
Божий промысел в судьбе:
Бог всему есть Господин,
А тебе – всё по губе!..
И чего я морщу лоб –
Где харизма? – Не видать.
Ждёт в конце туннеля гроб
Или, всё же, благодать?
Ладно, помолюсь ещё
До обеда – полчаса.
Вроде правильный расчёт…
Блин, а как же колбаса?
LXX.25
– Мне сегодня показалось, что он очень одинок.
Из разговора А. В. Луначарского с женой
после посещения выставки
«20 лет работы Маяковского»
Уже на месте не удержишь снег:
Переночует – стает по-английски…
Февраль – весенний месяц! Свой ночлег
Спокойствием отметит олимпийским –
Не озабочен, где окончит бег…
Текут минуты – время развезло!
Но как ни укорочен в честных числах,
Харона загребущее весло
Обслужит всех: и радостных, и кислых –
Такое уж по жизни ремесло…
Весною пахнет город за окном
И день растёт: не в деньгах счастье – тает
Февраль, а март законный свой шалом
Из заоконной выси посылает:
Идёт, танцуя, а не напролом!
Весна ещё грязна, а не красна:
Ушанку-шапку держишь на примете,
Но речки полусонная блесна
Заброшена и в упоении дети
Изгвазданы по шапочки – весна!
А впереди – на Масленицу визг
Забытое язычество напомнит:
Ты чучелу ведь не предъявишь иск –
Повыгоняет из прокисших комнат
Частушкой под гармошку, а не диск
CD – сиди и пялься в монитор,
А тут весна: весёлые синицы
И в синеве везде такой простор,
Что слёзы на берёзы, на ресницы
От сердца: Солнца блин лучи простёр!
Прощай, февраль, до новых кратких встреч!
Мы встретимся не раз ещё и в марте:
От заморозков ночь не уберечь
И что стоит в твоей натальной карте –
Футбольный мяч ли, Немезиды меч?
Прощай, февраль! Останется – любовь,
Останутся синицы и ресницы…
Всему, что Бог послал – не прекословь,
На что способны, правда, единицы.
У них и получается любовь.
Прощай, февраль!
LXIX.44
1
Весна так молода, что холодна,
Но солнечна и дарит радость глазу:
Небесная голубизна без дна
День окрыляет, вдохновляя сразу
На строчки-почки нового листа,
На слов цветущих пестики-тычинки…
Весна ещё невинна и чиста –
В девичестве нет ни одной морщинки!
Пусть холодна, но солнечных лучей
Всё больше с каждым днём – теплом повеет
И новый март – ещё совсем ничей –
Озябшую за зиму душу греет!
LXIX.46
2
Налью стакан хрустальный льда весной, отзывчивой на щебет!
Так в марте тает ерунда и ветер треплет свет и бредит
Зелёным вылетом листвы поверх не проспанных обочин,
Сор выметая из избы: зимы резоны, что морочат.
А тени снег хранят пока, хоть репутация подмокла,
И почки крепче коньяка насквозь окрашивают стёкла!
Безумье – вовсе не авось: шанс безнадёжного сраженья,
А разум, коль умён, отбрось – ждёт гололёд и пораженье.
Весна есть Женщина! Спина прямая у походки марта.
От взгляда пьян и без вина, и козырна любая карта!
Налью, в бокал хрустальный слив, дни февраля алмазной ранью
И ахну вдребезги свиданью – всё Солнце гранью приманив!
XV.3
* * *
Где слово не буквально, а живёт
В метафоре, всё сущее связуя:
Значение подчас наоборот
Являя, не снижая градус всуе,
Наполнив новым смыслом уху звук,
Воображенью вдруг задав работу,
Как глины ком, пав на гончарный круг,
Со всех сторон покажет кто ты, что ты…
В начале было. Но потом Творцом
Всё сущее – вся вечность-бесконечность
Овеществилась то твоим лицом,
То звёзд путём, вобравшим духа млечность…
Ветвится слово: новые ростки,
Цветки, плоды… Всё выросло из Слова.
Так строятся духовные мостки
К Первопричине: снова, снова, снова…
Неоднозначна человечья речь.
Метафора всё сущее связует.
Звук – музыка, которой вечно течь
Для встречи с духом между здешних сует,
А ты – в ком глина и гончар, и круг…
LXIX.32
* * *
Пространства смысл лишь там, где снегопад!
Значение хлопьев складывает фразу…
Идёт стихотворение на взгляд –
От первой строчки до последней – сразу!
Стоишь в строфе, а снег идёт, идёт…
Миг длится волховством стихотворения –
Как всякий акт чудесного творения,
Что попадает в жизни переплёт!
И смысл пространства можно прочитать
По хлопьям слов и знакам препинания:
Заборам, гаражам… Что их считать?
Снег – на ресницы, на воспоминания…
Глубокий смысл пространства всех времён
Читается душою так неспешно,
Как хлопья белых слов – легко, безгрешно –
Когда всем существом ты вовлечён
В свой снегопад…
LXIX.21
* * *
Одиночество птицы в полёте – зато в нём свобода!
Одиночество осени – лето уже позади!..
Одиночество слова, которому нет перевода.
Одиночество ночи, в которой не видно ни зги…
Одинокий ноябрь – братья-месяцы вместе не ходят.
Пальцев – много, да сердце – единственно: вот оно что!
Утром в зеркало редко глядишься, как в воду –
Предсказание ожиданно, как в непогоду пальто.
В детстве день так велик, мир огромен, но коротки строчки –
Потому что у песенки птички короткий мотив.
Всё длиннее строка, дни к зиме всё короче –
Мир обратною связью повязан: плати!
Голой кроной ноябрь намекает порядок ухода –
Словно тапочки белые след на снегу:
Одиночество судеб, которым давалась свобода
В многолюдии сует на Леты крутом берегу.
LXIX.3
* * *
За занавесом осени – что там?
Какие открываются просторы?
Какие там созвездья небесам?
Какие встречи, лица, разговоры?
Какому слуху музыка звучит?
Каких стихов приносит Муза строчки?
Зачем в те двери сердце так стучит?
Куда – уходим все поодиночке?
За занавеску осени ушло
Куда как больше, чем бытует в мире.
Каких пернатых носит там крыло?
Сквозняк несёт сухой листок квартире…
Воображение гаснет в темноте,
Рассеивается в неизмеримом…
Там – все, а, значит, там – не в пустоте,
А просто в чём-то, здесь не постижимом
Пред занавесом осени благой:
День в тишине нашёптывает строчки
Листвой в ногах – под солнцем золотой –
И мы идём по ней поодиночке…
LXVIII.17
Неброское солнце над осенью средней России
Сермяжное небо простёрло экраном,
А здесь, на земле, всё чернее стволами простыми,
Рыжеет октябрь – просыпайся хоть поздно, хоть рано…
Негромкая осень палитрой своей приглушённой
В глаза не бросается – признак души благородной.
Так краски чисты под дождём дважды, трижды рождённым
Для почвы суглинистой лёгкой, отнюдь не бесплодной!..
Неспешное время провинции противотоком
Столиц завихрениям в мерзком стремленье к наживе
Хранит чудо-лица, припавшие к чистым истокам
России исконной – они и в рассеянии живы!
Негласная правда законов неписанных – совесть –
Неброское солнце над осенью средней России.
Живущим по ним сочиняется памяти повесть
Словами сердечными – очень простыми.
LXVIII.41
* * *
Бог есть Любовь.
Истина
Был последний поэт, кто читался ещё на обшарпанных кухнях,
Где пельменей, котлет запах редко хозяев дразнил…
В кухни литературные, где так же редко – искусство,
Чуть гнусавый картавый тот выговор не заходил.
Был последний поэт, завершивший былую эпоху:
Можно – жить без поэзии, как вон поэты живут без котлет!
Вероятно любые эпохи кому-то не плохи.
Не поэту, естественно, по барабану поэт.
А последний поэт оказался вне родины – первым.
Нынче новый обычай в традиции новой Руси:
Не святой, не поэт током бьют оголённые нервы,
А раскрученный блогер. – Меня отведи, пронеси!..
Снова осень! В традиции бывшей – то время поэтов.
Незабвенное Болдино – рукописей листопад…
На обшарпанных кухнях на двух – подгорают котлеты:
Чуть гнусавый картавый тут выговор: здесь – говорят.
LXVIII.38
Опять листва слетает на асфальт
И в тучах вдруг – нежданным даром Солнце
На будний холст, как в хоре – детский альт,
Как хрому, охре, умбре – кадмий, стронций!
Так много красок в осени одной:
На сером – просинь и рябины кисти,
А ветер в новой книжке записной
Слетевшие перебирает мысли…
А осень красит кроны и холсты
Косым лучом сентябрьского настоя
И покрывает строчками листы
Тетради нотной камерного строя,
Где камертоном – ветер и асфальт:
Ведь мир не разложим на жизнь и счастье!
Твой холст – в согласном хоре чистый альт.
Судьба – в осеннем солнце соучастье.
Сентябрь расцвечен всей палитрой дня
И летний запах лака, скипидара
Пропитывает живопись не зря
Сотрудником Божественного дара!
LXVIII.22
* * *
А день на цыпочках идёт,
Чуть видно двигая лучами,
На душный город-обормот,
Пропахший курицей и щами,
В отбросах тухлых звёзд попсы
Под синтезаторов эрзацы…
Тяжелодышащие псы
С трудом вмещаются в абзацы
Железной прозы гаражей,
Помойных баков на колёсах…
Легко бессмертный воробей
Решит философу вопросы
Предназначения пшена
И обусловленности кошки,
Что с высоты всегда видна:
Проблема та – не понарошку!
День кажет спину по часам,
Таджик настраивает триммер,
Ультракоротким голосам
Непостижимо Божье имя…
День спать на цыпочках идёт,
Не потревожив тень лучами,
Найдя в беседе светской брод –
Воспитанный, как англичанин,
На цыпочках уходит день…
LXVIII.1
На что похожа «золотая осень»?
На мудрую и многую любовь.
Мы просини меж облачности просим –
Прозрения – чтоб осенило вновь!..
Вся красота – в полёте листопада
Не зелени одной – семи цветов
Палитры из разрытого здесь клада
Из самоцветов задушевных слов…
Есть внятный шёпот осени неспешной
В косом луче нахмуренного дня
Летучей жизни – то святой, то грешной –
В который раз пленившей здесь меня!
Есть дождь косой, голубизны прорывы,
Летящих птиц стремительная высь…
Пока мы здесь ещё, покуда живы –
Стихотвореньем, сердце, загорись!
Берёзы в косы желтизну вплетают,
Рябина – киноварных бус дарит…
Весёлый клён перчаток набросает –
Любой размер и цвет – мастеровит!
А Осень любит мудро и достойно.
Уносит ветер колокольный звон…
По золоту душа идёт спокойно
И Бог глядит со всех шести сторон.
LXII.27
А тут теперь можно и посмотреть-послушать:
https://www.youtube.com/watch?v=MMU1DMp2aKE&feature=youtu.be
Всё то же солнце ходит надо мной,
Но и оно не блещет новизной!
Уильям Шейкспи Сонет 76
пер. С. Маршака
Не соблюдает дождь субботы:
С утра работает во всю!
И днём, и ночью кот-учёный
Всё ходит по цепи кругом…
Какое счастье, что природа
(Фрагмент которой – человек)
Не знает наших заморочек!
А то б и человек исчез.
Да здравствуют субботний дождик
И в небе Солнце всякий день!
Когда б постились бы бараны,
С чем плов на Ураза-байрам?
Но человек свой образ Божий
С утра побрив – по три часа
Уже бормочет «харекришна»
Ко изумлению кота…
Прославим же венец творения,
Что всё же создал Интернет!
О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещения дух!
LXVIII.13
триптих
1
Дорог, ведущих к Богу – много!
Лишить свободы в этом – грех.
Души таинственной природы
Путь не распространить на всех…
Всех замороченных и блудных,
Что сыновей, что дочерей,
Что повстречаются в День Судный
Несчётных путаных путей!
Во времени от сотворения
Везде прозрения маяки:
То меч карающего мщенья,
То гений блещущей строки,
То – самоотверженья мира,
То – умножения в нём даров…
Душа – зенита и надира
Пути проходит всех миров!
То крут отрог, то вдруг – отлого…
То – слёзы, то от сердца – смех…
Дорог, ведущих к Богу – много!
Лишить свободы – смертный грех.
LXVIII.10
2
Кому – наполовину полный,
Кому – полупустой стакан…
День августа тебя запомнил,
Когда не допустил изъян
В строке сердечной и прозрачной,
Где птичий щебет, смысл ветвист,
И человечьей, а не рачьей
Строфой исписываешь лист…
Рокочет город между строчек
И день безденежных забот
Кого угодно заморочит,
Куда не надо заведёт…
Мой август, мой экс-император,
Глядит насмешливо на трон:
История – ржавый экскаватор.
Нам – ближе шум и шелест крон,
И хроник жёлтые страницы,
Чьи строки в сроки облетят…
На действующей сцене лица
Не обращают взгляды вспять.
А время года всё дороже
И скоро золото листвы
Твой счёт по-гамбургски умножит,
Опричь бессмысленной молвы:
Кого – без даты имя помнят,
Кому – чугунный истукан…
Благодарю, мой август, полный
Вина – с виною всклянь – стакан!
А солнце с лёгкой сединою
На убыль день уже ведёт!..
Ах, август-август! Будь со мною:
Наполни Словом Божьим рот!
LXVIII.8
3
Стихов мистическая сила
Дождём то звёздным, то земным
Дух напояет – жизнь красива,
Где руководствуешься им:
Там голос животворный скрипки
Пронизывает нимб и тлен!
Там искренность слезы, улыбки –
Гордыни дьявольской взамен.
Там видишь черт несовершенство
Заблудшей в ячестве души.
Там обращается блаженством
Труд повседневный за гроши.
Там радостью за тяжесть платишь
И вдохновением – за боль.
Там дару – благодарно плачешь,
Слезы не слизывая соль.
Где – свежесть ливня, где – сквозь зелень
Рябины киноварь горит!
Там дух на каждый миг нацелен:
Там Бог с тобою говорит.
LXVIII.9
Exegi monumentum...
Quintus Horatius Flaccus
В звёздном салюте – соцветья
Майской сирени в листве
Вогнутой ночью… Ответьте –
Вы же с судьбою в родстве!
Стразами, стражами свыше,
Шёпотом, синим на дне,
Свод так подробно расписан:
Исповедь наедине!
Летние звёзды – крупнее,
Куполом выше, чем ночь.
Кроны и травы чернеют –
Зелень их не превозмочь
В долгоглубоком пространстве
Памяти – всей маяты
Строчек в их непостоянстве
Прелести и немоты!
Млечная сцепка созвездий
Зрима и душу влечёт
Высью вне соли возмездия
В зреющей осени плод…
Осенью – падают звёзды:
Будущего семена!
Им подготовили грозы
Борозды и имена…
Зимние звёзды острее,
Мельче, чем крупная соль.
Гривенник солнца не греет –
Только стихов алкоголь…
Синь с яркой чернью смешала
Вставшая куполом тьма:
Там мироздания начало
Не для земного ума.
Блеском, как слово и нота,
Встречно лучится звезда! –
Вечная сердца охота;
Жажда, в которой вода.
LXVII.2
Сколько шороха, шелеста в долгом дожде!
Мокнет пятница, снова насквозь и суббота…
Дождь идёт и не видно конца – как вражде
И завистливым мыслям аж с пол оборота…
Вон выходит с утра на крыльцо патриот
Помочиться и глянуть на долы и веси…
С виду даже не скажешь, что он идиот,
Но не по Достоевскому – что вот и бесит.
А вокруг, по бескрайним просторам пыля,
Всё враги – за забором любым, в каждом доме…
Пусть на улице ни одного фонаря –
Это жидомасоны укрылись в Газпроме!
Матерится от сердца любой патриот,
Опрокинув легко многогранную стопку,
И весомо сказать может за или от,
Положив грязный ноготь на красную кнопку…
Долгий дождь, стаи мокрых грачей на полях –
Ни построить дороги, ни выстроить судьбы:
То татаро-монгол, то пёс-рыцарь, то лях
Да ещё вот – из наших – продажные судьи…
Дня апрельского пасмурный свод не высок.
Там, за ним, где-то Бог. Здесь – народ-богоносец:
Бьётся жилка похмельная в бритый висок.
Говорят ещё водятся где-то там лоси…
LXVI.38
Всему – предтеча есть. Лишь строчка
Сама рождается в себе
Поэтом! Он же – одиночка
В безбрежном языке-судьбе…
Лишь с Богом диалог простроен
Игрою мысли, красоты
И музыки – в нём безусловен
Ты каждым словом – с Ним на ты,
Как сын с отцом. Тогда родится
Поэзия, а не лиры звон…
Пусть морщатся иные лица
Из тени кепок ли, корон,
Но – сам предтеча и мессия –
Поэт Писание создаёт.
А Палестина ли, Россия,
Ученики ли или сброд,
Поэту – не нужны предтечи.
Со словом Божьим обручён
Приходит – речь вочеловечить:
Создатель за его плечом.
LXVI.30
* * *
Прозрачен мир да взгляд всегда окрашен
То в розовый, то в чёрный… День велик!
Горит в зубцах старинных стен и башен
Светило, что быть зрячими велит!
Проникнуть в суть: тьма каменных узилищ
Не скроет правды – выйдет всё на свет,
Что истины, как гибели страшилось:
Чему на свете оправданья нет!
Так взгляд предвзятый полиняет, скиснет…
Тень пусть укажет трещины и тлен –
В них поросли весенней свежей листья
Добавят цвета – серости взамен!
Прозрачен мир для пристального взгляда
Дня не спешащей никуда души.
Её палитре жизнь всемерно рада,
Цветные горстью дав карандаши!
LXVI.29
1
Весна от солнца золотится,
Хоть под заборами всё снег…
Потише в праздники столица –
Её чуть тормозится бег
Пустой загруженностью сумок,
Кульков, коробок, рюкзаков,
Набитых доверху бездумно
Аналогами всех снегов…
Весна покуда не хозяйка –
Ещё девчонка с озорством,
Ещё на перекрёстках зябко
Недальновидным пальтецом,
Но солнце сушит тротуары,
Хотя на крышах сплошь зима.
Все перемены так же стары,
Как и кремлёвская стена,
Символизируя столицу
Для многотысячной толпы,
Что так в неё с утра стремится
Из пригородов чистоты,
Простых несуетных провинций
Былой империи голышей –
Ведь вроде как в столице принцы
Для золушек из тетюшей,
И солнце сушит тротуары,
Хотя на крышах сплошь зима,
А сказки – безнадёжно стары,
Как и столица та сама…
LXVI.23
2
Когда войдёшь во влагу утра,
Трамвайных песен перезвон,
В котов, косящих глазом мудро
На близь гуляющих ворон –
Вдруг дружественным станет город
Помойных баков и машин,
Углов, где рытвинами норов
Оплошностям неразрешим –
Под щедрым солнцем в день морозный,
На искрящийся мех снегов…
Любой Иван бывает грозным,
Что для друзей, что для врагов
С похмелья. Славная столица
Былой империи! Века
Была она глазам – столика:
Художникам – наверняка…
Базары, храмы – вперемежку:
Последняя затёрта грань.
Гора Поклонная в насмешку
В тени листвы скрывает пьянь
И день, поддержанный дымами,
Горит над смогом в чистоте,
Внизу заваленный домами,
Где все снуют – и те, и те...
Где выскажись – и не услышат.
Где выложись – не подберут.
Где ангелов – не видят крыши…
Библейский Боже тоже крут!
Но тут войдёшь во влагу утра,
Трамвайных песен перезвон,
И ощущаешь – время мудро
Со всех открывшихся сторон.
LXVI.11
* * *
Кто ты? Откуда ты? Куда идёшь?
Тебя мир ловит! Если вдруг поймает…
Ты в теле человеческом живёшь,
Воспоминая о каком-то рае…
Кто твой Создатель? Как сюда попал?
Вопросы жалят, словно пчёлы роем…
Зачем тебе затёртый пьедестал?
Бессмертный дух вневременьем покоен.
Служенье – выраженье красоты.
Душа не обращается ко мненьям.
Здесь, на Земле, примером – лишь цветы:
Намёк неисчислимым поколеньям.
Молитва – не по книжечке слова.
Отец с тобою здесь и днём, и ночью.
Порою глушит глас Его молва –
Ведь большинство знакомо с Ним заочно.
Встречает всё равно который раз
С улыбкой: – Ну так что? Не надоело?
Для всех, живущих только напоказ,
Уже готово следующее тело…
Кто ты? Откуда ты? Куда идёшь?
LXVI.5
* * *
Окно в слезах! Заплаканная осень
Холодным ветром обрывает лист…
Цинично время: делит всё на восемь –
Триумфы и провалы, даль и близь…
Но в полной относительности яви
Ни в чём не преступается Закон:
Кто высшим смыслом дня любовь поставил,
Тому приходит вечность на поклон,
Тому – цвета всех красок листопада
И музыки мистическая власть,
Стихов непостижимая услада
И полноты – Божественная часть…
А осень переменчива на лица
Октябрьских крон и облачных чудес
И благодать Господняя пролиться
Спешит дождём с приближенных небес…
LXV.21
Ольге П.
Кто ради Христа, кто во славу Аллаха
Влачится по жизни от оха до аха…
А солнце осеннее утром прохладным
Бокал наливает вином виноградным
До недостижимости – высь идеала!
Чист пододеяльник, тепло одеяло...
Завет «не убий» – на сибирскую язву?
Мысль кажется сложной, мир видится разно,
Миф мыслится скрытным, а стих – бесподобным…
На что в этой жизни бываешь пригодным?
Листва всё желтее, аллеи прозрачней…
По осени жизнь живописней, удачней!
Дань опыту кроны покорно приносят.
И солнце, и ветер пространнее – осень!
Цветной листопад живо напоминает,
Как здесь – на Земле – человек умирает.
Не ради Христа, не во славу Аллаха -
Мы свой путь проходим от эха – до праха.
27 сентября 12
LXV.16
Татьяне Новиковой
Сергей Обухов "Осень изумила..."
В среду изумила благодатью,
Расплескала краски, не жалея
Женщин, заголявшихся в самых лёгких летних, купленных в дорогих бутиках, платьях.
Тень ресниц по солнечным аллеям…
Нежным светом душу согревая,
Зачарован сказкой листопада,
Я ушёл из города, рассеянно на первый взгляд, но вполне целенаправленно мечтая
О стране гламура и парада.
Память обронила где-то плётку.
Кто б нашёл её? - Найдёт едва ли!..
Шёл и шёл, из шкаликов отхлёбывая водку, портвейн, вермут, текилу… Потом взял ещё сотку
И смотрел в безоблачные дали.
Солнышко склонялось низко-низко,
Птичка на лету роняла капли…
Слышу музы голос. Где-то очень, очень, прямо подозрительно близко:
– Догоню – убью! Но вытру сопли.
LXV.8
На пиршестве звука и слова за мой оркестрованный стол
Садись – угощенье готово! (Хозяин же гол как сокол.)
Анакруза "На" приглашает (а практика нам не указ:
Глашатай не схож с оратаем, как схож с королём свинопас).
Расставивши вирши (от "верши") ловлю я не в мутной воде –
В кастальской струе, спирта чище, кристальнее правды в суде,
Вглубь гекзаметрового тела стиха осетрового – снедь
Свежайшая – не перепрела! Прочесть его – хоть умереть!
Силлабо-тоническим строем не слабо владея – от сил
От силы земного покоя себе никогда не просил.
Вот перчики гроздьев согласных: так остр этот чтецкий кульбит,
Чья яств очень явственна частность на вкус, что до нёба пробит!
Семантики шутки от орфоэпических жутких проказ
Нам аккомпанируют Орфа оркестром на слух и – показ.
Изысканны тонкие блюда аллюзий, инклюзы арго
Тут юзом отнюдь не повсюду, как том "Королевы Марго".
А вот и в кондитерском рае сладчайшие липкие И,
Тянучками всё облепляя, звучание чайной струи
(Glissando направо урока) в стоянье медового сна
От мака, как мага порока – притока, где ярче блесна.
Вот плотскость восточного кофе в пандан легкотелым кафе
Густеющим О словно просит халвы и шербета для Фэ –
Два О: толстощёких ли, -пузых (узорных шальвар ширина!),
Что ртутные бёдра… Конфужусь картины такой, как окна,
В любви не закрытого шторой от скорой на пену крови,
Которой… в которой… с которой… Да бог с нею, с рифмой! Лови
Шафранного взгляда томленье – глаза будто в полдень шмели! –
И долгого прикосновенья, как О бесконечного и
Как И сладострастного или оргазма открытого А…
Уйдём от стола – от соблазна – греха, по-библейскому: льва.
XII.5
Открывается калитка
И выходит к нам Улитка!
Громко песенки поёт
Да орешки всё грызёт.
Как выходит на бега,
Гордо выставив рога,
На трибунах весь народ
От восторга аж встаёт.
Мчится, ветер обгоняя,
От забора до сарая,
И свистит в ушах простор –
Мчит она во весь опор!
Хрусть - роскошнейший лопух:
От стояния опух.
Всходит Солнце из-за гор,
Словно дедушка Егор,
И глядит во все глаза
На собравшихся коза...
День склоняется к закату –
В том коза не виновата.
Головастиков ли, жаб ль
Ввысь уносит дирижабль,
А Улитка мчится вдаль –
Ничего теперь не жаль!..
LIII.29
В мире нет любви альтернативы!
Зелень в жарком солнце так блестит,
Словно все родные снова живы
И Господь неделями гостит!..
Сумерки сплошной голубизною
Пропитали панораму лет…
Взгляды все и голоса – со мною
И любви – альтернативы нет!
Снова ночь зажгла кроссворды окон,
Самолёта взлётные огни…
Жизнь светло проходит и высоко,
Коль альтернативы нет любви!
Птичьим свистам нет альтернативы,
Рифме и сердечному теплу…
А любовь – покуда люди живы –
Со сторон обеих льнёт к стеклу!
LXIV.24
Господь приемлем сердцем и без слов,
Меж вещих снов, вне липких здравых смыслов,
Не озабочиваясь, словно птицелов
Ценою песни, не вмещаясь в числа,
Религии, суеверья – вопреки:
Поверх границ, барьеров и заборов…
Шаги Его незримы и легки
В досужем «белом шуме» разговоров!
Фонит бессонный город, спит село –
Всё недосуг к Нему оборотиться.
Зимою всю округу замело,
А летом – пыль… Летают только птицы!
