Я тем нужна,
Кому должна;
Пока могу,
Живу в долгу,
И груз не скину.
Я тем важна,
Что всем должна;
Раздам долги,
Как пироги,
И грустно сгину...
Приехала из Петербурга Машка.
Мы смотрели друг на друга и, как в старом фильме “Сказка о Потерянном времени”, превращались из немолодых женщин в девочек.
“Машка, а где твои колечки?” – спросила я . Машка всегда носила на обеих руках много серебряных колечек, и я любила изображать, как она в старости будет грозить внукам, бренча этими колечками на скрюченных пальчиках. Нам тогда казалось, что это очень весело
- А не ношу больше. Как-то перестали они меня украшать. Не сочетаются со старческими пятнышками. Видишь, сколько их!”
Мы стали разглядывать старческие пятнышки.
“А у меня косточка на ноге,- похвасталась я.
- Да ты что! – восхитилась Машка. – Покажи!
Я сняла носок и показала косточку.
Нам и теперь было весело.
Потом мы пошли в магазин покупать Машке вещи. В развалах уцененных товаров Машка нашла себе сумку. Я захотела такую же. Мы поискали вокруг.
“ Смотри,- зашептала Машка,- вон напротив тетка держит такую же точно сумку. Сейчас она ее положит, а мы схватим!”
Я посмотрела. Это было зеркало.
Машка зашлась от смеха.
“Что ты ржешь! – в ужасе сказала я. – Какой тут может быть смех! Пугаться пора! Алиса хренова! Пойдем выпьем!’’
Мы пошли в бар и, как большие , заказали себе по мартини.
“Вкусно,- сказала Машка. – А помнишь Юрку Брусова?
- Умер? – испугалась я.
- Не умер, не умер. Спился. Вообще, многие мальчики спились.
- Это поколение наше такое, -кивнула я. - Мальчики опускаются как-то.
- А девочки, наоборот, все хорошо сохранились, и у всех все ничего себе,-сказала Машка.
- Девочки – молодцы!- согласилась я. – Девочки не меняются!
Подруга, как странно; мы те же, что прежде,
Но только без света и только в одежде!
Меня ты легко узнаешь, приезжая,
Но смотрит из зеркала тетка чужая,
И ручек, усыпанных старческой гречкой,
Уже не украсишь дешевым колечком!
Подруга, чем дальше, тем “ страньше и страньше”,
И только друг с другом нам сладко, как раньше!
Вот и не странно: скрипки бесструнной обмякшее тело;
музыка вытекла – душа отлетела,
Недалеко отлетела и стала букетом роз,
который тут же к фигуре прирос,
побыл головой на плечах
и зачах.
А музыка сквозь песок просочилась,
Про-пе-со-чи-лась
И превратилась
В яйцо,
из которого вылупилось лицо;
четкий профиль вылупил глаз, и черный
ус завился, завёлся, закрутился в валторну,
а она уже выдула, выдала соло –
Голое соло Галы.
Но вот что странно: вид из окна.
Залив (Мексиканский).
Дорога (асфальтовая),
Машины (просто едут),
И никто не превращается ни во что другое...
Плачет расстроенный Дактиль:
"Вымру я, как птеродактиль!
Все бы им ямбы, хореи,
Я же хирею, хирею!
Был ведь когда-то известный я,
Пел ведь про тучки небесные!"
И вторит ему Амфибрахий:
"Твои понимаю я страхи!
Когда-то слагал я баллады,
А нынче забыт, как "Гренада!"
И вступает со вздохом Анапест :
"Я и сам был и юн ,и нахрапист,
Я и сам удручен, озабочен;
Мой "Парадный подъезд" заколочен;
Но признаемся, братья трежсложные:
Непростые размеры мы, сложные!
Если б я был поэтом, и сам бы
ПРЕДПОЧИТАЛ БЫ НАМ БЫ ЯМБЫ!"
Здесь воздух густ – вот-вот хлопушкой треснет.
Того гляди, за побрякушку кокнут.
Дома зачеркнуты зигзагом черных лестниц,
И режут глаз расколотые окна.
Урчит тоннель голодною утробой,
И на мгновенье освещают фары
Бомжа с табличкой:
“ Hungry. Homeless. Sober”.*
И видится мне :
“ Мэне. Текел. Фарес”.
* Голодный. Бездомный. Трезвый.
