Виктор Брюховецкий

Ольгино. Пересыльный пункт

ОЛЬГИНО. ПЕРЕСЫЛЬНЫЙ ПУНКТ

 

 

Нас тасует майор, словно карты в колоде.

Мы сырой матерьял, нам еще предстоит...

Санька «Примой» дымит, лучший тенор во взводе,

Лучший в роте, в полку. Он еще не убит.

Он сидит на полу, балагур и повеса…

Носят водку, как воду, в ведре и стекле.

Скоро скинут Хрущева, а мы — ни бельмеса,

Нам важней наше завтра, чем действа в Кремле.

Мы еще не повзводны, мы просто понарны,

Пересыльные нары — наш первый приют,

Мы обриты, безусы, безлики, бездарны —

Скоро кончатся сутки как нас «продают».

Всех мастей, мы — валеты, уже не настырны,

Сутки — срок, чтоб хватило понять — на мели,

Но уже проступает — кто станет козырным,                             

Кто в шестерки подастся, а кто в короли...

Санька песню поет. Тенор! Тенору можно.

Рядом с Санькой майор. Санька цедит струну.

Он слова переврал откровенно безбожно!

Нам по нраву вранье, мы храним тишину.

Позабыто ведро. Песня водки полезней.

И не скрипнет доска под неловкой ногой,

Я на нарах лежу рядом с Санькиной песней

И завидую Саньке — счастливый какой…

Я его не спасу. Не смогу. Не придется.

До несчастья сто дней. Еще бокс в монтаже.

Но контейнер, который с расчалок сорвется,

Военпредом подписан к отправке уже.

"ИННД" - 61

---

Да нет, ничего не забыто

Х  Х  Х

 

Да нет, ничего не забыто,

И я ничего не забыл.

А то, что корыто разбито —

Так я его сам и разбил.

 

Я сам смастерил ту скворешню,

Где птица гнездо не свила...

Ты помнишь, какая черешня

У старой Наталки была!

 

Как мы эту ягоду ели,

Лишь только погаснут огни,

И как наши губы горели,

И после болели они.

 

И не было слаще и горше

Тех ягод ни после, ни до.

И мама твоя — прокурорша! —

Меня проклинала за то...

 

Не будем былое тревожить,

Я с прошлым давно не в ладу,

Не конь, и меня не стреножить

И не увести в поводу.

 

Пусть вечер без нас по заросшей             

Тропинке уходит к меже...

Конечно, я не был хорошим

И лучше не стану уже.

"ЗС" - 148

---

Не хотелось бы так

Х      Х      Х

 

Не хотелось бы так, но иначе нельзя.

По могилам и тюрьмам распались друзья.

Не итог подвожу, но смотрю за черту...

Словно шапку о землю, ударю мечту,

Перспектива бессмертья давно не манит,

Вот и пить научился, уже не тошнит.

 

Вот и пить научился, уже не тошнит,

С каждым днем равнодушней смотрю на гранит.

От ударов под дых защищаясь рукой,

Все привычней гуляю с небритой щекой —

Опускаюсь навстречу какой-то беде,

Как в славянский колодец мурза на бадье.

 

Как в славянский колодец мурза на бадье...

Что он хочет во тьме? Прикоснуться к звезде?

А и впрямь, что ты ищешь, скуластый мурза,

От испуга и страха тараща глаза,

Черной тенью вдоль черного сруба скользя...

Не хотелось бы так, да иначе нельзя.

 

Не хотелось бы так, да иначе нельзя,

Видно, выпала в жизни такая стезя,

Видно, посох достался кривой и с сучком,

Потому и разодраны губы крючком,

Что учили меня — не смогли научить,

Как речную форель от блесны отличить.

16.07.1996

"ЗС" - 109

---

Весна (с улыбкой)

Весна

(с улыбкой)

 

Как нельму в собственном соку

Люблю весеннее «ку-ку»!

 

Пишу строку и вижу – критик

Уже почувствовал строку.

 

А я не дам!

А я пишу –

Как вольным воздухом дышу

На берегу родной реки,

Где рыба-нельма плавники

Расправила, вскрывая льды,

И струи чёрные воды

Подняли, клокоча, со дна

Такую муть!..

 

Идет весна!

 

И уток шум, и стон гусей

Несут над родиной моей

Протяжное:

-- Люблю! Люблю…

Да я и сам о том трублю!

Да я и сам готов уже,

Поймав поток на вираже,

Раскинуть мощные крыла,

Чтоб и меня весна несла

Туда, где голубые мхи

Слагают звонкие стихи,

Где нету шор, и нету шпор…

Но не представлю тот простор,

Где нет препятствия лучу.

Вот потому и не лечу…

 

А нельма – в силе и соку! –

Да обойдет блесну!

Ку-ку…

"ОУ" - 142

---

Давай нальем в кувшин воды

Х  Х  Х

 1.

Давай нальем в стекло воды,

Давай цветы в хрусталь поставим,

Давай помашем птичьим стаям,

Что улетают от беды.

 

Давай с тобой наколем дров,

Расстелем самобранку скатерть,

Натопим и тепла нам хватит

От всех грядущих холодов.

 

Мы станем сказки сочинять,

Печали поверять друг другу,

И вечерами слушать вьюгу,

И воду в хрустале менять.

 

 2. 

Разрисовано оконце, разрисовано оконце!

По сугробам бродит синяя зима.

И луна — ночное солнце, и луна — ночное солнце

Выплывает из-за дальнего холма.

 

Звонко колется береза, звонко колется береза…

Не работа, а веселая игра!

Говорят, что от мороза, говорят, что от мороза,

А мне кажется — от стали топора!

 

Свежий ветер вдоль повети, свежий ветер вдоль повети.

И уже буран справляет торжество!

И на всей моей планете, и на всей моей планете

Только ты, и больше нету никого!

 

Я возьму твои ладони, я возьму твои ладони!

И почудится в звенящую пургу —

Не метель, а наши кони, наши свадебные кони

Разметали свои гривы на снегу!..

"И" - 120

---

А всему причиной фотосинтез!

Х  Х  Х

 

А всему причиной фотосинтез!

Солнце!

Калий…

Овощи!

Плоды!..

Я под этот гам на сушу вылез,

Наглотавшись гнили и воды.

 

 

Зори полыхали и клубились.

Средь шуршащих и гремучих тел

Я расправил руки — получились

Крылья.

 Я взмахнул и полетел.

 

Небо… Свет… Летается неплохо!

С крыльями такая благодать!

А внизу… А там опять эпоха

Новая, просвета не видать.

 

Всякие невиданные виды,

Что по нраву, то и выбирай:

Крымский мост, «Сапсаны», вундеркинды,

Конкурсы.

Хоть век не умирай!

 

Ветер, солнце… Вольно и приятно!

Сердца бы хватило, крови, сил!

Жизнь прошла, я не хочу обратно…

Магний…

Фотосинтез…

Хлорофилл!

"ССМ" - 417

---

Степь! Иду...

Х   Х  Х                                 

 

Степь!

Иду. Глазам не тесно.

Журавлей высокий клин…

Жизнь, конечно, интересна,

Но такое чувство, блин:

Вот – не хочешь, а заплачешь,

От сознания того,

Что, по сути, ты не значишь

В мире этом ничего.

 

"ОУ" - 311

Х  Х  Х                                 

 

Подложив ладонь под ушко,

Мама спит моя, старушка,

Псина дремлет, дрыхнет кот,

Выйду, гляну на дорогу,

Звезды падают к порогу,

На подворье, в огород.

 

Тишина. В сарае кочет

Новый день встречать не хочет.

Ни гудка, ни огонька.

Ни привета, ни рассвета.

Чудится, что сказка эта

Здесь не год живет – века.

 

Я живу не век – полвека,

Не убогий, не калека,

По ночам на жизнь смотрю:

На луга, на перелески,

На слепые занавески,

На подсолнух, на зарю.

 

Кони красные рассвета…

До чего же славно это!

Гривы, небо, облака,

Что идут, клубятся, тают,

Проплывают, наплывают

Как грядущие века.


"ОУ" - 314

---

В этой гуще, в этих кущах

Х  Х  Х

 

В этой гуще, в этих кущах,

С непонятною судьбой

Я из пьющих, из поющих,

Из воюющих с собой.

 

То пустой, то полон страсти,

То стреножен, то без пут,

То крою себя на части,

То свиваю жилы в кнут.

 

Но всё реже, реже, реже

По тропинке, за межу,

Огибая вражьи вежи,

В одиночестве хожу.

 

Что мне в этих расстояньях,

В море этих ковылей?

Весь я прошлых расставаньях

У росстанных тополей.

 

Муку чувствуя — не скуку,

Отпусти, прошу, прости…

Мне бы в руки чью-то руку

С теплой радостью в горсти.

 

Знать бы, где найду беду я,

Угадать бы ту версту,

Где однажды упаду я,

Горьким стеблем прорасту.

"ССМ" - 23-35

---

снег шуршит

Х    Х    Х

 

Снег шуршит на всю округу:

 — Заровняю... завалю...

Лыжник бегает по кругу,

Вяжет заячью петлю!

 

А над лыжником морозец

Белый пар свивает в жгут,

А на речке пять колхозниц

Плотно прорубь стерегут!

 

Не даются бабам щуки!

Бабы верят, бабы ждут!

Руки — в боки, ноги-крюки...

 — Жмут ли валенки?

 — Не жмут!

 

В тальниках трещит сорока:

— Щук не хватит для бадей!..

Ходит по полю морока,

Водит белых лошадей,

 

Расплетает косы-гривы,

Расстилает на снегу...

Ой поземка, ой блудлива,

Ох, накликаешь пургу,

 

Что придет, накуролесит,

Закружит и заметет.

Выйдет ночью пьяный месяц,

Боком в прорубь упадет!

 

Станет птицей-щукой биться.

Он умеет.

Он горазд!..

Будет в теплых избах сниться

Теплым бабам рыбий глаз!

"ЗС" - 121

---

Бедным не был

Х  Х  Х

 

Бедным не был, не жил и богато,

Жил как все под сенью стороны,

Той, что для гулянки мне когда-то

Клетчатые выдала штаны.

 

Штапельные серые с отливом,

С фирменною молнией крутой.

И смотрел отец как Бог счастливый,

Словно в день творения шестой.

 

Ой, гармошка! Ввек бы не оглохнуть!

Ой, меха блестящие, дугой!

Если б знал, что знаю, можно сдохнуть...

Но земля вращалась под ногой.

 

Сельская тесовая площадка.

Дробь да переборы каблуков.

И душа посапывала сладко

От ушей до штопаных носков.

 

Прижималась к блузочке дешевой,

К свежести девичьего плеча

Под сияньем двадцатигрошовой

Близорукой лампы Ильича.

 

Счастье, счастье... Много ли? 

Не мало.

И душа с гуляния домой

Шла и ни хрена не понимала...

Класс который?.. Кажется, восьмой...

"НОПС" - 93

---

Снова август шепчет небылицы

Х  Х  Х

 

Снова август шепчет небылицы,

Выводки качает на пруду.

Золотыми перьями жар-птицы

Листья осыпаются в саду.

 

Всё упорней, выше и длиннее

В жаркий полдень ставятся стога.

Ежевик отобранных синее

И крупней

Ложатся на луга

 

Росы…

Я хожу как по базару,

Жемчуга трясу и, не спеша,

На плечо к веселому загару

Примеряю кисти камыша.

 

Не клонись, плечо, под эполетом,

Перевитым золотом, в шелках!

А пшеницы гуще с каждым летом,

А людей всё больше на токах.

 

Дышит лето предосенним зноем,

В тучном стаде ходит тяжело,

Грузное, медовое, густое,

Легкое как ласточки крыло…

"ОУ" - 229

---

Степь (золотая литая...)

Степь

 

Золотая литая татарская медь.

Сыромятная кожа завязана туго.

До краев горизонт занавесила вьюга...

Мы не можем с тобою вот так умереть.

 

Снег уже не скрипит под подковой твоей.

Санный след в стороне.

Я поводья бросаю,

Не мешая тебе, нас обоих спасаю…

Колокольчик звенит всё слабей и слабей.

 

Тяжелеют снега. Проверяя гужи,

Я слежу, как темнеет, как ветер крепчает

И тугими порывами землю качает,

И под ребра втыкает лихие ножи.

 

Среди этой свистящей глухой тишины

Кто увидит — безродный какой, родовитый? —

Что глаза мои черные смертью повиты,

И твои вороные сомненья полны.

 

Но нельзя нам с тобою вот так умереть!

Отрясая морозную сбрую сорочью,

Я тебе укажу, подскажу, напророчу —

Что еще вот чуть-чуть, и почувствуем твердь.

 

Твердь почувствуем, горьким дымком нанесет,

И полынной тоской, и прибавится силы,

И у края холодной январской могилы

Нас Господь остановит. Удержит. Спасет.

"БЛ" - 190

---

Московский вокзал

Московский вокзал

 

Ленина сменивший на Петра,

Город вымыт, вылизан с утра...

Прибываю в Питер из Самары.

Тополя шумят над головой.

Из вагонов — лица-самовары,

Пахнущие Волгой и травой,

Пахнущие медом, степью дикой,

Ветром, обжигающим виски,

Родиной несчастной и великой,

И родной до боли, до тоски

От сознанья: каждый что-то значит;

От обиды: упади — сотрут...

Гибнет «Курск», в толпе никто не плачет,

«Сторонись!» — носильщики орут.

Сторонюсь...

А день — что плащ в накрапах,

В серой дымке питерский вполне.

И вокзал, как зверь на сытых лапах,

Нас глотает.

И не страшно мне!

В пасть вхожу. Как гулко в этой клети!

Жулики! Ментов — ни одного.

Русский царь зрачками цвета меди

Смотрит и не видит никого.

"Г" - 7

---

В час рассветный

Х  Х  Х      

 

В час рассветный, когда с небом солнце встречалось,

Я с коровой дружил, и дружить получалось.

 

С молоком в животе брел я с нею я за речку.

Сыт! А в жизни еще надо что человечку?

 

Я кричал: — Э-ге-ге!.. И страна отзывалась.

И во мне молоко в капли масла сбивалось.

 

Я им смазывал всё — потроха и суставы…

А на запад по гриве гремели составы.

 

Грохотали, дымили, трубили, стучали

О великих делах, о великой печали.

 

Было столько в тех звуках железной тревоги!

Про налоги стучали они…

Продналоги.

 

А корова паслась, не гадала корова,

Что ее молоко будет снова и снова

 

Отправляться на ферму, во фляги сливаться

И в огромных чанах в груды масла сбиваться,

И катиться на запад по весям савейским,

Возвещая как сытно тут нам, деревенским.

"ОУ" - 303

---

Я медленно и трудно рос

Х    Х    Х

 

Я медленно и трудно рос.

Здоровый дух в здоровом теле!

...Загадывая на мороз,

Отец из собственной шинели

Кроил мне шмотки, говоря:

«А ну, пацан, поворотись-ка!

Растешь?..

Вот ладно бы не зря...»

И солнца шар настолько близко

К моей клонился голове,

Что видно было, как он дышит,

Роняет зерна, плавит крыши

И стынет золотом в траве.

...Недавно было ли, давно, —

Телеги, лошади, подворье —

Все думалось: какое горе,

Когда сломается оно,

То колесо... В грязи, в дороге...

Казань, Рязань или Москва...

Мой быт веселый и убогий

Мне дал особые права

На жизнь, на самобранку-скатерть,

На женщину, на рысака...

И колесо мое все катит,

Не рассыпается пока.

"ЯУНВ" - 36

---

Травы пьяно завалятся

Х  Х  Х

 

Травы пьяно завалятся, колосом сбиты,

Хмель тоску наберет и поникнет башкой,

И кусты, ежевичником крепко обвиты,

Станут листья ронять, а над синей рекой

Тучи будут идти вперемешку с гусями.

Этот гогот тревожный, как стон вековой!

И такая возникнет печаль над полями,

Что повесится с горя последний живой

Восковой, запечатанный плотно, подсолнух

На соседском плетне,

А в капустной гряде

Станет тесно от крепких по-бабьи и полных,

По колено стоящих в осенней воде

Голубых кочанов...

Что ж ты плачешь, Россия!

Кто тебя этой лентой цветной повязал

С бахромой золотой, чтобы ты голосила

У поскотин пустых, прижимая к глазам

То клинок подорожный, то горечь крушины.

Посмотри, как светло и просторно вокруг,

Как пшеницей груженые воют машины,

На токах замыкая разорванный круг!

 

"ЗС" - 51

---

Зазвенел трамвай

Х  Х  Х                                       

 

Зазвенел трамвай — зинь!.. день!..

Провод синим заискрился.

Посветлел и завалился

Звездный купол набекрень.

…Шла красавица с батоном.

Шел в пенсне чувак с бидоном.

И приличный, не босяк,

Шел пацан, курил косяк…

 

Все куда-то шло и пело!

Петербург!

Такое дело...

 

Сам иду, куда — не знаю.

Мордой падаю в зарю.

Поклонился вслед трамваю.

Помолился фонарю.

Хорошо! А не пойму —

Что почем и кто кому?

 

Не пойму. Не понимаю.

Из кармана вынимаю

Сто рублей, в такси сажусь.

«Сто — не деньги...»

Не сержусь.

И таксиста не ругаю,

Вылезаю и шагаю...

Жизнь моя, да ты ль — моя?

Отвечает: — Я.. я.. я...

 

Я.. я.. я... Ю.. ю.. ю...

Вот подсунули свинью.

"ОУ" - 214

---

На стекле нарисую коня

Х    Х    Х

 

На стекле нарисую коня.

Напишу твое имя вверху.

Скорый поезд, подковой звеня,

Начинает говорить чепуху.

Выговаривать начнет: по-до-жди...

Не туда ты от себя, не туда,

Неприятность тебя ждет впереди,

Да не просто неприятность — беда.

 

Но я действиям своим господин,

Я не верю в этот бред... Ерунда!

                                                                             

...Только еду я в вагоне один.

Да, похоже, что и впрямь не туда.

 

 

 

Х    Х    Х

                                            Л.

 

Ну вот и все...

Похоже, отболела

И ты, душа. А то, что там, в груди,

Тревожно мучилось, как птица взаперти,

Качало кровь, стонало и горело,

И, притирая с болью клапана,

Не раз меня влекло наверх со дна,

И выводило снова на дорогу —

Стучит ровней, с каким-то холодком,

И если встрепенется вдруг о ком,

То о тебе...

 

«ЛП» - 108-109

---

Корюшка

Корюшка                                   

1. 

На заливе лед – синева.

Синевой сквозят острова.

День морозный синий погож,

Да и небо синее то ж.

 

Пробурю я лунку-окно,

Опущу насадку на дно,

Сяду на «баян». Благодать!

Корюшку начну поджидать.

 

Питерский особый кураж!!

Рыбка велика. С карандаш!

Но клюет упрямо и зло.

Если очень зло – повезло!

 

Будет – на «баян» не присесть,

В смысле не поддать, не поесть,

То есть, будут небо и даль

Пахнуть огурцами…

Февраль!

 

2.

 

Мы корюшку ловим. Такое ура!

Огромная льдина, во льдине дыра.

Дымится фарватер, баржи и суда

Чего-то везут неизвестно куда,

Поля ледяные ломают, грызут,

А нам-то до них?

Ну, везут и везут…

За дамбою Питер. Чадят синевой

Котельные трубы,

А на кольцевой

Шумы от шипов и цветные огни…

Ах, эти февральские рыбные дни!

И март еще наш, и морозы стоят,

И лед не слабеет, и морды горят

От ветра, от солнца, от радости той,

Которую мы называем простой,

И ради которой готовы пропасть…

И всё это в жилу,

И всё это в масть!

"ОУ" - 159

---

Июльский сонет

Июльский сонет

 

Шестые сутки пью, не просыхая.

Отличный квас! Высокая жара!

На Кавголовском воют катера,

И лещ уходит в глубину, сдыхая.

 

А небо – тряпка! Синяя, сухая…

Целуется на пляже детвора,

Играет в волейбол, кричит «ура!»,

В прыжках тела, как сабли выгибая.

 

Двенадцать, и от дальних гаражей

Шум достигает верхних этажей.

Молчали вечность и разговорились!

 

Работают, не покладая рук.

Под самогон идет отлично лук

Да и чеснок уже, пожалуй, вырос.

09.07.1991

---

Горы, предгорье...

Х  Х  Х                                    

 

Горы, предгорье, курганная степь,         

Падает влага в дощатую крепь,

Беркут висит на мембране крыла,

Золотом светятся колокола.

 

Воля! Не ты ли с ходулек меня

Бросила в небо на гриву коня,

И приложила, смеясь, на бедро

Красное красных закатов тавро.

 

И распахнула ворота — скачи!

В черных зрачках заиграли лучи,

Заполыхали счастливым огнем:

Жаркие — ночью, веселые — днем.

 

Так и кружил от села до села.

Детство ушло или юность пришла:

Ночью проснулся в саманной избе —

Что-то случилось? — ан, ус на губе!

 

Лада, скажи, неужели не люб

Запах степной не целованных губ?

Сладко и темно любви ремесло,

Дай мне ладони и скрипнет седло

 

Стоном двойным, и оценим коня...

Гулкая степь, под копытом звеня,

Нам развернет за курганом курган...

Падает беркут, кричит тарбаган!

"ОУ" - 166

---

С улыбкой

С улыбкой

 

И что мне все богатства мира,

Все чудеса,

Коль есть отдельная квартира

И колбаса.

 

Мне мой покой всех фантов-грантов

Милей стократ.

А что до гегелей и кантов —

Я сам сократ.

 

Живу, стараюсь, упираюсь,

Баклуш не бью,

По вечерам не набираюсь —

Цикуту пью.

 

Хлебну глоток, пойду по краю…

Болит. Терплю.

Яд не берет. Не умираю,

И спать не сплю.

 

Я на вопросы и сомненья

Ищу ответ.

Ломаю копья, в смысле перья,

Ответа нет.

 

Фонарных бликов наблюдаю

Мерцанье, дрожь.

И вдруг под утро пропадаю.

Не смерть, но всё ж.

 

Средь черных дыр и звезд летаю.

Вот решето!

Проснусь и вновь себя пытаю:

Зачем, почто?

"ССМ" - 23-34

---

Припомнить светлое начало

Х  Х  Х

 

Припомнить светлое начало

Дорог исхоженных своих,

И музыку, что нам звучала

В дождях июньских проливных.

 

Припомнить степь в лучах закатных,

Звезду, встающую во мгле,

И нас с тобою, виноватых,

И самых грешных на земле.

 

Припомнить тайные мечтанья,

Влекущие до самых звезд,

Припомнить горький час прощанья

И сумасшедший стук колес,

 

И город каменный, огромный! —

И дать могущий и отнять...

И даже если всё припомнить,

То всё равно припоминать,

 

И презирать себя за то,

Что всё, что создано — не то.

"БЛ" - 212

---

Мой отпечаток зрим

Х  Х  Х                            

 

Мой отпечаток зрим. Как след медвежьей лапы,

Он узловат.

Ни каменных дворцов, ни крепко сшитых «в лапу»

Резных палат.

 

Я просто шел и пел, марал бумагу кровью,

Звенел струной,

И, брызжущим в лицо, дышал в ответ любовью,

А не слюной.

 

Я возводил свой храм и, укрепляясь в вере,

Я знал: спасет.

Я этот храм воздвиг. Я открываю двери.

Входите. Вот…

 

Всмотритесь и увидите воочью:

Здесь, в глубине,

Строка любая, каждое отточье –

Всё обо мне.

"БЛ" - 7

---

Матросы революции

Матросы революции

 

Клеш полон ветрами, как солью фиорды.

Распахнуты рты, будто вскрыты аорты.

Хвостом бескозырки зачеркнута пасть.

И полные ленты... Упасть и пропасть!

 

К плечу моему потянулись штыками

Да так и застыли, вращая белками.

И черные птицы крылами-крестом

над каждым разодранным бурею ртом.

 

Я верю художнику! Так все и было.

Сшибало ветрами и тифом знобило,

Шло верхом и югом — Урал ли, Арал...

 

Я сам из таких же. И так же орал.

"ВД" - 98

---

Я знаю, батя

Я знаю, батя...                         

 

Я знаю, батя, ты бранишься,

Ты ждешь посылку каждый день,

А я не шлю, ты пуще злишься

И тайно смотришь на ремень.

 

«Вот, сукин сын, не шлет веревку...»

И в зимний вечер у огня

Мечтаешь ты: как было б ловко

За это выпороть меня.

 

А за стеной шальные ветры

Снега приносят из степей,

И клен мороженые ветви

В сугроб засунул до локтей.

 

А я скучаю, батя, слышишь,

Я каждый день спешу туда,

Где воет ветер в старой крыше

И сеет маком лебеда.

 

Когда бы мог я на бураны,

На старый низенький вокзал

Сменять все эти рестораны,

Театры и Концертный зал! —

 

Я все б оставил, все бы бросил,

И в жизни этой никогда

В края, где зимы словно осень,

Меня б не увела звезда...

 

Вошел бы в дом с немым поклоном,

Тебя к груди своей прижал,

И в нос собаку и иконы

От всей души расцеловал.

 

Ты б рассказал о том как жили,

Я б рассказал — как сам я жил,

Какие неудачи были,

С какими бедами дружил,

 

Как тосковал по захолустью,

Как докатился до стихов...

Сидели б мы в тепле и грусти

С тобой до ранних петухов.

 

Ты б говорил про клен, про сети,

Про то, что пьет сосед подчас,

А я — что город есть на свете,

Которому начхать на вас,

 

На эти клены под пургою,

Что город мчит на скоростях

И задыхается порою,

Как лещ в капроновых сетях,

 

Что он страдает от одышки,

Что небо в нем не голубей,

Что на серебряных мормышках

Здесь люди губы рвут себе...

 

Мы б наслаждались тишиною,

И нам, свободным ото сна,

Луна изогнутой блесною

Светила б в проруби окна.

 

А — поводок?.. Веревку эту

На почту завтра же снесу,

И как ты просишь, в отпуск летом

Сынишку в гости привезу.

 

Приедем теплою порою,

А ты к приезду, коль не жаль,

Поймай сорожину с икрою —

Не мне, а внуку — и завяль.

"ЗС" - 172

---

И зренье слабее

Х  Х  Х

 

                                                            Л.

 

И зренье слабее, и холод в крови,

И роль все хужей, и не выйти из роли...

Лежать на одре и писать о любви,

Конечно, приятно,

Но тошно до боли.

 

Тем более тошно, что было же, бы…

Такое случалось, что трудно поверить!

Бывало, отправишься в лес по грибы,

А там беломшаник, и солнце, и вереск,

 

И запах смолистой горячей хвои —

Две жизни живи, не сумеешь привыкнуть! —

И зноем дышащие губы твои

Как бездна,

В которую страшно не прыгнуть!

 

Помедли чуть-чуть, и промчат поезда,

И звезд — ни одной, и крыло просвистело,

И пусто кругом…

 

Но всходила звезда!

Всходила и жаркой свечою горела!  

"ОУ" - 206

---

Санкт-Петербург

Санкт-Петербург

 

Ревела даль в медвежьи дудки,

Крутила жгут из облаков.

Ковшами струганными утки

Мотались около быков.

Волна широкая кривая

О камень билась, холодна.

Тепло сквозь щели выдувая,

Шел свежий западник.

Темна

Вставала Балтика. Раскосой

Широкой бабой. В жемчугах!

Визжала снасть свиньей поросой,

Вода плескалась в сапогах.

И в каменных дворцах плескалось,

Ломилось в двери, за порог...

И столько каждому досталось!

По грудь…

До рта…

Под потолок…

 

Х   Х  Х                                     

 

                                          И в темной зелени фрегат....

                                                                И.Мандельштам

 

Окно прорублено! В дому гуляет ветер.

Европа щурится, не верит в чудеса.

Но топоры звенят, и, как поэт заметил, —

Был хищным глазомер,

И город паруса

Кроил на площадях, чтоб воли было вдоволь,

Чтоб норды гнули ось, как тонкую лозу,

И у причальных свай смывали юным вдовам

Балтийской влагою соленую слезу.

 

...Все туже паруса. Слоями звездной пыли

Покрыты купола. Часы команду бьют.

Царь скачет на закат.

Горит ковчег на шпиле.

Дымится полдень.

Чайки воду пьют.

Над равелином тишина тревожна,

И потому тревожно на душе...

И парусник легко и осторожно

Закладывает крен на вираже.

"ЗС" - 12,13

---

А в этой избушке

Х  Х  Х                                         

 

А в этой избушке такой небольшой

Любовь проживала... Я рад был стараться.

Косички, кудряшки... Влетало вожжой,

Но я все равно прибегал целоваться.

 

Горели закаты. Чадила зола.

 — Уедешь... забудешь...

Я клялся, божился,

Хотя понимал, что планета кругла,

Сорвись — и покатишься…

И покатился.

 

Ходил с автоматом. Дружил с анашой.

Вбивал костыли, разбирался в биноме.

А в старой избушке, такой небольшой,

Прогнили стропила, и ветер в соломе

 

Кружил по ночам, выдувая тепло,

Оборванной ставнею плакал по-птичьи...

Какие кудряшки?.. Какие косички?..

Какое столетье?.. Какое село?..

"КЗ" - 24

---

Катится время

Х  Х  Х                                         

 

Катится время, и саночки катятся.

Скоро приеду. Успеть бы покаяться…

Наскоро жил, падал в небо как в пропасть,

Дней не считал, раздавал как чужое,

Красного солнца кипящую лопасть

Правил своей обожженной рукою,

Пел, не стесняясь, но – соло, не в хоре,

В море ходил под чухонской звездою.

Смутно в ночи браконьерское море!

Черной волною, как черной бедою,

Ухнет под килем, вскипит и провалится,

Выгнет стропила…

Успеть бы покаяться!

Все рассказать – как рубил, что повалено,

Все возвратить – что нашел, что награблено,

В мыслях пройти от крыльца до погоста,

С чем и уйти.

Одиноко и просто.

"КЗ" - 37

---

Вот как хочется знать

Х  Х  Х                                                      

 

Вот как хочется знать – что случится еще и когда!..

Посмотрю в небеса – небо синее чисто и светло,

Ястреба высоки, говорлива на спаде вода,

И упруга полынь под потоками легкого ветра.

 

Тишина, тишина…. На сто верст ковыли да бахча,

Да под сердцем тоска от какой-то неясной тревоги.

Острый тополь стоит, как зажженная в поле свеча

В память тех, кто прошел по извилистой этой дороге.

 

Жизнь, и вправду, крива... Просто быть и дышать – экий труд!

А еще надо жить, создавать и творить для грядущих.

Я вперед посмотрю – по всему горизонту идут,

Я назад оглянусь – нет числа этой прорве идущих.

 

О, бурлящий поток!.. Но однажды иссякнет вода,

Кто замрет на бегу, кто останется сиднем в коляске.

Серый волк упадет, и царевна уже никогда

Не узнает – а что с нею станет в конце этой сказки.

"КЗ" - 29

---

Куплю кота

Х  Х  Х

 

Куплю кота на черном рынке,

Куплю двуспальную кровать,

И стану я ему у крынки

По вечерам стихи читать.

 

Он будет очень умный кот.

Он эти строчки незаметно

Под молочко и посвист ветра

На свой язык переведет.

 

Снега сойдут, прольются ливни,

Мы будем с ним супы варить,

И он под запахи и рифмы

Начнет однажды говорить.

 

И вот тогда мы ночью встанем,

И в добрый час в лесу ночном

Отыщем дуб и цепь натянем,

И сказку новую начнем.

           

 

 Х  Х  Х

 

Лунный дождь течет сквозь крышу,

Капает на край стола.

Я строку еще не слышу,

А строка уже пришла.

 

За окном не скрипнул гравий,

Не учуял пес про то.

Кто ее ко мне направил?

Полагаю — знаю, кто.

 

Он и сам вослед явился,

Вроде, плоть, а — не видать.

Мотыльком оборотился,

Над свечою стал летать.

 

Близ огня кружит и вьется,

Сбоку, снизу, так и сяк…

Думает — не обожжется.

Обожжется.

Еще как…

 

А строка совсем простая,

Напишу и полюблю,

И, в губах ее катая,

Губы до крови спалю.

"БЛ" - 14,15

---

О, как яростно и зримо

Х  Х  Х

 

О, как яростно и зримо,

Навещая мой уют,

Плещут крылья серафима,

Губы жаром обдают.

 

Ледяной водой умоюсь,

Грубой тканью разотрусь,

Выйду в поле, успокоюсь,

Присмотрюсь и разберусь.

 

Тропы влево, тропы вправо.

Те во льду, а те в огне.

Предо мной стоит отрава,

Предназначенная мне.

 

Дерева гремят острожно.

Ветры стелятся, скользя…

Яд стоит. И пить не можно,

И не пить никак нельзя.

 

Жребий тяжкий …

Боже правый!..

Не лекарство, не вино –

Жизни горькая отрава,

И замены не дано.

"БЛ" - 111

---

Доверясь юному уму

Х  Х  Х

 

Доверясь юному уму,

Покинув отчий дом по воле

Своей, не зная, сколько боли

За это в будущем приму,

Я вышел в путь, я шел сквозь ветры,

Шел прямо — не наискосок,

Считая дни и километры,

И тратя по пути песок

Из колбы времени;

Я думал,

Я словно колос тяжелел,

Я наливался и угрюмел,

Я становился зол и смел,

Всё для того, чтобы однажды,

Презрев уют и суету,

Томим тоской и мучим жаждой,

Шагнуть за горькую черту,

Где по ночам под шорох капель,

Секущих заоконный мрак,

Над строчкой мучиться как Бабель,

И сердце рвать как Пастернак.

"ОУ" - 341

---

...Обряжали коней

Х  Х  Х              

 

…Обряжали коней в золоченые сбруи,

Шли стада молчаливо в закатной пыли,

И Алея-реки говорливые струи

Все куда-то на север текли и текли…

 

Мне казалось – не кончится это вовеки:

Повитель на плетнях, таганы и огни,

И Великой войны дорогие калеки

С рукавами, заправленными за ремни.

 

Темный цвет орденов, позолота шевронов,

Сапогов до сверканья начищенный хром,

И размеренный стук проходящих вагонов,

Под завязку заполненных нашим зерном.

 

Мы зерно не жалели, как будто не наше,

И стада не считали – не наше опять…

Жаль, закатов таких не увижу я краше,

И таких позолот мне уже не сыскать.

 

Только помнить коней самодельные сбруи,

Голосов переборы, шуршанье обнов,

И Алея-реки говорливые струи,

И спокойно-увесистый блеск орденов.

 

Как жилось нам тогда и красиво и сладко

Посредине страны, посредине земли!..

Выходила на круг и играла трехрядка,

И мы пели, поскольку не петь не могли.

"БЛ" - 183

---

Картошка

Картошка                                      

 

Ведра, воткнутые в ведра.

Вдоль обочины мешки.

Отродясь, такое вёдро

Не припомнят старики.

 

По сухой земле картошка

Разбивается звездой.

Вот еще чуть-чуть, немножко,

И покончим с бороздой.

 

И помчимся, и поедем

Перелеском, над рекой.

И похвастаем соседям:

«Урожай-то, вон какой!..»

 

Клубни ровные, что репы.

Тридцать два кривых мешка!

Целина! Разведай, где бы

Выросла еще така?

 

Беловарка! Рассыпуха!

На базар и про запас.

Хмелем пахнет медовуха!

Медом – выбродивший квас!

 

В палисадах за плетнями

Паутины солнце вьет,

И веселыми глотками

Из колоды воду пьет.

 

Пляшут перья огневые.

В чугунах шумят пары.

И лопаты штыковые

Прибирают. До поры.

"КЗ" - 10

---

О судьбе подумаю

Х  Х  Х

 

О судьбе подумаю, о славе.

Стерва! Но, однако, хороша...

Боже мой, в какой кипящей лаве

Мы с тобою варимся, душа;

Где — заматерели, огранились?

В чьем горниле и под молот — чей?..

Никакому Богу не молились

И ничьих не слушали речей.

Мы трудились                                                     

До седьмого пота,

До изнеможенья, до крови.

Жизнь моя — угрюмая работа...

Сколько же отпущено любви

Было нам,

Чтоб долгими ночами

Мог я — не аскет и не изгой —

Верить в эти крылья за плечами,

Ощущая бездну под ногой?..

"ЗС" - 76

---

Баллада о читающей женщине

Баллада о читающей женщине

 

Она являлась в десять — при погоде —

И уходила около пяти.

Всегда в очках и стареньком капоте

С оглаженною тросточкой в горсти.

                                                                             

Она садилась около фонтана

В прохожем сквере, прямо на миру,

И ветхого старинного романа

Страницы раскрывала на ветру.

 

Она читала. Как она читала!

Она от строк не отрывала глаз,

Она слова беззвучные шептала

И грустно улыбалась всякий раз...

 

Я наблюдал за нею иногда...

И сохранились в памяти доныне

Сухие пальцы и на середине

Развернутый роман ее всегда.

 

Я в доме жил напротив, но она,

Увы, меня совсем не замечала.

Когда бы не читала, а скучала,

Она б давно приметила меня.

 

Приметила б…

Я сел бы рядом с ней,

И просто бы спросил ее: «Простите,

Я вижу вас уже немало дней,

О чем в ней, в этой книге, расскажите?

 

Какую силу вы открыли в ней,

Какие в ней глубокие начала?..»

Но женщина меня не замечала,

И я не задавал вопросов ей...

 

Потом ее не стало. Умерла.

И тайна неразгаданной осталась.

Кому та книга странная досталась,

Не знаю я... Такие вот дела...

 

Уже позднее много — Боже мой! —

Соседка коммунальная болтала,

Что женщина в очках была слепой...

 

Но я-то знаю, что она читала.

"НОПС" - 88

---

С Новым годом (из детства)

Х   Х   Х

 

Новый год!

Скоро, скоро… Уже во дворе

Крестовина для елки белеет; отесана, сбита гвоздями.

Крепко сбита, утоплены шляпки глубоко,

И мешок привезли на кошёвке вчера, ввечеру.

Красный толстый. Нас много,

И каждому нужен подарок.

Завтра с мамой пойдем на базар после школы с обеда:

Купим уткам пшеницы, заглянем в продмаг, и в раймаг —

Нитки очень нужны —

Нитки, ситец и пуговки мне для вельветки,

И еще, может, что-то,

И перышко надо купить.

Обязательно надо. Обещано мамою. Купит!

 

Вот тогда-то по чистописанью

Вериванна поставит мне, может быть, даже и пять.

"ССМ"-2306

---

Кишлак Курбан

Кишлак Курбан                                                                                          

 

Ружье картечью заряжаю.

Кричат загонщики вдали.

Я молча жду.

Я охраняю

Кусочек утренней земли.

 

...И выйдет зверь. Тяжелый, смелый.

Я мушкой черного ствола

Ощупаю большое тело

И эхом отзовется мгла.

 

Забьется волк в багровой жиже...

Но нет!

Поскольку выбор мой —

Я поднимаю ствол чуть выше

И остается зверь живой.

"БЛ" - 156

---

Дед Сашка

Дед Сашка

 

А деду было семьдесят с лихвою.

Я ж только подбирался к тридцати.

Мы пили на спор, Господи, прости,

Ядреный самогон с калган-травою.

 

Он говорил: «Посмотрим, дюж, иль нет,

Какого роду будешь и закваски,

И верно ль говорят — ты меньший, Васькин...»

И вилкой тыкал в снохин винегрет.

 

Чадил махрою хуже, чем в аду.

Он возвратился только что с покоса,

Лил самогон и приставал с вопросом:

«Ну, как там люди ноне, в городу?»

 

И молча слушал, будто бы скорбя.

А я... Я — что?

Пил наравне, храбрился.

И говорил. Дед тихо матерился,

И хлопал по коленям сам себя.

 

Он вскакивал. Объедками сорил.

И, задирая бороденку гордо,

Мне толковал про Картера и Форда,

И даже про де Голля говорил.

 

Гонял сноху за груздями в подвал,

Твердил, что будет светопреставленье,

Что город, мол, пойдет еще в деревню,

И кукиш мне прокуренный совал!..

 

Он наливал стаканы до краев.

Он намекал, что не хватает тоста

Хорошего. И предложил я просто

От всей души: «Давай за муравьев!»

 

«Что — муравей? Он тоже человек,

И никакая вовсе не букашка...»

А деда на деревне звали — Сашка!

В тот вечер он устроил мне ночлег

 

В стогу, что за сараем, у ворот.

Там кошки спали, там щенята жили,

А ночью к стогу черти приходили

И тыкали мне вилами в живот.

 

Проснулся я с больною головою.

Смеялся дед:

«Пойдем сенцо грести!..»

Я только подбирался к тридцати…

Ему же было семьдесят с лихвою.

"ИННД" - 29

---

Блоха и Лев

Блоха и Лев

/басня/

 

Блоха пожаловалась Льву:

 — Ты знаешь, Лев, как худо я живу!

 — А чем, скажи мне, жизнь твоя плоха?

Ведь ты ж.. блоха...

 

Так ей ответил Лев.

 

И Блошенька, на лапочки присев,

Поглубже хоботок припрятав свой,

Поведала ему:

 — И-и, милый мой!

Согласна, что блоха,

И в этом спору нет.

Но я мала!

Мне страшен белый свет.

Порою неуютен мой ночлег,

Такие холода!

А если — снег?..

А что я ем!

Кругом одна трава...

И, помолчав, добавила слова:

 — К тому же я вдова...

 

И сердце сжалилось у Льва.

Он постоял, подумал в тишине

И тихо ей сказал:

 — Ступай ко мне...

 

И вот в загривке Льва,

Там, где густы меха,

Устроилась на жительство Блоха.

 

Случилось это в полночь,

А к утру

Она была сыта, как на пиру.

Порозовела!

А бедняга Лев,

От наглости блошиной озверев,

Метался по оврагам и кустам.

Блоха его кусала тут и там.

Она была бедна.

Она была вдова.

Она спокойно кровь пила из Льва...

 

Коль встретите блоху,

Коль очень торопливы

И склонны вы к поспешному добру,

То в полночь ей подставьте свой загривок

И все узнаете к утру.

"ОУ" - 28

---

...И сказал Святогор

Х    Х    Х

 

«,,,И сказал Святогор: — А примеряю гроб...»

Я строку перечту, а по телу озноб,

Потому как нельзя в домовину ложиться.

И хрустит-рассыхается старый диван,

И буран среди ночи — соседский Полкан —

То в стекло, то завоет в трубе. И не спится.

 

Я представлю в доспехах того мужика:

Богатырь! а какого свалял дурака —

Печенеги вокруг да монголо-татары.

Вот нагрянут теперь саранча-саранчой...

А Илья с кладенцом, словно дьяк со свечой,

Рубит меч домовину — коварны удары...

 

Нарубался, и понял, и сел на ветру.

Я к Илье подойду, пот со лба оботру,

И воды поднесу — благо, рядом протока;

И касаюсь меча, как святого огня,

И репьи выбираю из гривы коня.

А над гробом кружит и стрекочет сорока.

 

 — Не горюй, — говорю. И еще говорю.

И с пригорка во Дикое Поле смотрю:

Не пылит ли дорога... (Вещунья-сорока).

Не пылит. Только стрепет раскинул крыло,

Да снегами буран осыпает стекло,

Да Илья все молчит и вздыхает глубоко...

"ВД" - 46

---

Хорошо мне

Х    Х    Х

 

Хорошо мне в моей избе:

Окна с видом на горизонт;

Мокрый петел на городьбе

Да три яблока на вербе.

 

Дед когда-то давно чудил —

Черенок на вербу привил,

И прохожий, за городьбу

Взявшись, смотрит на ту вербу.

 

Так заглянет и так зайдет,

Ствол потрогает: нет — верба!

И, качая башкой, пойдет...

Хороша у меня изба!

 

То ли думал дед, то ли нет —

Я живу в избе сорок лет,

Сам любуюсь на ту вербу.

Никому не продам избу.

 

 

Х    Х    Х

 

То ли червь земляной,

То ли глаз слюдяной,

То ль подворье звездами разоткано.

Заглядишься во мглу —

Ан, башка на колу,

Приглядишься — подсолнух и только-то.

 

А уже в голове,

Как тепла в рукаве,

Столько мыслей дурацких заверчено.

Вот, перо не возьми —

Пролежишь до восьми,

А с восьми — разве сон, жди до вечера.

 

Только вечером вновь

Та же боль в ту же бровь;

На дворе серебра навезенного!

Выпь кричит за рекой,

Как дозорный, с тоской,

И подсолнух похож на казненного...

"ВД" - 125, 126

---

Снова речка

Х    Х    Х

 

Снова речка, снова поле,

Запотевший круп коня,

Тот же ястреб, та же воля,

Та же колкая стерня.

 

Ту же песню в дальней пойме

Шелестит камыш-трава...

Золотой патрон в обойме —

Эта грустная строфа:

 

«Никого не будет в доме,

Кроме сумерек. Один

Зимний день в сквозном проеме

Не задернутых гардин.»

 

И мотается, и кружит,

Ястребицею кружит,

Словно собрана из кружев

На плечах моих лежит.

 

Ни покою, ни отбою,

Хоть кричи, хоть воем вой.

Конь мотает головою.

Я качаю головой.

 

Прилепилась, прикипелась

Эта боль из давней тьмы,

Где когда-то горько пелось

Средь заснеженной зимы:

 

«Никого не будет в доме,

Кроме сумерек. Один

Зимний день в сквозном проеме

Не задернутых гардин...»

"ВД" - 113

---

Когда Иван

Х   Х    Х

 

Когда Иван красивый свой баян

Раздвинет над сентябрьской рекою,

К чему мне тот Бетховен Людвиг ван

С запутанной фамилией такою.

 

Иван ясней, и мне с Иваном проще.

И слушают, застыв на берегу,

Тяжелый бор и маленькие рощи

Высокую российскую тоску.

 

Покину дом и выйду на крыльцо,

И засмотрюсь в таинственную темень,

И всем нутром почувствую, как время

Затягивает жесткое кольцо.

 

И никуда не деться из петли,

Дороги нет, запутаннее тропки...

Играй, Иван, топи сильнее кнопки,

Уже вот-вот заплачут журавли.

 

Уже лососи будоражат устье,

Уже брусникой вырубки красны...

Играй, Иван, давай напьемся грусти

И, может быть, дотянем до весны.

"ВД" - 117

---

И вот однажды

Х   Х  Х

 

И вот однажды оглянусь в пути,

Рукою отверну туманный полог:

А — ничего!

Прошел не слабый волок.

Но то, что позади, то позади.

 

А впереди?.. Я подниму глаза —

А темень-то, а темень-то какая!

И, ломаными саблями сверкая,

Со всех сторон стекается гроза.

 

Ну вот сейчас и рубанет сплеча!

И голова моя в багровом свете

Сорвется и поскачет по планете,

Над прожитым беззвучно хохоча...


"ЗС" - 91

---

В окне ограда

Х   Х  Х                                      

 

В окне ограда. За оградой ельник.

В углу дрова, подойник, решето.

В печи гудит. В России понедельник.

Ночные сны, свиваясь в черт-те что,

Пока еще понятны, только мне их

В слова не завернуть как бутерброд

В клочок газеты из подшивок древних,

Где столько разной правды, что народ

Всю эту тяжесть возле сельсовета

В бурьяне схоронил…

Ах, сельский быт!                                                               

В хлеву коровы вспоминают лето

Не потому, что их, коров, знобит,

А потому что, вороша зароды,

Ныряя в сенный запах клеверов,

Ноябрьские токи непогоды

Тревожат ноздри влажные коров

Дыханьем декабря: мол, скоро, скоро…

Зима…

И видно сквозь дверной проем

Как, колыхаясь, снеговая штора

Ползет и застилает окоем.

"ОУ" - 380

---

Я из пьющих

Х  Х  Х                                          

 

Я из пьющих. Я шибко пью.

Некрасиво, ущербно, зло.

Оглянусь, на жизнь посмотрю –

Невеселое ремесло!

Ой, страна! Все не то, не так!

Но зовет и зовет вперед.

На рожденье дает пятак,

А на выходе три берет.

Как же надо нас не любить,

Кровь от крови, от плоти плоть!

То заставит сады рубить,

То прикажет коров колоть.

И все с буковкой, сатана,

Мол, ценю я всех и люблю.

Не люби ты меня, страна,

Не гони ты меня в петлю.

Узелки мои не сбирай,

Свеч не жги, хрустали не бей...

Погляжу вокруг – чем не рай.

Воля вольная. Пой да пей.

"КЗ" - 68

---

Наши

 Наши

 

…Перекручены страстями,

Перемолоты с костьми,

Рвали ягоды с кистями,

Травы сеяли горстьми…

 

А случись беда-тревога:

Рвали колья из оград,

Матерились в черта, в бога,

И крошили всех подряд!

 

А потом для тех, что били,

Ограждаясь от греха,

Из кореньев смесь варили

И медвежьи потроха.

 

Перед праздником Покровом,

Веря искони в добро,

Отпускали с мирным словом

Всех, кто вылечил нутро.

 

Свечи ставили, молились,

И уже от Покрова

Не дрались, не матерились

Целый год, и даже два.

"СЛИП"-  46

---

Открытие

Х    Х    Х  

На всю квартиру дух листа лаврового —

Сын варит суп, а это не хухры-

Тебе-мухры...

Он в мужика толкового

Когда же превратился до поры?

А я и не заметил, мне все некогда:

То коммунизм, то бытовухи груз...

А он гребет половником, как неводом,

Из глубины и пробует на вкус.

И, удивлен своим твореньем-варевом,

Поднимет бровь и выглянет в окно —

И юное лицо рассветным заревом,

Как пламенем костра, освещено...

Вари, сынок, и пробуй, и подсаливай,

И сам себя собою удивляй,

И сам с собой о жизни разговаривай,

И на зарю смотреть не забывай... 

 

Открытие охоты 

...Заметили бы! Господи, спаси,

И пронеси их дальше ходом-летом...

 

Но два чирка скололись над болотом

И приводнились, выпустив шасси.

Зелененькие пятна по бокам —

Вся красота отлетного наряда;

Прогнули плес и тут же сплылись рядом,

Поверив тишине и тростникам.

 

Я не стрелок.

Мое ружье в чехле.

Я наблюдаю, я из отлученных.

Я вижу всё — и пару обреченных,

И контур сына, и звезду во мгле.

 

И я подумал:

Вот сейчас мой сын

Поднимет ствол, как жерло, над болотом,

И этих двух накроет артналетом!

И листья рухнут с выжженных осин,

И крик ворон осыплется над лугом,

И ростом ниже станут камыши,

И парой, как при жизни, друг за другом

Уйдут к высоким звездам две души.

 

Ну, что, сынок, стреляй.

Твой глаз остер!

Смахни свинцом утиное доверье.

Развеет ветер над болотом перья,

А лапки можно выбросить в костер.

 

Так думал я.

Жестоко, черт возьми!..

Но точит мысль — пришла и не уходит —

В охотники в семнадцать не уходят,

В охотники уходят лет с восьми...

 

Мне в десять лет сверкнуло в ковыле,

Позвали степи, я стволы примерил,

Вогнал патроны и в судьбу поверил.

Судьба не та.

Мои стволы в чехле.

 

...А выстрела все нет, и два чирка

Устали ждать и воздух раскачали…

 

А я развел огонь,

Поставил чайник,

И вышел сын на пламя костерка,

И молча сел.

А я и не спросил...

В охотники в семнадцать не уходят! —

И кажется, что в жилах черти бродят,

Но красоту убить не хватит сил.

 

Потом он говорил, а я молчал,

Смотрел на пламя и всё слушал, слушал,

И вспоминал загубленные души,

И прятал от него свою печаль...

 

Ах, парень, парень,

Где ты взял души?

Когда успел?

 

                    ...И до рассвета кто-то

Нас охранял,

И охранял болото,

И отрясал росою камыши.

"ЗС" - 178, 181

---

Там ветер, солнце подгоняя

Х  Х  Х

 

Там ветер, солнце подгоняя,

Следит как в поле, за мостом,

Кругами осень осеняя,

Плывет развернутым крестом

Высокий коршун…

Даль слезится.

Согретый солнечным лучом,

Лениво хлопает возница

О пыль дорожную бичом.

 

Я вспоминаю эту прелесть –

И шум травы, и звук бича…

Какая все-таки нелепость,

Остатки жизни волоча,

Мечтать и не суметь вернуться

Туда, где ты все время есть,

Где было не во что обуться,

И было нечего поесть.

Где пел ковыль,

И лебедь плавал,

И голубь приспускал крыла,

Где жизнь текла без всяких правил

Чиста, спокойна и светла.

"СЛИП" - 15

---

Ну вот и дождались

Х      Х      Х

 

Ну вот и дождались — повеяло гнильем

Из финского угла. Нева пошла назад.

Нам нет нужды в дождях, мы сами все польем —

И овощ в парнике,

И лес, и Летний сад.

 

Но финны гоношат, и с каждым днем тесней

Сшивают облака и гонят на восток.

И стадо кучевых все ниже и темней.

И рушится вода.

И каждый водосток,

 

Что Ноева труба, грохочет и ревет.

Готовьте корабли!

Готовьте паруса!

Уже давно сентябрь стучится у ворот,

И в форточку летит последняя оса,

 

Как маленький снаряд из маленькой пращи!

У ней при ней радар,

В избытке яд и мед.

И мы готовим флот, и достаем плащи,

И смотрим на закат, но правим на восход.

"ЗС"- 28.

---

Однажды выйду

Х  Х  Х                                     

 

Однажды выйду из толпы

И встану тонкою ольхою

У той межи, у той тропы,

Где в камышинку под стрехою

Пчела, желая мне добра,

Нектар носила, песни пела,

Где, от работы ноя, тело

Спать не давало до утра...

"ОУ"- 206

---

Крещенский день

Х  Х  Х

 

                                               Я на даче один. Мне темно...

                                                                                   И.Бунин

 

Крещенский день.

Сухого снега запах...

Куда спешу? Такая красота!

А я — бегу, а я все наспех, наспех...

Проселок ли, асфальт — моя верста

Зовет вперед, и я — все прямо, прямо.

 

...Раздвину шторы. Печку затоплю.

В дверь поскребут настойчиво, упрямо.

Входи, Корнет, входи,

Я так люблю

Твой песий дух, твоих надбровий грозный

Косой разлет, уверенность в глазах.

И входит зверь, и синий пар морозный

Колеблется и тонет в зеркалах.

На городьбе заводят сойки драку.

Под потолком паук пророчит весть.

В печи хрустит.

Я пью вино.

Собаку

Не надо покупать — собака есть.

"ЗС"- 56

---

Ну, что же, говорю...

Х  Х  Х

 

Ну, что же, говорю, пора сбираться к Богу.

Не то, чтобы боюсь, не то, чтобы взалкал.

Приму на посошок и выйду в путь-дорогу...

Подкову не нашел и клад не отыскал!

 

Зачем же приходил? Кого-нибудь утешил?

Подыскивал слова зачем и для кого?

Вердиктов не читал, и орденов не вешал,                 

И даже не убил ни одного.

 

А думалось-то, а! А как всего хотелось!

Что я скажу Ему, когда приду к Нему...

Приму на посошок, как присягну на смелость,

Взойду на облака и руку подниму:

 

 — Ну, как Ты допустил, на облаке сверкая,

По радугам скользя и зорями клубя,

Чтобы страна моя огромная такая

Себя распродала и пропила себя...

 

И загрустит Господь, и медный крест на ленте

Почистит рукавом... Высокий, в седине...

Прошу на посошок! Да пополней налейте,

Дорога далека, не протрезветь бы мне.

 

Дорога далека, и вся, как есть, под Богом,

И Русь, как Бог, одна, и Бог, как Русь, один,

И боль стоит в боку, и вывернута боком

Дорога, по которой не ходил...

"НОПС"- 57

---

Служенье Муз...

Х    Х    Х

 

Служенье Муз не терпит суеты... 

Был гений прав!

Проклятые обои...

И мы с тобой издерганы до боли

Судьбы вожжами. Сколько простоты

В простых словах —

Служенье Муз не терпит...

 

И я твержу прекрасную строку.

А плинтуса кривы...

 

Вот Петр Первый

Склонялся ли над словом о Полку?

Неведомо. И временем, и тьмою

Укрыто все и поросло травой...

 

Постелем скатерть с желтою каймою...

 

А Петр — дурак!

И город над Невой

Напрасно строил.

Чертовы дороги...

Залив загажен. Колюшка... ерши...

 

А посмотреть — и царские чертоги

Не очень-то, пожалуй, хороши.

"ЗС"- 29

---

Нет, в поэзию всё же идут...

Х  Х  Х

 

Нет, в поэзию все же идут дураки.

И чего в ней такое! Обычные строки.

Ну — река, ну — тростник, ну — обрыв у реки,

Над которым все утро стрекочут сороки.

 

Это кто ж там идет, не за мной ли с косой!

Я-то знаю, сорока трепаться не станет,

Я знаком с этой птицей, она не обманет...

И выходит... красавица!..

Ножкой босой

Отрясает росу и свирель вынимает,

И к высокой березе плечом прислонясь,

Извлекает печаль.

Вызывает на связь...

И дурак этим звукам все утро внимает.

"ЗС"- 92

---

Зима стоит еще вначале

Х  Х  Х                 

 

Зима стоит еще вначале;

Светлы сугробы, голубы...

Есть в валенках момент печали,

Как в лицах признаки судьбы.

 

И женщина гребет лопатой,

И гусь, раскачивая зоб,

Хватает снег, и пес мохнатый

С восторгом лает на сугроб,

 

Где птица белая босая,

Высокой шеей шевеля,

И подбородком потрясая,

Глядит на дальние поля,

 

На тополя, на верстовые

Столбы, на пса, на воронье,

На женщину и на больные

Большие валенки ее,

 

Ходить в которых неудобно,

И неуютно... Боже мой...

В которых женщина подобна

Печальной курице хромой,

 

Что рядом так же виновато

Скребет снежок, и, наклоня

Серьгу, глядит подслеповато

На постороннего меня.

"ЗС"- 88

---

Листья влагой набухли

Х  Х  Х

 

Листья влагой набухли, висят тяжело.

Ветер их не колышет, он просто не дует;

Он пытался, хотел, но на въезде в село

Залетел в кукурузу, залег и бастует.

 

Он сказал: — не хочу!.. И поднялся туман!

Холст и кисть — и рисуй, только нет, не сумеешь.

Что такое туман? Не мираж, не дурман —

Пустота, занавеска; раздвинь — обомлеешь.

 

Там, за этою шторкой, людские дела!

Скрип осей…

Коромысла…

Бадья из колодца…

Там девчонка на шаре — вода тяжела!—

Равновесие держит и звонко смеется.

"ССМ"-23-16

---

Бегущую отару облаков

 Х   Х   Х

Бегущую отару облаков,

Седой ковыль, полынные метелки –

Все ветер обежал,

Из этого всего

Он выбрал лишь перо от перепелки.

 

И поднял он его, и он его понес…

Пушинка, лепесток, серо и неприметно,

Оно достигло колыбели гроз,

И выше поднялось…

О, дуновенье ветра!

 

Как просто и легко!

Какой простор мечтам!

Но серое перо, кружась, не понимало,

Что в этот миг

Оно летает там,

Где даже перепелка не бывала.

"СЛИП"-128

---

Я себя разделил

Х    Х    Х

 

Я себя разделил: это — он, это — я.

«Это — он» — половинка вторая моя,

Что напротив стоит, на ином берегу,

Тот, с которым я сладить никак не могу.

 

Были в самом начале согласья слова.

Тек ручей между нами, заметный едва

Поначалу. Достиг же размеров реки.

Видно, били укрытые в нем родники.

 

И согласье ушло. Наступила вражда.

Незаметно пришла, как большая вода,

Закружила, как в поле весной воронье —

То ли счастье мое, то ль несчастье мое.

 

Что ни делаю я, он все против меня.

Я костер развожу — он боится огня.

«От огня, — говорит, — будет много беды».

И горстями в огонь подливает воды.

 

 — Отступись! — говорю.

 — Прочь исчезни! — твержу.

Я хватаю стволы, я стволами грожу.

Я стреляю его, словно чернетя влет.

Он забьется подранком и снова встает.

 

Весь посеченный дробью, упрям все равно...

Я его ненавижу, но знаю одно:

Если слажу я с ним, иль убью, наконец,

То тогда мне конец. Это точно, конец...

"ВД"-111

---

Зайчиха

Зайчиха

 

Весна... Такое половодье!

Бери, Мазай, свое весло —

Сегодня в заячьи угодья

Не бревна — льдину принесло!

 

Покачиваясь в тальнике,

Большая ледяная глыба

Лежит, как мраморная рыба,

И санный след на плавнике.

 

И на спине ее, в снегах,

Зайчиха мечется косая,

Но лодки нет и нет Мазая —

Есть я в болотных сапогах.

 

И ты, зайчиха, верь, не верь,

Но после передай детишкам,

Что дед Мазай остался в книжке,

А за Мазая — я теперь!

 

Ее тревогу понимая,

По кочкам илистого дна

Я к ней бреду, а сам не знаю —

Поверит или нет она...

 

И возвратившись на сухое,

Смотрю, как, листьями шурша,

Среди вселенского разбоя

Бежит спасенная душа.

"ИННД"-65

---

Два сапога

Два сапога

 

Без попов и протопопов,

Кланяясь инвентарю,

Жизни трети две протопав,

Я судьбу благодарю:

 

Нагадала, сукой буду,

Мне от роду на века:

Если дыни, то по пуду,

Если лук — в три кулака.

 

Утром грабли, в полдень стопка.

Стопка — это инвентарь!

Есть еще на кухне попка,

Изумительная тварь.

 

Клюв крючком. Вихрастый веер.

Крылья.

Чистый херувим!

Ну и мы с ним каждый вечер

О событьях говорим.

 

Я ему как равный — ровне,

Но итожим всякий раз:

Я — в сердцах: дурак, а он мне:

Сам такой, — и щурит глаз.

"ССМ"-23-08

---

сонет (Шумя водой...)

Сонет                                              

 

 

                                                          Пронзая мрак, с бичом гремучим

                                                          Я гнал коней по черным тучам…

 

Шумя водой по водостокам,

Над косогорами кружа,

Просвечивая бельма окон,

В литавры бья и свечи жжа,

 

Гроза стонала и кипела,

Марала черным даль и близь.

И становилось мягким тело,

Когда разламывалась высь!

 

Немели ноги, сердце стыло,

И страх сжимал, и стыдно было

За этот страх. И думал я:

«Над прорвой бешеной, по краю,

Куда спешу, кого играю?..

Какая молния моя?»

"КЗ"-стр.48

---

Ни алмазов, ни злата

Х  Х  Х                                          

 

Ни алмазов, ни злата,

Ни ковров, ни хором...

Глинобитная хата:

Покати хоть шаром.

 

Ничего... Только воля,

Только птиц виражи,

Да бегущий вдоль поля

Золотящейся ржи

 

Пес, что слову обучен,

Понимающий знак,

Стерегущий над кручей

Созревающий злак.

 

Колос клонится долу,

Спелым цветом шурша…

Солнце катится к дому,

Где живет не спеша

 

Мой прапращур угрюмый,

На высоком челе

С постоянною думой

О крестьянской земле,

 

О суглинках, подзолах,

Рвущих жилы из рук,

О хазаро-монголах,

Что ордынят вокруг.

 

Вот и я за Россию.

А – вдвоем (а втроем!)

Мы ордынцев осилим,

Мы и шведов побьем.

"КЗ"-64

---

Степная даль не мерена...

Х    Х    Х

 

Степная даль не мерена.

Июльский день погож.

Июльский день на мерина

Солового похож.

 

Стоит в репьях, пахучее,

Душистое жует.

Слюна во рту тягучая,

Как барабан, живот.

 

И порскает, и прядает.

Звезда во сто карат!

А никого не радует,

И ничему не рад.

 

Жует сена пахучие.

Соловых соловей...

А солнце в небе — жгучее,

А ветер — суховей.

 

Зато уж ночи!.. Мятные

И росы, и трава.

И всю-то ночь приятные

Хорошие слова, —

 

То позовут в малинники,

То в поле, в ковыли.

А звезды — как полтинники,

Как царские рубли!

"ЯУНВ"-53

---

Мне всё кажется

Х   Х    Х

 

Мне все кажется — черти есть в озере этом.

И не то, чтобы много, но пара живет.

Я их высчитал просто, по явным приметам:

Камышовый нагрыз, и следы, и помет.

 

Сеть раскину, пожалуй, да выну обоих,

К живодерам снесу, а когда подсушу

Кучерявые шкуры, распну на обоях,

И тебя непременно сюда приглашу.

 

Расскажу о чертях — где нашел, как добыто,

О себе расскажу, улыбнусь над судьбой,

И ты хвост подожмешь, и прикроешь копыта,

И мне весело будет и грустно с тобой.

"ЛП"-стр.52

---

Первое утро

Первое утро

 

 — Вставай-ка, Петро, да сходи посмотри,

Как жук колорадский картошку облопал,

Петух уже трижды пропел и прохлопал,

А ты еще спишь, бес тебя подери....

 

Так бабка Маланья будила Петра.

 

 — А, ну-ка, давай умывайся скорей,

Картохи остынут, я зря, што ль, варила...

И что-то негромко еще говорила,

Но что — не понять из-за толстых дверей.

 

Так бабка Маланья кормила Петра.

 

Потом еще круче брала в оборот.

Крутила, вертела — в райцентр снаряжала,

Кряхтела, стонала, как будто рожала,

Но вот выводила Петра из ворот.

 

Петро впереди, а уж бабка за ним.

 

Петро впереди, стало быть — атаман!

Петро старше бабки на десятилетье.

Он стукнул клюкою, изрек междометье,

И, мелко труся, провалился в туман...

 

И бабка Маланья поведала мне:

 

 — В райцентре давали вчера хлорофос,

Так лезли войною — «киоска» сломалась...

И бабка Маланья не зло засмеялась,

А после уже досказала всерьез:

 

 — Жуков в огороде — аж листья хрустят...

 

В полнеба отвесно заря над селом

Восстала и все осветила подробно.

Автобус невидимый рявкнул утробно,

Как будто Архангел пред Страшным судом, —

 

Почудились крылья и отблеск трубы!

 

 — Ну, голос подал... Знать, поехал Петро!

Вернется под вечер теперь, с мужиками...

Вот яд привезет — будем биться с жуками...

Мне все это ново, им это — старо...

 

А день разгорался сильней и сильней!

 

Вот тут и примчал бригадир на «козле».

«Козла» заглушил, прислонился к капоту

И весь закуток окричал — на работу...

Светло начинался мой отпуск в селе —

 

Знакомством с людьми, приглашеньем к труду.

"ИННД"-39

---

Предосеннее

Предосеннее

 

Дождь. Земля задохнулась последним теплом.

Задымились кустарники возле обочин.

Машет солнце подрезанным рыжим крылом

И становится видно, как день укорочен.

 

Месяц август. Прозрачнее в речке вода.

Утомленное небо прохладней и ниже,

И спокойнее росы, и чище звезда,

И родное — роднее, а близкое — ближе...

 

И смотрю я с подворья под крики грача

На покорное стадо в лугу за домами,

Где скворцы, табунясь и беззлобно ворча,

На коровах катаются целыми днями.

 

Ну, куда на корове уедешь, скажи!

Пять километров в час не движение — отдых,

И скворцы это знают и пробуют воздух,

И со свистом крутые кладут виражи.

 

Месяц август и рыж, и шумлив, и вихраст.

Но кончается он, и живу я в тревоге,

Что осенняя Муза уже на пороге,

Вот без стука войдет и печали предаст.

"ИННД"-90

---

Ветрено было

Х  Х  Х

Ветрено было. С поправкой на ветер,

Хлопнув калиткой, я из дому вышел.

День был обычный: не хмур и не светел —

Серый, похожий на серые крыши.

 

Брел я и думал.

Я думал: какая

Жизнь меня встретит, направит, осудит?

Где я? Куда я, дороги не зная?..

 

Так и живу.

Скоро семьдесят будет.

 

Сердце порою сбоит и бастует,

Свет затеняет недобрым виденьем.

С тем и шагаю, а ветер всё дует,

Дует и дует.

А я… с упрежденьем…

 

Как научили, так и упреждаю.

Только вот что-то всё мимо и мимо.

Но постоянно себя убеждаю:

Жизнь повторяется.

Всё повторимо!

Крыши и ветер, и холод, и голод,

Знойные степи, высокие птицы,

Долгие рельсы и каменный город,

Что не позволит домой возвратиться.

"ССМ"-184

---

Мглистый воздух над рябью

Х    Х    Х

 

Мглистый воздух над рябью багровых лесов —

Панорама с холма. Журавлиные дали.

Бродит ветер, как песня любви и печали,

Над землей и не слышно людских голосов.

 

Вот и снова окончен зеленый поход,

И опять до поры засыпает природа,

И над пристанью тихой гудки парохода

Созывают к отплытью последний народ.

 

Я к причалу спущусь желтой тропкою узкой,

Где опавшей листвою протока рябит,

Где торжественно так, и красиво, и грустно

Пароход, словно лебедь, трубит и трубит.

 

Навсегда распрощаюсь с бревенчатым краем,

С белым домиком возле огромных берез,

Где казалась мне жизнь удивительным раем,

Где мне было легко и печально до слез,

 

Где писались слова и свободно и просто,

Где меня средь затопленных старых корней,

Конопатая Ольга метрового роста

Обучала отвесно блеснить окуней...

"ИННД"-82

---

Павлина

Павлина

 

О, эти руки... Ну, куда их деть?

Припухшие, в порезах и морщинах,

Такие не увидишь на картинах,

Их можно только в жизни подсмотреть —

 

Ну, скажем, на базаре, где лотки,

Или в рядах, где продают пшеницу,

Иль в поле, где ломая поясницу,

Ты столько лет «сапаешь бураки».

 

Кого винить? Вини иль не вини,

Слагай успехи, вычитай потери...

Но больно мне и не хочу я верить,

Что это все возможно в наши дни,

 

Чтоб женщина — любимая и мать —

В век техники, прогресса и науки

Так о работу изломала руки,

Что на люди неловко показать.

 

И ты стоишь, передник теребя,

В глазах и свет, и горькое бессилье...

И мне обидно за мою Россию,

И за тебя, Павлина, за тебя.

"ИННД"-36

---

Распахнутые настежь окна

Х    Х    Х

 

Распахнутые настежь окна

Глядят на контуры моста.

Деревня от росы промокла

Насквозь, до малого листа.

Ночь выполнила все заданья —

Никто росой не обойден...

А в тайной точке мирозданья

Грядущий день уже рожден.

И за рекой, за переправой,

В тумане, словно на весу,

Влюбленный кто-то, над отавой

Склоняясь, черпает росу.

В ладони черпает, с размаху!

И брызжет каплями воды

И на лицо, и на рубаху:

Чтоб — для любви,

Чтоб — от беды!

И по росе на холм, по склону,

Спешит и счастлив, и влюблен,

И солнца красную корону

К себе примеривает он!

"ИННД"-11

---

Имя — Анна

Х  Х  Х

 

Имя — Анна...

Сладко и туманно...

Словно из далёка-далека…

В наших встречах не было обмана.

Грусть была и радость.

На века.

 

Поезда приходят и уходят...

Старый клен, посаженный тобой,

На подворье каждый вечер бродит,

Горькою качая головой.

 

Звезды гибнут, падают полого...

Клен стареет, золотом шурша...

У какого дальнего порога

Обо мне болит твоя душа?

 

У какого моря-океана,

Под какой нездешнею луной?..

Анна... Анна...

Как всё это странно.

Имя-то какое, боже мой...

"ОУ"-42

---

Загадочный свет

Загадочный свет

Спускался вечер. Шла весна...

В толпе, по-летнему одетой,

Она из всех небесным светом

Была одна озарена.

 

Своих достоинств не тая,

Она не шла — она парила,

Она как будто говорила:

«Смотрите, вот какая я...»

 

Неповторимое, свое,

Раскованное и простое,

Торжественное и святое

В походке чудилось её!

 

Полуовал, полунамек,

Бедра изгиб, изящность линий...

Есть на земле моей богини!

Ах, почему же я не бог.

 

Цок, цок! — а слышалось: «нет, нет...»

Весна переплавлялась в чудо!

И было не понять — откуда

Загадочный струился свет!

 

В нем было столько чистоты,

В нем было столько тайной боли...

И я опять увидел поле:

Роса, и солнце, и цветы!

 

Светлеют тени по кустам,

Щебечут птицы, не смолкая,

И женщина, совсем другая,

Идет босая по цветам!

 

Ей обойти меня нельзя.

Мы не готовы с ней к разлуке.

Она идет, раскинув руки,

И светится от счастья вся!

 

Бушует солнце на лугах!

Играет свет в небесной глуби,

И я смотрю, смотрю на губы,

На ноги в мокрых лепестках...

 

Цок, цок! — качался силуэт.

Весна переходила в лето.

Шел вечер и далеко где-то

На небе зажигался свет.

 

Цок, цок! — звучит из темноты.

Я женщине гляжу вдогонку,

А память снова крутит пленку —

Роса, и солнце, и цветы...

"ОУ"-39

---

Что-то жизнь вконец разладилась

Х    Х    Х

 

Что-то жизнь вконец разладилась.

Саван, саван по стерне.

До обидного не радостно

Мне в родимой стороне.

 

Ум за разум, вздохи, выдохи,

Снег с дождем, и вдоль тропы

С переломами да вывихами

Телеграфные столбы.

 

Бусый дым ползет над крышами,

Прижимается к земле,

Потому, видать, неслышными

Бродят люди на селе.

 

Ни коровьего мычания,

Ни визжанья поросят,

И так зло и так отчаянно

Флаги красные висят.

 

Сельсовет — косые ставенки,

Храм, сравнимый с западней,

И замок, еще оставленный

Раскулаченной родней...

                                    198... (какой-то)"

"ВД"-17

---

В моем краю

Х    Х    Х

 

В моем краю бураны и вино.

Торчат в сугробах крошечные хаты.

Быть может, это ветры виноваты,

Что стало здесь угрюмо и темно.

 

Мой милый край, зачем тебя пою!

Все, чем ты жил, теперь ушло в преданье.

В душе моей стыдливое страданье

За старенькую родину мою.

 

Во всем, что вижу, нахожу разлад.

У земляков сквозит печаль во взоре.

Здесь даже петухи встречаю зори

Совсем не так, как тридцать лет назад.

 

Как будто жизнь обрушилась на дно,

И давит всех неведомая сила...

Здесь настоящее печально и постыло,

Здесь будущее мрачно и темно.

                                               (год 198... какой-то)

"ВД"-16

---

Солонцы — это степь

Х    Х    Х

 

Солонцы — это степь. Как овчина — бела.

Расстелилась под небом клочками седыми.

Никого. Только тень от косого крыла:

Что ты ищешь, стервятник, в бескрайней пустыне?

 

Здесь ни влаги, ни зверя. Здесь сам сатана

Искружился бы в поиске. То и спасает,

Что под кожею тонкою кровь скакуна,

Как вино молодое, играя, вскипает.

 

И повсюду бурьян совершает намаз

Под полуденным солнцем. Кочевничьи души!                   

И под ветром горячим калмыцкий мой глаз

С каждым годом становится уже и уже.

 

И все чудится — кончится степь, и тогда

Развернутся холмы, но у нашей деревни

Я коня не сдержу и умчусь сквозь года

Золотою стрелой в золотом оперенье.

"ВД"-27

---

Воронье гнездо

А боярышник весь в шипах!

На вершине вороний дом.

И вороньим густым крылом

Луг до самой реки пропах.

 

Клим — детина на все село —

Подзудил, перед тем как спать:

 — Вот бы тех воронят поднять,

Отрастили, поди, крыло...

 

И когда подошел рассвет,

И означился край тропы,

Сгреб я в кучу свои семь лет

И отправился на шипы.

 

Хороши шипы, хороши!

Отдают мне всю боль и злость.

Благо, нету еще души —

Прокололи б ее насквозь.

 

И четыре седых крыла

С хрипом воздух рвут надо мной...

Ах ты, Клим, голова бела!

Верно, сказывают — дурной!

 

Воронята-то не глядят!

Разевая в полнеба рты,

Предрассветную синь едят —

Синим светятся животы!

 

Да зачем они мне — слепы?..

Я сползаю назад во тьму,

И не колют меня шипы,

И неясно мне — почему...

"ВД"-34

---

Моя земля...

Х   Х   Х

Моя земля… Мой лист бумаги…

С утра пишу, потом пашу.

Ищу слова, молю о влаге…

Устану, лягу на межу,

На теплый чернозем.

Травинку

Созревшую перекушу,

И муравью трудяге спинку

Травинкой этой почешу.

Поймет ли, что о нем забота?

Предполагаю, что поймет…

Какая трудная работа!

Июль… жара… сочится пот…

Упала ветка на тропинку,

Упала шишка на тропу,

И он в обход свою хвоинку.

Несет упрямо на горбу.

Хвоинка эта средь иголок

Всех лучше. Даже не сравнить...

Конечно, он осилит волок!

Иначе — незачем и жить.

"КЗ"-70

---

Сонет (В стекло однажды...)

 

В стекло однажды заглянув, пойму,

Что зеркала в природе не случайны,

Что зеркало разбив, лишишься тайны...

Я в зеркало вхожу и в том дыму,

Легко мне, затерявшись, одному

Идти, и вспоминать, и, вспоминая,

Почувствовать, что жизнь уже иная

Стоит вокруг меня, и потому,

 

Дыша свободой, я шагаю дальше

В прекрасный мир, где ни на йоту фальши.

 

И если вслед недобрая молва

Шипит: «вернись...», то я в ответ слова

Роняю, губы вытянув в дуду,

«Вернусь... вернусь...», а сам вперед иду.

"КЗ"-88

---

Здесь всё не так

Х  Х  Х

 

Здесь все не так. Уже совсем не так.

Здесь мир царит. Давно затихла драка.

Я вкладываю в ножны меч. Итак,

Приветствую тебя, моя Итака!

 

Мой парус порван. Кто виной? Елена?

Мой череп лыс, и время на зубах

Скрипит, как соль, и тяжелеет пена

Седая, оседая на висках.

 

Клекочет беркут. Он и прежде был,

Как ветр, как эти тучи грозовые...

Но чутко полушарья мозговые

Мне возвращают все, что я забыл.

                                                                                   

Зачем мне это, и опять, к чему 

Мне погружаться в прошлого трясину?

Здесь тополя похожи на осину,

Как все ДК похожи на тюрьму

 

С той разницей, что не лопочет лист,

Да у ворот техничка с кружевами,

А не конвой, и не гремит за вами

Стальной засов под милицейский свист.

 

Здесь в тыщу первый раз через Урал

Плывет Чапаев и не доплывает.

И хорошо. Хоть правду не узнает.

Господь дарил спасенье — не карал.

 

Здесь под луною светятся во мгле

Заборы в ржавых пиках арматуры,

Здесь бродит по холстам в Домах культуры

Троянский конь с декретом о земле.

 

Обидней разве можно наказать...

Моя Итака, чем к тебе привязан?

Не той ли горькой правдой, что обязан,

Вернувшись, Телемаку рассказать.

                                                  Март,1992

 "ВД"-87

---

Лето! Лето...

Из детства

 

Лето! Лето... В отавах пенных

Синеглаз и желтоволос

Ходит август —

Жених из первых! —

На бахчу напускает ос.

Птице ладит крыло на ветер,

Подбивает крыло пером,

Жеребенку, что тих и светел,

Звездной каплей, как серебром,

Ставит метку на лоб курчавый,

Гладит теплой рукою пах,

Чтоб носил золотисто-чалый

Лета запахи на губах;

Чтоб копытца точеной рюмкой

Оставлял на песке следы,

Чтобы в поле пастушью сумку

Отличал бы от череды;

Чтоб зачуяв лихую стаю,

Уходил с табуном во тьму,

Чтобы знал, что я подрастаю

И присматриваюсь к нему.

"ЯУНВ"-85

---

Сонет (Пронзительна...)

Х    Х    Х

                    И Люксембургский, в частности? Сюды

                    Забрел я как то...

                                                                      И.Бродский

 

Пронзительна сентябрьская смелость!

Еще вчера — зеленые плоды,

А нынче столько снегирей расселось,

Что изогнулись арками сады,

 

И я вхожу сюда, верней, сюды,

Как одному за океаном пелось,

Не потому что слова не имелось,

А потому что капелька звезды

 

С ресниц упала на стихотворенье,

И так легко образовалось «ы»,

Что эту легкость наблюдая, мы

Изумлены. Но только на мгновенье.

 

Родная речь. Отечества дымок...

И все. Конец. И щелкает замок.

"ВД"-80

---

Ладога

 Ладога браконьерская

                                                                 Олегу Коровину 

Сиг! Осенняя путина. Выдержи волну, весло!

Небо Ладоги — овчина, все в лохмотьях и мало.

 

Сквозь шугу на гребень пенный мы идем по тетиве.

Четверо во всей вселенной. Двое в лодке. Лодок — две.

 

Две резинки — две улитки. Поводки сетей грубы.

Из воды сиги, как слитки, — тяжелы и голубы.

 

Волны — кони! В рваной пене. Валят валом, не юлят.

И глядят на нас тюлени, и ноздрями шевелят.