Господь проходит, улыбаясь всем:
Юродивым, заумным и бездарным…
Приходит – Сам. Поверх доктрин и схем.
Но остаётся – только благодарным.
LXIV.17
* * *
К себе вернуться – самый трудный путь.
Пути несчётны, как песчинки суши
И лон морских... Как мучаются души,
Утратив радость – Божескую суть!
К себе вернуться, завершая круг –
Нагружен миром щедро и с запасом!
Принцесса не пойдёт за свинопаса.
Натружен день и тень лежит вокруг...
Я блудный сын у Господа в миру:
Он гладит плечи, где должны быть крылья
И так же плачет нашему усилью,
Как мы не платим радостью Ему.
Путь завершён порогом: Отчий кров.
Я – плоть от плоти Господа и праха.
Дом Отчий – храм и я иду без страха,
Забыв “зуб за зуб”, паче “кровь за кровь”.
Есть высший дар – в немыслимую даль
Уйдя – вернуться, боль благословляя!
Отличен взгляд запечатления рая.
Кровавых слёз ни капельки не жаль.
К себе вернуться – самый трудный путь.
Пути несчётны сердца, неба, суши!
Преображенье воскрешает души,
Где Божья радость – человечья суть.
I-IX.58
Дождь, как любовь идёт – кипит сиренью!
Кудрява зелень мая и чиста!
Весна всегда альтернатива тленью –
Сестрёнка пенью всякому с листа! *)
Подросток-день то щебетом, то свистом
В улыбке растянул весь циферблат
И майский жук в полёте стал артистом,**)
А старость припустилась вдруг назад!
Всю мелочь одуванчиков несчётных
Газон едва ли соберёт в горсти,
А куколкам в заботах предполётных
Цвет бабочек ещё изобрести!..
Со стаей голубиной ходят тучи –
Идут любовь и дождь, каштан в цвету!
А май такой нарядный и летучий,
Что усидеть в себе невмоготу!..
Сырой субботы безвозмездный запах
И есть душе живой и Божий дар!
Пусть календарь в прорехах и заплатах –
Ты выдержишь теперь любой удар,
Ведь дождь идёт любовью и сиренью –
Весна свежа, как зелень, и чиста!
Единственна альтернатива тленью:
Перерожденье полное – с листа!
____________________________________________________________________
*) «Исполнение с листа» (муз.) – исполнение впервые увиденного муз. произведения.
**) По всем законам физики и аэродинамики майский жук летать не может в принципе.
LXIV.6
Сирени роскошь фиолета
Махровой гордостью цветёт,
Начало означая лета –
Живого вновь переучёт!
Лавиной гроздьев сплошь лиловых
Из белой зелени листвы
Куст солнцем полно истолкован
И с каждым лепестком – на Вы.
Жуков зеленоватой бронзой
Украшен резвый гобелен,
Апрель уже назад отозван,
Оставив только тень у стен,
Оставив сочный подмалёвок
Несчётных марганца тонов!
А май, как живописец, ловок
И кистью жизнь поверх домов
Набрасывает всей палитрой
От сумерек до синевы.
Сутаны кардинальской хитрой
Пробьётся цвет пятном молвы
На весь душистый, в радость глазу,
Кипящий ультрафиолет!
Куст покоряет душу сразу,
Как дружбы выросшей привет.
Оттенки ириса и сливы,
И гроздьев виноградных хмель,
И чароита переливы,
И друзы аметистов трель:
Всё кисть сирени воплотила
И аромат – неповторим!
В тени, не встретивши белила,
Сгустился тон до старых вин
Уже чернеющих рубинов,
Индиго натуральной тьмы…
Нерукотворная картина
Всеторжествующей весны!
XXXVI.9
1
Этих туч грозовых над уставшей Москвой,
Этой ночи кроссвордов квадратиков окон...
Этот город, уснувший над тусклой рекой,
В миллионах огней – как отрезанный локон
Прошлой старой любви заживающих лет –
Затянувшийся шрам вечно ноющей раны,
Затянувшейся драмы – участников нет!
За грозой не увидеть её панорамы.
За грозой и повыше – больной бирюзой
В миллионах крылатых, парящих над бездной…
Страшный город, набрякший огромной слезой,
Это – душ мезозой. Этот дар - бесполезный.
Над Землёй – голоса. Титанический труд –
Передвинуть планету к поспевшему сроку,
Чтобы не расплескать всех, кто рядом живут
И, быть может, уйдут…
Как же здесь одиноко!
LXIV.3
2
Ласточки летают низко-низко,
Тополиный пух садится в пруд...
Страшный Суд идёт отчаянно близко –
Новые свидетельства несут...
А Господь всеблаг и милосерден
В невообразимой высоте!
В суете и панике, кто смертен.
Новый путь прокладывают те,
Кто в любви, надежде – и по вере
Воздаётся каждому добро.
Всякий – нежно взвешен и измерен:
В самолётном кресле и в метро...
День-июнь метелью тополиной
Заметает города углы,
Шёпот губ: – Любимая!.. – Любимый!.. –
Отметает шёпоток хулы...
Жди грозы, раз ласточки так низко –
Станут окоём и воздух чист...
Суд идёт – конца не видно списку
Всех спасённых: светел каждый лист!
LIX.36
* * *
Провинция и дождь спокойны, как душа –
Душе куда спешить? Вершит спокойно, ровно
Под стук колёс веков, обид не вороша,
И зная – в этом сне всё сущее условно:
Лишь дождь один идёт всегда самим собой
В гармонии бытия на крошечном отрезке
От неба до земли, где стать ему водой
Движение сулит, поэтому не резки
Черты его лица… Провинциальна жизнь
В той баночке Петри, что названа Землёю,
И дождь идёт себе, не зная укоризн,
А крышечку протри – увидишь: Бог с тобою!
Увидишь этот дождь в задохшейся Москве,
Увидишь этот день сентябрьского настроя…
Он честно моросит в дымящемся котле.
Тебе – писать стихи. Одно – другого стоит.
Иначе всё сгорит. Провинция тиха:
Заборы, зелень, пыль, неспешные беседы…
Чем дальше от столиц, тем менее греха.
Но дождь идёт везде – он чист…
XXXVII.19
Я на первое наше свиданье
Свежий памперс для встречи надел!
Нам морозные звёзды мерцаньем
Возвестили высокий удел!
Свод небесный во мраке кати́тся,
Хор архангелов славу поёт...
И катетер за телом влачится,
След врезая в искрящийся лёд.
Ночь цветёт, звёзды с неба роняя,
И ликует душа в неглиже!
Мчусь, бразды в лунном свете взрывая,
С полной капельницею уже…
Модный памперс преддверием рая
Напитал сны и грёзы мечты!
Свой бандаж на ходу поправляя,
Так прелестно замешкалась ты!
То свиданье запомнил навеки,
И, пока мимо морга везли,
Мыслил: – Как же сильны в человеке
Соки жизни и токи Земли!
LXIII.20
Всё смывает – вода.
Всё сжигает – огонь.
Всё хоронит – земля.
Всё развеется – ветром.
Миром сущего правят стихии:
Им «да!» – говори.
Их не смерить людским сантиметром.
Мир восходов-закатов,
Мир зим, долгих лет,
Детских горьких обид,
Красоты листопада…
Мир коротких прозрений,
Мир счастья и бед!
Мир – которого нет.
Но – которого надо,
Чтоб избыть во плоти
Тлен привычной Земле.
Чтобы снова пройти
По цепочке творенья
С первой «белой дыры»,
Первой глины во мгле…
Жизнь – одухотворив
Чудом стихотворенья!
LXIV.1
* * *
Нет лёгкой жизни грешнику, святому…
Нет лёгкой жизни на Земле вообще!
Одна дорога возвращения к дому
Сулит успех, а прочее – вотще!..
А дом – не стены со столом и крышей.
Тем более – где деньги и почёт.
Который год кому и что мы пишем?
А сколько строк окажется не в счёт?
А сколько жизней?.. То умом, то сердцем –
Грех*), то есть промах. Не ветшает дом,
Ветшает – человек. Заветной дверцы
Запамятован код, ведь стыд – ключом.
Ключ глубоко во внутреннем кармане…
Достать – себе мученье всякий раз.
Кто истину с утра найдёт – в стакане,
А кто – и Солнцу не поднимет глаз…
Апрельский день – весеннее причастье!
Вино и хлеб – весь окоём раба.
Какое восхитительное счастье
Строка-перо, -крыло, -смычок, -судьба!
Судьбу восхи́тить до родного дома!
У заповеди первой – нет замен.
Как только понял – руку, взгляд другому
Подай здесь в мире, полном перемен!
LXIII.38
___________
*)Грех (греч.) - промах
* * *
Скажем тихо «провиденье»
Или «ангел», или «Бог»:
Снега здешнего явленье
Мокрым следом на порог…
То – обнимем и приветим
Дружбой, праздничным столом,
А которым – не ответим
Ни при встрече, ни – потом!..
Встречным вестником сердечным
День в искрящемся снегу
Или в трубке – друг беспечный
Вдруг на дальнем берегу…
В непостижной лотерее
То хулы, то здравиц хор:
Лента орденская шее
Или вкось тупой топор…
Ангел светлый и – отмщенья:
Все обличья принял Бог!
В понедельник, воскресенье
То на зов, то – без зазрения
В дверь звонок: и - на порог.
LXIII.17
* * *
Все потихонечку расходимся:
Уже – и наше поколенье.
Ещё привычно хорохоримся,
И день переполняет зренье,
Но всё отчётливее истина:
С собой не заберёшь ни славу,
Ни слов, торжественных и искренних,
Уже положенных на клаву…
Всё здесь останется – наследникам,
А то – рассеется бесхозно…
Сегодня утро дышит ледником
И солнце в синеве морозно…
Ещё открыт житейским радостям,
Но проступает панорама
Иных пространств – где судьбы ладятся
Непредсказуемо и странно…
Где фразы вечно с многоточием!
Где путь всегда – неоднозначен.
Пока что – смыслом укороченным
Самих себя от Бога прячем.
Но потихонечку – расходимся…
Когда и где случатся встречи?
Какой мелодией положимся
В многоголосном вечном вече?
Но всё отчётливее истина:
Пока – учиться и учиться!
А через месяц кроны – листьями
И так же хлопотливы – птицы…
LXIII.29
* * *
Налью стакан хрустальный льда весной, отзывчивой на щебет!
Так в марте тает ерунда и ветер треплет свет и бредит
Зелёным вылетом листвы поверх не проспанных обочин,
Сор выметая из избы: зимы резоны, что морочат.
А тени снег хранят пока, хоть репутация подмокла,
И почки крепче коньяка насквозь окрашивают стёкла!
Безумье – вовсе не авось: шанс безнадёжного сраженья,
А разум, коль умён, отбрось – ждёт гололёд и пораженье.
Весна есть Женщина! Спина прямая у походки марта.
От взгляда пьян и без вина и козырна любая карта!
Налью, в бокал хрустальный слив, дни февраля алмазной ранью
И ахну вдребезги свиданью – всё Солнце гранью приманив!
XV.3
Бард вдохновенный (может, трубадур)
Бряцал на лире – воспевал святыни!
Блюл пост, духовно бдел, не щупал дур –
Смазливых кур – обетом креп отныне:
В убогой хижине ночной лампадой мрак
Едва рассеян – бард сосредоточен
На трансцендентном и орлиный зрак
Его на высший смысл уполномочен!
Из вышних сфер невыразимый звук
Родит из мук бестрепетные строки
И что ему отсутствующих брюк
В грядущее нацеленные сроки!
Блистал звезды стремительный уход
И небосвод без стрелок тихо тикал…
Плот веры – вот твердыня и оплот! –
Стремит течение к просветлённым ликам!
Чреват удел, терновый жмёт венец,
Стезя кремниста: узкий путь – отважным.
Певец в рассоле держит огурец,
С утра томим неутолимой жаждой!
Смиренномудро бард дерзает сметь
О вечности радеть – предпочитает
В юдоли сей, где сей – не сей, а смерть
Сбирает жатву, сайты обчищая…
А ночь глуха и непроглядна тьма,
Пространны долы и бездарны веси…
Так тяжек крест, что только взрыд: – Эх, ма!..
Но светел взгляд и днесь пир духа весел!
Бард – пел! И торжествующий тимпан
(А может быть кимвал) неоднократно
Дух восхищал, куда не вхож профан,
И рдел восход, забрезжив непопятно!
LXIII.18
Ночь тёмно-синему сну
В дар – оперенье и клюв,
Долгую звёздную тьму
Под окоём подоткнув…
Ночь новогодних огней
Свеч, фейерверков, гирлянд,
Деда Мороза саней,
Смеха, Снегурки румян…
Ночь на подарки щедра:
Время скопила за год!
Чуть отступает с утра –
В спину ей – солнцеворот!
Ночь раз в году – всех нежней,
Снежные искры в цвету!..
Праздник уходит за ней
Строчкой стиха на лету…
LXIII.16
* * *
Осень поздняя старая веток сырых,
Трёх оставшихся птиц и рассвета без света,
Осень поздняя мудрости, пишущей стих,
Выше треска шутих из беспечного лета…
Календарный декабрь. – Врут все календари!
Осень поздняя мудрости время выводит
На прогулку – оно семенит у ноги,
Поводок натянув: никуда не уходит.
Дня почти не видать за смурной темнотой
Окон, крыш над простыми семейными снами.
Примет чёрный квадрат и тебя на постой
В галерее пустой, где не нянчатся с нами.
Осень тянется, шаркая по декабрю,
С виды видевшей, ручки сменявшей, кошёлкой…
До зимы – до Луны. Тени – благодарю:
В их реальности не испугаешь двустволкой!
Голой веткой куста, голой строчкой листа
Обнажается осени сносное время.
Опадает по осени жизнь неспроста,
Если на́ ветер слово – лишь частное мненье!..
Черновик облетит, облегчив гардероб
От немодных идей, сильно севших героев…
Жить строкой на лету, что не сложится в гроб:
Угль пылает во рту, суету успокоив!
Процитировать осень не поздно всегда,
Толкованья оставив песту с его ступой,
Где смеётся над тружеником – вода,
Ни сухой не бывавшая, паче же – глупой…
Календарный декабрь за окном моросит,
На асфальте, на крышах наморщивши лужи…
Осень поздняя всякого сердцем простит,
Проводив к январю, что отнюдь не недужен,
А играет в снежки – юн румянец! А стих
Отразится в пейзаже: простой карандашный
Абрис времени здешнего – от сих до сих:
Ослепивший на миг блик победы – вчерашний.
Осень поздняя…
LXIII.11
3
В углу медвежьем – маленькой планеты
Глухих задворок Млечного Пути –
Душа – преображает все приметы
Пути, которым к Богу вновь идти!
Здесь снег идёт, дав чистый лист тетради,
Где не диктант – стихи свои писать!
Молитвою с утра – не Бога ради –
Снискать Его живую благодать.
Здесь день встаёт коротким зимним сроком,
Глухих ночей перемежая тьму.
Немыслимо остаться одиноким
В том горнем, что когда-нибудь пойму!
Всё пронизало – и медвежий угол,
И будни обезумевшей орды
Кочевников с компьютерами, в Google
Упёршихся, с богами от балды…
Здесь снег идёт который век неспешно,
Душе на радость свой несчётный раз…
Не мы спасаем душу: та – безгрешна.
Коротким днём душа спасает нас.
LXIII.10
1
Не жди и не проси, а отвечай
На солнце, дождь - корой стволов узорной:
Шершавой для придирчивости вздорной,
Прекрасной – ласке, что не ждёт на чай.
Причинностью пропитан до корней
– Как торф водой, где нож живой осоки –
Мир стрекозы в голубизне, чьи сроки
Лишь путает бухгалтер-муравей…
Означит жизнь неповторимость черт
И ангела, и чёрта, паче – Бога,
Что, улыбаясь, ждёт себе нестрого
И встретится, как вечер и концерт.
А крест земной четвёрки завершит
Четверостишье осени – сезона
Итогов человека и газона,
Хоть первый по второму так спешит…
Не рвись и не проси! А принимай
Дар безвозмездный и неисчислимый
Созревших звёзд над кучей муравьиной
И журавлиный клин не выбивай!
XVI.33
2
Господь встречает каждого – в чём был,
Но по одёжке встретив, улыбнувшись,
Подводит вновь к стремянке без перил
Вернувшиеся из круиза души…
А лестница крута, ей нет конца:
Приветлив – ангел, серафим – серьёзен…
Вне тела уж не отвернуть лица,
Как на ветру случалось, на морозе,
Как на Земле случалось на юру…
Жизнь коротка – поездка в электричке!
Заметки путевые соберу
На полку в книжку… Больше по привычке.
Иного измерения простор
Открыт – чуть различаешь перекрёстки.
Надеешься не заслужить укор.
Не заглотнуть блесну, запасть на блёстки…
Впасть – в ясность, чистоту и простоту,
Как в эту осень – декабрём всё длится!..
А слово – так толкается во рту,
Что очень скоро строчкою родится!
И снова улыбнётся чуть Господь –
Давно хотел, чтоб здесь нашёлся кто-то
Озвучивший, чего не побороть,
И запустивший в жизнь с пол-оборота…
LXIII.9
Комм. Дмитрия Ильина:
моя приятельница - Аннетта д’Ильини маркиза Кордоверо аль Самара (урожд. княжна Распупинская-Хлобыстова) рож. 1972 г.
совр. итальянский поэт рус. происхождения, удостоенный за свои стихи на итал. языке престижной литературной премии им. Петрарки, учреждённой ещё Данте Алигьери, член российского отделения ПЕНЬ клуба, в своём огромном творческом наследии содержит
Балладу о хрюнской рыцарской верности и мышиной вечной любви, предварив её мини-предисловием:
"В древней пралатинской поэзии с незапамятных времён существовал архетип пары возлюбленных. Мужское начало олицетворял образ бесстрашного и непобедимого дикого Вепря, восходящего своими корнями ещё в племенное бытование полудиких человеческих образований. Женское начало символизировала Мышь – нежное и трепетное животное, нашедшее себя в собственной норке, полной запасов на случай форс-мажорных ситуаций, и имеющей замаскированный запасной выход.
Эта бесконечно благодарная и неисчерпаемая тема – взаимного стремления мужского и женского начал к объединению – породила огромный корпус текстов непреходящего культурного и художественного значения.»
Эта баллада ещё нигде не публиковалась и Аннетта д’Ильини любезно предложила её обнародовать на Поэзии.ру, что я и делаю:
БАЛЛАДА О ХРЮНСКОЙ РЫЦАРСКОЙ ВЕРНОСТИ
И МЫШИНОЙ ВЕЧНОЙ ЛЮБВИ
Мышка тоскует по Хрюшке,
Из-под ладошки глядит:
Вьётся дорожка к опушке,
Где происходит транзит…
Там, к окоёму поближе,
Скачет ответственный Хрю:
Латы от шлема до грыжи
С гордым девизом «Люблю!».
А на гербе – недотрога,
В сердце – обетов гранит.
Скачет! Пылится дорога…
С башни любимая бдит!
LVI.9
сценка
ОНА сидит в правом переднем углу сцены в полулотосе. Звучит музыка Жарэ (любая подобная). Звонит телефон. Девушка не подходит.
Высвечивается левый угол сцены: МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК в телефонной будке. Оборачивается в зал, потом отчаянно взмахивает рукой и вновь набирает номер. Звонит телефон.
– Алло!
– Здорово! Это Сергей Володин.
– Здравствуй, Сережа. Это ты сейчас звонил?
– Я? С чевой-то?
– Ну хорошо. Что скажешь?
– А ты чево делаешь?
– Медитирую.
– Чево-чево?
– Медитирую.
– А-а-а.. (замолкает)
– Может ты об экзаменах поговорить хотел?
– Ага! Слушай, у тебя все конспекты, дашь?
– Конечно, только, знаешь, я ведь для себя пишу. Обычно никто не понимает…
– Да ну! Разберёмся! Ты только дай, а?
– Хорошо, пожалуйста. А почему ты на занятиях не спросил?
– Ну я это… вообще… (замолкает)
– Скажи, а мой телефон у тебя откуда?
– Телефон? Так он, это, давно ещё. Помнишь тада хотели в Польшу ехать, а я списки возил?
– Так ты себе все телефоны выписал?
– Зачем? Я это… ну… (замолкает)
– А почему ты из автомата звонишь?
– Я? А чевой-то ты решила? Нормально звоню, из дома.
– Понимаешь, Серёж, у меня телефон с определителем. Я случайно этот номер знаю: возле моего метро, где театральные кассы, да?
(Сергей закрывает трубку ладонью, молчит.)
– Ал-ло, ал-ло… Серё-жа…
– Але, Надь, тут чево-то автомат барахлит…
– Хорошо, Серёж. Я в понедельник конспекты принесу.
– Надь! (замолкает)
– Я тебя слушаю.
– Надь, ты говорила завтра маму из больницы забирать. Поедешь, да?
– Что-то не помню, когда я это тебе говорила.
– Не, не мне. Это ты Машке говорила! Понимаешь, Надь… (молчит)
– Я тебя слушаю.
– Брат у меня в такси работает. Я б договорился и завтра с утречка съездили, а? За бесплатно.
– Спасибо. Сереж. Только я не могу завтра.
– Погоди, а как же мама?!
– Чья, Серёженька?
– Ну твоя – чья же ещё!!!
– А я уж испугалась – ты так разволновался…
– Ты чево, смеёшься что ли?
– А нельзя, да? Я больше не буду.
(пауза)
– Интересно, а она сама что ли пойдёт или как?
(Надежда встаёт и прохаживается.
– Вообще-то, Серёжа, это наше личное дело. Ты не обижайся, пожалуйста. Может отчим съездит, заберёт… Короче – некогда мне завтра, понимаешь?
– Понимаю.
– Я тебе завидую.
– Это в каком смысле?
– Да не важно… (замолкает)
(пауза)
– Странная ты, Надежда…
– Это в каком смысле?
– Да так… Ты только не обижайся: мать – это ж святое. Понимаешь?
(Надежда выключает магнитофон и закрывает трубку.)
– Але! А-ле, а-ле…
– Алло, Серёжа, это автомат плохой, не обращай внимания.
– Ага. (пауза) Надь, а ты… (замолкает)
– Что, Серёж?
– Может выйдешь? Снег так падает – прохожих не видно! Красотища страшная!
– А сколько время?
– Пол десятого – время детское!
– Ой, Серёженька, спасибо, сейчас никак не могу! Честное слово. Давай в понедельник поговорим – а то тут у меня дела вот… Даже и не жди, ладно? А в понедельник посмотрим… Хорошо?
– Ну чего ж дела – я понимаю.
– Ты домой сейчас?
– Не знаю, вроде рано ещё. Ща чево-ньбудь придумаем.
– Ну и замечательно, ты умница! Тогда чао?
– Чево-чево?
– Тогда, говорю, делами займёмся?
– Ага! Ну до встречи!
– До встречи, Серёженька!
( Сергей поплотнее закутывается в шарф до самых глаз и начинает себя выгуливать.
Надежда выходит из дому и через несколько шагов принимает повадку девушки, ожидающей клиента, натянув до носа шарфик и ритмично раскачивая на длинном ремешке сумочку…
Валит снег.
Сергей замечает девушку, принимает деловой вид и приближается, глядя в противоположную сторону. Поравнявшись, вдруг хватает сумочку и бежит… Надежда ошеломлённо опускается на снег, принимая медитативную позу. Оглушительно звучит музыка Жарэ.)
XV.12
* * *
Всё времени сетью накрыто –
Её превосходен улов!
У жадной старушки корыто
Вмещает ничтожество слов.
Но осень приносит сокровищ
Не считанный зрению дар...
Сундук сентября приоткроешь –
Так золота вспыхнет пожар!..
Ничтожество сети и клети –
Запасов жучкам и червям –
Судьбы повороты наметит,
Которые выбрал ты сам.
А осень за ворохом ворох
Подбросит – всё в дар, а не в долг:
И слова подсушенный порох,
И осени красочный толк.
LX.19
* * *
…здесь – и Твой, и мой цветник.
Сергей Шелковый
1
Придать значение слетевшему листу,
Явлению последней сонной мухи
Осенней… Серый день – невмоготу,
Ведь год переезжает – весь в разрухе!
Переезжаем в зиму – новый дом!
Обоев белизна и евроокон…
А мебель перевозится потом
И каждый обустроится, как смог он.
Пока – привычный взгляду кавардак
Разбросанных по октябрю коробок
Домов и россыпь брошенных бумаг –
Архивов – где то храбр, то глупо робок…
Сор по полу – потерянный когда
Полтинник неразменный, чей-то адрес,
Оголены под взглядом провода,
В углу пятно – любви поблекший абрис…
Невзрачны переезды от хлопот.
Развесить полки и часы расставить,
Чтоб видеть время – ведь оно идёт:
Даёт в прошедшем многое поправить…
Мгновение мне не остановить.
А осень многоцветна и прекрасна!
Летит по ветру паутинки нить…
Так пасмурно, но завтра – станет ясно.
2
Пространство-время осени сырой
Склоняет ветви подвести итоги
Прогулок рука об руку с тобой:
Всех строчек зарифмованные слоги…
Двоится рифма в отражениях луж,
Рябь искажает лица и предметы.
Ты в них – жена, а я, понятно, муж
И так похоже октябрём одеты!
Пространство, время, слитые дождём,
Пронизывают облака и кроны,
В которых умещается наш дом
И ход часов, и строк поток влюблённый…
Пробежки озабоченных собак
Бездомных и поэтому невзрачных.
Зачем всё это? – И не важно «как»
Под взглядами пентхаусов барачных.
Октябрь ещё палитрою богат:
Холст осени асфальтом загрунтован
И каждый камень под дождём – агат,
А взгляд скрипичным лаком околдован.
Так лаком зренью разноцветный парк –
Намокшего листа видней прожилки!
Беззвучно время и пространства шарк
На дне земной полупустой копилки…
LXII.30
На что похожа «золотая осень»?
На мудрую и многую любовь.
Мы просини меж облачности просим –
Прозрения – чтоб осенило вновь!..
Вся красота – в полёте листопада
Не зелени одной – семи цветов
Палитры из разрытого здесь клада
Из самоцветов задушевных слов…
Есть внятный шёпот осени неспешной
В косом луче нахмуренного дня
Летучей жизни – то святой, то грешной –
В который раз пленившей здесь меня!
Есть дождь косой, голубизны прорывы,
Летящих птиц стремительная высь…
Пока мы здесь ещё, покуда живы –
Стихотвореньем, сердце, оживись!
