Борис Головин


Страх тебя напитал, страх тобою напуган...

                                                      * * *

                      Я любил тебя больше, чем ангелов и самого.
                                                                   И. А. Бродский

Страх тебя напитал, страх тобою напуган,
и под пули велит шагать.
Целый век этот страх загонял тебя в угол,
и ещё не устал пугать.

На тебя поглядели из окна Овертона,
за спиной и вокруг стоят.
Не оглядывайся – это будет не больно,
ты давно уже веришь в ад.

Всё бахвалилась - но не тобою добыто
что за грош промотала ты,
даже подвиг отцов променяв на корыто
невозможной, разбитой мечты.

Календарь твой беспамятной тьмой окутан
и геройски скрипит диван,
и в угарном дыму твоих матерных кухонь
ты забыла про жалкий обман.

Если я эту тайну теперь не нарушу,
значит, умерли все соловьи:
да, ты пела про доблесть и щедрую душу -
но любила лишь деньги свои.

А расщедрившись вдруг на починку дурдома,
на вставанье с артрозных колен,
ты желала лишь славы для фотоальбома,
чтобы выглядеть как манекен.

Ты считала, что именем гордого стяга
серый глаз твой законно подбит.
Я любил тебя больше, чем известный бродяга,
что в каналах Венеции спит.

Перестань мою душу ночами тревожить,
нет мне места в твоих закромах.
Разлюби меня, чтобы не мною умножить
этот чёрный, как аспид, страх.

                                     Февраль. 2022


Наш Иван Петрович Хватов

Справочку в портфель упрятав,
медсестре мигнув хитро,
наш Иван Петрович Хватов -
с плеч гора! - нырнул в метро.


И совсем ему не странно,
что сегодня - выходной,
мысли праздные Ивана
заняты мечтой одной.


Ах как служба надоела!
Но пришла пора - блистать!
Ведь начальником отдела
завтра Хватов должен стать.


Только тем успех даётся,
кто судьбою обогрет.
Сердце, как моторчик, бьётся
в предвкушении побед.


Был в отделе злопыхатель -
тоже целился в верхи.
Но вчера правдоискатель
вдруг уволился, хи-хи.


Нужно было-то всего лишь
согласиться на укол.
"Не-e-e-т, Ивана не уволишь!
Дурака себе нашёл!"


Завтра он задаст всем жару,
а сегодня по прямой
шествует он по бульвару,
отшмурдяченный, домой.


Как мечталось, так и вышло:
завтра весь отдел был пьян,
и отпраздновали пышно
под шампанского фонтан.


"Наш Иван-то?!" "Неужели?"
Шепотки из пьяных уст…
Только вдруг в конце недели
кабинет Ивана пуст. 


Ах, но плакать здесь не нужно,
может, только лишь чуть-чуть.
Весь отдел Ивана дружно
проводил в последний путь.


Там, в таинственной юдоли,
всех считают по хвостам -
но Иван Петрович что ли
не устроится и там?


Ведь Иван-то наш Петрович
уж пройдоха из пройдох:
там - знакомый, здесь - сородич,
там, глядишь, господь сам Бог.

 

2020


Книга стихотворений "Искупление тьмой!

Моя новая книга стихотворений на Ridero - https://ridero.ru/books/iskuplenie_tmoi/


Пророчество Матвеича (плохо темперированный клавир)

Соскользнув за хрущобы, светило всё тянет резину,
от закатного света безвольный экстаз в голове.
Чуждый раб неволшебной лампы бредёт по Москве,
и сквозная печаль не являет его рабыню.


Для чего тут разгуливал Герцен и взглядом Толстой
дырки в людях сверлил, Мандельштам щерил рот золотой?
Дорогие мои москвичи, сколько лая и звона
могут вынести уши поэта? Нехватка озона
или обморок времени шутят над древней Москвой,
где цветут чудеса Церетели под песни Кобзона?


Мне Матвеич по пьянке пророчествовал, хмелея:
"Побегут, побегут из Москвы, из Кремля-Мавзолея!"


Грянет время: и глас возопит: "Поуехали, гады!"
И воскреснет Матвеич, без пропуска в Кремль взойдёт,
но не встретят провидца хлеб-солью ни стары, ни млады.
Возглашая стенам, что окончен великий поход,
он, в Царь-колокол руку просунув, таджика найдёт,
и, с рукою рука, они выйдут. Менты будут рады
славить новых двух русских и сами направятся в суд,
и, немного подумав, Матвеичу меч отдадут.


                                                     22 июля 2008


Гимн весне

Что в России? Всё как встарь.
Изменился лишь букварь.

Чу! сквозняк из дыр подул:
слышится подземный гул,

словно Дантовы стихи
из глубин визжат, хи-хи.

Это стонет и болит
Командор гранитных плит

в час как бьёт в брусчатку, строг,
чёрный яловый сапог

а на башне, как всегда,
красная горит звезда.

Там щебечут воробьи -
но совсем не о любви:

"Дайте людям быть людьми -
не считайте их зверьми.

Сдайте Ленина скорей
в Зоологический музей!"

И летит по всей стране
воробьиный гимн весне.


Арион

Пылал открытый океан.
Весь день жара, и не клевало.
За горизонтом спал обман,
затянутый в ремень Урала.

Скала горячая меня
не понесла в ту даль сквозь дрёму.
Там, где был свет – уж нет огня.
И чёлн разбит, бежавший к дому.

Ах, хоть один бы удалец
вдруг вышел из пучины ярой
с бутылкой водки и гитарой…
Лишь я, таинственный певец,
гляжу в морской простор подолгу,
хоть гимнов прежних не пою
и ризу влажную мою
сменил на потную футболку.

               Auckland 2015


Пробуждение от сна

Прибегала на лыжах Сольвейг раз в сотню лет.
Молоко убегало всегда. Вместо райских яблок -
сковородка скворчащих котлет в общей кухне. И да -
без морей, - ах! - бежал на всех парусах кораблик.

Вещи кротко дарили свет, убывая в миф:
драгоценный прискорбный хлам, как на проданной даче.
Жизни новенькой лейтмотив засвистел по дворам,
а у прошлых бед и невзгод не спрашивай сдачи.

От червивой земли к вышним ангелам льнули сны
в беспризорной щекотке роз, не чураясь крапивы.
И, не зная себе цены, с плоским глянцем поврозь,
были бледны авроры, а барышни все красивы.

Там поныне летят над бараками вдаль журавли.
Запыхавшись, подол задрала сладкой дурой Сольвейг.
Там от зол твою душу спасли, но пусты зеркала.
На столе чёрный хлеб со сто грамм и дымится рассольник.

Не ходи туда часто в своих перевиденных снах,
а заветную дверь притворив - стерегись от печали
ярким утром в кривых временах, где лазурный прилив,
где волна захлестнула судьбу на промокшем причале.

                                                                      2020. Auckland


Я устал от трагической лиры

Я устал от трагической лиры,
потому что она не моя.
Ведь она, как воровка в квартиры
проникает, свой норов тая.

Сколько милых людей умыкнула -
кротких, горьких, доверчивых душ;
скольких в чёрную бездну толкнула,
в отраженья зарёванных луж.

В бедном сердце сгорает сирень,
неудачник, мечтатель, ты трижды
был неправ - коли в пропасть летишь ты –
так цепляйся хотя бы за тень.


Пусть её, целый век напролёт,
Чарли Чаплин, как знамя, несёт.


Чудесная встреча

Ах, глупый пѝнгвин толстого журнала,
тебя ль, дружище, вижу? Нет, постой!
Куда ты, наше светлое зерцало,
     несёшься, сам не свой?

 

Что взгляд отвёл, с досады что вздыхаешь?
И клюв твой не на шутку красен, брат.
Знать, на раздачу премий поспешаешь,
     мне, встречному, не рад?

 

Тебя не провести уж на мякине,
коль так спешишь - не без корысти, чать.
Твоя ль сегодня очередь, скажи мне,
     деньжата получать?

 

Ах, не твоя - а твоего соседа
по даче в Переделкино? Ну-ну.
Да стой же уж - ну что за привереда -
     бежишь как на войну!

 

Позволь сказать про образ твой бессменный -
превознести всё то, что знать должны
домашние хозяйки, бизнесмены
      и лидеры страны.

 

Ты помнишь, волны крыли небо матом
и, перекатываясь через мол,
всё падали стремительным домкратом? -
      и ты в шортлист вошёл.

 

Нет, ты не Байрон, ты другой, конечно.
У небожителей особый счёт.
Несладко ведь, когда любая пешка
     твой профиль узнаёт.

 

И выглядишь всегда ты сексапильно
(чего, бесспорно, требует престиж),
когда ты, широко расправив крылья,
     над схваткою паришь.

