Добра ли ночь? нет, зол тот час,
Когда расстаться нам пора.
Вдвоем останемся хоть раз -
И будет ночь добра.
Зачем же ночь, когда без встреч
И не разжечь в груди костра?
Не мнить, не вспомнить, не изречь -
Тогда и ночь добра.
К сердцам, что рядом вновь и вновь
Без слов трепещут до утра,
Лишь к ним, пойми, моя любовь,
Бывает ночь добра.
Оригинал:
Percy Bysshe Shelley
Good-Night
Good-night? ah! no; the hour is ill
Which severs those it should unite;
Let us remain together still,
Then it will be good night.
How can I call the lone night good,
Though thy sweet wishes wing its flight?
Be it not said, thought, understood -
Then it will be - good night.
To hearts which near each other move
From evening close to morning light,
The night is good; because, my love,
They never say good-night.
Лишь время всё расставит по местам
И нам в итоге свой предъявит счет.
Я рассказал бы, если знал бы сам.
Паяцы пляшут - значит, плакать нам?
Сбиваться с ног, когда труба зовет?
Лишь время всё расставит по местам.
За предсказанья ни гроша не дам -
Ведь я люблю тебя который год.
Я рассказал бы, если знал бы сам.
Известно же, откуда дуть ветрам
И почему опять листва сгниет.
Лишь время всё расставит по местам.
Быть может, розы рвутся к небесам,
И убежден мираж, что не уйдет.
Я рассказал бы, если знал бы сам.
Вообрази: пора на волю львам,
Ручьи и рати сгинут в свой черед.
Лишь время всё расставит по местам?
Я рассказал бы, если знал бы сам.
оригинал:
Wystan Hugh Auden
IF I COULD TELL YOU
Time will say nothing but I told you so,
Time only knows the price we have to pay
If I could tell you I would let you know.
If we should weep when clowns put their show,
If we should stumble when musicians play?
Time will say nothing but I told you so.
There are no fortunes to be told, although,
Because I love you more then I can say,
If I could tell you I would let you know.
The winds must come from somewhere when they blow,
There must be reason why the leaves decay;
Time will say nothing but I told you so.
Perhaps the roses really want to grow,
The vision seriously intends to stay;
If I could tell you I would let you know.
Suppose the lions all get up and go,
And all the brooks and soldiers run away;
Will time say nothing but I told you so?
If I could tell you I would let you know.
В ладони древо вросло,
И сок устремился к плечам,
В груди моей древо растет -
И вниз
Простерты ветви, подобно рукам.
Древо - ты,
Мох - твой дух,
Ты - фиалка под ветром вольным.
Тебе - дитя - взлетать,
А миру всё это ни к чему.
оригинал:
A Girl
by Ezra Pound
The tree has entered my hands,
The sap has ascended my arms,
The tree has grown in my breast –
Downward,
The branches grow out of me, like arms.
Tree you are,
Moss you are,
You are violets with wind above them.
A child - so high - you are,
And all this is folly to the world.
I
О чайках расскажи, летящих
В лазури над бездонной синью.
II
Громче вздоха, но тише ветра,
То ли музыка, то ли говор,
Бессознательные повторы,
Буквы из камня и влаги,
Слова – первобытные, наши.
III
Скалы – головы песьи –
Превращаются в рыб
И ныряют в море.
IV
Над Монхеганом звезда Атлантики,
Фонарь без фонарщика, реет.
Ты тоже дрейфуешь, сбиваясь с пути,
Когда не становишься светом во тьме,
Волей живой, если есть она,
Или знамением воли былой,
Одним из ее провозвестников.
V
Дрожит морская листва.
А было же древо-отец,
Сидели под ним и пели.
VI
Знобит, если вечно молод,
На скорбный берег придешь
В синеве огибать белесые валуны,
Деля со старцами времена.
VII
Воробушек стоит тысячи чаек,
Когда запоет. Чайка сидит на трубе.
Дразнит цесарку, вороне перечит,
Меняя настрой на ходу.
Воробей откликается невзначай.
VIII
Опыт взгляда на мир.
Или повод! А на море смотрят,
Как по клавишам пробегают.
IX
В этом сумраке суша и море,
День и ночь, шторм и штиль рождают
Еще больше ночей и дней, облаков, миров.
X
Сменить не только мысли – суть сменить,
Из тела вырваться, преодолеть
Его пределы в ощущеньях,
Понять, что чувствуют вокруг предметы,
Что лодка чувствует, взрезая синюю волну.
XI
На Пемаквиде тимофеевка,
От зноя свернувшись, сверкает
Прохладой. Луна за солнцем вслед, как перевод
Французский русского поэта.
XII
Повсюду в ельниках покоятся солдаты:
Сержант Хью Марч в мундире красном
За этой вот башней погиб со своими.
Повсюду в ельниках еловые останки.
XIII
Розой песчаной море накрой. Небо
Наполни лучистыми брызгами.