Берёзы в косы желтизну вплетают,
Рябина – ягод бусины дарит…
Весёлый клён перчаток набросает –
Любой размер и цвет – мастеровит!
А Осень любит мудро и достойно.
Уносит ветер колокольный звон…
По золоту душа идёт спокойно
И Бог глядит со всех шести сторон.
1 октября 11
LXII.27
* * *
Долгой осени солнечный голос
Обнажает и сердце, и зренье.
Паутинки расчёсанный волос
Вместе с ветром не знают паденья.
Что от Бога – не знает печали:
Так красиво и нежно уходит!
Слово было совсем не в начале –
Выпадало оно в переводе,
Словно дождь на скудеющих духом
На Земле без родни единицам.
Волосатым испуганным ухом
Жадно схвачено определиться.
Слов гербарии льнут корешками,
Золотятся на прогнутых полках.
Не отделаться только смешками,
Сединою висков или в чёлках…
Или лептою – даже пригоршней!
"Или-или" любовью зовётся.
С каждой жизнью прозрение горше.
Каждой осенью чище поётся.
Каждый месяц бывает осенним,
Если сердце не спрятано тенью.
Смерть чревата всегда воскресеньем,
Как отметкою за поведенье.
XXXII.8
* * *
Укрыться в древности, где море или склон,
А все умершие с тобой не станут спорить,
И только ветер донесёт обрывки склок,
Чтоб подивиться мудрости апорий,
А может узости. Какой же тут урок?
Пустой предлог с собой поговорить,
Как будто бы не слыша, что ответил.
Закат империи. Тут можно закурить,
Фетиш последний превращая в пепел.
Свою судьбу на миг перехитрить,
За струйкой дыма уплывая вверх,
Где лампы расплывается окружность
И дружный трёх тысячелетий смех,
От перевода несколько натужный,
Как бык наскальный в кальке или стерх.
Древней преданья только бытиё;
Исканья современнее – сомненье.
Совсем не изменилось вороньё
И так же уж стремит поползновенье,
А пыль всё принимает за своё.
А быль... Да кто уверен был, что был?
До рождества рождались, умирали…
И даже жили. Может этот пыл
Рождает пыль, что нам стереть едва ли.
Вон ветер снова листья закружил
И осень первая, как первый луч и снег
Останутся строфе фигурой речи
Одетой или голой – человек
Надёжною надеждою беспечен
И кто считал, какой там нынче век?
XXXII.14
Поселившись в норе крокодила Шри Джива
принялся поститься.
Из биографии Шри Дживы Госвами
Однажды Мышка, совершая на ближнем рынке утренний шопинг, вдруг…
О, этот «вдруг»! – Волшебная палочка всех творческих личностей! Взмахнёшь этим вдругом – и сразу происходят самые невероятные события, которые и вообразить-то без старого преданного вдруга было бы невозможно!
Шла она себе мимо между пирамидами – как в египетской Долине Царей – абрикосов, бананов, вишен… И так до конца алфавита: до яблок – и вдруг увидела пухленькую мышь, чей наряд и макияж поразил мышиное воображение!
Та мышка было обёрнута лёгким куском ткани в каких-то блёстках, на который все оборачивались, усы – усыпаны тоже чем-то блестящим, на мордочке – прямо на лбу – прилеплена какая-то сверкающая капелька-не-капелька… Лепота! У нашей Мышки даже дух захватило от всего этого велико лепия…
В тот раз она была так поражена, что даже и не подумала заговорить, познакомиться. Но сейчас! – Час настал. С лёгким трепетом знаменитых длинных ресниц наша Мышка заняла очередь за сыром за прекрасной незнакомкой, а пока – разглядывала очень соблазнительную головку пармезана, выполненную в форме кошачьей головы. Выходило не так уж и дорого.
А великолепная жена (Мышка сразу почувствовала шестым мышиным чувством, что перед нею стояла не беспечная девочка, но достойная жена и мать большого мышиного семейства) – великолепная жена объясняла продавщице глубочайшее сущностное различие сыров на животном сычуге и – без. Необозримый кругозор вперёдстоящей потряс нашу Мышку ещё глубже, чем её наряд, и Мышка ловила каждое слово из безусловно накрашенных губ…
Слово за слово – и вот они разговаривают, будто старые знакомые! Всё-таки сыр – великий катализатор мультикультурного единения; сравниться с ним может разве что огарок сальной свечи, но где он нынче – неизменный Герой, Монарх и Трикстер всех мифов, легенд и преданий? Архетип, Идеал всего Высшего, что только может быть достигнуто мышью, пребывающей в норке земной юдоли?.. Мышка ещё и не подозревала тогда, как ужасно это общемышиное заблуждение коллективного бессознательного, всей славной многовековой мышеанской философии… Но об этом ещё будет вписана лужица слов в повествование о высоком духовном поприще новообращённого грызуна.
Вскоре Мышка уже совершенно самостоятельно могла заматываться в блестящий кусок дрянной ткани, которую оборотистые торгаши везли аж целыми тюками через горы и реки прямо из обители свежесрубленного бога, чья синяя физиономия среднего пола теперь украшала мышиное святилище. А вокруг – кто ещё на ветке, кто уже на заднем сиденье «Мерседеса» представительского класса, располагались все Великие Учителя замечательной импортной религии. Религия была новенькая – прям с иголочки: её придумал один индус в годах 60-х прошлого века. Незадачливый коммивояжёр с неопределённым католическим образованием никак не мог наладить свой бизнес, пока не осенила его гениальная своей простотою мысль: вон под боком целая Европа прозябает без такой продукции, а за океаном – уж не знающая, куда б ещё деньги девать – Великая Америка!.. «Эврика!» – воскликнул на хинди предприимчивый комми и незамедлительно отплыл в Страну Безграничных Возможностей, ведь на родине – отечественных производителей этого, как у него, товару – на любом углу по четыре лотка – уж такова древняя индийская традиция!
Как мудро замечает старинная русская поговорка: «одно не тонет» – и вскоре уже толпы хиппи, бомжей и заслуженных телезрительниц со стажем ходили стадом за новеньким костюмированным мессией в облаке восточных благовоний... Ведь он раскручивал Ведическое учение – пусть сильно просроченное, но ещё авторитетное, как и положено старым брэндам. Слил туда не менее популярное в Штатах христианство – не пропадать же католическому образованию – и новый коктейль расходился почти так же лихо, как признанная народом Pepsi!.. Постепенно жизнь налаживалась…
Отныне Мышка с новой подружкой ежедневно старательно проборматывали 1728 раз имя синенького боженьки с неопределённой сексуальной ориентацией и регулярно ходили в специальное здание, выделенное Управлением внешней разведки, стучать лбом об ламинат перед жуткими клыкастыми мордами, изображающими небесное руководство организации. Художник замечательно передал его суть – ведь форма всегда определяется содержанием!
В Управлении внешней разведки считалось очень важным каждое утро повторять 1728 раз «харекришнахарекришна» – основное условие превращения человека в зомби. Тема зомбирования вообще приоритетна во множестве сверхсекретных лабораторий и любой вклад в её решение значим и ценен куда больше, чем какое-нибудь очередное новое оружие массового уничтожения. В её решении кровно заинтересованы все политики, генералы, крупные бизнесмены, религиозные лидеры и прочая сволочь высокого ранга…
Ела нынче Мышка не за столом, а с полу – как и положено животному. Тоже психологически весьма действенный приём. Спала – не на своём знаменитом матрасе, где белоснежные барашки облаков бежали по голубому краю над кленовым огнём и золотом, а тоже на полу – на тюфячке… Еда именовалась теперь «прасад» и представляла собой овощное рагу на базе картошки, о которой древняя индийская культура слыхом не слыхивала!
Все прабхупанцы страшно гордятся своим вегетарианством – надо же хоть чем-нибудь гордиться для повышения самооценки! Особенно, если больше-то однозначно нечем – ведь суть немногочисленных, как они их называют, «духовных практик» как раз в обратном: стереть те не многие черты, что ещё отличают человека от домашнего животного. Про таких сами экспериментаторы говорили с ухмылкой: «попали в прасад»…
Сейчас Мышке стало жить легко – мир сделался таким ясным, открытым и простым: пьёт кофе и курит – наркоман (плохой человек); вегетарианец – хороший человек; бормочет «харекришна» – очень хороший; читает лекции про харекришну – лучше некуда… А три большие звезды – генерал-полковник…
Невежественной Мышке было невдомёк, что самый известный во всём мире некурящий и непьющий вегетарианец – Адольф Гитлер.
И культурный досуг наконец-то определился! Теперь он проходил исключительно в коллективе таких же «преданных». Так себя самоназвали эти бедолаги, не уточная на всякий случай, кто кого и зачем предал…
И все они – пели! Хором, понятное дело. Правда качеством вокала да и вообще музыкальной стороной ребята не заморачивались, зато слова были потрясающе возвышенные и выразительные: «Харекришнахарекришна…» А что ещё нужно?
Очень содержательный досуг.
Главное – не результат, а участие.
Или, скажем, производство из сухого молока с маслом, сахаром, грецкими орехами шариков… С последующей раздачей, кому их особенно не хватает. Одно из постоянных важнейших составляющих духовной практики.
Всё – совершенно самостоятельно, т.е. очевидно приближая Мышку к совершенству!
И, наконец, главная перемена в мышином сознании произошда вскорости: Мышка перешла на санскрит! Ну конечно не то, чтобы уж так прямо на всамделишный санскрит – откуда бы ему взяться? – а на санскрит из книжек Его Божественной Милости А. Ч. Бхактиведанты Свами Прабхупады. Во кого! Не узнали? А это наш старый знакомый – комми, от которого остались только две малозаметные буковки «А. Ч.» – Абхай Чаранаравинда – так он писался в паспорте. Ведь для полиции и таможни Его Божественной Милости маловато будет… В его великой куче толстых книжек вполне набегает два-три десятка слов на санскрите (со вздохом умолчим о произношении).
Есть у Мышки в знакомых попугай Юрочка. Он всегда вежливо представляется незнакомцам первым: – Ю-р-р-оч-щ-ка! – И всегда поражает Мышку богатым лексиконом. Но его клюв вполне сравним с хорошими кусачками и, может быть поэтому, Мышка с ним не особенно сближалась. Но новые друзья – совсем на Юрочку не похожи!..
Конечно, Мышка и не подозревала, что организация всякого, даже самого паршивенького, эгрегора начинается с создания своего отдельного специального языка. Есть язык уголовников – знаменитая «феня», по которой бОтает половина России и последней русской эмиграции, жаргоны пиарщиков, бухгалтеров и др., речь на которых обычному человеку ни в жисть не понять! Для того они и делаются – чтоб клиентов объегоривать сподручнее… И она легко заглотнула этот тупой крючок, тем более, что родного языка-то толком никогда и не знала – так, сотню-другую слов мышиного обихода…
Верный и закалённый в испытаниях поросёнок Хрю как-то незаметно совсем исчез из волшебно преображённой мышиной жизни. Ещё в самом начале, когда Пи с восторженным писком, всплескивая передними лапками, поведала ему о Божественных переменах, Хрю очень пристально и как-то странно остранённо заглянул, приблизив пятачок к усам, ей прямо в глаза – никогда раньше Мышка не замечала за ним этого – и вместо обычных мудрых замечаний о сути – довольно невнятно и сбивчиво пробормотал нечто не вполне вразумительное о свободе воли, личностном выборе, космическом Законе Усложнения… Тогда Мышка не особо вникала в услышанное, захваченная собственными яркими открытиями, а потом – тем более экзотика и броская (т.е. бросовая) пёстрая новизна расцветили её серые будни. И Хрю, как-то само собой, отодвинулся на обочину открывшего блестящего поприща… Правда однажды он сам заявился и завёл, как обычно издалека, разговор о, как показалось Мышке, совсем не идущих к делу вещах: формировании личности, искусстве, творчестве… В общем о всякой ерунде, если сравнивать с Высшими Идеалами, которыми теперь жила Мышка: служение прям самому Господу, достижение Совершенной Духовности, отрешение от мирской иллюзии жизни… И Мышка снова поймала на себе тот его взгляд, что опять не смогла внятно определить: словно Хрю пытался разглядеть в ней какую-то тонкую и мелкую детальку и никак не мог её толком увидеть…
Пи как раз собиралась на очередной прабхупанский праздник (а праздники у них шли сплошняком) и она не особенно вникала в тонкости поросячьей философии – у неё теперь была собственная – в десять раз круче! Полученная прямо из почти первых рук Самых Великих Учителей! Которые ещё 5000 лет назад так же доходчиво объяснили всё на свете всем людям! Конечно Мышка давно забыла любимую детскую игру далёкого прошлого – «испорченный телефон» – в которую они с мамой и бабушкой играли в уже затуманившемся невозвратимом детстве…
«Харекришнахарекришна!..» – подумала Мышка и радостно устремилась по не зарастающей народной тропе в ХУВНЕРАЗ – Храм Управления Внешней Разведки – на очередной праздник с пением и плясками, со сладкими шариками из сухого молока, в облака восточных благовоний перед клыкастыми мордами небесных управителей, дабы предаться преданному им служению…
Поросёнок глядел вслед – на усыпанный сверкающими блёстками мышиный хвост, и думал: «Конечно крошечный разум мелкого грызуна не в состоянии вместить представление о Господе-Вседержителе. Господь существовал и до сотворения Земли, и до строительства Млечного Пути, и до создания всего Мироздания… Существовал ещё до всего сущего. И пребудет, когда ничего не станет.
В этом свете и масштабе ужасно комично выглядят неустанные попытки бесчисленных коммивояжёров приватизировать Всевышнего на своё имя. И неисчислимые стаи грызунов Америки, Индии, России, Ближнего (и весьма Среднего, понятное дело) Востока затапливают собой – затаптывают – прекрасный зелёно-голубой шарик многострадальной планеты, завороженные дудочками неутомимых и бессчётных крысоловов…
Наркотик власти – высшая власть на Земле!» – ясно видел поросёнок, глядя на удаляющийся сверкающий мышиный хвост. И в сознании Хрю Ягуарского проходили незримые цивилизации, сменяя друг друга, по заколдованному кругу магических ритуалов, предназначенных вечно замыкать чёрный колдовской круг…
Поросёнок перевёл взгляд на полыхающий красно-фиолетовым цветущий стебель чертополоха поникающего (Carduus nutans), над которым завис тоже задумавшийся о чём-то своём мохнатый Bombus bombus, будто рекламирующий жёлто-чёрными полосками Билайн, и решил, что они-то как раз останутся и в этот раз, и, кто знает?, быть может дождутся, наконец, появления расы Mus sapiens – мышей разумных – разорвавшей проклятый заколдованный круг…
И поросёнок благодарно оглядел полянку, где незаметно глазу, но ощутимо взгляду, уже проступала на всём тончайшая чистая голубизна самого начала великолепных сумерек!
P.S.
Для снятия программы зомбирования,
по крайней мере необходимо желание самого пациента.
Как показывает практика,
за помощью уже не могут обратиться люди, пришедшие из
кришнаитов, мормонов и многих других религиозных сект.
Настоящее бешенство прорывается и у
«заядлых» христиан любого толка.
У таких людей практически стёрто собственное эго.
Просто их, как личностей уже нет.
В. Рогожкин «Эниология» с.190
сентябрь 2011
LXII.21
Хвалите Господа по летнему утру!
По солнцу в кронах, лужах, окнах, лицах!
Душой, в которой свету и добру
Быть вечно: благодарность будет длиться
Всем разноцветьем травок луговых,
«Павлиньим глазом», стрекозой глазастой,
И петухом из радуг – прямо в стих
Вошёл, косясь на кур – прекрасно-властный!..
Хвалите! – Щука – в сизой глубине,
И ястреб – страшной красоты – убийца…
Господь – в тебе и Он же весь – вовне:
В руинах храмы майя, ассирийцев…
В руинах – храмы. Август – весь в цвету,
Плоды – щекой румянятся и зреют!
Хвалите Господа за красоту
Творения, что временем истлеет!
Хвалите Господа – ещё не все псалмы
Написаны и спеты в полный голос!
Ликует август, жатвы жаждет колос…
Согласным хором Бога славим мы!
LXII.13
Sapienti sat.(лат.) –
Для понимающего достаточно.
Лат. поговорка
Всё что способ самовыражения - не поэзия.
Константин Латыфич
Ревут трибуны стадиона:
– Господь пришёл! Оркестр – туш!..
И Он – выходит. Без поклона –
Отец законный блудных душ.
Всё – ниц. По всем каналам – крупно.
Оркестр гремит, толпа ревёт…
Чудесная минута – лупа:
Наотмашь настежь счастьем рот!
Теперь – без страха и сомненья!
Век Золотой встал за углом.
Вся мощь ликующего пенья
До облака, как пыль – столбом!
Пришёл Господь – Вселенский Праздник
Всех измолившихся тех душ…
Лик манит, ослепляет, дразнит:
– Господь пришёл! Оркестр – туш!!!
Все лица отражённым светом
Сияют – Вечная Весна!
Крик общий: – Имя-а! – И ответом
С улыбкой светлой: – Сатана.
3 августа 11
LXII.7
* * *
Вдруг выпадает час холодным летним утром
На застеклённый сад решётчатых веранд
Взглянуть до всех докук на яблоки беспутно
И ощутить их вкус до вырезанных гланд!
Прилипчивой осы девическая прелесть
Суется под перо, напрашиваясь лечь
В одну строку с лучом, выпячивая челюсть
И выгибая стан до окрылённых плеч.
На пристальный покой в жужжанье невесомом
Набрасывает сеть оконный переплёт.
Душа передаёт мгновениям знакомым
Свой безвозмездный дар – нескованный полёт.
Короткие слова – для плясовых мелодий,
Но пенья высота нуждается среды
Высокосложных слов, которые Мефодий
Глаголицей вязал славянской бороды.
Невозмутимый блеск старинной паутины
Скрывает паучка от беглого зрачка
И общий ход часов прописанной картины
Вдруг бросит в жаркий стыд все яблоки с бочка!
XXXVII.4
* * *
Нам ремесла нехитрый гений
Дарит земного рая ключ.
Среди цветущих вожделений
Пышней букеты оберучь!
Июль со щебетом и свистом
Всклень солнечному утру рад
И жизнь на циферблате чистом
Благословляет всё подряд!
Строфы новорождённый казус,
Строку мелодии благой,
Холста – мазками в палец – вазу
И встречу, ставшую судьбой…
Тень - цветом сочным, словно слива
В ещё не тронутой пыльце...
День дарит радужке счастливой
Весь мир в начале и конце!
Неповторимый, как мгновенье
Ниспосланного ремесла,
Чей чистый и нехитрый гений
Рука Всевышняя пасла.
XLII.1
Жизнь – череда рождений и смертей,
А между – знаки, роли, ритуалы.
Растут значения – числа – скоростей,
А существа всё так же мало, мало…
Лопатится всё то же вещество,
Духовностью с веками убывая.
На чём у душ основано родство
Для пассажиров здешнего трамвая?
Развитие касается лопат.
Душа с рождением каждым всё беднее
И память однообразней, чем речь.
Откуда ты? – Ответы наугад.
Кто ты? – Молчание всё длиннее.
Куда идёшь? – Одно пожатие плеч.
XLV.6
* * *
Как благодетельна забывчивая память!
Когда бы веки поднялись времён –
От гнева пчёл в какую воду падать?
Тот омут, где свой опий растворён?
Восстановить цепочку воплощений!
Но слабого цепь намертво скуёт.
Стыд, страх и ложь упущенных прощений
Наполнят воском, а не мёдом, рот.
А рой всё будет жалить и клубиться,
Пока безумье не отгонит прочь…
Поэтому и чистою страницей
Дано родиться: выстоять помочь.
XXXIX.12
1
ДЕТИ ИНДИГО
Июнь завьюжил белым пухом город!
Безлюден праздник солнечной жарой –
Куда-то провалились серп и молот –
Простёр над Русью тень орёл степной!..
Победой инженерии трансгенной
Двугорлый символ над страною встал
И пух столичный аллергией пенной
Сравнял лицом что власть, что криминал.
Двугордый гриль России на шампуре
Перебивает запахом угар
Лесов горящих, рек в мазутной шкуре,
И отлетевший к небу Божий дар…
Весь век Россию сильно заносило!
То снегом, то войною, то умом…
На что расточены людские силы
В безумном расхищении немом?
В безумном упованье на кого-то,
Безумном ожидании чудес…
Где девять Муз? – 9-я здесь рота.
Днесь – разобщенью радуется бес!
Заносит тополиною метелью
Ненужную столицу… День велик!
А снег придёт рождественскою елью,
Дитя индиго освящая лик…
2
ПОСЛЕВКУСИЕ
Дождь того же цвета, что и река.
Из того же – сделаны облака.
Окоём - городской пейзаж,
Оком – в кроны спокойно ляжь:
Из окна – если высоко –
Взгляд достигнет всего легко:
Чайки – выраженный излом,
Вниз – «ракушек» металлолом.
Город – тренд ненужных вещей:
Стен хрущобных – сквозь запах щей,
Рядом – лоджии тех, кто взял.
Дальше – в набережных канал…
Сверху виден яснее план:
Лучше тем, чей полней карман
Здесь, где нынче управил бал
Коронованный голый нал.
Ну а дождь – он для всех идёт.
И на мусор, и на народ.
Вряд ли город урокам внял.
Дождь – всех сыростью уравнял.
LXI.29
* * *
В кипящем городе-кастрюле
Листва сбегает через край!
Дома всплывают – их шумовкой
В июньском супе выбирай
И стряхивай в ведро на выброс,
Очистив зелень крон в дожде
– Излюбленное взгляду блюдо,
Что лето стряпает везде –
Где не заляпано асфальтом,
Не вытоптано суетой…
Средь кущей город ближе сердцу
Не серых окон пустотой,
Не косяками рыбьих кровель,
Чей день забрасывает сеть:
Дождь промывает перспективу,
Чтоб дальше, дольше посмотреть!
А тёплый свежий влажный ветер
Июня гонит облака
И пена зелени сбегает:
Рука кухарки – коротка!
LXI.33
Дождь настраивает кроны,
Словно стаи, в унисон
И взлохмаченной короны
Зелень чернью красит в тон
Спиц стеклянных, хрупких, ломких
До мурашек по спине!
Поднебесная соломка
Выстилает лужу мне...
Звучной свежестью садовой
Озабоченной пчелы
Дождь весёлый и медовый
Сочно выпишет стволы
И столетний серебристый
Тополь от окна до туч
Тонкошеим и пушистым
Вновь – подростком, вновь – летуч!
Дождь шумит ветвям, крапиве
И по коже лопуха
Барабанит – будто в пиве
Крепнет пеною стиха.
Под согласный хор лягушек
Дождь! Из туч такая мощь,
Словно всех музеев пушек
Залпы вымочить пришлось.
Дождь почти стихает... Пьяно
Воздух валится в траву.
От crescendo до piano
Вечер вчертится в судьбу
И растрёпанным закатом
Дождь – растрёпа из растрёп –
С крыш грохочет самокатом,
Весь – отдача! Весь – захлёб!
дер. Общий Колодец
Х.11
Музыка автора
1
Дороги, дороги, дороги… Летящие полосы камня,
Летящие полосы стали… Вы разве ещё не устали?
Дороги, дороги, дороги… Летящие мимо и дальше,
Дороги в конце и в начале, дороги любви и печали…
2
Дороги, дороги, дороги, ведущие тайно и зримо.
Вы многих уже не застали – отметьте своими постами!
Дороги, дороги, дороги… С рассвета вы и до заката
Двуногих и четвероногих ведёте, не зная крылатых!
3
Дороги, дороги, дороги… Запевом своим и припевом
Даётесь и добрым, и строгим, и правым даётесь, и левым…
Дороги, дороги, дороги… Нигде не кончается лента.
Обочина видела многих участников эксперимента.
4
Дороги, дороги, дороги… Давно появились колёса:
Спешат от душевной тревоги гудящими осами оси...
Дороги, дороги, дороги… Настойчивым вечным рефреном
Проложены ввысь одиноким, единственным в мире, бесценным…
5
Дороги, дороги, дороги: у шарика нет окончанья!
Дороги обычно отлоги – крутыми бывают прощанья.
Дороги, дороги, дороги… Летящие полосы пыли!
Дороги, дороги, дороги… А вёрсты счастливыми были!
CODA
Дороги, дороги, дороги, дороги, дороги, дороги…
XLVI.39
Словом-скальпелем,
словом-бинтом,
словом-хлебом
и словом-бичом –
с высоты,
где границ не увидишь
между племенем этим
и племенем тем…
Есть – меж морем и сушей.
Есть –
пламя и тень.
Пирамиды.
И Наска.
И – Китеж…
Между духом – и телом,
меж злом – и добром,
меж водою и пеной –
границы.
Ясно вычерчен небу земной окоём.
Назначается смерть - кто родится.
Слово – виза
вне квот.
Ключ и пропуск в миры
за – чертой,
над – тщетой,
через – время и тело!..
Мантра,
после – молитва,
потом –
Дух Святой
озаряет строкой, что пробиться сумела
через
стены, охрану
традиций и каст,
вещества существо –
окружения слепого.
Горлом – выразить горнее!
Вырезать
тлен
метастаз…
Вознесением до Слова,
Слова – мёртвых всех – на ноги:
слог плеча и меча!
Слова
песни всех песней,
молитв
и заклятий.
Слова всех языков:
палача и врача.
Нет любви – сгоряча:
по заслугам – объятия!
Слово – дело;
поступок;
судьба;
и судья.
Продолжение сердца – выражение горла.
Восхождение Слова
– новый лик Бытия –
весь песок пирамид – вековечное – стёрло.
* * *
Я не знаю, Отец, для чего этот мир, этот я.
Только солнечным утром в тиши на какой-нибудь даче
Целиком принимаю огромный кусок бытия,
Ощущая, что быть и не может иначе.
Я не знаю, Отец, что такое по-Твоему – быть.
Только льну к тишине, не раздробленной суетным словом.
Я учусь в этом мире ходить, говорить –
Мы явились сюда напоследок – пребыть на готовом.
Вперемежку вороны и певчие птицы. Пчелы
Бы не спутать с осой и восхода с закатом…
Я не знаю, Отец, в чём действительно мы тут вольны,
И не помню, тем более, в чём виноваты.
Неизвестно, что значит быть честным с собой.
Много легче – с Тобой: удивительно, правда?
Вот и молимся: каждый и наперебой.
Поединок с судьбой, очевидно, не равный.
Очевидно сегодня, а завтра – вопрос:
Бесконечна обойма прицельных ответов.
С полной выкладкой жизни – утомительный кросс...
