Победитель встаёт на раз больше, чем падает,
Отличаясь тем самым от всех остальных.
Ну а так… Так же думает: «Это мне надо ли?»,
Получая в бою кулачищем под дых.
Так же вертится ночью и после снотворного,
Так же смотрит порою с прищуром на крюк.
И бывают ему точно так же все дороги,
Как единожды предавший преданный друг.
Так же может вливать в себя гадости литрами,
На закуску дешёвую взяв колбасу.
Победители – веришь ли – люди, не киборги.
Ты не слаб, ты – живой. Заруби на носу.
Я ведь тоже ломалась, как грифель тонюсенький,
Но потом ничего – отболело, срослось.
А быть может, себе ставить мысленно «плюски»
Лучше – легче и правильней – вместе, чем врозь?
Мы же оба с тобой всяко-разное видели:
И вершины во сне, и в реальности – дно.
Я не знаю, какие из нас победители,
Я пока что уверена только в одном.
Понимаешь, придёт это – жизнью так задано,
Что в какой-то момент нужно будет решать.
Победитель встаёт на раз больше, чем падает.
Он встаёт. Непременно. И делает шаг.
Самый страшный наркотик начала XXI века – дезоморфин (на сленге наркозависимых – «крокодил»). Изготавливают из подручных средств, большую часть которых можно приобрести в аптеке. Необратимые процессы происходят в организме моментально. От «крокодила» спасаются единицы, умирают тысячи.
В мире без солнца подчёркнуты жирным пункты:
«Строгость пропорций» и «чёткость волшебных действий».
(Кстати, в обоих прошу ничего не путать,
Ибо побочный эффект – остановка сердца).
В мире без солнца встречаются все стихии,
Чтобы, смешавшись, позволить свершиться чуду,
Чтобы ещё раз сумел пережить алхимик
Утро и клятву: «Я больше вот так не буду».
Будешь, родимый… Не хочешь – а всё ж придётся.
В детстве Чуковского, видимо, не читали?
Будто не знаешь, где в муках сгорает солнце?
В брюхе у монстра, чьи зубы – прочнее стали.
В брюхе у монстра, чья кровь холоднее даже
Северного ледовитого океана;
Взгляд – что стекляшка, а шкура – всегда продажна;
Слёзы – фальшивы, наполни хоть три стакана.
В брюхе у монстра – твоё дорогое солнце…
Впрочем, по-своему жизнь без него красива.
Так что, наверно, действительно перебьётся
Тот, кто протягивал руку, но был бессилен.
Тот, кто совсем не боялся зубастой пасти,
Солнышком звал не светило, а человека…
И говорил про миры, где бывает счастье.
Счастье. Большое. Горячее. И навеки.
Что-то такое и что-то в подобном роде…
В мире без солнца пространным речам не верят.
Для посторонних табличка висит на входе:
«Не выносите закрытые насмерть двери».
…Видишь, в глазах, что отвыкли от солнца, - пусто?..
Может быть, этот кошмар завершится скоро?
Стоит немножко напрячься – и вдруг проснуться.
Вспомнить о счастье, а после – отдёрнуть шторы.
****
Солнечный мальчик, ну как без тебя на свете –
В мире, который теперь навсегда разрушен?
Трудно поверить, что ты уже не ответишь.
Страшно подумать, что так оно даже лучше.
Как без тебя – да не мне, а вообще? Не в курсе?
Что-то внутри у меня и самой застыло.
Знаешь, вино обладает прекрасным вкусом,
Если его – не пятнадцать подряд бутылок.
Солнечный мальчик, а те, кто сейчас булыжник
Держит за пазухой, - смело пускай бросают.
Это – расплата за то, что сумела выжить
Под разлучившими нас с тобой небесами.
Что не свихнулась вконец, ничего не вскрыла
И не последовала твоему примеру…
Но, тем не менее, я через силу spero,
Так как с недавних времён ни на что не spiro.
(Плохо сечёшь по латыни? Твоя микстура
С русскими этикетками продаётся?..)
Что ж ты меня оставляешь одну, как дуру,
В мире, где нет ни надежды, ни нас, ни солнца?
Вот я лежу, и как будто бы давят плиты,
Плюща мне грудь… Ну а с виду-то всё в порядке.
В мире без солнца прочитаны все молитвы –
Сухо во рту, а на сердце, как прежде, гадко.
Плакать бессмысленно. Плакали – проходили.
Слёзы с соплями – который уж раз до пола,
Но для тебя всё равно они – крокодильи…
(К слову, тебе ли не знать?..) Да о чём я? Полно.
Я и без солнца могу: макияж и стрижка,
Очень уверенный шаг и такой же почерк.
Как в сериале, родится другой мальчишка
С именем солнечным, врезанным в память прочно.
Если его сберегу, то тогда, быть может,
В рай, а не в ад мне укажут потом дорогу.
(Ты ведь порой философствовать мог о том же).
Солнечный мальчик, прости меня, ради Бога.
Знаю, была недостаточно сильной/твёрдой/
Мудрой/внимательной/сдержанной/всемогущей.
В мире без солнца финальным звучит аккордом
Слово «Люблю»… На спасение шанс упущен.
…Солнечный мальчик, когда ты откроешь двери
Мне, как обычно, - замком, что прихожей, клацнув,
Я загадаю одно лишь: по крайней мере,
Раньше рассветного солнца не просыпаться.
Эта наша бездомность – она в крови,
И она не выводится, хоть ты тресни.
И меня ты, пожалуйста, не зови –
Ненароком поверю, что будем вместе.
Ненароком поверю… Потом опять
Умирать мне придётся. А это больно.
Лучше уж мне бездомной навеки стать,
Если дом, где угодно – но не с тобою.
Там, где встретят радушно и приютят,
И помогут забыть, как бездомность гложет.
Может быть, и согреет случайный взгляд…
Ты же всё понимаешь. Ты сам – такой же.
Чья-то ляжет рука на твоё плечо,
Но неясно – противно или приятно.
На секунду задумаешься ещё,
Что возможно пока повернуть обратно.
Что попытка – не пытка… Но первый раз
Показал иллюзорность таких суждений.
Впрочем, что ж я действительно вновь про нас –
Мы проводим давно вечера не с теми.
И вне дома… А дома – и стены есть,
Даже мебель в наличии. Только – пусто.
Эта наша бездомность – она вот здесь,
В самом центре груди, где сплелись все чувства.
И, наверное, толка немного в том,
Чтобы что-то пытаться вернуть, осмыслить…
Просто мне показалось: у нас есть дом.
Показалось… однажды… в минувшей жизни.
Абонент недоступен – ты что, не понял?
Абонент зависает с друзьями в клубе.
И плевать на тебя свысока: чем болен,
Сколько суток не спал и кого ты любишь.
