Михаил Лившиц

Нас этому не учили,

Мы проходили в школе,

Как нужно красиво любить,

Нам дипломы вручили

За знанье в каком соборе

Царя решили убить,

За умение мыслить, читать,

Задачки из книжки решать,

Дважды два без запинки считать.

Мы наизусть твердили

Лицемерие деспотов,

Славя их вечность,

Убогость лживых познаний,

Вопреки величию мирозданья,

Ужасающую бесчеловечность

Возведенную на пьедестал

Возносили в кумиры.

Нам объясняли строенье мира,

Хрупкость и красоту природы,

Смыслы глубоких романов,

Архитектуру Пальмиры.

Мы затвердили собак породы,

Названия океанов,

Бессмысленных слов оковы

Нам вешали снова и снова,

Умалчивая о главном –

Что лежит за биеньем сердец,

В чем жизни сей краткой основа,

Как встретить ее конец,

Как миру остаться исправным,

Когда уходит отец...

Шорох шелка и шафрана,

Шепот губ шероховатых,

Шелест складок сарафана,

Луг шалфея синеватый,

Шарканье шагов упрямых,

Шлепанец шипящих вздохи,

Шарм шарфов, в движеньях рьяных –

То воздушных струй споло́хи.

Полы шторы с шумом машут,

Замешав дыханье вешних

Запахов лугов, их краше

Розы из садов нездешних.

Вопрошает в тенях рваных,

В шатких формах привидений,

Разрушая мир нирваны,

Отошедший в вечность гений.

Комната страшна, убога,

Стул, кошелка, кашеварка,

Корешки Мишны, тренога,

Стол, планшет и кваса чарка.

Шелухой покрыт фисташек

Шаткий старый пол скрипучий,

Шествие ползет мурашек

К чаше, где крюшон шипучий.

Растормошенная дева

В кушаке прикрывшем пузо,

С вьюком скошенного хлеба –

То поношенная Муза.

Я – мальчик из гетто,

Зрачки омертвели от ночи,

От боли,

Не помнят

Значение воли,

Название света,

Продета

В недвижном раскрытии век

Смерть,

И брошенный снег.

Нет влаги для слез –

Застыла, как спекшийся лед,

Нет крика для слов –

Уста онемели под тяжестью снов

Прожи́тых

Во тьме, наяву,

Молчу, не зову

Помощи,

Лишний стон

Вечный разрушит звон

Окрика.

Я мальчик из гетто,

С испорченной черной душой,

Сплетение светлых

Волос предвещает погром.

Подросток со взором

Стеклянным, глядящим вперед,

В свой верит народ –

Он несет

Восторг перед дедом

В погонах, с ружьем,

И в сердце своем

Он свято хранит

Его крест и медаль –

Награда за то,

Что меня убивал.

Германия, ноябрь, 1999г.

Вприпрыжку по тропке, по кочкам,

В обнимку и руки сплетая,

Как-будто по небу летая,

Идут впереди мать и дочка.

Пусть непринужденно болтают

О чем-то простом и неважном,

Со взглядом загадочным, влажным,

Свой созданный мир обретают.

Их лица невольно сияют,

Горят, в оживлении слитны,

И краски лучистой палитры,

Глубокую связь оттеняют.

Союз, обозначен столь точно

В движениях, жестах, улыбках –

По лугу, по радуге зыбкой,

Обнявшись идут мать и дочка.

То ль бабочка в высь стремится,

В нервозном дрожа движеньи,

А может, то крылья птицы

Привыкнуть хотят к паренью?

Иль лист расписной кленовый

Кружи́тся в порывах ветра,

Свободы вбирая новой,

Паденья отмерит метры.

А может летучей мыши

Неровный полет бесцельный

Уносит все выше, выше,

К ночной тишине бесценной...

Неужто письма страница

Просторам несет признанье,

Откроет неспешно, в лицах,

Трагедию расставанья.

А впрочем, глазам не верю,

Надежный, прозрачный, тонкий,

Над домом, как знамя, реет

Пакет с городской помойки.

Когда кончается будущее, или оно черно,

Люди все чаще глядят назад,

Туда, где не были никогда,

Откуда ушли давно.

Придумывая себя полными планов,

Эмоций, надежд,

Фортуну изменчивую проклинают

Движеньем иссохших вежд.

Когда кончается будущее, когда его нет,

Люди перестают быть людьми,

Растворяясь в желтой пыли,

Превращаясь в объект.

В бормотаньи глухом, бессвязном, невнятном,

Под нос: «Бу-бу-бу»,

Становятся желчными, злобными,

Невыносимыми,

Обвиняя во всем судьбу.

Божественная пустота в груди,

И это все, что есть в ней:

Черная беспроглядность грядущих дней

Посредине пути.

Я не хочу этой дороги,

Мне не нужно ее колдобин,

Спотыкаюсь, срываясь в бессильной злобе

Передвигаю ноги

По колее

Глубокой, разбитой,

Свернуть – выше сил,

Дальше плестись – не легче,

Тихо, ссутулив плечи,

Сапогами по жизни глины слой замесив,

Исколесив

Пол мира, все континенты,

Их заключая в размеры строфы,

Я проверил упругость тропы,

Проторенной,

И прочность стропы

Над бездной,

И в разных морях омочив

Поверхность стопы,

Я встал на прикол, не почив...

Я забыл моменты,

Когда из под ног уходила земля

И объятие мне раскрывало небо,

Когда сердце не жалила ядом змея,

И весь мир ожидал лишь моей победы.

На старом еврейском кладбище

Тишина и покой,

Целыми семьями, поколениями,

Прижавшись друг к другу,

Тайны свои хранят

Недоступные для других

Теперь навечно.

Я здесь желанный гость,

Выросший с детства

Среди черных плит,

Железных оград,

Меня узнают знакомые лица,

Умерших десятилетья назад.

Я прохожу, здороваясь,

Поклон налево, вправо,

Останавливаюсь, как прежде,

Приподнял бы шляпу,

Да нету,

Они такие же –

Неизменные, строгие,

Лежат спокойно, по праву,

Сомкнувши упрямо вежды.

Я приблизился к ним,

Глубокие старики

Уже не пугают выслугой лет,

А кто-то, из своих двадцати,

Глядит с укором мне во след.

Время стоит на месте,

То здесь, то там,

Прибавленье в семействе –

Новые лики,

Но так же покорно, рядами, все вместе,

Словно за руки взявшись,

Ждут последние вести.

Я говорю размеренно, плавно,

Переходя от надписи к надписи,

Здесь герой, генерал,

Сражавшийся славно,

Там бездомный поэт,

Неписавший о главном.

– Здравствуйте господин раввин,

Мне Ваша кипа была непонятна,

Вы все также строги и совсем один,

Как тогда, среди дикой толпы

Крепких сбитых спин,

В Ваш последний день

На кладбищенской темной дороге.

Я приветствую бывших врачей,

Архитекторов и музыкантов,

Писателей гимнов, речей,

И поклонников их талантов,

Среди надписей полных любви,

Легкой скорби,

Высокопарных слов –

Здесь им место,

Шестиконечные звезды,

Как на груди,

Их жизни боль,

И даже гордость.

Красивые лица благородны, светлы,

Планов новых полны,

Всех ждет забвенье,

Но пока, под изгибами черной ветлы,

Ждут последних свидетелей

Их отлетевших волнений.

Инстинктивно, почти наощупь,

Я пробираюсь – пять рядов прямо,

Шестой налево,

И добираюсь до поросших бурьяном,

Моих родных,

Поглощенных холодной ямой.

Мы почти что сверстники,

Я через поколение,

Голову обернув назад,

Испытываю чуть-чуть волнение,

Перед входом в ваш светлый безоблачный сад.

И нетвердым голосом

Среди русских берез и кленов,

На языке вам знакомом,

Припрятанном лишь,

Раскачиваясь слегка назад и в стороны,

Я читаю, наверно впервые,

Над вами кадиш.

Закрутило, закружило, понесло,

Черным ветром занавешено окно,

Темным облаком закрыло небеса,

Застонали от бессилия леса.

Зашумела и посыпалась листва,

В гулкой комнате чуть дернулись уста.

Заоконному звучанью серенад,

Задрожали, зазвенели стекла в лад,

Грустным филином застившим небосвод,

Вдруг заухал проржавевший дымоход,

Застонал и закачался старый дом,

Как отверженный и проклятый Содом.

Меж корявых перепутанных ветвей

К нему тянутся сплетения теней,

И царапают по крышам и дверям,

Распластавшись проникают по щелям,

По карнизам, через форточку на стол,

Расплескав забытый с вечера настой.

Завывая ветер кружится, спешит,

В ярких ягодах, как бисером расшит,

Призывает завертеть наоборот

Струй колючих дождевой водоворот.

И стучит, как будто требуя войти,

У камина отогреться изнутри.

Руки-молнии, швыряя столп огня,

Ослепляют душу, светом леденя.

Мрак раскрытых перепуганных зрачков,

Загорается, как пара светлячков,

Ураган тебя воронкой засосет,

За бурлящие моря перенесет.

Иерусалим

Здесь камни могут ворожить,

Передавая звук молитвы,

И людям головы вкружить,

На острие толкая бритвы.

Следы мильонов потных ног

И иноземных гимнов ритмы,

Ступеням мраморным пролог,

С поверхностью дороги слитны.

Сквозь полированную гладь,

Как в зеркало глядит былое,

Солдатская шагала стать

По ним вразвалку или строем.

Повозки в грохоте колес,

Возничих возгласах, упрямых,

Протерли вмятины полос,

Таща мешки с их грузом пряным.

Здесь камни помнят каждый стон,

И вздохи многих поколений,

Басовый колокольный тон,

Шуршанье согнутых коленей,

Дымы пылающих домов,

Истерзанную кровь народа,

Следы растоптанных даров...

В них отражается природа.

Дыма сизые колечки

Лёвке

Дыма сизые колечки

В воздухе ещё висят,

Как на пастбище овечки,

Неподвижны, словно спят.

Их не трогает погода,

Холод, радуги следы,

Ждут в любое время года

С четверга и до среды.

Взгляд упёрся в бесконечность,

Всюду тучные стада,

Тонкорунные овечки

Сиротинки навсегда.

Их количества несметны,

По утрам и вечерам

Сотни новых незаметно

Расходились по углам.

А теперь лишь пламя свечки,

Искривляясь в сквозняке,

Изредка пришлёт овечку,

Неотмытую в реке.

Памяти Леонида Кациса

С ним целый мир ушел в небытие,

И обратился в груз воспоминаний,

Непризнанный, сражался за свое

Взаимосвязей текстов пониманье.

В восторженности вычурных речей

Поэзии выстраивались штаммы,

Не доверяя логике ничьей,

Он раскрывал истоки Мандельштама.

Отвалы Маяковского копал,

Привычные взрывая объясненья,

И в спорах обеспечивал накал,

Свои трактовки строя без стесненья.

Как Дон Кихот без устали искал

Тепла, любви, волшебных замков тени,

За книгой книгу в бой он посылал

На надруганье в ходе бурных прений.

Еврейский рок в исписанных листах

Вплетался в серднерусские картинки,

В шагаловских утерянных местах

Коллосом поднимался Жаботинский.

Но осень зашумела за окном

И слой дождя на окнах мутной пленкой,

Строка в бессильи бьется мотыльком,

На полуслове замолчал вдруг Ленька.

Натан Альтерман. Вот вернется напрасно забытая трель...

Натан Альтерман пер. с иврита

Вот вернется напрасно забытая трель,

Как глаза путь раскроется далью,

Облака в небесах и промокшую ель,

Путник, ты обретешь за печалью.

И поднимется ветер, качели взлетят,

Над тобой вспыхнут стримеры молний,

Лань с овцою – свидетели, всем подтвердят:

Их погладив, продолжил путь вольный.

И хоть руки пусты, город так далеко,

Ты сбегал, и не раз, за мечтою

В лес, к той женщине, что рассмеется легко,

В томность век, орошенных росою.

***

נתן אלתרמן

עוד חוזר הניגון

עוד חוזר הניגון שזנחת לשווא

והדרך עודנה נפקחת לאורך

וענן בשמיו ואילן בגשמיו

.מצפים עוד לך, עובר אורח

והרוח תקום ובטיסת נדנדות

יעברו הברקים מעליך

וכבשה ואיילת תהיינה עדות

.שליטפת אותן והוספת ללכת

שידיך ריקות ועירך רחוקה

ולא פעם סגדת אפיים

לחורשה ירוקה ואישה בצחוקה

.וצמרת גשומת עפעפיים

Греция – мини поэма

Греция

Сентябрь, 2021г.

Залитая солнцем и ароматом цветов,

Звоном пушистых пчел, добывающих мед,

Меж белых следов нервных корабельных винтов

Греции лист морской обретает полет.

Античные боги глядят из темных углов:

Зевс, Посейдон и хромой суровый Гефест,

Афина и Афродита прекрасны без слов,

Рук и голов. Обменяли их всех на крест.

Фивы

Там стариной, античностью не пахнет:

Нет царских врат и славы нет былой,

В отребьях страшных толпы нищих чахнут

И эллинизм не скрыл помоек слой.

