Сорвался ветер колкий, юркий,
Взорвал чертоги безвременья.
Молитвенно воздели руки
Осиротевшие деревья.
Сметая серебристый пепел,
Найдут ли солнце в мёртвом небе?
Тела их скованы в нелепом
Невыносимо белом плене
Туманом, словно сгустком глины.
Жестокосердная природа…
Но криптограмму чёрных линий
Шифруют ветви QR-кодом.
Какую код упрятал тайну,
Какой неведомый апокриф
Доверил мутному туману
Скрещённых веток иероглиф?
Скажите, кто виновен в казни,
Кто обрекает вас на муки?
В ответ магические знаки
Плетут эбеновые руки.
-
Апокриф(от др.-греч. ἀπό-κρῠφος — «скрытый, сокровенный, тайный»
--
Фото автора.
Прекрасный напиток Cafе́ de Perú!
Две чайные ложки на чашку беру.
Мне нужен живительный кофе глоток
И вот в кофеварке бурлит кипяток.
Округлые зёрна Cafе́ de Perú
Бодрят ароматом, смелю поутру.
Шумит кофемолка, танцуют ножи.
В коричневых зёрнах и сила, и жизнь.
Заветный мой кофе Cafе́ de Perú
Заваренный крепко я пью поутру.
Когда в кофеварке вскипает вода,
И горе не горе, беда не беда.
Мой день начинает Cafе́ de Perú -
От кофе и силу, и бодрость беру.
Тропический зной в нём и солнца лучи,
И кровь разогрета, и сердце стучит.
Любимый мой кофе Cafе́ de Perú
Я пью по утрам в холода и жару.
Две ложки на чашку - любимый режим.
И кровь закипает, и хочется жить.
Гуляю в закоулках Кёльна.
Здесь тротуар черней эбена.
А жёлтые ладошки клёна
Пытаются погладить небо.
И в цветовой контрастной гамме
Сияет золото на синем
В прожилках алой амальгамы.
Клён, для кого ты тратишь силы?
И для кого роняешь броши,
Мостя тропинку тротуара?
Брусчатка под ногами в крошке,
В разводах рыжего муара.
Здесь тишина. Здесь всё красиво.
Повсюду флёр воскресшей сказки.
И одинокая осина
Твоей обрадуется ласке.
Лучом заката озарится
Её карминно-медный локон.
Осина скромная девица.
А клёну в Кёльне одиноко…
Стоит несносная жара -
На бисер жаден скряга-дождик.
Жара вчера, позавчера…
С деревьев падает кора
Кудряшками змеиной кожи.
Деревья нынче нагишом,
Обожжены, деревьям жарко,
От зноя у деревьев шок,
А без одежды хорошо
И мнится пляж в аллеях парка…
А что одежда? - Мишура,
Декор очередной репризы.
Стоит несносная жара,
А свежесть только до утра…
Стриптиз отнюдь не от каприза.
И вот уже коры гора
Похрустывает под ногами.
Панно лоскутных оригами…
И подставляют грудь ветрам
Деревья с душами нагими.
Дождаться рясного дождя:
Воды! - Ну хоть чуть-чуть, немножко,
А лучше много, не щадя…
Из пряжи рясного дождя
Сошьётся новая одёжка.
Шёл дождь долговязый по вязам,
Тарелками листьев шурша.
Мотив негритянского джаза
В моих отзывался ушах.
То громко по тополю топал,
То тихо под сенью осин
Играл на челесте, а Dopo
В дуэте с ветрами басил.
Смеялся и капал Da Capo,
Срывался на детский фальцет.
И каждая новая капля
Была, словно сольный концерт.
Я в этой экзотике зонтик
Раскрыл. Дождь вокруг шебуршал…
Душа вырывалась из плоти,
В дожде растворялась душа.
А дождик - da Capo al Fine -
То скрипку возьмёт, то фагот.
И я, словно в море дельфины,
Купался в гармонии нот.
---
Dopo (Ит. ) - (допо) - потом, после.
Da Capo (Ит. ) - (да капо) - буквально - «с головы», с начала, заново. В музыке - повторить предыдущее.
Da capo al Fine (Ит.) - (да капо аль фине) - "от начала до конца".
"Ohne dich kann ich nicht sein, Ohne dich..."
Till Lindemann
На газонах в Берлине иней.
В переулках густой туман.
Анаморфом из пластилина
Просочились в туман дома.
Стылый ветер подкрался с тыла,
Норовит угодить под дых.
Я пою про себя из Тилля
Линдеманна - «Oh, Ohne Dich…»
Подморгнула реклама «Cristi»,
Освещая в унылой мгле,
Искаженные лица листьев,
Умирающих на земле.
Вот и дождь. Не бузи, природа,
Всё живое вокруг топя.
И понятно без перевода:
«Мне не жить теперь без тебя...»
В солнечном свете похожа на леску.
А тротуар, словно серый наждак,
Мне начищает подошвы до блеска.
Вот ручеёк серебристо журчит,
Там, где неряшливо брошен окурок.
Переливаясь, танцуют лучи
На тротуарной взъерошенной шкурке.
Дождик пройдёт и бесследно умчит,
Будет забавить проказами лето.
Видишь, как весело пляшут лучи
Под перезвоном хрустальных браслетов?
Фото: В. Белозерский "Двое у фонтана на Prinzregentenplaz" или "Чёрное, белое и Кока-Кола"
Лети за памятью о лете,
Ищи в былом душевный слад.
Включи, диапроектор ЛЭТИ,
С годами выгоревший слайд!
Лучом сквозь временную прорву
Пробей заветное окно.
Мгновенья, собранные ORWO,
Вдохни в экранное панно:
Упавший локон так некстати
И жест протянутой руки…
В коротком васильковом платье
Ты на пригорке у реки.
Ту, что дороже всех на свете,
Мне фотоплёнка сберегла.
То лето утонуло в Лете
И мы на разных берегах.
Но ты всегда на фотоленте
Со мной, разлуки больше нет,
Пока сверкает лампа ЛЭТИ,
Пока не гаснет в сердце свет.
——
ЛЭТИ - тип диапроэктора.
ORWO - марка обратимой фотоплёнки.
«на аллею - липы...»
В.Игнатович
Рассказать бы о том, как лепо мне
По следам шебутного дождика
Прогуляться аллеей липовой —
Нету слов, помоги мне, Ожегов!
В леполепии лета пряного
Надышаться душистым воздухом,
Не стесняясь зеницы плачущей
От восторженных птичьих возгласов.
Воспаряется дух дурманящий.
Плещут листья зеленолицые.
Пышный цвет не укрыл пока ещё
Тротуар покрывалом ситцевым.
Этой вот порой
Поселил бы лето
С ветром и жарой.
Помечтать поэту
Ты не запрети.
Но поёт ли лето
В клетке взаперти?
Мы говорим на птичьем языке,
Насвистываем, словно две синицы.
Нам ни к чему условный этикет,
Когда так угораздило влюбиться.
Мы влюблены, в любви запретов нет,
Не существует кодекса законов.
Но льёт звезда на нас прозрачный свет
Сквозь пустоту в пространстве заoконном.
Двум одиноким нужен ли совет?
Любовь не утверждается декретом.
У той звезды холодный белый свет,
А мы с тобой теплом любви согреты.
Да, так бывает - сразу, сгоряча.
С иными было, а теперь и с нами.
Не угасай, дрожащая свеча,
И разжигай в сердцах влюблённых пламя.
Пусть разорится яростным огнём,
Пока ещё для нас любить не поздно.
Холодный свет сочится сквозь окно,
Но над теплом не властен холод звёздный.
Не всем дано всё заново начать.
Так вырывайся на свободу, пленник!
Гори, гори, дрожащая свеча,
Свече любви светило не соперник.
Как говорил однажды Штирлиц-Бользен:
"Детей и стариков". Других не смог…
Вот и в меня нахально влазит осень,
Не сняв калош, не вытирая ног.
И сердце тяжелеет от тумана,
И голова от неурочных дум.
А после недопитого стакана
Приходят мысли - все мы, в общем, doom.
Изломы жизни на последней трети…
Не Друд я, чтобы встретить Тави Тум.
Расквасив лоб о слой небесной тверди,
я понимаю неизбежность смерти,
а сенсор сердца стал слабей, чем ум.
Глубока ночь, а время — за полночь,
Непокой, ни присесть, ни прилечь.
Только горечь, сердечную горечь
Превращаешь в ритмичную речь.
Слово за слово бисерный почерк,
Тяжким грузом с натруженных плеч,
Сложит строки. А где—то и прочерк
Позволяет мне разум сберечь.
Сколько их, завитушек и точек!
Вместе сложишь, а выйдет верста.
Так на ветке из лопнувших почек
Появляется свежесть листа.
Лист раскроется в точные сроки
Возмужает, настанет пора.
А прожилки на нём — словно строки
Из—под острого жала пера.
Лист бумаги горюч и не прочен,
Но прожилка на нём непроста —
И строка, порождение ночи,
Зажигает живые уста.
Лило…
Ли-лу-ли-ло-ла-ла
Неторопливым вечером,
И были небо и земля
Одной водой окрещены.
Лило…
Ли-лу-ли-ло-ла-ла –
Вода спадала оловом.
И было всё
Ли-ло, ла-ла -
Лиловое, лиловое.
Лило…
Ли-лу-ли-ло-ла-ла,
А мы с тобой беспечные.
Лило…
Ли-лу-ли-ло-ла-ла –
Не венчаны, не вечные.
Лило…
"Ли-лу-ли-ло-ла-ла", -
Звенели окна каплями.
А мы с тобой
Ли-лу, ла-ла –
В лиловый вечер канули.
Лило…
"Ли-лу-ли-ло-ла-ла", -
Вода по подоконнику.
А мы - ли-лу,
А мы - ла-ла –
Любовники. Любовники...
Лило…
Ли-лу-ли-ло-ла-ла,
Успели стёкла запотеть,
А мы - ли-лу,
А мы - ла-ла,
Забыв седьмую заповедь.
Лило…
"Ли-лу-ли-ло-ла-ла", -
Стучали капли о стекло,
А нам - ли-лу,
А нам - ла-ла,
А нам с тобой тепло-тепло.
Лило…
Ли-лу-ли-ло-ла-ла -
Спадала капель уймища.
А мы с тобой
Ли-лу, ла-ла –
Не в прошлом и не в будущем.
Скорбна пешкина доля — мечтать о ферзе.
Я же грежу о буйной безумной грозе.
Растворится под солнцем снегов белизна,
В запредельный чертог унесётся февраль,
Улыбнётся наивной улыбкой весна
И горбатую спинку расправит асфальт.
Отрешаясь от зимних безликих личин,
Оживут, закипят озорные ручьи,
Отторгая снега и холодный озноб.
Вспыхнет молния, чиркнет ветвистым тавром
И плеснёт на поля животворный озон.
Пробудится в небесной бездонности гром.
И тогда понимаешь — ты жив, ты воскрес,
Дотянлутянулся рукой до зовущих Небес.
Белошвейка Аделина...
Губы слаще, чем малина.
И прекрасна и невинна
Белошвейка Аделина.
Шевалье де Кансонет
Для неё сложил сонет,
Как тонка и нежна шейка
У пригожей белошвейки,
Не сыскать стройнее ножек
И белей батиста кожа
У красотки Аделины,
Белошвейки из Орлина.
Долго не было печали,
Их негласно обвенчали –
Кучерявого брюнета
Шевалье де Кансонета
И блондинку Аделину,
Белошвейку из Орлина.
Но любовь была недлинной,
Словно кто-то напророчил:
Прискакал гонец, и ночью
Куртуазный шевалье
Ускакал за много лье.
Загрустила Аделина…
Пролетали дни, недели,
И весну сменило лето.
От заката до рассвета
Аделина ждёт поэта,
Но убили на дуэли
Шевалье де Кансонета.
Близ Руана есть пустырь,
Там забытый монастырь.
В монастырской тайной келье
Две монахини отпели
Белошвейку из Орлина
Аделину…
Почему никто не видел
Поминального обряда,
Почему её хоронят
За кладбищенской оградой,
Почему Христа невесте
В Царстве Господа нет места?
Почему никто не смеет
рассказать о том, что было,
что сокрыла тайна смерти?
Упрекать её не смейте
за желание быть с милым.
Cerco l'estate tutto l'anno
E all'improvviso eccola qua...
Adriano Celentano
Яблоки, это не благо ли —
К лету летящий паром.
Только добавьте к ним капельку
Мёда, корицы и ром!
Сердцу, вспорхнувшему зябликом,
Летнего надо тепла.
Сочное спелое яблоко —
Солнце у кромки стола.
Розова кожица яблока,
Словно лучи на заре.
Глянешь, и будто на ялике
К лету плывёшь в декабре.
Утрамбованы туго,
Словно листья лазаньи,
Смотрим мимо друг друга,
Не встречаясь глазами.
Запах щей и бекона,
Дух шанели и снеди…
Едем в тесном вагоне,
Джентльмены и леди.
Даже если ты сможешь
Спрыгнуть с ветки на ветку,
Направление - то же,
Не меняется вектор.
Ночью проснёшься и глянешь в окно.
Не говорите, что ночью темно.
Там за окном молодая луна,
Смотрит на мир, не мигая, она.
Ярко горит в поднебесье луна.
Тень притаилась, могильно черна.
В ушко игольное разума вдень
Сказочный свет и холодную тень.
Сквозь липучие сети сплина,
Вскользь рекламных картин картон,
Я смотрю на людские спины,
Опускаясь в туннель метро.
Ручейком течет эскалатор
По спадающей вниз трубе.
Каждый словно закован в латы,
Каждый будто бы в скорлупе.
Во всеядной сойдясь утробе,
Занимают свою ступень
Люди, словно в сосудах тромбы,
Обезличенные в толпе.
Рельсов песнь — звонкий лепет Леты…
Ты ли там у руля, Харон?
Отработав скупую лепту,
Принимает меня перрон.
Не отринув барьер ментальный,
Торопясь на холодный свет,
Через клапан метро митральный
— Заеложенный турникет —
Уподобившись мягкой пасте,
Наполняет народ вагон,
Разевающий двери-пасти
И бормочущий на арго.
Только сердце стучит натужно,
Словно там птенец-карапуз
Пробивает проход наружу
Сквозь бетонную скорлупу.
Это было, это было...
А что было - то не ново.
Молодой была кобылой,
но на редкость бестолковой.
Всё насмешливо глядела
на оглобли да на вила.
Только... тут такое дело...
вдруг взяла и полюбила.
Захотелось лошадёнке
ласки, радости и неги.
Получила - жеребёнка,
упряжь, вожжи и телегу.
Что любовь? Любовь не дОлга,
а о вечности - не клянчи...
Пега грива у гнедого,
и сама теперь, как кляча...
Где же ты, былая воля?
Ветры, грозы позабыты.
Но порой стучу до боли
неподкованным копытом.
Я Ваши со своими мысли сверил,
прикинул направление идей.
Вокруг - очеловеченные звери
оскалены улыбками людей.
Разрушены безнравственностью гены,
дорога в храм — да на пути кабак.
О, нет, не ошибался Генрих Гейне -
узнав людей, он полюбил собак.
На фото — грот Генриха Гейне в «Саду поэтов» (Dichtergarten)
Вьюга машет за окном белой пелериной.
Видно, хочет поиграть в прима—балерину.
Утром в солнечном свету снег скрипит, искрится...
Вьюге скучно танцевать, хочет стать певицей.
Улелеянный рассвет в покрывале белом…
Вьюга стихла, но всю ночь танцевала, пела.
И восторг, и боль в душе, и лихая шалость
в песне вьюги всё в момент вдруг перемешалось.
Рассыпала по земле пригоршнями перлы,
да остался от мечты белоснежный пепел.
Говорят нам: «Все люди братья!», -
На Христовом клянясь распятии…
Инвалиды — колёса пятые —
На колясках своих распятые.
Непригодные, безоружные,
Никому низачем ненужные,
Жить не можем по вашим правилам —
Не годятся они неправильным.
Как нам в общество гармоничное,
Раз возможности ограничены?
Что вам наши проблемы личные,
Мы уродливы, неприличные.
Среди вас мы живём в изгнании —
С каплей вашего сострадания.
Одиноки, судьбою брошены
Нелюбимые дети божии.
-
Фото - В. Белозерский, "Пятое колесо".
Летний дождь быстротечный недолог
В среднерусской моей полосе
И откинуло солнышко полог,
Заиграв на хрустальной росе…
Как «в моей»? Я давно уже в Ницце.
Не найдёшь здесь берёзовых рощ.
Почему же плетёт кружевница
Перламутрово—бисерный дождь?
В ловких пальцах мелькают коклюшки,
Мелодично трезвоня в терцет.
Дождь похож на изящные рюшки,
Оторочку на женском чепце.
Просыпаюсь. Окно раскрываю
В бархатистую пряную ночь.
Дождик тот же — от края до края,
Но уснуть мне не может помочь.
Что ж ты, память, жучок окаянный,
Сердце точишь? Нелепая грусть
Накрывает волной океана,
Навевая мне мысли про Русь.
Бьётся птицей, трепещущей в клетке,
Языкастое пламя камина
И каминная полка с виньеткой
Пламенеет оттенком кармина.
И жужжит, словно улей пчелиный,
Полыхает берёзовый уголь,
То хвостом распускаясь павлиньим,
То, смиряясь, уходит на убыль.
Словно вырваться хочет из плена
Пламя, жаркая горсточка лета.
Мне мелодия мнится Шопена
На кушетке под флисовым пледом.
И теплеет в прохладной квартире
От вихрастого жара задора —
Оттого, что живая картина
На экране горит монитора.
У киоска, где Heiße Maroni
Продаёт пышногрудая фрау,
Надоедливо клянчит ворона -
Дай каштанчик, а может и пару!
Город гол, словно вышел в исподнем.
Ветер, пыль поднимается вихрем.
Но вплетается голос Господний
В гром органа из Frauenkirche.
Солнце в тучах не ищет просвета.
В небесах беззаботно и тихо.
Одиноко шагаю проспектом.
Пахнет ладан из Frauenkirche.
Отражение - фата-моргана -
В застеклённом трамвайном перроне...
Покупаю немного каштанов
Для глядящей в глаза мне вороны.
Кошелёк не заметит урона.
Но приятно не горсточкой меди —
Поделиться с голодной вороной
Человечностью с милосердием.
----
Heiße Maroni (хайсе марони) - горячие каштаны.
Frauenkirche (Фрауэнкирхе) - центральная кирха Мюнхена. Построена в 1494-м году.
Фото — В Белозерский, «Matthew (6:26–28)»
(На фото — Францишек Бжезицкий (1924—2017), основатель польской подпольной антинацистской организации, которая действовала во время Второй мировой войны, узник немецких концентрационных лагерей и советского Гулага)
ЗВОНОК
Вам нравятся ночные звонки? Спросонок потянулся к телефону, провёл пальцем по тачу.
- Да!
- Ты не забыл, что с утра переводят время? Переведи, а то опоздаешь на рейс. Я тебя знаю!
- Да ладно тебе, нашла время, сама-то на часы глянь.
Проснулся окончательно. Встал, нащупал вечно ускользающий выключатель. Снял часы с полки, перевёл стрелку на час вперёд. А ведь опоздал бы, как пить дать, опоздал. Подошёл к её фотографии, поправил чёрную ленточку. Провёл по стеклу рамки ладонью. А если бы я стёр из телефонной книги её имя, номер? Сел в кресло, над которым распятие и навсегда остановленные ходики. Светает. Я жду. Звони.
ИЛЛЮЗИЯ НЕБА
Шандарахнуло деда. Инсульт. Но наш дед - тот ещё живчик! Прошёл месяц. Дед лежит и смотрит в окно на стрижей. Только глаза на застывшем лице туда-сюда за птицами по небу скользят. Стрижи - это святое. Прилетели, значит, лето - жить будем. Улетели – осень, и… В этот раз небо осиротело рано. Дедовы глаза закрыты, толку-то таращиться в пустоту? Улетели. Всё уже незачем. Только наутро по небу снова промелькнули озорные точки, носятся, как ни в чём не бывало. Дед приоткрыл глаза. В глазах запылал свет. Даже левая неподвижная рука шевельнулась. «Я… бу-у-ду»,- выдавил дед. Ладно, старый. Лазерный проектор – штука дорогущая, но ты мне дороже.
...ОДИН ШАГ
Вы подходите к ярким витринам, вы любуетесь мобильными телефонами. Какие они красивые, они зовут: "Обладай мной, обладай,- одним из нас - самым-самым!" И вот она, мечта, ваша. Сколько радости. Тут и музыка, тут и кино, тут и звонок друга. Много всего. Ах, как же он изящен. А этот замечательный номер, сочетание цифр которого вы так тщательно выбирали!
Вчера я оставил номер моего телефона больничной сестре: «В случае чего…»
Умоляю, молчи. Только не зазвони. Лежи, как лежишь, и не издавай ни звука. Будь ты проклят, чудо техники, в одно мгновение ставшее похожим на гроб. Ненавижу тебя, треклятый бездушный кусок блестящей пластмассы.
Ладно трепещет огонь камелька,
К сердцу теплом проторяя дорогу.
Листья играют в полёт мотылька,
Только последний полёт их недолог.
Осень бессовестно сводит с ума,
Я же на грусть объявил мораторий
И для стихов собираю слова
Из не рассказанных ветром историй.
Там, за окном, чудотворит ноябрь.
Парк развернул разукрашенный веер
И облачился в цветастый наряд.
А в небесах облака, словно перья.
Осень бессовестно сводит с ума,
Меланхоличного жаждет настроя,
Мне для стихов подбирает слова
Из не рассказанных ветром историй.
Ладно трепещет огонь камелька
Прочь отгоняя хандру и прохладу.
Но разноцветья пора коротка.
Листья сгорают, мне чудится ладан.
Осень бессовестно сводит с ума.
Можно ли в сложном увидеть простое —
Разве в стихах не найдутся слова
Из не рассказанных ветром историй?
Листва уподобится медной монете…
(Из авторского)
Осеннее время немного лилово.
Дожди охладили назойливый зной.
Неновая осень по-своему нова
Неоновым светом, прохладой незлой.
Взмахнула осина багряной мулетой.
Берёзке идёт вуалетка—фата.
И звонко деревья роняют монеты
На долгую память в озябший фонтан.
Сегодня изрядно серо.
Бурлят облака в питомнике.
И плещется Ноосфера,
В моей голове-приемнике.
А солнце не влезет в проём никак,
С лихими борясь потоками.
Измазана грязью с мелом,
Кипит небесная сфера.
А я, одержим пороком,
Прихлёбываю джин с тоником,
Насвистываю «Майский день».
Противно скрипит перо... m'aidez! -
Не слишком ли это смело
В стихах говорить с потомками?
Шрам на сердце не залечен.
Зарасти ему пора бы,
так зачем же на колечке
"In aeternum te amabo"?*
На серебряном колечке
вязью штихеля араба
филигранная насечка:
"In aeternum te amabo"
Проведи меня, колечко,
сквозь житейские ухабы!
Я люблю тебя навечно -
In aeternum te amabo.
I
Когда приходит лунный свет
на смену солнечному свету,
тогда мой сад теряет цвет,
но обостряет запах цвета.
Слабеет в лунном свете глаз,
но так же верно обоняние
и слух. Уже который раз
ночного сада обаяние -
палитру запахов и звуков
то резких, то притихших, гулких,
мой карандаш, чтоб не терять,
заносит рифмами в тетрадь.
Мои слова просты, но ты
найдёшь в них музыку и ноты.
I
Это осень. Темно до полудня,
С неба липко сочится камедь,
И туманы белесой полудой
Покрывают янтарную медь.
Это осень. Сырая прохлада,
Не студи моё сердце, не тронь.
Налетевшей волной листопада
Не гаси запоздалый огонь.
Это осень. Зачем же так быстро?
Умоляю, в душе не губи
Эту искру, горячую искру
Не ко времени пылкой любви.
I
Мольберты, аромат олифы,
слегка дрожащая свеча...
Ты возвела меня в халифы
пусть лишь на вечер, лишь на час.
Танцующая гибкость рысья,
твои касания легки.
Я - кисть, я следую за кистью
повелевающей руки.
То огненным вином по венам,
то колкий холод в полынье...
Я для тебя одно мгновенье,
один мазок на полотне.
Минуты страсти быстротечны -
прощай, покорный паладин!
Мы - миг, врисованный навечно
в безумство красочных картин.
I
Ты говорила: "Истина в вине!"
А в чьей вине, твоей, моей - не знаю.
Быть может, друг без друга нам вольней,
тогда к чему моими правишь снами?
Оставь, былую боль не береди
виденьями несбывшегося с нами.
Иду, но тьма разлуки впереди,
Вина и боль в ней сплетены корнями.
Издалека, как водится, видней,
но истина нагляднее не стала.
Она лежит по-прежнему на дне
никем не пригублённого бокала.
Я засыпаю, снова на убой...
Любовь - не истина, но истинна любовь.
I
Твои браслеты - мои наручники,
и сердце хочет дождаться случая.
Твои браслеты - мои оковы,
а разум шепчет: "Не надо снова!"
А опыт учит, а время лечит,
но на душе-то никак не легче.
I
Во времени цветенья бузины
средь светотеней солнечных абстракций
под перезвоном птичьих позывных
мне безвозвратно выпало остаться.
Но ты мне дай надежду, позови
и путеводный луч любви зажги мне.
Я - между цветом белой бузины
и запахом китайского жасмина.
I
Опять приходят холода.
А холода – не ерунда.
Мне не по нраву холода,
Я с холодами не в ладах.
Мне холода - летальный яд.
Но ты меня не отрави –
Страшнее твой холодный взгляд,
Текущий у меня в крови.
I
Луна лучистым инеем
ложится на реку.