Да сгинет всякая соль.
XIV
Слова прибавляются к чувствам. Словно блеснет
Слюда, затрепещет трава,
На засохших деревьях – Арахны покров,
Расширен зрачок, и острее взор.
XV
Последний остров и островитянин,
Под стать друг другу, различают синь
Морскую и небесную, пока
Различия в предметах не сотрутся
И не останется сплошная белизна.
XVI
Колокол водяной по кругу,
И сама вода по кругу идет,
А вот и ось коловращенья –
Купольный колокол, звука начало.
XVII
Пройди сквозь дверь и через стены,
Сплошной настой и свежесть луга,
Сосна резная дарит сон.
XVIII
Отлив, безводье, летний зной.
Примечаешь тончайшие тени.
Дамарискотта, тра-та-та.
XIX
Вот один плывет под бочкой, а на ней –
Другой. Прямо человек-корабль,
Ну и парни, что там твой Неаполь.
XX
Ты как бы видел медный блеск его,
Слегка. Туман был похож на свет, как красное
На огонь. Грот-мачта сходила на нет,
Не отклоняясь ни на миллиметр.
Казались прозрачными капли на леерах.
Час еще не настал для бесстрашных бросков.
оригинал:
Variations on a Summer Day
by Wallace Stevens
I
Say of the gulls that they are flying
In light blue air over dark blue sea.
II
A music more than a breath, but less
Than the wind, sub-music like sub-speech,
A repetition of unconscious things,
Letters of rock and water, words
Of the visible elements and of ours.
III
The rocks of the cliffs are the heads of dogs
That turn into fishes and leap
Into the sea.
IV
Star over Monhegan, Atlantic star,
Lantern without a bearer, you drift,
You, too, are drifting, in spite of your course;
Unless in the darkness, brightly-crowned,
You are the will, if there is a will,
Or the portent of a will that was,
One of the portents of the will that was.
V
The leaves of the sea are shaken and shaken.
There was a tree that was a father,
We sat beneath it and sang our songs.
VI
It is cold to be forever young,
To come to tragic shores and flow,
In sapphire, round the sun-bleached stones,
Being, for old men, time of their time.
VII
One sparrow is worth a thousand gulls,
When it sings. The gull sits on chimney-tops.
He mocks the guinea, challenges
The crow, inciting various modes.
The sparrow requites one, without intent.
VIII
An exercise in viewing the world.
On the motive! But one looks at the sea
As one improvises, on the piano.
IX
This cloudy world, by aid of land and sea,
Night and day, wind and quiet, produces
More nights, more days, more clouds, more worlds.
X
To change nature, not merely to change ideas,
To escape from the body, so to feel
Those feelings that the body balks,
The feelings of the natures round us here:
As a boat feels when it cuts blue water.
XI
Now, the timothy at Pemaquid
That rolled in heat is silver-tipped
And cold. The moon follows the sun like a French
Translation of a Russian poet.
XII
Everywhere the spruce trees bury soldiers:
Hugh March, a sergeant, a redcoat, killed,
With his men, beyond the barbican.
Everywhere spruce trees bury spruce trees.
XIII
Cover the sea with the sand rose. Fill
The sky with the radiantiana
Of spray. Let all the salt be gone.
XIV
Words add to the senses. The words for the dazzle
Of mica, the dithering of grass,
The Arachne integument of dead trees,
Are the eye grown larger, more intense.
XV
The last island and its inhabitant,
The two alike, distinguish blues,
Until the difference between air
And sea exists by grace alone,
In objects, as white this, white that.
XVI
Round and round goes the bell of the water
And round and round goes the water itself
And that which is the pitch of its motion,
The bell of its dome, the patron of sound.
XVII
Pass through the door and through the walls,
Those bearing balsam, its field fragrance,
Pine-figures bringing sleep to sleep.
XVIII
Low tide, flat water, sultry sun.
One observes profoundest shadows rolling.
Damariscotta da da doo.
XIX
One boy swims under a tub, one sits
On top. Hurroo, the man-boat comes,
In a man-makenesse, neater than Naples.
XX
You could almost see the brass on her gleaming,
Not quite. The mist was to light what red
Is to fire. And her mainmast tapered to nothing,
Without teetering a millimeter's measure.
The beads on her rails seemed to grasp at transparence.
It was not yet the hour to be dauntlessly leaping.
Метель январская мела,
И я, держа на север путь,
Мечтал, пока сгущалась мгла:
Заночевать бы где-нибудь.
И вот попутчицу нашел,
Когда завьюжило сильней,
И позвала, и я зашел
В уютную светлицу к ней.
Она добра была со мной,
А я, совсем лишившись сил,
Отвесил ей поклон земной
И постелить мне попросил.
И разложила в эту ночь
Кровать широкую она,
И тотчас поспешила прочь,
Желая крепкого мне сна.
Свечу взяла еще быстрей,
Но понял я, что не усну,
И прошептал вдогонку ей:
"Подушку дай еще одну".