( жить на вершине голой,
писать простые сонеты
и брать от людей из дола
хлеб, вино и котлеты.
Саша Черный)
-1-
Опять не уложилась в график
(Звучит по-русски слово “traffic”).
Затормозить, послать все на фиг,
Уйти на дно…
Пудов навязанного груза
Моя задрипанная муза
(звучит по-русски слово “loser”)
Не сбросит, но…
-2-
Вот мне б –
от суеты и гонки,
От телефонной перезвонки,
От службы, от хлопот по дому,
От незнакомых и знакомых
И равно
от услуг и козней-
Да в башню
из слоновой кости,
По узкой лесенке,
и там бы
На нить испытанную ямба
Слова, как бусы, нанизать...
Когда мне было б что сказать...
-3-
(стихам)
Сначала живыми вы были стихами,
А после сухими вы стали жуками.
По букве я вас пригвоздила к бумаге
А нужно ли было - кто знает, бедняги...
Прости мне, Господи, что я в тебя не верю.
Необретенное нельзя назвать потерей.
Ни в знаках Торы, ни в славянской древней вязи
С Божественным я не увижу связи,
И в храмах, издали внимая гулкой речи,
Не божий глас я слышу - человечий.
Так и живу, пока дорога длится.
Я не умею, не могу молиться
За всех любимых и других. Но все же
Храни их, Боже!
("Гул затих. Я вышел на подмостки")
Не ужасный, не прекрасный –
Удручающе простой
Вижу сон в ночи безгласной
С неприятной частотой,
Сон, банальный – аж до боли:
Вот на сцене я стою,
Но своей не знаю роли
И спектакль не узнаю.
«Кушать подано, синьора»?
«Негодяй, подите прочь!»?
Нет суфлеров, и актеры
Не желают мне помочь.
Не нужны мне ни кушетка,
Ни часы и ни очки;
Докторфрейдова жилетка
Вся раздергана в клочки.
Навидались, наигрались
И с тюрьмою, и с сумой,
И прозрачный мой анализ
Скучен даже мне самой!
Летают птицы. Ползают жуки.
Земля из недр выбулькивает воды.
Смеются дети. Плачут старики.
Шуршат машины и пыхтят заводы.
Бегут спортсмены. Крутится кино.
Сквозь черноту несутся метеоры.
В дубовых бочках старится вино.
Поют певцы. Мигают мониторы.
Дробятся атомы. Вскипает молоко.
Амебы занимаются деленьем.
И все маячит маятник Фуко.
И Я живу - себе на изумленье.
( Кате и Семе, которые бросили работать, уехали во Флориду и заделались вегетарианцами)
Семь дней, как семь лет, провела я в краю,
Где, будто две божии птички в раю,
В кущах забытого дома
Живут себе Катя и Сема.
Им что-то открыто, что нам не дано;
Их быт незатейлив и кроток.
Лущат они семечки, глядя в окно,
Двое блаженных сироток.
И чист, как их мысли, прибрежный песок;
Как манна набесная, бел он.
Не мед вороженый – грейпфрутовый сок
Течет по руке загорелой.
Там праздность – не в тягость , и грех там не грех;
Воды в океане хватает на всех;
И нет безмятежнее места;
И даже в названьи – сиеста.
А мой-то удел – суета-маета!
Уму ли, безумию внемлю?
Тихонько прикрыв за собою врата,
Спускаюсь на бренную землю.
Лето на исходе,
Пляжи опустели;
Тихо на Кейп Коде,
Вымерли отели;
Люди на заводе,
Бляди - на панели,
Овощ - в огороде,
Дичь - в мясном отделе.
Что же мы- то , вроде,
Как- то не при деле?
Силы на исходе,
Нервы - на пределе...
****
Halloween
Тыква скалит рот щербатый,
Свечка теплится в башке,
Волочет колдун горбатый
Что- то страшное в мешке;
Ведьмы глаз, машины ль фары-
Промелькнул и сгинул свет;
Нет людей на тротуарах,
Тротуаров тоже нет;
Бродят ряженые дети ,
Бормоча свой "трикотрит",
Пляшет лист, гуляет ветер...
Разыгрался мой артрит.
Происходят по весне
вот такие фокусы:
вылезают из-под сне-
га…лубые крокусы.
Под осиной снег осел,
получилось месиво;
принялась на ветке бел-
ка…выркаться весело.