 

Понимают, что отважны, что живем во всей красе.

В Ладогу идет не каждый, возвращаются не все...

 

Лодки в наледи. Морозно. В этом адовом кругу

Мы не в Бога верим — в весла, и в костер на берегу.

"НОПС"-63

---

Старый дом...

Х   Х  Х

 

Старый дом подпирает плечом городьбу.

Возле яблони свалены в кучу подпорки.

Ставень косо висит. Плотно сдвинуты шторки.

И ворона с картавою буквой в зобу,

В серой кофте, ступая по срубу колодца,

Смотрит в черную бездну бездонным зрачком.

В палисаде подсолнух на грядку ничком

Завалился и голову спрятал от солнца.

Что еще?

            ...огорода зловещая плешь...

Что еще?

            ...из канавы теленок напился...

Что еще?

            ...вышел пес и тоской подавился...

 

А вокруг чернозем.

Мажь на булку и ешь.

"ЯУНВ"-стр.40

---

Пилигрим

Пилигрим

 

Грозы ходят не мимо.

Пахнет степью верста.

От Алтая до Рима

Верст не менее ста.

 

От Кремля до Парижа

Пыль дорог да туман,

Да потравленный рыжий

Борщевик и бурьян;

 

Буераки с холмами,

Ленты рек и озер…

Что такое меж нами,

Чтоб вести разговор?

 

Староверы, урманы,

Кедры, сосны, покой…

Что нам их челентаны,

Жозефины — на кой?

 

Итальянский, французский…

Базилики в плюще…

Я по метрике русский,

По стихам — вообще.

 

Я шагаю, шагаю,

Твердо посох держу,

Никого не ругаю,

И с любым — не дружу.   

 

Градом, пулями битый,

В кольцах бед и тревог…

Мне на тот, знаменитый,

Посмотреть бы сапог.

 

Неужели возможно,

Что, верша этот круг,

Не дырява подошва

И не стесан каблук?

 

Не пытал бы ни коих,

Что, почто, мол, — враги,

Но пекут ли в бистро их

С черемшой пироги?

"ССМ"-2302

---

Полдень

Полдень

 

Сенокосные задачи!

То сгребаю, то кошу…

Копен с двадцать набатрачив,

Я одну разворошу, —

 

Завалюсь в духмяный клевер,

Подарю простор мечтам, —

Стая птиц летит на север,

Что они забыли там?

 

Обтекая сизый облак,

Рассыпаются, роят,

И, бок о бок, и, бок о бок,

Небо надвое кроят.

 

Небо слева, небо справа,

Пересвист небесных птах.

Космос, тайна, переправа…

Кони в рыжих паутах!

 

Солнце катит, травы гнутся,

Воздух зыбок: дым не дым…

Клевер!

Сладко задохнуться

Этим духом неземным!

 

Тишина…

Созреет колос…

Станет старицей река…

Чуток сон, приятен голос

Чей-то вдруг издалека.

"ССМ"-2301

---

Зимним вечером

Зимним вечером

                                                                     

Том открою: здравствуй, Пушкин!

Это ж надо как открыл!

В самый раз, где ты подружке

Юных дней своих — о кружке,

О веселье говорил.

 

Знаем, видели, бывали,

Не диковинная весть.

У меня в моем подвале,

Хали-гали, трали-вали,

Для веселья тоже есть!

 

Снег по небу плыл и выпал,

И валит, валит, валит.

Над конторой местный вымпел

Вьется, я б за вымпел выпил,                             

Да подруга не велит.

 

Как терплю такую кралю!       

Чуть чего и «у-лю-лю…»

Я, не мудрствуя, слукавлю:

Я в строке ее прославлю,

Я в сельпо ее пошлю!

 

И пока она гуляет                                       

И балдеет от строки,

Я проверю: а бывает

Ли, что кружка избавляет

От печали и тоски?

 

Радость редкостная — зелье —

От полян-древлян досель:

Кривоногое веселье,

Хмель да легкое похмелье,

Золотая карусель!..

 

Я читаю: глубже, глубже,

И чем глубже — выше высь.

Буря воет, бесы кружат,

Ту же петлю вьют всё туже,

А с петлею разве жизнь?

 

Разве жизнь? А как иначе?

Ведь не скажешь: отвяжись;

Не заплачешь; я не плачу,

Трачу жизнь, смотрю на сдачу,

А на сдачу та же жизнь.

 

Бесы кружат, буря воет,

Снег кружит и из него

Мглу кроит и небо кроет…

Нас в избушке только двое —

Пушкин, я и никого.

"ССМ"- 2299

---

Мне всё кажется...

Х    Х    Х

                                            Памяти брата

 

...Мне все кажется — дверь откроется:

 — О братуха, ну, как ты, жив?

Не забыл ли, ведь завтра Троица...

Голос искренний твой — не лжив.

 

Утро чистое, небо строгое,

Молодая листва дрожит,

И бредем мы, пыля дорогою,

На илбан, где отец лежит.

 

 — Знаешь, брат, что-то сны тревожные,

Словно хмелен я без вина...

Нам одна с тобой подорожная,

И печаль на двоих одна.

 

Отмолилась и стихла Троица.

Скоро новая на дворе.

Мне все кажется — дверь откроется...

Только умер ты в декабре...

 

Снова утро и небо строгое,

Взять в попутчики мне кого?

И бреду я, пыля дорогою, —

Нету рядышком никого.

 

Я не стар еще, мне хватает сил,

Почему ж на кургане, здесь,

Упаду в траву между двух могил —

Есть ли место мне?

Место есть...

"ВД"-стр.13

---

Памяти брата

Памяти брата

 

За широкой рекою, на той стороне,

Где в глубоком колодце созвездья таились,

Где дышали нектаром, жужжали, роились —

Ты был главным из главных в медовой стране.

 

Эти ульи, пропахшие колосом ржи!

Эта желтая тертая охра густая!

И тянула пчела в две крученых вожжи:

Тяжелее — пониже, повыше — пустая.

 

Заскучаю, приду: «Эй, на том берегу!»

Мне паромщик ответит: «Давай, коль охота...»

И седой, что Харон с пожелтевшего фото,

Он меня переправит за горсть табаку.

 

Я к тебе поднимался и ставил... не сок.

 — О братан... — говорил ты и нес помидоры.

И звенело стекло, и текли разговоры

Золотым янтарем в золотой туесок...

 

Нарезая для сбруй сыромятные кожи,

Мы курили с тобою вергун — не дукат,

И смотрели в четыре зрачка на закат,

И не знали, что все это кончится может.

"ЯУНВ"-стр.49

---

Стрекоза

Х      Х      Х

 

Твой фасеточный глаз через оптику в желтой оправе

Видит всё и насквозь. Надо мною сегодня гроза.

Но меня упрекать ты — и правая — всё же не вправе.

Поднимаю сачок...

Стрекоза ты моя, стрекоза!

 

Расправляй все четыре. Люблю их мерцанье-дрожанье,

Как и звон каблучков среди чуткой пустой тишины.

Отпускаю. Лети! Прикуси поцелуй на прощанье,

Да пернатых следи.

Голодны они, ох, голодны.

"ЯУНВ"-стр.74

---

Скажи, и я...

Х   Х  Х

 

А в том краю царила кутерьма,

Стонала Колыма,

Шумела вьюга...

Когда бы мы не встретили друг друга,

Я б жил как жил и не сошел с ума.

 

Я столько лет томился и мечтал,

Писал поэмы, сочинял свиданья,

Я сам себя отковывал в металл

И в мыслях возводил такие зданья –

 

С особыми – и тщаньем и трудом!

Рубил концы, клепал замки железны…

Скажи, и я разрушу этот дом,

И выведу тебя из этой бездны.

 

 

 

Х  Х  Х

 

С тяжких веток яблоки падают и падают,

Пахнет спелой осенью в поле и в саду.

Падают и падают, падают и радуют,

Водят счастье за руку — не беду.

 

Утки над озерами взад-вперед мотаются,

Ночью волки серые рыщут по логам,

Ходят гуси по двору — перья осыпаются,

Серые — к распутице, белые — к снегам.

 

Я перо гусиное лезвием отточенным

Очиню по правилам, как учил поэт,

И строку грядущую я начну отточием

Ровным как по первому снегу дикий след.

 

И слова закружатся, и мотив завертится…

Выпадает всё-таки в жизни благодать:

Со стихом намаяться, в нем с тобою встретиться

И успеть все яблоки до утра собрать.

"БЛ"-стр.37,38

---

К вечеру

Х  Х  Х

 

Гроза случится позже. К вечеру.

Вот только зашуршит стреха,

Как гром послышится, но речь его

Невнятна будет и глуха.

И всё затихнет в ожидании,

И станут улицы пусты,

И в тайной точке мироздания

Родятся помыслы – чисты,

Как откровенье, как наитие,

Как свет, чья истина — светить!

И это тайное событие

Поэт не должен пропустить.

 

И он глядит, глядит во мрак…

 

Кто б знал, мучительно-то как.

"БЛ"-стр.16

---

Значит, видится что-то

Х  Х  Х                                                      

 

 

                                                      Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни…

                                                                                                                     А.А.Ахматова

 

Ощущая приятную тяжесть в руке,

Я держу черный том и листаю, листаю…

Значит, видится что-то мне в каждой строке,

Если я с постоянным упорством читаю

Эту горькую жизнь…

Все же это судьба! —

Находить и терять, покидать этот город,

Возвратиться, когда прекратится стрельба

И в леса отлетит птица вещая ворон;

И, пространство вокруг заполняя собой,

Помнить беркута плавную тень на кургане,

Муэдзина призывы, арыбь на Коране

И луны азиатской ломоть голубой.

---

Муравейник

Муравейник

 

Расположен у тропы лесной

Город с миллионным населеньем,

Со своим весельем и похмельем,

С трудною заботою одной.

 

Постоишь, подумаешь: в натуре,

Не понять: чье горе, где успех;

Этакий колхоз в миниатюре

С трудоднями общими — на всех.

 

Этакий блиндаж в миниатюре:

Общее — и солнце, и гроза,

Из любой укрытой амбразуры

Сотни глаз глядят врагу в глаза!

 

Тот несет домой, а вот — из дома!

Коль семья, то должен быть урод.

А картина, в общем-то, знакома,

Пропивать, наверно, волокет.

 

Но никто вдогонку не бранился.

Муравей уселся на пенек,

Посидел, подумал, повинился,

И назад хвоинку поволок...

 

По дорожкам взад-вперед несутся.

Труженики, что еще сказать!

В тесноте живут, а не грызутся...

Надо бы собратьям показать.

"ОУ"-стр.50

---

Гроза

Гроза  

 

Она меня настигла за рекой.

Тревожно в темноте заржали кони.

В разрядах луг лежал, как на ладони,

С мольбой в глазах и тайною тоской.

 

Косые струи зрелого дождя

Согнули придорожные деревья,

И молнии, кромсавшие деревню,

Взорвали ночь, почти с ума сводя.

 

Как все вокруг ничтожно и мало

Перед таким величием природы!

И этот луг, и кони, и село,

И я, стоящий около подводы,

 

Оцепенели...

Ну, куда спешу!

Зачем толкаюсь, ближнего не слышу,

Не замечаю нищего, не вижу

Лица того, кому в лицо дышу!

 

Смотри, душа, молясь и трепеща.

Ведь нам с тобой нужна такая малость...

А молнии хлестали в край плаща

И под ногами бездна открывалась.

"ИННД"-стр.49

---

Март

Март

 

Я был от дома за версту.

Я брел по мартовским сугробам,

Когда под ветром снегобойным

Степь погрузилась в темноту.

 

Как будто взвыло сто зверей!

Исчезли все ориентиры.

Я был в степи, как в той квартире,

Где нет ни окон, ни дверей.

 

Я понимал свою беду,

Я верил в мартовские ветры,

Я знал — коль ошибусь на метры,

То мимо дома в степь уйду.

 

Уйду неведомо куда.

Меня снегами степь обложит

И незаметно спать уложит,

И не разбудит никогда!..

 

Крутил буран веретено,

В лицо кидался, полный злобы...

Я шел сквозь ветер, сквозь сугробы,

И вышел точно. На окно!

"ИННД"-стр.24

---

Декабрь

Декабрь

 

Забинтована белым береза,

Забинтованы белым луга,

И мороз, как стальная заноза,

Проколол голубые снега.

 

Ни собачьего лая, ни воя,

Лютой полночью худо цепным,

И село, как этап без конвоя,

Разбрелось по сугробам ночным.

А луна вся в кругах, золотая.

Свет густой, хоть в ладони клади.

А зима-то еще молодая,

Вся зима-то еще впереди!

"ИННД"-стр.27

---

Утро

Х   Х   Х

За окном — январь. В окне — рассвет.

Утро. Я не сплю. Мне десять лет.

Печь. Огня мерцанье у стены,

Круглой стопкой на столе — блины.

 

Мне уютно. В горнице покой.

Вкусно пахнет жженою мукой,

И с полатей видно, с высоты,

Как колдует мама у плиты.

 

На ее беззвучные шаги,

Вышитые сдвинув рушники,

Николай Угодник из угла

Зрит из-за иконного стекла..

 

А она болтушку зачерпнет,

Сковородкой плавно покачнет,

И к плите ее, на самый жар.

А плита — малиновый пожар!

 

Мама не спешит. Она важна.

Маме в этом помощь не нужна,

Но растет стопа, блинов — на всех!

Корочки хрустящие — наверх!

 

Я смотрю на маму с высоты,

Всей еще не вижу красоты.

Я еще не чувствую пока,

Что запомню это на века.

"ИННД"-стр.25

---

Я смотрю в календарь

Кошка

 

Черно-бурое пальто.

Галстук белым ярко вышит.

Я люблю ее за то,

Что она стихов не пишет.

Сядет рядом и поет.

Песня мне передается:

 

«...звезды спят на дне колодца...

...под стрехой пчела живет.

В камышинке ей не тесно,

В камышинке ей тепло...

...утро ночи интересней,

Это знает все село...

...вот идет мужик с лопатой..

...мыши есть, да лен густой...

...а скворечник, что за хатой

Третий день уже пустой...

...скоро ужинать покличут...

...тени шире и темней...»

 

И поет она, мурлычет,

Хоть записывай за ней.

 

 

Х  Х  Х

 

Я смотрю в календарь, видя в календаре

Тот магический знак, что заставил запеть.

И пишу по ночам. Я пишу на заре.

Я пишу, как пашу. Я боюсь не успеть.

 

Вот и снова рассвет. Смотрит космос в окно.

Солнца луч — по стеклу, солнца луч — по двери...

И течет по рукам золотое руно!

Где ты бродишь, Ясон, я не жадный, бери!

 

Этих рун золотых в наших русских домах!

Что Колхида тебе, если все они здесь.

...И я ставлю в строку восклицательный взмах

                          — ! —

Как залог, что еще не окончена песнь.

"ЯУНВ"-стр.122-123

---

Чибис... Ива у колодца

 Чибис... Ива у колодца

1.

 

Чибис…

Ива у колодца.

Кони ходят у пруда.

Под горой бежит, смеется

Родниковая вода.

 

Как напьюсь!

Да, как умоюсь!

Да согну в баранку лом!..

Белой лентой Млечный Поезд

Дым развесит над селом.

 

От избушки до избушки

По дорожке, по звезде

Кошка, ушки на макушке,

Ходит. Знает — ходит где!

 

Здесь ей мышка, там ей плошка…

Поманю я — кис, кис, кись,

Покажи мне тропку, кошка,

Да, прошу, не ошибись!

 

Проводи, куда мне надо,

За калитку, за туман,

Где живет моя отрада,

Где я трезвый буду пьян.

 

2.

 

Та же ива у колодца,

Те же кони у пруда…

Под горой бежит, смеется

Родниковая вода.

 

Как напьюсь!

Да, как умоюсь!

Да в баранку лом согну!..

В шар земной войду по пояс,

И на вилах подниму

Сена пряного полстога,

Крикну — не балуй! — коню…

Хороша в степи дорога!

Пахнет сенное меню

И нектаром, и ромашкой,

Чистотелом, бубенцом,

Красным клевером, рюмашкой,

Малосольным огурцом…

 

От предчувствия смеется,

Ноет сердце и поет.

Кони… Чибис у колодца…

Ты в косынке у ворот.

"СЛИП"-стр.56

---

Вот и снова весна

Х   Х  Х                         

 

Вот и снова весна!

Ну, а как же иначе?

С тонким льдом на заре,

С темным снегом в логах.

Выставляются рамы вторые на дачах,

Убираются ржавые листья в садах.

По утрам над рекою клубятся туманы,

И при виде оттаявшей черной земли

Очищаются души, врачуются раны.

А на север летят и летят журавли.

Я им вслед посмотрю и на миг онемею

От сознанья того, что в кругу бытия

Разлюбить эту жизнь я уже не сумею.

Я – причастен.

И в этом удача моя.


"БЛ"-стр.55

---

И город верит

Дождь

 

Шел дождь по городу. Вначале

Сто тысяч струн его звучали

И радостно, и так легко!

И скрытый в облаках маэстро

Руководил большим оркестром,

И слушался оркестр его.

 

Но в тихом дождике, идущем

На стыке прошлого с грядущим,

Есть ощущенье мятежа.

И город верит, город знает!

И в ожиданье замирает

Его огромная душа.

 

И скоро в черных тучах с треском

Ломает палочку маэстро,

И пламя брызжет, трепеща.

Кривою молнией распорот,

Дождь с ревом рушится на город,

Смывая пыль с его плаща.

 

А город складки расправляет!

И подставляет, подставляет

Дома, а дождь — со всех боков!

Мой город верит в это счастье,

Как верующие — в причастье

И отпущение грехов...

 

Окончен ливень. Реже капли...

Душа моя, а ты не так ли

Порою жаждешь мятежа,

Как тайны самой сокровенной,

Чтоб жить — хоть несколько мгновений! —

Свободой высшею дыша.

 

 

Х    Х    Х

 

Город дорог, видит Бог!

Я, служа моей отчизне,

Подарил ему полжизни,

То есть, отдал все, что мог, —

 

Не оставил ничего.

У него такая хватка!

Есть в запасе три десятка —

Только тоже для него.

 

Он стоит в пыли веков,

Вечно юный и старинный...

Выйду в парк к Екатерине,

Укротившей мужиков!

 

Вся в заре огромной, алой!

О, мадам, не обессудь,

Пусть — у ног, они не малы,

Но огромны... В этом суть...

 

Невский, Невский! Сто путей —

Сто морщинок на ладони.

Пляшут клодтовские кони,

Пышут жаром из ноздрей!

 

Шеи выгнуты в дугу!

Сколько силы, сколько страсти!

Двадцать лет я им подвластен,

Ну, куда я убегу?

"ИННД"-стр.79,80

---

Забуду я едва ли

Х   Х  Х

 

Откровенье — это если свыше.

Если свыше — это хорошо...

 

Гул затих, мой срок еще не вышел,

А верней сказать, не подошел.

Я сижу, раскидываю карты

 — Дорога ли жизнь?

Недорога...

За окном поскрипывают нарты.

У оленей светятся рога,

Инеем серебряным повиты,

Полыханьем северных широт!

Зона для невинных и бандитов,

То есть, для народа.

А народ

Хорошо бараки строит, прочно.

Обживая краешек земли,

Ловит семгу и полярной ночью

Режет автогеном корабли,

Да следит — жива ли еще рота

С черными овчарками и без...

Туз бубновый...

Пиковое что-то...

Чей-то непонятный интерес.

 

 

 

Х    Х    Х

От перегона к перегону

Лязг буферов и скрип осей...

Их увозили по закону

Известному России всей...

Их увозили только ночью,

Чтоб ни воды и ни огня!..

И поезд рвал пространство в клочья,

Седую гриву наклоня.

Он клокотал, гремя парами,

Дышал оплавленным углем,

Он шел тоннелями, борами,

Шел серебристым ковылем.

Он не стоял на полустанке,

Он не стоял на узловых.

Позднее так возили танки.

Теперь так возят неживых...

Страна! Забуду я едва ли,

Как на заре под грай ворон,

Горя звездой, с шипеньем стали,

Состав вползает на перрон.

Он не идет, он длится, длится —

Вагон — засов, вагон — засов,

И в щелях узенькие лица,

И черный хрип голодных псов.


"ЛП"-стр.104.105

---

На рассвете ночь тиха

Из детства

 

Вечер. Солнце уже в деревьях,

А коровы еще в лугу.

Тени длинные по деревне

От деревьев, а на стогу

Когти чистит зобастый кобчик,

Глаз бандитский косит во двор.

Не твое это, серый хлопчик! —

Здесь петух в перезвонах шпор

Ходит важно. Гарем в порядке!

Жемчуг ищут в дурной траве...

Меж акациями, по грядкам,

По смородинам, по ботве

Август шастает в пегой шали,

Брызги золота на лице.

И, поблескивая ножами,

Бабы ищутся на крыльце.

 

 

 

 

 

 

Х    Х    Х

 

Звезды падают. Тихо-тихо.

Тополей голубая рать.

Ой ты, ягода-ползуниха,

Собирать бы да собирать!

 

А клубника и впрямь созрела,

Да во тьме ночной не видна.

Вон еще две звезды сгорело:

Мне — одна и тебе — одна...

 

Не узнали бы наши матушки,

Как сгорали они — по две,

Как янтарные твои камушки

Мы искали в густой траве.

 

 

 

Х  Х  Х

 

Камыши. Тростник. Вода.

Прошумит вверху звезда —

Свечкой вспыхнет, землю вскроет,

Пар достанет до луны.

Тишина. И кабаны

В тишине бочагу роют.

 

Идол каменный. От скул

Отблеск лунный, будто гул,

В травы падает, в протоку.

На рассвете ночь тиха.

На рассвете для греха

Места нет. Земля востоку

 

Поясной поклон кладет:

Травам — росы, пчелам — мед,

Птице — высь, ручью — монету;

Каждому свое — бери!

Нам с тобою всю планету —

От зари и до зари.

"ЯУНВ"-стр.65-67

---

Запомним эту смесь

Сентябрь

 

Загорелый, в поддевке лисьей,

Весь в подсолнухах, в бахроме,

Сыплет золото ранних листьев —

Три уронит, пятьсот в уме.

Хитрован! Он еще в начале.

Золотой, да пока не весь.

Он верхушки дерев качает,

С дикой утки сшибает спесь;

Он под вечер ее — туманом,

Он под утро ее — ледком,

Он охотником бродит пьяным

С — вот таким! — пустым рюкзаком.

Гарью дышит, грядущим тленом,

Брагу спелую кружкой пьет,

Рвет подсолнух через колено,

Над рядном его скалкой бьет.

Вожжи крутит, пшеницы веет,

Счет кулям ведет налитым,

Богатеет и золотеет,

Да и станет весь золотым.

 

 

 

Молодой

 

Ухмыльнулся мужик:

 — Ну, точило, кружись...

Нож — по камушку — вж-жик!

Нож — на выходе — ж-жизнь...

 

Под ногами роса.

Пахнет теплым село.

У барана глаза

Смертной скукой свело.

 

Искры чертят круги.

Только — ж-жизнь! Только — ж-жизнь...

 — Эй, сосед, помоги!

 — Не сумею, кажись...

 

 — А чего здесь уметь?..

Сбрызнул руки водой.

Загорелый как медь.

Молодой-молодой...

 

 

Х    Х    Х

 

Потянет из щелей и выдует тепло.

Коней сведут заезжие цыгане.

Сопреет рожь, и мокрое село

Корявыми крестьянскими руками

Поленницы начнет перебирать,

Жечь бересту, и, задыхаясь чадом,

Катать бобы, баюкать сказки чадам,

И к вышивкам узоры подбирать.

 

И где-нибудь потом, наверное, не здесь —

За северной рекой,

За горными ручьями —

Гнездо совьет сова, и, ухая ночами,

Расскажет обо всем.

Запомним эту смесь

Из птичьих крыл, шуршащих над оградой,

Из русской речи, тонущей в грязи,

Из той печали, что зовется правдой

Сермяжной ли, крестьянской — на Руси.

"ЯУНВ"-стр.57-59

---

Спас медовый...-

Х    Х      Х

 

Спас медовый...

Износились крылья.

Выходи, сосед, меды качать!

Улей вскрыт. Какое изобилье!

Вот над чем склониться и молчать.

 

Долгий труд под восковой печатью.

Не вскрывать!..

Янтарная пчела

Траченным крылом ведет по платью,

Но взлететь не может. Тяжела.

 

...Бродит август, пахнет огурцами,

Создает из праха миражи,

Дышит медом,

Счастье бубенцами

Ворожит-колдует...

Ворожи.

 

 

Х    Х    Х

 

Столица и в Австралии — столица,

А вот деревня — только на Руси...

 

Дома светлы. Приветливые лица.

Туман, как шаль, хоть на плече неси!

В три улицы дома, за речкой пойма,

Гогочет птица, уркает пила,

Скрипит журавль; все мирно и спокойно,

И только разогретая пчела

Спешит на волю капелькою света;

Никто не знает, знает лишь она,

Что не бывает постоянно — лето,

Что если на канавах белена

Стручки набрала, значит дело к Спасу...

И впрямь — крестьяне яблони трясут,

И женщины для яблочного квасу

Антоновки в передниках несут.

 

Перекати-поле

 

Покатилась трава по траве.

Семена на пустой голове!..

Дует ветер!

Куда?

Хоть куда,

Лишь бы только не грязь, не вода,

Лишь бы только равнина — на ять,

Чтобы где-то в кустах не застрять,

В бочажине какой, в камышах...

Лишь бы только свистело в ушах!

 

 

Август

 

Упало яблоко в росу

И лопнуло:

 — Хочу осу!..

 

Гул покатился по деревне,

Он ширился, бугрился, рос.

Пирамидальные деревья,

Во весь свой исполинский рост,

К дороге вышли. Стали в ряд!

 

Они и ныне так стоят...

 

Стучат листвой упругой в небо,

Стекают влагой и следят,

Как вереницы ос летят

На запах мяты, браги, хлеба;

На мякоть яблок, дынный дух,

На говор хрипловатый, ранний,

На кровью пахнущий сычуг

И горечь печени бараньей...

"ЗС"-стр.135-138

---

Ах, осень, осень...

х   х  х

 

Ах, осень, осень, славная пора!

Еще в лугах отава пахнет летом,

Но полнятся прощальным тихим светом

Сентябрьские скупые вечера.                   

 

Летят последних уток табуны,

В подворье пахнет сеном и укропом,

И полные, наваленные скопом,

Белеют на веранде кочаны.

 

Белокочанка! Листья, шелуха…

Мы топим печь, запариваем кадки.

Под вечер завтра кочерыжек сладких

Здесь, на веранде, будут вороха.

 

Потом — дожди. Раскроется земля.

И сутками беззубый, моросящий

Дождь будет лить уныло и скорбяще

На сонные уставшие поля.

 

Нальются лужи посреди двора,

Подует ветер не осенний — строгий...

Куда б меня ни привели дороги,

Всегда мне помнить эти вечера,

 

Сентябрьские, пропахшие дымком,

Шинкованной капустою и тмином,

И у оград седые георгины,

Прихваченные первым холодком.

 

 

 

х   х  х

 

Российские скупые дали.

Светло и горестно глазам.

Давай начнем с горизонтали

И, может, выйдем к небесам —

 

От тех бугров, от тех строений,

От безнадежного шмеля,

Что пробует цветок осенний,

Крылами еле шевеля.

 

Он мудр, он прожил Спас медовый,

Он тайно пересек черту,

И он уже почти готовый

Упасть и кануть в темноту —

 

На землю нищую, нагую,

В бурьян ее и семена...

Но трогает струну тугую,

И отзывается струна.

 

Она пока еще живая,

Еще басовая, пока

Седая туча снеговая

В поля не выронит снега.

 

«НОПС»-стр.21,23

---

Колодец

Х    Х    Х

 

Рожденье дня сравню с рожденьем звука...

Играет в окнах стылая заря,

Уходит ночь из замкнутого круга

С притихшею душою бунтаря!

И — новый день с печалью и тоскою,

Чужая речь без боли и стыда,

С поверженных небес

Незримою рукою

Снимается последняя звезда.

Пустое небо. Солнце за холмами.

Дня еще нет, а ночь уже ушла.

Безвластие, царящее над нами!

И кажется светло,

А приглядишься — мгла.

 

Забытая деревня

 

Снова слякоть и грязь во дворе,

Пахнет стылой землёй и навозом,

Степь молчит под осенним наркозом

И петух не кричит на заре.

 

Ветер песню поёт об одном,

Слов той песни нигде не отыщешь,

И бредут, не спеша, в сапожищах

Мужики в магазин за вином.

 

Словно всё посходило с ума!

Даль подёрнута сизым туманом…

Мужики из гранёных стаканов

Пьют вино и глядят на дома.

 

А дома, почернев от земли,

Веют чем-то далёким и древним,

И весь день над забытой деревней

Всё кричат и кричат журавли.

 

 

Х    Х    Х

 

Случится час и мрак звенящий

Подступит к нам, неумолим,

И время — «Судия всезрящий»

С нас пыль сотрет и снимет грим.

 

Проступят лица сквозь личины,

И, временем обожжены,

Изъяны наши и морщины

Проявятся, обнажены.

 

И мы поймем — кто мы такие,

Когда на роковой черте

Предстанем пред собой нагие

Совсем не те, совсем не те.

 

И удивимся — как мы жили,

Как мы добро творить могли,

Коль столько грязи, столько пыли

При жизни на себе несли?

 

 

Колодец

 

Колодец вырыли, а жилу не нашли.

Сосед, от всех уединившись в хате,

С открытыми глазами на кровати

Лежал чернее матушки-земли.

 

Двенадцать дней он рыл колодец тот.

Соседи приходили, помогали,

И, вишь ты, неудачно как попали...

За новый браться...

Кто помочь придет?

 

Но он был смел и новый начал рыть.

Один. Худющий, словно с того света...

Через шестнадцать дней позвал попить —

Воды в колодце было на два метра...

 

Она струилась, каплями сверкая,

Когда ее он черпал из ведра,

И говорил, почти не умолкая,

А мы кивали: «Славная вода...»

 

Я помню все. И если жилы нет,

И строчки заведут меня в пустыню,

Я отдышусь, смирю свою гордыню,

И рою вновь, как смелый мой сосед.

"ИННД"-стр.69,70,71

---

Дом одинок

Х    Х    Х

 

Дом одинок. Жильцы уехали.

Все пусто и в проем окна

С внимательной душою лекаря

Глядит ночная тишина.

 

Как странно стало в этих комнатах!

Войдите и шагов своих

Вы не узнаете, не вспомните...

И горький дух от нежилых

 

Неровных стен повеет пропастью.

А ведь прошло всего два дня.

Два! Но с какой жестокой гордостью

Мой дом не признает меня.

 

 

Дождливый вечер

 

Остатки песни вымерли на улице...

У дома, в мокрой темени ветвей,

Фонарный столб под дождиком сутулится,

Натягивая шляпу до бровей.

 

А дождик нитью тянется и тянется,

И видно из окна — по мостовой

Промокший кот, как самый горький пьяница,

По лужам возвращается домой.

 

Прошел и пусто...

Дождик не кончается...

И сквозь потемки, будто бы живой,

Фонарный столб упрямо продирается,

Сверкающей качая головой.

 

Наверно, больно в этой горькой темени

Светить другим, блуждающим в пути,

И, ощущая  быстрый топот времени,

Хотеть идти и не суметь уйти.

"ИННД"-стр.73,74

---

Льется-гнется вода...

Х      Х      Х

 

Льется-гнется вода из дубовой бадьи.

Утро золотом шарит по срубу колодца,

И четверка гусей, как четыре ладьи,

Из раскрытых ворот выплывает на солнце.

 

А сосед отбивает литовку — тук-тук.

А напротив соседи подсолнухи режут.

Вынимает отец самосад и мундштук...

А по радио врут...

Ну, зачем они брешут?..

 

Вот — ладьи из ворот!

Там — отара из мглы!

И — тесовый навес, и — курганное поле!

А какие здесь люди! Как жадны и злы —

Не до злата-богатства — до жизни и воли!

 

Кто решил, что деревни уже не нужны?

Кто сказал, что здесь тошно и песнь не поется?

Вон какие отавы — в колено! — пышны,

Вон какая вода — голубая и гнется!

 

 

Бык

 

Цепь, рога, в ноздрях кольцо —

Очень хмурое лицо!

 

В землю черную копыта

Погружая до колен,

Ходит бык, сопит сердито,

Кровь гудит в тоннелях вен!

Вот он стал: слюна — вожжой,

Шерсть богатым отливает,

Лоб закрученный большой,

Два огня в зрачках пылают;

Вдох тягучий, дых горяч, —

На таком не вспашешь пашню;

Он стоит упертой башней,

Хоть стреляй его, хоть плачь..

Мощью веет ото лба,

Необузданною волей.

У него своя судьба!

Потому и на приколе.

Потому и рельс тяжел,

Потому и цепь весома —

Чтобы к стаду не ушел,

Не шарахался бы грома,

Злость копил бы, запах слышал,

Силушку свою берег,

Чтобы мог любую крышу

Вдоль покрыть и поперек.

"ЯУНВ"-стр.46,47

---

Сто лет живу, сто лет храню...

Х  Х  Х

 

Родился. Вышел из дверей.

Сошел с крыльца, калитку тронул

И палец в кровь порвал, и понял:

Не будет мне поводырей.

И… каплю в рот, чтоб кровь не видеть…

Сто лет живу, сто лет храню

Той боли привкус, как броню,

Как право – жить и не обидеть.

  

Х  Х  Х

 

Позови меня в дорогу

Без начала и конца,

От родимого порога,

От заветного крыльца —

 

Под осиновые всхлипы,

Под осиновую дрожь,

В лето, пахнущее липой,

В колосящуюся рожь.

 

Посели во мне тревогу,

Тайным знаком осени,

Но к родимому порогу

Обязательно верни.

  

 

Х  Х  Х

 

В детстве пророк, а потом обалдуй,

Словно крапива, я рос на подворье,

Оспой болел ветряною и корью…

– Не заколдуешь – колдуй, не колдуй…

 

Так я шептал, угорая в бреду,

Черной холстиной от солнца укрытый.

Выжил и вышел, пошел и бреду,

Оспою меченый, битою битый.

 

Выжил и вышел, а солнце – в упор,

Чтоб не ослеп, чтобы видел любое –

В небе ли синем, в бездонном забое,

Или в душе, где под жаркий мотор

 

Боли насыпано, словно опилок,

Налито крови горячей густой…

Что мне для счастья?

Патрон золотой,

Тихую пристань и пулю в затылок,

 

Чтобы не бить понапрасну сапог,

Чтобы великой печали не видеть,

Чтоб никого не успел я обидеть,

Чтобы предать никого я не смог.

 

  

Воскресенье

 

Конь прядает,

В оглоблях тычась.

Плеча касается щекой.

Болотный бык ревет, набычась,

Гоняет эхо над рекой.

 

Стоит июль.

Еще пол-лета!

Дымит Алей. Заря светла.

Лети вперед, моя планета,

Впрягай меня в свои в дела!

 

Огранивай!

Опять и снова

К карату прибавляй карат,

Чтоб получилась жизнь толкова,

Чтоб вся сложилась аккурат.

 

  

 

Х  Х  Х

 

Так от порога навсегда,

Раскрытыми оставив двери,

Мы уезжаем в города,

Чтоб научиться им не верить.

 

Мы уезжаем в те края,

Где тоже — люди, но не те же,

Где, прошибая в стенах бреши,

Мы эту жизнь от «а» до «я»

 

И чувствуем, и принимаем,

И познаем, и познаем,

И вдруг однажды понимаем,

Что как-то странно мы живем:

Душою — там, делами — здесь...

 

Что делать, так оно и есть.

"БЛ"-стр.8-12

---

Октябрь, 1962

Октябрь, 1962

 

Пацан, покинув сады и гумна,

Друзей и школу, почти бездумно

Ступил я в тамбур с ущербным светом,

Где пахло гарью и туалетом.

 

Вагон качнуло и закачало,

И покатило, и застучало.

И трое суток стонали рельсы...

О! Это были такие песни,

Каких я после нигде не слышал...

 

Шел дождь со снегом, когда я вышел…

 

И, подтверждая, что все серьезно,

Гремя железом, орущий грозно,

Шагал носильщик по черным лужам…

Огромный город.

Кому я нужен?..

 

 

«СЛИП»-стр.58 

 

Х  Х  Х                           

 

Пахарь, в перспективе конокрад,

Даже уголовник в перспективе,

Я уехал в город. В Ленинград.

Не было ему альтернативы.

 

Ленинград, конечно, не село,

Но и в нем не очень весело.

 

Камни, плиты, черные торцы,

Сфинксов нумерованные рылы.

И повсюду кони… Жеребцы!..

Жеребцы, и ни одной кобылы!

 

Я хожу, на коников смотрю,

Травку приворотную курю.

 

Скачут кони! Лучше, чем в кино.

Это называется – искусство…

Не печально мне и не смешно,

Но досадно и немного грустно.

 

А у нас за хатой конопли

Высоки! До неба от земли!

 

Наша травка слаще и нежней,

Наша привораживает насмерть.

Вот и снятся табуны коней,

Да бахчи разостланная скатерть.

 

Скатерть на казахском – дастархан.

Дыни, овцы, курдюки… Махан…

 

Что я потерял в чужом краю?

Что я здесь ищу, какую долю?

Почему лишь о своем пою,

Собственным желаниям мирволю?

 

Медь легка и камни хороши,

Только всё не для моей души…

 

«БЛ»-стр.115

---

Этот дом на веселых ветрах!

Х    Х    Х

 

Этот дом на веселых ветрах!

Вороньё, коршуньё на буграх.

В ночи долгие черные по-над рекой

Отражаются звезды в кострах.

 

В этом доме над синей рекой

Я живу развеселый такой,

Я обрел здесь покой и храню мое счастье,

Как рупь золотой за щекой.

 

Потому и живу, невесом,

Под большим золотым колесом.

Конь подков не теряет, тяжелые тучи

Разогнаны птичьим крылом.

 

Здесь когда-то умру и мой прах

Закопают на желтых буграх,

Крест поставят высокий, и виден мне будет

Мой дом на веселых ветрах.

"ВД"-стр.154

---

Однажды вернусь

Из детства

 

Степь Алтайская!..

Львы да львицы!

Зебры стелются на скаку.

Золотые сорта пшеницы.

Ежевика — по кулаку!

Выйду в поле, глаза раскрою,

На восток посмотрю, на юг.

Месяц август. Число — второе.

Речка тихая. Синий луг.

А за лугом на рыжей гриве,

Дым развесив, как рукава,

Поезд маленький торопливо

Выговаривает слова —

На два такта: мол, е-ду, е-ду;

На три такта: мол, хо-ро-шо...

Ты за мной не ходи по следу,

Ты, пацан, маловат иш-шо...

Он кобенится, он грохочет,

И ему не дано понять,

Как обидно мне, что не хочет

Он с собою меня забрать. 

Х    Х      Х

 

Шорох юбок. Золотые перстни.

Из-под юбок — розовый сафьян...

Мне цыганка нагадала в детстве,

Что удачлив буду в жизни я.

 

Нагадала на моей ладони,

Посулила светлую судьбу.

С той поры я, как скакун в загоне,

С белою отметиной во лбу...

 

Даль манила, синяя до боли,

Ночи звали, схожие с углем.

И, когда подули ветры с поля,

Пахнущие спелым ковылем,

 

Я в котомку увязал тревоги,

Бил поклон — на отчую избу,

И ушел, чтоб где-то на дороге

Повстречать суленую судьбу.

 

 

Х  Х  Х

 

Однажды вернусь. Я обязан вернуться

Туда, где деревья под ливнями гнутся,

Где старая лодка у синего плеса

Гниет в камышах, где я мазал колеса

Разбитой телеги пахучим тавотом,

Где серая птица гордится болотом,

Где бродят в обнимку поверья и сказки,

Где ныла спина от ремня и указки,

Где батя учил меня зло и толково,

Что нету на свете другого такого

Весеннего неба, осеннего пала,

Где тысячу лет проживи — и все мало!

 

«ЯУНВ»-стр.3,5,4

---

Так бывает от жажды

Х   Х    Х

 

...И приснится однажды... Как вы, сны, глубоки!

Так бывает от жажды, да еще от тоски.

 

Потому что далёко, далеко-далеко,

По стране синеокой и светло, и легко

 

Бродит солнце кругами средь осоки-куги,

И садится на камни возле синей реки.

 

А потом вечерами просто так, задарма,

Золотыми лучами освещает дома...

 

Я вернусь к этой речке, к этим избам-домам,

К этим темным крылечкам и высоким дымам.

 

Там в ковыльном разгоне, подзабыв про узду,

Одичавшие кони пьют росу и звезду.

 

Там девчонка Елена так легка на бегу!

Там оса по колено тонет в дынном соку,

 

И несказанно просто сухостоя кусты

На далеких погостах среди той чистоты

 

Верой-правдою служат деревянным крестам,

И бездомные души не встречаются там.

"ВД"-стр.85

---

Голова моя приезжая...

Х  Х  Х

                 

                Я верчу приезжей головой...

                                          Г.Горбовский

 

Голова моя приезжая.

Ветер гонит облака.

Пахнет корюшкою свежею

Возле каждого лотка.

 

Дорогое человечество,

Словно сгусток суеты,

И колышется, и мечется,

И несет  в руках цветы.

 

Я стою, как замороженный,

Я — село! Сойти с ума...

Я смотрю, как завороженный,

На толпу и на дома,

 

На зарю, такую гордую,

И не знаю, что, любя

Степь мою, поверю городу

И отдам ему себя.

 

«ВД»-стр.52

 

 

 

Х  Х  Х

 

        Так вкладывай, о степь, в сыновью руку

        Кривое ястребиное перо.

                                                       П.Васильев

 

Они уже ходили смелыми

С февральским запахом чернил,

Они уже считались зрелыми,

А я еще перо чинил.

 

А я еще гусей отлавливал:

Я ловко прятался в стогу

И гусакам лепешки стравливал,

Чтоб ни «га-га» и ни гу-гу.

 

И находил во дни былинные

Под Панюшовскою горой

Среди гусиных журавлиные

И ястребиные порой...

 

Я не в селе теперь, я в городе,

И убивает наповал,

Что не купался в речке Сороти

И в Кишиневе не бывал.

 

Но, каждый вечер, в час назначенный,

Я сам себя к столу гоню,

Беру из пачки той заначенной

Перо и лезвием чиню.

 

И растворяются все доблести,

И мир становится иной,

И все сомнения и горести

Меня обходят стороной.

 

А мне и впрямь все это побоку,

И я гляжу, гляжу во тьму,

Туда, где Блок идет по облаку,

И нету лестницы к нему.

 

«ВД»-стр.56

---

Жизнь

Жизнь

 

Как мне нравится жить, знают лишь удила.

Не иссякли б чернила, достало бы зренья.

Я крошу в самогон золотые коренья,

И по капле цежу, и гляжу в зеркала.

 

Полусвет, полумрак — резче тени морщин.

Имярек, ты зачем ищешь суть в амальгаме?

Не вмещается песня в классической гамме.

Зеркала, имярек, это не для мужчин.

 

Так почто я грущу. С каждым днем все сильней,

Будто льдами иду…

Чуя смертную майну,

Понимаю, что жизнь не откроет мне тайну,

Да и я не сумею раскрыться пред ней.

 

 

 

Х  Х  Х

 

Постой, душа... Замри, остановись!

Дай надышаться запахами поля,

Дай погасить осколок острой боли,

И, опечалясь, посмотреть на жизнь —

На этот неумолчный шум воды,

На молодые гибкие побеги,

На все, что не кончается вовеки...

Дай рассмотреть в пыли свои следы,

И осознать, что правильны пути,

Что мною верно выбрана дорога...

 

О, сколько мне еще шагать до Бога,

Успею ль это поле перейти?

 

 

 

 

Х  Х  Х

 

                                              Борису Друяну

 

...Тепло костра. Тревожное, сырое

Шуршанье камышей у берегов,

Собаки лай за дальнею горою,

И свет звезды, и больше ничего...

 

Как будто я сюда пришел из мрака

Затем, чтобы ладони обогреть,

Звезду увидеть, выслушать собаку,

В огонь подкинуть дров и... умереть.

"НОПС" - стр.168,169,170

---

Там труд и мир

Х  Х  Х

 

От городского дребезга и крика

Опять потянет в давние луга,

Где золотом облитые стога

Задумались о вечном и великом.

 

Там солнцем подожженные кусты

Горят в лучах вечернего заката,

Там в тишине не слышен зов набата,

Там труд и мир, там счастье и цветы.

 

Там не солгут, там нет следов порока,

Погрязших нет, заблудших — никого,

Там не в стихию веруют — в Пророка,

И колеснице молятся его.

 

Там каждый плод в родительских садах

Под вечер зарят тихие зарницы,

Там по ночам сверкающею птицей

Луна сидит на голых проводах,

 

А у костров рождаются поэмы

С прекрасным миром — не пересказать,

И не приспели сроки Вифлеема,

Там все чисты — и некого спасать.

"ВД"- стр.86

---

И этот звон, и пламя это...

Х   Х  Х 

Побывавший в тюрьме, возвратится в тюрьму...

Вот достойная пища душе и уму!

 

Обнаженная строчка, как жало иглы.

Появляется боль там, где место крылу.

Прозвенит тетива в потаенном углу,

И под левым соском оперенье стрелы

Задрожит и оплавится алым восход —

 

То не Рюрика рог протрубит над Невой,

То не шведы начнут свой великий исход,

Не монголы пойдут ковылями-травой,

Не «Аврора» укажет дорогу во тьму...

 

Побывавший в тюрьме, возвратится в тюрьму...

 

Не пророк, не шаман, предсказать не берусь.

Ничего не рифмуется, разве что — Русь.

Но слова не бобы, не годятся гадать.

И душа не болит. Отболела, видать.

"НОПС"- 114 

Х  Х  Х

 

Россия... Жвачки... Пепси-кола...

О, потное седло монгола!

О, пламя рыжего хвоста!

Куда ты мчишь в уздечке новой,

Гремя серебряной подковой,

Отлитой нами из креста?

 

И этот звон, и пламя это,

И тяжкое перо поэта,

И сеть запутанных дорог

Так душу жгут. Чего б напиться?

Пью из овечьего копытца

И плачу, глядя на Восток, —

 

Туда, где за семью ветрами

Горит свеча в оконной раме,

Где в свете крохотной звезды

Течет река водой живою,

И облетает сад листвою,

И наземь падают плоды;

 

Туда, где скачет конь былинный,

Где сладок бой перепелиный, 

Где душно пахнет сеновал,

Где зреет злак на косогоре,

Где я влюбился в это горе

И родиной своей назвал...

"НОПС"- 122

---

И зачнется тоска

Х  Х  Х

 

Ухнет выпь за рекой — и зачнется тоска,

Где-то за полночь встанет на лапы медвежьи,

И пойдет, огибая дозорные вежи,

И бесшумно придет на огонь рыбака.

 

И закурит мужчина, и глянет во тьму,

И укроет фуфайкой мальчишечье тело,

Что измаялось днем и устало сомлело

У костра. И досада подступит к нему.

 

Долго будет курить, будет править огонь,

Сны мои охранять — сладко спится в июле! —

И по звуку ловить, как в далеком ауле

Пьет звезду из колоды стреноженный конь.

 

«ВД»-стр.30

 

Алтай-1

 

Здесь чернозем грачиной чернью

Блестит под сталью лемехов.

Здесь, тетивой поющий, чернеть,

Касаясь тростника верхов,

Туман пронзает над протоком,

И, шавкая, летит туда,

Где новый день зажжен востоком...

 

В постромках сельского труда

День подступает, багровея,

Раскинув крылья-невода,

Он ладит мне хомут на шею,

Он спрашивает: «Сдюжишь?..»

 — Да!

 

Конечно, сдюжу!

В этих крыльях,

Полого стелющих рассвет,

Малиновых, широких, сильных,

Иной не мыслится ответ.

Конечно, да!

Привет, грядущий!

Сшибай последнюю звезду

И красной охрой шибче, гуще

Плоды раскрашивай в саду!

 

«ЗС»-стр.37, «ССМ»-стр. 147

 

Алтай-2

 

Здесь не приходит с севера гроза,

Здесь не приходят с севера бураны,

Здесь по утрам заря кровавой раной

Кропит над горизонтом небеса —

И всходит солнце в блеске эполет,

Гоня на запад темноту воронью...

Здесь прожил я свои семнадцать лет.

Наверное, немало, если помню,

Что только южный ветер — на грозу,

Что снегопады тоже — только с юга,

Что, если в ночь разыгрывалась вьюга,

То нашу хату ветры занесут

Снегами, как стогами, с головой,

И, значит, утром, не ругая долю,

Мне предстоит с лопатой штыковой

Сквозь толщу снега выходить на волю.

 

«ВД»-стр.31, «ССМ»-стр.217

 

 

Январским утром  

 

В темноте январской долгой

Над моей железной койкой

Ангел плещется крылом:

— Подыхаешь? Поделом…

 

И хихикает беззвучно.

Я ему не верю.

Скучно…

Жду рассвет. Рассвета нет.

Где ты шляешься, рассвет?

 

Озарю жилище свечкой,

Загоню под койку мглу,

Варежки найду за печкой.

Громко хлопну по столу!

 

Я в кости еще не хрупок,

Не убог на вид, не жалок.

Шеи вкруг под полушубок,

Обмотаю полушалок,

Ноги в валенки воткну:

— Где ты, ангел? Ну-ка, ну!..

 

— Выходи  со снегом биться!

Здесь тебе не заграница:

Ни рабов, ни тракторов —

Рой сугроб и будь здоров!

 

Рою! В люди выбираюсь,

В полный дых дышать стараюсь

Длинно-сладко — выдох-вдох.

Люди!

Воля!

Чтоб я сдох!

 

Век бы жить и век трудиться!

Ах, ты, ангел, ах, ты, птица,

Как же я тебя люблю…

Подвернешься — ощиплю.

 

 

«ССМ»-217

---

Ищу и уверен

Х    Х    Х

 

Как зверь-одиночка, я сам по себе.

Наверно, такая планида. В судьбе

У каждого что-то скрывается волчье.

Мне больше иных повезло. Потому

Я честно гляжу сквозь решетку во тьму

На лунное марево. Хищно и молча...

 

Не то, чтобы день был до дури чумной,

Не то, чтобы Муза куда-то сбежала,

Но просто металась впотьмах и дрожала

Какая-то зыбкая тень за спиной.

 

Свечу подниму и пространство окину:

Да нет никого! Что ты, парень, шалишь.

К тетради склонюсь — кто-то целится в спину.

Прислушаюсь: вроде, летучая мышь.

 

И в темень гляжу окаянную снова.

А может быть, — Время, и это за мной

Пришли в капюшонах, стоят за спиной,

И смотрят в тетрадь — ждут последнее слово.

 

А я не хочу! Я совсем не хочу

Последнее слово сказать и свечу

Другую от старой свечи разжигая,

Как зверь, припадая в четыре ноги,

Бросаюсь по следу грядущей строки,

Желанные запахи жадно вдыхая...

 

Так что же судьба? — откровенье, иль тайна?

Расплата?.. Награда?.. Доколе, скажи,

Искать мне иглу в этом ворохе лжи,

Устать и однажды наткнуться случайно?

 

А если напрасно? И жало иглы

Меня не коснется — лишь горечь золы,

Да холод кострища, где умерло пламя,

И ветер в лицо, и слезящийся глаз?..

О чем это я? Это все не про нас,

И, если случится, то, точно, не с нами.

 

Я знаю — годам, как поленьям, гореть!

Еще впереди очень жаркая треть,

Последняя треть и она не случайна.

Живу! Продолжаю пахать и полоть,

Ищу и уверен: должна уколоть!

Появится свет — и откроется тайна.

"ВД"-стр.120

---

Но светло на душе

Х  Х  Х 

                                        Дине Шулаевой 

То ли это петух

Вострубил во весь дух,

То ли звезды в болотную тину упали,

Или просто заря

Под косой косаря

Зазевалась и кровью обрызгала дали?

 

Но светло на душе

И проселок уже

Обозначился лентою за поворотом,

И на ор петуха

Слышен бич пастуха,

И коровы из стаек выходят к воротам.

 

И ни звука вокруг,

Лишь рогов перестук,

С каждой хатой полней деревенское стадо,

И в парное тепло

Погрузилось село,

И горбушкою пахнет из нашего сада...

 

«ВД»-стр.5

 

Х   Х   Х

 

Я рос в краю, где есть река Алей.

Я от весны до осени болтался

На той реке, я кандыком питался

И прочими сортами щавелей.

 

Мой глаз был узок, но зато остер!

Калмыцкий глаз моей страны полынной —

Он отчего сверкающий и длинный,

Не от того ли, что глядел в костер.

 

Кочевника приют. Кизячный дух.

Полынный пал. И насторожен слух.

И темень за костром сплошной стеною.

 

Игра огня печальна и мудра,

И далеко-далеко до утра,

И сто легенд толпится за спиною.

"ВД"-стр.10

---

И откликнутся дали...

Х    Х    Х

                                                               И.Б.

 

Здесь, на склоне илбана, в голубом ковыле,

Я однажды останусь и растаю во мгле.

 

Ветры дальних погостов... Ах, зачем они мне!

И Васильевский остров не по мне, не по мне.

 

На кургане на склоне потону в ковылях,

И придут мои кони в паутах и репьях.

 

Вороны да чубары... Под татарской луной!

И заржет самый старый, вороной-вороной!

 

Полетит его ржанье по великой Руси,

От холмов отражаясь и от капель росы.

 

И пастух за туманом, раздувая угли,

Скажет: «Что-то к илбану нынче кони пошли,

 

Не попортили б волки...» И в ночной тишине

Он пальнет из двустволки по татарской луне.

 

И откликнутся дали, и прочертит звезда:

«Кони ржут... и стреляли... Неспроста... неспроста...»

"ВД" -- стр. 110

---

Комарово

Х  Х  Х

 

Понимая, что не создал,

Из последних жил упираюсь.

Страшно, Господи.

Если дал —

Значит, спросишь. Вот и стараюсь.

 

Ни в ночах покоя, ни днем,

Словно кто-то с клюкой железной

Рядом ходит, гремит огнем,

Укрывается черной бездной.

 

Тленом дышит на полверсты,

В шепоток переводит шорох.

Но, как саван, чисты листы,

И не хочет взрываться порох.

 

А на стеклах оконных рам —

Мошкары! — ураган не сдует,

Будто, Господи, кто и впрямь

Надо мною, незрим, колдует, —

 

Чтоб клубилась, как прорва, мгла,

Чтобы пятился конь со страху,

Чтоб под утро на стол легла

Голова моя, как на плаху.

 

 

Комарово

 

Вода еще мутна вечерней мутью.

Блестит валун слюдою и в слюде

Горит звезда. Орет баклан и грудью

Ломает позолоту на воде.

 

Вскипел и стих.

Торжественно и немо

Туман восходит. Повеленьем — чьим?

Ни яхты, ни мотора — только небо!

И даже горизонт неразличим.

 

Неужто здесь, подыскивая слово,

Ходила та, чей профиль до сих пор

Глядит на нас надменно и сурово,

Как будто бы окончен разговор.

"Г" -- стр. 114,115

---

Августовское утро

Х    Х    Х

                                                        Борису Чугрееву

 

Дом — кусок старины. Двор — зеленым ковром.

Возле дома ограды поникший скелет.

Мажет бабка блины лебединым пером.

Пьет настой мумие усыхающий дед.

 

К дому ходят ветра. К дому ходит зверье.

Ежедневно под окна приходит рассвет.

Верит бабка в блины. Верит дед в мумие.

И живут в этом доме три тысячи лет.

 

Бабка спит по ночам. Дед не спит по ночам.

На крылечке подолгу сидит в темноте.

Смотрит в небо навстречу летящим лучам

И горюет о каждой погибшей звезде.

 

Он уснет на часок, но с зарей — во дворе,

Среди шорохов трав, средь шуршаний берез.

Он бредет по росе, по июньской заре,

Собирает осколки разбившихся звезд...

Августовское утро 

Крылья хлопнули. Крик. И упала звезда.

Проскрипело вдали — и тяжелые тени

По тропинке пошли в огород, в никуда,

И подсолнух, стоявший всю ночь на коленях,

Распрямился, ресницы поднял и лицом

Повернулся к заре — и в хлеву задышало,

И касатка в гнезде под последним венцом

Встрепенулась, расправив двухшилое жало

Вороного хвоста, и далекий состав,

Прогремев по железу, пошел к Барнаулу

И затих, и вослед уходящему гулу

Протянули чирки, и, немного отстав,

Пара крякв... Тяжелы... В полосе вызрел колос.

Суслик, жатву окончив, уснул до весны.

Еще кисти калины бледны — не красны.

А сентябрь уже звонко пробует голос,

Отрясая росу журавлиным крылом.

О, как кровь холодят эти звуки простые!

 

И все выше и выше дымы золотые,

И все ниже и ниже печаль над селом. 

 

Х  Х  Х

 

Солнце — розовый осколок колеса.

Встану утром, распечатаю глаза,

Выйду к озеру, замру на берегу —

Кони спутанные бродят на лугу,

Легкой дымкою повитые кусты,

Бьется жаворонок выше высоты;

Среди зарослей осоки и куги

Щука выгнулась — расходятся круги.

Пахнет свежею прохладой...

Вздрогну я:

Неужели это родина моя,

Вся омытая покоем и росой...

Кружит ястреб над пшеничной полосой,

Утки падают со свистом в камыши,

И почудится, что в мире ни души,

Ни словечка, ни намека, только я

Да непуганая родина моя! 

 

Х    Х    Х

 

Шесть утра — и в переулке

Заскрипела ось во втулке.

Пахнет солнцем. Здравствуй, день!

 

Сон еще тягучий, сладкий;

Говор утренней касатки;

Покосившийся плетень...

 

Вот оно — мое, родное,

Вечное, не проходное —

Цок подковы, удила,

 

Росами пропахший воздух,

Жеребца тяжелый роздых

И — рассвет в конце села. 

 

Х    Х    Х

 

Зверье все больше тянется к жилью.

Недавно лось пришел под наши окна.

На нем одежда от дождей промокла,

И голову тяжелую свою

Он положил на изгородь, и долго

Смотрел печально в сторону мою.

 

Наверно, так же много лет назад

Впервые лошадь подошла к ограде,

Не просто подошла — спасенья ради,

И человек, увидев этот взгляд,

Позвал ее и смастерил узду,

И та пошла покорно в поводу.

 

И я смотрел в лосиные глаза...

А он, качая сильными рогами,

Тянулся к хлебу влажными губами.

«На, ешь... И уходи в свои леса.

Живи, как жил. Труби о зорях песнь.

Здесь тяжело, хотя и сытно здесь...» 

 

Х  Х  Х

 

...Потом во двор пришла собака.

Обнюхалась и стала жить.

А почему бы не служить?

Как в жизни просто все, однако!

 

Бродила, гавкала, пришла,

Сдалась хозяину на милость,

Как бы на службу предложилась.

А — цепь? Подумаешь, дела...

 

И жизнь собаки с той поры

От прошлого отличной стала.

А, может, ей не доставало

Как раз цепи и конуры?

"НОПС"-стр.12-17

 

---

Один из них

И, догорев, зажав свечу в горсти,

Отправлюсь я по новому пути

Сквозь лабиринты тьмы, о чем пророки

Вещали мне, и говорили — верь,

Настанет час и распахнется дверь,

И свет сойдет, и сбудутся все сроки.

 

О, мой пророк! Вещун и чародей…

Идея эта праведных людей

Ведет сквозь жизнь от самого порога.

И я там был, и выслушал не раз

Свой приговор с выкалываньем глаз

Моих за то, что зрю и вижу много.

 

Крестьянский сын, потомственный кулак

Я начал петь, зажав себя в кулак.

Покинув край пшениц и чернозема,

Теперь живу вблизи чужой реки,

Бездарно тратя дни и каблуки,

И создавая то, что невесомо.

 

Не потому ли кажется порой

Мне жизнь моя никчемною игрой,

Где все вокруг оглохло и ослепло,

Где, уступая вечности игру,

Я догораю свечкой на ветру,

Потомкам оставляя горстку пепла.

 

Презренный прах… Но все же иногда,

Оглядывая прошлые года,

Я думаю – хватило же отваги

Мне твердо верить столько лет подряд

Той истине, что мысли не горят,

Когда их обозначишь на бумаге.

"СЛИП"-стр.126

---

Что нам пишут...

 

Х  Х  Х 

Что нам пишут — неясно, и также неведомо — где

Бродит тот почтальон, что опустит послание в ящик?

Проверяю пути по высокой Полярной звезде,

По гремящему гулу составов, во тьму уходящих.

 

Время лечит не всех. Если стопку газет перечесть

От эпохи Джордано до жарких событий в Одессе,

Понимаешь, что ты вроде есть, но как будто не здесь,

И, действительно, есть что-то тайное где-то в Лох-Нессе.

 

Но не станем бродить по далеким шотландским мирам,

В нашем светлом краю чудо-юдо найдется похлеще.

Я включаю планшет и с десантом ползу по горам,

Я включаю экран и пророческим голосом вещим

 

Говорит Левитан, что под Ельней бои тяжелы,

Что у вражеских орд нет ни прежнего шику, ни риску,

Что отары овец от корявой монгольской скулы

Также держат свой путь через степи алтайские к Бийску.

 

Воды Бии светлы, а суровой Катуни — темны,

И один этой тьмы в детстве выпил — хватило до гроба,

И шатало его по дорогам тяжелой страны,

И вскипала в душе вместе с болью вселенскою злоба.

 

Говорились слова о простом, а как будто не так,

Вроде мудрости нет, но щемит и дыхание сводит.

Сумасшедшая жизнь.

Самобытный алтайский спартак…

Как же смерть нас, таких, среди прочих похожих находит?

 

Время лечит не всех.

Что же пишут? Не пишет никто.

Всё известно; зачем тратить перья, чернила, бумагу?

Я смотрю на звезду, выверяю тропу на восток:

Кто там новый взойдет, кто продолжит великую сагу?

"ОУ" - стр.372

---

Я не верю в судьбу

Х     Х    Х

 

Я не верю в судьбу, не пытаю судьбу.

Вот еще один год — словно сажа в трубу!

Это кто кочергою там угли ширяет?

Распахнул поддувало, а тяга сильна!

Из трубы в черном космосе дырка видна:

Не в нее ли однажды душа отлетает?

 

Бросит грешное тело, как житель избу,

Пролетит вместе с хлопьями сажу в трубу,

И, наверно, испачкает саван Господний.

И к созвездию Рака, поскольку я — Рак,

Поспешит, огорчаясь: «Ах, парень-дурак,

Сдох бы раньше, дорога была бы свободней.

 

А теперь сколько их — Близнецы да Тельцы...

Жили-были, и вот обрубили концы...»

Я не верю, что души цепляют друг друга.

Я не верю, что тесно в космической мгле:

Космос — это простор, это не на земле,

Где мы вброшены в круг и  не выйти из круга.

 

Я не верю в судьбу, я ее не молю,

Я ножовкою обруч мой ржавый пилю,

Да смотрю на песок и листки обрываю.

И на мир, что во мне, предъявляя права,

Я пишу на стене золотые слова

И строку самогоном крутым запиваю...

 

Ой, ты, Боже еси, призови и спроси:

Сумасшедшие есть ли еще на Руси?..

Я отвечу, что есть, потому что я знаю.

Потому что я вижу — в таком же окне

Тусклый свет, значит, кто-то и там на стене

Пишет слово и пропасть обходит по краю.

 

Да случится!

И станет, и будет спасен,

А не просто летучим песком занесен,

И другой, и еще, и совсем неизвестный.

Значит, тем и живем, значит, и потому,

Раздвигая руками тяжелую тьму,

Мы однажды пройдем над грядущею бездной.

"ВД" -- стр.142

---

И душа болит-тревожится

Х    Х    Х

 

А рассвет не то, что розовый —

Петушиный, озорной!

Я иду страной березовой,

Родниковой стороной.

 

Птицы свищут, звоном радуют,

И поют, поют, поют.

Жемчуга под ноги падают,

Лютой стужей обдают.

 

Стынь такая, что не можется.

Дрожь по телу — что крупа.

И душа болит-тревожится:

Не исчезла бы тропа.

 

Паутин косые кружевца

Все светлее и светлей,

А над полем низко кружится

Пара местных журавлей.

 

На крылах больших качаются,

Мол, не бойся, человек, —

Если тропка начинается,

То не кончится вовек.

 

Х  Х  Х

 

Речка. Поле... За шагом — шаг...

Переходит тропа в большак.

 

Как легко большаком идти!

Но стоит вокзал на пути.

 

Рельсы-ленточки. Сталь светла.

Даль заманчива... Эх, дела!..

 

Поезд в клочья пространство рвет.

Глядь... уже пароход зовет.

 

Чайки белые. Облака.

Солона вода, глубока!

 

Солнце. Марево. Синь-слюда.

Ни отметины. Ни следа.

"ЗС" -- стр.8,9

---

Я там был

Х  Х  Х

 

Отец катал мне пимы-валенки,

Учил одним веслом грести,

Рвал для меня с дерев каралики

Вкуснющие…

С ума сойти!

 

Дворы мычали и кудахтали,

Петух не пел, а голосил,

И тракторист на синем тракторе

По хатам уголь развозил.

 

И громыхали бабы ведрами,

И, убирая уголь тот,

Казались мне такими бодрыми.

Счастливыми!..

 

Из года в год

И я под грозами и ветрами,

Меняя пимы и порты,

У них учился счастью этому

До тошноты. 

Х  Х  Х

 

Солнце вылезло.

Небо высоко!

Залетает петух на ярем

И свое окаянное око

Разворачивает на гарем.

 

Дышло задрано, ступицы в дегте,

Осыпается прах с тополей,

За оградой красивые тети

По клубнику идут за Алей.

 

Не торопко шагают, негромко.

Плат на каждой, у каждой кушак.

Хороши!

Жаль, меня, пацаненка,

Взять с собой не хотят. Ну, никак…

Х  Х  Х

 

Ночь в село спустилась с гор

И шагнула под бугор.

Я смотрю ей вслед с бугра –

У нее в спине дыра,

В той дыре, освещены

Звездным светом, табуны

Меж крапивами-кустами

Ходят, бьют себя хвостами,

Ржут, вставая на дыбы,

Вороны и голубы!

А за ними поле, поле,

То есть, воля, воля, воля!

И костры горят… Костры…

Языки огней остры!

Тени мечутся сторожко…

В тех кострах лежит картошка,

Пацаны сидят вокруг…

Лето… Кони… Бежин луг!

Небылицы, страхи, были…

Я там был.

Мы все там были.

Х  Х  Х

 

Стихотворную строчку катая во рту,

Приминая бурьян и кусты,

Вдоль реки, за верстой отмеряя версту,

Под сияньем высокой звезды,

Я домой после школы на лыжах бегу,

Лыжной палкой пишу вензеля на снегу.

Никого!

И скрипит до Урала

Крепкий наст, перевитый сухим февралем,

Полынями пробитый, седым ковылем,

Отливающий блеском металла.

Подступает мороз всё плотней и плотней

На корявых оснеженных лапах,

И чем небо темней, и чем звезды крупней,

Тем жилья ощутимее запах.

Я счастливый!

Ура!

А еще, Бог ты мой,

Из гнезда, из-под желтой стрехи,

Мне лететь за Урал, любоваться Невой,

Встретить счастье, поверить в стихи.

"БЛ" -- стр. 173-176

---

Лебеди

Лебеди

 

Груды чистого серебра!..

Солнце алое, хорошея,

Из-за моря, из-за бугра,

Чиркануло лебяжьи шеи

Золотою своей косой,

Как расплавленной полосой.

 

Самый старый глаза открыл,

И все десять на сильных лапах

Разбежались и в двадцать крыл,

Воды вспенив, ушли на запад.

 

Я остался на берегу,

Сердце билось, и даль клубилась...

До сих пор понять не могу —

Было это или приснилось.

 

 

 

Предзимье

 

Октябрь сошел. Ноябрь земли вскрыл.

Сверкает чернозем грачиным хромом.

И, словно ошарашенные громом,

Сто тысяч белых лебединых крыл

Бесшумно пали на крыльцо, ограду,

И старый гусь, рассыпав серебро,

В сафьяне красном, к серому наряду

Примерил лебединое перо.

Загоготал!

И, клювом полыхая,

Хватает снег и старую зовет,

А та, крылом подрезано махая,

Как на смотринах, перед ним идет.

Огромный шар, позолотив предгорье,

Поджег дома и замер у ворот...

 

Дымы прямы.

Декабрь валит скот.

И самогоном дышит на подворье.

 

 

 

Вороненок Карлуша

 

Хитрый житель здешних мест,

Что попало он не ест.

Он сидит и смотрит в оба

На крыльцо из-за сугроба.

Крыльев — два. Одно — протез.

 

Не стреляли и не дрался,

Просто выпал из гнезда.

Бедовал, пришел и сдался:

«Выручайте, господа...»

 

Выручали. Привечали.

Самым вкусным отмечали.

Колбасою. Холодцом.

Ешь, Карлуша, на здоровье!

Голова твоя воронья!

Вором будешь, сорванцом!

 

Ел Карлуша, рос и вырос.

Детский пух давненько вылез.

Каркает на все село.

Но крыло его, что справа,

Не дает взлететь, отрава.

Нерабочее крыло.

 

Вострый глаз! Воронья шапка!

Мономах, а... попрошайка...

И пернатым всем назло

Он гуляет, руки в боки,

Словно не ему сороки

Верещат: ишь, повезло...

 

Повезло.

Живи, Карлуша!

Звонче каркай, бей баклуши!

Оставайся невредим!

Стерпим все — и этот холод...

Даже если будет голод —

Мы тебя не предадим.

"ЯУНВ" -- стр.61,62,63

---

Прислушаюсь к небу

Х    Х    Х

 

На каждом крестатом столбе по орлу,

Гудят провода, и Руслановой голос

Из черной тарелки плывет по селу...

 

Березовый лес, обнаженный по пояс,

Раскрыт и распахнут до самого дна.

Немые курганы седы и суровы,

Ни зверя в степи, ни крыла, ни подковы,

И только отвесно стоит тишина,

Да густо шуршит золотая пшеница,

Да всполохи блещут, как росчерк ножа.

Земля пахнет хлебом при слове «зарница»,

Земля пахнет кровью при слове «межа».

Прислушаюсь к небу — как чисто оно!

Конечно, зарница. Конечно, зарница!

И колос усат, и пролетная птица

Вот-вот и опробует это зерно.

 

 

 

Х    Х    Х

 

Растаяла звезда. Корова лижет губы,

Слюною слюдяной касаясь рукава.

 

Молочной железы наполненные тубы

И ласковые женские слова —

Подворья дух. И первая тугая

Струя ударит по эмали дна...

 

Неужто в мире есть еще такая

Красивая и теплая страна!

 

Сто лет живу. Скитаюсь и мотаюсь.

Сто лет ищу и не могу найти —

Как будто заколдованы пути,

Иду и постоянно ошибаюсь.

 

 

 

Х    Х    Х

 

Первоклассники в школу прошли. Паутины

Поразвесил сентябрь на бурьяне сухом.

В палисадах порезанные георгины

Сбили с толку шмеля. Столь обиды в глухом

Его пенье басовом не слышалось ране.

Ну, о чем ты тоскуешь и плачешь, чудак!

Если осень повисла легко на бурьяне,

Если солнышко утром всходило не так —

Значит, что-то не то. Может, ось накренилась!

И, об этом узнав, люди взяли ножи,

Чтобы срезать цветы, как последнюю милость...

Не кружи понапрасну и не ворожи.

Разве можно вернуть, если срезано сталью,

И, к тому же, под утро светло и легко

Кто-то к югу провел журавлиную стаю

Высоко-высоко...

"НОПС" -- стр. 18,19,20

---

Эй вы, охотники!..

Эй вы, охотники, темные души,

Порох сухой и отменные ружья!

Славная цель — с упреждением, влет.

 

Падаю вниз, обрываю полет!

 

Падаю вниз, до конца, до предела,

Крылья трещат, разрывается тело,

Ветер, как бритва, срезает висок.

Кто меня высчитал, дробью посек?

 

Падаю... Время по капле сочится.

Падаю... Судьбы мелькают и лица.

Падаю... В мире лучей и теней

Сунусь подранком меж серых камней...

 

Крылья срастутся. Кривые, косые...

Разве нужны эти крылья России,

Разве кого-нибудь вновь подняло

Битое дробью крыло?..

 

 

 

 

Х      Х      Х

 

Россия... Выйди, стань и плачь.

Гусиный стон ли, журавлиный,

Такой простор, такой орлиный!

Густой настой земли целинной,

И табуны несутся вскачь.

 

Летят, летят во весь опор,

Разметаны хвосты и гривы,

И шаловливы, и игривы,

И черные глаза, как сливы,

И седел нет и нету шпор.

 

И не грохочет сталь узды,

Лишь морды на зарю раскрыты,

И смят ковыль, и земли взрыты,

И даль крошат, крошат копыта,

И прах вздымают до звезды.

 

И подступает спазм к очам:

Когда б и нам ветра шальные,

Когда б не удила стальные,

Не шпоры, не бока больные,

Не затхлость стойла по ночам...

"НОПС" -- стр. 161, 162

---

...И трижды петух...

Х    Х    Х-

 

...И трижды петух прокричит в тишине,

Поднимется ближний и пальцем укажет.

Войдет фарисей и ремнями повяжет,

И сердце иглою опробует мне.

 

Нащупает мышцу и скажет: «Стучит...»

На алую каплю посмотрит с любовью,

Возьмет на язык и скривится: «Горчит...

Ну, как он живет с этой горькою кровью?»

 

И все зашумят, загалдят у стола.

Но я в этом гомоне ясно услышу —

Алмазные звезды ударят о крышу,

И ночь отойдет, и расступится мгла!

 

И травы вскипят, словно в час мятежа.

«Смотрите, он мертв, мы к нему опоздали...»

И выйдет из бренного тела душа,

И дали откроются, русские дали —

 

До самой черты, что синеет во мгле...

А воздух прозрачен и неощущаем,

Как время, которое не замечаем,

В котором мы ищем себя на земле.

 

Высокое небо всё чище, и злей...

А бедное тело, в чем жил я когда-то,

Проносят друзья и у старой ограды

Толкуют о высшей свободе моей.

"ИННД" -- стр.105

---

Так по жизни и брел...

Х  Х  Х

 

Так по жизни и брел — от лаптей до лаптей,

Никого не винил,  никому не пенял,

Видел детские сны — сочинял для детей,

Видел взрослые сны — для себя сочинял.

 

Знал, что счастье не факт — просто морок, мираж,

Но когда видел знак где-то там, в темноте,

Шел к ночному столу, очинял карандаш,

И не мягкий «2-эМ» — самый  твердый «3-Тэ»;

 

Как чеканом-резцом не писал — высекал! —

Наблюдая в прищур как на свет из того

Не цветы проступали, а жизни оскал,

Что, его убивая, любила его.

"ССМ" -- стр.138

---

Вернись, боец!

Вернись, боец!

                                                    О мертвых мы поговорим потом.

                                                                                                М.Дудин

 

Тебя опять Россия позвала

Туда, где наши против нас восстали,

И ты, оставив мирные дела,

Вновь потянулся к вороненой стали.

 

Смотрю, слежу, не представляю — как?

Откуда столько подлости и зверства.

Империя! Семья! Победный флаг!

Страна без фарисейства и халдейства.

 

Но выжила порода от мазеп!

Крепки коренья в жирных черноземах!

Солили сало, молотили хлеб,

Гуляли свадьбы, обучали в школах

 

Детей высоким правильным словам…

И вот… стреляют.

Юных напитали

Такой змеиной ненавистью к нам,

Что время это вылечит едва ли.

 

Откроем пороха!

Не занимать!

Воюй, солдат, и знай: в аулах, в селах,

В селеньях, в городах любая мать

При виде этих кадров невеселых

 

Чернеет сердцем: боже, не замай!

Без родников иссякнуть нашим рекам.

Воюй, солдат! Стреляй и убивай,

Но будь, и оставайся человеком.

 

И я чужих страданий не хочу.

Я верю, что под знаменем багровым

Ты, не уподобляясь палачу,

Решишь задачу и придешь здоровым —

 

К семье, к друзьям, в бригаду ли, в село…

Трудом продолжишь прерванную повесть.

Писать об этом очень тяжело,

А промолчать …

На то она и совесть.

 

Вернись, боец! Непросто окунуться

В родное, о потерянных скорбя,

Но ты вернись! Негоже не вернуться.

Не выдюжит Россия без тебя.

"ССМ" - стр.317

---

За окном минус...

Из детства

 

За окном минус сорок.

То ли сон, то ли морок.

Плавит наледь старинный пятак.

На сугробах России

Мерзнут гуси босые —

Две гусыни и старый гусак.

 

Горизонт — чернолесье.

Дым прямой в поднебесье.

Скрип полозьев за дальней верстой.

Выдь на улицу — пусто.

Гуси белые. Грустно.

Воздух густ, как свинцом налитой.

 

Лезет холод за ворот.

Тяжек старенький ворот.

Мрак в колодце — замри, не дыши!

А пимы — неудобье,

Черный сруб, как надгробье,

И не видно нигде ни души.

 

После — разве что — гуси

Скажут: боже Исусе!

Мол, ведро вынимал голубок...

Ах, вы, страсти-мордасти!

Я не верю в напасть, и

Не боюсь, что колодец глыбок!

"ВД" -- стр.40

---

Перерезал январь пути

Х  Х  Х                                       

 

Перерезал январь пути,

Ни прогала нет, ни просвета.

Не остаться и не уйти.

Гляну в черный глаз пистолета!

Для чего я его купил?

Сталь холодная жжет ладони.

На две жизни за жизнь скопил

Речи русской…

Грохочут кони.

Не на тройке ли консультант?

Не о том ли душа страдает?

 

…У француза в петлице бант.

Не стреляйте, Барон.

Стреляет.

Небо рвется. Пурга метет.

Стелет белое. Заметает.

Призрак в черном сквозь снег идет.

Снег сквозь черное пролетает.

 

 

Муза                                                        

 

…А моя в мини-юбке!

Горний свет на челе.

Брызги! Пенные кубки!

Серебро в хрустале!

 

Синеока! Лукава!

Каблучки… Хороша!..

С крыльев капает слава,

Словно воск, не спеша.

 

И смотрю я, стараюсь,

Тайну вызнать хочу,

Пальцем пальцев касаюсь,

И терплю, и молчу.

 

Обжигает как ядом,

Достает до нутра…

Над заброшенным садом

Ночью ходят ветра.

 

Дождевые, сквозные!

И сквозь бурю гроза,

Полыхнув, неземные

Озаряет глаза,

 

И мне видится бездна,

И я чую сквозь тьму,

Что мне тайна известна.

Чья? О чем? Не пойму.

"Как запомнилось..." -- стр.46-47

---

Баллада о сове

Баллада о сове

 

Она замерзла в ночь на двадцать третье,

Поскольку перед этим на лугу

Так чисто было, что январский ветер

Напрасно затевал игру в пургу —

Восточным был, и северным, и южным,

Порывистым, колючим, но не вьюжным.

 

Она лежала, разметавши крылья,

На той лыжне, что я прошел вчера,

Покрытая морозной белой пылью,

И холодом от каждого пера

Сквозило так, что губы цепенели,

И думалось — неужто быть метели...

 

Не может быть, чтоб это все случайно.

Ведь в этой смерти, как в любой иной,

Должна быть скрыта — непременно тайна...

Сойду с лыжни, поеду стороной,

Забуду все. Но через много лет

Я к ней вернусь и не найду ответ.

 

А, может быть, она была голодной?

А, может, кто-то ей сказал: пора...

И на лету красиво и свободно

Она сложила крылья-веера.

Красиво и свободно! Если бы

Вот так и нам, но разве от судьбы

 

Своей уйдешь? Какая все же сила

Царит над нами, если так светло

Дается смерть одним — свободно и красиво! —

В тот час, когда развернуто крыло:

Звенит перо, ни боли, ни печали —

Простор в лицо и звезды над плечами.

 

Простор в лицо... И вспоминаю птицу.

Ну, что бы ей погибнуть в стороне,

Ну, что бы мне обратно возвратиться

Иной лыжней. Ну, что мне в той лыжне?

Спокойно б жил, не думал ни о чем,

И не смотрел — горит ли над плечом

 

Моим звезда.

"НОПС" -- стр.28

---

Прошагала заря болотами...

Х  Х  Х

 

Прошагала заря болотами

И пропала. За ней во тьму

Птица-выпь протрубила что-то там

Непонятное никому.

А потом шелестела крыльями,

Словно жаловалась — стара...

И тумана тело бессильное

Потянулось на свет костра.

И казалось, что это создано

Удивительною игрой,

И росою пахло, и звездами,

И картошкою — с кожурой

Чуть обугленной, подгоревшею.

Я помну ее, разломлю,

Посмотрю в темноту кромешную,

Солью крупною посолю...

Мне всю ночь эту даль пугливую

Сторожить, сидеть на часах,

Молодому, еще счастливому,

С пылью звездною в волосах.

"ИННД" -- стр.20

---

И не снег на лугу...