Твоим волшебным именем
я реку нареку.
Река плеснёт о берега,
и брызнет через гать.
Мне, словно реку - берегам,
тебя оберегать.
---
* In aeternum te amabo [ин айтернум тэ амабо](лат). - я буду любить тебя вечно.
Часы, ключи, очки, бумажник, телефон,
Всё это по моим карманам размещается.
Я начинаю день под музыкальный фон,
Я продолжаю сон в невозмутимой матрице.
Часы, ключи, очки, бумажник, телефон…
Кому-то пустяки, кому-то знаки статуса.
Часы, ключи, очки… я прячусь в лживый сон,
Подобно голове напуганного страуса.
Часы, ключи, очки, бумажник, телефон…
Как будто бы моё, но в сердце не вмещается.
Часы, ключи, очки - пустопорожний звон,
Честолюбивых дум порочное пристанище.
Часы, ключи, очки - туман, а в этой мгле
Фантазии полёт, мечта. О чём? О будущем.
Часы, ключи, очки на письменном столе,
А в кресле подле - я за ним, несуществующий.
Часы, ключи, очки, бумажник, телефон -
Всего-то жалкий фон, обманка-декорация.
Ключи, часы, очки передо мой стеной,
Но за неё, увы, от пустоты не спрятаться.
Часы, ключи, очки, бумажник, телефон,
Пустячные слова на лист упали фразами.
Часы, ключи, очки… но больше ничего,
За ложностью вещей утерянное важное.
Ветер мчится, словно литер,
И гудит, как паровоз.
Налету срывает листья
И целует их взасос.
Ветер весел, ветер в раже,
Он проказник, он летун.
Совершает эту кражу
У прохожих навиду.
Поиграл волной в затоне
И умчался на восток.
Но оставил на ладони
Расцелованный листок.
На моей лежит ладони
Расцелованный листок.
Ветер стих за горным кряжем.
Ветер, больше не балуй!
Больно холоден и влажен
твой прощальный поцелуй.
Больно холоден и влажен
твой иудин поцелуй.
Так хорошо после летнего дождика
Выйти пешком в говорливую рощицу!
Пусть не в России, а в южной Италии -
Та же трава и песок, и так далее.
Мирно волна Адриатики плещется.
Пусть говорят: «Ностальгия не лечится»,
Мне бы нырнуть в ароматную просеку,
Но только скалы да волны на Корсике.
От раскалённой земли, словно противня,
Слышатся хлебные запахи Родины.
Солнышко то же в Торжке и в Баварии,
Та же луна, и вода, и так далее.
Езжу по миру, ищу, где я не был.
Что я меняю? Ну разве что небо!
Ливнепадами славится лето,
Но соперница—осень подстать.
Маскируя за пышностью бедность,
Ей бы плакать и листья листать.
Осень скромно напомнит о бренном…
Математик в безбрежной степи
Восхищается площадью неба,
Умножая диаметр на «Пи».
А дождь сильней, всё паче, паче
Басит, звенит, играя туш.
Как будто город нынче в прачечной,
А может стал под летний душ.
Клён к небу воздымает пальцы.
Дождь шаловливо чмок, да чмок -
С девчонками в коротких платьицах
Заигрывает под шумок.
Твои браслеты - мои оковы,
а разум шепчет: "Не надо снова!"
А опыт учит, а время лечит.
Но на душе-то никак не легче.
Завёл бы я себе кота,
да вот беда - не те года.
Что будет, если этот кот
вдруг наперёд меня умрёт?
Скучать я буду по нему
и доживать мне одному.
А вдруг, не совладав с бедой,
кота оставлю сиротой?
Котяру выгонят на двор
и будет жить мой кот, как вор.
Люблю котов, но неспроста
не завожу себе кота.
Бабушка помнит числа.
Точнее, одно из чисел.
Алоиз и Чеслав.
В сердце пустое место,
ячейка с номером "N"
Ре-а-би-ли-та-ци-я.
Дата смерти - следующий день
за датой ареста.
На зелёном клочке неизведанной райской земли,
на ковре васильков, синеглазых соперников неба,
я смотрел, как медовый нектар собирали шмели,
подлетая на голос кокетливых ягодок спелых.
Высоко в небесах ветер переполнял паруса
И летели они над воздушной волной океана.
Шелестела крылом над моей головой стрекоза
И звала за собой в изумрудных лугов икебану.
Золотой окоём оплела кружевная канва.
А пчела, заглянув мне в глаза, назвала меня братом.
Шелковистой струёй под ногой растекалась трава
И просила меня позабыть о дороге обратно.
Облака, словно камни на мостовой.
Я бегу по ним с той стороны.
Укажи же мне жезлом путь, постовой,
От родимой до чужой страны.
Я туда не за куском хлеба бегу.
Пусть небо там васильков синей,
Сердце оставил на родном берегу,
У окна, под которым сирень.
Тех, кто гонят меня, не кляну в сердцах —
Честь и совесть свою берегу.
Только в нос не продену позорный цак
И не будет им три раза: «Ку!»
Может быть, приросту к неродным корням,
Звёздам чужбины над головой.
Всадник, зачем поднял на дыбы коня,
Кому грозишь своей булавой?
Уходит лето, не перехитришь,
а лишь вздохнёшь и разведёшь руками.
И вот уже последний серый стриж
мне прокричал - "Прощай!" - под облаками.
И жизнь проходит, не перехитришь,
всё это так задумано веками.
И в небеса взлетев, как серый стриж,
я прокричу - "Прощай!" - под облаками.
Однажды жаждой странствия томим,
отважно сброшу прочь тенета лени
и самолётом улечу в Тумнин,
в край, где живут пятнистые олени.
Атланты-сосны держат небеса,
макая в синь игольчатые нимбы,
под зов марала на крутых басах
ныряет солнце в реку, словно рыба.
Течёт Тумнин, звеня о берега.
Медведь срывает дикую малину.
Таёжный Дух всегда оберегал
красу и щедрость Сихотэ-Алиня.
Там, где закаты ярче, чем коралл,
где водятся амурские горалы,
шаман в таёжном капище камлал,
а под ногами - россыпь минералов,
я появлюсь, как будто невзначай.
Хоть нелегко даются перемены,
но ждут друзья, заварен крепкий чай,
а на столе - сибирские пельмени!
---
REM: Сихотэ-Алинь в переводе с маньчжурского означает «хребет больших западных рек».
К Л.С.
«Si tu voulais du ciel descendre,
Au ciel si je pouvais monter!»
Théophile Gautier
Она - крадущийся кошак.
Она - ныряющая нерпа.
Пропал бы мир, не стань ковша,
переплывающего небо!
Она - подобие серпа.
Она - предтеча ятагана,
С мечом крадущийся сипай
Сквозь цвет небесной икебаны.
Её серебряная жизнь —
От нежной ниточки до диска.
Она рисует миражи
На чёрных водах неба-Стикса.
Она - лампада в небесах,
Являет лик священный Миру,
Но на чувствительных весах
За жизнь отмеривает виру.
Она беседует со мной,
Она зовёт к себе навечно,
Но между мною и Луной
Непостижима бесконечность.
Она не спустится ко мне,
Я — в небо не уполномочен.
И остаюсь во дне… (на дне?)
Она же царствует средь ночи.
А поутру растает след
Той, чей любовью я отмечен,
Той, кто в меня вселяет свет,
Отягощающий невстречей.
Кричу: «Je suis ton serviteur!”*
Но голос гаснет без ответа
В необоримой высоте
Кровавым росчерком рассвета.
----
"Je suis ton serviteur!" (франц.) - Я твой слуга!
Незабываемое лето.
Ты, я, речушка, а ещё
Промокшая рубашка в клетку
Под неожиданным дождём.
Казалось бы, пустая малость,
Что помнить о таких вещах?
А мы рубашкой укрывались
Вдвоём от летнего дождя.
Нам дождь казался разноцветным.
И тут я, юный обалдуй…
Храним под грифом «Совсекретно»
Наш первый робкий поцелуй.
Это снова стало явью,
хоть рукой коснись, потрогай! -
Я лечу на красной "Яве"
по асфальтовой дороге.
Ничего не замечая,
словно камень из баллисты.
Ветерок траву качает
на обочине волнисто.
Обгоняю быстрый ветер,
надо мной созвездий стаи...
Где-то место есть на свете,
очарованное снами.
Я спешу. Там - ты, босая,
в лёгком платьице из ситца...
Снова юность воскресает.
Этот сон мне часто снится.
/
Я спал. Во сне мне было хорошо.
В стране Морфея ни беды, ни боли.
На малое мгновенье отошел
в мир сказки, безмятежности и воли.
Но скоротечен флёр цветистых снов!
Сон короток, реальность беспробудна.
Из края грёз несу звенящий слог
В мир не рождённых слов и серых будней.
/
Удержи, не позволь отворить мне глаза
и рассыпаться сладостной снов мишуре.
Надо мной невесомая грёз органза.
а реальность - убийца моих миражей.
О, реальность, в которой не вышло ва-банк.
ты и я — лишь во сне. Сотни, тысячи лет.
Если только ладонь отвести ото лба,
всё исчезнет, растает неявственный след.
Жду заветную ночь. Дрёма — время для нас.
Засыпаю, спеша на свиданье к тебе.
Пусть промчится минутой божественный час,
благодарен судьбе за подарок Небес.
Время, сжалься, замри, словно томный лентяй,
нити, спутайтесь в прялках слепых ворожей!
Но минуты в погоню за ветром летят,
словно листья, осколки надежд-витражей.
/
Время позднее, надо забыться и спать.
Разрешить отдохнуть и себе, и душе.
Но во сне я лечу в невозвратное, вспять.
Видно, время решило, что сердце — мишень.
Мир Морфея наполнен мерцанием грёз.
Солнце, звёзды и неба простор голубой.
Я несметно богат, я богаче, чем Крёз,
потому, что ты рядом, я — рядом с тобой!
Мы смеёмся, обоим на сердце легко,
нам так радостно быть друг у друга в плену...
Но кончается время, ты машешь рукой
и уходишь в несбыточную пелену.
Всё, что было, прошло. Время прошлое — тлен.
Отпусти же меня, непосилен мне плен.
/
Лети за памятью о лете,
Ищи в былом душевный слад.
Включи, диапроектор ЛЭТИ,
С годами выгоревший слайд!
Лучом сквозь временную прорву
Пробей заветное окно.
Мгновенья, собранные ORWO,
Вдохни в экранное панно:
Упавший локон так некстати
И жест протянутой руки…
В коротком васильковом платье
Ты на пригорке у реки.
Ту, что дороже всех на свете,
Мне фотоплёнка сберегла.
То лето утонуло в Лете
И мы на разных берегах.
Но ты всегда на фотоленте
Со мной, разлуки больше нет,
Покуда лампа светит в ЛЭТИ,
Пока не гаснет в сердце свет.
——
ЛЭТИ - тип диапроэктора.
ORWO - марка обратимой фотоплёнки.
"Сидение под старой вишней"
Вера Тугова
Вернулся я давеча к саду,
где в детстве развеивал грусть,
подумал: под вишенкой сяду
и снова в то время вернусь.
Пусть нет больше старого дома,
сломалась под вишней скамья,
наполнено сердце истомой,
как будто вся вместе семья.
Вот мама готовит пельмени,
вот бабушка ищет очки,
а я у отца на коленях
и громко стрекочут сверчки...
Но вдруг я почувствовал лишним
себя меж заросших аллей,
лишь только по-прежнему вишня
свой сладкий дарила мне клей.
*
Поросла травой поляна
У гранитного карьера.
Здесь был дом, теперь – бурьяны,
В общем, вид изрядно скверный.
Жизнь – предмет не односложный:
Лошадей гонял карьером –
Прочь от истин непреложных! –
Если брал, то полной мерой.
Но растеряно немало
В той погоне за карьерой:
Где ты, милый мальчик малый,
Принимавший всё на веру?
Прикоснулся осторожно
К покосившимся воротам…
Возвращенье невозможно
В детство. А за поворотом
Сруб виднеется колодца
Да ручья блестит полоска –
Нежно в сердце отзовётся
Запоздалый отголосок.
*
Кукушке тяжело в часах,
уж как тут не крути...
И я, затылок почесав,
сказал: "Давай, лети!"
Она, забыв про ремесло
и выпучив глаза,
взлетела, стала на крыло
и унеслась в леса.
С тех пор живу один средь стен –
Что надо старику?
Проходит ночь, приходит день
и только сердце трень да трень,
тук-тук, тик-так… ку-ку...
---
Фото - авторское.
У нас дожди. Уже невмочь.
Промокший день. Промокла ночь.
И от зари и до зари
Бурлят на лужах пузыри.
Дождь, перестал бы ты, окстись,
Я продождился до кости!
Дождь по моим идёт следам,
Ему мои слова - вода.
Кровоточива неба хворь.
Небесных туч прозрачна кровь.
И капли сквозь туман и хмарь
Стучат в асфальтовый алтарь.
Звенят с бемоля на диез
Дожди - изгнанники небес.
Соловей на розовом кусте
Песню пел, укрывшись за листами.
Он поэт, но видимо из тех,
Кто поёт, не примыкая к стае.
Соловей на розовом кусте
О любви поёт не для потехи.
Он поэт, но видимо из тех,
Кто не ищет славы и успеха.
Соловей на розовом кусте.
Трели то взлетали, то шептали.
Он поэт, но видимо из тех,
Чья душа исколота шипами.
Соловей на розовом кусте
Пел то страстно, то рыдал истомно.
Он поэт, но видимо из тех,
Кто в стихи слагает сердца стоны.
Соловей на розовом кусте
Заливался трелью ночью сонной.
Он поэт, а значит в темноте
Пробуждает спящих светом слова.
Ты коришь меня, стал, мол, зану-
длив, молчу, словно спрятался в но́ру.
Не зову, не пишу, не звоню -
Тише мыши и скрытнее вора.
Поубавь этот менторский тон,
У меня всё, как видишь, в порядке.
Я б звонил, но обжора-айфон
Постоянно стоит на зарядке!
Не тревожь наш душевный союз,
Чувства, словно сожжённую Трою.
Я тебе напишу, позвоню,
Только Apple сменю на Андроид.
«Тучи над городом встали…»,
Словно закованы в стали,
Будто в железных доспехах.
Будет гроза - не до смеха.
Буйный у туч темперамент,
Грозно гремя топорами,
Капли швыряют на кровлю
Белой бушующей кровью.
Тучи дерутся охотно.
Прячьтесь быстрей, пешеходы! -
Им не понять очертаний,
Скрытых зонтами-щитами.
После ливня под липами лепо.
Дождь уходит, листвою шурша.
Улыбается солнышко в небе,
Открывается небу душа.
Белым лебедем в лепете лета,
Поглядев на меня свысока,
Подобрав неуклюжее тело,
Подымают крыло облака.
В золотистых лучей паутине
Заплутал переливчатый свет.
На меня, словно пух лебединый,
Осыпается липовый цвет.
Дождь, негодник, ты не подарок,
Вот же нет на тебе креста!
Загоняешь меня под арку
Недостроенного моста.
Я в просторном плаще и кепке
Несуразен и неуклюж,
Словно статуя странной лепки
В окружении буйных луж.
Не отыщешь сухого места,
Никакой не укроет щит,
Если без перерыва месяц
Льют назойливые дожди.
Вот бурчу, но отнюдь не зол я.
Тротуар превратив в затон,
Он то грустный, а то весёлый
Нарушает сухой закон.
Дождь не вечен, но с твёрдым кредо.
Шаловливой струной звеня,
Пешехода в промокших кедах
Отыскать норовит — меня.
Надоел ты мне дождь порядком,
Ты весёлый, но дело в том…
Ах, давай поиграем в прятки —
Отыщи меня под зонтом!
Который день дожди в апреле льют,
Звенят о крыши в музыкальной гамме,
К плащам и шляпам пешеходов льнут,
Бегут по лужам дробными шагами.
Тщедушным светом из-под колпака
Мерцает мир. А в сонной выси виснут
Туман и кучевые облака,
По цвету мимикрируя под висмут.
Так далеко до летнего тепла!
В дождливый день безмерно одиноко.
Из полумрака моего угла
Смотрю на мониторы мокрых окон.
Пытаюсь провалиться в нереаль
Пикториальных призраков апреля.
Банальный образ - уличный фонарь
Напоминает свет в конце туннеля.
Фото: "Solitude dans la brume", В. Белозерский
Порой пойдёшь к озерным берегам
Порассуждать о том, что с нами будет,
И выдохнуть табачный перегар
В раёк мальков, резвящихся в запруде.
Достанешь из кармана карандаш,
Поймаешь сердцем волны обертонов.
За словом слово, словно в патронташ
Заряженные порохом патроны,
Уложишь повседневность в ленту строк,
Создав из будней ореол фантазий,
Построишь незатейливый мирок,
Перебирая фазу каждой фразы.
И не гадать о том, что будет прок
От всех несостоявшихся историй.
Стихам и людям назначает срок
Властитель наднебесных территорий.
Но вот и всё, догрызен карандаш.
Лист испещрён ритмическим стаккато.
Как ни старайся, разве передашь
Свою молитву ближнему собрату?
Коришь себя за эту простоту —
Зачем я здесь, никчемный неумейка?
Иду домой, оставив пустоту
На вкопанной у озера скамейке.
Иду, вбирая музыку волны —
Прости, природа, за такую кражу
Я за собой не чувствую вины!
А в фолии вечернего пейзажа
Пел ветер песню про Волоколам,
По берегу прогуливались люди
И солнце плыло в алых облаках,
Как голова Крестителя на блюде.
Был день весенний и красивый,
но цвет смоковницы зачах,
когда тяжёлый крест Мессия
влачил на собственных плечах.
Сорвали ветхую рубашку…
Терновый на чело венок…
Сквозь тело гвозди в деревяшку
вгоняет с хрустом молоток…
А в небесах озёрно-синих
сквозь туч бушующих провал
смотрел отец на муки сына
и - от бессилия - рыдал.
Исполнение, музыка - Елена Чичерина:
https://www.chitalnya.ru/work/3429621/
Фото автора.
Если ты заболел, городскую вдыхая отраву,
Если сердце твоё пробуравил клаксонный фальцет,
Прогуляйся в поля, погости у тенистой дубравы,
А еще приготовь чудодейственный давний рецепт.
Нам на снадобье то дорогих дефицитов не надо,
Всё, что нужно иметь для спасенья души от беды,
Существует везде, непременно отыщется рядом -
Для начала возьми родниковой студёной воды.
Зачерпни, только так, чтобы с краешком синего неба,
Зачерпни, только так, чтоб со светом далёкой звезды,
А иначе нельзя на лечебную эту потребу,
А иначе на нет обернутся все наши труды.
Вскипяти на костре с ароматами хвои и дыма,
Силуэтом зари, лепестками от Розы Ветров,
Не забудь ветерок невесомый, пахучий, игривый.
Вскипяти, остуди, и целебный напиток готов.
Принимай по глотку до последней до капли, до донца
Чудотворный бальзам из волшебных природы даров.
Ты почувствуешь, как первозданная сила вернётся,
После этого ты обязательно будешь здоров!
Моя эльфийская принцесса...
О, васильковый взгляд на фото!
Ты станешь королевой леса,
Моя эльфийская принцесса.
Вихрастый локон, лик твой кроток,
Ты словно мотылёк над весью,
Моя эльфийская принцесса
Раскрыла крылья для полёта.
Не думаю, что завлеку вас чем-то,
Известно испокон веков сравнение
О жизни, проносящейся столь тщетно,
Бегущей скорым поездом по времени.
Мелькают даты, времена и ле́та,
Приходят и уходят поколения.
Жизнь - поезд без обратного билета
И пустотой в багажном отделении.
Полно всего, а своего-то нету!
Пожалуй, только море, горы сонные
И небо в серебристых волнах света,
На укиё-э мной перенесённые.
---
Фото - экспериментальная ЛОМО-мобилография "В стиле укиё-э".
У жилого корпуса
На сырой земле
Пробудились крокусы
В тёплом феврале.
От февральских фокусов
На сердце тепло.
Расцветают крокусы
Всем ветрам назло.
Долгожданным бонусом
Нежной красоты
Умиляют крокусы,
Вешние цветы.
Снова сердце в тонусе,
Расцветаю сам -
Раз пробились крокусы,
Стало быть, весна.
Весело и песенно.
Тяжесть, прочь с плеча!
Пестит солнце пестики
Золотом луча.
С добротой и кротостью
Символы весны
Аметисты-крокусы
Смотрят в неба синь.
Ожемчужит крокусам
Лепестки роса.
Словно в неба пропасти
Таю в их глазах.
У меня на руках умирает февраль,
Улетает в края запредельные.
Грубый саван его - сероватый миткаль.
Я пою февралю колыбельную.
Я читаю ему начертания слёз
На оконном стекле перламутровом.
И шепчу его новое имя - Вантоз.
Не пугайся, малыш целомудренный.
Говорю февралю: «Засыпай и поверь,
Ты вернёшься, исполненный силами!»
Замирает рука на проросшей траве
И стекает слеза в небо синее.
Сыплется в феврале
Снег на промёрзший грунт,
Словно на холст грунт.
Где же ты, Рафаэль?
Спрятанное в сонет,
Мрамором ожило.
О, Микеланджело,
Необходим совет!
Тягость ночных длин
Не сократит фонарь.
Эта зима - хмарь,
Меланхоличный сплин.
Молча гляжу в Стикс,
Не опуская век.
Это не ночь - век.
Дайте резец, кисть!
В красках найду ли новь?
Режу свою кисть,
Чтобы свою кисть
Мог окунуть в кровь.
Сочатся тени, словно глень,
и только эту тень задень,
ты попадёшь под тени сень,
ты к тени попадаешь в плен.
Я прочь отбрасываю тень,
но тени тянутся к стене.
К стене прибиты светом дня,
они клонируют меня.
Вот тень одна, вот тени две,
они извиты будто змей.
Меж мной и тенью лишь пядень.
И кто есть кто, где я, где тень?
Всегда между добром и злом...
Мы с тенью - вечный палиндром.
1.
Летит, метёт метелица
сквозь ночи тьму кромешную,
а в небе две Медведицы
в берлоге спят заснеженной.
Клубятся тучи серые,
морозы жгут коварные,
а на макушке Севера
горит звезда Полярная.
Играя Млечным кружевом,
в серебряном халатике
всё вертится и кружится
спиральная галактика.
Повис на шпиле ратуши
округлый диск Селены и...
со мной ты снова рядышком,
любовь, моя вселенная.
2.
Чепчики снега на гроздьях рябины.
Солнце пожалует скаредной лептой...
Как бы сбежать от зимы нелюбимой
в светлую сказку желанного лета?
Я бы избавил весь мир от лишений -
зиму скостил бы хоть наполовину,
если бы был хоть немного волшебник,
если бы лампу нашел Аладдина.
3.
Сияет снег. Сиянье поражает
великолепием сквозь мириады лет.
Но снег не светит, только отражает
вселенский свет.
А ты, поэт, живущий миражами
из века в век,
Горишь ли сам, иль только отражаешь -
как снег?
Темнит заря. Кромешный морок
Окутал душу и нутро.
Я по утру ныряю в норы
Недружелюбного метро.
От неба траурного крепа
В безжизненный сигаю свет.
Здесь разобщение и скрепы
Захлопнет хваткий турникет.
Внутри изгрызенной планеты
Бежит вагон, а в нём щемит
Менталитет анахорета,
Несуществующего «мы».
Незначащей улыбки корка…
В своей замкнувшись скорлупе,
Плету клубочек мыслей горьких
Об одиночестве в толпе.
О чем бы думалось иначе?
Найдёшь проблемы бытия!
Но я - невидим, я прозрачен.
Они - прозрачны для меня.
Черёд мгновений быстротечных -
Перрон, туннель, опять перрон…
Летишь до станции конечной
Быстрее поезда метро.
В простор вопросов нерешённых,
Сверкая слепостью око'н,
Нас, разноликих, отрешённых
Безликий выблюет вагон.
Сыплется с неба пудра —
Завтрашнее болото.
Выглядит серым утро
На монохромном фото.
Томно грустя о лете
Ало-голубоватом,
День утомлённо тлеет,
Кутаясь в комья ваты.
Город сутулит плечи,
Смятый белёсой массой.
Чахнет ненастный вечер
Под белоснежной маской.
Ночь пробудит химеры,
Выпустит белых барсов,
Пряча лицо аскера
В смеси белил и ваксы.
Утро.
Надеваю часы на руку…
Какое холодное время!
Каждое утро, только лишь встали,
Руки сжимаем кольцами стали.
Каждое утро время щемит
Руки наручниками нержавеющими.
Каждое утро мы одержимы,
Нервы заводим, словно пружины.
Каждое утро, только лишь встали,
Вновь начинаем бег по спирали.
Каждое утро – жажда вершины,
Словно машины, с пол-оборота,
Снова заботы, дело, работа…
Как не хватает рядом кого-то,
Чтобы – от сердца,
чтобы согреться.
Только лишь время больно щемит
Руки наручниками нержавеющими.
___
"Три грации" - авторское фото.
«Ты знаешь край, где всё обильем дышит?»
А. К. Толстой
Этот край позабыт
Богом,
В этом городе царь –
Молох.
Он прорвал золотой
Кокон
И расклад у него –
Тотос…
По железу стучит
Молот,
На дорогах – копыт
Топот,
Гул, чужих голосов
Гомон…
Душит шею петлёй
Ворот:
Не проглотишь кусок –
Комом,
Состоянье души –
Голод…
Боль по нервам бежит
Током
И кровавым слеза
Потом,
А по жилам – струёй
Холод.
Сединою угас
Волос,
Похоронен в устах
Ропот…
И порожним пророс
Колос.