Абонент недоступен. Ругайся тише –
Абонент отдыхает от чувств и мыслей.
Если ты миллион СМС напишешь –
Жди ответа, но лучше – не в этой жизни.
Понимаешь, она – наша жизнь – бьёт метко,
В соответствии с очень простым законом.
Получай по зубам бумерангом, детка,
И скажи мне спасибо, что он картонный.
Помнишь ли зимний, похожий на этот, вечер,
Дольку лимона и чай на столе остывший.
Ставил на «чёт», выпадало всё время «нечет»,
Я же брала коробок, зажигала свечи
И обещала: «Мы сами игру напишем».
Соком лимонным по листику из тетради –
Ровно три слова, и в них – основное вкратце.
«На, прояви над свечой. Буду очень рада,
Если поймёшь и почувствуешь: это правда,
И передумаешь, может, ещё сдаваться.
Знаешь, наверное, оба за жизнь устали
Ждать от небес не чудес, а на чудо шанса».
Ты говорил о другой стороне медали,
Что-то, бросая кубик, менял местами,
Но результат из-за этого не менялся.
Да и не может по сути-то быть иначе,
Если в условии сказано: боль – константа.
Стоимость свеч и игры ничего не значит,
Если не веришь ни в искренность, ни в удачу,
Путая с лестью и просто минутным фартом.
Пробовать – пробуй, как варящийся бульончик:
Так, осторожно, губами, боясь ожогов.
Только, пока ты боишься, не будет точно
Бег за рулеткой – без цели и смысла – кончен.
Помнишь ли, как нам казалось: ещё немного…
Пламя свечи – то же самое, что в камине,
Возле которого принято вместе греться.
Помню, в графу, где обычно бывает имя,
Крупными буквами я занесла «ЛЮБИМЫЙ»,
Чтобы звонки острой спицей входили в сердце.
С кем ты теперь зажигаешь по дому свечи?
Помнишь ли пальцы прохладные, как с мороза?
Если гора наваливается на плечи –
Разве реально дыханье чуть-чуть облегчить,
Не изменяя привычной, комфортной позы?
Помнишь ли запах – слегка с добавленьем хвои –
Праздничных свеч, что сожгли до последней капли?..
…Память о прошлом, в котором нас было двое,
Лучше не трогай – серьёзно, оставь в покое.
Лучше не будет. А впрочем, и хуже – вряд ли.
Ты её убивал – методично, и с толком, и с чувством.
За неправильный взгляд, шаг не в ногу, дыханье не в такт.
Тонкий стержень ломал, наслаждаясь безропотным хрустом.
Ты её убивал – не со зла, ни за что, просто так.
Ты её убивал. Бил наотмашь – ладонью и словом.
(В этом деле тебя поддержали советом друзья).
Перекрыв кислород, ты одел из надежды оковы…
И она умерла.
В тот же день появилась я.
Я без боли смеюсь и без слёз в одиночестве плачу.
Я смотрю свысока. Я дышу и ступаю легко.
Дорогой телефон, блеск для губ и духи – в стильном клатче.
Я свободу свою никогда не поставлю на кон.
Не приветствую месть, но, увы, не могу по-другому.
Точно так же невмочь ни в разлуке со мной, ни вдвоём.
Если спросишь, открыв: «Извините, мы разве знакомы?»
Улыбнусь и скажу: «Я пришла убивать за неё».
Просто ладонью по волосам –
Вспомнить значение слова «счастье».
Ты виноват – сто процентов – сам.
Я и не думала возвращаться.
Верю приметам порой – грешна.
(В зеркало даже забыла глянуть).
Это ж твоя, дорогой, вина,
Что после чая бываю пьяной.
Сам себя сделал таким, как есть, -
Жизненно важным, как свет и воздух.
Всё хорошо?.. Я с тобой. Я здесь.
А выяснять, в чём причина, - поздно.
Если это игра – то во имя чего? (И какого…?)
Сумасшедший сюжет, незавидная роль, а финал…
Я не знаю, но факт, что, пожалуй, к любому готова,
Если это игра. Всё игра. Ты же сам так сказал.
Я актриса – держись, и желательно, милый, покрепче.
Я играю на нервах, и мне ни к чему глицерин.
Если руку в кулак, сильно сжав, - то не нужен и кетчуп.
(Правда, слёзы и кровь – я читала – уродуют грим).
Изменение пульса и всякие прочие штучки –
Это всё чушь собачья. Прошли, и притом не вчера.
Как осанку держать, как смотреть – в театральном научат.
Вот с душой посложней (если это, конечно, игра).
Если это игра – как суметь не сфальшивить ни разу?
Как выдерживать взгляд и задерживать вдох, не любя?..
…Станиславский и тот произнёс бы коронную фразу
Без критичного «не»… Только я жду её от тебя.
У рождественских сказок бывает печальный конец.
Только детям об этом, пожалуйста, не говорите –
Пусть ещё постоит тонкий месяц в полночном зените,
И конфетами будет наполнен волшебный ларец.
И ни слова о том, что волшебник – даритель конфет, -
Это просто актёр, нацепивший бородку из ваты.
И не спорьте о том, в чём вы оба – увы – виноваты…
Нет, чудес не случается. (Этот храните секрет!)
Ну, пожалуйста, милые, - этот храните секрет!
Пусть подольше пьянит, как вино, мандариновый запах.
Пусть не знает никто, что надежда умрёт уже завтра.
Ложь во благо – не грех, если лучшего выхода нет.
И тогда, может быть, вы получите на Рождество
От волшебника – сон; тот, что будет поистине светел:
И послышится смех – прибегут нерождённые дети,
Чтобы крепко обнять, чтобы веру вернуть в волшебство.
Это вещь можно бросить, камень, а птицу – нет.
Птиц всегда отпускают – почувствуй разницу, будь сильнее,
Ибо сила не в том, чтоб удерживать, ибо свет –
Это солнце, а не в камине домашнем тленье.
Даже если ты думаешь, что и к небу невесел путь
В одиночестве гордом, птичьем, с тобой – не вместе,
Поживи на земле, ребятёнок, ещё чуть-чуть –
И признаешь, что птицам лучше о том известно.
Птицы любят свободу, а некоторые ещё –
Не секрет – привязаться могут и к человеку.
Может быть, и вернётся весной на твоё плечо.
Может быть, и войдёте дважды в одну с ней реку.
Только помни, пока не обрёл над собою власть,
И не спрашивай «почему?», раз уж так случится:
Если вздумает птица с руки не взлететь – упасть,
Значит, сломаны были крылья у этой птицы.
Кто сказал: отвыкание – боль, тот не ведал боли,
Прошивающей внутрь и вглубь, как стальная нить.
Тот, по-видимому, не шептал до сердечных сбоев:
«Боже, дай мне, пожалуйста, силы не позвонить».
