У каждого есть сад, оплаканный дождем.
Сад теплый, как ладонь под влажною подушкой.
Хрустит капустный лист, но с каждым сентябрем
Там яблонь тишина прозрачней и воздушней.
У каждого есть сад и путь через вокзал,
Сквозь гул и наготу вечерней электрички,
Туда, где в декабре, чтоб ты не замерзал,
Горит забытый плод огнем последней спички.
У каждого есть сад: на полке, на окне,
Где лук спешит начать свое сердцебиенье…
И зерна говорят с тобой наедине,
Пока в ночи твой сад меняет поколенье.
И ты уже не царь. Но кто-то близкий есть,
В пыльце полынных трав, на солнечных припёках,
Кому, как в первый раз, приносит август весть,
Куда плывет горох индейцами в пирогах.
Здесь ни Бога, ни Деда Мороза.
Дом родильный...кладбищенский крест,
Пьяный фельдшер, понюшка наркоза,
Да волчок, что ухватит и съест.
И война колесит за войною,
Вождь бессмертный идет за вождем,
Безраздельно владея страною,
Где мы были и будем сырьем.
И нас рубят и лущат без счета,
Безголосый людской урожай:
В яслях новая зреет пехота
И с шарами идет в Первомай...
За нами прошлое крадется по пятам -
Оживший труп невиданного зверя.
И страх, как мед, стекает по губам,
И пьем его, и открываем двери:
«Входи, владей и мною, и семьей,
И плетью бей, и обухом с размаху:
Мы стерпим все, наш царь, кумир, герой,
Веди нас в бой, на пытку и на плаху!»
И мы пророем норы для тебя,
И своды крепким обошьем железом.
Лей наши жизни в лету, не щадя,
Как сок берез спускают по надрезам.
Свободу, речь – все разрешаем взять.
Не упрекнем и кротко примем муку:
Так в мяснике теленок видит мать
И перед смертью нежно лижет руку.
К струям ливня нельзя прислониться
И обнять этот город большой;
Но звенит в моем сердце синица,
Как предвестник зимы голубой.
Как свидетель грядущего чуда,
Птица цвета пожухлых лесов,
Будто вправду летишь - ниоткуда
В перекрестья бетонных дворов.
Будь сиделкою кроткой на стуле,
Чтобы теплые книги стеречь,
Чтоб с окраин ветра не задули
Ноябрем оголённую речь.
Привораживай снег и баюкай,
Сердце прячь под еловую тишь.
Перед сном поцелуешь мне руки
И пшеном мою боль угостишь.
И приснится: как чей-то ребёнок,
За грядущих (спаси и прости),
Где орешник озябнувший тонок,
Принесет тебе милость в горсти.
(Жене Марии и сыну Максиму)
Ты помнишь, как были на спусках легки
Осенней Тарусы витые кварталы,
И берег янтарный, и воды Оки,
Что детское счастье тогда нашептали?
Все было для нас в эти странные дни,
И падали яблоки прямо в ладони.
Тогда над землей шли большие дожди,
Всю скверну и скорби смывая с юдоли.
Вершилась судьба, открывались миры,
И ты, улыбаясь, смотрела на это.
Навстречу влюбленным, как божьи волхвы,
С своих постаментов сходили поэты.
И вечность встречала идущих втроем,
Но третий шагал еще с нами незримо,
И был нам до срока пока не знаком,
И ведал лишь Ангел заветное имя.
И время по следу не тронулось вспять!
Я кланяюсь сердцем чудесной Тарусе,
Где слез больше нет, где права благодать,
Где счастье, как голубь, спустилось к Марусе!
Ночью желтой гнались за тобой
Волки красные с Бабой-Ягой,
И слеталися совы на грудь:
Не прогнать, ни шепнуть, ни вздохнуть.
И вставал на дыбы белый конь,
И ты, сжавши сухую ладонь,
Как поводья, держал простыню
И летел угольком в полынью.
И судачили вётлы вдоль рек:
«Для чего же ты был, человек?
Милый мальчик, красивый, родной,
Ты фигуркой плывешь восковой,
Не нашел и не отнял кольцо
У дракона!» Но чье-то лицо
Все шептало: «Борись и терпи -
Там светло и легко впереди!»
И ты слышал из мутных глубин,
Как хрустел кожурой апельсин,
И на капли распалась зима
На краю городского холма.
Зайцем прыгало детское сердце:
Было слышно, как ставят помост.
Помни, Русь, и об этом младенце,
Кому жить три зимы довелось.
Как спустились в подземные ясли,
Кто-то в красном, большой, как пожар,
Вытер снегом тюремнику язвы
И к груди, словно сына, прижал.
И в овчинный тулуп, как в пеленку,
Завернул. Вдруг спросило дитя
(Будто речь подарили ягненку):
- А куда вы несете меня?
- Спать, родимый, на белой перине,
Вдоль Ордынки уж собран народ,
То-то радости маме – Марине:
Новый царь по столице идет!
И пусть мама далёко-далёко,
В крепкой башне над тихой Окой -
Разглядит материнское око,
Как столетья плывут над тобой.
На веревочных крыльях мочальных,
Над Москвою поднимем тебя…
Так и смотрят два лика печальных:
Мать - из башни, из петли – дитя.
Есть ли счастье, безмолвное царство?
Чтоб не ржавели скрепы твои,
Пьёшь без устали это лекарство,
Эту смесь - «Молоко на крови».
Здесь ночью спать умеют города,
И старики живут, не умирая.
К чему им смерть безносая, когда
Здесь сад шумит, как отголосок рая?
А если вдруг кого-то нет давно -
Для них зажгутся красные рябины
Над домом с вечной надписью «Кино»
И у музея, где молчат картины.
И там, где парк построился в кольцо,
Листва обнимет крыльями за плечи.
И отразится в облаке лицо
Того, с кем был и с кем так жаждал встречи.
Благословляю эти города,
Где можно жить, как дух, не умирая.
Где есть сады. И даже провода
Не в даль бегут, а тянутся до рая.