Х     Х    Х

 

И не снег на лугу, не лебеди...

Клочковатый апрельский туман

По утрам, словно белое в неводе,

Подступал с понизовых полян,

И весенняя полая, темная

Растекалась вода по земле.

И встающее солнце огромное

Отражалось в оконном стекле,

Что светилось, как печь перед выпечкой...

 

За селом на илбан поднимусь,

На вершине привстану на цыпочки

И горящего солнца коснусь.

Подержу алый шар над деревнею —

Эта вечная жажда огня! —

И ворона, как родина древняя,

С высоты поглядит на меня,

И, крылами огромными хлопая,

Захрипит в заревой окоем...

 

Может, знает, а, может быть, пробует

Все узнать о грядущем моем.

"НОПС" - стр.11

---

Егор

Егор 

Заря лишь только высветила двор,

А за окном уже стучит топор.

Сосед Егор!

Который день с утра

Я слышу эту песню топора.

 

Окошко распахну — заря светла,

Бьет перепел во ржи тепло и лихо...

 

 — Здоров, Егор Кузьмич, ну как дела?

 — А что дела? — Он мне ответит тихо. —

Дела идут, дела-то ведь не грех,

Чем больше их, тем лучше...

Засмеется.

И под его спокойный добрый смех

Сильней заря по небу разольется.

 

Правдиво и светло блестит топор.

Одной рукой работает Егор,

Другая умерла, осталась на войне,

Теперь живой приходится — вдвойне.

 

Стою. Смотрю. Работа — высший сорт!

Еловая доска венчает лодки борт...

 — Егор Кузьмич, вам пенсия идет?

 — Идет, сынок, а как же не идет...

И вгонит гвоздь, как будто отпоет.

 

Топор отложит, вытащит кисет,

И так — хитро: — Вопросов больше нет?

Коль есть, спроси, вот только закурю,

Отвечу, заодно поговорю.

А я молчу. О чем его спросить?

К чему, мол, нужно лодку мастерить,

Неужто ради выгоды, продать?..

А он мне: — Да тебя ж насквозь видать!

Вот ты молчишь, а чую, что и как,

К чему, мол, лодка, если не рыбак...

 

Дымком пахнет, посмотрит на зарю...

 — Нет, не продам, возьму и подарю.

На озеро свезу, к Раздольному Ключу,

Глядишь, спасибо скажут Кузьмичу...

 

Теперь Егора нет. Давно из наших мест

Ушел мужик, остался только крест,

Да легкий холм, да теплая душа,

Да лодка средь шуршанья камыша...

"ИННД" -- стр.18

---

Начало

НАЧАЛО

                                                             Юных надежд моих конь…

                                                                                        Н.Шипилов

Листья плотные белладонны

Пахнут бешенством, только тронь…

А глаза у тебя бездонны,

А в зрачках у тебя огонь.

 

На шажок отпущу подпругу,

Стремена подберу к луке,

И тебя через луг по лугу

Поведу в поводу к реке.

 

— Ты такую не пил. Напейся!

Ухом трепетным поведи…

Бейся, сердце мое, разбейся,

На куски разорвись в груди!

 

Загадайся дорогой ясной,

Не над пропастью — над рекой…

Я поглажу твой круп атласный,

Кожи тонкой коснусь щекой;

 

Я тебя, - что с моей судьбою

В жизни станется, - не спрошу,

Грудью полною в такт с тобою

Я теплом твоим подышу,

 

Жарким потом, горячей солью,

Всем, что отроду по душе,

По грядущему — светлой болью,

Без которой не жить уже.

"ССМ" -- стр 328

---

Элегия

Элегия

 

Тихое раздолье —

Берег да вода.

Скошенное поле.

Ранняя звезда.

 

И по травам скошенным

Прямо под звездой

Ходит конь стреноженный,

Звякает уздой.

 

Мнет копытом сено —

Легкий дар судьбы,

И роняет пену

Желтую с губы.

 

Он бредёт по кругу,

И, вдыхая тьму,

Всё грустит по лугу

Прежнему, тому.

 

Х    Х    Х

 

Запахнусь в дождевик и свернусь у костра,

Как положено все неудобства приемлю,

И под небом огромным всю ночь до утра

Стану греть своим телом остывшую землю...

 

Я лежу у костра. Я не сплю. Я молчу.

Как погаснет костер, я совсем не замечу.

Шар земной повернется рассвету навстречу

И меня вместе с полем подставит лучу.

 

И по утренним травам, хрустящий росой,

Отрясая цветы, как дитя торопливый,

Подойдет жеребенок с кудрявою гривой

И щеки моей сонной

Коснется губой...

"ИННД" -- стр.17

---

А дому так хотелось жить...

Х    Х    Х 

А дому так хотелось жить,

Но в доме все сложилось плохо,

И заросли чертополоха

Подворье начали глушить.

 

Ушла собака со двора,

Ушла тайком, ушла стыдливо,

И за околицей тоскливо

Облаивала вечера.

 

И по селу прошла молва,

Что в доме жить никто не будет,

И приходили к дому люди,

И дом ломали на дрова.

 

А он зашторенным окном

Смотрел на этот мир бродячий,

Но было то окно незрячим,

Как глаз, затянутый бельмом.

 

Лишь по ночам в проем дверей

Неслышно кошка проходила

И в доме том мышей ловила

По старой памяти своей.

 

Откуда знать могла она,

Что человек живет до срока,

Что у разбитого порога

Бурьян осыпал семена...

"НОПС"-- стр.34

---

Я в поэзию крался...

Х  Х  Х

 

                                                                Слова нужны, чтоб поймать мысль:

                                                                когда мысль поймана, про слова забывают.

                                                                                                               Из «Чжуан-цзы»

 

Я в поэзию крался, как волк изо рва,

Я, как всякий крестьянин был хитр и напорист,

Я в кули засыпал золотые слова

И грузил на подводу свою — не на поезд,

 

Потому что отец говорил: «Не спеши!

Паровозом быстрей, лошадями надежней:

Перекроют пути — заворачивай пожней,

А достанут и там, можно срезать гужи.

 

А верхом!.. Только, главное, лошадь не бей,

Слабины не давай и не рви удилами...

Говорят, что бывают еще и с крылами,

Повезет на такую — садись, не робей».

 

Ой, батяня, спасибо за добрый совет!

Я гнедую свою понукаю проселком —

То по краю реки, то березовым колком,

То въезжаю во тьму, то в белесый рассвет...

 

Заночую, как Бог, посредине страны —

Сны ко мне подойдут и неслышно обступят...

А товар мой на рынке, наверное, купят,

Торговаться не стану, отдам в полцены.

 

Хоть и хитр, но отдам, потому что у нас,

Где я вырос, такие в полях черноземы!

Уродится еще! А пахать я горазд,

Как и спать под скирдою из свежей соломы.

"Второе дыхание" -- стр.19

---

На свете есть звезда...

Х  Х  Х

 

На свете есть звезда… Как на духу, клянусь,

Я в жизни никогда на ней не объявлюсь.

 

Шатая тростники, качая тальники,

Там горная река течет издалека

 

На северо-восток, чтобы на север течь,

С крутой обской волной свою мешая речь.

 

Моя звезда Алтай… Моя река Алей…

Чем становлюсь белей, тем сердцу тяжелей.

 

Я там впервой пошел, серпом учился жать.

Был этот серп тяжел, в руках не удержать.

 

А молот был горяч, а луч звезды остер…

Я видел этот плач, я слышал этот хор.

 

Я помню, как отец мне говорил в степи:

«Запоминай, малец, печалься и терпи.

 

Учись пахать и жать, болеть за урожай.

Случится убежать, назад не приезжай».

"Белый лебедь" -- стр.211

---

Родина... Сколько печали и радости...

Х   Х    Х

Родина... Сколько печали и радости

В имени этом, доставшемся мне.

Раннее утро. Осеннее. Ясное.

Выйду в сентябрь и пойду по стерне.

 

Тихое поле, останки татарника,

Скирды соломы в белесой дали.

И надо всем — словно вечные странники —

Низко и плавно летят журавли.

 

Песню роняют, а песня печальная.

Родина, это прощанье с тобой.

И не печальная песня — прощальная,

Словно крыло над грядущей судьбой...

 

Помню — такая же осень стояла,

И — паровоз, и — сомненье в душе,

Сердце болело, и слов не хватало,

И журавли отлетели уже.

 

Хоть бы единый отбился-остался,

Хоть бы не песню, а слово пропел...

Плакать бы надо, а я постеснялся,

В голос бы надо, а я не умел.


"Второе дыхание" -- стр.3

---

Словно Адам...

Х  Х  Х

                                            И ступать по водам не хватит веры…

                                                                                           И.Бродский     

 

Словно Адам, без родни, без пупка,

Правил судьбу и не годы — века

Душу врачуя в ночах при свечах,

Слушал, как сладко томило в плечах;

Крылья… воскрылия… шорох пера…

Светлого проблески…

Тень топора…

Плахи дубовые, темного тьма…

Боже, шептал, не сойти бы с ума.

Боже, крестился, во имя чего

Столько отпущено для одного

Тяжкого, мерзкого тут и везде?

 

…Плещется море… Следы на воде

Зримы.   

Пытался коснуться следа.

Господи, пусто…

Вода и вода.

ССМ-стр.340

---

Не спи, пацан

Не спи, пацан

                                                       

                                                         Самому себе

 

Как весело с утра колесам

По холодку, по звонким росам

Скрипеть, постукивать, юзить!

 

…Всё это там, в краю далеком,

В таком высоком синеоком,

Что даже не вообразить…

 

 

 

Степям длинноты не помеха.

Как ни шуми — не слышно эха,

Но глазу видно то и то:

Высокий беркут, даль сайгачья,

Сурка — в нору — движенье рачье

При виде пугала в пальто.

 

Возница же, ногой качая,

Сурка (бы как) не замечая,

Под сено подоткнув вожжу,

Вдыхая пот гнедой лошадки —

Солено-терпко-душно-сладкий —

На гривы смотрит, на межу,

 

На то, как, зерна наливая,

Овсы, метелками кивая,

Желтеют кверху. Срок всему!

Всему, всему… коню, колесам,

Суркам, горохам и овесам,

И лишь вознице одному

 

Пока не срок.

Ему до срока

Такая долгая морока!

Такие дни и столько дней!

И мрак, и хмарь, и злые ветры,

И плюс такие километры,

Где новый прежнего длинней.

 

И эта степь. Она докуда?

О, эти травы-ковыли!

Из всех чудес чуднее чуда

Придумать боги не могли:

Хлеба, холмы, сурки, бурьян…

Не спи, пацан! Смотри, пацан…

"Острый угол" -- 2230

---

Синий дым встает над домом...

Х  Х  Х

                                                           В белом венчике из роз…

                                                                                         А.Блок

 

Синий дым встает над домом

В красных числах ноября.

Я читаю том за томом,

Прожигаю время зря.

 

Для чего всё это было,

Эта кровь и эта смерть?

Что за сила погрузила

Нас в такую круговерть?

 

В лютый вечер, в лютый полдень,

В смысле разом и везде?

Это что за путь Господень —

По крови, как по воде?

 

Это что за тараканы,

Кто манил и в чей свисток?..

Поднимались ураганы,

Уходили на восток,

 

Чтоб затем, продолжив повесть,

Пол страны свели с ума

Не Колчак, не «царский» поезд —

Магадан и Колыма.

 

Буря в небе землю роет,

Вихри черные крутя,

Над могилами героев

Девяносто лет спустя.

 

Круг за кругом, всё не мимо,

Охраняя, хороня, —

От Алтая до Нарыма,

От Нарыма до меня.

 

На заборе сойка скачет,

Под стрехой жулан поет,

А строка беззвучно плачет

И ответа не дает.

 

Ни ответа, ни привета…

Переходят зимы в лето,

На фронтоне поссовета

С треском хлопает кумач;

Я смотрю на эту алость:

Мне зачем оно досталось,

И к себе питаю жалость

Непонятную, хоть плачь.

 

За окошком в чистом поле

Ветродуй, а на столе

Рюмка водки, стопка соли

Да, печеная в золе,

 

Без картавинок картошка,

А на кухне у плиты

Не солоха, не матрешка —

Бриллиант, с которым ты

 

Ставишь сети, кашеваришь,

Ходишь с пешкой на ферзя…

Я бы выпил, да товарищ

Бриллиант сказал:                                  

— Нельзя.

"Острый угол" -- 2222

---

Из детства (...так и живу, по крохам выбирая...)

 

Х   Х   Х 

…так и живу, по крохам выбирая

Из мрака свет, из музыки печаль…

Земная ось укажет двери рая,

Накроют стол и выставят хрусталь,

И помолчат…

 

Мои листы листая,

Потом отыщут главную строку,

Где обнажится истина простая,

Что я пытался на своем веку

Постичь,

Но проходил все мимо, мимо,

Ловушки мастерил, хлестал коней,

С чем и набрел на посох пилигрима,

Что и помог мне в сутолоке дней

Остановиться, чтобы оглядеться,

В кромешной отстояться тишине,

И, словно в омут, окунуться в детство,

И подивиться этой глубине.

                                             "Сквозь любовь и печаль" -- стр.82

Из детства

1.

 

Весну заждавшиеся люди

Копают грядки, травы жгут.

Заря в малиновой полуде

Речной туман, свивая в жгут,

Возносит к верху.

Будет вёдро!

Журавль от золота рудой!

Окованные медью ведра

С живой колодезной водой

Так тяжелы, что тело гнется,

И ты под ношею спешишь.

Остановись — земля качнется,

И на ногах не устоишь.

 

2.

 

Раскрытое небо, широкие степи,

Высокое солнце, как люстра в вертепе,

 

Играет огнями, знобит и печет,

И воздух, дрожа, миражами течет...

 

Отдельно счастливый в отдельной стране

Поскотиной еду на светлом коне.

 

Чеканное стремя звенит под ногой.

Копье не в крови, и колчан мой тугой.

 

Еще далеко боевые дела!

И кнут сыромятный по коже седла

 

Змеею стекает до самой земли...

Ни зверя в норе и ни гунна вдали!

 

Лишь стадо коровье мотает рогами,

Да травы шумят у коня под ногами,

 

Да ветер с полудня — в лицо. Суховей.

Да бабы на дойке — платки до бровей.

 

3.

 

Тихо... Ворота распахнуты внутрь.

Холодом пахнет от старой фуфайки.

Вышла пустая корова из стайки...

Сколько похожих мне выпало утр —

Меньше гвоздей у подбитых сапог,

Меньше стрижей под обрывом Алея...

Юный пастух на кобыле, как Бог!

Белая лошадь тумана белее.

Жжет мои ноги земля. Горяча!

Неба околыш не розовый — синий...

А надо всем этим посвист бича

По направленью к поскотине — дли-и-нный.

 

4.

 

                            Тут проснулся Петя...

                                                  С.Есенин

 

Выспавшись в крапивах-лопухах

На крутом обрыве, над рекою,

В самотканых клетчатых штанах

С легкою есенинской строкою

Я корову шарю по кустам,

Ежевикой вызревшею тешусь.

Вот найду комолую — задам!

Не найду — в черемухах повешусь...

 

 

5.

В ночном

 

День в прошлое спешил. Густели тени.

Стихала степь — готовилась ко сну.

По косогору — наискось — Савелий

На вороном копытил целину.

 

Пылил табун. Трехлетки присмирели.

Пугливо жались в гущу стригунки...

А после у излучины реки

Мы жгли костер.

Мы — я и дед Савелий.

 

Пеклась картошка. Съежившись, босой,

Я тыкал в угли тонкой хворостинкой.

А ночь, в расшитой звездами косынке,

Поила травы чистою росой.

 

Кимарил дед, свернувшись у седла,

Да кони порскали,

Видать, на непогоду,

И пили из реки парную воду,

И не давали спать перепела.

 

 

6.

 

...Измотанный за день, сижу и смотрю,

Как серая птица уходит в зарю,

Как длинные тени, скользя на бугор,

К костру подступают, и ярче костер,

И пламя все выше, и дым голубей,

И тише любовная речь голубей.

 

Умолкло на дальних березах «ку-ку»,

И каждый сучок на тропе начеку —

И нас охраняет, и ночь сторожит...

 

И батя на старой фуфайке лежит,

Все думает думу, глядит на огонь.

Звенит удилами стреноженный конь,

Да глухо шумит на порогах вода,

И сосны темнее, и ярче звезда...

 

 

7.

 

Я трогаю лошадь шершавой рукою...

Уставшие за день, понурые, мы

Неспешно бредем над вечерней рекою,

Где спят в камышах золотые сомы.

 

Пустынное поле.

Дорога пустынна.

Не видно свистящего в небе крыла,

Лишь теплая морда мне тычется в спину,

Да мягко и тихо звенят удила.

 

А ночь на подходе.

А мы все шагаем

По кромке обрыва. На самом краю...

И лошадь (я знаю) глядит, не мигая,

Зрачками огромными в спину мою.

 

 

8.

 

Ходит ветер по кругу,

Ситцы пьяно шуршат,

Карусельную вьюгу

Юбки бабьи кружат.

На селе новоселье!..

Пацаны, голышом,

Мы веселое зелье

Пьем из фляги ковшом!

Две гармошки рыдают,

С хрустом гнутся плетни,

А на солнце сверкают

Ордена да ремни...

 

Ходят взрослые игры

По кривой, по дуге!

Загорелые икры,

Мелкий пот на виске!

На плечах позолота...

Только виделось мне

Горемычное что-то

В этом радостном дне.

 

 

9.

 

В краю, где был холод и правил палач,

Где жали колосья серпом,

Где молот гремел по металлу, горяч, —

Все это считалось гербом.

И холод, и голод, и молот, и колос,

И все, что пахалось,

И все, что мололось, —

Гербом называлось, горбом добывалось...

Но это в ту пору меня не касалось.

 

Мне нравился герб, я цветное любил!

Я герб вырезал, и слюнил, и лепил

На стенку беленую...

Мама вздыхала.

Колосья шуршали.

Горела звезда...

Но — то ли тяжелые шли поезда,

Шатая избу, то ль слюна высыхала, —

Мой герб от стены отставал, не держался.

Я снова плевал и лепил. Я сражался

За шорох колосьев, за молот, за серп,

С саманной стеной, не приемлющей герб.

 

 

По сено

 

Бескрайний снег. Россия. Купыри.

Травы созревшей пышные метелки

Опушены морозом. В волчьи холки

Рассвет вплетает ленточку зари,

 

И слышно как токуют глухари

За речкой, на бору, у самой кромки...

Пристяжка рвет и дышит на постромки

Серебряным туманом из ноздри.

 

И, серебром окутанные, сани,

Визжа, идут в раскат на вираже,

И ты, вращая крупными глазами,

Стоишь в санях в хозяйском кураже,

Чуть шевеля подобранной вожжой,

Весь в инее, бессмертный и большой.

"Золотое сечение" -- стр.163-169

---

Дует в щели. Звонит звонок...

Х   Х   Х

Дует в щели. Звонит звонок.

 — Кто здесь, Муза? Входи, бесстыжая!

Где ж ты шляешься, девка рыжая,

Я искал тебя, сбился с ног!

 

 — Я ж сказала, что буду осенью...

И босая идет к столу,

Черновик, что лежал в углу,

Подняла, посмотрела, бросила.

 

 — Что напрасно палишь свечу?

От меня никуда не денешься,

И напрасно ты ерепенишься...

Доставай перо, нашепчу.

 

Поспевая за ней едва,

Я записываю слова:

 

...Зажав мозолей жемчуга в горсти,

Еще мне предстоит брести, ползти,

Плеваться кровью и скрипеть зубами,

С локтей сдирая кожу и с колен;

Еще мне предстоит тяжелый плен —

Стоять рабом в одном строю с рабами...

 

 — О чем ты шепчешь? Ты сошла с ума!

 — А ты считаешь, это — я сама?

Ты думаешь, что я скажу, то будет.

Нет, все не так. Что будет — то скажу...

Пиши и знай...

 

И я опять пишу:

 

...Еще мне предстоит в потоке буден

Терять друзей и находить врагов,

И продираться в подлой паутине

Докучных сплетен, и в конце, в пустыне,

Увидеть в прах повергнутых богов...

 

 — Ну, вот, дополз! Замри и отдышись...

"Второе дыхание" -- стр.83

---

Три цвета

1.

И первая пчела, мохнатая как мельник,

С вербы весенней понесла пыльцу...

Был месяц май. Был первый понедельник.

И солнца шар катался по крыльцу

И в чистых стеклах окон отражался.

И конь дрожал, предчувствуя седло.

И мир таким не пуганным казался,

Что просыпалось древнее село...

Все было так! И ново, и тревожно!

А стороною шли издалека

Над степью, над тяжелым бездорожьем,

надутые грозою облака!

И нужно мне туда, под эти тучи,

В тот ураган, сверкающий вдали,

Где новый день ворочался, могучий.,

В грозе, как в покрывале до земли!

И я, стоящий в солнечном краю,

Никак не мог собрать в одну картину —

Ту черную, с грозою, половину

И желтую, пчелиную, мою...

 

Но вот теперь без всяческих затей,

К тяжелому привыкший бездорожью,

Я знаю, что картина та возможна,

Но только не из двух — из трех частей.

Три цвета! Синий цвет над головой —

Сегодняшнее, в буре и остуде,

И прошлое — в пчелином желтом гуде,

И будущее — в дымке грозовой...

                                                             "Второе дыхание" -- стр.106

2.

Люблю пчелу в начале мая,

Когда выходишь в огород,

А там ни рельсов, ни трамвая…

Пчела!

И оторопь берет.

 

Еще почти апрель. Откуда?

Такая вербная! Рыжа!

Кружит, жужжит и мне от гуда

Ее довольно куража

 

Для счастья полного. Ликую!

Пчела, грачи, поет скворец!

Кто там еще на Русь святую

Кует мечи? Какой наглец?

 

Я руки протяну и сядет

Она на палец, пострижет

Крылами…

Мне ее погладить

Захочется, но обожжет

 

Простая мысль: не тронь. И руки

Я опускаю: улетай…

Пчела! Как много в этом звуке!

Как связано: пчела — Алтай!

 

Как связано: Алтай — Россия!

Россия… Росы на крови!

Пчела… Красавица… Мессия…

Спасибо, что жива. Живи!

 

— Живи, живи…— Я  повторяю.

— Не исчезай, — прошу, молю...

Люблю пчелу в начале мая.

Я, вообще, ее люблю.

                                                                     "Острый угол" -- 2226

---

Мне так любо...

Х  Х  Х

 

Шифровальщик, фантаст, сочинитель судеб,

Отзовись хоть строкой, хоть конвертом пустым:

Что ты — плавишь чугун, добывая на хлеб,

Или сельским довольствуясь бытом простым,

Подрезаешь кусты, прибираешь денник,

Понимая: был выбор твой прост, да не плох;

Как тебе между гряд, меж витых повилик,

Меж баранов, коней и коровьих лепёх?

Я твое разумею.

Я сам от сохи;

От плетей ежевичных, арбузных плетей…

Как мы были когда-то слепы и глухи!

Ни страстей не видали людских, ни людей;

Перед нами лежала земля и земля,

Чернозема пласты, ястреба, ковыли,

Но тяжелой пшеницей грузнели поля,

И стада на убой из Монголии шли;

Многоярусно шли, с ревом тяжким тугим,

Поднимая пылищу, сшибая траву —

Как суровая плата столетьям лихим

За Казань и Рязань, за Козельск и Москву.

Редкий русский не бит, или вон не гоним,

И чем жестче, тем лучше. Осадок верней.                                                       

Помним, помним, а как же! Но зла не храним.

Присылайте баранов, гоните коней.

Всё окучим, съедим, только я не про то,

А про то, что у нас тут и там веселей

Русским женам живется в роскошных манто

Из монгольских овчин и седых соболей.

Вон как жизнь потекла — всё чудней с каждым днем,

Хорошо потекла, что там ни говори,

А ведь было, когда за барана с конем

Отдавали красавиц по две и по три…

Я отвлекся — Рязань… Россиянки… Торги…

Жив ли ты, вот вопрос, вот печалюсь о чем.

Хорошо ль сочинять под напевы пурги

По соседству с сельпо, под его кумачом?

Сочиняй, сочиняй…

Я слежу за тобой.

Верный данник стиха, на свету ли, впотьмах,

К каждой строчке твоей припадая губой,

Пью до стука крови, до угара в висках.

Мне так любо с незримым в тиши тет-а-тет

Говорить, вспоминать, удивляясь подчас

Тайне русского слова, которой секрет

В сотый раз я открыть не могу.

В сотый раз…

"Острый угол" -- 2220

---

За окошком свет не ярок...

1.

Х  Х  Х 

А всему причиной фотосинтез!

Солнце!

Калий…

Овощи!

Плоды!..

Я под этот гам на сушу вылез,

Наглотавшись гнили и воды.

 

Зори полыхали и клубились.

Средь шуршащих и гремучих тел

Я расправил руки — получились

Крылья.

 Я взмахнул и полетел.

 

Небо… Свет… Летается неплохо!

С крыльями такая благодать!

А внизу… А там опять эпоха

Новая, просвета не видать.

 

Всякие невиданные виды,

Что по нраву, то и выбирай:

Крымский мост, «Сапсаны», вундеркинды,

Конкурсы.

Хоть век не умирай!

 

Ветер, солнце… Вольно и приятно!

Сердца бы хватило, крови, сил!

Жизнь прошла, я не хочу обратно…

Магний…

Фотосинтез…

Хлорофилл!

 

2.

Х  Х  Х

 

За окошком свет не ярок,

Полусумрак день-деньской.

Стол, тетрадь, свечной огарок…

Я не то, чтоб не подарок,

Но какой-то не такой.

 

Не здоров и не болею.

Холода стоят. Дожди.

А над речкой над  Алеем

Небо ясное, поди.

 

Ни беды, ни канители.

Журавли-коростели.

Птицы-утки пролетели,

Гуси-лебеди прошли.

 

Всё по чину, всё по кругу,

Стук весла, мотора звук.

Ходят девушки по лугу,

Рвут неспешно дикий лук.

 

Про печаль поют, разлуку,

Но не скажут никому

Как скучаю я по луку

Луговому дикому.

 

Как смотрю в окно с рассвета,

Как хочу туда, домой…

Где ты, Катя, как ты, Света,

С кем ты, Галка, ангел мой.

 

 

3.

Х  Х  Х

 

В граде Питере в сумерках снег невесом,

И пушист, если очень искрят провода.

В граде Питере ходит народ колесом

Из трамвая в метро, из метро хоть куда.

 

Эскалатор неспешно везет и везет.

Ну, и как поспешишь?

И никто не спешит…

Я считаю, что мне в этой жизни везет,

Потому что я к ней крепко дратвой пришит.

 

Той, что шорник сшивает ремни и гужи,

Чтобы труд — для души,

Чтоб дороги — легки,

Чтобы сшивки хватило на всю эту жизнь

До победного дня, до последней реки.

 

Я люблю этот город и сумерки тож,

Кровь его светофоров и тайны дворов,

И Казанский —  за то, что на хана похож,

И знобящую сырость балтийских ветров.

 

И куда б я ни шел, и о чем бы ни пел,

Возвращаюсь к нему: до чего же хорош!

Как же сильно когда-то пред ним оробел

Я, обутый в литую резину калош.

 

Но помог он мне, выварил в горьком соку.

Напитал мои вены добром. На века!

Чтоб я помнил о том и берёг.

Берегу!

А иначе, откуда бы эта строка?

 

А иначе, откуда бы дом и семья,

И жена по душе, и дите по уму,

А иначе с чего бы спокоен был я,

Всем нутром ощущая грядущую тьму?

 

4.

Х  Х  Х

 

Пока я здесь еще не лишний,

Не оставляй меня, Всевышний,

Дай право мне на рай, на ад,

На это небо без предела,

На мною выбранное дело,

На августовский звездопад.

 

Дабы я был, хоть и не первым,

Но злым и с обнаженным нервом,

Чтоб трепетала боль во мне,

И, словом исходя наружу,

До углей обжигала душу,

Не покидая и во сне.

 

Чтобы внимая иудею,

Я до конца хранил надею,

Что, своего достигнув дна,   

Сумею я поднять ту правду,

Что зверю видима и гаду,

Но мне до срока не видна.

 

Чтобы её в губах катая

И новым светом прорастая,

О верстах пройденных скорбя,

Я мог сказать опять и снова:

— О жизнь!

Как сладко это слово!

Как поздно я постиг тебя…

"Острый угол" -- 2208-2211

---

Прокатиться б на воротине...

Х  Х  Х

 

Прокатиться б на воротине,

Сенным духом подышать…

Вновь меня печаль по родине

Заставляет умножать

Настоящее на прошлое,

Завтра на позавчера.

Дело, братцы, это тошное

Не берется «на ура!»

 

Так и этак — не решается,

Потому как дело в том:

Умножать-то умножается,

Да не делится потом.

 

И душа болит и мается,

Потому как, потому,

Что всё то, что получается

Достается одному…

 

Выношу произведение

На людской на правый суд;

Словно перед заведением,

Где решат, но не спасут,

 

Раскрываюсь…

Не случается.

У внимающих в глазах

Осужденье отражается

Как на древних образах,

 

Где печаль с тоской повенчаны,

Где на нас с холстов сквозь чад

Те, кто Господом помечены,

С укоризною глядят.      

                                                         "Острый угол" -- стр. 342

 

 

Х  Х  Х

 

Назидали: «солнце вечно, Сосо.

Без него, Сосо, погибнет земля…»

Покатилось по земле колесо,

Докатилось колесо до кремля.

 

След глубокий проторило оно,

Кровью залило глаза и уста…

Говорят, что это было давно,

До Владимира еще, до Христа.

 

Будто было это в той стороне,

Где дома стоят на курьих ногах,

Где всю осень веют злак на гумне,

И всё лето косят травы в лугах.

 

Где живут, не понимая, зачем,

И поют, не понимая, о чем,

Где, когда берут на цепь, то затем

Отпевают, обернув кумачом.

 

И тоскуют о далеком былом,

О своем не уставая вздыхать,

И плугами шевеля чернозем,

Всё, что было, норовят запахать.

                                                                  "Острый угол" -- стр.343

---

Два стихотворения

1.

Х Х Х

 

Здесь гуси и утки вразвалочку ходят,

Здесь всякий петух — вестовой,

Здесь шмель со шмелихою шашни разводят

И лезут в цветы с головой.

 

Здесь пахнет укропом, ботвою, овсами,

Вьюнком, что ползет в борозде,

Здесь птицы такими поют голосами,

Каких не услышишь нигде.

 

Так что же мне надо, так что же я, маясь,

Живу, как в потемках бреду,

Какую такую великую малость

Ищу и никак не найду?

                                                            "Золотое сечение" -- стр.40

2.

Х   Х  Х                                         

 

Иртыш, Чарыш, Алей…

Вода святая в кадках.

Раскиданы стрижи над плесом до небес.

Толмачит воронье, и вдоль полос в посадках

Следы былых боев и короба чудес.

 

Я прошлого следы узнаю по фалангам,

По шейным позвонкам, что снес наискосок

Красивый есаул во рву за правым флангом

Подбитому бойцу, бегущему в лесок.

 

Когда беру коня и поправляю стремя,

Я запах желтых кож, как зверь, ловлю ноздрей,

И слышу, как во мне ворочается время,

Пульсируя в висок горячею струей.

 

Алей, Чарыш, Алтай…

Июль богат и зноен.

Стада и табуны средь солнечных полей.

Я к этой красоте приметан и достоин

И шорохов пшениц и звона ковылей.

 

И если я уйду, я все равно останусь

Средь этого всего. Мне выпала судьба!

Иначе почему я мучаюсь и ранюсь,

И болью исхожу, как жертва у столба.

 

Еще чуть-чуть, еще… — и рухну на колени

С сознаньем, что уже ножа не избежать…

Все чище небеса и все прозрачней тени,

Но думать тяжело, и тяжело дышать.

"Как запомнилось..." -- стр.167

---

Бахча

Бахча                                                                        

 

В жгутах камыша дверь на ржавой петле.

В глуби шалаша на тесовом столе

 

Обломок штыка тусклым блеском дрожит…

(Душа казака где-то рядом кружит!)

 

На мякоти дынной танцует оса,

Крыла приподнимет – звенят небеса…

 

Живая вода луговых родников.

Озера, стада, табуны рысаков.

 

Крестьянского быта кондовая злость.

Тугая орбита! Хозяйствуй. Не гость.

 

Смоленые лайбы, чеканная медь…

Лежать бы, молчать бы, смотреть и смотреть –

 

На мост, на околок, на взгорок крутой,

Где катит проселок версту за верстой,

 

Где едет кыргыз, по земле волоча

Натруженный хлыст боевого бича.

 

Он этим кнутом стережет и пасет.

Нацелит хлыстом – и Господь не спасет!

 

Любуюсь бичом. Наблюдаю коня.

Веселым лучом гладит солнце меня.

 

Ни звука, ни слова. Все видно до дна.

Какая основа – такая страна…

 

Все скроено, сбито. Верней сургуча!

Колеса, копыта, пшеница, бахча…

 

Арбуза пластины. Жую да плюю.

Мои палестины. О них и пою.

"Как запомнилось..." -- стр. 94

---

А я уже иду...

Х  Х   Х

 

За окном троллейбус ухал.

Был редактор сед и хил.

Он стихи мои понюхал,

А потом... на зуб... решил!

Прикусил и покривился,

И сказал:

«У вас стихи

С горьким привкусом ольхи...»

 

Я не умер, я не запил,

Я подумал: Боже мой,

Как же так, ведь я их стряпал

Из своей муки ржаной!

Сам запаривал болтушку,

Сам ольховой колотушкой...

Стоп!

Так вот ольха откуда!

Ну и нюх,

Не нюх, а чудо!

 

С той поры в бадью с мукой

Лезу собственной рукой…

 

Сам болтаю, сам взбиваю,

Сам порой не понимаю:

Как, откуда всё взялось,

Ладно почему склалось.

Х Х Х

 

…и музыкою сфер, и сумеречной мглою,

И сусличьей норой с капканом и флажком,

И космосом с его космической золою,

И снежною крупой, и пенным свежаком…

 

Я думал – это быт, а оказалось – небо,

Я думал – это прах, а оказалось – быт,

Я думал, что я был, а оказалось, не был,

И, значит, я не жил, и, значит, не убит.

 

Но я еще приду и этот мир открою,

С его большой рудой, с гаданием сорок,

С задумчивостью рек, с его землей сырою,

С колодцем у скрещения дорог.

 

И кто б ни говорил, ни тыкал воздух пальцем,

Ни теребил пеньку для будущей петли,

А я уже иду не узнанным скитальцем

По огненному ободу земли.

"Острый угол" -- стр.13, 5

---

О лопухах

О лопухах

 

                                                              Сердитый окрик, дегтя запах свежий…

                                                                                                           А.А.Ахматова

1.

 

А захочется стихов — гой, еси!

На подворье лопухов,

Хоть коси.

 

Среди этих лопухов и хламья

Позаныкано стихов

До… хрена.

 

Лопухи меж ржавых труб ворошу,

Стих беру, который люб,

Заношу

 

Я в тетрадь его в линей-ку косу.

Словно выужу линей

И несу.

 

В печь сую на жаркий под и верчу…

Приходите. Я не жмот.

Научу

 

Как найти и подойти, как сорвать,

Что подладить, подкрутить,

Где соврать.

 

Как томить в печи его, как варить,

Как его из ничего

Сотворить.

 

2.

 

Те лини, что я ловил, не годны!

Ни кого не накормил —

Не жирны.

 

Вроде, ладил всё как мог — к такту такт,

Но пошли куда-то вбок,

Не на тракт.

 

Брошу ручку, плюну вслед, разотру.

Сорок бед — один ответ:

Не умру…

 

Лопухи… Средь лопухов трын-трава,

Заготовок для стихов

Воза два.

 

Я хожу промеж крапив-лопухов…

Есть слова и есть мотив.

Нет стихов.

 

 

 

 

Х  Х  Х

                                                      И живы чудища доселе…

                                                                              П.Васильев

 

Одолевая перевал,

Я всё, что видел, рисовал

В тетрадь походную свою:

Себя, собаку на цепи,

Уютный домик на краю

Большой страны в глухой степи,

Где сеют хлеб и скот пасут,

Где, если — что, всегда спасут,

Где угощают не спеша,

Где режут хлеб наискосок,

Где не возьмут с тебя гроша,

А, если бьют, то не в висок…

 

Я помню этот славный край…

Тетрадь раскрою и молчу,

Но если чувствую, что — край,

Что я опять туда хочу,

К избушкам тем и солонцам,

К сидящей около плетня

Моей родне,

И к мертвецам,

Что закопали без меня, —

Я вынимаю окуляр,

И вижу вновь среди ракит

Родную речку, Красный Яр,

И рыбу линь, и рыбу кит.

 

 

 

 

 

 

 

Х  Х  Х

 

Поставить домик у дороги,

Ухаживать, переживать,

В конце спросить:

— Скажите, боги,

Зачем такая благодать?

Тащить бревно, тесать бревно,

Ходить с больною головою

От мысли, что сгниет оно,

Осыплется гнилой трухою.

Встает вопрос:

Зачем следил?

Не перейдет мой дом коленам,

И всё, что делал-городил

Порушится и станет тленом.

Но вновь и снова дом рублю,

Колодцы рою, ставлю верши.

Всё потому, что жизнь люблю,

И, что она мне платит тем же,

То загрустит, то улыбнется,

То льготу выделит — бери,

Которая вдруг обернется

Такой бедою, хоть умри…

"Острый угол" -- стр.334-336

 

---

От романтики до свободы...

От романтики до свободы

Не часы пролетели – годы…

Подойду, посмотрю в окно

И раскроется полотно.

И откроется даль такая!

И уже мой зрачок следит,

Как за далью, клинком играя,

Предок мой на коне сидит.

То посмотрит из-под руки,

То коня поит из реки.

 

Ладно скроенный, крепко сшит…

А река язями кишит!

 

И ни облачка, ни намека,

Только в небе, как часовой,

Рыжий коршун висит высоко,

Вертит рыжею головой.

А у предка глаза сини,

А у предка в глазах огни,

И печаль в глазах, и тоска.

Напрягаюсь и сквозь века

Я шепчу и кричу ему:

— Отказал мне грусть почему?..

Смотрит предок, молчит в ответ.

Сколько лет молчит,

Сколько лет!

Между мною и ним века,

И не встречусь я с ним пока

Не узнаю я — почему

Так понравился я ему.

"Сквозь любовь и печаль" -- стр.131

---

Умер... Это не уехал...

Умер…

Это не уехал.

Это хуже, это крах…

По каким пойду я вехам,

Вынырну в каких мирах?

 

Где, в каких — еще не знаю,

Но хотелось очень бы —

Чтоб деревня, домик с краю,

Стол, скамейка у вербы.

 

Дым прямой свечою в небо,

А в дому такое вот:

Молоко, краюха хлеба,

Печь протопленная, под.

 

В чугуне картошка. Мыта!

Синеглазка. Молода…

У крыльца свинья, корыто,

Брюква, сечка, лебеда…

 

Сват идет, в руках гармошка.

Куры бродят во дворе.

У кумы на платье брошка —

Капли солнца в серебре!

 

Тут же я, совсем не старый,

Не лентяй, не тугодум…

И весь вечер тары-бары,

И всю ночь шурум-бурум.

 

Дни, как родинки, похожи.

Живность, песни за рекой…

Вот умри, а там все тоже!

Ну и помирать на кой?..

"Сквозь любовь и печаль" -- стр.38

---

Я приснился себе и...

Х  Х  Х

 

Я приснился себе и проснулся.

Начиналась гроза. Вдалеке

Гром ходил и мерцание пульса

На брегете моем на руке

Говорило, что время не лечит,

Намекая тем самым на то,

Что на практике вычет на нечет

Перемножить не может никто.

 

Я пытался, я брал интегралы,

Я строку из металла ковал,

Я путем не меча, но орала,

Свой хотел одолеть перевал.

 

Сколько всякого, сколько незримых

Троп, никак не означенных тут,

Человечьих, змеиных, звериных,

Перекрученных намертво в жгут…

 

Не достиг ни наград, ни признаний,

Но, вдыхая отечества дым,

Сердцем чувствовал новые грани

С новым словом и слогом иным,

 

Ощущал как волнуются мысли

В час, когда подступало извне

Не сакральное, высшее в смысле,

А до боли неясное мне.  

"Острый угол" -- 2206                             

---

Пишет Лермонтов...

Х  Х  Х

 

                                                                                                          А век так короток…

                                                                                                                  Ю.Левитанский

 

                                                     Я, Шура, вот что скажу — людям, сейчас особенно,

                                                     доверяться нельзя… Люди, Шура, такие козлы…

                                                                 Лузга, «Холодное лето пятьдесят третьего…»

 

Пишет Лермонтов в фейсбуке:

— Здравствуй, Пушкин! Внуки — суки,

Наших пакостней иных,

Нет провидцев, много павших,

А которые из падших,

Лжепророки, язви их…

 

Я шатаюсь в интернете —

Кто в опале, кто в ответе?

Нет ответа. Ночь в окне.

За стеклом косые струи,

Мерзнут кони, мокнут сбруи,

Тонет истина в вине.

 

Что же гении? А просто.

Все тропинки не с погоста —

На погост. Там вечность ждет!

И грызущий в думах перья,

Знает, кто стоит за дверью,

Кто к нему в любое время,

Ног не вытерев, войдет,

 

Не хмельна и не твереза…

Закуси, Пегас, железо!

Камни, звезды — всё одно!

Бей крылом, ворочай глазом,

Седоков роняя наземь…

Не виною ли вино?

 

Не виной. Юдоль иная,

Не вселенская — земная,

Рулит, дергает вожжу.

Завидущим глазом правит,

Пулей метит, ядом травит,

Постоянно за межу

 

На чужое заступает.

Не в реке — в крови купает.

Не очнуться, не вздохнуть.

И в потоке серых буден —

Кто на новенького будет! —

Продолжает смертный путь.

 

Вот и думай — где тут правда?

Догорай моя лампада!

Фолиант раскрыт. Санскрит.

Трепеща из тьмы крылами,

Мотылек летит на пламя,

Света жаждет сибарит.

"Острый угол" -- стр.391

---

Послушать Поля Мориа...

Х Х Х                                

 

Послушать Поля Мориа,

И с вечной жаждой вечного

Забить косяк марихуа

И заторчать до вечера.

 

Потом, оттачивая слог,

К строке строку прикладывать,

Лежать, уставясь в потолок,

И огорчаться: надо ж, ведь…

 

Какая жизнь, какой развал,

Где правда, где везение?

Кто жизнью этот мрак назвал

И умер во спасение?

 

Не докопаюсь, не смогу

Ни выстрадать, ни вымолить,

А тот, кто знает, ни гу-гу

Уже не может вымолвить.

Х  Х  Х                                   

 

                                                Скажи, караванщик, --- когда же вода?..

                                                                          «Уч Кудук», Юрий Энтин

 

Вот так и бредем от звезды до звезды

Без веры под сердцем, без права и правды…

Верблюжья колючка, шуршащие гады,

Молчит караванщик, и нету воды.

 

Почудится вроде, но снова обман.

Ни каменной кладки, ни плеска арыка,

Ни шума крыла, ни звериного рыка.

Устал караванщик. Устал караван.

 

Бархан за барханом и каждый высок.

Когда бы такое приснилось и где бы…

Измученный солнцем, ложусь на песок,

И солнце меня забирает на небо.

 

Прощай, караван. Дошагай, добреди

По жгучим пескам средь кипящего зноя...

Какая печаль тебя ждет впереди,

Какая эпоха, созвездье какое?

"Острый угол" -- стр.264, 368

---

В Петербурге зима, лютуя, в...

Х  Х  Х

 

                                                          И умер он за тридевять морей,

                                                          Познав печаль земли гипербореев.

                                                          И никогда не думал сей Еврей,

                                                          Что станет флагманом для маленьких евреев.

                                                                                                                                  1997

 

В Петербурге зима, лютуя, в подворотни снег наметает.

Я, читая стихотворенье, слышу длинный картавый голос.

Здесь такая строка большая, что дыхания не хватает,

И шершавая — так в ладони ощущается зрелый колос,

Из которого — чуть придавишь — потекут янтарные зерна...

Жернова, что тебя месили, искрошились; твоя эпоха

Второсортная стала ниже, то есть третье-, но как проворно

Потянулись они к останкам, не считая, что это плохо,

Потому что попасть в опалу — это хуже, чем стать под выстрел,

Потому что ты не вернулся в этот город, опальный так же,

Потому что звезда скатилась по щеке твоей слишком быстро,

И желания возвратиться загадать не успел ты даже. 

                                                                                             02.02.1996

"Горицвет" -- стр. 108

---

Моя изба -- все окна...

Х    Х    Х

Моя изба — все окна на восток!

По вечерам в нее струится ток

И раскаляет лампу в сорок свечек.

В окне мороз. Я запалю дрова,

И сяду к свету подбирать слова,

И дым свивать в сто сорок пять колечек.

 

...Семилинейной лампой освещен,

И бедностью нисколько не смущен,

Здесь батя создавал такие сети!

И в перекурах между поплавков

Он узнавал из маленьких листков

Календаря, что делалось на свете.

 

Он узнавал, когда родился вождь,

Подсчитывал, когда случится дождь,

Коль снегопад с луной сойдутся ночью.

И ставил метки в том календаре,

И рыл ходы в сугробах на заре,

И не ходил за пенсией на почту.

 

Красиво жил... Мне тоже здесь лафа!

Есть Даль, который знает все слова,

И Ожегов, который тоже знает.

Там тыщи разных слов, и потому

Я их у них беру по одному —

Смотрю на свет: сверкает, не сверкает.

 

А календарь... Да он не нужен мне.

Я мысли отмечаю на стене.

Вождей не чту. (Вот «чту» — ну, что за слово!)

Их, разобраться, не за что любить,

А если пива не на что купить —

Я пью чифир, что тоже не хреново.

"Второе дыхание" -- стр.108

---

Маркитантка

Маркитантка

      (песня)

 

Маркитантка полка...

Завитки золотые...

Все в обозе для нас, подставляйте суму!

Кивера, галуны, желтым шелком витые,

Пистолеты попарно, есть и по одному.

 

Он пришел к ней под вечер,

Ус подбрит и закручен.

Он дошел до дуэли, значит, могут убить.

Научите любви, он любви не обучен

И готов заплатить, если надо платить.

 

Маркитантка полка,

Завитки золотые,

Знала цену любви, крест брала золотой,

И всю ночь целовала уста молодые,

И шептала ему: не спеши, молодой...

 

Был высоким восток.

Утро новью блестело.

На горячих губах остывала любовь.

И звенело струной изумленное тело,

Словно прожило жизнь и рождается вновь.

 

Состоялась дуэль.

Ходит ворон по глине.

Полк спешит за рубеж, маркитантка — за ним...

Я ее не любил ни тогда и не ныне —

Маркитантку с нательным крестом золотым.

 

Что ты плачешь, гусар,

Это сказка, не боле.

Эполет на плече, а судьба за плечом!

И трава на могиле в заброшенном поле

Шелестит по ночам непонятно о чем.

"Я уже не вернусь" -- стр. 78

---

Солнце

Солнце

 

1.                                                                            

 

Оно – по стеклам, по крылечку,

По старым слегам на шесток

Перетекло,

Потом овечку,

Потом коня точеный бок

Позолотило, развернуло

К себе подсолнух, а потом

Как будто жаром потянуло

И тополь шевельнул листом;

Стекла роса на кончик стали

Косы, почуявшей светло,

И согреваться руки стали,

И сделалось ногам тепло.

И очарованный соседством

С огнем, пробившим облака,

Я и не знал, что это действо

Мне детство дарит на века.

 

2.                                                                  

 

В небе коршун высокий, скирда на подворье,

На заборе качается хмель во хмелю,

Крепко меченный оспой корявой и корью,

Я картошку печеную крупно солю.

 

Солнце вязнет в кустах. Переполнены кадки.

Стриж застыл на лету и повис в проводах

Нотным черным крючком. Наш сосед на трехрядке,

Не спеша, подбирает лады на ладах.

 

Что за новая песня, о чем и откуда?

Как он звуки стыкует и вяжет слова?

Все яснее мотив, все доступнее чудо,

Все светлей и печальней моя голова.

 

Я не знаю еще, что запомню все это

На всю жизнь, навсегда, до известной реки…

Дышит медом высокое жаркое лето,

О прошедшей войне говорят мужики.

 

Кони, звякая сталью, идут с водопоя,

Золотою свечою стоит благодать,

И любая мечта, и желанье любое –

Все исполнится, только успей загадать.

 

 

 

 

В ночном                                     

 

Пастушком по краю ночи

С серебристою трубой,

Тени делая короче,

Ходит месяц голубой.

Молодой красой блистая,

Круто выгнутый, как сталь,

Тополей листву листая,

Он идет куда-то вдаль.

 

Чуть левей и много ниже,

Озираясь на костер,

Чалый конь с кобылой рыжей

Ходят в паре, и, востер,

Выгибая стать упругу,

Не зауздан, не подбит,

Жеребенок мчит по кругу

В дробном цокоте копыт.

 

А на озере овальном,

Где сачком линя берут,

На косе за плесом дальним

Гуси-лебеди орут.

Будто манят за собою!

И костер на этот ор

То подернется золою,

То горит во весь опор.

"Как запомнилось..." -- стр.4, 5, 6

---

Гуси

Гуси

 

Летели гуси от зари.

Летели гуси на зарю,

Где из засидок дикари

Их били влет на «раз-два-три».

 

Два-три из стаи — не урон.

Не запечалится страна.

Цена гусятины — патрон.

По нашим ценам — не цена.

 

Летят стада за Воркуту,

К оленьим мхам, к Обской губе.

Они прошли Алма-Ату,

Их пропустили в Душанбе.

 

Их не убили на Дону,

Не подстрелили на Днестре.

Никто не ставил им в вину

Их шумный гогот на заре.

 

Мерцают звезды-фонари,

Ведут к истокам как и встарь…

Стреляют метко дикари.

По мне, любой с ружьем — дикарь.

 

Я из таких же дикарей.

Я в детстве рад был сухарю.

Мне не хватало сухарей,

О мясе и не говорю.

 

Так это было в те года,

Когда отцы, придя с войны,

Нам говорили:

— Ерунда,

Перебедуем, пацаны…

 

И, вкладывая в ствол патрон,

Мне назидал отец:

— Учись…

И бил летящего в угон,

И жег табак: — Ну, что за жизнь!..

 

Так это было в те года!..

Сухарь стоял в такой цене!..

Питала худо лебеда.

Но были гуси.

Иногда.

"Острый угол" -- 2204

---

Чернолучье

                                                               Подборка. Журнал "Подъем" №1 за 2020 год

 

Чернолучье

Криком исходит октябрьская ночь.

Ветер ломает кедровые сучья.

Черной волною кипит Чернолучье,

Лебеди плачут, и нечем помочь.

Камни грохочут, волна высока,

Белые гребни под белой луною

Холодом тянут, тоской неземною,

Стынет душа и немеет рука…

 

А далеко за Казачьей грядой,

Там, где притоплены сети рыбачьи,

В поисках счастья и вечной удачи

С темной водою, как с темной бедой,

                                      Борется катер…

                                      Костер догорает.

                                      Лебеди стонут.

                                      Погода играет.

И вдоль прибоя блестят валуны,

Словно осколки огромной луны.

 

* * *

 

Возвращаюсь в страну, из которой бежал,

Надышась заграничною гарью. Эпоха

Золотая моя без упрека и вздоха

Умудрилась меня завалить без ножа.

 

Распластала, как будто свинью

перед праздником,

И, мешая с зарею снега ноября,

Залила моей кровью свои прохаря

И ладони отерла замызганным ватником…

 

Как я верил тебе с горькой страстью раба!

Я сосал твое вымя под звездами синими

И считал, что все страны зовутся россиями.

Оказалось — Россия одна, как судьба.

 

Как судьба! И куда бы ни шел — не уйти.

Сотни раз убегать и назад возвращаться.

В этом замкнутом круге по кругу вращаться,

И шептать сокровенное слово — прости.

 

Ты простишь меня, Родина. Я не при чем.

Я готов заплатить этой жизнью прекрасной

И за то, что обманут твоим кумачом,

И за то, что раздавлен звездою ужасной.

 

Я покорен в любви. А неправде твоей

Есть предел, как картежнику с картой крапленой.

Хоть звезда в Вифлееме намного видней,

Я ее не заметил, иной ослепленный.

 

Как тавро над могильной зубчатой стеной,

Кровяная блатная бандитская штука.

Роковой оказалась, однако, наука.

Даст Господь — и не станет ее над страной.

 

И тогда мы вернемся к тебе навсегда,

Все изгои твои, беглецы и калеки,

И заплачем от счастья, любви и стыда,

И поможем тебе, и пребудешь вовеки.

 

РОССИЯ

 

                Чудовищна, — как броненосец в доке…

                                                                      О. Мандельштам

Чудовищна, объемна и страшна,

С характером тяжелого медведя,

С монголами и галлами соседя,

В народы обращая племена,

 

Изнемогая от того и мучась,

Добыв свободу кровью и трудом,

Она идет, уверенная в том,

Что не напрасно ей такая участь.

 

И мы ее, влюбленные в нее,

Случится край — в сто первый раз поддержим,

В канаты свяжем жилы и удержим,

Ей кануть не дадим в небытие.

 

* * *

 

Дождь окончен, но гроза

Все еще деревья валит!..

Новый день, малиной залит,

Из ведра промыл глаза,

 

На крылечке крутанулся,

По стеклу провел огнем,

Сыромятным затянулся,

Медью кованым, ремнем!

 

Вот и все, и вся недолга.

Сладок сон, да не поспишь!

Сверху вниз валилась Волга!

Снизу вверх бежал Иртыш!

 

И с холма воды напиться

Журавлиным косяком

В белых лентах, в белых ситцах

Шли березы босиком.

 

Шли отары. Даль клубилась!

Пар стелился по траве.

Горло пело, сердце билось,

Коршун плавал в синеве.

 

А на дальнем перевале,

За рекою, за бугром,

В небе, как в пустом подвале,

Все еще катался гром!

 

* * *

 

И света сноп — как горсть прозрачных зерен! —

Из темного окошка.

Тишина…

Крылами прошумела птица ворон,

И в палисадник супротив окна

Роса опала маковою пылью,

Сорвался лист кленовый и, кружа,

Спустился вниз, и сказка стала былью,

И женский голос, трепетно дрожа,

Заполнил все таким неповторимым,

Таким высоким! И увидел я

Как предо мной частица бытия

Прошла моя,

И с клочковатым дымом,

Скрывающим и дол, и небеса,

Перемешалась и во мне осталась.

И по моей щеке моя слеза

Скатилась и на атомы распалась.

 

* * *

 

В голой роще кукушка всю весну куковала,

Словно нитку, весну сквозь кусты продевала,

Недородом пугала, предрекала разлуку,

И тяжелую долю, и лихую разруху.

 

Мы ходили по пашне, собирали картошки,

Мы пекли из картошки — вот такие! — лепешки,

Мы крутили цигарки, мы саранки копали,

Мы ходили к цыганке, мы о счастье гадали.

 

Выходило — не очень… Карты, деньги да кружка

Все родней становились. Эх, кукушка, кукушка…

 

БАХЧА

 

Солнце тополи жжет. Перевитые жилы

Крутолобых корней роют дерн и песок.

Над вороньими гнездами

Гнезд старожилы

Зноем плещут и падают наискосок.

Широко расстелились узорные плети,

Лето стрепетом бьется над золотом дынь.

Осы чертят круги, и с душистых соцветий

Горький запах роняет седая полынь.

Дышит август расшитым степным дастарханом!

Тучи по небу к вечеру ходят гужом…

Я арбуз для тебя, внучка славного хана,

Рассекаю на части казацким ножом.

Брызжут семечки!

Ешь!

Наше лето созрело!

Твои руки нежны, твои губы влажны.

У меня есть к тебе неотложное дело

Прямо здесь и сейчас, посредине страны!

Рядом с этой полынью духмяной и горькой,

Возле этой тропы, что в бахчу завела…

Конь арбуз добирает, и, хрупая коркой,

Осторожно и мягко трясет удила.

Не стреножен, не спутан, стоит, не отходит,

И глазищами, полными света и тьмы,

Постригая ушами, внимательно смотрит,

Как пропаще и жадно целуемся мы.

 

ПОДРОСТОК

 

Легким дождиком пыль прибитая,

Светом полнится утро свежее.

Окна чистые, как намытые,

Даль прозрачная, словно вешняя.

Облака так легки, парящие,

Синим дымом низина выстлана…

Прикоснешься к стволам — звучащие,

Слово вымолвишь, в слове — истина.

А рубашка — бела!

Не пестрая.

Чтобы светлым шел в тихой роздыми.

А литовка такая острая,

А роса на соцветьях — гроздьями!

С синевою, на диво, ровные

Капли вызрели за ночь, рясные…

И в полнеба заря огромная.

И судьба впереди неясная.

---

Отлистаю вспять страницы...

 

Х   Х   Х

Когда не я, то кто другой,

Клонясь под Млечною дугой,

Отыщет брошенные знаки?

Во всех углах моей земли

Они лежат в грязи, в пыли,

В канавы сдвинуты, в овраги.

 

Я нахожу их и беру,

И с тщанием особым тру

О брюки, о рукав рубахи.

И осветленные они

Из тьмы на свет являют дни,

Где застилали красным плахи.

 

Отечество! В любом краю

Я эту горечь признаю,

И, подбирая, прибираю.

И день за днем, за годом год

Я, совершая свой обход,

Все умираю, умираю…

 

 Х   Х   Х 

Отлистаю вспять страницы

День за днем, за веком век…

О, воинственные лица!

Что ни гунн, то печенег.

 

Меч, броня! Копье весомо!

Синь подогнанных подков…

Не во мне ли хромосомы

От таких вот степняков?

 

Меч бы взять у них – и с маху

Развалить на звенья цепь,

Напустить на нечисть страху,

И коня направить в степь,

 

Где, влюбляясь в волчье, в птичье,

Скот пасти, сена метать,

С чем и впасть в косноязычье,

В смысле ближе к Богу стать.

 

 Х  Х  Х

 

                           И я хочу вложить персты…  

                                             О.Мандельштам

 

Я горизонт

Окину взором –

Полынь дуреет, прет осот.

Дни выметаются с позором,

Как трутни мертвые от сот.

 

Шумят народы, гнутся дуги,

Немые обретают речь,

Во вражий стан уходят други,

Идет предательство, сиречь.

 

И я никак не разумею

Истоки этого всего,

И вновь теряю, что имею,

Не обретая ничего.

"Сквозь любовь и печаль" -- стр.116,117,118

---

И родная земля всё видней

Зайчиха

 

Весна... Такое половодье!

Бери, Мазай, свое весло —

Сегодня в заячьи угодья

Не бревна — льдину принесло!

 

Покачиваясь в тальнике,

Большая ледяная глыба

Лежит, как мраморная рыба,

И санный след на плавнике.

 

И на спине ее, в снегах,

Зайчиха мечется косая,

Но лодки нет и нет Мазая —

Есть я в болотных сапогах.

 

И ты, зайчиха, верь, не верь,

Но после передай детишкам,

Что дед Мазай остался в книжке,

А за Мазая — я теперь!

 

Ее тревогу понимая,

По кочкам илистого дна

Я к ней бреду, а сам не знаю —

Поверит или нет она...

 

И возвратившись на сухое,

Смотрю, как, листьями шурша,

Среди вселенского разбоя

Бежит спасенная душа.

 

 

Пчела

 

Пчелы — желтые свечки,

На оборках пыльца.

Все танцуют от печки,

Я пляшу от крыльца.

А, вернее, от улья.

А точней, от летка...

 

Золотая колдунья

С золотого цветка!

 

Поднималась кругами

По росе, по заре.

Прилетала с крылами

В золотом янтаре.

 

Танцевала-кружила,

Что устала — не в счет,

Чтобы знали, где жила

Золотая течет:

 

 — За рекою, за лугом,

В ежевичной стране...

 

Рассказала подругам,

Проболталась и мне.

 

 

 

В ноябре

 

Подходит эпоха интриги —

Метельных больших похорон.

Давай погрустим в этой риге

Под крики осенних ворон.

 

О чем они грают и скачут

На мокрых от неба лугах,

Наверное, что-нибудь прячут

В растрепанных рыжих стогах.

 

И прячут, и скачут, и грают

У каждого стога-шатра.

Посмотришь — как будто играют,

Присмотришься — нет, не игра.

 

И хочется крикнуть, ей-богу,

И я это сделать могу:

 — Запрячьте вы нашу тревогу

В каком-нибудь дальнем стогу!

 

Но только напрасны усилья,

Слова пролетят стороной...

А тучи, как черные крылья,

Плывут над моею страной.

 

Плывут над заброшенной ригой,

Плывут над забытым селом

Какою-то жуткой квадригой

С морозом под каждым крылом.

 

 

Х    Х    Х

 

Я не вор, не пропойца, не тать.

Я во сне обучаюсь летать!

 

Распластаю два чистых крыла,

И свободен — как мать родила!

 

Ни оков, ни грехов, ни камней,

И родная земля все видней.

"Второе дыхание" -- стр.144-149

---

Шумит сосна...

·           *    *    *

 

Шумит сосна, качает непогоду,

В окно глядит сырой вечерний мрак.

Как не любить мне русскую природу,

Как не любить березовый очаг.

 

Дрова трещат, чуть пахнет берестою,

Не ярко светит лампа на столе,

В трубе гудит... С такою красотою

Готов прожить три жизни на земле!

 

Пусть этот вечер будет мой и только,

Пусть для меня шумит моя сосна,

Пусть воет ветер жалобно и тонко

Всю эту ночь у моего окна.

 

И пусть меня печалит и тревожит

И ветра вой, и этой ночи тьма,

Я буду ждать упрямо и, быть может,

В мой дом войдет поэзия сама.

 

Она войдет без стука, осторожно,

Она войдет неспешно, не дыша,

Но я пойму — мне станет вдруг тревожно,

И заболит, замечется душа...

 

Шуми, сосна, качай в ночи ветвями,

Гори, огонь, не угасай, гори,

Плачь, ветер, плачь над мокрыми лугами,

А ты, душа, негромко говори.

 

 

 

Х    Х    Х

 

Люблю весну и раннюю зарю.

Наверное, хорошее здоровье.

Еще бы счастья... Отблагодарю!..

 

Горит свеча. Мерцает изголовье.

Декабрь скуп и скуп его рассвет.

И только иней на стекле морозном,

Как запах сена во дворе колхозном

Лет сто назад, а то и двести лет.

 

На том дворе, в той самой стороне,

Где прожил я так мало и так много,

Как будто жил в учениках у Бога...

Как будто жил...

 

И нет покоя мне.

"Над острым пламенем свечи" -- стр.8, 10

---

Не ошибся страной...

Х  Х  Х                

 

Не ошибся страной, не ошибся посылом,

Жил, как в школе учили, как правил отец,

Что же горестно мне в мире этом постылом,

Где — когда не петля, то терновый венец.

 

Город черных дворов и литых истуканов,

Город медных коней и летящих авто…

Самодельное пойло в граненых стаканах,

Приворотное зелье в подкладках пальто.

 

Наш Сайгон еще жив. Камни бредят стихами.

Плесень вымели вон, золотая руда

Перемолота в прах, продана с потрохами,

Кто свалил за бугор, кто ушел навсегда.

 

Не ищу этой грусти, хочу быть веселым!

Помогая себе и крылом, и рукой,

Я подняться хочу на крыльцо к новоселам,

И увидеть, что в доме уют и покой;

 

Где — когда не смычок, то аккорды гитары,

Где в глазах не испуг, а веселия дрожь,

Где шумит детвора, и целуются пары,

И румян каравай, и приварок хорош.

 

Я так мало прошу, я так мало желаю,

Я хочу, чтоб дышалось привольно стране,

И еще я хочу по собачьему лаю

Узнавать, что пришли не за мной, а ко мне.

"Сквозь любовь и печаль" -- стр. 75

---

Кошка

В глазах испуг.

Тоска беременная.

Площадка лестничная — жилище временное...

Дверями хлопал апрель в парадных.

Остатки снега дождем косило.

Она ходила на лапах ватных.

Она живот свой едва носила,

Искала угол — ну, где же, где же...

Такая жалкая — вот обида!

Людей пугалась всё реже, реже

И не по правде, а так — для вида.

Ногою топнут, боится вроде —

К стене прижмется, сама ни с места...

И окотилась. При всем народе.

Приличней не было больше места.

Лежит голодная и холодная,

Котят облизывает с таким отчаяньем...

А рядом с кошкой тропа народная,

Но мы обходим ее с молчанием...

Обходим, словно бы извиняемся, —

Ни молока, ни рваного коврика —

В глаза друг другу смотреть стесняемся,

И поджидаем ирода-дворника.

"Острый угол" -- стр.64

---

На ВДНХ

На ВДНХ

1.      Ракета на площади промышленности

 

Такое впечатление, что она заправлена,

Стоит и ожидает Юру Гагарина,

Что вот подойдет он в той, памятной, одежде

И нам улыбнется открыто, как прежде,

Рукою помашет, в плечах не узкий,

И скажет: — Поехали!

Запросто, по-русски.

Покажется ракета вехою вселенской,

А мы еще не знаем, что Юра-то смоленский,

Но пламя ударит в бетон, оранжевое,

И станет тревожно на сердце у каждого

За эту ракету, проглоченную синью,

За нашего парня, за нашу Россию!

 

2.      В павильоне крупного рогатого скота

 

Вхожу за порог, и пахнет, ей-ей,

Тихой деревенской родиной моей…

Корова — не корова (знаток уж, вроде, я),

В глазах огромная тоска по родине.

Рядом дедуля в платочек сморкается:

— Ишь, родимая, как старается;

Вымя-то, вымя, глянь, как разбухло,

Наверное, кормят не клевером — булкой,

А были б луга, да солнце в поле,

Она б молока давала поболе.

Такую б коровку в деревню, во двор мне,

Внучатки бы, точно, росли проворнее…

Рядом переросток, каких много ныне,

В штанах-обносках, в бороде, как в тине,

На прясла свесился: — Корова-то немецкая…

Дедуля аж взвизгнул: — Нет, советская!

Всё здесь рассейское, всё здесь наше,

И корова зовется — читай! — Клаша…

 

3.      Девушка

 

На лбу крапина, губы сочные,

В глазах спрятана нега восточная.

Такую красоту редко видим мы;

Индия…

Подхожу: — Здравствуйте!

Предлагаю: — Властвуйте!

Поведу по выставке, коль вы согласны,

Расскажу о родине моей, прекрасной.

По-индийски отвечает, по-русски хохочет,

Всё ясно:

Не хочет!

Спрашиваю: — Как пончики?

Говорит: — Нравятся.

— ВДНХ?

— Нравится!

— Жизнь?

— Нравится!

Совсем красавица!

 

4.      В павильоне «КОСМОС»

 

Здесь вся история, все пути решений —

От первых попыток до последних свершений.

Стоят расчехленные, в металле, творения,

Как мысли обнаженные человеческого гения…

Группа за группой идут экскурсанты —

Живые потомки той самой… Антанты!

Трогают руками, цокают языками,

Аппаратами щелкают, качают челками

И переговариваются. Очень тихо…

То-то же!

 

1975 г.  Ж-л «Н. Современник» №2 за 1977 г.

---

И хлеба запах...

Х  Х  Х

 

И хлеба запах, и костра…

Туман встает, играют рыбы.

На травы лечь и плыть бы, плыть бы

Под сенью черного шатра,

Чтоб не хотелось, не мечталось,

Чтоб горний свет над головой

Всё время гнулся по кривой,

Нас не касаясь,

Чтоб казалось,

Что в мире, сотканном из слез,

Дыханий ангельских и вздохов

Среди проселков и берез,

Развалин и чертополохов,

Найдется и тебе приют,

Где для тебя открыты двери,

Где верят в сказки и поверья,

И песни русские поют.

 

 

Х  Х  Х

 

Когда бы плыть – куда я плыл бы?

На чьем плоту, в какой ладье,

Крюки минуя, петли, дыбы,

Поверив накрепко звезде,

Что, подступая к изголовью,

Дрожа, стекала по стеклу,

И, сны мои творя с любовью,

Кресты чертила на полу

От перекрестий рам оконных…

О, как мне хочется опять

В избе под стук колес вагонных

Читать, мечтать и засыпать,

И сладко спать, и просыпаться,

И слышать гул в трубе печной,

И самому себе казаться

Таким счастливым.

Боже мой…

"Белый лебедь"   -- стр.135, 136

---

Декабрьская оттепель

Декабрьская оттепель

 

Зима обмякла и раскисла,

И потемнела. За два дня!

А ведь вначале как нависла,

Колючим холодом звеня, —

Упала с неба в два крыла

Белым бела.

 

Синицы, чувствуя тепло,

Опять в леса откочевали,

Река закованные дали

Взломала декабрю назло.

О камни плещется волна

Черным черна.

 

Избушка наша в два окна

На всё смотрела и дивилась,

И крошечной трубой дымилась

Покоя чудного полна,

И от восторга пес Буян

Был просто пьян.

 

И только серая ворона,

Зарывшись в крылья с головой,

С верхушки ели вековой

Вещала всем, причем, резонно:

«Ну, что вы сходите с ума!

Придет зима...»

 

Я, слыша голос той вороны,

И, веруя в воронью речь,

Под пыж тяжелую картечь

Кладу в латунные патроны.

Лью воск на рыжие пыжи —

Ни капли лжи!

 

А через день, являя милость,

Зима пришла и в два крыла

Опять раскинулась, бела,

И вся округа обновилась:

Ни перекосов, ни теней —

Стола ровней.

"Острый угол" -- 194

---

От Урала до Казани...

От Урала до Казани…

 

За окошком серость, морось.

Замер лес, ни ветерка,

Только музыка и скорость

Да дорожная тоска.

 

Бабы… Рыжики с глазами…

Горы зелени-ботвы…

От Урала до Казани,

От Казани до Москвы…

 

На обочины и пашни

Серый день роняет тень.

За плечами день вчерашний,

Впереди грядущий день.

 

Сытый скот, колодцы, крыши,

В полосе горох с овсом…

Эту повесть не опишешь

Ни пером, ни колесом.

 

Эту повесть надо сердцем

Слушать, под соском держать,

С инородцем-иноверцем

На два голоса читать.

 

Это надо зреть глазами

Мудрыми. Как у совы!..

От Урала до Казани,

От Казани до Москвы… 

 

Слобода

 

                                                   Лилии Стариковой

                                 Крепка Россия Бугульмой!

                                Хочу домой, хочу домой…

                                                                       2017

 

Бугульме… Бугульму… Бугульма…

Степь да степь, ни куста, ни холма.

Чернозем, кизяки, саманы,

Да метельная песнь сатаны.

 

Как завоет в трубе, загудит!

Печь откликнется и зачадит,

И сверчок засверчит в полутьме:

— Бугульма… Бугульму… Бугульме…

 

Застучит за стеной пулемет,

Развернутся лавины в намет

И сойдутся, как сходят с ума.

Бугульму… Бугульме… Бугульма…

 

Голос прошлого звонкий такой,

Как рассветных сорок ворожба!

И подать до Урала рукой,

Но Урал переплыть не судьба.

 

Не судьба, моя жизнь, не судьба!

Засыпаю и вижу раба,

Что к свободе идет через степь,

Где и ставит надежную крепь…

 

Горизонт, ковыли, удила,

Тень косого крыла от орла,

Тропота с перезвоном подков,

Да живая вода родников.

 

А касаемо худшей беды —

Здесь добудут и мертвой воды,

И пока там разборки да суд

Принесут, окропят и спасут.

"Острый угол" -- 2124,2125

---

Не беру ни перо, ни кисти...

Х  Х  Х

 

Не беру ни перо, ни кисти,

Даже лень шевелить рукой,

Потому как приходят мысли,

Что пора бы и на покой…

 

На березе пустой скворечник,

Ни синицы в нем, ни скворца.

На старинной иконе вечник

Николай похудел с лица.

 

Конопляного нету масла,

За плетнем над худой травой

Бьется клен головой о прясло,

Золотою соря листвой.

 

Здесь бы только и метить кистью,

Как по воздуху вдоль жердей

Золотые слетают листья

Словно вести из волостей;

 

Тут и задник такой, что надо:

Поле, птица, холмы, вода.

Но не пишется. Вот досада.

И не хочется. Вот беда.

"Острый угол" -- 2087

---

Читаю сказку по седьмому кругу...

Из детства                                 

 

Читаю сказку по седьмому кругу.

Снега метут. Счастливая пора —

Следи слова да молча слушай вьюгу,

Грохочущую ставнями с утра.

 

Уроков нет. Закрыты магазины.

Спят поезда, уткнутые в пургу.

Отец каблук из зисовской резины

Неспешно прибивает к сапогу.

 

Играет кот колечками подзора.

На окнах лед, за окнами ни зги.

И Сталин жив-здоров, и лето скоро,

И батя ладно ладит сапоги.

 

Такие сапоги, что нате-будьте!

В таких легко возьмешь любую даль...

А в сказке снова камень на распутье,—

И жить охота, и конягу жаль.

 

Направо ехать — быть убиту, значит.

Налево ехать — значит, пешим стать.

Сжимаю повод — лошадь прямо скачет.

Скакать тебе, Каурый, не устать!

По сено                                   

 

Сиверок поцелует в губы,

До бела опалит ноздрю…

Синь мороз. Закурились трубы,

Развернули ночь на зарю.

 

Скрипнет снег под кривою сталью.

Сталь забулькает под губой.

Черный конь вороною статью

Белый свет заслонит собой!

 

Потонула в снегу дорога,

Потонули стога в снегах.

Уповаю на плеть, на бога,

Да на ствол, что лежит в ногах.

 

А в тулупе тепло, хоть смейся,

И смеюсь я, такой смешной!

Ты, печаль, надо мной не вейся,

Обходи меня стороной.

 

Я тебя ведь не разумею,

Не готов я еще страдать,

Я и плакать-то не умею,

А не то, что в голос рыдать.

"Как запомнилось" -- стр.8, 9

---

Курс держал, меняя галсы...

Х  Х  Х                                          

 

Курс держал, меняя галсы,

Шел, потемки озарял…

Мой гнедой не спотыкался

И подков не растерял.

 

Он идет, чеканит воздух,

Сокращает жизни путь.

Ключ, настоянный на звездах,

Нас поманит отдохнуть.

 

Я коня пущу в отавы,

Брошу под ноги версту,

Лягу на спину на травы

И травою прорасту.

 

Стану холмиком зеленым.

Новый путник новый путь

Совершая, утомленным,

Здесь присядет отдохнуть.

 

— Ах, трава какая, — скажет.

Просто шелк, а не трава.

Головой на запад ляжет,

Холм приладит в голова.

 

Ночь окутает планету,

И ему приснится сон,

Как шагает он по свету,

В жизнь по маковку влюблен.

"Как запомнилось..." -- стр.98

---

Степь в сплошной паутине...

                                И только сын заводит речь...

                                                                    Н.Рубцов

 

Степь в сплошной паутине. А солнце печет,

Словно это не осень, а сказка такая,

Где коровы пасутся и речка течет,

Чешуей золотою на солнце сверкая.

 

Волны зноя идут за прибоем прибой,

В желтом поле стерня все темней и грубее,

И Алей на отпесках такой голубой,—

Не отыщешь на свете реки голубее!

 

А до снега шагать далеко-далеко,

Еще гусь не летел над стальною водою,

И на стойле коровьем, цедя молоко,

Бабы громко дивятся теплу и надою.

 

Но уже трактора лемехами блестят,

Пускачами скаженными даль оглашают,

И промытыми фарами в поле глядят

И судьбу черноземов богатых решают.

 

Ну, куда ты отсюда уедешь, скажи?

Даль манит? Ну, иди... Как дойдешь до пригорка,

Оглянись. Запечалься. Постой у межи.

И домой возвращайся. Работы-то сколько...

"Как запомнилось..." -- стр.96

---

Шутка

Шутка

 

                                            …Я отдал ему пять рублей,

                                             Пусть поправится Бармалей…

 

 

Постучал в окно современник.

Я открыл ему – входит пусть.

Он вошел и канючит денег.

Деньги – это такая грусть!

 

Деньги – это, когда их много,

Как за пазухою у Бога.

 

Я к столу его приглашаю,

Наливаю – мол, пей, своя.

Я проблему его решаю

Так, как будто она моя.

 

Деньги – если их нет, то вроде,

Всяк дурак тебя бьет по морде.

 

Богом в темечко не целован,

Не поддержанный под крыло,

Я деньгами не избалован,

Мне с проклятыми не везло.

 

Перерыл я шкафы, лари,

Нету гаденьких, хоть умри.

 

День к отплытью идет, к закату,

Хоть бы тугрик какой-нибудь,

Пистолет бы найти, гранату,

За чеку ее потянуть.

 

За чеку ее, за кольцо,

Словно дьявола за… штаны!

 

Вот бы грохнуло, громыхнуло б,

Смрадно стало бы и темно.

Современника ветром сдуло б,

Я, со звоном пройдя окно,

 

Полетел бы сквозь тьму слепую…

Звезды рядом, бери любую!

Суй в карманы, ховай в кули.

Звезды — это ведь… как рубли.

"Острый угол" -- 1697

---

Зазвенел трамвай...

Х  Х  Х

 

Зазвенел трамвай — дзинь!.. дзень!..

Провод синим заискрился.

Посветлел и завалился

Звездный купол набекрень.

…Шла красавица с батоном.

Шел в пенсне чувак с бидоном.

И приличный, не босяк,

Шел пацан, курил косяк…

 

Все куда-то шло и пело!

Петербург!

Такое дело...

 

Сам иду, куда — не знаю.

Мордой падаю в зарю.

Поклонился вслед трамваю.

Помолился фонарю.

Хорошо! А не пойму —

Что почем и кто кому?

 

Не пойму. Не понимаю.

Из кармана вынимаю

Сто рублей, в такси сажусь.

«Сто — не деньги...»

Не сержусь.

И таксиста не ругаю,

Вылезаю и шагаю...

Жизнь моя, да ты ль — моя?

Отвечает: — Я... я... я...

 

Я... я... я... Ю... ю... ю...

Вот подсунули свинью.

"Острый угол" -- 1575

---

Нам это всё...

Х  Х  Х

 

                Когда последний станет пэром...

                                                   В. Бобрецов

 

Нам это всё пройдет не даром.

Когда на дальнем рубеже

Поэт последний станет паром,

Мы будем гравием уже.

Морскою галькой...

 

Берег. Лето.

Тела курортников легки.

Жаль — каблуки... Мы знаем это.

О, как мы знаем каблуки!

 

Да и плевки знакомы тоже...

Дожди идут в любом краю.

Придут и к нам!

Отмоют рожи —

Твою отмоют и мою.

 

Теперь представь, как мы, сверкая,

Лежим бок о бок… Две судьбы!

Два чистых камня... Грусть какая...

И — никого.

Ах, если бы.

"Острый угол" --1545

---

Мы во сне откровенны...

Х  Х  Х

 

Мы во сне откровенны как малые дети.

Я, к примеру, скандален, драчлив и люблю

Отдышаться во сне. Но проснусь на рассвете

И опять в скорлупу залезаю свою.

 

В скорлупе, как в надежной броне,

Я качусь по огромной стране,

Сквозь ресницы взирая на Русь.

Не скандалю ни с кем, не дерусь.

 

Мне такое порой подсмотреть удается!

И душа, что казалась глуха и слепа,

Вдруг прозреет, и слух обретет, и взовьется,

И с меня, словно плесень, сползет скорлупа.

 

Я без кожи, как зверь на крюку,

Волны боли катятся к виску…

Не скандалю ни с кем, не дерусь,

Понимаю – великая Русь!

 

Я всю эту печаль понимаю с пеленок,

С тех апрельских проталин, когда на заре

Мы корову комолую, я и теленок,

Чередуясь, сосали на нашем дворе.

 

И текло молоко по губе,

По рукам, по груди, по судьбе…

Не тогда ли, смышленый пострел,

Я любовью к словам заболел?..

"Острый угол" -- 605

---

Блоха и Лев

Блоха и Лев

Блоха пожаловалась Льву:

 — Ты знаешь, Царь, как худо я живу!

 — А чем, скажи мне, жизнь твоя плоха?

Ведь ты ж... блоха...

 

Так ей ответил Лев.

 

И Блошенька, на лапочки присев,

Поглубже хоботок припрятав свой,

Поведала ему:

 — И-и, милый мой!

Согласна, что блоха,

И в этом спору нет.

Но я мала!

Мне страшен белый свет.

Порою неуютен мой ночлег,

Такие холода!

А если — снег?..

А что я ем!

Кругом одна трава...

И, помолчав, добавила слова:

 — К тому же я вдова...

 

И сердце сжалилось у Льва.

Он постоял, подумал в тишине

И тихо ей сказал:

 — Ступай ко мне...

 

И вот в загривке Льва,

Там, где густы меха,

Устроилась на жительство Блоха.

 

Случилось это в полночь,

А к утру

Она была сыта, как на пиру.

Порозовела!

А бедняга Лев,

От наглости блошиной озверев,

Метался по оврагам и кустам.

Блоха его кусала тут и там.

