Жизнь начинается с родника
Жизнь начинается
с родника, как река:
иногда разливается,
во всю ширь растекается –
а иной раз – бывает суха.
От родника, который забил,
чтобы жизнь тебе дать,
ах, ни капли единой
мне не досталось:
выпила всё земля.
Хотя ты и скажешь: "нет",
мир утверждает: "да" –
что ни капли единой мне
не досталось от родника,
что жизнь тебе дал.
La vida empieza a correr...
La vida empieza a correr
de un manantial, como un rio;
a veces, el cauce sube,
a veces, el cauce sube,
y otras se queda vacio.
Del manantial que broto
para darte vida a ti,
ay, ni una gota quedo
para mi:
la tierra se lo bebio.
Aunque te digas que no,
el mundo sabe que si,
que ni una gota quedo
del manantial que broto
para darte vida a ti.
Камень-голыш, истертый в пыль
Ты возникнешь, когда дорога
откроет тебе свою тайну, отдаст свой голос.
Когда – камень-голыш, истертый в пыль –
ты освободишься от тела,
и рот твой горестно приоткроется,
и вряд ли скрестившее руки время
будет тебя приветствовать.
И тогда уж ни слова не смогу я сказать тебе –
ибо ты станешь глух – как камень,
и так и покатишься в мою бездну:
я увижу, как ты соскользнешь в нее,
гулко прыгая на уступах,
и дождусь, пока слуха достигнет
последний отзвук – финальное эхо:
камень-голыш, истертый в пыль,
освобожденный от тела.
Piedra pulida
Vendras cuando el camino te haya dado
su secreto, su voz.
Cuando —piedra pulida—
estes desnuda de ti misma,
y tengas la boca amarga,
y apenas te saluden las horas,
cruzadas de brazos.
Entonces, ya no podre hablarte,
porque estaras mas sorda que nunca;
pasaras solamente
rodando hacia mi abismo:
te vere hundirte en el,
sonora de saltos
y esperare que suba
la ultima resonancia, el postrer eco,
piedra pulida,
desnuda de ti misma.
Время
Я люблю, когда на часах без четверти три:
в эту минуту стрелки словно по-братски
радушно раскидывают руки –
будто хотят обнять нас.
Руки их – это Христос страдающий,
с раной, что истекает тонкою струйкой
цвета алого – и умирающий
меж Бывшим и Будущим.
Reloj
Me gustan ciertas horas, cоmо las 3 menos cuarto,
porque el reloj parece que tiene
una actitud fraterna, acogedora,
como si fuera a darnos un abrazo.
El tiempo, asi, es un Cristo en agonia
que por la herida del costado
va desangrandose sutilmente
entre el Futuro y el Pasado.
И что ж теперь делать?
Был один лишь выстрел, не более,
но мне оторвало ухо.
Куртка окрасилась струйкою теплой крови.
И что ж теперь делать?
Ладно. Похоже, есть еще один раненый.
Стало быть, в донесении будет сказано:
"С нашей стороны лишь двое раненых. Убитых нет..."
Как это "нет!" А мое ухо?
Y ahora?
Fue un balazo no mas,
pero me desprendio una oreja.
La guerrera
enrojecio con la tibieza
de la sangre.
Y ahora?
Bueno. Parece que hay otro
herido tambien. De modo pues que el parte
dira: «Por nuestra parte
dos heridos apenas. Total, nada...»
Como nada, senor! Pero y mi oreja?
Проблемы отсталости
Месье Дюпон зовет тебя малокультурным –
ибо ты понятия не имеешь, который из внуков
был самым любимым у Виктора Гюго.
Герр Мюллер заходится от крика –
поскольку ты не в курсе, какого (именно) числа
умер Бисмарк.
Твой друг, м-р Смит,
англичанин или янки – всё равно –
выпрыгивает из себя, когда ты пишешь слово "шелл".
(Похоже, ты хочешь отделаться от одной "эль" –
да еще вдобавок произносишь "чел").
Ну, хорошо – и что с того?
Когда тебя это достанет,
вели им произнести "какарахИкара"* –
и пусть ответят, где находится АконкАгуа**,
и кто такой был СУкре***,
и в каком месте нашей планеты
умер МартИ****.
И пусть окажут любезность:
скажут всё это тебе на испанском.
_____________________________________________
*Какарахикара – знаменитое место на Кубе, где произошел важнейший бой кубинского генерала Масео с испанскими войсками во время войны за независимость Кубы от Испании.
**Аконкагуа – знаменитый вулкан в Аргентине, на границе с Чили.
***Сукре – прославленный герой войны за независимость Латинской Америки, сподвижник Симона Боливара, "Освободителя", возглавившего борьбу за независимость испанских колоний.
****Хосе Марти – "Апостол Независимости"; национальный герой Кубы, знаменитый поэт, писатель и публицист, лидер освободительного движения Кубы за независимость от Испании ("визитная карточка" Кубы). Погиб на Кубе в бою с испанскими войсками в местечке Дос Риос.
Problemas del subdesarrollo
Monsieur Dupont te llama inculto,
porque ignoras cual era el nieto
preferido de Victor Hugo.
Her Muller se ha puesto a gritar,
porque no sabes el dia
(exacto) que murio Bismarck.
Tu amigo Mr. Smith,
ingles o yanqui, yo no lo se,
se subleva cuando escribes shell.
(Parece que ahorras una ele,
y que ademas pronuncias chel.)
Bueno y que?
Cuando te toque a ti,
mandales decir cacarajicara,
y que donde esta el Aconcagua,
y que quien era Sucre,
y que en que lugar de este planeta
murio Marti.
Un favor:
que te hablen siempre en espanol.
Новая музыка
Прежде поэт был музыкантом:
он выделывал сальто перед оркестром,
электризуя летучей палочкой
вздохи флейты, скрипкины жалобы,
басы-хрипуны, по-стариковски ворчащие,
и даже – гром барабана дерзкого.
Поэт упивался всем этим гулом.
А сегодня поэт углубляется внутрь себя
и там, внутри, дирижирует
уже личным оркестром.
Вариант:
Прежде поэт был вроде музыканта:
он с пылом прыгал перед оркестром,
наэлектризовывая своей палочкой
вздохи флейты, скрипкины жалобы,
басы-хрипуны, по-стариковски ворчащие,
и даже – гром барабана дерзкого.
Поэт пьянел от этого шума.
А сегодня поэт удаляется к себе внутрь
и там, внутри, дирижирует
уже личным оркестром.
La nueva musa
Antes, el poeta era un musico
que frente a la orquestra daba saltos
e imantaba con su batuta
los suspiros de la flauta,
el violin pedigueno,
los bajos, roncos como unos abuelos,
y hasta el tambor inmodesto.
El poeta se embriagaba
en medio del estruendo.
Ahora, el poeta se mete dentro de su mismo
у alla dentro, dirige su orquestra.
Ах, сеньора-соседка!..
Ах, сеньора-соседка,
умерла ведь моя наседка!
С гребешком ее красным,
всю в желтых перышках -
не увижу больше ее, красавицу -
как гуляет она по курятнику;
вот ведь как - сеньора-соседка:
умерла моя курочка-наседка
в воскресенье, до зари еще;
да, сеньора моя, соседка -
в воскресенье, до зари, до зари;
ах, сеньора моя, соседка -
в воскресенье, до зари умерла.
Видишь, соседка, как я спину себе надрываю:
как я в траур птичий двор убираю -
вместе с петушком, вдовцом безутешным!
Видишь, соседка, как я душу рву свою,
как я слезы горькие лью -
вместе с петушком вдвоём!
Ах, сеньора-соседка,
умерла ведь моя наседка -
и как же теперь мне не плакать-то?
Ay, senora, mi vecina!..
Ay, senora, mi vecina,
se me murio la gallina!
Con su cresta colorada
y el traje amarillo entero,
ya no la vere ataviada,
paseando en el gallinero,
pues senora, mi vecina,
se me murio la gallina,
domingo de madrugada;
si, senora, mi vecina,
domingo de madrugada;
ay, senora, mi vecina,
domingo de madrugada.
Mireme usted como sudo,
con el corral enlutado,
y el gallo viudo!
Mireme usted como lloro,
con el pecho destrozado
y el gallo a coro!
Ay, senora, mi vecina,
como no voy a llorar,
si se murio mi gallina!
Одинокая пальма
Пальма, что росла во дворе,
родилась одинокой,
росла, а я и не видел ее:
жила одиноко;
под луною и солнцем
стояла одиноко.
В землю впечатана, с телом высоким,
пальма одинокая,
одинокая во дворе под замком,
вечно одинокая,
хранительница сумерек вечерних,
мечтала одиноко.
Пальма, одиноко мечтавшая,
пальма одинокая
с ветром к небу летит,
свободная и одинокая:
корни и почву отринула,
отринувшая и одинокая,
облака настигает.
одинокая пальма,
пальма одинокая,
пальма...