Обшарпанных домов привычны стоны,

Просевших кровель скрип звучит простой,

О славе Фив, дубов напомнят кроны,

Музейный ритм, веночек золотой.

Дельфы

Оракул нагадал мне целый мир,

Да я не понял замысла его,

А старины волшебный эликсир

Я расплескал и по пути пролил,

Оставшись в результате без всего.

Храм Апполона сотни лет гремел

Своими чудесами, красотой

И пластикой влюбленных белых тел,

И видом полководцев, ждущих стрел,

Но дикости раздавлен он стопой.

Мы отдыхаем на горе Парнас,

Восхода первый луч ждем над горой,

С ним древность мира проникает в нас,

Сказания твердят в который раз,

Кто бог, кентавр, сатир, а кто герой.

Олимп

Он седоват, угрюм и невысок,

И за море глядит вдаль на восток,

Через поля, заливы, сеть дорог,

Сквозь время, в гулы битв, и их исток,

В борьбу титанов диких и богов,

Циклопов одноглазых без рогов,

Отцы во внуках обретя врагов,

Громили мир, ломая до основ.

А рядом крепко спит немой Дион,

Богов и нимф веками славил он,

Их белый мрамор собран в павильон –

Тела героев, дев и купидон.

Метеоры

Отшельники искали скромной жизни,

Уединенья, тишины, покоя

И заменяли хлопоты о ближнем

На ломку всех обыденных устоев.

На пиках скал между землей и небом,

Меж твердью камня и ветров движеньем,

Создали мир молитв, за пайку хлеба

Внушая страх проклятья, униженье.

Врастая в гору, стены зданий святы,

Они висят над пропастью бездонной,

Хоругви и любовь местами сняты:

Монастыри скрывают мир бездомный.

Янина

Изгибы холмов изумрудных – оправа

Глубокому яркому синему глазу,

Янинской лазури оправдана слава –

Прохлада воды летом лучше алмазов.

Суровые башни и стены скрывают

Размеренный ритм захолустья убогий,

Идилии маску цинично срывает

Лишенный молящихся зал синагоги.

Южнее в горах открываются виды

На русла ручьев, блеск цветных водопадов,

И елей взмывают со скал пирамиды

К приделам церквей, ликам в темных окладах.

Олимпия

Во имя зрелищ, шума состязаний,

Азарта, славы и венков лавровых,

Вражду и спесь взаимных притязаний

Откладывали в сторону народы.

Восторг трибун – словно удары грома

Во славу победившего возницы,

Который со ступеней ипподрома

Падет в тепло объятий светской львицы.

В честь доблестных сверкающих кумиров

Воздвигнуты фасады древних храмов...

Бред чужака, твердившего о мире

Привнес разруху, мрак и горы хлама.

Мессена

Целый город в долине распластан

Меж зеленых пушистых холмов,

Он раскопан, но все еще заспан,

После темени многих веков.

Колоннады театров и храмов,

Водосборники и ипподром,

Ждут в окне одиноком, без рамы,

Знак склоненной жены над одром.

Пелопонес

Синее небо и сизые скалы,

Зелень холмов под покровами леса

Скрыли в волнах бирюзовых усталых

Берег изрезанный Пелопонеса.

Тяжесть лозы в жажде влаги и света,

Дироса тайны в журчаньи, как месса,

Раны пожаров и жаркого лета

Смешаны в воздухе Пелопонеса.

Мистра

На вершинах и склонах крутых холмов,

Для будущих битв, не во имя мира,

Для защиты деспотов, чтенья псалмов,

Возник незатейливый город Мистра.

Совсем рядом со Спартой, столицей войн,

Разрушенной варварами идеи,

И поныне слышен непонятный вой,

Удары кувалд, ломающих шеи.

Монемвасия

Цветная крепость на скале

Средь сини моря

Лежит, как шляпа на столе,

Природе вторя.

Словно разменный пятачок

В державных спорах,

Был суши крохотный клочок,

Зажатый в город.

Он по рукам ходил века –

Царям игрушка,

А кораблям издалека –

Вино, девчушки...

Крепость Ларисы

На высокой и лысой вершине крутой горы,

Между рыжей землею и сводом небесной выси,

Но значительно ближе к сиянью златой поры,

Спит в руинах поверженный замок шальной Ларисы.

В древних серых камнях скрыты тайны былых эпох,

Ритм державных сапог, суетливый солдатский шаг,

Поступь легких изнеженных ног..., там чертополох

Скрыл чернь глаз, диадемы принцессы, ее кушак.

Сотни лет пронеслись и сменялись князья, цари,

Строя стены, казармы – защиту от юрких стрел,

Но по-прежнему в свете кровавых лучей зари

Виден образ воздушный, который Гомер воспел.

Нафплион

Лежит огромный бастион,

Глядясь в загадочный залив,

Он охраняет Нафплион,

Пылая в отсветах зари.

Венецианские мужи

Воздвигли форт на склоне гор,

Он им недолго прослужил,

И проиграл Востоку спор.

Эпидавр (Асклепий)

Со змеей и посохом,

С длинной бородой,

Трудится без отдыха,

Лечит всех бурдой.

Врачеватель признанный

В небе, на земле,

Божество капризное

Выставил во зле.

Дав всем долголетие,

Покорил Олимп,

Колизей Асклепия

Скрыли кроны лип.

Микены

На границе истории,

За которой ничто, неизвестность и тьма,

Слышат скалы предгория,

Звон зубил и камней, шум печей для литья.

Гнутся травы полынные

Под ногами покрытыми юфтью сапог,

Вырастают пустынные

Укрепленья, казармы и храмы, в них бог.

В стены глыбы уложены

И в опоры ворот – кто сумел их поднять?

Кем же был царь низложенный,

Кто посмел в скорби жизни наложниц отнять?

Коринфский канал

Канал прорезанный в горе

Сто с лишним лет тому назад

Напоминает о поре,

Когда в Элладе жил Сократ.

Над узкой полосой воды

Летят машины, поезда,

А раньше смуглые рабы

Под корабли несли стволы,

Там плеть царила и узда,

От мух орущие волы,

Одолевая валуны,

Тянули лодки в никуда.

Два моря связаны тесьмой

Канала узкого меж скал,

То бездна между днем и тьмой –

Элладой, и чем мир сей стал.

Афины

Эти камни старые щербатые,

Павшие в обыденную грязь,

Прославляли девушку под латами,

Бьющуюся насмерть с супостатами,

Локонов ее хранили вязь.

Храма колоннады меж палатами

Разделяют царства, звон эпох,

Чудища и лошади крылатые,

Подпирая своды крыш покатые,

Видели царей последний вздох.

Храм Посейдона

Дальше только море,

Ошеломляющий цвет заката,

Портик классический, чуть покатый,

В облачном просторе.

Царство Посейдона –

Лишь отраженье пожара неба,

И отголоски упряжки Феба

Скрыты черной кроной.

Горизонт отмечен

Четкой чертою границы света,

Там Илиады висят заветы,

Шум от победы вечен.

Эллада

Эллада кровавой была и суровой,

Но чувственной жрицей любви,

И бог обращался невинной коровой

Поддавшись волненью в груди.

Развратны прекрасные детские сказки,

Страданья Нарцисса чудны,

На этой земле безо всякой подсказки

Легенд обнаружишь следы.

Здесь лавр благородный, взмолившись о Дафне,

Уронит слезу, как смолу,

В красивых историях близких, но давних,

Себе я покой отмолю.

Этот мир причудливый и странный

Тянется неистово ко мне,

Вылезая из границ экранных

Расползаясь в пятнах по стене.

В нем неспешно огненные рыбки

Водоросли носят на спине,

И глотают сладкие улыбки,

Подбирая лакомства на дне.

Средь забавных сказочных творений

Пролетают лошади, коты,

Смотрят из четвертых измерений

Жирные зубастые кроты.

Мебиуса лента, как дорога,

Увлекает темной стороной,

Изогнувшись тянется полого

Яркою тропинкой золотой.

Там дома живут блаженно, сонно...

Медленно выходят на крыльцо,

Скрипом оглушая монотонным,

Тени перепуганных жильцов.

Взгляды ос, расставленные в мире,

Излучают теплоту и грусть,

В этой перепутанной квартире

Я от них навряд ли увернусь.

Сновидений четкие картинки

Страхи выжимают на холсты,

И лисицы черные, с хитринкой,

Расправляют пышные хвосты.

Добродушны клоуны на елке,

Страусы потеряны в толпе,

Вверх полезли бешеные волки,

Кляцкая зубами на столбе.

Чрево опрокинуто вселенной,

Выплеснуто в образах цветных,

Чувства разольются сокровенно,

По пространству поручней витых.

В толстых ломтях слухи, пересуды,

Смазанные ночью, бирюзой,

На простой раскрашенной посуде

Проступают капелькой, слезой.

Между дальних и передних планов

Заблудился в поиске пути,

В сказочных твореньях Марианны

Нет начала, выход не найти.

Исчезновение

Исчезновение –

Репетиция смерти,

Только что все гудело вокруг,

Одно мгновение

В своем прошлом отметьте,

Разорвите расчерченный круг.

Вновь обретенное

Осязания чувство

Открыто касаньям случайных рук,

Переплетенные

В тьме кромешной искусства,

Отодвинем равномерный стук.

Незнакомы, новы

Одиночества мысли,

Одолевают, сплетаясь в ночи,

Потерянность Казановы

Закрывает выси,

В бесконечность бредут толмачи.

Я живу повсюду,

Погружаясь в прозрачность,

Среди мертвых прожженных песков,

Долголетья ссуду

Незаметно растрачу

На пригоршню истлевших листков.

Телефоны молчат,

Мой покой охраняют,

От ортогональных живых миров,

Где коровы мычат

И слюну роняют,

Непрерывно гадя в полный ров.

Исчезновение –

Репетиция пустоты,

Заполняющей уголки души и тела,

Для обновления

Рамки кожи тесны, густы,

И рвутся по швам то и дело.

Я чайка –

Пронзительным криком мир оглашаю,

Над озером синим

Неспешно на крыльях качаюсь,

Углами острыми

Небо на части деля,

Обмираю,

Падая вниз,

На мгновенье касаясь воды,

Кругами раскрасив,

Угрюмый застывший затон,

В высь устремляюсь,

Взмываю

Над клетчатым фартуком пестрых полей

И обращаюсь,

Взываю

К мелким стадам,

Обреченно бредущим в дощатый загон,

С их пастухами,

Собаками и лошадьми...

Я выбираю старательно меж людьми,

Сортирую

По лицам, глазам, словам,

Внутренний свет отделяя

От черт,

Перемешанных с горами чувств обветшалых

В потоках мессы.

Тонны пустой породы

Взглядов линялых, белесых,

Разбрасывая по сторонам,

Подбираюсь медленно, неспеша, не сразу,

К той паре,

Которая всеми цветами радуги

Загорается для меня,

Обращаясь в глубокие звезды,

В сияние крупных алмазов...

Я теряю движенье фразы,

Обретая гортанный

Отчаянный чаечный крик,

И высоту.

Иерусалим во сне

1.

История гонимого народа

Впитала отчужденность и побои,

Уродство человеческого рода

Излилось над поникшей головою.

Разбросаны по городам и странам,

Рассеяны в кровавых дуновеньях

Эпох, погрязших в мести непрестанной

За непохожесть неповиновенья.

Не умоляли о земной награде,

Мечтая о святом Ерусалиме,

Завещанные славили обряды.

Оберегая веру от сомнений,

Тысячелетний перечень хранили

Его скитаний взлетов и падений.

2. Музей Катастрофы

Его скитаний взлетов и падений

Не описать на плоскости бумаги,

Бесплотными рядами привидений

Передвигали медленно ногами.

К созвездиям взлетали угольками,

Сверкающей лампадою, свечами,

Горящими как души мотыльками

Во мрак вселенской грусти и печали.

Колоннами по трое, по четыре

Девчонки (лишь мечтали, не любили)

И старцы, чьи желания остыли

Брели к границе скользкого порога –

Ступень в ничто, в небытие, в не жили

Рождалась независимо от бога.

3. Храм Гроба Господня

Рождалась независимо от бога

Легенда о кровавом исступленьи,

В которой обессмертили пророка,

И на толпу свалили преступленье.

Холм гладколобый защищен стеною,

Часовни копоть, прикрывает тело,

Прорезал город крестный путь стрелою

От Львиных врат до скорбного придела.

Истерты камни, стоптаны, измяты

Мильоном ног, лаптями, сапогами,

Молитвенники из чехлов изъяты.

Паломник одолеет гул сомнений,

И примет храм молитвой, образами

Уставшего от непрерывных бдений.

4.

Уставшего от непрерывных бдений,

Дороги долгой, духоты и зноя

Прикроет город пологом растений

И проповедью длинной с аналоя

Затянет лабиринтом узких улиц

В покой листвы и тишины квартала,

Где в дуновеньях ветра, век сутулясь,

Качается фигура аксакала.

И утренний восход неотразимый,

Вставая над унылыми местами,

Разносит песнь глухую муэдзина

Освобождая вечные мечтанья,

Меж звездами, серпами и крестами

Священных гор размыты очертанья

5. Гефсиманский сад

Священных гор размыты очертанья,

Соединяясь с дымкой горизонта,

Отсюда начинается страданье,

Земные муки, слухи, кривотолки.