 

Ведь только ты один и знаешь точно -
как быть? что делать? Твой премудрый дар
устроен так, что каждой книги строчка
     поёт про гонорар.

 

Умеешь ты, друг мой, с особым лоском
быть недовольным сразу всем и вся,
сходя со сцены в зал и в клюве остром
     свой новый рубль неся.

 

Напрасно классик так тебя ославил:
нет нобелевки твоему уму!
И твой сосед, и дядя честных правил
     завидуют ему.

 

Герой, ты наш! Ты не страшишься бури!
Она пройдёт - и в блеске красоты
ты явишься опять…
… да где же ты?
Сбежал.

Куда ж нам плыть?


                                                  2019


Сонет географии снов

К чему в Брюссель, когда в продмаге
брюссельская капуста на лотках,
а по ночному телевизору
Морфей опять покажет сладкий сон?

Стремительно впадает Волга в душу
когда, стаканом водки оглушён,
дойдёшь умом, что многих нет на свете –
исчезли все, как горький сон.

Они ушли: с былыми словесами,
с нелепыми привычками бродяг -
и никуда им визы не нужны.

Как Мандельштама ласточки, прозрачны,
они летят сквозь ночь к Москве безумной,
твои пронзая сны.

                                             2019


Он не встретил её, потому что она не придёт

*  *  *

Он не встретил её, потому что она не придёт.
Песня их вся без слов. Сад в окне не стучится к ним веткой.
Все без запаха розы в цвету, соловей не споёт,
     как бы мог, ну хотя б для Ромео с Джульеттой.

 

Папу с мамой она не нашла в непроглядных ночах:
папа сбит под Орлом, в Соловках её маму сгубили.
Он не встретил её ни в кино, ни на танцах, ни - ах! -
     в пролетевшем по площади автомобиле.

 

Он бредёт по Тверскому, где грезятся полуслова
в полусвете осенней поры и беспамятство длится.
Голубь давится хлебом, и в луже померкшей Москва 
     отражается словно убитая птица.                                                

 

Праздный люд на скамейках, бульвар перспективой объят.
Вертухай, вдруг осклабясь, вгляделся в лицо, узнавая:
нет, не вспомнить никак – и с досадой отводит свой взгляд.
     Слишком много прошло их в глазах вертухая.

 

И, сердясь, кличет внука: "Ну хватит крошить им - пора,
брось же хлеб - доклюют…" - и часы, для порядка, проверит.
Не забыть про сто грамм: те, что доктор кремлёвский вчера
     прописал – да вот после еды, или перед?

 

Он бредёт по Тверскому, она не придёт, то есть, нет
той, которая не улыбнётся сейчас пешеходу
за конверт без письма, за стыдобу кровавых побед,
     за нешёпот летящих вдвоём к небосводу.

                                                                            1989


Чёрная розетка

К тебе пришли, тебя опрыскали
и приказали: не дыши.
Взломали все замки и рыскали
по уголкам твоей души.

 

Пообрывали все розетки,
оставив, чёрную, одну,
и к ней придвинули твой ветхий
диван, забывший про весну.

 

Внесли огромный телевизор,
что больше окон и дверей,
твоей душе оставив мизер
пространства в комнате твоей –

 

и навсегда его включили,
чтобы и ел, и спал ты с ним.
Теперь ты важный гусь: ты в силе -
и с генералами сравним.

 

Ужо невзвидят света дряни,
ведь ты на страже всей страны
и самый умный на диване -
умнее кошки и жены.

                          2019


Куда могли вести следы

* * *
Куда могли вести следы -
туда, где не было беды,

уроки там извлечены,
и будто не было войны;

туда, где не было сирот,
и не беззубел чёрный рот,

до дна не высохли глаза,
не стала сладкою слеза,

не бил с надсадой между ног
холёный яловый сапог,

и возвращались в отчий дом
не из тюрьмы, не с похорон

своей, а не чужой страны -
ее неблудные сыны.

                              2017


Образы пустоты

Пусть не сводят с ума их увёртки и подлости их –
перепутать собой животцветное это плетенье:
манит век золотой, будоражит классический стих,
после жизни и смерти герой обретёт воскрешенье.

Как им хочется слыть в соглядатаях таинств моих,
полететь в мои дальние дали, прожить мои ночи –
словно тени, они пробираются в стаю живых,
и когда они входят ко мне, то изгнать их нет мочи.

Сколько горя они принесли мне, когда я желал,
отказаться от мира, где правят печаль и обуза,
а они в свой бесовский меня завлекли карнавал,
чтоб на подиум вышла моя оголённая Муза.

Вместо замков – песок, в мертвых реках - обветренный ил,
время высохло, переболев, не уняв святотатства.
Кто кого обманул? Кто богатство свое раздарил?
Да и что это я вновь про самое это богатство!

                                                                              2003



Салтыков-Щедрин

* * *
Салтыков-Щедрин,
Салтыков-Щедрин,
ты, как встарь, один -
сам себе господин,
трезвых мыслей слуга.

А в твоём Монрепо
уж сто лет сельпо,
не пройдёшься по...  - 

вязнет в луже нога. 

Под твоим крыльцом
пьяный Ванька спит,
в грязь уткнувшись лицом,
бродит в снах молодцом:

он с утра не брит,
глаз его подбит,
но зато уж твой сплин
чужд ему, господин
Салтыков-Щедрин.


Видео-стихотворение Бабочка Чжуанцзы

Видео-стихотворение Бабочка Чжуанцзы
https://www.youtube.com/watch?v=aNXGQrnco3I&t=9s



Утренний шёпот

"Ты не бил сам себя молотком по пальцам,
чтоб кричать на бел свет: вóт моя Голгофа!
И таким, как ты, молодцам-скитальцам -
вся земля в небесах, вся в алмазах эпоха".

Так мне Муза моя поутру шептала
в изголовье пахнущей розой постели,
мне на грудь головку склонив устало,
улыбаясь тому, о чём тут не пели.

26 мая 2008. Port Moresby



Новозеландский переводчик Дейвид Форман переводит мои стихи для книги.

Новозеландский переводчик Дейвид Форман переводит Избранное из моих стихотворений на английский язык. Здесь его перевод стихотворения "Откровение Новейшего Тесея" (оригинал можно прочесть ниже).

Discoveries of a latter day Theseus

With every step, with every flickering movement,
With every slippery grope on walls of stone,
With each pernicious dying of the candle-
Stub that's mounted in the ancient bronzen
Candlestick I bear in hand, I make my way,

Now weary from the strain and yet maintaining
Somehow my identity diurnal and, with every
Fatal new mistake repeated in like key, 
Of benefit to none, with each mercurial beating
Of a heart indignant at the black lucidity

Of sure defeat, I, victim of stupidity, perplexed,
Stand here, mere object in stone labyrinth and pressing
Cheek against dark wall at yet another turning,
Forgetting who I am - to this, our world, belonging? - 
Or faceless remnant of an alien voiceless world? -

In whose obscure domains I step by step discover
That life's no more than offshoots upon offshoots,
That in the world of men are craggy openings
Where flowers never bloomed, and, with another
Senseless turn I sight a sun-lit aperture

(If real, or if imagined, utterly indifferent),
Where beetles hover in flight, tea cools on the veranda,
And the Minotaur is sprawled in wicker chair before a
Jap TV and; and you, wrapped in a sunny coat of plastic,
You with him, but I see you not, now sunken in the gloom,

Acknowledging your happiness at our twin demise,
The fruit of our dementia, and fingers grasping
My reel of broken thread I see a slippery droplet,
One of many soaking my wet visage God knows whence,
Strike the candle wick. The hissing flame's extinguished.