Она была бедна.

Она была вдова.

Она спокойно кровь пила из Льва...

 

Коль встретите блоху,

Коль очень торопливы

И склонны вы к поспешному добру,

То в полночь ей подставьте свой загривок

И все узнаете к утру.

"Острый угол" - 98

---

...Всё это так. Но...

                        Но надо глубже вжиться в полутьму

                        И глаз приноровить..

                                                                 Р.М. Рильке.

 

...Все это так. Но если за углом

Войдешь в толпу, как в жуткий бурелом, —

Скрещенье рук и судеб. Толчея.

И ты корявой веткою людскою

Уже горишь. Томит огонь тоскою,

Сравнимою с печалью бытия.

 

Но если Невский тонкою стрелой

С граненой золоченою иглой

Отпущен с тетивы, летит в закат,

И ты причастен к этому полету —

Ты даже не завидуешь пилоту,

Вонзающему в солнце свой снаряд,

 

Поскольку хорошо, и воздух чист,

И переходы охраняет свист,

И не скрипит в «Икарусе» излом,

И можно сесть к стеклу, смотреть на Думу,

И думать о прекрасном — вот найду, мол...

Все это так. Но если за углом

 

Отсутствует народ и тишина

Такая, что вселенная слышна,

И светит зыбким желтая игла,

И в царском доме зажигают свечи,

И в небесах, где воздух пахнет вечным,

Расправит ангел тяжкие крыла —

 

Ты повисаешь каплей, невесом!

И площади Дворцовой колесом

Раскручен, до песчинки упрощен...

Россия, Русь! Темно твое начало...

И где-то катер взвоет у причала,

И черный Гоголь прошуршит плащом.

 

Куда спешит, несет печаль кому?

И я, вживаясь глубже в полутьму,

Сужаю зренье и смотрю, смотрю,

И вдруг пойму сквозь темноту воронью,

Что камни дышат. Прикоснусь ладонью:

«Воистину живые...» — говорю.

"Над острым пламенем свечи" - стр.105

---

Ин вино веритас?

Х  Х  Х

 

                                           In vlno Vеritas?

 

Сторона ль моя, сторона…

Хорошо ли мне в стороне?

Предлагают стакан вина,

А вино испокон в цене.

Погожу. Ни к чему пока

Виноводочная тоска.

 

А за окнами темнота.

Запалю огонь, на огонь

Подойдет дружок Воркута

И подтянется Рябоконь.

Хороши друзья, каждый лих.

Вот и повод есть — на троих.

 

Ой, судьба моя, гой еси!

Я спрошу тебя: — В чем секрет,

Почему всегда на Руси

На любое один ответ:

Недодумали, недогля?..

Закавыка какая, мля.

 

Нам и ночью, и днем темно,

Нам не слышен верховный глас,

То ли снегу в ушах полно,

То ль косые разрезы глаз,

То споткнемся, то упадем,

Но не едем, и не идем.

 

Всё по кругу, а на кругу

Не пожарище, так потоп,

И, что главное, все в долгу.

Замесили, неясно чтоб,

Кто кому задолжал, когда,

И закончится всё когда.

 

А поскольку мы все друзья,

То выходит, что каждый прав.

Кореша мои не князья,

Да и я никакой не граф,

Просто встретились, говорим,

Воблой вяленою сорим.

 

А в верхах шевелят кнутом

Из последних сановных сил,

Да длиннющим таким, с хлыстом

От Московии до Курил.

Пусть похлещут, покостерят,

Мы свое отшумели, брат.

 

Был запал да истрачен весь.

Всё прошло, и подвел Судья,

Чтоб сошлись наши тропы здесь,

И твоя тропа, и моя.

И моя тропа, и его.

И его, в смысле третьего.

 

А на них следов — только тронь,

И ведут они в те места,

Где ты плавил лес, Рябоконь,

Где ты камень бил, Воркута.

Правда есть, но она — в вине,

Потому и вино в цене.

 

А у сирина за стеклом

Грусть в глазах стоит, аки страсть.

Повязали крыла узлом,

Не взмахнуть ему, не упасть.

В каганец нацежу вина.

Не горит. Ну и грош цена…

"Острый угол" - 2173

---

Тошно смерду...

Х  Х  Х

 

Тошно смерду — ни лечь, ни встать,

То лихой степняк, то Тугарин…

— Челобитная, царь!

Опять

Обирает стрельцов боярин.

 

— Грибоед… Прикажу засечь!

А подать его перед очи…

Тяжек посох. Гневлива речь.

Страшен царь. Для ворюги очень.

 

У боярина кол в груди:

Онемел, ни вздохнуть, не охнуть…

— На конюшню!.. А не кради.

Повторишь — прикажу подохнуть.

Прахом станешь, коль повелю…

 

Помнят смерды о том, судачат…

 

Я вот тоже хожу к Кремлю.

Битых нет.

Не воруют, значит.

"Острый угол" -- 2184

---

Ленька (про муху)

Рассказик

 

Ленька лежал на сене и ртом ловил муху. Нос у Леньки короткий и плоский, губы толстые. Он только что пришел с пасеки и теперь лежал за домом на сене и тихо мечтал. Ленька всегда любил мечтать: он и в школе мечтал, и в армии, а теперь вот и дома. Мечтал он, мечтал, о чем попало мечтал, вот уже вроде и мечта в струнку выстроилась, красивой стала, и тут, на тебе, муха! И откуда вывернулась? Губы у Леньки медом пахнут, муха сядет на бороду, крылышками пострижет, хоботок почешет и — к губе. Забыл Ленька о чем мечтал, охотиться начал. Лежит, глаза прикрытые, а нервы начеку — муха по губе ползет, по самому краешку, но Ленька знает: пока она ползет — ловить ее бесполезно, внимательная. А вот когда остановится и хоботком щупать станет, то все ее внимание в мед уходит. Гам! — Ленька шлепнул губами, муха улетела. Проходит минута-другая, и муха садится снова на бороду... На шестой или седьмой попытке Ленька хитрость придумал: губы отворил, дырочку маленькую сделал. Вот если бы муха в Ленькин рот заглянула, тут бы ей и хана была, но муха в дырочку не заглядывала. Из дырочки медом не пахло, медом пахло на улице, на губе, по губе она и топталась. И все-таки Ленька муху гамкнул, резко так — гам! — и мухи не стало.

— Тьфу, зараза, — он даже сел от удивления. Только сел, только глаза распахнул, про муху враз забыл. В конце огорода стояла корова и спокойно жевала молодые подсолнухи.

— Во дает, а? — Ленька присвистнул. Корова была черная с белыми плешинами, подсолнухи были зелеными, и ела она их очень аккуратно: не колготилась, не топталась, ровно стояла и только головой поворачивала: налево повернет — шляпки нету, направо — еще шляпки нету, а позади нее уже прокос образовался.

— От жисть, полежать не дадут, — Ленька встал и запустил в корову камнем. Екнул коровий бок, и животина, сминая подсолнухи, галопом перемахнула канаву и направилась в луг. Надо бы огород загородить, подумал Ленька и почесал затылок. Об этой изгороди он думал всегда, когда в огород залезала скотина, и всегда при этом чесал затылок. Почешет затылок, почешет, и рукой махнет. Махнул он рукой и на этот раз.

Лежать больше не хотелось, и Ленька направился в дом. На крыльце Ленькиного дома сидел Венька, соседский карапуз. Было Веньке четыре года, бегал он в одной рубашке, сверкал всякими деталями и был постоянно грязный и сопливый.

— Дядя Леня, исделай мне рогатку, — он держал в руках красный резиновый шланг.

— О, смотри какая резина хорошая, — Ленька взял шланг и растянул его. Венька смотрел, как хорошо растягивается шланг, и вопросительно ждал.

— Рогатку, говоришь? Рогатку можно, а почему — нет? Только давай вот чего сделаем, давай сначала в шланг подуемся, кто кого передует...

У Веньки заблестели глаза. Это же очень интересно — подуться в шланг. Щеки у Веньки толстые, Венька об этом знает, а вдруг да и передует он дядю Леню.

Ленька сел на крыльцо рядом с Венькой, вытер концы шланга о штаны и подал один из них Веньке. Венька с готовностью засунул конец шланга себе в рот и дуть приготовился. Ленька тоже шланг себе в рот засунул.

— Ну, дуй! — скомандовал он, а сам свой край прикусил зубами и ждет.

Напыжился Венька и изо всех сил дуть начал. Дует карапуз в шланг, даже уши покраснели, а обмана не чует. Дул, дул, а дяде Лене хоть бы хны, как сидел спокойный, так и сидит, но тоже, вроде, старается. Устал Венька, дух перевел. Только снова дуть решил, только воздуху полный живот набрал, а дядя Леня его опередил, взял да и дунул в Веньку. Полезли пузыри из венькиного носа, а Ленька захохотал и на крыльцо повалился от собственного такого веселья. Венька — в рев, да к себе домой.

— Эй, стрелок, резину забери, — покатываясь со смеху, кричал вдогонку Ленька...

А было Леньке двадцать шесть лет, и не был он дурачком, а работал в селе пожарным. На шестидесяти рублях. 

"Земля для всех одна" -- стр.9                                             

---

Поднимусь я на холм высок...

Х  Х  Х

 

Поднимусь я на холм высок,

Стану на золотой песок,

Чтобы солнце наискосок

Било в правый висок.

 

Словно в сон перейду из сна,

И проявится даль – ясна,

И откроется мне страна,

До песчинки видна.

 

Стану я свои песни петь,

Стану я на восток смотреть,

И ему о себе пропеть

Постараюсь успеть.

 

Будет голос мой так высок!

Выше выгнутых трав осок,

И светлей, чем на склоне дня

Без грозы молонья…

 

Я брожу по земле с тоской,

Где мне холм отыскать такой,

Чтоб по гриве его крутой

Тек песок золотой?

"Белый лебедь"  -- стр.122

---

Эллада

Эллада 

 

Сухие каменные плиты

Среди фаллических колонн...

Здесь замысел и смысл слиты

Как и задумал Аполлон.

 

Поэзия! Чего же ради

Служитель твой, сомнений полн,

Чесал завшивленные пряди

У этих тесаных колонн.

 

О Время... Горше нет отравы.

Снедает грудь. Томит висок...

Пустырь. Ни памяти, ни славы.

Песок.

1128, "Острый угол", 

---

Скупое небо северной столицы...

Х  Х  Х                                      

 

Скупое небо северной столицы.

Лес ждет команды листья отряхнуть.

В развилке дерева гнездо сорочьей птицы

Похоже на твое…

Раздеть, перевернуть…

 

Нам новый день не принесет удачу.

Нам эта ночь любви не принесет.

О чем ты говоришь?

Я не ханжу, я плачу

Как этот дождь над маревом болот.

 

Смотри, ты видишь – эта грязь и слякоть,

И до земли провисли провода…

Я понимаю – некрасиво плакать.

Но иногда-то можно. Иногда.

 

Когда в душе темно и неуютно,

Когда в лице не узнаешь лица

Любимого и стрелкою минутной

Означен путь…

И не видать конца.

938

---

Сутки

 

Бретельку поправляя на плече,

Ты мне через плечо сказала: «Че…»

И, улыбнулась – «…рез», и, равнодушно –

«…пять лет ты постареешь и тогда

Ни новый край, ни новая среда

Нас не спасут. Кому всё это нужно?

 

Конвой, собаки…»

Видно, никому.

День занимался в солнце и дыму.

На сопках жгли смолу, и пахло гарью.

В буржуйке тлело, шелестел роман,

И ветер, огибая океан,

Спешил от полушарья к полушарью.

 

…А в вышине такая даль клубилась!..

На кедрах нынче шишек уродилось!

В бега бы! – хватит пищи до зимы.

Захлопнуть дверь, перемахнуть распадок…

Жаль, каблуки изношены до пяток,

Ни посоха вдобавок, ни сумы.

 

И день такой короткий. Просто странный.

С бретелькою твоею окаянной

Пока возились, сделалось темно,

И я ответить не решился даже:

– Конечно, постарею. Ну, а как же…

А ты? Ты молодей! Тебе дано.

"Белый лебедь" -- стр.81

---

Далекое-близкое

 

... А наша

Собачка задурила в феврале.

Февраль тот был буранами богатый,

Но кобели, что жили на селе,

Про всё узнали, и у нашей хаты

Клубились от темна и дотемна.

 

В оттаявший кружок замерзшего окна

Я видел, как они сидели полукругом,

Все бусые — в снегу,

Степенны и важны,

Как дыбили загривки друг пред другом,

Как были морды их угрюмы и влажны,

Как их глаза настойчиво блестели...

 

Ну, просто, женихи из «Одиссеи»!

 

Собачка ж (да простят мне этот смех),

Не зная о кудлатом Менелае,

Сидела за щеколдою в сарае.

Ее бы просто выпустить на снег!

Никто не подсказал,

А я не догадался...

Так день прошел.

И новый день начался.

А в полдень появился Менелай!

С крутыми опаленными боками,

Надбровий дуги, что крутой карниз,

Не местный. Нет.

Залетный.

Интурист.

Он в полукруг вошел, всех осветил клыками,

И лег на снег. Лег плотно, как в окоп,

И превратился медленно в сугроб.

 

Тогда отец сказал:

«Возьми, сынок, ружье,

Да выйди на крыльцо и выстрели два раза,

Как разбегутся — выпусти ее...

Ведь поводу сходить не даст, зараза,

Ты посмотри — телок! Ни дать, ни взять...»

Что мне отец хотел еще сказать —

Я не расслушал.

Вышел на крыльцо.

Морозный дух ударил мне в лицо.

В руках стволы с взведенными курками...

 

И Менелай, горбатыми клыками

Наст озаряя, прыгнул на меня

Развернутой пружиною. При этом

Он не рычал.

Я знал стрельбу дуплетом,

Но не посмел и отступил назад...

Прыжок!.. другой...

В них злость была такая,

Что грудь его могучая тугая

Ударилась о дробовой заряд...

 

Ушла собачья свадьба за село.

Труп Менелая снегом забусило.

И время многое с годами погасило,

Но это не сумело. Не смогло.

И вот теперь не часто, но ко мне

Мой Менелай является во сне.

 

И не однажды думалось ночами,

Что не виновен я,

И выстрел был случайным,

Не прыгни он — я б не поднял ружья...

 

(Но не бывает, чтобы боль — ничья!)

 

...Он снится мне —

В подтаявшей ложбинке —

Такой живой!

В далеком далеке...

И кружатся, и падают снежинки,

И тают у него на языке,

Как пламя — алом...

Рядом — никого...

 

И не хочу я убивать его.

"Золотое сечение" -- стр.175

---

Здесь всё так же, как...

Х   Х  Х

 

Здесь все так же, как прежде,

Клены в рыжей одежде,

Солонцы, словно пух тополей.

Среди улочек сонных

Вдруг замру, как подсолнух,

Перед старенькой школой моей.

 

Задохнусь, отдыхая...

Та же осень сухая.

Паутиною дышат луга.

Пашни в зелени всходов

И в конце огородов

Золотые большие стога.

 

Деревянная школа!

Звук высокий глагола.

Там глядит со стены на детей

Черный Гоголь носатый,

Словно бес, волосатый,

Кстати, он и писал про чертей.

 

Закадычник мой Колька —

Печенег, да и только —

Здесь когда-то стрелял по стеклу...

Неба ситцевый космос,

И Руслановой голос

Обнаженный летит по селу,

 

Словно что-то итожит...

Не напрасно ли прожит

Век, отпущенный щедрой страной?..

Ой, ты, эра лихая,

Проходи, громыхая,

Над моей стороной

Стороной...


"Над острым пламенем свечи" -- стр.122

---

Сколько ж надобно силы...

Сколько ж надобно силы,

Чтоб из пепла взойти…

Интересней России

Не пытайтесь найти

 

Ни в морях, ни в пустынях,

Ни в бою, ни в беде,

Ни в чужих палестинах,

Ни на дальней звезде.

 

Здесь всё верно и просто

И любому видней,

Что российские версты

Самых длинных длинней.

 

Не понять, не измерить,

Не свернуть, не солгать,

Только верить, и верить,

И шагать, и шагать.

2133 ("Острый угол")

---

В этой жизни я всю жизнь...

Х  Х  Х                                      

 

В этой жизни я всю жизнь

Был бойцом-добытчиком.

Ну-ка, жизнь, оборотись,

Повернись-ка личиком!

Всё спиною, да спиной…

 

Глянь, что сделала со мной!

 

Повернулась и глядит.

Присмотрелся: ох, етит!

Боже мой, какая морда…

 

Стынет кровь, немеет хорда,

Глаз не зрит, пусты уста

И до ста еще пол-ста.

2132 ("Острый угол")

---

Я из речки напился водицы...

Я из речки напился водицы,

Оказалась водица мертва.

Через час появились копытца,

Проявились рога через два.

 

И смотрюсь я в спокойную воду,

И уже не спокойно дышу,

И свою волосатую морду

Неудобным копытцем чешу.

 

Подошедшим кричу я:

– Не пейте!..

Но не слушают, черпают, пьют.

Веселятся…

Веселые, черти!

А к реке всё идут и идут.

"Белый лебедь"  -- стр.113

---

Он постарел. Я помню...

Он постарел. Я помню юным

Всегда подтянутым его.

Он был, конечно, самым умным

Из класса нашего всего.

 

Он наизусть читал Шекспира,

Легко цитировал Гюго,

Он иногда тревожил лиру

И лира слушалась его.

 

Все было так и не иначе.

И мы в те чистые года

Ему пророчили удачу,

А он смеялся: «Ерунда…»

 

Сомнение – черта провидца.

Забрали мать, отца… Потом

Он попытался отравиться.

Спасли. Он тронулся умом.

 

И в классе вспыхнули вопросы,

И всех главней – винить кого?

Мы думали: компрачикосы

Возможны лишь в стране Гюго.

 

Мы не могли найти ответа.

Мы не могли сойти с ума…

Прошла зима, за нею лето,

И снова за зимой зима…

 

И лишь поздней 

Тех дней угрюмых

Нам  тайну некто приоткрыл,

Но в наших душах, словно в трюмах,

Ни звона струн, ни взмаха крыл.

"Белый лебедь" - стр.177

---

Вы знаете как пахнет старость?..

Х  Х  Х

 

Вы знаете как пахнет старость?..

Открою на закат окно —

Почувствую речную сырость,

Увижу грозовую серость,

Услышу — проросло зерно.

 

В саду поскрипывает ясень.

В отаву падает листва.

Как остро бьет грибная плесень!

И ощущаешь — это осень!

И нет прекрасней естества,

 

Чем этот дух, чем это время.

И мысль уже спешит туда,

Где так же был закат и пламя,

И губы вспоминают имя,

И не припомнят... Вот беда.

 

И ты смущен — ну, что за шалость...

Ты вспоминаешь... и никак.

И вдруг почувствуешь усталость...

Вы знаете как пахнет старость?

Мне лично кажется — вот так.

 

Х    Х    Х

 

Не сойти бы с ума… Вот печаль, что достойна

И глубоких морщин, и тягучего взгляда

В никуда, в пустоту, где, как кони из стойла,

Вытекают сомнения;  не для парада —

Не рядами-шеренгами, не по ранжиру,

Но косым табуном к горизонту кривому...

О как трудно настроить тяжелую лиру

По копытному гулу, такому густому,

Что струны не хватает и мало октавы,

Да еще этот ветер, надутый грозою,

Да еще это небо с высокой росою,

Опадающей в травы.

" Над острым пламенем свечи" -- стр. 166, 167

---

Нестихотворение

Нестихотворение                            

 

                                                       Здесь не русский ты слышишь...

                                                                                 Алексей Лебедев

 

Средь ворья, воронья и выжиг,

Словоблудья и срамоты,

Доведенный до немоты,

Я откинут, отжат и выжат.

 

Неизвестно куда податься.

Коль бессильны и бог, и власть,

Остается собой остаться,

Пробираясь сквозь эту грязь.

 

На Шпалерной язык шпалерный,

На Литейном шпалерный тож.

Не надышится этой скверной

Современная молодежь.

 

Расфасованная планета

По пакетам иных планет,

Здесь и «анде…», и «метамета…»,

И какой бесовщины нет.

 

А ведь это всё было. Было!

И не можно не вспомнить тут,

Как мочою кобыла смыла

Им подобных. Но вновь растут.

 

Вновь идут! Набирают силу!

Чтобы смыть это всё опять

Я в Рязани куплю кобылу,

На Алтае куплю штук пять.

 

В гривы ленты вплету, монисто,

Расскажу им беду свою,

А чтоб стало всё чисто-чисто,

Я их «Балтикой» напою.

1880

---

От деревьев тени легли на крышу...

2178

Х  Х  Х

 

От деревьев тени легли на крышу.

Говорю слова, а слова не слышу.

 

То ль дыханьем слаб, то ли сели связки,

То ль боюсь предать свою жизнь огласке?..

 

На крыльцо взойдешь, поглядишь на пустошь,

И такую мглу на себя напустишь,

 

Что не в счет, что было вчера и раньше,

Где себя и правил: ну, вот же, глянь же…

 

Пустота. Кого в пустоте увидишь?..

Но, вникая в суть переводов с идиш,

 

И, пером скрипя, сотый раз вспомянешь:

Не смотри назад, черствым камнем станешь.

 

 

2179

Х  Х  Х

 

Автобус на бензиновых парах.

С афиши смотрит, улыбаясь, Листьев.

Лай шариков и жучек во дворах

Под легкий шорох падающих листьев

 

Напоминает, что уже октябрь.

До марта далеко, зима не скоро.

По лужам ветерки гоняют рябь,

А желтая морзянка светофора

 

Напоминает: не перебегай!

Но если зуд, то посмотри сначала

Налево. Не чихай и не моргай,

В том смысле, что не закрывай буркала…

 

Идет октябрь, и мы свой крест несем

Ему под стать зиме навстречу, Богу,

Надеясь, что к незримому порогу

Пока еще не скоро подойдем…

"Острый угол"

---

Погладить березу...

Х  Х  Х

 

Погладить березу по тоненькой талии,

Коснуться губами резного листа

И вдруг обнаружить, что поле состарилось,

И мне не знакомы родные места.

Как будто все ново.

Но странно, но мило…

И в памяти, где-то на самом краю,

И запах полыни, и губы любимой,

И перепел кличет подругу свою.

399

 

---

Из детства

 

           Если тяжек путь, надо с воза слезть,

           В поводу коня за собой повесть...

 

Осень. Топкая грязь.

Правлю парой, как князь,

К трехаршинным лесинам спиной прислонясь.

 

Еду словно во сне,

И не весело мне

Наблюдать, как ступают грачи по стерне.

 

Где-то дом далеко,

Пахнет в нем молоком

И горбушкой, натертою злым чесноком.

 

Как хочу я домой,

Где уют и покой,

Где Есенин раскрыт на странице восьмой.

 

У печи близ огня

Он заждался меня,

Но кнутом не ударю по крупу коня,

 

Просто с воза сойду

И с наказом в ладу

Лошадей за собой поведу в поводу.

391

---

Вечером

Серый дым растекался и плыл по земле,

Заполняя просветы пустынных аллей,

И варился закат, словно кетчуп в котле,

И томатами пахло с колхозных полей.

 

Утомленный народ возвращался в дома.

Утомленные кони роняли слюну.

И скотину встречать выходила сама,

Хворостиной сухой шевеля тишину.

 

Одинокий фонарь в самом центре села

Загорался и гас, загорался и гас,

И заречная песня печальней была,

Чем тоска лошадиных распахнутых глаз,

 

Где в бездонных колодцах плескалось темно,

Где блестящим осколком ушедшего дня

Проявлялось на дне и манило на дно

Золотое тепло золотого огня.

"Золотое сечение" -  стр.49

---

От Шарлотты Корде...

Х  Х  Х     

 

От Шарлотты Корде нам остался клинок.

От Марата осталась Шарлотта Корде.

От Татьяны, что — Гнедич, – сонетов венок,

От рязанского клена – кленок-сосунок,

От Христа, по преданью, — следы на воде.

Вот, что вера творит!..

Я смотрю на залив:

Никого, только волн перехлест-перестук.

Звезды низко висят, словно белый налив,

Заберусь на валун и сорву пару штук.

Хороши!

Холодны! Пахнут злой тишиной.

Неуютно в космическом этом саду.

Уйма яблок, а яблони нет ни одной,

Как же я в этой бездне дорогу найду?

1254

---

Колос тяжестью радует

Х  Х  Х

 

Колос тяжестью радует.

Хлеб везут и везут.

В травы яблоки падают.

В норы гады ползут.

 

Колокольни высокие!

Медь густа и чиста.

Над стерней, над осоками

Тишина разлита.

 

Ходит волнами марево.

Паутина легка.

Из миражного варева

Встанет тень седока.

 

Тонконогая, узкая,

Высока и стройна…

Сторона моя русская –

Удила, стремена.

 

Журавлиные вывихи,

Стук шеста о бадью…

В каждом скрипе и выдохе

Я тебя узнаю.

Х   Х   Х

 

Встало солнце над бугром,

Занялась изба костром,

Стекла в окнах полыхают золоченым серебром.

 

Здравствуй, утро! Я живой!

Синева над головой.

Из-за речки вкусно пахнет свежескошенной травой.

 

В речке черти завелись…

Будет сена — завались!

Сено вытянет все жилы, хоть возьми и застрелись.

 

Я стреляться погожу,

Клеверами подышу,

Мне из радостей вселенских слаще нету куражу…

 

Вышла Елка из сеней,

Воздух светится над ней,

Мама вышла вслед — подойник полный, полного полней.

 

Солнце выше, сноп лучей

Горячей и горячей.

Я прислушаюсь — услышу звон серебряных ключей.

 

Бьет вода из родников!

Эта влага сто веков

Силой русскою питает нас, российских мужиков!

 

Мы такие. Нас не трожь!

Если — что, пойдем на нож,

Лишь бы только колосилась в нашем поле наша рожь.

 

Новый день идет-звенит.

Солнце падает в зенит.

Проживу сто лет, не меньше, тем и стану знаменит.

"Сквозь любовь и печаль" -  стр42, 43

---

Кончается август...

Х  Х  Х

 

Кончается август, и ветер, нагретый

Бахчою созревшей, метет по отчизне.

Оса в шелковистой тельняшке, надетой

На голое тело, готовится к тризне.

Ножами кривыми разрезаны дыни.

Янтарною кожею светятся груши.

Вскипает базар, и крестьяне седые

Смеются, как дети...

Распахнуты души!

Ликуют славяне! Великое племя!

Звенит бубенец под корявой дугою,

Телеги скрипят, и узорное стремя

Сверкает резьбой под хозяйской ногою!

Картошка в рядах.

Поросята на выбор.

Кудахтанье птиц, перволеток мычанье...

Сплошной Вавилон!

Горожане, сельчане...

 — Откуда?

 — Из Питера...

 — Это — где Выборг?..

Хорошая шутка торгам не мешает.

Веселое слово рукам не обуза...

И рот свой щербатый крестьянин снабжает

То розовым салом, то спелым арбузом...

Пшеница течет из крапивных кулей.

Платки до бровей, загорелые лица.

Весы — будто гуси...

И все это длится

Под говор монет и шуршанье рублей...

"Горицвет" - стр.87

---

То ли водку пить...

Х    Х    Х

 

То ли водку пить, то ли спать.

Не хочу даже тела грешного.

Может-с, Кушнера почитать,

Или, скажем, того же Брежнева?

 

В голубом коленкоре том

Золотыми тисненый буквами —

Что открою я в томе том,

Очаруюсь какими звуками?

 

С середины начну смотреть,

Шамкать стану слова-пророчества,

И осилю страницы треть,

И пойму, что вождя не хочется.

 

Сколько было их, бедолаг?

Сколько плакать еще и хмуриться?..

Подложу под скулу кулак, —

А Гулаг-то звончей рифмуется.

 

Вот и чудится, что живу,

То шепчу, то срываюсь голосом,

И куда-то плыву, плыву...

Не топор ли у нас под компасом?!

"Горицвет" - Стр.14

---

Кубарь

                        

Х   Х   Х 

 

Что мне комфорт, я ездил на корове!

Гужи, тяжи, седелка да вожжа...

 

Июль, проселок, сено в изголовье,

Ни облачка и бездна куража —

Твори, что хошь! — выдумывай и смейся,

Грусти и пой, секи бурьян кнутом,

И удивляйся, как висит на рельсе

Сопревший столб...

Зато потом... потом...

Ты это все, по Невскому шагая,

Однажды вспомнишь. Жалко будет?

Нет.

Иная скорость и вожжа другая...

На шесть полос размеченный проспект

Бензином пахнет, шелком и духами.

Плывет кораблик. Движется народ,

Мослами шевеля и потрохами...

 

И вдруг увидишь речку... луг... зарод...

Закат в полнеба... хату и за хатой,

Идущую сквозь сумерки в зарю,

Корову Елку, лоб ее покатый,

Тяжелую и влажную ноздрю...

Кубарь                                         

 

В треске перьев, кругами, он к солнцу летел.

Белоконцый, чубатый. И сверху в долину

(Крылья — бабочкой!) круто валился на спину,

И до самой земли кувыркал, как хотел,

Свое легкое тело.

Степным ураганом

Мы свистели, взвивая его в облака.

И теперь, плотно глядя назад, сквозь века,

Я жалею о том. Среди нас хулиганов

Не водилось, свистели же мы от любви

К этой птице… В блестящей сиреневой шали,

Как он падал оттуда! И мы не дышали,

Ощущая горячие токи в крови.

 

Нам казалось — не голубь, а время клубится,

Когда он свое сальто вертел до земли,

И мы думать не смели, что можно разбиться

О дорогу, где куры валялись в пыли...

Легким телом владея и волею вольной,

Разделив это небо на солнце и тьму,

Он разбился о провод. О высоковольтный!..

А другой подошел бы навряд ли ему.

"Как запомнилось" -- стр.142,143

 

---

В лютой темени...

Х  Х  Х                                         

 

В лютой темени выйду в полночи,

Никого вокруг – только сволочи.

 

Ведьмы шарятся, черти рыскают,

Жарят, варятся, ядом брызгают.

 

Те шельмуют там, эти мутят здесь.

Там плохая песнь, тут лихая весть.

 

Видят всё насквозь, в десять глаз прозрев…

А в садах луна рвет плоды с дерев!

 

Рвет хозяйские, рвет колхозные,

И роняет их в травы росные.

 

Медом пахнет сад! Под такой луной

Хорошо ежам, просто рай сплошной!

 

Каковая чудь – таковы слова.

А вокруг трава будто шелкова!

 

Светлым светится, ладно стелется,

В то, что ведьмы есть и не верится.

Х  Х  Х                                          

 

Блюдце с плоскою водою,

Лампы свет, закат в окне…

Постою перед бедою,

Погадаю при луне.

А за окнами – дорога,

Вербы гнутые, гряда.

Манят, манят от порога,

А задумаюсь – куда?..

Горизонт коряв и черен,

Тучи с рваной бахромой.

Зашумит крылами ворон,

Станет виться надо мной,

Намотает сорок петель,

Из степей пригонит ветер,

А когда запахнет адом,

Прекратит кружить, парить,

Круг замкнет и сядет рядом,

Страхи станет говорить,

Клювом клацать, глазом мерить,

В жуть вгонять, но я ему,

Черному, не буду верить,

Как не верю никому.

"Как запомнилось..." - стр.62, 63

---

Судьбы моей суровый матерьял...

Судьбы моей суровый матерьял

С заплатами соломенного цвета…

О, знать бы, кто меня на прочность проверял,

И сна лишал, и не давал ответа.

 

Водил смотреть, как через край стрехи

Снопы лучей швыряет солнце в окна,

Как зноя летнего тягучие волокна

Качают острых тополей верхи.

 

Подсказывал, мол, вот где скрыто всё,

В огромном диске яростного света!..

Сармат кузнец, когда приметил это,

Ось отковал и вставил в колесо!

 

Тележное – со скрипом и подпрыгом,

Оно свело кочевника с ума…

И покатилось солнышко по ригам,

Ссыпая золотишко в закрома.

 

Вставали тени и ложились криво.

Дышали многоярусно стада.

Пластая крылья, прижимались к гривам,

Добычу настигая, беркута,

 

И замирали в развороте гордом,

Нацеливая страшный свой удар.

Дымилась печень, и, кровеня морды,

Саженной рысью волки шли под яр.

 

А солнце било это всё с размаху

Лучами света в локоть толщиной,

И, расправляя под ремнем рубаху,

Пел человек, влюбляясь в шар земной.

 

Я песню эту слышу сквозь эпохи,

И принимая будущую тьму,

В любом цветке, в любом чертополохе

Я вижу солнце и молюсь ему.

КЗ-155

---

То змея в три кольца...

Х   Х   Х

Космос. Комета. Ракета. Болид...

Нету души!

Что ж так сильно болит?

 

Сад облетевший, промозглая осень.

Утром проснешься — не рано ли?

Восемь...

А за окном темнота, темнотища.

Дождик не слышится, ветер не рыщет.

Марево, месиво, зги — что тюрьма.

Тысячи верст! И свихнешься с ума.

Но — соберешься, расколешь полено,

Встанешь у печки на оба колена,

Спичкою чиркнешь, вдохнешь бересты...

Нету на свете такой красоты!

Желтое пламя в утробе хрущобы,

Тихо, тепло, но чего-то еще бы

Хочется.

Не для себя.

Для души.

 

Стар я, наверное, для анаши...

 

Водка не греет. Перо да бумага —

Русская наша особая брага.

Пишешь — хмелеешь.

Пьянее, пьяней..

 

Нету души.

А болит все сильней.

 

 

Х  Х  Х

 

И в печи не горит, и за окнами муть...

Вот не знаю иврит, и не грустно ничуть,

 

Потому что есть русский, где я, как в лесу,

Разбираясь в корнях, свою ношу несу!

 

Звери в бурых пальто — боевые рога! —

Окликают: «Ты кто?». Намекают: «Ага...»

 

Хороводят беду, все круша и кроша...

Я иду, как по льду, цепенеет душа.

 

Замер лес и молчит, держит, словно в горсти.

То пустой (аж горчит!), то — всего! — не снести.

 

И ни края-конца! И течет под пятой

То змея в три кольца, то песок золотой.

ЗС-86, 87

---

Случится час...

 

Случится час и мрак звенящий

Подступит к нам, неумолим,

И время — «Судия всезрящий»

С нас пыль сотрет и снимет грим.

 

Проступят лица сквозь личины,

И, временем обожжены,

Изъяны наши и морщины

Проявятся, обнажены.

 

И мы поймем — кто мы такие,

Когда на роковой черте

Предстанем пред собой нагие

Совсем не те, совсем не те.

 

И удивимся — как мы жили,

Как мы добро творить могли,

Коль столько грязи, столько пыли

При жизни на себе несли?

ИННД-70

---

08.09.1380

 

Наберем в шеломы живой воды,

Окропим оружие, жажду снимем.

На Руси моей тридцать три беды,

И одну из них мы сейчас осилим...

 

То не шум, не грай, не заря встает,

Не трава блестит — копья светятся.

Но уже пошел Пересвет вперед —

Умереть Александру не терпится.

 

И Темир-мурза в эту ночь не спит:

Про монаха всё вызнать хочется...

А у дальних веж коростель скрипит,

А у ближних веж сабли точатся.

 

...И сошлись они посреди бугра:

Кудри черные — с русым волосом!

Прохрипел мурза: «Хороша игра...»

Подтвердил монах: «Пахнет космосом...»

 

На две стороны разлеглись тела!

Слава мертвому да увечному!

И Победа наша с небес сошла,

Но на поле пришла только к вечеру.

ЗС-43

---

Стихи, написанные осенним вечером

Поникли георгины у оград.

Сад обронил на землю оперенье.

Родится день и тут же за деревней

Погаснет, будто сам себе не рад.

И снова дождь.

И снова темнота.

В печи гудит отчаянно осина,

Мерцают блики и видна картина

Библейская — «Распятие Христа».

В нее всмотрюсь в который раз уже,

В мужей, стоящих в пышном седовласье,

И мир предстанет в новой ипостаси,

Сместятся оси как на вираже.

 

Какой-то мастер сотни лет назад

В седой глуши, фантазией согретый,

Полуголодный и полураздетый

Над нею не щадил свои глаза.

Чах над тяжелой струганной доской,

Ел от болезни ягоду-калину,

И осторожно наполнял картину

Досадою вселенскою и тоской...

 

Трещат дрова. Дождь сыплет в темноте.

От печки на стене мерцают блики...

Идея малая становится великой,

Когда ее разложат на кресте.

 

Идет гроза. Массивный крест тяжел.

Граненый гвоздь остер и полновесен...

Мир был тогда уже настолько тесен,

Что на Голгофу человек взошел!

Сверкают стрелы на небе пустом.

Играет ветер жиденькой бородкой.

Христос еще живой, с молитвой кроткой,

Еще земной, но... в нимбе золотом...

 

И мастера искусная рука

Показывает пышный двор Пилата,

Учеников смиренье, как когда-то

С тремя другими порешил Лука.

Он, мастер, понял древних — и Луку,

И Марка с Иоанном, и Матфея...

 

Беда не в том, что казнена идея,

Доступная свободно мужику,

А в том беда, что предана она...

 

И мастер осторожно, понемногу,

Писал для нас великую тревогу,

Которая незрима, но видна.

 

Мне не известен ход судьбы моей.

Я верю в человека, словно в чудо,

Но знаю: где-то есть и мой иуда,

И для меня рожденный фарисей.

Свершится час и станет жизнь горька.

Но я его узнаю, цепенея, —

Он может быть в одежде фарисея,

И может быть в плаще ученика.

80

---

Человека мало любить...

Человека мало любить.

Человека надо предать,

И за это его убить,

И, убив, по нему страдать.

 

Ко всенощной ходить с детьми,

Свечи ставить, в горстях держать,

А потом за тремя дверьми

Внутривенно себя снабжать.

 

И, как водится на Руси,

Осеняя себя крестом,

Сокровенно шептать: спаси,

Сомневаясь в спасенье том.

 

Потому как спасенье в том,

Чтобы помнить всегда о том,

Что неправда, что он воскрес.

Не бывает таких чудес,

 

Чтобы смертной омыт слезой

Смог восстать и издалека

За лукавой твоей стезей

Не мгновенье следить — века.

 

Он не друг тебе и не враг.

Он нигде, никогда, никак,

И поэтому столько лет

Вера есть, а спасенья нет.

2183

---

Ну, здорОво, челкаши-алкаши...

Ну, здорово, челкаши-алкаши!

Кроме водки, что еще для души?

 

Я плотицей постучу по столу.

Я стаканом прозвеню о стакан.

И ладони отерев о полу,

Стану верить мужикам-старикам.

 

Будут мне они молоть ерунду.

Много правды будет в той ерунде.

Я их рыбкой накормлю и пойду

По дороге, как Христос по воде,

 

Со словами: «Ну, и пусть, ну и что ж.

Нам с Россией никогда не везло...»

А осока при дороге, как нож,

А каменья под ногой, как стекло...

ЯУНВ-17

---

А зима подступает...

А зима подступает всё ближе к домам,

И пернатые жмутся к жилью, понимая

Непогоду по плотно прижатым дымам

К темным кровлям домов и дощатым сараям.

 

Этот северный край только тем и хорош,

Что из осени в осень — как рыжее фото,

Где один старожил на другого похож,

Как болото одно на другое болото.

 

Здесь зимою потребность в мехах и пимах,

Здесь мороз если свалит, то кто-то обгложет,

Здесь морошку моченую держат в домах —

Вдруг кому-то поможет...

ЛП-78

---

Дрались попы...

Дрались попы, я видел это сам.

Стучали по бровям и по носам.

Похоже, ими правил сатана.

И рясы не мешали. Вот те на!

 

Кресты мотались и на тех крестах

Летал распятый с болью на устах.

На рясы кровь текла из-под гвоздей.

Вот и попы, а все, как у людей.

 

Сошлись, прозрели и не разойтись —

Хоть волком вой, хоть колесом катись.

Но — благо — кулаки, и — кто кого...

И каждый бил за Бога... своего.

ЛП-106

 

---

Памяти Г.Н.Самарина

 

1. 

Шубу из горностаев

Небо сшило к зиме…

Календарь полистаю,

Как пошарю в уме.

 

Годы, месяцы, даты…

Имена… имена…

Ночь на лапах из ваты

Ходит возле окна.

 

То вздохнет, то аукнет…

Но увидишь число –

Сердце вздрогнет… И стукнет

О крылечко весло.

 

И запенятся волны…

И по рубчик нальешь.

Но не скажешь «довольно»,

И число не сотрешь.

 

2. 

Как просил я тебя: «Не пей!

И тогда я с тобой — пойду!

Мы сигов этих, окуней,

Как рогатый скот, как коней,

Приведем на пирс в поводу!»

 

«Ты как знаешь, а я хлебну...» —

И с другим ушел по волне...

Сто ночей не сплю, а усну —

Ты приходишь ко мне во сне.

 

Скулы выжженные красны.

Командир!

В золотой поре...

А глаза твои холодны,

Будто Ладога в ноябре.

 

 

3. 

Невеселая картина — старый двор, поленья, снег...

Выстругаю Буратино. Буратино — человек!

 

Выставляя два бокала, и, разворошив снега,

Принесу я из подвала малосольного сига.

 

Буратино дам брусники, а себе налью вина

Из лечебной княженики (северная сторона!)

 

И скажу я: «Мальчик, ешьте. Рыбка эта хороша.

Это, мальчик, не спагетти, это даже не лапша,

 

Это — сиг! На белом свете знает всякий, что когда

Рыба сиг заходит в сети — в Ладоге кипит вода.

 

Волны машут рукавами и, косматые, в пыли,

Поднимают и о камни разбивают корабли.

 

Разбивают зло, огромно! Бесится водоворот!

И с людьми уносит бревна в море — не наоборот.

 

Ветер ходит, завывая в черных тучах, и снега

Рвет из туч и укрывает этим снегом берега.

 

А у плавающей льдины глаз холодных бирюза

Холоднее, чем Ундины злые серые глаза...»

СЛИП-94

---

У меня в моей квартире...

У меня в моей квартире

Зал — четыре на четыре,

Кухня меньше — два на два…

Неужели власть права?

 

Неужель такая мода,

Чтобы тесно, чтоб тоска,

Чтоб в любое время года

Капал дождик с потолка?

 

Дело, думаю, не в моде,

Дело даже не в стране,

Не в народе, не в погоде,

Дело, все-таки, во мне…

 

Вот сосед (не из америк!),

Русский, наш, который год

Служит в храме, Богу верит,

И Господь ему дает.

 

И в жилище (не убогом!),

Понимая, что почем,

Он беседы водит с Богом.

Мне послушать бы — о чем?

 

Может быть, предстанет случай,

Рассосется этот мрак,

И Господь меня научит,

Растолкует — что и как…

 

А иначе, жилы рвя,

Так и сдохну, не живя.

СЛИП-69

---

Там пахло табаком...

Там пахло табаком, слоился жирный дым.

Там говорили все: предоставлялось право

Поведать о себе и юным, и седым,

И левой стороне, и тем, что были справа.

 

Глотая никотин, я плавал в том дыму,

Я заливал в себя из сальных кружек зелье,

Я был живой мертвей покойника в дому,

Куда и через год не забредет веселье.

 

Смотрел на всё Господь, крутил веретено,

Закручивая нить судьбы моей всё туже,

И было в том чаду просвета не дано,

И на калитке в жизнь висел замок к тому же..

 

Но я упрямо рос в том адовом кругу,

Учился говорить, смотреть, внимать и думать…

Спасибо тем друзьям, вину и табаку

За то, что я теперь, тяжелый и угрюмый,

 

Легко на решете отсеиваю зло,

Не делаю добра, когда меня не просят,

И знаю, что не нож, а верное стило

Я покажу, когда

Меня — Как жил ты? — спросят.

БЛ-188

---

Бульвар Распай напоминает...

Х    Х    Х

 

Бульвар Распай напоминает Невский —

Мсье, мадам, Прованс и провансаль...

При всей его веселости — печаль

Такая, что не знает Достоевский.

 

О, если б знал, он «преступленье» бы

Перечеркнув, оставил — «наказанье».

 

По вымытой брусчатке — как по льду.

Здесь так свободно, как в моей Сибири,

Где грустно от того, что много шири,

И ты в пространстве, как больной в бреду,

 

Не знаешь, для чего тебе оно,

Веселое и светлое такое.

 

Но нам ништо. Мы веселы. Мы из

Страны, где Невский на Распай похожий

Не более, чем на мсье прохожий,

Построивший недавно коммунизм;

 

Где Музы, просыпаясь до зари,

Пьют голый чай и топают на дойку.

 

Нам весело и мы смеемся из

Последних сил, до коликов в печенках,

До тех свечей, что в ангельских ручонках

Пробыли день и вечер, и зажглись;

 

До той поры, когда седой швейцар

Нас пустит на ночлег за кучу франков.

 

Нам весело. Шикарная постель.

Тяжелые зеленые обои.

И небо голубое-голубое.

И чудится: поскрипывает ель...

 

Мы спим, и звезды катятся из глаз,

И прожигают белые подушки.

ВД-78

---

На кладбище

Здесь мысли удивительно чисты.

Здесь друг и недруг поселились рядом...

С дерев стекают желтые листы

На ветхие и новые кресты,

И падают неслышные к оградам.

 

Как будто вечность смотрит на меня

Начерченными косо именами,

Но время, как надежная броня,

Пока еще не пустит к ним меня,

Еще зияет пропасть между нами.

 

На фотографиях — то юный, то седой...

Среди могил, ухоженных с заботой,

Возникнет ров, заполненный водой,

Возникнет крест, укрытый лебедой,

И станет очень грустно отчего-то.

 

Брожу по тропкам и смотрю, смотрю.

Всё не могу с увиденным смириться.

«Ну, как же так?..» — беззвучно говорю...

А в небесах уходят на зарю,

Курлыкая, встревоженные птицы.

 

И вдруг услышу в тишине святой:

«Что смерть? Предел, к чему приходит каждый...»

Вот только ров, заполненный водой,

Вот только крест, укрытый лебедой,

Все остальное, в общем-то, не страшно.

ИННД-89

---

Быть поэтом...

Быть поэтом, предвидеть сроки,

Верить в числа, играть словами…

Никакие мы не пророки,

Это все придумано нами.

 

…Еду, еду, въезжаю в утро.

Копны сена, клочки тумана.

Присмотрюсь — голова как будто,

Камень с надписью, тень Руслана.

 

И уже я не знаю — где я,

И уже я не помню — кто я,

Но приходит ко мне идея

И решение к ней простое.

 

Море видится, дуб зеленый,

А на ближней копешке сена

Кот сибирский сидит, холеный.

Говорящий!

Что очень ценно…

 

Наведу я чернил из сажи,

Очиню я перо и снова

В сотый раз, что мне кот расскажет,

Я поведаю слово в слово.

 

Профиль Ванги и посох Ванды,—

Это всё не про нас уроки,

Никакие мы не Кассандры,

Не провидцы и не пророки.

 

Просто мы по-иному дышим,

Сами правим и сами мерим,

Нам почудится — мы напишем,

И написанному поверим.

2136

---

Стих

Стих                                           

 

Он — посредник между богом

И моей кривой судьбой…

Вновь в дому своем убогом

Я беседую с собой.

 

Стих ко мне приходит в гости,

Как всегда, не по часам…

Вот — сижу и мою кости.

Чьи? Зачем?

Не знаю сам.

 

Это грузди, это ельник…

Это Пушкин, это Фет…

Я, наверное, без денег

Оттого, что я бездельник,

В смысле выдумщик, поэт?

 

Где упало, что пропало,

Кто меняет баш на баш?

Я сижу, раскрыв хлебало:

Стол, бумага, карандаш.

 

За окном кресты погоста,

Даль светла и хороша…

И с души моей короста

Сходит, и поет душа.

2142

---

Гляну в небеса из-под руки...

Гляну в небеса из-под руки –

Застелили небо косяки!

 

Кто придумал эти расставанья?

Почему на сердце так светло,

Почему большие расстоянья

Не гнетут гусиное крыло?

 

Взмах за взмахом. Песня горевая —

По шоссе иду ли, по траве —

Упадет как рана ножевая,

Болью отзовется в голове.

 

Помолчу. Встревоженное небо

К своему примеряю плечу…

Срок – всему.

И мне пора лететь бы.

 

Никуда не денусь. Улечу…

1655

---

Кровь с пеной капает с удил...

Кровь с пеной капает с удил.

Тоска на всем пути.

Господь сюда не заходил,

А надо бы зайти.

 

К столу присесть, чайку испить.

Увидев этот мрак,

Сказать – эх, мать твою етить…

Да как же это так!

 

Где ангелы? Подать сюды!

А, ну! В глаза смотреть!..

И в розги, мать их растуды,

Дабы не врали впредь.

 

Пороть и вдоль, и поперек,

На площадях, при всех,

Чтоб осознали — это Бог,

Который может… всех.

 

Да не устала бы рука!

За прошлое и впрок……

Конечно, может, но пока

Не хочет.

Видит бог.

2116

---

Жизнь

Ты как прочерк, вернее, очерк,

Где настолько корявый почерк,

Что никто не помощник мне.

Ни ровесники, ни потомки.

Я вникаю в твои потемки,

В гуще роюсь, на самом дне.

 

Ничего здесь. Пустая жижа.

Но упрямо твержу: «Смотри же…

Есть. Должно быть. Иначе — как?»

Жил ведь, думал, старался, верил,

Открывал потайные двери,

Раздвигал этой жути мрак.

 

Спотыкался как всякий-каждый,

Мучим голодом был и жаждой,

Резан был, но не верил в смерть.

И теперь, подводя итоги,

Вижу — нет впереди дороги,

А назад не хочу смотреть.

 

Ни назад не хочу, ни вправо.

Из одной посуды отрава, —

За бедой беда в поводу…

Срок? Ну, что же, приму достойно

И, как пращур сармат, спокойно

В неизведанное уйду.

 

Всяких я насмотрелся пугал,

Только этот последний угол

Многих горше. Теперь скажи:

Для чего ты по всей планете

Ладишь петли, силки и сети,

Ткешь из воздуха миражи?

2114

---

Это было давно и не вспомнить — когда...

Это было давно

И не вспомнить — когда.

Росы были как лед.

Ветры были как пух.

А в колодце таилась такая вода,

Что темнело в затылке, и то, что есть дух,

Исчезало.

И я, невесом, пустотел,

Закрывая глаза, отступал от беды,

И домой по тропинке не шел, а летел,

И потом еще долго боялся воды.

 

Этот мир несказанный распался, исчез.

Устаю от дорог, устаю от людей.

Некрасивое время: ни тайн, ни чудес,

Всё легко и доступно — бери и владей.

Запечалюсь о том, но о высшем казнясь,

Щит к ладони примерю

И в силе, в соку,

Добывая судьбу, как путивльский князь,

О чужую травинку споткнусь на скаку.

 

И никто не заплачет.

Такая беда…

Не отметит мой путь ни крестом, ни венком,

Лишь в далеком колодце глухая вода

Встрепенется и вздрогнет седьмым плавником,

Да на вороте птица-сорока хвостом

Потрясая, поведает снова о том,

Что в колодце вода холодна и черна,

Что воды из-под крана вкуснее она.

2145

---

Ночные мысли

Ночные мысли                                  

 

1.

 

Замрет сознанье... Острый холодок

Пронижет тело и остудит душу.

И даль не познана, и не допит глоток...

Зачем же вышел из воды на сушу!

Зачем… зачем?..

Молчание в ответ.

Куда уйду — Сатурн? Юпитер? Вега?..

Где ни деревьев, ни ветров, ни снега,

Где нет луны и даже неба нет…

 

Дождем вернусь, хвоинкою, ветлою,

Гнездом сорочьим, тропкой на большак,

Блестящею цыганскою иглою,

В ковер воткнутой кем-то. Просто так...

 

2.

 

Нет, мне не стать ни елью, ни сосной,

Ни белой птицей, рвущейся весной

За горизонт, ни зверем быстроногим,

Ни волчьим, ни ракитовым кустом,

И даже не осиновым листом,

Лежащем одиноко у дороги.

 

И я ничуть об этом не грущу,

И тот объект, кем стану, не ищу,

Хотя на дне сознания мерцает —

«А вдруг...»

Но что напрасно говорить,

Нам никогда себя не повторить.

Душа стремится — разум отрицает.

 

3.

 

Подкапывает кран на кухне.

Советский быт…

Аптечный бром…

Вот крана не было у Кюхли, —

Был ковш с черненым серебром.

 

Еще торчащая пружина

Была, не отдыхалось чтоб.

Еще был Пушкин, друг-вражина!

Холерик.

Чистый эфиоп!

 

Он мог легко, валяясь голым,

Порой такое сочинить!

Он мог потом, разя глаголом,

Не просто оскорбить — убить.

 

Он мог…

А вот Вильгельм, простужен,

Сумел российскую тюрьму

Пройти насквозь!

…Мне Кюхля нужен?

И мой пассаж зачем ему?

 

Но отчего все эти мысли

В который раз, отринув быт,

Опять нашли меня, нависли?..

Один сгорел. Другой убит.

 

Отрыто каждому по яме.

Шипы тернового венца

Для всех одни…

В оконной раме

Россия, ночь.

И нет конца.

2111

---

У вечернего колодца

Заправить пеньку в оцинкованный коуш,

Отметить, что солнце уже не палит…

Смерть входит без стука.

Хозяйка.

Чего уж…

А я не готов хоть помыт и побрит.

 

Побрит, но не брит, не латыш, не пшеклентый,

Советский российский,

Пропахший костром,

Живущий землей не арендной, не рентной,

А честной, добытой тяжелым трудом.

 

Не молод уже, но в порядке и в силе,

И эта хозяйка пока не моя…

Гудели комбайны и псы голосили,

И тучи белесой кривые края

 

Висели над полем как рваные свитки,

Где всякое слово старо и мудро…

Мычали коровы, скрипели калитки,

И ворот скрипел, и гремело ведро;

 

Дрожала пенька, и хрустальная влага

Плескалась и падала вниз тяжело…

Домашних гусей за ватагой ватага

С пшеничных полей возвращалась в село.

 

И я понимал, что и солнце, и гуси,

И красная жатка, и колос литой,

И в небе осеннем высокие гусли

Над славной отчизной, до боли простой,

 

Во мне будут жить до последнего часа,

И где-нибудь в самой забытой дыре

Я вспомню, как я этим всем облучался

И буду спокоен на горьком одре.

2147

---

Шавкнет селезень: пора...

                                                       Л.

 

Шавкнет селезень: пора...

Дужка звякнет у ведра —

Далеко раздастся в поле.

Просыпайся и смотри,

Как сверкают у зари

Перстни крупные в подоле.

 

Набрала! Ох, набрала!

Набрала, как наврала, —

Складно так и так духмяно.

По росе, гремя росой,

Выйди, сладкая, босой,

Набери в ладонь румяна!

 

День высокий, даль светла.

Знать, земля и впрямь кругла:

Катится из ночи в утро

Всё сильнее, всё быстрей.

Скрип калиток, шум дверей.

Окна в брызгах перламутра,

 

В позолоте, в серебре —

Блеск иконный во дворе! —

Развернулись к небу, к свету.

Лето! Лето... Дым прямой!

Хорошо-то, Боже мой!

Где еще найду планету

 

Вот такую: дом, река,

Женщина — в росе рука!

Глаз ее вода глубока.

Черный омут! Темь и гул.

Сколько раз я в нем тонул,

Как звезда в заре востока.

 

Это — жизнь! И всё тут — «за»,

Даже если вдруг гроза

Налетит в косом разгоне,

Как подушки, мять стога,

И быкам сшибать рога,

И линей пугать в затоне.

 

Дождь не долог на ветру.

Я, наверно, не умру!

И тебе, моя опора,

Тоже быть - и тыщи лет

По росе ходить в рассвет,

И пьянеть от хлебозора.

ЯУНВ-68

---

За илбаном-бугром...

За илбаном-бугром, за калиной-кустом,

Где таймень хлещет воду багровым хвостом,

На широком лугу, собираясь в отлет,

Журавли предотлетный вели хоровод.

 

Я в стогу не доспал, я с трех метров смотрю,

Как высокие топчут ногами зарю,

И кружатся, и стонут, и трутся пером —

Будто казнь через час и придут с топором.

 

Через час, через миг... Вот прольется Восток,

И плеснет через край и на птиц, и на стог,

И вожак закричит, и расправит крыло,

И очнется земля, и заплачет село;

 

И белесые, словно во мгле паруса,

Крылья птиц пронесут надо мной голоса,

И косой треугольник, широк и крылат,

Тот вожак поведет от зари на закат.

 

И мне больше не спать в этом рыжем стогу,

Потому что поверю тому вожаку,

Потому что весною, средь майского дня,

На базаре цыганка, жалея меня,

 

Все молчала, крутила на пальце кольцо,

Долго-долго смотрела в ладонь и в лицо,

И сказала: «Под осень уйдешь из села...»

И за черное слово монет не взяла.

ЯУНВ - 60

---

Восходит солнце...

Восходит солнце, на бугре садится,

Откидывает жаркую полу,

И золотым лучом, как тонкой спицей,

Проводит по оконному стеклу.

 

И в тот же миг окно течет росою,

И мне уже не спится. Не до сна!

Я половицу щупаю босою

Ногой и половица холодна.

 

Крыльцо дымится утреннею влагой,

Озноб неслышно входит под ребро,

И дрожью, и веселою отвагой

Переполняет детское нутро.

 

А дом уже живет, шумит и дышит.

Коня в оглобли пятят, ехать чтоб,

И, встряхивая шаль, на влажной крыше

Урчит сизарь, и раздувает зоб.

 

Летит солома, взрытая щенками,

Отец седелку на коня кладет,

И кто-то осторожными руками

Меня берет и через жизнь ведет.

СЛИП-37

---

...А на том берегу!...

 

...А на том берегу!..

А на том берегу

Небо ленту цветную согнуло в дугу.

Тополь хлопнул в ладоши и влажным лицом

Повернулся к крыльцу, а вверху над крыльцом

Две касатки щебечут на ржавом гвозде —

Значит, будет гнездо, значит, скоро в гнезде

Будет выводок новый.

Плодись, мошкара!..

Я несу от колодца ведро серебра.

Я собаку пою

И скотину пою,

Я с касатками вместе о жизни пою.

— Хороша ль? — говорю.

Говорят: — Хороша!

И от радости этой вскипает душа.

День июньский погож. Бездна неба и в ней

Люди в белом по облаку водят коней.

Кони крыльями бьют!..

Золотая пора!

У соседки косынка, что пламя костра.

У соседки плечо — золоченая медь!

Прикоснуться к нему, и не жаль умереть!

Ходит пьяный туман вдоль избы, вдоль плетня,

Накрывает овчиною душной меня;

И жарой разогретый, гоняя тоску,

Я слежу за соседкою, словно бегу,

Задыхаясь,

А кровь до виска достает,

Застилает глаза, и дышать не дает.

КЗ-21

---

В этом доме...

В этом доме на обрыве крутом,

Где висят на городьбе поплавки,

Где резьба на окнах вита винтом ,

Собирались на войну мужики.

 

Сам, сама да двое ладных сынов

В окруженьи голубиц-молодиц

Не роняли за столом горьких слов,

Молодицы не мели половиц.

 

В ту декабрьско-январскую тьму

Грохотало хорошо под Москвой.

…Дело смертное…

Три бабы в дому,

Тишина при них, как черный конвой.

 

Тихо-мирно…

Ни детей, ни внучат.

Ни хороших нет вестей, ни иных.

Три вдовы сидят на лавке, молчат.

Не понять — какая старше из них.

2156

---

Шмели

 

                           Черный бархатный шмель…

                                                                 И.Бунин

 

 

Июнь всё ярче, дни духмяней,

Всё выше солнце, всё теплей,

И на любой лесной поляне

Гудеж от золотых шмелей.

 

Качают вереск. Вереск гнется.

Шевелится. Гудит гудом!

Мед вересковый достается

С таким трудом,

С таким трудом!

 

Как будто на воздушных ватах

Они висят, гудя, трубя.

Я их люблю, таких мохнатых,

Сильней, чем самого себя.

 

Я их люблю за труд упорный,

За то, что с голосом густым

Любой и бархатный, и черный,

И с коромыслом золотым!

БЛ-42

---

Ни грустного нет...

 

Ни грустного нет, ни дурного в природе,

От веку в природе красивое в моде…

 

Уставшую душу врачуя рекой,

Стою на обрыве:

Простор-то какой!

Стою, наблюдаю, потом озорую,

У неба высокую песню ворую,

К губам примеряю, кладу на язык.

Я с детства хорошее тырить привык.

У женщин ворую, у бабушек зычу,

Сосед, если слово роняет, — хватаю,

Затем перед сном разбирая добычу,

Сижу и на ус всё, что любо, мотаю.

 

Мне эти слова открывают такое,

Какое надолго лишает покоя.

 

С того и хожу любоваться рекой.

Приду и любуюсь – покой-то какой!

2100

---

С иронией

 

Вгрызаясь в эту жизнь настырней, чем репей,

Пашу я, словно вол, а ем… как воробей…

 

Мне нравится житье,

Мне нравится земля,

И та, что — Шар земной, и та, что в борозде.

Когда погожим днем я выхожу в поля,

Я повторяю вновь:

«Скажи, Всевышний, где

 

Еще такое есть: и лес такой, и дол,

Чтоб чибис на косе, чтоб журавли вдали,

Чтоб стайкою с бугра, чуть подобрав подол,

Осины, лопоча, к ручью напиться шли?..»

 

Здесь этого всего ни в жизнь не перечесть,

Куда ни посмотрю — такая красота!

И птица-лебедь тут, и рыба-стерлядь здесь,

И травы мнут стада

Рогатого скота!

 

И я средь этих трав, совсем не обормот,

Не бомж и не изгой,

Но с думой меж бровей, —

Что помогает мне, ценя такое вот,

Пахать, как пашет вол, и есть, как воробей.

2104

---

Давнее

Куры, гуси, два телка,

Запах сена-молока.

Солнце ходит, ветер дышит,

Кот горжеткой дорогой

Развалился и не слышит

Колокольчик под дугой.

 

Колокольчик под дугой!

Едет милый к дорогой!

У него мозги в тумане,

У него в кровях огни,

У него лежат в кармане

Вот такие! трудодни.

 

Вот такие трудодни!

Хоть вяжи из них плетни!

Отворяй ворота, лада,

Распрягай кобылу, тесть!

Гуси рады, теща рада,

Брага есть и редька есть!

 

Брага есть и редька есть!

Можно пить и можно есть...

Голуби свалились с крыши —

Что дают, почем дают?

Ветер ходит, солнце дышит,

Коромысла воду пьют.

 

Коромысла воду пьют!

Юбки бабьи кольца вьют!

Не кажитесь ведра грузом!

Пухом стань, что тяжело...

А с пригорка с голым пузом

Коммунизм идет в село!

 

Коммунизм идет в село,

Коммунистам весело.

Коммунисты верят в чудо!

Вьется хмель, полынь горчит,

Даже пес и тот, паскуда,

Небо лапами сучит.

 

Небо лапами сучит.

Кончик розовый торчит!

Розовей, чем в поле пламя,

Где крестьяне скирды жгут,

Или, как на школе знамя,

Когда выборы идут.

ЗС-161

---

Белая горячка

 

Пили много и ставили деньги на кон,

Говорили о прикупе сочно и складно.

Раза три выходили дышать на балкон…

Ладно…

 

Суть не в этом, а в том, что потом, поутру,

Когда все проигрались, и кончилась водка,

Мы сумели на кухне поймать кенгуру.

Вот как…

 

Мы скрутили её и связали её.

Если б кто это видел, решил – недоумки.

Оказалось, что деньги-то все у неё!

В сумке…

943

---

Териоки

Платформа вскипела! Заря на востоке

Еще ни единой звезды не сняла.

Грибное раздолье!..

Боры Териоки…

Простите, мадам, что я пью из горла.

 

Мне грустно, мадам, и досадно, и грустно,

Тревожно, мадам, не сказать бы хужей.

Две тыщи народу – как это невкусно.

Две тыщи народу – две тыщи ножей.

 

Сейчас заблестят, заорут, загорланят.

Я пьющий, мадам, я охотник из тех…

Прошу вас, вперед! Ведь зарезать-поранить

Любого из белых – великий успех…

 

Заря поднялась, кумачом полыхая.

Роса на кустах. Мне-то что до росы!

Сижу под сосной, потихоньку бухаю,

Смотрю на зарю, не считая часы.

 

Мне время до фени! За это и выпью!

За то, что хвоинка смолою горчит,

За то, что душа одинокою выпью

То стонет не громко, то в голос кричит.

815

---

Моя страна мне вслед не бросит...

Моя страна мне вслед не бросит

Цветы.

Она, где хлеб высок,

Отыщет лучший колосок

И вложит в руку мне, и спросит:

«Доволен ли?..»

Отвечу – " да…"

Мне этот шорох, этот запах,

Как поле в золотых накрапах,

Как родниковая звезда.

Отвечу – "да…"

Мне это злато

Дороже всех наград и злат.

Моя страна! Ты тем богата,

Что я ни в чем не виноват.

И с этим колосом за бруствер

Ложась в могилу, как в окоп,

Я буду помнить бой под Курском,

Гнилой Сиваш и Перекоп,

Свистульки глиняную птаху,

Летящих в небе журавлей,

И кровью залитую плаху

На Красной площади моей.

БЛ-125

---

Где, художник, прячешь...

                                              Лошадей поить на броде

                                              Можно при любой погоде,

                                              Не стреляли бы...

 

 

Где, художник, прячешь кисти?

Вынимай и на холсте

Нарисуй мне эти мысли —

Этот брод и песни те,

 

Что — подпруги в желтом мыле

             на разбиве у реки,

             отпустив, коней поили —

Пели казаки...

 

Пуля чиркнет, камень брызнет —

Игры в нечет-чёт.

Жизнь была — не стало жизни.

А река течет.

 

Русый чуб волною моет.

Губы холодит.

Светит солнце, ветер воет,

Серый гусь летит.

 

В небе месяц колобродит.

Звезды голубы...

А коней поить на броде

Можно при любой погоде.

Не стреляли бы...

Г-22

---

Есть в запустеньи красота...

Есть в запустеньи красота,

Узрев которую, художник

Подрамник ладит на треножник

И долго смотрит в глубь холста.

 

Не подходи!

Пусть зреет зренье.

Оно наполниться должно

Пространством, чтоб затем мгновенье

Легко легло на полотно.

 

Он смотрит, слушает. Он слышит!

Кураж, кураж... Без куража

И даль мертва, и холст не дышит.

Но вот взволнуется душа, —

 

И кисть начнет свои полеты...

И на холсте, как из зеркал,

Проступит то, мимо чего ты

Не проходил, а пробегал.

ЯУНВ--114

---

Конь

…И рухнул ты,

На розовом снегу

Задрав копыта и откинув морду,

И я уже до смерти не смогу

Забыть твою монгольскую породу.

Какая стать!

Каких степных кровей!

Набраться ты успел роскошной силы

В каких краях?

Тебе — что суховей,

Что — снеговей, что — холода Сибири…

Прекрасен ход…

Крошится тяжкий наст…

Рвут цепи кобели, срывая клети…

Такое завораживает нас

Однажды в детстве и уже до смерти

Удерживает будто на вожже,

Затем, чтобы храня осколки боли,

Ты помнил тот рассвет и на меже

Лежащего коня в январском поле,

Отброшенную в сторону дугу,

Подков мерцанье синее стальное

И мертвый колокольчик на снегу,

И на сто верст дыханье ледяное…

2150

---

Затонула звезда в камышовом затоне...

Затонула звезда в камышовом затоне.

Коростель замолчал и оправил камзол.

И жена в кружевах, что луна в капюшоне,

Наклоняясь к плечу, освещает мой стол,

 

И подумалось: Боже, за что эта кара —

Постоянно куда-то бежать и  ползти,

И себя от плевков в этой гуще базара

Охранять, как зажатый окурок в горсти...

 

Потому что все эти явления вещи,

Я, конечно, пойму (мне придется понять),

Что однажды их все, как ненужные вещи,

Не в ломбард, не купцу — но придется сдавать,

 

Потому что звено завершит оборот,

И напрасно тереть отсыревшие спички,

Потому что, когда открывается рот,

Закрываются двери твоей электрички,

 

И гремящий состав исчезает во мгле,

Оставляя тебя на холодном перроне,

И не слышно, как что-то ворона вороне

Говорит и ступает по свежей земле.

ВД-71

---

Кафе "На семи ветрах"

У крылечка тропинка завита кольцом,

И подвешено солнце над самым крыльцом!

 

В полумраке зеркал отраженье витрин

С ветчиной, камбалой, самородками масла.

Забегу отовариться – запахи прясла,

Хомутов и колбас, и заморских гардин

С ног собьют….

Отдышусь и увижу Кармен

В брызгах синего шелка,

На шее, на пальцах

Самоцветы,

В руках длинный список измен,

А в зрачках, как в притушенных протуберанцах,

Уйма темной энергии.

Сунься – сгоришь...

Кот не спит на часах. Этот зверь понимает:

Из влюбленных в сыры кто здесь главная мышь,

И что он эту мышь никогда не поймает.

БЛ-79

---

Для влажного песка

Человек, я умею и этак, и так.

За спиною моею несметно Итак.

Подбираю ключи, отпираю замки...

Вот пришел и стою у известной реки.

За лукой — коростель? или ворона крик?

Иль уключины дегтем не смазал старик?

 

Мои руки в узлах, мои пальцы грубы.

Я завидую дыму далекой трубы,

Что свечой поднимается, неколебим,

И, белесый, становится вдруг голубым,

И чем дальше, чем выше, чем ближе к звезде —

Исчезает совсем, растворяясь везде.

 

Вот судьба!

Так поклонимся этой судьбе,

Как прикусим губу, чтобы соль по губе...

Поклоняясь, завидуя, все ж говорю:

«Лучше верить себе, а не поводырю,

Лучше слабый очаг, чем казенный уют,

Потому что ведомого первого бьют...»

 

Не за тем мы приходим, за чем-то другим,

Как весенние птицы — к деревьям нагим,

Где, свивая гнездо, за листвою следят:

Прилетают к нагим, от нагих и летят.

Значит, их привлекла не ветвей нагота,

А иное. Наверное, дня долгота.

 

Но не будем гадать. Постоим над рекой,

Проплывающей лодке помашем рукой.

За лукой — коростель? или хрипы ворон?

 

... Да не та это речка, причем здесь Харон!..

 

Просто шел, притомился, умылся в реке,

И пишу эти строчки на влажном песке.

ЗС-100

---

Опять ты, моя узкоглазая родина...

                     …Где ветер звоном однотонным

                      Гудит-поет в стволы ружья.

                                                                   И. Бунин

 

Опять ты, моя узкоглазая родина,

В рассветных озерах полощешь зарю,

Где я, пробираясь глубокими бродами,

Дышу камышами и гнезда зорю.

 

Утиные гнезда в утиных осоках…

Летящие гуси в белесый туман…

Грачей паруса на березах высоких…

Кормушка ондатры и ржавый капкан…

 

Куда мне от этого спрятаться-скрыться,

В каком заповедном безлюдном краю?..

И воду я вновь наливаю в корытце,

Зерно рассыпаю и лошадь пою.

 

А солнце слепит так, что можно заплакать!

А воздух такой — не устанешь дышать!

Колесные втулки и «окать» и «акать»

Начнут и Гнедую уже не сдержать.

 

И снова дорога, и снова проселки…

Размерена жизнь, как размеренный бег!

И ветер стволами потертой двустволки

Такое поет — не забудешь вовек…

 

И если печаль по отчизне привольной

Опять подступает и душит тоска,

Я гулкую ноту той песни двуствольной

К строке примеряю, и дышит строка.

БЛ-184

---

Тяжкий крест на весу...

Тяжкий крест на весу несу,

Не ропщу на лихой удел.

Я просил не на колбасу,

Я издаться "за так" хотел.

Отвечали мне:

 — О-ё-ё…

 

Я крутил колесо свое.

И крутился я в колесе,

Где орехи и шишки все

Зелены, горьки и тверды...

 

Мне достать бы живой воды!

 

Окунуться в живой родник,

Чтобы заново я возник,

Чтобы конь мой от ветра свеж,

Чуял запахи вражьих веж,

Чтоб несло меня, не снесло,

Чтоб держало волну весло,

Чтобы, веруя в доброту,

Не страдал я за веру ту.

КЗ-52

---

Годы детства...

                    Зое Б.

Годы детства!

В том начале

Поезда и те стучали.

Стук-постук, да стук-постук.

Вроде, как по стыкам стук.

А какие не стучали,

Тех в депо, чтоб там молчали.

И в кромешной темноте

Догнивали молча те.

Я о чем?

А все о том же.

Та же сыпь на той же коже,

Та же суть, и так же нас

Призывают в трудный час,

Чтобы снова мы стучали

О чужой большой печали,

Но негромко, чтоб на стук

Псы не лаяли на сук.

БЛ-87

---

Россия

                            Чудовищна, как броненосец в доке…

                                                             О. Мандельштам

 

Чудовищна, объемна и страшна,

С характером тяжелого медведя,

С монголами и галлами соседя,

В народы обращая племена,

 

Изнемогая от того и мучась,

Добыв свободу кровью и трудом,

Она идет, уверенная в том,

Что не напрасно ей такая участь.

 

И мы ее, влюбленные в нее,

Случится край – в сто первый раз поддержим,

В канаты свяжем жилы и удержим,

Ей кануть не дадим в небытие.

 

СЛИП-151

---

ЗэКа

Вот еще пришел один…

Сорок лет в пустынях шлялся.

Черным солнцем напитался…

Что расскажет паладин?

Он стоит, под стать картине,

Весь в тату, как в паутине.

Был когда-то очень крут.

Вышел весь… И не фиг тут…

Сказка страшная страны.

Горький шип чертополоха…

Но кружатся пацаны!

Не кончается эпоха.

Соберутся стайки в стаю…

Я страницы отлистаю,

Что увижу? Прошлый век…

Я, дружки, вот так же — зэк…

И на этот шухер глядя,

Не въезжаю, не пойму,

Что такое было в дяде,

Что тянулись мы к нему?..

БЛ-89

---

Закат свою багровую рубаху...

Х   Х   Х

 

Закат свою багровую рубаху

Спалил и расстелил в низинах дым,

И коростель — так раздирают плаху! —

Токует: «Хор-рошо быть молодым!..

Не вр-ру!.. Не вр-ру!..» — Напористо и звонко,

И жеребенок по траве густой

Затанцевал, как будто жеребенка

Подковкой подковали золотой!

Любимая! пойдем смотреть и слушать,

Таких закатов нету в городах, —

Там вечера в безделье бьют баклуши,

Развешивая их на проводах;

Там скрип железа, шарканье ботинка,

Там свет фонарный желтый и косой,

А здесь, ты видишь, каждая травинка

Отмечена высокою росой.

 

Смеешься ты и рассыпаешь кудри —

Волна к волне — по золоту плеча...

Нам ночь сошьет шатер из черных нутрий,

Чтоб кровь толкалась в венах, горяча,

Чтоб смех твой был, как песня на излете,

Чтоб воздух был ромашковым, густым,

Чтоб токовала птица на болоте:

«Не вр-ру!.. Не вр-ру!..»

 

ЛП-50

---

Память, память...

Память, память...

Клинок твой блестящ и остер!

Из глубокой норы, из дремучих расселин,

Выползает тарантул на яркий костер

И свечою встает, озарён и растерян.

 

Черным ядом сочится, пузат и пушист.

Утка пьет в камышах, бьется влага о сваи,

Опадает с березы и кружится лист,

Собирая пернатых в тревожные стаи.

 

Ничего не ищу. Все, что надо, нашел!

Мирозданье стоит. Волос долог, но тонок.

И обрушится меч...

Жеребенок смешон.

Бьет копытцем по воздуху. Бей, жеребенок!

 

И губой своей сахарной пей из реки,

Глаз жемчужный кося на узорное стремя,

И следи как  хомут для тебя мужики

Обшивают ремнями и слушают время.

 

Время ходит с бубён. Без мухлевок игра!

Мирозданье стоит. Длится поле без края.

Но сова прокричит, и промолвит «пора»

Твой табунщик, аркан в сто колец набирая.

 

То не коршун падет, то веревка змеей

Обовьется, и сердце застонет-заплачет...

Мирозданье стоит. Жеребенок другой

Пьет из той же реки, бьет копытцем и скачет.

ЗС-7

---

Не зашорен, не голоден...

Не зашорен, не голоден,

Жил я весел и свободен:

Солнца – прорва, звезд – кули,

Бляшки меди на уздечке,

Гуси-лебеди на речке…

А потом они пришли.

 

А потом пришли они,

Водку пили, жгли огни,

Яйца ели, хлеб и сало,

Салом салили сусала,

Говорили о войне,

О колхозе, о стране.

 

Упрекали, обрекали,

Из сеней зерно таскали…

А когда они ушли

И гнедую увели,

Понял я, что у меня

Ни страны и ни коня.

КЗ-14

---

Под напевы реки...

Под напевы реки, у высокого края,

Где звезда по дуге упадает, сгорая,

Где кривой горизонт и березы кривы,

Я бродил пацаном, шалопаем бездомным,

Объяснялся в любви деревенским мадоннам,

И на зорях литовкою столько травы

 

Повалил. Куликовое поле! Не меньше.

Чистотел ли, татарник... И было не лень же

Хороводиться ночь и мотаться в луга,

Чтобы вволю натешиться острою сталью,

Чтобы видеть потом журавлиную стаю —

Как летит, задевая крылами стога!..

 

Ой, стога! Высоки! До луны, до звезды!..

По утрам у коровы слюна из слюды

Повисает с губы, и пахучим настоем —

Молоком да прожаренной солнцем травой —

Как дохою, накроет меня с головой...

И припомнятся ночи с далекой верстою,

 

И роса, и дышащий туманом Алей,

И высокие трубы седых журавлей,

И тугие отавы, и кони на броде...

Неужели все это прошло, протекло,

И не склеить разбитое это стекло

Никому. И душа, словно кость к непогоде,

 

Так болит...

ВД-28

---

Вновь по Невскому...

Вновь по Невскому, по Садовой,

Золотою гремя обновой,

С побуревшею головой

Ходит осень, соря листвой.

 

Третье «…бря»! В эти сроки если

Запевать начинают песни,

То — с утра, и в протоки улиц

Их выносят, слегка сутулясь.

 

Цвета красного, аки маки,

Над толпой шевелятся знаки –

В направленье (качаясь зыбко),

Где стреляли однажды шибко.

 

Видно, время не быстротечно,

Если нам подфартило лечь на

Те же камни в столетье трижды.

Не забыли потомки лишь бы!

 

А потомки, тряся котомки,

Вдоль каналов бредут в потемки,

Золотую листву пиная,

О грядущем своем не зная.

 

Медной шпорой гремят о шпору!..

Где та площадь, что будет впору

Этим юным, когда придется

Пасть им «жертвою», как поется?

КЗ-116

 

---

Мой август

Судьба моя! Иной судьбы не надо.

Я верю в то, что я себя найду...

Я видел в детстве, как зарядом града

Сшибает небо яблоки в саду.

 

...О, месяц август...

Чист и благороден!

Земля прогрета, зреет каждый плод,

Хлеба шумят, и вдруг однажды в полдень

На юге почернеет горизонт.

 

И мама вздрогнет и опустит руки.

Собьется живность в сенях, в уголке.

И станет тихо и темно в округе,

И птица загогочет на реке.

 

Телеге батя жердь воткнет в колеса,

Пройдется ветер шалым помелом,

И черный мрак с отметиной белесой

Повиснет над растерянным селом.

 

И небо лопнет, затрепещут клены,

Со звоном стекла брызнут на крыльцо,

И по дороге круглый и зеленый

Поскачет град с куриное яйцо.

 

И заскулят щенята у порога.

И даль за градом будет не видна.

И станет батя материться в Бога,

И мать начнет молиться у окна...

 

Я помню все: разлившееся устье,

Дома без стекол, женщину в платке,

Смотревшую туда, где плыли гуси,

Раскинув крылья, мертво, по реке...

 

Уже давно полжизни пролетело,

Я находил, я верил, я спасал.

Я трудно жил.

Я честно делал дело

И без нужды каменья не бросал.

 

И пораженья были и удачи...

Июль сгорел, скатился за холмом,

Мой месяц август чистый и горячий

Мои плоды качает под окном.

 

И верю я, что град не повторится,

Что обойдет беда мой светлый дом,

И я, как изувеченная птица,

Не закричу и не забью крылом...

ЗС-182

---

Питер

Небо золотом проколото.

Я живу здесь. Ем и пью.

На закате дня из золота

Золотые петли вью.

Сам себе тиран и мученик,

Сам провидец и пророк,

Сам себя ночами мучаю,

Продираясь между строк.

Словно конь, опутан путами,

Не на свет гляжу — во тьму,

Годы — что? — эпохи путаю,

Где какая не пойму.

Земляник лесных не трогая,

На Вуоксу, по росе,

Финской старенькой дорогою

Под косым углом к шоссе

Я хожу, и ниже Лосево

На кольцо лещей ловлю.

Знаю Бродского. Иосифа.

Прозу Бабеля люблю.