Она подправила кровать
У изголовья, на краю,
И перед сном поцеловать
Решил я девушку мою.
"Не распускал бы, парень, рук –
К чему под юбку сразу лезть?
А полюбили если вдруг,
Так девичью не троньте честь".
Я разметал волос жнивье,
И, как сирень в хмельном вине,
Зарделись щеки у нее –
Той, что постель стелила мне.
А грудь – как в северных снегах
Взошли два холмика к весне,
И пели блики на ногах
Той, что постель стелила мне.
И целовал я вновь и вновь
Ту, что поладила со мной,
И у стены моя любовь
Уснула тихо в час ночной.
Но скоро нас застал рассвет,
Ее я обнял в блеске дня,
Она смутилась и в ответ
Вздохнула: "Ты сгубил меня".
Губами нежно я собрал
Слезинки все из ясных глаз.
"Не плачь, родная, – ей соврал, –
Постелешь мне еще не раз".
Стежки наметила игла
На материнском полотне –
Сорочку шила и ждала
Та, что постель стелила мне.
На свете нет ее родней –
И наяву или во сне
Мне не забыть до смертных дней
Той, что постель стелила мне.
Оригинал:
The Lass That Made The Bed To Me
By Robert Burns
When Januar' wind was blawing cauld,
As to the north I took my way,
The mirksome night did me enfauld,
I knew na where to lodge till day:
By my gude luck a maid I met,
Just in the middle o' my care,
And kindly she did me invite
To walk into a chamber fair.
I bow'd fu' low unto this maid,
And thank'd her for her courtesie;
I bow'd fu' low unto this maid,
An' bade her make a bed to me;
She made the bed baith large and wide,
Wi' twa white hands she spread it doun;
She put the cup to her rosy lips,
And drank-"Young man, now sleep ye soun'."
Chorus-The bonie lass made the bed to me,
The braw lass made the bed to me,
I'll ne'er forget till the day I die,
The lass that made the bed to me.
She snatch'd the candle in her hand,
And frae my chamber went wi' speed;
But I call'd her quickly back again,
To lay some mair below my head:
A cod she laid below my head,
And served me with due respect,
And, to salute her wi' a kiss,
I put my arms about her neck.
The bonie lass, .
"Haud aff your hands, young man!" she said,
"And dinna sae uncivil be;
Gif ye hae ony luve for me,
O wrang na my virginitie."
Her hair was like the links o' gowd,
Her teeth were like the ivorie,
Her cheeks like lilies dipt in wine,
The lass that made the bed to me:
The bonie lass, .
Her bosom was the driven snaw,
Twa drifted heaps sae fair to see;
Her limbs the polish'd marble stane,
The lass that made the bed to me.
I kiss'd her o'er and o'er again,
And aye she wist na what to say:
I laid her 'tween me and the wa';
The lassie thocht na lang till day.
The bonie lass, .
Upon the morrow when we raise,
I thank'd her for her courtesie;
But aye she blush'd and aye she sigh'd,
And said, "Alas, ye've ruin'd me."
I claps'd her waist, and kiss'd her syne,
While the tear stood twinkling in her e'e;
I said, my lassie, dinna cry.
For ye aye shall make the bed to me.
The bonie lass, .
She took her mither's holland sheets,
An' made them a' in sarks to me;
Blythe and merry may she be,
The lass that made the bed to me.
Chorus-The bonie lass made the bed to me,
The braw lass made the bed to me.
I'll ne'er forget till the day I die,
The lass that made the bed to me.
Я не таким был с детских лет,
Как прочие; открылся свет
Иначе мне; мирских начал
В моих страстях не замечал.
Я из других пределов ждал
Мою печаль; не пробуждал
В душе восторг под общий слог;
В любви всегда был одинок.
Тогда же - в детстве, в ранний миг
Мятежной жизни, - вдруг возник
Из глубины добра и зла
Блеск тайны, что меня прожгла:
Из потока, от истока,
С красных круч горы высокой,
От светила на заре
В золотистом сентябре,
От зарницы озорной,
Пролетевшей надо мной,
Из грозы, под грома стук,
Да из тучи, ставшей вдруг
На лазурных небесах
Демоном в моих глазах.
Оригинал:
Alone
by Edgar Allan Poe
From childhood's hour I have not been
As others were; I have not seen
As others saw; I could not bring
My passions from a common spring.
From the same source I have not taken
My sorrow; I could not awaken
My heart to joy at the same tone;
And all I loved, I loved alone.
Then - in my childhood, in the dawn
Of a most stormy life - was drawn
From every depth of good and ill
The mystery which binds me still:
From the torrent, or the fountain,
From the red cliff of the mountain,
From the sun that round me rolled
In its autumn tint of gold,
From the lightning in the sky
As it passed me flying by,
From the thunder and the storm,
And the cloud that took the form
(When the rest of Heaven was blue)
Of a demon in my view.
