Александр Быстров

Объяснительная

Я, работник буровой, Юрий Нестеров,
не исполнил план по пошиву крестиком,
потому что размышлял с утра до ночи,
как поднять на буровой нефтедобычу,
как повысить обороты по экспорту,
разбирался в предложениях экспертов.
Результаты предприятий-аналогов
изучал по иностранным каталогам.
Но возможности мои резко сужены,
к сожалению, являюсь осужденным,
и меня который день сотоварищи
в изоляторе содержат под арестом.
Прокурором поселения Пушкино
незаконно было дело возбуждено.
Никогда не посещал данный пригород,
и считаю - был ошибочным приговор.

Подпись, дата, два часа, время местное
Заключённый 305 – Юрий Нестеров

Резолюция начальника СИЗО:

В общем, стих посредственный
написал подследственный

Реки

Словно в детские года, в страны, реки, города
собирались и под вечер мы играли иногда.

Я - гудел верзила Жиль - в старой гвардии служиль,
за французскую корону я польжизни положиль.
Поиграль, ву компренэ, на реке Березинэ,
в память о казацкой шашке есть зарубка на спинэ.
Много-много кавалер всех изысканных манер
там последний раз играли в а-ля гер ком а-ля гер.

Джон кивал - ОКэ, ОКэ, я на Альме был рекэ,
неприветливые парни - во Владимирском полкэ.
И три геймс не в поддавки мы сыграли у реки,
никому не пожелал бы с ними встретиться «в штыки».
Но майор сказал - вай нот, надо двигаться вперёд,
в красных брюках невозможно скрытно совершить отход.

Я – вступал Акира-сан – помню озеро Хасан,
игроки в пылу азарта разбежались по лесам.
Но за Халхингол-рекой ходит бабуска с клюкой,
все, кто с ней играли в игры, обрели себе покой.
Господин сэнсей Сосо поступил нехоросо -
императорскому танку прокололи колесо.

Пауль говорил – майн готт, шла игра в один воротт,
Джон и Жиль, конечно, скажут, что совсем наоборотт.
Главная пошла игра после четырёх утра,
много прибыло работы у апостола Петра.
Но за Волгой, вас ист лос, поиграть не удалос,
видно в плане «Барбаросса» что-то где-то не срослос.

Есть примета, что в пути с реками ты не шути,
что в одну и ту же воду не получится войти.
Будет новая беда – будет новая вода.
Потолок «воды» и дальность
повышаются
всегда.

Падают

На реке на Ялике в первый раз, наверное,
Уродились яблоки необыкновенные.
Розовая кожица с бронзовыми нитями,
Сами в миску сложатся, только руку вытяни.
Да поставь на скатерть их, наливные, сочные,
Но ворота заперты, окна заколочены.
Ни людей, ни призраков. Не видать, не слышится.
Хлопнет ветер изредка ставнем покосившимся.

А за палисадами звёздами неяркими
Падают и падают с мерным стуком яблоки.
Пропадают гордыми, гибнут обречёнными,
Превращаясь в горькие, превращаясь в чёрные.
Кто ещё не умерли, те глазами чистыми
Что-то ищут в сумерках, как-то смотрят пристально.
На реке на Ялике, отлетая душами,
Умирают яблоки никому не нужные...

Снег

С этим поделать нечего - длится за годом год,
Женщина в платье клетчатом верит в меня и ждёт.
День был сырым и ветреным, снегом был занесён.
Женщина «Да» ответила и отдала мне всё.

С этим поделать нечего - ни просто так, ни в дар
Женщине в платье клетчатом я ничего не дал.
Ни дорогого дома, ни золота, ни камней,
Только колечко скромное с буквами «А» и «Е».
Только немного нежности. Только за годом год
Мы остаёмся прежними, словно всё снег идёт.