 

      ______________________________________
      Откровение Новейшего Тесея

      С каждым шагом, с каждым брезжущим движением,
      с каждым оскользанием пальцев по камню стены,
      с каждым губительным замиранием пламени
      свечного огарка, заправленного в бронзовый
      старинный подсвечник, который я держу в уставшей

      от напряжения руке, как бы всё еще подтверждая,
      что я имел когда-то дневное имя, и с каждой новой,
      в том же ключе повторяющейся, роковой и совсем
      никому не нужной ошибкой, с каждым ртутным ударом
      сердца, возмущённого чёрною ясностью поражения,

      я, по глупости и вообще по недоразумению оказавшийся здесь,
      стою, словно предмет, в каменном лабиринте, прижимаясь
      щекой к мокрой стене, после очередного поворота
      где я забыл уже, кто ты на самом деле - часть ли этого мира,
      или весь потерявший свой облик безгласный мир,

      в мрачных областях которого я открываю шаг за шагом,
      что вся жизнь есть ответвления ответвлений,
      и что существуют такие каменные дыры в мире человеков,
      где никогда не распускались цветы, - и вот, после следующего
      бессмысленного поворота, мне совсем безразлично

      наяву или в воображении вдруг вижу я солнечный проём в стене:
      в нём жуки расписали воздух, долго остывает чай на веранде,
      а Минотавр развалился в плетёном кресле перед новеньким
      японским телевизором, и ты, в упаковке солнечного целлофана, -
      ты с ним; но я пропускаю тебя взглядом, опять погружаясь во мрак,

      сознавая, что ты счастлива в твоей и моей смертях,
      настигших нас в нашем безумии, и, вцепившись пальцами в катушку
      с порванными нитками, вижу, как скользкая капля
      из тех, что падали на моё не понятно уже отчего
      мокрое лицо, падает на усик свечи. Свеча шипит. Гаснет.
                          1985



Забыли ноты

Наш дом - жилая гитара,
мы разучились играть
ноты забыли, пылится в шкафу
нотная наша тетрадь.
В гитаре томятся люди,
ни капли не удивлены,
они дымят сигаретой,
друг в дружку не влюблены.

Завтра придет ребенок –
кто ему песню споет?
Зачем заселяли гитару
в какой-то удачливый год?
Глаза подурнели без тайны -
ах, не улыбается рот,
и счастье походит на странный,
из пластика, бутерброд.

О чём там, глумясь и кривляясь,
горланят в вечернем окне?
К чему эта грязь? Тараканы
стоят со свечой во сне.
Завтра в окошко наше
бабочка к нам прилетит
и, как террористка блажная,
собой телевизор пронзит.

Зачем, проживая в гитаре,
сердито делили её,
зачем на серебряных струнах
развешивали бельё?
А где-то на севере диком
гармонь одиноко стоит,
ей снится: в пустыне далёкой
прекрасная песня звучит.
А где-то на западе диком
рояль одиноко бренчит...

              1990- 2010


Я окликнул себя во сне

* * *

Я окликнул себя во сне
из предбудущих дней, издалёка:
там я с вечностью шёл по весне,
как слеза, сквозь небесное око.

Это значит, меня обрели
в золотой синеве, в благостыни.
Что с того, что в земной пыли
отражаю я небо поныне?

И, конечно же, времени нет,
и не надобен паспорт небесный,
про который здесь тысячи лет
лгали в церкви и страшной, и тесной.

И сейчас я, как в детстве, проснусь,
чтоб смешаться с толпой под сурдинку.
Но сюда – быть любимым – вернусь,
потому что запомнил тропинку.

            2014


Ты летишь без крыла над пустыней

* * *
Ты летишь без крыла над пустыней
опустевшего века.
Исковерканы сны и святыни.
Это мир человека.

Этот мир делят полночь и полдень,
рвут, как рыбу, на части.
Ты летишь, видя страх сей господень,
к невозможному счастью -

без крыла, без крыла, ускользая
от судьбы предрешенной.
Ах, душа, ты озябла, нагая,
над пустынею темной…


        2071



Бокал с вином

        Сад играет в зазорах балясин.
        Взор цветов слишком наг для души.
        Ты уже некрасив и прекрасен.
        Эти розы ещё хороши.
        Из полуденной лейки бездонной
        шелестит, проливаясь, вода.
        Тает вечер, восходит звезда
        и трепещут бутоны.

        Помнишь этих тропинок извивы,
        как в кино, с чехардою любви,
        где пространство, украв перспективы,
        всё дразнило блаженством? – Лови!
        Не смотри на меня! – долго эхо
        повторит, подурнеют слова;
        лепестков облетевших молва -
        даже в смерти утеха.

        Ты входил в зеркала по привычке
        человека, которого ждут,
        имена вспоминая и клички
        тех, кто раньше разгуливал тут;
        и, свидетель разлук на вокзале,
        крохобор неоконченных фраз,
        помнил, как отраженья сбегали,
        на куски разбиваясь не раз.

        Слишком хрупок удел человечий
        в изумлённых глазах бытия,
        в нём, как все отслужившие вещи,
        бьются насмерть мечты и друзья.
        Время пить за паденье великих - 
        за суровую их тишину,
        за покорность веков многоликих,
        эту грязную сдавших войну.

                                                   Hamilton, 2014


Игорь Меламед читает стихи под мою музыку.

Игорь Меламед читает стихи под мою музыку.
http://www.youtube.com/watch?v=8yqpEVbngHE


Ах, бабочка сонного рая...

Ах, бабочка сонного рая,
сквозь пламенный зев бытия
впорхни же мне в душу, играя -
я знаю, что ты это я.

Отдай свои крылья. За это
получишь ночные глаза:
сквозь них видишь зиму и лето,
а утром их застит слеза.

Ах, нет! Не спеши! Эти крылья -
да как же они хороши! –
знакомы мне, и не забыл я
их треск на пороге души.


Облако в кожаном пальто

            Я люблю смотреть, как умирают дети.
                  В.В. Маяковский

            Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление.
                  И.В.Сталин


        Я русский бы выпорол только за то,
        что на нём сочинял Маяковский.
        Весь мир в зеркалах, и в лазурной извёстке
        испачкан бел свет: в импозантном авто
        по небу плевков и окурков летит
        довольный собою, изящен чертовски,
        отца всех народов пиит.

        У здания с надписью: ОГПУ -
        с табличкой, чуть ниже - ПОЭЗИИ - ловко
        авто тормозит, и Асеев с винтовкой
        встречает хозяина, тыча в толпу
        прикладом, лупцуя за совесть и страх,
        чтоб друг пролетариев и маршировки
        шажищ не умерил размах.

        Парадные двери ощерили пасть,
        ждут фанаты, волнуясь, как море -
        ревут стихоплёты, ругаясь и споря,
        стишатами делятся всласть;
        сквозь шестидесятников трудно пробиться -
        автографа клянчат и в кадре запасть
        всё силятся, вытянув лица.

        В.В. входит в двери, в сладчайший уют:
        там Агранов с братвою чубарой
        под синим сидит абажуром с гитарой;
        там жрут ананасы, там смачно жуют
        эх! рябчиков, льют в стопари
        коньяк спецпайковый, там режутся яро
        в покер до самой зари.

        (Их речи – весёлый и праведный суд.
        С зарёй на работу уйдут).

        Ах нет же, В. В. нынче занят, друзья -
        обождут и коньяк, и картишки;
        под Лениным вычистив смокинг парижский,
        мигнув отражению в зеркале: "Я
        ведь правда красивый?" – фуражку надев,
        гламурный, идёт он, марая афишки
        вечным пером в стае дев.

        (Как противны знакомые лица!
        Он в Политехнический мчится).

        Там стихами он души чеканит в синяк,
        чтоб ни время, ни мода не стёрли -
        пусть крепит у проклятого мира на горле
        заскорузлые пальцы бедняк!
        Мы научим тебя, как смеяться и петь,
        как мещанский повыдергать с корнем сорняк
        и как, тачку толкая, хрипеть.

        (Гумилёва сегодня ведут убивать.
        Набокову снится в Россию кровать).

        Весь он в будущем, весь он - громовая речь:
        сладко слову придумывать муки,
        на рамцы его ставить и даже, со скуки,
        папиросным окурком прижечь.
        Весь он в будущем - дум распрекрасных гонец:
        вот он, в камень обряженный, вытащил руки
        из карманов штанин, наконец.

        (Речка. Вторая. Тифозная яма.
        К ней по земле волокут Мандельштама).

        В. В. на "Renault" серой масти летит
        с милой Лилей по небу. И обмер,
        ткнув клешнёй в козырёк, вышний опер.
        Сельский пьяница видит, да не разглядит:
        "Глянь-ка, антанабиль!" – Где? – "Да в небе, дурак!" -
        "Не сыграть ли нам вечером в покер?"
        Ночь на небо набросила мрак.

                                           2010





Бессонница

Будешь ты спать или нет,
в книгу сбежав от Морфея?
Развеялась пляска планет.
Воздух дрожит, розовея.

Улица стала живее.
Бабочки, горя им нет,
вторглись к тебе в кабинет,
грёзу спугнув книгочея.

Всё ли проходит, дружок,
в жизни людей без остатка:
бред, неоплатный должок,

слово, лобзанье, повадка?
Ночь, как обломок весла
жизни твоей, утекла.

      2009, январь. Port Moresby



Хлопья снега в окне

Мысли могут, будто вещи, мёрзнуть. Зимы в силах убаюкать сердце. В сонный дом пробраться ищет ветер –
душу застудить.

Фонари не спят в ночном полёте. За окном стремленье хлопьев снежных. Спит Москва, и прошлое уснуло.
Небо на замке.