Но какое чудесное, всё-таки, лето!..
L.23
* * *
Ночь, обе стрелки наверху сомкнув,
Мир заключила в бархатную тьму.
Ты, сердцем прикоснувшийся к окну,
Забыл печали цвет и глубину.
Ночь – бабочка и полночь – только миг,
Как боли или страсти полный крик.
Четыре чёрных бархатных крыла
Сомкнулись в полночь, время сжав дотла.
В горсти ночи пол пригоршни огней
И след воспоминания саней
Зимы воздушной, стаявшей совсем,
Холодный мусор бросив подле стен.
Присела ночь на город-циферблат,
Сквозной, как будто тёмный вдовий, плат
Раскинув – траур бабочкам к лицу
И даже взглядом страшно сбить пыльцу!
Истает за ночь сигаретный дым
И прошлогодний снег, а ты седым
Останешься на розовой заре –
Фамильным снимком в тёмном серебре.
Ночь упорхнёт и бархатный лоскут
Не встретишь наяву ни там, ни тут –
Лишь в памяти беспечной: хлороформ –
Хранитель вечный быстротечных форм.
XXXV.9
* * *
Простых ответов в мире не простом
Не жди! Ночь обижает только тьмою,
Где ярче звёзды в небе не пустом,
Где на Земле не ум, а Бог с тобою!
Бессмертьем побеждают: красота,
Любовь и правда – проявленья Бога.
Все истины – для чистого листа.
До них дойти – тяжёлая дорога,
Что так легка, где ночью – шёпот звёзд!
Где птичий щебет окружён восходом!
Где головокружительно не прост
Проросший прах – космическим исподом!
Где рушит камень – дух и смерти – нет:
Есть искупление жизнью заблуждений.
Любви не здешней несказанный свет:
Дар человеку – Богоданный гений.
LVII.41
Произведение создано по реальным событиям
в Москве 25 сентября 2007 года. Все имена –
подлинные.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Однажды…
Так.
Всегда однажды
день, жизнь, любовь, и снег, и сигарета,
и лыко в строку
тишины
в непредсказуемом прозрении
вне света
волны …
А в ней все
переплетены,
как звуки в ухе:
кластер бытия –
веществ, существ и сутей
труд путей.
ИМПРОВИЗАЦИЯ
У Памяти – Вчера,
Воображенью – Завтра и
Ощущенью – Миг…
А вместе -
здешний мир
в проекторе прорезанного взгляда
сквозь мифа тьму.
Конечен час и луч!
Февраль ещё короче всех.
А пульс гремуч!..
Но
вкус сменяет
транс
на вальс,
потому что – Земля,
а за рамой зима, как цитата из классика!
Выпью до дна
и на счастье об наст на осколочки!..
В пыль
снежных искр, исполняющих нежную быль
февраля…
Ля!
Ля - ля…
ЭКСПОЗИЦИЯ
Поэма пения.
– От листа!
Сюжет: сольфеджио.
Соло силы. На
Сене можно увидеть пса.
А можно – город!
Нельзя – насильно,
на синем – льзя.
От партий медных – не зарекись!
Штурм мглою небо…
(По-русски лучше.)
В музеях пушки без Муз лежат,
а перья – только в чехле подушки…
ГЛАВНАЯ ПАРТИЯ
Кофе-магия: труд и труд.
Знанье праведно.
Ночь по строчке
веной синенькой – так идут
в Царство Новое
поодиночке.
Честно-белому – До-мажор! –
свету-радости разрешенья
зренью дадено
А - Е - О –
Пенье!
СВЯЗУЮЩАЯ ПАРТИЯ
Чистых символов тело – Знак
нитей тысячей (в жизни – больше!)
вниз уходит в расхожий мрак
глины хоженой плотной толщи,
самоназванною –
«Земля».
Ля-
ля-
ля…
ПОБОЧНАЯ ПАРТИЯ
…а под снегом земля декабря-февраля
подвенечно бела бесконечностью для
взгляда глазу!..
Третьим – редко светло: есть считай повезло
и оно – естество заспало! – так не сразу
открывается –
Та – ин – ство:
повесеннее таянье!
Облетает с ветвей иней, след ворожей
намороженный –
уступает весне, как улыбке во сне
новорожденной!..
И мелодия вторит смущённо побочная – от любви.
Ведь любовь изнутри не бывает порочною – посмотри!
Клин земли
тянет в небо, где столько я не был уже, просто стыд.
Блин земли
позастыл и хрустит под кустом, а уж масленицы след простыл…
РАЗРАБОТКА
Лиц Истины, что кулаков толпы.
Глас вопиющего – в согласном хоре.
Свет истины на 220v все аудио и видео питает.
Etc. Пусть каждый продолжает
сей список спеси с песней песней в пейсах…
Сознанья!
Сверх- и под-
– я на троих
сию минуту разведу цикуту –
прошу!
Поэзия – преображенье утра,
а ветер, свет, восторг и щебет – стих.
Зане поём!
Ля - ля - ля - ля!..
Почище!
Браво. Антракт.
Так ты пройдёшь оставшиеся такты
на свете этом странном,
где так похожи (несхожи) боги, люди, страны.
От опасенья всем спасенья нет.
Да будет Свет!!!
– Добудет.
Да скроется…
– Гхм.
А
«В начале было Слово,.. Слово было
Бог.»
«И Слово стало плотью».
А
расторопна
прыткая орава
религий, партий
– общая держава!
Общин и сект
духовная отава…
– Сюда, стада! – Труба Суда.
Облава.
Чем выше чин
устава начсостава,
тем больше честь и часть.
И Богу
СЛАВА!!!
…полудня ветер широты России
вздул голубой небесный каравай!
Поля,
река…
Тень виснет на осине
и Спас сияет:
Русь…
Из края в край!
А
Солнце-золото и кровь-огонь
разметали снопы цвета лис,
растянули по сердцу гармонь,
хохломским язычком завились
по муравкам да кистям рябин,
тёмным ликам да бликам белил
тьмы икон – азиатских картин:
сажи плат от охальников скрыл…
Храм насквозь пронизала трава,
заплетая прикрасами взгляд,
и дивится с утра голова,
перехлопав глазами подряд!
Из-под звонкой глазури поёт
петушок золотой изразца!
Наземь шапки роняет народ
у собора – с лица молодца:
вавилонских сестёр свысока
– по макушку от маковок жар! –
оглядел, отхлебнув молока
облаков, чтоб не вышел пожар.
Забубённой своей головой,
заломив залихватски картуз,
запустил эту жизнь трын-травой –
сполз на спину бубновенький туз!
По вине ли – а кто без вины
у страны, что ни дня без вина? –
плохи все, а сам-друг – хоть бы хны:
на столе круглый год белена,
и по золоту Солнца, крови
выше пояса, ниже травы
образован – лишь "благослови!"
шепчет глас тупорылой молвы.
А баян с балалайкою блин
жарят солнечный – брови в поту!
Ах, Париж! Ну, Нью-Йорк! Эй, Берлин!
Третий Рим жгёт вприсядку версту!!!
Но
в детстве –
каждый!
Или нет?
Почти!
Вдруг боль в ночи и слёзы:
гроздья раны.
В тысячелетьях тьмы
иди сочти
рань этих ран
и
радость этой рани!
Несли не ложный – непохожий дар
и в нищий сброд,
и в храм, хоть там базар…
А суд народа суть святое право:
распят Спаситель
и спасён Варавва.
Нетленно, как легенда!
ВсеискУс.
Иссоп и уксус жаждущему вживе:
Царь Иудейский
Назарей Иисус.
Где еллины, где иудеи ныне?
Ассимиляций жернова в муке
костей несчётных вглубь по всей земнине:
гостей, врагов в дому и вдалеке,
а где был колос – заросли полыни.
МукА та – мУка, не тучней поля.
Помолы новы –
старая земля.
Да здравствует прекрасная идея:
нет еллина, как нет и иудея,
где еле-еле елей снежный свет!..
Город!
Голоду ломти слоёного времени – наполеон:
Крушится сильно и крем не замажет ни моря, ни Эльбы.
Даже по свежему календарю видит мир, ух!, XXI сон,
Что не прервали пока за века регулярные стрельбы.
Ритм.
Если город – то стенокардия.
Тени по-братски у статуй и тел совершенно едины!
Демократия – это равенство теней.
Город демократичней села,
поэтому лишь в деревне спокойно живёт пчела:
архаичное тоталитарное насекомое,
всем поведением страшно знакомое.
Ответь же, сердце, кто тебе милей?
Скажи и дух – тебе виднее свыше!
Слепому в мире теней сколько дней
Среди камней сновать подобно мыши?
Ответа плен освободит верней
Тюремных лестниц от оков свободы
Да по заставам подставных коней...
Да здравствует прозренье – ключ природы,
Отзывчивой на очевидный знак,
Что дан так, как улыбки сонм значений:
Губ уголки – настроя Зодиак –
Проходят дуг побед и огорчений
Извечный круг... Ах, если б ум зачёл
Ту тайнопись, что глаз уже прочёл!
XIV.12
* * *
По снежной крыше строчка птичьих лап
Идёт от края – оборвалась краем…
В такой картинке жизни виноват
Тот, выше крыш, Кому не отвечаем
На солнечную утра белизну,
На свист синичий и вороний кашель…
Лишь кажется, что здесь живём одну,
В которой плачем, радуемся, пашем…
Над башнями столичными весна!
Внизу сугробы непроезжей части…
За труд тут то морковка, то блесна.
Зато ответ – всецело в нашей власти.
Весна к зиме пришита строчкой лап.
Судьба пришита к жизни строчкой в рифму.
День только начат и молодцеват,
Забот не зная – превозможем их мы!
Оборван край – но рядом столько крыш!
Искрится – снег, судьба – кроит и режет,
Весна – идёт… Какой им в том барыш?
Была страница эта белоснежной…
LXI.21
Один из символов женского очарования и неотразимой прелести олицетворён в образе русалки, поэтому поздравляю лучшую половину Пру с весенним праздником 8 марта так нетрадиционно:
1
* * *
У русалок грусть во все глаза:
Не мочить волос никак нельзя,
Ни попеть, покуда в глубине,
Ни свиданий в лунной тишине…
Чешуя искрится, что роса
Да от солнца сохнут голоса!
Быстро-быстро падает звезда,
Словно сердце смыслом "никогда"…
А ресницы – ветер, как моргнут!
Плохо спится, если побыл тут.
Детский рот и брови нервной близь
Так нежданно нА сердце сошлись!
Нежность по утру прохладных рук
Знали только волосы подруг.
Мягких губ растерянный испуг
И не знал, что есть тепло у губ.
У русалок грусть во все глаза,
Как старинных брошей бирюза.
……………………………………….
Обещали ветер и +5,
Значит свитер надо надевать.
I-IX.64
2
* * *
Русалки не носят тельняшки, вода полосата и так:
То бакена- бульк -неваляшки, то рака какой-нибудь знак.
Летающий отблеск тарелок кто как толковать мы вольны.
Русалочья грудь загорела наверно не с полной Луны!
Кудряшки и мокрыми вьются на светлый смеющийся глаз,
А серьги осенние жгутся, как блудного золота час.
Бесполого времени омут её заколдованный дом.
Знакомому раз водяному за полночь расскажет потом…
Под слёзы – песка промокашку: с девчонкой курносой просак!
Вода лихо носит тельняшку и это – русалочки знак.
XVI.22
* * *
Как
лист
увядший
падает
на душу?
…и утренняя свежесть
в горле комом,
и осень…
Очень давняя!..
Сквозь ветви
слепит голубизною.
Зябнет сердце.
И бередит прозрачной ясной далью
погожее
щемящее
то
утро,
когда,
вдруг вспыхнув тёплым звонким цветом,
нам
лист
увядший
падает
на
душу.
авт. пер. с ируканского
I-IX.1
* * *
Здесь, на одиннадцатом – ветер
И связывает всех – метель!..
На этом белом снежном свете
Такая стелется постель
Ночному городу в сугробах
К утру засыпанных машин,
Где двое – означает "оба":
Домой по холоду спешим
В тепле раскутаться и зябко
К плите плечами повести...
Опять за гуж упорно взяться –
Должно ж когда-то повезти!
Высокий ветер подвывает,
Гоня рассыпчато метель...
Какие Ангелы витают
Пути, ведущего отсель?..
Из века прошлого ночного
На перекрёстках у костра
Один всегда встречал второго.
Как ни была бы смерть быстра...
А ветер бронзовых, чугунных
Всех конных, пеших вожаков
Во тьме перебирает струны
Под цокот царственных подков,
Метелью связывая время,
Следящее из-за плеча
Веками канувшими всеми,
Как загорается свеча...
Как бережно передаётся –
Ладонью пламя заслонив!
И ночь откуда-то берётся,
Чтоб оттенить снегов извив
На всём невидимом открытом
Пространстве в редких городах.
Зима искрящимся корытом
Под звёздный полог в долгих снах
Ложится... Ветер на рассвете
Погреться улетел к себе.
Декабрь, как вырваться из сети?
Опять ты мне ни ме, ни бе...
А на одиннадцатом – время,
И связывают всех – часы.
На этом белом снежном – с теми,
Чью меру ведают весы.
LIX.9
Музыка автора
1
В ночь на Новый добрый Год утихает город.
Дед Мороз звезду зажжёт и поднимет ворот…
Нос прихватит и глядит: будешь ты в обиде?
Кто на шалости сердит – Деда не увидит.
2
Сквозь узор окна огни радугой на ёлку!..
Подыши, к стеклу прильни, приморозив чёлку.
Там Снегурочка поёт чисто так и тихо,
Что стихают здесь разброд и неразбериха.
3
Светлый Ангел входит в дом сказочною ночью.
Что искрится за плечом? – Погляди воочию:
Белокрылая любовь – оттого светает!
Изумлённо выгнув бровь, свечки с треском тают…
4
Всех чудеснее потех Новый Год морозный!
С веток сыплет чистый смех, никогда не поздный.
Дворик праздничный цветёт – разукрасил холод!..
В ночь под Новый звёздный Год затихает город.
XXXVIII.25
чтобы послушать:
Новогодняя песенка
пародия
http://www.poezia.ru/works/84226
Морозов Николай "Я - русский"
Гораций "Наука поэзии"
Унылая пора, очей очарованье…
А. Пушкин
великий рус. поэт эфиопского происхождения
Поздняя осень – апрелю конец!
Фикус в Австралии вновь облетает…
Кактус краснеет, но он – молодец:
Лето в колючках под ключ запасает!
Полными сумками все кенгуру
Носят запасы на зиму и скачут
Из магазина вприпрыжку в нору,
Не упустив распродажи удачу!
В пальмовой роще шуршит листопад…
Птицы опять собираются в стаи…
Кто из птенцов возвратится назад?
Страус на север зимой улетает!
Клин страусиный помашет крылом –
Сумчатый волк лишь пощёлкает пастью…
Если ты в джипе сидишь – нипочём
Сумчатый слон и любое ненастье!
Старый вожак с поседелым пером
В небе курлычет отставшим в подмогу.
Вслед улетающим – машут хвостом,
Тихо роняя слезу на дорогу…
LX.39
1
Над праздничной толпой весенний ветер, флаги,
Играет солнце медных духовых.
Великий день! Со стапеля величественный флагман
Спускается в цветном огне шутих.
Обводы корпуса сверкают белым лаком,
Сияет бронза, безупречен строй…
Мельчайший блик глазам и сердцу лаком.
Гудит зевак всеядный пёстрый рой.
Оркестр смолк. Всё вытянуло шеи
И над толпой, наращивая ход,
Пред собственной судьбой благоговея
Уже открыт, уже звучит – плывёт
В пространстве меж мирами и сердцами
Новейшая заветная скрижаль:
Ещё один, построенный руками,
Концертный ослепительный рояль.
2
Черты лица неповторимы
Мелодии: чуть вкось – и мимо!
Так разрушает всю картину
Вдруг слово, сказанное мимом.
Аккорду врученные пальцы
Мгновения взращивают в сутки,
Что чудом держатся на вальсе –
Танцующие предрассудки!
Так судьбы держатся движеньем
Под притяжением друг дружки.
Так – взлётом или пораженьем,
Как над рубанком прихоть стружки!
Дрожанием воздуха настроен
Неизречённый улей звуков
По камертону тех устоев,
Что выше ухищрений, трюков…
И никогда в повтор не грянет,
Но вслух продлится флейтой нежной –
Рояля-парусника глянец
На акватории безбрежной!
LX.31
1
Продлить слова... От музыки излить
Взыскующую нас необъяснённость
Отличия “прожить” от слуха – слыть...
Раздаривая, неслух, одарённость.
Противоречье – промысел смычка.
Ручей скрипичный чист, но скоротечен.
Теченье речи не зачтёт очка,
Пока ты бес- или на вес – конечен.
Опорой речи выстроится дуг
Летучих купол музыки – лишь храма,
Чья святость суть преображенье рук,
Не мук. Иначе – просто диорама...
Искусственность натурщиков видна
Когда за шаг, когда за полстолетья.
Пока поэту хочется рожна
Боль не важна и начинаю петь я...
Так речь вступает снова в берега,
Что бережны к державному теченью
И вновь гранита чувствует нога
– Зернистого клавира – наущенье.
XXI.26
2
Высокий слог переплетением слов,
Чья длительность не разрывает время
На мелкий многочисленный улов,
Испытывающий твоё терпение
Служением! Пребыть проводником,
Что душу заряжает светлой силой,
Держащей человека испокон
В пространствах, где судьбой навзрыд носило!
Высокой нотой завершить аккорд,
Укоренённый левою рукою
В незыблемом басу, что принял хор
За основание мощное простое.
Идти, как снег – засыпав красотой
Несовершенства времени и места!
Жизнь не случится пошлой и пустой,
Исполненная искренно и честно.
Высокий слог переплетением слов,
Путей и судеб образует тайну:
Тот белоснежный бережный покров,
Искрящийся под взглядом не случайным!
LX.36
* * *
Letum non omnia finit.
Проперций. Элегии. 4.VII
Так холодно ночью на ветке!..
А нынче совсем одиноко:
Куста продувается клетка
И до крови ранит осока…
Деревья давно уже наги –
Всё видно до самого края,
Где вышиты солнцем овраги,
Тьмой – звёзды, а дальше – не знаю!..
Соседи давно отлетели –
Меня только треплет, не греет…
Не радуют ветки качели:
По осени листья мудреют.
Я помню весеннюю свежесть
И клейкую крепость начала,
Когда под лучами разнежась,
Всем трепетом жизнь отвечала!
А ночи одной с соловьями
Запомнился шёпот и шорох…
Как зелены были мы сами!
Рассветы горели, что порох!..
А знойного лета отрада
Свистела крылом и надкрыльем!
Под ливнем все жилочки рады,
И шмель поднимался с усилием:
Напоен, накормлен – и с Богом!
День долог и ветер-рассказчик
Всей кроны раскидистый полог
Умел увлекать настоящим!
А ночь ненадолго заглянет
Луною то полной, то тонкой…
Упругий и радостный глянец
Сравнить ли с былинкой-соломкой?
Но август неспешный и мудрый
Коснулся отмеченных охрой.
Совсем не торопится утро.
Сосед покраснел, но не охнул.
А нынче так холодно ночью!..
Мой сук опустел. Одиноко.
История – ветки короче.
Как мне отправляться далёко!..
XLVIII.2
* * *
…и Слово было Бог.
Иоан. 1
Бог есть всё сущее, но не всё сущее есть Бог.
Моше бен Яаков Кордоверо
Дождь возлюби – в нём воплощён Господь!
Боль возлюби. Труд. Люда безразличье.
И восхищенья благостный испод.
И на ветвях – скворцов скопленье птичье!
Всю тайну лет до роковой межи.
Невообразимость уложения судеб.
Отчаянье. Надежды миражи.
Фортуны колесо, что вновь буксует...
Здесь – полюбив, увидишь: сам ты – кто?
Что этот свет, что тот – стоят на правде.
Меняется на саван лишь – пальто,
Пока однажды путь прямой не найден.
Пока не примешь суть: Бог есть Любовь.
Любовь – не делит: на святых и грешных,
На подлую и голубую кровь...
Из бездны слов – дарит строкой утешной.
Любовь – соединяет. Долгий звон –
И колокольни белое струенье...
Припухлость губ – и предрассветный сон...
Безмолвье рощ – и свет уединения...
И дождь осенний, где идёт Господь
Живою каплей на листе багряном!
Господь – всевидящ над любым изъяном,
Но – милосерден. Мир – Его извод.
LX.16
… Солженицын, Ростропович, Вишневская, Бродский, Нуриев, Барышников, Мамлеев, Довлатов, Неизвестный, Шемякин…
Растерянные церкви на пригорках,
Осенние дожди и листопад...
Россия облетает тихо, горько
И чувствуется в воздухе надсад.
Так холодно бездонными ночами
Октябрьских перелесков и жнивья!
Какое слово было здесь в начале,
Когда ещё не виделось жилья?
Призор пространен, окоём просторен!
Ещё речные глади – без стекла.
Над вечным тихим облачным покоем
Россия улетает...
До тепла.
LX.22
Однажды известный в определённых кругах
поэт Дмитрий Ильин позвонил известному
поэту Элле Крыловой, но тот мыла окна и
факт поэзии не состоялся.
"История русской литературы" т.II, с. 456
(неопуб. рукопись)
Когда Поэт, промывши окна,
На мир торжественно глядит –
Что Хилтон перед ним и Стокманн,
Их ненасытный аппетит?
Батурина, Онассис, Морган,
Рокфеллер, даже Ротшильд – что?
Другой Поэту послан орган –
Он на него надел пальто
И вышел в золотую Осень:
Её – душе бессрочный вклад
Небесную украсил просинь!
Поэт ей беспроцентно рад.
Окна невидимые стёкла
Не отделяют от него
Ни осень, что насквозь промокла,
Ни "Пиво-воды"... – ничего!
Распахивает настежь рамы
И безразмерную душой
Весь мир охватывает странный,
Что для Поэта – небольшой.
Он дерзко влез на подоконник
И видит: Вечность впереди!
Поэта преданный поклонник
Преследует – вперёд иди!
Одною левой – преступает
Все рамки, рамы – как века!
С утра над ним Пегас витает,
Тверда его с пером рука!
С высот, запретных человеку,
Всё видит: улицу, гараж,
Фонарь (под глазом) и аптеку...
Он – первый, как её этаж!
1 октября 10
LX.21
1
МОПБ (Московская обл. психиатрическая б-ца) №5
Если Господь хочет наказать человека - Он лишает его разума.
Пословица
У пригорода стойкие гудки
И зелени проникновенный запах!
Лучи сосновой кроны так легки,
Как сумрак елей на косматых лапах.
Просёлка гравий редко проскрипит
Под валкой настороженной машиной
И пыль в нагретом воздухе шипит,
Разбуженная кочевою шиной...
Ума палата нищая полна.
Хромого и слепого, но живого...
Так страшно ночью – даже пусть Луна
Над шёпотом Божественного Слова...
Забор бетонный разделяет мир
На ту и эту стороны сознания.
Судьба душе устраивает тир,
Где ты – мишень в надежде сострадания.
Но снова занимается рассвет
И розов снова взгляд – так не надолго!
Просёлок пыльный сух сознаньем долга,
Как мусором заваленный кювет.
2
ДЕНЬ ГНЕВА
Найти крупицы истины – во тьме,
Расслышать голос Божий – в общем гаме...
С душой своей побыть наедине
В водоворотах склок и притязаний!
Лесным пожаром тело гонит – страх.
Уносят ноги – душу забывая.
Любовь не вспыхнет там, где – впопыхах.
Безумие манит ключами рая!..
Земля летит в бездумье толкотни
Блошиных рынков лжи, подмен, дурмана...
В погонях за и от – сгорают дни
И смог стоит! – Не разглядеть обмана.
Горит земля – одним, другим – вода
Смывает стены и уносит крыши...
Беда – пришла войной на города.
День гнева! Трубный глас чьё ухо слышит?
Вершится Страшный суд – конец времён:
Кто – Господа искал, кто – лишь спасенья.
Один Господь укажет, кто – спасён,
А кто – фантом: туман и наважденье.
Спасенья нет принявшим сердцем страх –
Кто не поверил в милосердье Божье,
Кто – торговался с Богом... Свеян в прах
Принявший мрак вероученьем ложным.
А Истина – любовь: к тому, что дал
Господь то испытаньем, то – наградой.
Подсовывает дьявол – идеал,
Чтоб ничему здесь не были мы рады!
Бессчётны козни. В них запутан ум,
Когда запуган. Только сердце слушай
В безумном шуме времени трибун –
Развешены вокруг пустые уши...
Пустые души молятся вотще:
Из пустоты не возникает Слово.
Как ни скрывает смерть свою Кощей –
Сундук раскрыт – яйцо – игла... Готово!
А Божий мир играет Бытиём:
Цветущий август – солнцем и дождями!
Любовный взгляд – всему, что мы живём,
А Благодать – что происходит с нами!
Благодарим - пред жертвенным огнём.
3
ГЛАС БОЖИЙ
Уйти от Бога в секту или храм...
Земля - в снегу, в цвету – под небосводом:
То – звёзд несчёт, то – облачным исподом...
– Всё Мироздание – это же Я сам!
Навеет – ветер, дождь – прошелестит,
Листвою – кроны шёпотом упорным:
– Я – здесь – везде!.. А хочешь – можно в скит...
Я – речь, но – и в молчанье благотворном!
Я – кость твоя, дыхание и кровь.
Я – жизнь и смерть. Я – вера и сомненье.
Я – в тишине рассвет и в голос – пенье!
Я – боль твоя и Я – твоя любовь.
LX.7
Толпа валит, толкаясь и спеша:
Мешочники, коляски и закорки...
Взгляд – мутный, за душою – ни гроша,
Кто – бос, а кто – верёвочкой опорки...
Тяжёлое дыхание и пыль,
По спинам – пот, споткнувшийся – затоптан.
А вдоль дороги – шёлковый ковыль
И тёплый ветер теням их бесплотным...
Всё кажется, на горизонте – лес
Синеет щёткой и река должно быть...
Валит толпа – другой наперерез:
Поклажей сорван с чёрным кантом ноготь –
Страшна рука, слепа... Куда? - Бог весть.
Взгляд исподлобья только друг на друга.
Какая им нужна Благая весть?
Под пылью на обочине – подпруга...
А Солнце опускается в закат,
Прохладней – ветерок... Толпа редеет.
Всё кажется никто не виноват!
Всё кажется – людей ведёт идея...
Темнеет. Выжав соль – и пот просох.
