Тейт Эш


Башня грифонов

                                                     Александру Ланину

 


Камень фонарному воинству ставит шах.

Плейер не дышит. За звуком шин – тишина в ушах.

Возле квартала аптекарей стоит прибавить шаг,

Даже пройти по соседней линии.

Что же сегодня иначе? Лужи перешагну.

Нет ни прохожих, ни парочек. Сумрак увлёк шпану

В сторону зданий с колоннами, прочих имперских фонов.

Здесь, говорят, старик собирается на войну,

Каждую ночь выгуливает грифонов.

 

глянешь в окно?

видишь, вечером Пель такой же, как сыновья:

вроде, живой хозяин опия и жилья –

кинется к утвари, станет браниться, как будто я там.

то вдруг утихнет над колбой со снадобьем или ядом,

пальцами постукивает по столу.

так-тики-так.

налетевший сквозняк ворошит в очаге золу.

 

Дальше осмотримся?

Арка ведёт во двор – чернота впереди молчит, ни тявкая, ни рыча.

Башня Грифонов ждёт реставратора как палача.

Раньше была повыше. Нынче – едва ли дому дотянется до плеча.

Чья-то дорога вверх из багрового кирпича.

Но стоит войти во двор – уже не захочешь ни отблеска, ни луча:

Чувствуешь тень на ощупь? Это твоя возможность забыть о земных вещах.

 

Медлишь у входа – постой, не спеши, досчитай до ста.

Тучи лежат на крышах, как вечная мерзлота.

Взвился стревоженный воздух. Рывок – и неловко лопаются провода.

 

Врут, мол, увидишь грифона, взмывающего к небесам –

Станешь грифоном сам.

 

 

---

Для неспокойных живых начинается время надежд и тщет.

Всем, кто за пару судеб ещё не нашёл подходящих черт –

Башня грифонов, мрачный столичный чит.

Ближнего проще выучить, чем насовсем понять или наживо приручить.

Впрочем, какие ближние здесь, на не самом дне...

Выдох похож на холод, выпущенный вовне.

 

Холод похож на город. Всюду владенья обыденных, накрепко спящих чад.

В их головах вместо снов продолжается вечный чат.

Каждый хранитель знает, где не будить сейчас.

 

Город похож на голод – вдруг возникает, как ржавчина на мече.

Шепчешь. Вызванное число загорается справа, на кирпиче.

Я добавляю второе, третье… четвёртое... Башня подсовывает, урча,

Что-то о славе, последнем слове, спичках, могуществе, кислых щах –

Сотни чужих одичавших счастий с хрустом ворочаются в кирпичах.

Выбранное – трепыхается, нехотя набирает подобие и объём.

 

Всё исчезает…

Видимо, каждый опять задумался о своём.

 

 

---

Падает ворон, будто подбитый джет.

Снова под утро предательски ноет жесть.

Ты говоришь – пора. Уходишь, роняя прощальный жест.

Пробую влажный воздух. Воздух кончается. Время во мне блажит.

Каждую ночь возвращаюсь к башне, пытаясь жить.

 

Утром туристы из дальнего уголка никакой страны

Выложат фото: «Пара латунных статуй, крылья повреждены».

Кто-то заценит кольцо на лапе, кто-то – в глазах цитрин.

Стыло светает. Смотрю на семью за стеклом витрин –

 

младший притих, небеса расплескав до дна.

в кресле уснул старик. на коленях дремлет в книге его война.

гаснут в окне минувшие времена.

 

Что остаётся мне? Молча вернуться,

Выпить отельного эля, повесить пальто на гвоздь…

Старший крылатый глядит на аптекаря – смотрит сквозь –

Смотрит в глаза мне. Хищно, тревожно, зло.

так-тики-так.

Разбиваю собой стекло.





Балтийская хореография

                                  ... в пальцах проснулась живость боярышника
                                  Иосиф Бродский


заполночь.
мрачный дворцовый голод сполна ощутим снаружи,
даже почтенная лестница хищно тычется в палисад.
люди закончились.
небо упало в лужи несколько дней назад.
так оно и лежит - возле хлама, на сбитом днище,
всматривается в крыши...

сжав светляка в горсти,
бродит боярышник вдоль парапетов -
ищет,
где ему прирасти.