Свет и мрак переплетают воздух. Время бьётся, осеняясь тайной, в мокрых искрах, в чистоте забвенья.
Путь души впотьмах.

Некому промолвить в ночь: "Декабрь..," - жизнь свою назвав Сенекой снега, и умолкнуть в сумраке тишайшем.
Голос ни к чему.

                          2006. Москва, Покровка



        Гримаса Арлекина

        В невежестве души, печаль свою тая,
        живу, не примирив противоречий света.
        И голос мой в тени, как в яме, бытия,
        мой непрощённый дар мне не сулит ответа.

        И не пойму, зачем рискую дерзко я
        и чистотой своей, и нежностью своею.
        Я людям изменил, душой играя зря,
        а за людей отдать, безбожный, не умею.

        К чему они во мне искали некий свет?
        но - тысячи прошли перед глазами разных -
        они поймут, что я никчёмный жук, поэт,
        в моих зрачках печаль мечтаний безобразных.

        И там, где я смеюсь, там нужно плакать мне,
        как одинок мой смех, когда весь мир так тесен! -
        и звук моих шагов, как рама, в тишине
        застыл - довольно жить в плену у тщетных песен.

        Но должен вспомнить я волшебные слова,
        чтоб рассказать о том, о чём не говорилось -
        о! пусть тогда болит от счастья голова
        и солнечным лучом струится жизни милость.

                    1993


        Chansonnette

        Жизнь разберётся, кто есть кто:
        кто в даль пешком, а кто в авто,
        и пусть мой профиль не в ладах с державной бронзой,
        я человек, и в этом всё -
        не я придумал колесо
        и не распахиваю двери перед бонзой.

        Я знаю счастье быть собой:
        пить брудершафт с самой судьбой,
        бесплатно женщин целовать и петь бесплатно -
        когда глядишь на них в упор,
        на красоту долин и гор,
        шутя обнимешь даже то, что необъятно.

        И не какой-нибудь там гад,
        когда я в силе и богат –
        жизнь такова, что ждёшь прилива и отлива.
        Ведь не всегда ж быть в славе нам,
        отдавшись жизни, как волнам,
        душа, как парус – и легка и прихотлива.

        Я не крутой, я – золотой,
        по четвергам почти святой,
        пусть мне порою изменяет чувство меры:
        я головой кругом верчу
        и слишком многого хочу,
        и ненавижу, если дни пусты и серы.

        Пусть временами я побит
        и полон вздорнейших обид –
        воркуют дни мои, целуясь будто птицы.
        Пусть дважды два сегодня пять,
        ну, пусть не ладится опять,
        я верю: завтра что-то новое случится.

        И в этом мире ссор и драк
        пусть дурака прибьёт дурак,
        но петь и глупости творить желаю всласть я.
        Кто был счастливей, был умней, –
        поэту вторит соловей.
        А я скажу: мы завтра все умрём от счастья!




        Я перессорился с журналами...

        * * *
        Я перессорился с журналами.
        Во мне взбодрился херувим.
        И с сирыми дружу, и с малыми,
        с собаками, с мечтами шалыми.
        Мой стих железный с причиндалами
        для критики неуязвим.

        Я тот, кто вдаль шагнул не в ногу.
        Я не исправлюсь никогда.
        Загородили мне дорогу
        те, кто, нажив себе изжогу,
        меня гнобили, недотрогу.
        Я одинокая звезда.

        Ну да, нельзя же им без хлеба!
        (Я про своих редакторов).
        Пилюля горше, чем плацебо.
        У них есть козыри: нэ трэба.
        Им всё до лампочки, и небо
        в алмазах портит змеям кровь.

        Я отдал дань их постным взорам,
        их похотливым рандеву,
        партийным сходнякам и ссорам.
        Так пусть стихи кропают хором,
        расписывая по заборам.
        Я на Парнасе проживу.

              2005


        Разбуди меня ночью ...

        * * *
        Разбуди меня ночью
        на пристани спящей земли.
        Свет и радость пророча,
        сквозь луну просквозят корабли.

        Разбуди меня ночью,
        мы в звёзды, как в море, уйдём,
        и, слепые, воочью
        увидим далёкий свой дом.

        Ах, какая отрада
        напиться живой темноты!
        Сердцу станет преграда
        смятенья рассудка, но ты –

        разбуди меня ночью,
        чтоб губы, разъявшись, нашли
        шёпот, порванный в клочья
        безжалостным ветром земли.

        Разбуди, чтобы в небе
        заброшенных райских полей
        причастились мы неги
        проснувшихся в счастье людей.

        Чутких душ средоточью
        откроется тьмы благодать.
        Разбуди меня ночью,
        чтоб дикие звёзды обнять.

              1983



        В небе над Москвою, в вышине...

        * * *
        В небе над Москвою, в вышине,
        так что не увидишь ни в бинокль,
        ни в кулак, ни в телескоп (во сне,
        может, кто-то, испустивши вопль,
        вдруг увидит) в головах народов
        среди клякс, подтёков и разводов,
        среди птичек, тучек и дождя,
        между запятых, тире и точек,
        между солнцем и луною, ни гвоздя,
        ни прищепки даже не найдя –
        сам собою держится крючочек,
        мировых ветров презрев поток:
        а на нём висят, чтоб было страшно,
        с золотым околышем фуражка
        (козырьком копируя восток),
        да колючей проволки моток.

                2010




          Лампа Диогена

          Кто поэт, кто кумир вещих птиц,
          рыб златых и бродяжьего ветра,
          тот, кто крыльями рифмы и метра
          будит эхо в чащобах страниц,
          кто до времени прячет свой нрав,
          будто в крепости, в библиотеке
          и не платит, юродствуя, штраф
          за пристрастье к сладчайшей утехе
          огрызаться словами впопад
          (но под видом случайности правой) -
          тот, бесспорно, отправится в ад,
          потому что на кой ему ляд
          повстречаться с компанией бравой:

          пусть жируют в блаженном раю
          те, кому всё понятно на свете,
          кто кичливо купается в Лете,
          пустоту обнажая свою;
          те, кто веруют так глубоко,
          что душа прозияла как пропасть,
          и чьё постное с виду брюшко
          намекает, как лейбл, на кротость;
          пусть вкушают в раю калачи
          инквизиторы и палачи
          (сыром в масле, в достатке и в лоске),
          Гитлер, Сталин, поэт Маяковский
          с оттопырившей рот папироской;
          анархисты, империалисты,
          террористы и постмодернисты,
          коммунисты и прочие хваты,
          консерваторы и демократы,
          и футбольные, кстати, фанаты;
          педерасты и жрицы любви,
          ведьмы моды, вампиры TV
          (недостоин я вашего лаю,
          но поймите: добра ведь желаю);
          и певцы комсомола с весною,
          их дружки с их подругой косою,
          патриоты и космополиты,
          либералы, дурные пииты;
          все кто лезут, в натуре, из кожи
          записаться в гламурные рожи
          (по Европам промчавшись галопом,
          разве всех перечислишь тут скопом?)

          Пусть они обретутся в раю
          в золотой коммунальной квартире,
          пусть там мочат друг друга в сортире,
          окликаются в вечном строю.

          Пусть в аду станет страшно просторно,
          человечно, легко и задорно.

                    2010. Port Moresby




          2006

          В тот год, призвав на помощь всех святых,
          ступив во мрак рывком последней воли,
          идя ва-банк, шепча заветный стих
          про долги наша, я, душою тих,
          не чувствовал ни ужаса, ни боли,
          познав такую человечью тьму,
          в которой ни надежд, ни упований
          средь мёртвых звёзд.… И вот, всё не пойму:
          в том лабиринте лживых умолчаний -
          что было мне огнём, где нет огня,
          из ямы той - что вывело меня?
          Отягощён я тьмою новых знаний.
          Но может (рассудив при свете дня),
          не что - а кто? Полна душа мечтаний.



          Я первый бродяга на свете

          Я первый бродяга на свете.
          За всех ушедших во тьму
          я белый свет обниму.
          Златых лучей кутерьму
          поймаю я в сети -
          за всех ушедших во тьму.

          У нас на войне на прекрасной,
          на этой вонючей войне
          не знают пощады, и не
          надейся брести в стороне
          тропой безопасной
          на этой на грязной войне.

          Здесь ангелы смерти и боли
          и ангелы солнечных дней
          запутались в схватке своей,
          и нет их милей и родней -
          и нет лучшей доли
          для ангела солнечных дней.

          На этой планете горючей
          красивее ангелов нет
          среди всех известных планет -
          и здесь ты отыщешь ответ,
          где хуже, где лучше.
          Красивее ангелов нет.