Вышел сонный кот во двор,
потянулся сла-аденько,
и уже напялил шор-
ты…ропливый дяденька!
( вставьте “то”, и “го”, и “ку”
сами в нужную строку)
Бурая жаба сидит на дороге,
лицо ее кротко.
Неведомо ей, что кто-то двуногий
видит жабу уродкой,-
Что ей за дело!
Тело
ее для сиденья удобно
и для прыганья складно;
бугристая кожа, нежнейшей покрытая слизью,
прохладна;
выпуклый глаз
летящую пищу
уловит мгновенно,
и нет у ней нравственных мук,
поскольку она совершенна.
... И смесь горючую декабрь тогда обрушил
На нас, по двадцать килограмм на душу.
Нехитрый скарб, подушки да одежки,
Нелепый термос, глупые матрешки,
И в стопках сиротеющие книжки,
И сахарница старая без крышки
( Зачем- то мама сунула украдкой),
И список телефонов за подкладкой,
Прощанье. Проводы, звонки, ночные бденья,
Шум голосов, осипших от куренья,
Закуски ( бог с ней, с вазочкой, - из банки),
И водка вперемежку с валерьянкой,
Прощанье. Город, лица, спины, лица
( Не надышаться - впору набродиться),
Прощанье. Дом, потерянная нота,
И юноши заснеженные Клодта...
И надо всем, отчетлив и навязчив,
Плыл запах гари- от мостов горящих.
***
Был первый день в предместьи Рима.
Для нас, еще пропахших дымом
Отчизны, но уже безродных,
Ничьих, отчаянно свободных,
Был первый день в предместьи Рима,
Как памяти чужой стигматы:
С ума сводящее сфумато
Холмов, дорог и кипарисов,
И запах моря и аниса...
Как памяти чужой стигматы.
Петр
Петух кричал: “Куда? Куда мне?"
И в третий раз. И рассвело.
И грянул тот, чье имя камнем
На дно истории легло.
***
Александр
Защитника не защитило имя.
Господь хранил - Охрана подкачала.
Взорвался век . И проступило в дыме
Другой эпохи славное начало.
***
Анна
Приюта нет. Но обретен в скитаньи
Один, единый, негорящий Дом:
Бесценный груз в потертом чемодане
И имени короткий палиндром.
Не то что бы не хочется стареть,
А просто жаль ветшающего тела.
Не то что бы боишься умереть-
Скорее, жить еще не надоело.
И не сказать, что не люблю зимы –
Уж больно ласков сладкий запах лета!
А впрочем... эпидемии чумы
Не ожидается. Спасибо и за это.
***
(посвящается коту по имени Кличка Гога, который пришел неизвестно откуда и стал с нами жить)
Выцветшие медальоны
На старомодных обоях;
Пахнет куриным бульоном
И сухою травою.
На диване – дряхлая кошка
И старик под клетчатым пледом;
Старуха сметает крошки
После скупого обеда.
Смеркается за окошком
( Темнеет-то нынче рано);
Молча сонная кошка
За хозяйкой следит с дивана.
Сюжетец какой печальный...
Он не про нас с тобою!
Наш кот – молодой и нахальный,
И нету у нас обоев.
У нас – веселые стены,
И нас спасают от скуки
Капустники, КВНы
И прочие бодрые штуки.
Лет нам не так уж много,
Мы бегаем на работу;
У нас по вторникам – йога,
У нас – друзья по субботам.
...Смеркается за окошком
(Темнеет-то нынче рано);
Кот ( заметим, не кошка)
Смотрит на нас с дивана.
Чего уставился строго
Глазом своим зеленым?
Дурак же ты, Кличка Гога!
Иди, вон, поешь бульону...
***
Померкла “ утренняя слава”,
Пожух и сжался алый раструб,
Но будут жить сухие травы
И остро пахнущие астры,
И будут яблоки вариться
До пузырьков янтарной пены,
И мне захочется рядиться
В тона граната - непременно
В тона граната и корицы...
Как странно притупились чувства!
Как жизнь печально не остра!
Уж и высокое искусство
Не пробирает до нутра!
Фальшивый звук ушей не режет,
Не веселит цветенье роз,
И запах луковицы свежей
Былых не вызывает слез!
Просыпаюсь среди ночи,
Слышу – кто-то ножик точит.
Вжих! Вжих! Не бывать тебе в живых!