В густой тени олив тысячелетних,

Под сенью крон крученых узловатых,

Входил в века бродяга неприметный,

Обмененный приятелем на злато.

Заговорил друзей и оборванцев,

На пире пел заздравицы лихие

И гордо принял цезаря посланцев.

Природы оборвался сонный отдых,

Почудилось, что в выжженной стихии

Амброзией насыщен мутный воздух.

6. Витражи Шагала

Амброзией насыщен мутный воздух

Свободы, обретенной средь пустыни,

Означенной в знаменьях диких, грозных,

Очерченной движеньями простыми.

Без остановки день и ночь шагали,

Расправы неизбежной ожидая,

Пока в густой голубизне Шагала,

Не слилась с пеной армия живая.

Пространство, распускаясь витражами,

Окрашиваясь красками шальными

Историю цветами отражает.

Печальными еврейскими чертами,

Обращены к сказаниям больные,

Лишь солнца диск услышит причитанья.

7. Стена Плача

Лишь солнца диск услышит причитанья

И шорох скрученных листов бумаги,

Царапанье ногтей, как врачеванье,

Заталкивает строчки в клейкой влаге.

Им суждено пробыть в громаде камня

Мгновения достойные регалий

И передать обломкам основанья

Оторванность надежды от реалий.

В поклонах шляпы выбивают ритмы,

Целуют страстно серые уступы,

На миг они и стены будут слитны.

Оставив замусоленную прозу,

Рога витые обращают в трубы

И Храма глыбы обретают отзвук.

8. Разрушение Храма

И Храма глыбы обретают отзвук,

Твердят о героизме и позоре,

Когда, преодолев последний подступ,

Язычники зажгли Ковчеги Торы.

Из золота отлили идол Зевса

И разобрали стены на дороги,

Сорвали с девочек сиянье детства,

Бросая жертвы воинам под ноги.

Ветвь меноры сломали на подсвечник,

И в освещенье города вторгаясь,

Пожары озарили ночь беспечно.

Не растворились стоны истязаний,

Здесь не запишет путник, восторгаясь –

"Молитвенно воздеты к небу зданья".

9. Ул. Меа Шеарим

Молитвенно воздеты к небу зданья,

Не серыми фасадами тупыми,

Не в старости и ветхости признаньем,

Словами отчужденности скупыми.

Перед собой, по сторонам не глядя,

Накручивая пейсы, как сосульки,

Гуляет рав в изысканном наряде

С супругой выцветшей, прилипшей к люльке.

Подростки в скуке вертят головами

Ища предлоги новые для стычек,

Скрывают дикость разными словами.

Но нарушает целостность портрета

Единства зданий, образов, привычек

Восточный перст стрелою минарета.

10. Башня Самуила

Восточный перст стрелою минарета

Уперся в небо, сини достигая,

Распластана под ним, жарой раздета,

Столица, словно девушка нагая,

Чьи формы пышные раскиданы холмами,

Глубокими лощинами извивы,

И кожа бледная, покрытая домами,

Топорщится деревьями строптиво.

Растеряна в невольном раздвоеньи

Свободой дышит, забывая бога,

Ее терзает девичье сомненье.

Вознесся серп над центром мирозданья,

Щитом Давида манит синагога,

Отметиной креста церквей страданье.

11. Гора Сион

Отметиной креста церквей страданье

Над маленьким дубовым саркофагом,

Напоминают фрески о преданьи,

Предательстве содеянном в овраге,

Последнем седере, затеянном друзьями

Над склепом каменным могучего Давида,

И мертвыми глазницами зияют

Соборов недостроенных обиды.

Надгробья выложены в ровные дорожки,

Узоров букв, истоптанных ногами,

От стен разбитых до кривой сторожки.

Здесь тишина столетних наслоений

И семенящий звон под каблуками

Сплелись в истертых каменных ступенях.

12. Храмовая гора

Сплелись в истертых каменных ступенях

Златые блики купола и солнца,

Беспомощно застыли в ослепленьи

Молящиеся, согнутые в кольца.

Глазурь стенная, сотканная в тексты,

Лазури неба чище и яснее

И вылеплен, как будто бы из теста,

Громадный пряник, озера синее.

Но меркнет его гордое сиянье

Пред роскошью поверженного храма

И мощью глыб, лежащих в основаньи.

Псалмами башни и зубцы воспеты,

Но исказились звуками Корана

Народов благородные заветы.

13. Рынок Маханей Иегуда

Народов благородные заветы

Забыты в окружении прилавков,

Размеченных восточным многоцветьем

И ароматом горьковато-сладким.

По жилам ряда проплывают люди

И смешивают краски на палитре,

Под голоса фантазий и прелюдий,

Расписанных, как в нотах на пюпитре.

Многоголосье льнет к многоязычью,

Торговцы суетятся, оглашая

Толпу безвкусицей куплетов зычных.

Они жуют, не зная отступлений,

И в ленности своей не совершая,

Елеем освященных преступлений.

14. Кнессет

Елеем освященных, преступлений

Прервалась вереница вековая,

Эпоху обвинений и глумлений

В архивные решетки заковали.

И в тишине кубического зданья,

Напоминаньем вечным о галуте,

Великого художника признанья

К сердечной опрокидывают смуте.

А в зале полумрак, застывший комом,

Над креслами, сведенными дугою

И место председательское молом.

Здесь по мотивам первого исхода,

Окрашенная краскою другою

История гонимого народа.

15. Акро сонет

История гонимого народа,

Его скитаний, взлетов и падений,

Рождалась независимо от бога,

Уставшего от непрерывных бдений.

Священных гор размыты очертанья,

Амброзией насыщен мутный воздух,

Лишь солнца диск услышит причитанья

И Храма глыбы обретают отзвук.

Молитвенно воздеты к небу зданья,

Восточный перст, стрелою минарета,

Отметиной креста церквей страданье.

Сплелись в истертых каменных ступенях

Народов благородные заветы,

Елеем освященных, преступлений.

Закрутило, закружило, понесло,

Черным ветром занавешено окно,

Темным облаком закрыло небеса,

Застонали от бессилия леса.

Зашумела и посыпалась листва,

В гулкой комнате чуть дернулись уста.

Заоконному звучанью серенад,

Задрожали, зазвенели стекла в лад,

Грустным филином застившим небосвод,

Вдруг заухал проржавевший дымоход,

Застонал и закачался старый дом,

Как отверженный и проклятый Содом.

Меж корявых перепутанных ветвей

К нему тянутся сплетения теней,

И царапают по крышам и дверям,

Распластавшись проникают по щелям,

По карнизам, через форточку на стол,

Расплескав забытый с вечера настой.

Завывая ветер кружится, спешит,

В ярких ягодах, как бисером расшит,

Призывает завертеть наоборот

Струй колючих дождевой водоворот.

И стучит, как будто требуя войти,

У камина отогреться изнутри.

Руки молнии швыряя столп огня,

Ослепляют душу, светом леденя.

Мрак раскрытых перепуганных зрачков,

Загорается, как пара светлячков,

Ураган меня воронкой засосет,

За бурлящие моря перенесет.

Эйлат

Зной раскаленного злого солнца,

Тротуаров пустых,

Взор замутняет в цветные кольца,

В ряд ступеней крутых,

Вверх обращенных, к небесной сини,

В бесконечный простор,

Жжет обретаемый миг бессилья

В бесполезности ссор.

Пеклом густым прикрывает полдень

Вереницы домов,

Мир вожделеньем до крыш наполнен,

Страстью безумной снов.

Смешан горячий песок прибрежный

С ручейками потов,

С долгою осенью неизбежной,

С сединою голов.

Жар ощущается каждой клеткой,

В каждом вдохе дрожит,

Только под сердцем застывшей сеткой,

Треснувший лед лежит.

Внутри меня разбитая посуда,

Осколки беззаботных вожделений,

Порезы от внезапных наслаждений,

Фантазии и глупые причуды.

Улыбок неоплаченные ссуды

Всегда просил под низкие проценты,

Меня сосут сквозь плотную плаценту,

Зеркал, стекла сверкающие груды.

Во мне обломки чашек и стаканов

Граненых, в них былые откровенья,

Нетвердых мыслей странные творенья

И отраженья яркие канканов.

Не строя завтра и далеких планов,

На день, на год, вперед не забегая,

Горящий блеск усердно натирая,

Гляжу в себя с развернутых экранов.

Фигурки гномов, клоунов, животных

Изломаны в бесформенные кучки,

И пробиваясь, преломленный лучик,

Застынет на тетрадке знаком нотным.

Воспоминаний выпуклых, добротных,

Дрожат барханы выжженной пустыни,

И пальмы одинокие застыли,

Как миражи, врезаясь в воздух плотный.

Фарфор, хрусталь, куски каленой глины,

Керамика звенят и колют чувства,

Мелодией знакомой тихой, грустной

Восстанут детства четкие картины.

Душа скрывает горечи причины,

Мешает сколов разноцветных массу,

Зеленых, бирюзовых, синих, красных,

Преображая в страшные личины.

Там в глубине прозрачные кристаллы

Внезапных встреч и сумасбродств удачных,

Расслабленности безмятежной, дачной,

В незнаньи взглядов тусклых и усталых.

Человечество я б любил,

Может быть.

Нужно понять за что.

Если б, конечно, хватило сил,

Я на теле его – пятно.

Я дышу, создавая запретный мир,

Разукрашиваю дома,

Отхлебнув колдовской навар-эликсир,

Заполняю стихов тома.

Черно – желтую ночь обращаю в свет,

Раскрывая цветов узор,

Незабудок, дрожащий, трепетный след

Я по нитям сотку в ковер.

Под шуршание листьев и звон ветвей

Звуки вешние соберу,

И гудящий по склонам гор суховей,

К ним добавлю я поутру.

Сердце трепетно бьется во тьме груди,

Я открою его для всех,

Человечество внутрь себя впустив,

Лишь услышу злорадный смех.

Несовпадение – наше кредо,

Наша судьба,

Словно Дамоклов меч

Чужая победа,

В разных морях бороздят суда

Поверхности вод бесконечных,

Скрип за скрипом влекут нас туда,

Откуда ушли, убежали,

Вкусив на мгновенье беспечность,

Но не дождавшись,

Вечность

К себе примеряя,

Поспешили дальше на поиски рая

В бесконечность движенья,

В погоню за совпаденьем,

Пересеченьем.

Это не просто спешка

И суета,

Там – мечты на сближенье

И напряженье

Нерастраченных чувств, эмоций,

Где любая ночлежка,

Не та,

С золочеными номерами

На дубе дверей,

А прокуренный угол

Со скрипучим полом

И плошкой

Безвкусных порций

Утренних или дневных,

Представляется замком

Средневековым

С ливреями юных пажей,

С принцессами,

Спрятанными в лабиринте арок,

Залов, знаков,

Переходов воздушных

В камне,

Летящих меж этажей.

Несовпадение

Дня и ночи,

Времени года, суток,

Тьма набегающая густая

Для тебя, что же проще,

Лучей лишь сгусток

Нового утра,

Ластящегося

Шуршаньем пушистых кочек

Зеленой травы.

Страницы легко глотая –

Книжка за книжкой,

Нежишься в дуновениях ветра,

Волненьи рощи

Где-то над головой,

Не задевая, под нимбом, пепла,

Лелея покой.

Ты, средь потоков бурных,

Журчащих ручьев,

В кронах резных, ажурных,

У берегов лазурных

Прохлады вдохнешь речной.

И прочь от зноя,

Песчаных бурь и камней,

Где солнце злое

Жжет без простоя,

Сминая цветы и людей.

Несовпадение

Ощущений,

Мудрости окаменевшей

В тяжелых и метких словах,

Где за логикой внешней

Почитаемый ужас, страх,

Горечь скуки,

Огнем усталость

Пробирает. В ней жизни малость,

Надежды крах,

И немного совсем осталось,

Но при этом, какая жалость,

Обитаем в разных мирах.

Попеременно

Опережая друг друга,

Толкаясь локтями,

Перескакивая меж настроений

От дурачеств

В нахмуренный лоб,

Увязаем в пыли наслоений

Из привычек,

Сургучных пломб

На заветах,

Запретах, скрижалях,

Их преступим не мы,

Эти губы не жаля,

Остаются немы.

В ответе

Сожмутся в крутой изгиб,

Мы повсюду на белом свете,

Но нигде среди твердых плит.

В черном доме,

В темной сказке,

Посреди густого бора,

Проживают дружно маски,

За сплошной стеной забора.

Разноцветные, смешные,

Без глазниц и подбородков,

Оттеняют сны свечные –

Карнавалов самородки.

Длинноносые уродцы

И изнеженные девы,

В ветхих брыжах рогоносцы

И премудрые минервы.

Профиль хрупкий,

Бархат топкий,

Под фарфоровой скорлупкой,

Перечеркнутою тонкой

Чуть презрительною губкой.

Скрыты в ней высокомерность,

Неуклюжее смущенье,

Обретенная манерность

И свободы ощущенье.

В пестроте старинных красок,

Лент, нарядов, балдахинов,

В ритме беззаботных плясок,

Париков, промытых в хине,

В длинных перьях

Ждет разгадка,

Смысла древнего поверья,

Взгляд задумчивый, украдкой,

Станет сказочным знаменьем.