Напой мне песню, дерево,
На птичьем языке
О том, как тучи белые
Купаются в реке.
И как туман по берегу
Ложится тёплым фетром,
Нашептывай мне, дерево,
На диалекте ветра.
Напой мне песню, дерево,
Развей мою печаль
Журчащей речью вечера,
Дыханием ручья.
Рассказывай мне, дерево,
Про дождь, раскаты грома
Серебряными трелями
Пернатых бардов кроны.
Дождик рыдает, устал от потерь.
Дробно стучится в окошко и дверь.
Хочет войти, видя мой огонек.
Дождик, ты так же, как я, одинок.
Дождик, ты знаешь, что значит любовь?
Тёплая капля легла на ладонь.
Дождик промчался, хрустально звеня…
Словно она, позабудет меня меня.
Белесовата пелена —
Вечерний снег похож на пепел,
Осиротелая луна
Напомнила эмблему Apple.
Грядёт последняя глава,
Закрою книгу, подытожу…
А вечер звёзды рисовал
На скрине неба в Макинтоше
Похожие на конфетти,
На новогодние гирлянды.
А в пыли Млечного Пути
Горели яркие Плеяды.
Листаю прошлые года,
Найду ли нужные в них леммы?
Но загорается звезда
Из доброй сказки Вифлеема.
А значит, снова впереди
Находки, новости, дилеммы…
И небо звёзды-конфетти
Бесшумно сыпало на землю.
Свернуться б на кушетке и заплакать.
Не выйду и за тысячу рублей!
Сегодня с неба завтрашняя слякоть
Летит белёсым пухом журавлей.
Вращаются незримые пружинки,
И словно кружевные крылья птиц,
Порхают невесомые снежинки,
Наследницы брабантских мастериц.
Не до красот прекрасной непогоды.
Уже готов сугроб, почти редут.
Осыпанные снегом пешеходы
Похожие на ангелов идут.
Вороний след на первом снеге пегом
Ветвистую вывязывает вязь.
Вдали, вообразив себя на треке,
Буксует и ворчит натужно ВАЗ.
Мне ж первый снегопад не интересен,
Гляжу в окно, в глазах мелькает рябь.
А поутру опомнившийся Цельсий
Дыхнёт и сказка превратится в хлябь.
Ныряет в реку солнце, будто нерпа,
Блеснёт на волнах золотистый след
И голубое от мороза небо
Под перистый спешит укрыться плед.
Ночь звёзды соберёт на ассамблее
И солнце до утра возьмёт в заклад.
Но небо ненадолго розовеет,
Согрелось - жарок огненный закат.
Деревня, дом и огород, помойка,
А над помойкой в цвете резеда.
Весна, и скоро девки будут ойкать,
А за помойкой на небе звезда.
За перелеском тихо плачет сойка,
На брюки хватко липнет череда.
Деревня, здесь навозный запах стойкий,
Но над помойкой пахнет резеда.
Гуляю. Комары сигают бойко.
Луга, сады. Какая красота.
Не оступиться, не упасть в помойку…
Ах, как дурманит ночью резеда!
Под утро тяжело оставить койку,
Но вот петух горланит, разудал.
Деревня, это в общем-то помойка,
Но как же пахнет ночью резеда.
Дожди сейчас без молнии, без грома,
На сердце серо, хоть ты лей, не лей.
А в неба монохромные хоромы
Вбивают клинья стаи журавлей.
Писать про осень — штампы, это пошло.
Но смена цикла вечна на земле.
Нет будущего, выживаю прошлым,
И чётче слышу оклик журавлей.
Надоедливый дождь на дворе,
Неуемная серая слякоть.
Собираются тучи в каре,
Им тоскливо и хочется плакать.
Пузырьками покрылся затон,
Плачут липы и древние кедры.
Я шагаю под старым зонтом,
Несмотря на промокшие кеды.
Разлетаются полы плаща
Под напором нелепой погоды.
Я ступаю по лужам, ища
Музыкальные звонкие коды.
Слышу лёгкое тихое до-
ждя у моря хорошей погоды.
Ах, извозчик, подай мне ландо,
Мы уедем сквозь время и годы.
Будем ехать с тобой не спеша,
Прожитого страницы листая.
Я не сахарный, только душа
Под дождём так и хочет растаять.
День похорон был дождливым и пасмурным,
Лето засыпали прелой листвой.
Холмик украсили белыми астрами,
Усугубили печальный настрой.
Умерло время, бурлящее красками,
В нём небеса беспредельно ясны.
Капли дождя мне напомнили ласково
Запах и вкус неуместной весны.
Лазурному небу никак без урона.
Как дроны летят эскадроном вороны.
А может быть лучше сказать «эскадрилья»?
Да право, неважно. И миля за милей
По небу скользят, словно чёрные пятна
На солнце. Горланят, грубы, неопрятны
Как будто хотят под собой небо спрятать.
Конечно же скопом, конечно же, ратью.
И день от теней станет сумрачней ночи.
От сбившихся в стаю беда одиночке.
Летят похитители облачной глади.
Прикрикни на них, моментально обгадят.
Наверно, для вас не открою я тайны,
Гораздо сподручней набросится стаей.
Вы в небе хозяева? Нет, инородцы,
Невзрачные пятна на радужном солнце.
Но пятнам не застить янтарного лика
Ни взмахами крыльев, ни яростным криком.
Растает ничтожное ваше болотце
В сверкающем свете весеннего солнца.
Я ухо приложил к столбу.
До крови прокусил губу —
Натужно воют провода.
У проводов, никак, беда?
Наверно, им не повезло,
Стенают, завывают зло.
А ветер, шебутной бурун,
Нещадно треплет нити струн.
Я ухо приложил к столбу
И слышу проводов мольбу.
А ветер треплет провода
И сердцем чуется беда.
Все пишут про листья, про жёлтые листья,
Летящие вдаль необузданной рысью.
Все плачут о том, что закончилось лето.
Ах, осень, продажная шлюха поэта!
По каплям, в окошко стучащим без пользы,
Поэты прольют крокодиловы слёзы.
И как не забыть помянуть позолоту
И вскользь отозваться о птиц перелётах.
Листва уподобится медной монете.
Тут просится рифма… (не буду про… эти!)
Бренчит сладозвучно поэтова лира,
Он в осень вгрызается зубом вампира.
И снова про осень поэма на сутки,
Поэт покупает тебя, проститутка,
Целует твоё обветшалое пузо.
Ох, осень, поэта недолгая Муза,
Напяль поскорее цветастое платье,
Поэт тебе песней за это заплатит.
Страдайте, певцы живописной картины,
У вас же тепло и не сыро в квартире.
Но вот подскажите, зачем же я снова
В осеннем борделе юродствую словом?
Дождь перестал. Он устал, спрятал клювы и бивни.
Дождь перестал, он устал тарабанить в окно.
Дождь образумился и не свирепствует ливнем,
Замер на паузе кадром немого кино.
Дождь передумал - характер противоречивый.
Сущность дождя постоянства навек лишена.
Облако скачет по небу с растрёпанной гривой.
Тихо на небе и в царстве земном тишина.
Дождь успокоился, больше ни шума, ни грома,
Нету нужды ни в тяжёлых плащах, ни в зонтах.
Будто тигрица с бунтарской душой разъярённой
Мирно свернулась пушистым котёнком в ногах.
Заныли турбины протяжную песню,
две сотни сердец унося в поднебесье,
где на высоте пяти тысяч саженей
закат имитирует самосожженье.
Закат имитирует, это обманка.
Но выше возможности поднята планка.
Внизу под крылом только слёзы да пламя,
там всё нажитое оставлено нами.
Когда часы, издав надрывный стон,
пробьют и скажут: «Ты отныне лишний!»
Наступит век фарфоровых цветов,
которые не пахнут и не дышат.
Флажок упал. Нет времени, цейтнот.
С небес ко мне спускается посланец.
Увы, букет фарфоровых цветов
ни плакать не умеет, ни смеяться.
И ты молчи, не надо лишних слов
тогда, когда мне суждено растаять.
И лишь букет фарфоровых цветов
останется, твою тревожа память.
/
Вершится времени виток.
Идут часы. Но в хмуром свете
напоминание о лете -
мой нарисованный цветок.
Рисую кистью лепесток
и гибкий удлинённый стебель.
Добавлю синеву на небе
и малахитовый листок.
Сочится серый свет окрест.
Часы отстукивают мерно.
Он жив и мёртв одновременно,
мой неумелый палимпсест.
Плету иллюзию весны
и время пролетает всуе.
Да, я зимой цветы рисую
и вижу радужные сны.
/
Букет искусственных цветов,
иллюзия весны и лета,
пародия по форме, цвету,
букет искусственных цветов.
Букет искусственных цветов
так неестественно вульгарен.
Он пустота в прекрасной таре,
букет искусственных цветов.
Букет искусственных цветов,
природе подражая верно,
правдив и лжив одновременно,
букет искусственных цветов.
Фото - « Палимпсест», В. Белозерский
Окликнешь - тихо. Как будто вышла
к подруге, или там на работу...
Уже не больно. Лишь только в нише
в стеклянной рамке она на фото.
Неслышно дышит беспечный ветер,
он заблудился в прозрачной шторе.
А тихий голос - её ли это? -
дыханью ветра ритмично вторит.
Порхает солнце по белым стенам,
касаясь тёплым лучом распятья.
Уже не больно, лишь в каждой тени,
мелькнувшей мельком, ты видишь платье.
Нынче в фаворе зелёное, жёлтое, алое.
Как подобрать к живописности этой слова?
Ветер к лицу прикоснулся устами усталыми,
то ли всплакнул, то ли холодно поцеловал.
Воздух тягучий и пряный, медовая патока.
Ярко горит над моей головой синева.
Время пришло для деревьев, играющих в радугу.
Надо ли слово? Не высказать это в словах.
Тщетно пытаюсь поймать хоть немного вай-фая.
Зона недоступа, как не ищи, не рыдай.
Из репродуктора песня о ласковом мае...
Август вокруг, где вы видите радужный май?
Август. Вне доступа. Я изнываю от зноя.
Капри. Италия. Кроткие волны в накат.
Жизнь по-латыни... ах, нет же, по-гречески - зоя.
Вот и живу этим днём без оглядки назад.
Думать о будущем, значит, поддаться тревоге.
Прошлое грезится - мысли печалям отдай.
Милая Герда, я знаю, ты снова в дороге.
Август не может - ты льдинки на сердце оттай.
Пятнадцать градусов в тени.
Весна, а ну-ка не тяни.
Спеши, быстрее наступай.
Хочу весёлый месяц май!
Горячих гроз апофеоз.
Салюты ароматных роз.
Вертите, птицы, карусель.
Приди, желанный мой апрель!
Весна, вступай в свои права.
Пусть изумрудится листва.
Цветы дурманят на лугу.
Весны дождаться не могу!
/
На ранней весенней заре
усыпан асфальт лепестками.
Сирень отцветает, сирень.
А солнце соцветья ласкает.
Как будто бы шепчет оно:
"Цветите! Не надо… Не надо..."
Но время прощаться с весной
и пахнет сирень, словно ладан.
/
Шуршит шальной июльский дождь,
по небу ветер тучи гонит.
Они - серей офортов Гойи,
на мышь похожие точь-в-точь.
Стремятся капельки толпой
на зов протянутой ладони.
И розой прорастёт Адонис,
и прорастёт любовь теплом.
Дождит, а нам двоим легко.
Среде дождя мы инородны.
Идём прекрасной непогодой
в простор асфальтовых лугов.
Нас омывает летний душ.
И там, где луж мерцает глянец,
я приглашаю Вас на танец,
соединитель грустных душ.
Из пальцев исчезает дрожь,
а тёплый дождь сомненье смоет,
и капельки ревниво смотрят
на двух танцоров под дождём.
"Где ты слова-то берёшь?" (С)
Не спрашивай, где я беру слова.
Они сравнимы с тополиным пухом.
Смычок сверчка моё щекочет ухо
и от того кружится голова.
Слова таятся в шорохе листвы.
Поёт их шмель над парковой поляной.
Они витиеваты, но понятны.
И не беда, что слышишь их лишь ты.
Слова везде. Их говорит рассвет.
Их шепчут ветер, птицы и капели.
Но если вы услышать их сумели
и разгадать, зажжётся в сердце свет.
Слова рисует лучик-мастихин
по искоркам дождя в оконной раме.
Прислушайся, и запылает пламя,
а из огня рождаются стихи.
Январские дожди. Надрывный крик вороны.
Ложится на окно расплывчатый курсив.
Январские дожди — сродни оксюморону.
Зимой всегда снега на западе Руси.
Дождливая зима зимы обычной дольше.
Мне кажется, усну и больше не проснусь.
А щупальца дождей через границу с Польшей,
как будто серый спрут, опутывают Русь.
Первый снег - не последний.
Белым сад окружён.
Вязь вороньего следа,
словно кант кружевной.
Будто бинт белой лентой
лёг на летний ожог.
Искры тусклого света
собираю в снежок.
/
Небо покрыто белёсой полудой.
Тучи унылую корчат гримасу.
Хмуро. Светлеет не раньше полудня,
да и темнеет к четвёртому часу.
Капли дождя не оценишь в каратах.
Марево, словно картон оригами.
Как на экране фотоаппарата,
город в окне виден кверху ногами
мутно. Мутируют сгустки тумана,
схожие с телом бескровного мима.
Ночь растекается между домами
липкой камедью в бесснежную зиму.
Нагнала осень ветра ледяного,
а вместе с ним уныния и лени.
Как хочется немного голубого
и чтоб как прежде на газоне зелень.
Дождь сеет сплин, забыв о роли грома.
Тень облаков разлаписто нависла.
А ветер шебутнул по крыше дома
и сгинул, издевательски присвистнув.
Луна разбудит рой корпускул тусклых.
Туман пригладит непослушный локон.
На сердце пустота, на сердце грустно.
«Его уж нет, любимца славы…»
Д.А. Богемский
Давний друг, я его вспоминаю подчас.
Он садился на байк - и на полную газ,
И летал по дорогам с ватагой друзей,
Он поспорить желал со Вселенною всей.
Ненавидел покой,
Небо трогал рукой,
Ночевал у ручья,
Обожал соловья,
Золотистую осень и лето,
До рассвета слагал сонеты.
Был мой друг норовист, бескорыстен и смел,
Верил слову и делал лишь то, что хотел.
Он желал изменить, переделать весь свет,
Но однажды ушел – только призрачный след…
До сих пор в зазеркалье
Мерещится взгляд – Он?
Нет, я – четверть века назад -
Ненавидел покой,
Небо трогал рукой,
Ночевал у ручья,
Обожал соловья,
Золотистую осень и лето,
До рассвета слагал сонеты
И хотел изменить,
Переделать весь свет...
Он? Нет, я...
I
Не от «Шанели» шалею,
Пако Рабане – по барабану.
Помнишь, на сеновале
ветры сновали,
пахло сухим грибом,
а мы читали Рембо?
Было уютно.
Парусом кровля,
словно в каюте на юте
глядишь в слуховое окно…
Это – родное по крови,
Это - оно!
II
Покидаю пространства шумные,
(Вроде взрослый - а сердце мальчика!),
Чтобы стать на мгновенье штурманом
Для пушинки от одуванчика,
Повести за собой флотилию
Водомерок на глади озера
И пройтись по степной идиллии –
По рассыпчатым росам розовым.
Окунуться в туманы пенные,
Надышаться душистым воздухом,
Дирижировать птичьим пением,
Разговоры вести со звёздами.
И слегка погрустив про вечное
На границе Земли и Космоса,
Буду слушать, как ветер вечером
Мне твоим напевает голосом.
III
Вечер. И вот горизонт загорелся, багров.
Катится солнце телегой, но лёгок накат.
Месяц, как будто бы бравый пожарник багром,
Трогает рогом бушующий в бездне закат.
Тучный туман прикорнул на лугу за бугром.
Шепчутся волны, зовут, за собою маня.
Алый багор выжигает на небе тавро –
Пламени знак, и в огне – отраженье меня.
IV
Иду по аллее,
Секунды лелея,
И млея
От ауры летнего парка.
Свежо и прохладно,
Вдыхаю отрадно
Умытой листвы
Ароматную прану.
А воздух под липами
Лёгок и липок.
А воздух под вязами
Весок и вязок.
Плакучие ивы
Пугливы, стыдливы,
Грустят под
Напевные ветра мотивы…
Иду по аллее,
Секунды лелея,
И в каждой секунде
Немыслимый праздник.
Иду по аллее
И млею, и млею
Под ласковым взглядом
Анютиных Глазок.
V
Ах, прошу, не читай мне нотации! -
По весне я блудливый, как кот,
Убегаю на запах акации
В разухабистый круговорот.
Ароматами первоцветения
До костей пропитаюсь, насквозь,
Надышусь ими до обалдения,
До восторженно брызжущих слёз.
Не пугай аллергенной реакцией,
Поубавь металлических нот.
Умоляю, не надо нотации –
Я сегодня блудливей, чем кот!
VI
Девчонка под желтым зонтиком
Спешит, щебеча по сотику.
Как будто из солнца соткана,
Порхает над серой улицей
С весёлой улыбкой на лице.
Весенний период – шоковый,
Природа бушует соками.
Но ветер струится шелковый,
Мурлычет на ушко шепотом
И шкодно щекочет щёки ей.
А птицы горланят в панике.
Искрятся шальные капельки…
Не вечно же быть ей паинькой,
Девчонке под желтым зонтиком,
Щебечущей – с ним! – по сотику.
VII
Небо ясное не хмурится –
Непогода не случится.
Вот хожу-брожу по улицам
Да разглядываю лица.
На асфальте – солнца лужицы,
Ветерок летит лениво,
И расстёгнуты все пуговицы
На плаще ненужном длинном.
Лучик света забавляется:
Преломлён стеклом витрины,
Он расцвёл и не стесняется
Быть похожим на павлина.
Синевою даль раскрашена,
Облака плывут картинно,
И ведут себя дурманяще
Кучерявые рябины.
Растревожен воздух ландышем
И черёмуховым цветом -
Посреди Вселенской сутолоки,
Словно бабочка из куколки,
Из весны выходит лето.
VIII
Всё проходит, и лето окончится,
А пока, словно дети безгрешные,
Веселятся вовсю за околицей
Тополя – зимних вьюг пересмешники.
Балерины – пушинки жемчужные
Над поляной, расцвеченной маками.
Фуэте непрерывное кружится,
Завивается кружево мягкое.
Ненароком к лицу прижимаются.
Разве я не позволю резвиться им?
Только снова мне воображается –
Это ты прикоснулась ресницами.
Всё проходит, и это окончится,
Но пока, словно дети безгрешные,
Веселятся вовсю за околицей
/
Мой рыжий кот Калигула,
оставшись не у дел,
вылизывал тестикулы
и на меня глядел.
Воздав кошачьей ауре,
Калигуле под стать,
я чистил свой SIG Sauer,
любимый свой SIG Sauer
ПЭ-Двести-Двадцать-Пять.
Нет, не бутылка "Моршинской",
а пиво на столе.
Шуршу латунным ёршиком
по копоти в стволе.
Кот косится опасливо
на звонкий звук ерша...
Не возводи напраслину,
жива моя душа!
Никак ей не состарится,
вершит свой век, греша.
Но коли грязь появится,
отведает ерша.
Бояться пули надо ли?
На корточки присев,
от всех напастей снадобье,
заманчивое снадобье,
кладу в железный сейф.
Но что со мной опять не комильфо?
Я этого никак не понимаю.
Мне снятся крылья чёрных мотыльков,
парящих в ароматом цвете мая.
С них мрак сочится в юное тепло
и рвётся солнца нитка золотая.
А мёртвый мотылёк махнул крылом
мне на прощанье, в сказку улетая.
Апрель оставляет за кадром
холодный весенний пролог -
капризность и ветреность марта,
сумбурных ветров монолог.
Он ищет изысканный ракурс,
он в солнце и небо влюблён.
Вот листья подняв, словно парус,
готовится к плаванью клён.
И птичьему пенью внимая,
проснувшись на ранней заре,
Апрель ясноликому Маю
готовит в подарок сирень.
Гроза — оброк весеннему теплу.
В стихию стих слагается стихийно.
Весенний дождь волшебным мастихином
проводит по оконному стеклу.
Скажи мне, дождик, что ты сочинил,
открой для понимания мне доступ.
Дождь вроде симпатических чернил,
его загадки разгадать непросто.
Ты хочешь достучаться до меня
раскатом грома грозового ливня?
Окно, стекло, в хитросплетеньи линий -
огонь, вода и торжество свободы...
Возможно ли единство антиподов?
Но дождь прошел и зреют семена.
Казалось, нету осени конца,
но вот фонарь примерил чепчик белый
и ясный свет - как с детского лица -
февральской ночи осветил пределы
и тротуар. Асфальт серей свинца,
но только блёстки первые завижу,
пусть от природы фокусов завишу,
гляжу в окно. Огнистая пыльца
ложится на безлиственные кроны.
И вот уже нахохлились вороны.
Парит жемчужный лебединый пух.
И тишина ласкает нежно слух.
И кисть художника отзывчиво-светла
касается оконного стекла.
Часами мы приучены к режиму.
Но ведь они - не время, а пружина.
Они лишь служат времени колоссу,
шатая маятник и двигая колёса.
Отмеривая времена и лета,
стучат о сталь проворные палеты.
Эпохи крах, Отечество в руинах,
но знай звенят кровавые рубины.
Хоть в золотой, хоть в бронзовой оправе,
но время — не добавят, не убавят.
Отрадно тикают и слух мой умиляют.
Но жизнь за каждым стуком умаляют.
Идут часы, заведена пружина.
Им всё равно, мертвы мы или живы.
Фото - В. Белозерский
Пахнет сеном, как будто в июне,
несмотря на осенний сезон.
Это дворники (шумно - а ну их!)
Подстригают зелёный газон.
Стрекотанье косы голосисто,
суесловным посулам не верь -
тёплый тополя лист золотистый
притаился в зелёной траве.
Тёплое летнее солнце
греет тетрадку-архив…
Если поэт не напьётся,
как он напишет стихи?
В сердце волнуется буря,
кругом идёт голова…
Если поэт не покурит,
как он отыщет слова?
Всё, что нутро его прячет,
выплеснет шквалом строки…
Если поэт не поплачет,
мёртвыми будут стихи.
"Я в ответе за то, что я сказал, но не за то, что вы услышали" (С)
Небо серым затянуло, тучами.
Гром гремит увесистым кайлом...
Выпить водки, закусить огурчиком
и включить спокойное кино.
В кинофильме виртуально-облачном
всё в цвету, безгрешная земля...
Пусть в реале скачет на обочине
шут, прикрывшись ролью короля!
Не всякий смог перешагнуть рубеж
Песков пустынь по дюнам цвета беж.
Одним дорога в Иерусалим,
Другим - столбом остаться соляным.
Меня увещевал седой пророк:
"Перед тобою тысяча дорог.
Ступай и странствуй, не жалея ног!"
Но я оставить прошлое не смог.
Ночей бессонных непроглядна смоль.
Похоже, силу потеряла соль.
От будущего отвожу глаза,
Но чаще тянет посмотреть назад.
И я остался в мире дум и грёз
Столбом из соли выплаканных слёз.
Надоели слова – пустота прений в прерии,
застучали колёса накатанный блюз,
а вверху облака чертят мягкими перьями
вроде крест, но мне хочется верить, что плюс.
В такт колёсам слова лягут яркими перлами –
шевельнётся в душе нарожденный бутуз...
Рельсы с блеском скрестятся в дороге сквозь тернии –
вроде крест, но мне хочется верить, что плюс.
Соляные столбы греет солнце вечернее –
это как бы намёк, нет, я не оглянусь.
Даже если вернусь... (замирает мгновение)
Всё: на прошлое - крест. Или всё-таки - плюс?
Когда в пробелы междустрочий
ворвутся вьюги февраля
и громом в голове грохочет
последний довод короля,
поймёшь, насколько мир непрочен.
От безысходности слепой -
омоешь стих, бастарда ночи,
незатихающей слезой.
Как тамбурин колёса в тамбуре
стучат: «От правды не сбегай!»
Из неизвестности по «Вайберу»
тебя приносит мне вай-фай.
Бродяги тучи тучным табором
плывут, как трубочный дымок.
Наш черновик не вышел набело...
А мог остаться с ней. А мог.
"Дай, Отче, хоть малейший знак..."
"...воюем?", И.Вайншток
Я б многое сказал, но больно словоблудить —
не отверзай уста за тех, кто в землю лёг.
В убийствах на земле виновны только люди
и вовсе ни при чём ваш выдуманный бог.
Всё зарастёт травой, утихнет злоба с лютью.
Закончится Содом и боль в конце концов.
Но в радость убивать - присуще только людям.
Пусть мёртвые своих хоронят мертвецов,
а на живых лежит решение вопросов.
Неважно, кто ларец Пандоры отворил.
но если же бог есть, пусть у людей попросит
прощения за то, что с ними сотворил.
Погода по-весеннему осенняя,
сквозь листопад и птичьи пересуды,
сняв кепку, я иду без опасения
проделок мелко-пакостной простуды.
Насытится последним воскресением,
пока снега не замели повсюду.
И солнце дарит, словно во спасение,
последний тёплый поцелуй... Иуды.
Обрывки тени выстраданной эры
ещё отыщешь на просторах Web'а,
но с каждым днём всё ближе Лангольеры,
съедают время, прошлое и — небо.
Оплакал оборвавшиеся судьбы
пронзительный свинцовый контратенор -
Эпохи металлические зубы
кромсают человеческое тело.
_
В резном футляре тиковом
барокковой красы
идут, размерно тикая,
фузейные часы.
Фузейные музейные
прошли немало миль.
Салфеткой бумазейною
с них смахивают пыль.