Только чудится, будто стержень, которым он же
Так всегда восхищался, считая тебя сильней,
Нет, не просто сломали – где стержень был, там лишь крошево.
И хроническая тошнота от других людей.
И не знаешь способа повернуться – на спину, на бок, -
Чтоб свободно вдохнуть и развеять последний миф.
Отвыкание, мол, - что смерть, с уточненьем «как бы»,
То есть ты как бы умер… А правильно: как бы жив.
Ладно, всё, успокойся, не плачь, не звони, не надо.
Ты поймёшь: «отпустило», увидев себя седой.
Абстинентный синдром так же лечится шоколадом,
Как в четвёртой стадии рак – ключевой водой.
…Через несколько лет, оказавшись над новой бездной,
За спасительный свой зарок, как за край, держись.
И уже
ни к кому
никогда
не привыкнешь, если
Ты хотя бы немного, но всё-таки ценишь жизнь.
Говорят, что влюблённость проходит так:
Начинаешь, почти не щурясь, смотреть на Солнце.
И по лестнице вверх каждый тихий шаг
Не даётся с трудом и в сердце не отдаётся.
Говорят, что влюблённость нельзя спасти.
И тогда ты от края бежишь подальше,
Чтобы встретить кого-нибудь по пути -
В свежих чувствах нуждающегося так же.
Чтоб уже не оглядываться назад,
Где осталось так много обид и боли,
Отпускаешь, не думая, тормоза,
Называешь случайность своей судьбою.
И становится легче от сигарет,
Чашки кофе с попутчиком, мелкой дрожи...
Усмехаешься мысленно: что за бред -
Мол, вернувшийся больше уйти не сможет?
Возвращаться туда, где тебя не ждут,
Ненавидят (и прочее) - как-то странно.
Из влюблённости новой - шикарный жгут
Для твоей неглубокой, по сути, раны.
Говорят, что по молодости всегда
Заживает всё мигом как на собаке.
Сколько будет влюблённостей!.. Не беда,
Если даже немного пришлось поплакать.
Из руин восстанавливать статус кво -
Дело гиблое, лучше разок - клин клином...
...А потом просыпаешься оттого,
Что во сне повторяешь всё то же имя...
А потом просыпаешься с пустотой,
Ощущаемой - будто дыра навылет.
Хочешь сну своему закричать: «Постой!»,
Но реальность быстрее скамейку выбьет.
Отключаешь мобильный («трепаться лень,
И работы - тем более - выше крыши»):
Чтоб один не названивал целый день,
Чтобы, как не звонит другой, - не слышать...
Залезаешь без завтрака в Интернет
И пытаешься как-то понять, в чём фишка:
Сколько длится влюблённость – до пары лет?
(Да и то – установлено – это слишком).
А когда возвращаешься – курс наверх,
Проверяешь ладонью сердце: не беспокоит.
...Только видишь опять: ни тупик, ни дверь.
Не влюблённость... Другое. (Да что ж такое?!)
И не можешь, обняв, подобрать слова,
Забываешь навечно свои обиды.
...Говорят, это стадия номер два –
И она же последняя. В чистом виде.
Е.П.
Капитан, не пишите стихов о любви.
Не такая, как я, их прочтёт и поверит,
И не сможет шепнуть с лёгкой грустью: «Плыви»,
Провожая фрегат, покидающий берег.
Не пишите о том, чего попросту нет,
Пока Вы не нашли своего человека.
И - плывите. На свет. Непременно - на свет!
Вам для этого - жизнь. Ну без четверти века.
...Отпечаток ладоней на мутном стекле,
По ту сторону - шторм, разыгравшийся лихо...
Как чудесно: в двухместной каюте, в тепле,
Помолчать о любви, когда море утихнет.
Нет, наверное, я бы могла рассказать,
Что такое тотальный режим ожиданья.
Я могла б рассказать, как сжигают глаза
Всё нутро (даже пусть - через стол расстоянье).
Я могла б рассказать - но поймёте ли Вы?
И ещё, капитан... Есть нюанс: я не дура,
Чтоб довериться Вам безоглядно - увы...
Мне б сейчас - так и плыть. И не думать. Не думать.
Ни о том, почему я не бури боюсь,
А напротив, - надёжности якорной цепи...
Ни о том, что, пожалуй, единственный плюс
Путешествия нашего — это бесцельность.
...Где-то близко, по палубе, - звуки шагов...
Обнимите меня без признаний стандартных.
Вы надеетесь пункт под названьем «любовь»
Обнаружить на школьной - из атласа - карте?
Так, как с Вами, бывает в кино и во сне.
Капитан, это всё, что хотели услышать?
Вам понравилось плаванье? Честно - и мне.
...А любовь, если что, - чуть левее и выше.
Доживём до весны – а уж там будет видно, что дальше.
Свято верю в одно и чуть-чуть сомневаюсь в другом.
Понимаешь, весна чрезвычайно чувствительна к фальши:
Если нет – значит, нет. Лучше сразу, сейчас, не потом.
Не потом, не весной… До весны можно слишком привыкнуть,
А иначе – ну как (вот загвоздка) дожить до весны?
Пусть к июню она – крик души, неосмысленный выкрик –
Точно так же уйдёт, не признав ни любви, ни вины.
Пусть она не спасёт, не расставит иные акценты –
Значит, кто-то из нас это сделает вместо неё.
Я не слушаю слов, занесённых в графу «100%»:
Невозможного нет – иногда лишь возможно не всё.
Оттого и совет: никому ни за что не бороться,
Просто жить и дышать, и в глаза отвечать напрямик.
Доживём до весны – до её первозданного Солнца.
Только так целый мир может вдруг измениться за миг.
Больно было тогда… А теперь – ожидаемо, в общем.
Пишешь новый пример, и надежда крошится, как мел.
Получай результат бесконечных проверок на прочность,
Потому что всему существует разумный предел.
Дуть на воду – рефлекс категории приобретённых
В силу разных причин, оставлявших рубцы на душе.
Если прямо соврут – всё равно отгадаешь по тону.
Ты же знал… ты же ждал – так и будет. Так было уже.
А вернее – не так, а намного сильнее… Намного?
Впрочем, ладно, есть мысли, что следует сразу давить.
Вот допустим: куда приведёт круговая дорога,
Но с учётом того, что она такова лишь на вид?
«Не туда», «в никуда» и «туда же» - ну как направленья?
Словно вторя – круги разойдутся под тяжестью век.
Девять раз назови страх и боль эгоизмом и ленью –
На десятый тебе не поверит один человек.
И заглушит вот-вот беспричинностью свежих эмоций
Идиотский совет, пронесённый внутри сквозь года:
«Не держи, отпусти – всё твоё непременно вернётся».