темень шатается, мостик дрожит, иудит.
чёрную жижу сплёвывает водомёт.
птица, разбухшая от намоканий, будет
спать на плече куста.

иногда мелькнёт
возле балконных осыпей
такой же боярышник (сущность, повадки, тени одной длины).
позвать бы, поговорить,
но мысли похожих особей равноудалены.

светает.
к захвату дороги готовится строй булыжников.
но пока не треснула асфальтовая скорлупа,
в свете фар ветка боярышника вдруг выгнется как Барышников -
помедлит -
и распрямится в диком шипастом па.



Когда...

***

Когда устали в горло течь
два вдоха - нынешний и лишний,
вдоль выдоха сочится речь
всё набожнее и неслышней,
и голос глохнет, наконец.

когда на влажной простыне
с оставшимся у края телом
сидеть в молчанье неумелом
надоедает,

первым делом - за спичкой лезешь в коробок.
мнёшь сигарету. где же бог?

идут минуты. ночи треть.
и холодно, и спать охота.
но тьма не думает светлеть.
берёшь пальто, бредёшь ко входу...

иди по местной несудьбе.
смотри на снег с любого бока.
душа придумает себе
и свет. и родину. и бога. 


 


Сон в змеиную ночь


Что не конский топ, не людская молвь,
Не труба трубача с поля слышится...
А.С.Пушкин



Змеи покинуть спешат нору,
Всем опостылел быт.
Сотням змеёнышей поутру
Не избежать копыт.
Кони метнутся по головам,
Вдаль увозя стрелков –
Княжич уже приказал волхвам
Выдать бунтовщиков.

Людям на травке б разлечься всласть,
Выпить кувшин вина…
Если двуногие делят власть,
Вожжи берет война.
Вихрем срывается мир с петель,
Жаждая слав и од.
Если кому-то узка постель,
Змеи идут в расход.

Видишь ты - гибнет в траве родня. Глупо, в дыму, в грязи… Смерть нависает уздой коня, но всё равно ползи! Над родником зацветает тёрн, славя своих деметр… 
...Тварь! Дотяни ж ты, кровавя дёрн, этот последний метр…


--
Лунных лучей шампура остры,
Волки грызут гнильё.
Боги уснут, догорят костры,
Выкричит вороньё.
Травы укроют упавший стяг,
Слыша шаги жулья.
К небу поднимутся на костях
Заросли небылья.

Боль извивается...
Дотерпи,
Смерти осталась треть.
Чертишь собой по своей степи,
Силясь переболеть
Пламя пожара, погрома прыть,
Ужас чужих атак...
Не для того, чтобы просто жить, -
Чтобы - не просто так.

--
Холод кольчуги да скрип телег -
Странен итог войны.
Войско устроится на ночлег.
Стражи утомлены.
К ночи потянет вином, враньём,
Плачем (персты воздев).
Скоро к владыке втолкнут копьём
Парочку пленных дев.
Гридень с ухмылкой прищурит глаз,
Режа сырка кружал.
… Первую вынесут через час,
Греющую кинжал.

--
Тускло поблёскивает чекань,
Сбруя от рос мокра.
Дрогнет под ветром цветная ткань
Княжеского шатра.
Стражник зевает. Холмы в дыму...
(Что здесь - змея? Кайма?)
Он не увидит сквозь дым и тьму,
Где облизнётся тьма.

Над разнодолом ударит гром.
В тучах молчат слова.
Ясенем высится над шатром
Древняя тень волхва.

--
Замерло поле на дне зрачка.

Пыльный типчак поник.
Путаясь в зарослях горчака,
Горечь несёт родник.

В отсвете лунном блеснет тамга,
Ветер гудит в степи.
Возле поверженного врага
Спи, королева, спи…


Соты

                Александру Кабанову



Перечёл бы Завет, да бессмысленны перечёлы.
Ты глотаешь воздух, судорожно шепча:
Передай остальным - на улей напали пчёлы,
Неумолимые, как совесть и саранча.