На вычурные стрелочки
гляжу через стекло.
Да что там время — мелочи,
по капле утекло.
Часы исправно тикают:
«Послушай, ротозей,
и ты в футляре тиковом
отправишься в музей!»
_
Пел чайник голосом сыча,
свистел кофейник, словно клопфер.
А мы забыли про часы
втроём - ты, я и чёрный кофе.
В хитро спутанном линий изломе
не отыщешь судьбы и следа -
время тает, прижавшись к ладони,
и стекает с неё, как вода.
Словно капли о камень, палеты
звонко бьют о венец колеса.
Крохи времени собраны в Лету.
Небеса надо мной, небеса...
-
Он кофе пьёт всегда без сахара.
Помол заваривая густо,
соединяет с видом знахаря
в марьяж арабику с робустой.
Топя в чернильной черни горести,
к губам несёт подобострастно
фарфоровую чашку горечи,
как умирающий лекарство.
-
Как жарко дышат августа уста,
неистово желание прохлады.
Ночь августа удушлива, густа,
не освежает запахом лаванды.
Спасенья нет от адовой жары!
Мой августейший август венценосный,
я утомлён. От летней мишуры
в тишайшую позволь укрыться осень.
-
Жемчужный воздух густ и мглист,
Берёзка жаловалась ветру:
«Зачем ты оборвал мой лист,
повесь, пожалуйста, на ветку!
Ты, ветер, груб, ты — эгоист.
Гляди, я празднична, нарядна.
Зачем ты оборвал мой лист?
Он золотист, верни обратно!»
-
Осенние ливни, ненастные ливни,
опять непогода и нет настроенья.
А я так наивен, а я так наивен -
я лета хочу, я хочу потепленья.
Но капли дождя бестолково долдонят -
природа живёт по накатанной схеме...
Ах, бабочка, крылья раскрой на ладони
и лето верни хоть на малое время.
Фото - «К берёзке», В, Белозерский
Ломоно́с, кле́матис или лози́нка (латин. Clématis)
REM:
Садоводы профессионалы и любители чаще всего произносят название рода кле́матис с неправильным ударением (на средней гласной «а») — Clemátis. Это неверное ударение стало практически нормой — по степени распространённости в языке. Кроме того, с времён франкоязычных салонов осталось менее частое ударение на последний слог «клемати́с», так слово произносят франкофоны.
(Материал из Викицитатника)
Сочным солнцем полотен Матисса,
подражая палитре нетленной,
безмятежно цветут клематисы,
на ограду припав гобеленом.
Сквозь ажур кружевного метиза,
обрамляя игру светотени,
улыбаются мне клематисы,
нежно-розовое загляденье.
То уснут акварельным эскизом,
то зажгутся оттенком акрила
нежно-розовые клематисы,
лепестки, словно лёгкие крылья.
Вверх по грани точёного фриза,
извиваясь лозой винограда,
кучерявится цвет клематисов.
Для прекрасного нету преграды!
Запоёт паутинка спинетом,
на душе и легко, и отрадно.
Сердце снова наполнено светом,
ясным светом, как будто ты рядом.
Он кофе пьёт всегда без сахара.
Помол заваривая густо,
соединяет с видом знахаря
в марьяж арабику с робустой.
Топя в чернильной черни горести,
к губам несёт подобострастно
фарфоровую чашку горечи,
как умирающий лекарство.
*
Свежескошенное сено пахнет в парке Арабелла.
Даже ветры усмирели, приутихли, онемели,
не летают над лужйкой быстроногой горной серной.
Пахнет в парке Арабелла cвежескошенное сено.
Словно занавес подняли перед самым главным актом.
Облака парят на небе кучерявой пышной ватой
и плывут пушистой стайкой надо мной лазурным трактом.
Маргаритки на лужайке расшептались... ух ты, ах ты!
Это радужное лето собирается на вахту.
Успеть зарядиться, впитать каждый люмен,
пока löwenzahn ещё не pusteblumen.
Bовсю надышаться волшебной неделей,
пока одуванчики не поседели.
Среди маргариток магически белых
побыть мотыльком на лугах Арабеллы.
Жемчужат над волнами
чайки бойкой ватагой.
Что ты сделало с нами,
португальское танго?
Летней ночью агатной
запах кофе и манго,
в море парус фрегата,
в Португалии — танго.
Мы с тобой у причала,
волны - словно мустанги.
Поведи же плечами,
как танцовщица танго!
Обними же, танцуя
в брызгах, пене и влаге.
Горячей поцелуя
португальское танго.
Мы обвенчаны зноем.
Я поляк, ты — британка,
но теперь нам родное
португальское танго.
Только болью по нервам
грусть последнего шага:
“Vejo você em breve!”*
И прощальное танго.
*“Vejo você em breve!” [вежо восе им бреви] (Порт.) -
"До скорой встречи!"
I said: "Mama, I come to the valley of the rich myself to sell"
She said: "Son, this is the road to Hell"...
Chris Rea, "The Road To Hell"
Х
Тот референдум был две тыщи лет назад,
Но в души на века занёс отраву.
«Кого хотите?» - вопрошал Пилат,
И был ответ ему:«Варавву нам, Варавву!»
И с той поры юродствует толпа.
Права ли, неправа, вопит орава,
Поправ права. Бездушна и тупа.
Не Божий глас я слышу - смех Вараввы.
Х
Под грохотом игрищ, ристалищ,
проложим дорогу в загон!
Товарный - от слова "товарищ" –
для вас приготовлен вагон.
Фантазии имажиниста
грядущую выдадут цель,
и ждут рычаги машиниста,
да вот машинисты-то те ль?
Отравлены тяжким угаром,
обмануты жаждой свобод,
Bы стали дешевым товаром,
с безликим названьем - "народ".
Раздавлены общим развратом,
отвергнув единство в веках,
извольте быть электоратом.
Вот: брат, восстающий на брата
и громко орущий: «Ракка!»
Перроны в проёме оконном
мелькнут... иль совсем не видны?
Спрессованы в душном вагоне
товарищи тяжких агоний,
обломки великой страны.
Х
То ли здорово набрался,
То ли подошел к черте –
Ненароком оказался
На веселье у чертей.
Абсолютным был невеждой,
До упаду танцевал
И надежду – на одежду
Очень выгодно сменял.
А еще спустил я совесть –
За неё мне дали есть.
Не в чести сегодня совесть,
А в чести сегодня лесть.
Подаю бокалы, брагу,
Карты по столу мечу.
За полученное благо
Продаю свою мечту.
От галдёжа вянут уши,
Черт завыл - и ты завой.
Но за проданную душу
Я в аду сегодня свой.
Запах серный – запах скверный.
Суета да маета…
За карьеру отдал веру,
Вот такая ерунда.
Вот такая, братцы, повесть:
Ни струны и ни страны.
Вот такая, братцы, пошесть
На балу у Сатаны!
Х
Когда за ложью гладь вокруг да тишь,
Когда в округе балом правит быдло,
Ползёт на волю, как из норки мышь,
Мальчиш Плохиш, замызганный повидлом.
В толпе такого сразу не узнать –
Бесформенный, как рыхлый хлебный мякиш.
Но он готов продать родную мать,
Коль сговоришься и с лихвой заплатишь.
Словам не внемлет плохишова рать –
Горда собой и, как всегда, на марше.
Плохиш средь нас, и будет процветать,
Пока его за горло не ухватишь,
Пока на глотке не зажмёшь кулак,
Плохиш не упокоится никак!
Х
Когда дневная стихнет суета,
И темнота устало смежит веки,
Я превращаюсь в чёрного кота,
На время сбросив облик человека.
В глазах огонь - охотничий девиз.
Коль смелости иным не доставало,
Моя задача уничтожить крыс
По норам, подворотням и подвалам.
На то кинжалы-зубы мне даны,
Стальных когтей разящие иголки.
Я буду рвать исчадья Сатаны,
Впиваясь в их взъерошенные холки.
И всякий пусть запомнит и поймет -
До каждой крысы доберётся кот!
*
В сиреневых сумерках осени,
крылом осенить норовя,
то белою птицей, то розовой,
слетаются дни ноября.
Ах, птица-мечта розоватая,
зачем накануне зимы?
Тебе не вернуть невозвратное,
мечта - словно счастье взаймы!
Ах, белая горлица памяти,
зачем возвращаешь мне боль?
Ведь память - как нищий на паперти.
Не надо о прошлом, уволь!
В сиреневых сумерках осени
тревожа мой кроткий покой,
то белою птицей, то розовой,
сменяются дни чередой.
*
Осень окончится неотразимо,
с листьев проходит кровавый ожог.
Падает с неба на землю зазимье -
мелкий непрошеный ранний снежок.
Не затаи на природу обиду
за испытание временем вьюг.
Будет по осени петь панихиду
клин журавлей, улетая на юг.
Скоро снега заметут, а покамест
в память о летнем безумии гроз,
я отстою сиротливый акафист
в храме дождей и несбывшихся грёз.
*
Прощальный клёкот журавлей
в веках прославили поэты -
шуршит проказник Шурале
фальшивым золотом несметным…
О чем курлычут журавли
в туманно-непрозрачном небе?
Моё ли сердце унесли
за горизонта острый гребень?
Стремят предвестники зимы
полет в пределы края света -
там небо кажется седьмым,
там утихают боль и беды.
О, если б только ты и я
смогли туда навеки вместе!
Увы, запретны те края -
нам отказала стая в месте.
Прилетели облака в виде лифчика.
Незабудки на лугу прячут личики.
Прячут личики они оробело.
Я шагаю через парк Арабелла.
Львинoгривых не видать одуванчиков,
Прячут головы в бутоны, обманщики.
Ветерок зашелестел над посадкой -
ожидаются большие осадки.
Не слыхать дроздов, утихли их арии...
Никудышняя погода в Баварии -
то дожди идут, то снежные хлопья.
Не наладится весна, хоть ты лопни!
"Да будет проклята Луна!"
Тэффи
Луна, сверкая, словно плошка,
сквозь веер вывернутых веток
(от марта сбрендившая кошка...),
в просветы неба тычет рожки,
на тучи светом ставит метки.
Весна...
А воздух комнаты обкурен
и луч, горящий голограммой,
рисует шаткие текстуры
на стенке камеры обскуры*,
вертя реальность вверх ногами.
Весна...
Не мой, чужой отрезок года.
**
В нём тягостных бессонниц бремя.
Терплю проблемы перехода.
Гремят настырных капель орды.
С дождями утекает время.
Весна...
-
* Камера обскура (camera obscura, лат.) - дословно: тёмная комната.
إِذْ يَتَلَقَّى الْمُتَلَقِّيَانِ عَنِ الْيَمِينِ وَعَنِ الشِّمَالِ قَعِيدٌ
Два ангела
вечно стоят за плечами.
За правым -
Спаситель. Угрюм и печален.
Ему бы
одёрнуть, он мастер нотаций:
«Не
надо!», «Нельзя!», «Лучше будет
расстаться...»
Да что тебе надо в
конце-то концов?
У праведных вечно
с кислинкой лицо.
А тот, что за
левым, тот молод и гибок.
С искринкой
глаза, с губ не сходит улыбка.
А голос
его мелодичен и звонок.
Ну, право, не
ангел, а сущий чертёнок.
Красив
и невзгоды ему ни по чём.
«Живи!», -
подпевает, вертясь за плечом.
Иду на работу, душа не согрета.
То серой,
то ладаном дым сигареты.
Вот левый
меня превращает в подростка,
а правый
— на лбу нарезает бороздки.
И так между ними в сумятице дней -
меж холодом льда и ожогом огней.
У каждой стены и глаза есть, и уши —
я знаю, я чувствую, скажете — нет?
Мне стены назойливо пялятся в душу,
а уши готовы подслушать секрет.
И вещи враждебны ко мне без утайки —
их много вокруг, их большая семья.
Вот шелковый галстук на шее удавкой
обвился и замер, как будто змея.
На бога, на чёрта ли я уповаю?
Быть может, умишком теперь я убог,
но чувствую, ногу в сапог обувая,
меня голенищем хватает сапог.
Мой мозг, словно бомба, наполнен взрывчаткой,
достаточно искры, чтоб с громом пропасть.
Мохнатую пасть разевает перчатка —
готова сожрать меня, цапнув за пясть.
Моя несвобода меня убивает,
питается мной, словно впившийся клещ,
а я понемногу душой убываю
и сам превращаюсь в пустячную вещь.
Природа-матушка разумная,
мудрее тысячи Сенек.
Но по характеру разгульная —
швыряет на дороги снег
и превращается он в месиво.
При всей душевной полноте,
откуда взяться тут экспрессии,
какой к ненастью пиетет?
И всё же, будто бы под чарами,
Накуролесил гороскоп! —
я выхожу, ногами чавкая,
по хлюпкой хляби городской —
в одном окне за занавескою
(под ним весной цветёт сирень),
пусть на мгновение, нерезкая,
мелькнёт расплывчатая тень...
А снегопады здесь по вторникам,
зима наказывает нас.
Заботно смахивают "дворники"
слезу с автомобильных глаз.
I
Я доедаю в кафе на Покровской сосиски
и допиваю искристое солнышко в пиве.
Лето ушло, не прощаясь, ну так, по-английски.
Брошу вдогонку окурок, пусть гаснет в крапиве.
Пусть догорит, остывая, как летнее солнце,
выпустив едкий дымок в небеса напоследок.
Вьётся дымок над окурком, вертясь веретёнцем...
Вот и стрижи улетают - пока, непоседы!
Скоро на смену вам в небе закружат вороны,
будут кричать, словно хриплый мулла с минарета.
Тоже черны, но они не восполнят урона -
Лето сгорает быстрее моей сигареты.
Нет вам, стрижи, адекватного эквивалента.
Лету задорно-стрижиному громкое "Viva!"
Только б успеть докурить мне мою сигарету.
Только б допить золотистое солнышко в пиве.
II
Уходит лето. Это не фатально.
Пока ещё вовсю сияет солнце
и радуги купаются в фонтанах,
вальсируя на струйках-веретёнцах.
Вокруг - восторг воркующей голубки
размножили зеркальные витрины,
а с губ слетают бабочки-улыбки,
таинственней непознанных нейтрино.
III
Лето мне шепчет на ухо: "Memento mori!
Жизнь быстротечна, но в сути своей либеральна.
Бросил бы всё и слетал искупаться в море,
или хотя бы попил в Трускавце минеральной.
Ну-ка, спеши, а не то очерствеют мысли.
Я промелькну, а несбывшееся - не отпустит.
Будешь потом горевать, бормоча: "I miss you..."
Вот и прошло. Здравствуй, время вселенской грусти.
Утро. Дождит над пролётами. Гулко
Бьют мостовую колёса машины.
Я без очков под дождём на прогулке.
Небо сереет в просветах плешиво.
Брызжут огнивом трамвайные дуги.
Чёрeн фонарь, озабоченный снами.
Город играет мелодию буги
туго натянутыми проводами.
Где я, зачем я без вехи и брода
Стылым проспектом иду полуслепо?
Слизко слипаются буквы билборда
в слово, истёртую надпись на склепе.
Скалится слякоть скабрезной ухмылкой
- Что тебе надо во мне, посторонний? -
День растекается лужицей мылкой
в город, где заживо я похоронен.
"Просто взял и уехал в Житомир -
Как за житом и миром - к друзьям"
Игорь Царёв.
I
Место есть в городе, милое с детства,
То, что досталось согражданам в дар.
То, что оставил потомкам в наследство
Прежний хозяин - барон Шодуар.
Белый туман над рекою взлетает,
Капли росы превращаются в пар...
Двое влюблённых о чём-то мечтают
Там, где когда-то мечтал Шодуар.
Ранней весной малахитовой, летом
Рады здесь празднику, звону фанфар.
Может, на нас через стёкла лорнета
Смотрит с небес весельчак Шодуар.
Листьев осенних янтарь опадает,
Осень украсила старый бульвар.
Слышишь, тропинкою бодро шагает
Бравый гуляка, барон Шодуар.
Лучшее вряд ли отыщется место.
Весело каждому, мал ты, иль стар.
Праздник сердец. Не смолкает фиеста.
Низкий поклон тебе, де Шодуар!
II
Брожу средь гулкой сонной тишины
Забытых Богом узких переулков.
Тут звуки города почти, что не слышны,
Лишь только отзвук отдалённо-гулкий.
Как будто бы не изменился век –
Спокойно бытие, неторопливо,
И я иду без путеводных вех
Хранилищами древнего архива,
Где между живописных стеллажей,
Расставленных по рангу и порядку,
По недосмотру строгих сторожей
Играет время в салочки и прятки.
Здесь каждый дом – музейный экспонат.
Фасады – живописная обложка.
Открыты двери, словно фолиант,
Случайный взгляд поймаешь из окошка.
Вот сохнет разноцветное бельё,
Весёлый лучик пляшет в водоёме.
Разнежилось домашнее зверьё
В полуденной спокойной полудрёме –
Уснула кошка – завсегдатай крыш,
Под звонкий щебет воробьиной стаи.
Вот кто-то громко крикнул курам: «Кыш!»
Вот заскрипели старенькие ставни,
Заскрежетал калиточный запор…
Превозмогая леность, сон и негу,
Взлетел петух на крашеный забор
И громко загорланил: «Ку-ка-ре-ку-у-у!»
Слезится от жары сосновый тёс,
Смола янтарной капелькой искрится.
Свернулся у забора рыжий пёс...
Но времени нельзя остановиться,
И мир летит – натянуты бразды,
Лишь там, в аллеях, отзовётся эхом,
Мелькнёт лучом блуждающей звезды
То, что воспел земляк – Шолом Алейхем.
III
Кладбище польское, кладбище русское,
Домики древние, улочки узкие,
А на окраине стертою фрескою
Всеми забытое кладбище чешское.
Между деревьев во дворике тихом
Строгий портал – лютеранская кирха.
Храм златоглавый Преображения,
Рядом костёл – находи утешение.
Все мы под небом, все мы под Богом.
Мирно стоит меж домов синагога…
Издревле к этой земле прикипели
Русские, немцы, поляки, евреи.
Ветхий и Новый Заветы да Тора
Всё перемешано. Это – Житомир!
Очнись, природа, ото сна,
Развей завьюженные дали.
Приди, заветная весна,
Мы в стужу о тебе мечтали!
Исчезни, снега белизна,
Как от тебя глаза устали.
Приди, заветная весна,
Раскрой расцвеченные шали!
Зажгись, небес голубизна,
Чтоб краски радуги взыграли.
Приди, заветная весна,
И пусть исчезнут все печали!
*
Растаявший снег – это липкая грязь,
Растаявший снег – черновая страница.
Сверкает сосулька, от света слезясь,
И бодро щебечут счастливые птицы –
Воспрянули, к небу, кружа и резвясь…
Предсказывать вёсны не надо провидца:
Распалась под солнцем туманная бязь,
Раскрылись бутоны улыбок на лицах.
*
Свершилось трепетное диво -
Пришла прелестница весна,
И ручейки звенят игриво,
И, пробудившись ото сна,
Река теченьем суетливым
Срывает прочь вериги льда.
Бушует талая вода,
Бурлит и плещет половодье,
Несётся вдаль невесть куда
Лихой упряжкой без поводьев.
Зима, зима, тебе беда -
Весна сегодня верховодит.
*
Ликует всё от ночи до рассвета
От грома гроз, небес голубизны.
Мир воссиял от радости и света,
Он ждал давно весенней новизны.
Земля в росу и цвет садов одета,
Границы тела для души тесны.
Весна идет, как ждет её планета!
Так почему твои глаза грустны?
*
Я был в стране
Весёлой, светлой, вольной.
Какой - попробуй, угадай!
Там стелит май
Гостям ковёр зелёный
И услаждает пеньем птичьих стай.
Там реки воды полные несут,
Прибрежный омывая изумруд.
Там ветер пряный.
Рассвет лазурный, а закат багряный.
Там воздух чист, и солнца свет лучист,
Там тёплый дождь взлелеял нежный лист.
Там ликование с рассвета до темна...
Я был в стране по имени Весна!
Заиндевелые поля.
Неадекватная погода.
В раздумьях замерла природа -
ей снова начинать с нуля.
С приходом радужной весны
начнётся новая работа.
Зимой же - время без учёта
и перспективы не видны.
Остаток безмятежных снов...
Еще не теплится светильник,
но скоро зазвенит будильник
армадой птичьих голосов.
У каждой стены и глаза есть, и уши -
я знаю, я чувствую, скажете - нет?
Мне стены назойливо пялятся в душу,
а уши готовы подслушать секрет.
И вещи враждебны ко мне без утайки -
их много вокруг, их большая семья.
Вот шелковый галстук на шее удавкой
обвился и замер, как будто змея.
На бога, на чёрта ли я уповаю?
Быть может, умишком теперь я убог,
но чувствую, ногу в сапог обувая,
меня голенищем хватает сапог.
Мой мозг, словно бомба, наполнен взрывчаткой,
достаточно искры, чтоб с громом пропасть.
Мохнатую пасть разевает перчатка -
готова сожрать меня, цапнув за пясть.
Моя несвобода меня убивает,
питается мной, словно впившийся клещ,
а я понемногу душой убываю
и сам превращаюсь в пустячную вещь.
*
он живёт по чужому скрипту
он боится открытой двери
он играет минор на скрипке
он не смеет любить и верить
рук не моет и пахнет дурно
в сердце боль - нехороший признак
он смычок положив на струны
прогоняет докучный призрак
призрак в чёрном дверном проёме
призрак прячет за дверью розги
всё в мелодии гаснет кроме
воспалённых извилин мозга
*
колосья света жнёт Селены серп
на сердце темень давит словно пресс
глаза закрыты я сегодня слеп
лишь только слышу шелестящий плёс
горизонтальна чёрная стена
ступню щекочет звёздная стерня
у ангела я выдернул перо
и вот бегу по стыку двух миров
к распятию готовят Южный Крест
на Млечный Путь наброшен чёрный креп
язык богат словами словно Крез
но те слова горчащие как кресс
колосья света жнёт Селены серп
глаза закрыты я не зрел я слеп
мир сумеречный монохромно сер
я песню для тебя ещё не спел
*
Я не ко времени разбужен.
Вокруг бедлам и суета...
Зачем я отражаюсь в луже
подобьем желтого листа?
Зачем сопротивляюсь ветру,
навстречу смерчу встав горой,
ещё не потерявший веру,
последний выживший герой?
Размётаны мои собратья,
кружатся по ветру, снуют.
Напрасно силюсь их собрать я
в одну счастливую семью.
Мы никогда не будем вместе,
не прекратить безумство их.
И мне отказано здесь в месте
и в счастье быть среди своих.
*
Кто я, скажи мне, волна морская?
К берегу спешу, если мысли мои заилены -
Любо глядеть, как море шевелит мозгами,
перемывая каждую вздыбившуюся извилину.
Вспененный гребень бьётся о скальный камень,
Будто бы в кость лобовую черепа.
Гул нарастает, и в этой гремучей гамме
Слышится песня сердца
моего расщепленного.
*
Мой ужин на крови –
Я с ночью визави.
Я с ночью тет-а-тет,
Я с пустотой в обнимку.
Бывает, нет да нет,
Перевернётся свет, -
Со смертью глаз на глаз
Я на своих поминках.
Подвыпившая ночь,
Ты мой соперник злой –
Похоже, ты не прочь
Сразить меня ударом:
Смешала дымный слой
С промозглою золой
И в мой бокал плеснуть
Готова яд задаром.
Проиграно пари –
Я снова на краю.
Предвестие зари
Горит шальным угаром...
Ты хочешь жизнь мою?
Так вот она, бери –
Не жалко отдавать
Полученное
даром!
*
Купи мне живого щенка!
Живые умеют плакать,
а рыжая кукла - нет.
Купи мне живого щенка!
Живому бывает больно,
а рыженькой кукле - нет.
Купи мне живого щенка!
Живые боятся смерти,
а рыжая кукла - нет.
Купи мне, купи мне щенка
пока я могу плакать,
пока я чувствую боль,
пока я хочу жить.
Просто купи мне живого щенка,
купи щенка для твоей рыжей куклы!
Тепло в феврале? - ну никак не сезонно,
тепло в феврале непонятно совсем,
и дождь не узнал обнаженные кроны –
он видел зелёными их по весне.
Совсем не по-зимнему пахнет озоном,
и лужи блестят на промозглой земле.
А птицы кричат удивлённо, нервозно:
«Ну, разве бывает тепло в феврале?»
Тепло в феврале? - ну, никак не резонно,
тепло в феврале не по месту совсем.
Но топчется дождь на пожухлых газонах –
нежданным теплом растревожен во сне.
Вот
так бывает иногда,
приходят параллели:
я в детстве выкрасил кота
медовой акварелью.
Сказала мама мне тогда:
"Какой ты нехороший.
Теперь от
нашего кота
шарахаются кошки!"
И кот подумывал: "Беда!
Вот
до чего я дожил..."
Но всё исправилось,
когда
проснулся летний дождик.
Он
краску смыл с кота струёй,
зажёг игристый лучик.
И возвратился к нам
домой...
пушистый рыжий Мурчик.
Он
снова весел, снова мил
и по-кошачьи
ласков.
Как хорошо, что дождик смыл
неправильные краски!
"Caelum, non animum mutant, qui trans mare currunt. "
Quintus Horatius Flaccus
*
Патиной туман по серпантину,
Рыжая берёзовая ржавь...
Скачут капли по стеклу блошино,
Комкают колёсами машины
Корку листопадного коржа.
Холодно, а я душой оттаю,
Вспомню листопады на Руси –
В Киеве, как в нынешней Оттаве,
Повторяя ноты и октавы,
Стылый дождик мелко моросил.