Palma sola
La palma que esta en el patio
nacio sola;
crecio sin que yo la viera,
crecio sola;
bajo la luna y el sol,
vive sola.
Con su largo cuerpo fijo,
palma sola;
sola en el patio sellado,
siempre sola,
guardian del atardecer,
suena sola.
La palma sola sonando,
palma sola,
que va libre por el viento,
libre y sola,
suelta de raiz y tierra,
suelta y sola,
cazadora de las nubes,
palma sola,
palma sola,
palma.
Темнокожее море
Тёмно-лиловая ночь дремлет
над морем;
говор рыбацкий, мокрый
от моря...
Выходит, струясь, луна
из моря.
Темнокожее море.
Негритянский напев среди ночи
из гавани в море несется,
распаляя холодную воду,
негритянский напев среди ночи.
Глядят корабли: вот он пролетает –
негритянский напев в ночи,
негритянский напев полночный,
негритянский напев.
Темнокожее море.
– Ой, мулатка моя из золота чистого,
ой, мулатка из золота-серебра,
в волосах –
мака цветок и лимона;
под боком у моря, голодного и мускулистого,
под боком у моря...
El negro mar
La noche morada suena
sobre el mar;
la voz de los pescadores
mojada en el mar;
sale la luna chorreando
del mar.
El negro mar.
Por entre la noche un son,
desemboca en la bahia;
por entre la noche un son.
Los barcos lo ven pasar,
por entre la noche un son,
encendiendo el agua fria.
Por entre la noche un son,
por entre la noche un son,
por entre la noche un son. . .
El negro mar.
-Ay, mi mulata de oro fino,
ay, mi mulata
de oro y plata,
con su amapola y su azahar,
al pie del mar hambriento y masculino,
al pie del mar.
Отрывок из цикла "Испания: да минует меня чаша сия" (1)
Малага – без отца-без матери:
ни камешка, ни корки, ни пса лохматого! (2)
Мaлага без защиты – где смерть моя родилАсь
и впервые шагнула,
и где умер я в муках еще до рожденья!
Мaлага – след в след бредущая за собой
по дороге,
Мaлага Исхода –
в ярме зла и подлости (3),
с вывихнутой историей неописуемой,
с желтком на ладони: земля живая! –
и белком на концах волос: вечный хАос! (4)
Мaлага – убегающая всем миром:
до последнего отца, до последнего родича,
до сына последнего своего –
вдоль моря, убегающего от моря,
сквозь металл, убегающий от свинца,
в почву вжимаясь, убегающую от земли –
по приказу сердец – о, горе! –
боготворивших тебя! (5)
Мaлага ударов, зловещих запекшихся ран,
бандитов, бомбищ, небес развёрстых, кромешного
ада,
толпой идущая по незрелому вину
виноградника,
по пене этой лиловой – один за одним,
по вихрю оцепенелому – еще лиловей –
в ритме глазниц четырех запавших,
что любят,
и двух хребтов, что из сил выбиваются. (6)
Малага – в капле крови моей мельчайшей,
в краске стыда моего – в дальней дАли: (7)
жизнь барабанным боем преследует
коней гнедых твоих, которыми горда ты,
ракетами – твоих детей извечных,
молчанием – твой барабан последний,
небытием грозя душе твоей –
и вечным небытием –
твоей костИ грудной, природой данной!
Малага – не уходи, не забирай у нас своё имя!
Ведь если уйдешь – ты уйдешь в себя вся,
безраздельно – в одном общем звуке,
соразмерном тебе – неподвижно застывшей
громаде,
что с ума меня сводит:
со своей плодоносной равниной внизу,
и с тем самым колодцем; (8)
со своею навахою древней,
прикованной к больному серпУ,
и крестом, прикованным к молоту! (9)
Малага-город и Малага-малагенья – (10)
бегущая в Египет – коль взята в клещи – (11)
но длящая тот же свой танец страданья:
вбирая в себя всю высь небосвода,
теряя кувшины свои и гимны (12), и убегая –
с Испанией внешней – и Вселенной внутри –
с которой родИлась!
Малага – в собственном праве своем –
и в природном саду своем –
дважды Малага!
Малага: в мыслях о дороге,
что впереди, помня о волке, что гонится вслед –
и зная: волчонок в конце поджидает! (13)
Малага, слышишь – я плачу о тебе!
Малага – я плачу, и плачу, и плачу!
_____________________________________________________
1) Цикл посвящен событиям гражданской войны в Испании 1936-1939 гг. (сражениям, бомбежкам, беженцам и т.п. – как следствию фашистского мятежа).
(Расшифровка некоторых образов и реалий затруднена, несмотря на привлечение материалов из разнообразных интернетских источников, а также разъяснений от носителей языка, среди которых один даже является поэтом: язык и стиль Вальехо – часто сюрреалистические и допускают различные толкования).
2) В оригинале (досл.): "ни камешка, ни (хлебо)печки, ни пса того белого!" ("Ни корки": в Малаге тогда не хватало хлеба). "Белый пёс" – возможный намек на белого пса, принадлежавшего Лорке, уже убитому франкистами к тому времени; пёс исчез после гибели хозяина.
3) Имеется в виду то обстоятельство, что большая часть офицеров штаба республиканской армии, будучи шпионами мятежников, осталась в тот момент в Малаге и перешла на сторону противника, отдав перед этим панические приказы разным частям о поспешном отходе; вместе с отходом республиканских войск потянулся поток беженцев, бомбардируемых и обстреливаемых с воздуха и моря.
4) Возможно, намек на желтый цвет земли вблизи моря в Малаге и белую морскую пену. Не исключен также также еще один вариант перевода этого места: "с почкой в руке: земля живая! – и белком в волосах: полный хаОс! – Здесь – намёк на то, что беженцы, по свидетельству очевидцев, вследствие голода ели даже почки с деревьев (события происходили в феврале, когда на юге Испании они появляются на деревьях и кустах) – и на то, что женщины в те времена имели обыкновение натирать концы волос белком, чтобы они лучше лежали (или завивались).
5) Досл.: "по приказам из глубины". Вальехо в одной из своих статей того времени употреблял термин "profundidad" – т.е. "глубина", "глубь" – в связи с глубинными, подсознательными силами, которые движут народом, нацией, часто во вред последним.
6) "Четыре глазницы", вероятно, намекают на семейные пары беженцев, измученных тяжелым переходом (в оригинале: orbita – орбита; глазница). "Два хребта, что из сил выбиваются" – опять намек на упомянутые семейные пары беженцев, что хорошо коррелирует с "четырьмя глазницами".
Однако, для этого последнего места, по-видимому, возможны и другие варианты прочтения:
1) "и двух лоханок, что усердствуют, надрываясь". Тут могут подразумеваться два судна мятежников, обстреливавших беженцев с моря – по свидетельствам очевидцев;
2) "и двух хребтов, что друг с другом насмерть бьются". Здесь, возможно, имеются в виду две Испании, сражающиеся одна против другой: республиканская и франкистская.
Приведенные варианты перевода является предположительными.
7) Автор находился тогда вдали от Малаги.
8) Колодец глубиной 40 м, вырытый маврами.
9) Наваха – здесь – символ анархистов (которые ее "обожествляли"), намекающий на союз анархистов и ослабленных коммунистов ("больной серп") в битве при Малаге (анархисты составляли в этом союзе подавляющее большинство). Под "крестом" (досл.: "дерево") имеется в виду деревянный крест, на котором распяли Иисуса; здесь он соединен с "пролетарским" молотом, символизируя голгофу разбитых коммунистов и анархистов; автор тем самым уподобляет их муки мукам Христа.
10) Старинная народная мелодия, песня – по названию провинции и города Малаги: "малагенья". (Малагенья – девушка из Малаги).
11) Аллюзия на бегство в Египет Марии и Иосифа с новорожденным Иисусом, которые спасались от царя Ирода, устроившего избиение младенцев. Это одновременно и "указание" на маршрут малагских беженцев: на восток, в Альмерию, лежащую как раз на траектории в направлении Египта.
12) Вероятно, намек на карнавал, приходящийся в Испании как раз на февраль месяц, когда оттуда шел поток беженцев. Во время карнавала в провинции Малага играют в "игру с кувшином": бросают кувшин от одного человека к другому – по кругу со всё увеличивающимся радиусом – до тех пор, пока кувшин не разобьется.
13) По-видимому, намёк на то обстоятельство, что спасавшиеся от бомбежек и измученные люди, устремившиеся из Малаги в Альмерию и еле достигнув её, подверглись там, в конце своего пути, окончательному удару: франкисты разбомбили Альмерию, улицы которой были заполнены спящими беженцами, добравшимися туда из Малаги.
Fragmento del ciclo "Espaсa, aparta de mi este caliz"
Malaga sin padre ni madre,
ni piedrecilla, ni horno, ni perro blanco!
Malaga sin defensa, donde nacio mi muerte dando pasos
y murio de pasion mi nacimiento!