(Отпускал, будто шар – несмышлёный малыш, навсегда).
И возникнет на миг то, что ты не опишешь словами:
Не любовь, точно нет… Просто сдавленность, что ли, в груди.
Больно было давно… И потом, для дорог не бывает,
Если честно, инструкций, помимо: «Вставай и иди».
В сентябре у людей обостряется чувство вины
За бездарность того, как прошло долгожданное лето.
Понимаем прекрасно, что мы, по идее, должны
Быть счастливыми. Но… не всегда получается это.
И что толку с моих двадцати – ну подумаешь – двух.
Толку столько же, как от обычной бесформенной лужи.
Наживую с души обдираю, как ветер – листву,
Все надежды свои – на одно: стать кому-нибудь нужной.
Почему говорится «кому-нибудь»? Ясно – кому.
Лицемерно себя – при друзьях – причислять к одиноким.
…А сентябрь – что любовь: безнадёжно похож на тюрьму
С тем отличием, что для него установлены сроки.
Спасти любовью?.. Господи, избавь
От ценности идей такого рода,
От призрачной мечты добраться вплавь
До берега, когда не знаешь брода.
Избавь меня от счастья не дышать,
Даруя смысл бредовым рассужденьям,
За подвиг принимая каждый шаг
Навстречу (и страхуя от паденья).
А если вдруг случится, что Икар
К земле – не к Солнцу – станет резко ближе,
Я не хочу вникать ни в чей кошмар,
Я не хочу, не буду, ненавижу…
Я не хочу оправдывать ничем
Всё то, что не желаю даже слушать!
Пусть это будет делом тех врачей,
Которые излечивают души.
Спокойно, всё! Меняем срочно галс
На крепкий тыл, свой домик в Подмосковье…
…Спасти любовью? Господи, дай шанс
Спасти любовью…
ты сжигаешь мосты, на их месте возводишь стены
ты берёшь со сценарием лист и сверяешь роли
ты, устав переделывать дух, усмиряешь тело
а потом что-то просто выходит из-под контроля
ты уже всё решил, ты уже поступал как надо
миллион раз до этого – что же теперь случилось?
пустотой извергается внутренний крик: «Неправда!»
(в смысле, то, что на каждое следствие есть причина)
твой план действий продуман в деталях: пойти побриться,
приготовить яичницу (чем не крутое блюдо)…
а того, кто буквально заставил нарушить Принцип,
ты почти ненавидишь за то, что, наверно, любишь
Памяти одноклассницы Ани Т.
Ровесница. Одноклассница.
Пятёрки в журнале – в линию.
Она не любила краситься,
Зато обожала химию.
Мы мало общались лично с ней…
Но что уж теперь, наверное.
Дурацкий закон: отличнице
Всегда и во всём быть первою.
На май не похоже, ветрено.
А мы собрались с цветочками –
Такие двадцатилетние,
Что просто заплакать хочется.
«А помните – перед выпуском
Позировали фотографу?..»
«Мы будем всегда», - вот истина,
Которую вслух не трогали.
…Но каждого с фотокарточки
Господь назовёт по имени,
Как школьный учитель: «Анечка,
Тебе не поможет химия».
Ничего не бойся – я тебя поймаю,
Если будешь падать, если вдруг тебе
Воздуха не хватит на излёте мая,
Смелости не хватит, помощи небес.
Никого не бойся – я тебя прикрою
От враждебных взглядов да от вражьих пуль,
За твою улыбку расплатившись кровью –
И своей, и тех, кто загородит путь.
На руки, как дочку, - и скорей из дома,
Что на заднем фоне взрывом станет вмиг.
Ничего не бойся… Помни, что ведомым
Быть я в этой жизни как-то не привык.
Ничего не бойся – разве что соблазна
Крепко привязаться, насмерть привязать
Тихим, но железным продолженьем фразы:
«…я с тобой». Не бойся. Не смотри назад.
А когда она целится, между глаз
проступает, темнея, чёрточка.
Ты стоишь и надеешься: «Вот сейчас…
полсекунды – и всё закончится».
Не заметил, что смотришь ей прямо в рот:
выше – взгляд, а его не выдержать.
Замерла, напряжённая, - и вот-вот…
Шёл на ствол добровольно – видел же!..
И о чём она думает – спецагент?
Кто заслал – англичане, русские?..
Её губы оставили, как абсент,
Горечь мягкого послевкусия.
Её губы не сжаты, они дрожат,
называя тебя по имени.
А когда она целится – от ножа,
может быть, проступает линия?..
Ожиданье мучительно, нервы – в пляс…
так рукою подать до приступа…
А когда она целится между глаз,
ты боишься, что в сердце выстрелит.
«Она была Ло. Просто Ло.(…) Но в моих объятиях она всегда была: Лолита»
В. Набоков
То, как скользит язык, обмывая звуки
сладкой слюной, обкатывая до глади,
напоминает мне родовые муки –
адская боль, но это шедевра ради.
То, как скользит язык плавно вниз по нёбу,
нежно коснувшись зубок, зажавшись ими,
я не забуду, помнить клянусь до гроба –
то, как скользит язык, высекая имя
на чёрном камне совести и сознанья.
Шторы задёрнуты, зябко, вино допито.
Просишь меня сама задержать дыханье
между невинным «ло» и ударным «лита».
утром всё станет ясно всё завершится
красочным ли триумфом, концом ли света
утром ты выйдешь в поле топтать душицу
ты босоногий, свежий, похож на ветер
гладкая сталь кинжала дурить не будет
не исказит черты, что в лице от предков
утром всегда затишье, а значит буря
ты потому-то и улыбался редко
где-то горят костры, лошадей седлают
цокот копыт не слышен, но ты уверен
утром его смешает с собачьим лаем
так на тебя похожий свободный ветер
встав над обрывом, резко не двигай ногу
вспомни вчерашний запах цветов и пота
та что тебя считала всего лишь Богом
утром на бой поднимет как на работу
Говорить ни о чём и молчать без неловкости, слушать
растаманское регги, закрыв на щеколду окно.
Понимать, что с тобой – как угодно, но только не скучно,
и смеяться над тем, что, пожалуй, ничуть не смешно.
Я хотела, чтоб так проходил каждый день, каждый вечер…
Ты приснился ли мне, или я – просто глюк по весне?..
Может, не было вовсе того, что запомню навечно:
растаманское регги, твой смех, силуэты в окне.
Если ты – мой колдун, преврати же меня в куклу Вуду
(или даже не Вуду – в игрушку, каких миллион).
Если плохо – любить, то прости, я так больше не буду,
я поверю, что всё – ну, действительно - радужный сон.
И пускай про меня сочиняют желтушные байки –
наяву не просила бы я: «Будь и нежен, и груб»…
…Ты в ответ промолчишь… Но мотив, занесённый с Ямайки,
дёрнет вверх уголок – затаившись в нём – бархатных губ.