Я, от страха холодея,
Поднимаюсь на локте,
Разглядеть хочу злодея,
Привыкаю к темноте.
Я в своей постели, дома;
Все привычно и знакомо;
На стене часы висят,
Цифры фосфором горят.
-Померещилось, ложись…
Стрелки блещут, как ножи,-
Вжих ! На дольки время режут.
Вот откуда этот скрежет!
Тик да так. Не спастись тебе никак.
(первые приметы ленинградской весны)
Вот-вот! Уже и воздух – зыбкий!
Висит сосулька – леденцом!
С весов соскальзывают рыбки
И пахнут! Свежим! Огурцом!
Снег во дворе осел под гарью,
И, от игры еще горяч,
Блестит на грязном тротуаре
Забытый школьниками мяч.
***
(малая родина, Большой Дом)
Стоя, как кони в загоне,
Пили мы кофе в "Сайгоне",
И сладкой была крамола
Под боком у комсомола,
А рядом летел Литейный,
Сперва - обжорный. питейный,
После - музейный. пристойный,
Имперский, хоть не престольный,
К концу же, рекой распятый, -
Серый, страшный, проклятый...
***
( сквер )
Городской сумасшедший, худой, с бумажной розой в петлице,
Зевак веселит у подножья бронзовой императрицы.
Голубь глядит на него и думает: « Странная птица!
Крыльями машет, кричит, да что-то ей не летится»...
Что-то снилось не к добру.
День затр-р-рет тр-р-ревогу.
Кофе крепок поутру-
Ну и слава Богу!
Бодро тренькает трамвай,
В нем тепло и людно.
Столько дел, что поспевай-
Вот оно и чудно!
Руки-ноги-голова-
Понеслась лошадка,
Каж-ж-ждой ж-ж-жилкою жива-
То-то ли не сладко!
...За дневною суетой,
В тишине домашней
Наплывает с темнотой
Мутный сон вчерашний...
У овчарок и болонок
Нет на лапах перепонок;
Нету крыльев у шарпеев,
А у лаек нету перьев;
Нет у догов и бульдогов
Рога, как у носорогов,
А у такс и доберманов
За ушами нет карманов;
У терьеров и боксеров
Нету в животе моторов;
Нету у ротвеллеров
На спине пропеллеров.
Ну и ладно! Мы и так
ОЧЕНЬ ЛЮБИМ ВСЕХ СОБАК!
ЧЕРНОЕ. Отступило и сжалось до точки.
СИНЕЕ. В синем уже можно дышать
(Осторожно, заново, по глоточку),
И очнулась от обморока душа.
Оглохшая, словно обложена ватой,
Наблюдаю мира немое кино,
Но уже перестала искать виноватых,
И снова вкус обрело вино.
(В ответ на машкины уговоры писать регулярно, даже если не о чем, погружаясь в поток сознания)
Мутен сознанья поток;
Мыслей течение скудно;
Не одолело порог
Памяти утлое судно;
В экую топь занесло –
Нет ни простора, ни блеска;
Слова застыло весло (--ва засты-ло-ве-сло---) –
Миг до последнего всплеска;
Берег желанный вдали!
Встреча уже не за мною:
Плотно сидит на мели
Воображенья каноэ!
Ты победил. Окончен спор. Куда мне
С тобой тягаться! Ты и прежде мог
Бросать слова без промаха, как камни,
В осиное гнездо моих тревог.
Ты прав. Нам расслабляться – не по чину.
Ленивый остается не у дел.
Известно, кто смеется без причины.
Пустой карман – беспечного удел.
Опасно привечать кого попало,
Не отличая друга от врага.
Нельзя не помнить: у пчелы есть жало.
У кошки – когти. У козы – рога.
Ты прав, любимый, как всегда. И все же...
Какая у тебя смешная рожа!
Мы приехали в Прагу – Машка из Петербурга, я из Бостона- и сразу пошли гулять куда глаза глядят.
За распахнутыми в белой стене воротами был сад. Мы вошли. По кирпичной дорожке , как ни в чем ни бывало, гулял павлин. В глубине сада стояла вольера с табличкой «Выпь велкая.» Но никакой выпи не было – вольера была совершенно пустая. Приглядевшись, мы увидели вторую табличку, сообщавшую, что год назад Выпь велкая была переведена в другое место.