И вот я уже бегу, расшибая собой красоты.
Всё сильней не кончаются травы, и стелются вдоль травы.
Посмотри, сквозь мои адреса проступают соты.
Мелькают пчелята, как мысли, у головы -
Мы несёмся стремглав по залитой теплом аллее,
А навстречу - душица, клевер и колосья с лицом овса.
С каждым вдохом становится радостней и пчелее,
Потому что неважно, кто здесь кому оса.

Ведь о сотах известно всем - от личинки до вертухая.
Но первая верит. А второй на заре поймёт:
Над лугом летит пчела, старательно выдыхая
Свет, густеющий словно мёд.



Прогулки по memoryальности


Глотком тумана сбыться до шести,
Себя не обретая. И брести
Куда-нибудь, ни к месту, ни о ком.
Вдыхая дождь вдоль музыки - с глотком
Тумана в замирающей возне...
потом не раз привидятся во сне

огни вокзалов, контуры общаг.
качался звук, забытый на вещах,
и вещими казались вещи. в них
кончалась память. а в окне - огни
вокзалов, различимые едва,
пытались выжить в ночь без рождества.

Просвет прочитан. Сумерки строги.
Вся ночь - на расстоянии строки,
Где в стёкла робко бьётся ветка, вет... -
И нас, негромко падая в просвет,
Прочитывает строчками из книг.
И кажется, что свет уже возник



Питерский альбом (фрагмент)

               Ладе Пузыревской



Мой друг, я буду в Питере с утра.
Пытаюсь спать под хохот, храп и бредни,
Уныло отгоняя комара...
Дежурный проводник включает бра,
Приносит чай, выслушивает сплетни.

За поездом бегут скелеты крон.
Метель всю ночь с подножки не слезала.
Схожу с ума.
(На пристань? На перрон?)
В нелепых декорациях ворон
Дверями машет здание вокзала.

Лирический герой едва живой.
Ты, впрочем, скажешь – просто накатило.
Куда идти? Стою на мостовой,
Как питерский патруль береговой,
Глядящий на замёрзшее светило,

В котором отражается Нева,
Балконы, крыши, бранные слова
И что-то, недослышанное мною.
Бистро – направо. Пеною пивною
От грустных мыслей лечится молва.


--
Мой друг, здесь души заперты в тиски
(Ведущих в небо) лестничных пролётов.
Вконец осатаневший от тоски,
Господь ночами слушает стихи
И забирает лучших рифмоплётов.

У Невской Лавры строен силуэт.
Просторный тротуар разносторонен.
В Аиде каждый сам себе аэд.
«Поэт в России – больше, чем поэт»,
Когда рождён, убит и похоронен.

Пора поднять грядущее со дна.
Спешу покинуть мрачные ограды.
За каждым аймаком лежит страна,
Но лучшего в упряжке скакуна
На полпути уводят конокрады

И гонят в Лавру. Вечен ледостав.
Забвенье спит, столетья распластав.
И гении смычка, пера и дроби
Глазами перекошенных надгробий
Глядят в унылый мира кенотаф.


--
Мой друг, надежда свидеться слаба,
Твой адрес переездом искалечен.
Цыпленок чуда выпал из герба.
Смотрю, как сотни маленьких не-встречин
Сплетаются в большое «Не судьба».

Уходит день по следу детских лыж,
И я за ним. Курю. Давлю усмешку.
Стрелой играет каменный малыш.
Что мне осталось?
Снег.
Раздолье крыш,
Где ангелы с ветрами вперемешку,

И сорок лет длиною в черновик,
Где нет родных, но много всяких прочих.
Над Питером сияет крестовик,
Но призрак, оседлавши броневик,
Усердно исповедует рабочих.

Судьба страны стремится к январю.
Мерещится седому звонарю –
Прощальный круг закладывает стая.
Колоннами в гранитный пол врастая,
С земли ей смотрит вслед одна шестая.
И я с тобой негромко говорю.






------------------
Полный текст «Питерского альбома»:
http://www.stihi.ru/2017/01/31/6034



Сказки для рыбака на безрыбье


Вдоль гранитных опор
пробираясь во тьме, тайком,
рыба трогает город раздвоенным плавником.
Размываются контуры, гаснут огни в домах…

Время длится наощупь,
минуя людей впотьмах,
как Фонтанка – текущая между грозой и дном –
огибает площадь и гастроном.