*
Там, где туман упал на кроны белым шарфом,
где каждая сосна по-девичьи стройна,
трудяга паучок сооружает арфу,
натянута, дрожит, прозрачная струна.
Не бойся, виртуоз, не прячься, погоди-ка,
я не коснусь твоей настроенной струны.
Сыграй мне, паучок, на тонкой паутинке
мелодию моей любимой стороны.
Мне выпал долгий путь за дальние границы.
В забывчивости я отнюдь не уличён
и где бы ни был я, мне долго будет сниться
мелодия Руси, приятель-паучок.
*
Опять над Мюнхеном дожди
повисли серой пелериной.
Танцуют капли-балерины,
их сцена - зонтики, плащи.
Животворящий луч ища,
природы проклинаешь козни,
а небо прячет солнце-козырь
с обратной стороны дождя.
Но сколько козырем не крой,
не унимают капли танец,
и кажется, поранишь палец,
польётся стылый дождь, не кровь.
*
Theatinerkirche
Захлебнулась моя атака,
Потащили по льду волоком…
А родился бы я собакой,
не гонялись бы, как за волком.
Я бы всласть на охоте лаял,
Жрал от пуза с хозяйской полки,
Даже если б отведал порки,
Не придумать иного рая!
Но волков волокут по насту –
Не добили, сейчас прикончат.
Чую вонь из горячей пасти
Налакавшейся крови гончей.
Может, прожил еще бы я год,
Толку в жизни моей никчёмной?
Вот, от пули прикрыл волчонка –
Пусть отведает волчьих ягод.
1.
"Мастер WEB'a"
Паучишка,
мастер WEB'a,
сети сплёл
и смотрит в небо:
«Я, ребята,
хоть и мал,
в сети
солнышко
поймал!»
2.
"По-росячье"
Угадайте-ка,
ребята,
отчего мы
ПоРОСЯТА?-
Оттого,
что
свинки
все
любят бегать
ПО РОСЕ!
Паучишка,
мастер WEB'a,
сети сплёл
и смотрит в небо:
«Я, ребята,
хоть и мал,
в сети
солнышко
поймал!»
I
Придут желанные денечки,
Когда весна сыграет вист
И озорной зелёный лист
Прорежется сквозь кокон почки.
Зажжётся солнце бесшабашно,
И деревенский житель пашню
Пройдёт от точки и до точки.
А я до мозга урбанист,
Не для меня зелёный лист!
Я жду весенний день погожий,
Когда под воробьиный гвалт
На свет появится асфальт,
Чернея грубой рваной кожей
Из-под тяжелой корки льда.
Я жизни радуюсь тогда
И становлюсь чуть-чуть моложе.
II
Я с детства городской, посмотришь, видно сразу,
Коллизия в уме, а в сердце - чехарда.
Смесь дорогих духов и выхлопного газа
Мне подменила дух зелёного листа.
Я с детства городской, скрываю пальцев тремор,
И наглухо душа закрыта на засов.
Вибрацию листа, звон голосистых трелей
Мне заступили скрип и скрежет тормозов.
Но чувствую нутром, что недоступно глазу.
То, видно, по весне бывает неспроста:
Сквозь скрежет тормозов и занавесу газа
Я чую аромат зелёного листа.
Так будоражит он, что лопнуло терпенье,
Отомкнута душа, и позабыт покой...
Опять спешу туда, туда, где птичье пенье
И аромат листа - я, с детства городской.
III
"Je suis malade, parfaitement malade... "
Serge Lama
Прихожу на приём к врачу –
Доктор, худо мне, хоть кричи.
Доктор, от души паралúча
Вылечи меня, вылечи!
Доктор, милый, ты не взыщи,
Для телесных бед нет причин –
От душевной моей немощи
Вылечи меня, вылечи!
В городах я сердцем ничей,
В городах я душой нищий –
Я асфальтами обезличен.
Вылечи меня, вылечи!
Пропиши голоса птичьи,
Ароматы степной ночи.
Умоляю, мне плохо очень,
Вылечи меня, вылечи!
Сорок капель дождя назначь,
Пропиши мне – в луга навзничь.
Вирус города, не иначе…
Вылечи меня, вылечи!
Хвойный запах назначь чащи,
Не жалей процедур, чаще!
Ты прости, что уж очень клянчу, -
Доктор, душа в паралúче,
Вылечи меня, вылечи!
IV
Седые пряди облаков
На розовых висках заката,
Течёт вечерняя прохлада
Долиной заливных лугов.
Под шелест крыльев мотыльков
Звенит кузнечиков стаккато,
И одинокая цикада
Поёт под сенью лепестков.
В тугих объятьях берегов
Река в наряде подвенечном
Тумана. От луны рогов
Зажегся Путь далёкий Млечный...
Средь пышной пряности стогов
Мечтаю, думаю о вечном.
V
Темнеет неба нежная пастель,
Завиты облака в курчавый локон.
Вечерний воздух – влажный гель –
Скрепляет сноп цветных волокон:
Свет сумеречный скапливая в кокон,
Рождает ночи акварель.
И вот готова тёмная палитра,
А звёзды – будто ноты на пюпитре,
И ветер, неуёмный менестрель,
К губам подносит тонкую свирель,
И возникает дивная рулада
Неведомой доселе красоты,
Струящаяся в неприкрытость окон
Через упругость гулкой пустоты
Ночного обесцвеченного сада,
Чарующей мелодией бельканто
Баюкая усталые листы.
Усни, душа, усни теперь и ты!
VI
В одинокой старой хате
Над заброшенным прудом
Время – нота на фермате,
Даже верится с трудом…
Понимаю, это странно:
От рожденья городской
Я меняю на пиано
Монотонный гам людской.
Тормозов скрипучих форте –
На кузнечиков аккорды,
Улиц molto moderato –
На весёлое стаккато
Неприрученной воды…
Я бегу от пустоты –
Наслаждаюсь то и дело
Лягушачьим «a'capella»
В том краю, где над прудом
Притаился старый дом.
VII
Убегу, убегу ночевать в ароматном стогу.
Далеко убегу в разогретое августом поле.
Убегу, не солгу, - я без поля никак не могу,
Я у поля в долгу – я без поля бессилен и болен.
Убегу, убегу умываться росой на лугу,
Босиком пробегу по зелёному бархату луга.
Убегу, не солгу, - я без луга никак не могу,
Мне без луга недуг, как без доброго старого друга.
Убегу, убегу… А пока - в беспредельном кругу
Городских площадей и задымленных смогом проспектов…
Убегу, не солгу, - без мечты я никак не могу
В неразрывном кругу, за которым не видно просвета!
«Колыбельная для души» Читает Жорж →♪
Составлено
при поддержке и непосредственном участии
С.Дунева
→
1
Разрабатывал книжные копи я,
В результате нащупал слова:
Мы лишь копия, жалкая копия,
Всемогущего божества.
Донимают болезни да фобии,
Не владыка, не царь, не глава...
Мы лишь копия, жалкая копия,
Всемогущего божества
Всё прожекты, мечты да утопии –
Не пойти супротив естества.
Мы лишь копия, жалкая копия,
Всемогущего божества.
От рождения и до надгробия –
Вот короткая жизни глава.
Торжествуй же, нелепая копия
Всемогущего божества!
2
Вы диагноз поставили: «Лирик!»
Мол, no comments, дружок, уволь.
Но забыли, что лирика – выкрик,
Но забыли, что лирика – боль.
Вы диагноз поставили: «Лирик!»
Мол, цена этим строкам гроши.
Но забыли, что лирика – выкрик
Обнаженной живой души.
3
Звучала музыка – импресса,
И небо, словно у Шагала.
На поводке у пекинеса
Хозяйка медленно шагала.
Была одета, словно к мессе,
Прозрачный шарф окутал плечи…
Но остриём по сердцу messer –
Тех губ изгиб алее лечо.
Мне чуялась любви предтеча –
Седой мальчишка, франт, повеса…
Ах, как хотелось в этот вечер
Быть поводком для пекинеса!
4
Что за шум, что за гам, почему голосят звездочёты,
Кто накликал беду, что за странные вдруг чудеса? –
В этот вечер у них не хватает звезды для отчёта,
В этот вечер они потеряли звезду в небесах.
Виноват в этом я, непутёвый седой непоседа.
Видно, к старости бес мне рогами кольнул под ребро.
Среди синих небес я ночами брожу до рассвета –
Для любимой краду заповедное звёзд серебро.
5
От жизни брал, не зная меры –
всё сразу, а не понемногу.
Наверно, в Бога я не верил,
хоть и надеялся на Бога.
Я по религии не дока
и в рассуждениях не very…
Как мало тех, кто верит в Бога,
как много тех, в кого Он верит.
6
Ты думаешь, легко писать стихи, -
Забыть себя и жить чужою болью,
И понемногу складывать в архив
Сожженных чувств палящие уголья?
Проталкивать сквозь горло твёрдый ком,
Быть внешне, словно все, и лишь тайком
Соскабливать когтями на душе
Замызганные временем клише,
Лишая сердце права на покой?
И над собою ты уже не волен, -
Не написав строки, ты будто болен.
Скажи, зачем оно тебе, на кой,
Подумай и ответь мне, не тая,
Ты что же, хочешь мучиться, как я?
"Копия?" Вокал, гитара - Ирина Шахрай →♫
1
Почему накануне августа
Так немыслимо пахнет флоксами?
У кого-то, наверно, авторство
На весёлые эти фокусы.
И совсем уж, наверно, неспроста
Забавляется небо грозами.
Кто же это наводит запросто
Линзу лета на точку фокуса?
2
Под весёлое многоголосье,
Что над полем июльским кружит,
Собираю букет из колосьев –
Из овса, из пшеницы и ржи.
Заплету, словно волосы в косы,
Увяжу к стебельку стебелёк
Златокудрое чудо покоса
И добавлю в букет василёк.
Унесу сквозь задымленный город,
Словно веры священный грааль,
По асфальтовым улицам гордо...
Сквозь бетон, алюминий и сталь
Часто слышу таинственный голос:
То зовёт меня шепотом колос
В васильково - пшеничную даль.
3
Мы заняты, вечно нам времени жалко.
Нет, всё, решено: ухожу на рыбалку!
Когда ещё выпадет случай такой –
С удой посидеть над прохладной водой?
И пусть я в рыбалке не смыслю ни грамма,
Да будет сегодня такая программа!
Неважно, что рыба не будет ловиться,
Я просто желаю с природою слиться.
За шум водопада, журчанье воды
На время уйти от пустой суеты.
Крючок окуная в бегущий поток,
Подумать, что сделал, что сделать бы смог,
Осмыслить минувшее, будущий путь…
Да просто, от бега устав, отдохнуть.
Но время летит, как оно быстротечно -
И отдых недолог, и счастье не вечно.
Усталое солнце уйдёт за моря,
Вечерняя вспыхнет на небе заря,
И мне на прощанье блеснёт над волной
Непойманной рыбки плавник золотой.
4
Пусть уже далеко за полночь,
Убегаю в поля, за город.
Не загадывал я загодя,
Но спешу в дорогой пригород
От удушливой прочь пригари,
От того, что глаза застило,
За поля, за луга, за село,
К родниковой моей заводи –
Вырываюсь прочь из западни!
И в объятия мхов бархатных
Упаду, будто бы замертво,
От тягучих, густых запахов
Опьянею. Вгляжусь пристально
В иероглифы звёзд западных,
Зачерпну из ручья пригоршней
Розоватый настой зарева…
Может быть, оживу заново,
Может, стану другим я тогда.
А вернусь я домой затемно
В городское моё логово –
Не ищите во мне логики,
Если зреет в лесу ягода!
5
Выйди на луг спросонок,
Видишь, раздув бока,
Солнышко-поросёнок
Жадно пьёт облака.
Брызжет во все стороны
Облака молоко,
А на душе здорово,
А на душе легко!
6
Прошло немало полных лун,
Но на душе опять июнь.
Моя ладонь, твоя ладонь…
А мысли - только про любовь.
А в поднебесье синева,
а тополь сеет семена -
летят пушинки-парашютики.
Я под часами подожду тебя,
как в старом добром cinema.
7
Угаснет лето с песнями стрижей,
Сверкнут кармином ягоды рябины.
Остынет воздух, солнышко нежней
Осветит утомлённые равнины,
И от деревьев станет тень бледней,
Когда просторы дремлющих полей
Туман укроет серой пелериной.
Короче день и ночи дня длинней...
Ну, а пока всё в красоте невинной –
Ни желтизны, ни затяжных дождей
В последней фазе лета середины.
1
Не царевна и не игрушка,
то ль на Каме, а то ль на Эльбе
проживала одна лягушка
и мечтала подняться в небо.
Ей твердили: "Убавь-ка прыти,
и в помине такому не быть.
Нам, рождённым в болоте прыгать,
никогда не взлететь на небо!"
Но болото - кислее клюквы,
но сентенции – хуже рвоты...
Вот, она в журавлином клюве –
жизнь меняет на миг полёта.
2
Я - улитка, весь багаж заплечный -
домик мой, закрученный спиралью.
Спрячусь в нём, и кажется мне, вечно
буду жить без горя и печали.
Мне для счастья многого не нужно,
уместиться в завитках ракушки –
Защищаю и глаза и уши
от чужих проказ и равнодушья.
Нет причин для боли и невроза.
Вмиг захлопну, если что, калитку.
Сложностей жилищного вопроса
знать не знает слизкая улитка.
Но за радость вот такого рая
есть одна невзгода и тоска. Я
вечно за собой его таскаю,
домик свой – от края и до края.
Всё оно прекрасно лишь отчасти –
ничего нет даром в этом мире:
за слепую иллюзорность счастья
я распят на собственной квартире.
3
Разбившись о стекло оконное,
Лежит, поднявши кверху лапы,
Ночная бабочка в агонии –
Недолетевшая до лампы.
Над ней цветёт вазон бегонии,
Но бабочкина песня спета:
На подоконнике – покойная,
Недотянувшая до света.
И мы, на бабочек похожие,
Друг другу, словно свету, рады.
Надеемся на невозможное,
А лбы разбиты о преграды.
4
В муравейнике жил отважный
И отчаянный муравей.
Вот, решил муравей однажды
Потягаться с судьбой своей.
Муравейник стал в горле комом –
Невозможно любить толпу.
Вместо паруса взял перо он,
Вместо лодочки – скорлупу.
Прошептал он: «Отныне, братцы,
Я не ваш, - вообще ничей!»
По травинке зашел на шканцы
И унёс муравья ручей.
Моросили дожди сквозь сито
Непогожим осенним днём,
В муравейнике были сыты
И молились, но не о нём.
5
Жил я тихо и мирно, ни «против», ни «за»,
Но присела ко мне на плечо стрекоза.
Золотыми глазами взглянула в глаза
И взмахнула крылом – полетели со мной!
В стрекозиной стране в небесах бирюза,
В стрекозиной стране веет ветер степной,
Полетели туда, полетели, родной!
И вспорхнула она, и кружит надо мной,
И стрекочет крылом, словно манит рукой.
Я бы рад за тобой в небеса, стрекоза,
Но с полётами я навсегда опоздал…
Так с тех пор и живу, шелест крыльев храня.
Дай Бог счастья тебе в стрекозиных краях!
6
С утра до ночи в комнате моей
Неугомонный гомон голубей.
И сквозь окно шестого этажа
Я слышу крик весёлого стрижа.
Для птиц не существуют этажи,
Стрижи в пространстве вертят виражи.
Для них не уготована межа,
Они любого выше этажа.
Для птиц не существует несвобод,
Для них открыт простор и небосвод.
А для меня проложена межа
На уровне шестого этажа.
Не надо птицам паспорта и виз,
А я – меж небом и землёй завис
На высоте шестого этажа...
И бьётся о стекло крылом душа.
"Об этажах", художественная декламация – Жорж →♪
\
Бьюсь, как птица в стекло, в непроглядную мглу,
В неизвестность стучусь, как колёса о рельсы,
Обгоняю летящую к цели стрелу...
Я - на грани судьбы, я - на уровне стресса!
Шаг неверный - в бездонную бездну нырну.
Нет покоя душе в обиталище тесном -
Ты задела молчавшую долго струну...
Я - на грани любви, я - на уровне песни!
\
Когда ты пришла,
Я сломал часы,
Чтобы остановить время.
Когда ты пришла,
Я задёрнул шторы.
Твой взгляд - мой свет.
Я выключил музыку,
Когда ты пришла.
Твой голос - моя мелодия.
Когда ты ушла,
Распахнул шторы,
Но не было звуков и света, -
Мир умер,
Когда ушла ты.
И часы не заводятся.
\
Душа моя - сад камней,
Мертвых, покрытых мхом.
Душа моя - сад камней,
Где нет даже ветра вздоха,
Там холодно, пусто, плохо -
Душа моя - сад камней,
Если тебя нет в ней.
\
Зажали горло спазмы нервные,
Звоню тебе который раз!
Глаголы будущего времени
Еще не созданы для нас.
Не подобрать местоимения -
И - "ты и я" - еще не "мы".
Глаголы будущего времени
Еще в молчании, немы.
Пока из боли и сомнения
Лишь зарождается мотив,
Способный к будущему времени
Возвысить наш инфинитив.
\
Я этой ночью - вне стихий,
Я был подобен королю.
Я для тебя слагал стихи,
Срывая ритмы на аллюр.
Но острой бритвой вновь и вновь
Кромсал рифмованный велюр -
Мне снова не хватило слов
Сказать, как я тебя люблю.
\
Пересохший водоём,
Перемирье на войне...
Одиночество вдвоём
Одиночее вдвойне.
Ночью порознь, розно днём.
С виду - милая чета.
Одиночество вдвоём,
И не больше, ни черта!
\
Ласкаю и холю синицу,
Не думая о чудесах,
Но снится мне, снится и снится
Крыло журавля в небесах.
Пора бы мне остановиться,
Забыть про чужие края,
Но снится мне, снится и снится
Искрящимся солнышком Ниццы
Родная улыбка твоя.
\
Я предан в руки палачу -
В тиски меж "надо" и "хочу".
Преграда между "да" и "нет"
Мне застит глаз любимых свет.
И вот я глух, и вот я нем
Среди потоков GSM,
И бьюсь о стену головой -
Препону меж тобой и мной.
\
Ты говорила: "Отпускаю!"
Ты говорила: "Не зови!"
Теперь душа моя пустая
без ожидания любви.
Теперь от боли лезу в петлю.
Кто не любил, тот не поймёт...
Но только к ссадинам немедля
врачи прикладывают лёд.
\
Я замолчу, умоляю, прости меня -
Чтобы её не назвать твоим именем.
Чтобы не стало отмщенья мерилом им
Имя невинное, имя ранимое.
Я замолчу, и не знаю я, что потом.
Но повторяю неслышимым шепотом,
Словно моление, имя любимое.
Ты, в Небесах, от беды охрани её!
\
Не в силах мне помочь ни ламы, ни Тибет.
Кружится голова, срывает ветер крышу.
О, если бы я мог не думать о тебе,
Наверно, мир бы стал бездоннее и выше.
Не в силах нам помочь ни ламы, ни Тибет,
Когда мы с каждым днём всё дальше, а не ближе.
Но если я смогу не думать о тебе,
Тогда я навсегда себя возненавижу.
\
Любовь не бывает задаром,
Бесплатно любовь не катит -
Каждым сердца ударом
Мы за любовь платим.
Любовь не бывает оптом,
Её собирают по крохе.
Плата - мольбы ропот
В каждом твоём вздохе.
Это острее жала,
Это страшнее шизы
И горячей жара.
Это - дороже жизни.
Мольберты, аромат олифы,
слегка дрожащая свеча...
Ты возвела меня в халифы
пусть лишь на вечер, лишь на час.
Танцующая гибкость рысья,
твои касания легки...
Я - кисть, я следую за кистью
повелевающей руки.
То огненным вином по венам,
то колкий холод в полынье...
Я для тебя одно мгновенье,
один мазок на полотне.
Минуты страсти быстротечны -
прощай, покорный паладин!
Мы - миг, врисованный навечно
в безумство красочных картин.
Ты говорила: "Истина в вине!"
А в чьей вине, твоей, моей - не знаю.
Быть может, друг без друга нам вольней,
тогда к чему моими правишь снами?
Оставь, былую боль не береди
виденьями несбывшегося с нами.
Иду, но тьма разлуки впереди,
вина и боль в ней сплетены корнями.
Издалека, как водится, видней,
но истина нагляднее не стала.
Она лежит по-прежнему на дне
никем не пригублённого бокала.
Я засыпаю, снова на убой...
Любовь - не истина, но истинна любовь.
Немного ещё и закончится лёгкий полёт листа,
опустится иней, полудой поля серебря.
Последние тёплые дни августейшего августа
кочуют в обнимку со стылым дождём сентября.
Утихло и замерло летнее многоголосие,
невесело небо, темно не к восьми, а к пяти.
Но трепетно верит душа, осенённая осенью,
что ты не в конце, а пока в середине пути.
Ложится листва разноцветьем лоскутного коврика
и каждый лоскут в нём несёт временную печать.
Наверно, неправильно жизнь переписывать поверху
и было бы глупо пытаться с начала начать.
Осенняя грусть - полуправда сусального золота,
Минуты собрать - словно воду нести в решете.
А сердце стучит, подгоняет... Зачем? Ты не молодо.
- не надо спешить, и ямщик осадил лошадей -
Погаснет окурок во влаге цветастого вороха,
развеется едкий дымок и легко на душе.
Пока мне на свете хотя бы немногое дорого,
не надо тужить. "Заводи и поехали, шеф!"
I
Всё проходит, и радость, и боль...
Всё уносят за море пассаты...
Вот летит дирижабль, как любовь...
Как любовь? Да, - он тоже пузатый.
I
Поэты врут, однако - ты верь!
Слова порой острее специй.
В стихах мешают всякий ливер,
а ливер, - он какой без сердца?
I
Не для ума это, даже дошлого,
выдумаешь теорию ту еще -
левой рукой ухватился за прошлое,
правой хочу дотянуться до будущего.
I
И даже от судьбы поймав затрещину,
не успокоюсь, как в анабиозе.
Шерше ля фам, - опять: "ищите женщину"
Яд и лекарство - дело только в дозе.
I
Бываю на язык остра,
Но не отчаивайся, ведь мы
Сгорали в пламени костра…
«В любой из нас – частица ведьмы!»
I
И сколько, люди, говорить об этом?
Стихи - стихами, а поэт - поэтом.
Пускай иной высоким словом блещет,
поэт и стих - две очень разных вещи.
I
В бессмысленность поэзии не верю я,
стихи горят лампадой негасимою -
поэты пишут ангельскими перьями,
хоть с виду и похожи на гусиные.
I
Иной из фарисеев всё кричит,
мол с Богом он соседствует бок о бок...
А я гляжу в недремлющее око -
с Ним говорю, но Он в ответ молчит.
I
Надоели вопросы, ответы,
размышления "с кем бы" да "как бы"...
А "Виагру" - не импотенты,
это средство придумали бабы!
I
Как давно мне не снились туманы...
Как дождливы теперь вечера...
Отосплюсь и, быть может, domani
станет лучше, чем наше вчера.
I
Опять рассвет. Будильник, душ...
И снова бег и бег -
Бог не завёл будильник душ
на двадцать первый век!
Лето горячее, жаркое. Засуха...
Тучка, ты б спрятала солнце за пазуху,
жалящих лучиков колкое полчище
остановила сермяжным полотнищем!
Знойно. Со лба вытираю испарину.
Нынче в России погода Испании.
Где же ты в шири индигово-лаковой?
Мы бы с тобой о прохладе поплакали.
Я не ко времени разбужен.
Вокруг бедлам и суета...
Зачем я отражаюсь в луже
подобьем желтого листа?
Зачем сопротивляюсь ветру,
навстречу смерчу встав горой,
ещё не потерявший веру,
последний выживший герой?
Размётаны мои собратья,
кружатся по ветру, снуют.
Напрасно силюсь их собрать я
в одну счастливую семью.
Мы никогда не будем вместе,
не прекратить безумство их.
И мне отказано здесь в месте
и в счастье быть среди своих.
Застыли облака на высоте
ажурными куафами бретонок.
Ещё немного, и зажгутся те,
к которым через тернии лишь только.
Всё невесомо, кажется, взлетишь.
А ветер - лёгкий, словно платье феи,
принёс обрывки радужных афиш
под балдахины уличных кофеен.
Палитра пёстрых черепичных крыш
насыщена сентябрьским цветом эля,
и ты на вечность пристально глядишь,
заворожённый кружевом Эйфеля.
К вопросу о куафах
Куафы в творчестве Гогена
La coiffe bigouden
Coiffes et costumes de Bretagne
Я спросил сегодня у менялы:
"Вы же в курсе курса всех валют.
Подскажите, много или мало
денег за рубли теперь дают?"
Он сперва меня не понял вроде,
взгляд его увесист был и лют:
"За рубли, братан, дают по морде,
в морду за рубли теперь дают!"
Солнце августа жалит дюже
со стеклянной прозрачной сини.
Сослужил бы ты, дождик, службу
и пролился со всею силой.
Только дождику не до службы,
хулиган, как мальчишка весел.
Соскользнуть ему только с луж бы
и бегом в города да веси.
Он порой, как пушинка, лёгок,
временами изрядно весит.
Прошумит в тишине над логом,
пронесётся, гудя, над лесом.
- Неужели вы мне не рады?
- Рады, дождик давненько ждали!
Улыбаюсь дождю с веранды,
а земля пьёт дождинки жадно.
В избёнке ветхой пол дощат,
сосновый сруб кренится,
и после каждого дождя
рыдают половицы.
Под печкой выросли грибы.
Ой, Настина игрушка...
Шуршит у гречневой крупы
мышонок-побирушка.
Покрыла подоконник пыль.
Тень стелится покато.