«Какие смешные,-сказала я, - приколотили еще одну табличку вместо того, чтобы просто убрать пустую клетку».
«Но тогда, - ответила Машка,- мы бы не узнали, что Выпь велкая тут была!»
***
(Машке)
Ни планов, ни долгов, ни обещаний;
Здесь дни легки, как чешские монетки,
И пялятся на нас марионетки,
Пока мы сладко завтракаем щами.
Орлы, да львы, да прочие химеры
Всё “ чёрствые” сулят нам “потравины;”
Здесь водятся грифоны и павлины,
А “выпи велкие” повывелись в вольерах.
ЧуднО “блудиться”, чтоб купить в итоге
Стекляшку, плошку, шляпную булавку,
И в эту заколдованную лавку
Назавтра не найти уже дороги.
Чудно, но неизбежно, как прощанье,
Дни поистратятся ; лишь крону за подкладкой
Нащупав, я подумаю: « Как сладко!
Как сладко в Праге завтракалось щами»!
Хрустящее ноябрьское утро.
Хрустящие коричневые листья –
Гигантские картофельные чипсы -
Пакую по коричневым мешкам,
А в голове перебираю рифмы,
Завалы слов, как листья, разгребаю;
Напрасный труд, бесплодная забава:
Про осень все написано давно.
Вон мой сосед орудует граблями;
Спина его сгибается ритмично;
Легко ему, и двор его опрятен-
Куда уж мне, бездарной, до него!
Шуршат охапки листьев, рассыпаясь;
Слова крошатся в голове, как чипсы;
Хрустящее ноябрьское утро
Растаяло и в день перетекло.
Посрамлена хозяйственным соседом,
Прокопошусь без толка до обеда
( Ну вот и рифма) ...
....А хорошо среди своих,
Когда привычен каждый чих,
Когда понятен каждый вздох –
Не суть, хорош ты или плох,
Сказал-мазал, спросил-забыл,
Ну недоспал, ну перепил;
Неправый, правый, добрый, злой,
И так ты свой, и эдак – свой;
Собраться славно вечерком,
Развлечься – водкой ли, чайком,
Нафилософствоваться всласть,
И все – впопад, как карта в масть;
А можно так, без умных фраз,-
Тебя поймут, не в первый раз,-
Наговориться, с матерком,
Как прокатиться с ветерком.
О важном можно, о пустом,
О сложном или о простом,
О главном и о мелочах,
А можно вовсе помолчать
И ощутить, не торопясь,
Какая между нами связь...
Как Мика появился
На дереве ветка – дерева детка;
На дереве – ветка, на ветке – почка;
Дереву – внучка, ветке – дочка.
Из почки – листочек, зеленый лучик,
Почкин сыночек, веткин внучек.
На дереве ветка, у мамы – детка,
У мамы детка, на ветке –почка;
Деткина мама - бабина дочка.
Мика, наш лучик, мальчик-росточек,
Бабин внучек, мамин сыночек.
Мы очень долго ждали Мику. « Ну когда же он появится? – говорили мы. –Мы так его ждем!»
Ждать-то мы ждали, а появился он неожиданно. Раз – и появился!
«Ты одкуда? – спросили мы.
«- Откуда ни возьмись , - ответил Мика. – Давайте, любите меня."
И мы все стали его ужасно любить, прямо сразу, только кот Блубери не сразу. Он сначала не понял, кто это такой появился, а когда понял, что Мика, тоже стал его любить, по-своему. Он ходил по дому и мяукал, иногда подпрыгивал и ловил мошку, чтобы мошка не беспокоила Мику, а иногда сидел и смотрел на Мику, и думал, какой он замечательный.
Мика и правда был замечательный, и все, что умел, делал замечательно, а умел он многое: и кушать, и плакать, и писать, и какать, и соску сосать, и пузыри пускать.
А уж мы-то его
И кормили, и купали, и пеленали, и утешали, и на руках носили и очень, очень, очень
Очень, очень, очень
ЛЮБИЛИ!
Красивая лужайка. За ней – красивый пруд.
В пруду сидят лягушки и лилии цветут.
Хорошенькая скатерть на травке у пруда.
На скатерти – напитки и разная еда.
Сидят в красивых позах три дамы на траве.
На каждой – платье пышное и торт на голове.
Лягушки удивляются: “ ква –кой смешной наряд!”
Да нет же, это шляпки, а торт они едят!