Зажглась звезда. Глядит на Землю Бог.
LX.12
Там, где в парке осеннем оркестр духовой,
Стулья венские, дамы с болонками, франты…
Мир, который ушёл – совершенно иной:
Лёгкий зонт кружевной, бонны и адъютанты…
Было время гулять и любить, не спеша,
Под оркестр духовой, для гаданья – ромашка…
В разговорах – обычное слово «душа»,
И батист уголком из мужского кармашка.
Бутоньерки в петлицах, фиалки в руках,
Фортепиано на даче и трости в прихожей.
Было время читать книгу не впопыхах
И альбомы в стихах, друг на друга похожих.
Было века начало, а может – конец…
Время не выразимо расчётами в числах.
Где терновый, где лавровый делу венец –
Ведь судьба не выносит надутых и кислых.
Видно время на фото, чей плотен картон,
И фотографа вензель – тиснёный автограф –
Словно подпись художника запечатлён
Под портретом, где ты говоришь на фонограф,
Где коричнева сепия фона и лиц,
Где добротно сукно и не редки манишки,
Пирамидами – пасха и горки – яиц,
И фуражки с гербами, что носят мальчишки...
Время стрелок на брюках и перьев стальных,
Время фосфорных спичек, на перстнях – печатки.
Время избранных лиц и толпы остальных.
Слово Божье одних, а других – опечатки.
Вновь, как прежде, в том парке оркестр духовой,
На скамейках с чугунными лапами – люди.
Но напитано время высокой водой:
Небосвод – грозовой! А какой ещё будет?..
LV.39
Кого ты выбрал Господом своим?
Вино – в застолье брачного обряда?
Огонь – куста, что им неопалим?
Перо павлина – в золоте наряда?
А то – вино изгнавшего, зато
Хмельным кумысом, мясом жеребёнка
Благословивший верующих в то,
Что нет греха и женщину с ребёнком
Убить – за веру. Боже! Где же Ты?!!
Как страшно жить в таком ассортименте!
Писаний многочисленных листы
Шуршат, как суесловов аргументы.
То - осень слов. Созревшие дела
Богатым урожаем на прилавках.
Куда бежать, чтоб голова цела?
Душа в огне не так уж тугоплавка...
Какого Бога выбираешь ты,
Сухих Писаний перебрав листы?
LIX.21
В приделе жалком маленького храма
Заштатного вне станций городка
Творить молитву в тишине так рано,
Как голос, не проснувшийся пока...
Спит городок и дачные участки,
Спят деревеньки худородных изб,
Ещё не принимая в том участья,
Бессмысленно стремясь куда-то из...
А всё – в молитве! Счастье и надежда,
Любовь и день, наполненный трудом.
Приходит жизни смысл никак не прежде,
Чем вспомнишь не от мира Отчий дом!
Деревни спят. Столица – веселится:
Несётся вскачь ликующий досуг!
Одни и те же на экранах лица –
От светских львиц до беспородных сук.
Россия спит. Столица зубоскалит.
На всём покров тщеты и нищеты.
Душе не пробуждённой – только шкалик
И смутные безгласные мечты.
Отсюда смуты. Грех лежит на каждом –
Вины давно не признаёт никто.
Всё – спит. В церквах безвестно и отважно
Молитва – вслух. Окно горит – в сельпо.
29 ноября 09
LIX.3
1
Мир кукол, где любовь и смерть –
Всё из папье-маше.
Играет внешность ярких черт,
Присущая душе.
Для них расписаны давно
Проходы мизансцен,
Слова... Здесь всё предрешено.
Условность крыш и стен.
Бумаги жёваной комки
Играют вновь и вновь
По мановению руки
Жизнь: слёзы и любовь!
2
Когда касается художник
Бумаги, глины и щепы –
Прекрасное так непреложно,
Как поражение тщеты!
Художник одухотворяет
Прикосновением – как Бог –
Щебечущие кущи рая
И искушения предлог
Для вещества преображения
В предмет искусства: долг души!
Как знаешь в жизни пораженья,
Чей смысл глубинный – не греши
Паскудной низостью во взгляде
И вожделением в страстях!..
Дар вдохновенья чужд награде
Сквозь чушь в последних новостях.
Прикосновением восхищает
Художник жизнь до высоты,
Где вечно Дух Святой витает,
Пренебрегающий – тщеты.
3
Сегодня дождь, вчера и будет завтра!
Лежит неслышно палая листва…
Есть сущему всему великий Автор,
Здесь сотворивший чудо естества.
Холодный влажный ветер гнёт верхушки
Всех недооблетевших пёстрых крон…
По осени судьбе во всём послушны
В Его суде свидетели сторон.
Неравнодушен Автор к персонажам –
Но пьесе есть естественный предел.
Словам и мизансценам зритель важен,
Но во сто крат важнее, что хотел
Сказать неистощимый вечный Автор,
Разбрасывая влажные листы…
Сегодня дождь, вчера и будет завтра
В октябрьской роще дивной красоты!
LVIII.33
от создателя Частушки-эзотерушки
Обзирая правую колонку «Наиболее популярные…» и «Любимые…» невольно задумываешься о харизме. А всегда ли колонка правая права? Но vox populi – vox dei. Потому, поразмышляв же о неисповедимости же путей и провиденциальности их же, продолжаю ж публикацию на тех же ж основаниях:
исключены частушки
1) неуважительно относящиеся к многочисленным конфессиям
типа
То гуру, а то священник,
То шаман, а то раввин…
Поглядела воплощенья –
Оказался сукин сын.
2) требующие специальных знаний механизмов информационно-энергетического обмена
типа
У Петра, хоть волком вой,
Пятый день глухой запой.
Сам орёт жене: – Не дам
Атманических программ!
и 3) с ненормативной лексикой
типа
как в жизни.
Автор
О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух...
А. С. Пушкин
О нирване, Абсолюте
Шпарит лектор – так речист!
Подсказали после люди –
То простой эзотурист.
Эзотерик, эзотерик!
Не открыл ты нам америк:
Если девка хороша –
Мировая в ей Душа!
Объяснил на танцах Нине,
Как работать с кундалини.
Удивилась: – Ну и ну!
Я и так вам подниму!
Я к астрологу пришла,
Говорю: – Совсем дошла!
Отвечает, паразит,
Дескать, у меня транзит.
Водолеева эпоха
И ни хороша, ни плоха.
Пустомеле, что ни лей –
Не поможет Водолей.
Я спросила, как входить
Глубже в релаксацию.
Девять месяцев носить
Эту медитацию…
Тракторист меня любил
Зимней ночкой длинною:
До рассвета всё дурил
"Тайною доктриною"!
Ездю я на иномарке –
Плотють доллары да марки…
Я была б Блаватская,
Ка' б не жизнь-то ...гадская!
Ванька Маньке морду бил –
Сенс кулак заговорил.
Ванька этого спеца
Гнал пинками до Ельца.
С Лялей по сердцу к венцу,
Да не глянулся отцу…
А Тамара мне не пара –
Вон какая сахасрара!
Мне в кино призналась Клара,
Что закрыта сахасрара.
– Не волнуйся, – говорю –
Я приляжу на краю.
Я спросила у Захара,
Как его там муладхара?
Отвечает мне Захар:
– Да уж весь сошёл загар.
Мантру дал мне мой гуру
Прямо под акацией.
Ноги не сведу к утру
С тантра-медитации.
Дед не пьёт, не кушает –
Только гуру слушает.
А в хорошей-то поре
Ох бы дал тому гуре!..
Медитирую в эфир –
Там, практически, сортир:
Глушит телевиденье
Напрочь ясновиденье.
Изучаю я фэн-шуй –
Не ропщу, не охаю.
Да милашке хоть бы ...хны –
Всё милашке по ...фигу!
Объяснял про Инь и Ян
Посвящённый Силуян.
Тень наводит на плетень –
Трое их: Инь, Янь и Хрень.
Вижу мово золотого
С Фенькой рыжею в хлеву.
Погожу, вернёшься снова –
Я те' гуны оторву!
С дхармой собственной блажной
Разочтусь я фейхоа.
Дождь проходит стороной –
Больше нету ...ничего…
Ах, Россия, ты, Россия,
Вся ментальным телом синя!
На просторах я пою
Голою вишудхою!
XXVI.25A
РОССИЯ. ХХ в.
То время общее чумы – очистить землю под застройку.
Леса и реки вновь видны, пробившиеся сквозь помойки
И кладбища – ту сыпь Земли, что высыпалась человеком,
А птичьи галочки вдали – высоким символом калекам…
То время смертное чумы: гнойник России наливался,
Оттягивая из Земли заразу в тех, кто оставался.
То время чёрное чумы – уроков алчущим учиться.
Жуть душ, чей царь – оскал войны…
Но есть благая весть и птицы!..
LVI.37
Музыка автора
УНЕСЁННЫЕ ВЕТРОМ
1
Наступает время, собирает стаи…
Провожаем взглядом – крыши улетают!
Затрещат, заплещут, клин вбивая в небо,
И расколют время на «бывал» и «не был».
2
Обветшали стрехи, прохудились кровли,
Но главарь не дрейфит – озабочен кровно,
Чтобы больше дани под метёлку сбором
И всё больше зданий за глухим забором…
3
За глухим – на честность, за глухим – на совесть.
Уж такая местность – и такая повесть!
Нечем крыть убитым под бандитской «крышей».
Только ветер свищет – тщетно выход ищет.
4
Всё равно весна ли, лето или осень:
Из России крыши навсегда уносит!
Время Откровения: в мир пришёл Антихрист.
Месту впредь – быть пусту, времени быть – чистым.
LVI.3
Музыка автора
ШИРЬ РОССИИ
По расстеленной шири России
Разноцветье цветов луговых!
Из высокой безоблачной сини
Залюбуешься россыпью их!
Меж глазастых ромашек не спрячешь
Ни людской, ни звериной любви
То июльских пригорков горячих,
То тенистых, где травы – свои…
По расстеленной шири бедовой
С края в край в дождь и вёдро звенит
Жёлто-чёрной работы медовой
Трудодень, улетая в зенит!
На равнине в неравенстве судеб
Правда с кривдой гуляют вдвоём,
Но Господь милосердно рассудит
Здесь – какою мы стёжкой идём.
Ястреб с неба и мышь различает,
Ночью в заводях – звёзд не исчесть…
В новых встречах есть привкус печали,
А в отчаянии – благая весть!
Вся Россия – душе испытания
Своевольем размаха руки!
Но вдруг чаются крыльев касанья
Серафима – легки, глубоки…
LVII.23
ГЕНИАЛЬНЫМ ПРЕДВОДИТЕЛЯМ ВСЕХ ВРЕМЁН И НАРОДОВ
Отказываю в гении – злодею!
Лишь чернь – полощет грязное бельё.
Я в дьявольщине распознать умею
Толпы очарование её.
Ведомо стадо – их же кож бичом.
Упрямо стадо – светлым переменам.
Покорно стадо избранному – в нём.
Одна забота стада – стойло с сеном.
Не станет гений – жвачных пастухом.
Глагол огнём – парнокопытным тёмен.
Им гений – чтоб такой же, но верхом.
Их крови плоть: кровавый вождь – законен!
А гений – в тихом ужасе глядит
На скотобойни и мясные лавки…
Злодейство лишь бездарностью смердит.
А гений – там, где не бывает давки.
LVIII.12
ПТИЧЬИ ОСТРОВА
Конфессий птичьих шумны острова:
Глаз, крыльев, клювов сотни тысяч тысяч!
Утёс единый держит их едва,
Но океан вокруг ни сжечь, ни высечь…
От непогоды – крепость не крепка,
Немного корма да защита стаи.
Хранит их всех Господняя рука,
Но всё ж судьба у каждой – не простая.
Сюда вернутся взросшие птенцы,
Круги своя несчётно повторяя…
Кругла Земля и велики концы,
Но вряд ли крылья вознесут до рая.
Над океаном – звёздные миры!
Но ночью спят, а на рассвете – вылет…
Кипит базар любой крутой горы,
И, кажется, что торжище не вымрет…
Решение решимость принесёт
Свой взгляд перевести от рыбы к небу!
Лишь так война не сокращает род.
Лишь так вернёшься в дом, где вечность не был.
Где нет несчётных мелких островов
В единстве мирового разноличия.
Так Господу миров без всяких слов
Служение своё продолжишь птичье.
LVII.42
РУБЕЖ
Растерян люд: стоит церковный смог
Над городами и монастырями…
Сквозь дымку кто из угоревших смог
Увидеть, что же происходит с нами?
Бесснежны зимы, опустошены
Враждою души: ненависть и зависть
От жадности – источника войны…
Отцветших жалоб ядовита завязь!
Что в будущем? – Сквозь марево молитв
Дрожит реальность: контуры не чётки…
Толпе – не превратиться в монолит.
Слова от сердца – отметают чётки.
Душа живая – не снесёт формат.
Механики жонглируют ключами –
В их галереях чёрный есть квадрат
Для размышлений чёрными ночами.
А за окном – утаивает снег
Который рок! Коровий год желтее
По берегам замусоренных рек…
Заезженная матушка-Расея!
LVII.13
* * *
В России нет альтернативы:
Есть луковичный храм и крест.
Не медресе и не ешивы
Здесь действенна благая весть:
Простое голосоведенье
И свечек мелкая слеза…
Ведёт на небо – всепрощенье,
Как душным августом – гроза…
Альтернативы нет – безверью.
В бесхозности и широте
Душа российская под дверью
К Царю Небесному – в хвосте.
Есть Бытию альтернатива –
Господь всемилостив всему!
А верба на снегу красива!
Дай Бог и я её пойму.
LVII.24
* * *
Ещё до всех – потом – религий,
До всех – обрядов, жертв, молитв,
До – неразгаданности Книги,
До слов кровопролитных битв,
До – фанатизма неофитов,
Харизмы многих вожаков,
До – истины, уже сокрытой,
До – тонкостей обиняков...
Ещё воочию и въяве
Открыто сердцу и глазам,
Ещё в одной для всех державе,
Ещё впервой – не по следам,
Не завещая – школ, традиций…
Лишь устремлением души
Способных не остановиться,
Скопивши первые гроши…
Детьми Любви Отцовской в жизни,
Ещё не разделимой с Ним:
Быть сущим всем! Такой Отчизны
Мы подданными состоим.
LVIII.6
Музыка автора
ПЕСЕНКА О СТАРОЙ МОСКВЕ
1
А снег идёт на старую Москву,
Особнячки укутывая ватой.
Всю эту жизнь я в городе живу,
Не чувствуя случайность виноватой.
2
Двускатных крыш их двухэтажных душ
Под пухлым детским снежным одеялом
Доверчив сон и ждёт весенних луж,
Храня судьбу жильцов в большом и малом.
3
Кривые переулки глубоки
И помнят тьму побед и поражений.
Извилист руслом путь Москвы-реки,
Что начертал пером незрячий гений...
4
А снег идёт, заносит все следы:
Событиям новым – чистая страница.
Москва стара, как снегопад судьбы.
А как под солнцем прошлое искрится!
LVII.26
МОЛИТВА
…чтоб молитва звучала сама
Прежде деланья всякого дела,
Освящая сердца и дома –
Негасимой лампадой горела!
Не заплаканной воском свечой,
Не затравленной ужасом плотью…
Днём и ночью светло, горячо
Так, что тайное видишь воочию,
Вечной – мудрой – любовью звучи!
Над отметкой любого потопа.
Царства Божия звонки ключи
И легки, как метёлки иссопа…
Детским шёпотом внятней громов,
Громче взрывов, пронзительней крика
Суть молитва. Когда ты готов
Душу вынести с поля, где битва,
Чтоб молитва звучала сама
Словом Божьим до всякого дела,
Освящая сердца и дома,
А душа – наконец-то прозрела.
LVIII.13
1. К себе вернуться – самый трудный путь. I-IX.58
2. ДЕЦЕТ XIX.12
3. С утра шёл в Царствии Небесном снег. XXI.14
4. ОТКРОВЕННАЯ ПЕСЕНКА Музыка автора XXII.21
5. Осень пачкает подошвы да рогожки XXII.26
6. Ещё сырая акварель листвы XXII.33
7. Любовь моя! На что же нам пенять? XXIX.45
8. Если каждый Божий день нижет дождь XXX.2
9. Муза нежно погладит макушку XXXI.19
1
* * *
К себе вернуться – самый трудный путь.
Пути несчётны, как песчинки суши
И лон морских... Как мучаются души,
Утратив радость – Божескую суть!
К себе вернуться, завершая круг –
Нагружен миром щедро и с запасом!
Принцесса не пойдёт за свинопасом.
Натружен день и тень лежит вокруг...
Я блудный сын у Господа в миру:
Он гладит плечи, где должны быть крылья
И так же плачет нашему усилью,
Как мы не платим радостью Ему.
Путь завершён порогом: Отчий кров.
Я – плоть от плоти Господа и праха.
Дом Отчий – храм и я иду без страха,
Забыв “зуб за зуб”, паче “кровь за кровь”.
Есть высший дар – в немыслимую даль
Уйдя – вернуться, боль благословляя!
Отличен взгляд запечатления рая.
Кровавых слёз ни капельки не жаль.
К себе вернуться – самый трудный путь.
Пути несчётны сердца, неба, суши!
Преображенье воскрешает души,
Где Божья радость – человечья суть.
2
ДЕЦЕТ
Слетает снег, чтоб лучше видеть свет
На улице, запруженной крестами
Людей, что путь себе избрали сами,
Запамятовав в суете завет
Извечный… Бог, по-прежнему, – Любовь
И снег на город копоти и шума,
И свет душе, нашедшейся в угрюмо
Насупленном лице, что хмурит бровь
На улице, где всё исхода нет,
А снег летит, чтоб лучше видеть свет!
3
* * *
С утра шёл в Царствии Небесном снег.
Летел декабрь, намеченный штрихами
Ветвей, стихами лет и ворохами
Дыхания – их невесомый бег
Сквозил дымами в дымке: день стоял
В оправе ломкой холода – так ново
Прозренье кромки льда берегового,
Когда вода оскалит скол зеркал.
Стояла пара, взгляд распространив
На мир, на до и после... Год кончался.
Шёл снег началом вальса – заметался
Беспечности коротенький мотив,
И был сочельник ёлочных свечей
На переломе времени, как года
Оконченного – утро перехода
Настало – вдосталь множества ночей!
Снег с нами был, и уходила даль
В морозных искрах дня скупого света...
А в Царствии Небесном вечно лето!
Шёл снег. Красиво так! Уйти – не жаль.
4
Музыка автора
ОТКРОВЕННАЯ ПЕСЕНКА
1
Лестница судьбы длиннее длинного!
В обе стороны слегка задымлена
От огня начального и встречного.
Мы на стыке прошлого и вечного.
2
Разыскать следы под палым временем,
Что лежит защитою ли, бременем…
И перечитать большие новости,
Канувшей во сбывшееся, повести.
3
Есть начало, а конца не видится:
Не Земля нам матушка-кормилица.
Век – не срок урока человечьего.
Он отбыт. Осталась только речь его.
4
ОТЫГРЫШ
Мы на стыке прошлого и встречного
Узнаёмся выраженьем вечного.
5
* * *
Осень пачкает подошвы да рогожки
У порога, только душу очищает
Свежей ветреностью без углов дорожки
Зелени, что в нас души не чает.
Слово “осень” зачаровывает чем-то,
Что сродни не кровной близости – духовной,
Как дороги не отглаженная лента
Сердцу ближе серой глазу, телу – ровной…
День не бросок, дождь не ливень, ветер средний.
И джинсовка подомашнее манишки.
Паутинки прилипают, словно бредни
То ли скрипки соло, то ли первой книжки.
А шарманка листопада не смолкает!
Всхлип грязищи отражается улыбкой.
Кто-то лавра всеми фибрами алкает...
Но славнее он в ухе со свежей рыбкой!
Осень – время самой солнечной печали
И дождя сродни заслуженному счастью.
Жизнь на лире втихаря бряцали –
Осень чашей поднесёт душе причастье.
Спаниэль – газона Гелиосом –
В ореоле мчит, в упряжке – клёна,
Липы листья... Уступили осы
Огненному псу свои законы.
Звонко! Осень – осязания отрада –
Лихо щёлкает каштаны и задачки.
Кроме солнца сердцу ничего не надо!
Более всего не надо скачки
В парке, где поспели даже листья
И коляски в качке носят бремя
Будущего, что уже нависло
Завязью иного поколенья.
Осень-Осень! Птицы помнят гнёзда.
Человек ещё в недоуменье.
Образ Божий искажает в грозный
Прорезью иконного служенья.
А Живой – то плачет, то смеётся:
Здравствует над крошечной Землёю,
Над мирами, что со дна колодца
Белым днём горят над головою...
Не твори кумира. Листопадом
Осыпают разные Писанья.
Бог – живой, другого – и не надо.
Бог – Любовь. Она – и есть Всезнанье.
6
* * *
Ещё сырая акварель листвы
Лежит на городе прозрачными часами
Утра, в котором вышли в Осень вы
И ваш Всевышний сердцем прямо с вами.
Вороний грай и щебет мелкоты
Озвучивают луч уже прохладный
Сквозь охру крон – бесчисленны листы
Стихов листвы, чтоб новым – неповадно
Сорить на мокрый радужный асфальт
И луж зеркальных стынущее небо...
У октября по утру чудный альт,
Поющий сам отнюдь не ради хлеба!
За живописью неба и земли,
Над временем и музыкою звёздной –
Господь Господствующих. Осень отвори –
И Он войдёт: всегда ещё не поздно.
7
* * *
Любовь моя! На что же нам пенять?
Что нет компьютера и рваные колготки?
Такое Солнце нам с утра опять
И ноты со стихами вместо водки!
Устроим счастье изнутри огнём
Господним – он один согреет души
И, может быть, без шубы проживём,
Зато Его Законы не нарушим!
А Он – Любовь и светоч полный день
Под пенье птичье в тихий плач капели.
А мелочного быта дребедень
Проходим, как распутицу апреля!
Порадуемся в эту благодать
Двойному дару нам существованья
И вспомним, были чем и – можем стать:
Прислушаемся к благовествованью!
Есть Мы – Создатель. А чего ещё!?
Всё – в нас. Так шевелитесь сердце, руки!
Прекрасно обнажённое плечо
Твоё, моё – не слабо. Что же скуки
И страха тень? Как плёнка чепухи,
Глаза застлавшая у курицыной тушки…
Перелистаем старые стихи
И новые напишем на подушке
Под Солнцем, что горит с утра опять,
На синтезатор посылая нотки.
Ну, нет компьютера и рваные колготки!
А стоит ли на это всё пенять?!?
Любовь моя!..
8
* * *
Если каждый Божий день нижет дождь
Для мизинцев пьесу одну и ту ж
Из растрёпанных с утра туч
В тихий аккомпанемент луж,
То весь город сплошь звенит менуэт,
А суббота – для него клавесин!
Мокрый голубь на сегодня насест
Выбирает – прилетел, блудный сын!
День нелётною погодой закрыт,
Только капли растворяют стекло…
Воробей озорничать не спешит,
Сколько бы воды тут ни утекло.
Глупой техникой шумит суета
По асфальту – всякой серости жизнь.
У дождя другой любви красота:
Лишь касаньем вовсе без укоризн.
Так прозрачны из окна все слова,
Как до нотки растворим клавесин.
Брезжит утро, различимо едва
Напевая, что ты Богом любим.
9
* * *
Муза нежно погладит макушку
И споёт, а слова – просто так…
Это Бог поправляет подушку
Потому, что слова – не пятак.
То навзрыд – если зренье прорежет,
В голос – если до сердца проник…
Кто ж не выдюжит с этой надеждой,
Если вечность вмещается в миг?
Потому что жужжащим июлем
Даже здесь за плечом и судьбой
Крылья света Господнего улья
Носят чудо, в котором ты свой!
Носят бережно, словно догадку
О Божественности бытия.
Видно пчёлам на венчике сладко –
Так безгрешно неспешна струя
Солнценосного мёда благого:
Златоосного символа лет!
Нет мгновенья от Бога пустого,
Где из сердца таинственный свет
Не метафорой, а излученьем,
Разгоняющим душ темноту.
Не добиться любви поученьем:
Мёд и слово растают во рту
Говорящем… Для уха и сердца
Есть напева негромкая блажь:
Под него приоткроется дверца,
За которой уже не мираж –
За которой Создатель с улыбкой:
– Лучше поздно, сын, чем никогда…
До чего же окажется хлипкой
Умозрительная ерунда!
Уморительнее не отыщешь.
От стыда не закроешь лица.
Как опишешь, что главная пища –
Свет любви от Живого Отца?
А незрячего Муза погладит
По макушке и шёпотом слов
Колыбельную песенку сладит
На границе земного и снов.
Кино для нас является важнейшим
из всех искусств, пока народы России
неграмотны.
В. Ульянов (Ленин) «Кинонеделя» 1924
Целый день стирает прачка,
Муж ушёл за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.
Н. Заболоцкий «Городок» 1958
Одним мазком картины мокрой:
Дождь подмосковной панорамы…
День в каплях сквозь любые стёкла,
Та даль холодная туманна...
Одним мазком пошевелиться
На фоне домиков пейзажа –
Как бы заплаканные лица,
Но в кадре видится, что лажа…
За дублем – дубль. И дождь упорен:
Идёт на крыши, кур, дорогу…
Дождь – архетип. Кропит покоем,
Всю суету прибив, тревогу,
И лакировку продолжает
Природы, сделавшись картиной.
Дождь рокировкой побеждает,
Зайдя противнику за спину.
Своих-чужих – не разделяя.
Одним мазком пошевелиться…
Дождь одинаков для сарая
И для тарусского возницы
При доброй лошади, что паром
Изобразит температуру.
Парнас гнушается пиаром.
Кино - раскрытая натура.
А ты одним мазком пейзажа
Пошевелился, обозначив
Неотделимость персонажа
От свыше данной сверхзадачи.
LV.38
Музыка автора
– Снова так хочется в Париж!
– Так ты уже был?
– Нет. Уже хотел.
Анекдот
1.
Заблестел тротуар,
Обезлюдел бульвар:
Как привет уходящего лета
Дождь в Париже идёт –
Вот спешит пешеход,
Вот скамью облепила газета…
Час, когда где-то в нас
Чуть фальшивящий вальс
Льёт мелодию аккордеона:
Заштрихован Париж
От брусчатки до крыш,
Мокнут тенты бульварного фона…
2.
Мой прекрасный Париж!
Ты и ночью не спишь.
Ты решётками всех водостоков
Жадно жизнь эту пьёшь
И огнями плывёшь
Продолженьем всемирных потопов!