Malaga caminando tras de tus pies, en exodo,
bajo el mal, bajo la cobardia, bajo la historia concava, indecible,
con la yema en tu mano: tierra organica!
y la clara en la punta del cabello: todo el caos!
Malaga huyendo
de padre a padre, familiar, de tu hijo a tu hijo,
a lo largo del mar que huye del mar,
a traves del metal que huye del plomo,
a ras del suelo que huye de la tierra
y a las ordenes, ay!
de la profundidad que te queria!
Malaga a golpes, a fatidico coagulo, a bandidos, a infiernazos,
a cielazos,
andando sobre duro vino, en multitud,
sobre la espuma lila, de uno en uno,
sobre huracan estatico y mas lila,
y al compas de las cuatro orbitas que aman
y de las dos costillas que se matan!
Malaga de mi sangre diminuta
y mi coloracion a gran distancia,
la vida sigue con tambor a tus honores alazanes,
con cohetes, a tus ninos eternos
y con silencio a tu ultimo tambor,
con nada, a tu alma,
y con mas nada, a tu esternon genial!
Malaga, no te vayas con tu nombre!
Que si te vas,
te vas
toda, hacia ti, infinitamente toda en son total,
concorde con tu tamano fijo en que me aloco,
con tu suela feraz y su agujero
y tu navaja antigua atada a tu hoz enferma
y tu madero atado a un martillo!
Malaga literal y malaguena,
huyendo a Egipto, puesto que estas clavada,
alargando en sufrimiento identico tu danza,
resolviendose en ti el volumen de la esfera,
perdiendo tu botijo, tus canticos, huyendo
con tu Espana exterior y tu orbe innato!
Malaga por derecho propio
y en el jardнn biolуgico, mas Malaga!
Malaga, en virtud
del camino, en atencion al lobo que te sigue
y en razon del lobezno que te espera!
Malaga, que estoy llorando!
Malaga, que lloro y lloro!
Четыре стены моей камеры
(Почти подстрочник)
(См. ниже перевод Юны Мориц "Одиночка в четыре стены")
О, четыре стены моей камеры.
О, четыре стены белеющих –
безысходно вперившихся в цифру
эту самую.
Нервов садок, провал зияющий –
рвет на куски четырьмя углами своими
мне руки и ноги в каждодневных
оковах пыточных.
Добрая ключница с ключами бессчетными –
если б только вошла ты сюда, если б только увидела:
до какого срока обречен я смотреть в эти стены...
Мы встали б тогда вдвоем с тобой против них –
как никто вдвоем. И ты бы ни капли не плакала –
скажи – я прав, избавительница!?
О, четыре стены моей камеры. –
Так истерзали меня – и больше всего –
те, что длиннее: они этой ночью
с матерями схожи – давно уже мёртвыми:
с двух сторон взяли каждая за руку – и ведут
меня, ребёнка – по спускам бромистым.
Но вдруг остаюсь я с одной протянутой правой –
и шарит она – как обеими – там, наверху –
и ищет нащупать другую – третейскую – руку,
что нежно обнимет – меж "где" и "когда" –
мое жалкое естество человеческое.
"Oh las cuatro paredes de la celda..."
Oh las cuatro paredes de la celda.
Ah las cuatro paredes albicantes
que sin remedio dan al mismo numero.
Criadero de nervios, mala brecha,
por sus cuatro rincones como arranca
las diarias aherrojadas extremidades.
Amorosa llavera de innumerables llaves,
si estuvieras aqui, si vieras hasta
que hora son cuatro estas paredes.
Contra ellas seriamos contigo, los dos,
mas dos que nunca. Y ni lloraras,
di, libertadora!
Ah las paredes de la celda.
De ellas me duele entretanto, mas
las dos largas que tienen esta noche
algo de madres que ya muertas
llevan por bromurados declives,
a un nino de la mano cada una.
Y solo yo me voy quedando,
con la diestra, que hace por ambas manos,
en alto, en busca de terciario brazo
que ha de pupilar, entre mi donde y mi cuando,
esta mayoria invalida de hombre.
***
Одиночка в четыре стены
Перевод Юнны Мориц
Одиночка в четыре стены,
о, коробка в четыре стены,
безнадежная вечная цифра!
Четвертует четверка углов
все четыре конечности тела
четверней ежедневных оков!
Где ты, ключница с лаской ключей?
Если б ты увидала, как вечно,
несомненно и ровно четыре!
Если б мы оказались вдвоем
против них, четверых. О, скажи мне,
ты б ни разу не плакала, правда?!
Ах, застенок в четыре стены!
Две из них, что гораздо длиннее,
этой ночью меня истерзали
тенью двух матерей уже мертвых,
но ведущих вдоль бромистых склонов
одного и того же ребенка.
Остаюсь я с протянутой - правой,
в ней усилия левой и правой,
двух, разъятых насилием, рук.
О, ищу я третейскую руку,
чтоб она приласкала на ощупь
искалеченность духа и тела,
заточенных в пространство и время.
Вы пришли из такого далёка…
Вы пришли из такого далёка –
а я, без надежды на встречу,
знал, что всё же придете.
Как мне быть –
если мне вас едва различить удается
в дуновении ветра,
если голос ваш – аромат,
что преследует, исчезая,
если тело ваше – как сон –
от него я в слезах просыпаюсь,
если пальцы у вас – лепестки,
которых коснуться боюсь я,
а смех ваш – что радуга дальняя
во влажном молчании вечера?
Как мне быть –
если мне вас едва различить удается
в дуновении ветра?
Vino usted de tan lejos
Vino usted de tan lejos,
y yo, sin esperarla
sabiendo que vendria.
Que hacer, si apenas puedo
verla al paso del viento,
si su voz es perfume
que me persigue y huye,
si su cuerpo es un sueno
del que despierto en lagrimas,
si sus manos son petalos
que solo rozar puedo,
y su risa, arco iris
lejano, en el silencio
humedo de la tarde?
Que hacer, si apenas puedo
verla al paso del viento?
Воспоминание о тебе
Ощущаю, как от меня отделяется
воспоминание о тебе – подобно некой древней гравюре:
вот уже исчезает голова у твоей фигуры,
и руки нет одной, как на истертых
переводных картинках,
когда их дети налепляют в школе,
и в конце – лишь пятно размытое
в каком-то забытом альбоме.
Когда я сжимаю твое тело,
у меня чувство, будто я обнимаю мягкую паклю.
Ты говоришь что-то, и твой голос идет из такой дали,
что я едва его слышу. Да впрочем, я и не верю тебе больше.
И я, уже излЕченный
от этой старинной напасти,
спрашиваю сам себя: как мог я тебя полюбить –
такую ненужную, призрачную,
такую зыбкую, что еще до того,
как ты оказалась в моих объятьях,
ты почти уже рассеялась, как клочок дыма;
и ты уже стираешься из моей памяти, как старый рисунок,
и всё дальше и дальше отделяешься от моих мыслей –
подобно истлевающей древней гравюре.
Tu recuerdo
Siento que se despega tu recuerdo
de mi mente, como una vieja estampa;
tu figura no tiene ya cabeza
y un brazo esta deshecho, como en esas
calcomanias desoladas
que ponen los muchachos en la escuela
y son despues, en el libro olvidado,
una mancha dispersa.
Cuando estrecho tu cuerpo
tengo la blanda sensacion de que esta hecho de estopa.
Me hablas, y tu voz viene de tan lejos
que apenas puedo oirte. Ademas, ya no te creo.
Yo mismo, ya curado
de la pasion antigua,
me pregunto como fue que pude amarte,
tan inutil, tan vana,
tan floja que antes del ano
de tenerte en mis brazos
ya te estas deshaciendo
como un jiron de humo;
y ya te estas borrando como un dibujo antiguo,
y ya te me despegas de la mente
como una vieja estampa.
По водам воспоминания*
Когда это было?
Не знаю я.
Вслепую плыву
по водам
воспоминания.
Мулатка мимо прошла,
с кожей золотистой;
я вслед поглядел:
шелковый узел волос на затылке,
платье тонкое;
спина, мелькнувшая средь толпы –
да каблучок,
простучавший звонко.
Стебелёк ты мой гибкий –
(сказал я без слов ей, как в лихорадке),
тростник мой сахарный,
над бездной трепещущий –
кто же в неё столкнет тебя?
Рубщик какой тебя срежет?
И какой завод тогда каторжный
выжмет сок
из тебя на прессе?
Время потом бежало,
Неустанно бежало время,
я то там окажусь, то тут –
то здесь, то там пребываю,
я туда, я сюда,
я то там, то тут…
Ничего не знаю, ничего не известно,
и никогда ничего не узнать мне,
и газеты молчат все об этом:
так ничего и не смог я выяснить
о той мулатке с кожей золотистой –
что однажды мимо прошла,
а я вслед ей глядел:
шелковый узел волос на затылке,
платье тонкое;
спина, мелькнувшая средь толпы –
да каблучок,
простучавший звонко.