Веселенькие птички щебечут: чик-чирик!
Хорошая погода, веселенький пикник.
Как вдруг ужасный ветер пригнал большую тучу
(Погоды перемена – отнюдь не редкий случай).
Заквакали лягушки, повыпучив глаза:
“Ква-кая надвигается хорошая гроза!”
В отчаяньи деревья заламывают ветки:
На них несeтся скатерть, за скатертью – салфетки,
И три красивых шляпки взлетают над лужайкой,
И их поймать не могут три шляпкиных хозяйки,
И дамы все бросают и прятаться бегут.
А торт
ползет
по травке
и шлепается в пруд!
Заквакали лягушки, запрыгав в восхищеньи:
“Ква-кое нам сегодня досталось угощенье!”
А шляпки над лужайкой летят, летят и – ах!-
Садятся на деревья, устроившись в ветвях.
И птички зачирикали, затренькали, запели:
“Чи-то за чудо-гнезда к нам сами прилетели!”
Такая вот история про прерванный пикник
( А мусор на лужайке убрал потом лесник).
Эпилог
Три дамы не горюют. Они себе в Пассаже
Купили шляпки новые, еще красивей даже!
Напитки запасают и разную еду,
Чтоб снова в эту пятницу отправиться к пруду!
…Жила я себе, как живется,
Охала, что старела,
Радовалась и печалилась,
А мама все молодела;
А мама все уменьшалась,
Потом превратилась в дочку,
Потом заплакала тоненько
И стала маленькой точкой,
Маленькой точкой внутри меня;
Ни дорог между нами, ни времени;
Носить мне ее, невесомую,
И не разрешиться от бремени...
Иду иду иду ( цезура) .......................................
..................... (цезура) .................................. .
прилип к подошве лист (цезура) ....................
............................(цезура) вот я иду и мокну
.как сыро и темно(цезура) прилип к подошве лист
.................................................................
.....................................................................
Как сыро и темно! Вот я иду и мокну.
А в окнах свет горит, и люди ходят в окнах;
Совет там да любовь, да праздник, да уют,
Но там меня не ждут, но там меня не ждут.
Прилип к подошве лист раздавленной лягушкой,
А бабушки пекут румяные ватрушки,
И детки, и коты, и семеро козлят
По лавочкам сидят, по лавочкам сидят.
Зажегся вдруг фонарь и отразился в луже,
И у меня есть Дом, но я живу снаружи;
Нет взять бы и войти, ведь невелик же труд, -
Все жду, что позовут, все жду, что позовут...
Шуне
Длинноногие домики , в деревянном своем опереньи,
Вот-вот ушагают, выдавая смешные коленца;
Мы на пляже одни - я и мое повторенье,
Свернулись калачиком, вдвоём под одним полотенцем.
И нет никого, кроме нас, океана и чаек;
Белое небо оползает на берег туманом;
Только, странно отчетливы, черные сваи венчая,
Неотрывно и молча куда-то глядят кармараны.
Улетели дома, и птицы застыли навеки;
Сквозь туман не пробившись, кораблиные крики зависли.
Только я и Моё, одинаково смежив тяжелые веки.
И плывут в головах одинаково легкие мысли...
Страшно жить на этом свете.
В нем отсутствует уют...
(Николай Олейников)
Из дома вышел человек с веревкой и мешком..
( Даниил Хармс)
Обэриуты вы, обэриуты...
Вот ведь чего захотелось – уюта -
Вам, чинарям, штукарям, шутам, скоморохам;
писали , писаки, да не вписались в эпоху.
А ну-тка, самая жуткая шутка:
Из дома вышел человек на минутку -
и сгинул! С концами. Как не бывало.
Во как! Где ваша не пропадала!
В разных местах – в Крестах, в лагерях,
на улицах , как на минных полях,-
напропадало вашего брата.
Слишком веселые были ребята.
Того нету, этого нету...
Да кто вас считает, поэтов....
Стояла на пирсе прекрасная дама
И наблюдала вечерний прилив.
На даме удобно сидела панама
И мирно дремала, поля опустив.
И то ли в дремоте примнилось панаме,
То ли взаправду – невдалеке
Чайка, летая над морем кругами,
Кричала на птичьем своем языке:
«Прекрасно, прекрасно летать над волнами,
Расправив по ветру тугие крыла!
