Благодарность
Восьмое марта
Первый акт весны.
А, до него неделя – увертюра;
Когда под снегом спящая натура,
Ещё зимы досматривает сны.
Но, вот, снега
Проталины прожгли.
Ручьи, рассвета песенку запели.
И им подпели первые капели,
Омыв лицо проснувшейся Земли.
Сквозят сквозь стынь живые острова.
Пейзаж пестрит, как графика Поп Арта.
И светлый, добрый день – Восьмое марта
Рождает в сердце добрые слова.
Мы строки,
Чувством полные, творим.
За, ту, о нас извечную заботу, –
Невидимую зрением работу,
Мы женщин в этот день благодарим.
О, женщина!
Загадка и кумир!
О, красота, творимая любовью,
Давая жизнь зачатию любому,
Она извечно возрождает мир!
Дарить
Нам жизнь –
Достоинство её.
Там дом не дом, где женский смех не слышен.
С того у мудрецов и сносит крышу,
Рождая философское враньё.
Печальный опыт и не только мой:
Есть стены, потолок, есть трёп знакомых…
Но там, где женщин нет – там нет и дома, –
Там и дворец становится тюрьмой!
…
Но, их любовь освобождает нас.
И вдохновенье красота рождает.
Они любую силу побеждают
Своей природной слабостью, подчас!
И я несу им вешние цветы, –
Хвалой Творцу за лучшее творенье!..
Восьмое марта – день благодаренья –
День доброты за Вечность доброты!
8 III 21
С ПРАЗДНИКОМ
Приходит вечная весна.
Корою мокрой пахнет воздух.
И солнца медная блесна
мерцает охрой в талых водах.
И пробуждается земля
в боренье холода и пыла.
И может всё начать с нуля
кому немило то, что было.
И вновь теплеют небеса.
И блекнет снежная полуда.
И вновь я верю в чудеса.
Да разве жизнь сама не чудо?!
Неразрешима для ума.
Таинственна и быстротечна.
Но что такое жизнь сама? -
Да это , женщина, конечно!
Нерасторжимо в ней слиты
в непостижимое единство
и "гений чистой красоты"
и светлый подвиг материнства!
Порывы пламенных стихий
бездонность пропастей вселенских!
Ну кто бы стал писать стихи
не возлюбив достоинств женских?!...
Шесть Дней.
И были свет и тень,
и категории, и "измы";
но лишь Седьмой Творенья День
стал днём начала этой жизни.
В тот день сотворена она,
всех совершеннее
созданий,
став первой леди мирозданий,
Адама славная жена.
И началось в мгновенья те,
и понеслось и закружилось...
И ось земная поклонилась
той несравненной красоте!
Текли как воды времена.
Как дни сменялись поколенья.
Но мир склоняла к поклоненью,
всех вдохновляя нас она!
Во имя этой красоты
вершили подвиги герои.
Смирился Рим.
Сгорела Троя.
И дерзновенные мечты
преображали смертных судьбы,
дарили крылья
и полет.
Мне красоты постигнуть суть бы! -
но некогда сказал поэт
о ней: "... прекрасна без извилин
и красоты её секрет
разгадке Жизни равносилен"!
И нам её не разгадать
Так будем просто удивляться,
благодарить и восхищаться.
Должны же мы Творцу воздать
за эту стать за эту тайну,
что так преображают нас,
когда сердца, как свечи, тают!
Ведь без неё бы мы в печали,
как носороги одичали!
И стал бы кладбищем Парнас!
Et cetera...
Приходит час -
последнюю открою карту. -
Ведь День Седьмой -
Восьмое Марта!
Прекрасные!
Поздравить Вас
спешу, как спринтер в миг фальстарта!
Живите! Радуйтесь! Любите!
Здесь и сейчас!
Здесь и сейчас!
В быту ли
в ярмарке событий
пусть стрелы бед
минуют Вас!
Пусть будет ясною дорога,
чтоб не страшиться ничего.
И, да хранит Вас
Милость Бога
и Светлой Матери Его!
Лирический квинтет
1. Ты
2. Я
3. Он
4. Мы
5. Весна
1.
В твоих движеньях сила вольных предков,
тьмы чары, но
лицо –
как с фрески Феофана Грека –
озарено!
Несёшь меж улиц конкуренток гибель,
сердец падешь.
И ливни взглядов хлещут по изгибам,
под стресс надежд!
Небесной дланью плоть твою кроили –
мне ль воплотить?!
Но бездна дани – за мечтою крыльям
плен во плоти!
Здесь Красота не процедила средства –
испей до дна!
Как тень креста нагая щедрость сердца
тебе дана,
и взгляд цариц –
они в любые сферы
тебе табу!
Без них царит в саваннах Люцифера
сестёр табун.
Их страшный пресс крушит, лишая роста,
встречая с тьмой!
Они твой крест –
кошмарней, чем уродство –
бича клеймо!
2.
Я, впавший в тень от света твоего,
как отзвук струн
в тебе поющей лиры,
пятой любви
души расплющил клирос,
для той любви,
что выбрала
его.
3.
Он был не озарён,
но лучезарен.
Не бил с плеча.
Любил цветы, восторженность из арий...
Он был свеча.
Вокруг него
кружилась бликов стая,
струился свет.
В тебе ли он?
Иль след, как лёд, истаял
над Летой лет?..
4.
Избранья бич.
Всполошенные осы
вестьми небес,
теснимы местью, жалим светоносных,
со тьмы в себе.
Оплачена врождённость озаренья
пристрастьем бед.
И плачем мы, в блаженстве разоренья,...
и ищем свет.
5.
От ветра вето
на тепло и синь.
Дожди вязали дней понурых рондо.
И угасала в сумерках природа...
Но возвращался к Свету
блудный сын.
09. 75г.
Поздравляю всех с Великим Праздником Великой Победы над мировым злом!