Увы, разбит сосуд златой! дух отлетел навеки!
Звон, дольше стой! – душе святой плыть в роковые реки;
Что, Ги де Вир, без слёз ты сир? – рыдай себе в укор!
Померк весь мир, в гробу кумир, любимая Ленор!
Пускай вершат над ней обряд – поют за упокой! –
О самой царственной скорбят – о юности такой –
Вдвойне умершей гимн творят – умершей молодой.
"Вы гордость презирали в ней – богатство лишь любили,
Когда ж слегла от горьких дней – на смерть благословили!
Кто совершит теперь обряд? – какие петь слова? –
Ужели вы – ваш черный взгляд – колючая молва –
Сгубившие невинную – расцветшую едва?"
продажа авторских книг
Мы все грешны; но меч – в ножны! И пусть восходит к Богу
Воскресный хор средь тишины – от мертвой прочь тревогу.
Предстала милая Ленор – с Надеждой за спиной,
А ты, грустя, оплачь дитя, не ставшее женой.
Скорби о ней, что всех нежней, лелей нетленный прах.
Струится жизнь, но не в глазах, а только в волосах,
Льняная прядь жива опять – но стынет смерть в глазах.
"Прочь! прочь! от демонов спешит мятежный дух, взлетая
Из Ада в горнюю обитель, ввысь, в пределы Рая,
Отринув стон, пред светлый трон, к Царю Небес взлетая!
Да смолкнет звон – иначе он ей душу воспалит,
Когда она, блаженств полна, над миром воспарит.
А я! – какой в груди покой! – рыдать уж не хочу,
Я петь ей рад на старый лад – и с ангелом лечу!"
оригинал:
Lenore
by Edgar Allan Poe
Ah, broken is the golden bowl! the spirit flown forever!
Let the bell toll! - a saintly soul floats on the Stygian river;
And, Guy de Vere, hast thou no tear? - weep now or nevermore!
See! on yon drear and rigid bier low lies thy love, Lenore!
Come! let the burial rite be read - the funeral song be sung! -
An anthem for the queenliest dead that ever died so young -
A dirge for her the doubly dead in that she died so young.
"Wretches! ye loved her for her wealth and hated her for her pride,
And when she fell in feeble health, ye blessed her - that she died!
How shall the ritual, then, be read? - the requiem how be sung
By you- by yours, the evil eye, - by yours, the slanderous tongue
That did to death the innocence that died, and died so young?"
Peccavimus; but rave not thus! and let a Sabbath song
Go up to God so solemnly the dead may feel no wrong.
The sweet Lenore hath "gone before," with Hope, that flew beside,
Leaving thee wild for the dear child that should have been thy bride.
For her, the fair and debonair, that now so lowly lies,
The life upon her yellow hair but not within her eyes
The life still there, upon her hair - the death upon her eyes.
"Avaunt! avaunt! from fiends below, the indignant ghost is riven-
From Hell unto a high estate far up within the Heaven -
From grief and groan, to a golden throne, beside the King of Heaven!
Let no bell toll, then, - lest her soul, amid its hallowed mirth,
Should catch the note as it doth float up from the damned Earth!
And I! - to-night my heart is light! - no dirge will I upraise,
But waft the angel on her flight with a Paean of old days!"
В королевстве у моря во времена,
Что давным-давно прошли,
Та девчонка жила – вам известна она,
Что зовется Аннабель Ли.
И мечта у девчонки была лишь одна:
Чтоб любить мы друг друга могли.
В королевстве у моря юную кровь
Мы еще не разожгли,
Но друг другу дарили не просто любовь
Мы с моей Аннабель Ли,
А любовь, что крылатые серафимы
С неба нам с ней несли.
Вот почему в том синем краю,
Где мы детство провели,
Ветер из туч застудил мою
Красавицу Аннабель Ли.
Кто-то пришел из знатной родни,
И любовь мою унесли,
И в королевстве у моря они
Ей гробницу возвели.
На небе завидовать ангелы стали
Счастливым детям земли –
В королевстве у моря все так считали
И понять легко смогли,
Почему тот ветер из туч в ночи
Пронзил и сразил мою Аннабель Ли.
Но любовь наша крепче, чем знали все те,
Кто старше, и чем обрели
Мудрейшие люди земли,
И ныне ни ангелы на высоте,
Ни духи в подземной пыли
Не в силах расторгнуть союз наших душ
С красавицей Аннабель Ли.
Если светит луна – шлет мне грезы она
О красавице Аннабель Ли.
Ни звезды в небесах – вижу свет лишь в глазах
У красавицы Аннабель Ли.
Прибывает волна, и лежу я без сна,
Зная – рядом родная – и жизнь, и жена,
В усыпальнице тихой морской,
Где прибой, где навеки покой.
оригинал:
Annabel Lee
by Edgar Allan Poe
It was many and many a year ago.
In a kingdom by the sea,
That a maiden there lived whom you may know
By the name of ANNABEL LEE:
And this maiden she lived with no other thought
Than to love and be loved by me.