_________________________________
* Перевод этого стихотворения Гильена, сделанный
И. Тыняновой, был использован для пластинки
Д. Тухманова, названной по заголовку
её перевода: "По волне моей памяти"
(http://teksta.org/121656.html).
Agua del recuerdo
Cuando fue?
No lo se.
Agua del recuerdo
voy a navegar.
Paso una mulata de oro,
y yo la mire al pasar:
mono de seda en la nuca,
bata de cristal,
nina de espalda reciente,
tacon de reciente andar.
Cana
(febril le dije en mi mismo),
cana
temblando sobre el abismo,
quien te empujara?
Que cortador con su mocha
te cortara?
Que ingenio con su trapiche
te molera?
El tiempo corrio despues,
corrio el tiempo sin cesar,
yo para alla, para aqui,
yo para aqui, para alla,
para alla, para aqui,
para aqui, para alla...
Nada se, nada se sabe,
ni nada sabre jamas,
nada han dicho los periodicos,
nada pude averiguar,
de aquella mulata de oro
que una vez mire al pasar,
mono de seda en la nuca,
bata de cristal,
nina de espalda reciente,
tacon de reciente andar.
Еще один мадригал
Мне птицей бы стать:
я песни такие пропел бы
под твоею решеткой оконной –
пока нежное солнце целует её золотое –
что тот, кто услышал, сказал бы:
– Так человек рыдает.
Печаль мое сердце грызет:
я в таких бы стихах её описал,
под решеткой твоей оконной стоя,
пока луна её в молоке купает –
что тот, кто прочёл бы, сказал:
– Так птица поёт.
Вариант:
Мне птицей бы сделаться:
я песни б такие петь стал
под твоим высоким окном –
пока нежное солнце глядится в него золотое –
что тот, кто услышал, сказал бы:
– Как человек она плачет.
Щемит мое сердце:
я такие б стихи тебе написал,
под высоким окном твоим стоя –
пока в белом его луна купает –
что тот, кто прочёл бы, сказал:
– Как птица поёт он.
Madrigal
Ser ave quisiera:
cantar mis canciones al pie de tu reja que el sol besa y dora,
de modo que aquel que me oyera
dijera:
– Un hombre que llora.
Mi pena, que es tanta,
al pie de tu reja banada de luna, rimarla quisiera,
de modo que aquel que me oyera
dijera:
– Un ave que canta.
И снова дождь в воскресенье
I
И снова дождь в воскресенье.
А за окном – тоска.
Сердце кровоточИт,
Будто открытая рана.
Где ты? Во сне у меня:
Там, где вечер – и где снега.
И снова дождь в воскресенье.
А за окном – тоска.
II
О, моя обожаемая...
Подушку ищу, где мне бы
приклонить навсегда
мою голову бедную.
Молю, призываю, прошу.
Придешь? О, если б пришла!..
И снова дождь в воскресенье.
А за окном – тоска.
III
Не знаю я, что со мною...
Твое отсутствие – камень:
словно могильный мрамор,
он мне нА душу давит и давит...
Дни с теми розами свежими
прошли – уж не их пора.
И снова дождь в воскресенье.
А за окном – тоска.
IV
Время остановилось,
истерзанное ожиданьем,
разлетаются миражи –
их стрелы твои настигают.
Сердце кровоточИт,
Словно открытая рана.
И снова дождь в воскресенье.
А за окном – тоска.
Llueve cada domingo
I
Llueve cada domingo.
Otra vez la tristeza.
Еl corazon me sangra
Como una herida abierta.
Donde estas? En un sueno
donde es de noche y nieva.
Llueve cada domingo.
Otra vez la tristeza.
II
Oh, mi adorada. Busco
la almohada donde pueda
reclinarse por siempre
mi encendida cabeza.
Te imploro, llamo, pido.
Vendras? Ay, si vinieras...
Llueve cada domingo.
Otra vez la tristeza.
III
No se lo que me pasa.
Pero tu fija ausencia
es un marmol de tumba
que sobre mi alma pesa.
Pasaron ya los dias
de rosas y hojas frescas.
Llueve cada domingo.
Otra vez la tristeza.
IV
Se detienen las horas,
mordidas por la espera;
vuelan mis ilusiones,
las derriban tus flechas.
Еl corazon me sangra
Como una herida abierta.
Llueve cada domingo.
Otra vez la tristeza.
Бабочка
"Высоко-высоко, выше гор, ниже звезд, над рекой,
над прудом, над дорогой летела Сеси...
Весна... - думала Сеси. - Сегодня ночью
я побываю во всем, что живет на свете.
И ветер понес ее над полями, над лугами."
"Апрельское колдовство"
Рей Бредбери.
(Эпиграф взят переводчиком)
Мне хотелось бы
сочинить стихотворение
в ритме Весны –
подобное невиданной редкой бабочке–
редкой бабочке с тонкими крыльями –
и чтоб бабочка эта летала
над жизнью твоею и, невесомая и наивная,
порхала
над телом твоим раскаленным –
как у раскаленной на солнце пальмы,
а в конце полета своего бездумного отдыхала
на розе прекрасной твоего лица–
словно розе нездешней с горного перевала…
Мне хотелось бы
сочинить стихотворение, которое бы дышало
всеми ароматами Весны,
и которое, словно невиданная бабочка,
летало и порхало
над жизнью твоею, телом твоим
и лицом твоим.
Mariposa
Quisiera
hacer un verso que tuviera
ritmo de Primavera;
que fuera
como una fina mariposa rara,
como una fina mariposa que volara
sobre tu vida, y candida y ligera
revolara
sobre el cuerpo calidо de calida palmera
y al fin su vuelo absurdo reposara –
– tal como en una rosa azul de la pradera –
sobre la linda rosa de tu cara…
Quisiera
hacer un verso que tuviera
total la fragancia de la Primavera
y que cual una mariposa rara
revolara
sobre tu vida, sobre tu cuerpo, sobre tu cara.
Дерево
Дерево, что зеленеет
каждою весною,
счастливо не более,
чем я –
заново родившийся.
Желтые опали листья,
и на стволе моем
вновь побеги выросли –
как женихи с невестами –
чтоб свои монограммы сплести
в общий зеленый вензель.
А сердца, пробитые стрЕлами
и врезанные в кору,
живы и после смерти.
Когда я говорю "люблю тебя",
словам моим вторит ветер,
в высокой кроне моей играя
с именем твоим
и птенцом –
сыном апреля и мая.
El arbol
El arbol que verdece
a cada primavera,
no es mas feliz que yo,
de nuevo verdiflor.
Las amarillas hojas
cayeron, y en mi tronco
vuelven los novios tremulos
a entrelazar sus cifras,
y hay corazones fijos
por flechas traspasados,
vivos en esa muerte.
Cuando digo "te amo",
mi voz repite el viento
y en mi alta copa juega
con tu nombre y un pajaro,
hijo de abril y marzo.
То холодное утро
Вспоминаю то холодное утро, когда я отправился к тебе –
туда, где Гавана хочет вырваться из города –
туда, в твой пригород светлый.
С бутылкою рома
и книгой моих стихов на немецком,
которую под конец я тебе подарил.
(Иль, может, ты забрала ее себе?)
Прости мне, но в тот день
ты показалась мне какой-то девчушкой заброшенной –
или, пожалуй, мокрым воробушком.
И мне захотелось спросить у тебя:
А где же гнездо твое? И твои родители?
Но я не смог.
Из бездонной глуби твоей блузки –
словно два упавших на дно колодца крольчонка –
меня оглушили два соска твоих криком.
Una fria manana
Pienso en la fria manana en que te fui a ver,
alla donde La Habana quiere irse en busca del campo,
alla en tu suburbio claro.
Yo con mi botella de ron
y el libro de mis poemas en aleman,
que al fin te regale.
(O fue que te quedaste con el?)
Perdoname, pero aquel dia
me pareciste una ninita sola,
o quizas un pequeno gorrion mojado.
Tuve ganas de preguntarte:
Y tu nido? Y tus padres?
Pero no habria podido.
Desde el abismo de tu blusa,
como dos conejillos caidos en un pozo,
me ensordecian tus senos con sus gritos.
Густаво Адольфо Беккер
"Я знаю, каков предмет…"
(Зарифмованный почти-подстрочник)
Я знаю, каков предмет
вздохов твоих – мне понятно,
отчего ты сладко томишься.
Смеешься? – но ты однажды
узнаешь, дитя, причину:
ты только подозреваешь –
но я-то – я знаю отныне.
Я знаю, о чем ты грезишь
и что видишь в грёзах своих,
я по лицу прочту как по книге,
о чем ты молчишь.
Смеешься? – но ты однажды
узнаешь, дитя, причину:
ты только подозреваешь –
но я-то – я знаю отныне.
Я знаю, что значат улыбка
и слезы одновременно:
мне ведомы тайные недра
женской души-гордыни.