… я родился во время войны и хорошо помню первые годы после… поля в шрамах окопов и ранах воронок; холмики и пирамидки за оградой, увенчанные фанерной звездой; годы, когда тучи над горизонтом казались дымом и закаты – заревом. Это одна сторона; но была и другая – отношения к жизни и между людьми – хлеб почитали как святыню и всем скопом помогали попавшим в беду. Случись авария или просто поломка на дороге – никто не вызывал сотрудников ГАИ и не только потому, что часто не было технических возможностей – не было в том и нужды, так как едущая следом машина непременно останавливалась и водитель выходил, и оказывал посильную помощь пострадавшему, естественно совершенно бескорыстно. Если это были люди соответствующего возраста, возникал разговор – кто на каком фронте воевал. Они выкуривали по папироске и расставались друзьями, если не сказать, братьями…
А школа и учителя – их отношения к нам и к делу. Вот отрывок из автобиографической поэмы:
Ты помнишь –
парты были велики?
По зимам мерзли мы, чернила, краски,
Когда, штыки меняя на указки,
в поводыри нам шли фронтовики?
Пускай программы были не новы.
Да и они не феи и не маги. –
Но каждый дело сердцем понимая,
как будто целый класс усыновил.
Нам не забыть их снежные виски,
их доброту в словах и взглядах строгих,
их подвиг, бытия скостивший сроки,
сменивший им указки на венки…
Любимые мои учителя
годами воскресения и боли
вы снисходили к нам как будто боги,
ростки судеб от немощи целя.
Вы предлагали истинный гамбит* –
в те времена – единственное средство.
Для нас своим вы жертвовали сердцем!
Такой гамбит давным-давно забыт.
О, если б наш дебелый белый свет
хоть день прожил по вашему уставу
казна вражды была б совсем пустая
и доблести б к делам пробили след!
И в час, когда души прозрачна даль,
и память, просветлев, сметает сроки,
позвольте принести вам эти строки! –
В них искренность, любимый вами дар.
* Здесь гамбит в значении – жертва.
Постепенно мы перестали принимать тучи за дым и закаты за зарево; но из жизни ушла и та «другая сторона» – простота отношений, та, если хотите, соборность, возникшая во время войны.
А цена победы, о которой теперь ведутся беспрерывные споры.
Из дома, в котором я родился, ушли на фронт шестьдесят мужчин; а вернулись живыми тридцать! Слово "живыми" тут не лишнее; наоборот – оно страдает от недостаточности, потому, что с ним рядом нельзя поставить вечно сопутствующее ему в нашем языке слово "здоровыми".
О чём тут спорить!?
Помнить, чтить и благодарить!
Подумать страшно, что было бы с миром, если бы ни эта Победа!
Простите, если кому-то эти слова покажутся назиданием. Это всего лишь мнение; а если пожелание, то, прежде всего, самому себе. Мы теперь ведь все сами по себе…
Ещё раз поздравляю всех с Великим Праздником!
себе подобному
Пиит, храни возвышенное слово.
И, веря в Бога,
жить давай себе.
Ведь явь и сны,
как зверя, в сети ловят,
того, кто не противится судьбе.
С того и не светло
на этом свете.
На слово Света –
сто – нещадный мрак.
И на любой тропе расставил сети
неугомонный, беспощадный враг.
Но бренных дел
унылый ряд итожа,
ты вдруг постигнешь на краю пути,
что жизнь и смерть
почти одно и то же,
коль к Вечности душою подойти.
И откровенья
не закроет вето.
Когда в ночи по вымершей пыли,
уйдёшь собрать нектар тепла и света
со всех дорог и судорог земли!
Демпфер
«Когда б я был поэтом не от Бога,
давно моя бы
кончилась дорога».
Когда к четям забросить всё
решаю
Себя я этой блажью
утешаю!
Шутка ,..
Улётные сны слепого.
Казарма, базар, острог.
Жизнь часто всего лишь повод
для нескольких сносных строк.
Условность. Служенье Слову.
И ражи, и миражи.
Писать-то, конечно, клёво.
Но лучше бы клёво
жить!
О знании
Ах, как мы рвёмся поблистать на сцену!
Ну кто к себе,
на самом деле, строг?
Мы знаем свою рыночную цену,
а истинную
знает только Бог.
Жду погоды
Я сижу на берегу. Светает.
Я опять остался без улова.
Где ж ты, мое пламенное слово? –
Где ж ты, моя рыбка золотая?
Подражание Ф. Г. Лорке
Я скоро уйду, с закатом,
в расплывах лунного мела.
Поэт, как меченый атом,
всегда на кресте прицела.
Ни мысли, ни светлой фразы,
ни страсти до исступленья.
Недуг поразил мой разум.
Но в сердце плод исцеленья.
А полночь пришла; разбился,
кристаллом застывший вечер,
по травам росой разлился,
и грёз распрямились плечи.
И спрятались звёзды в клёнах.
И в силу привычки старой
легла на мои колени
гетерой
моя гитара.
Коллеге
Всему приходит свой черёд.
К чему радеть успеха ради?
И кто в профите,
кто в накладе
земной ли форум
разберёт?
Не злись.
Не сотворяй кумира.
К чему хвала? К чему хула?
Когда есть музыка и лира,
И зорю бьют колокола?!
На берегу
Голубая вода, голубая звезда.
Синий меленький дождь
распустил невода. –
Омывает натруженный лоб валуна.
В сетке дождичка
плещется рыба-луна.
Я сижу под плащом,
на пустом берегу.
Я мгновение это
в душе сберегу.
До конца своих дней
буду помнить его.
Ибо вновь мне явилось
моё Божество.
Утешение. Радость.
Царица моя,
что была мне
наградой
в тщете
бытия.
Я иду…
Я меняю идеи, места. –
Может быть до костра,
может быть до креста.
Сколько было дорог, островов, берегов…
Сколько прежних богов
ныне в стане врагов!
Только эта Богиня,
как прежде свята.
Только ей я молился
везде и всегда!
Я пришёл к ней,
едва эту жизнь полюбил;
хоть во всём остальном
я безбожником
был.
Не вникал ни во что
кроме жизни земной.