I was a child and she was a child,
In this kingdom by the sea:
But we loved with a love that was more than love -
I and my ANNABEL LEE;
With a love that the winged seraphs of heaven
Coveted her and me.
And this was the reason that, long ago,
In this kingdom by the sea,
A wind blew out of a cloud, chilling
My beautiful ANNABEL LEE;
So that her high kinsman came
And bore her away from me,
To shut her up in a sepulchre
In this kingdom by the sea.
The angels, not half so happy in heaven.
Went envying her and me -
Yes! - that was the reason (as all men know
In this kingdom by the sea)
That this wind came out of the cloud by night,
Chilling and killing my ANNABEL LEE.
But our love it was stronger by far than the love
Of those who were older than we -
Of many far wiser than we -
And neither the angels in heaven above,
Nor the demons down under the sea,
Can ever dissever my soul from the soul
Of the beautiful ANNABEL LEE.
For the moon never beams, without bringing me dreams
Of the Beautiful ANNABEL LEE:
And the stars never rise, but I feel the bright eyes
Of the Beautiful ANNABEL LEE:
And so, all the night tide, I lay down by the side
Of my darling - my darling - my life and my bride,
In her sepulchre there by the sea -
In her tomb by the sounding sea.
Розыск, розыск: Долорес Гейз,
Шатенка, губ алая метка.
Возраст – пять тысяч триста дней.
Не работает – или "старлетка".
Где ты витаешь, Долорес Гейз?
Неужели и след простынет?
(И млею я весь, и мрею я здесь,
Из клетки скворцу пути нет).
Где ты летаешь, Долорес Гейз?
На волшебном ковре в это лето?
"Крем-Кугуаром" ли грезишь днесь?
Припаркована, блажь моя, где ты?
Кто же герой твой, Долорес Гейз?
Звездный призрак в накидке синей?
О, влажный блеск и пляжный плеск!
Мою Кармен увозят в машине!
Долорес, мне в горесть мелодии все!
А ты всё танцуешь, радость?
(Оба в драных майках, тертой джинсе,
И я в углу растворяюсь).
Счастлив, счастлив гнилой Мак-Рок
С дочкой-женой на воле –
В штате любом он может впрок
В чистом поле мять свою Молли.
О Долли! до боли был взор твой сер!
Целую тебя – не смотри же!
Знаешь такие духи – Soleil Vert?
Мистер, бывали в Париже?
L'autre soir un air froid d'opera m'alita:
Son fele - bien fol est qui s'y fie!
Il neige, le decor s'ecroule, Lolita!
Lolita, qu'ai-je fait de ta vie?
Гибну, гибну, Лолита Гейз,
Во грехе покаянного слова,
Волосатый кулак я опять занес,
И рыданья твои слышу снова.
Патрульный, патрульный, вон они мчат,
Где в дожде огневая прорезь!
В белых носочках моя печаль,
И зовут ее Гейз Долорес.
Патрульный, патрульный, они уже там,
Долорес Гейз и любовник.
Ствол доставай, гони по пятам,
Подрезай – он тебе неровня.
Розыск, розыск: Долорес Гейз.
Серый взгляд разгадать не просто.
Девяносто фунтов – весь ее вес,
Шестьдесят в ней дюймов роста.
Еду едва, Долорес Гейз,
Последний отрезок не весел.
В жухлой траве завершу свой рейс,
А прочее – звездная плесень.
Оригинал:
Wanted, wanted: Dolores Haze.
Hair: brown. Lips: scarlet.
Age: five thousand three hundred days.
Profession: none, or "starlet."
Where are you hiding, Dolores Haze?
Why are you hiding, darling?
(I talk in a daze, I walk in a maze,
I cannot get out, said the starling).
Where are you riding, Dolores Haze?
What make is the magic carpet?
Is a Cream Cougar the present craze?
And where are you parked, my car pet?
Who is your hero, Dolores Haze?
Still one of those blue-caped star-men?
Oh the balmy days and the palmy bays,
And the cars, and the bars, my Carmen!
Oh Dolores, that juke-box hurts!
Are you still dancin', darlin'?
(Both in worn levis, both in torn T-shirts,
And I, in my corner, snarlin').
Happy, happy is gnarled McFate
Touring the States with a child wife,
Plowing his Molly in every State
Among the protected wild life.
My Dolly, my folly! Her eyes were vair,
And never closed when I kissed her.
Know an old perfume called Soleil Vert?
Are you from Paris, mister?
L'autre soir un air froid d'opera m'alita:
Son fele - bien fol est qui s'y fie!
Il neige, le decor s'ecroule, Lolita!
Lolita, qu'ai-je fait de ta vie?
Dying, dying, Lolita Haze,
Of hate and remorse, I'm dying.
And again my hairy fist I raise,
And again I hear you crying.
Officer, officer, there they go-
In the rain, where that lighted store is!