                Апрель, 2009. Marlborough



          Шмель

          Прилепился я к небу худому
          и запутался в дырах жасмина,
          словно шмель, пролетающий мимо,
          после странствий вернулся я к дому:

          вот так нота! – гудит, низовая,
          извертела, измучила тело –
          что сбылось, что душа расхотела
          будто в новую даль призывая;

          будто там, за садовой оградой,
          вечерея в любви и в печали,
          мне звезда осенила, свеча ли,
          путь, казавшийся прежде наградой.

          Никого по дороге не встретил.
          Даже окна пусты и темны.
          Ничего мне теперь не должны.
          Надо мной потешается ветер.

                Екатеринбург. 2005




            В поезде

                      Ты пьёшь волшебный яд желаний,
                      Тебя преследуют мечты...
                      А.С. Пушкин

            – Дожить бы скорее до первого снега, Онегин...
            "Нам лучше подумать о сущем, очнись, фармазон!"
            – И как поцелуй, удивлённо, в нагрянувшем снеге
            срывая губами снежинку, принять всё за сон...

            "Ты выпил бы чаю..." – Смотри, эта роща нагая
            себя вспоминает, как в землю легла, золотясь...
            История кончилась. – "Значит, начнётся другая".
            – Не вижу начала – мне трудно поймать эту связь –

            и мы начались? – "Я не знаю, я думаю, тоже,
            с предметами жизни и смерти смирившись вполне".
            – Как золото это, вернувшись на землю, о Боже,
            покой обрело... – "Всё сгорело в едином огне".

            – Мы более зыбки и непостоянны, как если
            следить отраженья реки...– "Нынче ветер, alas,
            весь вид разбивается в зеркале с зеркалом вместе..."
            – Предметы спасаются бегством от пристальных глаз.

            Ты помнишь Татьяну, Онегин? – "Какую Татьяну?"
            – Ну, Ларину, вспомни, с которой ты глупо сыграл. –
            "Она была замужем, дальше – подобно туману…"
            Она в Соловках умерла. – "А её генерал?"

            – Он раньше убит. – "Ты бы выпил свой чай, остывает..."
            – Дожить бы до снега, до мух, уложить чемодан
            и ехать в деревню, где ветер в окне завывает... –
            "Ты только оттуда". – Нет, я не люблю Магадан.

            Ты помнишь: декабрь, Петербург...– "Словно сон мимолётный.
            Мне больше запомнились хвойные дебри, Сибирь,
            тяжёлые мёрзлые кедры да запах болотный..."
            – И глушь вековая... – "Играющий с флейтой снегирь..."

            – Узнаем ли первопрестольную: где нам – столица! –
            "Народу здесь больше, скажу, чем людей, погляди:
            какие-то бравые левые-правые лица..."
            – Мы лишние будто. – "Вперёд, мон ами, не суди".

            – В твоей телогрейке, Онегин, здесь будет неловко. –
            "Я думаю, мы не на бал заявились – скорей! –
            там, дальше, левее, прелестная, видишь, головка?"
            – С цветами и с толстой мамашей? – "Да нет, перед ней..."

            – Ну, с Богом, уже тормозим. – "Средь толпы на перроне
            нам лучше держаться друг друга..." - Музыка звучит –
            чудесная встреча! – "Да полно, в соседнем вагоне
            какая-то там делегация..." – Сердце стучит –

            вот так вот, с музыкою всей, раствориться в народе! -
            "Нет, Ленский, наш поезд опять набирает свой ход!"
            – Да нет, остановка, нет, правда, вот дёрнуло вроде... –
            "Оставь свои вещи, никто их теперь не возьмёт".

            – Наш поезд уходит, Онегин! – "С судьбой пилигрима
            смирившись, как прежде, смотри свои ясные сны..."
            – Россия за окнами. Поезд проносится мимо...–
            "Мы лишние, Ленский, забудь же, опять не нужны."

            – Дожить бы до снега... – "Далась тебе tabula rasa!"
            – Но снег по колено, по пояс. Мы оба в снегу... –
            "Мечты, милый мой, я замечу, такая зараза –
            ну, полноте плакать". – Не буду, mon cher, не могу...

                          1991







              В полночных думах избеги томленья...

                    * * *
                      "Думай обо мне как о служанке или принцессе,
                      помни обо мне всегда,
                      чтобы избежать ночного подполья…"
                        Из твоего неотправленного письма

                “В полночных думах избеги томленья,
                губителен мечтания недуг…”
                Сегодня тщетны клятвы и моленья,
                надтреснут и зеркален стрелок звук.

                "Мечтания о будущем преступны", –
                мне чудится из тёмного угла,
                но пусто в комнате: мой образ смутный
                раздвоен сном оконного стекла.

                Что должен превозмочь в судьбе я ныне,
                как расквитаться с чёрствостью ночей?
                Обкраденные мысли по пустыне
                бредут и тьму толкают, плача в ней.

                От жалоб их слезливых нет отбою -
                ведь с ними заодно полночный дождь.
                И тот же голос шепчет мне: "С тобою
                случится то, чего никак не ждёшь".

                Как до утра дожить в ночи бездомной,
                когда сломался воздух? Для чего,
                свет не включая, в жизни неуёмной
                мне пить кривого мрака неродство?

                        2006, Москва




                  К Музе

                  Взявшись за гуж, говорю, что не дюж:
                  классический любовный треугольник:
                  я для тебя сегодня любовник,
                  завтра - докучливый муж.

                  И не шепчи мне, что так, мол, и надо,
                  я хохочу от такого расклада -
                  видеть тебя расхотел!
                  Всё, что ты, школьнику, мне говорила,
                  я не хочу повторять, как зубрила.
                  Жизнь я с тобой просвистел.

                  Где я достану до пятницы денег,
                  что ты венок мне суешь аки веник –
                  в баню с ним, что ли, пойти?
                  Хватит, очки мне твои надоели,
                  как и объятья твои, в самом деле -
                  вечно стоишь на пути...

                  Вот уж подумаешь: взоры и розы, -
                  чуешь, как нынче крепчают морозы?
                  (мне на твой слух наплевать!).
                  Я заплатил за безумье с лихвою,
                  крышу хочу над своей головою,
                  денежки, стол и кровать.

                  Знаки, намёки и шепот... Стыдися!
                  В этих сетях я достоин Улисса,
                  только вот я не хитрец.
                  Я от бессонницы стал невменяем,
                  спутал все буквы - так перепугаем
                  критиков наших вконец.

                  Нет, не танцую под эту пластинку,
                  небо твоё показалось с овчинку,
                  хватит уж мешкать, пора:
                  завтра найду подходящую девку,
                  мы с нею сделаем чудную детку,
                  выучусь спать до утра.

                  Что мне поделать с тобой, супостатка,
                  всё тебе отдал, болван, без остатка –
                  зайцем шныряю в трамвай.
                  Что ты сидишь там на облаке голая,
                  белых ворон не сочтёшь, бестолковая?
                  Ладно, спускайся давай!

                          2000



                  О вреде курения

                  Лет в семьдесят начну курить
                  и в девяносто брошу,
                  чтоб честных барышень дурить
                  и завлекать их в рощу;
                  чтоб в ней расписывать про то,
                  что мне ужо почти что сто;
                  и чтоб они, с улыбкой
                  меня назвавши рыбкой,
                  шептали: "Выдумщик же ты!" -
                  и с чувством падали в кусты.


                  Страсти по Евгению

                            … Или во сне
                            Он это видит? иль вся наша
                            И жизнь ничто, как сон пустой,
                            Насмешка неба над землёй?

                            А.С. Пушкин
                  В поток осенний с одичалой кручи! –
                  забудь про боль души и божий дар,
                  смири гордыню - свет нутра горючий:
                  опасен твой, Евгений, тайный жар;
                  ныряй же! ну! и валом праздной черни
                  тебя остудит, скрывши с головой,
                  Тверская, мокрый рокот мостовой,
                  где сотни ног текут в тоске вечерней.

                  Вперёд, теперь глазами ешь и пей
                  пространство, что пестрит как цирк бродячий,
                  включись в игру и станешь ты богаче
                  переогромленностью бедною своей.
                  К чему мечтать, о чём слагать напевы? -
                  страна чудес явилась взору тут,
                  и как в раю истерзанном цветут
                  бесполые пластмассовые девы;

                  опухший бомж, почивший на скамье,
                  здесь менее провинциален яркой пары
                  (по разговору слышно: из Самары),
                  хотя и перемазан он в дерьме;
                  там, за стеклом, едят шикарный ужин;
                  а здесь, в кружок, передают косяк,
                  изображая счастье (все и всяк
                  пришлись тут к месту: нужен тот, кто нужен);

                  вот собрались скинхеды, ждут-пождут
                  рассеянных в метро дружков, и хором
                  весёлую бывальщину плетут
                  у памятника Пушкину; с затором
                  справляется ГАИ; с обложки Брема
                  нисходят панки с готами, а вот
                  и рэпер даром улицу метёт,
                  плетутся чёрно-розовые емо.