Да,.. но эта Богиня
была надо мной.
Ей одной
свои жертвы
тогда приносил.
Ей служил
напряжением всех своих сил.
Прах земной
Целовал у её алтаря,
когда жизни иной
разгоралась заря…
И теперь,
когда верю я
в Правду Креста,
как и прежде
царит
надо мной
Красота!
Разговор
В безумной жажде долголетья,
едва ступая за порог,
молись, душа,
пред липкой сетью
тебе раскинутых дорог.
Едва шагнёшь –
тогда уж поздно –
ноги не вырвать из трясин.
А в небесах предстанет грозно,
на суд Зовущий Божий Сын.
Там взвесят всё:
твои заданья,
твои ошибки и грехи.
А что ж представишь в оправданье? –
Мою любовь, мои стихи.
По Эйнштейну
Как долго шлялся я по кабакам,
пока не выпил юности бокал.
Теперь я пью всего три раза в год,
но время в триста раз быстрей течёт.
О свободе
Наш путь, как бег
среди плывущих льдин,
где оборвать всё может
шаг один.
И равновесия не удержать…
Не нравится? –
Попробуй
Не бежать!
Великим предшественникам
Им дался вечный бой
Нам – вечный стресс.
Они искали смысл; мы – интерес.
Они меняли мир, мы – только деньги.
Кто скажет мне, что это не прогресс?!
Биоритм
Всем живущим жребий роздан.
Доля каждому своя,
Мне сквозь ночь идти, по звёздам,
к дню иного бытия.
Кто-то ходит днём погожим.
У него светла стезя.
Ну а коль с суконной рожей –
тут уж днём ходить нельзя!
Вот и шастаешь в потёмках.
Хочешь вверх, а ходишь вниз.
Потому, что там, где тонко
Ожидает нас сюрприз!
Если б только? –
Было б просто –
Ход конём, да поворот.
Дело в том, что там, где толсто –
вообще невпроворот!
Оттого всю ночь брожу я,
Мрак меняя на слова.
И не то, что тьме служу я.
Просто в жизни я
«сова».
Вечное
В пристрастии сумы или тюрьмы,
мы постигаем, тратя кровь и годы,
что не судья лишает нас
свободы,
что не бабло
спасает от чумы,
что согревает землю мёрзлый наст,
и, что смотреть –
ещё не значит видеть,
и, что любить трудней,
чем ненавидеть,
и, что поймать
не помогает снасть
ни щуку,
ни жар-птицу,
ни удачу…
И оттого, с похмелья и с тоски
все сбереженья вбухиваем в дачу;
чтоб было где
в костре сжигать носки,
чтоб было где
бухнуть и посудачить,
послушать птах,
в охотку попахать;
и плавно прекращаем
возбухать,
глотая дым иллюзии свободы,
как дым костра,
как… кто на что горазд.
А тут ещё испортились погоды
И дождь косит, и катит мокрый наст.
И гостем стал
в любое время года,
косящий под бомжа, Экклезиаст.
уВечное
Слабо стать духовно нищим,
вчерашнему атеисту!
Бродя по «путям тернистым»
свои ли мы
тропы ищем?
Топорны опоры спора.
Но чиним плоты оплота.
А гуру с горы,
тот с горя,
фанфарит свое болото!
От святости до порока
был шаг
по траве Эдема.
С тех пор
и листаем кроки
в Долине Крови и Дыма!
Все ищут:
Кто вход, кто выход.
Нашедших – почтим, вставая!
А Рок нас трамбует тихо,
вопросов не задавая!
Не можем понять –
Кажись мы
узрели знамений знаки…
Но дело-то в том, что жизнь мы
напялили наизнанку!
Не в кайф ни душе, ни телу!
Ни в кредо, ни в крен не деться.
Уделал Вопрос: «Что делать»?! –
Помыться, переодеться!
Песня И. Н. Попову
Уже давно пылает день,
а я не встал с колен,
и здесь, и всюду, и везде
я всё молюсь своей звезде,
всё заклинаю плен.
Везде и всюду, и всегда
шепчу, пою,
молю:
«Гори, гори, моя звезда!»,
Верши судьбу мою.
«Звезда любви минувших дней»,
Благих надежд звезда…
Ничто не властвует над ней
Ни время, ни беда.
Когда, предчувствуя рассвет,
ступил я за порог,
светил её небесный свет
сквозь тьму земных дорог.
И день истёк, и ночь стекла,
и вытек новый день.
И камнем на сердце легла
от стен тюремных тень.
И в годы горестей и бед,
когда вся жизнь, как смерть,
надежды благодатной свет
не предал, не померк.
С того и «горе не беда»
и прежде, и сейчас,
что где-то светится звезда
для каждого из нас.
И потому, уйдя от тез,
у кромки, на краю,
как пел когда-то мне отец,
так я теперь пою:
«И в зной, и в холод, и в туман,
и всюду, и всегда
храни меня, мой талисман,
гори, моя звезда!»
День
Из стран
Мерцающих морей
Плывут метелей каравеллы.
Эскадру Снежной Королевы
Ведёт седеющий Борей.
Качнулись снегопадов стропы,
Полудня выбелив эмаль.
Сквозь сны лесов, по лунным тропам,
Смирив листвы пожухшей ропот,
Колдуньей подошла Зима.
……………………………………………..
Я ждал Её,
Но всё ж нежданна.
Я помнил, но во всём нова!
И чистотою первозданной
Лучится снежная Москва!
Вечер. Алле Губановой
Мир чист, как мрамор — иней и снега.
Горят на белом блики золотые
Садится солнце. Улицы пустые,
Как реки, и дома, как берега.
Вуаль позёмки искристой легка.
И тени голубые, и густые.
И все цвета торжественно простые,
Как будто я на выставке Дега.
На всём печать непостижимой тайны.
Нет, ничего на свете не случайно.
Хоть не постигнуть сути до конца,
И глубины сознанья не измерить,
Мы в мир приходим, познавать и верить,
И созидать по замыслу Творца.