В ресторанном дыму,
где ни в ком не болит река,
город пробует рыбу
с подливкой из чеснока.
Застывая под сыром в тарелке морских щедрот,
с бутерброда гостям улыбается мёртвый шпрот.
Пискнув, падает блюдце… Сквозняк выбегает вон, позабыв про голод и выпивон.

Лодка
бьётся
белугой
о каменный борт Невы. Вновь за кем-то незримым бредут по воде волхвы, и дыхание Балтики слышится над тропой, где мосты-динозавры склонились на водопой. Между тьмою и тьмой, где вливается в ночь река –
тонкий шрам от рыбьего плавника.

… Глянешь в чёрную муть - вдруг покажется, что фантом под взлохмаченной шкурой воды шевелит хвостом…



Сибириада

Ты что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?
Ты посмотри, вокруг тебя тайга.
Юрий Кукин



Пролог.

Развокзалится, раскоробится,
Расторопится суета.
Вьётся снежная серебровица
С мёрзлым именем Воркута.

Прикорнувши промеж бревешками,
Время тянется с огонька
За расщёлканными орешками
Да усмешками пермяка.

Мнится птице - летит на юг она.
Дремлют в памяти имена.
Завирухою убаюкана
Приполночная снежина.

Душу выгреет шкурка-яловка,
Спрячет накрепко в рюкзаке.
Не сыскать наливного яблока.
Катит клюковка по руке...


1.
Коротаю Сибирь. Нет маршрута, хоть просеку высеки.
Не дождавшись огня, возвращаюсь в промерзшие сени я.
Третий месяц гляжу, как недели сбегают на выселки,
Оставляя мне то ли безумие, то ли спасение.

Чьи читаешь стихи? Чем любуешься, ночи терзая чьи?
В южной жизни твоей - как сквозняк в непротопленном срубе я.
Лишь следы на снегу - озорные, раскосые, заячьи -
Уводя от волков, преподносят урок жизнелюбия.

Ползимы до тепла. Тишину не согреем ни ты, ни я.
Все до лета в плену слюдяного январского абриса.

От пустого письма - до нутра пробирает от инея.
Так ли важно теперь,
Что конверт без обратного адреса?


2.
... Простоишься, шатаясь, на влажном таёжном ветру.
Разгулявшийся хмель перестанет давить на закорки.
Чертыхнёшься в сердцах - и подсядешь поближе к костру,
Где сомлевший кисет наглотался подмокшей махорки.

Дом полнёхонек. -
Каждая чаша хоть чем-то полна.
Наш озябший шалаш успевали спасать до сих пор мы ж!
Горячатся в печи пироги. Напевает жена.
В закутке шебуршит шаловливый малыш-недокормыш.

... Не ищи забытья, даже в лужах сплошная тайга. -
Изведёшь и дремучего зверя, и нас, полукровок.
Мелко витым бичом над малиной мелькнет пустельга,
Задевая крылом земляничины божьих коровок.

Льнёт огонь к рукаву. Да скажи мне, какого рожна
Не могу извести подкатившую волглую хворь я?
По бревну у воды на пригревенке бродит желна,
Расставляя силки околотного пустоговорья.

Телеграмма: «прости возвращаюсь встречай тчк».
Пароходик спешит. Да понять ли ему, пострелюге...
Вечереет. Осыпалось солнце за кромку буйка.
Лишь таращится в сторону пристани раненый флюгер.


3.
Ноет подгоревшее полено,
Тянутся морозы к сорока.
Бродит ложка в чае по колено -
Не хватило кружке кипятка.
Чернота полнеет как товарка,
Тайно предаваясь шепотне:
Возбухает дедова заварка,
Ползая по-горьковски, на дне.

Снег ярится - пришлый, безземельный.
Вечер до полуночи допит.
Бабкин домик чайно-карамельный
Все грехи за зиму отоспит.

Как ему, хранящему родство,
Доживать себя до ничьего?

--
Вечер в коммуналке (что не ново).
Стол. Терновка. И тебе терново.
Поэтесска с мордочкой Му-Му.
Выгнать бы к чертям её, чуму,
Но сменяешь парочку обновок
На дуэт ночных перестановок.
Отлитературишь в два стиха.
Довела, терновка, до греха.