                  Похоже, время замерло, но место
                  здесь о себе вопит на всех углах
                  (а ты – ты в лабиринте, ты в долгах
                  у времени). Вот новости: невеста,
                  из под венца сбежавшая к братве
                  (беседа двух прохожих), возвратилась
                  к отставленному жениху на милость.
                  Жгут фонари в октябрьской Москве.


                  2

                  Держа в уме гитару и подругу,
                  терпи себя до самого конца:
                  ты ангельского разглядеть лица
                  сподобился, ты трепетную руку
                  сплетал с рукой небесной,- но змея
                  водила на цепочке вас обоих:
                  в двоих случился перебор, из коих
                  никто не в силах молвить: "Это я"…

                  В вещах природы отразилось небо,
                  и в отраженье божеском амёба
                  жируя, копошится и плодится,
                  пакуя в целлофан свои мечты,
                  которые сбылись (сегодня - пицца).
                  А чем ты хуже? Нет – чем лучше ты?
                  И в жолтых окнах засмеются. Но
                  мы это проходили уж давно.


                  3

                  Какой-то нерв, поющий катастрофе,
                  Евгения влечёт на чашку кофе
                  (дурного качества и трижды дорогого)
                  в иллюзию тепла: где ярый свет,
                  на столике искусственный букет,
                  блондинок брань, улыбка голубого,
                  родная речь с заморской пополам -
                  it rules, все флаги в гости будут к нам.

                  Тепло иль холодно душе, вот в чём вопрос.
                  А люди, отряхая дождь с волос,
                  привносят в жизнь печать своих привычек,
                  мобильники затискав, веря в то,
                  что завтра купят новое авто -
                  двоящейся реальности кавычек
                  не замечая. Можно жить не так
                  как хочется, и молча пить коньяк.

                  Похоже, даже этим проституткам,
                  обратный счёт свой выставляя суткам,
                  и дик, и странен твой немой вопрос,
                  и то, что пишешь ты теперь в тетрадку,
                  им подозрительно. Того гляди, к порядку
                  тебя здесь призовёт их ражий босс.
                  (Ушли. Им недосуг с тобой возиться,
                  Осталась недоеденною пицца).

                  И блядство на миру красно, коль скоро
                  оно предмет согласья и раздора.
                  История ж амёбы - тьфу, амёбы! -
                  лишь опись фактов, как от словоблудства
                  разит приличиями с целью спрятать чувство
                  привязки к месту с помощью утробы.
                  (Вдруг, как во сне - мигалок вой и блеск,
                  и по асфальту лимузинов плеск).

                  Умом ты не насытишь дикость дней.
                  Уже давно стемнело. Свет огней
                  застыл: живой видеоряд в рапиде.
                  Да к черту всё! Поехали домой!
                  Да нет... Конечно, нет, я не в обиде…
                  Где зонтик твой? А этот разве мой?
                  Сквозящая порука пустоты
                  безжалостна, и в ней плутаешь ты.

                  Твой вечер чёрным льдом в витринах тает,
                  Нет, не вино тут в голову ширяет -
                  а свет: мы любим в нём и ненавидим.
                  Спустилась ночь, в легенду обратив
                  любовь без слов и без любви мотив.
                  Так хватит здесь торчать бездвижным сиднем! -
                  пора в метро, где в гомоне времён,
                  зеркально с эхом, жжёт аккордеон.

                  Пора учесть, как здешний опыт учит:
                  жизнь - это кляча, всяк её тут мучит.
                  И кто прав больше? - тот, кто на бульваре
                  под хохот продаётся, или тот,
                  кто мрачным в блёстках праздника бредёт?
                  (Да уж, мой друг, сегодня ты в ударе).
                  А дождь – проснулся он под вечер что ли?
                  Ни радости не знает он, ни боли.

                  А что твоя подруга? Ах, подруга,
                  ушедшая к бандиту.… Вот непруха!
                  Нет! не она ушла - но унесло
                  ее потоком времени холодным;
                  так что с того? гляди: ты стал свободным,
                  не нужно напрягать в тоске весло,
                  во тьму, чрез волны страшные стремясь,
                  с беспечным перевозчиком бранясь
                  .

                  Здесь, в омуте златом, царят машины,
                  как щуки твёрдые, здесь подпирают высь
                  слова и деньги.… Как ты ни кривись,
                  тебя перекривит стекло витрины.
                  Твоя змея, дружок, всегда с тобой.
                  Тут пахнет жизнью гордою и крепкой,
                  змея ползёт, позванивая цепкой,
                  и водит вас двоих по мостовой,

                  мощённой головами и молвой…

                          2007. Москва- Нью-Йорк



                  Поверить ангелом гармонию я захотел, мой друг...

                        * * *
                  Поверить ангелом гармонию я захотел, мой друг,
                  и душу, словно постороннюю, я выпустил из рук.

                  И враз прошла моя бессонница, и в сон я впал,
                  мне ангел рек: давай знакомиться - и руку дал.

                  И я запел посланцу вешнему, чтоб знал мой гость,
                  про всё про то, как люду здешнему жить повелось,

                  о том, как тут с утра до вечера, из года в год,
                  душа как рыба бьётся, вечная, о жизни лёд.

                  Как образ, в зеркалах витающий, бессудный вор,
                  глазами жизни этой тающей пытает взор…

                  Не часто ангел в гости жаловал на мой чердак,
                  я гостя песнями побаловал (ведь я мастак),

                  земную музыку с небесною цветками свив...
                  Но ангел клятвою чудесною порвал мотив

                  и от печали, мной навеянной, земных минут,
                  стоял он смутный и рассеянный, и чуждый тут.

                  А я глядел с тоскою внутренней во все глаза,
                  как по щеке его по утренней бежит слеза.

                  Мой ангел, недослушав песенки, крылом повёл
                  и по небесной шаткой лесенке покинул дол.


                  Откровение новейшего Тесея

                      С каждым шагом, с каждым брезжущим движением,
                      с каждым оскользанием пальцев по камню стены,
                      с каждым губительным замиранием пламени
                      свечного огарка, заправленного в бронзовый
                      старинный подсвечник, который я держу в уставшей

                      от напряжения руке, как бы всё еще подтверждая,
                      что я имел когда-то дневное имя, и с каждой новой,
                      в том же ключе повторяющейся, роковой и совсем
                      никому не нужной ошибкой, с каждым ртутным ударом
                      сердца, возмущённого чёрною ясностью поражения,

                      я, по глупости и вообще по недоразумению оказавшийся здесь,
                      стою, словно предмет, в каменном лабиринте, прижимаясь
                      щекой к мокрой стене, после очередного поворота
                      где я забыл уже, кто ты на самом деле - часть ли этого мира,
                      или весь потерявший свой облик безгласный мир,

                      в мрачных областях которого я открываю шаг за шагом,
                      что вся жизнь есть ответвления ответвлений,
                      и что существуют такие каменные дыры в мире человеков,
                      где никогда не распускались цветы, - и вот, после следующего
                      бессмысленного поворота, мне совсем безразлично

                      наяву или в воображении вдруг вижу я солнечный проём в стене:
                      в нём жуки расписали воздух, долго остывает чай на веранде,
                      а Минотавр развалился в плетёном кресле перед новеньким
                      японским телевизором, и ты, в упаковке солнечного целлофана, -
                      ты с ним; но я пропускаю тебя взглядом, опять погружаясь во мрак,

                      сознавая, что ты счастлива в твоей и моей смертях,
                      настигших нас в нашем безумии, и, вцепившись пальцами в катушку
                      с порванными нитками, вижу, как скользкая капля
                      из тех, что падали на моё не понятно уже отчего
                      мокрое лицо, падает на усик свечи. Свеча шипит. Гаснет.
                                          1985


                  До свиданья, мой век, не сгубили тебя супостаты...

                          * * *
                            Остановите, вагоновожатый,
                            Остановите сейчас вагон!
                                  Николай Гумилев

                  До свиданья, мой век, не сгубили тебя супостаты,
                  оглянись же назад:
                  арестанты уснули, уснули, как дети, солдаты,
                  патефоны и лошади спят.

                  Я в твоих именах как в шелках, я в лесу облетевшем
                  рук пожатых твоих,
                  странник очередей, подпевала в кругу захмелевшем,
                  друг уловленных тьмой и живых.