Мокрый город продрог
И шумит между строк.
Отражается в лужах всё ближе
В опрокинутый рост,
Словно зонтика ось,
Знаменитая башня Парижа!
XLIII. 43
см. ноты
http://www.clubochek.ru/vers.php?id=54586
* * *
...когда же стемнеет – выходишь из ночи,
Как будто из притчи, чьё платье короче
Прибывшего роста. Становится просто
Увидеть, что скрыто земной оболочкой:
Становится мир относительной точкой
На линии жизни, а, может быть, даже
Песчинкой косы уходящего пляжа
На плоскости или точнее, вернее
Снежинкой метели, когда, цепенея,
Не знаешь, где низ и возможно любое
Движенье, уже не скольженьем судьбою...
Остался, где ночь – город бега и снега.
Тут больше не встретишь проблемы ночлега
И времени, пищи и цели, призванья
И глупых приманок для соревнованья.
Гражданок и граждан. И их ограждений.
Тут по существу нету ограничений
Ни ночи, ни дню. С матерьяльною притчей
Покончено напрочь, как с многоязычьем:
Мир сжался до точки, открывши просторы,
В которых нелепы о нём разговоры.
Уходим, где всё неприлично короче
Обычной космической крошечной ночи.
XXIII.6
* * *
День будет долгим, будет ночь тепла
И море будет так неподалёку,
Что в отражениях Божьего стекла
Душе нигде не станет одиноко!
Прибой и чайки, пальмы на ветру,
Под шорох гальки горизонт в закатах...
Так хорошо, как будто не умру,
Хоть память - вся в прорехах и заплатах...
А впереди, под птичьи виражи
То паруса, то облака и ветер,
Которым всё сердечно расскажи,
Зачем ещё живёшь на этом свете!
На берегу вселенского Сейчас
Сидим с тобой и полоса прибоя
Длиннее, чем охватывает глаз,
Ни шпилем, ни трубой не беспокоя...
А шелест жёстких листьев – клавесин
Раскосой рощи в необъятной сини –
И ощущение: ты законный сын
Господний – долг Отцу святится в Сыне.
LIV.18
У каждого в шкафу свой скелет.
Англ. поговорка
У каждого в шкафу есть свой скелет.
Когда – спокойный, чаще всё же – нет.
Так надо общий с ним найти язык –
Он никуда не денется – привык!
Выходит, может – ночью, может – днём,
Когда совсем не думаешь о нём...
Ну что тут скажешь – ведь простой скелет!
И говоришь приветливо: – Привет!..
Он на камин поставит канделябр,
Зажжёт, кивнёт, усядется – макабр!
Закинет кость на кость – сидит и ждёт,
Не ест, не пьёт и, вроде, не живёт,
Но, кажется, глазницами следит...
Он чистый, аккуратный, не смердит,
Зевнёт, разинув страшный бывший рот –
Так скучно тут скелету без забот!
Побрякивая, встанет и – в мой шкаф.
Лощёный, элегантный – словно граф.
Я знаю, кем он был, зачем он здесь...
У каждого в шкафу скелет свой есть.
LIV.16
* * *
Ты ежечасно перед выбором
Не умозрительным и мнимым.
Давно прошли дымы над Выборгом,
Но в памяти – неизгладимы.
Дымится в памяти доверчивость –
Богатства отрочества слабость.
Так много прошлого наверчено,
Но сладостное – рассосалось.
День длинно начинался в юности,
Греша желаньями не в меру,
А бег так близок был окружности,
Что принималась жизнь на веру.
Москва трясла цветными юбками,
По-бабьи ахая вприсядку,
А Питер – чайками, не утками,
Вёл над Невой свою тетрадку...
Заваривая настоящее
Из смеси прошлого с грядущим –
Хмельной настой глотка бодрящего
Душой приемлешь вечно сущей!
Днесь дней рождения бесчисленных
Ковёр осенний календарной
Листвы перебираешь мысленно,
Всем переменам – благодарный.
LIII.10
Ночь звезду раскачает и сбросит,
Чёрной синью прикрывши проступок.
Так приходит сентябрьская осень
Чередой остывающих суток.
В тень сдвигаются краски, теплея –
День краснеет, что вышел короче...
Осень знает, что многие с нею,
Только сумерки зренье морочат.
Начинается снова ученье
До доски затяжными дождями...
Осень временем благодаренья
Пребывает попутчицей с нами.
Шелестящий сентябрь пролистает
Каждой кроны главу золотую.
Кружат стаи, для взгляда растаяв –
Просто выбрали участь благую.
Просто время такое – полёта!
Время жатвы и перерожденья.
Жизни жаркая краткая квота
Жадно дарит себя постиженье.
День короче, но ночь благодарней
Под мерцающей звёздами тьмою.
Млечный путь приведёт к солеварне –
Соль земли остаётся с тобою!
LIII.36
Мне снится серый холод – Питер,
И сердца город – даль и ширь...
С такой естественностью вытер
Воспоминания поводырь
Слепой истории российской:
Такой короткой на плацу –
Сравнение с самофракийской
Весёлой Никой – ей к лицу!
Тысячелетия и складки
Хитона лёгкого, что ног
И не скрывают – глазу сладки
Резца двусмысленности – смог
Застыть заставить те мгновенья,
Что силой гения летят!
Мгновения самопрозренья
Прекраснее, чем звездопад
Одной неистощимой фразы
На панораме обводной...
Всю память не охватишь сразу,
Как не становишься собой
Одним единственным решением,
Одним единственным глотком...
Что сердцу станет сокрушеньем,
Что горлу – вечный сладкий ком?
Что жизни – мнимые разлуки
Чересполосицы времён?
Сквозь рук обойденные крюки
Идёшь, свободен и пленён,
Сквозь холод серого столетья
Схожденьем всяких перспектив.
Так облетают междометья
И всё ясней императив
Слепой истории житейской
В шагах широких по воде
Озёрной глади ли, летейской...
Я следую своей судьбе.
LII.3
I
Птичьей стаей любовь кружит над декабрём,
Не желая снижаться, не решаясь садиться.
Время зимнее хмурое ходит дождём.
Знать бездомна любовь – перелётная птица.
Без любви вечен сон одичавших людей,
Опустевших сердец… Обезбожены души.
Время льёт! На ветру на юру холодей.
Размываются тени колеблемой суши...
Толпы суетных лиц, озабоченных днём,
Обездушенных, обезнадёженных ночью.
Сквозняком из прорух – след слезою прожжён –
Тянет каждый квартал по окон многоточью…
Из витрин изобилие кажет рога,
На лотках груды страхов в бумажных обложках!..
Внешность, видимость здешним сердцам дорога.
Точит ржавчина лжи, совесть съев понемножку.
Тут, где крысы снуют – ни присесть, ни вспорхнуть.
Дни зимы коротки, как военные сводки.
В зеркалах городов обезличилась ртуть.
На возвышенный голос – лишь окрик короткий.
Крохи радости, мелкого смысла пшено…
Стаи кружатся, кружатся… Снег – не ложится.
SOS! – Но жизнь и любовь – заодно.
Время зимних дождей. Время – переродиться.
II
Стихи с утра подобны снегопаду,
Любви и той мелодии во сне,
Что сердцем принимаются в награду,
Когда ты с тишиной наедине.
С той тишиной, исполненной печали
Всех зим и лет, отметивших пути
Земных судеб, чьё бремя облегчали
Стихи и снегопады: им идти
Во всякий час, открытый тишиною
Любви и той мелодии души,
Что скажет ясно сердцу: – Бог – с тобою!
И шёпотом продолжит: – Не спеши...
III
В той тишине, где ходят облака,
Где явен Бог вне суеты и буден,
Где пишет строки рок – наверняка,
Где ясен смысл – значителен и труден –
Горит свеча предшественников всех,
Последователей – без повторенья,
Укора правды, без обид – помех
Явлению своего преображения
При жизни – здесь, где высоко в тиши
За облаком, вдруг просияв в разрыве,
Горит звезда участницей души,
Указчицей пути в альтернативе,
Явив родство всеобщего огня,
Что был до дня и ночи, моря – суши...
Есть свет духовный: тенью не черня
Спасает всем дарованные души.
IV
В день Рождества дождь обернулся снегом.
Цветные кроны, чёрные стволы,
Селёдочные крыши – шиты небом,
Обёртывая хлопьями углы...
Как будто позапрошлое столетье
Вновь правит бал, где свечи, зеркала,
Бриллианты дам – пленительною сетью
На эполеты, фраки – до утра.
А Штрауса три четверти касанья
Тех страусовых перьев, вееров!..
Как снегопадов всех воспоминанье,
Как память незабвенных вечеров,
Как синее стекло за нежным тюлем
С морозной белолицею луной!..
Искрится память! Шаль без сил на стуле...
Лампады трепет, словно образ твой...
День – моросит. На Рождество святое
Зима покровам нити не прядёт...
Дождь – время проливное за спиною.
Час снегопада светлого грядёт!
V
Стоял янвабрь на дворе и странным
Казалось время года всем живым.
Дожди ни птицам не были желанны,
Ни юности – был свет необходим!
А снег лишь между небом и землёю
Являлся ненадолго, танцевал
И душу красотою беспокоил,
Но зиму ни к кому не ревновал.
А тот феврель, в котором заблудился
Идущий год, запутывая след,
Плутая в подворотнях, простудился,
И обронил обратный свой билет...
Душа так тосковала снегопада!
А он не шёл и даже не звонил...
Уже и счастья, кажется, не надо,
Пускай на час раз в месяц – лишь бы был!
Сенварь стоит, затягивая время
В такой тугой запутанный клубок,
Что втуне тучи остаются с теми,
Кто будней груз и грусть тут превозмог.
LI.26
Музыка Елены Торчинской
1
Свой храм построить, не задев других,
Где осень солнцу золочёный купол
Возносит ввысь, откуда – светел, тих –
Слетает лист на игры слов и кукол…
2
Октябрьский храм узорчатый сквозной
Переплетает многоцветье красок
Мелодией возвышенной одной,
Не смешивая хоры лиц – и масок.
3
Неспешное служение идёт
Размеренно и неостановимо,
Благословеньем освящая ход
Участников – и всех, идущих мимо.
4
И так торжественно падение листа
В живой картине осени бесценной,
Что сцена не останется пуста –
Величественна и благословенна!
LI.2
1
Малой родины долгая память
Достигает до сердца и глубже!
В детство летнее весело падать,
Пробежаться пузырчатой лужей!..
Память долгая родины малой
Покрывает и долы, и веси.
Матерински вихры приласкала,
Колыбельной баюкая песней…
Память родины держит и кличет
Улетающей кровною стаей!
Сколько принял душою обличий –
Столько жизней и перелистает…
Малой родины медная лепта
Может стать золотого дороже:
Здесь дорожная мягкая лента
Тёплой пылью подластится к коже
Босоногим расплывчатым следом
За последним знакомым изгибом…
Здесь бывалому путнику ведом
Знак беды, разрешенье обидам,
Крови, говору, песне… А ветер –
Суть дыханья беспечного шалость!
Вдох весны на подснежник ответил,
Выдох – осени… Память осталась!
Может родина вспомнится выше
Древней липы засохшей вершины!..
Малой родины летопись пишем
И становимся сердцем –– большими.
2
Вороны громче всех делили
Огромный – больше них – рассвет.
Синицы, воробьи… Но крылья!
А голуби?.. Какое нет
Безмозглым их головкам птичьим
И ненасытным глоткам их?
По веткам прыгало двуличье:
Так – страх, на обороте – стих.
А город разнился на плане
От выросшего второпях,
Реки в сыреющем тумане
Не замечая в тяжких снах.
В заботах птичьего помёта
Чуть отдавая тут отчёт,
Что только радостью полёта
Жизнь в действие перетечёт!
Что только ль крошкам это горло?
Что пенье – их переживёт.
Дымится гордость чадных горнов –
Красив не город, а полёт!
Громада шумная на выхлоп
Ответит сизым голубком…
Рывком окно – России выход.
Высь обнаружится потом.
3
Касаясь накипи и пены
Быть раздражительно иным.
Какие могут быть проблемы,
Когда в себе соединим
Времён распавшиеся связи:
Ту тяжесть греческих колонн,
Что под стропила встанут сразу,
Напомнив древний Парфенон?..
Наполнив образы и речи
Одной клубящейся мечтой
Предвечное – вочеловечить
Меж ржавчиной и красотой!
Какие строгости канона
Стреножат хоры новых нот?
Такого нет холста, картона,
Который сковывал полёт,
И пусть дешёвая фанера
Кичится внешностью на час –
Кипит заслуженная сера,
Что некто для неё припас.
Быв раздражительно несхожим,
Бежишь, негожим под формат,
Хотя ни кожи нет, ни рожи,
А рядом вон – молодцеват,
Но… Век распавшиеся связи
Соединил, стянул, напряг –
И марля не заменит бязи,
Как местных – присланный варяг.
Так, смыслом всех эритроцитов,
Нести по тканям кислород.
Наука подлая быть сытым
И Лету переходит вброд!
Но дальним колокольным звоном
Наполнит детство летний час:
Стоишь – открыт перед законом
Внутри – Законом Божьим в нас.
XLIX.42
ПРИМЕЧАНИЕ: у меня сейчас нет компьютера, поэтому приношу извинения друзьям-сосайтникам за отсутствие.
И. Бродскому
Снег Россию на зиму в морозную ночь
Простынёю хрустящею лунного наста
Застелил, а перину нельзя уволочь –
Круг Полярный прижал и куда ж тогда нас-то?
А безмолвие поля – подноса ночи –
Только звоном звезды отвечает дороге,
Будто руслу реки: ты плыви и молчи
По безбрежной России зимы и тревоги.
По заснеженной – лишь колокольни верста
На равнине неезженой санным и конным –
Окоём окаянный, а в нём красота
Утром солнечным лонным и бликом иконным!
Снег Россию озимую бережно скрыл –
Лишь над крышей искрящейся тёмные трубы!
А с не видимых глазом слезящимся крыл
Белых Ангелов – иней на тёплые срубы…
Снег России…
IX.19
* * *
Строматы строк – стигматы духа в теле.
Код звучных нот, но сердца – не свирели.
Противопоставление так кстати,
Как тождество у нищих и у знати
Зазнайства, но – бегом от философий,
Где ждёт фиаско, даже если профи,
В искусство: в нём не видно аксиом
И может быть поэтому живём?
Строматы строк согреют душу в теле
Не хуже покрывала на постели.
Сопоставления эти так же кстати,
Как свет и сигареты у кровати,
Где даже сны спокойнее и строже,
Бельё лишь льнёт крахмалом к чистой коже.
Хозяйкой-тишиной ухожен дом
И может быть поэтому живём?
Строматы строк строги – клеймо на теле
Мне выжжено "беги толпы и теле-
Экрана". Исключение так кстати
От искушения в срамотном квадрате,
Отраде для неграмотных, которых
Намного больше изобретших порох.
Не пашем мы, не сеем и не жнём
И может быть поэтому живём?
Строматы строк расстелены: на стеле
Укажут восхождение глаза в теле
На небо! Дополнение это кстати,
Как стройная сосна на страшном скате
Скалы – шкалы успехов альпинистов.
Поэт по вдохновению неистов!
Гол, как глагол. Но сердце жжём огнём…
И может быть поэтому живём.
XII.12
Музыка автора
1
Рассыпчат и скрипуч бульвар столетних кружев!
Засахаренной лужей обужен образ туч,
А ночь ещё синей теней ветвей и следа
Звезды и, словно с неба, промчавшихся саней!
2
Собак пушистый знак бульвар надел на лацкан
И ластик снега ласков – стирает следа лак,
А вальса Рождества мелодия ветвится
И так легко привиться к ней дару волховства!
3
Бульвар совсем не стар – всего одно столетье!
Сквозь ветра междометье свой выдыхаем пар
И снова, как всегда, зима неотразима!
За что же так любима замёрзшая вода?
4
А вальс, бульвар и ночь заснеженной отчизны
Соединились призмой в единый луч - точь-в-точь
Звезда из той зимы, что раз пригрела хлевом,
Кто стал вином и хлебом, кем вечно живы мы.
XV.2А
уже можно послушать:
Рождественская песенка
Есть откровение зимы в рожденье слова-
Спасителя, в нём мы вольны! Душа – основа.
На рождество придут волхвы, цари – навряд ли.
– Как добрались? А Вы? А Вы?.. – и чинно в ряд ли,
А может быть кружком, как там, в нагорной сини,
Где звук расколот пополам на горной льдине
И долго звонкие осколки – годы соты! –
Хранят преданья старины, как сладость – соты.
Тут будет скромное, но всё же чаепитье
У торта с кромкой посыпной, что есть событье!
А за окном звезда бочком-бочком и – рядом,
Мы потеснимся за столом, нальём – мы рады!
А слову сладко на листе в живом сиянье
Без переплёта, без ляссе, в одном призванье.
И мудро спят уже волхвы, ночь на исходе.
Хвалы, как дым с трубы на старом пароходе...
Пора приходит рождества нерегулярно.
От торжества до мотовства живёшь полярно!
Но звёзд за вымытым стеклом лучи всё резче
И где уменьем, где числом, но нет, не легче,
А больше радость озорства и откровенья!
Стремленье – сущность естества и дух творенья.
Лицом всё ниже над листом, часы всё глуше
И ближе суть, как быть отцом и сына слушать.
XII.4
* * *
Олегу Горшкову
* * *
Опять в Москве парижская зима.
Нахохлена российская ворона
Дождём и даль не очень-то видна
С любого из семи не гордых склонов.
На градуснике плюс и моросит,
Как новости – отсюда грязь и слякоть:
Язык их, что вороне той – фарси.
Ноябрь. Набрать галошей грязь и плакать.
На третью тыщу вышло Рождество.
Быть может лопнет Банк Святаго Духа...
Адаму с Евой явное родство
Не помешало. Кто же повитуха
У них была? Писание молчит.
Смывает дождь подробности, детали…
Не хочется лететь, куда грачи.
Двойным гражданством воздух пропитали
Двойные бухгалтерии. Плывут
Критерии, оценки и сезоны.
На пене выплывают плут и шут.
По фене формулируют законы.
– Конец эпохи! Смылся Козерог
От Водолея. Новой веры камень
Заложен в слякоть на обычный срок,
Что ограничит лёд, а может пламень…
Ветвится мысль, как всяческий росток.
Когда-то ствол окрепнет для покоя!..
Приветствуем очередной виток,
Иронию к эволюции утроив.
Гармонию в душе осуществим:
С рождественским дождём пойдём на ёлку
И с Водолеем: пусть нальют троим –
Поднимем тост, в котором мало толку,
Зато так хорошо мы посидим,
Как настоящим Рождеством в Париже…
Конец стихотворения всё ближе.
Родство у нас по существу лишь с ним.
XXXVIII.13
Когда из-за стены ли, потолка
Доносится чужое пианино,
То с жизнью примиряешься легко.
Соприкасаясь с музыкой слегка,
Старанием вдохновлено невинно,
Не опошляет дружбу муз и К0.
Термитник городской за суетой
Не слушает. А слушал бы – не слышал,
Какой там Шуберт будущий бренчит…
Кто жизнью новой принят на постой
Районом спальным? На ночь глядя вышел
Из будней – чувством рук многоочит.
Как будто прошлый век не наступал,
Не побеждал, а после – не сдавался.
Как будто время всё ещё в цвету!
Этюд совсем до шёпота упал.
Кто клавишей любовно не касался,
Тому соседство муз невмоготу.
Тому – конфуз, когда бы не стена.
А ночь одна, но каждому сердечно
Покажет звёзды отраженьем нот:
Как юная мамаша смущена
Игрой их в чистой численности млечной,
Где музыкантов множество живёт!
А час не выключает метроном:
Тот не подаст Вам счёт в конце репризы,
На чай не спросит, лишь кивает вслух,
И самый безнадёжный астроном
От окуляра глазом на карнизы
Переведёт смущенный ночью дух.
А пианино всё ещё бренчит,
Но выросло уже до фортепьяно
Спокойной тишиною тех окон,
Где ночь давно сердцами лишь стучит
И слух не обнаружит в них изъяна,
Хотя бы даже дали микрофон.
Бренчи, Чайковский верхних этажей!
Одни собаки подают свой голос
Противовесом тёмного двора.
Пускай им не становится хужей,
Пускай в мороз густеет ихний волос…
Бренчи – нам тоже выступить пора.
XXXIV.22
* * *
Der Bach (нем.) – ручей
Есть дождь и Бах внутри ночи
Началом запаха и шума
Листвы у сада-однодума,
Где речью лучше помолчи...
А ночью тишина свежей,
Подчёркнутая жирно громом
От молний, профилем знакомым,
До самых дальних рубежей!..
А Баха струи строят слух
И, слава Богу, не стихают,
Как те стихи, что знают двух –
Других читателей не знают!
Сильнее дождь, нежнее Бах,
Ревнивей ночь – своим любимым
По каплям размывая страх,
Впотьмах невидимый и мнимый,
За дождь, за Баха, тишину
От глума, нищеты и плена.
Вверх по течению ко дну –
Так преклоняется колено!
Но дождь пока омыл, прибил
Всю грязь – и запах ночи слышен,
Как мощный вечный мокрый Бах,
Со мной смеющийся на крыше!
XIV.1
ОТ АВТОРА
Лет пятнадцать назад, сопровождая бум возрождения церквей, духовных учений, направлений и сект, эзотерических школ, курсов и семинаров, продолжением великой традиции французского Просвещения XVIII в., в освобождённую Россию в народ хлынул неудержимый поток т.н. эзотерической литературы. Народ впитал новые знания и представления и, как всегда происходило в живой истории, их творчески преломил и выразил в своём искусстве, ярчайшим представителем которого является самый любимый и демократический жанр – частушка.
Читателю предлагается небольшое собрание наиболее впечатляющих достижений, из которого для данной публикации исключены частушки
1) недостаточно уважительно относящиеся к установлениям конкурирующих направлений
напр.
В казино я побыла –
Вот уж где уборная:
Чистота да лепота –
Как Душа Соборная!
2) требующие углублённых представлений о механизмах процессов информационно-энергетического обмена
напр.
Мне милёнок показал,
Как стемнело, каузал.
Я сказала по утру:
– Больше, чем у кенгуру.
и 3) с ненормативной лексикой
примеры у всех на слуху.
Премьера цикла состоялась в Большом зале ЦДЛ на юбилее журнала «Русский стиль» в 2000 г., под аккомпанемент дуэта гитаристов группы «Восточный синдром».
ЧАСТУШКИ-ЭЗОТЕРУШКИ
О, сколько нам открытий чудных
готовят просвещенья дух...
А. С. Пушкин
Говорит Василий важно
Да и ходит ножки врозь.
У него такая аджна –
Видит ауру насквозь.
Тётя Маня собрала
К Пасхе тонкие тела.
Хочешь верь, а хошь – не верь,
Не проходит больше в дверь.
Николай-бульдозерист
Десять лет эзотерист.
У него такой астрал –
Всю деревню обо...гнал!
В пол восьмого свет погас –
Открываю третий глаз,
Глянул милку: – Ё-моё!
Ну и карма у её…
В марте обнял при Луне
И завлёк в акацию:
Алхимическую мне
Сделал трансмутацию.
Мне милёнок изменил
С продавщицей Зиною.
Очень просто объяснил –
"Тайною доктриною".
В понедельник по утру
Говорит мне мой гуру:
– Ты Космический посол. –
И пошёл хлебать рассол.
Объяснял всю ночь Егор,
Что такое эгрегор.
Я теперя в Вологду
Ездю к венерологу.
Обещал астролог деду
Конец света нонче в среду.
Дед про это услыхал –
До весны не просыхал!
Экстрасенс мой прямо Бог –
Мне сынка родить помог.
Муж к нему потом сходил,
Кулаки с неделю мыл.
У гуру всего-то дела
Баб да девок на гумно…
Третьим глазом поглядела,
А в душе одно ...гумно.
Витьке говорю, козлу:
– Я в кармическом узлу!
Отвечает: – Положу
И, как хочешь, развяжу.
К экстрасенсу я пришла,
Признаюсь: – Совсем дошла.
Отвечает: – А я знаю –
Твоя анахата с краю!
Полюбила гармониста
За художественный свист,
А когда сошлися близко,
Оказался экзорцист.
Говорит милашка мне
Да при полной при Луне:
– Долг кармический отдай,
А за чакры-т не хватай!
У меня законная
Женщина идейная
Да больно уж бездонная
Свадхистана ейная.
Я в России не жую,
А зубами клацаю.
Как-нибудь переживу
Эту инкарнацию
Мы частушки вам пропели,
Чтоб с ушей слетела пыль.
Если вдруг кого задели –
Извиняйте – русский стиль!
XXVI.24
см. также Частушки-эзотерушки-2 http://www.poezia.ru/works/74626
Музыка автора
1
Душа сложна, странна, но не строга,
Как старый парк осеннего стоянья,
Где времени крутые берега
Клин журавлиный тянут в назиданье,
А русло ясно яркой краской крон:
Кармин и крон укромны, но нарядны
Со всех шести расцвеченных сторон!
Не в тон вороны – больно уж всеядны.
2
Влететь в разбег на времени откос,
Увидеть ключ истока и теченье
До волн прибоя! Вот ведь в чём вопрос,
В котором парк растущего терпенья...
Подошвы шарк по осени звенит
В ответ старинным башенным, напольным
Часам, чей бой покой не бременит.
Шум городской безвременьем наполнен.
3
Душа лишает мушьей суеты
И шелестит невозмутимой кроной,
Порой роняя плод, цветок, листы,
Не тронув роскошь солнечной короны,
И так сложна, странна, но не строга,
Как старый парк прозрачности осенней,
Где на скамью листвою по слогам
Снисходит благодать стихотворенья.
XVI.23
Ах, Моцарт! Пара: шпага и смычок
Ввысь об руку весь век и след их вечен,
Как светоч менуэта: горячо
Плечо из декольте и смех беспечен
Столетьями вечнозелёных нот!
Увечно, что с собою не созвучно.
Кровь Зальцаха и Зальцбурга течёт
Рожденьем вдохновения, что штучно,
А наслажденье тоньше рейнских вин
И чутче птичьих перьев клавесина,
Ведущего семьи летящий клин,
Озвученный судьбой отца и сына,
И Духа! Пьём бессмертия питьё:
Вода живая Моцарта-оркестра –
Причастие! За ложь и забытьё
Душа простая здесь не сыщет места
Под солнцем скрипок... Прихотлив родник
Волшебной флейты и порхает соло
В тени фагота тенор-ученик,
Цветёт терцет и арфа бьёт у мола...