К ночи разметелилась столица, -
Дамами, мехами соболится,
Шутит над пальтишком простака.
С кровью - златоглавая телица
«Оканье» счищает с языка.

Силишься воскликнуть: «Я холосый...»
Но сидишь обросший, безголосый,
Стенку тенью делишь пополам.
Как союзписательские взносы,
Тараканы бродят по углам.

Где же тапок... Жаждешь заварушку!
Что нащупал? Дедовскую кружку?

--
Человечий дух неудержим,
Как технарь, корпящий над карданом.
Ты сменил и адрес, и режим,
Вырвался, не слёг под чемоданом.

Мы теперь с тобою визави
В истине, как два грача в навозе.
Но кривые - сколько ни криви, -
Дальше Ахерона не вывозят,
Лишь латают паузы над Е
И меняют почву в колее.

--
Утро. Муха плавает в «Арго», -
Жизнь щедра на лишние детали.
В сентябре цыплят пересчитали,
Но весна подводит Итого.

Пять шагов до озера парного.
Выпей, банька, жара дровяного -
Просто так. Не важно, за кого.

В дедовом краю лесов и пашен
Плач окончен, костерок погашен.
Медленно, как мёртвый на столе,
Остывает кружка на золе.


4.
Дома пустеют, как товарняк,
Сваливши судьбы в быльё-пылище.
В ладонях ставен бредёт сквозняк,
Тревожа брошенное жилище.
Не поднимая колючих век,
Скрипит сосняк, выплавляя смолы.
Лишь глянет осторонь человек
Слегка неправильного помола.

Изба с опалиной на скуле,
Да без детишек - такая жалость.
Хлебнув настой на таёжной мгле,
Повисла дверь на одной петле -
Но удержалась ведь...
Удержалась.

---
Чужую кружку согрей в горсти.
На старых снимках застыли лица.
Довольно просто в избу войти,
Куда сложнее в сердца вселиться.
Упрёком в горле горчит перга.
Снега не выйдут из обихода,
Покуда пьёт белену тайга
От ледостава до ледохода.

---
Резвится солнце на окунях,
Да на ершице - живой и колкой.
Река, уставши гонять коняг,
В тени раскинулась на камнях
Осоловевшею перепёлкой.

Огонь доверчиво льнёт к рукам.
Мышей летучих смахнёт чердачье.
Истосковавшись по рыбакам,
Избушка ластится по-собачьи.
В печурке старой сопит горшок,
Не хватит места тоске-кручине -
Разбитый флюгерный петушок
По новой выкрашен и починен.

Домишка, мошками мельтеша,
Латал уютом свои увечья.
А мы смотрели, боясь дышать,
Как в щёлку ставен глядит душа -
Сосноголовая, человечья.




Сны по реке


Мефистофель: «Осуждена на муки!»
Голос свыше: «Спасена!»
И.В.Гёте

Что делать, Фауст
А.С. Пушкин



Это лишь сон, дорогая, сопит в руке.
Люди добры к юродивым, снам и иже…
Вынесет нас на берег порогом ниже
Вечность, неспешно плывущая по реке.

Спи. Мы и сами сегодня – вода, вода,
Капельки пота на облике светлоликом…
Матери наши к утру изойдутся криком,
Выдавив нас, как из тюбика, навсегда.

Волны качаются, ялик сорвав с цепи.
Кем-то уныло бубнится то гимн, то сутра.
Я помолюсь, чтобы здесь не случалось утро…
Время кончается. Спи, дорогая, спи…


--
Сон обернулся кошмаром. Наш страшный Бог
Смотрит в родильный ад мириадом окон.
Бьюсь на руках, как висящий на лёске окунь –

Выдохни, Господи! Воздуха нет на вдох!..

Лёгкие сводит от смога и сквозняка –
Видимо, ангелы курят в регистратуре.
Выхода нет. Остаётся припасть к микстуре
С привкусом материнского молока.


--
Дальше не помню... Обрывки дурного сна
В руки услужливо тычут подделки быта.
Вихрем мелькают дороги, дрова, корыта,
Лужи – и сверху, как лозунг, висит весна.