Грянет музыка, как море

Захлестнет волной валторны

И закружится прибоем,

И завоет грозным штормом.

Устремятся следом маски

Из папье-маше, картона,

Склеенные, как-то наспех,

Под удары камертона.

Повсеместно

Праздник стихнет,

Разбредется по подъездам.

Из разнузданной стихии

И бурлящей алой бездны,

Обратится в черный вечер,

Свеч потухшие огарки,

Заунывный гулкий ветер,

В тени слитые под аркой.

Возвратив на стену маски,

Обнажим свою, родную,

Лгут смеющиеся глазки,

Как всегда, напропалую.

– Ваше время...

– Бесконечно.

– Вы волнуетесь?

– Беспечно

Пролетели юность, годы,

Нам отмерены природой

Лишь мгновенья,

Первый луч,

Ночь очистивший от туч.

Яркость солнца

Быстротечна,

Потускнеет

В рамах вечных

Дней, сезонов и дождей,

Отражая в водах вешних

Помыслы безликих грешных,

Страхи сплющенных людей...

– Вы торопитесь?

– Конечно,

Но не очень,

В сферах внешних

Нам отпущена вся жизнь,

Радости перемежив

В вечных странствиях по миру...

– Вы спешите?

– Где-то лира

Зазывающе звучит.

Миг короткий улучим

На ухабистой дороге.

В нас вселенная,

И с богом

Повстречаемся, конечно.

– Вы бежите?

– Там неспешно

Будем в неге пребывать.

Даль, блаженство,

Благодать

Нам прописаны по каплям,

Как лекарство.

В будни вкраплен

Месяц тонкий, золотой –

Изогнулся

Блеск литой.

– Вы успеете?

– Для нас

Путь проложат на Парнас,

Выстелив в коврах ступени,

Слуги,

Преклонив колени,

Спины выкрутят в поклон,

Колокольный медный звон,

Поднимаясь над толпой,

Разорвет покой

Скупой.

– Вам мгновенье?

– Яркий след,

Утренней молитвы бред,

Всхлипы торопливых кед,

Полевых цветов букет,

Утренней росы алмазы,

В губы пролитые фразы,

Быстрый шепот, тишина,

Шорох зернышек пшена,

Взгляд,

Взметнувшийся, как птица,

Мир, который вечно снится,

Многоцветных листьев дождь,

И касаний легких дрожь.

– Время ваше...

– Безразмерно,

Но размеренно

И мерно

Отбивает свой трактат:

Бим, бом... Тик, так...

Когда мы уходим,

От нас остаются

Горы ярких воспоминаний,

Сотни смеющихся лиц,

Торжественных поз,

Десятки писем, чистых признаний,

Безделушек из Вен и Ницц,

Картинок с видом на Сену,

Распластанный океан,

И гору Святой Елены,

На Великую древнюю стену

И небо сквозь слой лиан...;

А еще програмки светских

Выходов, стопки старинных книг –

Историй, расказанных в нежном детстве,

Жалкий листок о наследстве,

Прославленье свершений,

Непринятых, как-то, решений,

Сорвавшихся посвящений,

Свидетелей бурных интриг...

Случайный солнечный блик

Выхватит образ былых влечений,

Утерянный в результате стечений

Обстоятельств,

Давленья вериг,

Или просто любви нехватки,

Смысл всей жизни

Проступит в коллекциях

Марок, монет, ножей,

Бабочек ярких на белой ватке,

Черных масок,

Глядящих хмуро,

В изгибах цветных витражей

И иголках морских ежей,

В загадочных странных фигурах

Божеств и духов,

Охраняющих прошлое,

Вечность,

А когда-то беспечность

Прорывалась наружу

И, шлепающие по лужам,

Считали, что жизнь бесконечна,

Как дорога вдоль горной гряды,

От подножья ведущая

В дом, светящийся словно замок –

Весь накопленный капитал,

Хранящий радость, усталость,

Тогда оброненное: «Старость...»

Всерьез никто и не воспринимал.

Когда мы уходим,

Меркнут цвета,

И звуки теряют звонкость,

Ощущения, чувства на пол стекают,

И луна за окном не та,

Горы ярких воспоминаний,

Погружаясь во тьму, исчезают,

Их некому пересказать,

Бессмысленно пытаться узнать,

Что же здесь было раньше.

Все в паутине и пыли,

Разорвано и измято,

Лишь неживой запах мяты

Там, где тени застыли.

Навстречу зиме и снегу,

К забытой поре, к морозу,

Беспечно лечу сквозь негу,

Покинув тепло и прозу.

Отбросив в сторонку тело,

Откинув уют тягучий,

Взмываю к покровам белым

На темной и грозной туче.

В гудящую мощь метели,

Крутящие вихри пуха,

Взбивая холмам постели,

Я буду смеяться тихо.

Лицо обращая к небу,

И губы подставив хлопьям,

Почувствую вкус победы

Над гнусной душой холопа.

Нырну в ледяную бурю,

Покрывшую коркой ветви,

В сплетение сучьев бурых,

Звенящих в порывах ветра.

Прозрачного наста звуки

Отмерят шагов чахотку,

Воспоминаньем хрупким

Выстукивая чечетку.

Пурга наметет сугробы,

Засыпет кусты, овраги,

Пустыня высокой пробы

Сверкает в застывшей влаге.

Я в центре вселенной, в мире,

Где все совершенны формы,

И звезды снежинок синих,

Ложась вырастают в волны.

От блеска глаза устали,

Сжимаются непривычно,

Внезапно они узнали

Взор пристальный, необычный.

Колибри

Над синим полем

Огромных ярких цветов,

Над бушующим морем,

Звенящим гулом жуков,

Над пространством,

Разметившим горизонт,

Юркий мелькает странник...

Какой ему в этом резон?

В частых взмахах

Крыл-весел,

Цветных лопастей,

Он плывет без страха,

Не зная мачт и снастей.

В вечном движеньи,

Одолевая бурный поток,

В краткий миг приближенья

Отхлебывает глоток.

Капли нектара,

Подхватывая на лету,

В глубину ныряет,

В бирюзовую пустоту.

И обратно в небо,

Словно поймав крутую волну,

С гребня победы,

Озирая весну в цвету.

Длинные иглы

Тонких клювов,

Дрожание крохотных тел –

Это пара колибри

Летает по кругу

В сумятице личных дел.

Гуляет ветер на свободе,

Витая где-то в облаках,

И черный вечер грусть разводит,

Спуская месяц на руках.

В такт засыпанию природы

Бульвар раскрашен в цвете рамп,

Качаясь светятся катоды,

В кругах луны и ярких ламп.

Сверкает в серебристом пледе,

Оркестр, как живой гигант,

Заполнив музыкальной снедью

Сплетенье мачт, канатов, вант.

Простором опьяненный воздух,

Впитав прохладу и цветы,

Уходит медленно на отдых,

Туман роняя с высоты.

В преддверии недель морозных,

Слетают бурые листы –

Они с ветвями будут розны

Как я, по осени, и ты.

Это наверно банально

Говорить о смерти,

Переживать, что она реальна,

Поджидает где-то тут, за углом,

Путь до нее не измерить,

Истерик

Не нужно закатывать, что пожить не успел,

Как встретишь ее, не важно,

Что будет потом,

Тебе не проверить,

И очень тяжко поверить,

Что каждый,

Однажды уснув вечным сном,

Обратится в прах.

Это наверно банально

Писать стихи о любви,

О вечных мыслях брутальных

От неразделенных переживаний

И чувств,

Не находящих ответа,

Когда целый день, с рассвета

До глубокой ночи мерещатся

Звуки слов и движенья уст,

Последний миг расставаний,

За которыми мир кажется пуст,

Бесцветен и плоск,

Обыкновенен,

Как лица знакомых, друзей,

Там радуга – просто

Семь цветных полосок,

А восход – лишь ранний подъем,

И пронзительный крик гусей.

Несомненно банально

Неистово верить в мечту,

В путь далекий в вагоне спальном,

И в женщину,

Которую ты сотворил

Из облаков,

Дуновений ветра,

Легкой дымки сакуры

И сгущеных запахов лип,

В приближении лиц

Забываешь о слое белил

И оттенках разных,

Что сам ее и слепил,

И взгляд, и чарующий стиль...

Но это конечно банально

Верить в мечту,

Писать о любви,

И говорить о смерти.

Соберу я сухие листья

И сгребу их в большую кучу,

Мне подбросит охапки писем

Черный дуб – великан могучий.

И засыпет дорожки снова

Слоем старых ковров пожухлых,

В ожиданьи своей обновы,

Скинет плащ, весь в заплатках жутких.

Мне сегодня нет ближе ветра,

Управляю его движеньем,

И как фантики, взмыв из центра,

Листьев вихрь головокруженьем.

Раздуваю цветные стайки,

Расчищаю газоны, клумбы,

И вскрываю тропинок гальку,

Разгоняя, как дыма клубы.

Я гоню облака над миром,

Проливаю дождем за домом,

И живительным эликсиром,

Свежий воздух течет по порам.

Но потянет осенним бризом,

Непослушно деревья вздрогнут,

И завалят цветным капризом

Крышу, лужи, крыльцо, дорогу.

Разнесет по вселенной листья –

Моих детских трудов отраду,

Улыбнутся сквозь краски лица,

Поплетутся искать ограду.

Еврейская Свадьба

Солнце катится на запад,

Растворяя зной в прохладе,

И верблюдов сладкий запах,

Замешав в пустынный ладан.

Над прожженными холмами,

Уходящими в долину,

Скалы, рыжими хорами,

В сумерках предались сплину,

Словно с небом пререкаясь,

Луч последний подбирая,

На мгновенье озаряясь,

В мраке тонут, умирая.

Камни, как ступени храма,

Поросли пучками злаков,

Здесь дорогой Авраама

Шел натруженный Иаков.

Склоны тропками прошиты –

Вязь былых тысячелетий,

Над землею Берешита

Прежние звучат наречья.

...

Над обрывом,

От взглядов нескромных прикрыта

Кружевною фатой -

Легким белым туманом;

Предзакатное солнце, сверкая устало,

На невесту

В таинственных красках пролито.

И беззвучно слетают священные тексты

С торопящихся губ,

Вслед теням удлиненным,

Этим птицам ночным

В тонких крыльях сплетенных,

Быть в горячих устах

Непривычно и тесно.

Воспарив над землею –

Прожженною коркой,

Над колючими лапами жухлых растений,

Как летучие мыши бесшумно и вертко

Ускользают от слуха и лишних волнений.

...

Под дружный квартет

В плаче стонущей скрипки,

И звонкий кларнет,

Захлебнувшийся в крике,

Под звучный фагот

Грусть на землю пролейте,

Потоком забот

И мелодией флейты.

И клейзмеров ритм

Жениха приближает,

Под белый талит

Не спеша провожает.

Над пропастью,

Следуя древним обрядам,

Негромко пройдя

Строй молитв ряд за рядом,

Под речитатив,

Говорящий о главном,

Смыкаются руки

В движении плавном.

В блестящем параде

Алмазных созвездий

Не ведает страха

Грядущих возмездий

Сплетение душ

Между твердью и чернью,

Судьбы отраженье

В неровном свеченьи.

Сквозь запахи терпкие южных растений

Дыхание знойное в ветре осеннем.

Взовьются потоком единым смятенным,

Пылающим страстью, навек освященной.

...

На крохотной рампе

Запутались тени

В корявые пальцы, как ветви самшита,

Спускается пара

По сбитым ступеням

На вечную землю страны Берешита.

Дорога прямая уводит на небо,

Туда, где земля превращается в дымку,

Туда, где обочин взаимная нега

Сливает их в легкого ветра косынку.

Туда, где леса покрываются синью,

Смешавшись с движением воздуха тонким,

Они увлекают пронзительно, сильно

В разгадку дороги проселочной, топкой.

Вползая меж ярких цветов и опушек,

Высокой травы и болотной осоки,

Она извиваясь нам вытащит душу

И выдавит слезы, и высосет соки.

На ткани неровной, распятой на пяльцах,

Косматые ели и ягоды волчьи,

Тропинкой веселой бредут постояльцы

В дом с ярким крыльцом, голоса их все звонче.

Озера прозрачные синь отражают,

Мешая с кувшинками, липкою тиной,

На гору, карабкаясь, с кручей сражаясь,

Дорога запуталась в ней серпантином.

Вперед пробирается, склон огибая,

И, словно раздумав, назад обернется,

Извилистой линией жизни кривая

Продолжит движенье и в бездну сорвется.

Смотритель приливов

Вдоль берега бродит,

Волненье отводит,

В нем счастье находит.

Идет вдоль границы

Неспешно, лениво,

Следит терпеливо

За мерным движеньем

Гудящего ветра,

Зеленого фетра,

Придонного спектра,

За вечным распадом

Подводных сражений,

На пены броженье

И волн отраженье.

В головокруженьи,

Немом напряженьи

Наводит порядок

Без спешки и прыти,

В цепочках событий

Не ищет открытий.

Исправить старается

Все неполадки,

В ворчаньи несладком,

Меж бездной и сушей,

Открылись, как в сказке,

По лунной указке

Ракушки, и краски

Подводного царства

Луч солнца иссушит,

Цвета их нарушит.