And her socks are white, and I love her so,
And her name is Haze, Dolores.
Officer, officer, there they are-
Dolores Haze and her lover!
Whip out your gun and follow that car.
Now tumble out, and take cover.
Wanted, wanted: Dolores Haze.
Her dream-gray gaze never flinches.
Ninety pounds is all she weighs
With a height of sixty inches.
My car is limping, Dolores Haze,
And the last long lap is the hardest,
And I shall be dumped where the weed decays,
And the rest is rust and stardust.
Тише! безумный трубач, не от мира сего музыкант,
Незримо паря над землей, нервные звуки колеблет в ночи.
Слышу тебя, трубач – слушая чутко, ноты ловлю,
Вот они льются, вьются вихрем вокруг,
Вот затихают, гаснут, теряясь вдали.
Ближе, бесплотный, – а вдруг в тебе снова звучит
Некий умерший творец – может быть, грустная жизнь твоя
Была устремлений высоких полна – смутных идеалов,
Волн, океанов музыкальных, вольной зыби,
Раз исступленный призрак, склоняясь ко мне, вторя корнетом, звеня,
Лишь для меня поет – но свободно поет,
Так что могу передать.
Играй же, трубач, смело и чисто – я за тобой,
Пока под прелюдию плавную, нежную, безмятежную
Уходят прочь суета, улицы, шумный день,
Росой на меня опускается светлый покой,
В свежей прохладе ночной шагаю райскими тропами,
Вдыхаю траву, влажный воздух и розы;
Песня твоя распрямляет вялый и косный мой дух – освобождаешь меня, отпускаешь
По небесному озеру плыть и млеть.
Снова играй, трубач! и моим алчным глазам
Былые зрелища дай – яви феодальный мир.
Как музыка твоя пленит! – и вот передо мной проходят
Кавалеры и дамы минувших веков – бароны в дворцовых залах – поющие трубадуры;
В доспехах едут рыцари на битву со злом – иные ищут Святой Грааль;
Вижу турнир – соперников, закованных в тяжелую броню
И восседающих на гордых, грызущих удила конях;
Слышу крики – звуки ударов, гремящую сталь:
Вижу крестоносцев яростное войско – тише! цимбалы звенят!
Там! где монахи идут, крест высоко неся!
Снова играй, трубач! и тему возьми
Самую главную среди всех – пронзительную, спасительную;
Любовь, всеобщий пульс – жизнь и боль;
Сердце мужское и женское – лишь для любви;
Только любовь – связующую, сплошную, всепроникающую.
О, как толпятся вокруг вечные призраки!
Реторту огромную вижу – вот он, огонь, согревающий мир;
Румянец, блеск, стучащие сердца влюбленных,
Блаженно счастливы одни – другие тихи, темны и еле живы.
Любовь – и целый мир в руках влюбленных. Любовь, которая смеется над временем и пространством.
Любовь, которая день и ночь. Любовь, которая – солнце, луна и звезды.
Любовь – багряная, сочная, истерзанная ароматом.
Нет слов других, кроме слов любви – нет мыслей иных, кроме Любви.
Снова играй, трубач, – разбуди ярость военных тревог.
Сразу на зов твой мчится дальним раскатом дрожащий гул.
Там! где солдаты бегут – там! в пыльных тучах, блеске штыков
Вижу канониров с копотью на лицах – розовую плоть в дыму примечаю – слышу орудий треск:
Не только войну – жуткая музыка-песня твоя, безумный трубач, возрождает кровавые зрелища,
Дела беспощадных злодеев – убийство, грабеж – слышу мольбы о помощи!
Вижу тонущие корабли – картину страшную на палубе и в трюмах созерцаю.
О трубач! да я же сам и есть тот инструмент, на котором играешь!
Плавишь мне сердце, мозг – трогаешь, тянешь, меняешь, как хочешь:
А теперь твои мрачные ноты тьму сквозь меня пускают;
Забираешь весь радостный свет – всю надежду:
Вижу порабощенных, низвергнутых, обиженных, угнетенных всей земли;
Ощущаю безмерный позор, унижение рода людского – они моими становятся;
И реванши человечества мои – пороки веков – тщетные споры и распри;
Надо мной полный крах нависает – всё пропало! враг торжествует!
Но посреди руин Гордость колоссом стоит, не дрогнув до конца;
Стойкость, решимость – до конца.
А заверши, трубач,
На самой высокой ноте;
Душе моей спой – укрепи в ней надежду и веру;
Возвысь мою бренную мысль – грядущее мне открой;
Хоть раз подари его предвестье и радость.
О светлая, летящая, ликующая песнь!
В твоих звуках сила неземная!
Победные марши – человек освобожденный – покоритель наконец!
Гимны вселенскому Богу от вселенского Человека – радость во всем!
Является род обновленный – Мир совершенный, радость во всем!
Женщины и Мужчины, в мудрости, невинности и здравии – радость во всем!