И небыль обрядилась в быль,
но прочь ушли Пенаты.
Не здесь ли затерялся след
моих истоков давних,
там, где указывает свет,
сочащийся сквозь ставни?
Ищу, в потёмках шебурша,
ищу себя, ан нету...
Куда ты спряталсь, душа,
упала в щель монетой?
Утром дворники пыль подымают над улицей,
будоража останки размолотой ночи.
Мне сегодня зачем-то припомнилась Фурцева
и какая-то песня из "Утренней почты"
Я спешу на работу по времени куцему
сквозь препону из мыслей навязчивых полчищ.
Ни к чему ССР мне и - как её? - Фурцева,
но в ушах эта песня из "Утренней почты"
Всё прошло и давно на задворки заброшено,
Нет, сидит же в мозгу, словно чёрная порча,
Пустозвонный мотив из далёкого прошлого,
подзабытая песня из "Утренней почты"!
Жизнь измята и ложью донельзя изломлена,
Только сколько новинками сердце не потчуй,
я тону, но хватаюсь за эту соломину -
за бравурный мотивчик из "Утренней почты"
Над нашим городом туман -
тяжёл, как будто тонну весит.
И тонут тёплые дома
в белесовато-мутной взвеси.
Деревьев чёрная гряда.
День безвозвратно догорает,
угрюмо замерла вода
меж неживыми берегами.
Фото - «В тумане», монокль, В. Белозерский
Сетуй, или не сетуй,
месяц или другой
будет не много света
и заметёт пургой.
Белым пятном на черень,
колкий, вороно-пег,
лёг на земное чрево
недружелюбный снег.
Мне б от мороза злого
спрятаться в закутке,
холодно, даже слово
мёрзнет на языке!
Прочь от слепого сплина,
я не его вассал.
Вечером зимним длинным
грезится мне весна.
Дряхлым дырявым пледом
снег лёг не навсегда -
ласковый лепет лета
в сердце под коркой льда.
Фото - «Зазимье», В.Белозерский
В моём шкафу полдюжины зонтов,
На всякий дождь свой приготовлен зонтик.
Нет-нет, в дождях я вовсе не знаток,
Но каждый дождь созвучен точной ноте.
Есть синий, жёлтый, алый, как заря,
есть даже белый, словно лунный ломтик.
Но чёрный зонтик не ищите зря,
Мне над душой не нужен чёрный зонтик!
Перистым облаком, будто мулетой,
ветер играет в лазури востока.
Это пора августейшего лета,
это горячее время восторга.
Солнечный диск, словно взмыленный торо,
мчит на закат - жёлтло-красный капоте.
Это пора опалённых просторов,
эра мечты для любви и полёта.
Не потому ли танцующий аист
взмыл в поднебесье под солнцем палящим?
Время твоё - огнеликое, август,
душной волной над полями парящий.
Листья уйдут
в круговорот
после ветра рывка.
Им
всё равно, кто их сорвёт,
ветер или
рука.
Им всё равно, кто их увлёк
в радужный луч света.
Будут
кружить, как мотылёк,
силясь найти
лето.
Нам не понять листьев ройка,
не раскопать недра,
что для листка
наша рука? -
просто поток ветра.
Время придёт, лишнее – вон,
прав
был отец Óккам.
Белым дождём брызнут вдогон
слёзы
твоих óкон.
Позови меня в раннюю рань, ясный солнечный лучик,
Золотистое благо восхода на землю пролей.
Поведи за тобой по извилистым лентам излучин
В серебристую даль околдованных светом полей.
На привольных лугах воздух чистый, прозрачный и горький,
Над моей головой синева неземной высоты,
А в белёсой дали на окутанном дымкой пригорке
Зажигает заря православного храма кресты.
Я полям поклонюсь, и летящему лёгкому ветру,
и зелёному лугу под россыпью ранней росы.
Здесь отец мой и дед полегли за свободу и веру,
В храме их помяну, как ведётся у нас на Руси.
В православной земле наши корни, в том связь поколений -
Если корни крепки, значит, кроне буять зеленей.
В тишине алтаря преклоню перед Богом колени,
О своём помолюсь и о счастье чужих сыновей.
Разбуди меня в раннюю рань, ясный солнечный лучик,
Золотистое благо восхода на землю пролей.
Для кого-то найдутся края и богаче, и лучше,
но из них ни один не сравнится с Отчизной моей.
Манжеты измяты и ворот засален,
а руки грубы, словно ржавый топор...
В нетопленом клубе, в прокуренном зале
играл кинофильм полупьяный тапёр.
Глаза призакрыв как бы наполовину,
он пальцем, похожим на скривленный сук,
Расстроенных струн поборов паутину,
из дебрей рояля выманивал звук.
И что на меня в этот миг накатило?
Поймался на музыку, словно на крюк! -
Уже не смотрел, слушал кинокартину
под магией, вызванной ловкостью рук.
Молчат на экране шуты с королями,
Тому не дано уместиться в уме -
Какой-то тапёр, полубог полупьяный,
неслышное слышимым сделать сумел.
Что такое декабрь? Время снежно-стерильных санаций.
Первопутком зимы мерным шагом идут холода.
Так и в том декабре снег ложился пластом на Сенатской…
Нет, наверное – стоп, а не то унесёт не туда.
Лучше глянем на то, как позёмка вьюном побежала.
Мы же здесь про декабрь, что ещё приписать декабрю? –
Он вонзает в меня остриё ледяного кинжала,
Я – спасибо скажу, как Толстовский месье Деларю.
Шарф на шею и – прочь, прогуляюсь морозным кварталом
И с души отряхну притаившийся в ней полусон.
Воробьи голосят и вороны скандалят картаво,
Только слуху милей веселящихся вьюг унисон.
Так выходит, декабрь, ты из дюжины братьев последний?
И, видать, потому напоследок припас волшебство –
На подходе январь, твой малыш, твой желанный наследник,
Для него Новый Год и несущее свет Рождество.
Не старайся, зима, и сосулькой мне в сердце не целься.
Дотяну до весны, - одолеть ли меня декабрю?
Не пугает меня серебрящимся столбиком Цельсий,
Ну а если… нет-нет! Я, декабрь, не с тобой догорю.
Кто я, скажи мне, волна морская?
К берегу спешу, если мысли мои заилены -
Любо глядеть, как море шевелит мозгами,
перемывая каждую вздыбившуюся извилину.
Вспененный гребень бьётся о скальный камень,
Будто бы в кость лобовую черепа.
Гул нарастает, и в этой гремучей гамме
Слышится песня сердца моего расщепленного.
II
Всё это улетело делом давним,
всё это растворилось, как во сне -
вот я стою, в реку бросаю камни,
но их река не возвратит ко мне.
Мне всё равно, зачем я и откуда,
оставил груз, шагаю налегке,
а жизни опустевшие минуты
идут ко дну, как камешки в реке.
Мы глядим друг на друга патово
И давно молчим ни о чём.
На земле время года пятое
Не придумал никто ещё.
Снег ложится на город пятнами,
На твоё, на моё плечо.
Для любви время года пятое
Не придумал никто ещё.
Так природа сложила атомы,
Так измыслила – как могла.
Только времени года пятого
Нет, как пятого нет угла.
Жизнь – то горечь, то слаще патоки,
Свет – и тёмная полоса.
Жаль, что времени года пятого
Нет, как пятого колеса.
Нам бы шаг ступить на попятную,
Нам бы наш одолеть просчёт –
Отыскать время года пятое
Для любви на чуток ещё.
То птицей, поющей в кроне,
То пчёлкой, жужжащей в улье,
То громким раскатом грома
Приходят дожди июля.
То плотные ткёт полотна,
То вяжет ажуры тюля
Прекрасная непогода
Дождём посреди июля.
То ласково город холит,
То, пасти раскрыв горгульи,
Напомнит про зимний холод
Порывистый дождь июля.
То солнца румяный сочень,
То тучами затянуло…
Запутался летний зодчий
В причудах дождя июля!
А мы посидим в кофейне
На белых плетёных стульях
Пока не утих елейный,
Ласкающий дождь июля.
И наши года утонут
В июльском дожде-скитальце.
Тепло от моей ладони
Твои обогреет пальцы.
Всё тревожнее сердце щемит по ночам,
Всё бесцельнее утра кровавая рань…
Лист, сорвавшийся, словно топор палача,
Отточил от зазубрин разящую грань.
Вот он молнией ринулся с дерева вниз,
Вот предательски спрятался в рыхлую тень…
Перед тем, как придумали свой механизм,
Листопад созерцали, месье Гильотен?
Лист сорвался, он просто бороться устал.
В этот вакуум, в этот свободный проём
Просочилась холодной струёй пустота,
Заслоняя собой горизонт-окоём.
Я пытался расставить слова по местам,
Я осмысливал суть и ножа, и креста,
Я как будто бы жизнь по листу пролистал,
Наблюдая за ловким полётом листа.
Синеглазка надела цветастый наряд,
Но за яростью красок лукавая ложь.
Очи осени страстно огнями горят,
А за пазухой спрятан отточенный нож.
Дни проносятся в пропасть быстрее листа,
Не успел разгадать существо бытия…
Неужели останется лишь пустота
Там, где был я, когда перестану быть я?
Бывает, небо исподволь нахмурится.
Так, потихоньку – это, мол, не я,
небрежно цапнет, словно лапой курица,
далёкие деревья молния.
В такое время превосходно курится -
сижу, и сигаретка у лица...
Горбатой спинкой потянулась улица
туда, где за дождём ей нет конца.
Неприятна зима современной натуре изнеженной,
Горожане закутались в шубы и черт им не брат.
Только если бы не было снега, откуда подснежники
Доставал бы тогда для влюблённых услужливый март?
Сыпь, куражься, зима, ты успеешь метелью натешиться,
Снег – валюта в расплату за летний безумный банкет.
Только как ни лютуй, сердце бьётся, а значит, надеется
Для любимой собрать незатейливый нежный букет.
Раздался гром, и началась гроза.
Армада капель с неба вниз бежала,
И молния, извившись, как гюрза,
Вонзала в высь раздвоенное жало.
Гром громыхал, раскатисто звеня,
То небо наполняя, то низины.
А флейта лета пела… и змея
Грозы послушно спряталась в корзину.
Дождь монотонно лил и я
смотрел на то,
как умывалась лилия
в пруду пустом.
Там, у пруда - помост дощат
и, словно мел,
за бязью летнего дождя
цветок белел.
Покидаю "пенаты" шумные,
(Вроде взрослый - а сердце мальчика!),
Чтобы стать на мгновенье штурманом
Для пушинки от одуванчика,
Повести за собой флотилию
Водомерок на глади озера
И пройтись по степной идиллии –
По рассыпчатым росам розовым.
Окунуться в туманы пенные,
Надышаться душистым воздухом,
Дирижировать птичьим пением,
Разговоры вести со звёздами.
И слегка погрустив про вечное
На границе Земли и Космоса,
Буду слушать, как ветер вечером
Мне твоим напевает голосом.
к Арсению Несмелову
1
Не то, что требуют дела,
Скорей причуда моды –
Он дремлет в ящике стола,
Гордясь бульдожьей мордой.
Тяжёл, но любит погулять
И скачет от отдачи,
Когда выходим пострелять
С приятелем на даче.
В душе – он лютый дикий зверь,
Но попусту не тронет
Шестизарядный револьвер,
Не пробовавший крови.
2
Сущность душевных фибр,
Тайная страсть тихони –
Двадцать второй калибр
Холодом жжёт ладони.
Скрыт от дотошных глаз,
Враз добавляет веры –
Тяжеловесней фраз
Аура револьвера.
Мелкую, словно дерть,
Как бы шутя подначил,
Сплюнул чужую смерть,
Дёрнув кулак отдачей.
3
Всё осточертело, живу, словно в клетке.
А ну-ка, сыграю с собою в рулетку –
Простая игра, невозможен обман:
Один заряжаю патрон в барабан.
Кручу, поднимаю, давлю на крючок…
Нет выстрела – пошлый, банальный щелчок!
4
Ты видишь примитивный механизм:
курок, боёк, свинца тупое жало,
блеск вороненья - чёрный демонизм.
Но как твоя рука его желала!
И вот он твой. Почувствовал кураж?
Не обольщайся – это лишь мираж.
5
Вот это, братцы, завело,
но цацка дорога мне.
Блестят латунью "жевело"
из камор барабана.
Такая штука - не резон,
купил, не зная меры.
Похож на пушку пустозвон
с патронами Флобера.
6
Ты, главное, себе не лги:
Ведь он – не украшенье.
Мы молимся: «Прости долги,
Избавь от искушенья»
Всё это вовсе не игра.
Кто мне, простите, лекарь?
И я, на части разобрав,
Его швыряю в реку.
"Да где бы разжиться – такого зерна..."
Светлана Холодова
Это было похоже на странный и сложный обряд.
Яркий свет ателье, на треноге большой аппарат…
Вспоминаю сейчас, прикрывая завесы ресниц:
Вот волшебник-фотограф, за шибером прячущий птиц.
Я же верил, что птичка чирикнет, вспорхнёт озорно.
Недоверчивы птицы, но падки они на зерно.
Плёнка - фотозерно, а для птицы - заветный ячмень:
Пара пассов рукой на века сохранят мою тень.
Я листаю альбом, чередую изменчивость лиц.
Сколько лет пронеслось в ожидании призрачных птиц!
Словно шелест крыла, шорох полупрозрачных страниц…
Провожал журавлей, отпускал непокорных синиц.
Что я снова ищу между стёртых, забытых теней?
Птицы живы свободой, смертельны им путы тенет.
Неужели по птице тоскую, по ней моя грусть?
Нынче птицы прилёта не жду, этой птицы боюсь.
Эта птица – не Феникс и выпорхнет не из огня.
Это времени птица. Склюёт по крупице меня.
Прошу о помощи, подбрось мне
Хоть из какого словаря
Иную рифму к слову «осень»
В строку начала октября.
К сиянью клёнов, окаймлённых
В полупрозрачный алый флёр
Нежнее томных анемонов,
Шепни, бесценный мой суфлёр.
К листку, который ветром сорван,
Мне снова не хватает слова.
Фото - «Сиреневый туман», В. Белозерский
"лето уже пахнет ладаном"
Павел Голушко
а лето прошло, вот и осень, пропахшая ладаном,
а лето - есть лето, и летом как-будто моложе мы...
а помнишь, недавно совсем с воспалёнными гландами
стоял у ларька, где торгуют заветным мороженым?
окончилось лето, а как нас на речку жара влекла!
и солнце купалось, бурлило игристыми брызгами...
теперь с облаками куда-то бумажным журавликом,
непойманной рыбкой - схватил, а пескарик и выскользнул.
Фото - «Реминисценция», Владимир Белозерский.
Камера Sony a37.
Звучала музыка – импресса,
И небо, словно у Шагала.
На поводке у пекинеса
Хозяйка медленно шагала.
Была одета, словно к мессе,
Прозрачный шарф окутал плечи…
Но кто поймёт – по сердцу Messer
Тех губ изгиб алее лечо.
Мне чуялась любви предтеча –
Седой мальчишка, франт, повеса…
Как мне хотелось в этот вечер
Быть поводком для пекинеса!
Вечер. И вот горизонт загорелся, багров.
Катится солнце телегой, но лёгок накат.
Месяц, как будто бы бравый пожарник багром,
Трогает рогом бушующий в бездне закат.
Тучный туман прикорнул на лугу за бугром.
Шепчутся волны, зовут, за собою маня.
Алый багор выжигает на небе тавро –
Пламени знак, и в огне – отраженье меня.
Дождь прошёл, на асфальте лужицы,
Воздух влажен, промыт и чист.
Опадая, забавно кружится
Лист кленовый, эквилибрист.
То на солнце блеснёт подпалиной,
То с разбега ныряет в тень
Пятипалый листок опаловый.
В суете пролетел весь день,
А когда на закат коралловый
Голубая легла слюда,
Он решил поиграть в кораблики,
И совсем пропал, ни следа.
Подскажите мне, не видали вы
(не сочтите за труд, зачту!),
Пятипалый листок с подпалиной,
Уносящий мою мечту?
Мой путь – он мой, и более ничей,
но все мои пути ведут к Голгофе –
густая горечь тысячи ночей
заварена в горячей чашке кофе.
Я не посмел переступить черту,
но до тех пор, пока мой час не пробил,
пью по глотку ночную черноту
и вглядываюсь в милый сердцу профиль.
Темнеет неба нежная пастель,
Завиты облака в курчавый локон.
Вечерний воздух – влажный гель –
Скрепляет сноп цветных волокон:
Свет сумеречный скапливая в кокон,
Рождает ночи акварель.
И вот готова тёмная палитра,
А звёзды – будто ноты на пюпитре,
И ветер, неуёмный менестрель,
К губам подносит тонкую свирель,
И возникает дивная рулада
Неведомой доселе красоты,
Струящаяся в неприкрытость окон
Через упругость гулкой пустоты
Ночного обесцвеченного сада,
Чарующей мелодией бельканто
Баюкая усталые листы.
Усни, душа, усни теперь и ты!
Е.Г.
Бог почесался, чихнул и сонно нашарил тапочки:
Вот незадача! - гляди, опять в небе сгорела лампочка.
Нет будто Богу других забот, тут еще эти дела...
Взял он телефон и набрал номер дежурного ангела.
- Эй, контора, спите, аль как? Мне ли до этой мелочи?!
- Господи, пусто тут в запчастях, но кое-что есть, уже лечу!
Схватил он от неба ЗИП*, стал на крыло, - надо же, проморгал сдуру.
Мах за махом - крыло, как весло, вынесло на небесную верхотуру.
Выкрутил чёрную звёздочку, новую закрутил - гори!
А старую, чтобы не таскать за собой, бросил в район Гори.
Поэт, глядя на гладь озера, подумал: "Вот те на!
звёзды всегда падали белые, а эта почему-то - черна..."
---
* ЗИП - запасные части, инструменты и принадлежности.
Ход времени отточен,
весну мы ждали очень,
но стала этой ночью
весна на час короче.
Пришла пора идиллий,
а время - сократили.
Откуда эта мода
на стрелок переводы?
И вот я требую сейчас:
«Верните мне весенний час!» -
хотя бы по минуте
прошу весну вернуть мне.
Хотите, не хотите –
Но время возвратите!
Часы неумолимы
в объятиях любимой,
но только против правил
мой час весны украли.
Какое потрясенье:
весна – любви спасенье,
но в это воскресенье
час отняли весенний.
В недоумении народ:
«Зачем нам жить на час вперёд?!»
Верните час весенний
народонаселенью,
хотите, не хотите –
весну нам возвратите!
Двадцать шестое. Холодное утро.
Клён колыхался, как будто кадило.
Няня тяжелую яркую люстру
Молча включила над креслом в родильном.
Женщина в кресле от боли кричала,
Врач наклонился к её изголовью,
Глянул в лицо, искаженное болью –
Это начало, лишь только начало.
Матовый воздух дождями спрессован,
Мутно окно от раздробленных капель.
Доктора голос, похоже, спросонок:
«Машенька, дайте, пожалуйста, скальпель!»
Я, напрягая себя что есть силы,
Сипло хрипя от натуги и боли,
Вылез на свет, как мертвец из могилы –
Не по своей появляемся воле.
В узкую щель между утром и ночью
Втиснул себя сквозь кровавую рану.
Няня шепнула: «Мамаша, сыночек!»
Я же орал, словно матерной бранью.
Март. Середина двадцатого века.
Юная мама от счастья рыдала.
Тень на стене от надломленной ветки.
Жизни и смерти едины начала.
"Опять сижу за Кантом по ночам..."
Лариса Кириллина
- 1 -
Зазолотился горизонта кант
и снова вечер нежностью велюра
окутал мысли. Тишина окрест.
Ну, где ж ты, поп с ирландской шевелюрой,
где твой оркестр?
Сыграй про лето осень и весну,
начни с весны, в зиме ты видишь ад!
Пока еще не отошли ко сну,
смычком по струнам пробегись аллюром.
Я слушаю. В её же другах - Кант...
- 2 -
Ночь не сулит моей душе бельканто -
сквозь расстояния, в тумана молоко
морзянка сердца: что ты?.. где ты?.. как ты?..
В ответ - молчание. Ты слишком далеко
и окантована глубинной мыслью Канта.
Нет даже нити, что уж там каната
меж нами. Линия утрат
и трат пустых усилится в стократ
восходом солнца. Дожил до утра ты,
но тяжелее по утрам утраты.
I.
Туманы – река молочная,
Снега – берега кисельные,
Деревья-растрёпы всклочены,
Птичье на них веселье:
Первого “плюса” нега,
Гам воробьёв истошный.
Март – пожиратель снега –
Старательный и дотошный.
Сосулька – носик отточенный –
Плачется о метелях,
Громко и озабочено
Галдят воронья артели…
А в луже буксует “Опель” –
Оттепель!
II.
Прощай зима, морозы, стужа,
Привет, задорный месяц март!
Ударь дождём сильнее, ну же,
Так веселее во сто крат.
Иду, но зонтик мне не нужен,
Я словно заново рождён.
Пою, а голенькие лужи
Смеются, пляшут под дождём.
III.
Шагнул под дождь – холодный, терпкий душ,
Шел по асфальту среди пенных кружев,
Их выплетали капельки на лужах,
Перебирая звонкие коклюшки.
Лицо кусали озорные мушки
Холодных брызг, ручьи, рисуя вязь,
Бежали по провалам тротуара,
Смывали заеложенную грязь –
Снегов раскисших выцветшую манну.
Из струй дождя весна соткала бязь
Для улиц, обернула ей бульвары,
И - будто принял утреннюю ванну -
Накинул город кисею и рюш,
Отринув прочь зимы немилый саван.
IV.
Всё ожило – разом,
Природа меняет окрас:
По небу плывёт брассом
Облако – снежный барс.
На синеве птицы
Вьют кружева танца,
А солнце – рыжая львица –
Нежно к лицу ластится.
V.
Зазеленела омела,
ласковым солнцем согрета.
Ветер на синем мольберте
вычертил облако мелом -
белым по ультрамарину
хитросплетение линий.
Жалко, что эту картину
смыли бесцветные ливни.
Девчонка под желтым зонтиком
Спешит, щебеча по сотику.
Как будто из солнца соткана,
Порхает над серой улицей
С весёлой улыбкой на лице.
Весенний период – шоковый,
Природа бушует соками.
Но ветер струится шёлковый,
Мурлычет на ушко шёпотом
И шкодно щекочет щёки ей.
А птицы горланят в панике,
Искрятся шальные капельки…
Не вечно же быть ей паинькой,
Девчонке под желтым зонтиком,
Щебечущей – с ним! – по сотику.
Накатило, наплыло невольно,
Вкус и силу утратила соль.
Видно, надо достать с антресоли
Повесть о «корабельной» Ассоль.
Там, пропитанный солнцем Сорренто,
Потакая прекрасной игре,
На обветренном гроте «Секрета»
Алый парус прилаживал Грей.
Подобью захудалую смету.
Дивидендов не нажил, - прости...
Подымаю по вешнему свету
Алый парус пушистых гвоздик.
Быть может, в жизни сделал он не много,
больших идей не удил иудей.
Он просто так заботился о Боге –
О пасынке среди своих детей.
И, видно, было до смерти обидно
Ему ответ услышать от мальца,
Когда его спросил он: «Где же был ты?»
Тот гордо выдал: «В доме у Отца!»
И что могло служить любви мерилом,
Когда к сынку не ради болтовни
Пришла с детьми уставшая Мария,
Сын говорил: «Нет у меня родни!»
Печаль отцу, себя судил он строго,
Что сына от тревог не уберёг,
И Бога по ночам молил о Боге,
Чтоб сыну дал удачу средь дорог.
Трюмсель - высший прямой парус, некогда подымавшийся над бомбрамселем, на самом верху мачты - выше всех других парусов.
Я маленький парус, но горд и отважен,
Играют ветра на моём такелаже.
Я место такое в рангоуте выбрал,
Что выше меня только звёзды да вымпел.
К походу готовы,
вот-вот я зарею,
но взяли на гитовы,
вяжут за рею…
Старею,
хирею,
не рею...
Я маленький трюмсель, но в ветры опасен,
Я мачту способен снести в одночасье,
Под полной оснасткой не хаживал клипер –
Видать, трусоват незадачливый шкипер.
К походу готовы,
вот-вот я зарею,
но взяли на гитовы,
вяжут за рею…
Старею,
хирею,
не рею...
Вот так бы всю жизнь я на привязи прожил,
Но на горизонте оскалился «Роджер»,
И шкипер хрипит, замерев у руля:
«Бомбрамсели ставь, поднимай трюмселя!»
Команда готова,
и вот я зареял,
отпущены гитовы,
снова в игре я –
я рею,
я рею,
я - рею!
Натянуты ванты, трещит бом-брам-стеньга,
Мы режем форштевнем солёную стенку,
А шкипер хрипит: «Лево, право руля!»
Пиратская шхуна старается зря.
…давно всё готово,
я по ветру рею,
свободен от гитовов,
прогнута рея –
я рею,
я рею
над реей!
Скрипят переборки и стонут талрепы,
От шхуны уйти проще пареной репы.
Пираты из кожи вон лезут, но всё же
Мы - под трюмселями, догнать невозможно.
Я малый грот-трюмсель, но горд и отважен.
Я выжат, но выжил. Другое неважно!
Судьбы изгибы гибельны бывают...
У судьбы не попросишь пощады.
Не бывает любви без потерь.
Ты уходишь в пространство прощанья
Сквозь лениво зевнувшую дверь.
Не спеша надевая перчатки,
Ты шагнёшь под дождинки-драже…
Мы с тобой, словно две опечатки,
Неисправленные в тираже.
Проснулся. Утро. А значит, пофиг
обломок боли, вкус «Барбовала»…
Присвистнул чайник - готовлю кофе,
давно себя мы не баловали.