Смеешься? – но ты однажды
узнаешь, дитя, причину:
сердце твое бушует –
хоть ты ничего не знаешь,
и хоть пусто в сердце моем –
зато знаю я всё отныне.
Gustavo Adolfo Becquer
"Yo se cual el objeto…"
Yo se cual el objeto
de tus suspiros es;
conozco yo la causa de tu dulce,
secreta languidez.
Te ries...? Algun dia
sabras, nina, por que:
te acaso lo sospechas,
y yo lo se.
Yo se lo que te suenas,
y lo que en suenos ves;
como en un libro puedo lo que callas
en tu frente leer.
Te ries...? Algun dia
sabras, nina, por que:
te acaso lo sospechas,
y yo lo se.
Yo se por que te sonries
y lloras a la vez;
penetro en los senos misteriosos
de tu alma de mujer.
Te ries...? Algun dia
sabras, nina, por que:
te mientras sientes mucho y nada sabes,
yo, que no siento ya, todo lo se.
Мигель Эрнандес
Волной быть, девочка – вот дело для твоих волос
(Плохо зарифмованный и растянутый подстрочник)
Волной быть, девочка – вот дело для твоих волос –
волной, рожденной для занятия морского – бриза;
твое ж занятье – быть смуглянкой шаловливой,
а небом быть – есть главное умение твое.
Да, девочка! – когда по ветру волосы твои летят
и темный след чертят на воздухе прозрачном –
о, как же хочется мне разметать как шквалом
искусно и прилежно завитые пряди!
Ни у тебя иных нет дум – красивой лишь бы быть,
ни у меня иного праздника – лишь на лицо б глядеть,
вращаясь по орбите вкруг тебя.
Твой сателлит, не занят я ничем другим –
вот разве что работа будет: помнить о тебе.
– Так сдайся ж в плен любви, тюремщица моя!
Miguel Hernandez
Ser onda, oficio, nina, es de tu pelo
Ser onda, oficio, nina, es de tu pelo,
nacida ya para el marero oficio;
ser graciosa y morena tu ejercicio
y tu virtud mas ejemplar ser cielo.
Nina!, cuando tu pelo va de vuelo,
dando del viento claro un negro indicio,
enmienda de marfil y de artificio
ser de tu capilar borrasca anhelo.
No tienes mas quehacer que ser hermosa,
ni tengo mas festejo que mirarte,
alrededor girando de tu esfera.
Satelite de ti, no hago otra cosa,
si no es una labor de recordarte.
-Date presa de amor, mi carcelera!
Мигель Эрнандес
"Я терзался б меньше, если бы не были…"
(Подстрочник)
Я терзался б меньше, если бы не были
нардом – лицо твое, лишь взгляну на него, белым нардом,
колючелистником – кожа твоя, лишь коснусь её, колючелистником,
Жгучей горечью – голос твой, лишь услышу его, жгучей горечью.
Жгучесть горькая – голос твой для слуха моего, жгучесть горькая,
и горю я от голоса твоего, и рядом с тобой я сгораю,
и медлю сгореть в том костре я, в который позвать тебя медлю,
масло можжевеловое – голос мой в ответ твоему, масло можжевеловое.
Ежевики куст – рука твоя, если в свою беру её – ежевики,
волна – твое тело, если тянусь я к нему – волна,
миг один лишь близка, но тысячу раз – ускользает.
Цапля – мука моя, угловатая и грустная цапля,
одинокая, словно вздох – и как стон, одинокая,
упорная в заблужденьи своем – и в своем несчастье упорная.
Miguel Hernandez
"Fuera menos penado, si no fuera…"
Fuera menos penado, si no fuera
nardo tu tez para mi vista, nardo,
cardo tu piel para mi tacto, cardo,
tuera tu voz para mi oido, tuera.
Tuera es tu voz para mi oido, tuera,
y ardo en tu voz y en tu alrededor ardo,
y tardo a arder lo que a ofrecerte tardo,
miera, mi voz para la tuya, miera.
Zarza es tu mano si la tiento, zarza,
ola tu cuerpo si lo alcanzo, ola,
cerca una vez, pero un millar no cerca.
Garza es mi pena, esbelta y triste garza,
sola como un suspiro y un ay, sola,
terca en su error y en su desgracia terca.
Мигель Эрнандес
Скажи мне
Скажи мне снизу, оттуда,
два слова: люблю тебя.
Ты говоришь под землей?
Я говорю с тишиной.
Ты любишь меня под землей?
Я люблю тебя под землей,
потому что куда б ты ни шёл –
рвется тело мое за тобой.
Я внизу горю, догорая –
и память тебе освещаю.
Вариант:
Шепни мне
Шепни мне снизу, оттуда,
слово люблю тебя.
Каково говорить под землей?
Я говорю с тишиной.
Ты хочешь меня под землей?
Я хочу тебя под землей,
потому что куда б ты ни шёл –
рвется плоть моя за тобой.
Я на дне горю, полыхая –
я память тебе освещаю.
Miguel Hernandez
Dime
Dime desde alla abajo
la palabra te quiero.
Hablas bajo la tierra?
Hablo con el silencio.
Quieres bajo la tierra?
Bajo la tierra quiero
porque hacia donde corras
quiere correr mi cuerpo.
Ardo desde alli abajo
y alumbro tus recuerdos.
Намерение
Этой ночью,
как только взойдет Луна,
разменяю-ка ее на песеты.
Но стыдно мне станет, если кто узнает:
ведь она –
память старая
о моем детстве.
Вариант:
Этой ночью,
лишь только взойдет Луна,
разменяю-ка ее на песеты.
Но худо мне будет, если об этом узнают:
ведь она –
всё наследство мое
от давнего детства.
Proposito
Esta noche,
cuando la Luna salga,
la cambiare en pesetas.
Pero me doleria que se supiera,
porque es un viejo
recuerdo
de familia.
Элегия Камагуэю*
"Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.
........................................................
Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна..."
Иосиф Бродский. "От окраины к центру"
(Эпиграф взят переводчиком)
О, Камагуэй, о, кроткая
местность пастухов и сомбреро!
В горле ком – но кричит мне ночь с ее тайной,
в горле ком – но приказывает говорить мне
профиль отца – неотступная память,
в горле ком – но зовет меня
глухой его голос и рыдание ветра.
О, Камагуэй, о кладбище пресвятое –
о, погост пресвятой, пресвятой! – Целую
камни твои вековые, твой лоб почерневший.
Топчу башмаками блудного сына –
странника, что ушел, но вернулся –
грудь твою
в величавом покое.
Вижу себя – вот я, как вор, убегаю. Ищу
в твоей фиолетовой утренней дымке
переулок один – и иду по нему –
по лабиринту детства,
среди сонма церквей,
средь мачете крестьян,
по площадям, по крови, по крикам
ушедшего времени.
Это – сон.
О, мой город.
Голос струны несмелой
звучит надо мною, плача:
Гвоздика рассвета,
алый багрянец зари –
скоро солнце сожжет
твой красный венчик.
Гитара моя неустанная –
зеркало, куда смотрюсь
с той минуты,
как город я тихо покинул
рано утром –
помнит ту, что мертва:
рвет мне душу, вздыхая.
Дальше иду. Мне навстречу –
лошади сонные,
торговцы сонные,
пьяницы сонные, плетущиеся домой:
падаю, плачу; натыкаюсь
на людей из ушедшего времени,
на людей где-то там, далеко –
что бродят, как тени,
ускользая из прошлых времен.
Это – сон.
О, мой город.
Если б мог я
поверить гитаре-другу
свою боль простую, то спел бы:
Вот снова я здесь, о земля моя! –
на каменной кладке твоих мостовых,
где с ватагой мальчишек гонялся ребенком.
Лишь вспомню –
и будто кинжалом в ребра –
хоть умирай.
И пусть успел я вернуться –
всё мне чудится – я в кинозале:
смотрю, как прошла моя жизнь!
Твержу имена – уже бесприютные, сирые,
как голые кости доисторических предков
под небом открытым.
(Моя предыстория: только-только – вчера,
сегодня – всё еще – и, может быть, завтра.)
Где сейчас Ньико Лопес – аптекарь
и друг? Где, к примеру,
Эстебан Корес, муниципальный
чиновник, с круглым красным лицом
и хриплым ласковым голосом?
А куда девалась моя маленькая бабуля,
без устали ходившая по дорогам –
маленькая моя бабуля –
низенькая Пепилья моя –
со своим придушенным сиплым голосом
и раковой лечебной косынкой на шее –
бабуля моя маленькая?
A полицейский Каанмань,
со строгими зелеными глазами
и двумя зубами во рту?
И где сейчас Самора – тот негр-полицейский,
громада телом и добряк душой –
с его улыбкой?
("Самора! – вон идет Самора!" –
вопль ужаса средь детских моих игр,
гроза былых забав).