Напрасно, напрасно сидишь ты на даме,
Какой бы прекрасной она ни была!»
И стало отчетливо ясно панаме,
Чего она хочет, и что было сил
Она встрепенулась, взмахнула полями,
И весело ветер ее подхватил!
Прощайте, прощайте, прекрасная дама,
Простите, я Вас огорчать не хочу,
Но а не вернусь! Я уже не панама!
Я птица! Я птица! Я Чайка! Лечу!
Уж не заплачу над судьбой Муму
И Гамлету не крикну из партера:
« Клинок отравлен!». Зрелому уму
Не сохранить наивной детской веры
В происходящее. Но смысл увижу я
Глубинный за сюжетной пестрой тканью.
Искусство – отраженье бытия,
А катарсис – вершина пониманья.
Ведомые с начала до конца
Рукою автора, герои и злодеи
Живут, согласно замыслу творца,
И умирают, воплотив идею.
Все правильно. Проглочен Колобок.
И Гамлету в живых не оставаться.
Вот только... Пушкин. Пушкин-то как мог
Над вымыслом слезами обливаться?!
***
Неправильно! Проглочен Колобок!
В моей душе – обида и смятенье!
Мне не понять, кто так жестоко мог
Шутя отдать героя на съеденье!
Наказана за гибель Колобка,
Пускай пылится книжка под комодом.
Еще не скоро Гамлет. А пока
Мир восстановлен. Мне четыре года.
Про чью судьбу бубнит пророк?
Мне не слышны слова пророчьи;
Ему мой ласковый мирок
Пока не виден среди прочих
Больших и маленьких миров;
Неразличимый нежный кокон,
Где нет ни бурь, ни катастроф,
И даже нет дверей и окон,
Где всё любимое – со мной,
Те, кто при мне, - давно любимы;
Всё остальное – стороной,
Все остальные – мимо, мимо.
Кому беду сулит пророк?
Что понимает он про то, как
Плела я долго свой мирок...
Да и не верю я в пророков.
Коровьи туши
висят на крюках.
Коровьи души
плывут в облаках.
Красиво и чисто
среди облаков,
и нет мясистых
там мясников.
***
Нет! Не обязана трудиться
Моя уставшая душа!
Охота спать – пускай ей спится;
За нею нету ни гроша.
Нет ни геройского поступка
За ней, ни смертного греха;
Пусть дремлет, бедная голубка,
До жареного петуха.
Зато когда со старым телом
Она вконец утратит связь,
Снялась легко - и полетела,
Ни разу не оборотясь!
***
Пастух, недосчитавшийся овцы,
Убьет другую, обернувшись волком.
Но намертво вколочены «Столбцы»
В мою любовно собранную полку.
Опять брюзжит рассвет ленивый
И брызжет дождиком брезгливо.
Уж лучше ливень! Лучше гром,
Чем полусолнца бледный ком!
Но – встать! Спружиниться! Собраться!
Начать и этот день с листа!
Задать еды меньшому братцу,
Чья плошка с вечера пуста;
Взбодриться утренней пробежкой;
Старушке с маленькой тележкой
Помочь дорогу перейти;
Жить, созидая, - до пяти;
Ликуя, встретить вечер праздный,
Намеренно однообразный;
Заснуть здоровым крепким сном!
А ночью – точно – будет гром,
И ливень хлынет с юной силой,
И жизнь огреет новым днем,
И осветительным слепилом...
Тьфу,- ... ослепительным светилом
Ознаменует мой подъём!
1
Ко мне тут муза прилетала
( Ошиблась, видимо, окошком);
Она в руке стило держала,
А я держала поварешку.
Мы поболтали очень мило,
И, вдохновясь общеньем с ней,
Такие щи я сочинила,
Что всей поэзии сильней!
2
В ледяном недоуменьи
Не молчи и лба не морщь:
Уж сигналом к примиренью
На столе алеет борщ.
Видишь, – знак надежды робкой –
Лист петрушки в нем дрожит;
Вот укроповая тропка
По окружности бежит;
Чуешь – стелется над влагой
Одуряющий парок,
И маячит белым флагом
Там сметаны островок.
Зачерпни круги моркови
И свекольную ботву,
Чтобы тонущей любови
Удержаться на плаву!
3
экзистенциальное
Сегодня спасла я картофелину
От бесславного загнивания,
Спасла я также морковку,
Луковицу и шпинат.