И уже никому не доверить себя, не открыться
До щенячьих восторгов от каждого слова подряд.
Инвалидность в любви – приговор в маскировке под принцип:
Ни о чём не просить и не слушать, о чём говорят.
Стала твёрже рука, меньше слёз, и бессмысленна жалость.
На войне и в любви не подводит намётанный глаз…
Мы способны на всё, но возможности, как оказалось,
Ограничены тем, что впервые бывает лишь раз.
Существует секрет: если в сердце вколоть анестетик,
Не заметишь тот миг, когда лопнут сосуды внутри.
Инвалиды любви уяснили: никто не в ответе
За наивную ложь романтичного Экзюпери.
И уже не привяжешься так, на Луну не завоешь,
А иначе – пропал, разойдутся непрочные швы…
Инвалиды любви – и особенно, если их двое, -
Для других неопасны, а вот друг для друга – увы.
Это бред – про судьбу, и про то, что мы слишком похожи.
Ты не лечащий врач, но с диагнозом бланк разорви –
И попробуй спасти. Или сразу признай безнадёжность.
Никогда не играй с инвалидами первой любви.
Она была слишком… маленькой.
Запястья такие… узкие.
Считала весной проталинки,
Училась на «пять» по русскому.
Смотрела немного искоса,
Хотела чего-то большего…
Подкармливала ирисками –
С руки – плотоядных коршунов.
А мне бы её – в объятия,
Нести бы сквозь дыма завеси…
Не слушать вослед проклятия,
Поскольку они – от зависти.
Она была слишком… смелою,
Сравнимою с ярким лучиком.
Она ничего не делала
Без веры, что всё получится.
А в твоём королевстве уже темно.
Там часы на руке управляют ритмом
Жизни
(нам ли её отличить дано
От подделки,
пропущенной через принтер?..)
Там стираются грани, которых нет,
Но к которым привыкли,
поскольку – должно.
А в твоём королевстве не гасят свет,
Уходя за коктейлями и пирожным.
Там из правил существенно лишь одно:
Дружба – больше, чем власть
или женский локон.
А в твоём королевстве темным-темно,
Несмотря на наличие света в окнах.
Фотографии память былых побед
Там хранят
от забвенья и изменений.
Там пельмени, как водится, на обед.
А на завтрак и вечером там пельмени.
А в твоём королевстве играет хит,
Популярный давненько –
в семидесятых.
Иногда там читают мои стихи
(С разрешения,
собственно,
адресата).
…А в твоём королевстве ещё не спят,
И подтачивается о диск иголка…
А в твоём королевстве – ну вот, опять –
Королю
не хватает
меня
И только.
Это больше, чем просто какая-то там любовь –
Я не верю в неё, да и ты, вероятно, тоже.
Это глупо: желание сделать своей судьбой
То, что не было прежде начертано нам на коже.
Среди пьяных друзей ты один, у кого горят
Так глаза… И «бычков» накопилась за вечер горка.
Мой любимый, я выпью с тобой и коньяк, и яд
(Я не верю в любовь, но, наверное, оговорка).
Я сейчас не останусь, но позже ещё приду –
Не посмеешь прогнать. Я ведь буду являться, чтобы
Не позволить тебе вкруговую блуждать в аду,
Где за счастье, в итоге, окажемся, видно, оба.
Это больше, чем просто возникнуть из темноты…
И прилаживать крылья, лаская руками спину.
…Научиться летать?... По-другому, не так, как ты...
Я умею, я знаю, всё просто… держись, любимый.
Любимые уходят в никуда –
Играть на жизнь, покуривать отраву...
Поставят наподобие креста
Унылое: «А люди были правы...»
Любимые – в порядке, а тебе –
Закусывать безумство долькой лайма.
Но почему уход их – что побег
Не от проблем, отнюдь, а от желаний?
Ты оказалась им не по зубам –
Постфактум утешение, но вряд ли.
Без слабаков, казалось бы, - слаба.
И снова, как по плану, как проклятье –
Любимые уходят от тебя.
Ты притворишься, что на всё забила,
Бесслёзно и неистово скорбя
Над фото и окурками любимых.
Что ж, отпусти, раз все дороги – в Рим,
Раз, может, в том – секрет устройства судеб:
Что не вернётся – не было твоим.
Навек с тобой вернувшийся пребудет.
****
В литературе тридцать шесть сюжетов:
Мы все умрём. Вот небо, вот земля.
И карты, что впритирку под манжетом,
Не перебьют достоинств короля.
«Люблю его, а он…» - одна из вечных
Историй одиночества сердец.
В конце таких бодяг бывает встреча,
А если не бывает – то конец.
Или вот так: любовный треугольник
(Бермуды отдыхают – с ними Бог).
И вот ещё: какой-нибудь поклонник
Подводит рассуждениям итог.
В сюжетах допустимы нестыковки,
Недостоверность – хуже для творца.
И карты, перемешанные ловко,
Соединяют судьбы – не сердца.
Я накуплю из личного бюджета
Литературы гору – и домой.
А в ней, как в жизни, - тридцать шесть сюжетов.
…Давай изобретём тридцать седьмой?..
От Нового года до Рождества
Так хочется верить Вселенной и сердцу!
И в то, что любовь
неизменно права,
И в то, что у всех
есть надежда согреться
В объятиях года –
как вилкой в пюре,
От края тарелки до нового края,
Чертившего путь
на январской заре,
Пришедшего в город
с вестями из рая.
Так хочется верить, что мы – спасены
(И, стало быть, он –
мой неназваный –
тоже!)
Так хочется верить в возможность весны,
В счастливые,
яркие,
вещие
сны! –
Будившие в детстве
морозцем по коже.
В семь дней,
за которые мир сотворить –
Пустяк, -
так хочу я
поверить мгновенно!
Чтоб верой –
подсветкой для глаз изнутри –
Делиться с другими…
И с ним – непременно...
Ну, разве не чудо – игристый салют?
Ну, разве не счастье – стихи в изголовье?
И то, что я чувствую, -
разве ничуть
Нисколько
совсем
несравнимо с любовью?..
Хочу задохнуться.
И взглядом волхва
Увидеть вдруг свет – лишь похожий на звёздный…
От Нового года до Рождества –
Тот шаг,
на который
решиться не поздно.
…А площадь бела, как хоромы в раю.
Весёлые дети.
Гирлянды.
Лошадки.
И свет из окна, о котором пою.
И свет из окна, под которым стою.
И свет из окна, без которого зябко.
Усталость – это больше, чем желанье
Послать туда,
где милый свет не бел:
Отсутствие желаний
(иль делами
Замена их,
когда ты не у дел).