А мой приятель Агустин Пуэйо,
что рассуждал об Аристотелe
на вечерах, где вспоминали о Масео?**
Вдруг память выдает мне:
Серафин Толедо! –
огромный его нос я вижу,
слышу его хохот
и вижу ножницы его портновские.
От Томаса Велеса
осталась мне
(Томаса Велеса, моего учителя)
классная доска с логарифмами
да темный рой наших пчел-математиков
в Переулке Смеха.
Апелес Пла меня поджидает –
художник-мазила из ветра и пыли –
Добрый мой Враг –
сущий дьявол, что мне преподал
первую женщину и первый глоток.
A пространная та газета,
где сеньор Бьелса разливался
реками передовиц? Где та повозка
с её "динь-дан", "динь-дан" –
та старая "динь-дан"-повозка
дона Мигеля Рамиреса, доктора –
хилого слабого человечка,
у которого хватило сил
выдрать мне корень зуба? Встречаю
там – на развилке памяти,
пред наборной доской со свинцовыми буквами –
Просперо Каррераса, печатника,
вылитого монгола –
вспышку искр электрических,
мелькнувшую в тиши захолустной типографии
моего детства. Вон идет Кандидо Саласар,
разносивший газету из района в район,
мечтатель-либерал с гордым профилем
римского императора,
разносивший ее под небом со звездами
и летучими мышами,
а в последнюю ночь разносивший
розы из краски и крови,
нарезанные моим отцом для города.
Госпитальная улица – прохожу
вдоль морщинистой кожи твоей из глины,
искусанной ветром.
Не забыл – я не в силах забыть:
улица Сан-Игнасио,
широкий балкон невесомый,
парящий над простым неказистым домиком –
там любил мечтать дон Систо – адвокат и мой крёстный.
Разыщи-ка мне, улица Сан-Мигель,
снова ту парту в читальном зале,
истерзанную перечинными ножами,
и ту аудиторию с радостным гомоном –
будто гигантский тонко-гудящий улей –
и раскатистый голос с нотой металла
Луиса Мануэля де Варона.
Пешком иду сюда – и здесь остаюсь я –
тут, с моим городом.
Иду с моими воспоминаньями,
с ранами моими и стихами.
Мать моя стоит у окна
нашего дома; вот подхожу –
это она –
та, что вся была – плач и мольба
в то утро, когда я ее покинул.
С белой шапки ее волос
наш хлопок берет пример.
А от глаз ее – как у нежной голубки –
сердце мое, вновь забившись,
берет свой свет.
Пешком иду сюда – и погружаюсь в эту пучину,
Пешком иду – и бросаюсь, распластанный, в эту траву.
Иду веселиться сюда– на эту самую площадь,
Петь иду сюда– прямо под этими облаками –
вместе с юными трепетными гитарами
с их бедрами полуоткрытыми.
Народ, торопящийся по своим делам –
голоса, гортани, ногти улиц –
чистые души повседневной жизни,
не герои – нет: лишь фон истории –
знайте ж: я с вами говорю – я вижу вас во сне,
знайте: я ищу вас посредине этой ночи –
среди этой самой ночи,
знайте: я ищу вас среди ночи –
среди полного молчания:
ищу в ночи – и надежде.
____________________________________________________________
* Камагуэй - кубинская провинция и одноименный город - столица этой провинции.
В г. Камагуэе в 1898 г. родился Николас Гильен, знаменитый кубинский поэт; он был мулатом, род его по отцовской линии восходил к испанским конкистадорам. Отец Гильена держал типографию либерального направления, издавал газету "Libertad" ("Свобода") и был расстрелян правительственными войсками, когда Гильену не было еще пятнадцати. Гильен много ездил по миру, а в период правления Батисты ему был закрыт доступ на Кубу, на которую он смог вернуться только после революции, возглавленной Фиделем Кастро.
** Масео - генерал-партизан, герой освободительной войны кубинцев против испанского владычества (родился в 1848 г.).
Elegia Camagueyana
Oh Camaguey, oh suave
comarca de pastores y sombreros!
No puedo hablar, pero me gritan
la noche, este misterio;
no puedo hablar, pero me obligan
el perfil de mi padre, su indice de recuerdo;
no puedo hablar, pero me llaman
su detenida voz y el sollozo del viento.
Oh Camaguey, oh santo
camposanto, santo, santo! Beso
tu piedra secular, tu frente ennegrecida;
piso con mis zapatos de retorno,
con mis pies de ida y vuelta,
el gran reposo de tu pecho.
Me veo partir como un jinete. Busco
en tu violada niebla matinal
una calle y la sigo
por entre el laberinto de mi infancia,
por entre las iglesias torrenciales,
por entre los machetes campesinos,
por entre plazas, sangres, gritos
de otro tiempo.
Es un sueno.
Oh, mi pueblo.
La voz de una guitarra suspendida
suena, llora en el aire:
Clavel de la madrugada,
el de celeste arrebol,
ya quema el fuego del sol
tu gran corola pintada.
Mi bandurria desvelada,
espejo en que yo me miro,
desde el humilde retiro
de la ciudad que despierta,
al recordar a mi muerta,
se me rompe en un suspiro.
Andando voy. Encuentro
caballos sonolientos
y vendedores sonolientos
y borrachos de vuelta, sonolientos:
caigo, lloro; tropiezo
con gentes de otro tiempo,
con gentes de alla lejos,
que ruedan, se deslizan
de otro tiempo.
Es un sueno.
Oh, mi pueblo.
Si yo pudiera
confiar a una guitarra companera
mi pena simple, cantaria:
Aqui estoy oh tierra mia!
en tus calles empedradas,
donde de nino, en bandadas
con otros ninos, corria.
Punal de melancolia
este que me va a matar,
pues si alcance a regresar,
me siento, desde que vine,
como en la sala de un cine,
viendo mi vida pasar!
Repito nombres ya desabrigados,
a la intemperie; nombres como huesos
de antepasados prehistoricos.
(Mi prehistoria: ayer apenas,
hoy mismo todavia y manana tal vez.)
Donde esta Nico Lуpez, farmaceutico
y amigo? Donde esta, por ejemplo,
Esteban Cores, empleado
municipal, redonda cara roja
con su voz suave y ronca?
A donde fue mi abuela pequenita,
caminadora pequenita,
Pepilla pequenita,
con su voz asfixiada y su panuelo
de cancer ya en el cuello,
mi abuela pequenita?
Y el policia Caanman, con altos ojos verdes
y boca de dos dientes?
Y donde esta Zamora, el policia
negro, corpachon de gigante,
sonrisa de hombre bueno?
(Zamora, que alla viene Zamora!
Era el grito de espanto
sobre mis juegos, terror de mis esparcimientos.)
Y mi compadre Agustin Pueyo,
que hablaba de Aristoteles
en las tertulias de «Maceo»?
De repente me acuerdo
de Serafin Toledo,
su gran nariz, su carcajada,
sus tijeras de sastre,
lo veo.
De Tomas Velez tengo
(de Tomas Velez, mi maestro)
el pizarron con logaritmos
y un colmenar oscuro de abejas matematicas
en el Callejon de la Risa.
Apeles Pla me espera,
pintor municipal de viento y polvo,
el Enemigo Bueno,
diablo mayor, que me enseno
la primera mujer y el primer trago.
Y aquel ancho periodico
donde el senor Bielsa desataba
rios editoriales? Dуnde esta el coche,
con su tin-tan, tin-tan,
con su tin-tan el coche
de don Miguel Ramirez, medico
quebradizo y panal que tuvo fuerzas
para arrancarme de raiz? Encuentro
en un recodo del recuerdo,
frente a un muro de plomos alfabetos,
a Prospero Carreras, el tipografo
casi mongol, breve chispazo electrico
alla en la suave imprenta provinciana
de mi ninez. Ahi pasa
Candido Salazar, que repartia
de barrio en barrio y sueno liberal,
repartia
con su perfil de emperador romano,
repartia
bajo un cielo de estrellas y murcielagos,
en la noche reciente repartia
rosas de tinta y sangre
cortadas por mi padre para el pueblo.
Calle del Hospital, recorro
tu antigua piel de barro mordida por el viento.
No olvide, no he olvidado,
calle de San Ignacio,
el gran balcon aereo
de la terrestre casa donde sono don Sixto,
que fue abogado y mi padrino.
Buscame, calle de San Miguel, de nuevo
aquel pupitre publico
lleno de cicatrices cortaplumas
y el aula pajarera, fino trueno
colmenar y la ancha voz metalica
de Luis Manuel de Varona.
Vengo de andar y aqui me quedo,
con mi pueblo.
Vengo con mis recuerdos,
vengo con mis heridas y mis versos.
Mi madre esta en la ventana
de mi casa cuando llego;
ella, que fue llanto y ruego,
cuando parti una manana.
De su cabellera cana
toma ejemplo el algodon,
y de sus ojos, que son
ojos de suave paloma,
latiendo de nuevo, toma
nueva luz mi corazon.
Vengo de andar y aqui me hundo, en esta espuma.