Снегом во веки вечные, сколько, не знаю сам,
Времени мы повенчаны где-то на небесах.
Если её я встречу там, нежность в душе храня,
Женщина в платье клетчатом, может, простит меня…

Ненаписанное слово

То вперёд уйдёт, то снова тихо дышит за спиной,
ненаписанное слово ходит по свету со мной.
В холода за дверью мёрзнет. Поджидает у ворот.
Спать мешает ночью поздней. Жить спокойно не даёт.
Повторяет еле слышно. Тянет жилы из души:
«Ты когда меня напишешь? Ты же можешь – напиши…»

Говорю: «Брось штуки эти. Понимаешь, чёрт возьми,
у меня – по лавкам дети, и работа – до восьми.
Ждёт побелка, помнишь с боем покупал из-под полы,
не доклеены обои, не настелены полы...

Ладно… всё… не обижайся, напишу, коль невтерпёж.
А иначе ты, пожалуй, так вовеки не уйдёшь.
Напишу - как в жизни нашей, как сумею, как смогу.
Но, прости, не приукрашу, не прибавлю, не солгу.

По-другому - не удастся, выйдет вычурность и фальшь.
В общем, если ты согласно, то снимай ботинки, плащ,
проходи, согреем чайник, потолкуем при луне».
«Я согласно, - отвечает, – Вот, послушай обо мне:

то вперёд уйду, то снова…»

Где-то

Ад – это мы сами.

Сергей Довлатов

Где-то на окраине матери-земли

Ближние и дальние разговор вели.

О любви, об истине, сущем и былом

Чистые с нечистыми - за одним столом.

Где-то у заветного камня-валуна

Тёмные и светлые выпили вина.

Конные и пешие, с ночи до утра

Праведные с грешными - вместе у костра.

Где-то на прогалинах дождик моросит,

Чёрту дали ангелы крылья поносить,

А мадонна кроткая бархатной рукой

Вертит сковородкой и чёрной кочергой.

Где-то перемешаны раз и навсегда

Иноки и лешие, радость и беда.

Напевают, мучают старую гармонь

И сидят задумчиво, смотрят на огонь.

С виду все приличные, кто во что одет,

Словно и различия между ними нет.

Взяли шапки с ботами, собрались идти.

Завтра на работу им надо к девяти…

Подари

Подари мне просто так алый мак,
Цвета утренней зари, подари.
Я на каждый лепесток пару строк
Попытаюсь сочинить, может быть.
 
Привези из тёплых стран океан.
Берег с дюнами вблизи, привези.
В изумрудную волну, в глубину,
Как во сне, я уплыву наяву.
 
Подари мне наугад водопад,
С белой пеной изнутри, подари.
Я в кипящий водопад, все подряд,
Брошу льды и холода навсегда.
 
Привези издалека облака,
Синий вечер как-нибудь не забудь.
Я закутаюсь слегка в облака,
Буду тихо ждать весну и усну.
 
Привези мне лишь одну тишину,
Сны цветные по пути захвати.
Пусть появятся во сне, в тишине,
Tе, кого я не забыл и любил…

Рассказ

Был рассказ однажды начат (подоплёка неизвестна),
выбран был герой, задача, время действия и место,
взяты реплики и жесты в наилучшей из редакций,
прорисованы сюжеты, обозначены абзацы.

Было действие развито, время было скоротечно,
упомянут гугл и твиттер, годы двигались навстречу
масками на карнавале, улыбаясь или плача,
и героя волновали нерешённые задачи.

Долго ли продлится лето.
Скоро ли наступит осень.
Были заданы ответы и получены вопросы.
О вещах такого сорта не напишут «Книгу знаний»,
и в рассказе были стёрты вопросительные знаки.

Шли события к финалу, главный вывод был неясен,
и сомнение терзало – труд
напрасен
не напрасен
Этот узел был развязан, вычислен из многих прочих
нужный выход, и в рассказе не осталось многоточий.