Так будь себе и сторожем, и братом,
Лови момент,
пока в мозгах свежо,
Пока тебе
до первой рюмки
рады…
Но скоро всё изменится, дружок.
Ты наконец-то станешь слишком взрослым,
Чтобы решать проблемы кулаком.
Не задавая
попусту
вопросов,
Дезинфицируй раны коньяком.
…А поутру,
стянув ремень потуже,
Увидишь,
как придёт из пустоты
Инсайт:
«А ведь тебе никто не нужен,
Включая тех, кому не нужен ты».
Тридцать три отпылавших, отмеренных
августа вспять –
И я снова рождаюсь,
под лапой сверкающей Львиной
(Получая в награду за плач –
королевское имя),
От земного отца, полюбившего смертную мать.
И пока мой ровесник сегодняшний
(лучший из тех,
По кому фанатеют блаженные,
вдовы,
сироты…)
Обещает спасение мне – подвергаясь бойкоту,
Я учусь помогать себе сам – намывая успех.
Тридцать три удалых,
чумовых
дня рождения прочь –
И я снова бы взял,
присосался к магической кнопке…
Но пробьёт тридцать три – запылятся желанья в подсобке,
Как ненужная утварь.
Бессильны – и Дева, и ночь.
И пока производят из крови багряный кагор
Самодельным орудием зла на плешивой Голгофе,
Я творю чудеса –
превращаю пакетики кофе
В запускающий мозг, обжигающий горло раствор.
Тридцать три
до- и постперестроечных года назад –
И я снова,
спелёнатый,
вижу не лица, а пятна.
Но уже есть предчувствие: будет хотеться обратно
В тридцать три
(или раньше – когда заслезятся глаза).
И пока я всхожу – бодрячком –
на вертящийся трон,
Мои мысли звенят – о работе,
зарплате,
«трояне»…
Забиваю на всё,
как людей забивают камнями
С незапамятных в общем-то, если прикинуть, времён.
От камней остаются,
синея под кожей,
следы.
А от острых предметов,
втыкаемых между лопаток, -
Омерзительно сладкий,
кофейного цвета осадок...
Я не верю в любовь двадцатиоднолетней звезды.
Чем грузиться ей там, на вершине?
Гори да гори –
Умиляй пастуха-ротозея с восторженным взглядом.
Разве знает она,
что такое – две трёшницы рядом,
Безысходность симметрии:
как ни крути – тридцать три.
И пока на горе кто-то шепчет: «О Боже, держись!» -
Я стою перед надписью: «Прямо, налево, направо».
В тридцать три – не Христос,
а скорее везунчик Варавва:
Доломать не смогли -
и, в итоге,
назначили жизнь.
Это работа, крошка, всего лишь работа:
Ночи не спать,
прокручивать каждое слово –
Как барабан револьвера.
(На обороте
Сотом, наверное, -
смысл получаем новый).
Знаю по слухам:
ты жила самообманом
Лет с восемнадцати, что ли, а может, с детства.
Детская сказка
кончилась
взрослым романом –
И оказалось, что это неинтересно.
А обо мне говорить –
ни к чему, не надо.
Хочешь поплакать?
Я в норме, ты будешь лишней.
Что же касается нервов и перепадов –
Это работа, работа…
Ребёнок, слышишь?
Что ты стараешься, лезешь мне в душу танком?..
То телефон осаждаешь, то смотришь гордо.
Это работа – на скорости.
И на банках
Из алюминия, с запахом тошнотворным.
Пальцы ломать под столом – дурная привычка.
(Ты избавляйся, как в тексте от круглых скобок).
Это работа твоя,
остальное – вторично.
Это работа моя,
остальное – по боку.
После работы мы оба идём напиться –
Правда, компании разные.
Ты – моложе:
Не перекрестишься, если проступят лица
Сквозь то,
что почти назвал
объективно «рожи».
Это работа – уметь зависать по полной,
Или рискуешь свихнуться,
сбрендить, ей-богу.
Это работа – наутро, бывает, помнить
Только о том,
что тебе
пора на работу.
Сердца надрыв – это миг, никто не заметит.
Мы улыбаемся –
что нам ещё остаётся?
Скачет давленье,
праздник в твоём кабинете –
Это когда я заглядываю, как Солнце.
Ты же сумеешь, ты выдержишь, ты молодая –
Это работа, глупышка,
что непонятно?
Так получилось, мы иногда совпадаем –
Где-то на уровне выдохов-вдохов…
Вряд ли
Это имеет значенье в масштабах жизни.
Ты в ней пока ничего не успела сделать,
Так что
сиди и работай.
Гони мне мысли,
Которые
(кстати – да!)
превратятся в деньги.
Люди частенько находят себя за бортом,
И потому – не реви.
Ты бесишься с жиру.
Это работа, девочка… Только работа.
Большего ты,
очевидно,
не заслужила.
29 октября 2008
Стынут пальцы, но лёд не растает – ведь сердце не бьётся.
Это сердце само стало льдинкой – безмолвной, бескровной.
И губу закусив, с осторожностью канатоходца
Он, как паззл, собирает единственно верное слово.
А она – где-то там, где тропинки буран перепутал, -
Повторяет в бреду, под каким-то дремотным наркозом:
«А ты помнишь, как было – на санках да с горочки - круто?
А ты помнишь, как в мае цвели на окне наши розы?...»
Он забыл. И цветы, и цвета – здесь остался лишь белый.
Не ищи, не ищи средь снегов закадычного друга…
А она не была - ни рисковой, ни сильной, ни смелой…
Это только сейчас… Вот и воет сейчас вместе с вьюгой:
«А ты помнишь меня? А ты помнишь про нас хоть полстрочки
Из давно истрепавшейся, в детстве зачитанной книги?..
Там расставлены – веришь ли мне? - и акценты, и точки,
Мудрый сказочник всё – ну ты веришь, ты веришь?.. – предвидел…»
Ей-то надо всего лишь – в глаза посмотреть ему снова.
И обнять, и заплакать, целуя в замёрзшие щёки…
Но уже почти сложены льдинки в заветное слово.
Дни, недели и годы – он сбился, наверно, со счёта…
Стынут пальцы, но он и не чувствует холода, правда -
Отчего-то устал. Да и вьюга заводит, пьянея.
…Пара новых коньков – неплохая, по сути, награда.
Если только не знать, что на свете есть что-то важнее.
Декабрь 2007
Поиграем?
Снимай осторожно, мизинцем.
Не мухлюй!
В иерархии этой колоды
Ты, конечно, король.
А мои депозиты –
В обесцененных
ценностях,
типа свободы.
Дама – я. Нет, не я – а, пожалуй, другая.
Твоя дама по мне так – ни бубны, ни трефы.
И вообще, мы играем сейчас, не гадаем!