Vengo de andar y aqui me tiendo, en esta hierba.
Aqui vengo a jugar, en esta plaza.
Aqui vengo a cantar, bajo estas nubes,
junto a verdes guitarras temblorosas,
de muslos entreabiertos.
Gente de urgencia diaria,
voces, gargantas, unas
de la calle, limpidas almas cotidianas,
heroes no, fondo de historia,
sabed que os hablo y sueсo,
sabed que os busco en medio de la noche,
en medio de la noche,
sabed que os busco en medio de la noche,
la noche, este silencio,
en medio de la noche y la esperanza.
Больная сельва
Сельва захворала:
Местами кожа изрезана на квадраты,
высохла и стала твердой.
Проказа, может быть – или сифилис?
Нет, совсем не похоже.
Судя по виду –
и по другим таким же случаям –
сельва рожает город.
El bosque enfermo
El bosque se ha enfermado.
Hay sitios donde esta
la piel cuarteada, seca, dura.
Lepra tal vez, o sifilis?
No; parece que no.
A lo que se ve y se sabe de otros casos,
le esta naciendo una ciudad.
Гроза
Гроза отдаленная.
Ночь, молниями иссечённая.
Небо содрогается снова и снова –
будто кожа жеребенка,
терзаемая оводами.
Вариант:
Гроза отдаленная.
Ночь, молниями иссечённая.
Небо содрогается ежеминутно –
точно шкура жеребёнка,
истерзанная мухами.
Tempestad
La tempestad lejana.
La noche cuarteada de relampagos.
Еl cielo se estremece a cada instante
como la piel de un potro
martirizado por las moscas.
Поэзия
(Подстрочник)
Неправда, что сокровища ее оскудели,
Что лире не о чем петь и она онемела;
Может быть, и не будет поэтов,
Но всегда будет жить Поэзия.
Пока будут трепетать волны света,
зажженные поцелуем,
пока солнце будет одевать
рваные облака в пламя и золото,
пока ветер будет приносить с собой
ароматы и гармонию,
пока на свете пребудет весна –
будет жива Поэзия.
Пока наука не сможет доискаться
источника жизни,
а бездны моря и неба не станут измерены,
пока человечество, идущее и идущее вперед,
не узнает, куда идет,
пока для людей останется хоть одна тайна –
будет жива Поэзия.
Пока чувствуешь радость в душе –
а губы твои не смеются,
пока плачется – а слезы не приходят,
застилая зрачок,
пока разум и сердце
продолжают сражение,
пока не умирают надежда и память –
будет жива Поэзия.
Пока в одних глазах отражаться будут
другие, в них глядящие,
пока одни жаждущие губы
будут тянуться к другим пересохшим губам,
пока две смятенных души
будут, сливаясь, раскрываться друг другу в поцелуе,
пока в мире останется
хотя бы одна прекрасная женщина –
будет жива Поэзия.
Poesia
„No digais que agotado su tesoro,
de asuntos falta, enmudecio la lira;
podra no haber poetas; pero siempre
habra poesia.
Mientras las ondas de la luz al beso
palpiten encendidas;
mientras el sol las desgarradas nubes
de fuego y oro vista;
mientras el aire en su regazo lleve
perfumes y armonнas;
mientras haya en el mundo primavera,
habra poesia.
Mientras la ciencia a descubrir no alcance
las fuentes de la vida,
y en el mar o en el cielo haya un abismo
que al calculo resista;
mientras la humanidad, siempre avanzando,
no sepa a donde camina;
mientras haya un misterio para el hombre,
habra poesia.
Mientras sintamos que se alegra el alma,
sin que los labios rian;
mientras se llore sin que el llanto acuda
a nublar нa pupila;
mientras el corazon y la cabeza
batallando prosigan;
mientras haya esperanzas y recuerdos,
habra poesia.
Mientras haya unos ojos que reflejen
los ojos que los miran;
mientras responda el labio suspirando
al labio que suspira;
mientras que sentirse puedan en un beso
dos almas confundidas;
mientras exista una mujer hermosa,
habra poesia.
"Снова веселые ласточки вернутся..."
(Зарифмованный почти-подстрочник)
Снова веселые ласточки вернутся,
гнёзд налепят у тебя на балконе,
и опять, играя, стукнут крылом в него
и пО небу пронесутся.
Но те, что над нами полет замедляли,
счастьем нашим и красотой твоею любуясь –
те, что выучили наши имена и их повторяли –
те… – уже не вернутся!
Снова, как и тогда, будет жимолость густая
взбираться по ограде твоего сада,
и опять, прекрасные, как ночная прохлада,
цветы ее развернутся.
Но те, в росе, которая под нашим взглядом
дрожала и падала, как слезы дня, что кончался –
а мы смотрели и молчали, и стояли рядом –
те… – уже не вернутся!
Снова, как и раньше, жаркие слова любви
слуха твоего достигнут и тебя взволнуют,
и от сна глубокого, быть может
сердце твое опять разбудят.
Но как тогда – немея от восторга и упоения,
на коленях пред тобою – как пред Богом у алтаря –
– вот так, как любил тебя я… – знай:
так тебя уже не полюбят!
"Volveran las oscuras golondrinas..."
Volveran las oscuras golondrinas
en tu balcon sus nidos a colgar,
y otra vez con el ala a sus cristales
jugando llamaran.
Pero aquellas que el vuelo refrenaban
tu hermosura y mi dicha al contemplar;
aquellas que aprendieron nuestros nombres,
esas ..., no volveran!
Volveran las tupidas madreselvas
de tu jardin las tapias a escalar,
y otra vez a la tarde, aun mas hermosas,
sus flores se abriran.
Pero aquellas cuajadas de rocio
cuyas gotas mirabamos temblar
y caer como lagrimas del dia...
esas ..., no volveran!
Volveran del amor en tus oidos
las palabras ardientes a sonar;
tu corazon, de su profundo sueno
tal vez despertara.
Pero mudo y absorto y de rodillas
como se adora a Dios ante su altar,
como yo te he querido ..., desengбсate,
asi ... no te querran!
"Волны гигантские, вы рвётесь, ревя..."
(Почти подстрочник)
Волны гигантские, вы рвётесь, ревя,
на пляжах пустынных и отдаленных,
пенным покровом окружены –
возьмите с собой меня!
Ураганные шквалы, вы сносите
листву сухую с верхушек деревьев,
к земле пригибая их ветром безумным –
возьмите с собой меня!
Облака грозовые, вы луч солнца ломаете ,
огнем окаймляя края свои рваные,
и разом уноситесь в темень глухую –
возьмите с собой меня!
Возьмите туда меня, жалости ради –
где исступление вырвет с рассудком всю память.
Из жалости лишь! – Мне страшно остаться
один на один с моей болью!
"Olas gigantes que os rompeis bramando..."
Olas gigantes que os rompeis bramando
en las playas desiertas y remotas,
envuelto entre la sabana de espumas,
llevadme con vosotras!
Rafagas de huracan que arrebatais
del alto bosque las marchitas hojas,
arrastrado en el ciego torbellino,
llevadme con vosotras!
Nubes de tempestad que rompe el rayo
y en fuego ornais las desprendidas orlas,
arrebatado entre la niebla oscura,
llevadme con vosotras!
Llevadme, por piedad, a donde el vertigo
con la razon me arranque la memoria.
Por piedad! Tengo miedo de quedarme
con mi dolor a solas!
"Так чудесно смотреть, как день..."
(Зарифмованный подстрочник)
Так чудесно смотреть, как день
В ореоле огня занимается,
И от искры его поцелуя
Волны блещут и воздух румянится.
Так чудесно – когда вслед дождю
Грустным вечером синим бредешь ты –
Влажных цветов аромат
Пить вдоволь, пока не напьешься.
Так чудесно – когда белый снег
Хлопьями тихо ложится –
Глядеть, как яркое пламя
Жарко в камине кружится.
"Que hermoso es ver el dia..."
Que hermoso es ver el dia
Coronado de fuego levantarse,
Y a su beso de lumbre
Brillar las olas y encenderse el aire!
Que hermoso es tras la lluvia
Del triste otoсo en la azulada tarde,
de las humedas flores
El perfume aspirar hasta saciarse!
Que hermoso es cuando en copos
La blanca nieve silenciosa cae,
De las inquietas llamas
Ver las rojizas lenguas agitarse!…
"Входи, Март милый!.."
Входи, Март милый! –
Как рада я!
Я высмотрела все глаза...
Клади же шляпу –
Ты, верно, долго шел –
О, как ты запыхался!
Март, дорогой, ну, как ты?
А все твои?
И что Природа – здорова ли теперь?
Ах, Март – наверх ко мне идем–
Я столько расскажу тебе!
Вот письмецо твое; еще одно – от птиц.
А клены даже и не знали,
Что ты уж на подходе – и представь-ка:
Они так заалели!