Поражаюсь….

Что ж ты, Господи!

Одарил, как наказал…

Слов космические россыпи.

Жизни призрачный вокзал.

КЗ-121

---

Август (2)

Упало яблоко в росу

И лопнуло:

 — Хочу осу!..

 

Гул покатился по деревне, -

Он ширился, бугрился, рос.

Пирамидальные деревья,

Во весь свой исполинский рост,

К дороге вышли. Стали в ряд!

 

Они и ныне так стоят...

 

Стучат листвой упругой в небо,

Стекают влагой и следят,

Как вереницы ос летят

На запах мяты, браги, хлеба;

На мякоть яблок, дынный дух,

На говор хрипловатый, ранний,

На кровью пахнущий сычуг

И горечь печени бараньей...

ЗС-138

---

Утро

Ранний свет. Откину полог –

Брызнет золотом восток.

Шмель – мохнатый спелеолог

Лезет в тыквенный цветок.

 

Зреют дынь тугие слитки.

Слышен перепела бой.

Конь пасется у калитки,

Мокрой шлепает губой.

 

Запевает гулко улей.

Мед и яд. Одно окно.

Золотой жужжащей пулей

Очарован я давно.

 

Жизнь мудра. Разгадка рядом.

До чего же прост ответ.

Соты с медом…

Пчелы с ядом…

А без яду меда нет.

СЛИП-13

---

Ирине, в альбом

Ни под какой такой залог

И ни с какой лукавой целью

Я Вам пишу двенадцать строк,

Как примечанье, нонпарелью.

 

Всё потому, что в летний час

В толпе, по Невскому идущей,

Мой глаз, события не ждущий,

Остановился вдруг на Вас.

 

И замер я светло и немо —

Всё как у всех, — лицо, глаза...

Но надо всеми было небо,

И лишь над Вами небеса!

Г-50

---

Собирая пивные банки...

Собирая пивные банки,

Я наткнулся на банку манки,

На селедку. На иваси!

Я веселый домой шагаю.

Не ругаемый, не ругаю.

Сколько светлого на Руси!

 

Дух свободы! Дворы, помойки.

Петербургские новостройки!

Свет мерцающий, блеск авто!

Стекла, кованые железы,

Инородцев глаза-разрезы,

Неба ржавого решето!

 

И над городом нависая

Синей сталью, луна косая

Нас рассматривает в упор.

А на кухнях чаи-беседы,

Самодуры и самоеды,

О политике разговор.

 

Ой, шумна и хмельна закваска!

Не кончается наша сказка…

Выйду в полночь, шагну во тьму –

Фонари, купола, граниты,

Скачет всадник, грохочут плиты.

До чего ж хорошо ему!

 

Сталь гремит, удила бряцают,

Голубые белки мерцают,

Белой завистью зоб раздут –

Сквозь мосты, аки сквозь ворота,

Корабли российского флота

По фарватеру вверх идут.

КЗ-119

---

Поэзия! Высочество...

Поэзия! Высочество... Величество...

Не переходит в качество количество.

Мне эта мысль — что в подполе сверчок.

Не переходит...

Ноет мозжечок.

Как будто кто, от радости дрожа,

Мне череп вскрыл и запустил ежа.

Вот... мучаюсь...

Да ладно б только это.

Не переходит... Ну — такой закон!

Но есть беда иная у поэта,

Когда он вдруг поймет, что лишний он.

Что трудно быть на сером фоне белым,

Да что там — белым, просто трудно быть.

Поэтов убивают между делом.

Поэт?

А почему бы не убить...

И, шаркая паркетными полами,

Предчувствуют красивую игру,

И пули досылают шомполами,

И порох проверяют на искру.

В партере шепот.

Письма в бельэтаже...

Ржут кони. Даль завешена грозой!

... Потом — гвоздики, мол, скорбят, а как же,

И плачут покаянною слезой.

Г-116

---

Цыганочка Галя

Все так со мною было

Тогда, когда мне было

Четырнадцать неполных... Веселый пистолет,

Дружил я, хали-гали,

С цыганочкою Галей,

Которой тоже было неполных... двадцать лет.

 

Платочек из батиста.

От бабушки монисто.

Ходила, как летала, не верила в судьбу.

Мне говорила: «Мальчик...»

Фонариком рукавчик.

И, словно у царевны, была звезда во лбу.

 

Ах, эти тёти-моти...

В быту и на работе

Они бранили Галю — мол, ведьма и змея.

Она ж меня учила

И от любви лечила, 

И с каждым днем сильнее в нее влюблялся я.

 

Из юности, что спета,

Я вспоминаю лето,

Табунные просторы с охапками росы,

Распахнутые ночи,

В которых было очень

То холодно, то жарко от Галиной красы.

 

А годы шли-летели...

Да что ж я, в самом деле!

Ей вон неполных сколько, а мне неполных сколь?

Она ушла в итоге,

А я настроил ноги

Туда, где проступает на гимнастерках соль...

 

Я Галю не обижу!

Когда цыганку вижу —

Я вижу наше небо, подобное шатру,

Кривой цыганский месяц,

Скирду у старых мельниц,

И юность, что горела, как факел на ветру.

Г-51

---

Николай

Теперь он, напиваясь, не поет

Как в юности.

Веселием не маясь,

Теперь буреет, в смысле устает.

Вчера упал в постель, не раздеваясь,

Позавчера на кухне пролил треть

Кастрюли щей, ударил телевизор.

Потом узнал, что пел любимый Визбор.

 — Вот то-то, пел, а мог бы и не петь...

 

Светает.

Утро.

Черный и худой,

Как проклятый, повенчанный с бедой,

Он шарится в шкафу. Осенний холод,

Скупой зарей до инея размолот,

Сочится в дверь... Да вот оно... винцо...

Потом, пытаясь в зеркале лицо

Свое признать, он видит не лицо,

А что-то страшное. В шерсти. Заподлицо.

Но снова пьет.

Считает, что мудреет.

И думает — споет.

А сам звереет.

ЛП-64

---

Меня убили не отравой...

Меня убили не отравой --

Литым свинцом.

В расстрельном рву…

Порылся я в груди кровавой,

И вынул пулю, и живу.

 

Хожу, свинец в руке катаю…

Не зарастает боль, жива.

Открою грудь и наблюдаю

Как с кровью капают слова.

 

Течет песок, седеют брови,

В глазах не свет стоит – печаль.

Не жалко слов, не жалко крови,

Добра нажитого не жаль,

 

Ни хомутов и ни постромок.

Все это прах, зола… Ничто…

Мне только жаль тебя, потомок,

За той рекой. Лет через сто…

БЛ-123

---

Лёха

Все тот же дом — стена в лохмотьях дранки,

В дому все тот же вечный ералаш —

И шаровары желтые из нанки,

И мерина потрепанный плюмаж —

Все вперемешку — потники, уздечки,

Подкованные дедом сапоги,

Башлык, портянки, горький запах печки...

 

А ведь имеет руки и мозги!

 

Но вот, поди ж ты, все ему до фени,

И стекол нет, и в печке не горит...

 

Зайду под вечер (лампочку бы в сени):

 — Здоров ли, што ль?..

 — Здоровый... — говорит.

И шахматною двигает доскою,

И «Беломором» пыхает, клубя.

Он в шахматы играет сам с собою,

Никак не обыграет сам себя.

С ним говорить — двух слов не допроситься,

С ним водку пить — не выдержат мозги...

 

А сапогам  лет сто  еще носиться.

Добротные такие сапоги!

ЛП-83

---

Шестистишия

1.

 

Солнце встало. Ало-ало!

Подошло к сосне густой,

Толстый сук облюбовало,

Самый-самый золотой,

И уселось на суку,

Подперев рукой щеку.

 

2.

 

Солнце встало. Ало-ало!

И в деревню зашагало,

Вдоль по улице прошло —

Стекла в избах подожгло,

И уселось в тополях —

Крылья красные в полях!

 

3.

 

Солнце встало. Ало-ало!

Конь заржал. Корова встала.

Петухи на все село

В разнобой орут: — Взошло!..

Ходят, шпорами звенят

И негромко кур бранят.

 

4.

 

Солнце встало. Ало-ало!

Кур с насеста поснимало.

Куры — важные тетери —

Вышли, стали возле двери —

То ль идти скрести песок,

То ль поспать еще часок?

 

5.

 

Солнце встало. Ало-ало!

Золотое покрывало

Уронило на стога.

И стога — в росе! -- искрятся,

Золотой парчой дымятся —

Серебро течет в луга.

 

6.

 

Солнце встало. Ало-ало!

В стекла звонко постучало:

 — Просыпайтесь!.. — И лучом

Лист кленовый шевельнуло,

Над трубою дым согнуло

И свернуло калачом!

 

7.

 

Солнце встало. Ало-ало!..

Я откину одеяло —

Желтый зайчик на стене! —

Теплый, бархатный, с ладошку!..

Подойду босой к окошку:

Солнце ходит по стерне!

Г-73

---

В саду в полуподвале, где...

                              За Паганини длиннопалым...

                                                   О.Мандельштам

 

В саду в полуподвале, где бильярд,

Играет бомж на однострунной скрипке.

Бичи молчат, погашены улыбки,

И только пальцы бомжа говорят,

Да конский волос вынимает голос

Из одинокой тоненькой струны.

Открыта дверь. Звезду роняет космос.

Ладони вытирает о штаны

Пацан-сержант...

Шары застряли в лузах,

Лежат кии, развернуты углом,

Напоминая циркуль в Сиракузах

В тот час, когда ворота шли на слом.

Кто рассчитает квадратуру круга?

Кто рассчитает оптику зеркал?..

Играет бомж, спина его упруга,

Глаза прикрыты и блестящ оскал.

Играет бомж и в этом зале темном

Нет никого — лишь пальцы да струна...

 

А в профиль он похож на горбуна

Из кадра, что мы видели и помним.

ЛП-10



---

Валун шевелится, и ветер доносит...

Валун шевелится, и ветер доносит

Капусты морской усыхающий запах.

Луна камыши осветила и косит,

Да так, что лосось в серебристых накрапах

Встает на волну и веселой губою

Снимает звезду и уносит с собою.

Снимает и снова! Одну за другою!

Он в лунном луче голубою дугою

Сверкает и брызжет! Вальяжно! Свежо!..

Губою — звезду!..

До чего ж хорошо!

И вкусно, наверно, и просто приятно,

Представьте — во рту и светло и прохладно,

И ветер соленый, и шорохи сосен...

Я помню его, я с ним бился в ту осень!

 

...Пятнистый, упругий, холодный, голодный,

Он звезды уносит в свой замок подводный,

Где — камень на камень, звезда на звезду

(Блесна моя там же блестит под камнями!)

Он строит гнездо, он кипит плавниками,

И ждет свою Ладу:

 — Придешь ли!?..

.....................................

 — Приду!

ЛП-18

---

Прибалтика

1.                                                                

 

Чужой костел. Чужое пенье.

Слова чужие. Бог чужой.

Чужие острые строенья

Над речкой с темною баржой,

Где, двух в пальто на полубаке,

Сигар мерцают огоньки...

И ни одной худой собаки.

И можно сдохнуть от тоски

На этой серенькой полоске,

Где ветра постоянный вой,

Где чаек злые отголоски

Как пьяный крик сторожевой

Над маяком, чей контур узкий,

Как дышло в каменном плаще...

И что здесь может делать русский?

И что здесь делать вообще.

 

2.                                                                

 

Автобус. Остановка. Чуваки.

На всех про все гитара и чувиха.

Внизу бегут машины, но гудки

Сюда не долетают. В парке тихо.

 

Июльская созревшая листва

Так тяжела, что шевелиться лень ей.

И чуваки точь-в-точь, как дерева,

Ни возгласа, ни радости, ни пенья.

 

Молчат. Желтоволосы. Высоки.

Воды балтийской с валунами помесь…

Шел ночью дождь. Теперь на шпиле Томас,

Расставив ноги, сушит сапоги,

Ни на мгновенье не смыкая ока,

Направленного в сторону Востока.

КЗ-106

---

Жизнь меряя ведром и метром...

Жизнь меряя ведром и метром,

Облитый золотом зарниц,

Я знаю как под легким ветром

Колышутся пласты пшениц,

 

Как бьются в ярой сшибке кони,

Как каторжно бредут стада

На комбинат, что с гулким стоном

Выталкивает поезда,

 

Набитые багровым мясом,

Трубящие и вширь, и ввысь,

И паром по колесам красным

Свистящие: «Какая жизнь!..»

 

А жизнь клубит, кипит и льется!

Что на току, что на меже…

Я в жизнь вхожу, и сердце бьется

Мое по взрослому уже,

 

И запуская кровь по кругу,

Прокалывает грудь слегка.

Я, принимая эту муку,

Запоминаю на века

 

Смиренья горькую рубаху,

Гнездо сорочье на суку,

И размалеванную птаху

С блестящей пуговкой в боку…

БЛ-186

---

Плесецк

За казармой черника и медвежья тропа.

Мы ракету поставим на «столе» «на попа».

 

Мы заправим ракету, отойдем, поглядим.

Ощущенье такое, что ты непобедим!

 

Улыбаемся… Дети!

Что старлей, что солдат…

Золотое столетье – век притянутых дат,

 

Революций, расстрелов, век ЧК и «зэка».

Достаю парабеллум, и палю в облака!..

 

И обрушатся стекла серебристым дождем,

И кровавые сопла плюнут в землю огнем!

 

Брызнут струями света, плит оплавят края.

Задымится планета подо мною моя.

 

Рухнет птица без крика, сосен выгорит медь,

Пожелтеет черника, и погибнет медведь…

СЛИП-51

---

Не изгой, не парвеню...

Не изгой, не парвеню,

Развернув стихов меню,

Я листаю эту стаю

И читаю, и взлетаю,

И как будто наяву

В чудном космосе живу.

 

Вот искусство!

Вроде просто…

К такту такт, строка к строке,

Мягко, плотно, как берёста

В новгородском туеске,

Что хранит в тени покоса

Влажный холод родника.

Поднесешь к губам – береза…

Родина…

Земля…

Века…

БЛ-134

---

Бабушка

Бабушка в сквере. В пальто и берете.

С бабушкой рядом вязанье в пакете.

В пальцах у бабушки тонкие спицы.

Смотрят на бабушку с ветки синицы,

Смотрят, гадают и не понимают:

Что это бабушка часто вздыхает!

Тонкие пальцы... Блестящие спицы...

Ну, до чего ж бестолковые птицы!

Бабушка вяжет для внуков. Заочно.

Бабушка носит посылки на почту.

Бабушка с почты посылок не носит...

Лето прошло и кончается осень,

В парках повяла, пожухла трава...

Внуку — девятый, а внученьке — два.

Рядом чужие играются дети,

Бабушке зябко в пальто и берете.

Солнце лучами сквозь листья играет,

Бабушка вяжет и думу гадает:

«Может, приедут, внучаток покажут...»

Может, приедут…

И вяжет, и вяжет.

ИННД-76

---

Ходит лето...

Ходит лето по Невскому в синей рубахе,

Светофоры мигают, цыгане шумят —

Золотые улыбки, узорные бляхи,

Разноцветные шали и юбки до пят.

 

Это Питер. Не юг. А представьте — на юге,

В Бессарабии или вблизи Ферганы —

Седла золотом шиты, в алмазах подпруги,

Анаша, и в глазищах осколки луны.

 

И качается небо, расшитое красным,

И колесные спицы, купаясь в реке,

Набухают водой, и, тоскуя о разном,

Бредят новым костром. И встают вдалеке

 

Сети пыльных дорог, и завязанным тропам

Ни конца и ни края. Курганы текут.

Дикошарые кони проходят галопом,

И нагайки со свистом татарник секут.

 

Волкодавы бегут. Под напевы гитары

Побелевших кибиток плывут паруса,

И хлебов золотых золотые пожары

Разжигают закат.

И горят небеса…

 

И горят небеса, августовское лето

Разрывая на ленты, на сорок заплат,

И трамвай по Литейному, словно карета,

Запряженная цугом, въезжает в закат!

КЗ-123

---

Когда ущербная луна...

Когда ущербная луна

Взойдет над черным пепелищем

И степь раздвинется, видна,

Я вижу ясно из окна,

Что кто-то бродит близ жилища.

 

Уже какую ночь подряд

Он под мое окно приходит,

Одетый в сумрачный наряд.

И завороженный мой взгляд

Следит за ним и не находит

 

Его следов... Что ищет он,

Мой гость загадочный и странный,

Когда над миром правит сон,

Когда с холмов со всех сторон

Ползут колючие туманы?

 

Что носит он в душе своей,

Какую тайную тревогу,

Какую боль прошедших дней,

И к тихой пристани моей

Кто указал ему дорогу?

 

Что общего меж ним и мной,

Что вместе нас соединило

В степи заснеженной ночной

Под этой острою луной —

Какая страсть, какая сила?

 

Зачем в минуту забытья

Мой дом покажется мне гробом:

Как будто жизнь прошла моя,

И за окном не он, а я

Брожу по голубым сугробам.

НОПС-36

---

И когда тракторист...

 

                                             Не дивитесь, братия мои,

                                             Если мир ненавидит вас.

                                                     Перв. посл. И. Богослова, гл. 3, п. 13

 

И когда тракторист сдернул купол тросами —

Закричала летучая мышь. Отродясь

Не бывало их здесь. Матерясь и крестясь,

Затворила деревня ворота и ставни.

 

Пять ночей выли волки на дальнем отроге,

Восемь дней старики не садились к столу.

И весь месяц июнь вдоль разбитой дороги,

Объедая бурьян, шлялся скот по селу.

 

А потом — ничего... Крест и купол сожгли.

Разобрали алтарь. Растащили иконы.

Свищет ветер в пазах...

Оскверненной земли

Не желает никто. Лишь под вечер вороны

 

В серых кофтах садятся на темный венец,

Чистят перья, негромко ведут перебранку,

Да порой удилищем на зорьке малец

Протрещит по ограде, идя на рыбалку.

ЯУНВ-94

---

Развернулась земля на юг...

Развернулась земля на юг.

Табуны идут, грохоча.

Глухо стонет иртышский луг

Под подковою басмача.

 

Не сраженье идет — страда!

Шелестит на ветру тростник.

В голубом Иртыше вода

Розовей, чем язя плавник.

 

Жирный блеск пулеметных лент.

У кентавра звезда во лбу.

Шитый золотом позумент

Освещает его судьбу.

 

Брызжет алое на песок.

Трубы медные пьют зарю.

Сабли чертят наискосок...

Я на бойню с небес смотрю.

 

И такая во всем тоска!

И такая печаль в душе...

Я еще не рожден пока,

Только жить не хочу уже.

КЗ-149

---

Только музыка и пена...

Только музыка и пена, только чаек долгий стон.

Полдень бьет… Студентка Лена… Эскимо. Кефир. Батон.

 

Эскимо. Кефир. Батон…

Шейки, твисты, вальс-бостон,

Литераторы, богема, звуки парные, «Сайгон».

 

Сессий дни еще далеки, еще лист на тополях

И дождей косые строки, как помарки на полях.

 

А помарки на полях —

Завитушки в кренделях,

Кружева, банты, манжеты, плечи в темных соболях!

 

Я тебя к дождям ревную, я тебя в кино вожу,

Я рисую ось кривую, чудный локон вывожу.

 

Чудный локон вывожу,

Цифры номера твержу,

О своей большой печали никому не расскажу.

 

У тебя повадка рысья, тонкий профиль, мягкий шаг…

Я, наверное, ошибся, что пошел не на филфак.

 

А пошел бы на филфак,

Не писал бы. Это факт.

Там не учат к слову слово брать из космоса «на так».

 

Ты была б со мною рядом, и тебя, в движеньях строг,

Я плечом касался б, взглядом, трогал бы за локоток.

 

Трогал бы за локоток,

Гладил каждый коготок,

Но в стихах тебя прославить никогда б уже не смог…

СЛИП-60

---

Сапёрное*

                                                        *Сапёрное - поселок (под Питером)

1.

В стороне от тропы

Под осиновый всхлип

Собираю грибы…

Белый груздь – это гриб!

 

Я иду по камням,

Я стою под сосной,

Я березовым пням

Бью поклон поясной.

 

Августовские дни!

Всё в росе, как в дыму!

Горькой кистью брусни-

чною жажду сниму, –

 

И хожу, и тружусь,

Полной грудью дышу!

До бровей надышусь!

До краев нагружу!

 

Под декабрьский скрип

Жду вас в гости, друзья!

Белый груздь – это гриб!

Не отметить нельзя.                                                     1760

2.

Грузди белые, как блюдца,

Подойдут, в сапог упрутся,

Дождевой росой полны.

Под любой такой холеный —

С луком, с маслицем, соленый! —

Забуреет полстраны.

 

Дышит лес туманом влажным.

Вдаль гляжу из-под руки —

В гамаках висят, вальяжны,

Золотые пауки.

 

Зубы скалят, пузы чешут,

Солнце ждут, а наверху

Две сороки ладно брешут,

Сочиняют чепуху.

 

«Вот идет медведь горбатый!

Злой медведь, большой, седой...»

Что — медведь, я сам сохатый,

В сапогах и с бородой!..

 

Бурый вереск, небо сине,

Пней нахмуренные лбы...

Я люблю тебя, Россия,

В том числе и за грибы!

 

Через павшую лесину

В гущу лезу, бью росу.

Грузди валятся в корзину:

 — Унесешь ли?

 — Унесу!

Г-86

---

Октябрьский триптих

1.

 

... И ворон, альфа и омега

Пустых небес, в преддверье снега,

Стальных когтей начистив медь,

Летит туда, где в чистом поле

Пасется солнце на приколе.

 

Стараясь цепью не греметь,

Оно — белесо, рыжебоко! —

Порой вздыхает так глубоко,

Что дышит, кажется, за двух...

До Покрова еще неделя.

Жирует щука, спит Емеля,

Грохочет шпорами петух.

 

И не понять — что значит это?

Крестьянки, провожая лето,

Ботву на огородах жгут,

Потом поют, потом смеются,

Пьют чай вприкуску, дуют в блюдца,

Мужей костят и снега ждут.

 

2.

 

Еще зима со всем добром,

Синея тучей, за бугром,

Команды ждет высокой свыше.

Но лес молчит, и даль молчит,

И птица-лебедь не кричит.

И солнце рыжее по крыше,

Подсвечивая облака,

Ползет и валится с конька...

 

И глянем — благодать-то Божья!

И выйдем, сена для коров

Снесем в загон, прихватим дров

И запалим в печи остожье.

 

...С холмов, с деревьев, по шоссе

Зима придет во всей красе

Под утро.

Белым новоселом!

Крылечко опушит, стреху.

«Горлань!» — прикажет петуху,

И зайца сделает веселым!

 

И мы проснемся — а в окне

Дома на белом полотне

Не серым светятся, но — синим.

И старый гусь, рассыпав смех,

Глядит через порог на снег,

И что-то говорит гусыням.

 

3.

 

Ну, вот, мой друг, и Покрова!

И ты глядишь в окно и бредишь,

Как будто с панталыком едешь

В село родное по слова.

 

Слова, слова... Тех слов запас

В любом селении не мерян,

Их знают и баран, и мерин,

И тот, кто эту пару пас.

 

И ты их помнишь. Не избыть!

Печаль не переплавить в шутку,

Как не возможно разлюбить

Езду в санях по первопутку

Хоть по слова, хоть по дрова...

 

Эх, лег бы снег на Покрова!

ЗС-118

---

Влюбленный в жизнь...

Влюбленный в жизнь, в широкий праздник лета,

Прожаренный на солнце и ветрах,

Опять пою тебя, моя планета,

В табунных травах, песнях и кострах.

 

Медовый дух. Озерный воздух. Воля!

Цветет калган, и далеко видна

Пасущаяся в поле на приколе,

Качающая волнами руна,

 

Овца. Пустышка. Блеющая кочка...

Шмели гудят, погода высока,

И журавлей кочующая строчка

По небу не плывет еще пока.

 

Еще в лугах лежат такие росы,

Что кровь немеет в жилах, и восток,

Обрызгав небо, падает в покосы,

Обшаривая каждый лепесток.

 

Как будто мягкий зверь на влажных лапах,

С особым тщаньем нюхая следы,

Он травы шевелит, и пьяный запах

Пронзает хмелем небо и кусты.

 

А далеко, за темною грядою,

Туман кругами ходит над водой,

И, удивленный тихою водою,

Покачивает белой бородой.

 

И это все от края и до края —

И черных туч воинственный разбег,

И солнца шар, что катится, сгорая, —

Не полюбить не может человек.

КЗ-147

---

Сосед

Он ставил шаг размашисто и длинно,

Плащом китайским кованным шурша.

Упругая стальная сердцевина.

Распахнутая мощная душа.

 

Желанный гость, он был как бог и выше.

Садясь за стол, он вынимал наган…

Кружился день над голубиной крышей,

Крошил сургуч, заглядывал в стакан.

 

Катилось к водке пиво на прицепе.

И под стакан сосед сквозь хмель и грусть

Читал мне стих, где кот ходил по цепи.

Не по листку читал, а наизусть.

 

Он тосковал – какие люди были!

Ведь погибали… почитай, за так.

Рассказывал, как Пушкина убили.

Убили – что… А хоронили как…

 

Гитару бы… Да где найдешь гитару?

Гармошку бы. И тоже негде взять…

Он от ствола прикуривал сигару

И разрешал наганом поиграть.

 

Сверкали камни, пламя шевелилось.

Солдатская поделка. Получок?..

Пока питье плескалось, пузырилось,

В тоннель ствола, в таинственный зрачок,

 

Я всматривался. И под горлом где-то

Рождался холод и сводил с ума…

Мне в том стволе, во тьме, судьба поэта

Мерещилась. В окне стояло лето,

А чудилось – морозная зима.

КЗ-144

---

Весна -- это просто

                                Я так хочу изобразить весну...

                                                           Ю.Левитанский

 

Весна — это просто.

Сугробы осядут,

И прядают стойла в потемки, и прядут

Высокие кони, воронки ноздрей

На юг развернув. И нахлынет с полей

Садами цветущими, талым Тянь-Шанем,

Свистящим крылом и болотом кабаньим.

 

Набухнут озера, распустятся реки,

На солнце свои слеповатые веки

Проснувшийся суслик откроет. Живой!

На пестрой меже, словно знак межевой.

 

Потянет кострами — с полей, луговыми —

И вынесет в поле рогатое вымя

Корова — с пятном, как с большим ярлыком —

И первую зелень смахнет языком.

 

А — птицы!

Грачи, и скворцы, и сороки,

И ворон, шныряющий гнезда в осоке...

Но каждая с песней, с веселою трелью!

И селезень, в белом кольце-ожерелье,

Зарю не проспит, и, приладившись сбоку

Зазнобушки серой, подрежет осоку

Крылом, и пойдет над полком егерей,

Хоть бей по нему из трехсот батарей!..

 

Все это — весна.

Так оно и бывает!

И, если кого-то заряд убивает —

Весна луговой собирает народ,

И чибисом плачет, и выпью орет.

 

ЯУНВ-38

---

Просыпаюсь. Умываюсь...

Просыпаюсь. Умываюсь.

Утро. Лето. Коростель.

Я в коровах разбираюсь:

Эта — нетель, эта — тель.

 

Это — мерин, в смысле лошадь,

Это — кнут, пастуший бич.

Я с бичом вхожу на площадь:

 — Пошевеливай, Фомич!

 

А Фомич — бугай, что надо!

Белый галстук, рыжий фрак.

Он обнюхивает стадо,

Потому что надо так.

 

Он обходит стадо справа.

Здоровущ! Едрит-кубыть…

У него такое право —

К дамам справа подходить.

 

Он в своих правах упрямый,

А дойдет до дела – крут,

Садку сделает – у дамы

Облака в глазах плывут.

 

У него на шее складки,

На хребте несет зарю,

Он вдыхает запах сладкий

Через левую ноздрю!

 

Не бодлив, кольцо не вдето,

Мыкнет — волны по воде!

И при нем шестое лето

Волки ходят черт те где...

 

Ну, пошли...

Телята, мамы...

Бык — вожатый, в голове!

Я иду последний самый,

Бич змеится по траве.

 

Бич змеится-серебрится.

Ладный бич.

И я не плох!

Улетай с дороги, птица!

Убегай, чертополох!

 

Дых здоровый!

Дух дворовый!

Мы идем, а через лес

Солнце красною коровой

К нам спешит наперерез.

Г-75

---

Перебираю свой архив...

Перебираю свой архив…

Ночь за окном.

Перебираю,

Как будто шляюсь по сараю

Средь паутины и старья.

 

Слежалось время, не разъять,

Все спутано, как в той колоде,

Где фокусник при всем народе

Не может нужное найти.

 

Я разгребаю этот хлам,

Стираю пыль веков с бумаги…

Где ты, душа, взяла отваги?

Как ты решилась в этот путь?

 

И кровью обдает виски…

Подняв перо, что я пытаю,

Зачем словами прорастаю,

Кого спасти мне предстоит?

 

Себя?

А, может быть, ее?

Как ей сегодня сладко спится!

…Вот и еще одна страница…

А почему бы не ее?

 

А почему бы не ее!

Мой Бог, какая мысль простая —

Ведь эту женщину спасая,

Быть может, и себя спасу?..

ИННД-101

---

Дома пусты...

Дома пусты, и улица пустынна,

Проносит ветер соль солончака,

Над крышей почерневшего овина

Отарой кучерявой облака,

Вскипая по краям, отходят к югу,

Теснятся, и, грузнея изнутри,

Роняют дождь...

Все движется по кругу...

Что, Господи, творишь, то и твори!

Плещи крылом в черемухах зеленых,

Верши зароды, бей копытом шлях,

Коси хлеба и охраняй влюбленных,

Звездой падучей грохочи в горах;

Детей расти! Сверкающую ленту

Гни в радугу, разрядами сверкай...

Что хочешь делай,

Но планету эту —

Прошу! — из рук своих не выпускай.

ЯУНВ-54

---

Импрессионизм

1.

Всё так же не до сна, всё те же корабли,

И Шуберт над водой на струнной вертикали…

Суровая земля. Шестая часть земли.

Цусимы голоса, стачкомы на Урале.

 

Поленницы, дрова… О речке о Второй

Не зная, сладко жить с ириской за щекою.

Ни первой нет войны, ни финской, ни второй,

И шапка в рукаве, и счастье под рукою…

 

Его слова и речь, что скажет он потом,

Теперь нашел и я. С печалью пилигрима

Я повторяю их уже бескровным ртом,

И привкус познаю несчастия и дыма

 

Затем, чтобы затем всё передать другим,

Бредущим за Можай, куда-то в свой воронеж,

Таким же, как и он, бездомным и нагим,

Которых не убьешь, не захоронишь.                                  БЛ-96

2.

 

                                               Угадывается качель...

                                                            И.Мандельштам

 

День за днем всё жестче и грубей.

Средь стропил чердачного бедлама

В Петербурге ловят голубей.

Повара...

И вспомнишь Мандельштама.

 

Крыльями и маслят, и метут,

Перьями с серебряным отливом...

Пахнет мясом, спиртом и заливом.

А — шмели?

Шмели пока живут.                                                               БЛ-73

3.

                                               Немного красного вина...

                                                                О.Мандельштам

 

Строкою дантовой привит,

Стих дышит небом итальянским.

 

Так белизна тончайших пальцев,

Легко ломающих бисквит,

Вдруг отразится в хрустале,

И влага темная бокала

Преломит свет — и станет ало

Вокруг бокала на столе.

Яунв-125

---

Осенние листья

Объятые пламенем клены и вязы.

Последние дни отшумевшего лета.

И солнечный шар, будто нитью привязан,

Все ниже скользит над остывшей планетой.

 

Опавшие листья — обрывки поверий,

Что где-то остались в анналах былого,

И каждый, входящий в багровые двери

Осенней поры, умолкает сурово.

 

В пустеющем парке, как в сумрачной зале,

Где каждый вошедший тоскует о воле,

Где, скверно играя, в тревожном финале

Мы вдруг забываем нам данные роли.

 

Мы помним — как нужно, и все же в итоге

Откроем свои сокровенные мысли,

Но ветер, сорвав с наших губ монологи,

Сомнет их и спрячет в опавшие листья.

 

Он все перекрутит в свистящем порыве,

Слова поломает, запутает фразы...

Ну, кто их найдет в этом жутком архиве,

Какой многорукий,

Какой многоглазый?..

 

А дворник весною, не зная об этом,

Граблями сгребет потемневшие листья,

И ночью сожжет,

И развеет по свету

Прекрасные наши крамольные мысли.

ИННД-93

---

Вечный бой. Покоя нету...

Вечный бой. Покоя нету.

Поманит и вновь — обман.

 

Вороных бы, да карету!

...Волчья изморозь... туман...

Синий морок, тьма без края,

Снег летящий, шум звезды...

 

Залезаю вглубь трамвая:

Здрасьте, бабушки-деды!

 

 — Здрасьте, бабушки-деды.

Далеко ли до беды?

 — До беды? Смотря, куды?

Если с нами — час езды.

 

Город вымер. Город выстыл.

Эрмитажное крыльцо

В инее. Грохочет выстрел —

Дым свивается в кольцо.

Пушкари в седых ушанках...

Присмотрюсь и разгляжу —

Люди, саночки... На санках...

Что на санках — не скажу.

Я не видел ту победу.

Я не знаю ту беду.

Я по Троицкому еду.

Я по Невскому иду.

Я стучу подковкой модной,

Я в глаза царю смотрю.

Ветер с Балтики холодной

Дует лошади в ноздрю,

Все живое выдувая,

Продувая синеву...

Как живу? Как выживаю?

Выжив, снова — как живу?

Как мирюсь, что счастья нету?  

Эх, фортуна!

Эх, мадам...

Вороных бы, да карету

С жаркой шубою!

А там...

Синий полог. Даль без края.

Пены клочья на узде...

Что-то холодно в трамвае...

Нынче холодно везде.

ЗС-21

---

Не пророк, не высочество...

Не пророк, не высочество,

Не шаман, не в бреду —

Кавалер одиночества,

Я по жизни иду:

 

Жизнью выбелен, вымучен,

Солнцем выжжен, как медь,

С детства накрепко выучив

Всё, о чем буду петь.

 

Я шагаю и вижу я

Жизнь, какую люблю…

Солнца золото рыжее,

Спелый хмель во хмелю,

Колокольные облаки,

Куполов перезвон,

Волчьи долгие волоки

Навевают мне сон,

 

Где, сражаясь за отчество,

За планиду свою,

Кавалер одиночества —

Я о жизни пою.

БЛ-117

---

Тюмень

Лучами фар просвечен лес —

Угрюм, задумчив, осторожен.

Красавец лось лучом стреножен,

В зрачках безумный интерес.

 

Космические блики глаз!

Казалось — зверь из бронзы вылит.

Его свинец пробил навылет.

Лось рухнул в снег и луч погас.

 

Ему и нам не повезло.

Нас четверо и каждый молод.

Теперь нам был не страшен голод.

Как жутко это ремесло!

 

Кровь пахла приторно, свежа.

Мы страшное вершили дело,

Кромсая неживое тело

В четыре острые ножа...

 

Нас увозил тягач домой,

Висело небо темной грудой

И окровавленное блюдо

Луны вставало за спиной.

 

Качался лес на вираже.

Мы не шумели, не кричали,

Мы зло курили и молчали,

И скверно было на душе.

ИННД-38

---

Июнь в Питере

Над Балтикой светлеют ночи...

В зеленой шапке из травы

Вчера июнь ворвался в Сочи,

Потом звонили из Москвы,

Что он и там, потом из Пскова,

Потом из Чудово,

Потом

Его веселого, хмельного,

Менты втащили в Серый дом,

Где усадили мимо стула,

Почетной стопкой обнесли...

 

А ночью холодом подуло,

И помидоры полегли!

 

И столько всякого побило,

Что люд опять залез в пальто.

А нужно-то всего лишь было –

Синопской водки грамм по сто

Плеснуть в граненые стаканы,

Сказать июню:

– Как хорош!..

 

Сирень бы расцвела, тюльпаны...

Менты...

Ну что ты с них возьмешь.

БЛ-68

---

Сейчас и здесь

1.

Где-то в детстве судьба отшатнулась, наверно,

И неспешно куда-то ушла по тропе…

Он потом вопрошал – отчего всё так скверно?

Но, однако, не верил, что дело в судьбе.

 

Ну, ушла и ушла… Что плохого такого?

Он не первый в житейском ряду, не второй…

Ни дымка, ни огня…

От Опочки до Пскова

Так метет, что возницу не видно порой.

 

Только звякает сталь… Надо б выпить с дороги.

Что там ворон кружил? Что, кружа, предвещал?

Отчего третий день столько в сердце тревоги?

Да и Пущин не едет…

И не обещал…

 

А судьба не ушла. Возвращалась, бродила.

В рукаве хоронила недобрую весть.

Не гадала, а знала – черту подводила.

Где случится?.. Когда…

– Не сейчас… и не здесь…

2.

Крылатка отброшена, холодом синим

Январское небо прошито. Снега

Скрипят под ногами. Высоким осинам

Не пуганая тишина дорога…

 

Сходились по знаку… Храни, провиденье!

Был звук — словно кучер ударил хлыстом,

Короткий и резкий. Застыло мгновенье.

Осыпался иней…

И в скорби потом

 

Толпились людишки в кафтанах и шкурах

У горьких дверей, не считая секунд,

Стелили рогожи, хлестали каурых,

Долбили пешней промороженый грунт…

 

Печальное дело.

Прикопано тело.

Ни строчки отныне, ни слова его.

Россия не плачет. Она не успела

Еще осознать — потеряла кого.

3.

Кровь хлынула на белизну сорочки

И на Россию эхом пролилась...

Метет февраль. Мне не хватает строчки

Той, что могла бы, но не родилась.

 

И вся печаль. Я думаю, не мало.

На Сороти голубоватый лед

Еще не вспух, а вот его не стало.

И предстоит нелегкий перелет

 

Его душе... Как все оледенело!

Ни бубенцов, ни голоса в ночи.

И лишь морозом скованное тело,

Да кони тяжелы и горячи...

НОПС-85

4.

                                   Никто из родных так на могиле и не был.

                                    Жена приехала только через два года, в 1839 году.

                                                                                          Е.И. Фок (1823-1908)

 

Прикопали, снежком присыпали.

Над Святыми Горами мгла.

До весны ему в той обители

Слушать молча колокола,

Волчий вой да пургу звенящую…

Лишь весною под крик ворон

Закопают по-настоящему

До скончания всех времен.

БЛ-100

---

Предал друг

Предал друг.

Рассказать кому?

Что с обидой такой любое?

Я в глаза посмотрел ему —

Как в разведку сходил без боя.

 

Там, в зрачках, поселился стыд.

Каждый сам за себя в ответе,

Ведь живем мы на этом свете

Только так, как душа велит.

 

Значит, мелкой душа была,

В трудный час оказалась слабой...

Как живет он с такою бабой —

Поманят и уже пошла?

 

Как сидится ему в седле?..

Мы не моем друг другу кости

И не ходим друг к другу в гости,

Хоть живем на одной земле.

 

Лишь встречаемся иногда,

Улыбаемся для порядка

Будто все у нас в прошлом гладко...

Вот такая со мной беда.

ИННД-34

---

Весенняя мозаика

1.

 

Кувыркалась весна. Слякоть била под ноги.

Пахло прелой листвою в кустах и логах.

Рвался лед на реке, размесило дороги,

И угрюмо торчали грачи на стогах.

 

Голубая страна! Ни конца и ни края!

Даль подернута дымкою, утром — туман,

И тоскует земля о тепле каравая,

Свищет ветер над полем, ломает бурьян.

 

Я прищурю глаза — словно в прорезь винтовки

Среди всей чехарды я увижу свое...

Пусть кромсает река голубые обломки,

Пусть грачи продолжают свое бытие.

 

И река, и стога, и грачи — это нужно!

И под клекот весны, ничего не тая,

Оживает во мне боевое оружье —

Это память моя, это память моя...

 

2.

 

Засунутый в яловые сапоги,

Дед Лытнев с накидкой* стоит у реки.

Цыганская трубка...

Дед шамкает ртом:

 — А, ну-ка, здесь язь... — И с обрыва навскидку

В клубящийся омут бросает накидку

И топит ее, прижимая шестом...

 

Дед — память моя!

Я хожу рядом с ним.

Весна! Половодье — сестрица разрухи.

Я сумку ношу, в ней пузатый налим,

Сорога, подъязок, четок медовухи...

Оставлены улица, школа, друзья.

Язя бы поймать.

Жалко, нету язя.

———————————————

*накидка — рыболовная снасть в форме большого сачка (авт.)

 

3.

 

Стремниной проходит и кружится лед —

То чистый и белый, то с сенной трухою...

Чирки налетели, дед выстрелил влет —

Застыл свистунок и упал на сухое.

Я трогаю птицу, я вижу впервые

Прекрасные перья ее маховые.

Дед трубкою молча дымит в стороне...

И больно, и горько, и радостно мне:

Я чувствую жизнь, я ее принимаю,

Хотя и не все до конца понимаю.

А кровь, что сквозь перья сочится, сверкая,

Наверно, соленая, как и людская.

 

4.

 

Под гомон гусей, что летели стадами,

Шуршала река ноздреватыми льдами...

Плывем в челноке. Душегубка-челнок!

Я верую в деда, как в господа Бога.

На дне челнока шевелится сорога,

В руках у меня еще теплый чирок.

Дорога неблизкая. Через стремнину

Дед правит на мыс, на сухую осину,

И ловко, по самому краю беды,

Проводит челнок сквозь шуршащие льды...

Обветрены губы, обветрены лица...

Обидно за деда, обидно за птицу —

За то, что убили, за то, что — весною...

Зачем не пришлось ей лететь стороною,

За поймой, за лесом, за дальнею далью.

И первая радость покрыта печалью.

Ну, кто мне на это расскажет-ответит?

А солнце скаженное светит и светит.

 

5.

 

Мы на костре уху варили

И молча слушали вдвоем,

Как в небе гуси говорили

На диком языке своем.

То очень громко, то невнятно,

То так тревожно, хоть кричи.

И нам была она понятна,

Их речь гортанная в ночи.

Что Север!

Голоден, простужен,

Ветрами низкими продут.

Зачем им этот Север нужен

И как они его найдут?

 

6.

 

Мы сидим у костра. Мы огонь шевелим.

Стонет птица, полощет коренья ондатра.

Дед за жизнь говорит, что ни слово — то вкусно.

Он не скажет: посолим уху — посолим.

 

Прошлогодний тростник нам заменит постель.

Мы перины взобьем и тела успокоим,

И безрыбную речку не зло поругаем...

Пиренеи уже перешел коростель!

 

И по краешку Франции, прячась в траве,

Примеряя к лодыжке «сапог итальянский»,

Он бежит и бежит. Я читал это в книжке!

Сколько за ночь осилит — версту или две!

 

И не сплю я...

Прохлада мне веки смежит,

Потону в черном небе, как в омуте черном.

Дед потонет со мной, он меня не оставит.

Нам-то что, мы-то спим...

Коростель все бежит!

 

7.

 

Я за лугом слежу, я томиться устал.

Гибралтар — Пиренеи — Саратов — Алтай!..

 

И когда на лугу стали травы в колено,

Коростель разодрал над рекою полено!

 

Прибежал! Прилетел! Сумасшедшая птица!

Как же надо стремиться, чтоб с курса не сбиться!

 

Через тысячи рек, через сотни лугов.

Ах, как мало друзей! Ах, как много врагов!

 

И опять я не сплю! Мне опять не до сна.

Коростель за рекою — напротив окна!

 

И притом не один. Как сойдутся они,

Как потянут смычками — попробуй, усни.

 

8.

 

...Соль в горсти. Лук в лугу. Рви да в руку макай...

Стонет чибис и падает прямо под ноги.

Три пятнистых яйца возле самой дороги.

Востроносые! Просто хоть в землю втыкай!

 

Я беру их, смотрю, возвращаю гнезду —

Слыша чибиса, слушаю детскую душу —

Что ты плачешь, чудак, я гнездо не порушу,

Я пришел не за тем. Я за луком иду!

 

И идти — километров, наверное, семь...

В Панюшовском Кругу лук растет «пятаками».

И хожу я по Кругу, согнувшись, кругами,

Рву, макаю и ем... Охренею совсем! —

 

Станет горько во рту, станет горько в мозгах.

Сколько топать назад! а еще мне — уроки...

Я домой возвращаюсь, и слышат сороки,

Как болтаются ноги мои в сапогах.

 

От начала весны не бывали сухи —

Все вода и вода... А училка велела

Про Савраску учить. Вот бездарное дело!

Кто их пишет, проклятые эти стихи?

 

9. 

  

А я не помню, как я вырос...

Бывало, хлопнут по плечу:

 — Растешь?

 — Расту...

И шьют на вырост.

 

А я штанины засучу,

Махорочки сопру у бати,

Клочок газеты оторву...

 

Просторно поле, как полати!

 

Зароюсь в ковыли траву

И угощу шпану-братву!

 

И мы накуримся от воли...

 

Откуда, спросят бабы, дым?

А это мы в широком поле,

Как мужики, махрой чадим!

 

Махрой чадим,

Газетным словом,

Палим траву — трава горит.

И кто-то с облака — ужо вам! —

Лучом, как посохом, грозит.

Г-75

---

Памяти Павла Васильева

1

Чудес качая решето,

Крупицы выбираю.

Я знаю — Пушкина за что,

И Лермонтова — знаю.

 

И — Павла…

Павел! Боже мой…

Досады сколько, боли.

В Москве хана Москве самой,

А чужаку тем боле.

 

Твоя беда, твои слова

Со мной опять и снова…

Ах, Павел, Павел…

Степь мертва,

Ей не хватает слова.

 

Я эту грусть не залечу,

Пытаюсь вот, батрачу…

Все вижу, знаю и молчу.

Петь начинаю — плачу.

2

 

Прошлых тени от Павла Васильева.

Кто-то путает наши пути.

Не найти мне такого же сильного,

И трагичнее не найти.

 

В степь ли голую выйду, в пшеницы ли,

Заверну за ограду к кресту —

Вижу: люди с потухшими лицами,

Шарят взглядом пустым пустоту.

 

Ходит скот над речными запрудами,

Гуси падают в синий туман,

У дорог снегири красногрудые

Обивают созревший бурьян.

 

Черноземы пылят под копытами,

И сквозь травы табунные, вброд,

Сам убитый с другими убитыми

Мне навстречу мой прадед идет.

СЛИП-78,79

---

Тихая охота

Повстречал я его в лесу.

Мужичок, сразу вижу, крепкий!

Он смотрел из-под темной кепки,

Ловко пряча свою красу

Между рыжих и красных листьев –

Мол, попробуй, его возьми!

 

И достал я с веселым свистом

Нож, наточенный для резни.

 

Не дразнися красой своею!

Не скрывайся от глаз во мху!

Он не думал, что я сумею,

Он не верил, что я смогу.

 

А я левой рукою — в мох!

Да и правой еще помог…

 

Шоколадный был. Боровой!

Заплатил за всё головой.

БЛ-48

---

Мы эту жизнь прошли совсем не так...

                                Распустили слух, что палату №6

                                будто бы стал посещать доктор....

                                                                            А.П.Чехов

 

Мы эту жизнь прошли совсем не так

Как нам мечталось и когда-то пелось.

Здесь, интересно, разум или смелость

Определяют?

Если бы Спартак,

Решившись на «сапог», подумал о пороге,

О той черте, откуда сыновья

Пойдут за ним, то камни вдоль дороги

Не привлекли бы столько воронья.

 

Но это не оттуда.

Рим есть Рим.

Иные дни и опера другая,

И если речь не та у попугая,

То, значит, мы иначе говорим:

К примеру — биржа, частный магазин,

Истеблишмент и пятая колонна,

Хотя в известном зале возле трона

Всё те же подливают керосин,

Не ведая о том, что в сапоге

Российском, как всегда, возможны гвозди,

И он, возможно, им не по ноге,

Что на Дону еще белеют кости,

А на Алтае черная земля

Нет-нет, да прорастет разрыв-травою,

Что был уже с великой головою,

Который так перепахал поля,

Что воронье, жирея, вылуплялось

По два из яйца.

При Спартаке

Подобное, известно, не случалось.

Размах не тот! И мысль о кулаке

Там не водилась... Говорят, спросонок,

Однажды вождь, усохшею рукой

Расправив ус, подумал — за рекой

Сибирскою мороз, должно быть, звонок.

Неплохо бы... И вышел потому

Смотреть народ, который был так дорог,

Что сквозь ноябрь думалось ему:

Однако, в Туруханске минус сорок.

И помнились — не дале, как вчера —

Оптический прицел, отчет Бутырок...

Неужто получается дыра

В затылке, если выстрелить в затылок?

 

Спросить бы у Лаврентия... Осел!

И надо ж как пристрастен к разным дыркам!

Пророчество...

Лаврентий обо всем

Узнает сам. Поздней. И не затылком,

Но — лбом.

 

Ага!

Так смелость или разум?

Знал психиатр, подписывая лист,

Что Паганини смел и что безумен Лист,

И психиатр не смог циклопьим глазом

Увидеть дно и истину прочесть,

И оказалось проще и доходней,

Легко, пером, как волею Господней,

Определить простую цифру — шесть.

ЗС-65

---

Хлеб

 

Мы за хлебом занимали очередь с вечера,

Всё старухи да мы, дети малые.

Я узнал тогда, что звезды не вечные,

И еще узнал — какие зори алые.

Я прошел насквозь те ночи холодные,

Где луга в росе — гигантские простыни.

Если б не были в те дни мы голодные,

Эти ночи были просто бы проспаны.

 

У старух такие личики сморщенные.

Разговоры полушепотом, жуткие.

Как метались они в криках «смена очереди!»,

Обучали нас выносливости сутками.

Угощали нас заквашенной пахтою,

Обижались, что пахту не брали мы...

 

А мы окурки смолили украдкою,

И в пристенок играли медалями!

И... дрались.

Кулаками — не камнями.

В ранки сыпали глину целебную...

 

И росли мы нормальными парнями,

И влюблялись в Россию бесхлебную.

203

---

Не прокляну тот час...

Не прокляну тот час, когда меня не станет.

Но будет утро. Любо на заре

Седой старухе в черном сарафане

Бродить с косой на диком пустыре.

 

Коси, карга, но не сбивай до срока!

То должно умереть, что отцвело.

И пусть кричит встревоженно сорока,

И вскидывает бусое крыло...

 

Не задержусь над хладною постелью.

Я вновь вернусь для радости иной

Веселою сосной, иль сумеречной елью,

Хотелось бы, конечно же, сосной!

 

Взбежать на холм и к небу прислониться!

И не жалеть, когда народ в леса

Придет с ножами и моей живицей

Голодные наполнит туеса.

ВД-66

---

Рождество

Петух!..

И сразу две звезды

Упали в снег и зашипели,

И петли ставень заскрипели,

И зачерпнул журавль воды.

 

Все это было так на диво

Торжественно! И торжество,

Снежком хрустя, в дома входило

И превращалось в Рождество.

 

Оправленные в иней, ели

Прислушивались, высоки,

Как в темных избах дети пели,

И как молчали старики.

 

Скрипел мороз, и отзывалось!

Как будто некто в этот миг

Шагал околицей, казалось,

Незрим и светел, и велик.

 

И вместе с ним шагал рассвет,

Березам кланялся, осинам,

И заячий раскосый след

На белом становился синим.

 

А в небе ровная луна

За край валилась вдоль откоса,

И женщина, простоволоса,

На мир глядела из окна.

КЗ-136

 19.01                                                    

 

Заря легко светло и весело

Сумёты красным залила,

Просторы белым занавесила,

И стекла алым подожгла.

 

Свежо январское дыхание.

Полозья стонут и визжат.

Дерев незримо колыхание –

Верхи дрожат и не дрожат.

 

Лед под пешнею синим светится.

За речкой техника урчит.

Село встает, неспешно крестится,

И колокол уже звучит.

 

И медь его плывет, таинственна,

И отвечает высота,

Что Иордань уже очищена,

И, что вода в реке свята.

КЗ-137

---

Мне нравятся слова...

Мне нравятся слова, я ощущаю цимус,*

Их пробуя на вкус, и, глядя их на свет.

Моей любви к словам зашитый в генах вирус

Тоскует по ночам, и мне покоя нет.

 

Я роюсь в словарях, я Бабеля читаю,

И, Бродского ценя, немею над строкой, –

За что он был гоним, и отодвинут к краю

Завистником каким, недоброй чьей рукой?

 

Огромная страна... Река большой печали.

Не потому ль всегда, оглядывая даль,

Как будто наяву, я зрю иные дали,

Иные берега, иную магистраль.

 

Меня там нет нигде. Я там себя не вижу.

Там вечный карнавал. Там солнце. А пока

Груженые ЗИЛы расплескивают жижу

И черпают руду угрюмые зэка.

 

В распадках у костров я слышу их гитару,

Я погружаюсь в их библейские глаза.

Моя Россия, Русь, кто им назначил кару,

От воли отлучил, и отодвинул «за» –

 

На северо-восток, где ветры и туманы,

Где в страхе смотрит зверь на рельсовую сталь?..

Светло горят костры, и слушают урманы

Из музыки и слов великую печаль.

 

Моей любви к словам во мне живущий вирус

От этих слов болит больнее и больней,

Но боль моя за жизнь, где я взошел и вырос,

Не гаснет от того и с каждым днем сильней.

КЗ-153

*цимус,  цимес, цемус - хороший, качественный, настоящий, хорошо, приятно (Словарь ТЛБЖ, стр.275)

---

Звезда в Вифлееме

Свершилось.

И новая встала звезда.

Шепталась прислуга в царевых палатах,

Служивые люди в овчарнях и хатах

Искали Того, Кто пришел навсегда.

 

Округа на всё отвечала молчаньем.

В пещере под сенью хранительных сил

Марии был знак, и Мария с вниманьем

Смотрела на тех, кто дары подносил.

 

Младенец сопел и пеленки мочил,

Не знал о своей удивительной роли,

И, все-таки, словно в предчувствие боли

Сжимал кулачки и ногами сучил.

187

---

Осень -- это когда...

                                            В Европе холодно. В Италии темно.

                                            Власть отвратительна...

                                                                                О.Мандельштам

 

Осень — это когда загудят провода,

И листвою муругой покроются тропы,

И, Гольфстримом надутые ветры Европы,

Развернув над страною свои невода,

Полетят по холмам, ошалев от разбега,

До предела сжимая короткие дни,

И улов из дождей и тяжелого снега

На дома опрокинут из черной мотни.

 

Вот печаль, с чем сравнятся библейские муки.

Занавешу окно, плотно дверь затворю,

Запалю бересту и усталые руки

Над огнем отогрею и пир сотворю...

 

Две картошки в мундирах, селедка, сухое!

Стану пить, колдовать, боль свою ворошить,

И опять Мандельштам мне расскажет такое,

Что захочется жить...

Так захочется жить!

Что заноет нутро и в мозгах отзовется:

Ни ресниц не поднять, ни губой шевельнуть,

И центральная мышца рывками забьется,

И не хватит гортани свободы глотнуть.

НОПС-159

---

Ладога зимняя

1.

 

Ундины заморожены уста.

Ударь пешней, и голубое тело,

Гулявшее когда-то без предела,

Аукнется сильней, чем пустота.

 

И долгий звук потонет в небесах.

Ударь еще, и вьющиеся строчки

Пойдут канвой по голубой сорочке,

Ликуя и ныряя в волосах.

 

И желтый диск, рассеивая дым,

Покатится верстою золотою,

И далеко, за тоненькой чертою,

Сомкнется голубое с голубым.

 

2.                                                                   03.03.2007

 

Бутерброды с маслицем коровьим.

Лютый сивер холодит ноздрю.

Я здесь не за рыбой – за здоровьем!..

Сталью острой Ладогу бурю.

 

Черный ворон ходит по торосам,

Вековыми перьями шурша.

Чувствую, как гнется под морозом

Воронова черная душа.

 

Солнышко скитается по краю,

Рассыпает снежную зарю.

Я хожу, осколки собираю,

Я блесну зарею озаряю,

Я на «ты» с зарею говорю.

 

Жилы отворяю водяные,

И над током перевитых струй

Подставляю губы ледяные

Под ее багряный поцелуй.

 

3.

 

Мы пьем ее и тонем в ней.

Природа мстит за окуней!

Кому пожалуешься? Боже...

Но это красное перо!

И гнутых блесен серебро,

И скул обветренная кожа!

 

Встает заря. Идем в зарю.

Как сладко лед бурить! Бурю...

Блесна качнется и зависнет,

И опрометчиво берет

Ее горбатый окунь в рот...

В башке его какие мысли?!

 

Удар! Подсечка. Снасть — в дугу!..

Не подведи, тверская леса...

И, красноперого замеса,

Буянит хищник на снегу!

КЗ-134

 

 

---

Июнь (Еще тебя не трогала...)

1.

 

Еще тебя не трогала коса.

Еще ты кучерявый и пушистый,

И в час, когда с небес течет роса,

Ты кормишь нас душистою ушицей.

Корми, корми!

Нам силы набирать...

Еще дергач над сонною рекою

Успел не все поленья разодрать

И просушить под рыжею луною,

Которая осыпала трухой

Высоких сен метелки золотые

И высветила лезвия литые

Литовок, что таятся под стрехой.

Корми, корми...

Но, отходя ко сну,

Ты укажи нам, где перепелята

В густой траве бескрыло-виновато

Ночную караулят тишину.

 

2.

 

Июньское небо.

Распластаны крыши.

В дурмане сосновой хвои

Табунные травы все ниже и ниже

Метелки склоняют свои.

 

Высокие звезды синее и чище.

Теплей и длинней вечера...

Примерит хозяин к руке косовище

И коротко скажет: пора!..

 

Возы заскрипят и порушатся травы,

Смешаются ночи и дни.

Немереный труд!

Ни награды, ни славы —

Жара, пауты, да слепни.

 

Да солнца сверкающий белый осколок,

Упавший, как бич, на село...

Не жалко себя — только жаль перепелок,

Не ставших еще на крыло.

ЯУНВ-44

---

Натопим печь...

Натопим печь. Пусть легкое тепло,

Пройдя трубу, поведает, что двое

Льют кипяток в граненое стекло,

Прислушиваясь к сумрачному вою

В ночной трубе и в том пространстве, где

Косматые рождественские ели

Растут и приближаются к звезде,

Лучи которой так заледенели

И так остры, что протыкают сад,

Как вилы промороженное сено,

А заодно и чиркают фасад,

На что в ответ в снегах попеременно

Дары мерцают.

Мудро и хитро

Проходит ночь великая...

Под утро

Нахлынет звон серебряный, как будто

Волхвы не хлеб несут, а серебро.

ЯУНВ-97

---

Памяти Николая Шипилова

                                            Деревья!..

                                            Был смешон я и крова лишен …

                                            …………………………

                                            И несут меня двое…

                                                                                 Н.Шипилов

 

По шелку отав по сентябрьскому полю,

Где гаснут деревья в закатных лучах,

Дурак и Дурнушка Шипилова Колю

Уносят в бессмертье на скорбных плечах.

 

Я ключ поверну, и появится снова

Не демон, не ангел, а сквозь тишину

Несущий в губах потаенное слово,

Держащий в руках дорогую струну.

 

И день разгорится под небом высоким,

В святых родниках прозвенит серебро,

И лебедь ударит крылом по осокам,

И свежею кровью окрасит перо.

 

Не тем ли пером и допишется строчка,

Где рухнет поэт, не допев, на бегу?

Я думаю – тем. Не перечьте, и точка.

Представить иное я — нет! — не могу…

 

Я вижу беду, я не верить пытаюсь,

Бастую, но чертит упрямо рука

Пространство, где двое, земли не касаясь,

В бессмертье поэта несут сквозь века.

СЛИП-81

---

Зажжем огни...

                                     Безлюдный двор

                                     И елка на снегу…

                                                          Ю.Левитанский

 

Зажжем огни:

– Ну, где же ты, зима?..

Под Рождество у неба снегу выпросим.

Игрушки спрячем в ящик, елку выбросим,

Начнем строку, и не сойдем с ума.

 

Слова, слова…

Зачем я их пишу?

Ищу, шепчу и вглядываюсь пристально

Не для того ль, чтоб обнаружить истину —

Что я не только воздухом дышу.

 

Не им одним…

И в мире строчки есть,

Поставленные в столбики по правилам,

Где всё – чем неожиданней, тем правильней,

И хочется их вновь и вновь прочесть.

 

И я тебя читаю, мой Поэт.

Читаю, и строкой как чистой правдою

Дышу, иду над бездной,

В бездну падаю,

И понимаю, что спасенья нет.

 

И елке нет спасенья. Вот беда!

Поставлена, игрушками украшена.

Придуманный кусочек быта нашего.

Такая, понимаешь, ерунда.

 

Такое никакое бытие.

Конфеты, мишура, хлопушки гроздьями…

Да я за эту елку сек бы розгами,

За каждую хвоиночку ее.

СЛИП-98

---

Сплю и снится Ванька Жуков...

Сплю и снится Ванька Жуков.

Оборванец, нищий, бомж…

Нет, не Ванька…

Но на внука

Очень здорово похож.

 

Белобрысый, тощий, уши,

Лямка, цыпки на руках…

Ходит, стукает баклуши.

А повсюду лужи, лужи

И рекламы на домах.

 

Он слоняется без дела

Вкривь и вкось, туда-сюда.

Неприкаянное тело,

Окаянная беда.

 

Я спросить его пытаюсь.

Понимая — это сон,

Подойду и просыпаюсь,

Засыпаю — снова он…

 

На Фонтанке возле лестниц,

На Московском -  у Ворот…

И вот так который месяц,

И вот так который год.

 

Может, он деревней бредит,

Мол, в деревне хлеб и свет!..

Напишу, пускай приедет,

Здесь хотя бы грязи нет.

 

Здесь, у нас, житье! А как же…

Здесь порядки еще те!

Здесь скотину держат даже

И в тепле, и в чистоте.

 

Всё путем, не понарошку…

Как доехать — научу:

Помнят все тропу-дорожку

К Константин Макарычу.

 

Да и им не позабыта

В деревенской стороне

Хата дедова, корыто,

Ржавый бредень на плетне.

БЛ-19

---

Як, ящерка (стихи для Лизы и ее друзей)

Буква "Я"

Як

 

В горах, где засыпаны снегом овраги,

Пасутся быки, называются яки.

У яка-быка боевые рога,

Обросшие дикою шерстью бока!

Он сильным копытом снега разбивает,

Под снегом глубоким траву добывает,

И ходит, снегами шурша, не спеша,

Морозным туманом роскошно дыша!

 

 

 

 

Ящерка

 

Знают дети, что на свете

Все — и зайцы, и медведи,

И еноты, и кроты

Носят крепкие хвосты,

Лишь у ящерки зелёной

Хвостик слабо прикреплённый.

 

Если ящерку потуже

Взять,

Она свой хвостик тут же

Отстегнёт и вам оставит,

А сама короче станет.

---

Письмо

 

                                      Друг мой, Ванька, Ванька Жуков…

                                                                  Николай Шипилов

 

С кем сейчас ты, Ванька Жуков?

Я один живу, как перст,

Ни старухи нет, ни внуков,

Кто наедет, тот и ест.

 

Навести меня, Ванюша,

Я без шуток, я всерьез,

Успокой живую душу,

Ей осталось с гулькин нос.

 

Я не пью, не лезет в глотку,

Даже пива не могу…

То письмишко про селедку,

Я, Ванюша, берегу.

 

Всем даю, и все читают,

Ты писать-то был мастак…

Слышал — бабы не рожают,

Где-то — да, у нас не так.

 

Здесь у нас в семействе каждом

По десятку штук Ванят,

Все ядрены, все отважны,

Хнычут, бегают, вонят.

 

Лепота, а я скучаю,

Печку грею да лежу.

Никому не отвечаю,

А тебе вот напишу.

 

Как узнаешь где я, что я,

Не скупись, билет купи,

Мест не будет, ехай стоя,

Будет место, сядь и спи.

 

Мне бы двинуться до срока,

Я б нашел к тебе пути,

Но железка, Вань, далеко,

Мне, пожалуй, не дойти.

 

Сад не сгинул, на деревьях

Нынче добрый урожай...

Я живу в любой деревне.

В крайней хате. Приезжай.

КЗ-131

---

В детстве пророк...

В детстве пророк, а потом обалдуй,

Словно крапива, я рос на подворье,

Оспой болел ветряною и корью…

– Не заколдуешь – колдуй, не колдуй…

 

Так я шептал, угорая в бреду,

Черной холстиной от солнца укрытый.

Выжил и вышел, пошел и бреду,

Оспою меченый, битою битый.

 

Выжил и вышел, а солнце – в упор,

Чтоб не ослеп, чтобы видел любое –

В небе ли синем, в бездонном забое,

Или в душе, где под жаркий мотор

 

Боли насыпано, словно опилок,

Налито крови горячей густой…

Что мне для счастья?

Патрон золотой,

Тихую пристань и пулю в затылок,

 

Чтобы не бить понапрасну сапог,

Чтобы великой печали не видеть,

Чтоб никого не успел я обидеть,

Чтобы предать никого я не смог.

БЛ-10

---

Кто знает, может, мне...

 

           Кто знает? Может быть, не хватит мне свечи…

                                                                         О. Мандельштам

 

Кто знает, может, мне довольно и свечи,

И золотом ее повитые лучи,

Рассеяв мрак, раздвинут черный космос,

И яблоко земли качая на весах,

Поднимут снова гирьку на часах,

Теплом дохнут, и обрету я голос.

 

Вселенная! Позволь, я расскажу,

Как трудно равновесие держу,

Как нелегко стоять перед стеною,

И вынимать из точки на стене

То слово, что доступно только мне,

И так болит, что я от боли вою.

 

Но острые лучи оплавленной свечи

Меня спасают всякий раз в ночи,

Снимают боль и поднимают в космос,

Сплавляют по реке, ведут в поля,

Где звезды гаснут в море ковыля,

И тяжело молчит пшеничный колос…

СЛИП-126

---

Здесь полицейский не острит...

Здесь полицейский не острит.

Зевнешь, уже несут меню.

Здесь свет реклам с девятой стрит

На сорок третье авеню

Скользит, касаясь крыш авто,

Шуршащих шин, стоящих дам

В слегка распахнутых пальто

В том смысле, если хочешь – дам.

 

Глаза прищурь и не спеши.

Здесь, коль не видишь барыша,

То состояние души

Тебе не принесет гроша.

Зато ты можешь пить и есть,

Разбавив виски содовой,

И радоваться, что ты есть,

В том смысле, что еще живой.

 

А можешь просто поутру

Очнуться в аэропорту,

И, понимая всю муру,

Купить билет на Воркуту,

И в самолете, пистолет

Достав, сказать – на Магадан,

И там осесть на десять лет,

Где и привыкнуть к холодам.

БЛ-77

---

Юла (Стихи для Лизы и ее друзей)

буква "Ю"

На «ю» начинается слово юла.

Юлу раскручу и она из угла

Уже не уйдет, потому что в углу

Приятно юле танцевать на полу.

Приятно кружиться,

Приятно вращаться,

Негромко гудеть и тихонько качаться.

---

Шатаются ветры...

Шатаются ветры по рвам и пригоркам…

Не будем сегодня о мрачном и горьком,

А просто присядем, откроем и выпьем,

Послушаем песни на волчьем и выпьем.

Бутылка… вторая… И вот уже ясно —

Все грустно, и только Россия прекрасна.

Такая страна! Не измерить аршином…

Раздольно здесь было казацким старшинам,

Приезжим иудам, пришедшим вараввам,

Что бошки рубили и левым и правым,

Трубили призывно, свистели в манки,

Веселые ленты вплетая в венки

Усопшим тиранам, живым краснобаям…

Они заварили, а мы вот хлебаем!

До дна достаем, но баланда пуста…

Когда б не на юге распяли Христа,

Распяли б на севере, мы бы сумели.

Умение наше проверено в деле.

Смогли же в подвале, кубыть его язви,

Детей пострелять. Ну, не ироды разве?

 

И разве не больно, и разве не жалко

Увидеть в бурьяне, где старая свалка,

Как немо и страшно у кости людской

Пустые глазницы зияют тоской.

КЗ-157

---

В том нет, наверно, большого смысла...

В том нет, наверно, большого смысла,

Что от колодца в июньский зной,

Раскинув руки вдоль коромысла,

Я по тропинке иду домой?

 

В том нет, наверно, большого смысла,

Что возле ног через тропку ту

Мелькают ласточки тенью быстрой

И круто падают в высоту?

 

В том нет, наверно, большого смысла,

Что возле дома под шумы дня

Я из ведерка водою чистой

Пою натруженного коня?

 

Но почему же так странно вышло,

Что я в бессонных своих ночах

Ту тяжесть полного коромысла

Все чаще чувствую на плечах?

 

Как будто давней тропой пылящей

Иду и вижу – в конце пути

Стоит мой конь под лучом палящим

И я к нему не могу дойти.

 

Немеют плечи и руки сводит,

И круче в гору тропа идет…

Но равновесье тяжелых ведер

Мне помогает идти вперед.

ИННД-100

---

Да хранит меня Бог...

Да хранит меня Бог. (Может, и сохранит.)

Над Невою желты фонари.

Каждый первый слепой, в каждом третьем горит

Самодельная свечка внутри.

 

Да спасет меня Бог. (Может, и повезет.)

Подворотни глухи и темны.

И предателя нет, и бандит не идет,

И шаги у ворот не слышны.

 

Ни шаги не слышны, ни шуршание шин.

Столько яду в шипящих словах,

Словно в тайном чулане схоронен кувшин

Со змеей о семи головах.

 

Вскрой — и грохот, и тьма. Вот и чую страну,

Все суставы ее, позвонки,

И, у лиры тяжелой настроив струну,

Словно коршун сжимаю круги...

 

Да хранит меня Бог. Только бы сохранил!

Потому что имею права,

Как и всякий, кто есть, как и всякий, кто жил,

На идущие горлом слова.

 

Только бы сохранил! Только б выделил дней,

Как зерна из амбара — ведром!

На, мол, парень, живи! Ставь на рыжих коней,

Только рыжих куют серебром.

НОПС-54

---

К ним под вечер...

К ним под вечер с делянок мороз приходил,

И печные дымы устремлялись к звезде.

Бился повод, и капала пена с удил,

Превращаясь в слюду. И мерцало в слюде.

Опрокинется Ковш, колыхнутся Весы,

Млечный путь из белесого станет седым,

Загрохочут цепями тяжелые псы,

На ночлег разбираясь по будкам своим…

Это было в далеком суровом краю.

Там на крик «выходи!..» отвечали «стреляй…».

Там спустили убитых тела в полынью

Ушаковки реки: мол, храни, не теряй!..

Закрутила река в ледяную струю

Обнаженную страшную тайну сию,

Но сберечь не смогла, расплескала в камнях…

Я представлю тот ужас, конвой на конях, –

И, представив расстрельным себя, на ветру,

Я гнедому конвою «стреляйте!..» – ору.

Не стреляют. Их нет. Их зарыли уже.

Для чего же сходились на том рубеже?

КЗ-169

---

Умершая деревня

Подворья зверем взрытые,

Повсюду стекла битые,

И ни дымка, ни запаха, ни голоса, ни слез;

Работы наспех кинуты,

Ограды набок сдвинуты,

И, что ни ветер – с запада, что ни пурга – всерьез.

 

Такая вот идиллия.

Не плача от бессилия,

Проверю сани – ладны ли, подпругу подтяну.

Пилой кривою светится

Ломоть кривого месяца!

Всю осень сосны падали, разделаю одну.

 

Скрипи, рыдай, воротина!

Не погибать же, родина,

Под вихрями холодными, что ворожит зима!

Звенит кольцо, печалится,

В лесах январь кончается,

Набив снегами плотными России закрома.

 

Везёт лошадка дровенки,

Блестящие хреновинки

Из-под полозьев россыпью расцвечивают тьму…

Лежит сосна, повалена.

Вот каторга для каина!

А я не каин, Господи, но каторгу приму.

 

Пила моя певучая,

Рука моя могучая,

Я чурбаны корявые катаю, как хочу.

Поскрипывают дровешки.

Гуляют волны кровушки,

И пар восходит кольцами, и горе по плечу.

КЗ-158

---

Лебединое перо

1.

 

После странствий к тебе возвращаясь твоим паладином,

Привезу я с собой белоснежное чудо-крыло.

О любви написать можно только пером лебединым, —

Их все меньше теперь опадает на наше село.

 

Стороною летят, с каждым годом все дальше и выше.

Над селом — воронье, по ночам дикий хохот совы.

И кружат ястреба, и прищуренно смотрят на крыши,

На потресканный тес в бурых пятнах сопревшей травы.

 

Только клекот да грай... В этой музыке черные звуки!

И она — то грозой, то осенней крупой простучит.

У подружек твоих о работу изломаны руки,

У моих корешей в бронхах порох Бамута горчит.

 

Я от нашего дома отважу недобрую птицу.

Горечь стреляных ран и тяжелых обид залечу.

Лебединым пером нашей жизни допишем страницу!

Лебединым — и только...

Другим — не смогу, не хочу.

 

2.

 

 

Туман сошел. Луна сквозь листья сада

Роняет на тропинку серебро.

Со мною — ты, и ничего не надо...

Очиним лебединое перо!

Гусиным можно, можно ястребиным, —

Их, перьев этих, столько на лугу! —

Но о любви нельзя не лебединым:

Любым иным я просто не смогу.

Я напишу: «Как пахнут Ваши плечи!.."

Я прикоснусь губами к завитку,

И загорятся, засверкают свечи

В зрачках твоих, читающих строку.

 — Так просто все?..

Конечно, очень просто...

Ведь это лебедь...

                            Небо...

                                       Перелет...

По этому перу стекали звезды,

По этому крылу стреляли влет!

Оно стонало, билось и плескалось,

Кипело страстью, рвало небосвод,

Оно такой любовью пропиталось!

...И не заметим мы, как перейдет -

Под занавесок легких колыханье,

Под шум листвы — попробуй, улови! —

Поэзии неровное дыханье

В неровное дыхание любви.

ЯУНВ-84, ЛП-113

---

Эхо (Стихи для Лизы и ее друзей)

Буква "Э"

Эхо — это просто звук.

Не бывает эха вдруг.

 — Э-ге-ге! — Сказали мы.

Нам ответили холмы

Так же громко:

 — Э-ге-ге!..

 

Восемь дырок в сапоге!

-

---

Солонцы, солонцы...

Солонцы, солонцы...

Карагач да полынь!

Одинокая птица кружится высоко.

Солью преет земля. Ветер веет с востока

Настоявшимся духом порепанных дынь.

 

Нарисуй этот скудный пейзаж и владей

Тощим ханством своим, серой пылью курганов...

Одинокий калмык, да косяк лошадей,

Да курчавая пена текущих баранов —

Вот и все!

 

А — ковыль?

А — бегущий сайгак?

А — кочующий облак с востока на запад?

А — татарник, что змей о семи головах,

На колючих, коряво расставленных лапах?..

 

Вечер пахнет жарой.

Звезды ярче монет.

Луны ходят по кругу, и тоже — на запад.

Затеряется след, и отыщется след.

Век четвертый?.. шестой?..

Не узнаешь на запах!

 

Прошумит дикий гусь, прокричат журавли,

И опять сотни лет тишины и покоя...

Я стою, словно идол, и скулы мои

Каменеют от ветра, мороза и зноя.

Г-66

---

Девяностые

Вставала Нева в полный рост и ходила,

В глубинах топила обломки громов,

В полнеба гремела небесная сила,

И ветер ломился в провалы дворов.

 

Всё было как надо, и сумрачно было,

Горело давно не во всех фонарях,

Мосты задирали стальные стропила,

И крейсер фальшивый на злых якорях

 

Скулою блестел, наливаясь недобрым,

Стволы обнажал, чтобы жахнуть в упор,

И где-то визжали, прижатые СОБРом,

И сотни иных выползали на жор!

 

Откуда всё это? Какая эпоха?

Подобное было, да мхом поросло.

Но лопалось небо стручками гороха,

И вновь несказанно кому-то везло!

 

В мехах согревались доступные феи,

Суля неземное блаженство братве…

И – кольца на пальцах, и – жемчуг на шеях,

И снайпер на крыше, и крыша в Москве.

БЛ-74

---

Почернела душа...

Почернела душа — ни уйти, ни уснуть.

Тают льды, обнажая весь ужас пространства.

Кто меня обманул, наставляя на путь,

Обещая мне счастье с таким постоянством?

 

Я читал эту книгу и верил в нее.

Сколько правильных слов мудрецы и калики

Изрекли для меня, сколько мыслей великих

Я открыл и поверил, что это мое.

 

Верил каждому слову и каждой строке...

Сколько грязи плывет по весенней реке!

 

Я приветствую этот вселенский разбой...

Ни креста, ни отметки на тайном погосте.

Кто забытый еще к нам пожалует в гости,

Мы еще не скорбели над чьею судьбой?

 

Ой, ты, Родина-мама, слепые глаза!

Есть ли пятна печальней в прошедших эпохах?

Сколько лет бушевала над нами гроза,

Сколько правды погибло в беззвучных сполохах.

 

Открываю завесу, и стынет душа —

Как мы выжить смогли, всё дробя и круша?

 

От обиды и боли сходили с ума.

Безысходность страшнее, чем «высшая мера»,

И в печали Христос покидал их дома,

И с Христом уходила последняя вера,

 

И сочились минуты, как годы в плену,

Где ни капли надежды на каплю удачи.

Кто-то сильно молился за эту страну,

А иначе — ну, как? — не представлю иначе,

 

И дорогу, что мне указует Рука,

Я единственно правильной вижу пока.

 

А душа почернела? На то и душа,

Чтоб гореть от стыда и чернеть от обиды,

Может, чья и спокойна, видавшая виды,

А моя так болит, словно в час мятежа.

 

Словно в час урагана, как челн — по волнам,

Оторвалась от суши и молится Богу,

И предчувствует трудную нашу дорогу,

И трепещет — Христос возвращается к нам!

 

Почему же со всеми навстречу судьбе

Я шагаю не в ногу, а сам по себе?

ИННД-106

---

Карька

Я размазываю слезу:

Карьку сдали на колбасу.

Утешает отец меня,

Мол, другого найдем коня,

Завтра, мол, на базар пойду

И чубарого приведу...

 

Конь чубарый и впрямь хорош!

Разрешает мне все, что хошь.

Я горбушкой его кормлю

И на мысли себя ловлю:

«Хоть он шею и гнет дугой,

Но какой-то он не такой —

И глаза у него светлей...»

Вот у Карьки губа теплей.

Ой, теплее была губа,

Да и звездочка среди лба!

 

Конь чубарый высок. До звезд!

У чубарого белый хвост,

У чубарого жаркий пах.

А у Карьки не так он пах...

 

Я живу на земле сто лет.

Я объехал весь белый свет.

На торгах у барыг-менял

Я коней торговал-менял,

Я, случалось, и крал коней...

 

Только Карего нет родней.

ВД-38

---

Ъ, Ы, Ь (Стихи для Лизы и её друзей)

 

Говорила мЫшке мЫшка,

Что на полке, там, где пЫшка,

сЫр нарезан костромской

И охранЫ никакой!

 

Отвечала мЫшке мЫшЬ:

- Надо лезтЬ. Но толЬко – ч-ш-ш-шЬ…

 

И полезли.

                 Влезли.

                             Сели.

СЪели сЫр и пЫшку сЪели!

---

Предчувствие

 

                                  И от Алтая до Оби

                                  Казачьи тянутся станицы...

                                                                  П.Васильев

 

Еще зима и вороных меняют

На трактах, уходящих на восток,

Еще грачи ворон не обгоняют,

И плотно льдом забитый водосток

Настолько глух, что снег, сползая с крыши,

Не слышит той чахоточной пальбы,

Что шла от Питера, споткнулась на Чумыше,

И в полный рост пошла по льдам Оби.

 

Еще клинки деревьев не отмякли,

Но воробьи, летя из-под стрехи,

Уже вовсю воруют клочья пакли,

И воздух бьют крылами петухи.

Еще зима, еще в сугробах села,

И далеко до той Оби-реки,

Но в темных избах проверяют седла,

И по чуланам вжикают бруски.

 

Еще зима!

Еще снега искрятся

Под розвальнями бликами полос,

А лошади никак не наедятся,

В завознях жадно хрупая овес,

И вкусно пахнут, и в ночи морозной

Вращают изумрудные зрачки.

Еще зима...

Но март уже венозной

Набух тяжелой кровью...

                                        Казаки

Еще молчат, но быт уже встревожен,

И церковь ждет лихого звонаря,

И по утрам, как сталь из черных ножен,

Над выселками светится заря.

ЛП-92

---

Ветер - шепотом - что-то...

Ветер шепотом — что-то... О встрече, о воле?

О звезде, что упала на дальнее поле?

                Или ряд

Легких звуков? Иль августа плач по осине,

На которой листвы, как свечей в Палестине?

                Все горят.

Опадут золотые розетки под ноги.

Сколько блюдец на каждой тропе и дороге!

                Все мое?

Не мое. Уже ночи холодными стали,

По утрам собирается в черные стаи

                Воронье...