Детство, за санками следом, ушло под лёд.
Юность увёл за собою поэт-скиталец.
Взрослость приходит –
Когда,
Проколовши палец,
Ты машинально в аптечке находишь йод.
Чуть удивившись – фонтанчиком кровь не бьёт.


--
Приколоты бабочки к листьям, как белые брошки.
Белеет распятие. Запах забвенья разлит.
Ты снишься босой,
Рассыпающей хлебные крошки.
Десяток синиц разметает их с каменных плит.
Седеющий воздух – как пыль на пустой колыбели.
Туман семенит, опершись на трухлявый костыль…

… Здесь я просыпаюсь...
До встречи – четыре недели.
Синицы с окна потревоженной стайкой слетели.
И всюду рассыпаны крошки, упавшие в пыль.


--
Дверь старчески скрипит от сквозняка.
Крест облупился в пожелтевшей нише.
Десница у Всевышнего крепка –
Без промаха шутить, наверняка.
У дома скорби даже дождь потише…

Безумны все, но здешние – вдвойне.
Обрывки душ тряпьём на самом дне
Набросаны в старухе и младенце.

Тебя ведут…
Едва идёшь (дыша ль?),
Привычным жестом кутаешься в шаль,
А на плечах белеет полотенце…


--
Мы проиграли.
Жизнь пошла ко дну.


--
Глотает ночь размокшую луну,
Запив лекарство лужей придорожной.

От каждого дождя бросает в дрожь, Ной?
Я точно так же сорок лет тону
В воде, вине, беспамятстве…
Ко сну
Зовут всё реже.

Тошно видеть сушу,
Звонить на небо сорок раз на дню,
Хлебать в корчме прокисшую стряпню.
Пропить пальто, забыть в кармане душу.
Искать по объявлению… Найти…
И что с ней делать, Господи прости?


--
Мне скучно, бес. Такая тишина,
Что вянут мысли. Дай хотя бы спама…
Полночи жду, дурея от вина,
Когда квадрат Малевича с окна
Сползет, и утром включится реклама
Прохожих, тротуаров, площадей.

Мне скучно, дьявол. Здесь, среди людей,
Где каждый ключ к душе – для взлома кован.
Любой делец страдает от жулья,
И каждый смертный – в ящичек жилья
Еще при жизни плотно упакован.

Мне скучно, бес. Не лечится тоска…
Жизнь прожита со всеми потрохами.
Осталось пыль стряхнуть с воротничка,
Очиститься от смертного греха,
И, причастившись новыми грехами,
Латать своё безумие стихами,
Пока не скажут: «Хватит. Выходи».
Любое сердце скорчится в груди,
Когда такая вечность впереди…


--
Сон затянулся.
Петлёй.
Табурета нет.
Лыбится всласть, перегаром дыша, корнет.
Площадь бушует, белеют вокруг кокарды.
– Смерть святотатцу!
– Повесить его!
– Долой!
Адмиралтейство уткнулось в грозу иглой.

Воздуха!..
Связаны руки.
Верчусь юлой…
Смерть не приходит. Карга заигралась в карты.

Нужно проснуться!
Проснуться...

Под лязг цепей
Двое меня неумело уносят с плаца
В дебри соборов, михрабов, пустых палаццо.
Чашкой черпнув из реки, предлагают – пей.
Пью.

Пью…
И больше не хочется просыпаться...

Впрочем, теперь уже некуда просыпаться.



Шаги к Серебряному веку. Гербарий (фрагменты)

1.


Только зелень стала чуть зловещей...
Николай Гумилёв



В окошке днём болела бузина,
Её по пьяни старый дворник выжег.
В просветах показались шеи вышек,
А между ними – прочая страна.

И мир явился
С ордером на взлом
За жменями невызревших орешин,
За парою пустеющих скворешен,
Давно прогнивших вместе со стволом.

Запрыгал звон сбиваемых замков,
Сшибая всё, что бытом брали в дар мы.
С крыльца смотрела память, как жандармы
Вытряхивают пыль из сундуков.

Рогами сад размахивал, как лось,
Бросая в Бога косточки от вишен.
Вокруг закат набрызган был. А выше -
Угрюмое молчанье запеклось.