Так далеки дар Божий и живот!
Легки на слухи, глухи к чуду духа
Живущие. Когда ж наоборот?
Какая повернёт их повитуха?
На имя “Моцарт” отзовутся птиц
С утра в листве шныряющие ноты,
Захватит дух падение ресниц
И свет кометы душной южной ночи
Вдруг спросит: – Видишь? Эта бездна – Бог.
А слышишь – Моцарт? Эта бездна – тоже!
Как сердце перепутанных дорог.
Как близнецы, что могут быть похожи.
Се Человек: переплетенье жил,
Землёй произведённое однажды,
Игра умом не постижимых сил –
Что жил мгновеньем выбора и жажды!
А Вечность ближе, звонче и родней:
Суть – в бытии, отнюдь не во владенье.
Сальери, Моцарт – символы идей,
А музыка лишь символ вдохновенья...
Учиться Быть отныне: сон и день
Равны, а человечье – нечто третье,
Что не покрыть привычным “свет да тень”.
Добром и злом изменчивы столетья,
Но миг всё длится и ликует звук
Сквозь плащаницу оркестровой ткани!
Случаются же роды без потуг
И чудо строк вне мук с черновиками,
И вечное движение!..
Вдали
Грядущего мелькнули на пороге
Напудренный парик, худые ноги...
“Соль Зальцбурга”? Нет. Моцарт! – Соль Земли.
XVI.13
Наконец-то! Наконец-то опять эта изумительная невозможная свобода – без тела! Оно осталось в привычно устойчивой позе "лотос" со спиной, привалившейся к обоям с двоящимся орнаментом трёхцветного, если считать и фон, рисунка.
Море! Такое знакомое до самого последнего потерявшегося барашка… Ветер! О, это всегда впечатляет: сто- или столько-то этажные волны и стоит выпрямиться хотя бы боком, не дай Бог грудью – снесёт и сомнёт и развеет, как пену русалок, любивших людей… Да тела-то нет! Свобода!!! Ах, трепет полёта! И так изумительна гладкость воды на вгибе в бутылочных бликах огромной разгромной грозящей крушеньем волны: растёт на глазах. Как при съёмке рапидом! Навёртывается слезой ясновидящего моря: ясно, что шторм к утратам по утру. А я всё пою и лечу! Пою свою душу зеленым вином – зелёным простором! лечу свою душу безлюдьем и нежностью к твари земной. Милые хари, харе Кришна!… Вни-и-из!
Из пены степенно, как шаг постепенный, выходят, смотрите скорее – дельфины! Они улыбаются, жмурятся свету – как жаль, что картины все эти беззвучны. Зато как могучи их спины!.. Дельфины – плавучие спины. Давай поиграем! О Господи – слышит! Ты понял?
А я так! А так? Ещё! И я…
(смеётся от счастья)
Сейчас я… Ой, так нечестно!
(смеётся дельфин)
Ну ладно! Как ладно устроено тело дельфина! Так гладко и сильно… А я только Дух… Ты – Делли, ты – Финн. А ты? Мой хороший, я снова приду, как только устану и стану с тобой только… пена откуда? Откуда столько пены!? Не может быть. Не надо! Не надо-о!! Не на-ада-а-а!!!
Х.14
* * *
Наполнена временем осень,
Дождём и холодным покоем.
Стремленьем желтеющих просек
Сентябрь заоконный настроен.
Законный наследник, заложник,
Истец и любовник счастливый,
Рассыпавший неосторожно
Свои обещания и сливы…
Сентябрь не чурается чуда –
Воспитан восьмёркою старших.
Слетают с него пересуды,
Лишь суть оставляя на марше,
Лишь ветер пространства цветного,
Живого до непостоянства,
Лишь время всего дорогого,
Что приобретается пьянством
С осенним дождём многострунным,
Несуетным и не практичным…
Пусть кто-то считает не умным
То существование птичье,
То зрелое зрение красок,
Смывание грима и пудры,
И пусть на струну контрабаса
Смычок опирается мудро –
Сентябрьского гуда опора
По осени виолончелей
Протянется отзвуком чуда
Свирелей, что были в апреле…
А временем нынешним осень
Обронит перо над бумагой
На город, что многоголосен,
И смыслом пропитан, как влагой.
XLVII.37
Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! Пусть все мы будем и дальше здоровы. И подольше.
А все болезни – от нервов. Я почему телевизор не смотрю – очень нервничаю. Земля же такая большая и совсем круглая – так что где-то кого-то обязательно убили. А может сам умер. Это же намёк! Как же не нервничать? Где-то кого-то ограбили или обманули. А может сам обманулся. Тоже намёк. Или кто-то где-то живёт себе спокойно вообще без телевизора и горя не знает. Тут уж вовсе расстроишься – так обидно!
Я старый настройщик. Я, конечно, приведу себя в порядок. Я знаю, как удержать строй.
Моя мама была украинка. Папа – поляк. У меня в паспорте так и написано: русский, 1941-го года рождения. Так что я старый русский. Ещё прошлого века.
А в прошлом веке люди любили рояль. Это такой большой музыкальный инструмент. Его в машину не поставишь. И в лес с собой не возьмёшь. Зато посмотрите – как звучит!
(играет)
А вы говорите!..
Раньше маленькие мальчики и девочки ходили к нему вместе с тяжёлыми и серьёзными папками… Я имею в виду ноты, а не отцов. С папами уже тогда было плохо. Хороший отец – всегда дефицит. И в прошлом, и в каком хочешь веке.
А в каком ты хочешь? Я всегда хотел такой, где есть рояль. А в XVII веке его ещё не было. Может в XXI уже не будет. Но я – попал, слава Богу. Потому что рояль…
Французы так и говорят «royal» – значит «королевский, царственный». Пале-Рояль, например. Э! Да что говорить… Где в Пале-Рояле короли? При королях изобрели рояль. А в революцию изобрели гильотину. Те самые, которые ничем и остались. Стоп. Не надо расстраиваться.
(обрывает музыку)
Вы не подумайте – я животных люблю. Даже домашних. Я грязь не люблю, мусор, сальные ложки и анекдоты…
Я ведь тоже музыкант! Пусть не я вон на тех афишах теми ещё буквами… Слух-то у меня абсолютный – я же настройщик! Моя специальность – всё хорошо слышать. Что есть – то и слышу. А играют другие... А там тоже разные попадаются! Так что, пожалуйста, давайте по честному, если вдруг фальшивая нота. Может как раз настройщик и не виноват. На железной дороге тоже ведь не всегда – стрелочник. А этот гастролёр вчера приехал. Сегодня сыграл. Завтра дальше уедет. Кто его знает, кто его запомнил? А сам-то он что, собственно, без рояля?
(поёт, аккомпанируя себе:
«На чём бы эти гении играли,
Когда б на свете не было рояля…»
и т. д.)
Вы не подумайте – я не завидую. На свете столько зла отчего? – От зависти. От чего Гитлер стал Гитлером? – Я знаю: он завидовал художникам. Отчего Моцарт стал Моцартом? – Моцарт никому не завидовал. Вот такие разные немцы…
Когда-нибудь я, может быть, встречусь с ними. Все мы где-нибудь когда-нибудь встречаемся. Я бы очень хотел настраивать рояль Моцарту! Я бы так ему настроил, чтоб он заплакал от счастья. Я знаю, что такое «рай» и где «царствие небесное» – я, старый русский из прошлого века! Рай и всякие там царствия небесные – везде, где живой Моцарт плачет от счастья за моим роялем.
Я – знаю.
(играет Моцарта)
XL.7
* * *
Чтоб не нарушить ночи тишину
Проходит дождь таинственною нотой,
Приходит срок мелодию одну
С рождения продлить до поворота
На осень городскую суеты
В калейдоскопе шума и асфальта.
В Москве не нужно разводить мосты
И церемоний – даже на полпальца.
Благодарю за ночь и тишину,
За долгий дождь, что оркестрован просто,
За строчку, от которой не засну,
За музыку на вынос не по росту,
За всех мелодий флейту по ночам,
Дождь вариаций на скрипичном фоне,
Безлюдье, что любому не отдам,
Мгновений треск в ожившем граммофоне,
И мрак ночной отнюдь не городской –
Затравленного в перекрёстках лета
Сбежал – и ты, мой слушатель, постой,
Прислушиваясь к шорохам предметов
Стихов: промокли их чистовики,
Но не продрогли на тюках пожитков
Под кронами, что осенью легки,
Как все воспоминания поживших,
Что любят дождь, восходы, тишину,
И берега безлюдье на песчаном
Бесстрастном взгляде сумерек в волну,
Которую одну твоя печалит
Мелодия беспечного дождя…
Кто топит печи на исходе лета?
Ведь тьму и пламя смешивать нельзя
Оркестриком, до строчек нот раздетым!
А дождь идёт желанной темнотой,
Единственностью вымокшего часа,
Когда наедине с одной простой
Струящейся фигурой перепляса
Тиши ночной – вдали от суеты
Огней, асфальта, буханья немого
Немузыки – лишь вечность, дождь и ты,
Да звёзд без счёта твердь живого слова.
XLVII.30
Ветер новый, ветер добрый, ветер нежный!
Как листву тебе протягивают ветви!
По своей природе ты мятежный
И непостоянен: «да» ли, «нет» ли…
Ласка может обернуться страстью
И тогда уже срывает листья!..
Справится ли с этакой напастью
Ветка, что надломленно обвисла?
Ветер вдруг подхватит корабелов
Белыми тугими парусами,
И узнают дальние, как делать,
Чтобы управляться с чудесами.
Ближние не ощутят потери –
Сам себя не разрывай на части.
Разве ветер может строить терем?
Лишь проверит – хороши ли снасти.
А тогда, привычки обрывая,
Словно стропы горе-парашюта,
Открывает даль: она – иная.
Бог ли, бес опять тебя попутал?
Так уносит целые эпохи,
Под песком мгновений погребая.
Были мы ни хороши, ни плохи.
Жили плоско с края и до края.
Ветер странствий, времени, прощаний,
Новых встреч и обещаний бури:
Шар земной ведь кто-то же вращает,
Хоть на нём крадут и каламбурят…
Ветер – это третье измеренье,
И душа летит тебе навстречу!
Ветер – это времени прозренье.
Оттого тебе и не перечу.
Ветер остановленного часа
Всё сметает – будто не стояло.
Нет оркестра для такого баса.
Нет танцоров для такого бала.
Ветер крепкий, ветер сильный, правый!
Уноси и утоли печали!
Зёрен или плевел сеешь травы?
Чем был дух над бездною в начале?
Свежий нежный добрый новый ветер!..
XLVII.14
написано в соавторстве с Анной Ильиной-Тимофеевой
В некотором городе, а может быть даже столице, жила-была Мышка. Жилось ей очень неуютно: всё суетилась, бегала туда-сюда, переживала за что ни попадя – ко всему прислушивалась и принюхивалась. Больше всего она боялась пропустить “Итоги” по 1 программе.
Однажды до того забегалась, что вдруг увидела большую-пребольшую радугу прямо посередине какой-то новой заботы, лапки ослабли, а глаза совсем съехались на кончике носа и застряли в усах. Повалилась Мышка на бок и откуда-то сверху, где раньше пели всякие птички, появилась тихая голубая мысль с большой буквы: “Всё.” И стало хорошо-хорошо и очень музыкально.
Впервые в своей серой жизни Мышка получила передышку. Тогда она задумалась и тут только поняла, что же нужно мыши для счастья! И сразу всё вокруг как-то неуловимо, но явно изменилось: словно оконные стёкла в норке вымыли, наконец, до невидимости.
Мышка ощутила всем своим крохотным существом, что она рождена для счастья. Как муха – для полёта! А счастье – это новый матрац. Хватит спать на соломе! Пора выходить в люди. Ортопедический матрас! Ведь в мыши всё должно быть прекрасно – особенно душа.
И сама собой запела струна паутинки в правом углу под потолком: там жил паучок, который год уже учивший 24-й каприс Паганини – это был его каприз. Мышка даже зажмурилась и дыханье перехватило: – Это знак. Это знаменье свыше!
Так вот в чём, оказывается, смысл жизни... Словно пелена упала с глаз.
А на дворе совсем стемнело. Пора спать. Но теперь, когда обретена духовность, когда открылся смысл жизни, когда она читает знаки судьбы и слышит глас Божий – спать? Боже, какая чушь. Мышка поворошила лапкой подстилку и подумала: – Ах, какая ж это всё труха!.. – И она вздохнула так тяжко, что лёгкое облачко взлетело и заклубилось над кучкой соломы.
Универмаги открываются в 10 – это объективная реальность мира плотного – невозможно с ней не считаться. Мышка снова вздохнула и ... заснула – ведь теперь она была мудра, как Соломон, Пифагор и Ориген, вместе взятые, и сенная пыль засияла высокой трухой Млечного пути, распахнувшего в обе стороны жизни своё искрящееся перемолотыми звёздами кольцо.
И была ночь, и было утро.
Ещё не запищал будильник, а Мышка уже открыла глазки и повела на него усами: который час? – Солнышко показывало начало седьмого – далеко впереди было великое открытие магазина!
Мышка сладко потянулась, встала, умылась передними лапками и уселась выпить утренний кофе с трюфелем. Она очень любила эту маленькую радость мышиной жизни и заметила однажды: – Утром, пока не выпью кофе – не могу проснуться, а вечером, если не выпью – не усну. – Шутка вышла удачной, хотя Мышка и не думала шутить – так всегда бывает с самыми удачными шутками.
Чтобы праздно не тосковать в ожидании, Мышка занялась наведением чистоты и порядка на кухне: она была хорошей хозяйкой и вовсе не глупой по мышиным понятиям. Напевая старинный романс “Ходит ночью в доме мышь, нарушает ножкой тишь...”, она отчистила до полной ясности плиту и заварочный чайничек из полированной нержавейки. Полюбовавшись на своё отражение и найдя себя снова прехорошенькой, Мышка крутнула хвостиком и стала собираться "на выход". Чуть-чуть косметики, обдуманный беспорядок усов и строгий брючный костюм с элегантной отделкой отворотов хвоста. Очень, очень недурственно.
А город тоже давным-давно проснулся! Стояли первые числа сентября – начальные страницы осени...
– Пора сбора урожая и подведения итогов – как это символично! – подумалось Мышке. И она вновь восхитилась открывшейся ей вчера вечной мудрости и красоте бытия.
А солнце раскалывало лужи, витрины и окна на сверкающие самоцветы в оправах золота всех проб и ещё по-дружески тёплый ветер напоминал о лете, свободе, полёте!.. “Благословенна осень напролёт!” – вспомнилось Мышке из какого-то школьного стихотворения, и она почти ощутила прикосновение великой поэзии, но как там дальше – забыла и впервые пожалела об этом: день был так прекрасен, что его никак не передать было своими словами.
Зеркальные двери большого универмага отразили всю сложность её внутреннего мира.
Секция мебели была в дальнем торце, но Мышка даже не взглянула по сторонам – цель была так ясна!
– Здравствуйте! – сказала она продавцу, который изо всех сил изображал очень занятого человека, но выходило у него не очень.
– Мне нужен матрац.
Продавец облегчённо вздохнул – можно было заняться делом! – и с настоящей улыбкой деловито спросил:
– Полуторный? Двуспальный? Эксклюзив?
Мышка даже растерялась – она как-то не представляла себе, что матрацный мир так обширен. Матрац для неё был всё ещё только Знаком; точнее – Символом.
– Покажите все! – невольно вырвалось у неё. – Я хочу... – она зажмурилась, соображая, чего же она хочет – открылась такая ослепительная бездна, что все слова тонули и за неощутимо краткий миг до того, как нужное слово выплыло, она его выпалила:
– Я хочу сориентироваться!
От неожиданности такого предлиннющего слова продавец упал. Так для автора и Мышки снова вышла передышка.
И тогда продавец встал, и поднял руку свою, и указал он на матрац полосатый односпальный; и на матрац полуторный в мелкий цветочек указал; и на матрац двуспальный в лилиях и гиацинтах указал он; и на матрац-эксклюзив овечьей шерсти с травою морскою; и тюфячок собачий указал он; и кошачье место, расшитое мышью танцующей и поющей; и даже стул раскладной в парусах и безбрежной бирюзе указал продавец.
Ошеломлённая Мышка только безмолвно хлопала длинными бесподобными ресницами и хвостик её потрясённо вздрагивал от радостного изумления неисчерпаемой славе величия творческого гения.
Был выбран двуспальный, как осенняя роща, матрац, пронизанный солнцем и ветром, и белоснежные барашки облаков бежали по голубому краю над кленовым огнём и золотом... И было куплено к нему покрывало с бахромой бомбошками синее неба, затканное ангелами и звёздами, а новая подушка пахла пармезаном и халвою!
Осень улыбалась Мышке и улыбался водитель “Грузоперевозки населения”, и высоко над легкомысленными легковушками плыл матрац со счастливой Мышкой в солнечных зайчиках от зеркальных витрин и окон со множеством мышек, солнца и счастья!
А некоторый город, а может быть даже столица, рассыпал(а) на всём пути штучные листья своей живописной палитры и ветер-художник не жалел красок и света на новый неожиданный праздник, что родился поверх обыкновенного календаря.
Тут истории – конец, а кто понял – молодец!
XXXII.1
* * *
Из времени совсем уже уйти
В нешумный дождь уединённой дачи.
Накрапывает мыслей полгорсти
Дежурный август, хвоей чуть не плача.
Ворон негромкий редкий разговор
И циркулярки удалённой муха
На слух растущий не вступают в спор
С блаженством отдыхающего уха.
Отволглой сигареты мятый дым
Подчёркивает: нет прямых в природе
И чёрный мало годен молодым,
Особенно заметно, если в моде.
Осы жужжанье обнаружит джем,
А подражанье классикам – бездарность.
Накрапывает равномерно всем
И творчеству синоним ясный – тварность.
Прохладный влажный запах от земли
Не смешан с чудным тонким ароматом
Цветущих табаков – не знают тли
Их дудки нежные в желании сыроватом...
Уже символизируют часы
Девятый час – как время тихо ходит,
Не тикнув даже... Средней полосы
Заката и рассвета краска сходит
Так медленно, перегорая, в ночь,
Потом – бесцветность пасмурного света,
И хочется палитрою помочь,
Которая на праздник разодета,
Где времени наивный карнавал
Меняет маски. Мишура сверкает!
Вон карлик с великаном наповал
Чернь веселят – толпа подряд икает,
А дача в ночь на сон погружена
И тишина – звезда не шелохнётся
В сосновой кроне – не достигнешь дна
Божественного звёздного колодца!
XXVIII.16
ВекА такого лета не цвело,
И кроны вкось по свету не летели,
И гром ногой не выбивал стекло,
И так осколки радостно не пели!
Летел наискосок июнь в пальто,
И клочья улиц уносились утром
В карманах уходящего Никто –
Так звали время, мнящееся мудрым.
Такого лета с прошлой эры нет
В летящем меж тенями постоянстве,
Где хлёстко бил наотмашь в парапет
Наш век, прошедший в слепоте и пьянстве,
В распущенном разгуле грубых сил,
Не справиться с которыми не вправе
Твой бог, что столько жизней уносил
В наполненной до ужаса канаве…
А ветер города погнал взашей
В открытое таким невзгодам поле,
Что непогодам сколько ни пошей –
Не уберечь сухой щепотку соли.
Когда от страха птицы не поют,
Когда рассвет подать боится голос –
Тогда-то апокалипсиса суд
Отбелит всякий дыбом вставший волос.
Тысячелетья снова нанесло
На континент, дрейфующий со льдами
Периодов, что мнут в щепу весло,
И ветер крик уносит вместе с нами.
21 июня 05
XLVI.41
ЭКСПОЗИЦИЯ
Прибрежный плеск высокого регистра
На ветреной полоске у воды
Рождает пену – знать Юратэ близко
И небо низко: плоские следы
Летящих небожителей не тают.
Чаинки чаек в контр свете дня
Заваркой слабой... Там мечты летают,
Где тела не бывает у огня.
Но сосны есть, а в них игольчат ветер!
Солёный вечер скоро настаёт,
И город загорается от встречи,
Которой вечно нам недостаёт.
Готическими улочками сужен
Собора разноцветный кругозор
Из окон: виден скучный ранний ужин,
Чешуйчатой брусчатки перебор...
Но витражи гранят цвета снаружи
Фигурами - вне времени имён -
Живыми, чтобы мальчику и мужу
Доступен был воистину канон.
Морского ветра на органном басе
Играют кони – гривы вдаль и ввысь!
Игривы переливы на Парнасе:
Наездники на пиво собрались...
А город морем выправлен за дюны
Безбрежным юным окоёмом волн:
Мелодией дыханья или струнной
Из сердца – из Собора! Вечный чёлн.
ПРЕЛЮДИЯ
...Органа гений восходил по ярусам хорала
Туда – к Источнику всех сил, что человеку мало!
Откуда Солнца луч горюч, а ночь от звёзд чернее
Зрачка: проводника меж туч взлохмаченной аллеи,
Захваченной одной рукой – меж пальцев ветви, крыши
И неразборчивый такой от ночи говор... Тише!
Зато под правою рукой чириканья и свиста
Играет полдень – день дугой в ладонях гармониста!
Тяжеловесен плеск в ногах балтийского седого
Двойного, словно впопыхах, прибоя... А сурова,
Но так светла от серебра, оброненного светом,
В шипенье мелкая волна, оставшись за ответом...
Так арки остяков-окон арктического лада
Хорал хранили испокон мерилом звукоряда.
Ввысь Гений Звука восходил по ярусам хорала
За шпиль – к Источнику всех сил, что Человеку – мало!
ФУГА
Орган всходил по ярусам Хорала
К Источнику всех сил и высоты.
Казалось Человеку (Боже!) мало,
Как Солнцу – ночи, ночи – если ты...
Зрачок вбирал и то, что только будет,
Черней бемолей глубины аллей,
Рукою левой собранных, где студит
Басовый ключ ледовых королей,
И сине-фиолетовые – края
Клавиатур – Рай – правая рука! –
Все ноты ночи в день переплавляя
На До-мажоре солнечном витка...
И третий стан – ногам ядро опора! –
Дыхание невообразимых масс
Размеренной основою не споро
Несёт весь Космос, чтобы не угас.
А верстовые столбики соборов
Пространство-время метят и летит
Готическая связность переборов
С аттических до нынешних ракит!
Орган всходил по ярусам Хорала
К Источнику всех сил. От высоты,
Казалось, вздоху сердца не хватало,
Как Солнцу – речи, ночи – немоты.
ТОККАТА
Откуда органа нездешняя сила
Кораллы хорала глазам выносила
И дальше – из зала – всю цепь замыкая,
Чтоб ток не прервался на круге без края
Спиралью крылатой! Чтоб так продолжаться
Из вечности в вечность – как Бог! – не рождаться,
А быть! Бытиё видит точки отсчёта
Лишь в паре ближайших углов поворота.
А нота летит дипломатии мимо
Неостановимо и невыразимо
Словами, как Солнце: Навина не слыша,
Превыше раввина! И в отблесках крыша.
И в отплесках море – Балтийское чудо!
Янтарь драгоценен, а ветер? Откуда
Фарфоровый берег с ручною каймою
Домашней волны, от усердья двойною,
Покуда до шторма... Латышское сердце
Не всякому скажет о собственной дверце.
А дождик не ловится сетью брусчатки,
Как глянется глянец ноге-опечатке?
В окне, что горе закатилось зрачками,
Не слёзы – цветы – заблестели горшками
Нам с вами, кто званы. А избраны все ли?
Но мы-то уверены, мы уже сели,
И сила органа нездешнею мощью
Простит самозванство тому полномочью.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А нота летит дипломатии мимо,
Как Солнце! И слёзы в глазах у Навина.
КОДА
А город миром дышит! Флюгера,
Вслух чуточку поскрипывая, кажут
Откуда ветер был с утра вчера
И трубочисту про жильцов расскажут.
Оттуда море – прямо под ногой –
Всё чешуёй: брусчатка, черепица
Сливаются – стена с окном – водой!
Одной сплошною кодой дождик длится,
Прелюдией токкаты световой...
Прилюдно ночь лежит на мостовой.
Ртом детским окоём щербатых крыш
Всё розовей, и новостроек зубы
Клубы дымов навесили на трубы,
Покуда ты ещё неспешно спишь.
XII.2
Камо грядеши?
отрывок из поэмы
полностью
Солнце-золото и кровь-огонь
Разметали снопы цвета лис,
Растянули по сердцу гармонь,
Хохломским завитком завились
По муравкам да кистям рябин,
Тёмным ликам да бликам белил
Тьмы икон – азиатских картин:
Сажи плат от охальников скрыл…
Храм насквозь пронизала трава,
Заплетая прикрасами взгляд,
И дивится с утра голова,
Перехлопав глазами подряд!
А по звонкой глазури поёт
Петушок золотой изразца!
Наземь шапки роняет народ
У собора – с лица молодца:
Вавилонских сестёр свысока
– По макушку от маковок жар! –
Оглядел, отхлебнув молока
Облаков, чтоб не вышел пожар.
Забубённой своей головой,
Заломив залихватски картуз,
Запустил эту жизнь трын-травой –
Сполз на спину бубновенький туз!
По вине ли – а кто без вины
У страны, что ни дня без вина? –
Плохи все, а сам-друг – хоть бы хны:
На столе круглый год белена
И по золоту Солнца, крови
Выше пояса, ниже травы
Образован – лишь "благослови!"
Шепчет глас тупорылой молвы.
А баян с балалайкою блин
Жарят солнечный – брови в поту!
Ах, Париж! Ну, Нью-Йорк! Эй, Берлин!
Третий Рим жгёт вприсядку версту!!!
XIII.8
– Какой мастер мою душу создал?
Не помню! Так давно это было!..
Смутно:
зимнее утро в Кремоне,
у огня бородатый мужчина...
А ты помнишь?
– О чём ты? На площадь взгляни –
к а р н а в а л!!!
Нам женщины машут! Мужчины под нашу
игру пьют вино,
серенады поют и пляшут
все!
– Я кажется, вижу Его долгий день
и чувствую чуткие руки – циклюет
кленовую деку...
А в доме тепло
и губы чуть-чуть оттопырены
– Будет!
Кончай вспоминать – слышишь, люди зовут!
На праздник! На говор! На руки и рокот!
На солнце и песни!
Нас будут качать,
нас будут любить герцогиня и повар,
и музыка лавой весь город сожжёт:
жерло – мы же сами! Безумец Везувий
не видел такого!..