Смотритель приливов

Следы оставляет,

Ступая по краю,

Неровно, виляя,

Сбегает,

Дорожки разметив кривые,

Вдоль кромки залива.

Умопомрачение

Умопомрачение оставляет бездорожье

и разбитую колею,

Каменную пустыню в груди, пепел чувств,

Уныло и неохотно, спотыкаясь о камни, бреду,

ощущая шлею,

Подгоняем временем, упадком сил,

неподвижностью уст.

Я отдал слишком много, больше, чем я

когда-то имел,

Все прошлое заложил, как дешевую утварь,

в ломбард,

Настоящим подхваченный, голову потерял,

с катушек слетел,

И будущее спалил дружным залпом тяжелых

петард.

Я стою на распутьи, перекрестке старинных

путей,

Где дорога вперед мне пошлет безотрадную

весть,

Поверну я налево к принцессе, платить буду

жизнью своей,

Я направо пойду, за изгибом дороги погибель

обресть.

Замки Луары

ЗАМКИ ЛУАРЫ

Париж – I

Париж был неприветлив, даже груб,

Закрытой дверью встретил средь ночи,

И холодом, дымящим рядом труб,

Но не сберег нам места у печи.

На стульях, на полу, найдя ночлег,

И коротая время до утра,

Мы жизни ощущали быстрый бег –

Когда-то вовсе были без угла.

Амбуаз

Сверканье листьев золотых

Оправа синего топаза

Реки, холодных вод литых,

Неспешной жизни Амбуаза.

Здесь жизням разных королей

Грозили заговоры, линчи,

Великий, в множестве ролей,

Почил единственный да Винчи.

Шенон

Звук горна, звон мечей и шпор

В камнях застряли, в глине, в кронах,

Вступал он в бесконечный спор:

"Кто завладеет вновь короной?"

Над серыми рядами крыш

Вплетались жизни в крики, стоны,

Обрушенные стены ниш

Висят историей Шенона.

Замок Брезе

В буйной зелени деревьев,

На крутой груди холмов

Вырос, словно из поверий,

Башен ряд внутри валов.

Меж подземных лабиринтов

Темных комнат, погребов,

Скрыты тайны битв и флиртов,

Замка и его гербов.

Замок Шеверни

Звонким лаем свора гончих псов

Гонит лося через реку, лес,

Им на миг откинули засов,

Сладок миг – они свирепей всех.

По утру поджав свои хвосты,

В псарне князя жалобно скулят,

Им управа окрик и хлысты,

Ложь, смиренье мясо им сулят.

Замок Вилландри

Цвета причудливых растений

И формы тыкв и овощей

Создали парк хитросплетений

Скульптур, деревьев и вещей.

Узоры выдумкой безумной

Прикрыли бывшие поля,

Ластясь к реке, воде лазурной

Пространство на сады кроя.

Париж II

Брусчатка под ногами проползает

И открывает реку и мосты,

И лишь она доподлинно узнает

Куда направим мы свои стопы.

Пройдем ли по бульварам Монпарнаса

Или в квартал Латинский завернем,

В дом Инвалидов приведет ли трасса,

Монмартр напоит ли нас вином.

Я просто посредине рая,

Прохлада, небо голубое,

И воздух сладостный вдыхая,

Жду посвященья, обмирая,

В его сообщество святое.

Здесь мир залит благоуханьем

Цветов и трав в коврах безмерных,

Лилово-красным полыханьем,

Беспечным бабочек порханьем

В движениях случайных, нервных.

Их формы, словно неземные –

Игра испуганной природы,

Глаза, мечи, кресты, то сны ли,

Иль духи легкие, лесные,

Сошедшие ко дню исхода.

Брейгель

Певец калек, юродивых и нищих,

Убогих, проституток, попрошаек,

Противник позолоты, гимнов лишних

Карманников глашатай, шуров шаек.

Он видит мир сквозь призму преступлений,

И красоты в убийствах и насильи,

Преображая в красках исступленье,

В толпе мешает формы, страхи, стили.

Цвета взрывают тишину природы,

Размеренность и будничность деревни,

И в четкости прописанных деревьев

Сидят уроды, прочее отребье.

В унылый мир жестокости, бесхлебья

Влекомый острым взглядом, дарованьем,

Привносит жизнь, комичность, созиданье,

И, может быть, слегка, очарованье.

Когда я вспоминаю о будущем

И оглядываюсь вперед,

Мне кажется, все еще произойдет,

И там, вдалеке меня кто-то ждет,

Я веду себя, как идиот,

Говорю сам с собой,

Бормочу под нос,

Не смиряюсь

С накопленным багажом

Воспоминаний

И лет,

И ненужных вниманий

От безмолвных прохожих,

Они на тебя не похожи,

Я к ним не прикован

Ни чувств игрой,

Ни взаимным признаньем,

Ни медленным осознаваньем

Воплощенья

Надежд и мечты,

Не где-то там, далеко,

А в сегодня.

Но завтра,

В это поверить легко,

Останутся воспоминанья о будущем,

Которое не свершилось,

Не произошло,

И подъем на вершину,

Обратится паденьем в бездну,

А сверкающий пик горящий,

Лишь глыбой холодного льда,

Без следа

Загадочности, манящей,

И прозрачности граней

В мякине неба,

Без волнуюшей нежной, ранней

Полосы свободы бескрайней

Восхода

В преддверии Феба.

Вспоминая о будущем,

И оглядываясь вперед,

Я ничего не вижу,

Только низкий свод,

Нет женщины, зовущей в темный грот,

Границ, делящих жизнь

На год и год,

Расплылся в дымке синий горизонт,

Я не хочу спешить,

Искать исход,

Предпочитаю взгляд наоборот,

В цветную жизнь и прошлое – клише,

В гудящий ветер там, на вираже,

В случайный блик на ярком витраже,

Я не приму участья в дележе

Наследства...

Я ведь в будущем уже.

Потеря любимой оставляет выжженную пустыню

Потеря любимой оставляет выжженную пустыню,

Пустоту, суматоху в груди,

Раскаленные чувства еще не остыли,

Обжигая до боли, не греют отныне,

Нужно этот этап пройти.

И забыться навек, потеряв ощущенье полета,

Головокруженье храня для врачей,

Поскользнувшись на жидком помете,

Не принять униженья плоти,

Взгляд глумливый поймав хохмачей.

Ни травинки, ни блика, ни тени,

Одиночество, как ипостась,

Поломались на небо ступени,

Мы подняться вдвоем не успели,

Твой построю я иконостас.

Потеря друга – это рваное отверстие навылет,

Рана, зияющая в виске,

Воспоминанья внезапно накрыли,

Крохотным облачком пыли

Оборвалась линия на ладони,

Как след на песке.

И не найти глубокого понимания,

Тихого, невыспренного, без слов,

Когда минута молчания,

И обыденного внимания,

Проникают глубже речей, их моралей, азов.

Потерялось одно измерение,

Где недосказанность – заколдованный мир,

Где растерянность и смятение

Не обратятся смирением,

И сейчас там тьма и Зефир.

Потеря любимой и друга, это утрата жизни,

Старый ржавый корабль поднят на верфь,

Паруса не наполнятся

Ветром эмоций излишних,

Моря глубины в корму не стучат и не дышат,

Я на плоскости каменной бьюсь,

Извиваясь, как червь.

Я барахольщик, старьевщик,

Собираю эмоции, встречи,

Блески глаз, отражающих свечи,

Все что было недавно, далече,

И в разлуке поникшие плечи,

Частый пульс возникающей страсти,

Зов любви совпадающей масти,

Боль разлук, рвущих сердце на части,

Чувств пылающих муки и сласти,

Имена, отлетевшие в лету,

Версты стертые этой планеты,

Их мерцание ласковым светом

И ночные кошмары поэта.

Сувениры, хранящие память

Мест, людей, не позволят растаять

Тем мгновеньям, нам их не исправить...

Я смогу все по полкам расставить.

Португалия

Передо мной открытый океан

Дугою изогнулся, как старик,

И обрываясь в месиве лиан,

Обломком глыбы прерван материк.

Волна упорно лижет Старый Свет,

Его дремоту тщетно бередя,

И разбиваясь, плачет в парапет,

На сером камне каплями следя.

Прибой ластится, как дворовый пес

И трется о крутые берега,

Соленой пеной покрывая плес,

Европы шелковистые бока.

За горизонтом дымки полоса

И перемены в скрученной судьбе,

Сирен влекут и манят голоса,

Как блики отражения в воде.

Я ограничен в пространстве –

Нет передвижения,

Только во времени,

Да и то в одном направлении –

Из сегодня, к малютке под ранцем,

Торопящемуся в нетерпении

Из школы домой,

Растерянному упрямцу,

Который в смятении

Осознавал, что он изгой.

На этом долгом пути

Много красок ярких,

Говоры незнакомых стран,

И, как ни крути,

Запах их терпок, прян.

Дай мне шанс, отпусти,

Я знаю, я буду в стельку пьян,

В воспоминанья сбегу, прости,

Я жажду тебя спасти,

И гляжу назад –

Там свет и тепло,

И будущее впереди,

И тебе кто-то будет рад,

Или рада...

Мне многого и не надо,

Как бы вырваться из заперти

И завтра опять обрести

С его загадкой,

И новый заряд?

Кажется стоит руки свести,

Обратить к небу взгляд

И понесешься вспять

На свободу,

Которую не объять,

В точку,

Где грядущего полным-полно,

Широк горизонт,

Все дороги к нему ведут

Через степи, воду,

Канавы, ручьи, леса,

Через море, солоно оно,

На утлый кораблик,

Плывущий сквозь струи дождя,

Под дрожащий

В резких порывах ветра

Жалкий согнутый зонт

В твоей руке.

Тепло касаний под собой тая,

Доверчивых пальцев

Неспешный ход,

Как колесики вальцев,

Кожу нежную распрямляет,

Их движенье

Перетоптываясь на месте,

Обращаясь в скольженье

По склону предплечья,

Внезапно бег устремляет

В долины глубокие между холмов,

Ровно, размеренно дышащих вместе

С равнинами скучных полей,

И к роще, скрывающей быстрый ручей,

Прохладу дарующий,

Вести важные

Для путников томных,

Покрытых испариной влажной,

Прильнувших к священной воде,

Вбирающих жадно глоток за глотком,

Смиренных и скромных

В предверьи знамений

Вселенских

О судьбах миров,

Иль старым сомненьям

Дающих решенье,

Иль просто прозренье

На выбор грядущей судьбы

И свет в направленьи

Привычной мечты,

Дорогу укажет,

Ее освятит.

Словно привратник на страже

Или напыщенный постовой,

Юноша, муж, мужчина

Будет следить за движеньем к цели,

Во вдохновеньи и раже

Ведя по камням мостовой,

Обходя провалы и даже

Окружные маршруты,

Выбирая,

Ступени и склоны,

Коль очень круты,

Огибая,

И прямиком на волю,

Почти дошел, но... тьфу ты,

Туда же, где я нахожусь сейчас,

Не на год, не на день, не на час,

На целую вечность,

Где нету нас,

Позади бесконечность

И жизнь без прикрас,

И вспаханы тропы назад.

Я скитаюсь в потемках своей души...

Да..., стандартная фраза,

Подбираю слова, средь ночной глуши

Не оценишь их сразу.

Я блуждаю по комнатам, мысли вслух

Прорываются часто,

И фонарный огонь, задрожав, потух,

Скрыл далекое чадо.

Я шатаюсь внутри самого себя

В темноте непроглядной,

Натыкаюсь на стены, в пыли следя,

И меняя наряды.

Превращаюсь в героя далеких лет

На легавой кобыле,

Приготовив на кухне себе омлет,

Примеряю я крылья.

Я запутался в сложных законах сна –

Где мечты, где реальность,

Где свисает с деревьев в цветах весна,

Где уже зазеркалье.

Проползаю под сводами прошлых дум,

Между пыток признаний,

Голоса превращаются в общий шум –

Ни имен, ни названий.

Я копаюсь в осколках разбитых чувств

С острой режущей кромкой,

Лишь неловко заденешь – услышишь хруст,

Вскрикнешь резко и громко.

Обломки ракушек –

Побрякушки морских глубин,

Окаменевшие слезы морей,

Осколки подводных цветных картин

Невинно сверкают на руке моей.

Холодные искры –

Древние игры в глубокой тьме,

Отражение ночи, безмолвных звезд,

Я в перламутровой красоте

Различаю тебя... И изгиб берез.

Кусочки острых

Клешней, остовы кораллов,

Свидетели странных огней,

Истерзанные движеньем трала,

Тускнут быстрее алых углей.

В ладонях, как волны –

Навеки вольны и ждут простор,

Подачки загадочных царств,

Я к черному небу руки простер,

Освобождая их от мытарств.

Все сказано и проговорено,

И даже прожито слегка,

Мы в нашем возрасте утроенном

Глядим назад издалека.

Расписаны, давно устроены

Мечты, сердечные дела,

И старых платьев перекроенных

Не вспомнить – память подвела...

Участки вспаханы, застроены,

Там свежий брус, компост, дрова,

Весною пахнут, перегноями,

Там в утренней росе трава.