Рождение утра
Расплавленный плазменный всплеск
застыл над разбуженным лесом,
где снега мерцающий блеск
и ветра воскресная месса,
где сосен прерывистый гуд,
как гул отдалённый прибоя.
И небо, как лес на снегу -
туманное и голубое.
А ныне
С чудаками «свирепствует Рок».
Им не в прок ни урон, ни урок.
Бесполезны диктант и пример.
Лишь болезнь – им декан и премьер!
Мы живём, выплетая судьбу.
А страна вылетает в трубу.
Нет в памфлете печальней строки,
Чем строка о «Мы все – чудаки!»
Потому и с того, и с сего
то, что крайне –
у нас – осево!
Но не ценим мы днесь ничего –
ни чужого и ни своего!
И ведётся у нас испокон –
Никакой нам не писан закон.
Перебой, перегиб, передел…
Бес при деле. –
Предел?
Беспредел!
17/12-93г.
И были, и боли
Мороз и морось, град и зной,
круги трюизмов, троп зигзаги,
чадры ночей, рассветов флаги –
«Ничто не вечно под луной».
В эпохе девственно иной
Дух обитал в Ареопаге,
а сорок лет назад – в шараге,
а тридцать лет назад – в пивной.
А, что ж теперь? – В местах разруха.
В умах – бурда и лабуда!
Всё было б – горе – не беда –
Да, вот совсем не слышно Духа.
И, словно с рожею свиной,
мы все обвенчаны с виной.
Запреты спёрты. Прёт непруха!
И в дождь, и в изморозь, и в зной
маразм крепчает…
В душах глухо.
Базар… Базарит ряд мясной.
Всё – для телес. А, что ж для Духа? –
Надежда в истине одной –
Проруха, свара, заваруха –
«Ничто не вечно под луной».
9/12-93г.
"Корабль плывёт"- 2
Поэт в отставке, что оставил?
Стоит «Над пропастью во лжи».
А друг-игрок на всё поставил,
сказать точнее –
положил!
А друг работает
матросом,
а у матросов нет вопросов!
Что ж тут поделать? –
Не кремень я.
И время нынче на дворе –
сказать точнее – безвременье –
вор на воре!
Новации от нуворишей:
Реформы, рынок и т.д.
А тут ещё невзгоды с крышей.
Накрылся дебет – быть беде!
Но говорят: «беда – не горе» -
Точнее – «горе – не беда»
Цветёт над прошлым лебеда.
Плывёт корабль в край игорный.
А в нём герои – игроки,
а не ценители строки.
И друг мой прав –
текущим счётом
его проложена стезя.
И всё ж он тешится просчётом…
У вора выиграть нельзя!
Законность, совесть, честь усопли
в реформаторной кутерьме.
Вор должен был сидеть в тюрьме,
а он спевает на корме,
и кормчий распускает сопли!
Штормит. Команда сбилась с ног.
Девятый бал.
Приматы правят.
Был дядя
«самых честных правил»;
но он не в шутку
занемог.
И нет над нами больше дяди,
и компас выброшен за борт.
Держава, на подобье б…,
с похмелья сделала аборт.
Не доносив в усталом чреве,
обещанный ущербный плод.
Ни время ль пересесть на плот,
из песен, да из слов сплетённый?
Он, говорят, "не так уж плох"…
Спасёт ли плот порою тёмной? –
Пусть, даже, он совсем не плох. –
Когда ты олух или лох?
А опыт, в «Прежде» обретённый,
в гробу, гербарием усох?
А море мира –
мера Ада?...
Всё так,
но плыть куда-то
надо.
7/12-93 г.
Памятник (На выставке душевно больных)
Нет ликов, есть чины, личины.
Дымок над пеплом старины.
Здесь все равны,
равно – больны,
увечны и
неизлечимы.
Вот президент в венке из роз.
Экономист – он в vеrу рвенье.
Уверенны, но…
«несваренье
и амнезия, и склероз»
Эпоху рвёт: рвачи, воры…
Любой готов порвать любого.
«Аменция» –
(Забвенье Бога)
Прорвало норов и нарыв.
Обход…
Доктрины, доктора –
Монопартийные мутанты –
Правоприемники Антанты
Жрецы «ножа и топора»!
И мнимый «множесвенный» бум.
Врачи для душ
и врут, и душат.
Сосём.
«Наш sos всё глуше, глуше»
Но нам привычно
Наобум!..
…
Какая странная страна!
Всё, что ни взять –
берём в кавычки!
Поставим памятник Привычке!
«Замена счастия она»!
17/12-93г.
Всё возвращается…
И Русь всё также будет жить,
Плясать и плакать у забора.
С. Есенин
Теперь мы снова «господа».
Замкнулась цепь пустого круга.
Сто лет бежали. И куда?
Зачем глушили мы друг друга?
За что мы жертвовали всем?
День лета, но маразм крепчает.
И, что нас ждёт, и кто встречает?
И кто нам мстит, без сложных схем?
Сады вишнёвые цвели.
Леса сосновые шумели.
Мы слишком многое имели.
И как нас-лохов развели!
Но не окончена игра.
И если мы не примем меры…
«Сон разума плодит Химер» и
Et cetera, et cetera…
Седые вербы, ясно всем,
«нежнее головы наклонят».
И пресловутый дядя: «Сьем!»
Нас необмытых похоронит.
«А месяц будет плыть, да плыть,
Роняя вёсла по озёрам…»
Да, только Русь ни быть, ни жить
не будет, даже под забором!
6/6-93г.
Герои мезо.
«Мои песочные часы –
земных секунд моих весы.
Струится прах и чту молитвы
я у закатной полосы.
На улице то снег, то слякоть.
В душе то изморозь, то зной.
Как день прожить,
чтоб не заплакать,
когда закат придёт за мной?»
из поэмы «Мытарь»
«Как жить»?
Давным-давно известно. –
Но ныне время настаёт,
что всем всего недостаёт. –
Судьба – разборчивый инвестор. –
Кому попало – не даёт.