Взгляни в окошко, какая просинь! –
такое утро проспать зазорно.
Откинь подальше льняную простынь,
гляди, как ладно танцуют зёрна!
С плеча спадают на грудь бретели.
Ты так прекрасна в ночной рубашке...
Готовлю кофе. Попьём в постели,
чтоб это утро осталось нашим.
Течёт по чашкам напиток горький
струёй, темнее лица мулата.
По коридору кофейный столик
качу… а в спальне – постель не смята.
Графоманы, рифмоплеты,
Птицы вольного полёта,
Рифмоплёты, графоманы,
Короли самообмана.
Рифмоплёты, графоманы,
Синяки в душе да раны.
В сердце боли, в горле клёкот.
Графоманы, рифмоплёты…
Графоманы, словоловы,
Вы без боли – нездоровы
Вы не живы без надрыва,
Рифмоплёты – рифмокрылы,
Словоблуды, слововерты,
Чья печаль – в строке бессмертной,
непомерно велика,
остаётся на века.
"Пузырьком через соломинку
Выдувает Землю Бог..."
"Иномирье", В. Коркин
Развлекаюсь очень тонко -
от зари и до зари
через полую соломку
выдуваю пузыри.
Знаю, все такое могут,
заключить готов пари,
только я - играю в Бога,
выдувая пузыри.
В голове людей поломка,
вот, винище пьют хмыри...
Я же, словно за соломку
весь держусь за пузыри.
Поглядите, очень мило -
повторяйте все за мной:
окунув соломку в мыло
выдувайте Шар Земной!
Кто на нас поставил опыт?
Говори, не говори,
Бог не хочет слышать ропот –
хлоп! - и лопнут пузыри.
На меня Бог сморит боком:
"Ой, со смеху уморил!"
Подоконник. Одиноко.
Выдуваю пузыри.
Некоторые мысли, сложившиеся в рифмы по прочтении стихотворения Игоря Царёва "Доцент Петров спускается в метро".
-----
А в жизни много ли мудро?
В нутре метро ядрёном
шурует тряпкой и метлой
уборщица Матрёна.
Когда клаустрофоб Петров
отвалит прочь с перрона,
тогда метёт метлой метро
уборщица Матрёна.
Пройдёт Петров, угрюм и сед,
уедут прочь вагоны...
Вмиг тряпкой затирает след
уборщица Матрёна.
Её движения точны,
а навыки матёры.
Пахать привыкла по ночным -
шустрее полотёра!
Ей дела нет до разных бед,
и до проблем доцента.
Она заканчивала пед.,
теперь - пуста до цента…
Живёт Петров наш - «будь здоров»,
А кто такого тронет?
Но материт его в метро
уборщица Матрёна.
Он наследит, она - следит
и с мастерством актёра
следам выносит свой вердикт
заправским полотёром.
А в жизни - многое мудро.
Пусты ли, одарённы,
натопчем в жизни и в метро...
Но рядом с тряпкой и метлой
уборщица Матрёна!
"Gone fishing!"
Chris Rea
Мы заняты, вечно нам времени жалко.
Нет, всё, решено: ухожу на рыбалку!
Когда ещё выпадет случай такой –
С удой посидеть над прохладной водой?
И пусть я в рыбалке не смыслю ни грамма,
Да будет сегодня такая программа!
Неважно, что рыба не будет ловиться,
Я просто желаю с природою слиться.
За шум водопада, журчанье воды
На время уйти от пустой суеты.
Крючок окуная в бегущий поток,
Подумать, что сделал, что сделать бы смог,
Осмыслить минувшее, будущий путь…
Да просто, от бега устав, отдохнуть.
Но время летит, как оно быстротечно -
И отдых недолог, и счастье не вечно.
Усталое солнце уйдёт за моря,
Вечерняя вспыхнет на небе заря,
И мне на прощанье блеснёт над волной
Непойманной рыбки плавник золотой.
Вокал, гитара, интерпретация текста - Сергей Тропин →♫
1
Видишь на море вдалеке
Лёгкое волн волнение?
Это - небо пьет своё отражение
Сжатыми в горизонт губами.
2
Ветер-воришка гулял по городу,
Алый листочек украл у тополя.
Да не сносил –
мало сил,
бросил.
2-1
Как на картине примитивиста
грубо и неказисто
ветром освистаны
омыты ливнями
веток
чёрные
линии.
2-2
Но дождь не вечен, то его закон –
Как будто разом перекрыли краны,
И ветерок прохладным языком
На теле луж зализывает раны.
3
Тлеет закат - петушиный резной гребешок,
Ветер на тучку подул, будто на одуванчик -
Падает наземь пушок - невесомый снежок.
4
В саду ста туй
черней тату
фигуры статуй.
5
Весенний воздух свеж и густ,
Пропитан ароматом горьким.
Садовник, будто бы Прокруст,
Кусты ровняет под гребёнку.
6
Вечереет. Парит земля.
Над рекой пламенеет зарево –
Ночь варганит зари варево,
И тумана плывёт марево
На поля.
6-1
Закат ушел тропинкой позолоченной,
Зажгла луна, как свечку, небосклон,
И звёзды падали – жемчужины молочные
На ночи переваренный гудрон.
6-2
Был небосклон из звёздных крапин,
Сверчок налаживал струну,
И клён мохнатой чёрной лапой
Ласкал озябшую луну.
6-3
Ветер баюкал иву,
трогал дыханьем терпким:
"Спи, милая!"
Сумерки...
Не царевна и не игрушка,
то ль на Каме, а то ль на Эльбе
проживала одна лягушка
и мечтала подняться в небо.
Ей твердили: "Убавь-ка прыти,
и в помине такому не быть.
Нам, рождённым в болоте прыгать,
никогда не взлететь на небо!"
Но болото - кислее клюквы,
но сентенции – хуже рвоты...
Вот, она в журавлином клюве –
жизнь меняет на миг полёта.
Иду по аллее,
Секунды лелея,
И млея
От ауры летнего парка.
Свежо и прохладно,
Вдыхаю отрадно
Умытой листвы
Ароматную прану.
А воздух под липами
Лёгок и липок.
А воздух под вязами
Весок и вязок.
Плакучие ивы
Пугливы, стыдливы,
Грустят под
напевные ветра мотивы…
Иду по аллее,
Секунды лелея,
И в каждой секунде
Немыслимый праздник.
Иду по аллее
И млею, и млею
Под ласковым взглядом
Анютиных Глазок.
Музыка, вокал — Елена Чичерина → ♫
"Я в детстве жил на первом этаже..."
Кирилл Ковальджи
----
С утра до ночи в комнате моей
Неугомонный гомон голубей.
И сквозь окно шестого этажа
Я слышу крик весёлого стрижа.
Для птиц не существуют этажи,
Стрижи в пространстве вертят виражи.
Для них не уготована межа,
Они любого выше этажа.
Для птиц не существует несвобод,
Для них открыт простор и небосвод.
А для меня проложена межа
На уровне шестого этажа.
Не надо птицам паспорта и виз,
А я – меж небом и землёй завис
На высоте шестого этажа...
И бьётся о стекло крылом душа.
Художественная декламация - Жорж →♪
Фото - В. Белозерский, «Старик и голуби»
Дождь холодный, дождь осенний,
От него мне нет спасенья.
Сквозь туманных сгустков толщу
Просочился дождик тощий,
Серой ниткой полночь вышил...
Расскажи мне, как так вышло?
Но идёт без объяснений
Дождик наших невезений.
Дождик стылый, мелкий, зябкий
По окну стучит морзянкой.
Рассыпает звонкий жемчуг
И твоё мне имя шепчет.
Он меж нами не посредник,
Но хороший собеседник.
Бьёт в окно, с окна стекает
На мою тетрадь – стихами.
*
Дождливые деньки тихи,
В такое время лишь мечтать,
И я печатаю стихи
На струйном принтере дождя.
Летит каретка облаков,
Небесный тонер свеж и чист,
И мой душевный непокой
Ложится на заветный лист.
Впитается моя печаль
Колючей корпией строки…
На струйном принтере дождя
О ней печатаю стихи.
Такой уж я, наверно, дуралей:
Рожденный в тесноте высотных зданий,
бегу в поля - услышать журавлей,
летящих вдаль клиноподобной стаей.
Там, к поднебесью голову задрав,
и расправляя, словно крылья, плечи,
прошу, - молю меня с собой забрать,
но им не ясен голос человечий.
Так замираю, тихо, не дыша,
пытаюсь разобрать мудрёный клёкот...
И рвётся ввысь крылатая душа
от тела, неспособного к полёту.
.....
Что в крике журавлей: "Прощай!", "Постой!"?
Печален крик, летит из эры в эру.
И боль моя сквозь журавлиный строй
пропущена шпицрутенами веры.
Утихнет птичий стон в дали пустой,
растают облаков пушистых перья...
А что же остаётся нам с тобой?
Молчать: "Люблю!",- надеяться и верить.
Температура около нуля.
Блестит ледовой корочкой земля.
Деревья, словно оловом залужены.
Иду пешком, лавируя меж лужами.
Топчу иголки вычурного инея.
А в мыслях – это я, а вроде и не я:
Вокруг весна, а в сердце ветры зимние.
Не повторяйте, губы, больше имени!
Не отзывайтесь, систолы, морзянкой и
Не складывайтесь, образы, мозаикой.
Мне без неё безрадостна земля.
Я без неё – не более нуля…
Жизнь без неё – ценой не больше пенни.
О, горло, стих последний простони,
Когда она Венерой в белой пене
Рождается из смятой простыни!
Набросит платье жестом взмаха крыльев,
И я – игрок, сыгравший на зеро…
Но время вдруг - убористее пыли,
И над подушкой пегое перо.
"Za darmo nie dostaniesz nic ladnego..."
Andrzej Bursa
---
Я - улитка, весь багаж заплечный -
домик мой, закрученный спиралью.
Спрячусь в нём, и кажется мне, вечно
буду жить без горя и печали.
Мне для счастья многого не нужно,
уместиться в завитках ракушки.
Защищаю и глаза и уши
от чужих проказ и равнодушья.
Нет причин для боли и невроза.
Вмиг захлопну, если что, калитку.
Сложностей жилищного вопроса
знать не знает слизкая улитка.
Но за радость вот такого рая
есть одна невзгода и тоска. Я
вечно за собой его таскаю,
домик свой – от края и до края.
Всё оно прекрасно лишь отчасти -
ничего нет даром в этом мире:
за слепую иллюзорность счастья
я распят на собственной квартире.
Всё проходит, и лето окончится,
А пока, словно дети безгрешные,
Веселятся вовсю за околицей
Тополя – зимних вьюг пересмешники.
Балерины – пушинки жемчужные
Над поляной, расцвеченной маками.
Фуэте непрерывное кружится,
Завивается кружево мягкое.
Ненароком к лицу прижимаются.
Разве я не позволю резвиться им?
Только снова мне воображается –
Это ты прикоснулась ресницами.
Всё проходит, и это окончится.
Но пока, словно дети безгрешные,
Веселятся вовсю за околицей
Тополя – зимних вьюг пересмешники.
Г. Берковичу
От жизни брал, не зная меры –
Всё сразу, а не понемногу.
Наверно, в Бога я не верил,
Хоть и надеялся на Бога.
Я по религии не дока,
И в рассуждениях не very…
Как мало тех, кто верит в Бога,
Как много тех, в кого Он верит.
Now when you climb
Into your bed tonight
And when you lock
And bold the door
Just think of those
Out in the cold and dark
Cause there's not enough love to go 'round
And sympathy
Is what we need my friend
And sympathy
Is what we need
And sympathy
Is what we need my friend
Cause there's not enough love to go 'round
No there's not enough love to go 'round
Now half the world
Hates the other half
And half the world
Has all the food
And half the world
Lies down and quietly starve
Cause there's not enough love to go 'round
And sympathy
Is what we need my friend
And sympathy
Is what we need
And sympathy
Is what we need my friend
Cause there's not enough love to go 'round
No there's not enough love to go 'round
-
Sympathy (Rare Bird)1969г
-----
Твою постель
Согреет тёплый плед.
Ты запер дверь -
На ней броня.
Но помни тех,
Кто в темноте ночей
Без любви, без тепла и огня.
Люби людей,
сочувствуй им, мой друг.
Твори добро
И сей вокруг.
Люби людей,
Твори добро, мой друг –
Не хватает любви на земле,
Сострадания мало вокруг.
Полмира – есть
Ненависть и зло.
Полмира ест
И пьёт вино.
Полмира спать
Ложится, не поев…
Для меня это не всё равно.
Люби людей,
сочувствуй им, мой друг.
Твори добро
И сей вокруг.
Люби людей,
Твори добро, мой друг –
Не хватает любви на земле,
Сострадания мало вокруг.
_________
"Сострадание". Эстрадный певец Сергей Тарасов. Кавер песни "Sympathy" "Rare bird".
https://www.youtube.com/watch?v=RaLZ6ap4Okw
Влажным, промозглым, совсем не до шороха
Листьям, свалявшимся в пёструю кашицу
Малопонятными пятнами Роршаха.
Что мне в них видится, что мне в них кажется?..
Рябью покрыли цветастые оспины
Щёки притихшего сонного города,
Бьются с налёта – анафемой о спину
Мне, полувек отсчитавшему отроду.
Мне, не привыкшему к холоду проседи,
Не отыскавшему неуловимое.
Мне, отвергавшему радости поздние -
Недошептавшему слово: «Любимая!»
Пусто на необитаемом острове
Сердца, которому жить не приказано.
Сонных деревьев костлявые остовы
Словно клише на душе неприкаянной.
Гулко сбивают кузнечные молоты
С чёрной поковки цветную окалину…
Глупо ли помнить горячую молодость,
Стоя на дальней житейской окраине?
Ветер потёрся, лизнул по-собачьему
И в синеву устремился бездонную…
Как и ему от рожденья назначено
Мне ощущение лютой бездомности.
Грузно топчу онемевшую улицу,
В теле дождя став нелепой занозою.
Где ты, тепла долгожданная унция
За непролазными жизни заносами?
Скалится краля, скабрёзна, прыщавая,
Но от улыбок унылей и горше мне –
В радужных колерах горечь прощания
Чёрными кляксами, пятнами Роршаха.
А намекали - дама истерична,
в порыве страсти может хлопнуть дверью...
Зачем ты, Дант, придумал Беатриче,
зачем любовь измыслил, Алигьери?
А намекали - тестюшка прижимист,
и там непросто так войти в доверье...
Но ты мечтал, хотел с ней быть при жизни,
в предназначенье верил, Алигьери.
Отшили прочь. Тоска на сердце гирей.
Но вдруг письмо – любимой больше нету…
Ты, заболев любовной аллергией,
к её могиле плёл венки сонетов.
И словно обезумев от потери,
скользил кругами сернистого ада,
питая стихотворца Алигьери,
сжигая человечье сердце Данте.
Скажи, ну, что в ней было необычно? –
Охотней в сказку, чем в реальность верим…
Никто бы и не вспомнил Беатриче,
когда б не песни Данте Алигьери!
колосья света жнёт Селены серп
на сердце темень давит словно пресс
глаза закрыты я сегодня слеп
лишь только слышу шелестящий плёс
горизонтальна чёрная стена
ступню щекочет звёздная стерня
у ангела я выдернул перо
и вот бегу по стыку двух миров
к распятию готовят Южный Крест
на Млечный Путь наброшен чёрный креп
язык богат словами словно Крез
но те слова горчащие как кресс
колосья света жнёт Селены серп
глаза закрыты я не зрел я слеп
мир сумеречный монохромно сер
я песню для тебя ещё не спел
Купи мне живого щенка!
Живые умеют плакать,
а рыжая кукла - нет.
Купи мне живого щенка!
Живому бывает больно,
а рыженькой кукле - нет.
Купи мне живого щенка!
Живые боятся смерти,
а рыжая кукла - нет.
Купи мне, купи мне щенка
пока я могу плакать,
пока я чувствую боль,
пока я хочу жить.
Просто купи мне живого щенка,
купи щенка для твоей рыжей куклы!
Запутался совершенно
Во времени нелинейном.
Осеннее воскресенье
Сегодня на час длиннее.
Досадное невезенье,
Какой-то нелепый нонсенс:
В последнее воскресенье
На час продлевают осень.
Продлённое воскресенье
Подарок мечте и лени.
С субботы на воскресенье
На час возвращают время.
В осеннее воскресенье
В себе разобраться должен,
В последнее воскресенье
С тобой был на час я дольше:
Осеннее воскресенье
Проклятие или милость? –
В последнее воскресенье
Ты дольше на час мне снилась.
Зажали горло спазмы нервные,
Звоню тебе который раз!
Глаголы будущего времени
Еще не созданы для нас.
Не подобрать местоимения –
И – «ты и я» – еще не «мы».
Глаголы будущего времени
Еще в молчании, немы.
Пока из боли и сомнения
Лишь зарождается мотив,
Способный к будущему времени
Возвысить наш инфинитив.
Фото - «Звонок», В.Белозерский
Всё
в этом мире умнó и разумно,
Сшиты
холсты из туманов белёсых,
Осень-художница
нежно рисует
Первые желтые пряди
берёзок.
Первые
желтые пряди берёзки –
Снова об
осени, снова о вечном! –
Наземь с
деревьев, горящих, как свечи,
Капают
листья оплавленным воском.
Дремлют
газоны под сахарной пудрой –
Иней
присыпал уставшие травы.
Осень-художница
розовым утром
К новой картине готовит
оправу.
Стали холодными ранние
росы,
Воздух прозрачен и кажется
сладким…
Это в Небраске наброски
неброски,
Наши берёзки - рыжее
ирландок!
Первые
желтые пряди берёзки –
Снова об
осени, снова о вечном! –
Наземь с
деревьев, горящих, как свечи,
Капают
листья оплавленным воском.
Вот
приготовлены тонкие кисти,
Вот и
палитра с оттенками бронзы…
Снова
коснулась художница листьев
Первых
желтеющих прядок берёзы.
Время
уносит июльские грёзы.
Вроде и пожил,
а кажется – рано
Та седина на причёске
берёзы,
Листья, горящие цветом
шафрана.
Первые
желтые пряди берёзки –
Снова об
осени, снова о вечном! –
Наземь с
деревьев, горящих, как свечи,
Капают
листья оплавленным воском.
Еще не осень, но уже не лето -
Хоть серой дымкой даль заволокло,
Сентябрь не обладает правом вето
На нежное и мягкое тепло.
Щетинится газон зеленым ворсом,
Душисты флоксы после ранних рос,
И солнышко румяным абрикосом
Ко мне в окно просовывает нос.
Жужжа, кружатся над вареньем осы
И не созрели поздние ранеты.
Уже не лето, но еще не осень.
Еще не осень, но уже не лето.
Гитара, вокал, интерпретация текста - Татьяна Воронова →♫
Хотите, примите на веру,
А если хотите, не верьте.
Плыла сквозь небесные сферы
Звезда и играла на флейте.
Вечернее небо, как сажа.
Она же, взмахнувши крылами,
Взлетала, играя пассажи
И тихие стройные гаммы.
А тополь упрямо и зорко
Глядел в поднебесные дали,
Искал изумрудную зорьку,
Ветвями, как флагом, сигналил.
И он, и она – одиноки.
Незыблема фабула драмы:
Звезда в поднебесье далёком,
А тополь – прикован корнями.
Вокал, гитара - Ирина Шахрай →♫
Где это слыхано, где это видано?-
Мы же до боли друг друга измучили.
Господи, Боже мой, как я завидую
двум попугайчикам, двум неразлучникам!
Туго, узлами проблемы завитые,
встречи недолги и только «при случае».
Господи, Боже мой, как я завидую
двум попугайчикам, двум неразлучникам!
Сердце заныло, от боли завыть бы мне.
Что ж мы по жизни с тобой невезучие?
Господи, Боже мой, как я завидую
двум попугайчикам, двум неразлучникам!
Мне говорили: «Не тронь позабытое!»
Мол, не ищи от хорошего лучшего.
Господи, Боже мой, я же завидую
двум попугайчикам, двум неразлучникам!
Снова со страхом бежим от взаимного,
нешто совсем ничему не научены?
Видно, судьба нам с тобою – завидовать
Двум попугайчикам, двум неразлучникам.
Гитара,
вокал - Татьяна Воронова →♫
Угадайте-ка,
ребята,
отчего мы
ПоРОСЯТА?-
Оттого,
что
свинки
все
любят бегать
ПО РОСЕ!
Стайка стрижей промелькнула над пыльными крышами,
Звонкие песни трезвоня на все голоса.
Лёгкими крыльями птицы рисунчато вышили
Белое облако на голубых небесах.
Белое облако вензелем
Вышито на голубом.
Над городами да весями
Вспыхнула осень огнём.
Белое облако вензелем
На голубом полотне.
Желтый листок, словно лезвие,
В сердце вонзается мне.
Вышили облако белым затейливым росчерком,
И покружили, и вдаль улетели, звеня -
Чёрные звёзды вспорхнули над алыми рощами...
Манит крылатых чужая, не наша земля.
Что ж вы, стрижи, безобразники, набедокурили,
Песни и лето на крыльях куда унесли?
В небо гляжу: надо мной облака белокурые,
А на душе непутёвой - сентябрьский сплин.
Белое облако вензелем
Вышито на голубом.
Над городами да весями
Вспыхнула осень огнём.
Белое облако вензелем
На голубом полотне.
Желтый листок, словно лезвие,
В сердце вонзается мне.
Ветер завеял, заныл заунывными песнями,
Что же ты, ветер, опять забываешь слова?
Осень сусалит листву городами да весями,
Да на душе холодами играет зима.
Ранит мне сердце листок, словно острое лезвие,
Раны глубоки, их временем не залатать.
Если б за вами, стрижи, улететь мне, ах, если бы,
Но на душе непогода и поздно летать!
Белое облако вензелем
Вышито на голубом.
Над городами да весями
Вспыхнула осень огнём.
Белое облако вензелем
На голубом полотне.
Желтый листок, словно лезвие
в сердце …
Фото - «Осенняя песня», В. Белозерский
Ветер, бравый шотландец в килте,
Веселится, щекочет лужи.
Небо серый надело китель –
Небо нынче у туч на службе.
Небо нынче важнее дожа,
Но ночами ему не спится –
Сложит молнии, словно спицы,
И задумчиво вяжет дождик.
"Nota bene" - заметки на полях
#
Катится капля росы
С тонкой травинки-трамплина…
Подставлю ладонь – не разбейся!
#
Ночь,
Зеркало озера – бездна звёзд.
На небе намного меньше…
#
Осень,
Небо от холода посинело.
Вот бы облако-одеяло…
#
Утро.
Надеваю часы на руку –
Какое холодное время!
#
Застрелил журавля в небе,
Задушил синицу в руке.
Пустота…
#
Осень,
Сонное облако в луже.
Не потревожу...
#
Трудно увидеть ветру
Своё отраженье в воде:
Заглянет в реку - рябь...
#
Лопнул почки корсет,
Лист – крыло мотылька.
Весна...
#
...а деревья-клоны
наклонили кроны -
бьют поклоны клёны.
#
Я встряхну небо –
Пускай падают звёзды!
Ну же, загадай…
#
Чёрною лужей
Свет фонаря поглощен.
Мнимая бездна...
Не божитеся, небожители,
Будто станете положительны,
Будто станете обязательно
Основательны, состоятельны.
От рождения предназначены
Лицедейство вам да чудачество,
До скончания обеспечены
Колокольчики да бубенчики.
Вам ниспосланы в наказание
Неприкаянность и страдание,
А в отместку за прегрешения –
Наказанье воображением.
Догораете, как фитиль, и как
Непрактичны вы, инфантильные.
Между драмою и сатирою
Балансируя, вам солировать!
Стройная девушка, стрижка "гарсон",
Ты нереальна, похожа на сон.
После грозы мимолётной - озон,
Эта девчонка со стрижкой "гарсон".
Крутится-вертится жизнь колесом,
Вечно мы заняты, ищем резон.
А за окошком - весенний сезон…
Где же ты, где ты, моя Корасон?!
Белое платьице, лёгкий фасон.
Ты фантастична, похожа на сон.
Утренний бриз или свежий муссон -
Где ты, девчонка со стрижкой "гарсон"?
Ветер играет причёской "гарсон".
Может, сердца застучат в унисон.
Как ни крути, а весенний сезон!
Стройная девушка, стрижка "гарсон"…
Видимо, просто мне пофартило,
Но чудеса существуют на свете –
Девушку с профилем Нефертити
Я у кафе неожиданно встретил.
Милые люди, не говорите,
Что обмануло меня провиденье –
Девушка с профилем Нефертити
Передо мною, как будто виденье.
Не уставал я жить по наитью,
Думал о ней, беззаботной, как ветер.
Девушка с профилем Нефертити,
Всё-таки ты существуешь на свете!
Свяжут ли судьбы тонкие нити,
Или не будет от встречи той толку…
Девушка с профилем Нефертити,
Где ты была так мучительно долго?
"Ах, погодите, не уходите!" –
Если бы время вдруг остановилось…
Девушка с профилем Нефертити,
Та, что ночами весенними снилась.
Белый Амур умирал на столе в магазине.
Лёжа на пластике цвета топлёного воска,
Грезил он морем и пенной волной тёмно-синей,
Жабрами жадно глотал замороженный воздух.
Так замыкаются циклы житейского круга,
Так завершаются сложности реинкарнаций.
В будни и праздники мы пожираем друг друга,
Дабы, вкушая, изведать великое счастье.
Вокал, гитара, интерпретация текста - Ирина Шахрай →♫
"Cerco l'estate tutto l'anno e all'improvviso eccola qua..."