Было время прилета, настало — отлета,

Каждый — штурман, и справится с ролью пилота,

                Благо, есть

Два крыла и землею начищенный вектор,

И под перья влетающий северный ветер,

                Словно месть

За измену, предательство, непостоянство...

Вот и я, дорогая, меняю пространство

                 На уют.

И станицы пернатых, готовых в дорогу,

Пусть кому-то кричат и вселяют тревогу.

                 Мне — поют.

ЛП-47

---

При свете луны

1.

 

Луна — что гунн — скуласта и желта,

И выпукла как щит — опять же — гунна.

Равна дневной ночная долгота,

И потому сентябрь, заполнив гумна,

Ссыпает золотишко в закрома.

 

У каждого крестьянина ума

В такие дни, конечно же, палата.

И потому скребет моя лопата

Янтарный холм с утра и до утра.

 

И ветру эта нравится игра!

И, набивая пазуху половой,

Он, с новой силой налететь готовый,

Вдруг затихает посреди двора,

 

Как будто предлагает мне: пора

Передохнуть! Мол, не убудет злата.

Оно, тобой добытое, твое!

 

И в золото воткнутая лопата

Торчит, как богатырское копье.

 

2.

 

Луна — анфас — скуласта и желта.

Она и в профиль желтая, наверно.

Зайду левее, гляну в небо — верно!

Пойду направо, гляну, снова — та!

 

И лоб, и нос, и стынущее око,

Пронзающее даль и времена...

Так Тамерлан смотрел на мир жестоко

С кургана, опершись о стремена.

 

Что видел он, похожий на луну?

Что зрит она в обличье Тамерлана?

Он видел битву, а она — войну,

И нас с тобою, пьющих из стакана,

 

Затерянных в стране такой большой,

Что всякий близкий стал недосягаем.

Нам нечего смотреть, мы это знаем,

И ощущаем шкурой и душой.

 

А потому и пьем, и стекла бьем,

Не дав секунд ни роздыху, ни вдоху,

И, вглядываясь в лунный окоем,

Предчувствуем грядущую эпоху,

 

Ползущую пылящей бечевой,

Как Тамерлана табор кочевой.

 

3.

 

И вновь луна скуласта и желта,

Как бронзовая стертая подкова,

Как хан Мамай, бегущий с Куликова

Под звон победный медного щита.

 

К чему приводит жалкая тщета!

Разгром... Побег... Изгнание сурово!

...Мой конь из камня высекает слово

Подковою, что стерта и желта.

 

И светятся они и в ночь стекают!

А конь уже другие высекает

Подковою, похожей на луну.

 

Я иноходью плавно управляю

И по словам легко определяю —

Эпоху, год, страну...

ЛП-55

---

Галка (из юности)

1.

Меж канав с густой крапивой,

Выбирая сушь и твердь,

Я иду такой красивый —

Можно просто умереть.

 

Подо мной сандальи с кантом

На подбитом каблуке,

Чуб волной и с бриллиантом

Перстень медный на руке.

 

Распашонка — бумазея!

Подпоясочка — змея!

Девки местные глазеют —

Кто такой?

А это я!

 

Пусть глазеют, мне не жалко.

Не испортят.

Все — вранье!..

Мне нужна подружка Галка,

Плечи круглые ее.

 

Мне ее движенья любы.

От нее жара в стогу.

У нее такие губы —

Я повеситься могу!

 

Мне Господь подобных Галок

В жизни больше не пошлет...

Как откинет полушалок

Да глазами поведет!

 

От калиточки — к сараю,

В травы пенные, в стога...

Галка! Галка... умираю...

Галка... жизнь не дорога!

 

2.

 

Роса отсвечивает розовым.

Коснусь рукою — горяча!

Встает заря над нашим озером

И ходит козырем с плеча.

 

И мы встаем. Не виноватые.

Хоть и трезвонят соловьи

Про все мои дела помятые

И все измятые твои.

 

И я разглаживаю складочки,

И, не решаясь глаз поднять,

Тебя целую в щечки-ямочки,

И в бездну падаю опять.

Г --89

---

Китаянка

Солонцы. Эта соль – не соль.

Не еда – трава лебеда…

Полюбить китаянку, что ль?

Да не просто, а навсегда!

 

Я монголку знал. Хороши,

Узкоглазые, все они.

Лето… Займище… Камыши…

Ураганные были дни!

 

Под стогами ли, на возах, –

Губы в губы и взгляд в упор.

Жемчуга плескались в глазах,

До сих пор слепят, до сих пор!

 

До сих пор храню эту боль.

Все скрипят, и скрипят возы…

Полюбить китаянку, что ль,

Что живет за рекой Янцзы?

 

Там в лугах круглый год трава

Мягче шелка, хоть где ложись.

Лишь представлю все – голова

Как хмельная, и жизнь не в жизнь.

 

Мы ходили б с ней по грибы,

И с любовью к труду, к земле,

Лук растили, чеснок, бобы

И картошку пекли в золе.

 

Я бы коз и драконов пас.

Китаянку любил до слез.

И родился б сынок у нас,

С русской примесью китаез.

 

Я б жалел его и учил,

Славил каждый его успех

И от грусти его лечил,

Потому как унынье – грех.

 

Я на подвиг решусь такой!

Улечу я к ним, убегу,

Пусть узнают они – какой

Я, и как я любить могу.

КЗ - 110

---

Щука (Стихи для Лизы и её друзей)

Буква "Щ"

А у щуки хвост лопатой

Черно-желто-полосатой!

Перья темные, бока

В серых пятнах, глаз янтарный,

Зуб во рту кривой, коварный, —

Он опаснее штыка!

 

Щука плавает на дне

В самой-самой глубине!

 

Не зовите щуку в гости!

Не ходите в гости к ней!

Щука злая, щуку бойтесь,

Щука маленьких сильней!

 

Если щука голодна,

То глотает всех она —

И ершей, и окуней...

Не дружите, дети, с ней!

---

Я травы собирал...

Х   Х   Х

Я травы собирал. Меня косило время.

Оно текло сквозь пальцы, леденя.

И солнце золотых лучей беремя

Несло в охапке, и они, звеня,

Качали травы. Семя осыпалось…

Вокруг меня огромная страна,

Что никому еще не поддавалась,

Трезва от воли, от беды хмельна,

Летела мощно на восток и запад,

Хоть и казалось: не летим – стоим.

Она, неправды чуя серный запах,

Чужим сшибала бошки и своим,

И, выправляя векторы усилья,

Родные побережья не качнув,

Над океаном раскрывала крылья,

На запад поворачивая клюв…

И в самом центре, собирая травы,

Я жил и понимал, как высока

Ее печаль…

Я наварю отравы

Из трав, понятных глазу степняка,

Ливонцам предложу и самураям,

Чтоб на века уразумели то:

Почто мы так красиво умираем,

И если убиваем, то за что.

1869

---

Три часа в Самарканде

 

                               — ...а на этой стене Регистана,

                               на самом верху, в течение пяти суток на пике

                               торчала мертвая голова убийцы Улугбека,

                               сына его — Абд аль-Латифа.

                                                                                 Слова экскурсовода

 

                               Связанного Улугбека привели на берег арыка

                                и поставили на колени...

                                      «Палачи и созидатели», Игорь Можейко

 

Нет, Улугбек не мог коснуться пыли

Коленями, поскольку был велик.

Он это знал, и он не прятал лик,

И видел, видел как его убили…

 

Арбуз упрямо лопнул по кривой.

Наверно, потому что нож кривой!

А, может, от того, что даль суха?

И, пламенея гребнем петуха,

Сидящего на древней городьбе,

Он семечками брызнул по губе,

Смахнув прохладой зной Узбекистана...

А нож все ниже полз по кожуре,

И лег арбуз на яростном ковре

Разрубленной башкою Темир-хана.

 

Мы поглощаем алое меню.

Мы говорим спасибо кетменю

И кланяемся доземи рукам,

Принадлежащим этим старикам,

И старикам — конечно! — старикам,

Идущим по тропе вослед векам,

Уже почти шагнувшим за черту...

 

Мой Самарканд!

Я верю в чистоту

Твоей базарной пестрой кутерьмы!

(Спаси, Аллах, от жажды и чумы!)

Спаси, Аллах, и не введи во грех:

Моя животрепещущая тема —

С раскосинкой глаза и этот смех!

 

И дышит площадь воздухом гарема!

И шелк волной — прелюдия игры!

И, главное, что ни одной чадры,

И кровь вскипает (вечная проблема!),

Я думаю, что это от жары.

 

...И я брожу между лотков и лиц.

Я, как ребенок, книгу раскрываю

И чуда жду, и запахи вдыхаю

Загадочных нечитанных страниц.

 

Я не встречал подобного костра!

Да не мираж ли это из тумана?

Но голубое пламя Регистана

И музыка, зовущая с утра,

Печальная, как поступь каравана,

Мне говорят, что это не игра...

 

У каждого, я знаю, свой Восток.

У Улугбека свой — высокий, звездный,

С таблицами углов и сталью грозной,

Срубившей позвонки наискосок.

 

А у меня Восток совсем не тот.

Арбуз, базар, глаза и лица, лица,

Да мертвая глава отцеубийцы,

Глядящая за желтый горизонт —

Туда, туда, где в маревой пыли

Седой старик летит на кобылице

К последнему пристанищу, к гробнице...

 

И сходит ночь, и падают зарницы,

И тонут в черных водах Са-Юли.

 

Отцеубийца...

Что его вело?

Какую нянчил он тоску воронью?

И как ему глаза не занесло

Песком, когда он снаряжал погоню?

И не метался по коврам дворца,

И не оплакал горький час таланта,

И не ослеп, когда душа отца

Взметнулась в небо по дуге секстанта...

ЗС-130

---

Урожай

С золотым тугим зерном

Поезда идут на запад.

Грай ворон над полотном.

Дыма шлейф.

Пшеничный запах!..

 

Понимая груз по звуку,

По скрипению осей,

Я внизу хожу по лугу,

Я пасу своих гусей.

 

Гарь летит,

Вода рябит,

Паровоз в трубу трубит,

Над закатом белый облак

Красным золотом подбит!

 

А когда, идти устав,

Остановится состав,

Сквозь бурьян наверх по склону

Подбегу с мешком к вагону,

Сыпану в мешок зерна —

Не ругай меня, страна!

 

Шито-крыто, нет погони…

Над водою, над ручьем

Гусь берет зерно с ладони

И гогочет ни о чем.

 

Он гогочет ни о чем,

Он не знает что почем,

Что из всех гусей окрест

Только он пшеницу ест.

Хорошо ему, гусю,

Что не знает правду всю…

СЛИП - 32

---

Ностальгия

В запущенном сквере на нескольких сотках

В дырявой помойной печи

Советские дети в советских колготках

Пекут из песка куличи.

 

Советские дети... Советские люди...

А я прохожу стороной,

И кто-то поет о свершившемся чуде,

Собою гордясь и страной.

 

Гудят провода, громыхает телега,

Хлебов золотится пурга,

И солнце с багровым лицом печенега

Коней выгоняет в луга.

 

Высокие зданья, красивые крыши,

За шторками теплый уют.

Залезу на крышу: «А что там, в Париже?..»

А там Марсельезу поют.

 

Великая песня... Великая слава!

Другой не добудешь такой...

На грядке подсолнух стоит златоглаво,

Согнувшись под ношей дугой.

 

А дети играют. В метровых колготках

Расцветок любых и сортов.

В советском детдоме. На нескольких сотках.

Я плакать от счастья готов.

МС-257

---

И пошел я направо...

Х   Х   Х

 

                      ...а направо пойдешь...

                             надпись на камне

 

И пошел я направо... Коня в поводу

За собою веду

И ногою звезду,

Что упала с небес, по тропинке качу.

Ни с того, ни с сего подыхать не хочу.

 

Гляну влево — темно, вправо — тоже ни зги.

Видно, камень солгал, или рано пока.

Кровь по жилам шипит, ударяет в мозги,

Бродит словно вино, и шатает слегка.

 

Ветер песню поет, о далеком грустит,

Леший в дудку медвежью кривую свистит,

Ходит месяц по кругу, мошною звеня,

Серебром осыпая коня и меня.

 

Птица-лебедь кричит, стрепет бьется в зарю.

Поправляю седло и коню говорю:

«Может, кто пошутил, и на камне — вранье?..»

«Не спеши, — отвечает. — Добудешь свое.

 

Вишь, садится туман, чуешь, птица кружит,

Слышишь, ветер скирду шевелит-ворошит.

Потерпи и добудешь погибель свою...»

Я целую коня и водою пою.

 

Подбираю уздечку, сажусь на ходу.

Конь, роняя слюну, переходит на рысь.

Я смотрю под копыта — не вижу звезду.

Поднимаю глаза... Сумасшедшая высь!

 

Провалился туман. Горизонта петля

Все светлее, все меньше и меньше земля.

Космос лижет виски, жизнь по капле берет...

Неужели я мертвый, и надпись не врет?

ЗС-78

---

Шиншилла... (Стихи для Лизы...)

Буква "Ш"

Шиншилла заботливая

 

Жила-поживала на свете шиншилла.

Шиншилла со всею округой дружила,

Косила сена, ворошила, сушила

И фартуки очень красивые шила.

 

На праздник все звери

Спешили к шиншилле!

 

На праздник шиншилла с рассветом вставала,

Глаза намывала, столы накрывала,

Потом доставала еду из подвала,

И фартуки всем, кто пришел, раздавала —

И зайцу, и белке, и рыжей лисе…

И счастливы были на празднике все!

 

Шмель

 

Шмель для всех цветов полезен.

Без шмеля цветы грустят.

Шмель в цветок по грудь залезет,

Только пяточки блестят.

 

Он с цветка нектар берет

И гудит, гудит-поет!

 

У него пыльца на бедрах!

С коромыслом золотым,

Он легко наполнит ведра,

Медом жарким и густым!

 

А когда он их наполнит,

Он включает задний ход,

А потом летит над полем,

Как тяжелый вертолет!

---

Болтали, сидели...

Х   Х   Х

 

Болтали, сидели, на небо глядели.

Ни словом, ни делом, а, вроде, при деле.

Петух на шесте засыпал, просыпался

И корм золотой по земле рассыпался,

И лист осыпался, и гуси летели,

И ветер сомнений хозяйничал в теле.

Такая эпоха.

Советы… палаты…

Сосед уезжает.

– Куда ты?.. Куда ты?..

Не скажет. Куда там! Плотней запахнется

И в небе чужом о звезду разобьется.

А перья кружатся. Гусиные перья!

И местные жители, веря в поверья,

Сажают озимый чеснок.

 

О, деревня…

 

С оглядкой на лист, что роняют деревья,

На белый туман, что на зорях клубится,

Крестьянин предчувствует холод. Как птица!

Он ходит неспешно, он чистит лопаты,

Меж рам наметает сугробы из ваты,

И в старом кисете из ткани посконной

Талоны на водку хранит за иконой.

1753

---

Рассыпанные кудри...

Рассыпанные кудри. Брызжет снег.

Морозным духом комната набита.

Я все в тебе люблю — и этот смех,

И платья шум, и тайною повитый

Хитрющий глаз.

Хитра! Ох, ты хитра!

Я сам такой и, коль крыла раскину,

Добуду столько белого пера,

Что хватит на подушки и перину.

Лукавая, ты это понимаешь,

И, предо мной по струнке становясь,

Ты каблучки от пола отрываешь,

И — достаешь!

И возникает связь,

Когда мозги, осыпанные хмелем,

Ломают руки, рвут одежды прочь...

И мы с тобой на половицах стелем

Медвежьей шкурой пахнущую ночь.

Звезда висит, луна течет в окошко,

Роняя на пол брызги серебра,

И, плавная, ты щуришься, как кошка,

Все распахнув...

Я ж говорю — хитра.

ЯУНВ-77

---

Домики

Густеет сумрак за окном,

Сгорел закат, умолкли птицы.

Мой сын за письменным столом

Карандашом рисует дом

Огромный, красный — в две страницы.

 

Здесь будут окна, здесь — труба,

Вот это двери, вот — крылечко,

Чуть косовато, не беда,

А вот ведро и в нем вода,

И клен, и тополь, словно свечка!

 

Все! Дом готов! Пора входить.

Довольный сын глядит счастливо...

«Сынок, а можно мне спросить:

Кто в этом доме будет жить,

В таком огромном и красивом?»

 

«Здесь будут семеро козлят, —

Остановился не надолго, —

Зайчата, трое поросят,

Здесь будет Гномик — друг ребят...»

«А где поселим злого волка?»

 

«А волка ... поместим вот здесь!»

И, карандаш сменив проворно,

Мой сын рисует черный лес —

Сплошною лентой до небес,

И в том лесу домишко черный...

 

Ах, как легко — карандашом! —

И в то же время очень властно

Дитя за письменным столом

Всё злое гонит в черный дом

И доброе вселяет в красный.

83

---

Спрятав клюв под крылом...

 

Спрятав клюв под крылом, словно сталь под плащом,

Старый ворон на старой высокой сосне

Пропустил меня в лес, не спросил ни о чем,

Даже глаз не открыл, так и пробыл во сне.

 

Эй ты, птица, проснись! А не хочешь спросить,

Подскажи мне сама, соломонова стать, —

Я-то знаю, что мне головы не сносить,

И для новой эпохи иной не достать, —

 

Подскажи мне — чай, видно с высокой сосны —

Где мне яма отрыта, в какой стороне,

Я бы плюнул за пазуху той стороны,

И до мхов поклонился тебе и сосне.

 

Но молчит окаянный, кинжальная тварь...

Ах, ты, Ваше святейшество, черт побери,

Не по мне ли читает подлесок тропарь,

Осыпая хвоею себя изнутри...

 

Я стою под сосной, прислонившись к сосне,

Дремлет ворон — оплечий поджаты края,

Сто тропинок из лесу стекает ко мне,

Сто судеб, сто смертей, и любая — моя.

НОПС-158

---

Я не знаю как пахнет детство...

1.

 

Я не знаю, как пахнет детство.

Да оно и не пахнет. Врут...

Детство — это такое действо:

Нарисуют, потом сотрут.

 

А потом еще нарисуют —

Женщин, карты, вино, тупик...

И колоду так подтасуют,

Что ты вытащишь даму пик.

 

И она тебе на базаре,

Рассыпая карт веера,

Нагадает, как набазарит,

Груды чистого серебра.

 

С серебром да не жить в Расее!

И пойдешь ты, звеня мошной,

В саддукеи ли, в фарисеи,

Той ли, этой ли стороной...

 

Но и в крупную жизнь играя,

Ты вернешься опять сюда...

Детство — это любовь такая,

Раз дается и — навсегда!

 

 

2.

 

...Словно кем-то потерянный,

Плотно к тачке подогнанный,

В гимнастерке прострелянной,

Аккуратно заштопанной,

Как отрывок из хроники

Сорок третьего года,

Он катался на роликах

В самой гуще народа,

Где шуршали сандалии,

Где чинарики с банками...

Крепко схваченный в талии,

С орденами и планками!

 

«Толкачи» с рукавицами,

Да гитара печальная...

Уважала милиция

И шпана привокзальная.

Мы сходились при случае

В тихом сквере сиреневом

На аккорды певучие

О бессмертном и временном.

Вечер — шапкою скомканной...

Звезды — лампами тусклыми...

Что он пел нам — не помню я,

Что-то доброе, русское...

 

 

3.

 

Побирушка. Голод. Ранец.

Рождество. Бурана вой.

Он стоит в оконной раме

С непокрытой головой.

 

Он глядит с тоской и верой,

Он сквозь стекла видит нас.

И отец от пайки серой

Отрезает серый пласт.

 

До костей промерз несчастный

Этот маленький старик.

Он к отцу приходит часто,

Я к нему уже привык.

 

Привыкая, проникаю

В эту боль и эту суть.

Проникая, постигаю

Жизнь большую... по чуть-чуть.

 

 

4.

 

Сонные двери открою и вроде

Ворот колодезный скрипнет вдали,

Ветер ботву шевельнет в огороде,

И далеко, словно из-под земли,

Светом повеет и ночь замигает

Дальней звездой, и ударит крыло,

Кованый конь пошевелит ногами,

Звякнет уздою, вздохнет тяжело.

Стукнет калитка, другая и снова...

Вот уже слышится дужка ведра,

И произносится первое слово:

 — Ну-ка, Фасолька, доиться пора...

Утро.

Околыш малиновый неба

Вызрел уже. И плывет по селу

Запах тепла и пшеничного хлеба

К речке куда-то, в белесую мглу.

 

 

5.

 

Под крылом родного крова,

Средь граблей-литовок-вил,

Я корове: — Будь здорова! —

Постоянно говорил.

 

Коль она здоровой будет,

Рассудить-то по уму,

В доме нашем не убудет,

А прибавится в дому.

 

Помню, утром — только встанешь,

А отец уже припас:

Ей, голубке, хлебный мякиш,

Мне горбушку, я — зубаст.

 

И несу я хлеб корове,

И, чтоб кушала, прошу,

А чтоб елось на здоровье —

Я ей за ухом чешу.

 

 

6

 

...И детство мое, загорелое детство,

Опять предо мною. Глаза притушу —

Цветные картины! Нельзя наглядеться.

 — Следи, успевай!

 — Успеваю, слежу...

 

Старый домик на карте.

Синь реки, а за ней

Я стреляю в азарте

Белоперых гусей.

Мне б не мяса, но хлеба!

Мне б стакан молока...

Гогот валится с неба

На коровьи рога,

На крутые, витые,

На подпаска — меня...

То ли пули кривые,

То ли ствол у ружья!

... А душа-то как хочет!

Ни крыла, ни пера —

Только небо гогочет:

 — Эх ты, Витя-дыра...

 

А мне и не жалко. Подумаешь, гуси!

А мне и не стыдно. Подумаешь, хохот.

И к дому пора. Вон, соседки Маруси

Корова объелась и начала охать.

И бык обожрался! Не стадо — одышка...

Бичом отсекаю репейника шишку

Так звонко, что слышно околице всей...

 

Напасся коров. Настрелялся гусей!

 

 

7.

                                Не знаю — черти как у вас?

                                              У нас давно повывелись.

                Коровы окоровились, кобылы окобылились.

 

Заря прошла зенит, и скот идет, рогат,

Туда, где луг звенит, что выпасом богат.

 

Я помню этот кров! Храню и не забыл

И окоров коров, и окобыл кобыл,

 

И выплеск поутру, и жадную игру

Глотающих икру, и мечущих икру.

 

И храм, на край села ушедший... за предел...

Что бил в колокола, и в небеса глядел.

 

Не трогайте меня! Оставьте это мне —

И детство близ коня, и юность на коне.

 

И трех смертей оскал, и небеса с орлом,

Что грозы высекал из черных туч крылом...

 

 

8.

 

Столько солнца, что неба застиранный ситец

Так просох и провис, что не вспомнить, о чем

Думал утром за чаем, в стакане лучом

Растворяя глюкозу. Был тополь, как витязь —

Это помню. В кольчуге из жесткой листвы,

Под высоким окном, горизонт озирая,

Он рукою придерживал дранку сарая

И шеломом поддерживал край синевы;

И слезилось окно, долгий взгляд напрягая,

И отец за столом, в ярком свете зари,

Говорил: «Хорошо-о...» — и пласт каравая

Мягко резал на части. На равные — три.

ЛП-94

---

Лиде (цикл стихов)

1.

 

Ходит ветер над Ленинградом,

Плещет парус, шумит прибой…

Вот идем мы с тобою рядом,

И завидует мне любой.

Я везением не шикую,

Понимаю уже давно,

Что красивую песнь такую

Петь не каждому суждено,

Что еще мне гореть от страсти,

Прятать крепко печаль свою,

И тебя у тебя на счастье

Отвоевывать,

Как в бою…

 

2.

 

… А ты не выходила – выплывала,

И вечер пах, перетекая в дым,

Медовым хмелем старого подвала

И августом созревшим золотым.

 

И я не помнил ни себя, ни это,

Дышащее нектаром и жарой,

Высокое отчаянное лето,

Что нам дарило позднею порой

 

Ольховых листьев груды и кленовых,

И прочих всяких блюдец золотых,

И столько слов подсказывало новых,

Таких хороших и таких простых,

 

Что было нам от них не отказаться,

И мы вдыхали их наперебой,

И выдыхали их, и, может статься,

Они и стали нашею судьбой.

 

3.

 

Влага льется по камням,

Струи светятся, дробятся,

И, стекая по ветвям,

Листья падают, кружатся.

 

То ли мягкие шажки,

То ли шорохи сквозные?

Это осень сапожки

Примеряет расписные.

 

Это птиц глухой галдеж,

Это небо в серой дымке…

На свиданье ты придешь

В новой шляпке-невидимке.

 

И такой туман падет!

И сады сомкнутся в арки,

И никто нас в старом парке

Не подсмотрит, не найдет.

 

4.

 

Губы, сложенные в трубку,

Выдыхают букву «ю».

Я тебя, мою голубку,

Несказанно как люблю!

 

Я тебя беру за плечи,

Я в глаза твои смотрю…

Переходит летний вечер

В полнокровную зарю.

 

Небо клонится к закату,

И заря стекает прочь…

И заходит в нашу хату

То ли полночь, то ли ночь.

 

5.

 

И не забудется, что было

Там, на холмах, у той реки –

Как ты смотрела, как любила,

Руки касалась и щеки.

 

Я помню все. И, вспоминая,

Прокручивая жизнь в уме,

Я думаю: случись иная,

У этой лодки на корме

 

Была бы надпись «Невезенье»,

И эту лодку быта я

Не по воде, а по каменьям

Волок сквозь ужас бытия

 

За шагом шаг, и с этой ношей

Я так и канул бы во тьму…

Но повезло с тобой,

С хорошей,

Как никому, как никому.

 

 

 

6.

 

И тогда ты поймешь, что я жил для тебя;

Голос мой, и слова, и перо, и бумага –

Что имел, я легко отдавал, не скорбя,

Все тебе, удивленье мое и отвага!

 

В свете каждого дня, в свете каждой зари

Ты ко мне приходила, и, нежно касаясь

Плеч моих, говорила: «А ты сотвори

Для меня о себе, чтобы было на зависть,

 

Чтоб читала я строчки, и плакала чтоб…»

И смотрела в тетрадь, и дышала духами…

Цепенела душа, шел по телу озноб,

Потому что ни красками и ни словами,

 

Из живущих на этой планете, никто

Так не смог написать…

Надвигается старость.

Я пишу и опять, понимая – не то,

Жгу страницы и снова стараюсь…

Стараюсь…

 

7.

 

…Я смотрел на тебя, на походку твою,

И все думал, что я эту песню спою.

Мне казалось, что стоит лишь только запеть,

Нам с тобой подпоет колокольная медь,

И с крестов золотых, со святых куполов

Встанет радуга в небе из красок и слов.

 

И когда ты пришла, дым волос разметав,

Понял я: не хватает для песни октав!

Голоса захлебнулись, просели баса,

На деревьях и травах остыла роса,

И в садах-палисадах ночные цветы

И глаза от волненья раскрыли, и рты.

 

Расплетались и вновь заплетались тела,

И звезда по окошку, смущаясь, текла,

И скуластым кочевником месяц смотрел

На костер, что все ярче и ярче горел,

Прожигая лучами летящую тьму,

В жарком пепле волос и горячем дыму…

8.

 

Косых дождей тугие струны.

Карельский ветер чист и свеж…

Слагались песни, саги, руны,

Звенела тетива у веж,

И пела сталь

Не для того ли,

Чтоб в двадцать первом веке я

С тобою через это поле

Сейчас шагал, судьба моя?..

9.

…а когда тебе букет принесут,

Не отринь его, но завянет если,

Лепестки цветов собери в сосуд,

Я по ним и найду тебя,

Моя прелесть,

Потому что эти цветы тебе

Я сорвал в долине, где всё иное.

Если что-то и было в моей судьбе,

То, конечно, связано всё с тобою.

И теперь, когда я букет творю,

И войти готовлюсь в ворота ада,

Я тебя, моя радость, об одном молю:

Не выбрасывай эти цветы. Не надо.



СЛИП-64, 2103

---

Цапля (Стихи для Лизы и ее друзей)

Буква "Ц"

По болоту ходит цапля.

На носу у цапли капля!

Это значит – на болоте

Нынче цапля на охоте.

 

Ходит цапля, носом водит,

Достаёт и там и здесь,

Червячка найдёт – проглотит,

И лягушку может съесть.

---

Вишня согнулась в медовой росе...

                              Страшны и свирепы подметные письма!..

                                                                            Сергей Поделков

 

Вишня согнулась в медовой росе.

Ночь застегнулась на запонки все.

Трудится поезд, поршнями звеня.

С юга на север увозят меня.

 

С юга на север, туда, где мороз

Ходит, шатаясь, меж белых берез,

Где по сугробам в конце января

Скатертью стелется волчья заря.

 

Будет мне там и легко, и светло,

Будет мне сниться родное село –

Ставни резные, тесовый порог,

Раннее утро и стрекот сорок.

 

Господи! В чем я, скажи, виноват?

Валенки эти и этот бушлат…

Серое небо с тоской до краев

И вертолета надсаженный рев.

 

Света сполохи и холод белков,

Синих белков вологодских стрелков,

Призванных из ярославских парней

Родину бдеть, и поющих о ней.

 

Бдеть и полоть, чтоб цветы не цвели,

Чтоб их ветрами с корнями рвало,

Чтобы поющие петь не могли,

И, не стило поднимая – кайло,

 

Правильно думали, дули в струю,

Ногу тянули в едином строю,

И восторгались – какая стезя! –

Левым и правым серпами грозя.

КЗ-151

---

Святки

Громыхая поутру

Коромыслом по ведру,

Я крещенскою порошей

Шел, вздыхая о хорошей.

 

А навстречу мне сорока,

Шустрая с любого бока,

По тропинке вдоль села,

Перстеньком играя, шла.

 

Шла, играла.

Где украла?

 

Птица перстень уронила,

Черным глазом поманила,

Полетела, стрекоча,

Подбери, мол...

 — Ча-ча-ча!

 

Я нагнулся, подобрал,

Дивным перстнем поиграл.

 

Перстень чудный, изумрудный,

От земли алтайской рудной,

Если глянуть сквозь кольцо –

Видно девичье лицо!

 

Знаю – чье!

С того и снится

В рыжем золоте лисица, –

Как привидится во сне,

До зари не спится мне!..

 

В полный дых дыша порошей,

Я иду, снежком шурша;

День хороший, я хороший,

И сорока хороша!

Избр. 287

---

Из детства

Из детства  (босиком...)

Босиком, в одной рубахе

Вышел из дверей…

Мне – что ямб, что амфибрахий –

Все одно – хорей.

 

Я шныряю в огороде,

Огурцы жую.

Между грядок дева бродит.

В сторону мою

 

Не глядит. Не замечает.

С дудочкой в руке –

То подсолнух покачает,

То шмеля в цветке.

 

Плети трогает руками.

Полет повитель…

Что за дива? Кто такая?

Для чего свирель?..

КЗ-3

---

Триптих ( С мукой ржаной...)

1.

 

С мукой ржаной мешая лебеду,

Меня кормила родина из соски.

Потом пахнула дымом папироски

И повела, как лошадь, в поводу.

Я шел и грыз проклятую узду,

И губы рвал, и желтой пеной с кровью

Кропил копыто на семи гвоздях...

И подходила мама к изголовью,

Зажав тревогу в маленьких горстях:

Все слушала, как вьюга завывает,

И ставила свечу под образа,

И плакала, меня не понимая,

И выплакала карие глаза.

 

В отметинах неладной катаракты,

Они тебе, родная, не к лицу,

Все слушают, как где-то в бронхах трактор

Журчит, журчит, а топливо к концу...

 

Я загрубел. Благодарю подковы!

Порвал узду и на шальном ветру

Я никому не верю — лишь перу,

Как черной книге старовер кондовый.

И ты, за ради Бога, не гневись.

Когда твои каракули читаю,

Я понимаю все, и понимаю,

Что у меня совсем другая жизнь:

Дремучая, как темень за костром.

Но присмотрюсь — из мрака проступает

Мой светлый рок. Он мне напоминает

Валета бубен с красным топором.

Картежник! Эта масть мне по нутру!

Когда ее вскрывали (под колоду),

Я кон сшибал в любую непогоду,

Да я и с пикой не бросал игру.

 

Ты мне пиши. Вот пронесет грозу,

Разгонит тучи, высушит планету,

Я все дела оставлю и приеду,

А ляжет масть — и денег привезу.

 

2.

 

Мама, мама, ложится масть!

Мне бы, главное, не упасть.

Здесь такие в ночах бураны,

И такая воля ветрам,

Что мне чудится по утрам —

Не сугробы текут — бараны:

Белоснежны и голубы!

Не хватает глаз да губы.

 

Не хватает губы да глаз.

А у вас этих губ! У вас

Этих глаз голубых стожары

На илбане любом, холме;

То и песня из слога «ме»,

Монотонная, близ кошары.

Говоришь — уже не текут.

Из чего ж тогда платья ткут?

 

Здесь недавно купил штаны —

Нидерланды из них видны!

Что за овцы там, баранухи,

Дорогая уж больно шерсть...

Каждым вечером ровно в шесть

Я сижу за столом в пивнухе:

Карт колода, туман пивной;

Николай Угодник со мной.

 

Все пока у меня в порядке.

Деньги прут, как редис на грядке,

Было б вёдро, да шли б дожди.

Вот еще подсниму колоду

В масть бубновую — на погоду —

И поеду к тебе, ты жди.

Поезд чистенький, голубой.

...Поменяться бы с кем судьбой.

 

3.

 

Нет, не стану ни с кем меняться.

Жить с одной и с другой остаться?

Мне ж не двадцать и не весна.

Был бы юный, еще сопливый,

Потянулся бы за счастливой,

А теперь мне зачем она.

 

Я и этой — вот так! — доволен.

Медью звонкою с колоколен

Упадаю в траву-росу.

Отраженье — паденья угол!

И башки моей светлый купол

Поправляю и вдаль несу.

 

Не пугают ни град, ни вьюга.

В детстве леченный от испуга

Бабкой Фросею при свечах

Воском плавленым в темной плошке...

Это ж, мам, не хухры-матрешки, —

Вера в свечку и свет в очах.

 

Знала бабка, видать, не мало,

Из заик меня вынимала,

Поправляла слова во рту,

Чтобы с губ они опадали

Двусторонние, как медали,

И прозрачные на свету.

 

Разве можно менять такую!

А по родине что тоскую —

Так ведь родина же одна.

А роса солона — так это

Отголоски шального лета,

И, воистину, не весна.

Изб.-131

---

Снова - детство (цикл стихов)

1.

 

Весну заждавшиеся люди

Копают грядки, травы жгут.

Заря в малиновой полуде

Речной туман, свивая в жгут,

Возносит к верху.

Будет вёдро!

Журавль от золота рудой!

Окованные медью ведра

С живой колодезной водой

Так тяжелы, что тело гнется,

И ты под ношею спешишь.

Остановись — земля качнется,

И на ногах не устоишь.

 

2.

 

Раскрытое небо, широкие степи,

Высокое солнце, как люстра в вертепе,

 

Играет огнями, знобит и печет,

И воздух, дрожа, миражами течет...

 

Отдельно счастливый в отдельной стране

Поскотиной еду на светлом коне.

 

Чеканное стремя звенит под ногой.

Копье не в крови, и колчан мой тугой.

 

Еще далеко боевые дела!

И кнут сыромятный по коже седла

 

Змеею стекает до самой земли...

Ни зверя в норе и ни гунна вдали!

 

Лишь стадо коровье мотает рогами,

Да травы шумят у коня под ногами,

 

Да ветер с полудня — в лицо. Суховей.

Да бабы на дойке — платки до бровей.

 

3.

 

Тихо... Ворота распахнуты внутрь.

Холодом пахнет от старой фуфайки.

 

Вышла пустая корова из стайки...

Сколько похожих мне выпало утр —

Меньше гвоздей у подбитых сапог,

Меньше стрижей под обрывом Алея...

Юный пастух на кобыле, как Бог!

Белая лошадь тумана белее.

Жжет мои ноги земля. Горяча!

Неба околыш не розовый — синий...

А надо всем этим посвист бича

По направленью к поскотине — дли-и-нный.

 

4.

 

                                    Тут проснулся Петя...

                                                            С.Есенин

 

Выспавшись в крапивах-лопухах

На крутом обрыве, над рекою,

В самотканых клетчатых штанах

С легкою есенинской строкою

Я корову шарю по кустам,

Ежевикой вызревшею тешусь.

Вот найду комолую — задам!

Не найду — в черемухах повешусь...

 

5.

 

День в прошлое спешил. Густели тени.

Стихала степь — готовилась ко сну.

По косогору — наискось — Савелий

На вороном копытил целину.

 

Пылил табун. Трехлетки присмирели.

Пугливо жались в гущу стригунки...

А после у излучины реки

Мы жгли костер.

Мы — я и дед Савелий.

 

Пеклась картошка. Съежившись, босой,

Я тыкал в угли тонкой хворостинкой.

А ночь, в расшитой звездами косынке,

Поила травы чистою росой.

 

Кемарил дед, свернувшись у седла,

Да кони порскали,

Видать, на непогоду,

И пили из реки парную воду,

И не давали спать перепела.

 

 

 

 

6.

 

...Измотанный за день, сижу и смотрю,

Как серая птица уходит в зарю,

Как длинные тени, скользя на бугор,

К костру подступают, и ярче костер,

И пламя все выше, и дым голубей,

И тише любовная речь голубей.

Умолкло на дальних березах «ку-ку»,

И каждый сучок на тропе начеку —

И нас охраняет, и ночь сторожит...

И батя на старой фуфайке лежит,

Все думает думу, глядит на огонь.

Звенит удилами стреноженный конь,

Да глухо шумит на порогах вода,

И сосны темнее, и ярче звезда...

 

7.

 

Я трогаю лошадь шершавой рукою...

Уставшие за день, понурые, мы

Неспешно бредем над вечерней рекою,

Где спят в камышах золотые сомы.

 

Пустынное поле.

Дорога пустынна.

Не видно свистящего в небе крыла,

Лишь теплая морда мне тычется в спину,

Да мягко и тихо звенят удила.

 

А ночь на подходе.

А мы все шагаем

По кромке обрыва. На самом краю...

И лошадь (я знаю) глядит, не мигая,

Зрачками огромными в спину мою.

 

8.

 

Ходит ветер по кругу,

Ситцы пьяно шуршат,

Карусельную вьюгу

Юбки бабьи кружат.

На селе новоселье!..

Пацаны, голышом

Самодельное зелье

Пьют из фляги ковшом!

Две гармошки рыдают,

С хрустом гнутся плетни,

А на солнце сверкают

Ордена да ремни...

Ходят взрослые игры

По кривой, по дуге!

Загорелые икры,

Мелкий пот на виске!

На плечах позолота...

Только виделось мне

Горемычное что-то

В этом радостном дне.

 

9.

 

В краю, где был холод и правил палач,

Где жали колосья серпом,

Где молот гремел по металлу, горяч, —

Все это считалось гербом.

И холод, и голод, и молот, и колос,

И все, что пахалось,

И все, что мололось, —

Гербом называлось, горбом добывалось...

Но это в ту пору меня не касалось.

 

Мне нравился герб, я цветное любил!

Я герб вырезал, и слюнил, и лепил

На стенку беленую...

Мама вздыхала.

Колосья шуршали.

Горела звезда...

Но — то ли тяжелые шли поезда,

Шатая избу, то ль слюна высыхала, —

Мой герб от стены отставал, не держался.

Я снова плевал и лепил. Я сражался

За шорох колосьев, за молот, за серп,

С саманной стеной, не приемлющей герб.

ЗС - 163

---

Козлик и др. (Стихи для Лизы...)

Буква "К"

 

Козлик

 

С каплей солнца на губе,

Как смеется козлик?

«Бе-е!»

 

У него прямые рожки.

Скоро закрутиться им!

У него четыре ножки

С острыми копытцами.

 

У него на ленточке

Звонкие бубенчики!

 

Он из речки воду пьет,

Комара копытцем бьет:

«Не кусайся, не кружи,

Возле уха не жужжи!»

 

Кузнечик

 

Зубки, ножки, два крыла,

Лоб прямой, как у лошадки.

Он живет у нас на грядке,

Где морковка и свекла.

 

У него при нем клинок,

Чтоб косить травинки мог!

 

Он сидит на стебельке,

Травку держит в кулаке!

 

Травка вкусная такая!

А когда он съест ее,

Станет петь, не умолкая,

Про хорошее свое!

 

Крокодил

 

У реки с названьем Нил

Крокодил огромный жил.

 

Он по ветру носом водит,

Хвост — пилой, корявый рот,

Он всегда бесшумно ходит

Только лежа и вперед,

Не спеша, как неживой.

У него зрачки немые!

Рот откроет — Боже мой! -

Сто зубов и все прямые,

Как блестящие штыки.

 

Не гуляйте у реки!

Кот

 

По базару взад-вперёд

Важно ходит рыжий кот,

То отведает сметаны,

То о ноги бок потрёт.

 

Ходит Рыжий, хвост трубой,

Весь довольный сам собой,

А за ним котята ходят

Разношерстною гурьбой.

 

На базаре красота —

Суета и пестрота…

Рыжий кот увидел мышку,

Только мышка не проста.

 

Ушки — веером! Хитра!

Кот глядит из-за ведра.

Прыг за мышкой! Мышка — в норку...

И глазаста, и шустра! 

 

Комар

 

Комариный тонкий голос

Тоньше, чем в косичке волос.

Вот комар вокруг летает,

Я сижу, за ним слежу.

Он меня предупреждает:

 — Если сяду, укушу!

 

И пищит:

 — У-у! О-о!

А я веточкой его! 

 

Кошка

 

Шерсть у кошки, словно бархат.

Глаз янтарный, хвост — дугой.

Называют кошку Мартой!

Нет нигде другой такой.

 

Ходит, хвостиком колышет.

Мышку серую следит.

Ляжет спать, а ушко слышит,

Глаз прикрытый, а глядит.

 

 — Тише, мышка. Не дыши!

Сухарями не шурши!..

 

 

Кот, крот и огород

 

Караулят огород

Серый кот и чёрный крот!

 

Роет крот, червей находит

Под землёй, где темнота.

Серый кот меж грядок ходит,

Охраняет кот крота

От сорок, от воронья,

От лихого коршунья!

 

Роет крот.

Гуляет кот.

Крот — в земле,

А кот — меж грядок

И кругом царит порядок,

Всё растёт и всё цветёт!

 

Коза

 

В огород зашла коза,

Думала, что там лоза.

Оказалось — там горох.

Для козы горох не плох.

 

Ест коза горох, молотит,

Топчет лук и сельдерей.

Ой, воровку поколотят!

Убегай коза, скорей!

 

Убегай к себе, коза,

Деревянные глаза!

 

 

Кот, сорока и воробьи

 

Рыжий кот среди репьёв

Караулит воробьёв.

Он в густой листве таится,

Морду высунуть боится —

Вдруг увидят воробьи

И не сядут на репьи!

 

Но глазастая сорока

Растрепала всё до срока,

Зашумела, стрекоча:

 — Вижу! Вижу!.. Ча-ча-ча!

Вижу, вижу у кота

Кончик рыжего хвоста!

 

Прилетели воробьи

И не сели на репьи.

На высокий тополь сели,

Затрещали-загалдели:

 — Видим, видим у кота

Кончик рыжего хвоста!

 

Кот промолвил:

 — Вот канальи,

Как пронюхали-узнали?

Ну, сорока! Ну, постой...

И пошёл домой пустой.

 

 

Кот

 

Просочилась заря под дверь.

Кот усатый — домашний зверь —

Осторожно к заре идет —

Лапкой трогает,

Бьет и пьет.

 

А заря все сильней, сильней.

Кот уже купается в ней!

До того напился зари,

Даже светится изнутри!

 

 

Конь

 

У меня красивый конь!

Настоящий конь!

Огонь!

 

Конь высок и я с плетня

Залезаю на коня!

 

Хорошо мне на коне,

На его большой спине!

 

Я сижу, вокруг гляжу,

Гриву черную держу!

 

Я с коня не упаду...

Конь у папы в поводу!

 

 

Корова Фасолька

 

У коровы, у Фасольки,

Как фасолевые дольки,

В чёрных пятнышках, бока!

 

День-деньской она на воле,

Где цветут ромашки в поле,

Где течёт-шумит река.

 

Светит солнце, дождь идёт,

А Фасолька, знай, жуёт,

И под вечер каждый вечер

Молока ведро даёт.

 

Вот несу я хлеб Фасольке,

Чтобы кушала — прошу,

А чтоб съела — хоть вот столько! —

Я ей за ухом чешу.

 

 

Кленовый лист

 

Под осенний птичий свист

С ветки вниз кленовый лист

Смотрит, вздрагивает нервно,

Бьет соседа по плечу:

 — Я сейчас сорвусь, наверно.

Я, наверно, улечу!

 

Ветер дунул — лист упал,

Но не сгинул, не пропал.

Он улегся на тропинку,

Он подставил солнцу спинку

И лежит себе, лежит,

Не трепещет, не дрожит,

Ярким солнцем налитой

Золотой-презолотой!

 

 

 

Козел

 

Это кто при всем народе

Ест капусту в огороде,

Бородищею трясёт?

Думает, что нам не видно...

 

Как тебе, козел, не стыдно!

 

А козел стоит, жует.

Понимает, что не шалость!

А чтоб палкой не досталось,

Листья щупая губой,

Глаз вращает голубой, —

Круглый глаз, насквозь синющий,

Не нахальный, но хитрющий,

Вот и думай — как тут быть,

Бить козла или не бить?

 

Мы с такой бедой поладим,

Подойдем, козла погладим,

Нос погладим, бок рябой,

Скажем — кушай, бог с тобой!

 

Кабан

 

Среди кочек, средь осоки,

Где растет камыш высокий

Ходит, хрюкает кабан.

 

Он тяжелый, но проворный,

Он оброс щетиной черной...

Любит утренний туман,

 

Чтоб в полях прохладно было,

Чтоб крестьянина знобило,

Чтобы крестьянин спал да спал,

 

А кабан бы в это время

(Хитрое какое племя!)

Репку сладкую копал.

 

---

Нет, Одиссей не знал о Енисее

                      ...со слабостью к тебе и к Одиссею.

                                                              К.Азадовский

 

Нет, Одиссей не знал о Енисее.

И никогда не смог бы Одиссей

Спустить свои фелюги в Енисей.

Но если б смог...

В блестящей «Одиссее»

Гомер открыл бы нам иную тьму —

Сибирь, тайгу, морозы, но не Трою,

И по сюжету выпало б герою

Переплывать на бревнах Колыму.

Подумать только...

Север и Гомер!

Представлю только...

Снежный саван, елки,

Зверей бесшумных ледяные холки,

Промоин пульс, дыхание пещер!

Ямские кони, шубы, кучера,

Луны летящей серебристый обод,

Руды мерцанье, потаенный ропот

И в жизнь длиной глухие вечера.

И в этот ад, в заснеженные дали:

«Нет, это не безумие, mon sher!..» —

Спешит она.

О, Господи!..

В вуали...

Останови перо свое, Гомер.

915

---

Ленинградской весною...

Х   Х   Х

 

Ленинградской весною омыт и опоен.

Потому что любой в своем выборе волен,

Выбираю опять эту прорву воды!

Не люблю этот город, он просто несносен.

Оживаю, когда появляется осень

И, в муругом плаще проходя сквозь сады,

 

И листом, и дождем в подоконники бьется.

И чем ночи темней, тем свободней поется,

И не хочется думать о том, что опять

Эти белые ночи нагрянут как пропасть,

И кипящего солнца кипящая лопасть

В небе станет кружить и меня догонять.

 

И однажды догонит! Загонит. Затопчет...

Петропавловский шпиль! Воцарился бы кочет

И командовал зорям: пора, не пора...

Я бы дружбу завел с этой огненной птицей,

Я кормил бы ее золотою пшеницей,

И поил бы шампанским, и спал до утра.

 

Потому что любой в своем выборе волен,

В этих белых ночах заблудившийся воин,

Все куда-то спешу, все кого-то ищу.

..Вот и снова июнь! Вот и снова, ей-богу,

Не желая того, собираюсь в дорогу,

Свою жизнь доверяя перу и плащу.

 

Ведь не думал ни в жизнь, что добуду мороки —

Жить на Западе и тосковать о Востоке,

Где далёко-давно под кривою луной

Ночь, неслышный шаман, к моему изголовью

(Ах ты, черная мгла, с азиатскою кровью!)

Подступала и, что-то шепча надо мной,

 

Предрекала судьбу...

Эти белые ночи!..

Этот медный чудак — по полтиннику очи!

И о чем он мечтал, продираясь тайгой!

...Были б ночи темны, не прельстился б гранитом,

Но светлы окаянные, тянут магнитом,

И тропу, что иду, загибают дугой.

ВД-63

---

Третий день!..

                                  Третий день беркута уплывают в туманы...

                                                                             П. Васильев

 

Третий день!..

Третий день, как нахлынувший стих,

На развернутых плахах широких своих

Кружит беркут под облаком черным костром,

И земля пахнет солнцем и птичьим пером.

Здравствуй, осень!

С крыльца выхожу на простор —

Отцвели иван-чаи, кукушка умолкла.

Скоро ветры, кружась, упадут с белых гор,

И поземкою чиркнут гусиные горла.

Будут бабы крылами пимы обметать,

Будут маслить крылами блины и пампушки,

И нагретой водой снеговой из кадушки

Будут живность поить и детей умывать.

Снеговеи!

Заблеют стада под кнутом...

Но еще не пора, и над степью ковыльной,

Обжигая мой глаз белоперым хвостом,

Кружит беркут.

Высокий.

Распахнутый.

Сильный.

ЯУНВ-55

---

В деревне

Я выхожу и слушаю простор.

Листва шумит, но ветер меж стволами

Так увлечен текущими делами —

Ну что ему зеленый этот вздор!

 

Он шарится, он догоняет, ищет,

Гремит калиткой, в поддувала свищет,

Качает шест на длинном журавле,

Подолы рвет, заглядывает в лица,

Дразнит собак — и, надо ж, не боится! —

Как дед Пахом, когда навеселе.

 

Я здесь живу четвертую неделю.

Пахома знаю, Настю и Емелю.

Мне сельская по нраву кутерьма.

Представьте: ночь, сова мышами бредит,

Емеля на печи куда-то едет,

И ветер дым относит за дома.

 

А, Господи, какая благодать —

Пить молоко, и бабу наблюдать,

Что два ведра несет на коромысле

На скотный двор,

А ночью за столом

Припомнить всё, что ты увидел днем,

И рифмой подпереть кривые мысли.

852

---

Осеннее

Что ты морочишь меня, окаянная,

Что ты мне спать не даешь?

Сердце, как рана, — тяжелая, рваная —

Ноет, и ты еще рвешь.

 

Утром белесая, вечером рыжая,

Ночью до звезд глубока.

Что ты пророчишь мне гибель, бесстыжая,

Мне еще нет сорока.

 

Но под осколками тонкого месяца,

Только прикрою глаза,

Все так отчетливо вдруг померещится,

Что оторваться нельзя.

 

Видится храм — купола золоченые,

Колокол без языка...

То ли сладка ты, морошка моченая,

То ли, как пропасть, горька?

 

Слышится — птицы кричат за деревнею,

Там, где холмы у пруда...

А на Руси эту ягоду древнюю

Впрок запасали всегда.

 

Может быть, там, за далекими звездами,

Сквозь непогоду и тьму

Так же бродить мне тропинками звездными

Как по Земле — одному...

---

Хавронья-Хрюшечка (Стихи для Лизы...)

Буква "Х"

Хавронья-Хрюшечка

 

У Хавроньи-Хрюшечки

Голубые рюшечки,

Пятачок, реснички, брови...

Спросят Хрюшечку грачи:

— Что Хавроньюшка готовишь?

— Жарю жёлуди в печи.

— Для кого?

— Для поросят,

Вон как резво голосят!

И копытцем — тук-тук-тук!

На веселый этот стук

Прибегают поросятки

И садятся у печи,

Жёлуди, конечно, сладки,

Но вкуснее калачи.

А откуда калачи?

Да оттуда ж,

Из печи!

 

 

 

 

 

 

Хвоинки

 

Под сосною на тропинке

Золотистые хвоинки.

 

Кем они, хорошие,

На тропинке брошены?

 

Эти тонкие иголки

По две штучки склеены.

Словно мамины заколки!..

 

Кем они потеряны?

 

 

 

 

 

Ходики

 

Гирька тянет, стрелки ходят,

Маятник — туда-сюда!

Серый кот глазами водит,

Он не дремлет никогда.

 

Кот не спит. Часы идут,

Счет прошедшим дням ведут.

 

 

 

Хомяк

 

У него не просто рот,

У него во рту, где щечки,

Распложены мешочки.

Он туда горох кладёт!

 

И с горохом за щекой

По тропинке над рекой

Он идёт и напевает:

— Посмотрите, я какой!

 

Шубка рыжая на нём

Голубым осенним днём

Под высоким южным солнцем

Золотым горит огнём!

---

И февралю придут кранты

 

И февралю придут кранты.

По радио пробьют куранты,

Поднимут выше свод атланты,

И закатает март порты.

 

И подмигнув последним стужам,

Он под сосулек перезвон

Покатит солнышко по лужам,

Сверкая белизной кальсон.

 

И следом, с дырками в подошвах,

Как тощий фриц, попавший в плен,

Пойду и я в больших калошах

С тесемочками до колен.

 

Весь перевязан, перемотан,

В перелицованном пальто,

Еще не ставший обормотом,

Но претендующий на то.

---

Встречай меня, Батый!

Который год сюда не дуют злые ветры,

Сюда идут стада – не воинская рать.

От Бийска до степей монгольских километры,

От сердца моего – всего рукой подать.

 

Я в горы поднимусь, я опущусь в долину,

Костер поможет мне увидеть сотни лиц…

— Встречай меня, Батый! Я тоже ем конину,

И так же пью кумыс алтайских кобылиц!

 

Меж нами нет вражды, союз наш крепко смочен

Кровавою слезой близ русских берегов.

Мой узкий глаз остер, но ножик мой заточен

Для мирного труда, не более того.

 

Семь прожитых веков для вечности ничто ведь,

Они ушли за край, распались в темноте.

Нам нечего делить, нам незачем злословить,

Земля уже не та, и мы с тобой не те.

 

Отстроилась Рязань – не сдвинешь, не уронишь.

И, сидя у огня, где ем твое и пью,

Я знаю: коль усну – ты мой кадык не тронешь,

И если ты уснешь, тебя я не убью.

---

Прошла молва...

*   *   *

Прошла молва, что в ссылке умер где-то

Какой-то Мандельштам. Ни клина, ни гвоздя

Он вбить не мог, но мог легко при этом,

На точки и тире переходя,

 

Войти к неправде, пиджаком гордился

От швей московских…

В рваных башмаках

Он у Кремля споткнулся и разбился,

И сам себя на собственных руках

 

Переволок через хребты Урала,

Того не зная, что его строка

Уже жила, и, силы набирая,

Шатала берега и облака.

---

Глухарь

Передо мною словно леший

Он появился вдруг.

Высок!

Таежный царь…

Стоит и чешет

Стальные лапы о песок.

 

Чего-то склюнул и ни слова.

В железных перьях, как в броне,

Он на меня глядел сурово,

И неуютно стало мне.

 

Но я не вышел из машины,

Картечь в патронник не дослал…

Я знаю сталь, ходил сквозь мины,

Я на бинты рубахи рвал.

 

Зачем еще мне это горе?

И без того здесь жизнь горька…

Стоит сосна на косогоре,

Под ней глухарь – у родника!

 

Он крупный галечник катает,

Он мелкий галечник берет,

И влагу пьет.

Он просто знает:

Пока я здесь, он не умрет.

слип-120

---

Грачи

Всегда, когда я берусь писать новый рассказ, я вспоминаю строчки хорошего поэта Николая Старшинова: "...Возможно, об этом писать и не следует.// А может и следует. Я вот пишу.". А и действительно — ну кто может сказать: о чем писать следует, а о чем — нет? А коли так, коли никто не знает, то я пишу и — да спасут меня эти старшиновские строчки.

 

У каждого в детстве были свои грачи. У меня они были вот такие.

 

Давно это было, я еще совсем маленьким был, лет пяти-шести. Семи лет я в школу пошел, а в ту зиму, помню, отец меня и на улицу, пожалуй, ни разу не пустил. Трудное время было. Тяжело жили. Одни штаны и те разноцветные, как на клоуне. Ни сапог, ни катанок. Вот и сидел я всю суровую сибирскую зиму в глухой, заросшей тугими снегами саманной избушке. Прежним хозяином была поставлена эта избушка косо к ветрам, и заваливали бураны снегами наши окна и двери так, что приходилось моим родителям рыть в снегах целые тоннели, чтобы на простор выйти. Только откопаются, день-другой свежим воздухом подышим, а буран — сызнова. Весело было. Теперь таких буранов не стало, спокойнее зимы пошли. Мягче. Здесь хочу подметить, что самыми буранными у нас были ветры, которые дули с юга. Сейчас не знаю как, но в пятидесятых годах прошлого столетия, когда я только-только начинал познавать этот мир, эти южные ветры были всегда со снегами, с буранами, с грозами и дождями. А вот северные приносили только мороз. Я в те годы никак не мог понять стишок – «мороз десятиградусный // трещит в аллеях парка». Как это – десять градусов и трещит? У меня было представление, что по городскому парку идет дедушка Мороз и палкой трещит по забору. Балуется…

Отец мне тогда хорошее занятие придумал. Левое плечо у него пулей немецкой было поломано, не работал он нигде, пенсия грошовая, а жить нужно было, вот и вязал он сети, зимы напролет вязал. Вязал быстро, а меня научил нитки для него на челнок наматывать. В ходу было шесть челноков. За день он их спускал все. Сначала мне это занятие туго давалось, а потом ничего, обвыкся. Так зиму и жили. Мать — по хозяйству, отец — с сетями, и я при деле.

Но вот приходила весна. Перво-наперво отогревались окна. В хате светлело, бураны стихали, снег мокрел и оседал. Чем выше становилось небо, тем сильней мне на улицу охота было. И наступал день, когда батя разрешал мне в галошах, подвязанных веревочками, выйти в снеговую траншею.

Солнце с каждым днем все круче и круче забиралось на небо, за огородами появлялись первые проплешины черной земли. Утренники были еще крепкими, но держались недолго — солнце яро входило в силу и первыми лучами сбивало со снегового наста ломкую хрустящую корку. И вот, когда однажды в середине дня в первой весенней лужице начинали с громким чириканьем купаться отогревшиеся воробьи, отец откладывал на подоконник челнок и весело говорил:

— Все, мать! Перезимовали...

А через день, через два прилетали грачи.

За нашими огородами, на полого раскинувшейся гриве, словно огромный сад, располагался березовый колок. Березы были старые, высоченные. И каждый год на их вершинах гнездились грачи.

Они наваливались на колок черным распахнутым веером и все оживало.

Снеговая траншея становилась все мельче и мельче, плешины оттаявшей земли все шире и шире, и, когда на солонцах не оставалось снега, грачи прилетали к нашим огородам.

Наступала пора охоты. Нет, не на уток — на грачей.

Отец доставал из ларя ковш пшеницы, и однажды утром я рассыпал две-три горсти зерна на черной плешине как можно ближе к сараю.

Грачи, наверно, не знали, что они съедобные, и смело садились на приманку. Когда их набиралось достаточно, отец оставлял сеть и брал ружье. Старенькая тульская двустволка! Я смотрел на нее заворожённо и старался вобрать в себя каждое отцово движение. Вот он кладет ружье цевьем в левую ладонь и большим пальцем правой руки нажимает черную планку — стволы мягко ломаются. Затем он вкладывает в стволы позеленевшие латунные патроны, незаметное движение и — легкий щелчок — сломанные стволы становятся на место. Два латунных патрона, такие позеленевшие! и старенькое ружье, то самое, что висело всю зиму над кроватью, становится в руках отца чем-то таким торжественным и тревожным, что я слышу, как гулко и сильно стучит мое сердце.

Стрелял отец быстро, целился самую малость. Это я запомнил еще с тех пор и уже потом не раз отмечал батино умение мгновенно реагировать на летящую птицу. Первый весенний дуплет — и полтора десятка исковерканных дробью грачей оставалось лежать на земле.

Как мне завидовали соседские пацаны! Не все жили так, как мы, но были и такие, и победней. Мое счастье заключалось в том, что в нашем доме имелось ружье, а в их домах ружей не было, а у многих и отцов-то не было.

Наверно, не умерли бы мы в тот год с голоду и без грачей, была в доме и картошка, и лук был, а скоро и рыба на столе появилась бы. Но это я так рассуждаю с позиций мужчины, у которого на кухне стоит не пустой холодильник и жена которого просыпается утром без тяжелых мыслей — чем же я сегодня детей кормить буду?

Мне не было и семи лет, и не мог я так рассуждать, я просто жил очарованный весенним солнцем, батиной тульской двустволкой и где-то подсознательно ощущал собственную причастность к извечной мужской заботе о хлебе.

Я стоял около стола, на котором лежали убитые грачи. Были они сизые, с черными натруженными клювами и серыми узловатыми лапами, испачканными весенним сырым черноземом. И не было мне их жалко. Я еще совсем не знал жизни, чтобы пугаться чужой смерти. Я приоткрывал им веки, глаза у них были черные, бездонные, заглядывал в мертвые зрачки и видел в них свое отражение — изогнутое, как в начищенном самоваре.

 

 P.S. Много позднее этого рассказа я написал стихотворение, связанное с этими грачами. Я хочу показать его здесь же, в послесловии. Мне кажется это уместно, но у читателя может быть иное мнение.

 

Х   Х   Х

 

Я не был босяком, но бегал босиком...

Апрельская земля. Проталины черны.

Уже грачи в поля из южной стороны

Наволокли тепла. Забот невпроворот!

Вот сели край села. Вот сели в огород.

 

Вот батя взял ружье. Вот целится, вот бьет.

И все нутро мое ликует и поет!

 

И я бегом, босой — под звон апрельских труб —

Тащу грачей домой...

 

И мама варит суп.

---

Филин (Стихи для Лизы...)

(буква "Ф")

Филин

 

У филина Флинта глаза словно блюдца.

Он днем отдыхает, но к ночи проснуться

Обязан всегда, потому что ночами,

На дереве сидя, вращая очами,

 

Он видит прекрасно. И видит, и слышит.

От филина прячутся птицы и мыши,

Хорьки, хомяки и озерные крысы,

И серые зайцы, и рыжие лисы.

---

Бахча

Солнце тополи жжет. Перевитые жилы

Крутолобых корней роют дерн и песок.

Над вороньими гнездами гнезд старожилы

Зноем плещут и падают наискосок.

Сортирует бахча черноземные соки.

Лето стрепетом бьется над золотом дынь.

Осы чертят круги, и на листья осоки

Горький запах роняет седая полынь.

Дышит август расшитым степным дастарханом!

Тучи по небу к вечеру ходят гужом...

Я арбуз для тебя, внучка славного хана,

Рассекаю на части казацким ножом.

Брызжут семечки!

Ешь!

Наше лето созрело!

Твои руки нежны, твои губы влажны.

У меня есть к тебе неотложное дело

Прямо здесь и сейчас, посредине страны!

Рядом с этой полынью духмяной и горькой,

Возле этой тропы, что в бахчу завела...

Конь арбуз добирает, и, хрупая коркой,

Осторожно и мягко трясет удила.

Не стреножен, не спутан, стоит, не отходит,

И глазищами, полными света и тьмы,

Постригая ушами, внимательно смотрит,

Как пропаще и жадно целуемся мы.

1080

---

Кончался март

 

Кончался март. Сосульки вниз росли.

Коту на крыше кошечка шептала:

 — Ну, что, гусар? Зиме конец. Растли...

И на четыре лапки припадала.

 

А Серый боком терся о трубу,

И хвост пушистый задирал трубою,

И на карниз плевал через губу,

Прицелившись раздвоенной губою.

 

Он был высок и в холке, и в цене.

Он не спешил предаться грешной страсти,

И серебром светился при луне

Не хуже норки серебристой масти.

 

И вот пока он, наливаясь грузом,

Любовную очерчивал петлю,

Явился рыжий с креозотным пузом,

Покусанный, в грязи и во хмелю.

 

Ну, что с того, что кровь сочится с лапы?

Он потеснил соперника плечом...

Был Рыжий не гусар, и не растяпа.

А мех в любовном деле не при чем.

914

---

Ленька

 

Ленька лежал на сене и ртом ловил муху. Нос у Леньки короткий и плоский, губы толстые. Он только что пришел с пасеки и теперь лежал за домом на сене и тихо мечтал. Ленька всегда любил мечтать: он и в школе мечтал, и в армии, а теперь вот и дома. Мечтал он, мечтал, о чем попало мечтал, вот уже вроде и мечта в струнку выстроилась, красивой стала, и тут, на тебе, муха! И откуда вывернулась? Губы у Леньки медом пахнут, муха сядет на бороду, крылышками пострижет, хоботок почешет и — к губе. Забыл Ленька о чем мечтал, охотиться начал. Лежит, глаза прикрытые, а нервы начеку — муха по губе ползет, по самому краешку, но Ленька знает: пока она ползет — ловить ее бесполезно, внимательная. А вот когда остановится и хоботком щупать станет, то все ее внимание в мед уходит. Гам! — Ленька шлепнул губами, муха улетела. Проходит минута-другая, и муха садится снова на бороду... На шестой или седьмой попытке Ленька хитрость придумал: губы отворил, дырочку маленькую сделал. Вот если бы муха в Ленькин рот заглянула, тут бы ей и хана была, но муха в дырочку не заглядывала. Из дырочки медом не пахло, медом пахло на улице, на губе, по губе она и топталась. И все-таки Ленька муху гамкнул, резко так — гам! — и мухи не стало.

— Тьфу, зараза, — он даже сел от удивления. Только сел, только сплюнул, только глаза распахнул, про муху враз забыл. В конце огорода стояла корова и спокойно жевала молодые подсолнухи.

— Во дает, а? — Ленька присвистнул. Корова была черная с белыми плешинами, подсолнухи были зелеными, и ела она их очень аккуратно: не колготилась, не топталась, ровно стояла и только головой поворачивала: налево повернет — шляпки нету, направо — еще шляпки нету, а позади нее уже прокос образовался.

— От жисть, полежать не дадут, — Ленька встал и запустил в корову камнем. Екнул коровий бок, и животина, сминая подсолнухи, галопом перемахнула канаву и направилась в луг. Надо бы огород загородить, подумал Ленька и почесал затылок. Об этой изгороди он думал всегда, когда в огород залезала скотина, и всегда при этом чесал затылок. Почешет затылок, почешет, и рукой махнет. Махнул он рукой и на этот раз.

Лежать больше не хотелось, и Ленька направился в дом. На крыльце Ленькиного дома сидел Венька, соседский карапуз. Было Веньке четыре года, бегал он в одной рубашке, сверкал всякими деталями и был постоянно грязный и сопливый.

— Дядя Леня, исделай мне рогатку, — он держал в руках красный резиновый шланг.

— О, смотри какая резина хорошая, — Ленька взял шланг и растянул его. Венька смотрел, как хорошо растягивается шланг, и вопросительно ждал.

— Рогатку, говоришь? Рогатку можно, а почему — нет? Только давай вот чего сделаем, давай сначала в шланг подуемся, кто кого передует...

У Веньки заблестели глаза. Это же очень интересно — подуться в шланг. Щеки у Веньки толстые, Венька об этом знает, а вдруг да и передует он дядю Леню.

Ленька сел на крыльцо рядом с Венькой, вытер концы шланга о штаны и подал один из них Веньке. Венька с готовностью засунул конец шланга себе в рот и дуть приготовился. Ленька тоже конец шланга себе в рот засунул.

— Ну, дуй! — скомандовал он, а сам свой конец прикусил зубами и ждет.

Напыжился Венька и изо всех сил дуть начал. Дует карапуз в шланг, даже уши покраснели, а обмана не чует. Дул, дул, а дяде Лене хоть бы хны, как сидел спокойный, так и сидит, но тоже, вроде, старается. Устал Венька, дух перевел. Только снова дуть решил, только воздуху полный живот набрал, а дядя Леня его опередил, взял да и дунул в Веньку. Венькин организм этого не ожидал. Полезли пузыри из венькиного носа, а Ленька захохотал и на крыльцо повалился от собственного веселья. Венька — в рев, да к себе домой.

— Эй, стрелок, резину забери, — покатываясь со смеху, кричал вдогонку Ленька...

А было Леньке двадцать шесть лет, и не был он дурачком, а работал в селе пожарным. На шестидесяти рублях.

---

Опять спешу туда

Опять спешу туда

 

                 

                                                  Рыжие суслики!..

Опять спешу туда, где воздух пахнет жатвой,

Где утки на заре летят с полос гужом.

Я к родине пришит такой суровой дратвой, –

Не развязать рукой, не разрубить ножом.

Болит не память, нет, болит в костях, в суставах.

Порой такая боль, что только потревожь…

Как будто вновь мое

Зерно везут в составах,

Как будто вновь мои

Стада ведут под нож.

И я меж них иду с капканами по гривам,

По шелку ковылей сквозь утреннюю рань,

И, чувствуя зверька последний вздох тоскливый,

Я мех с него беру, как проклятую дань,

Которую потом снесу в заготпушнину,

Где накуплю крючков и лесок накуплю…

 

И жизни подводя вторую половину,

Я знаю: почему я эту жизнь люблю.

2089

---

Август

Август                              

 

Утро свечкой взошло. Воздух свеж и духмян.

Шмель — заречных просторов седой пилигрим —

Залетел в палисад, все цветы перемял.

Он не просто их лапал, он шлялся по ним.

Вытворял, что хотел!

Волосат и могуч,

В соболях словно князь, он гудел, он урчал!

Несказанно хорош, он светился, как луч,

И не просто светился — тепло излучал.

А за дальним курганом вставало оно —

В золотых обручах, всё в огнях и росе,

И на запад, спеша, уходило темно,

И уже подвывать начинало шоссе.

У соседского клена стекало с плеча,

Он плескался листвой, золотишком сорил,

И петух, острой шпорой о шпору бренча,

Выступал из сеней и за жизнь говорил.

Говорил, что в полях дозревают хлеба,

Что в хозяйских подвалах бушуют меды,

Что у старой коровы отвисла губа,

А колода суха — не напиться воды,

Говорил, что пора отворять ворота,

Говорил, что грядут суматошные дни,

Что с востока такая идет духота,

Что не будет спасения даже в тени.

Янтарями сверкал, громко крыльями бил!

И от этого шума, от крыльев, от шпор

Новый день, занимаясь, туманы клубил

И катил их к подножью синеющих гор.

БЛ-51

---

Утро... Стихи для Лизы... (буква "У")

Утро

 

Лиза, Лиза, Лизавета!

Посмотри, как ходит лето

Над рекою меж кустов

В белом платье из цветов.

 

Говорит в окошко лето:

«Просыпайся, Лизавета!

Просыпайся, Лизонька!

Умывайся, кисонька!

Зубки чисть, глаза и ушки,

А косичку на макушке

Вместе с мамой расчеши,

Расчеши и завяжи

Лентами красивыми,

Красными да синими!

 

А когда закончишь это,

Сядь за столик, Лизавета.

 

Умная, нарядная,

Очень аккуратная!

 

Ложка есть, и кружка есть,

Будешь ты на завтрак есть

Молочко с оладышком...

Вот спасибо бабушкам!»

 

 

 

 

Учимся писать

 

Столик, стул, тетрадка, ручка...

Что сегодня пишет внучка?

 

Внучка пишет: «Папа. Мама.»

Внучка пишет: «Лето. Рама.»

Пишет: «Солнышко. Москва...»

 

Очень добрые слова!

 

 

Утро

 

Солнце встало! Жарко стало!

Лиза из-под одеяла

Потянулась, улыбнулась.

Улыбнулась и проснулась!

Тут же встала и пошла

Мимо стула и стола

По ковровой по дорожке...

 

Умные какие ножки!

 

По дорожке сами шли,

Сами к маме привели!

 

 

 

 

 

 

 

 

Улитки

 

У захлопнутой калитки

Повстречались две улитки.

 

У калитки повстречались

И в калитку постучались.

 

Та калитка в сад вела.

В том саду еда была!

 

Там уже поспели груши,

Значит, груши можно кушать,

Сливы тоже хороши —

Рви да на зиму суши!

 

Осень — это ж благодать.

Главное, не опоздать!

 

 

 

 

 

Утка и утята

 

Между белых кур да рябых,

Возле самого крыльца,

Утка ходит, с боку на бок

Пе-ре-ва-ли-ва-ет-ся!

 

Вслед за уткой семь утят

Ходят, сеном шелестят,

Громко пикают и очень

Семь стрекоз поймать хотят!

 

А они не ловятся,

Да и не поймаются,

И утята смотрят в небо,

В сене кувыркаются!

---

Потом, когда я...

Х   Х   Х

 

Потом, когда я улыбнусь

Над этим опытом, над бытом

В последний раз

И отвернусь,

То надо мною, в Шар зарытым,

Дожди, свершая долгий путь,

Осыплют злак, метелью станут…

Через века, когда-нибудь,

Неужто мертвые восстанут?

Неужто все?

Единым разом!

Копыта… челюсти… рога…

Какое пиршество заразам:

Бациллам, вирусам, проказам,

Косящим друга и врага.

 

Такая радость – на фига?..

 

Я не хочу. Я спрячусь. Скроюсь.

Я глубже в этот Шар зароюсь…

---

Степь

Дине Шулаевой

Набухли травы благодатным соком.
Сосцы волчиц роскошно-тяжелы.
Обшарит коршун беспощадным оком
Поросшие дувалы и валы,
И поплывет над мелким редколесьем,
Над синею чертой береговой,
Над казанами, над гортанной песней,
Наполненной печалью кочевой.
Широкий край!
От края и до края
Стада, стада и выплески бичей
Качают небо, и ковыль, сгорая
В широких лентах солнечных лучей,
Кипит под ветром.
Задержи дыханье!
Смотри, смотри — запоминай на век! —
И это золотое колыханье,
И черных туч сверкающий разбег.
Как хороши косматые овчины,
Когда они шуршащею гурьбой
Взломают горизонт, замкнут лучины
Корявые и — загрохочет бой.
Огнем и влагой степь врачует раны!
Лицо подставь, подставь ладонь свою...
Ревут коровы. Мечутся бараны.
И кони ржут тревожно, как в бою.

1074

---

Есть такая игра...

Есть такая игра в богов,
Где, себя назначая Богом,
Ты друзей своих и врагов,
На престоле своем высоком
Восседая, как дважды два
Различаешь — вот этот сука,
А вот этот тебя спасал,
А вот этот похож на друга,
Чей родитель в тридцать шестом,
Осеняя себя крестом,
Твоего на куски кромсал
В деревенском глухом застенке…
Ты легко бы его списал,
В том застенке поставив к стенке,
И небрежно спустив курок,
Но не смог,
Потому что — Бог!
А Творец никого не тронет
Ни за это и ни за то…

А иначе бы было что?
Как подумаю – сердце стонет.

2077

---

Я прикрою глаза...

Я прикрою глаза: ага! —
Речку вижу, луга, стога,
Поле вижу, три старых вяза,
Близ которых под хлюп росы
Волки серые сквозь овсы
Барануху ведут на мясо.

Я стою, на зверей смотрю,
Я от страху не говорю,
Замер, будто в «замри» играю.
Глянул волк: вот еще ягня...
Сжал петлю и повел меня...
И пошел я — куда — не знаю.

Долго шли. Уж не помню, где
Я очухался в борозде:
Крики, выстрелы, кони ржали...
Пена капала с жеребца.
Хохотала взахлеб овца.
И два зверя в крови лежали.

Я не плакал. Не понимал.
Из карманов грязь вынимал.
Мне казалось, что это — шутка...
Так судьба и легла моя —
Жизнь огромная... звери... я...
Но не страшно мне, хоть и жутко.

1255

---

Я ставил капканы...

...Я ставил капканы, я целился влет,
Я острой пешнею распарывал лед,
Я жег керосин, я читал по слогам,
Я слушал, как холод гулял по ногам,
Когда красный сеттер распахивал дверь
В избушку, где жил я, как маленький зверь,
Зажатый снегами, покинут судьбой,
С чадящею в небо кривою трубой.

Красивое время! Эпоха печали!
Ни целых сапог, ни крыла за плечами.

Зола поутру. Выгребаю золу.
Горящие угли стекают во мглу
По длинным сугробам, туда, где заря
Ползет на курган сквозь броню января.
Стекают, шипят, в темноте пропадая.
Над мертвой трубою луна молодая
Скуластой казашкою треплет косу,
И звезды, как деньги, звенят на весу...

А мне-то — до них! Я золу высыпаю,
И печку топлю, и в тепле досыпаю...

Красивое время! Такое начало,
Что каждая жилка струною звучала!

И если прикрою глаза, то видна
Под чистыми звездами та сторона,
Где славился труд, поощрялись проказы,
Где боль выплавлялась в такие алмазы,
Что их не продать, не оправить в металл...

Там я человеком, наверное, стал.

737

---

Тарантул (Стихи для Лизы и ее друзей)

Тарантул

(Буква "Т")

Он живет в степи, в норе,
Там, где сухо. На бугре.

У него угрюмый вид.
Он опасно-ядовит!
Он коричневый, пузатый,
Весь пушисто-волосатый.
Он мешочек с ядом носит
И когда его попросят,
Он мешочек достает —
Яд по капле раздает.

1444

---

Из лесу тяжелы ЗИЛы...

Из лесу тяжелы ЗИЛы
Вывозят хвойные стволы,
Отполированные зноем.
Рессоры стонут, свищет грязь…
Куда, Россия, собралась
С таким добром и жутким воем?

Не скрипнет сук, не порскнет мышь,
В безмолвье этом – ворон лишь,
Да леший смотрит сквозь деревья,
Как, чертыхаясь по углам,
Вслед свежесваленным стволам
Глядит чухонская деревня.

И вологодская следит
Как гать соляркою смердит,
И под Читою тот же запах.
Скрипят рессоры, хлещет грязь…
Чем толще лес, тем круче власть,
Без разницы – восток ли, запад.

И лишь брусника день за днем
В актив заносит пень за пнем,
И спелой кровью набухая,
Под прессом неуютных дней
Всё полновесней и темней
Склоняется, благоухая.

Бруснить устану, посижу,
На клин гусиный погляжу,
На узкий лист ракиты-вербы.
Всё реже сосны, даль видней…
И хорошо, что столько пней!
Когда б не пень, на чем сидел бы.

1689

---

Все, что здесь зарифмовано...

Все, что здесь зарифмовано, все от тоски,
От великой заботы, дарованной свыше.
Рвется темное небо, как холст, на куски,
И на землю срывается с толевой крыши.

На подворье Петровых солому гребут,
У Кольчугиных скоро, наверное, свадьба,
Надьку так разнесло, хоть накладывай жгут,
Не пришлось бы гулене до свадьбы рожать бы.

Над Прибалтикой синь, над Петрополем хмарь.
А на Невском, от Думы к Литейному, пробка…
Испеки колобок, с мясом луку нажарь.
Третий день моросит. Может, выручит стопка.

Русь без рюмки ничто. Ей без водки пропасть.
Многих прочих утех эта радость милее…
Таракан разевает багровую пасть,
Громко пьет, и на печку спешит. Там теплее.

Там за шторкою тьма. Там овчина душна.
Там уют и покой, там любые печали
Исчезают бесследно. Там лучше слышна
Песнь сверчка, что живет два столетья в подвале.

От стола по избе тянет хлебом густым.
Наливаю в стакан самогонное пойло.
Петушок не орет, и крылом золотым
Не шумит. Можно пить.
Все в округе спокойно.

КЗ-163

---

Паруса обещали...

Паруса обещали, створы,
А загнали куда-то в горы
На заставу, где автомат
И вручили, мол, на, сумеешь,
На плацу строевом попреешь,
Каблуки изрубишь до пят –

Все и сладится, утрясется…
Я пою в строю (и поется!),
Начиная с левой ноги.
Смотрит Родина – славный воин.
Сменной пары сапог достоин.
Шлет мне новые сапоги!

Метры меряя вдоль границы,
Азиатские вижу лицы,
Баб, запутанных в паранджу,
Кожей кирзовою сверкаю,
Автомат на горбу таскаю,
План покуриваю.
Служу.

Отслужу…
Никуда не денусь!..
Но придет пора – приоденусь
«По гражданке» и укачу…
А пока меня зной морочит,
Автомат по спине грохочет.
Я чучмеков бить не хочу.

Пусть живут, по ночам крадутся,
Животами о землю трутся,
Продают гашиш, предают,
Проклинают, грозятся скверно.
Зазеваюсь – убьют, наверно,
Только, думаю, не убьют.

Я обязан дожить до сотни!
А в активе моем сегодня
Двадцать три всего. Двадцать три!..
Это сколько ж еще шагать мне,
Пот соленый ронять на камни,
Звать надежду в поводыри?..

1669

---

Друзей своих, свои поступки

Х Х Х

...Друзей своих, свои поступки,
Свою огромную родню,
Пшеничный дух чугунной ступки,
Колосьев хруст — всё сохраню,
Всё донесу до той калитки,
Куда однажды всяк войдёт...