... Что после? Трактор тискал целину
(Разбоем жизнь попробуй огорошь-ка).
В болоте за ночь вызрела морошка.
Две юности, прижавшись у окошка,
Пытались заглянуть за бузину...


--
стекала в молчаньи покорном
апрельская талость.
с утра свежестреляным кормом
земля отъедалась.

и души - все те, что сжились с ней,
наевшись земли же,
на свет вылезали из жизней.
кто дальше, кто ближе.



2.


... полынь и горький дым к ночлегу
Осип Мандельштам



Когда роса бежит из бренных мест,
Оставив лист полуденному зною,
И ходики, не знавшие сиест,
Застыли над судьбиной отпускною,
Ботаник скорбно мучает латынь,
Коверкая названья молочая.

Бродить в степи в такую-то теплынь!
Но даже если крикну сгоряча я,
Куда ни глянь и сколько ни волынь -
Завёрнута в безветрие полынь,
Сама себя собою огорчая.

Напрасно к мылу тянется рука.
Тебе полжизни здесь мотать срока
И предаваться травному унынью.
И где-нибудь поближе к сорока
В бутылку с обезноженной полынью
Добавишь водки. Чтоб наверняка.


--
лампа склонилась над иском.
полночь листает дела.
степи, сверяясь со списком,
сыплют росу на тела.

павшие щерятся нище,
мятлик дрожит на цепи.
... в душу впилось корневище?
ты ж человек. потерпи...



3.


Быть как стебель...
Марина Цветаева



Подмёрзла жизнь, как черенок.
Нездешняя, необжитая.
Декабрь уходит из-под ног,
Слетающийся снег шатая -
И он качается, дразнясь,
В углу какой-нибудь чужбины,
Где с миром полная несвязь,
А с Господом - до половины.

В сугробы молча, как вдова,
Вмерзает сгорбленная дача.
Сквозь лица сыплются слова -
Беззвучно, ничего не знача.

Бреду не к тем, не в том, не в то -
Делиться страхом и ночлегом.
И тело прячется в пальто,
Прикидываясь человеком.


--
чьи судьбы в земле смерзались,
себя забывая в ней?
где дереву - цвет и завязь,
костям не пустить корней.

таких не хранит ложбина,
дроздовый - не ждёт - галдёж.
сосна, говорят? рябина?
да разве теперь найдёшь.



Фреска

- С бессмертием не всё ладно, воскресают-с...


В захудалой глуши, где засовы оделись ржою,
Но в заутреню горло дерёт полусонный кочет,
Сквозь апостольский лик проступило лицо чужое.
Корчит рожи в углу и мирских мужиков морочит.

Привечать чужаков осторожному люду не в честь.
Что за черти в стене? Хоть глаза изгляди до рези.
То ли леший, а то ли другая какая нечисть -
Сколь ни крестишь её - всё настойчивей к людям лезет!

Эх, церквушка... Намылили шею дьячку-зудиле.
Подсобрали деньжат, чтобы стала не так убога.
Освятили. Отпели. Отплакали. Откадили.
Только толку-то? Так и молились с другого бока.

Храмы в землю врастают - на Волге ли, на Оби ли.
Но упрям человек.
На осеннюю Виринею
Мужики под хмельком непутёвую фреску сбили.

Вместе с той, что была под нею.





---
В святцах 17 октября по новому стилю - Виринея Едесская. «Приносящая победу».


Эффект бабочки


в ковчеге - течь. но это ли беда?
к утру прибудет вечный Тамада
и снова станет думать о зачине.

...слезятся щели. компас близорук.
вода во тьме - и тьма воды вокруг,
и чёрте что мерещится в пучине.

ни света, ни просвета, ни огня.

сбивается сердечная возня,
выкидывая паузы наружу.

молчат и Хорс, и Будда, и Аллах.
по треснувшей стене стекает страх
и трётся о невызревшую душу,
с которой - как наклейки со старья -
смываются основы бытия.
лишь волны бродят в поисках ночлега...

...плыви как все, залейся до хандры.
но ты нарушишь правила игры -

откроешь дверь
и выйдешь из ковчега.

--
светает...
воробьи на проводах.
в размокших послеливневых садах
привычно зеленеет время года.

листва лениво сушит естество.

завёрнутое в кокон существо
осваивает действо перехода...