Кто вести ждёт, а кто – известий...
А некто под вечер встаёт,
берёт «А.К.», садится в «Хонду»
и едет собирать нектар
со всех цветов (коопераций).
Он бьёт с плеча, «въезжает» с ходу,
Он – супермен. Он – Superstar!
Сторонник жёстких операций.
Он от трудов не устаёт.
На берегу не ждёт погоды –
Он сам её и создаёт!
Тьма. Коноводы мутят воду
И сносит «крышу» всей страны.
«Мы, суки будем, Пацаны,
Коль не используем Свободу!» –
Таков неписанный закон
душе исконно беззаконной
с «Второй Суконной», «Первой конной» –
чужое – на кон – испокон!
Теперь на свете – всё – товар.
Так вот к чему мы шли веками,
Трудясь лопатами, штыками!..
Триумф – за ловкими руками!!
Сегодня – коль богат – то вор!!!
Таков негласный договор,
Хотя, как будто, время гласных.
Но с ним сегодня все согласны.
Согласны ль мы «по волчьи выть»? –
Нам волки много разрешили.
Но всё, опять, за нас, решили.
Ах, Гамлет! «Быть или не быть?»
Кому, теперь, «всё это» надо?!
Важней в кругах земного ада
бабло зелёное добыть.
Гремит Рапсодия Распада –
Неутомимая попса,
под сладкое сопенье Пса.*
А мы танцуем до упада.
Ещё не поняли пока,
что всех нас взяли за бока.
Совсем недавно, на причале
мы дружно «за права» кричали.
Держава отдала концы.
Мы все, конечно, молодцы!
Мытарства наши лишь вначале!
Вот и явились мытаря.
Они научат нас наукам
безмолвно подчиняться сукам.
Крапя листы календаря,
они в любое время годы
любую сделают погоду.
И нас не выручат зонты.
У нас – пасы у них – панты!
Кто, по привычке, к депутатам.
Кто по скромнее – тот к ментам.
Увы, облом и тут и там!
Бывало, раньше, к Круглым датам,
дела решались. Ныне дат
ещё пока не завели мы.
Так, что «Оставь надежду, всяк…»,
Как говорил Пророк когда-то.
Какие б не настали даты –
Босяк везде всегда – босяк!
Бывало – жили мы с умом,
Порою – духом, чаще – страхом.
Прошло, остыло, стало прахом.
Забудьте, чтоб не жить с сумой!
Тяните козырную масть!
Приходит время жизни «налом».
Власть породнилась с криминалом.
И это им обеим всласть!
Хотел я возмутиться, но
припомнил «Принцип казино»:
«… – игра. Ловите миг удачи!
Ну и «… давать умейте сдачи!»
Советов – выше крыши, но
теперь, как раз, всё дело в «крыше».
Она любых советов выше.
Страны Советов больше нет.
Что тут сказать? – «За что боролись!»
Иной пароль, иные роли…
Давно, друзья, нас не пороли.
Что ж? Будем ждать до лучших лет!
* Цербер
8/12-93г.
Вавилон ( К распаду Союза )
Горе нам, моя больная Муза,
позабыв заветы всех потерь,
разрывая родственные узы,
тонем в темноте и слепоте.
Не кричать об этом нету мочи!
Роем ран предчувствия саднят!
Мы идём навстречу чёрной ночи,
а поём, резвясь, о свете дня.
Упованья пестуем пустые,
будто бы иного не дано.
Да, на свете этом есть святые,
иначе б мы вымерли давно!..
Благо ныне избранно кумиром.
Слеп, кто мнит, что высшего достиг.
Мазанные здесь единым миром
мы, чтоб жить, себе безбожно льстим!
Что сказать об алчущих блаженства? —
Если дух, как пленник, во плоти;
даже те, чьё кредо – «совершенство» –
выбирают тленные пути.
Не в чести ухабы и пороги.
Где царят машина и мошна,
там не ищут к Истине дороги —
благолюбцам истина страшна!
Свет Вечерь на черень вечеринок
заменяем и бежим креста.
И, чураясь всех, взывает инок —
Господи! Отверзи мне уста!
В немоте ль причина неудачи?
Выспренней лингвистики зэка,
мы умеем чинно посудачить,
только все на разных языках!
Понимаем ближнего всё реже
Высший суд – сегодня – самосуд!
Вроде бы слова остались те же,
Но куда-то отлучилась суть.
Как договориться, породниться
под дождём обмана и свинца?
Рвутся связи, крепятся границы
разрывая души и сердца!
Зоны, полигоны и загоны.
Ропот, отрицания, хула…
Позабыты горние законы
Нами правят доллар и кулак.
Бьёмся беспрерывно и жестоко,
кто обиду искренне простит?!
И приходят «вестники» с Востока
обещая «избранных» спасти,
И «сжигая карму», ставят точки,
поят души варевом вранья...
Не спасёмся мы поодиночке,
Ибо все мы здесь – одна семья!
20/XI-92 г.
Услышанный разговор
– Опять облом. Опять провал.
Сосед соседу пасть порвал.
Мы снова в лабиринте тьмы.
– Вам тьма, увы,
А Мы – Умы!»
И нам известно,
Что сосед –
причина всех обид и бед.
Чего тут думать? – Первым бей!
Поскольку он тебя слабей.
– А если нет?
– Покуда, мгла,
удобно, блин, из-за угла!
Он, падло, «не любил овал
и с детства угол рисовал».
Нет тезы окромя туза!
Пускай ответит за базар!
Спускай его за полцены!
За нами слово,
Пацаны!»
…
Что тут сказать? – Не рад, поспорь.
А лучше, брат, язык пришпорь!
Снесли бордюр. В стране – бардак.
Коль «крыши» нет –
снесут «чердак»!
14/12-93 г.
По поводу предыдущего
Этот ищет, а этот вникает.
Утром – тропка, к полудню – стезя!
Ко всему человек привыкает.
Только к боли привыкнуть нельзя!