Но, Март, прости меня –
И все вон те холмы,
Что ты оставил мне подкрасить
В тот розоватый тон – они пока что серы:
Ты взял с собой всю краску.
Кто там стучит? – Апрель!
Заприте дверь!
Навязчивых не нужно!
На целый год исчез – и снова тут –
Когда я занята.
Но это пустяки, всё чепуха –
Раз ты уже пришел:
Упреки ведь – лишь похвала одна,
И лишь упрек – вся эта похвала.
"Dear March, come in!..."
Dear March, come in!
How glad I am!
I looked for you before.
Put down your hat—
You must have walked—
How out of breath you are!
Dear March, how are you?
And the rest?
Did you leave Nature well?
Oh, March, come right upstairs with me,
I have so much to tell!
I got your letter, and the bird’s;
The maples never knew
That you were coming,—I declare,
How red their faces grew!
But, March, forgive me—
And all those hills
You left for me to hue;
There was no purple suitable,
You took it all with you.
Who knocks? That April!
Lock the door!
I will not be pursued
He stayed away a year, to call
When I am occupied.
But trifles look so trivial
As soon as you have come,
That blame is just as dear as praise
And praise as mere as blame.
"Всё, что смогла я принести..."
Всё, что смогла я принести:
Вот это всё – плюс сердце –
В придачу к сердцу – все поля,
Все вересковые луга...
Ты хорошенько посчитай –
Не ошибиться б вдруг – расчеты
Пусть сверит кто-нибудь:
Вот это всё – плюс сердце – плюс те пчелы,
Что в клевере живут.
"It's all I have to bring today..."
It's all I have to bring today -
This, and my heart beside -
This, and my heart, and all the fields -
And all the meadows wide -
Be sure you count - should I forget,
Some one the sum could tell -
This, and my heart, and all the Bees
Which in the Clover dwell.
"Чтоб прерию сделать, хватит клевера и пчелы..."
Чтоб прерию сделать, хватит клевера и пчелы –
одного цветка – и одинокой пчелы –
а еще – мечты.
Годится и одна мечта –
коль запоздает пчела.
Вариант:
Прерия: цветок клевера и пчела –
один цветок – и одна пчела –
да еще – мечта.
А коль не дождемся пчелы –
достаточно и мечты.
Вариант:
Как легко сделать прерию:
нужны лишь пчела да клевер –
цветок – и пчела;
и греза одна.
Хватит и грезы одной –
если мал будет рой.
"To make a prairie it takes a clover and one bee..."
To make a prairie it takes a clover and one bee,
One clover, and a bee,
And revery.
The revery alone will do,
If bees are few.
"Мы вырастаем из любви , как из одежды..."
Мы вырастаем из любви, как из одежды –
И после прячем ее в в комоде –
Пока нам ее не покажут как одеянье предков
На выставке древней моды.
"We outgrow love, like other things..."
We outgrow love, like other things
And put it in the Drawer --
Till it an Antique fashion shows --
Like Costumes Grandsires wore.
Соло для гитары
Вечер – а он прозрачный такой и нежный –
да-да – говорю вам – и голубой! –
стал вдруг серый-серый, бесцветный...
Ах, на что мне вечер этот – такой ненужный,
если вы – не со мной.
Любуюсь морем бескрайним –
да-да – говорю вам – нету его чудесней! –
Но сжалось вдруг оно и стало такое мелкое...
Ах, на что мне бедное море такое,
если мы – не вместе.
Вверх смотрю на Луну – o, она огромная,
да-да – говорю вам – и сияет во все края! –
Но стала вдруг она такая тусклая, бледная...
Ах, на что мне Луна такая – еле-еле светит,
если ты – не моя.
Solo de guitarra
La tarde con ser tan alta,
- digo, esta tarde - y azul,
es pequena, pequenita,
ay, que tarde tan bajita
sin usted, sin ti, sin tu.
Estoy el mar contemplando
- digo, este mar - tan grandon,
pero es un mar chiquitito,
ay, que mar tan pobrecito
sin ti, sin usted, sin yo.
Estoy mirando la Luna
- digo, esta Luna - brillar,
y la veo tan oscurita,
ay, que Luna tan poquita,
sin con quien yo quiero estar!
Иногда...
Иногда мне хочется стать пошляком,
чтоб сказать: я люблю Вас безумно.
Иногда мне хочется стать глупцом
чтобы крикнуть: я так Вас хочу!
Иногда мне хочется стать малышом,
чтоб уткнуться в живот Вам и плакать,
Иногда мне хочется стать мертвецом,
чтоб там, под землей, пропитанной
соками моего тела,
ощущать, как из меня, разрывая мне грудь,
прорастает цветок, один лишь цветок,
и сказать: это – Вам.
A veces...
A veces tengo ganas de ser cursi
para decir: la amo a usted con locura.
A veces tengo ganas de ser tonto
para gritar: La quiero tanto!
A veces tengo ganas de ser nino
para llorar acurrucado en su seno.
A veces tengo ganas de estar muerto
para sentir, bajo la tierra humeda de mis jugos,
que me crece una flor rompiendome el pecho,
una flor, y decir: esta flor,
para usted.
Мадригал
Живот твой знает больше,
чем голова –
и столько же знают твои бёдра:
Это она –
победная грация
нагого тела твоего чёрного.
Знак первозданный твоей сельвы:
с твоими красными ожерельями,
твоими браслетами из золота кручёного,
и с этим кайманом диким,
что резвится в Замбези
глаз твоих тёмных.
Madrigal
Tu vientre sabe mas que tu cabeza
y tanto como tus muslos.
Esa
es la fuerte gracia negra
de tu cuerpo desnudo.
Signo de selva el tuyo,
con tus collares rojos,
tus brazaletes de oro curvo,
y ese caiman oscuro
nadando en el Zambeze de tus ojos.
Мадригал второй
Десять ногтей
стекают с рук твоих
виноградною кистью темно-лиловой.
Кожа твоя –
плоть ствола обожженного –
и когда она тонет в безднах зеркальных –
робкие водоросли на дне
покрываются сажей.
Madrigal
De tus manos gotean
las unas, en un manojo de diez uvas moradas.
Piel,
carne de tronco quemado,
que cuando naufraga en el espejo, ahuma
las algas timidas del fondo.
Дождь
Под небом серо-свинцовым
промокшего вечера
плачет вода монотонно
слезой тоскливой .
Смотрю сквозь стекло
оконное на дрожащие ветви,
увешанные
ожерельями капель.
Водосток переполнен:
затопило четыре лачуги.
(Страх на меня наводит одиссея
вон того муравья, потонувшего в розе).
Вариант:
Под небом серо-свинцовым
промокшего вечера
плачет вода монотонная
тоскливо о встрече.
Раздвинув штапель
занавесок оконных,
гляжу на бусины капель,
свисающих с веток тонких.
Ручей – через край –
в воде – четыре лачуги.
(Страх на меня нагоняет одиссея
вон того муравья,
что ищет спасенья в затопленной розе-луже).
Lluvia
Bajo el cielo plomizo
de la tarde lluviosa,
llora el agua con lagrima
monotona.
Miro tras los cristales
las ramas temblorosas
enjoyarse con sartas
de gotas.
Se desbordo el arroyo,
inundo cuatro chozas.
(A mi me sobresalta la odisea de esta hormiga,
ahogada en una rosa.)
Солнце после дождя
После дождя Солнце прищуривается
и застывает, вглядываясь в пейзаж:
Солнце совсем опьянело –
Разлеглось на улице – ну и блажь!
Пес лижет лицо ему, пробегая,
полицейский волочет его напрасно,
а куры, роясь в земле средь отбросов,
пометом его поливают.
Но вот оно приподнЯлось,
не спеша себя отряхнуло –
и на глазах у изумленных мальчишек
за угол завернуло.
Sol de lluvia
Despues del agua, el Sol entreabre un ojo
y se queda mirando el paisaje:
El Sol estб borracho
tendido en medio de la calle.
El perro que pasa le lame la cara;
el policia lo arrastra en vano,
y las gallinas, escarbando
sobre la tierra rural, lo llenan de fango.
Se pone en pie por fin
y sacudiendose sin prisa,
ante la expectacion de los chiquillos
dobla la esquina.
Аконкагуа*
АконкАгуа. Зверь
величественный и равнодушный.
Седая, как лунь, голова
и застывший взгляд камня.
Бредет средь медленно идущих стад –
с животными, такими же, как он –
по валунам и кручам бесприютным.
...А ночью трогает
широкими губами
луны холодные ладони.
______________________________
* Аконкагуа - самая высокая гора Западного
и Южного полушарий,
высотой почти 7000 м. Потухший вулкан.
Расположена в Андах, на территории Аргентины.
El Aconcagua
El Aconcagua. Bestia
solemne y frigida. Cabeza
blanca y ojos de piedra fija.
Anda en lentos rebanos
con otros animales semejantes
por entre rocallosos desamparos.
En la noche,
roza con belfo blando
las manos frias de la luna.