Я новым наполнила смыслом
Овощное их существование,
А супом наполнила Вову,
Чему он был очень рад!
4
Баклажана поглажу лиловый бочок,
Резать его не буду,
Положу на большое блюдо,
К нему – базилика зеленый пучок,
Белого сыра тугой кулачок,
Перца глянцевый колпачок,
А самое главное чудо ,
Красный,
Прекрасный,
Блестящий,
Пахнущий, настоящий,
Не помидор -
Помм-о-доро
(Кванто коста - нон троппо - сеньора),-
Водружу в середину.
Вот. Теперь – хоть пиши картину,
Такая немыслимая красота!
“Натюрморт в итальянской гамме”.
Но поскольку нет под рукой холста,
Опишу, как могу, словами.
5
Новостей не смотрю. Гоню интернета тревожную птицу.
С годами
Болевой опустился порог.
Что в мире творится,
Пускай разбираются сами.
У меня в духовке творится пирог.
Не смотрю новостей.
Собираю гостей.
На крахмальном плацу, как солдаты,-
Салаты.
В доме чисто и пряно.
Удалось овощное рагу.
Значит, все будут сыты и пьяны,
И на вечер согреты.
Только это могу.
Только это.
Черепаха
Как хорошо быть черепахой!
Неспешность – избранности знак.
Глядит в грядущее без страха
Ее от века мудрый зрак.
Ни колебаньям, ни сомненьям
В ней места нету, ни тоске;
Прочерчен путь ее с рожденья
Следами предков на песке.
Как тихий ход ее упорен!
Бредет , от дома ли, домой,
Чуть из яйца – и к морю, к морю,
Все по прямой, все по прямой!
А я? Пусты мои усилья.
Цель не извлечь из суеты.
О терпеливая рептилья!
Зачем, ей-богу, я – не ты!
РОМАН
Ч. первая
Покурили на углу у «Сайгона»,
Поболтали. Было людно и сыро,
Он сказал, не меняя тона:
« Есть ключи от квартиры»
Скрипел холостяцкий диван
В утробе чужой коммуналки,
Так расцвел их банальный роман.
Как ромашка на свалке.
Ч. вторая.
И пошло: уходили с работы тайком,
Привычно её покрывали подруги,
Ну и, конечно, супруга звонила в партком.
А что еще делать супруге?
В общем, все, как положено, полный набор:
« И любовь, и морковь, и погоня»,
Включая последний их разговор,
Горький, как кофе в «Сайгоне».
Ч. третья
В доме все спали. Один, в тиши кабинета,
Лениво гуляя по волнам интернета,
Непонятно зачем, вероятно, со скуки,
Он ее разыскал на фэйсбуке.
Взрослые дети, смеющийся внук,
Ряд пожилых незнакомых подруг,
Отпуск в Греции, она рядом с мужем...
Изменилась. Но могло быть и хуже.
Он даже хотел написать пару строк,
Бодро начал стучать, но закончить не смог,
Достал бутылку с дорогим коньяком
И переключился на « Weather dot com»
Эпилог
Вот, собственно, все. Продолжения нет.
Жизнь идет, слава Богу, нормально.
А вы чего ожидали? Говорю же, сюжет
Был банальный. Ба-нальный.
Cуббота, осень, двор, старик в кипе,
И в голове засевшие стихи
(...”И Ге - те, сви -щущий на вью - щейся тропе”...),
И луковой шуршанье шелухи,
Шкворчанье сковородки на огне,
Ворчанье мужа, ищущего гвоздь,
И кот на коврике, и дерево в окне –
Все как-то разом в целое свелось,
Совпало, как головоломки части,
Пронзив мгновенным ощущеньем счастья...
Морока бедному уму:
Со мной слова играют в прятки.
Я их ловлю по одному
И строю в правильном порядке.
Стой, существительное! Чу!
Я узнаю твое звучанье!
Вот за приставку ухвачу!
Вот удержу за окончанье!
Ловлю и знаю наперед
Все штучки ведьминские эти:
То, извернувшись, ускользнет,
То обернется междометьем!
В сознанья темном уголке
Глагол, дразня меня, маячит,
И вертится на яэыке
Наречье, круглое, как мячик.
О Бархударов и Крючков!
Вы на подмогу не придете,
Погребены среди сачков,
Значков и сломанных очков
В своем веселом переплете!