Себя мы видели изгоями,

Покинули родной порог,

Сменили комнаты с обоями

На новый пол и потолок.

Казалось было все дозволено,

Слегка кружилась голова,

В томленьи сказочной неволею

Швыряли фразы и слова.

Дверь в прошлое слегка отворена,

За ней чудесная земля,

Туда дорога не проторена,

Пройти опять по ней нельзя.

Мы с богом на ты,

По семейному, буднично,

Разговор ведем,

На все случаи жизни –

Завтрак, автобус, сон.

Обращением личным

Легко тревожим,

А по праздникам,

В радости, горе,

Длинной молитвой его стреножим.

Просьбами донимаем,

В ссоре

Лишь приумножим

Претензии

И вниманья

Простого уже не ищем,

Знамений – не меньше тыщи

В дремоте, в углах созвездий,

Прошенье – всего полезней.

Преодолеть изъян –

Сможем, собрав миньян –

Так, нахлебников кучка,

Раскачиваясь в такт, заодно,

Заученный текст твердит,

Словно выносит вердикт.

Богу,

Иль по-простому

Скороговоркою на ходу,

В движеньи со стоном,

Под нос бормоча,

Сермяжную правду несут

Прямо на суд,

На испытанья,

И древние толкованья.

Давно все изложено,

Кому, что положено,

Когда, где читать,

Ломать, открывать, включать,

Что зажигать, во сколько,

Понадобится чихать –

Будем искать контракт

Новый,

Мы забыли основы,

Нам ли гундеть, усердно

Пресмыкаясь пред палачами,

Это было вначале,

Плача и причитая,

Бога в себе сличали

С записями в скрижалях,

Пока на жаре вручали,

Многие заскучали

И разбрелись по склонам.

Списки былых законов

Будут еще кружиться

И вызывать поклоны,

Но с ними нельзя ужиться,

Лучше чинить погромы

В веселии и задоре,

Чем по книгам учиться

Со скукой в печальном взоре,

Разгадывая узоры

Строчек старинных, длинных.

В потрепанных фолиантах,

Книгочеи, таланты,

Рождаясь и умирая,

Бумагу пером марали,

Особый след оставляя,

Но тоже,

Чуть, что не так и: «Боже,

Дай труд подытожить», –

Жизни ведь совесть гложет

За недосказанность, краткость,

Какие-то там напасти.

Каждый бога тревожит,

Кто за полу потянет,

Кто за руку взяв,

Будет пенять усердно,

Держа за рукав,

Высказываясь манерно...

Бог устает безмерно.

Ему бы на отдых в Ниццу,

Или сюда, в столицу

Мира, среди пустыни,

Речами, увы, пустыми,

Не будет она светиться.

Но отпуск лишь будет сниться

Всесильному, всемогущему,

Вечно чего-то ждущему,

Опаздывающему, жующему,

Немного на всех плюющему.

На все фимиамы, жертвы,

Слепые глаза надежды,

Ему совсем все равно,

Что чувствует, как живет,

Откуда, куда бредет

Избранный им народ.

Под дождем осенних листьев

Ты роняешь капли влаги,

Ясные моменты истин

И надежд цветные флаги.

Бирюзовые сомненья,

Налетевшую усталость,

Рой внезапных просветлений

И снегов весенних талость.

Под осенним ливнем листьев

Ты воздела руки к небу,

Обращаясь в тайных мыслях,

К золотеющему хлебу.

К птицам в голубом просторе,

Вдаль летящим косяками,

И к мечте, плывущей в море,

Яхтой волны рассекая.

В водопад осенних листьев

Ты вошла неосторожно,

Погружаясь в воды мистик,

И видений неотложных.

Плавно, медленно качаясь,

Опадают сны ночные,

Постепенно превращаясь,

В струи мутные речные.

Вверх поток осенних листьев

Подхватил тебя беспечно,

Вырисовывая лица,

Сигаретные колечки,

Краски яркие улыбок

И загадочные взгляды,

Золотые пятна рыбок,

Горы сброшенных нарядов.

Вновь туман осенних листьев

Навалился незаметно,

Как страницы старых писем,

С их любовью беззаветной.

Засовы старинные, рыжие, ржавые

Створки ворот накреняют,

Задвинуты кем-то, на ощупь шершавые,

Города сон охраняют.

Зажатые улицы делятся сплетнями,

Шепчутся рьяно, победно,

Осенними каплями, зноями летними,

Скрипами флюгеров медных.

Замочные скважины входы подъездные

Скроют от лишних прохожих,

Потерянным жителям только известные,

Впустят их в день непогожий.

Гудящие, темные выплыли лестницы,

Ключ, их невольный ровесник,

Громко судачат железные вестницы –

В курсе последних известий.

Висячий замок, как присутствие сторожа,

Воров слегка отрезвляет,

На складах изделий бумажных и кожаных

Важность свою предъявляет.

Размером и формой, цветными металлами,

Титулом будут гордиться,

Что покрупнее – с брюшком, с капиталами,

Будут сильнее светиться.

Стеклянные двери блестят небоскребные,

В кодах опутаны, в шифрах,

И странною хрупкостью мнимой, особою,

Выведут к оханьям лифта.

Надежные сейфы под строгой охраною

Прячут бесценные камни,

В них солнечный луч не сверкнет в утро раннее,

Встретив алмазные грани.

Загадочный блеск точно взглядом отмеренный

Дымку тумана размоет,

И сказочный замок, лишь сердцу доверенный,

Словно отмычкой раскроет.

Под музыку жизни,

В движении времени в даль, без огляду,

Сквозь медные жилы

Изогнутой скрипки и скрипы ограды,

Под легкие ветры,

Звучащие весело в листьях дрожащих,

Незримые метры

Сверчков и кузнечиков, мерно жужжащих.

Визгливой валторной

Шумящая крона вплетет гомон птичий,

И гул монотонный

Из черни дупла донесется типичный.

Ударники веток

Впитают спокойствие и раздвоенье,

Проснувшийся вереск,

Покроется мягкою дымкой видений.

Закутавшись в шубку,

Пушистую норку цветений весенних,

Немую улыбку

Раскроет изменчивый взлет настроений.

Под солнцем и светом

Согреются стылые чувства в надеждах,

Невнятным ответом

Природа закуталась в модных одеждах.

Под тяжестью капель,

Поштучно скатившихся в ржавую землю,

Распустится камень,

Душа обретет просветления звенья.

Вокруг усталых глаз все больше,

Смиренье в них, забота, сплин,

Связь с миром, кажется, все тоньше

В печали мутной двух витрин

Души, в ней странное стремленье

Сквозь память в прошлые мечты,

Былая жажда ослепленья

Сменилась мраком слепоты.

Усталых лиц повсюду много,

Рельефы сложные морщин

Лежат в проселочных дорогах

Между пригорков и лощин –

Измятых складок увяданья,

Намеков прошлой красоты,

Остатков радости свиданий

И черт грядущей пустоты.

Усталых тел застыли горы,

Утесы, скалы и холмы,

Не околдованы – лишь голы,

На солнце мокры, солоны

От пота, покатилась капля,

Неровный оставляя след,

И падая на плоскость камня,

Прилипнет, поглощая свет.

Усталых душ висят кварталы

На ветках, вешалках, столбах,

В них вдохновение пропало,

Неизлечимый бьется страх

За жизнь, никчемные остатки

Несбывшихся надежд и дел,

Сменивших юные задатки

На дом, квартиру и надел.

Шоколад

На губах растаял

Горький шоколад,

Темный след размазал,

Как резной оклад.

Черною полоской

Проступил меж уст,

Плитки тонкой, плоской,

Оставляя вкус.

Деликатный, сладкий –

Правильный букет,

Созданный украдкой

Из цветных конфет,

Из далеких прерий,

Слитых в запах трав,

Из невнятных прений,

Где никто не прав,

Из пыльцы цветочной,

Солнца, красных вин,

И воды проточной,

Рвущей летний сплин.

Капелькой тягучей

В воздухе завис,

Ждет удобный случай

Опуститься вниз.

Ощутил дыханья,

Равномерный ритм,

Трепет расставанья

С теплотой ланит.

В шоколаде горьком

Вырос гладкий мир

Крыш высоких, скользких,

Башенок, мортир,

Мостовых неровных,

Кукол и зверей,

Битв пустых, бескровных,

Рыцарей, коней.

Меж фигур аморфных

Затвердевший смысл,

То возникнет Гофман,

То беспечный Милн.

В поцелуе нежном

Кончик языка

Каплю стер небрежно –

Словно не была...

Бьет по жилам синих вен

Пульс корабликов и лодок,

Груз столовых и кладовок

Поглощает старый Гент.

Лесом флюгеров и вент

Ощетинились постройки,

В черепичных треуголках

Затаился сонный Гент.

Средь флажков и ярких лент

Шпили ратуши и замков,

Каменных салютов залпы

Украшают строгий Гент.

Мраморный зажатый плен,

Узкие фасады зданий

В строй гравюр былых изданий

Отпечатал древний Гент.

Запах сигареты Кент

Стелется вдоль стойки бара,

В кольцах выдыхают пары

По крупицам сизый Гент.

Раскрывая в парке тент,

Устанавливая лампы,

Оживет на новой рампе

Вечером цветастый Гент.

Залежи тортов, конфет,

Шоколадные картины

Лепит, как из пластилина,

Днем и ночью сладкий Гент.

Улетучился момент,

Завершился жирной точкой,

И прогулкой мирной с дочкой

В нас остался город Гент.

Брошенный на счастье цент

Упадет на дно, сверкая,

Капелькой земного рая

Возвратит нас в тихий Гент.

Притулился темный вечер у окна,

На него глядит печальная луна,

Черный ворон из косматого гнезда,

Чередою отошедшие года.

Горы пышные летящих облаков,

И друзья с запяток мчащихся веков

Темный вечер поджидают в стороне,

Когда в ночь он унесется на коне.

Фиолетовые сумерки подмяв,

Он укроется, остатки дня изъяв,

Но останется в мерцаньи серых глаз

Голубой звезды играющий топаз.

Черный вечер поселился где-то здесь,

Мы вдыхаем его пагубную взвесь,

В темной тяжести свисающих гардин,

В страшных образах зияющих с картин.

Я борюсь со временем,

Обречен на провал,

И боюсь, по темени,

Забреду в карнавал –

Дикий праздник племени,

Я лежу на спине,

Подгоняем стременем

Вижу маски во сне,

Черных куриц, суетных,

Суповой переход,

И галдящий, уличный

Сильно пьяный народ.

Акробатов худеньких

Образцовый отряд,

И монахов скудненький,

Но зловещий наряд.

Кувыркаясь в вечности,

Всех бессмертьем маню,

Жалкой человечности

Семена оброню.

Не взойдут, наверное,

В долгой засухе чувств

Их склюют на первое,

Под размеренный хруст.

Вижу меж лощинами

Облака и туман,

На лице морщинами

Проступает обман.

На душе поганенько,

Зародился разлад,

С бубнами, цыганками

Бьет на особый лад.

Сквозь века и странности,

Всем временам назло,

Девки с наркоманами

Увлекают на дно.

Тьма дрожит колодцами,

В них сверкает вода,

Быстро уколоться бы,

Мне, увы, не туда.

Я навстречу времени

Тороплюсь и бегу,

По земле коленями...

Но с путей не сойду.

Бороздой немятою

Вдоль и наискосок,

Может листья мятные

Мой украсят заскок...

Впереди размеренный ритм

И пустота.

Кровавых болезненных рифм

Прервется поток.

Пожухлая прелая встретит листва,

Осени краткий заскок.

Я одолею все преграды один,

Никто не встретит

По пути домой в беспроглядный сплин.

Руки висят, как плети,

В квадратах цветных картин,

Солнце не светит,

Паутина и пыль меж пустых витрин.

Я вернулся,

Узнаваем, как прежде, или чужой,

Просто проснулся,

Продолжаю той же взрыхленной межой.

Я все тот же,

Знакомый себе и друзьям,

Или... мысли гложут,

Вернуть меня больше нельзя...

Сердце женщины – тайна, загадка,

Невозможно проникнуть в нее,

Чистым взглядом, улыбкой и прядкой

Прикрывает свое бытие.

Страхи, чувства не выплеснет всуе,

И в один не растратит присест,

Даже если звучит: «Аллилуйя...»,

В глубине тихо шепчет: «Бог весть...»

Иногда сердце рвется навстречу,

Иногда бьется нервно, не в такт,

Ну пойми, с чего мягкие речи

Вдруг теряют осмысленность, такт.

В нем бездонная спрятана мука,

Бесконечный порыв, глубина,

Заглянув в этот мир на минуту

Опьянеешь, как с кубка вина.

Сердце женщин, увы, недоступно,

Не получится им овладеть,

Все попытки почти что преступны,

Остается страдать, вожделеть.

Жизнь зарождается в частом биеньи сердца

Под кротким пристальным взглядом,

В случайной улыбке,

Проникающей в душу ядом,

Молитвою тихою единоверца.

Жизнь обретается в мощных ударах пульса,

В страсти, восторге сжигающем изнутри,

Когда единение пары

Дрожит, разделившись на три,

Слабым, еле заметным стуком,

Жизнь начинается с резкого крика, плача,

С первого вздоха и ритмов упрямых

С расслабленных лиц,

В легких запахах пряных,

Навеки миг будет означен.