                  Вспомни, как из дождя пронесли в пеленах твою душу
                  сквозь топорную дверь
                  в тот невольничий пьяный ковчег, выводивший на сушу
                  из потопа невзгод и потерь.

                  Уноси же с собою в прощальную ночь эти слёзы -
                  ты барак свой нашёл:
                  настоящие, вместо игрушечных, там паровозы,
                  и качался, как палуба, пол.

                  Пахло чем-то пожухлым: кирзой и листвой, коленкором,
                  мятной тайной души;
                  и бел свет сквозь решётку в окне составлялся узором,
                  в ранце брякали карандаши.

                  Ты был мальчик-двойник, ты стяжал умиленье и жалость -
                  ты с бедою играл,
                  волшебство твоих игр на убогих вещах отражалось
                  светом пляшущих в сердце зеркал.

                  Над бараком твоим, по-над бездной осеннего неба,
                  шла живая звезда:
                  этот спутник был сделан из детских игрушек и хлеба,
                  сладко пели во тьме провода.

                  Кто же выбрал тебя, почему над тобою нависло
                  воплощенье мечты? -
                  перепутав тебя, перепутались лица и числа,
                  с красотой перепутался ты,

                  чтобы время отпить, чтобы, вспыхнув, смеяться и плакать
                  в первый раз от вина.
                  Там жасмин осыпался невинно в дорожную слякоть,
                  там свистела шпана и весна.

                  И двоящийся мальчик (который из них?), как стрижонок, -
                  выпал он из гнезда.
                  Я тебя не забуду, мой век, я твой вечный ребёнок,
                  надо мною живая звезда.

                  Я тебе благодарен за то, что, поймав меня в сети,
                  всё ж, себе на уме,
                  ты отвёл и железный поток свой, и огненный ветер,
                  ты не отдал меня Колыме.

                  Может быть, я убит, но не насмерть, и может, простужен
                  той дождливой судьбой,
                  но я счастлив, мой век, что тебе оказался не нужен -
                  ты велел мне остаться собой.

                  Не трамваем заблудшим, но трактором ленинским пёрло
                  время века - вперёд!
                  а теперь вот - комком безвоздушным у самого горла,
                  как "Прощанье славянки", как лёд.

                  Вот и всё, а теперь уходи, расстаёмся навеки! -
                  нет, постой, не спеши:
                  ты забыл потушить свет в последнем твоём человеке -
                  свет непознанной тайны души.

                              1 января 2001





                  Жук

                      Когда меня гнетёт забота –
                      тоска, крамольная тоска,
                      меня придавливает кто-то,
                      как в плен попавшего жука.

                      Как жить, когда тебя без спроса
                      переворачивают так
                      и кровью цвета купороса
                      небесный пачкают верстак?

                      В сомненьях страшных и постылых
                      я предаю себя ножу,
                      священный ужас стынет в жилах,
                      без сил, поверженный, лежу

                      и думаю: как он огромен
                      мой великан – мучитель мой! –
                      вот эти пальцы, толще брёвен,
                      вдруг ставшие моей тюрьмой.

                      За что я отдан великану –
                      мечтательному палачу,
                      что ждать: в безвременье ли кану,
                      или свободу получу? –

                      наступит час, свершатся сроки,
                      и эта страшная рука
                      подбросит в воздух одинокий
                      вдруг надоевшего жука.

                      Так, значит, вовсе не случайно,
                      что не влекут меня в полёт
                      ни помыслы мои, ни тайна,
                      ни синевы опасный лёд:

                      мне нужен кто-то очень близкий,
                      лежащий рядом на спине,
                      придавленный, как я, и низкий,
                      родной до боли нужен мне.

                      А этот великан - он тоже,
                      как обомлевший в страхе жук,
                      во власти чьих-то рук, похоже -
                      огромнее огромных рук.

                      И крест один нам предназначен,
                      и там, в зеркальной синеве,
                      мы об одном с восторгом плачем,
                      сплетаем речь в одной молве.
                            1986




                Античная записка

                  Чтоб услышать опять это милое "ах"!;
                  ангел мой, я тебя подниму на руках:
                  мы с тобой одичали в разлуке,
                  я тебя потерял в городах и снегах,
                  в тяжком гомоне времени я на висках
                  не найду твои лёгкие руки.

                  Чтоб не видеть слезу в этих грустных глазах,
                  жизнь моя, смерть моя, я развею твой страх -
                  всё, что было, то было по правде:
                  мой корабль сгорел, порох весь отсырел,
                  не хватило коня, крепкой водки и стрел,
                  Александр вмешался и Клавдий.

                  Ты взойдёшь, весневея, из жирной земли,
                  я зароюсь в неё по макушку, вели -
                  я сквозь землю пройду, Персефона,
                  но в каких-то других превращеньях и снах
                  я воскресну и вновь унесу на руках
                  голос твой в кущи райского звона.
                              1990



                Здесь можно познакомиться с песней
                www.youtube.com/watch?v=zqtj2dz4zOY


                Предсказание

                Пространство, сквозя и кривясь, подчиняется числам,
                но над всем правит звук, пустоту раздражающий смыслом.
                Этот зов многошумной природы - родившись в себе,
                из себя он и тянется, сам себя слыша на пробу,
                познавая пределы своей чистоты - словно пломбу
                вдруг срывает с себя, словно пробку, и в мокрой трубе
                водосточной системы себя представляя дождём,
                он, на деле, является звуком, нашедшим свой дом.

                Умирая для жизни, душа превращается в звуки,
                и привычный трезвон бытия вдруг становится фугой,
                только дальше, как сиро и сладостно ты ни аукай -
                не получишь ответа, хоть складывай рупором руки,
                над водою прошедшего будешь носиться в разлуке.

                Где-то в древопоющем тумане, в кленовом рассвете июля,
                в час, когда отдыхают еще берега от полдневного ада,
                но раскинуты удочки, и, цвета яблок, нагая наяда
                защищает свое отраженье сачком из дырявого тюля
                от навязчивых ос и туманного солнца, вы внятно
                вдруг услышите дробную песнь просветлённого дятла.

                              1984


                Друзьям

                Где остыло живое варево
                из запутавшихся голов,
                из расхристанных душ, из марева
                века прошлого в патоке слов -

                вы уехали, или умерли,
                или просто сошли с ума,
                и спустились такие сумерки,
                что сбылись и сума, и тюрьма,

                где жируют бездушные, подлые,
                крохоборы, зануды, скопцы,
                змеи явные и подколодные,
                дети язвы, позора отцы.

                Не страшась уж ни чёрта, ни ладана,
                спутав даты календаря,
                судят-рядят: рябого ли надобно
                иль плешивого им царя?

                Ну а те, кто судьбой нелепою
                свято место исправно блюдут,
                пахнут нефтью и пареной репою,
                и в друзья меня всё зовут.

                      2008





                Где-то теперь моя бедная няня, моя баба Клава...

                        * * *

                  Где-то теперь моя бедная няня, моя баба Клава,
                  где-то и днюет она и ночует в песке и траве:
                  так вот, навроде песочных часов, перевёрнутых кем-то,
                  перевернулся бел свет, превратившись в своё отраженье.
                  Я по земле прохожу, дует ветер, и русскою речью
                  перевернувшейся этой судьбе не перечу.

                  Так и живу, вспоминая упавшее небо:
                  воздух, стоящий в воде, и босую, спросонок,
                  девочку-деву с батоном крошащимся хлеба;
                  вижу - в неё заплывает корабль, кораблёнок.

                  Милый кораблик, влюблённый в мелодию вальса,
                  где ты плутал, в зеркалах поднебесных качался?

                  Я полюбил отражение неба в крови,
                  глупо, по-детски стучащей в моё удивленье,
                  и полюбил отражение боли в любви.
                  Я полюбил отражение жизни ушедшей
                  в чистой воде изумрудной, воде сумасшедшей

                              1987



                  Бабочка

                                                             *     *     *

                                                                            Remember me, remember me, but ah!
                                                                            Forget my fate.
                                                                                                      Dido's lament

                                  В перепутиях сада, в трепетанье дневном и ночном -
                                  там, в назойливой притче страстей, притворявшихся сном,

                                  в мире, путавшем зренье, где шёлковой дурочкой ты
                                  обреталась беспечно, где озером пахли цветы,

                                  той нетленной на вид, хохотавшей при слове всегда,
                                  перепутавшей крылья с душой, изменила звезда.

                                  Той - не доброй среди самых добрых, не умной и не
                                  самой хрупкой среди уцелевших в нещадном огне;

                                  той красавице, чуждой ордам расписных щеголих,
                                  среди всех самых бабочек, бабочек самых из них.