Там пятна лунные как слитки
На холмики луна кладёт,
Чтоб было и светло и тихо,
Чтоб всем досталось серебра,
Чтоб утром ранняя грачиха,
Как пламя чёрного костра,
Колеблясь на кресте высоком,
Задумчиво, как в старину,
Смотрела вдаль глубоким оком
И охраняла тишину;
А утро было бы туманно,
И столько б выпало росы,
Что солнца обруч, из тумана
Выкатываясь на овсы,
Шипел и жёлтым становился,
А над обрывом за рекой
Высокий кобчик насмерть бился
С обыкновенной пустельгой,
И столько б в воздухе носилось
В бою добытого пера...

Пишу и вижу — не забылось,
Как будто было всё вчера.

1552

---

Этот стих...

Х Х Х

Этот стих, словно серый бревенчатый дом,
Где и ставень кривой, и труба косовата,
Где лежит за стеклом прошлогодняя вата,
И к двери через грязь проберешься с трудом.

Вот беда. Неужели здесь кто-то живой?
Я читаю строку — открываются двери:
Желтый свет фитиля, сухари на фанере,
Вязка луку и сетка с целебной травой.

Сквознячок. В поддувале мерцает зола.
Занавески оборваны. Ржавые вилы...
Кто здесь жил? Кто дышал тленом этой могилы?..
Пустота…. Лишь за печкой колеблется мгла,

Да в окладе серебряном некто двоится,
Наблюдая откуда-то издалека
Как на окна крылатая живность садится,
Цепенея от взгляда креста-паука...

Прочно в матицу вбит черный зуб бороны,
На обрывке пеньки муравьи шевелятся.
В мире нету, конечно, угрюмей страны,
И подумалось: «Правильно, если боятся».

Потому как стоим на крылах да на лапах!
Омута будоража седьмым плавником,
Вон раскинулись как на восток и на запад,
Вдоль зубчатой стены грохоча каблуком!..

Выхожу… Сквозь высоких небес решето
Солнце золото льет — травы спелые гнутся.
Что мне стих?.. Но душа норовит оглянуться,
Видно, что-то ей там померещилось.
Что?

КЗ-129

---

Целина

                              Меж коротких рогов, перевитых вожжами,
                              Шло угрюмое действо, сверкая ножами,
                              Мясо боем светилось, и птицы, и смрад,
                              И никто не сказал: кто, и в чём виноват...
                                                                                                          2007

Их кололи, из них текло.
Пахло шкурами и распадом.
Коршун, падая на крыло,
Прикрывался мычащим стадом,
Поднимался и клекотал,
Наливался теплом добычи,
Рыскал ветер, и залетал,
Воя в ужасе, в глотки бычьи;
Требуха на кострах варилась,
До небес доставал огонь,
И по всей целине носилась
Сладковатая эта вонь.
Ржали кони, ругались тетки,
О мусаты скребли ножи,
Вынимая из каждой глотки
Сгустки бычьей большой души.
Пили белую за кильдымом.
И, голодные до тоски,
Пацаны, прикрываясь дымом,
Шевелили в котлах куски.
Сами ели и псам кидали,
И смотрели, как от реки,
Желтой пылью марая дали,
Шли за мясом грузовики.
А под берег, насупив лица,
Голубой чередой шурша,
Шли бараны воды напиться,
Муть болотную вороша.
И напиться шли, и умыться,
Как столетья шли, как всегда.
И постукивали копытца,
И почавкивала вода…
Как запомнилось, так и было!
Солнце ярый катило вал,
И лучами наотмашь било
Все, что двигалось, наповал.

КЗ-66

---

Зажжем огни

Безлюдный двор
И елка на снегу…
Ю.Левитанский

Зажжем огни:
– Ну, где же ты, зима?..
Под Рождество у неба снегу выпросим.
Игрушки спрячем в ящик, елку выбросим,
Начнем строку, и не сойдем с ума.

Слова, слова…
Зачем я их пишу?
Ищу, шепчу и вглядываюсь пристально
Не для того ль, чтоб обнаружить истину —
Что я не только воздухом дышу.

Не им одним…
И в мире строчки есть,
Поставленные в столбики по правилам,
Где все – чем неожиданней, тем правильней,
И хочется их вновь и вновь прочесть.

И я тебя читаю, мой Поэт.
Читаю, и строкой как чистой правдою
Дышу, иду над бездной,
В бездну падаю,
И понимаю, что спасенья нет.

И елке нет спасенья. Вот беда!
Поставлена, игрушками украшена.
Придуманный кусочек быта нашего.
Такая, понимаешь, ерунда.

Такое никакое бытие.
Конфеты, мишура, хлопушки гроздьями…
Да я за эту елку сек бы розгами,
За каждую хвоиночку ее.

СЛиП

---

Суслик... (Стихи для Лизы и ее друзей)

буква "С"



Суслик

В чистом поле, на пригорке,
Встанет суслик возле норки,
Громко свистнет.
Никого!
Нет лисы, не видно птицу,
И направится в пшеницу —
Только видели его!

В пестрой шапке, в рыжей шубке,
Он о стебли точит зубки,
Подрезает васильки,
И пшеничку косит, косит,
А потом домой уносит
Золотые колоски!



Слон

Это кто? — высок, огромен,
Ноги толще толстых бревен,
Очень добрые глаза.

Самый сильный, самый смелый,
Хобот длинный, бивень белый,
Уши, словно паруса.

Он идет — дорога гнется!
Он бежит — земля трясется!
А названье носит он —
Слон.



Стрекоза

Где растёт густой горошек,
Стрекоза ловила мошек
От темна и до темна.

Целый день она летала
И нисколько не устала,
Потому что вся она –
Только хвостик да глаза.

Вот какая стрекоза!



Сороконожки

По лесной глухой дорожке
Две сестрицы многоножки
Шли к сестре сороконожке,
Что жила в траве у пня.

Были все они родня!

Потому что многоножки
То же, что сороконожки —
И с глазами, и с усами,
И с блестящими носами,
И у всех сороконожек
Аккурат по сорок ножек!



Сенокос

Мы за речкой сенокосим!
Мы на правом берегу
Травы косим, травы косим!
Травы сушим на лугу!

Хорошо траву сушить,
С боку на бок ворошить!
Хорошо лежать на сене,
Хорошо на свете жить!

---

Туча

Вскипая по краям, издалека,
Полнеба скрыв и застелив дорогу,
Она ползла, вдыхая облака,
И выдыхала сумрак и тревогу.
Поникли травы, замерли поля,
В густых ветвях ничто не щебетало,
Корсак, ныряя в складках ковыля,
Был золотым. Потом его не стало.
Все смазалось!
И вот когда уже
Тьма загустила свет, и потянуло
Кизячными дымами из аула,
Меж тьмой и светом, словно по меже,
Восстала радуга, как будто кто поставил
И темное от света отделил,
Но тьма не принимала этих правил,
И туча шла, и кто-то в шкуры бил.
А между тьмою той и светом этим
Плескалось так, что в яблоках глазных
Алмазы огранялись, и заметен
Был страха отблеск, полыхавший в них.
И в каждом плеске было все огромно,
И все неслось по плоскости кривой,
И только тополя стояли ровно,
Безумных стрел касаясь головой.

КЗ-160

---

Все тусклей...

Х Х Х

Все тусклей становилась небес бирюза,
Все печальней тревожные мысли,
И когда глаукома доела глаза,
Он купил себе краски и кисти.

Он садился к столу, он свечу выключал,
И на чистом четвертом формате
В правом верхнем углу звездный свет намечал
И светлело от звездного в хате.

И ложились мазки, и яснел его взор,
И по древним курганам и склонам
Краски жизни текли, заполняя простор
Голубым, золотым и зеленым…

1980

---

Однажды станет все видней...

Х Х Х

Однажды станет все видней...
Губя себя, служа отчизне,
Я столько разбросал камней,
Что их собрать — не хватит жизни.

За партой, в поле, на привале,
В дороге, на лихой версте,
Мне суету преподавали,
И я учился суете.

Она мне нравилась!
Я верил.
Я бегал, я сшибал рубли,
Я открывал такие двери
В такую тьму — хоть глаз коли.

Не к Богу шел — к земному раю...
Всему свой срок!
И медь трубы
Уже зовет. Вот... собираю...
Успею ли?
А надо бы.

1232

---

В белые ночи...

Х Х Х

В белые ночи рыбак без улова.
Небо чухонское близко и блекло.
Дождь не кончается. Снова и снова
Сыплет и сыплет. Округа промокла.
Крыши пробиты. Проселки раскисли.
В голову лезут не добрые мысли.
Водка закончилась. Ходики стали.
Тот, кого жду я, ошибся дорогой…
Здесь я!
Открыты и двери, и ставни,
И над коньком моей кельи убогой,
Серой от серых дождей, во весь дух
Крыльями бьет деревянный петух.
Бьет и орет от зари до зари,
Слышно, наверное, даже в Твери…
Где же ты шляешься, черт побери!
Ты, кого жду я?..

1686

---

Бьются боем...

Х Х Х

Бьются боем в берегу
Коршуны да вороны.
Травы стелются в лугу
На четыре стороны!
Всё моё здесь!
Это мой
Край, отцом дарованный.
Здесь являлся я домой
Детством замордованный,
Битый правильным кнутом,
Не дававший драпала,
Чтоб с ресниц, уже потом,
Хоть убей, не капало;
Греб сена, меды качал,
В жгут хвосты закручивал,
И смотрел и примечал,
Свесившись над кручею,
Как цедилось у реки
Молоко в подойники...

В прошлом веке казаки
В казаки-разбойники
Здесь рубились, и текло —
Вёдрами не вынести…
С той поры в тоске село
По кадык. Не вылезти.

1604

---

Рысь (Стихи для Лизы и ее друзей)

А у этой кисочки
На ушах две кисточки.

Хвост короткий,
Шерсть густая.
Киска это не простая!
Это рысь. Она живет
Среди топей и болот
За холмами, за деревней.
Ловко ходит меж деревьев,
А когда идет ко сну —
Залезает на сосну!

---

Плач по сливочному маслу

                                       А.Пинскеру, с грустью

---

Я люблю мой народ...

А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме...
М.Волошин

Я люблю мой народ, даже если он злой,
Даже если он в вены заходит иглой,
Даже если он пьет эту мерзость, вино,
Даже если бомжует, люблю все равно.

Оттого, что я сам из такой же толпы,
Мы однажды сойдемся у края тропы
И покатимся в пропасть, по влаге скользя,
Потому что России без крови нельзя,

Потому что она во вселенной одна;
Потому что не знает, какая вина
У нее за плечами и кто по ночам
Указует дорогу ее палачам...

Новый Дант, наклоняясь над новой строкой,
Пишет новое слово великой рукой,
Но молитва святая из слов дорогих
Не доходит до слуха ни тех, ни других.

Это было. Волошин молился уже,
Но сходился народ на крутом рубеже
И, оглохший, стоял. И тупились клинки.
И на четверть, на треть, поистерлись бруски.

Я вперед посмотрю — нет печальней страны,
Я назад оглянусь — нет за мною вины,
И не знаю, кто сможет меня научить,
Что мне делать — молиться иль саблю точить.

Но молюсь! И, склоняясь в ночи над столом,
Я сжимаю перо троеперстным узлом,
Подбираю слова, потому что люблю,
Потому что не выживу, если убью.

вд-152

---

Мне все кажется...

ХХХ

Мне все кажется — черти есть в озере этом.
И не то, чтобы много, но пара живет.
Я их высчитал просто, по явным приметам:
Камышовый нагрыз, и следы, и помет.

Сеть раскину, пожалуй, да выну обоих,
К живодерам снесу, а когда подсушу
Кучерявые шкуры, распну на обоях,
И тебя непременно сюда приглашу.

Расскажу о чертях — где нашел, как добыто,
О себе расскажу, улыбнусь над судьбой,
И ты хвост подожмешь, и прикроешь копыта,
И мне весело будет и грустно с тобой.

лп-52

---

В мире этом...

Х Х Х

В мире этом кривом и убогом
Мне отпущено Господом-Богом
Пять десятков, а может быть, шесть.
Я живу, причащаюсь словами,
На еду добываю делами,
Неподсуден, судим ли — Бог весть.

Я встаю до зари с петухами,
Закрываю тетрадь со стихами,
Чтобы вечером снова раскрыть.
Плащ набросив небрежно, как тогу,
Не спеша выхожу на дорогу,
Чтоб куда-то спешить и спешить.

Мимо окон и старого сквера,
Мимо бабушки с именем Вера,
Мимо деда с кликухой Кащей,
Мимо урны — от ветра? — упавшей,
Мимо площади, пивом пропахшей,
Мимо синих друзей-алкашей.

Не сужу. Да не буду судимым,
Потому что — не хлебом единым!
Пиво тоже кому-то еда.
Я иду и иду по дороге,
Устают и не слушают ноги,
И ведут неизвестно куда.

День за днем, год за годом, по кругу.
Я до мелочи знаю округу,
Я завод заучил наизусть.
Жизнь моя, моя боль и отрава!
Все едино — налево ль, направо:
Что ни клин, то библейская грусть.

Я вступаю в ненужные споры,
Я считаю, что выстрел «Авроры»
Не такая большая беда.
Ну, подумаешь, парни пальнули.
Почему б не пальнуть, коль гульнули,
Жаль, осколки летят сквозь года.

Видно, мне и досталось металла
От снаряда того, и устало
Сердце тикает службу свою,
Потому что подточено ржою.
С этой примесью горькой, чужою
Как высокую песнь пропою?

Вот не знаю. Пою и не знаю.
Каждые вечер тетрадь раскрываю.
Гляну в зеркало — радость в глазах.
Почему ж, до зари просыпаясь,
Оправляя постель, удивляюсь —
Отчего вся подушка в слезах...

вд-38

---

Читая Бабеля (цикл стихотворений)

1.
                          ...звезда полей над отчим домом,
                          и матери моей печальная рука...
                                                И.Э.Бабель, «Песня»

Две строки в строку написал,
А всю песню не показал...

И живу я, как бог, распятый,
Десять слов шевелю во рту, —
Над отчизной кружу, над хатой,
В пустоту гляжу, в темноту —

Нет родных, да и дома нету.
Мама — рядом. Коснусь руки...
Кружит ветер мою планету,
Носит горькие две строки.

Поле... поле... Земля сырая.
Богом данная благодать.
Ни звезды не видать, ни края,
И себя уже не видать...

2.

---

Перепелка... (Стихи для Лизы и ее друзей)

буква "П"


Перепелка

Знаем зайца, знаем волка,
А вот это — перепелка!

Перепелка — это птица.
Глаз на солнце золотится!

От жары не унывая,
Меж травинок по траве
Ходит, песню напевая.
Два крыла и лапки две!
Ходит птица, смотрит в небо,
Песню вьет из серебра:
«Рожь созрела!
Много хлеба
Будет в доме...
Спать пора!»


Птичка в клетке

Не хочу я птичку в клетке.
Птичке лучше жить на ветке!



Про травинки и про жуков

Ходит лето по полю,
Ест сухарики с солью,
Греет зайчикам спинки,
Бродит возле реки,
Где на каждой тропинке
Золотые травинки,
А на каждой травинке
Золотые жуки.



Про бычка-теленочка

У бычка-теленочка
Беленькая челочка!

Рожек нет, глаза, как блюдца,
Хвостик беленький поджат,
Ножки тоненькие гнутся
И дрожат, дрожат, дрожат.

Он с коровой рядом станет
И под маминым бочком
Молочко сосет и пахнет
Сам коровьим молочком.



Про мед

Косолапый медвежонок,
Лягушонок и мышонок
Ели мед, что шмель принес!
Ели, мучились до слез!

Долго ели, все же съели!
А потом под елку сели!
Отдохнуть присели в тень.
Медом пахли целый день!

Потому что сладкий мед
Проступает сквозь живот!


Петух-1

Гребень яркий, как малина.
Не боится никого.
Он красивее павлина
И воинственней его.

У него кривые шпоры,
Острый клюв, серьга красна,
Он леса, поля и горы
Утром будит ото сна.

Он кричит: «Ку-ка-реку!..»
Солнце ходит на лугу!
Кони вышли к водопою —
Пьют хрустальную реку!


Петух-2

Он кричит: «Кукареку!
Чёрный ворон на суку!
Прячь цыплят своих наседка,
Хоть в крапиве, хоть в стогу!»

Чёрный ворон глаз косит,
Петуха побить грозит,
А петух победно ходит,
Острой шпорою форсит!


Паук

В нашей чистой, белой ванной,
Между шкафом и стеной
Поселился кто-то странный —
Домовой, не домовой —
Круглая горошина
Серым припорошена.

Он пузатый, он с глазами,
Днем живет за плинтусами,
А ночами в тишине
Ловко ходит по стене,
По двери, по косякам...
Восемь ножек по бокам!


Пчела

С весенней вербы собирая пыльцу,
Решила пчела, что пыльца ей к лицу,
И, желтой пыльцою себя украшая,
Она зажужжала, подруг приглашая:
— Летите, подружки! Ко мне поспешайте,
И также пыльцою себя украшайте!

Подружки летели, гудели, жужжали
И в желтые шали себя наряжали!


Пять скворчат

На берёзе пять скворчат
Целый день поют-журчат
Меж собою:
- Скво? – да – скво?
Под берёзой каково?
- Кто там ходит по траве
С бантиком на голове?

И сидят они, теснятся,
С ветки вниз слететь боятся,
Целый день поют-журчат,
Перья в стороны торчат.


Попугай

Удивительной расцветки,
Он сидит на ветке в клетке.
На затылке перьев клок.
Хохолок!

Он по ветке ходит боком.
Он глядит раскосым оком.
Он весь вечер говорит,
Что на кухне свет горит.
— Свет горит!
— Свет горит!

Говорит и говорит...

зс-193

---

Пейзаж с вороненком

Х Х Х

Нет, мир не тесен, просто он в ином
Отрезке времени, где много ускоренья.
И если нас обманывает зренье,
То потому, что залито вином,
Которое теперь все реже видишь.
Кавказ не поставляет нынче вин,
О чем сказал советский армянин:
— Антик марэ...
Что в переводе с идиш
Теряет смысл.
Не веря армянину,
Я жгу табак и за окно гляжу,
И нового ничуть не нахожу, —
Все ту же вижу солнца половину,
Да «Вольво», припаркованной в тени,
Блестящие грохочущие дверцы,
Близ коих инородцы-иноверцы
В рубашках цвета мокрой простыни
Катают помидоры;
И галдит
На старой колокольне вражья стая,
И вороненок из гнезда глядит,
Вкруг темени пушистым обрастая.

лп-24

---

Куплю 0,5...

Х Х Х

Куплю 0,5, открою бездну,
Зловонной серой подышу.
Исчезнет все.
Я сам исчезну —
Как исполненье подпишу.

Просплюсь.
Приблудная солоха
Предложит мне свою любовь.
А мне и без любви так плохо!..
Куплю 0,5 — и бездна вновь.

И сера, и синдром похмелья.
И стыдно.
И душа болит.
Но тяжкий запах подземелья
Опять 0,5 открыть велит...

Куплю 0,5...

Г-23

---

По Невскому -- приятно...

Х Х Х

По Невскому — приятно — в октябре,
Когда дома еще не в серебре,
А в бронзе грив запутались потоки
Дождей и говор создает уют,
И сливки в шоколаде продают,
И быстро надвигаются потемки.

Приятно, черт возьми, в такие дни
Войти в тепло и, засветив огни,
Перелистать забытые бумаги;
Увидеть прошлое, как будто наяву,
Открыть балкон, и, глядя на Неву,
Вдруг удивиться этой черной влаге.

Мосты висят. Быки ушли во мрак.
Прохожий под зонтом... Одет во фрак?
Ну, кто во фраке ходит по граниту?
Никто. Но и никто не запретит.
Стучит каблук и шина шелестит...
Что еще нужно русскому пииту? —

Поставить чайник, запалить цветок,
Представить мир, где ты не одинок,
Допустим, Пулково, где все в тревожном гуле,
Где твой багаж должны распотрошить...
Но рейс отложен, можно снова жить,
У стойки сидя на высоком стуле.

Поэзия! мне стол не озарить
Твоей свечой, мне нужно говорить,
Поскольку свет не в пламени, но в слове,
И как бы ни была сильна свеча,
Она слабее этого луча,
Что скрыт еще, но вспыхнуть наготове.

Не потому ли, Невским проходя,
Я ощущаю в шорохе дождя
То слово, что придет ко мне во мраке,
И, как в ночи высокая звезда
(Вот только ждать мучительно — когда?)
Проявится в кириллицыном знаке.

И я смотрю на темную Неву,
Несущую ночную синеву
Под черный мост, изогнутый вопросом,
К балтийским шхерам, где на камне лось
Трубит зарю, а в глубине лосось
Становится и злым, и горбоносым.

856

---

Кот

Просочилась заря под дверь.
Кот усатый — домашний зверь —
Осторожно к заре идёт —
Лапкой трогает, бьет и пьет.

А заря все сильней, сильней.
Кот уже купается в ней!
До того напился зари,
Даже светится изнутри!

иннд-6

---

31 декабря 2... года

Он очень долго начинался, в калитки сонные стучался,
Короной солнечной венчался, и живность вел на водопой.
Он днем последним назывался, он на закат по насту мчался,
Туда, где маятник качался, и назревал кремлевский бой.

Пусть за окном бушует вьюга, я приготовлю стол для друга,
И помогу тебе, подруга, хрусталь расставить на столе...
Стекло закупорено туго, но пробка вылетит, упруга,
И влага солнечного юга уже вскипает в хрустале.

И грянет бой! и грянет эхо, но будет многим не до смеха,
И старый год — кривая веха — мелькнет и сгинет за спиной.
Мороз на стеклах — не помеха, а за окном — залог успеха? —
Снег горностаевого меха белей под каждою сосной.

Ну, что же, пусть гуляет ветер, я пью, не зная, кто в ответе
За то, что на большой планете в большой стране такой разлом.
Не потому ль в неярком свете всю ночь и даже на рассвете
Больной страны больные дети поют и плачут за столом.

лп-115

---

Ондатра (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "О")

Вот это — ондатра!
А это — вода.
А это — камыш,
Для ондатры еда!

Ондатра поплавает, выйдет на берег,
Прическу поправит и шубку проверит,
Привстанет на лапки, посмотрит окрест,
А после возьмёт камышинку и съест!

---

И снова наискось...

Х Х Х

И снова наискось и боком
Заря по лесенкам прошла,
И, полыхнув по стеклам окон,
Осинник желтым подожгла,
Позолотила струны сосен,
Берез веселые верхи.
И стало ясно – это осень…
И выпал шмель из-под стрехи.
И засопел, и завозился!.
Пытаясь выправить крыла,
Он головой о землю бился,
Гремел во все колокола!
И поплыла тоска над полем.
Плыви, басовая, плыви!..
А мы картошечку посолим,
И, разгоняя жар в крови,
Пойдем вперед, навстречу свету,
Рубить пласты, молоть зерно,
Вращать огромную планету,
И с ней вращаться заодно.

1641

---

Танин мяч

Светит солнце. Ветер стонет.
Танин мяч в реке не тонет,
И несет его река
Сквозь века.

Мяч плывет, а Таня плачет,
То на левой ножке скачет,
То на правой, то сидит,
Вдаль глядит.

Мяч упругий, мяч красивый,
С полосою красно-синей!
Но широкая река
Глубока.

Гусь гогочет. Утка крячет.
Грустно им, что Таня плачет.
Жалко Таню. Мячик жаль.
Вот печаль.

Вот печаль... Проходит лето.
И жалея Таню, где-то
Плачет Агния Барто,
Как никто.

1529

---

Вернисаж

Сквозь густую щетину сосновой хвои
Щурит солнце глаза поросячьи свои,
И, лучом на тропе поджигая труху,
Чешет розовый бок о кривую ольху.

А за дальней березой, на том берегу,
Бородатый сохатый застыл на бегу,
И тяжелый кабан, омывая клыки,
Пьет рассветную воду из теплой реки.

Возле края обрыва, у старого пня,
Я стою, но художник не видит меня,
Потому что есть то, что, конечно, главней.
А с маэстро не спорят. Маэстро видней!

Красота!
Ой, художник, и, впрямь, красота!
Слышен запах земли, виден трепет листа,
И туман, меж деревьев плывя на боку,
Шевелит паутину на рыжем суку...

А восток все сильней! Солнце рушится в зал,
Заливая огнями перрон и вокзал
На соседнем холсте, где художник другой
Пассажирский состав выгнул черной дугой!

Там толпа пассажиров стоит и молчит.
Там кричат денщики и носильщик кричит.
Там ключами гремят, там надраена медь,
И такая тревога, что больно смотреть...

1508

---

О, если бы...

Х Х Х

О, если бы однажды повезло!
Нет, не рубли, не клад и не алмазы,
И не вино, и не любви проказы,
А до конца освоить ремесло
Плетенья слов. Мне думается — это
Не просто привилегия поэта,
Но — ремесло! Когда берешь слова
Подряд, подряд — как будто сенокосишь,
И запах слышишь, и мгновенье просишь:
Продлись, продлись...
И рушится трава!
И к месту все — и кашка, и осока,
И утренние птичьи голоса,
И росный дух, и то, что день далеко,
И что остра безумная коса.

вд-127

---

Народила песен душа...

Х Х Х

«Народила песен душа»
И смутилась — а на шиша?
Ни богатства от песен тех,
Ни иных дорогих утех!

И пошла душа торговать,
Стала песни те продавать,
С болью их от себя рвала...

И осталась душа гола.
Ни на ней ничего, ни за ней,
Не богаче стала — бедней.

И опять смутилась душа:
«Торговала, а на шиша?..»

Повернула назад свой след,
Хочет песен, а песен нет.

иннд-73

---

Носорог и др. (Стихи для Лизы и её друзей)

буква "Н"

Носорог

Он рог свой огромный несёт на носу!
Видать за версту боевую красу!

Когда носорог вам встаёт на пути,
То лучше, ребята, его обойти!



Налим

В синей речке, в глубине,
Он живет на самом дне.

Под широким пнём корявым
Он лежит в тазу дырявом
И усами шевелит.
Смотрит глазом, жаброй дышит,
Плавником спинным колышет
И весь день всё спит и спит.



На речке

Как на правом берегу
Дремлет филин на стогу,
А на левом берегу
Скачут зайцы на лугу!

Зайцы песенку поют,
Из травы веревку вьют,
А потом веревку эту
На базаре продают.

Ой, веревка! Хороша!
Дам я зайцам два гроша,
Понесу домой веревку
С важным видом, не спеша!

---

Ну, цари в моей душе...

Х Х Х

Л.

Ну, цари в моей душе!
Распахни глаза пошире!
Я впервые в этом мире
Верю раю в шалаше!

Пусть лопочут тополя,
Что я грубый и нескромный…
От любви моей огромной
Пусть расколется земля!

Ты пои меня, пои!
Позови с собой в дорогу,
И не прячь ты, ради бога,
Губы грешные свои!

Не жалей живой воды,
Позабудь про осторожность,
И в глазах твоих безбожных
Пусть зажгутся две звезды!

Время выпадет в осадок,
Время сгрудится в века,
Но останутся на свете
Ты и я, и этот ветер,
И восторг, и облака!

иннд-42

---

Октябрь

Пожалуюсь коту на одиночество,
Достану из стола черновики,
И станет что-то тайное ворочаться
В душе моей, как в омуте реки.

На бакене огонь, как отражение
Больной звезды, пробившейся сквозь мглу,
И непременный дождь, как приложение,
И мотылек, прибившийся к стеклу, —

Все атрибуты камерной поэзии...
Кончается октябрь, в моем лесу
Сошли грибы, и десятью болезнями
Болеет дом на каменном мысу.

И ставни в нем, и двери заколочены,
Вверх дном ведро одето на трубу,
Калитка настежь и бурьян всклокоченный...
Я там пытал и не достал судьбу!

Я упустил жар-птицу. Все уехали.
Я опоздал, теперь себя кляну.
Октябрьский ветр кедровыми орехами
Швыряет в низкорослую сосну:

— Она вернется! — Верую в пророчество...
— Она вернется! — Я готов страдать,
Читать стихи коту про одиночество
И ждать весну. О, я умею ждать.

иннд-83

---

Пахнет грибами...

Х Х Х

Пахнет грибами, ольхою и вереском,
Падают звезды о камни и с дребезгом
Катятся. В руки возьму —

Космосом веют, хвоёю и супесью,
Нашей с тобой изумительной глупостью,
Той, что уводит во тьму.

Берег, да лес, да поляны не кошены,
Филина голос, ресницы встревожены...
Волосы хлынут волной!

И упаду я на травы холодные,
И обожгу свои губы голодные
Спелой твоей белизной.

Желтые кольца у желтого месяца,
Желтое небо и бронзово светятся
Сосны. Любая — струна.

Струны! Играем и трепетно слушаем,
И сотворенная нашими душами
Музыка эта нежна.

Что ж нам еще? целоваться да каяться,
Гладить росою помятое платьице,
Звездное небо смотреть,

И, возвращаясь в предутренней роздыми,
Греть свои руки упавшими звездами,
И ни о чем не жалеть.

лп-42

---

Не присягал ни волку...

Х Х Х

Не присягал ни волку, ни царевне,
Центральный гроб не оросил слезой.
Что мне Москва, когда в моей деревне
У деда Сашки дом сожгло грозой.

Что с этим горем съездовские страсти?
Мы знали и почище егерей?..
В моем краю все реже слышно «здрасьте»,
И нищих прогоняют от дверей.

А будущее... Все в одной примете:
В колодце воду достают вожжой! —
Коней свели, а цепь украли дети,
Обкуренные мертвой анашой.

Мне так их жаль.
Москву не жаль, заразу,
С ее Кремлем, похожим на печать,
Или перчатку, что таит проказу:
И мерзнет кисть, и страшно надевать.

нопс-40

---

Монголка

Я думал: у монголок — поперек.
Какая прелесть!..
Под высокой синью
С тобою нас Аллах не уберег
От тишины, напоенной полынью.
Раскинь же руки, милая княжна!
Мне в этих травах, посреди вселенной,
Твоих сосков воинственные шлемы
Напоминают прошлое…
Страна
В огне и дыме. Полнится гарем.
Степь задохнулась от копыт и крика...
Ну, что теперь ты скажешь?
Кто под кем!
И как тебе любовной страсти иго?
Смеешься?
Хохочи!
Тебе идет!
Полней, полней — и воздух между нами
Нагрелся так, что твой монгольский рот
Я зажимаю русскими губами!
И солнце, в небе кольцами клубя,
Накрыло нас лучами, как сетями,
И ты, в сетях запутавшись, ногтями
Рвешь спину мне, чтоб помнил я тебя;
Чтоб сохранил, чтоб на века сберег!
Храню, княжна!
И говорю: спасибо...
Я думал: у монголок — поперек,
Не поперек, но все равно красиво!

лп-43

---

Муравей и др... (Стихи для Лизы и её друзей)

Буква "М"

Муравей

Утомился муравей,
Утирает пот с бровей.

У него устали ножки,
Но, упорный, все равно
По извилистой дорожке
Мимо ягоды морошки
Он несет свое бревно!

Муравейник далеко.
Солнце в небе высоко!
Муравей бревно дотащит,
Хоть ему и нелегко.

И у речки, где сосна,
Он из этого бревна,
Что несет с таким трудом,

Будет строить новый дом!


Медведь

Там, где лес растет стеной,
Где ни тропки, ни дороги,
Под высокою сосной
Спит медведь в своей берлоге.

Ходит по лесу мороз,
А медведь запрятал нос
В шубу жаркую свою...
Баю - баюшки, баю!

Спит сластена-лежебока!
Снится Мишке сладкий мед...
Над заснеженной берлогой
Из трубы парок идет.


Муха

– Потому я и заразна,
Что летаю там, где грязно,
Где неряшливо живут,
Где размазано варенье,
Опрокинуто соленье,
Где не моют, не метут.


Мой дом

Дом высокий. Пол не ровен.
Стены толстые из бревен.
У калитки родничок,
А под печкою сверчок!

Здесь живу я. В этом доме
Сплю все лето на соломе,
Днем рыбачу карасей,
Пью компот, пасу гусей,
Выбираю сор из гречи,
Кур кормлю и каждый вечер
Я в тарелку для сверчка
Наливаю молочка,
Чтобы пил и не серчал,
Чтобы ночью не молчал.


Мышка и хвостик

А у мышки, у норушки
Носик есть, глаза и ушки!
Лапки, зубки, тонкий хвостик...
Мышка — в гости,
Хвостик — в гости!
Мышку позовут к столу —
Хвостик тут же, на полу!

Он не только с мышкой в гости
Ходит вместе, этот хвостик!
Он все время рядом с мышкой.
Мышка спит,
А хвост подмышкой.


1

---

Апрель

Благовещенье... Выгнуто слово мостом.
Щука льды у быков разбивает хвостом.
Обнажается бездна. Над прорвой живой
Вечность замерла, как вологодский конвой,
И любая душа, выходя из избы,
Не задержится здесь, где глухи и грубы.

Если бросить пятак (не в копилку метро),
Редкий случай, когда упадет на ребро,
На орла — никогда, потому что, в орла
Если долго палить, то есть, если крыла
Перебить ему дробью в октябрьской тьме,
То останется решка с нулями в уме.

Некто это не знал, потому и лежит
В хрусталях, и не слышит, как Время бежит, —
У железного Феликса из-под полы
Выдувая тепло, обнажая углы,
Мимо красной стены, где зубцы высоки,
Мимо имени, что подпирают штыки,

Завихряясь по кругу, и, как на смотру,
Сводит стрелки, и стрелки включают игру...
Я кручу свою решку, слагаю нули,
Ничего, говорю, мы б и хуже могли,
Хорошо, что, ломая уклад вековой,
Мы раздуть не сумели пожар мировой.

656

---

В кармане нету...

Х Х Х

В кармане нету ни рубля,
Ни двушки нет — для телефона.
В глуби трамвайного вагона
Живу.
— Ну, как ты там, Земля!
О чем печаль твоя, забота,
Легко ль болтаться на оси?
В окно смотрю — такси... такси...
И даже думать неохота.
Из города уеду в лес,
К реке уеду и бруснике,
Там каждый муравей — великий,
Как будто чудо из чудес!
В брусничник навзничь упаду,
В кармане — ни рубля, ни крошки!
Подставлю солнышку ладошки
И словно миллион найду.
И присмирею как-то сразу,
Замру, беззвучие храня,
И муравей огромным глазом
В упор посмотрит на меня.

иннд-86

---

Ах, какие покои!..

Х Х Х

Ах, какие покои!..
Ах, как пиво горчит...
Дед молчит на иконе,
Сколько знаю — молчит.

Наполняю стаканы
И ему, и себе:
— За туманы-обманы,
Что плывут по избе;

За бескрайнюю волю,
За подворье в грязи,
Да за хлебушек с солью,
Что любим на Руси...

Вот ведь сказка-поверье —
Дорогое житье!..
Все смотрю и не верю:
Неужели мое?

вд-105

---

Сварщик

Здесь пахнет железом, здесь пахнет тавотом,
Здесь воздух пропитан и гарью, и потом!
Здесь Славка Данилов, укрытый забралом,
Как Бог-громовержец, играет с металлом.
"Четверкою" черной в своем «держаке»
Он радугу держит в спокойной руке.
И швы боковые, и швы потолочные
Из-под электрода — красивые, точные...

Я в Славку влюблен, и тому ли виною,
Что голодом бит он и стрелян войною,
Что Славка — старик, что у Славки беда,
Что Славка меня понимает всегда...

Он маску отложит, такой угловатый,
Закурит, потом улыбнется щербато,
Мол, вот — проверяйте, все точно, как задано...
Лицо его клеено, штопано, латано!
И метки войны, кем-то сшитые в линии,
Как швы на металле — бугристые, синие...

иннд-27

---

Плюшевый медведь

Глаза враскос, на шее красный бант,
На грудке галстук, сам синей, чем небо.
Сидит передо мной, как будто франт,
Но я-то знаю, что таким он не был.

Он бурый был, с когтями и живой!
Умел легко ходить на задних лапах,
Ему понятен был малины запах
И щебетанье птиц над головой.

А как ревел! Шарахалось зверье.
Тайги хозяин, ярый и косматый!
От лап его не раз бежал сохатый,
Вдыхая ночь распахнутой ноздрей.

Вблизи селений в ранние часы
Он появлялся откровенно смело,
И, хлебным соком наливая тело,
Под корень мял медовые овсы...

Но там, где речка свой смиряет бег,
Где бьет малька таймень крутой волною,
В закатный час, в кустах, на водопое
Его поймал на мушку человек.

Поймал... Погоревал... Поговорил...
Снял выкройку с его могутной туши,
И, зная геометрию, из плюша
Подобье для забавы сотворил.

Детишки, знаю, влюблены в него.
Детишкам — что, детишкам интересно...
А мне вот жалко, я признаюсь честно,
Косматого и страшного — того.

иннд-32

---

Лось и др. (Стихи для Лизы и её друзей)

(Буква "Л")

Лось

Гнется лед, скрипят снега!
Лось идет!
Высокий, сильный!
У него и горб лосиный!
А лосиные рога
Как широкие лопаты!
Он в морозе, как в дыму.
Царь таежный! Бородатый!
Кто подступится к нему?
От него бежит лисица.
Волк боится с ним сразиться —
Как бы плакать не пришлось.

Вот какой могучий лось!


Лаечка

У лаечки хвостик закручен колечком,
Она не привыкла ни к шубам, ни к печкам.
Она на морозе, на синих сугробах
Живет и не мерзнет. Она из особых!
Такая веселая эта порода!
Она на крылечке лежит у порога
На белом пушистом январском снегу:
— Когда же хозяин покличет в тайгу!

Там волки и белки,
Там лисы и лоси,
Там лаечке очень тепло на морозе!


Лягушка

Целый день она в пруду
Достает себе еду.
Подошла я к той воде:
Где лягушка?
Нет нигде!
Может быть она в канавке?
Может быть, за мной следит?
А она в зеленой травке
Под травинкою сидит.
Вся в зеленом.
Королева!
Изумрудные глаза!
Листик справа, листик слева,
С листьев капает роса.


Лиса с сумочкой

К нам сегодня, Лизонька,
Приходила лисонька.
Приносила в сумочке
Пирожки да булочки.
Пирожки с калиною,
С ягодой малиною,
С вишенкой, с капустою —
Очень, очень вкусные.


Лето на даче

На лужайке возле дачи
Хорошо.
Кузнечик скачет.
Ходит лето бережком,
Травы чешет гребешком!

Ходит лето, все умеет —
Незаметно, сквозь забор,
Помидор лучом погреет,
Покраснеет помидор!

Пчел напустит в огурцы:
— Подрастайте, молодцы!

Или шелковой — меж комнат —
Занавеской шелестит...
Лето и о Лизе помнит,
Лизе ягоды растит.

---

Июньские травы

Июньские травы

А роса дрожит. То ли волк лежит.
То ли в той траве снится сон сове:

Приоткроет глаз — полыхнет алмаз.
Ан и впрямь, сова... Ой, густа трава!

Потяну косой — захлебнусь росой!
Не тупись, коса! Помогай, роса!

Я зарю на грудь разверну, как стяг:
Будет светлым путь, будет хруст в костях!

Никакой совы, никаких волков.
Я из той травы навалю валков.

Здесь и высушим. А уж , вывершим! —
Весь коровий род не сжует зарод!

А вокруг покой. А простор такой —
Не видать конца! Только пот с лица!

Только — вжик! да — вжик! Ой, какой мужик!
Сам себя хвалю, да траву валю.

Славно валится, тоже хвалится:
— Вон, какая я нынче сочная!

Прижимай плотней, да клади ровней,
К сентябрю стадам я отавы дам...

А заря светлей! За рекой Алей
Из домов-дворов слышен дух коров...

— Отдохни, — шепчу.
— Д-не хочу! — кричу.
Мне б еще чуть-чуть, мне б еще чуть-чуть.

Вот пройду низком, а за тем леском
В горизонт упрусь, вот тогда утрусь!

вд-115

---

Люблю смотреть, как косари...

Х Х Х

Люблю смотреть, как косари
Встречают первый луч зари,
Когда они, сойдясь в кругу,
Возьмут бруски и на лугу
Все зазвенит и запоет,
И каждый станет в свой черед,
И враз пойдет, и сладу нет,
И грудью, грудью на рассвет!
Люблю, когда спадет роса,
Поднять на вилы небеса,
Чтоб сенный пласт над головой,
Чтоб весь я был в трухе сенной,
Чтоб весь в пырейном зеленце,
Чтоб стог в березовом венце
Под вечер встал среди лугов
Красивей всех других стогов.
Люблю в конце большого дня
Достать картошку из огня,
Чтоб вся в золе, чтоб пальцы жгла,
Чтоб чай из общего котла...
И чтоб затем с усталых ног
Упасть пластом под свежий стог,
И, задыхаясь на копне,
Плыть до зари в медвяном сне.

иннд-16

---

А кто мы такие?..

Х Х Х

                    — А кто вы такие? — Спросила Мария...
                                                                           Б.Пастернак

А кто мы такие? Действительно, кто мы?..
Волхвы отозвались, а я промолчал...
Пылилась дорога, болтались котомки,
Труба заводская чадила в потемки,
И где-то на пахоте трактор урчал.

Гранитное зданье. Толпимся у входа.
Был слух, что откроют и впустят туда.
Ослы и автобусы. Уйма народу!
Идут и идут — не исправить породу —
Вперед бы да вместе, неважно куда.

Пробили куранты и двери открылись,
И Марк Крысобой нас построил в струну.
на утренней Площади камни дымились,
Накрапывал дождик и люди ломились
В открытые двери — одни на страну.

Шли глупый и хитрый, прямой и горбатый,
Дубинкой помахивал Марк Крысобой.
Все было, как надо. И крики: — Куда ты!..
И мат. Но волхвы показали мандаты
И боком прошли по над самой толпой.

Тот «спал весь сияющий в яслях из дуба»,
А этот лежал, каменея в веках.
Незрима стояла в молчанье Гекуба,
Шептались волхвы откровенно и грубо,
Сжимая мандаты, как свечи, в руках.

Зачем это все? — я себя вопрошаю.
Влекомый толпой подвигаюсь вперед,
К началу двадцатых вернуться решаю
И мысленно мертвую суть воскрешаю —
Пусть с нами сквозь это столетье пройдет.

Пусть выпьет из чаши, что нам подавали.
Тем крепким вином обделили кого?
Пусть вымокнет кровью в московском подвале,
Пусть рухнет в бурьян на иркутском привале...
Да что ему малая доля того!

Столетье — не год, и страна — не поселок.
Здесь тысячи тысяч обид и болей...
Глядит под ветрами седеющий колок
На долгий этап, на пылящий проселок,
А солнце победы все ярче и злей...

Светил куполами Блаженный Василий!
Волхвы шли на форум, а мы — по домам,
С пустыми котомками, чуть не босые,
Пылинки, песчинки советской России,
К заводам своим и своим тракторам.

К работам своим и пустым и бумажным,
Влезали в такси, в поезда, в корабли —
К родным берегам, перелескам и пашням,
Где завтрашний день Вавилонскою башней
С смешеньем наречий маячил вдали...

Так кто мы такие?
— Мы мертвое племя!
Нам жить, как живется, не больше того.
Чем дальше дорога, тем тягостней бремя,
И нас не исправит ни семя, ни время,
Ни форум волхвов, ни декреты его.

иннд-102

---

И тогда, устав от этой...

Х Х Х

И тогда, устав от этой боли
За тебя, моя больная Русь,
Я зажгу свечу и выйду в поле,
И на холм высокий поднимусь.

Будет небо чистым, звезды — близко,
Дух степной не колыхнет свечу,
И огонь, как отблеск обелиска,
Озарит меня, и прошепчу:

«Я готов к разлуке и расплате,
До оси сносил я колесо...
Я не просто русский, я — в квадрате.
Господи, как просто это все!

Нужно только верить и я верил.
И любить. Как сильно я любил!
И на свой аршин страну не мерил,
И не предал я, и не убил...»

Встрепенется птица на болоте,
И заря оплавит бок земли,
И мое дыханье на излете
Опадет росою в ковыли...

лп-116

---

Читали... Как же не читать...

Х Х Х
...иль...
«я помню чудное мгновенье»
мы не читали никогда...
А.Прокофьев



Читали... Как же не читать...
А вот теперь себе представьте:
Прошло полжизни — сколько ждать?
Являются, да все некстати...

А я ведь жду — придет Она!
Я по шагам ее услышу.
Звезда алмазная — о крышу! —
И легкий звон: «Встречай!.. Она...»

А я щетиною густой
Зарос, и ни жабо, ни фрака,
И холодильник пуст, собака!
И чай спитой, «тридцать шестой».
И можно со стыда сгореть:
Так долго ждать и осрамиться...

Но я успею все: побриться,
Найти жабо и фрак надеть!

И — кстати! Хоть едва-едва...

Войдет неслышными шагами,
Морозным соболем, духами
Пахнёт, и — кругом голова!
О Божество! О, эти муки!..
Боясь дыхание сорвать:
— Мадам, позвольте — нет, не руки! —
Позвольте пол поцеловать
У Ваших ног...

Мой добрый гений,
За что украсил бытие!
Какое чудное мгновенье —
Коснуться туфельки ее...

И я прошу свиданья снова!
И холодильник — странно — полн.
Бокалы пунша золотого,
И речи, и хрустальный звон...

...Карета. Кони ждать устали.
Горит заря. Прощайте, друг!..

Читали... Господи... Читали...
Но Ленинград — не Петербург.

нопс-102

---

Кузнечик... Козлик... и др. (Стихи для Лизы и её друзей)

Стихи для Лизы и её друзей

(Буква "К")

Кузнечик

Зубки, ножки, два крыла,
Лоб прямой, как у лошадки.
Он живет у нас на грядке,
Где морковка и свекла.

У него при нем клинок,
Чтоб косить травинки мог!

Он сидит на стебельке,
Травку держит в кулаке!

Травка вкусная такая!
А когда он съест ее,
Станет петь, не умолкая,
Про хорошее свое!


Козлик

С каплей солнца на губе,
Как смеется козлик?
«Бе-е!»

У него прямые рожки.
Скоро закрутиться им!
У него четыре ножки
С острыми копытцами.

У него на ленточке
Звонкие бубенчики!

Он из речки воду пьет,
Комара копытцем бьет:
«Не кусайся, не кружи,
Возле уха не жужжи!»



Кабан

Среди кочек, средь осоки,
Где растет камыш высокий
Ходит, хрюкает кабан.

Он тяжелый, но проворный,
Он оброс щетиной черной...
Любит утренний туман,

Чтоб в полях прохладно было,
Чтоб крестьянина знобило,
Чтобы крестьянин спал да спал,

А кабан бы в это время
(Хитрое какое племя!)
Репку сладкую копал.



Крокодил

У реки с названьем Нил
Крокодил огромный жил.

Он по ветру носом водит,
Хвост — пилой, корявый рот,
Он всегда бесшумно ходит
Только лежа и вперед,
Не спеша, как неживой.
У него зрачки немые!
Рот откроет — Боже мой! -
Сто зубов и все прямые,
Как блестящие штыки.

Не гуляйте у реки!



Кот

По базару взад-вперёд
Важно ходит рыжий кот,
То отведает сметанки,
То о ноги бок потрёт.

Ходит Рыжий, хвост трубой,
Весь довольный сам собой,
А за ним котята ходят
Разношерстною гурьбой.

На базаре красота —
Суета и пестрота…
Рыжий кот увидел мышку,
Только мышка не проста.

Ушки — веером! Хитра!
Кот глядит из-за ведра.
Прыг за мышкой! Мышка — в норку...
И глазаста, и шустра!



Комар

Комариный тонкий голос
Тоньше, чем в косичке волос.
Вот комар вокруг летает,
Я сижу, за ним слежу.
Он меня предупреждает:
— Если сяду, укушу!

И пищит:
— У-у! О-о!
А я веточкой его!


Кошка

Шерсть у кошки, словно бархат.
Глаз янтарный, хвост — дугой.
Называют кошку Мартой!
Нет нигде другой такой.

Ходит, хвостиком колышет.
Мышку серую следит.
Ляжет спать, а ушко слышит,
Глаз прикрытый, а глядит.

— Тише, мышка. Не дыши!
Сухарями не шурши!..



Кот, крот и огород

Караулят огород
Серый кот и чёрный крот!

Роет крот, червей находит
Под землёй, где темнота.
Серый кот меж грядок ходит,
Охраняет кот крота
От сорок, от воронья,
От лихого коршунья!

Роет крот.
Гуляет кот.
Крот — в земле,
А кот — меж грядок
И кругом царит порядок,
Всё растёт и всё цветёт!



Коза

В огород зашла коза,
Думала, что там лоза.
Оказалось — там горох.
Для козы горох не плох.

Ест коза горох, молотит,
Топчет лук и сельдерей.
Ой, воровку поколотят!
Убегай коза, скорей!

Убегай к себе, коза,
Деревянные глаза!



Кот, сорока и воробьи

Рыжий кот среди репьёв
Караулит воробьёв,
В лопухах густых таится,
Морду высунуть боится —
Вдруг увидят воробьи
И не сядут на репьи!

Но глазастая сорока
Растрепала всё до срока,
Зашумела, стрекоча:
— Вижу! Вижу!.. Ча-ча-ча!
Вижу, вижу у кота
Кончик рыжего хвоста!

Прилетели воробьи
И не сели на репьи!
На высокий тополь сели,
Затрещали-загалдели:
— Видим, видим у кота
Кончик рыжего хвоста!

Кот промолвил:
— Вот канальи,
Как пронюхали-узнали?
Ну, сорока! Ну, постой...
И пошёл домой пустой.



Корова Фасолька

У коровы, у Фасольки,
Как фасолевые дольки,
В чёрных пятнышках, бока!

День-деньской она на воле,
Где цветут ромашки в поле,
Где течёт-шумит река.

Светит солнце, дождь идёт,
А Фасолька, знай, жуёт,
И под вечер каждый вечер
Молока ведро даёт.

Вот несу я хлеб Фасольке,
Чтобы кушала — прошу,
А чтоб съела — хоть вот столько! —
Я ей за ухом чешу.



Кленовый лист

Под осенний птичий свист
С ветки вниз кленовый лист
Смотрит, вздрагивает нервно,
Бьет соседа по плечу:

— Я сейчас сорвусь, наверно.
Я, наверно, улечу!

Ветер дунул — лист упал,
Но не сгинул, не пропал.
Он улегся на тропинку,
Он подставил солнцу спинку
И лежит себе, лежит,
Не трепещет, не дрожит,
Яркий, жёлтый, золотой,
Жарким солнцем налитой

---

Над могилой моею...

Х Х Х

Над могилой моею, над русской моей
Незавидною долей, укрытой снегами,
Ни ямщик не споет, ни заезжий Орфей —
Лишь калина, облитыми кровью кистями,
Будет что-то шаманить на полном ветру,
Да зеленая церковь, сравнимая с елью,
Будет слушать ночами, как в темном бору
Бородатая птица грустит по апрелю.

Вот и все. Разве мало? О чем же печаль?
И глухарь, и калина, и церковь со Спасом...
Мне не жаль ничего, ничего мне не жаль —
Только русскую речь, да шибающий квасом
Старый дом, что, завешенный звездной пургой,
На рассвете окно на зарю открывает,
Да серебряный дым, изогнутый дугой...

От него и першит.

лп-88

---

Взять цветок...

Х Х Х

Взять цветок, на травах сочных
Лечь под небом голубым,
И пчела нектар цветочный
Станет пить с моей губы.
По цветку возьмется топать!
Слушать будет —
Как дышу...
Я ее без микроскопа
Всю до пяток разгляжу:
Как берет, над чем колдует,
Как танцует, что поет,
Перед тем как в кладовую
Отнести пыльцу и мед.
Пусть она меня научит
На лугу, средь бела дня,
Те слова найти, что мучат
Столько времени меня.

яунв-110

---

Я, конечно, умру...

Х Х Х

Я, конечно, умру.
Хорошо б — на миру.
Хорошо бы, чтоб речка и крест на юру!

Чтоб зимой чистота,
Чтоб весной пестрота,
Чтоб под осень калина в крови у креста.

Друг придет навестить,
Враг — прощенья просить,
Незнакомый зайдет постоять, погрустить.

Ни о чем не ропщу.
Всех приму и прощу...
Я с веселым — веселый, я с грустным — грущу.

На тропе межевой
Стану просто травой…
Положите меня на закат головой!

Пусть плывут сквозь века
Надо мной облака,
Удивляясь и плача — как жизнь коротка.

нопс-61

---

У Стикса

У Стикса

Вот здесь и сядем около куста,
Где есть ещё свободные места
И солнечных лучей не очень густо.
Пусть нам с тобой нальют вина в сосуд
И каждому по драхме принесут,
Чтобы во рту не оказалось пусто.

Покой и свет. Медвяный запах лип.
Издалека — уключин мерный скрип...
Поговорим. Мы не наговорились.
Мы просто были, хлопали дверьми,
И, хлопаньем довольные вельми,
В соку своем кипели и варились.

Оглянемся... — ах, эта колея!
Супонь, гужи, потертая шлея,
Возницы брань, и кто-то лает, лает.
Как будто ты не ради жизни жил,
А занят был вытягиваньем жил
Своих, а для чего — никто не знает.

Теперь им нас назад не заманить.
Слабее пульс, почти незрима нить...
Пора! пора... Старик все ближе, ближе.
Сейчас он нам засунет пальцы в рот,
И, ухмыляясь, драхмы заберет,
И мы увидим: не седой он — рыжий.

А это — солнце. Он седой. Седой.
Он столько лет работает с водой!
Тяжелая! на омутах играя,
Она несет. А мертвые идут.
Садятся здесь и переправы ждут.
Когда ж конец? Но ни конца, ни края.

г-121

---

Четыре недели сплошной канители...

Х Х Х

Четыре недели сплошной канители —
Гуляли, и пили, и пели, и ели,
А после сидели еще две недели,
Верней, не сидели, а так же гудели.

Когда же под ветром провяли луга
И лебедь перо уронил на стога,
И северной утки окончился лёт,
Мы вышли хлестать колотушками лёд.

Удар! — и подъязок вверх брюхом ложится,
Удар! — и налим... Нам налим пригодится!
Подъязок в сравнении с ним — чепуха,
Налим — это печень, и, значит, уха!

И снова балдеж и гудеж до рассвету.
И кто ж там так сильно качает планету,
Растряс тополя и на ветку-дугу
Подвесил над хатой луну за серьгу?

Ох, язва-луна, окаянные бедра!
Не ты ли мои перепутала ведра!
Пришел от колодца, поставил ведро —
Ходил за водою, принес серебро!

Был голый, как шило, и сразу богатый:
Хоть черпай ковшом, хоть совковой лопатой,
Хоть вылей свинье, хоть корове налей,
Не хватит колодца — под боком Алей.

Красивая речка... Я сени прикрою,
Я, может, восьмую бутылку открою,
И Катька — хорошая девка — на ять! —
Подсядет ко мне и начнет обнимать...

Под утро в угаре стерляжьем и винном
Под боки девчат разведут по овинам,
Закроют ворота, завяжут на нить,
И станут остатки снопов молотить.

Ой, Катька-Катюха! Скажи, Катерина,
Неужто снопы не заменит перина?..
Качнется луна, оборвется серьга,
И все серебро упадет за стога!

И с хохотом, звоном в плетеной кошёвке
Помчится луна вдоль реки Панюшовки
Рассказывать зайцам и рыжей лисе,
Какие сегодня мы пьяные все!

А мне наплювать! На илбане высоком
Забрызгано небо калиновым соком!
Катюха — что печка, я к мысли клонюсь:
Коню и уздечка... Наверно, женюсь.

Конечно, женюсь! Брошу пить, успокоюсь,
И стану в снегу обтираться по пояс,
Катюху любить и кружить по избе,
И лунною ночью грустить о себе.

вд-129

---

Индюк... Йота (Стихи для Лизы и её друзей)

(Буквы "И", "Й")

Индюк

Он важный-преважный, важней падишаха!
На нем голубая рябая рубаха.
Он ходит кругами, на солнце блестит,
Он звонко в цветную свистульку свистит, —
Детей охраняет, рябых индюшат,
Которые вырасти очень спешат.


Йота

Йота – маленькая долька,
И она мала настолько,
Что её ни дать, ни взять,
И друзьям не показать!

---

Мой дед - кулак...

Х Х Х

Мой дед — кулак, мой батя — подкулачник,
Я их наследник, выросший в стране,
Где сто задачек предлагал задачник,
И ни одной задачки обо мне.

Глухая полночь фитилем чадила,
Нашептывала детскому уму...
«Из труб лилось и в трубы уходило...»
Зачем лилось — неясно никому.

«Из точки А... и следом... и навстречу...»
А за окном катили на закат
Тяжелые составы лес и гречу,
И сигареты фабрики «Дукат».

Все мимо нас с каким-то диким гулом.
Легко считать и горестно смотреть,
Как будто столько ртов за Барнаулом,
Что их не накормить, не обогреть...

нопс-129

---

Сибирь

               Эти стаи привёл на Иртыш Ермак…
                                                                 П.Васильев

Ты кончилась с бандита Ермака.
Неужто тяжела была рука?
Неужто за Тоболом камыши
Тупее, чем казачьи бердыши?

Гудит комар в некошеных полях,
Выпь, шею выгнув, над протоком злится...
Считает прибыль жрущая столица,
Угретая в сибирских соболях.

И — егеря!
Повсюду егеря...
Моя Сибирь, зачем же так беспечно
Склонилась ты под русского царя,
Которому платить ты будешь вечно?

зс-47

---

Монолог волка

Я зверь и тем уже отличен от собак.
Во всей округе я один остался
Из тех, кто в этой жизни не боялся
С другой породою
Клыкасто желтых драк.
Мне смерть дано с рожденья презирать,
Я не обучен предавать породу,
И шею не могу другим в угоду
Смиренно под ошейник подставлять.
Поэтому повсюду я гоним
С остервенением, со злобой исступленной,
Но даже голодом и стужей опаленный,
Я становиться не хочу другим...
Когда ж облаивает псина запах мой
И по ушам полощет вой жакана,
В ответ оскалясь острыми клыками,
Я гордо ухожу своей тропой.
Я ухожу в звенящую пургу,
В морозный дым, в сосновый терпкий запах
С одной мечтой — в своих тяжелых лапах
Сломать хребет проклятому врагу.
О как я буду счастлив в этот миг!
И пес разбудит ночь предсмертным криком,
Когда ему с победным тихим рыком
Я в горло погружу горбатый клык...
Я никому не причиняю зла.
Люблю свободу.
Что же лает псина!
Пусть выйдет только сволочь из овина,
Из-под опеки сизого ствола...

иннд-68

---

В трёхпалых рукавицах и кирзах...

Х Х Х

В трехпалых рукавицах и кирзах,
С тушенкой и перловкою в желудке,
На северных ветрах и морозах
Я честно полигоню третьи сутки.

Я без команды дО свету встаю,
Тяжелый снег лопатой разгребаю,
Соляром дизель старенький пою,
По рации приказы принимаю...

И сдох бы я, наверное, с тоски
В дырявом чуме русского покроя,
Когда б не пёс со шкурою героя —
На ней волчара пробовал клыки!

Откуда он, тяжелый, без ушей,
Пришел и стал на службу, зол и чуток?..
Потом мне лейтенант сказал:
— Пришей...
А я сказал:
— Меняю на пять суток...

— Добро, сержант... Играй свой интерес,
Но только псина мне без интересу...
Я отбыл «на губу», а пес исчез,
Я отсидел, и пес пришел из лесу,

И кличку получил, и провиант,
И службу в карауле по нарядам...
Хранится фото: сосны, лейтенант,
Без лычек я и Пьер безухий рядом.

лп-13

---

Конь и цыган

Из какой нездешней воли —
Сплав огня и чистой боли
На стаканчиках копыт!
На отлете хвост, а — грива!
Кровь особого разлива!
Под ногами Шар скрипит!

Вот идет в припляс по кругу —
Вороной атлас по крупу!
Не жалей, цыган, деньгу!
А булАной — карат вО сто! —
ПолыхнУл звездою Остро:
Продавай, цыган, серьгу!

Золотую, высшей пробы!
За такую воронь-злобу —
Зубы — ряд жемчужных плит! —
Все отдай, из праха встанешь!
Ой, цыган, судьбу обманешь —
Тыщи звезд из-под копыт!..

Все отдал — серьгу и трубку...
А как вел свою покупку!
А как сахаром кормил!
А как ладил ногу в стремя!
(Вот же, блин, какое племя!)
Сел в седло, как будто влил.

...Это было на базаре —
В Барнауле, в Атбасаре,
В Джезказгане, на луне —
Не скажу, но знаю — было,
Потому что эта сила
Не дает покоя мне.

Глаз прикрою — вижу, вот он,
Черный зверь, а сверху ворон,
В золотой сафьян обут.
Что ему земля и небо!
Поднял плеть и словно не был...
До сих пор ковыль пригнут.

вд-74

---

Зима... и др. (Стихи для Лизы и её друзей)

(Буква "З")


Зима

Белый снег!
Белый снег!
На дворе веселый смех!
С неба падают снежинки,
Прекратятся и опять.
Очень скользкие ботинки —
На ногах не устоять!
Кто — на лыжах!
Кто — с коньками!
На деревьях бахрома!
Снег скрипит под каблуками:
— Зи-ма!..Зи-ма!..



Зима в деревне

1.

Ходит галка боком-скоком
По сугробу мимо окон,
А за галкою сорока,
Шустрая с любого бока,
Клюв точёный наклоня,
Ходит, смотрит на меня.

2.

На заборе сидя боком,
Воробей сквозь стёкла окон,
Смотрит в дом, а в нем темно
И не видно сквозь окно,
Как за шторкой я сижу,
За воробышком слежу.



Зайчик и лиса

Обрызганный солнцем!
Умытый росой!
Стоит на поляне зайчишка косой!
Он нюхает воздух, он водит усами,
Он знает, что где-то лиса за лесами
Тропинкой лесною
Меж елочек ходит,
И тоже усами, наверное, водит,
Идет вдоль деревни, минует сады,
Идет и хвостом заметает следы!



Зайчик и одуванчик

Шел опушкой серый зайчик
И увидел одуванчик.
Одуванчик белый ровный
С головой, как шар, огромной.
А на этой голове
Спелых зерен сотни две!
Постоял, подумал зайчик
И подул на одуванчик.
Только дунул — вот те, на!
Полетели семена!
Над рекою, над опушкой...

И остался средь травы
Стебель с голою макушкой
Вместо белой головы.

---

Бабье лето

1

Сухим и желтым туго наплывая,
Сентябрь поднимает на крыло
Касатых, и они, за стаей стая,
Косым углом уходят за село,

Где нынче столько золота взошло,
Что на токах от края и до края
Стоит работа славная такая,
Такое, понимаешь, ремесло,

Что зиму всю мне после будут сниться
Обветренные лица и пшеница
В курганах на расчищенном кругу,
Осколки неба синего, сухого,
Летающее золото половы
И золотые бабы на току.


2

И золотые бабы на току,
Подолы подоткнув, косынки туго
Стянув узлами, бедрами упруго
Раскачивают жаркую тоску,

Понятную любому мужику
Настолько, что сентябрьская округа —
От риги до сверкающего луга,
Где серый кобчик дремлет не стогу —

Притихла так, что слышно паутину.
Не потому ли бабам половину
Сентябрь отдал, что, пробуя на вес,
Они, слегка на икры приседая,
Подкидывают золото Алтая
Лопатами до выжженных небес.


3

Лопатами до выжженных небес
Подкидывая золото Алтая,
На загорелых икрах приседая,
Они сентябрь пробуют на вес:

Хорош! Хорош! А после под навес
Садятся в тень, ложбины проминая
В курганах золотых, и, распрямляя,
Обутые в сандалии и без,

Красивые, упругие, литые,
На золотом такие золотые,
Такие ноги, что прости, Господь,
Но, если верно – женщина святая,
То почему она живет, рыдая?..
Ты только дай мне робость побороть.


4

Ты только дай мне робость побороть,
И рядом сесть, и воздухом горячим
Омой глаза, и, если был незрячим,
Дай зренье мне, чтоб золотую плоть

Запомнить смог; вложи перо в щепоть,
Чтоб где-то после в поиске бродячем
Я этот день причислил к тем удачам,
Что только раз случаются, Господь;

Чтоб помнил, как они в какой-то муке,
В минутном сне заламывая руки,
Вбирают в грудь сентябрьский настой,
Как под телами их плывет пшеница,
И лица их, и кофточки из ситца,
Покрытые пыльцою золотой.


5

Покрытые пыльцою золотой,
Они в село спускаются под вечер,
И в темных избах зажигают свечи,
И кормят нас картошкою простой

Да варенцом; а он такой густой,
Что мы не видим, как они у печек
В тазах с водой, постанывая, лечат
Те золотые ноги... Боже мой,

Сентябрьская ночь так коротка,
Что не успеет занеметь рука,
Как вновь светло; ворота раскрывая,
Коровьим духом полнятся дворы,
И солнышко встает из-за горы,
Сухим и желтым туго наплывая.

вд-23

---

Камышовая заводь...

Х Х Х

Камышовая заводь. Осока желта.
Ежевичник упрямо ползет по обрыву.
Поднимается коршун с косого креста
И кругами уходит на дальнюю гриву.

Позабытые Богом и властью места —
Ни костров, ни коней и ни звона косилок,
И обрывком пеньковой веревки верста
Нас манит для расправы в соседний осинник.

Мне абстрактную песню не знать и не петь.
Я всей кожей к земле так сумел прикипеть,
Так влюбился в ее черноземы да глину,

Что, когда вдруг пойму: не могу воевать —
Упаду в ковыли, как в большую кровать,
И уйду в этот Шар с головой, как в перину.

вд-22

---

Всё при мне. Живу не плохо...

Х Х Х

Все при мне. Живу не плохо.
Не болит.
Достает меня эпоха.
Шевелит.

То налево, то направо
Развернет.
То накормит, то отравы
Подольет.

Принимаю. Понимаю.
Не хочу!
Поднимаю. Выпиваю.
И молчу.

Привкус яда. Воздух спертый.
Все в дыму...
Умираю? Или мертвый?
Не пойму.

яунв-91

---

Душа

Отгоревала, отлюбила?
Нет, нет! Она еще жива,
Она еще найдет слова
И вздрогнет в колоколе било!

Сегодня утром рано-рано,
Когда еще не рассвело,
Тяжелой дробью из тумана
Ей кто-то выстрелил в крыло.

Ну, что ж, подобное не редкость.
И я приветствую стрелков
За их настойчивость и меткость,
За хладнокровие курков.

Стреляйте! Пусть сочится кровью,
Пусть ноет рана и горит,
Душа вас отблагодарит
И состраданьем, и любовью.

Она обязана любить —
И тех, что словом окрыляют,
И тех, что по крылам стреляют...
Чур, люди! Только не убить...

иннд-35

---

Звезд вечерние тени...

Х Х Х

Звезд вечерние тени
На вечернем лугу.
Упаду на колени —
Припаду к роднику.

Я над ним, как над бездной,
наклонюсь на руках,
Отраженье вселенной
Изломаю в губах.

А вода, словно воздух,
Так и светится вся,
На корнях да на звездах
Настоявшаяся!

Я на травы откинусь,
К небесам прикоснусь...
Край мой, сколько ты вынес,
Сколько вынесла, Русь!

А ничуть не стареешь,
Молода-молода.
Родники все щедрее,
Все прозрачней вода.

иннд-15

---

Жеребеночек... Жираф... (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "Ж")

Жеребеночек

Красногривый жеребенок,
Он еще совсем ребенок,
Он еще совсем дитя.
Он по клеверу точеным
Бьет копытцем золоченым
Величаво и шутя.

Он играет сам с собою, —
Теплой бархатной губою
Ветер ловит, звонко ржет,
И по утреннему лугу,
Легкий, бегает по кругу,
Клевер ножками стрижет!

Клевер гнется, клевер вьется!
Жеребеночек зовется
Жеребенком-стригунком!
Хорошо ему на воле!
Рядом ходит мама в поле
И любуется сынком!



Жираф

У жирафа шея — во!
Не боится никого!

Потому что он высокий,
Он спокойно, с высока,
Видит льва в густой осоке,
Видит буйвола-быка,
Крокодила на реке,
Носорога вдалеке,
Даже видит черепашку
Возле речки на песке.
Озирая все окрест,
Он с куста листочки ест,
Он мешок зеленых листьев
Может съесть в один присест!


РС -- "Жук" был раньше. См. 2010-03-01.

---

Ходит классик по городу...

Х Х Х

Склонившись над строкой,
Словесный строю мост...
В. Шефнер

Ходит классик по городу,
Ходит в дождик и зной.
Носит светлую голову...
Возле бочки пивной
Воблой стукает по столу,
Сотворяет «ерша»,
Не похож на апостола,
Не похож на бомжа.

Входит в Лавку писателей,
В Доме книги торчит.
Он из рода Спасателей,
Он из тех, кто молчит
До поры и до времени,
Кто в ночах, среди снов,
Для грядущего племени
Строит мостик из слов.

Легкокрыл, как видение, —
Мотылек, естество...
Люди смотрят на гения
И не видят его.
А ему это по боку,
Он идет, не спеша,
По земле, как по облаку...
Золотая душа!

лп-9

---

Кавказский триптих

                       ...Чеченец посмотрел лукаво
                       И головою покачал.
                              М.Лермонтов."Валерик"

1.

Дорога траками размолота.
Воронки — там, окопы — здесь.
Седой сержант смеется молодо,
В тавоте и соляре весь.

И жаворонком даль встревожена,
Опутана, оглашена...
Броня еще не покорежена,
И не оплавлена она.

И ветер мечется и мается,
И что ни тополь — то свеча.
И смотрит воин, улыбается...
Судьба глядит из-за плеча.


2.

Холодец из говяжьих ног
Вместе с бабками. Видит Бог:
Не от радости он — от боли.
Пенье птиц, будто посвист пуль.
За окном не декабрь — июль.
Кто ж в июле скотину колет?

Нынче колют. Судьба — колоть.
Брагу ставить. Зерно молоть.
В небеса глядеть — не летят ли.
Ямы вскрытые... два креста...
На Аргуне листва густа.
Автоматы стучат — не дятлы.

А по телеку врут и врут.
Прославляется ратный труд.
Поле бранное с речью бранной...
И качает «тюльпан» крылом:
«Поделом, страна, поделом,
Так и надо тебе, поганой...»


3.

Парад дерев. Осенняя листва
Вся в серебре, вся в золоте, в багрянце.
У малышей — торжественные ранцы.
У воинов — пустые рукава.

И горькие слова, что жизнь права,
Что есть у нас свои протуберанцы,
Где плавятся в броне и новобранцы,
И те, что вертят эти жернова

И протрясают мир — смотрите, мол,
Какая плазма, и какой помол!..

Перрон в цветах. Вдова или жена?
Спартанским духом полнятся вагоны!
И небеса роняют на погоны
Звезд пригоршни и прах — на ордена.

г-15

---

По Невскому — приятно...

Х Х Х

По Невскому — приятно — в январе,
Когда дома в веселом серебре,
А с бронзы грив отсвечивает иней
Слюдой и под зеленый светофор
Толпа несет спокойный разговор,
И день стоит, на удивленье, синий.

В Фонтанке лед. Гостиный без лесов.
Часы на Думе... Этот бой часов!
Императрица в белом горностае
И свежем платье из пяти колец.
Суворов с новой шпагой. Молодец!
Как быстрый сокол в голубиной стае.

Художники! Им холод нипочем.
Помадою рисуют. Кирпичом!
У каждого по толстому карману.
(Друян сказал, что так не может быть,
Что на портреты очень трудно жить.)
Согласен, трудно, но менять не стану!

Матрешечники выстроились в ряд.
Товар блестит, пантографы искрят.
Тусуется шпана с травой сухою.
«Косяк» — пять тыщ, купи и повезет.
И кто-то сито снежное трясет,
Всё посыпая мелкой чепухою.

И если ты от города устал,
Найди подвал и опустись в подвал —
Ступеньки три, а, может, пять, не боле —
И поживи, на стол облокотясь,
И коньяком шампанское подкрась, —
Есть что-то доброе в недобром алкоголе.


Х Х Х

По Невскому приятно — хоть когда!
По Невскому приятно — хоть куда!
Особенно приятно, если — к Шпилю,
Которому стоять и вечно быть!
Эпоха — что ушла? А может быть,
Предтеча наступающему стилю?

Я не гадал, что в жизни повезет, —
Куда б ни шел, тропа к нему ведет,
Омытому балтийскими ветрами.
Остановись, прохожий, и смотри,
Как полнится он светом изнутри,
Подсвеченный в ночи прожекторами!

Он так высок и светел в миг зари,
Что с ним в сравненье блекнут фонари.
Людской поток, авто — к нему и только!
Чем гуще ночь и ярче блеск огней,
Он только выше и еще ясней,
И месяц, апельсиновою долькой

Висящий где-то слева, как всегда,
Не больше, чем обычная звезда
На финском небе, блеклом и пологом...
Распарывая в клочья облака,
Лети, мой Шпиль, нанизывай века,
Отмеченный поэтами и Богом!

г-117

---

Видение на Невском проспекте

О, не верьте этому Невскому проспекту!
Н.В.Гоголь

В театре шел спектакль. В ноль часов
Открыли двери (так вскрывают вены!)
И действа дух поверх голов, со сцены,
На Невский хлынул и заполнил всё
Пространство...
И высокая была
Луна, как знак в морзянке светофоров.
Императрица в сквере ожила,
И задранную юбку граф Суворов
На ней поправил шпагой...
В пять утра
Открылась дверь в писательскую Лавку.
Скрипит бортом и говорит: пора... —
В Фонтанке катер, взятый на удавку.
Гремит весло, заводится мотор.
Конь прядает ушами. У Пассажа
Мелькает тень. Я знаю — это вор,
Я с ним знаком по залам Эрмитажа.
На выставке голландских мастеров
Он снял «Ночной дозор» при всем народе,
Потом сидел в Крестах и вышел, вроде,
Из камеры ценителем ковров.
Дай Бог...

А от Московского вокзала
Красавица по главной осевой
С отрезанной шагала головой.
Она жила на полотне Шагала
Ногами вверх. Теперь живет, как все, —
Без головы, но с пластикою мима.

Замри, мгновенье, ты неповторимо,
Как двести спиц у ведьмы в колесе!

Часы бьют шесть. У Думы, на углу,
Такси вскипает и горящей птицей
Летит к Адмиралтейству. И садится
Луна холодным задом на иглу.
Какие сны приснятся ей сегодня?
Наркотики и в космосе в чести!..
Но первый дворник шаркнул в подворотне,
Большая стрелка двинулась к шести,
И в тот же миг оплавился восток
И желтым светофорам дал отставку.

И, странно, дверь в писательскую Лавку
Прикрыта плотно и висит замок.

лп-6

---

Утро пахнет созревшей...

Х Х Х

Утро пахнет созревшей апрельскою почкой.
Из подъездов собаки спешат на газон.
Старый дом с расфасованной свежею почтой.
Что нам пишут сегодня?
...в Колхиде Язон...
Это знаем.
...вернулся Улисс к Пенелопе...
Это тоже не ново. А что же еще?
На второй полосе — потепленье в Европе.
На шестой полосе — сдох Пол Пот.
Хорошо!
В Сумасшедшем Дому прокатили премьера...
В метрополии шмон...
Золотая Орда
Развалилась на ханства, не выдержав хамства.
И никто не повесился.
Эх, господа...

Голубь жестью гремит. Ветер лижет афишам
Все, что можно лизать. В заржавелый каблук
Грузит юный палаточник ящики с фишем
Скандинавским, бананы и репчатый лук.
Над рекою туман. Синий дым от излучин
Веет мягким и теплым, подобно руну,
И укрытый руном, мерным скрипом уключин
Нарушает Харон тишину...

яунв-10

---

Ёжик... Ёрш ... Два енота (Стихи для Лизы и её друзей)

(Буква "Е" и "Ё")

Ёжик

Меж тропинок и дорожек
По ночному саду ёжик
Ходит, листьями шуршит,
Смотрит — яблоко лежит!
Ёжик взял его за хвостик
И домой отнес, под мостик,
Где притихли и лежат
Трое маленьких ежат.


Ёрш

Если кто ерша речного
Вдруг захочет побороть,
Ёрш обидчика такого
Может сильно уколоть,
Потому что у ерша
Иглы, словно у ежа.

Все кричат, что он колючий.
Не колючий он — могучий!

И когда во весь свой рост
Грозно ёрш встает на хвост,
Даже щука на ерша
В страхе смотрит, не дыша.

.................

ПС -- "Два енота" -- см. ниже, 2010-04.18.

---

Проезжая Урал...

Х Х Х

Проезжая Урал, засмотрюсь на дома.
Я не знаю, как выглядит сбоку тюрьма,
Но, похоже, что так... Полустанок, тулуп.
Я люблю тебя, стрелочник, — вечный Колумб!
Дом — барак на версту. Дым — согнутый в дугу.
И сохатый, плывущий в глубоком снегу.

Проезжая Урал, прикипаю к стеклу.
Все меняю — пружину, пластинку, иглу...
Ярый камень на склонах. Ступенчатый лес.
И в тоннеле состав, как в штанине протез,
Прогрохочет и гарью наполнит вагон,
И опять на простор — за закатом вдогон.

Я не знаю, как выглядит сбоку тюрьма...
Серый цвет этих бревен, белья бахрома,
Нежилые огни слеповатых окон
Мнут пространство, как скатерть, и ставят на кон
Для игры с январем под вечерней звездой
Фонаря одинокого нимб золотой.

Но грохочет на стыках шальной подо мной
Малахитовый ящер на сцепке стальной.
Задержись на мгновенье! Дай глянуть игру!
Все равно мы успеем на место к утру,
Потому что любое — в такой белизне,
В этой нищей, богатой снегами стране —

Нам к лицу. Но летим по уральской зиме
Мимо изб, что притихли (себе на уме!),
Протопились, поди, ни дымка из трубы,
Занавесили окна, катают бобы,
И не знают, что рядом, под сипы колес,
Едет некто, который их любит до слез.

Потому что он сам из такой же избы,
Потому что в эпоху сопливой губы
Он в ночах подсмотрел сквозь кружочек в стекле,
Как видения бродят в заснеженной мгле
И луны азиатской осколок скулы
Крошит воздух и делает резче углы...

Здесь и брошу мой стих. Посредине стиха.
Посредине страны. Горностаем в снега...

Закружат, заморочат луга и стога
Голубые следы голубого зверька!
Утром выйдет парнишка из сонной избы —
Все крылечко в следах голубой ворожбы,
Весь присад-палисад, все дорожки-пути,
Ни «куда» отыскать, ни «откуда» найти.

вд-50

---

...И опять соловьи!

Х Х Х

...И опять соловьи! Жаль, что там, где я рос,
Не водились они... Беркута да вороны...
Там тяжелые кряквы, из россыпи рос
Поднимаясь с гнездовий, у красной короны
Обивали крылами тугие лучи
И летели куда-то далеко-далеко,
Где зови не зови, и кричи не кричи —
На сто верст никого, только скачет сорока,
Да хмельная черемуха свадебный цвет
Отрясает к ногам, да на взгорке волчица
Задирая башку, тычет синий рассвет,
И, ноздрею поймав жаркий дух кобылицы,
Языком, что огнем, зачеркнет желтый клык,
И загривок настроит, и выгнутся травы.
...В Петербурге июнь!
Хоть в ведро, хоть в башлык
Сколько хошь собирай соловьиной отравы!
Лета чаша полна. Закипает сирень.
У Невы белый гребень — буксирами взрыта.
Петропавловский шпиль!
Очень длинная тень!
Знать, и вправду высок, достает до зенита.
Выходи и дыши талым духом ветвей!
Неба светлого — прорва, и зелени — тоже.
И всю ночь, что на раннее утро похожа,
За узорной оградой гремит соловей.

яунв-6

---

В каком краю...

Х Х Х

" ...Сухая влажность черноземных га."
О.Мандельштам

В каком краю ущербный горожанин
Такую сумасшедшую строку
Сумел поднять?..
Я этого поэта
Не понимал и, значит, не любил...

Но иногда просматривая речь
Его витиеватую, его
Оксюмороны (тоже ведь словечко!)
Я кожей ощущаю всякий раз,
Сильнее ощущая раз от разу
Такую пропасть, что скользит нога,
И ногти — с мясом...
И ногой другою
Я шарю твердь и чувствую спасенье —
Сухую влажность черноземных га!

И новых строк взлетающую стаю
Тяжелый ветер ставит на крыло.
И я опять стихи его читаю.
И снова — пропасть...

вд-70

---

Косач

И тогда на болото сквозь лес,
Подшумев тишину в два крыла,
Он упал черной шапкой с небес
И затих. Только сумрак и мгла.

И смотрю я до боли в глазах,
На стволах цепенеет рука,
Ночь сошла, косач в трех шагах —
Ну, не более трех! — от скрадка.

Я таких убивать не могу...
Он крылом очертил в тишине
Поле битвы и замер в кругу
В боевой и веселой броне!