Жизнь изменяется с чувства боли неясной,

Нежданного прислушивания к себе,

С ожидания

В прыгающей яркой весне,

Уйти от мыслей напрасных.

Жизнь завершается тишиной внезапной,

Остановкой сердца, взгляда, нет движенья,

Чувства надежды,

Пустые мечты, броженья

Только в прошлом, нет больше завтра.

У каждого есть Венеция,

Cвоя голубая мечта,

Лея, Мария, Лукреция,

Окошко, порог, свеча.

Далекое, закадычное

Из детских счастливых снов,

Неброское и незычное,

Печальный мотив без слов.

Лампада, слегка дрожащая,

Знакомых теней игра,

Рука на руке лежащая,

Влюбленных речей пора.

Картинка в дешевой рамочке,

Потрепанное пальто,

Старушки на шаткой лавочке,

Которым всегда под сто.

Вернувшись однажды в прошлое,

В потерянный как-то мир,

Смести порываясь пошлое,

Настроишь звучанье лир

На вечное и нетленное,

Проверенное в веках,

На сердца дрожанье ленное,

Прерывистый ритм в висках,

На ветра порыв запутанный

Меж сбившихся косм, волос,

Пустое шатанье сутками,

На жизнь из сплошных полос,

На запах цветенья буйного

И сладкий дымок пыльцы,

Звучанье прибоя бурного,

На небо – на нем Тельцы.

Прозрачно слово Венеция,

Мечтами оплетено,

Годами сиял венец ее...

Достигнул. Дальше темно.

Голубая лагуна распластана прямо у ног,

Словно юная дева,

Трепещет в волнении легком,

И в сопении сонном,

Рассыпанной гальки, камней,

Жжет движением томным,

Качаясь то вправо, то влево.

Привлекая к себе,

Толпы страстных влюбленных

Горячих, безбожных,

Погружает в прохладу

И негу прозрачного мягкого тела,

Их вводя неспеша, осторожно,

Глубин достигая, несмело

Шаг за шагом, вбирает,

Как будто бы ищет предела.

Складки липкой воды

Неумело ложась, раздвигают

Загорелые торсы

Поклонников томных и сильных,

Поглощая своей

Непомерною яркою синью,

Кучерявым прибоем

Залив их щекочет и лижет,

И в объятьях тактильных,

Безмерных, как небо бездонных,

Бесконечность высот и глубин

Ощущаются ближе.

Измотав в долгой качке

И стонах, опутав восторгом,

Оросив в струях влаги,

Спасая от зноя и сглаза,

Поднимая над миром,

В волнах изгибаясь экстаза,

Отпускает на берег,

Извергнув шумящим прибоем,

Истомленные пары,

Безропотно, смирно, без торга...

Распластавшись на пляже,

В волненьи не скажут ни фразы,

Обессилев внимают,

Пытаясь объять

Неизвестные чувства

В нахлынувшем раже...

По домам разбредутся они

Много позже, под вечер, не сразу.

Я хочу назад

В восемнадцать лет,

Туда, где за чувства

Приходилось страдать,

Но не надо было держать ответ,

Как на ложе Прокрустовом,

За весь белый свет.

Я хочу в наивность,

В беззаботный смех,

Манер неуклюжесть,

Слегка картинность,

Туда, где влюбленность

Еще не грех,

А озаренья невинность,

Подхватившая без помех,

Она в вальсе кружит.

Прочь от голов,

Поседевших

Средь жизненных хвор,

Укоризненно – влево-вправо,

Говорящих без слов,

Там не звучал одиночества хор,

И себе не врали,

Подавляя немой укор.

Может быть устал,

Неспеша по-взрослому рассуждать,

Хочу под своды,

Вот он я – предстал,

Я еще ничего не успел нарешать,

И наобещать,

За будничные свободы

Приговор суровый

Буду смиренно ждать.

Как сурдинка в чистом поле,

Твое имя Суреле,

Певчим соловьем на воле

Всколыхнет мечты во мне.

Профиль, линией в изгибе,

Черным лаком по сурьме,

Шлет мне верную погибель

В милом лике Суреле.

Утренней прозрачной дымкой

В рифмах грезится Верлен,

Заполняя чувством пылким

К той далекой Суреле.

Плеск воды на голой гальке

И на треснувшем весле

Напевает в плотных каплях

Имя странной Суреле.

Молчание поглотило всего меня, захлестнув с головой.

Молчание поглотило всего меня, захлестнув

с головой

Послезакатной фиолетовой дымкой, ползущей

с гор,

Серым вечером, растворяя дома и сплющив

простор,

Потоком кривых котов, им правил

разъевшийся городовой.

Ни свистка, ни сигнала, произошло смешенье

времен, планет,

Оторвался в ночи прозрачный, светящийся,

яркий шлейф,

Вот, дорожкой лунной проплыв, мой скрипучий

баркас лег в дрейф,

На тринадцатой строчке рожденья прервался в

мученьях сонет.

Тишина навалилась, как плотный бездушный

осенний туман,

Разделив пеленой дугу ресниц, переносицы

тень,

Вдоль дороги бредя, цепляясь за старый

гнилой плетень,

Я в потемках пытаюсь найти, потерявшийся

мой талисман.

Он бесформен, небросок, неярок, в нем нет

драгоценных камней,

Нет жемчужин морских и слез, застывших в

кусках янтаря,

Закатился куда-то, и в предверьи зимы,

января,

Скрылся в комнатах тайных за створками

прочных дубовых дверей.

Немота поселилась во мне – на ресницах,

устах и в груди,

Звуковые потоки не затронут эмоций азарт,

Я несусь по волнам, без направлений, лоций,

компаса, карт,

Как Летучий Голандец исчезну внезапно,

растаяв в пути.

Только легкое облачко в небе останется,

след от души,

Незаметный потомкам, влюбленным безумно

в себя,

Обнаженные чувства, до боли мой мозг

теребя.

В мире стереотипов сумеют огарок любви

задушить.

Солнце встает на Востоке,

Пылающий нимб расправив,

Свежего бриза потоки

На спящих людей направив.

На птиц, от дремот прозревших,

Наполнивших гвалтом утро,

На соты полей, созревших,

На сотни баркасов утлых.

Алый восход разливает

Теней удлиненных свару,

Гор изогнулась кривая

Границей ночных провалов.

Коты потеряли серость,

Пронзительным плачем встретив

Рассвета и утра спелость,

Подъезды свои пометив.

День начинается снова

В размеренном скрипе ставен,

Под крышей родного крова

Порядок предметов ладен.

Проснутся цветы на кухне,

Картины в поблекших рамах,

Стекло, статуэтки, рухлядь,

Шкафы, пауки на лампах.

Мир, потянувщись, расправил

Просторов затекших мышцы,

И в отраженьях кровавых

Сосуды потоков мшистых,

Синих холмов обрамленье,

Туманов налипших вату,

Озер средь лесов вкрапленья,

И лица детей в кроватках.

Мы начинаем завершенье

Пути короткого, земного,

Закроем список прегрешений,

Осталось ведь совсем немного.

И подведем свои итоги –

Здесь проще – раз, два, три, обчелся,

Мы растеряли по дороге

Упругость мысли, зубы, челки.

Друзей, возвышенных и пылких,

Сменили на больных, унылых,

Нет выхода из этой ссылки,

Любимых обратим в постылых.

Циничностью заменим страсти,

Всезнание и опыт – в тягость,

Уже у старости во власти,

В свободе не находим радость.

Мы обретем покой заветный,

Смешаемся с песком и глиной,

И жизнью мелкой, незаметной

Не всколыхнем поверхность тины.

Давай нальем чайку с лимоном

Давай нальем чайку с лимоном,

По новой жизнь свою прочтем,

И ложечки о блюдце звоны

За крик рождения сочтем.

Подуем, неспеша и ровно,

Круги разгоним по воде,

И будем говорить мы, словно,

Нет седины на голове.

Как-будто по второму кругу

Нам выпало пройти весь путь,

И может быть найдем друг друга,

Отыщем единенья суть.

Бисквит опустим в чашку с чаем,

Размокнув, станет мягким он,

Мы эту жизнь не залатаем,

Боль не затопим кипятком.

Надкусим мы кусочек сладкий,

Развалится на части он,

Недосягаемый и гадкий

Исчезнет, словно счастья сон.

Остывший чай, как чувств ненужность:

Безвкусен, мутен, недопит,

Противен, как судьбе послушность,

Он будет выплеснут, забыт.

Цветные ракушки

Прозрачные, хрупкие,

Сверкающие на солнце,

В пене набегающего прибоя

Играют золотистыми,

Апельсиновыми, черными,

Перламутровыми скорлупками,

Как монистами,

И веют покоем.

В них глубины неведомых

И загадочных черных вод,

Бесконечность, раздолье,

И блеск притихших морей,

Под ногами шуршат,

Как страницы посланий

Далеких миров,

И звенят, словно бусинки

С мантий морских королей.

Яркие пятнышки

Среди серых развалов песка

И угрюмых обломков камней –

Просто старое кладбище

Мелких моллюсков, улиток,

Воспоминаний, потерь,

Да и радостных дней,

Затерянное меж корней.

Белый голубь

Развалкой неспешной

По помойке, как ангел бредет,

И окраской с отливом, нездешней,

Он внимание кошек крадет.

Словно принц,

Горделиво и важно

Разбирает пакетов нутро,

Защищая геройски, отважно

Им отрытое всуе добро.

В серебристом

Плаще, шагом царским,

Не стыдится по грязи ступать,

Изогнув свою грудь по гусарски

Демонстрирует силу и стать.

Он курлычит

Над свалкою мира,

Осторожности скомкав завет,

Скоро станет основою пира,

Будет съеден котом на обед.

Все-таки осень

Красиво и грустно – все-таки осень,

Листьев летящая вязь,

Бордовые, желтые,

Открывая просинь,

Всеми цветами засыпают грязь.

Хлябь замешана прочно, шинами, сапогами,

Хлюпает бездорожье,

Падают капли,

Круги под ногами,

Шепчутся осторожно.

И выпал снег в середине недели,

Вершины замел серебром,

Сбил остатки цвета,

Застелил постели,

Душу спрятав подо льдом.

Маленькая девочка

С лунными глазами

Слезы проливает,

Капая на пол,

Кулачками нервно

Щеки утирает,

Всхлипывая горько

И глотая стон.

У нее сегодня

Время расставанья,

Тяжкий миг взросленья,

Завершенье сна,

Села отрешенно

У путей трамвайных,

В сердце разоренье,

А вокруг стена.

Детский мир уютный

Тихий и прекрасный,

Светится мечтами,

Голубым дворцом,

Все принцессы в красном,

Рыцари с мечами

Обратились в маску

С каменным лицом.

Маленькая девочка

От страданья съежилась,

И комочек крохотный

Жалобно дрожит,

Ей в тепле бы нежиться,

На груди покоиться,

И в любви неистовой,

Сладостной пожить.

Ей летать бы по небу

И гулять по облаку,

И глазеть восторженно

С радуги цветной,

Но кровавым месивом

Скорчились надежды,

Жизнь остановилась

Сморщенной листвой.

Маленькая девочка

Утонула в горести

И в пучине ужасов

Плещется одна,

В море одиночества,

Океане черствости,

В бешенной истерике

Крутится сама.

Орнитолог

Он по земле

В очках и шляпе,

Чудаковат, слегка рассеян,

Идет неровно, словно пляшет,

Скрывается среди растений.

Ловушки и силки расставив,

Гостей цветастых поджидает,

Фантазии свои расправив,

Их свисту ловко подражает.

Щебечет он,

Лес отвечает,

На резкий крик

Лишь вторит эхом,

И тяжко ухнет тьма ночная,

Кукушка отсчитает вехи.

Густые кроны шумом, гамом

Наполнятся,

Теней движеньем,

И в птичьем громком балагане

Найдет себе он утешенье.

Словно змея, прижавшись к дерну,

Следит за хаосом полета,

Он вовремя за нитку дернет,

Поймает соловья иль клеста.

Прервав свободное паренье,

Пространство сократит ловушкой,

Померкнут краски оперенья,

Песнь медью опадет, потухшей.

В каморке, между книжных полок,

Прогнувшихся от клеток гнета,

Проходит грустно орнитолог,

В мечтах о сладости полета.

Я не знаю, куда плыву

Я не знаю, куда плыву,

И где причалить,

Пристани, острова встречаю,

Пришвартовываюсь на день, на два,

Постою, качаясь

В легких волнах и пене,

Воздуха ловлю дуновенье,

Глубокого пространства свежесть,

И уже никакая нежность

В сладком прекрасном мгновеньи

Не остановит,

И не удержит,

В точеных стекляшках роса

Опадает со звоном...

Раздувшиеся паруса

Расправляю,

Как плечи, потягиваясь с утра,

И им отдаюсь на поруки

Куда унесут меня:

Ветром ведомы –

В моря пучину,

Не справившись

С водоворотом течений

И обстоятельств стечений,

Иль к тихой лазурной гавани

Забытого архипелага,

Где без ржавого лага

Смогу прожить,

Прекратив по планете кружить.