Adriano Celentano
Я как-то на рассвете
Весной в лесу гулял
И влажный сонный ветер
В котомку собирал.
Шагая узкой тропкой
В рассветные часы,
Во флягу с плотной пробкой
Набрал чуток росы.
Тумана взял немножко,
Свет неба голубой
И уложил в лукошко,
И всё унёс домой.
Зимою за окошком
Темно, просвета нет.
Достану из лукошка
Я неба ясный свет.
Подушкой к изголовью
Я положу туман,
А утренней росою
Наполню свой стакан.
И отхлебнув, на волю
Я ветер отпущу.
И больше нету боли,
Я больше не грущу
И больше не страдаю,
Цветные снятся сны –
Какая-никакая
Иллюзия весны.
Воздух, вобравший тягучие специи,
Блики рекламы – осколки майолики,
Улицы, площади и перекрестия –
Город, играющий в крестики-нолики.
Грузно дома над дорогой сутулятся,
Автомобильная шастает бестия…
Знак отрицательный, минусы-улицы,
Но положительный знак – перекрестие.
Облако облика митры малиновой…
Кто ты, мой город, которой конфессии?
Голуби крылья сложили молитвенно,
Но в городах без крестов перекрестия!
Рельсы трамвайные тренькают в терцию –
Шустрый вагончик со звоном уносится…
Отзвуки города пестую в сердце я,
Словно монах звоны храмовой звонницы.
Отклики, отблески, бликов мерцание
Перемежаются мерными пульсами
В точке, где минусы – два отрицания –
Пересекаясь, становятся плюсами.
Сыро и серо на улице,
кончена сказка.
Осень смывает дождями
сочные краски.
Ловко смывает яркие краски,
ловко.
Вот от картины остался
цветной подмалёвок.
Только и он оплывает
кашей гуаши,
И зачернели ветви
штрихом карандашным.
Тонкий штришок уголька
по грунтовке тумана
да серизна полотна –
поздняя осень…
…как на картине примитивиста
грубо и неказисто
ветром освистаны
омыты ливнями
веток
чёрные
линии.
Фото - «Регрессия», В. Белозерский
Куролесит ветер северный,
Веет холодом, да в морду.
И туманы сивым мерином
Шкандыбают прочь за город.
А у тучки, у беременной,
Целый день отходят воды…
До чего же, братцы, скверное
Состояние погоды!
Интересно, куда мы уйдём, умирая,
Если добрыми были, погрязли во зле?
После смерти не будет ни ада, ни рая –
Это всё мы построили здесь, на земле.
Мы толика ничтожная, пыль мирозданья,
Мы приходим из тьмы, исчезаем во мгле.
После смерти не будет ни слёз, ни страданья -
Это всё остаётся на грешной земле.
За успехом спешим, нам никто не помеха.
Кто душой дорожит, чьё-то счастье в рубле.
После смерти не будет веселья и смеха –
Это всё мы оставим другим на земле.
Прожил жизнь, ну и что, и какая награда?
Кто-то выпал, а кто-то остался в седле.
Знать куда попадём… да уж так ли нам надо?
Надо жить, оставляя свой след на земле.
Небо ясное не хмурится –
Непогода не случится.
Вот хожу-брожу по улицам
Да разглядываю лица.
На асфальте – солнца лужицы,
Ветерок летит лениво,
И расстёгнуты все пуговицы
На плаще ненужном длинном.
Лучик света забавляется:
Преломлён стеклом витрины,
Он расцвёл и не стесняется
Быть похожим на павлина.
Синевою даль раскрашена,
Облака плывут картинно,
И ведут себя дурманяще
Кучерявые рябины.
Растревожен воздух ландышем
И черёмуховым цветом...
Посреди Вселенской сутолоки,
Словно бабочка из куколки,
Из весны выходит лето.
Божьи ладошки в сумраке шарят,
Вдруг изумленье в ясных глазах:
В пухлых ладошках маленький шарик,
Синенький шарик – при полюсах!
Разве вещица сыщется краше –
Яркие краски, горы, леса…
Даже Всевышний обескуражен:
«Нешто всё это создал я сам?!»
Лужица-море, ниточки-реки
И океана плещет волна.
А в ореоле два человека,
Двое влюблённых – Он и Она.
Господи, Боже, будь осторожен,
Хочешь, немного им подыграй.
Господи, Боже, только ладоши,
Только ладоши не разжимай!
Я с детства городской, посмотришь - видно сразу,
Коллизия в уме, а в сердце - чехарда.
Смесь дорогих духов и выхлопного газа
Мне подменила дух зелёного листа.
Я с детства городской, скрываю пальцев тремор,
И наглухо душа закрыта на засов.
Вибрацию листа, звон голосистых трелей
Мне заступили скрип и скрежет тормозов.
Но чувствую нутром, что недоступно глазу.
То, видно, по весне бывает неспроста:
Сквозь скрежет тормозов и занавесу газа
Я чую аромат зелёного листа.
Так будоражит он, что лопнуло терпенье,
Отомкнута душа, и позабыт покой...
Опять спешу туда, туда, где птичье пенье
И аромат листа - я, с детства городской.
Forte, маэстро, Forte,
Следуйте партитуре!
Две пятиклювые птицы
Кружат над клавиатурой.
Две пятиклювые птицы,
Клюющие ноты-зёрна,
Вьются над полем белым,
Реют над полем чёрным.
Белое - поле фарта,
Чёрное - поле боли.
Forte, маэстро, Forte,
Громче - до сердца дрожи!
Чёрненьких клавиш много,
Белых же клавиш - больше.
Придут желанные денечки,
Когда весна сыграет вист,
И озорной зелёный лист
Прорежется сквозь кокон почки.
Зажжется солнце бесшабашно,
И деревенский житель пашню
Пройдёт от точки и до точки.
А я до мозга урбанист,
Не для меня зелёный лист!
Я жду весенний день погожий,
Когда под воробьиный гвалт
На свет появится асфальт,
Чернея грубой рваной кожей
Из-под тяжелой корки льда.
Я жизни радуюсь тогда
И становлюсь чуть-чуть моложе.
Потеплело, но стало пасмурно,
Облака обвисают паклею.
Разрисованы окна наскоро
Ручейками дождя да каплями.
Осень серая – не экзотика,
Всё туманами перепачкано.
Дождь идет, но… букеты зонтиков
Держит улочка в мокрых пальчиках.
Видео
- Ирина Шахрай, Светлана Шаханова →♫
Послушай, продай мне туман
И утренний иней.
За них я тебе отдам
Два цвета - красный и синий.
А еще я куплю у тебя
Запах ветра, который утих.
Если нет - попроси у других
Вместе с шумом дождя
Той весенней грозы,
Что никак не унять...
Но это уже погодя,
За них мне нечего дать,
Пока не смогу набрать
Капель жемчужной росы.
1967
Мне уже не бывать птицей,
Не пронзать облака в стае.
Не меняю теперь лица,
О покое земном мечтаю.
Я, наверное, стал мудрым,
Чудесам вещих снов не верю…
Но откуда опять утром
На постели моей перья?!
Кладбище польское, кладбище русское,
Домики древние, улочки узкие,
А на окраине стертою фрескою
Всеми забытое кладбище чешское.
Среди деревьев во дворике тихом
Строгий портал – лютеранская кирха.
Храм златоглавый Преображения,
Рядом костёл – находи утешение.
Все мы под небом, все мы под Богом.
Мирно стоит меж домов синагога…
Издревле к этой земле прикипели
Русские, немцы, поляки, евреи.
Ветхий и Новый заветы да Тора –
Всё перемешано. Это – Житомир!
Вокал, гитара, интерпретация текста - Ирина Шахрай →♫
Утро.
Надеваю часы
На руку…
Какое
Холодное
Время!
Что чудится луже
Погодой негожей? –
Она океаном
Прикинуться может,
И каждый листок в ней
Остро
Ощутит себя
Островом!
Подари мне лучик,
Подари мне ключик,
Подари мне лучик-ключик золотой.
Я открою двери, дверь открою, веря,
Что за этой дверью встретимся с тобой.
Подари мне лучик,
Подари мне ключик,
Подари мне лучик-ключик золотой.
Я замок открою в дивный светлый замок,
В этом замке будем только мы с тобой.
Подари мне лучик,
Подари мне ключик,
Подари мне лучик-ключик золотой.
Я открою небо, небо, где я не был,
Улечу на небо следом за тобой.
Подари мне лучик,
Подари мне ключик,
Подари мне веру.
Жестокий ветер прочь меня сорвал, -
Отторг упругий прутик пуповины.
И, ввинченный в студеный, жгучий шквал,
Лечу на грозный осени оскал…
Но не о том ли втайне я мечтал?
И вот свершилось: я свободен ныне!
Да, я лечу, но падаю плашмя,
Лежу в холодной, липкой, грязной жиже.
И надо мной такие же, как я…
И подо мной – такие же...
Художественная декламация - Жорж Октавио →♪
На самом пике тёплая декада,
Пылает жарко солнца колесо,
Сияет ярче нового дуката,
И птицам на весёлые рулады
Не жалко мелодичных голосов.
Пока еще густы и остры тени,
Назойлив и порой несносен зной,
Лишь лист дрожит, предчувствуя паденье,
Хотя отнюдь не тронут желтизной.
По-прежнему прекрасная погода,
Лукаво небо щурит синий глаз.
На яблоко кладу немного мёда
И отмечаю августовский Спас.
.........................................
Облака на небе кашей,
Дождь, как будто из ведра…
Август, флоксами пропахший,
Ты о чем сегодня плачешь? –
Это летняя пора!
Не печалься, что рябина
Наряжается в рубины,
И на клумбе георгины
Алым пламенем зажглись.
Август, флоксами пропахший,
Видишь: нет листвы опавшей,
Журавли унылым клином
Не пронизывают высь.
Разгони на небе кашу,
Брызни солнышком с утра.
Август, флоксами пропахший,
Ты о чем сегодня плачешь? –
Это летняя пора!
Остыл невыносимый летний жар,
Угомонились песни птичьей стаи,
Усыпан опустевший тротуар
Пожухлыми опавшими листами,
Но вечер тих, и долог ясный день,
И всё ещё контрастна светотень.
Не сгрудились ватагой грозной тучи,
И полон воздух запахов летучих,
А по утрам легка тумана бязь,
И солнце полудённое в зените.
Лишь паутинок трепетные нити
Уже парят над нами, не таясь,
Да отдают прохладою рассветы.
Последние недели. Бабье лето.
Когда за ложью гладь вокруг да тишь,
Когда в округе балом правит быдло,
Ползёт на волю, как из норки мышь,
Мальчиш Плохиш, замызганный повидлом.
В толпе такого сразу не узнать –
Бесформенный, как рыхлый хлебный мякиш.
Таков готов продать родную мать,
Коль сговоришься и с лихвой заплатишь.
Словам не внемлет плохишова рать –
Горда собой и, как всегда, на марше.
Плохиш средь нас, и будет процветать,
Пока его за горло не ухватишь,
Пока на глотке не зажмёшь кулак,
Плохиш не упокоится никак!
Кружится-вертится,
Кружится-вертится
Желтый листок.
Ах, какая безделица! –
Желтый листок
Оторвался от деревца
И над холодною лужицей вертится.
Будто перо, обронённое птицей,
Желтый листок
Над водою кружится.
Кружится-вертится,
Вертится-кружится
Пёрышко-лист
Над асфальтом, над лужицей.
Вертится-кружится,
Кружится-вертится…
Каждый на лучшее в жизни надеется,
Каждому в лучшее, доброе верится,
Даже листку, потерявшему деревце!
I said: "Mama, I come to the valley of the rich myself to sell"
She said: "Son, this is the road to Hell"...
Chris Rea, "The Road To Hell"
---
То ли здорово набрался,
То ли подошел к черте -
Ненароком оказался
На веселье у чертей.
Абсолютным был невеждой,
До упаду танцевал
И надежду – на одежду
Очень выгодно сменял.
А еще спустил я совесть –
За неё мне дали есть.
Не в чести сегодня совесть,
А в чести сегодня лесть.
Подаю бокалы, брагу,
Карты по столу мечу.
За полученное благо
Продаю свою мечту.
От галдёжа вянут уши,
Черт завыл - и ты завой.
Но за проданную душу
Я в аду сегодня свой.
Запах серный – запах скверный.
Суета да маета…
За карьеру отдал веру,
Вот такая ерунда.
Вот такая, братцы, повесть:
Ни струны и ни страны.
Вот такая, братцы, пошесть
На балу у Сатаны!
Прозрачные капли
Весёлого света
Размыли тумана примятую вату,
И, словно улыбка
Прощальная лета,
В окно заглянул лепесток розоватый.
Осенние мальвы,
Осенние мальвы
Пылают малиновым ярким букетом.
Осенние мальвы,
Осенние мальвы -
Последнее «Ave!» ушедшему лету.
Листик летит ласточкой
Подле пустых лавочек,
Красный клочок лаковый
Лакмусового цвета.
Лёгкий листок падает
Мне на ладонь ладанкой,
Пахнет листок ладаном,
Словно скупая лепта.
Листик ложится ласково,
Ластится листик, ластится,
Ловко стирая на сердце
Ластиком краски лета.
Vox populi - vox Dei (?)
Тот референдум был две тыщи лет назад,
но в души на века занёс отраву.
‘‘Кого хотите?’’ - вопрошал Пилат,
и был ответ ему: ‘‘Варавву нам, Варавву!’’
И с той поры юродствует толпа,
права, иль не права, вопит орава,
поправ права. Бездушна и тупа.
Не Божий глас я слышу - смех Вараввы!
Угаснет лето с песнями стрижей,
Блеснут кармином ягоды рябины.
Остынет воздух, солнышко нежней
Осветит утомлённые равнины,
И от деревьев станет тень бледней,
Когда просторы дремлющих полей
Туман укроет серой пелериной.
Короче день и ночи дня длинней...
Ну, а пока всё в красоте невинной.
Ни желтизны, ни затяжных дождей
В последней фазе лета середины.
Трюмсель - высший прямой парус, некогда подымавшийся над бомбрамселем, на самом верху мачты - выше всех других парусов.
Я маленький парус, но горд и отважен,
Играют ветра на моём такелаже.
Я место такое в рангоуте выбрал,
Что выше меня только звёзды да вымпел.
К походу готовы,
вот-вот я зарею,
но взяли на гѝтовы
,
вяжут за рею…
Старею,
хирею,
не рею...
Я маленький трюмсель, но в ветры опасен,
Я мачту способен снести в одночасье,
Под полной оснасткой не хаживал клипер –
Видать, трусоват незадачливый шкипер.
К походу готовы,
вот-вот я зарею,
но взяли на гитовы,
вяжут за рею…
Старею,
хирею,
не рею...
Вот так бы всю жизнь я на привязи прожил,
Но на горизонте оскалился «Роджер»,
И шкипер хрипит, замерев у руля:
«Бомбрамсели ставь, поднимай трюмселя!»
Команда готова,
и вот я зареял,
отпущены гитовы,
снова в игре я –
я рею,
я рею,
я - рею!
Натянуты ванты, трещит бом-брам-стеньга,
Мы режем форштевнем солёную стенку,
А шкипер хрипит: «Лево, право руля!»
Пиратская шхуна старается зря.
…давно всё готово,
я по ветру рею,
свободен от гитовов,
прогнута рея –
я рею,
я рею
над реей!
Скрипят переборки и стонут талрепы,
От шхуны уйти проще пареной репы.
Пираты из кожи вон лезут, но всё же
Мы - под трюмселями, догнать невозможно.
Я малый грот-трюмсель, но горд и отважен.
Я выжат, но выжил. Другое неважно!
"Зачем же гадать о бесчисленных звездах.
Оставь их в саду поднебесья, не рви"
Рюрик Ивнев
Что за шум, что за гам,
Почему голосят звездочёты,
Кто накликал беду,
Что за странные вдруг чудеса? –
В этот вечер у них
Не хватает звезды для отчёта,
В этот вечер они
Потеряли звезду в небесах.
Виноват в этом я,
Непутёвый седой непоседа.
Видно, к старости бес
Мне рогами кольнул под ребро.
Среди синих небес
Я ночами брожу до рассвета –
Для любимой краду
Заповедное звёзд серебро.
Устав от житейских ребусов
И разных головоломок,
Мы в пасти ныряем троллейбусов
С прокуренных остановок.
И там, добровольно проглоченные,
Трясёмся в душной утробе,
Ненужные, озабоченные,
Бессильные в скрытой злобе.
В едином котле перемешаны
С болью души искалеченной,
Будем забыты и выброшены
На остановке конечной.
........................................
Проснешься - будто бы с попойки,
Бредовых полон мозг идей.
В душе бедлам, как на помойке...
А под окном, на остановке,
Автобус выблевал людей.
А.Б. посвящается
Если б вдруг я оглох… ну и что, не беда!
Звуки музыки я бы не слышал тогда,
Но зато бы слыхал от зари до зари
Ноты сердца, звенящие мерно внутри.
Если б вдруг я ослеп… жизнь бы стала не та,
Поглотила б меня, словно склеп, темнота,
Но сквозь тьмы пелену различал бы я свет
Той звезды, что в душе зажигает поэт.
Но не сметь онеметь! Как тогда бы я мог
Донести до других поэтический слог?
Сказал в назиданье седой астроном:
“Однажды я видел это –
Звезда, что упала на землю зерном,
Сквозь тьму прорастала светом!”
Пускай, словно Мир, назиданье старо,
Но помните, братья – поэты,
Слова, что посеяны вашим пером,
Сквозь тьму прорастают светом!
_____________
СQ - Фраза международного радиотелеграфного кода, означающая, что данная радиограмма адресована всем, слышащим её, аналогично русскому "Всем! Всем! Всем!"
Боль - больше, чем Бог,
Бог не любовь, а боль.
С.Кирсанов
Если боль на душе,
Если сердце - открытая рана,
Мне не надо лекарств
И не надо идти мне к врачу.
Я прибегну тогда
К величайшему в мире обману:
Подойду к образам
И зажгу восковую свечу.
Но молить и просить
Я Всевышнего, право, не стану,
Ведь уста отверзать
Перед Богом не всем по плечу.
Постою, помолчу,
Пусть остынет горячая рана.
Я, как Он, - возлюбил,
За любовь этой болью плачу!
Играли мальчики в войну,
Вели себя без аномалий –
Кричали, бегали, стреляли.
Им вбили в головы войну.
Озорные стрижи
Растревожили криками лето,
И кружит, и кружит
Надо мной необузданный зной.
Одурманил жасмин –
Наполняет сады и проспекты
Ароматом густым,
Ослепляет глаза белизной.
Полыхающий зной
Тротуарные ленты расплавил,
Но от стай голубей
Небо стало ещё голубей.
Звонкий выкрик стрижей,
Улетающий к облачной лаве,
В поднебесье зовёт:
«Эй, смелее за мной, не робей!»
Юный месяц июнь,
Он всегда исключенье из правил,
Он смешал аромат
Площадей и медовых цветов.
Он рисует холсты,
Обрамляет картины в оправы,
Расстилает ковры
Из весёлых цветных лоскутов.
День – как пенный шампунь…
Но не надо на это сердиться –
Юный месяц июнь
Не возможен без пышных прикрас.
Он гуляет сейчас
С раззолоченным солнцем в петлице,
Он касается струн
И поёт этот летний романс.
Бьюсь, как птица в стекло, в непроглядную мглу,
В неизвестность стучусь, как колёса о рельсы,
Обгоняю летящую к цели стрелу…
Я – на грани судьбы, я – на уровне стресса!
Шаг неверный – в бездонную бездну нырну.
Нет покоя душе в обиталище тесном –
Ты задела молчавшую долго струну…
Я – на грани любви, я – на уровне песни!
Когда устанет солнце от огня,
Когда последний лист земли коснётся,
И журавлиный клёкот отзовётся
В душе уже тогдашнего меня,
Я соберу опавшие листы,
Зажгу костёр, и запылает пламя.
Пусть время – ветер северный, но память
Не даст остановиться и остыть.
Пылает ярко огненный янтарь,
Танцует вихрем весело и ладно,
А я в костёр роняю листьев ладан –
Секундами на времени алтарь.
И листья, алым пламенем сгорая,
Напомнят мне о мимолётном мае.
Отцвело, отошло…
Дни приходят на смену иные.
Смыт холодным дождём
С небосвода заливистый гам.
Осень, осень моя,
Не по лету ли ты ностальгия,
По медовым цветам
И по нежно-зелёным лугам?
Отцвело, отошло
И ветрами листву закружило.
Что ты сделал со мной,
Неприкаянный месяц ноябрь!
Осень, осень моя,
Это холод струится по жилам
И не воздух вокруг,
А седая костровая гарь.
Отцвело, отошло,
В небесах журавлиные клинья…
Умоляю тебя,
Не терзай же мне душу, палач!
Осень, осень моя,
По душистым полям ностальгия,
По звенящим садам
И по солнцу палящему плач.
Отцвело, отошло,
Замело придорожною пылью…
Только кони летят
По забытым дорогам опять:
Осень, осень моя,
Не по юности ли ностальгия,
Не желание ли
Повернуть невозвратное вспять?
Гитара, вокал — Татьяна Воронова →♫
"Voy a dormir, nodriza mia, acuestame.
Ponme una lampara a la cabecera;
una constelacion, la que te guste;
todas son buenas, bajala un poquito."
Alfonsina Storni
Положите меня,
Положите меня в васильки,
Золотистую рожь –
Не сыскать ароматней букета.
Положите меня
Под мерцающих звёзд угольки –
Я хочу ночевать
Среди пряных полей до рассвета.
Окуните в росу –
Как дитя окунают в купель,
Пропитаюсь насквозь
Этим терпким душистым рассолом.
То, что в сердце несу,
Всё, что было забыто, теперь
Растревожено вновь
Соловья переливистым соло.
Растревожена кровь –
Бередит неуёмная трель,
Проникает извне
Оживляющим душу потоком,
Воскрешая во мне
То, что врозь разметала метель,
Возвращая назад
К неосознанным жизни истокам.
Положите меня,
Положите меня в васильки,
Золотистую рожь –
Не сыскать ароматней букета.
Положите меня
Под мерцающих звёзд угольки –
Ухожу навсегда
В сумасбродное, шалое лето!
Мой ужин на крови –
Я с ночью визави.
Я с ночью тет-а-тет,
Я с пустотой в обнимку.
Бывает, нет да нет,
Перевернётся свет, -
Со смертью глаз на глаз
Я на своих поминках.
Подвыпившая ночь,
Ты мой соперник злой –
Похоже, ты не прочь
Сразить меня ударом:
Смешала дымный слой
С промозглою зарёй
И в мой бокал плеснуть
Готова яд задаром.
Проиграно пари –
Я снова на краю,
Предвестие зари
Горит шальным угаром...
Ты хочешь жизнь мою?
Так вот она, бери –
Не жалко отдавать
Полученное даром!
Рано утром проснусь, запотевшее вытру оконце -
Лучик света впущу: вековать ли под ночью заре?
Настежь дверь отворю и... пройдусь по поверхности солнца -
Ты видал ли когда столько пламени в красок игре?
Осень сеет огонь, под ногами уголья кострища,
Но регистры затронь - зазвучит на душе пастораль...
Для чего мы живём, что, кого в этой жизни мы ищем,
Почему мы ведём шаг за шагом себя на алтарь?
Я ступаю на жар, захожу в разноцветное царство.
Пусть твердят, что давно перечитан осенний роман,
По угольям-листам, совершая обряд - нестинарство,
Пробегусь босиком, невзирая на боли от ран!
_______
* Нестинарство – танцы босиком на раскалённых углях кострища.
Ты так долго искал
Золотую страну Эльдорадо,
Но шагни за порог
Или просто взгляни сквозь окно,
Ты увидишь её
В колорите осеннего сада,
Ты узнаешь её,
Как знакомые кадры кино.
Заходи, не робей,
Сделай шаг за кулису экрана
В бархат прелой листвы,
Под пунцовые грозди рябин,
Где эфирно парит
Запах свежести, привкус калгана,
Серебристый туман
Прорастает из тёплых глубин.
Заходи, не робей, -
Ты так долго искал Эльдорадо,
Но в далёких краях
Ту страну не найти никогда.
Ты увидишь её
В колорите осеннего сада,
Ты узнаешь её
И останешься в ней навсегда!
Я так долго искал
Золотую страну Эльдорадо…
Качает клён тигровой головой,
Роняет листья на настил балконный.
Холодной сонной каплей дождевой
Осела осень на стекле оконном.
Но постепенно по стеклу стекла
Мне на ладонь – задумчиво, без звука…
Всё по природе требует тепла,
И осень согревается о руки.
"Je suis malade, parfaitement malade... "
Serge Lama
Прихожу на приём к врачу –
Доктор, худо мне, хоть кричи.
Доктор, от души паралича
Вылечи меня, вылечи!
Доктор, милый, ты не взыщи,
Для телесных бед нет причин –
От душевной моей немощи
Вылечи меня, вылечи!
В городах я сердцем ничей,
В городах я душой нищий, -
Я асфальтами обезличен.
Вылечи меня, вылечи!
Пропиши голоса птичьи,
Ароматы степной ночи.
Умоляю, мне плохо очень,
Вылечи меня, вылечи!
Сорок капель дождя назначь,
Пропиши мне – в луга навзничь.
Вирус города, не иначе…
Вылечи меня, вылечи!
Хвойный запах назначь чащи,
Не жалей процедур, чаще!
Ты прости, что упрямо клянчу, -
Доктор, душа в параличе,
Вылечи меня, вылечи!
В астрономии я не профи,
Но ночами до рези в глазу
Наблюдаю луны профиль
Через мощный немецкий zoom.
А потом донимает небыль –
И придет же кому на ум! –
Из буханки чёрного неба
Выковыривать звёзд изюм.