Бурные, веселые вакханалии, полные радости!
Войн, скорби, страданий нет – стала земля чиста – только радость осталась!
Океан наполнен радостью – в атмосфере льется радость!
Радость! Радость! в свободе, молитве, любви! Радость в жизненном восторге!
Достаточно просто быть! Достаточно – дышать!
Радость! Радость! всюду Радость!
Оригинал:
http://www.americanpoems.com/poets/waltwhitman/13386
Когда на уме зимний ветер,
Снятся снежные сны,
Как стынут ветки сосны.
А если холод согнет,
То вот – можжевеловый лед,
Еловый разлет в дальнем свете
Январского солнца; и нет
Беды в том, что вьюга шумит
И редкая стонет листва,
Ведь так и звучит страна,
Всё тем же вихрем полна
Всё в тех же голых полях.
Услышит ее сквозь снег
Никто – и сразу узрит
Ничто, как есть – или нет.
Оригинал:
The Snow Man
by Wallace Stevens
One must have a mind of winter
To regard the frost and the boughs
Of the pine-trees crusted with snow;
And have been cold a long time
To behold the junipers shagged with ice,
The spruces rough in the distant glitter
Of the January sun; and not to think
Of any misery in the sound of the wind,
In the sound of a few leaves,
Which is the sound of the land
Full of the same wind
That is blowing in the same bare place
For the listener, who listens in the snow,
And, nothing himself, beholds
Nothing that is not there and the nothing that is.
Тебя лишь раз я видел – лет прошло,
Сказать не смею, сколько – но не много.
Тогда, июльской полночью, с той полной
Луны, что, как душа твоя, парила,
Стремясь короткий путь найти сквозь небо,
Упала россыпь шелка с серебром
В тиши, в глуши, в удушливой дремоте
На запрокинутые лики тысяч
Роз, росших в зачарованном саду,
Где ветер лишь на цыпочках гулял, –
На поднятые лики этих роз,
Которые за свет любви дарили
Душистых душ восторженную смерть, –
На поднятые лики этих роз,
С улыбкой гибнущих на клумбе в чарах
Стихов, твоим присутствием рожденных.
Вся в белом на сиреневой скамье
Ты прилегла, я видел, а луна
Светила в поднятые лики роз
И в твой – глядящий вверх – увы, в печали!
Неужто не Судьба июльской ночью –
Судьба, которую зовут Печалью, –
Меня остановила у калитки
Вдохнуть настой тех дремлющих цветов?
Ни шороха: проклятый мир уснул.
Лишь ты и я (о, Небеса! – о, Бог!
Как бьется сердце в связке этих слов!)
Лишь мы с тобой. Я медлил – я смотрел –
И в миг один предметы все исчезли
(Запомните: тот сад был зачарован!)
Погас тогда жемчужный блеск луны:
Скамей замшелых, вьющихся тропинок,
Цветов блаженных, шепчущих деревьев
Не видно больше – даже запах роз
Погиб в объятьях восхищенных духов.
Всё – всё исчезло, ты одна – нет, меньше:
Лишь свет божественный в глазах твоих –
Одна душа в глядящих ввысь глазах.
Я видел только их – как целый мир!
Я видел только их – всю ночь смотрел
Я только в них, пока луна не скрылась.
Какие страсти в них запечатлелись,
В небесных этих, в ясных этих сферах!
Как скорбь темна, но как чиста надежда!
Как безмятежно море гордой стати!
Как дерзок нрав, и все же как глубок –
Как необъятен дар твоей любви!
Но вот Диана, наконец, исчезла
На западе в пучине грозных туч;
И ты, виденье под древесной сенью,
Растаяла. Одни глаза остались;
Они со мной – они всегда со мной;
Светили мне в пути домой в ту ночь,
И светят до сих пор – с надеждой вместе;
За мной идут – меня ведут сквозь годы,
И служат мне – но я и сам их раб.
Их дело – озарять и окрылять.
Мой долг – их ярким светом быть спасенным,
Очищенным в их трепетном огне
И посвященным в райский тот огонь.
Вселяют в душу Красоту – Надежду –
Те звезды, пред которыми склоняюсь
На грустных, тихих всенощных моих,
И даже в самом ярком блеске дня
Я вижу их – две сладостно горящих
Венеры, коих солнце не затмит!
Оригинал:
To Helen
by Edgar Allan Poe
I saw thee once - once only - years ago:
I must not say how many - but not many.
It was a July midnight; and from out
A full-orbed moon, that, like thine own soul, soaring,
Sought a precipitate pathway up through heaven,
There fell a silvery-silken veil of light,
With quietude, and sultriness, and slumber,
Upon the upturned faces of a thousand
Roses that grew in an enchanted garden,
Where no wind dared to stir, unless on tiptoe-
Fell on the upturn'd faces of these roses
That gave out, in return for the love-light,
Their odorous souls in an ecstatic death-
Fell on the upturn'd faces of these roses
That smiled and died in this parterre, enchanted
By thee, and by the poetry of thy presence.