Я знаю,

Глубины темны, холодны,

Там тишина глухая,

Звуки птиц не слышны,

И солнца не проникает,

Луч сквозь толщу воды,

Но как мне залив представить

И девственный рыжий плес,

Где пальмы

И нет следов от колес,

Ни домов, ни хижин,

Ни парапетов от бегущей волны,

Где на страницах книжных

Только Мы.

Притулился темный вечер у окна

--”--

Притулился темный вечер у окна,

На него глядит печальная луна,

Черный ворон из косматого гнезда,

Чередою отошедшие года.

Горы пышные летящих облаков,

И друзья с запяток мчащихся веков

Темный вечер поджидают в стороне,

Когда в ночь он унесется на коне.

Фиолетовые сумерки подняв,

Тихо скроется в седых остатках дня,

Лишь останется в мерцаньи серых глаз

Голубой звезды играющий топаз.

Черный вечер подселился прямо здесь,

Мы вдыхаем его пагубную взвесь,

В темной тяжести свисаюших гардин,

В страшных образах зияюших картин.

Над городом – святым Ерусалимом

Тяжелый зной, приправленный песком,

И раскаленным воздухом гонимы,

Прохожие бредут, стуча виском.

Бьет посохом о стершиеся камни,

Прокладывая путь себе, старик,

Роняя пота скученные капли,

Придерживая сбившийся парик.

Шагов с одышкой мерено несчетно,

На этой нескончаемой тропе,

И он уйдет, достойно и почетно,

Оставив пыль, надгробье и репей.

Колыбельная

Хай Квей, Хай Квей,

Ветер бродит меж дверей,

За окном сидит лисица,

Ей от голода не спится,

И горят глаза зверей,

Хай Квей, Хай Квей.

Ночь становится темней,

Хай Квей, Хай Квей,

Закрывая небо тенью,

Филин ухает над елью,

Хай Квей, Хай Квей,

Пробирает до костей.

Хай Квей, Хай Квей,

Пальцы тянутся ветвей

К двери кованой, гаражной,

И постройке двухэтажной,

Ты не бойся, будь смелей,

Хай Квей, Хай Квей.

Дым и запах от углей,

Хай Квей, Хай Квей,

Заполняют дом уютом,

От морозов долгих, лютых,

Спрячут нервный блик свечей,

Хай Квей, Хай Квей...

Испания. Жара.

Под молящие звуки

Меж потоков эмоций,

Увлекающих шлюпки

Без маршрутов и лоций,

И под стоны гитары

Над расплавленным морем,

В песнях плавится старых

Ритм знакомых мелодий.

Меж властителей гордых,

Легких арок старинных,

Бьются в чувствах аккорды,

Плещут в рюмке Сангрии.

Вкус и запах играют,

Как тропический ветер,

Мерно сумерки тают,

Превращаются в вечер.

За окном бег прохожих

Тонет в воздухе черном,

Друг на друга похожи

Тени всех разлученных.

Тихо движется время,

Как беззвучный свидетель,

Проношу молча бремя –

Я один во всем свете.

Рвется музыка в плаче,

Кровью каплет Сангрия,

Эта жизнь, не иначе,

Маска красок и грима.

Посреди густого леса

Мыслит думу старый дом,

Дуб ему читает мессу,

В скрипах шаткого навеса

Он в былое погружен.

Всей семье давая крышу,

И уют среди дождя,

Детский смех привык он слышать,

Проникающий все выше,

По карнизу, вдоль жилья...

Звонкий крик и мелкий топот

По ступенькам вниз и вверх,

Тонкий плач и ровный опыт,

И огня сердитый ропот

Меж каминных прочных мех.

Знал он час забав веселых,

Время пробуждений, снов,

И когда ребенок квелый,

Он своим чутьем ведомый,

Понимал без лишних слов.

Не стонал он и не охал,

Ухать вслух переставал,

Не тревожа шумом кроху,

С ее первым легким вздохом

Безмятежно засыпал.

Деревянною душою

Он берег очаг семьи,

И благополучья шоу

Прочно прятал от большого

Мира за замки свои.

Под молящие звуки

Меж потоков эмоций,
Увлекающих шлюпки
Без маршрутов и лоций,
И под стоны гитары
Над расплавленным морем,
В песнях плавится старых
Ритм знакомых мелодий.

Меж властителей гордых,
Тешит зрителей трио,
Бьются в чувствах аккорды,
Плещут в рюмке Сангрии.
Вкус и запах играют,
Как тропический ветер,
Мерно сумерки тают,
Превращаются в вечер.

За окном бег прохожих
Тонет в воздухе черном,
Друг на друга похожи
Тени всех разлученных.
Тихо движется время,
Как беззвучный свидетель,
Проношу молча бремя –
Я один во всем свете.

Рвется музыка в плаче,
Кровью каплет Сангрия,
Эта жизнь, не иначе,
Маска красок и грима.

Я жду снега

Я жду снега,

Хрустящего ровного покрывала.

В блаженной неге,

Застынут ручьи, и кустов завалы

Выступят, как горбы

На просторах долины.

Мои пальцы грубы,

Тенью выгнутся длинной,

Подбирая резные салфетки снежинок,

Опадающих с неба шурша,

Замерзшие, неживые,

Их ломают, круша.

Белоснежное тонкое одеяло

Сохраняет следы

Незадачливых странных влюбленных,

Неспеша и вяло

Прочерченные вдоль гряды,

К небу ведущих в дорожках сплетенных.

Шаг за шагом,

Утопая в сугробах сквозь наст,

Пробивают свою дорогу

Через мерзлый насыпанный пласт

Прямо к дому,

К зимним горящим окошкам,

Забыв тревогу.

Взглядом взъерошенной кошки,

Дрожащим огнем свечи

Не в высоких палатах –

Хижина, сруб, кирпичи –

Бьются синие лапы

Загадочные, ничьи.

Крутят метель и вьюга,

Ветер тоскливо гудит,

Пара, прижавшись друг к другу,

В натопленной комнате спит.

Дай мне руку,

Протяни ко мне,

В миг касания пальцев,

Волнения наедине,

Сквозь тревогу пожатья

Биение жилок прожжет,

И в движении платья

Восторженность сердце сожмет.

В пульсах частых неровных

Прибьет, словно в гавань, к груди,

От уколов бескровных

Затылок нещадно гудит.

Дай мне руку,

Ладошку раскрой невзначай,

Своей линией жизни

Случайно мою повтречай.

В мире нажитых складок,

Меж черточек мелких морщин,

Сон грядущего сладок

Для женщин, детей и мужчин.

Все сойдется по книге

Сумятицей странных значков,

Рухнут стены, интриги

Рассыпятся в блеске зрачков.

Дай мне руку,

И пальцы слегка разогни,

В их скрещеньи дрожащем

Увидишь ночные огни,

Затуманные дали,

Движение рыжих планет,

Небо в ярких медалях

Галактик, созвездий, комет.

Мягкий бархат Зефира

Разрушит блистательный слог,

Поглощая эфиры –

Безмолвен задумчивый бог.

Дай мне руку,

Запястье твое обхвачу,

Рассосутся хворобы

Без лишних хождений к врачу.

И рассеются тучи,

Расправив нахмуренный лоб,

Застывая над кручей,

Не встретишь засовов и пломб.

Я тебя поведу

Словно в детстве, за плечи держа,

В даль по скомканной жизни,

По кромке блестящей ножа.

Вдоль бездонных обрывов,

Ты вниз не пытайся взглянуть,

Между старых нарывов

Проложим измученный путь.

Дай мне руку,

Я сердце твое заберу,

В тридесятое царство

С собой на Восток уведу.

В поле ярких цветений

В края неиссохшей травы,

Где в весенних сплетеньях

Лишь я и ты.

Я разговаривал с богом.

С незапамятных времен мы с ним на ты,

У родного порога

Повстречался средь обычной суеты.

Я на работу, еще не проснулся,

С губ кофе не вытер,

Тут он навстречу,

Слегка осунулся,

А может выпил.

В стертых шлепанцах,

И несвежей майке –

Бомж, бомжом,

Ни кола, ни двора,

Шел по лужайке

И пил Боржом.

Ни сиянья, ни света,

Ни заумных речей,

Ни занудных фраз,

Ни ларцов Завета,

Ни толпы, вкусившей экстаз,

Ни риз тяжелых,

Ни звона колоколов,

Ни копченых, ни жженых,

Ни надетых на кол голов.

Нет во взгляде стали,

И следов от незримых пут,

Без безумной крали

Было ясно, Всевышний тут.

Я узнал заразу,

По отсутсвию пустоты,

«Я голоден», – и сразу:

«У меня ни пруты».

Мы пошли в таверну,

Мне Эспрессо, ему салат,

А он мне: «Скверно,

Послушай, брат...

Здесь так убого,

Что сотворил?

Ваял так строго,

Что было сил...

Считал дотошно,

Все проверял,

А вышло...

Тошно...

Хоть был не пьян.

Ну черт попутал

Создать людей,

Их в тьму окутал

Кураж идей»

Мы сидели за столиком

Напротив друг друга,

И разговаривали,

Посетители шныряли

Туда – сюда,

Не удивлялись ни толику,

Ну Бог, так Бог,

И не такое видали,

Никого не тыкали в бок,

Никого не толкали,

И вдруг он понял,

Наверно впервые,

Что, как во сне,

Он неприметен, хилый,

Такой, как все.

Без сверканья очей,

Без посоха и десниц,

Потерянный и ничей,

С влажной сеткой ресниц,

Не читает души,

Без громовых речей,

Ничего не решает,

Не строит, не рушит,

Не судит, не устрашает,

Сидит в кафе...

Повторение

Повторение -

голых сучьев прозрачная вязь

Отпечатана в небе,

землею в пространство струясь,

И цепляясь

за синие клочья весны,

Поднимаются корни

ветвей, прорастая из тьмы.

Дайте сини и света,

немного тепла в январе,

Дайте шумного ветра,

касаний на темной коре,

Дайте отблеск надежды,

что крону укроют листы,

Расскажите, что прежде,

чем умру, я увижу цветы.

Я спешу в повторенье,

в смятенье улыбки твоей,

И в глубокие тени

под кручей взметенных бровей,

В осторожность признаний,

движение видящих рук,

В мнимость сладких срастаний -

метелью закружит вокруг.

Вихрем хлопьев укроет

мятежные кисти дерев,

И опутает вскоре

прозрачным наростом доспех.

Пеленая, как в саван,

в холодный колючий туман,

Уничтожит морозом

припухших побегов обман.

Пощадите влюбленных,

продлите объятия хруст,

Пощадите сплетенных,

сведенных поспешностью уст,

Пощадите, их время

промчалось - пьянящий глоток,

Неподъемное бремя -

в разлуке пожизненный срок.

След стволов узловатых

оттиснут рисунком резным,

Лес в мозолистых лапах

открылся просторам седым.

Я ведом провиденьем,

спешу, изнываю, молю,

Торопясь в повторенье

безумства в далеком краю.

Дайте свежесть дыханья

глотнуть, как березовый сок,

Дайте нервным маханьям

замкнуться в свободный бросок,

Дайте счастья мгновенье

забытой улыбкой залить,

Дайте прикосновений,

услышьте мой шепот молитв...

Михаил Лившиц

Нас этому не учили,

Шорох шелка и шафрана,

Я – мальчик из гетто,

Вприпрыжку по тропке, по кочкам,

То ль бабочка в высь стремится,

Когда кончается будущее, или оно черно,

Божественная пустота в груди,

На старом еврейском кладбище

Закрутило, закружило, понесло,

Иерусалим

Дыма сизые колечки

Памяти Леонида Кациса

Натан Альтерман. Вот вернется напрасно забытая трель...

Греция – мини поэма

Этот мир причудливый и странный

Исчезновение

Я чайка –

Иерусалим во сне

Закрутило, закружило, понесло,

Эйлат

Внутри меня разбитая посуда,

Человечество я б любил,

Несовпадение – наше кредо,

В черном доме,

В черном доме,

– Ваше время...

Когда мы уходим,

Навстречу зиме и снегу,

Колибри

Гуляет ветер на свободе,

Это наверно банально

Соберу я сухие листья

﻿Еврейская Свадьба

﻿Дорога прямая уводит на небо,

Смотритель приливов

﻿Умопомрачение

Замки Луары

Я просто посредине рая,

Брейгель

Когда я вспоминаю о будущем

Потеря любимой оставляет выжженную пустыню

Я барахольщик, старьевщик,

Португалия

Я ограничен в пространстве –

Я скитаюсь в потемках своей души...

Обломки ракушек –

Все сказано и проговорено,

Мы с богом на ты,

Под дождем осенних листьев

Засовы старинные, рыжие, ржавые

Под музыку жизни,

Вокруг усталых глаз все больше,

Шоколад

Бьет по жилам синих вен

Притулился темный вечер у окна,

Я борюсь со временем,

﻿Впереди размеренный ритм

Сердце женщины – тайна, загадка,

Жизнь зарождается в частом биеньи сердца

У каждого есть Венеция,

Голубая лагуна распластана прямо у ног,

Я хочу назад

Еврейская Свадьба

Дорога прямая уводит на небо,

Умопомрачение

Впереди размеренный ритм