Стало ясно всё с героем.
В первом. Во втором. И в третьем.
Сад посажен. Дом построен. Были выращены дети.
Сказаны слова простые. Сделаны дела. Закончен
был рассказ.
И запятые переправлены на точки.

Походка

Тяжёлыми шагами пойдём.

Может быть и вы, товарищ лейтенант,

ещё услышите нашу походку.

Михаил Шолохов

Слушай, лейтенант,

не в ногу, тяжким шагом пеших рот,

нескончаемой дорогой поредевший полк идёт.

Пряча взгляд, сжимая зубы, полк шагал из боя в бой,

голые печные трубы оставляя за собой,

и крутил гремучий жернов, перемалывал войну,

выходил из окружений, выживал, как мог, в плену,

клей и кошек ел в блокаду и под метрономный счёт

шёл по закоулкам ада, по нехоженым ещё.

По «изысканным» и разным:

полк закапывали в ров

живьём,

травили газом и сжигали вместо дров.

Но назло смертям и сводкам по дороге полк шагал,

отрабатывал походку и шаги

утяжелял…

Лейтенант,

когда рядами роты двинутся вперёд,

и, когда святыню-знамя знаменосец развернёт,

и, когда сквозь дым и копоть замерцает сталь штыков,

и до линии окопов будет двадцать пять шагов,

слушай,

слушай эту поступь, и почувствуешь - пока

не меняется походка у полка.

Домино

Проходя по судьбам, по именам,
девять лет по людям идёт война.
Люди Богу молятся – помоги,
тесно за околицей от могил,
от пожаров стелется дым с утра,
метко бьёт система «Три топора».

На экране – выстрелы и гробы,
можно просто выключить и забыть.
Телевизор вырубить, интернет,
кто-то умный выдумал – смерти нет.
Но косая медленно в этот час
ходит, незаметная, возле вас,
изучает каждого, не спешит -
до чего вы, граждане, хороши -
молодых и старых, любых возьмёт,
неразборчив станковый пулемёт.

Ряд за рядом, падает домино,
вы же повторяете всё одно -
То мольбы не наши, а их мольбы.
То гробы не наши, а их гробы.
То вина не наша, а их вина.
То война не наша, а их война.
И не наша - общая кровь на треть.
И не нам друг другу в глаза смотреть.

Руки

Под рубашкой не носит крест
и свинины совсем не ест,
пахлава и плов - на столах,
не Христос у него – Аллах,
и не храм у него – мечеть,
и полдня до него лететь,
мы живём, проходя круги,
в разных землях, мирах других.
Мы - различны, различны с ним,
а похожи всего одним -
невзирая на сто причин
наши руки не отличить.

Наши руки, как двойники,
некрасивы, сухи, жестки,
от цемента и от воды
так шершавы и так тверды,
что, бывает, стыдишься их,
неухоженных рук мужских.

Но веками везде вокруг
миллионы таких же рук
кров, тепло, красоту, уют
сотворяют и создают.
И у них не бывает ссор,
свой язык и свой разговор,
свой закон и обычай свой,
не бывает меж ними войн,
и для них во все времена -
бог один и земля одна…

А сегодня товарищ мой
улетит в дальний путь домой.
Мы простимся обычным днём.
Просто руки пожмём.

Соль

Недописавшим

Недопевшим

Под покрывалом степей, бахромой лесов,
под строчкой улиц и лентой речного льда,
в недрах земли изначальная дремлет соль
и сквозь кору пробивается иногда.

Где появляется, соль оставляет след,
в снежной Карелии, Вологде полевой,
ходит по узкой тропинке горы Пикет
и по широкой Пресненской мостовой.

Едет на валенках соль в сорок пятый год,
лодку себе мастерит до ночной звезды,
горькие ягоды красной калины рвёт,
хлещет коней, что не слушаются узды.

Лишь бы допеть, дописать и простить вину
в том, что навечно останешься молодым.
Самое малое деревце ждёт весну,
чтобы цвести, зеленеть и дарить плоды.