Clad all in white, upon a violet bank
I saw thee half reclining; while the moon
Fell on the upturn'd faces of the roses,
And on thine own, upturn'd - alas, in sorrow!
Was it not Fate, that, on this July midnight-
Was it not Fate, (whose name is also Sorrow,)
That bade me pause before that garden-gate,
To breathe the incense of those slumbering roses?
No footstep stirred: the hated world all slept,
Save only thee and me. (Oh, Heaven! - oh, God!
How my heart beats in coupling those two words!)
Save only thee and me. I paused - I looked -
And in an instant all things disappeared.
(Ah, bear in mind this garden was enchanted!)
The pearly lustre of the moon went out:
The mossy banks and the meandering paths,
The happy flowers and the repining trees,
Were seen no more: the very roses' odors
Died in the arms of the adoring airs.
All - all expired save thee - save less than thou:
Save only the divine light in thine eyes -
Save but the soul in thine uplifted eyes.
I saw but them - they were the world to me!
I saw but them - saw only them for hours,
Saw only them until the moon went down.
What wild heart-histories seemed to be enwritten
Upon those crystalline, celestial spheres!
How dark a woe, yet how sublime a hope!
How silently serene a sea of pride!
How daring an ambition; yet how deep -
How fathomless a capacity for love!
But now, at length, dear Dian sank from sight,
Into a western couch of thunder-cloud;
And thou, a ghost, amid the entombing trees
Didst glide away. Only thine eyes remained;
They would not go - they never yet have gone;
Lighting my lonely pathway home that night,
They have not left me (as my hopes have) since;
They follow me - they lead me through the years.
They are my ministers - yet I their slave.
Their office is to illumine and enkindle -
My duty, to be saved by their bright light,
And purified in their electric fire,
And sanctified in their elysian fire.
They fill my soul with Beauty (which is Hope),
And are far up in Heaven- the stars I kneel to
In the sad, silent watches of my night;
While even in the meridian glare of day
I see them still - two sweetly scintillant
Venuses, unextinguished by the sun!
Серый взгляд – причал продрог,
Лупит дождь, и слезы льют,
Разрывается гудок,
И кричит, прощаясь, люд.
С верой и надеждой пой –
Нет правдивей нас с тобой –
Всех влюбленных гимн святой:
"Не сгубить любви такой!"
Черный взгляд – дрожащий киль,
Справа, слева – млечный след,
Шепот у штурвала, штиль
И ночной блестящий свет.
В южном небе – крест живой,
Звездопад над головой,
Песнь влюбленных сквозь покой:
"Не сгубить любви такой!"
Карий взгляд – и пыль летит,
Летний зной, и пот с лица,
В кровь поводья, гром копыт,
Древний ритм стучат сердца.
Мчатся кони, словно в бой,
И, как встарь, споем с тобой
Всех влюбленных гимн святой:
"Не сгубить любви такой!"
Синий взгляд – и Симла вся
Серебрится в лунной мгле,
И Бенмор не спит, неся
Трепет вальса по земле.
Терпких слов кружащий рой,
Страсть, волшба, вино рекой –
И уверен всей душой:
"Не сгубить любви такой!"
Сжальтесь, милые, молю:
Разорен, пропал и сник.
Сразу четырех люблю –
И четырежды должник.
Но забуду про беду –
Новых девушек найду,
Сорок раз спою им свой
Всех влюбленных гимн святой:
"Не сгубить любви такой!"
Оригинал:
The Lovers' Litany
By Rudyard Kipling
Eyes of grey - a sodden quay,
Driving rain and falling tears,
As the steamer puts to sea
In a parting storm of cheers.
Sing, for Faith and Hope are high -
None so true as you and I -
Sing the Lovers' Litany: -
"Love like ours can never die!"
Eyes of black - a throbbing keel,
Milky foam to left and right;
Whispered converse near the wheel
In the brilliant tropic night.
Cross that rules the Southern Sky!
Stars that sweep, and turn, and fly
Hear the Lovers' Litany: -
"Love like ours can never die!"
Eyes of brown - a dusty plain
Split and parched with heat of June.
Flying hoof and tightened rein,
Hearts that beat the ancient tune.
Side by side the horses fly,
Frame we now the old reply
Of the Lovers' Litany: -
"Love like ours can never die!"
Eyes of blue - the Simla Hills
Silvered with the moonlight hoar;
Pleading of the waltz that thrills,
Dies and echoes round Benmore.
"Mabel," "Officers," "Good-bye,"
Glamour, wine, and witchery -
On my soul's sincerity,
"Love like ours can never die!"
Maidens, of your charity,
Pity my most luckless state.
Four times Cupid's debtor I -
Bankrupt in quadruplicate.
Yet, despite my evil case,
An' a maiden showed me grace,
Four-and-forty times would I
Sing the Lovers' Litany: -
"Love like ours can never die!"