Что за морды? – Как орды Батыя –
только хуже – поскольку свои
полонили державу «крутые»
здесь разбойники,
там – соловьи.
Безвремение…
Что оно ищет?
Там сливает нам в души попса.
Здесь сдирают, последнее, с нищих.
И в стакане не водка – «упса»!
Пьём, блеём на клеёнку, на скатерть
в новых вилах, в реликтах «хрущёб».
Ныне Родина вышла на паперть,
Но Её не узнали. Ещё б!
Всё мы мним – Она там – в Волгограде,
На кургане, с зовущим мечём…
И никто не подаст, Христа ради.
И как будто бы все не причём.
Да оно и понятно «Реформы…»,
Плюрализм, Демократия... Раж!
Жарко!.. Форумы, «Новые формы»…
Перегрелись. И смотрим мираж.
И на нас с вожделением смотрят.
Ждут, когда мы в разборках сгорим.
Мы для них лишь эскиз натюрморта,
Уходящий в ничто «Третий Рим».
18/12-93г.
1.
На улицу
льёт солнце бронзу света.
Тоска морей замёрзших не изменит
весеннего весёлого полудня.
Пусть океан штормящий
бухты вспенит,
где спит песок
под снежною полудой.
И боль его
уносит тьмы приметы.
И горек вкус
бессонницы и блуда.
16/5-92 г.
2.
Заря встаёт
над белизной тумана.
Как мотыльки, спешащие на пламя,
летят к востоку, разгораясь, тучи.
Как странно жить
и не сходить с ума нам,
когда безумья призрак над полями
парит как коршун.
А души летучей
мы укрощаем дерзновенья
сами.
Как больно жить
и не сходить с ума нам!
18/5-92 г.
3.
Стоит стакан
недопитый, забытый.
И странно думать,
что ты тоже чаша,
пока ещё не допитая жизнью,
забытая
оставлена на время;
что прошлое –
грядущей жизни семя
и жить в потоке слов и снов
горчайших,
где крест, как горб,
как горестное бремя.
19/5-92 г.
4.
Я был атлетом.
До сих пор отлито,
как в бронзе мое алчущее тело.
Я стал поэтом,
но бегу от «лита».
Уединенье –
это тоже дело,
не самое пустейшее
при этом.
21/5-92 г.
5. ... М.С.
Когда я сплю,
забытая любовью,
луна кладёт мне руки к изголовью,
прозрачное и призрачное пламя.
И тает расстояние меж нами.
А ночь, как птица, истекает кровью.
И льётся тьма, что излучает рана,
сквозь белые как снег
бинты тумана.
22/5-92 г.
6.
В природе лето,
а в душе зима.
Её томит смертельная усталость.
И жизнь моя пустыней распласталась.
И кажется – сейчас сойду с ума.
Зима в душе –
паршивая примета.
Но соблюдая правила игры
под солнцем, всё в цветах, ликует лето –
так держат равновесие
миры.
25/5-92 г.
Воспоминание о «Солнышке» А. Рядинскому
Сколько восходов, закатов и лун
кануло. Светится памяти просинь.
В кадре июнь - лучезарен и юн.
Истра и остров. И мне двадцать восемь.
Я выхожу на неведомый круг.
Мне раскрывают святые объятия
город, который построил мой друг;
гости его – мои сёстры и братья.
Это не вместят ни холст, ни строка –
взгляду души открываются снова
синий зенит, голубая река,
сумрак таинственный храма лесного.
Удалены от забот и от дел
здесь, как цветы, раскрываются души.
Ветер всё тише, а воздух всё суше;
время к двенадцати — тянет к воде.
Берег песчаные греет бока.
Нежится небо в объятиях зноя.
Глядя на город наш – диво лесное,
как каравеллы, плывут облака.
Тени, что полуднем истощены,
спят, словно птицы, крылами покрывшись.
Дятел дробит скорлупу тишины.
Золото солнца стекает по крышам.
Плещется в берег речная волна.
Сосны застыли в дорическом стиле.
Сказка, мечтой очарованной были,
лета судьбы золотая страна.
11/VII-95 г.
Воспоминание об Истре А. Рядинскому
Костер затих.
Сбежали по стволам
остывшим ливнем меркнущие блики.
Как рой лампад друзей погасли лики.
Вскипает ночь, густая как смола.
Остановились в недрах дум слова.
Струится сосен сонная истома.
Недвижим неба озарённый омут.
И облака стоят, как острова.
Созвездий осветились провода.
Пронизан космос токами покоя.
Прохлады парус стынет над рекою.
И светит тусклым оловом вода.
Качнулась явь миражной лодкой грёз.
Луна плывет по кронам белой ланью…
И словно в пиалах,
разлит в полянах
студёный сок животворящих рос.
Бреду к воде.
Над флейтой камыша
стоит туман, как замершие звуки.
Ивняк к губам подносит стебли-руки
и словно шепчет мне: «Не помешай!»
И чудится
я перестал дышать.
Иль это тело, обратясь в дыханье,
как мира пульс смиряясь затухает...
И вот я весь – сквозящая душа!
Что тайной несказанной пленена,
сквозь чистые надчувственные сферы,
на миг коснулась заповедной веры...
И вновь перед глазами пелена.
Врастают голоса.
Меня зовут.
Пора оставить волшебства владенья.
Растает сон и вторгнусь в новый день я,
и в торге нить наитья оборву!
И вновь ожгут слепых страстей дожди.
И в дым расплат уйдет закат иллюзий.
И лишь любовь качнет в вечернем блюзе
мираж надежды над песком вражды.
Закрутит миф – глаза слепящий дым
бесплодных дум и безысходных прений,
лирически угодных отступлений,
которым
путь мы тупо отдадим.
О, сколько пут!
А правда так проста!
Но хватит ли нам возраста и роста
когда с души и с глаз спадет короста
и в нас прольются мир и красота?
30/1-79 г.
Остров сердца А. Рядинскому
Помню, я,
уходя,
бросил в воду монету,
чтоб вернуться в края этой светлой поры.