– Тебя я не слышу. Я вижу Глаза:
зачем бирюза?
Это море и небо?
Что ангелы? Музыка?
Вижу – Его!
Я вспомнила! – Тихо, молю!!!
М о й С о з д а т е л ь.
О – нот не хватает!
И силы смычка.
И времени жизни.
И мира слепого.
Так
слушайте
молча:
(Играет. Сперва гитара аккомпанирует, потом остаётся скрипка solo в полной тишине.)
XXIII.26
Вавилонская башня сужается кверху:
На последней площадке народу не много
Умещается – коршуну видно и стерху,
Что сюда за века намахали дорогу.
А ступенями – кости и, редко, скелеты
Целиком: черепа больше с лишней глазницей
На затылке, виске… Тут все эти приметы
Как-то ассоциируются с единицей
В разных смыслах. Оценки вообще произвольны.
А спросить – неудобно. Или стоишь одиноко...
Задушевная редко вверху обстановка
И надеяться здесь на своё третье око
Много правильней: даль открывается шире
И Земля, очевидно, не плоскость Евклида.
Как-то видно: прямых в продуваемом мире
Не бывает. Вот разве ребром – пирамида.
Т.е. третьестепенное на плоскогорье,
Где стада или реки, что не по линейке,
Кстати. Вот оно – башни подворье,
Где найдётся опора любой тюбетейке.
Очень ветрено. Можно легко простудиться.
Тут и кашляют в кровь, да вот эха нет вторить –
Поотстало. Возможно, чтоб не заразиться,
А, возможно, устало от многих историй.
Башня всё же построена. С верхней площадки
Что внизу там – практически не разобраться.
Опершись на перила, играешься в прятки
С тем, что было, и что, не дай Бог, может статься.
Архитектор был гений – могила забыта.
Тема напрочь изрыта в горах монографий.
Как обычно одно только имя избито
И десяток – сомнительных здесь – эпитафий.
…transit gloria… Письменность, впрочем, позднее.
Вон сквозь редкое облачко – море, кораблик!..
А долины сегодня куда зеленее,
И вне стаи ещё повзрослевший журавлик.
8 апреля 05
XLVI.14
Музыка автора
1.
Спят под вешалкой шнурки
На своей постельке:
Им уютны и легки
Тёпленькие стельки.
У ботинки бравый вид:
Словно на картинке
Кожа чистая блестит,
Как селёдок спинки.
2.
Сладко тянутся шнурки,
Сон в ботинку входит…
Ночь туманом у реки
Загородом бродит.
Снятся парус над шнурком,
Гвоздиками звёзды…
Мирозданья сложный дом
Не спускает козни.
3.
Утром бантиком опять
Целый день работать.
Ну когда тут созерцать,
Если надо топать?
А под вешалкой шнуркам
Так тепло, уютно!
Доброй ночи им и нам.
Доброго всем утра!
14-16 мая 04
XXX.15
В переходе метро – Моцарт!
По ступенькам ручьи – ноты
И от скрипки тепло коже…
Может, Моцарт всё-всё может?
А квартет тихо в ночь – снегом!
В переходе – до звёзд неба
И сквозняк ворожит трёшки
Да трёхзначные – все в ножки.
Моцарт детским лицом: губы
Лепестком под дождём в гулы
Чуда улья виолончели
И – смычка над альтом качели…
Нот венок озорно набок!
Трелям воздуха так надо,
Как лучу и ручью – братства,
А иначе нельзя браться
За сверчка на печи гаммы,
Возвращенье в ночи мамы
Выше облачка канифоли...
Унесут беды и боли.
А над Альпами – день-моцарт
И пасутся гуртом ноты!
У пастушки - загар скрипки,
А играют - в ручье рыбки!
XII.6
***
Послушай время: ночи тишина
Богата бытиём живее яви
Предметов и теней на тверди сна
Дневного, что с утра права заявит
На суету, что ночи лишена…
Неслышно и отчётливо ведёт
Мелодия квартета здешних суток
Да так, что только открываешь рот,
Концерту необъявленному чуток.
А день ведёт себя наоборот…
Послушай время остального вне:
О музыка! Тут наслажденье духа
Озвучит жизнь во всей её струне
От сотворенья до рожденья слуха
По всей неописуемой длине!
3-4.10.00
БУДУЩЕМУ НАТУРАЛИСТУ
Спася от пасти пса птенца
Ты станешь птице за отца.
БУДУЩЕМУ УКРОТИТЕЛЮ
Чужой свободе хлыст и револьвер -
Своей судьбе подашь дурной пример.
БУДУЩЕМУ ТЕХНИКУ
Компьютер папы разобрав
Ты, по большому счёту, прав.
БУДУЩЕМУ КОНСТРУКТОРУ
У гаек разная резьба.
Неужто в этом вся судьба?
БУДУЩЕМУ ФИЛАТЕЛИСТУ
Нарежь поаккуратнее газету:
Такой коллекции ни у кого ведь нету!
БУДУЩЕМУ КОЛЛЕКЦИОНЕРУ
Как над приобретениями поёшь!..
Но на тот свет ни что не заберёшь.
БУДУЩЕМУ МЕДИКУ
Что если существует всё ж душа?
Болезнь – когда ей жизнь не хороша.
БУДУЩЕМУ МАТЕМАТИКУ
Учи – один из новых языков!
Но ЧТО сказать – важнее. Ты готов?
БУДУЩЕМУ БИОЛОГУ
Учёный режет крыс: вопрос его не прост!
Спросить так самого... Успел сбежать, прохвост.
БУДУЩЕМУ АРХЕОЛОГУ
Сколько веков наносило песок на джинсовую кнопку!
В будущем ахнет от счастья, её раскопав, кто-нибудь...
БУДУЩЕМУ ИСТОРИКУ
Имён, времён та круговерть
Не книга ведь, а жизнь и смерть.
БУДУЩЕМУ ПСИХОЛОГУ
Не сосчитано полок в потёмках души...
Там поднимется полог, где сам согрешил.
БУДУЩЕМУ ФИЛОСОФУ
Ещё вот это слово заучу...
Но что ж от боли всё-таки кричу?
ЮНОМУ УЧЁНОМУ
Учти такой непрошеный момент:
Участок твой – лишь крошечный фрагмент.
БУДУЩЕМУ ПОЛИТИКУ
Поймёшь с пятнадцатого разу –
Душою подцепил проказу.
БУДУЩЕМУ ПРЕЗИДЕНТУ
Тянись, тянись, придурок, за конфеткой!
Всего-то нужно - стать марионеткой.
БУДУЩЕМУ ПАТРИАРХУ
Духовности вести учёт, беря у Господа кредит…
Ну и себе чуть-чуть ещё, а то другой опередит!
БУДУЩЕМУ ЧИНОВНИКУ
Гроша не стоят деньги, власть, карьера,
Где жизнь - бездушна: страшная химера.
БУДУЩЕМУ ЮРИСТУ
Законы разные нужны.
Чем больше, тем ... для Сатаны.
БУДУЩЕМУ ЗАКОНОДАТЕЛЮ
Писать, как выйдет, деньги получать…
За результат никак не отвечать.
БУДУЩЕМУ БОРЦУ ЗА ИЛИ ПРОТИВ
Россия ждёт тебя, Мессия!
(И то, и то — шизофрения.)
БУДУЩЕМУ НАЧАЛЬНИКУ
И "мягкость" всё же "-кость" в себе остит.
Не жми! И Боже многое простит.
БУДУЩЕМУ РУКОВОДИТЕЛЮ СИЛОВЫХ СТРУКТУР
Куда ты денешься от III Закона,
Увы, покойного пархатого Ньютона?
БУДУЩЕМУ БИЗНЕСМЕНУ
Куплю тебя, тебя, тебя...
Себя на счёт переведя.
БУДУЩЕМУ ГЛАВНОМУ БУХГАЛТЕРУ
Финансовым министром сможешь стать,
Сумев убытком прибыль записать.
БУДУЩЕМУ ОЛИГАРХУ
Выбрал сам свою свободу:
Хочешь – водку, хочешь – воду.
БУДУЩЕМУ АКТЁРУ
Без репетиций жизнь, а роль
Определяет и гастроль.
БУДУЩЕМУ ТАНЦОВЩИКУ
Продемонстрировать ногой
Каков злодей! Или герой.
БУДУЩЕМУ СПОРТСМЕНУ
На шее держится медаль.
Как жизни за неё не жаль?
БУДУЩЕМУ ШАХМАТИСТУ
Стать чемпионом может и кретин,
Но радуйся – зато ты не один!
БУДУЩЕМУ БОЛЕЛЬЩИКУ
Да, стадион, ринг, корт - не Хиросима.
Но жаль, что спорт с умом - несовместимы.
БУДУЩЕЙ ПОП-ЗВЕЗДЕ
Поклонников жутко количество!
А перегорит электричество?..
БУДУЩЕМУ ЖУРНАЛИСТУ
Рожают-режут: жизнь – ключом! Земля мала!!!
– А ты причём?
БУДУЩЕМУ ТЕЛЕЗРИТЕЛЮ
Калейдоскоп сюжетов, судеб -
Смотри! Но смысла в том не будет.
БУДУЩЕМУ САТИРИКУ
Смеяться, право, не грешно.
Итог усилий – вот смешно!
БУДУЩЕМУ ОСТРЯКУ
Дракон всегда с собою носит дым,
Чтоб поразить при разговоре им.
БУДУЩЕМУ ЮМОРИСТУ
Кто шуткой страх изгнал и гнев смирил,
Тот Дух Святой на Землю низводил.
БУДУЩЕМУ БИБЛИОФИЛУ
Корешки, корешки:
Общей мудрости вершки.
БУДУЩЕМУ ЛИТЕРАТОРУ
Зайди на пункт макулатуры:
Всех выше куч – литературы.
БУДУЩЕМУ КРИТИКУ
Что торопиться мнением своим?
– Ну будет больше мнением одним.
БУДУЩЕМУ ИСКУССТВОВЕДУ
Из тени выеденного яйца
Создать и Дух, и Сына, и Отца...
БУДУЩЕМУ РЕДАКТОРУ
Редактор! Ты строку не тронь –
В аду безжалостен огонь.
БУДУЩЕМУ ПЕРЕВОДЧИКУ
Есть носитель, есть носильщик, но пока
Ты всего лишь переносчик языка.
БУДУЩЕМУ АТЕИСТУ
Как думаешь, само собой смогли б
Из атомов собраться “Жигули” б?
БУДУЩЕМУ ПРОПОВЕДНИКУ
Искус учительства – известнейший Иисус.
Спасут - любовь, молчание и труд.
БУДУЩЕМУ АРХИТЕКТОРУ
Ввысь спесь, корысть, где властелин и плут…
А красота, пространство и уют?
БУДУЩЕМУ МУЗЫКАНТУ
О, сколько струн у музыки души!
Услышь её, а сможешь – запиши.
БУДУЩЕМУ ХУДОЖНИКУ
Звезда скатилась ли, слеза –
Всё видят добрые глаза.
БУДУЩЕМУ ПОЭТУ
Иди на зов Первоосновы Слова,
Пренебрегая прелестью иного.
БУДУЩЕМУ РОДИТЕЛЮ
Что почудится близкой или чуждой душе?
Львиной долею риска – любое клише.
БУДУЩЕМУ ВОСПИТАТЕЛЮ
Вот единственный в жизни полезный совет:
Что сегодня во благо, то завтра во вред.
БУДУЩЕМУ ЧЕЛОВЕКУ
Живи – люби! Создатель твой всегда
С тобой, особенно, когда - беда.
XVIII.9
подражание У. Шейкспи
Решать задачу, если есть решенье –
Неинтересно. Что же делать нам
Здесь на Земле, где даже смерть – задача,
В которой каждый знает и ответ?
Ах, если б Бога не было! Твори,
Что хочешь – только от тебя зависит
Исход в обоих смыслах… Что мечтать,
Когда я вижу день и час, и лица,
Знакомые до сокровенных слов,
Которые себе самим не скажут,
А я – прочёл?
Мне скучно, Бог! – Прозрачны люди:
Поступки, мысли, чаянья, мечты…
Как на ладони то смешной жучок,
То скорпион, что думает, что жалит.
Спасает сон. Благодарю, что Ты
В нём учишь нас прилежных, но немногих,
Не говоря, экзамены когда.
А то б – тоска!
Вся сласть простолюдина –
Набить живот и кошелёк с него,
Аристократа – доказать, что прадед
Сидел на стуле выше, чем сосед,
Ученый муж – они совсем свихнулись –
Корявой цифрой покоряет мир,
Но лишь себя до крови покарябал,
Поэт – жонглёр словами в керосине,
Актёр – жующий, что изверг поэт…
А женщины – о, женщины! – мне ближе
Желаньями того, чего и нет…
Лишь дети, Бог, ещё дают надежду,
Что, может быть, вот этот мир продлится
Затем, чтоб стать не тем, что нынче есть!
Но тут ответов много – я теряюсь
И знаю, что не мне решать задачу,
В которой смысла – сколько и в моей,
Но не о том же речь, пойми, Всевышний:
Решать задачу, если есть решенье –
Неинтересно, что же делать, а?
И т.д.
XVI.7
* * *
Всё значенья полно в мире чисел и мер,
Только меры не знаем и числа не чисты!
Мир един, как единственный жизни пример
Знаком равенства вяжется в уравненье Всевышнем.
Знаком дальности тождества в том бытии,
Где торжественно торжище и убого у Бога
Не сокровищ во храмах – заветной сердечной струи
Восхищенья слёзы – сокровенной стези у порога...
Время перелистает весною главу
Всей природы убранства и непостоянства!
Человечество мечется, не замечая канву,
Обезумев презумпцией своего окаянства.
Но сцепляются шестерни многомерных миров
Механизмом незримым и не представимым
Сокровенных и явных священных даров,
На Земле освящённых именами любимых.
1 января 1992
IX.4
* * *
Если старая луна глядит в окно,
А на улице, заснеженной до сна,
Глазу, сердцу совершенно не темно,
Значит вся твоя стезя уже ясна:
Значит зим тебе уже не меньше лет;
Значит музыкой заполнена душа;
Значит радостью – в конце туннеля свет
И страдания – не стоят ни гроша!
Значит пишешь снова книгу бытия,
Публикацией не очень занятой;
И тебе звонят, чтоб встретиться, друзья;
И молчания потрачен золотой
На объятия любимой по утру
И кофейный вдохновенья аромат…
Людям жизнь взаимно редко по нутру –
Всё равно ну не куплю я автомат!
Всё равно не научусь я торговать,
Оппоненту делать умное лицо…
Лучше честно по карманам воровать,
Подбивая ветром стих и пальтецо;
Подбивая снегом старую Москву
На морозе по-собачьи задышав;
Так же – выслушав народную молву,
Этих слов не понимая ни шиша…
Вечность старая опять глядит в окно,
Но с усмешечкой такою молодой,
Что у школьниц не встречал уже давно:
– Влезу в форточку – уж лучше дверь открой!
6-7 января 02
XXXIII.32
* * *
Пионов лохматая радость –
Бетховенских линий кармин!
Не розовая услада –
Избыточность жизненных зим
На ясность весеннего звука
И солнцеподобье цветка!
Как стеблю привычна разлука
С подросшим огнём лепестка….
На розовый запах махровый
Не гож парикмахерский лак:
У готики новой основы
С белилами смешан краплак!
Над щедро прописанной гривой,
Чей адрес не важен уже,
День львиною дан перспективой
Во времени всём витраже!
А перистой зелени холод,
А стебля белёсая стать…
Фон в солнечной ступке размолот,
Чтоб жизни не дать перестать!
Короной, нечёсаной сроду,
Бетховенским черновиком,
Пионов испитую воду дерзну –
Переводу стихом.
25 мая 02
XXXV.28
* * *
Плывёт щебечущей сиренью
Последних майских дней отрада!
Под чёрной кружевною тенью
С утра ещё живёт прохлада.
На ухищренья стихоплёта
Смешливо воробей косится
И, если б говорил, то вот вам:
– Стихотворенье – не косица!
А драный хвост – не унижает.
Уже от тополя снежинки!..
Коржавин или же Державин –
Все в поэтической корзинке
Начала лета городского
В размякшем вареве асфальта.
Читать за Пушкиным Ланского,
А на десерт – "Весна в Фиальте"
И – как презент – друзей: на зависть
И приглашенье к поединку…
А вон у вишни тоже завязь
Ещё без косточки в начинке!
Кость в сердце – только у оленя
Для бега бесконечным снегом…
Там стихотворческая феня
Не награждается обедом
И не нуждается в натуре:
Границу тундры не увидеть!
Её застуженной фактуре
Не пробудить ни чьё либидо.
А и не надо – май щебечет
Сквозь городские клетки дымкой,
Что сердцу так сгущает вечер
Всех превращений сердцевинкой!
30 мая 02
XXXVI.6
СТАРАЯ-СТАРАЯ СКАЗКА
Принцесса Золушка склонилась над пшеном…
Курносый нос насквозь пронизан солнцем
И родниковый глаз покинут сном
От воробья за маленьким оконцем.
Весна склонилась, чтобы перебрать
По зёрнышку и сорное – отбросить,
Очистив лета новую тетрадь,
Которую переплетает осень…
На деревянном башмачке сучок
Подмигивает озорно при шаге.
Вещей принцессы малый сундучок
Любви вмещает небо и – отваги.
А Солнце в сини – старый сводный брат –
Следит за сказкой, помогая светом
Почувствовать, где прав, где виноват,
И не спешить за первым же ответом.
Надули губы почки – ждут цветка,
А он внутри ворочается сладко
Во сне весны и куст наверняка
Запенится красою без осадка!
Чириканье и свист несут рассказ,
А сердце шепчет новую подсказку.
Принцесса и на этот сотый раз
Волнуется, переживая сказку,
Где весел принц, волшебник сед и мудр,
Где добр король и зло всегда противно…
За миллион весенних добрых утр
Судьба отнюдь не стала коллективной.
Поэтому над сором и пшеном
Курносый час от счастья розовеет!..
Апрельский ветер гладить кожу смеет
Принцессы за распахнутым окном.
21 апреля 02
XXXV.10
Опять весна – февраль! Последний снег уходит.
Протоплена Земля – спасибо, Прометей!
Наверное не зря свой смысл любой находит
И даже чаще тот, кто вовсе без затей.
Просодия течет! Семантика – вдогонку.
Произношенья дар ценней, чем глазомер,
А, значит, самолёт не обгоняет конку:
Он только дальше даст, но тот же всё, пример.
О чём ни говори – окажется о лишнем.
Как телевизор: дань в казну без дна и сна.
Зима на слух грозит пронзительным затишьем,
Но взгляд вознаградит скрипичная сосна!
А жизнь вообрази сперва – потом случится.
Такой нехитрый ключ альтового нужней.
Синее южных вод тогда слетает птица,
Садится на плечо метелей всех нежней!
Катамаран строфы перестрахован рифмой
И нет такой волны, что вдруг перевернёт.
А что прибой шумит, так всё равно сей риф – мой:
В кораллах жизнь кипит и вес в воде не гнёт.
Гнёт на Земле – к земле. Почтительно пасую
Из уваженья стен перед прощаньем крыш.
Я, может быть, спою, а, может, нарисую,
А если и скажу, то только “брысь” да “кыш”.
Загадочно февраль вертит своим обрубком
И загляделся в луж отзывчивую мель:
Там есть эквивалент и капитанским трубкам,
И айсбергам судьбы, уж вышедшим на цель.
Склоняет строк разбег на вечное движенье
И зависть у стиха перед строкою нот,
Что с лёгкостью берёт своё же отраженье
И замыкает в круг, растапливая лёд.
Опять весна – февраль!
И т.д.
8 февраля 2002
XXXIV.19
Только луже всё равно, что отражать.
День не ярок, но тепло и нет дождя.
А природа здесь ни мачеха, ни мать.
Ясно видно это, малость отойдя.
Если даже взять и крылья отпустить –
Это проза: развлечение, туризм.
Где-то тело надо в землю опустить
Хоть однажды. Вот и весь патриотизм.
Вот поэтому достойнее писать
Лишь элегии на всяческую грусть
Или сесть на фортепьянах побренчать,
А на даче поискать – найдётся груздь.
Дрыгать лапами – занятье для жука.
Научиться бы попристальней смотреть
И увидится тогда наверняка
Та желанная, что здесь зовётся смерть:
Только брак освободит постылых стен.
И – куда подальше! Где ещё нас нет.
Смерть – крылата. Значит – проза. Перемен
Не предвидится. Круг замкнут. И – привет!
Стало быть проблема вся сидит внутри.
Труд – не дело, телевизор дураку.
Изливая душу – лужу-т подотри:
На минуту привлечёт твоё ку-ку.
Посидеть помедитировать на пуп –
Всё откроется, что знаешь наперёд.
А всего смешней – умён ты или глуп –
Непонятно, где же зад, а где перёд.
Страус явно не годится в идеал:
Больно уж загажен кошками песок.
Время, время! Тот, кто видел твой оскал,
Почесать захочет пулею висок.
Страус, курица… А к ним ещё пингвин.
Вот и все, пожалуй, символы на хлев.
А геральдику придумал сукин сын:
Зарабатывают лестью здесь на хлеб.
А душа не может жить без красоты.
Дёгтем вывесок ворота да дома…
Остаются только музыка и ты
Да ещё, пожалуй, года времена.
Да ещё - иконой - женское лицо.
И мгновение проникновенья в суть.
Ах, как треплется под ветром пальтецо,
Если душу забываешь застегнуть!
Как звучит непредставительно: "поэт".
Как профессия совсем уж никуда.
Как узнаешь, может, гений, может, нет?..
У художника хотя бы борода…
Ночь решила этажей большой кроссворд,
Только в луже дрожью ландыш фонаря…
Жизнь совсем не испытание и спорт –
Это просто переплёт календаря.
Это просто, как дыханья перехват
У захваченного мигом красоты.
Перед Богом ты ничем не виноват,
Если звёзды, только музыка, и ты…
XXX.27
1
Lento largo
Как будто в городе другом зачем таинственные связи
Обозначают прочный дом, как луч своим началом – лазер,
Как печи пепельная явь – преображение мирского?
Так снова меж годами вплавь, рождаясь снова, снова, снова…
Танцует сызнова Невы чугун холодный под мостами
И каменно спокойны львы ночными белыми часами.
От чаек некуда уйти из неба, ветра и простора!..
Таков уж город на пути раскрепощенья разговора.
Бродячей стрелкою всех рельс; и дельт; и пухленьких амуров…
И пушкинских кудрявых пейс прелестным офицерским дурам...
Зубчатой линией небес оттянутые лица окон
Обращены наперерез не засыпающему оку.
Незатихающей волне изображённого причала,
Как необъявленной войне дурного – Божьему началу.
Так город, вытянувшись, лёг крест-накрест римскою мечтою
У края света вне дорог венцом из лавра над водою.
2
Allegretto
По вертикали Петербург звучит надрывно и фальшиво:
Тональность погребальных урн и лицемерье кружки пива
На взморье северной жары. Вода всегда горизонтальна!
Горизонтальны поезда, а честолюбие – брутально.
Градостроенье панорам в немногих восклицаньях шпилей
Преображает жалкий срам амбиций всех имперских стилей
Проткнуть слепую вертикаль тщеславным символом владенья.
Чужую жизнь всегда не жаль, когда не видишь отраженья
Своей во времени-реке: волною мелкою искрится,
Дрожит на вечном сквозняке, дробя события и лица,
И, если существует даль, земною дымкой голубою
Лежит наброшенная шаль, чуть выдаваясь над водою.
27 июля 2002
3
Allegro molto
Как много в Питере дождя
Схожденьем каждого проспекта!
Стихии побеждать нельзя –
Сраженья обожает некто
В рогах, бородке и с хвостом.
Смывает ливень перспективу
И перекашивает дом,
Что запрокинулся счастливо,
Скрутивши струями стекло –
И льёт за шиворот с карниза!
Что душу на бульвар влекло,
Так не тождественно капризу!
Разверзлись хляби, перемкнув
Земное плоское с небесным.
Льнёт росчерк молнии к огню –
Окну пробиться интересно!
Архитектура – просто лёд:
Вода, застывшая однажды.
Художник лишь своё берёт,
Всесозидающе возжаждав!
Так много в Питере дождя,
Гранита, мрамора и бронзы,
Что сокрушить его нельзя,
Покуда существуют грозы.
21 июля 2002
4
Moderato
Малины петергофской вкус хранит ревнивая крапива,
Где моря плещется искус, всю вечность ждущий терпеливо,
Когда прибоя суету ты переступишь, окунувшись
В волну высокую – ту ртуть, что не окупишь, не проснувшись
От наваждения Земли: не жизни, а изображенья
Её от Господа вдали, где быть – синоним пораженья.
Где все дороги – лабиринт, а стены криво или прямо
Всегда выкидывают финт тем чаще, жёстче, чем упрямей
Стоишь отнюдь не на своём, а на по случаю заёмном,
Под нос сующим окоём в таком безбрежном и огромном
Многообразии миров, открытых внутреннему оку,
Когда становишься здоров от завихрения барокко,
Скелета готики, древес витых модерна натяженья,
Браслета с блеском или без под вальса быстрого круженье,
Старинной книги корешка и скрипки струнного квартета,
Ночного снега в три вершка, звезды, что в облако продета…
Всему – спасибо! И прощай, планета сговора и школы.
Пускай здесь будет даже рай – кораблик наш уже у мола!
24,25 июля 2002
XXXVI.48
Ещё имперской тени шевелится
Темнеющий в воде глубокий след
И чайка днесь – единственная птица
Приметой не стирающихся лет.
Ещё дворцов широкие громады
Вдоль мостовых бревенчатых торцов
Вздыхают по развеянным отрадам
Давно ушедших дедов и отцов.
Ещё фонтанов радуги и струи
Роскошную поддерживают мощь
Былых побед, запакощенных всуе,
Что не отмоет петербургский дождь.
Ещё… Ещё… На исполинских хорах,
В болотах отразивших этажи,
Идут века, подсушивая порох,
И брыжи поменяв на гаражи…
Но центра не касается уродство
Праправнуков убогих отродясь,
Давно отдавших право первородства
Купцу за ту сомнительную власть,
Что собирает в гавани все флаги
Двунадесяти липких языков.
Не звоном злата – шелестом бумаги
Потомок зачарован. Он – таков.
Немало утечёт Невы и чаек
Созвучный им неблагодарный крик
Ещё утрат невосполнимых чает…
Но выстоят гранит, душа, язык.
17-18 ноября 04
XLV.8