                                                                                                            2003. Октябрь






                  Прощание с богиней


                      элегия
                  И сон не в сон, когда вокруг весна.
                  Как мне уснуть, когда в моих потёмках,
                  в глазах моих, стоит вчерашний день,
                  поломанные вещи предъявляя?
                  И вот, рискуя телом и рассудком,
                  живу, как слесарь, вышедший в наряд,

                  дневные мысли путаю с ночными.
                  Цветы роняют лепестки во тьму.
                  И не поймешь, где что и что к чему,
                  пока при свете фар молоковоза
                  перелетает комната в пространстве,
                  и в раме, отъезжающей во мрак -

                  смещение весны в ночное лето.
                  Я не заметил в этом беспорядке,
                  когда и как она в окно влетела -
                  светящаяся золотом, Нагая,
                  и, просквозив, переиначив воздух,
                  вдруг обняла меня, как солнце утра,

                  и вновь пропала. Я не сплю всю ночь,
                  свечусь и меркну и живу без смысла,
                  и коротаю время до рассвета.
                  Как вдруг я вспоминаю этот дом,
                  где с сыном со своим я прожил лето,
                  и тех людей, что даже за постой

                  с меня не взяли, не родные вовсе:
                  старик, старуха и тридцатилетний,
                  никак не оженившийся верзила.
                  И дочь у них была. Но я ее
                  не знал уже. Она в семнадцать лет
                  вдруг посчитав себя совсем дурнушкой,

                  оставив им на будущую память
                  мечты и слёзы, зеркало в осколках,
                  взяв кнут пастуший, в бане запершись,
                  повесилась. Предчувствием томимы,
                  её родные в этот звёздный вечер
                  смотрели телевизор (вечный Штирлиц!).

                  Мать первой всполошилась, да уж поздно,
                  пока они кричали и нашли,
                  пока они искали в огороде
                  там, где она весной цветы сажала.
                  Она уже обратно не пришла.
                  Пастушьего томительного лета

                  опять я вспомнил тишину и сон,
                  и вспомнил дом и горенку, в которой
                  боялся спать отдельно сын хозяев.
                  И как живут хозяева? сидит ли,
                  как прежде, на крыльце своём старик
                  затягиваясь горькой папиросой?

                  кому расскажет, как им доводилось
                  наесться на войне: чем их кормили
                  до наступленья или, скажем, после?
                  жива ль старуха? кто доит корову
                  женился ли их сын косноязычный?
                  и как она? летает ли? смеется?

                  жива ли там, где, ласково играя,
                  трепещет свет? какая там погода?
                  Цветы роняют лепестки, я помню,
                  пастушья тишина, свеченье лета
                  и облака, и пыльная дорога,
                  черёмуха и громкий телевизор,

                  и голоса сквозь пыльную листву;
                  увядшие цветы на грядке, блики
                  на листьях, на тропинке и на брёвнах,
                  осколки зеркала, и бабочки, и шмель,
                  и свет звезды, уже творящей утро,
                  и новый день, сводящий нас с ума.

                          1985





                  Случилось как-то в поле, где-то в поле...

                  ".... y en la chaqueta una cuchara muerta." *

                  Cesar Vallejo

                  Случилось как-то в поле, где-то в поле
                  под небом в журавлях, на вольной воле:
                  картошку извлекая из земли,
                  с молитвою святой перемежая
                  мат-перемат, средь клубней урожая
                  хохочущего воина нашли.

                  Где времена в дымах сражений веки
                  смежали гневно, где сбивали вехи,
                  любой ценой взыскуя срам побед –
                  всё пристальнее даль, всё ядовитей,
                  по щучьему велению событий
                  из прошлого в себя дороги нет.

                  Но божий дар, и божий вздор – всё шутка,
                  хохочет череп воина, и щука
                  дурной улыбки проплывает сквозь века;
                  зубастая, и лезет всё в бутылку,
                  и всё невмочь ей обуздать ухмылку,
                  всё хочется ей корчить дурака

                  в краю родном, где победивший плачет,
                  опалы ждёт, следы геройства прячет,
                  боясь прогневить вставших за спиной:
                  чтобы, из грязи в князи, в страшной давке
                  они, отдав команду, вышли в дамки –
                  любой ценой, любой чужой ценой.

                  Ещё со школьных лет в глубинах ранца
                  таился жирный сумрак, а пространство
                  набухло, как вертящийся синяк.
                  Погоды бред, подверженный морозу –
                  одическая дань её склерозу,
                  и хохот черепа беззвучен, сир и наг.

                  __________________________________________________
                  (исп. ) "… а в гимнастёрке нашли мёртвую ложку". Сесар Вальехо



                  В темноте обнажается только душа...

                          * * *

                    В темноте обнажается только душа.
                    Вещи, мраком покрывшись, уходят в монахи.
                    Ты ко мне, после душа, скользнёшь из рубахи,
                    как ребёнок дыша.

                    И тогда в море ночи мерещится свет,
                    возвративший погибшую лодку к причалу,
                    и тогда мы друг друга найдём одичало
                    через тысячи лет.

                    И в сомкнувшемся мраке не станет беды,
                    ни кричащего яблока в древней траве, и
                    на песке зацелованной солнцем аллеи
                    будут влажны следы.

                              2009



                    Песня:
                    http://www.youtube.com/watch?v=TIMyh2x5rCM



                    Филяндинские стансы

                          А зимой там колют дрова и сидят на репе…
                                  И. А. Бродский


                            1

                        Прохудав, тканный в листья кафтан
                        ждёт на воздухе чистки и встряски,
                        и, как встарь, в сентябре Левитан
                        подновил ему краски.

                        Над крещёной горою - раскат
                        в пропасть неба: две птицы святые
                        третий век улететь не хотят
                        за моря золотые.

                        А над озером ближним, внизу,
                        гомон чаек, визгливые крики.
                        Вдруг замрёт, утирая слезу,
                        воздух чистый и дикий.

                            2

                        Был в гостях у Матвеича. Спят
                        восемь кошек, не спится котёнку.
                        Свет вечерний, пролившись сквозь сад,
                        озарил самогонку.

                        День пустынных причуд и тоски,
                        а Прокофьевна с клюквой сегодня.
                        Вас и осенью тут, старики,
                        греет лето Господне.

                        Вам одним тут, на мёрзлых дровах,
                        тешить вьюгу в любви с укоризной,
                        как Петру и Февронье в снегах,
                        позабытым отчизной.

                            3

                        Выпив тайну песочных часов,
                        на тенётах стрекозы повисли.
                        Так душа устаёт от обнов
                        наигравшейся мысли.

                        Пустишь под гору велосипед -
                        не печалься о вечных вопросах,
                        но Матвеич уставился вслед,
                        обнимая свой посох.

                        Избы в ряд заколочены тут.
                        Домовые, для важности вящей,
                        в отсыревшие книги внесут
                        мой звонок дребезжащий.

                            4

                        Здесь давно уж не сеют, не жнут.
                        Славя пастыря, кроткое стадо
                        топчет брошенный в паданцы кнут
                        средь дырявого сада.

                        По колхозу прошлась пастораль.
                        Пастуху над кустом свищет птица -
                        безмятежна в запое печаль.
                        А вот мне всё не спится.

                        Спрятав сутки, надвинется ночь,
                        срежет свет, как печная заслонка,
                        утром видишь картину точь-в-точь
                        прорисованной тонко.

                            5

                        Шёпот прошлого, вкравшийся в сон,
                        притворяется мышьей вознёю -
                        слышишь звон, да не знаешь где он.
                        Что со мной? Бог со мною.

                        В сентябре, милый друг, в сентябре,
                        словно книга, теряется лето,
                        стало холодно жить на заре
                        в ожиданье рассвета.

                        И бессонницу не обмануть
                        и с потоком её откровений,
                        как в пустыне, мерцающий путь
                        золотой тьмы осенней.

                            6

                        Там, в ночи, тонко стелется дым
                        никогда не отправленных писем,
                        почтальон же бредёт невредим,
                        от долгов независим.

                        Если дождь там – то зонтик забыт,
                        если волны – то с привкусом соли,
                        ветер штору окна теребит
                        или бьётся в подоле.

                        В чёт и нечет звенят голоса:
                        и живое, и мёртвое эхо
                        равносладки, как звук и слеза
                        влагу съевшего смеха.

                            7

                        Убыль сердца и убыль тепла,
                        и не нужно ни в чём оправданья,
                        даже ночь, словно поезд, прошла.
                        Всё пройдёт, до свиданья!

                        Ветер вьётся, чтоб листьями в срок
                        выше неба округу захламить,
                        эту честную слякоть дорог
                        оставляя на память.

                        Время будто увязло во рву,
                        но часы всё наглей и негодней:
                        не хочу из России в Москву
                        возвращаться сегодня.

                              2002