Год был горд,
как всегда,
но ушёл незаметно,
словно ветра порыв.
Снова все мы успели –
кто много, кто мало.
Стрёмный, времени мера, смирила азарт.
Тянем тонны успехов
томами тумана,
утопив в их утопии истин глаза.
И бредём, запряжённые в дольнее дело
дельность коего сами постигли едва.
И летят, точно листья сухие, недели,
словно в небе, в душе не оставив следа.
Но, порой, в промежутках,
мы чувствуем остро,
что уносит от сути суеты карусель.
И тогда нас зовёт
тихий, сказочный остров,
неизменность и незаменимость друзей.
И, как прежде, отчалив от берега будней,
держим курс,
ветру Вечного принадлежа.
Это было и есть.
И, вовеки, так будет.
Потому, что бессмертна
у Дружбы душа!
И хотя мы не очень-то верим в приметы –
Мол, на твёрдой земле все же твёрдо стоим.
Я опять, уходя, брошу в воду монету
в дань надежде –
вернуться к причалам твоим.
5/5-79 г.
*** Памяти А. Рядинского
Осень лето весна и зима –
Жизнь земная, как сон, быстротечна.
Ничего под луною не вечно.
И от горя не сходят с ума.
Привыкает душа ко всему.
И за всё причитается плата.
Но старинное слово Утрата
До сих пор не подвластно уму.
Обрывается жизнь, словно нить.
Брезжит миг, пролетающий мимо.
Всё меняется. Всё заменимо.
Только друга
Нельзя заменить.
21. 05. 09г.
*** Памяти А. Рядинского
Ты жил, презирая корысть.
Ты жил, воплощая мечту.
Ты прожил красивую жизнь,
Земную творя красоту.
Тебя призывали служить
Великие мира сего.
Но ты предпочёл дорожить
Свободой превыше всего…
Живём: то спеша, то греша.
Всё жаждем купить и продать.
Ослепшим под солнцем гроша
Свободы вовек не видать.
И кажется странным уму,
Живущих в пальбе и гульбе –
Свобода приходит к тому,
Кто выгод не ищет себе.
Но что нам свобода одна?
Забудем ли «Быть иль не быть»?
Нам Богом даётся она,
Чтоб мы научились любить.
Чтоб мы научились творить
И добрые делать дела.
Чтоб жизнь не напрасно прошла.
Да нужно ль о том говорить?
Да нужно ль о том говорить? –
Ведь если Судьба казначей –
Способный любить и творить
Богаче любых богачей!
По-своему каждый богат.
Но в том – бесконечном пути
Какой нам позволят багаж
Навечно с собой увести? ...
Сквозь слёзы чужих и родных
Уходят и недруг и друг.
А нам остаются от них
Плоды их дерзаний и рук.
Не вечны ни стать, ни стезя.
День канет. Погаснет заря.
Но если нас любят друзья,
То, значит, мы жили не зря.
Ни золотом, ни серебром
Не тронем мы Высших Судей –
Но видят –
Как много людей
Тебя поминают добром.
…
Друзья мои,
Жил он, как мог –
Себе не нажил ничего. –
Сколь многим из нас он помог.
Попросим же мы за него:
Отец наш!
Во Имя Твое
Мы ищем к спасенью пути.
Он нам помогал их найти.
Помилуй его и прости!
Прими его в Царство Свое!
21. 05. 09г.
Фрагмент из поэмы И тьма и Свет.
Возмездье.
Кто мнит, что уйдет от него
раскается в этом однажды.
И вмерзли в кристалл подмосковных снегов
посланцы с кровавою жаждой.
Гонимые ей,
без сердец, налегке,
шагали в оркестровом рёве.
И вот – утоленье – в последнем глотке
своей остывающей крови.
Пройдя по Европе огнём и мечом,
как жрец Грабежа и Насилья,
наречься фашист поспешил палачом
страны, чье названье Россия.
Шагая с петлёй по горящей земле,
ждал плача рабов, как награды.
Но сам оказался в горящей петле
у огненных стен Сталинграда!
Белесой своей не сносил головы.
И было не до бриолина.
И гнали его
от гранита Москвы,
громя,
до развалин Берлина!
Кто мыслил быть «Над» тот окажется «под».
И будет так с каждою расой господ!
Май - 75 г.
Что наша жизнь? –
Зигзаг, да поворот!
И время наше пристально-стальное!
Клубок проблем и дел круговорот!
Ну, где тут взять часок на «остальное»?
И утром, телом
Допивая чай;
Душой мечась в бедламе оголтелом,
Христос воскресе,
Как бы невзначай,
Промолвим мы партнёру, между делом.
Пусть кто-то нам предъявит:
«Беспредел»!
И «Позабыты Истины живые».
Но бизнес – вереница славных дел.
И все мы в нём
Ужасно деловые! ...
Дела. Дела…
За те дела живьём
Сошли бы мы в глубины Преисподней!
Христос Воскресе!
Веруем. Живём
По беспредельной милости Господней!
Под смертной тьмой
Подведена черта!
В Родимый Дом для нас открылись двери.
Живём. Живём!
Не ныне, не вчера.
Живём, всегда, когда мы в этой вере!
Что жизнь в плену? –
Несбыточные сны.
Горячка и кошмары в царстве тлена.
Но Свет от Света –
В мир явился Сын,
Чтоб всех, кто жаждет, вывести из плена!
И млечный путь
Нам под ноги стеля,
Он принял смертный облик человека…
Христос Воскресе!!
Радуйся, Земля! –
Теперь
Пребудешь
Присно и во веки!
Молитва
От Оки и до Укаяли
от Пилата и до замполита
тьмой слепою в сердцах залитым
даруй, Господи,
покаянье!
Вступление в сборник «Соната для бессонницы и дождя»
В подъездах памяти
открылась дверца –
я вижу коммунальный коридор…
А в детстве у меня имелось сердце,
а после – только «пламенный мотор»!