Тридцать два вороные пера!
О, индеец — Червонная Бровь!
Что нам пули и блеск топора,
Если вены взрывает любовь!

Что нам в тайной засидке палач,
Если в жилах клокочет — живи!
Я и сам – не такой ли косач,
Тоже брови бывают в крови.

Он окликнул округу: — Чу-фышшь?..
Звук шипящий, по травам скользя,
Пробежал и вернулся: — Бо-ишь?..
И послышалось мягкое: — ...ся?..

— Не боюсь! — И ударил крылом,
Развернул свои перья-штыки.
И взметнулась заря над селом,
И вдали зазвенели клинки.

Этот сможет любовь защищать,
Этот ляжет на поле костьми,
Будет бить, будут перья трещать,
Будет крови, что клюквы, горстьми!

— Ну, иди же скорей! — говорю.
Слышишь, свищут твои соловьи!
И пошел мой боец на зарю,
Где уже грохотали бои...

Отзвенели мечи. Рассвело.
И на кочках, где сбита роса,
Я поднял боевое перо,
Очинил и стихи написал.

вд-72

---

Не бандиты, не фраера...

Х Х Х

Не бандиты, не фраера —
Колчаковские унтера!

Звезды сбросив, стряхнув лампасы,
От грядущих недобрых дней
Уводили в тайгу, в пампасы —
Не коней гнедых — сыновей.

Не от тех ли и я кровей!

Мне все надо, чтоб ветер в кронах,
Чтоб трава в росе, как в дыму,
Чтобы злато в дедовских схронах
Мне досталось бы одному.

Чтобы жил я, как царь, богатый —
Карты, женщины, повара, —
Чтоб над хатой моей горбатой
Шастал месяц из серебра!

яунв-86

---

Дельфин... Дорога... (Стихи для Лизы и её друзей)

Буква "Д"


Дельфин

Если он поест селедки
И почистит плавники,
То с любой подводной лодкой
Сможет плыть вперегонки!


Дорога

На «д» начинается слово дорога.
Дорога уходит всегда от порога,
Верней, от двери,
А точней, от крыльца...
Идет и не видно дороге конца!


Дружба

Ходит Шунька — хвост трубой,
Кешку водит за собой...

Кешка — пудель, Шунька — котик.
Если Шунька ляжет в ботик
Что под вешалкой, в углу,
Кешка ляжет на полу
Рядом с ботиком, где котик.

Охраняет Кешка ботик!

Шунька спит, а он лежит,
Службу правит — сторожит, —
Чтобы рядом не ходили,
Чтобы Шуньку не будили.
Чтобы Шунечке спалось,
Сладко елось и пилось.

Так они живут и дружат.
Шунька спит, а Кешка служит!


Две сороки

На верху большой березы
Две сороки лили слезы.
Стрекотали, горевали —
Сороченка потеряли.
Потеряли и горюют;
Не летают, не воруют.
Не летают и не знают —
Сороченок сам летает.


Два ерша

Мы поймали двух ершей,
Двух роскошных малышей —
Девочку и мальчика,
Каждый меньше пальчика.
Есть ведро, и есть вода,
Мы запустим их туда,
Пусть немножко погостят
И плывут, куда хотят.


Динка

Динка – пудель.
Пуделиха…
Динка ходит тихо-тихо.
Лает звонко. Ест из плошки.
Спит в берёзовом лукошке.
По ночам – под одеялом,
Днём под белым покрывалом.


Динка и ботинки

У собаки Динки
Желтые ботинки!
Только Динка их не носит,
Но и выбросить не просит,
И ботинки, оба-два,
Ловко прячет под дрова
За собачьей конурой,
Где вечернею порой,
Когда скучно Динке
Динка о ботинки
Свои зубы точит,
Дом стеречь не хочет!


Дрема

Каждый вечер под окошком
По тропинкам и дорожкам,
Мягко листьями шурша,
Дрема ходит не спеша.

В сад идет, в дома заходит,
Сладкий сон на всех наводит.

Кошка спит, собака спит.
Клен заснул и не скрипит.
Наверху, среди ветвей
Спит задира-воробей.

Спит высокая луна,
Спит зеленая сосна.

Речка спит, а на горе
Спит барсук в своей норе.
Детям тоже спать пора.
Крепко-крепко. До утра.

---

Сибирь

Вновь на снегах, от бурь покатых...
П.Васильев

Набитые ветром, сугробы тверды,
Подковой ударь — не останется вмятин.
Мне этой природы характер понятен —
Сибирь отвергает насилья следы.

Она, принимая желающих в плен,
Лежит, развалившись, от края до края,
Как будто звериная шкура сырая —
Мездрою наружу, с потеками вен.

Осадит морозом, бураном нахлынет,
Взопреет под волчьей дохой золотой —
И стынут хрящи носовые, и стынет
Надбровная кость и гудит ломотой.

И если не дерзок, и если не ловок,
Зароет в снегах как в пуху лебедей,
Начертит звездой на кресте заголовок
И солью проступит на шляпках гвоздей.

И талой водою очистит скулу,
И выбелит кость и седьмою весною
Проколет глазницы хвоинкой-сосною,
И, ствол выгоняя, погонит смолу.

И кто-то, идущий тропою другою,
В таежном урмане, в брусничных кистях,
На лопнувший череп наступит ногою,
И вздрогнет, и тяжесть осядет в костях.

Надолго осядет, но, кровь будоража,
Упрямо и снова поманит туда,
Где синим костром над улогами кряжа
Мохнато сверкает медвежья звезда.

лп-79

---

Перед увольнением в запас

...И я смотрю с тревогой в зеркала...

Я вижу в их серебряном тумане
За далью лет, на самом заднем плане
Границу, за которой только мгла.
Она лежит, как горизонт вдали.
И в этой мгле, из мрака проступая,
Как будто вырастая из земли
И по земле неопытно ступая,
Идет дитя.
Как трепетны шаги
Начальные!
Еще неразличимы
Движенья губ и еле уловима
Тень на щеке от крошечной руки.
Видны под небом сполохи травы,
А небо у него над головою
Прозрачное, еще не грозовое,
Все в солнцах и осколках синевы…

Запоминая это наизусть,
В июльских росах силу набирая
И ощущая жизни терпкий вкус,
Он птицу бьет, он зверя обдирает,
И, круто набирая высоту,
Он очень быстро делается взрослым,
Спешит, и перешагивает весны,
И в сторону уходит. В темноту...

Ночная тень. И в сумраке ночном
Видна площадка. Танцы. Он танцует.
И женщину какую-то целует,
И водку с губ срывает рукавом.
И в миг зари, когда уже светает,
И небосвод просвеченный дрожит,
Он с женщиною в травах примеряет
К себе любовь...
И в ужасе бежит
Из этой тьмы вперед, к потокам света.
И — как венец исканий и погонь —
Солдатский плац, развернутое лето,
И марша дробь по линиям погон!..

А солнца прорва ярче и новей!
И сквозь потоков солнечных дрожанье —
Его лицо. И складка меж бровей,
Как пораженья знак и возмужанья...

Привычно гимнастерку оправляя,
Он смотрит на меня — глаза в глаза,
Он смотрит так, как будто представляет,
Какая обожжет его гроза.
Как будто знает...

Ничего не знает!

Вот он стоит на новом рубеже
В стекле зеркальном. Плечи расправляет.
Спокоен.

И тревожно на душе.

зс-10

---

Ленинградское

Ленинградское

Пора! Вставай, голубчик,
Уж налито по рубчик,
Уже трамвай грохочет и хлопает дверьми.
И дворники в жилетах
Оранжевого цвета
Шагнули в подворотни, счастливые вельми.

Задернув занавески,
Я выхожу на Невский —
Не здесь ли Достоевский на зверском холоду
Скитался в наказанье
За страсть, за написанье
Известного романа (что он имел в виду?)

Тех холодов не хуже
Фрагменты нашей стужи...
Я запалю мастырку, — храни меня, трава!
Шурша, гребет автобус,
На Доме книги глобус,
Как будто Дома книги больная голова.

В том Доме книги — книги...
Есть горше, чем вериги,
И просто неприличны, как темные дела,
А есть — прошиты светом...
Там продают поэтов,
Условие — чтоб в книгах Поэзия была!

Ну, как ее не будет,
Когда такие люди
По Невскому ходили и каждый говорил?..
Прислушаюсь и слышу,
Глаза прикрою — вижу:
В цилиндрах и крылатках, с крылами и без крыл.

Благодаря гашишу
Я все прекрасно вижу —
И Дельвига во фраке, и Гоголя в плаще,
И Царскую деревню,
И Анну-свет-Андревну,
И маленьких каких-то, бесцветных вообще.

зс-23

---

Ели стоят, словно...

Х Х Х

Ели стоят, словно церкви, высокие,
Гулко под куполом, входишь и ждешь —
Преет земля забродившими соками,
Тычется в небо кривыми осоками,
Острыми, будто наточенный нож.

Родина! шорохом каждым и трепетом,
Кистью брусничною, свистом крыла,
Старых осин созревающим лепетом,
Рыбою-стерлядью, птицею-стрепетом —
Ты для меня колыбелью была.

Песню качала... Полынною горечью
В душу входила, цветною дугой,
Дынной пластиной широкою, сочною,
Батиной сетью капроновой, прочною,
Криком орлиным и волчьей тоской.

Не потому ли, пришитому к прошлому
Дратвой суровой, собачьим ремнем,
Мне в этом граде с Невою роскошною,
Чайка парящая кажется коршуном,
Кони на Невском — степным табуном,

Церковь зеленая — елью высокою...
Смутно под куполом. Темень в суках!
Преет земля забродившими соками,
Тычется в небо кривыми осоками,
Гулом исходит и тонет в веках.

Вот и смотрю, тяжелею и думаю —
Сколько до срока еще, до поры...
Ворон ли вымолвит букву угрюмую,
Камень ли вздрогнет сократовой думою,
С хрустом ли в плаху войдут топоры —

Родина...

лп-27

---

Я люблю это всё...

Х Х Х

Я люблю это все вот как странно и горько —
И сиянье крестов, и ступеней гранит,
И далекую рощу на склоне пригорка,
Что усталого путника в полдень манит;

И шершавость колосьев (на слух и на ощупь),
И четверку, встающих свечою, коней,
И гнездо под стрехой, и Дворцовую площадь,
И снега, что скрипят под металлом саней,

Увозящих его от молвы Петербурга
К стенам храма, что знает сегодня любой,
Где широкой полою февральская вьюга
Обметает на Сороти лед голубой...

Мне любить это все, как бы ни было горько,
Потому не случаен печальный мотив
Этих строчек, возникших из памяти только,
Как всплывают из памяти строки молитв,

Что читают Пророки в часы откровений,
И слагают Поэты в полуночной мгле
Перед тем, как однажды упасть на колени
И прижаться к земле...

лп-5

---

Горошек... Гуси... и др. (Стихи для Лизы и её друзей)

Буква "Г"

Горошек

Мы посеяли горошек —
Двадцать пять прямых дорожек.
В каждой восемь горошин!

Посмотрели: всё на месте,
Посчитали — ровно двести...
Рос горох и стал большим.

Перекрученный, с усами,
Он смотрел на нас глазами
Белых выпуклых цветков.

И однажды звездной ночью
Выросло из тех цветочков
Много маленьких стручков.

После, через две недели,
Рвали мы горох и ели,
Говорили «ах!» да «ох!».

А стручки, что мы не рвали,
С треском раскрывались сами,
Чтоб осыпался горох!



Гуси

А вот и весна! Под окошком сосна!
Вверху над сосной золотая луна
Глядит, как на поле вечерние гуси
Кричат «га-га-га» и подходят к бабусе.
Бабуся их кормит, кроватку им ладит,
И каждого любит, и каждого гладит.



Гусеница

Сорок ножек, сорок рожек,
Платье синее, в горошек,
Вся в гармошку-складочку,
Заползает в ямочку.

То налево двинется,
То направо двинется,
То на солнышко посмотрит,
То подковкой выгнется.



Гусак

Он поклоны бьёт гусыне,
Он заботится о сыне,
И о сыне, и о дочке.

На большой зелёной кочке
Шею вытянет в длину:
— Кто тут смелый? Ну-ка, ну!

Кошку бьёт, собаку бьёт,
Из корыта воду пьёт,
Красный клюв о землю точит
И на все село гогочет!



Грач

Словно врач — за спину руки! —
Ходит грач.
Темней угля!

Хороша ли жизнь в округе!
Ладно ль вспахана земля!

Он шагает свежей пашней
По пластам земли сырой...
Для червей он самый страшный,
Для грачихи он — герой!

Он червя приносит в дом:
— Ешь, грачиха! Я — потом...




Гусь и речка

Гусь из речки воду пьет,
Гусь крылами речку бьет!
Волны плещут, волны блещут,
На песок прибрежный хлещут,
А гусиные крыла,
Как два чистых помела —
По воде! —
Сверху вниз!

Белое перо, не гнись!

Словно чудо из чудес,
Брызги влаги до небес
Выгибаются дугой,
Семицветной
Ра-ду-гой!

---

Осень

Осень — Маша Распутина!
Что ни платье — к лицу!..
На гнедой не заузданной подкатила к крыльцу.

Длинноногая, рыжая, напевая слова,
Обобрала бесстыжая под окном дерева.

И, сусальными листьями выстилая крыльцо,
Ягод алыми кистями прикрывала лицо.

А потом — огородами — босиком, босиком —
По земле, над народом, и над тесовым коньком!

Выше! Выше! И, гулкая, с понизовых полей
Поднимала, аукая, на крыло журавлей.

И шептала неслышная, по протокам неся
Желтый цвет: мол, не рыжая — я из золота вся!

И крутила оборками, что вились и лились,
И летела пригорками в тень октябрьских кулис:

Над дорогой проторенной, над остывшим гнездом,
Путь гнедой незашоренной указуя перстом.

лп-61

---

ГСВГ

ГСВГ *

1.

Прощайте! Мы вышли на дембель!
Застыл ослепительный взвод.
Ноябрь по-немецки — November.
Мой Бог по-немецки — mein Gott.

Я больше не знаю ни слова.
Я съел дармовые харчи.
И солнце с востока сурово
Ломает о бляхи лучи.

И лайнер крыла выправляет.
И ротный приказ отдает.
И свой своего проверяет.
И свой своего продает.

2.

Нас шмонают перед посадкой.
Ротный ходит, жует мундштук.
Мне достался ничуть не сладкий
Самородок-сержант-урюк.

А соседа шмонает рыжий,
Из-под Вологды, молодой...
По груди, по карманам, ниже,
Даже там, где «ключ золотой».

Перекручены чемоданы.
Смотрят в форточки стукачи.
Заправляем свои карманы.
Проверяем свои «ключи».

И торчат на плацу тоскливо,
Славной Родине не грозя,
Три «Плейбоя», десяток пива
И коньяк... Почему нельзя?

Но оправлены снова талии.
Гордость нации и гроза!
Первой свежести гениталии.
Не целованные глаза.
————————————
* ГСВГ — Группа Советских Войск в Германии

г-57

---

О чём шушукалась вода...

Х Х Х

О чем шушукалась вода
В ту ночь весеннюю, не знаю...
Я переплыл ее тогда.
И вот теперь припоминаю
Здесь, над рекой, на высоте
Мгновенья памятные те.

Была сначала, помню, мель,
Потом все глубже, глубже, глубже
И тишина давила в уши,
И, помню, месяц был апрель,
И, помню, льдина шелестела,
И тихо коченело тело,
И были средь ночной реки
Мои саженки коротки...
Все помню. Все...
И не с того ли
Я всякий раз иду сюда,
Как только полая вода
Затопит и луга, и поле,
Сомнет прибрежные кусты
В своем безудержном порыве.
А я на каменном обрыве
Средь этой дикой красоты
Готов до вечера весь день
Стоять, смотреть,
Грустить немного
О том, что санная дорога
Средь переполненной реки
Распалась тихо на куски;
Грустить о том, что ветер свищет,
Что чей-то след — плывет — на льду,
Что я ни за какие тыщи
Как прежде в воду не войду...

архив - №72

---

Эта прошлая жизнь...

Х Х Х

Эта прошлая жизнь, как магнит на стальной полосе.
Если все в этом мире так призрачно, зыбко и шатко,
Интересно, к чему Мономаху тяжелая шапка,
Ведь хранящий алмаз так же беден и слеп, как и все.

Я всегда вопрошал: неужели одни только деньги?
Из-за них свою шпагу в ночи вынимал гугенот?
Эта прошлая жизнь... Продавщица в «комке» плавит зенки
И гидролизный спирт предлагает за пачку банкнот.

О, бесстыжая Русь! Сплав сармата с тунгусо-эвенком.
Вскрою вену, смотрю — вроде красная жидкость течет.
Кто же бьет меня палкой по пяткам, рукам и коленкам,
Загоняет в толпу, открывая грехам моим счет?

Я достал миллион, разложил на столе эти пачки,
И, свечу запалив, я замаливал долго грехи,
После пил, матерился и плакал, и делал заначки,
И тянулся к перу, чтобы выстроить это в стихи...

Говорят, Ленин выл, перед тем как отправиться в космос.
Может, некто и прав, может, просто лукавил, смеясь.
Столько лет из Кремля правит Родиной северный полюс:
Волчий вой — лютый холод... Попробуй, порви эту связь.

Так зачем я пришел, неужели затем, чтобы грабить?
Сам ограблен: иглою протянут сквозь серые дни —
От Курильской гряды за Урал до степей бессарабий –
По кривой, с каждым годом все ниже, и ниже, и ни...

нопс-41

---

Я шкет-суслолов...

Х Х Х

Я шкет-суслолов. Я сусланов ловлю!
Пастух меня учит настроить петлю
Среди ковылей и кипящего зноя.
Он пахнет седлом, кизяками, костром.
Потом мы сидим в полынках под бугром
И курим, и смотрим, как овцы гурьбою
Стекают к воде, потрясая руна...
Налево страна и направо страна...
Вершины курганов неровной грядою
Отходят к Алтаю. Как пахнет полынь!
И беркут, пластая тяжелую синь,
Висит в два крыла над округой своею.
Тень птицы — то вниз, то спешит на холмы,
И суслик на свет вылезает из тьмы,
Свистит, и петлю надевает на шею...

Запомнилось: курево, беркут и это,
Сквозь тело прошедшее острое лето,
Шкварчащие тушки, чугунный казан,
До боли молчащие овцы в загоне,
Тяжелые росы, луна в капюшоне,
И грозы, что нам присылал Казахстан.

вд-42

---

Верблюд... Волки... и др. (Стихи для Лизы и её друзей)

(Буква "В")

Верблюд

У верблюда два горба,
Оттопырена губа,
И бубенчики на лапах...

Он воды услышит запах
И бредет на водопой,
Воздух щупая губой.

Пьет из бочек,
Пьет из речек,
Пьет, губами шевеля,
И бубенчику — бубенчик:
— Дзинь-ля-ля!…
Дзинь-ля-ля!..



Волки

Там, где сосны, там, где ёлки,
По сугробам ходят волки!
На плечах у них остры
Боевые топоры,
Сабли звонкие кривые
Тоже очень боевые.
И у каждого клыки!
И на каждом сапоги!
Ходят волки, волки рыщут.
Шубы жаркие — до пят!
Ходят волки, зайца ищут,
Ходят, снегом не скрипят,
Потому что у волков
Сапоги без каблуков!



Волк и зайчик

Скачет зайчик долго-долго,
Зайчик путает пути,
Зайчик прячется от волка.
Волку зайца не найти!

Под высокою сосной
Зайчик спрячется в домишке…
Волк посмотрит — нет зайчишки!..
И промчится стороной.



В огороде

В огороде тёти Тани
Ходит солнце в сарафане!

Ходит солнце по картошке,
Между грядок и кустов,
По крылечку, по дорожке
Вдоль цветов семи сортов.

Ходит солнце, греет грядки,
И на грядках все в порядке:
И морковка, и лучок...

Ешьте, внучка и внучок!

---

Я молодой поэт...

Х Х Х

Я молодой поэт. Мне пятьдесят.
Пью молоко и сплю на сеновале.
Держу корову, пару поросят
И ульи прячу на зиму в подвале.

А – что?
А почему бы и не жить!
Ходить в кирзе, промасленной фуфайке,
Рубить венцы, налимов потрошить,
По вечерам играть на балалайке,

Смотреть звезду, внимать иным мирам,
Грызть семечки не хуже маслобойки,
И квасом похмеляться по утрам
После веселой дружеской попойки.

А иногда чинить карандаши,
Сдувать с тетради слой тяжелой пыли,
Чтоб мысли о бессмертии души
Мою, еще живую, не томили.

нопс-67

---

Ной

Очнулся Ной, а на дворе Россия.
Лицо расплюснув о стекло окна,
В дом смотрит Хам, глаза его косые
Еще хмельны от блуда и вина.
Тревожно гоготнула птица в клети,
Рассвет во двор скатился по крыльцу,
И Ной подумал — ох, уж эти дети,
С друзьями пьют, а жрать идут к отцу...
Телега прогремела под окошком,
Прошли крестьяне в поле — на свеклу.
Ной птицу накормил зерном. Картошку
Хам разогрел и сел один к столу.
Потом он спал.
А Ной, хрустя артрозом,
Носил в сарай дрова, травил жуков,
Потом кусты подкармливал навозом,
Потом смотрел на пьяных мужиков,
Что шли, шатаясь, по домам с работы.
Потом проснулся Хам и снова ел.
Поев, ушел — и никакой заботы...
А Ной трудился, думал и смотрел...
Созрело яблоко!
В селе заготконтора
Не принимает фрукты — нет нужды.
И Ной подумал — сколько же вражды!
И усмехнулся — яблочки раздора.
Растим, гноим...
Шмурыгая резиной,
Крестьянки возвращались ввечеру.
Пришел сосед за фруктами с корзиной:
— Снесу свинье... Не пропадать добру...
Так день прошел.
Под лампою лучистой
Ной грел суставы, Библию листал.
Он думал, что он жить уже устал.
А жить ему вот так еще лет триста.

иннд-40

---

И покрытые пылью...

Х Х Х

...И покрытые пылью в архиве остынут слова.
Вот удел непонятный, но, если понять, — не печальный.
Что нам в слове, друзья?!.. И богему отбор естества
Не гнетет. Потому в жирном дыме прокуренной чайной, —
Где входящий найдет себе место за длинным столом,
Где разбавят вино, обнесут, оскорбят и обвесят —
На газетном клочке, на веселых манжетах, стилом
Ищет слово Поэт о себе и для будущих песен...
И в бессонной ночи, принимая из космоса звуки,
Наливаясь тревогой, как пуля убойным свинцом,
Он запишет строку, как на мраморе вырежет буквы,
Сопрягая зрачок с мертвым камнем и жарким резцом.
Он забудет ее...
Столько яду вокруг, столько лести!
Но однажды в архив, доверяя чутью и глазам,
Забредет юный скиф, и найдет и возьмет эти песни,
И настроит струну, и расскажет о нас небесам.

лп-86

---

Обтрепали края России...

Х Х Х

Обтрепали края России,
Но не стало в ней меньше силы.
Вот стою на холме большом:
Хлеб усат — не хватает взора,
А раскиданные озера
Так опутаны камышом,
Что не видно дорожку узкую;
Слышен перепел и звенит
Птичка серая, очень русская,
Понимающая зенит.

Что ей, маленькой, это поле?
За горами есть то же воля,
Те же солнце и солонцы,
Ветер тот же, дожди и росы,
И, валящие навзничь грозы,
И летящие сорванцы,
Словно гунны в звериных шкурах,
На соловых да на каурых —
Ан, Россию ей подавай!
И звенит, истекает песней
Колокольчик мой поднебесный,
Переполненный через край.

яунв-37

---

Батина школа

Говорят, что была та война тяжела...

Я не знаю войны, я рожден в тишине.
Среди той тишины я мечтал о войне.

Я читал и смотрел, я в кино забывал
Сам себя — я горел, я мосты подрывал.

Под звездою ночной я над минами полз...
И отменной шпаной я на улице рос.

...Я в обшивку стены нож трофейный метал.
А у бати с войны жил под сердцем металл.

Помню батин вопрос. Помню ясный ответ:
— Я готовлюсь к войне. Той, что будет еще!..

Крепок батин кулак. Болью губы свело.
Помню слово: «дурак...»
До сих пор тяжело.

иннд-7

---

Ночью

Борису Друяну


Ударил разряд и застыл на весу,
И хлынуло небо, смывая дорогу.
Ликует природа! В такую грозу
Пророки идут на свидание к Богу.

Я чувствую дрожь от коленей к рукам,
И стыдно, и больно трусливому глазу.
Но слышу их посохи, сквозь ураган
Негромко стучащие по диабазу.

Стучат, и стучат, и уходят во мглу,
В промокших одеждах, с седыми власами.
Нездешними ветер поет голосами,
Толкает их в спину и рвет за полу.

Стучат, и стучат, и стихают вдали...
Пора петушиная — ночь на исходе.
И гром затихает. Наверно, подходят.
И дождь прекратился. Наверно, пришли.

лп-38

---

Барсуки...Белочка... и др. (Стихи для Лизы и её друзей)

Буква "Б"




Барсук-1

У деревни Карасук
Под сосною у дороги
Жил в норе большой барсук.
Жил барсук в большой тревоге
С постоянной горькой думой:
Что поесть? Когда поспать?
На луну смотрел и думал —
Вот бы на луну попасть!

На луне, конечно, тишь!
Где приткнешься, там и спишь,
Ни собак и ни коров,
Спи себе и будь здоров!

18.02.2004



Барсук-2

Возле речки Карасук
Жил да был большой барсук.
Был он жирный,
Толстый-толстый,
С хитрой мордочкою острой.

Он любил покой и волю,
Долго спал и сладко ел,
Он любил гулять по полю,
А трудиться не хотел.

Жил, не думал ни о ком...
Вот и звался барсуком!

19.02.2004



Беленькие овечки

На лужайке возле речки
Ходят белые овечки,
Рядом с ними с посошком
Ходит ветер с гребешком.
Он им кудри поправляет
И травинки выпрямляет:
— Кушайте, овечки,
Травку возле речки.

03.01.2003



Белочка

Вот сосна, а в ней — дупло!
Белочке в дупле тепло.
Белочка сидит и слышит,
Как сосна растет и дышит.
Подошла я к той сосне,
Белочка махнула мне
Мягким-мягким, чистым-чистым
Рыжим хвостиком пушистым.

07.01.2003



Бабка, репка и сурепка

Ой, беда, беда, беда!
Уродилась лебеда!
Уродилась лебеда,
Желтая сурепка!
На капусте ни листа,
И завяла репка!

Засыхает репка,
Что бывает редко.
Кто повинен в той беде —
Бабка или дедка?

Виновата бабка!
Долго спит и сладко!
Заросла сурепкой репка
И с капустой грядка!

Вся в сурепке грядка.
Сколько беспорядка!
Я смотрю на огород:
Где ты, моя тяпка!

16.01.2003



Бабочка

Вся в солнечном свете
С цветными крылами,
Она, словно ветер,
Порхает над нами!
То дальше, то ближе,
То ниже, то выше,
То сядет на крышу,
То сядет на вишню,
То к речке летит,
То над кромкою луга...

Она прилетела,
Наверное, с юга!

Там солнце и горы,
Там песни и птицы,
Там синее море
О скалы стучится
Волною высокой,
Шумящей о воле.
Там парус далекий,
Как бабочка в поле!

02.04.0203



Барашек

Шерсть на нем — кольцо к колечку,
Рог, закрученный в кольцо!
Он глядит с обрыва в речку:
Это чье в воде лицо?
Бакенбарды из кудряшек,
В них травинки и репьё?..

Не признал в воде барашек
Отражение своё!

Он стоит, реки боится.
Как ему теперь напиться?

28.02.2003



Бурундук

Под сосной стоит сундук.
Кто хозяин?
Бурундук!

Он сидит на сундуке
С шишкой спелой в кулаке,
И кедровые, без спешки,
Достает из этой шишки
Золотистые орешки —
И для белки, и для мышки,
И для мышкиной родни.

Зимние суровы дни!

Бурундук об этом помнит,
И когда сундук наполнит,
Крепкий вешает замок,
Чтоб медведь открыть не мог.

Всех проказливей медведь,
Он, медведь, обжора ведь!

04.10.2003



Белый медведь

В жаркой шубе, светло розов,
В бликах северной звезды,
Он живет в краю морозов,
Там, где вьюга, там, где льды.

Под седым ночным покровом
Ходит Мишка. Средь зверей
Он на севере суровом
Больше всех и всех сильней.

Ходит, мускулы катает!
Рыкнет Мишка и лиса
Через тундру убегает
За дремучие леса.

26.09.2003



Бегемот

У него большие губы,
У него кривые зубы,
Рот большой,
Большой живот.
Он на озере живет!
Он весь день на дно ныряет —
Он, ныряя, проверяет:
Есть ли водоросли там.

Любит их гиппопотам!

Он по дну вразвалку ходит,
А когда еду находит,
Он её жует, жует,
Он её в живот сует,
А когда живот наполнит —
На всё озеро ревет!

25.08.2003



Бобр

Бобр хвостом по речке бьет,
Возвещает, что плывет...

С высоты смотрела белка,
Как вдоль речки бобр ходил,
Как он речку там, где мелко,
Взял и перегородил.

Сделал хатку и живет,
Ветки ест, водичку пьет.
А на празднике гуляя,
Он по бревнам над рекой
Ходит важно, щеголяя
Жаркой шубой дорогой!

25.10.2003



Бумажный змей

В стороне от птичьей стаи
И высок, и одинок,
Он на ниточке летает —
Хвост из маминых чулок!

К пальцу нитку привяжу,
В травы лягу и лежу.
Солнце светит.
Ветер дует.
Змей летает.
Я гляжу.

18.11.2003


Блоха

У тропинки, где ольха,
Под кустом живёт блоха,
Всех кусает и боится
Воробья да петуха.

Как завидит воробья,
Причитает:
— Я — не я!

Как завидит петуха,
В травы скачет от греха!

03.01.2004



Болото

Вот болото так болото!
В нём живёт, наверно, кто-то?
Бегемот, не бегемот,
Я не знаю, но... живёт, —
Грузно ходит, тяжко дышит,
Грязью чавкает, сопит,
Камыши весь день колышет,
Хрипло кашляет, сипит,
Словно сыч всю ночь хохочет,
И до утренней зари
Из воды меж рыжих кочек
Выпускает пузыри.

14.01.2004

---

В эту майскую слякоть...

Х Х Х

В эту майскую слякоть печально сидеть у окна,
Потому что весна черноземы вокруг замесила
Безобразно легко, и, сшибая клинком семена,
Пробралась на курган и грачей на крестах рассадила.

По-каковски болтают? На фене блатной или как —
На крестах, как на мачтах плывущих куда-то ковчегов?
Их черны паруса, и тревожны, и сумрачны так,
Словно души ушедших моих земляков-печенегов,

Что далёко-давно забрели под началом старшин
В этот край, подивились тяжелому беркуту в небе,
И, к размерам чужим прикладая российский аршин,
Затворили саман, и заботиться стали о хлебе.

Я их — нет — не виню, только кажется мне — почему? —
Что юртА здесь была бы намного уместней самана,
И казах-скотовод, продираясь по гребню кургана,
Пел бы лучше, чем мы, и просторнее было б ему

Узким глазом смотреть, как свободно отары плывут,
И грачи стороной пролетели бы дальше на север,
Где ковыль не растет, где растут иван-чаи да клевер,
И живут самоеды, а, может, и гунны живут...

---

Внесла в квартиру...

Х Х Х

Внесла в квартиру запах дачи,
Сирень поставила в стекло —
И позабылись неудачи,
Уютно стало и светло.

За окнами скупые будни,
Дождями смятые цветы.
А у меня в квартире людно,
А у меня в квартире — ты!

Так просто!
Так неповторимо!
Увидел, замер и стою.
И время — около и мимо,
И сам себя не узнаю.

---

Фрагмент (он шел в атаку...)

...Он шел в атаку, зная лишь о том,
Что пуля из ствола идет винтом,
Нарезами закрученная вправо,
Колеблясь от плеча и до плеча,
Как в пальцах поминальная свеча
Под сводом переполненного храма.

А храм был полн!
И свечи колебались.
И люди их гасили, выгибались.
Хватая воздух безнадежным ртом,
Они кричали, исходили рвотой,
И полк, редея, становился ротой
Обугленной, не ведая о том.

Кричал и он, и автомат дрожал
В его руках. И он был горд: не струсил!..
И в трех шагах дымился вражий бруствер,
Когда он понял, что не добежал…

И сталь еще по стали грохотала,
И ночь роняла звезды и глотала
Их на лету, на вышнем рубеже,
Который он перешагнул уже...

---

Мой белый ангел

Когда восток торжественно и чисто
Омоет стекла и отступит мгла,
Я слышу, просыпаясь, как со свистом
Мой ангел расправляет два крыла!

Не знаю, как у вас, а я не скрою —
Где б ни был я, верша свои дела,
Я слышу — шелестят над головою
Моей два белых ангельских крыла.

Мой белый ангел... Сколько нужно воли
Следить за мною в сутолоке дня
Лишь для того, чтоб защитить от боли
Крылом незащищенного меня?

Мой бедный ангел... Сколько же терпенья
Тебе природа высшая дала,
Коль стрелы все, все острые каменья
Ты принимаешь на свои крыла?..

А по ночам, когда в полях туманы,
И звездный мир справляет торжество,
Я преданно зализываю раны
На крыльях окровавленных его.

---

Это было давно...

Х Х Х

Это было давно. Я не помню — когда.
Только помню — в реке отстоялась вода
От разгула весны, и в осколок пруда
Волоокой коровой смотрела звезда.

Ей-то что этот пруд? Не пойму, не пойму…
И зачем это мне?.. Я накинул суму,
И с порога — в овраг, а, вернее, во тьму,
И — в огромную жизнь, как в большую тюрьму.

— Принимай, вертухай, да позорче следи!
Вишь, с сумой, значит, хочет далеко идти...
— Никуда не уйдет! Жуткий мрак впереди!
— Но ведь прямо идет! Может, свечка в груди?..

И скрутили меня. Я хриплю и мычу.
Отворили ребро и забрали свечу.
Но... явилась звезда! Я иду по лучу
И над тем вертухаем не зло хохочу.

Он-то думает: я — без свечи, как с бедой.
Он-то думает: я — за питьем и едой.
И не знает чудак, что иду за звездой
В ту страну, где есть реки с живою водой.

---

Бурундук (Стихи для Лизы и ее друзей)

(буква "Б")


Под сосной стоит сундук.
Кто хозяин?
Бурундук!

Он сидит на сундучке
С шишкой спелой в кулачке,
И кедровые, без спешки,
Достает из этой шишки
Золотистые орешки —
И для белки, и для мышки,
И для мышкиной родни.

Зимние суровы дни!

Бурундук об этом помнит,
И когда сундук заполнит,
Крепкий вешает замок,
Чтоб никто открыть не смог.

Ни барсук и ни медведь,
Все они обжоры ведь!

---

Откровенье - это если свыше...

Х Х Х

Откровенье — это если свыше.
Если свыше — это хорошо...

Гул затих, мой срок еще не вышел,
А верней сказать, не подошел.
Я сижу, раскидываю карты.
— ДорогА ли жизнь?
Недорога...
За окном поскрипывают нарты.
У оленей светятся рога,
Инеем серебряным повиты,
Полыханьем северных широт.
Зона для невинных и бандитов,
То есть, для народа.
А народ
Хорошо бараки строит, прочно.
Обживая краешек земли,
Ловит сёмгу и полярной ночью
Режет автогеном корабли,
Да следит — жива ли еще рота
С черными овчарками и без...
Туз бубновый...
Пиковое что-то...
Чей-то непонятный интерес.

---

Лесоповал

Раскурю «косяк» — часовой нам свой! —
Подопру косяк, подышу травой.

Поплывет барак (весела трава!)
Хорошо-то как!.. И пойдут слова.

То хвоей горчат, то крапивой жгут,
То щепой торчат, то совьются в жгут.

Перекроют дых, собирай-сгребай,
Голой правды в них непочатый край.

Я беру слова, подношу к губам...
Подтянули план к сорока кубам!

Мы берем его не осиною —
Корабельной сосною красивою!..

Пью из чайника. Брага спелая!
У начальника женка белая,

Ликом чистая, зубом частая,
Голосистая да сисястая.

Над брусникою нагибается,
Во весь сладкий рот улыбается.

Из-под темных век два огня плывут:
Не тебе, мол, зэк, гулеванить тут.

Ой, пророчица! Мне ж без надобы,
Мне ж не хочется... А ведь рада бы!..

У начальника нету чайника! —
Есть пять тысяч душ и лихих к тому ж.

Он в заботах весь, не горазд любить...
Корабельный лес!
Век не вырубить!

---

ИТУ 261/3

А, ну-ка, вертухай, поберегись!..
На мне клеймо? Так это моя жизнь.
Вот на тебе ни меток, ни клейма,
Как, скажем, ни креста и ни ума.

Неправда — говоришь? Все это есть?
А если есть, то почему ты здесь,
И почему не валишь с нами лес,
И штык примкнут, и ствол наперевес?

Чтоб не убег? Куда ж я побегу?
У вас про нас скрадки на берегу,
Я поплыву, и ты под взмах руки
Моей меня замочишь средь реки.

И премию получишь, сукин сын,
Как я баланду за кубы осин
Да пайку хлеба с тощего стола...
А ну, поберегись, сосна пошла!..

Каков чудак! Куда ж я побегу?
Река, тайга — я не люблю тайгу.
Тайга, страна — я не люблю страну.
Вот и валю осину да сосну.

И пять кубов, и сорок пять кубов...
Из этих бревен выйдет сто гробов.
Отличные смолистые гробы!
И для меня, и для твоей судьбы.

А, ну-ка, отойди, поберегись!
Ударит хлыст — и черепушка вдрызг,
И ствол винтом, и не виновен в том,
А вот, поди, доказывай потом...

Но ходит рядом и не отстает,
А в перекурах в сторону зовет,
И просит, понимая, что устал,
Чтоб я стихи ему о нем читал.

И я читаю. Я люблю читать.
Стихи читать, что топором тесать, —
Здесь видно все, что на душе ношу...
— Эй, человек, проси еще, — прошу...

---

Холодный март

Когда в барак пришло известье,
Сосед по нарам, Колька Штырь,
Кричал, гремя совком из жести:
— Опился кровушки упырь!

— Опи-ился!.. — И гулял вприсядку.
Барак смотрел и замирал.
А он, блажной: — Даешь трехрядку! —
Орал и так перебирал

Святых, что иней стыл на звездах,
А за распадком Саюн Цы
Колы качнулись на погостах —
Зашевелились мертвецы.

Видать, и мертвецам хотелось
Коснуться радости такой,
И Кольку похвалить за смелость:
«Ай, парень, молодец какой!..»

Но был мороз, хоть пахло мартом,
И волчьи свадьбы на бегу
Отметки ставили с азартом
У тех колов и шли в тайгу.

А из тайги слетались души
К местам своим, со всех концов...
Земля, проколотая стужей,
Не отпустила мертвецов.

А утром Штырь и не умылся.
Вошел конвой во всей красе...
А мы-то думали — опился.
А там ее хлебали все!

А там, в Кремле, под звон капели
Справляли тризну егеря...
Как пахла порохом заря!
Кто заложил тогда Штыря,
Мы не узнали. Не сумели.

---

Знакомая гарь августовского пала...

Х Х Х

Знакомая гарь августовского пала,
Пронизана даль высотой,
И ворон судьбою Васильева Павла
Садится на стог золотой.

Какая печаль! Как легко и устало
Катится верста за верстой...
Огромное солнце огромного вала
И воздух от солнца густой

Таким сокровенным и яростным пахнут,
И больно подумать о том,
Что мир для меня стал манящ и распахнут,
Когда я на спуске крутом.

И все-таки, жизнь, я тебя обыграю!
Старинную вспомню игру —
В апрельские бабки —
Ударю по краю,
И все серебро заберу!

---

Тучи над Машуком

Тучи над Машуком

Памяти К. Паустовского

Угрюмы першпективы Петербурга...
Над павшим телом ярая гроза
И, горцами простреленною, буркой
Укрыты от дождя его глаза...
А еще утром, рано на рассвете,
С подножья голубого Машука
Дул, пахнущий бессмертниками, ветер
И зарождалась новая строка,
Широкая по замыслу и сути,
И было наплевать на всех врагов.
И в то же утро где-то рядом люди
Осматривали пулю для него.
А он — крылат! В распахнутой сорочке,
С предчувствием, у жизни на краю,
Отыскивал единственную строчку,
Ту самую, последнюю свою!
И рядом с ним, под легким покрывалом,
Не видимая боле никому
Прекрасная Щербатова стояла
И улыбалась, грустная, ему,
Вся в ярком свете.
И ему казалось —
Спасибо за мгновение, судьба! —
Как будто дева пальцами касалась
Прохладными горячечного лба.
И взор его был безмятежно светел —
Все найдено, все ясно, решено...
И, пахнущий бессмертниками, ветер
Влетал в его открытое окно.

---

Два енота (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "Е")


Енот и рыбаки

У енота чуткий слух,
Острый глаз и тонкий нюх!
Он в потёмках озорует,
Он у спящих рыбаков
Рыбу сонную ворует
Из рыбацких рюкзаков.

Ох, воришка! Ох, енот!
Ох, еноту попадет!




Енот и речка

Подошел к реке енот,
Смотрит в воду — где же брод?
Он туда глядит, сюда,
Нету броду.
Вот беда!

Вот беда,
Не видно броду.
И енот не лезет в воду!

---

Фотография

Мы идем на базар — Колька, Юрка и я...
Нам на долгую жизнь от базара осталась,
Словно высшая милость, великая малость —
Фотоснимок. Эпоха! Кусок бытия.

...Мы стоим на подмостках средь белых холстов,
Три осколка войны, три песчинки России.
И фотограф прикрыл наши ноги босые
Самодельным венком из бумажных цветов.

А за стенами солнце и крики детей,
И тяжелая ругань, и воздух сопревший,
И пустые штанины — теперь их все меньше —
И тележные скрипы, и дух лошадей.

Здесь, на этом базаре, сапожник-карел,
Наш сосед, посылая проклятия Богу,
Продал три сапога. Все на правую ногу!
Он в то лето под осень от водки сгорел...

Мы бродили меж тощей и сытой возни,
Мы смотрели, как пьют, как воруют цыганки.
Вся огромная жизнь! И с лица, и с изнанки...
Кто там думал о нас в те нелегкие дни?

Да никто! Но остался кусок бытия,
И остался фотограф, дарующий милость,
И стена из холстов, за которой дымилась,
Как на сцене огромной, планета моя.

И случится — когда подступает покой,
Я беру это фото, как пропуск в те годы,
Где на шумных базарах сходились народы,
И холсты, словно полог, срывая рукой,

Я вхожу на базар. Я иду и смотрю...

---

Когда Поэзия -- от Бога...

Х Х Х

В белом плаще с кровавым подбоем...
М.Булгаков

Когда Поэзия — от Бога,
И — Божьей милостью — Поэт,
Не пробуйте раскрыть секрет,
Не суесловьте, ради Бога.
Нам эта тьма не по глазам,
И сколько б мы не удивлялись,
И в эту дверь войти пытались —
Нам не откроется Сезам.

Давайте вспомним белый плащ
С кровавым, огненным подбоем...
Пять строчек... Прочитай и плачь...
А под плащом — судья, палач...
Но мы не властны над собою.
Они нас тайной озарят,
И глубь откроют — утоните!
И мы поверим Маргарите,
И дьявольскому — «...не горят».

И не сгорят! Они от Бога.
Им Богом не дано сгореть.
А нужно-то совсем немного —
Строку дыханием согреть!

И он, Поэт, в глуши, в ночи,
Берет слова, перебирает,
И дышит, и подогревает
Над острым пламенем свечи.
И так поставит — хоть кричи!
Хоть головой о камни бейся!
И двери отворить рискни.
Но не надейся, не надейся —
Нам не откроются они.

---

Дед

Дед


Я смотрю на портрет...
"Портрет"

Нет, не выдумал я тебя...
Вот идешь ты, играя кровью,
И подбритый ус теребя,
Баб смущаешь орлиной бровью,
И, касаясь запретных тем,
Дышишь ты табаком осьмушным,
Чтоб казался им, бабам тем,
Час ночной грозовым и душным...

Но однажды, когда пора
Отворила дверь нараспашку,
Ты от женского серебра
Отвернулся и вынул шашку.

Переправа!
— Держись, босяк!..
Табуны воронья на кленах...

Золоченых улан косяк
С сотней солнц на клинках каленых
Шел размашисто, на рысях,
Трав копытами не касаясь,
И кипела кровь, испаряясь,
Облака крутя в небесах!

Кто король здесь и кто валет,
Где тут бубны и где тут червы?..
Брызжет золото и на свет
Выползают не змеи – черви.

…Звонко пела сталь над рекой,
Солнца падали и сгорали...
И с разрубленною рукой
Ты решился уйти от стали.
Грива конская — до виска!
Дегтем пахшей казачьей плетью
Ты Гнедой достал до соска,
Уходя от игры со смертью.
Ой, широкая степь, казак!
Травы плотные в кошмы сбиты.
И хлестал ты гнедую так,
Как ее никогда не бил ты.
А вослед за тобой, в пыли,
Горбоносые и горбаты,
Двое, к шеям припав, несли
Сталь высокую для расплаты.
И пока ты — с одной рукой! —
Метил шашкой масть золотую,
Расплатился с тобой другой,
И кобылу забрал гнедую.

...не ушел...

Не с твоих ли губ
Крови жаркой напились травы!..
Огнецвет...
Горицвет...
Жизнелюб...
Это в честь твоей переправы!

---

Портрет

Портрет

Я смотрю на портрет. На портрете мой дед.
Замечательный дед. Молодой, тридцать лет.

Он сидит на бревне с кобурой на ремне.
Прислонился к сосне. Улыбается мне.

Молодой-молодой! В кольца чуб завитой!
Ни морщинки на лбу. Разгадаю судьбу...

В трех верстах от села банда Харченко шла.
Банда сабли несла, раскалив добела.

Банда шла на конях в чужеземных ремнях.
В золотых галунах. Коршуньем — в стременах!

Дед заметил беду, чуб откинул со лба —
Крепко верил в звезду, да, видать, не судьба:

Он за веру свою был разрублен в бою
До ремня от плеча. Вот как сталь горяча!

Банда лихо прошла: от села — полсела,
За погостом — погост, на три тысячи верст.

...Председатель-чужак на коне прискакал.
Он про банду не знал и про деда не знал.

Он в конторе сидел, над бумагами сох.
Он погост приказал распахать под горох.

Уродился горох в человеческий рост!
Председатель косился на дальний погост,

Норовил запахать. Мол, родят хорошо.
Да на Пасху его прокололи ножом.

Схоронили в селе, на скрещенье дорог.
Председателю памятник, деду — горох...

Бабка ходит в поля. Бабка ходит едва.
Ни креста, ни холма. Только память жива.

Ей всё кажется: дед где-то рядом живет,
А вот где это место, никак не найдет.

---

Хорошо, когда родина...

Х Х Х

Хорошо, когда родина...
Звездной ночью такой
Пахнет влажной смородиной,
Пахнет теплой рекой.

Свет луны облепиховый,
Дым костра — до звезды,
Пахнет деревом-пихтою,
Ощущеньем беды,

Что скрывается бережно
В темной гуще хвои...
Губы жаркие грешные
И твои, и мои.

О, глаза полуночные!
Нам природа — не суд.
Все свидетели очные
Нас поймут и спасут —

И река говорящая,
И луна, и ветла,
И сова, шелестящая
В два мохнатых крыла.

---

Два арбуза (Стихи для Лизы и ее друзей)

(буква "А")


Арбуз-1

Арбуз — это ягода, только большая!
Арбуз, созревая в канун урожая,
В траве, на бахче,под высокой горой
Сверкает на солнце рябою корой —
Зеленый-зеленый, пузатый-пузатый,
До звона веселый и весь полосатый!

Арбуз-2

Арбуз — это ягода, только большая!
Сверкая на солнце веселой корой,
Она, созревая в канун урожая,
Краснеет внутри. И осенней порой
На поезде катится, под парусами,
И где-то в далеком-далеком селе
Её разрезают на части ножами
И нету вкусней ничего на столе.

---

Слава крику дневального...

Х Х Х

Слава крику дневального и трубачу,
Что из меди своей выдувает сережки!
Маршируют братишки, и я грохочу
Плоскостопной ногой по бетонной дорожке.

Мы подошвы сапог протираем до дыр.
Плац набит солдатней, как посылочный ящик.
Мимо красной трибуны, где стал командир,
На которого мы свои зенки таращим!

О-го-го! — говорим, и удар! и удар!
Развернули сажень, подбородки задрали!
И в Финляндии небо ощупал радар,
И в далекой Норвегии бельма продрали.

Да и те, кто был бит у Полтавских шатров,
Зашептались: «Не Русь ли полки проверяет?..»
Проверяем, друзья! И полки — будь здоров!
Русь себя стережет, Русь себя охраняет!

...Это было давно, я не помню когда...
На Финляндском вокзале подходит солдатик:
— Дядь, оставь покурить... — А глаза, как слюда.
— Дядя, дай на батон...
Я горю от стыда.

Из каких же вы, воины, нищих галактик?

1991 год(?)

---

Когда смотрю лицо тирана...

Х Х Х

Когда смотрю лицо тирана,
Я вспоминаю кровь барана...
Однажды в детстве в кишлаке
Я видел, как она хлестала
Вожжой с косого пьедестала,
И пламенела на песке.

Обутый в кирзовую кожу,
Он на пирата был похожий,
Тот человек, тугим платком
Повязанный. И мне казалось,
Что, пряча нож в овечью алость,
В хрящах за белым кадыком,

Он думает, что я не вижу
И эту смерть, и эту жижу.
Я видел все! — и глаз разрез,
И то, как сгрудилась отара,
И как клубились кольца пара,
И коршуна в глуби небес.

Я это все увидел чохом
С единым выдохом и вдохом, —
Прошла заноза до спины,
И долго в глубине держала
Напитанное ядом жало
(Увидеть бы со стороны!)

Меня не это поразило.
Конечно, нож, конечно, сила.
Меня иное потрясло:
Овец покорное молчанье,
Ни ропота и ни отчаянья;
Зрачки, и в каждом — пронесло.

Не пронесло. Я это знаю.
И хоть стояли хаты с краю,
Сгонялись жертвы к алтарю
Больной страны. Вершилось действо.
Знать, потому, наверно, с детства
Я очень чувствую зарю...

Моя страна, я сед, в морщинах,
Я сорок лет живу в мужчинах,
С тираном лично не знаком.
Когда ж смотрю усы и щеки,
Я вижу кровь на кровостоке,
И боль стоит под кадыком.

Стоит и никуда не деться.
Как ты выдерживаешь, сердце?
Соединив с душою плоть,
Ты это нарекло судьбою.
Какой судьбой! Господь с тобою.
Конечно, если есть Господь.

Какой судьбой... Ведь это мука —
Читать, смотреть и думать: сука.
Что с ним в сравненье сатана!
Ведь это надо умудриться —
Такой страной не подавиться!

...Лью самогон и пью до дна.

---

А Бог мой жил...

Х Х Х
В деревне Бог живёт не по углам…
И.Бродский



А Бог мой жил в селе, в чулане.
Размачивая хлеб в стакане,
Он — удивительный старик! —
По вечерам, при желтом свете,
Учил меня добру на свете,
И я к тем вечерам привык.

Я помню это время смутно,
Но помню — было мне уютно,
Когда, забравшись на сундук,
Сидел я с грязными ногами,
А он неспешными руками —
Я не встречал подобных рук —

Раскрыв листы тяжелой книги,
Читал мне о монгольском иге,
И я монгола представлял
Похожим на Джамала-деда,
Казаха, нашего соседа,
Что стекла в деревнях вставлял...

Такая штука бытовая...
Но дули ветры, завывая.
Чужие люди по селу
Прошли и постучали к Богу...
Я выйду, гляну на дорогу —
Столетье падает во мглу.

Ни деда, ни села, ни Бога...
Какая странная эпоха!
Под гребень всех подобрала,
Примерила этап к котомкам,
И в назидание потомкам
Вперед лет на сто наврала.

---

Луг росистый...

Х Х Х

Луг росистый, луг белесый,
Солнце брызжет под колеса —
Впереди двенадцать верст!
Не спеша, везет корова.
Подо мной мешок с половой.
Ни обиды и ни слез.

Я привык два раза на день
(Что поделаешь, коль надо)
Совершать вот этот путь —
Через мост над речкой синей
Посреди страны России.
Мне бы только не заснуть.

Грай ворон над росным лугом —
Друг за другом, круг за кругом
Облетает воронье,
И кричит, не умолкая...
Песня верная какая
Про мое житье-бытье.

Как! да — как! — висит над полем.
А — никак! Совсем не больно,
Даже больше — красота!
Вон — корова, шаг отменный,
И рога, как две антенны,
Жалко — музыка не та...

Я корову не ругаю,
Я корову понимаю,
Разговор с коровой прост:
Я вздохну — она вздыхает,
И шагает, и шагает
На зарю... Двенадцать верст.

...Выйдет батя на дорогу:
— Ну, поспели, слава Богу...
И, не ближний путь кляня,
Он меня с телеги ссадит,
Улыбнется и погладит
И корову, и меня.

---

Табуны Батыя

Я путаю слова Батый и бытие
С тех пор, когда мою пра-пра-прабабку,
Визжа, скуластый воин сгреб в охапку
На всем скаку и в степь умчал ее.

Висело небо в сполохах багровых,
В ночи металось ржание коня...
И с той поры струя монгольской крови
Из рода в род преследует меня.

Как взрыв, она живет в крови моей!
Своим кипеньем вены заполняя,
И, горизонты по ночам вскрывая,
Она приводит пламенных коней!

Они идут ко мне издалека,
Напоминая огненные точки, —
Красивые! —
Ломая оболочку
Земного шара и круша века!

И ночь дрожит от цокота подков...
И — кони, кони! Масти — золотые!
Как табуны далекого Батыя,
Но только без скуластых седоков.

Они идут, стройны и высоки,
Позванивая мягко удилами,
И, плавные, как будто бы с крылами,
Косят свои жемчужные зрачки.

И я беру, какого захочу!
И, удила стальные заправляя,
Я руки обжигаю и молчу,
И падаю в седло!
И, замирая,

Как будто по звенящему лучу,
Над пропастью, по узенькому краю,
С конем, объятый пламенем лечу,
И, как звезда, сгораю...

---

Три осы (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "О")


Оса-1

В тельняшке, одетой на голое тело,
Оса через форточку в дом залетела.

Над блюдцем летала,
Над медом жужжала,
Хвостом потрясала,
Смотрите, мол, жало!

Осиная талия, лапки, усы...
Наелась медку. Посмотрев на часы,
Сказала: — Пора...
И, жужжа, сквозь окошко
Туда полетела, где кошка в лукошко
Залезла, свернулась клубочком и спит,
Где звонко калитка под ветром скрипит,
Где ветер качает листочки осинам, —
К гнезду своему, что зовется осиным.

01.02.2003



Оса-2

Лиза, Лиза! К нам оса
Через форточку влетела!
В желтую полоску тело,
Словно бусинки, глаза!
Крылья, будто из слюды...
В блюдечко нальем воды!

Мед пахучий да вода —
Очень славная еда!

Скажем: — Угощайся, гостья,
Если к нам явилась в гости!

Сядет в блюдечко оса,
Два огромные уса!

Мед поест, воды попьет
И запляшет, запоет:
— Жу-жу-жу, шу-шу-шу!
Никого не укушу!

02.02.2003



Оса-3

Что за горе-чудеса!
Между рам жужжит оса!

Не жужжит она, а тУжит.
Ах, как ей не повезло!
И кружИт она и крУжит,
Головой стучит в стекло.

Очень жалко мне осу,
Я осу сейчас спасу!

Отворю я в сад окошко:
— Улетай скорее, крошка!
Улетай к себе, оса,
Разноцветные глаза!

08.11.2003

---

Шампанское, как Спасская...

Х Х Х

Шампанское, как Спасская. Ворота!
Откуда это все у обормота —
Ведь бомж, изгой, оглобля без саней.
Но — две мадам. Которая Евтерпа?
Похоже, левая, ей ближе дух вертепа,
А правой ближе то, что ближе к ней.

Пьет правая, Евтерпа приглашает.
Изгой молчит, он молча разрешает,
Ногою подвигая ящик-стул.
Отличный стул! В нем были апельсины.
Беру — на вес: конечно, из осины,
Как, впрочем, все; не я ли гвозди гнул.

Прекрасны эти фрукты из Марокко.
Цветут, растут, а нам от них морока:
Осина, гвозди... Это, как смотреть.
Не будь вот этих импортных поставок,
В притонах не хватало бы подставок,
И просто было б не на чем сидеть...

Шипит вино и пенится в стакане.
Шесть рыжих труб в обмотках стеклоткани.
Маховики тяжелые в углу.
Журчащий звук, что не известен в селах,
Жар-птица в сорок ватт и два веселых
Измызганных бушлата на полу.

Мне это все приятно тем, что это
Советский быт российского поэта,
Что я сюда свободно прихожу,
Что двух мадам я не увижу больше,
Что мы с изгоем равные (не в Польше),
А слово не подвластно дележу;

Что яды «Бонда» не помеха цедре,
Что мы найдем чего поставить в центре,
Когда увидим: Спасская пуста;
Что мне сияет радость в этой бездне,
Что где-то там, на уровне созвездий,
Осталась за спиною суета...

И мы легко спровадим эту пару,
Прикроем вход и посидим на пару,
Десяток строк очистим добела;
Мы будем пить шампанское в притоне
И думать: что ж его не пили кони?
И понимать: мешали удила.

---

Сергей

1.


Когда я был брюнет, а ты кадет
С лампасами, в отпаренных штанинах,
Ты мне сказал, что места войнам нет
Ни здесь у нас, ни в чуждых палестинах,
Что мир уже сближает полюса,
Что шар земной — огромная квартира,
Где нас объединит не порох — лира...

О, Господи, какие словеса!

Потом я слесарил, а ты орал,
И чистил сталь от тухлого нагара.
О чем сейчас ты скажешь, генерал,
Отхаркиваясь пылью Кандагара?



2.


Портвейн — дерьмо. Но, вдвинув пробки внутрь,
Мы гадость пьем по-русски... по стакану!..
Сгорает день. Закатный перламутр,
Не замочив ступней, по океану
Выходит к молу, где баклан, что голь,
Сидит большой нахохлившейся глыбой.
Его стрелять нельзя — он пахнет рыбой,
И нас нельзя — в нас бродит алкоголь.
Мы жадно пьем, как будто скрытно копим,
Надеясь, что спасемся как-нибудь,
Потом посуду в океане топим,
Потом — себя...
Но нам не утонуть.



3. Сергей


У Сергея над крышей до неба труба,
У Сергея разорвана пулей губа,
Перебито крыло — молоток не поднять.
Но зато от плеча до плеча — не объять.

Он в здоровую руку подкову берет
И подкову не видно. Дивится народ,
Видя гнутый металл: ну, Серега, каков!..
Только жизнь не подкова, хоть вся из подков.

Он медаль, что его наградила страна,
В козью ножку свернул (жидковата цена),
Вставил в ботало. Звук — не сравниться любой.
Хорошо с этим звуком корове рябой!

Ходит в стаде она, а как будто одна.
Мелодична, пестра и слышна, и видна.
И любовно ее деревенский народ
Не Пеструхой, как раньше, — Афганкой зовет.

А Сергей улыбается битой губой,
Без руки человек, а доволен судьбой.
Вот и стрелян, и взорван, ползет, но везет,
И за бабу свою семерых загрызет.

На здоровой руке, прижимая к плечу,
Он несет ее в горницу, словно свечу!
Смотрят с завистью жены, кряхтят старики...
Тридцать лет мужику.
Десять лет без руки.

---

Кончался март

Х Х Х

Кончался март. Сосульки вниз росли.
Коту на крыше кошечка шептала:
— Ну, что, гусар? Зиме конец. Растли...
И на четыре лапки припадала.

А Серый боком терся о трубу,
И хвост пушистый задирал трубою,
И на карниз плевал через губу,
Прицелившись раздвоенной губою.

Он был высок и в холке, и в цене.
Он не спешил предаться грешной страсти,
И серебром светился при луне
Не хуже норки серебристой масти.

И вот пока он, наливаясь грузом,
Любовную очерчивал петлю,
Явился Рыжий с креозотным пузом,
Покусанный, в грязи и во хмелю.

Ну, что с того, что кровь сочится с лапы?
Он потеснил соперника плечом...
Был Рыжий не гусар, и не растяпа.
А мех в любовном деле ни при чем.

---

И, предавший тебя...

Х Х Х

И, предавший тебя в горьких пьянках, в гульбе,
Я ползу, как собака на брюхе, к тебе.

Как на Страшном суде ты предъявишь мне счет.
Но повинную голову меч не сечет.

Не сечет… Это ж кем и когда решено?
Уходил на рассвете, вернулся – темно.

Вот стою пред тобою, как вор пред людьми.
Что ж не рубишь, ведь снова сорвусь, черт возьми...

---

Первый патрон

День встает, по стеклам полыхая.
Мне отец дает один патрон:
«Бить моги лишь уток и ворон,
Остальную дичь не принимаю...»

Вот и все. И я весь день брожу.
Мужичище…
Десять лет отроду.
Сапогами впитываю воду,
Мну камыш и все же нахожу —

В теплой ряске дремлет касатня...
Тяжелела кровь от той науки.
Что ж, пацан, так цепенеют руки
И гуляет мушка у ружья!

Целюсь я и в мыслях представляю,
Как пройду с касатым* по селу.
Я не понимал, что убиваю,
Просто я учился ремеслу.

Я кладу свинцовую струю
На воду и ряска оживает,
И заря в полнеба освещает
Жизнь полуголодную мою.


…………………………
*касатый – кряковый селезень (авт)

---

Друган, давай поураганим...

Х Х Х

Друган, давай поураганим:
Вина попьем, похулиганим,
Раскинем новую игру
Колодой старой. Слышал, будто
Был в Азии правитель Бхутто —
Вот, говорят, играл в буру!

В парче, алмазах и при власти,
Он выезжал на черной масти:
В покои призовет господ —
Есть игроки и в ихней вере —
Проверит пули в револьвере,
А после золото гребет.

Плесни винца, друган, разложим
Пасьянс, о счастье поворожим,
Нам карта с детства не врала,
И выручала — с кона, статься,
Не золото — откуда взяться! —
Но медь советскую брала.

В кино водила... Геловани,
Брижит Бардо, портвейн в стакане,
И танцы, и опять игра.
К чему нам формулы ньютонов,
Коль нас морочил дух притонов,
Хрущевок хруст и масть — бура!

А счастья нет. Давно известно,
Поскольку в мире очень тесно,
Оно прошибло небосвод,
Как нечто легкое. От веку,
Когда идешь зимой на реку,
Что видишь в проруби? Так вот —

Пасьянс не может разложиться,
Хоть мы и учимся божиться,
Прикапывая мед в елей...
За картой карта, стычка, драка,
Как много королей, однако,
Пасьянс не любит королей.

Плесни винца. А что? Обидно —
Искали счастья и... не видно.
Стара колода, может быть.
А, может быть, мы сами стары...
Куда-то вбок ушли Стожары,
И из Ковша уже не пить.

Он опрокинут. Сыплет звезды.
Куда? Конечно, на погосты.
Достоин каждый на Руси
Своих отметин — вышних, горних.
Так много ныне беспризорных
Крестов, что — Господи, спаси,

И сохрани седых и малых...
Налей полней, сведем бокалы.
Пасьянс, дружище, не в чести.
Но выход есть: в хмельном тумане
Раскрутим пулю в барабане —
Должно ж кому-то повезти.

---

На конюшне

Жеребца превращали в мерина.
Он лежал, тяжело дыша,
И сознанье его не верило,
И не чувствовала душа,
Что уже мужики не балуют —
Сталь отточена и крепка! —
Что к другому уходит чалая,
Хоть и рядом стоит пока...
Он не верил, что мы жестокие,
Он в ремнях сыромятных вяз,
И глазами, как ночь, глубокими,
Шею выгнув, смотрел на нас...

До чего ж эта правда грустная!
Как забрел я в неё, пострел?
Сколько лет прошло — всё кляну себя,
Всё жалею — зачем смотрел...

---

На сеновале сука...

Х Х Х

На сеновале сука ощенилась.
Приблудная. Щенки слепые. Шесть.
И на загривке у нее светилась
Стальная шерсть.

Она смотрела злым недобрым взглядом,
Лежала туго согнутой дугой...
День кончился тяжелым снегопадом,
А ночь — пургой.

И снегом завалило всю округу.
Где был сарай— гора. Белым-бела...
Потом она мою лизала руку
И хлеб брала.

И всех щенят позволила потрогать,
И даже вынуть одного на свет.
А после шла до самого порога
За мною вслед.

И я, пацан, в том воздухе морозном,
Затерянный в заснеженных лесах,
Впервые понял, что бывает звездно
И в злых глазах.

---

Баллада о коксе

Я сам ворую кокс и сам его вожу.
Он легкий и мешок я довезти могу.
Я просыпаюсь в пять и сонный ухожу
К товарным поездам, идущим сквозь пургу.

Охранники меня приметили давно,
И как-то раз, поймав, один из них сказал:
— Ты приходи, малыш, когда еще темно,
И черный не бери. — И кокс мне показал.

И указал тупик с вагонами в снегу,
И показал вагон, горбатый от угля...
Я приходил к нему завернутый в пургу
В тот час, когда в зарю вот-вот влетит земля.

В морозном январе тот маленький мешок
Нам поставлял тепла на три-четыре дня.
Хороший человек придумал этот кокс,
Придумал и не знал — как выручил меня!

И вижу как сейчас: плита раскалена,
И я учу букварь в уютной тишине,
И мысль моя чиста, и жизнь моя ясна,
И Главный Прокурор не знает обо мне.

---

Вот и снова пурга...

Х Х Х

Вот и снова пурга завела карусель,
Развернула под окнами белую скуку.
Это Павел Васильев стреляет гусей,
Сквозь решетку просунув двуствольную штуку.

И валит белый пух, над страной гогоча,
А в подвалах Лубянки ни капельки света.
И озноб сотрясает плечо палача.
И оглохла Москва от казачьих дуплетов.

Ой, земляк, сколько выбил из птицы пера!
Ой, земляк, так стреляют лишь перед бедою...
Наберу полный чан голубого добра,
Растоплю и омоюсь небесной водою:

Отомрут все печали, пахнёт полынем,
И на гнутых ногах казаны возле стаек
Развернут животы над кизячным огнем,
И татарской луною сестренка босая

Станет дуть на угли, на колени припав,
И забулькает варево — пшенка с картошкой.
Ах, как вкусен кулеш с горьким запахом трав
И печеной на углях пшеничной лепешкой.

И добротной овчиной туман от реки
Наползет, и в ночное отправятся кони,
И в посконных рубахах замрут мужики,
Уронив на колени большие ладони...

Где ты, эта страна? Затерялась в веках.
Саманы, таганы, запах пала и каши,
И тяжелая доля в тяжелых руках,
И побитые холками задницы наши...

Бей, Павлуха! Пали! Пусть валит белый пух!
Коль не дали допеть, дайте здесь насладиться...
Пролетит над страной красноклювая птица,
Но напрасно замрет в ожидании слух.

Не допел... Вороной у далекой юртЫ
Не дождется хозяина. Вымерло поле.
Горькой солью, проклятою горькою солью,
Забивали не только кайсацкие рты.

Я смотрю за окно. Я живу сам не свой.
Эх, Россия-кошовка, ну, что ж ты, ей-богу,
Вновь летишь над обрывом... убит ездовой...
Вороной без вожжей не осилит дорогу.

---

Черепашка (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "Ч")


Как живется черепашке
В черепашкиной рубашке?

Отвечает черепашка:
"Это дом, а не рубашка.

В этом доме, на песке,
Я лежу как в рюкзаке!

В нем гуляю по лугам,
В нем хожу по берегу,
В нем легко за океан
Плаваю в Америку.

В нем я прячу от врагов
Хвостик, лапки, голову,
И меня никто-никто
Не увидит голую!"

---

Санный след -- две четких линии

Х Х Х

Санный след — две четких линии.
Жеребец, обросший инеем.
Снега хруст из-под копыт...
Я еще никем не бит.
Я еще сопля и небыль,
Я совсем не знаю неба,
Для меня весь мир — вожжа!
Для меня весь мир — в Буланом,
Да в отце, от горя пьяном...
Хлеба в доме — ни шиша!
Ни дровинки... Мерзнут ноги.
По обочинам дороги
Сбитый косами бурьян.
Рваный Лог. В логу туман.
В небе солнце со столбами –
Глаз воловий в желтой раме!–
В поволоке, глядя вниз,
Греет так, что весь я сиз.
Греет так, что над губою
Воздух шапкой голубою
Застывает на лету...
Шарю глазом пустоту.
Степь мертва. Как гроб. Немая.
Я еще не понимаю
В это утро, что меня
Жизнь лупцует в два ремня,
Что меня уже кружило,
Что во мне хрипела жила,
Что поможет это мне
Где-то там, в грядущем дне.

---

И постучишься в дверь...

Х Х Х

... И постучишься в дверь. И не спеша
Войдешь в мой дом и грустно улыбнешься,
Рукою бережно волос моих коснешься,
И нежностью наполнится душа.

И спросишь, словно о своем скорбя:
«Ну, как ты жил один все эти годы?»
«А я не жил. Я просто ждал тебя,
Как вечный пленник ждет глоток свободы».

---

Заботливая шиншилла (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "Ш")


Жила-поживала на свете шиншилла.
Шиншилла со всею округой дружила,
Косила траву, шевелила, сушила
И фартуки очень красивые шила.

На праздник все звери
Спешили
К шиншилле!

На праздник шиншилла с рассветом вставала,
Глаза промывала, столы накрывала,
Потом доставала еду из подвала,
И фартуки всем, кто пришел, раздавала —
И зайцу, и белке, и рыжей лисе…
И счастливы были на празднике все!

---

Сказочка о пне

1.

День глубок. И в дне на дне
Человек сидит на пне.
Он не курит, он не пишет,
Просто слушает и слышит
Что-то нужное ему.
Подойду-ка я к нему.

День глубок, и в дне на дне
Двое рядышком — на пне.
Мы не курим, мы не пишем,
Просто слушаем и слышим:
Он — свое, а я свое.
Хорошо-то, ё-моё!

2.

День глубок, и в этом дне
Дед сидит на дне на пне.
Пень во мху и дед во мху...
Муравей несет труху
По колену, по коре.
Заблудился при дворе!

Двор большой — хвоя, тайга,
Пень да дедова нога!
Муравей устанет, взмокнет.
Дед возьмет его, причмокнет:
— Бедолага... как и я...
И погладит муравья.

3.

День мелеет, и на дне
Никого на старом пне.
Но лишь выползет рогатый
Месяц, тут же полосатый
Прибегает бурундук,
Отпирает свой сундук.

Он в сундук под пень ныряет —
Золотишко проверяет! —
И орешки — пять иль шесть —
Вынимает, чтобы съесть
Их на воле, при луне,
Как на столике, на пне.

4.

Если вы в лесу под осень
Среди елей или сосен
Пень увидите, друзья, —
Поищите муравья.
Есть?
И рядом есть хвоя?
Значит, здесь бывал и я.

Ну, и как бы там ни вышло,
На пенек присядьте.
Слышно?
Вот!
А это потому,
Что с небес на это место
Тишина течет отвесно
По незримому стволу.

---

Мышка и хвостик (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "М")


А у мышки, у норушки
Носик есть, глаза и ушки!
Лапки, зубки, тонкий хвостик...
Мышка — в гости,
Хвостик — в гости!
Мышку позовут к столу —
Хвостик тут же, на полу!

Он не только с мышкой в гости
Ходит вместе, этот хвостик!
Он все время рядом с мышкой.
Мышка спит,
А хвост подмышкой.

---

Калина

И когда я уйду неожиданно просто
(Я уйду как живу — на ходу, на бегу),
Посади в мою память у края погоста
Не рябину, что гнется под ветром в дугу,
Но — калиновый куст!
Чтоб на склоне пригорка
Он разлаписто рос, как на воле растут,
Чтобы осенью было и терпко и горько
Налетевшим дроздам и лежащему тут,
Кто душою врастал в эту бурую глину,
Где устроил навечно жилище свое...
Пусть крылами дрозды обивают калину,
И, речною водой запивая ее,
Улетают к теплу, помня зрелую мякоть,
Эту горечь и сладость, и холод зари.
А когда отбушует осенняя слякоть,
Кисти ягод оставшихся в гроздь собери,
И суровой зимою, заботясь о сыне,
Добывай горький сок и давай пригубить,
Чтобы он с детских лет, привыкая к калине,
Ненавидеть учился, страдать и любить.

лп-75

---

Жук (Стихи для Лизы и её друзей)

(буква "Ж")


Это кто такой бедовый
Черноусый, чернобровый,
В красной шляпке золотой
Из травы ползет густой?
Это жук!
Это жук!

Жук издал блестящий звук,
Захрустел и из чехла
Вынул два больших крыла,
Развернул,
Зажужжал,
На педаль свою нажал,
Оттолкнулся от земли —
Хорошо-то, ай-люли! —
Закружился, загудел,
Загудел и полетел
Круг за кругом,
Дальше, выше,
Выше клена,
Выше крыши,
Выше медного конька...
Только видели жука!

---

И широкие скулы...

Х Х Х

... И широкие скулы неровной гряды,
И кочующий беркут, и перепел в поле,
И ярлык золотой из далекой Орды —
Это все моя родина.
В крапинах соли
Ночь привязана прочно к Полярной звезде:
Тяжко дышит, стекая тяжелой росою,
И зари полушалок полощет в воде,
Раскрывая ворота идущему зною.
И восходит восток!..

Ничего не забыл.
Мне хранить это все до последнего часа.
Я всю юность мою красотой облучался —
Черноземы пахал и стропила рубил,
И за злаком ходил, набирающим колос.
Но веселую ноту превыше любя,
Я стрелял, отгоняя печаль от себя,
В журавлей за глубокий рыдающий голос.
Может, это как раз и дает столько боли!
А иначе, зачем каждой ночью в строке
Вызревает роса с легким привкусом соли
И, с ресниц опадая, плывет по щеке.

нопс-7

---

Какие теплые глаза...

Х Х Х

Какие теплые глаза...
Какие горестные руки...
Смотрел задумчивый вокзал
На скромный ритуал разлуки.
Она и он.
Банально?
Да.
И неуютно, как в ненастье.
Но вот поделена беда
На две, примерно, равных части.

...Она вошла в вагон. Присела.
Какое крохотное тело.
Затем она сняла кольцо,
В ладони спрятала лицо,
И все. Ни вздоха и ни стона,
Ни капли лжи, ни капли зла...
И долго жители вагона
Смотрели, как она везла
Свою беду, свою вину
В ладонях через всю страну.

иннд-77

---

Клодтовские кони - 2

Клодтовские кони

1.

Пропахший камышами и туманом,
С батоном в сумке и пустым карманом,
Счастливый, как Колумб, открывший Новый свет,
Покинув мир скрипучего вагона,
И, примеряя зыбкий свет перрона
К своим плечам, я вышел на проспект.

На всех домах сверкало и блестело!
(Наш председатель за такое дело
Электрика уволил бы давно).
Но Невский был раскрашен и расцвечен,
И каблучки стучали в этот вечер,
Как тысячи костяшек домино.

Я шел — не знал куда, но знал — откуда,
И верил я — должно свершиться чудо,
Оно меня нашло на мостовой —
Какой-то парень с мышцами атлета
Держал коня, а тот в потоках света,
Подняв копыта, замер надо мной!

Как будто бы в ночном, в степи Алтая,
На задние копыта приседая,
Не ощущая тяжести узды,
Он пляшет у костра в туманном дыме,
Огромный!
И передними своими
Копытами касается звезды!

Был этот конь так хорошо сработан,
(Наверно, скульптор конюхом работал!)
И я надолго замер у коня,
Дивясь его забронзовевшей силе.
А люди воздух рвали и месили,
Толкались и ворчали на меня.

Но я не замечал их недовольства.
В моей породе есть такое свойство —
Стоять и удивляться на виду...
И думал я, стирая пот с ладоней,
Коль в городе живут такие кони,
То я, наверно, здесь не пропаду.


2.


Все несутся! Шальное отродье!
С опаленною зноем губой.
Я запутался в ваших поводьях
Всей своей непонятной судьбой.

Голубые гривастые звери!
Мост Аничков — родное село!
Подойду, засмотрюсь и поверю,
И услышу, как скрипнет седло.

Только скрипнет и — все! И — погнали!
Берегитесь подков, «жигули»!
Вы такое видали едва ли,
Да и где бы увидеть могли?

На Дворцовой? Так это не кони,
Их, покорных, ведут в поводу,
На таких не умчишь от погони,
И подковой не выбьешь звезду.

А для этих — все звезды под ноги!
Унесут, растворятся во мгле,
Даже, если не будет дороги,
Даже, если я мертвый в седле.

Унесутся! Хоть к Господу-Богу!
На кровавых губах унесут!
Потому что иначе не могут,
Потому что я знаю — спасут…

вд-53

3.

А лето было — Боже мой! Стоял в лесах звериный вой,
Леса горели, как костры, и город, серый от жары,
В полубреду ли, наяву, пил газировку и Неву.

Воскреснет день и зазвенит, и солнце упадет в зенит,
Вагоны полные людей умчат за город поезда,
И только клодтовских коней никто не замечал тогда.

Я приходил к ним в эти дни. О, как измучились они!
Как ждали — где же облака?.. Их потемневшие бока,
Лоснясь на солнце, как в огне, казались бронзовыми мне.

А в это время Ленинград пил родниковый лимонад,
Шипело бархатное пиво краснобаварского разлива,
А им бы в час жары-беды хотя бы по ведру воды!

И я решил, что в эту ночь я должен их беде помочь —
Ведь в детстве приходилось мне на водопой водить коней,
Я знаю, как в такие дни из речки воду пьют они...

И вот, когда взошла луна, и город был в объятьях сна,
Когда затих машинный вой и не был виден постовой,
Я по рекламной синеве всех четверых увел к Неве.

И кони пили из реки! Качались мерно кадыки,
Нева дышала, как во сне, и видно было в тишине,
Как в такт размеренным глоткам вздымались конские бока...

Когда сквозь улиц пустоту я их привел назад к мосту,
То перед тем как встать на камни, сомкнулись кони в полукруг,
И теплыми, как хлеб, губами коснулись плеч моих и рук.

А днем опять жара была. По Невскому толпа плыла.
Толпа устраивала быт — и волновалась, и молчала,
Спешила и не замечала следов шестнадцати копыт.

иннд-81

---

А Муза в декабре...

А Муза в декабре не то, что в сентябре!
А Муза в декабре уже метелью пахнет.
Однажды забежит, и — в черновик, и ахнет:
— Да ты о чем, чудак? Декабрь — на дворе...

И сядет на диван, и вытащит свирель,
И туфли подожмет, и платьице оправит,
И звуки извлечет, и душу мне отравит,
Я распахну окно и удивлюсь — метель!

И удивлюсь — бело!
И кружит, и метет...
Когда же все прошло?.. И жалобно, и тонко
Вдогонку мне любимая девчонка
Последнюю печаль мою поет...

вд-6

---

Опять кочевая судьба...

* * *

       Айда, голубарь, пошевеливай, трогай...

                                                  Б.Корнилов

Опять кочевая судьба на колесах —
Цигарка да холод вожжей,
Стога вдоль дороги, лысухи на плесах
И желтая зыбь камышей.

Которую осень живу на телеге —
Все еду куда-то туда.
С рожденья в погоне, с рожденья в побеге —
Ни компаса и ни следа.

Манит и манит ястребиная воля,
Зовет к горизонту стерня.
Овца одинокой копной на приколе
Молчит и глядит на меня.

О чем ты, созданье! Еще приторочен
Сентябрь к луговине сырой,
Брусок не намочен и нож не наточен,
И снег за Белухой-горой!

Гуляй, кучерявая! Солнце высоко.
Плывет паутина, плывет.
Дыши полынками, речною осокой,
И гибель тебя обойдет.

Не верю, что все мы игрушки в конверте,
Где каждому номер нашит,
Что строчкой косою посланье о смерти
За нами спешит и спешит.

вд-11

---

Догнивает ковчег...

Догнивает ковчег, а ведь скоро потоп,
Нужен плотник рукастый — подладить, подштопать.
Подошел человек, в киле дырку проскреб:
— Стройте новый, а этот оставьте — утопит...

Сход собрался, на сходе собрали деньгу,
По талону в лесхозе сто елей срубили,
А когда вывозили — штук тридцать пропили:
— Тут и семьдесят хватит, — решили в кругу.

А потом пилорама, горбыль, то да се,
И пол-литры, и стружки, и горы опилок —
В общем, все, что всегда в суете лесопилок.
А когда разгляделись, то поняли — все!..

И опять мужики собирались окрест,
И сказал самый дошлый разумное слово:
— Не печальсь, мужики, забабахаем крест,
Крест, он все-таки — крест, может, выживем снова...

вд-4

---