Только, не в силах вырваться из февраля,
закоченевший стоит и редеет сад.
Соль неохотно свою отдаёт земля.
И - забирает назад,

под покрывала степей, бахрому лесов,
под строчки улиц и ленты речного льда...

Афанасий

Афанасий шёл по полю, торопился, в думах весь:
«Зря болтают люди, что ли, будто край у поля есть?
Будто бы - молочны реки и кисельны берега,
Будто бы - недолго ехать и недолго запрягать,
Будто - воля, конь казацкий, ладный домик и уют,
Надо только оказаться там, на самом на краю».

Через кочки, через ямы, сквозь крапиву-лебеду
Афанасий шёл упрямо и твердил: «Дойду. Дойду.
До зарезу, братцы, надо поглядеть одним глазком».
Афанасий семь раз падал, восемь - проползал ползком,
Продирался сквозь лишайник, сквозь густые ковыли,
Семь чертей ему мешали, восемь пастырей – вели,
Семь ночей – с пути сбивали, восемь звёзд – лучину жгли,
Семь смертей – одолевали, восемь жизней – берегли.

Эта русская забава – умирай да оживай.
Не налево, не направо, а вперёд, на самый край,
Шёл по полю Афанасий.
Семь на восемь. Восемь на семь…

Луна

На другой стороне луны
по-другому пекут блины
и, другой рецепт полистав,
подбирают другой состав.
Словно тёплый живой кефир,
наливают в кастрюлю мир.
Хоть не крепок мир и не нов,
он - основа других блинов.

Насыпают взамен муки
по родной стороне тоски
и любви добавляют с ней,
так другие блины вкусней.
Перемешивают потом
с милосердием и добром,
обязательно нужен труд,
вместо соли его кладут.

На другой стороне луны,
видя ночью другие сны,
на исходе другой зимы
существуем другие мы.
И с другой стороны луны,
забираясь на валуны,
мы другие нам, что есть сил,
машем, топаем, голосим:

«Нам вернуться бы к нам, ребят!
Вспомнить бы про других себя
и других посмотреть бы снов,
и поесть бы других блинов…»
Только, вот беда, у луны
не найти другой стороны.
Никогда она не видна.
Никому она не нужна.

Музей

В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора.
- Я поведу тебя в музей! - сказала мне сестра.
Сергей Михалков

В Египте не сочтёшь людей и не сочтёшь дорог.
Одной из них в воскресный день к евреям шёл пророк.
Он проповедовал и шёл, и больше – ничего,
но проникала в каждый дом святая речь его.
- На свете, братья, место есть, где - мир и благодать,
мечтаю я пойти в музей и вас туда забрать.
Вставай, потерянный народ, очнись от жизни сей,
я поведу тебя в музей! - воскликнул Моисей.
Евреи встали, взяли скарб, щепоть родной земли,
запас еды на сорок лет, вздохнули и пошли…

В воскресный день, в такой-то год, как летопись гласит,
поляки шумною толпой болтались по Руси
и разоряли то амбар, а то обоз с треской,
тут подошёл случайно к ним крестьянин костромской.
- Панове, так заведено, что дорогих гостей
первейшим делом на Руси всегда ведут в музей.
Обычай надобно блюсти, давно на том стоим,
и я вас поведу в музей, - сказал крестьянин им.
Поляки спели «Отче наш», поцеловали крест
и за крестьянином пошли в непроходимый лес…

Года, как волны по реке, торопятся, бегут,
а старый лодочник, один, сидит на берегу.
Вот, человек пришёл к реке, не зная почему.
- Я повезу тебя в музей, - сказал старик ему.
- Я всех в музей вожу с тех пор, как здесь течёт река,
и за провоз беру всего два медных пятака.
Слаб человек. В земную жизнь впервые сделав шаг,
к искусству тянется его заблудшая душа.
Еврей ли, русский ли, поляк, от века всё одно -
идёт, когда его ведут в музей,
в театр,
в кино…