Ты хотел моего ядовитого блефа?
Получай:
я повешусь, оставив записку
С твоим именем!
Пусть посудачит планета.
Ты играешь со мной, подходя слишком близко.
Я играю с тобой – ты не знаешь об этом.
Я играю с тобой – почему ты серьёзен?
Раздражаешься,
хмуришься,
сгорблены плечи…
Я играю с тобой, в рукаве пряча козырь –
Я люблю тебя.
Вот.
Доигрались –
крыть нечем.
Он не заслужил света, он заслужил покой
М. Булгаков
Давай закроем дверь в подвале.
Давай полюбим этот ливень –
Он будет третьим, но не лишним
На неразложенном диване.
Давай попробуем умчаться
В край маргариток и бегоний.
Мой Мастер, ты достоин счастья!
Мой Мастер, что такое счастье?
Ты знаешь, что это такое?!
Не тратим времени на то, чтоб
Элементарно о комфорте
Подумать...
Набираешь в Word’е
Письмо своей любимой в прошлом.
И у меня там что-то было…
«Там» - это в предыдущей жизни.
Но как сейчас – я не любила.
А может, вовсе не любила…
Что пишешь? И кому ты пишешь?
О настоящем – ни полстрочки.
Его и нет, как нет подвала!
Я всё придумала, короче.
Я всё сама нарисовала:
Тебя, диван, подвал, ненастье...
И чашку кофе под рукою…
Марго, он недостоин счастья!
Марго, он и не хочет счастья!
Марго, оставь его в покое.
Тоска тупая, тоска тугая
Застряла в горле, как кость от сливы.
Она не хуже – она другая.
Она не лучше – она счастливей.
Её пугает бездушный город,
Её оружие – рёвом пытка.
Зато она может слышать голос
И согреваться твоей улыбкой.
Про остальное молчу, пожалуй.
Она не старше, она – взрослее.
Любви порою сильнее жалость,
Но я не вызвать её сумею.
Угроз не будет – ведь я другая,
Тебе без этого достаётся.
И только в мыслях, к тебе сбегая,
Я для тебя превращаюсь в Солнце.
Не усложняя твоей задачи –
Хотя б конец положить потерям,
Я лишь за дверью закрытой плачу.
Тебе хватает её истерик.
Она другая – повыше вроде.
Сравнений, впрочем, уже довольно.
Я ничего не имею против
(Сказать по правде, мне очень больно).
Она, конечно, стихов не пишет
И не мечтает – полжизни кряду…
Мне интересно: ну как так вышло,
Что вот – другая – с тобою рядом?
Мои стихи – беспомощные дети:
Расхвалены – и даром не нужны.
Болтаются ночами в Интернете
И смотрят под шумок чужие сны.
Воспитывать что толку? Виновата –
Я с каждым не усядусь визави.
Мои стихи – нормальные ребята,
Родившиеся в муках и в любви.
И всё, чего от жизни мне б хотелось, -
Собрать свою ораву наконец
(А также – за компанию – всю смелость)
И выдать: «Познакомьтесь – ваш отец».
Не нервничать, не дергаться, не плакать…
Он виноват – понятно и ежу.
Его заложит первая собака,
А я скорее душу заложу.
Хотя… куда ценнее нынче – тело.
Сошла с ума… Но – Боже помоги! –
Я, видимо, и правда бы сумела…
Затем лишь, чтоб вернуть его долги.
Избита, опорочена, распята
И – вечна! Это лучшая броня.
Читайте Достоевского, ребята.
И бойтесь – сумасшедшую – меня.
Ему сказали, что я умру.
А он поверил – какой дурак!
Ему сказали, что это рак.
А он упрыгал, как кенгуру.
Закрылся в ванной – и плакал час.
Потом вернулся. Глаза сухи.
Он приказал мне писать стихи
И целоваться, как в первый раз.
Носить футболки и юбку-клеш –
Всегда красива, стройна, свежа...
Меня, рыдающую, прижав,
Шепнул на ухо: «Ты не умрешь!»
1.
Знаю: печали твои бездонны.
Время – тягучее, как нуга.
Знаю, что ты – навсегда детдомовец,
Брошенный мальчуган.
Знаю: наверное, это больно –
Если коленками на горох.
Знаешь, я тоже – не птица вольная,
В правильном мире мотаю срок.
Знаю: наверное, это плохо –
Быть в оппозиции с малых лет.
Знаешь, но я, вероятно, сдохла бы,
Гадя в общественный туалет.
Знаю: наверное, это скверно –
С шага сбиваться, ломая строй.
Не удостоят меня, наверное,
Званья «чего-то, блин, там» Герой.
И не расхвалят меня, пожалуй,
За нечитабельные стихи.
Знаешь, не так-то легко разжалобить
Взрослых людей, ведь они – глухи.
Знаешь, не так-то легко поверить
В то, что самой – восемнадцать уж.
Не остановит меня – неверную –
Масса ходячих и жрущих туш.
Знаешь, а я выражаюсь прямо
Как футуристка (прошли на днях).
Знаю: зачислить жюри упрямое
В гении вряд ли рискнет меня.
Не заморозят меня, как видно,
С целью клонировать через век.
Знаю, что нету такой провинности,
Чтоб в наказанье – по кругу бег.
Знаю, что это не каждый знает.
Знаю: кому-то, наоборот,
В кайф всевозможные наказания –
Будто в двужильности состязания! –
Изобретать для детей-сирот.
Знаю, что мне бунтовать несложно:
Нафантазированы враги.
Знаю, что ты не привык как должное
Воспринимать теплоту руки.
Знаю, как мучился ты однажды
(Дважды? А может быть, сотни раз?)
Вовсе не голодом или жаждою –
Страхом остаться в пять лет без глаз.
Знаете, если глаза намылить
В качестве кары за лишний чих
(Вместо стандартного подзатыльника),
Чудится: выжгло щипаньем их.
Знаю, что ты задыхался часто,
Против течения в шторм гребя.
Знаешь, а я… Я была так счастлива
В жизни, которая «до тебя»!
Я – не ведущая, я – ведома
Манией, целью, идеей фикс…
Знаешь, я, может, и не детдомовка –
Принят последний мой час за икс.
Знаешь, я, может, и не такая,
Чтобы увидеть – и вмиг запасть.
В безрезультатных – увы! – исканиях
Я промотать поспешила страсть.
Знаешь, я, может, и не сумею
Детство твое переделать – пусть.
Но уничтожить свои сомнения,
В том, что беспочвенны обвинения,
Нам предъявляемые, - клянусь!
2.
Знаю: наверное, это свинство –
Первой в любви признаваться, вот.
Знаешь, ты будешь одним-единственным,
А не одним из двухсот.
Знаешь, а я научусь кухарить,
Гладить рубашки и драить пол.
Знаешь, а я полюблю сухарики,
Пиво невкусное и футбол.
Знаешь, а я посылала матом
Тех, кто советовал мне: «Забей!»
Знаешь, я буду хорошей матерью,
Но, к сожалению, не тебе.
Знаю, что мамы твоей надгробье
Спрятано где-то густой травой.
Знаешь, а маму мою коробило
Долго от имени твоего.
Знаешь, а я грохотала дверью,
Дабы казаться чуть-чуть взрослей.
Билась, безумствовала в истерике:
«Знаете что?! Он не нюхал клей!
Кошек на дереве он не вешал!
Ваши потоплены корабли!»
Знаешь, родители – опешившие –
Только плечами пожать смогли.
Знаю: ты сделаешь точно так же,
Если прорвешься сквозь дебри строк.
Милый, родной, – ну, прошу, пожалуйста! –
Палец не ввинчивай в свой висок.
Милый, родной, поделись секретом –
Плачешь ли ты до сих пор без слез?
Сны – ненадежные, предрассветные –
Душат тебя… А рассвет белес.
Знаю, что в комнате вас шестнадцать
Дружно сопело на койках в ряд.
Знаешь, а некоторые злорадствуют:
«Лучше б в младенчестве дали яд!»
Знаешь, а я бы таких убила…
Я бы подсыпала им стрихнин
В пищу (вот именно – им самим!).
Это не вы родились дебилами!
Слышишь, не вы! Это все они!
Это они – сыновья и дочки
(С виду воспитанные весьма!) –
Любящие, однако, склочничать
И обходящие детдома
Не за версту, а скорей за милю,
Если уж в милях вести отсчет…
Знаю: убийцею и насильником
Станет твой друг (а хотел – врачом).
Знаю, что это они виноваты –
Индифферентные господа.
Знаешь, реакция неадекватная –
Ты извини, – у меня всегда
На восклицания типа: «Будет
Тратить на выродков наш бюджет!»
Знаю, что многое не забудется
И не уйдет никуда уже.
Знаю, что главное – меткий выстрел
(Трудно прицелиться на бегу!).
Знаю, что ты непременно выстоишь.
Знаешь, а я тебе помогу.
Знаю, что мне бы слегка подправить,
Сузить немного овал лица…
Знаю, что ты разорвал фотографию
Так называемого отца,
Но, чертыхаясь, липучим скотчем
Склеил, как было, ее потом.
Знаешь, а мне одного лишь хочется –
Сделать родным для тебя свой дом.
3.
Знаешь, а здесь – тошнотворный вечер.
Пью карвалол. В голове бардак.
Знаю: наверное, это лечиться,
Но не совсем, очевидно, так.
Знаешь, а взрослые пригрозили
Вызвонить прямо сюда врача.
Знаешь, а может, сбежим в Бразилию,
Чтобы по-новому жить начать?
Чтобы шаманское снять проклятье,
Кое-какие сказав слова?..
Знаю, что примет в свои объятия
Нас – двух отверженных – карнавал.
Знаешь, наверное, это просто –
В трещинках розовых скрыть белки
С помощью маски. Я знаю: взрослые
Скоро отроют мои дневники
И, разбазариваясь медово,
Проконсультируются с врачом…
Только вот мне и тебе, детдомовцу, -
Самому лучшему из детдомовцев! –
Будут диагнозы нипочем.
Знаю, что ты футболистом будешь –
Круче, чем Карлос, быстрей Пеле…
…Я измоталась в сомненьях будничных.
Знаешь, а хватит уже соплей!
Знаешь, а к черту чужие нравы!..
Судорогой мне свело живот.
Знаешь, наверное, это правильно –
Первой в любви признаваться… Вот.
Мы когда-то уже встречались,
Мы когда-то уже любили.
Лентой кадров в глазах промчались
То ли сказки, а то ли были.
Закрутилcя прогресс спиралью,
Чтоб однажды – с учетом века –
Боги заново нас собрали
Из рассыпавшихся молекул;
Чтоб, заштопав, где нужно, души,
Наделили разумной речью,
Вбили в головы много чуши,
Плюс – программный настрой на встречу.
Не с натяжкой, а так, случайно,
Улыбнешься в знакомом стиле
И поймешь: мы уже встречались
И друг друга уже любили.
Ночь близка. Прикрою веки,
Чтобы скрыть туманность взгляда.
Если ты – любовь навеки,
Так, пожалуй, мне и надо.
Есть ли смысл бояться шибко,
Ждать подвохов отовсюду?..
Если ты – моя ошибка,
Исправлять ее не буду.
Теплый асфальт, разрисованный мелом,
Бережно гладят цветные ладошки.
Солнце, повисшее персиком спелым,
Млеть заставляет соседскую кошку.
Важно ходила она по бордюру,
Ну, а теперь – отдохнуть примостилась…
Смотрит дворняга уныло и хмуро:
Может, к хозяйке попала в немилость?
Стайка мальчишек опять зубоскалит –
Камешки мечет и пальцами тычет…
Взрослыми вы, вероятно, уж стали,
А вспоминаетесь – в детском обличье…
…Вот мы и встретились, дворик из детства.
Только иные – и годы, и лица.
Жалко, что в это знакомое место
Можно… и все же нельзя возвратиться.
Ночь июльская на даче
Пахла мятой и костром,
Чуть размыто обозначив
Сгусток мрака - старый дом.
Сон ко мне подкрался липкий,
Навалилась резко лень...
Деревянная калитка
Вдруг впустила чью-то тень.
Может, это призрак детства
Промелькнул - и был таков?
Видно, он хотел наесться
Сладкой ваты облаков.
Шумный улей панельных сот
Снегом выбелен вновь - до лоска.
Совершенно обычный год
Угасает слезинкой воска.
Бурно пенится оптимизм,
Режут слух трафареты спичей…
Если спросят меня: «Как жизнь?»
Я отвечу: «Да как обычно…»
Звездный сброд веселит страну
На пороге иного года.
Я, скорее всего, усну,
Не дождавшись его прихода.
Только кто-то совсем не тот,
За меня потушив все свечи,
В календарике обведет
Дату самой обычной встречи…
29-31 декабря 2002 г.
Бывший враг назвался другом;
На прогулку пригласил;
Протянуть поклялся руку,
Если выбьюсь я из сил.
Он по-детски стал чуть робок,
Мне на ушко что-то пел.
И шагали мы бок о бок
По извилистой тропе.
В паре метрах от болота,
Именуемого «страсть»,
Мы травили анекдоты,
Философствовали всласть…
Был смущен, застав нас вместе,
Деликатный полумрак.
Утонченный способ мести
Изобрел мой вечный враг:
Распинаясь о доверье
И непонятой душе,
Он завел в такие дебри,
Что не выбраться уже.