В век реализма, карате и плазмы,
когда, как порох, выгорает день,
я разуму учился у маразма
от Сущего избавленных идей!
Мне сто путей легло и бездорожий.
И зазывалы выстроились в ряд.
И выбрал я, который подороже,
забыв, что слишком скромен мой наряд.
Я застревал на перекрёстке каждом.
И, с верою, что всё мне по плечу,
искал я счастья, удовольствий жаждал,
И падал, а казалось мне – лечу!
Встречал таких же, как и я – «летящих».
И самообольщения елей
слепил глаза, средь мишуры блестящей.
И вместе было падать веселей!
Боль не страшна, пока ты свеж и молод.
Но, постепенно, дар всё новых ран,
нам разжигал нутро духовный голод;
а мы всё шли «на Вы», да на таран.
И вот во мне, отпетом атеисте,
воюющим с Законом и Судьбой,
как эхо бурь, возникла жажда истин,
и в грудь вошла снедающая боль.
И хоть литою бронзой было тело,
и заживлён был каждый мой ушиб.
внутри, всё чаще и сильней болело –
там, где у атеиста нет души!
И доктора мои смотрели грозно.
И обвиняли: «Ты вполне здоров»!
И понял я, и верю, что не поздно
Тягчайшую ошибку докторов…
А век, об этом ничего не зная,
всё ту же ересь гордо изрыгал…
Душа моя! Заблудшая! Больная!
Как долго я тобой пренебрегал!
8/XI-88г.
о жизни
Я был послушником материи,
любимцем мук, изгоем благ;
но, необузданный потерями,
нёс оптимизма красный флаг.
Я целил в центры нападения,
горел огнём земной любви.
Да были взлёты. Но падения —
их было больше — се ля ви!
Я не искал особой выгоды,
а страсть вгоняла душу в дрожь.
Я из ошибок делал выводы,
но не менялся ни на грош.
И вот одним ненастным вечером
я остановлен был судьбой.
Но расплатиться было нечем мне,
И я решил – рассудит бой.
И окружила сила грозная.
И я был начисто разбит.
И наступила ночь беззвёздная.
И я слетел со всех орбит.
И прожил я бессменной мгле года
рабом отчаянья и сна.
Казалось – дальше падать некуда,
а оказалось – нету дна!
И вот тогда пришло сознание,
что из-под ног ушла земля.
И я склонился в покаянии,
Судью о милости моля.
Я жил, гордясь и лицемеруя,
духовный горб всю жизнь растил.
И всё же я молюсь,
и верую,
что Мой Господь
меня простил.
24/V-95 г.
По возвращении из...
1
Пусть счастье в объятьях не душит.
На это не обессудь.
Раз боль раздевает душу –
она открывает суть.
Сегодня ты словно вернулся.
Откуда? Не знаешь сам.
Иль попросту обернулся,
не веря прозревшим глазам:
Руинами мертвого города
дымятся из темноты
три самых внезапных года
и тысяча дней немоты!
Как пепел спалённого поля –
бессмысленней смерти с утра –
три года, где сломлена воля
немыслимой сметой утрат.
Где брёл, костыляя без цели,
без мысли «про долг и про честь».
Где беды, как стелы, блестели,
но ты не умел их прочесть.
Три года обид и простраций –
Души заблудившейся блуд,
как выпад в иное пространство
над белой водою Бермуд!
Как будто навылет пробила
аорту удачи судьба. –
Три года – сплошные пробелы,
как следствие
без суда!
Не то, что вперёд или наверх,
но даже не рухнуть ниц.
Тут жизни утрачен навык –
а это страшней, чем вниз!
Вы вес неучастия смерьте!
Вы подняли землю, но
нет меры! –
Ни в жизни, ни в смерти
не знает подобья
ноль!
К чему бутафорская гордость?! –
Ботфорты комичней заплат,
когда мы теряем годы,
судьбу
отдавая в заклад!
Картавя ещё за партой:
«Кратчайшее – по прямой!»
Не бред ли? –
Бредём в ломбарды
и совестью кормим моль!
Не бред ли? –
Живём в угоду,
молитвой, твердя навет!
Но вечно в себя уходим,
себя,
потеряв навек!
Гордясь,
проторя по грудам
своих и чужих надежд!
Себя потерять не трудно –
Кого же взамен найдешь?!
2
Ты вроде бы спохватился.
Неужто? –
В который раз?!
Луны на стекле полтина
иль неба ослепший глаз?
Наверное, мир бельмесый.
Иначе бы как же в нём
любви голубые мессы
творил юродивый гном?!
Иначе бы как же было,
Что, выпив родник молитв
звонарь вырывает било
и храм, онемев, молчит?!
А в том, кто слепил по слуху
знамений земных черты
все выслеплено и глухо
и нет за душой святых?!
Песку отдана Пальмира.
Не выйти на прежний след.
ты знал, что слепых полмира,
но сам-то ведь был не слеп.
Ведь рост был. –
Согнулся в пояс,
в преддверьи причины – впрок!
Ты просто сошёл, как поезд,
с дымящихся кровью строк.
Хотелось харчей дородней.
Мечталось поспать полней.
Ты ведал – на той дороге
придётся, как на войне.
Раскаяться, коли сдрейфил? –
Тут громок глагол –
«Предал»!
Таскает три года
в дрейфе –
бесплодным
осколком льда…
3
Не для похоронных процессий
нам жизнь в этом мире дана.
Здесь столько дородных профессий,
а нужная
только
одна. –
Одна лишь. –
В безверии ветхом,
средь тли всевозможных мастей,
не числиться человеком,
а быть им, до мозга костей!
4
Три года, чужие как полночь,
когда оставляют друзья,
сиренят, как «скорая помощь»,
по мёртвым вселенным кружа.
И в бельмах их льдисто-бликовых
там корчишься в отсвете зорь,
но не Прометеем прикованным –
Иудой, услышавшим зов!
Ты видишь его из сегодня.
Он всажен в тебя как нож!
А зимы тех лет, как сводни,
хрипят предлагая ночь.
Быть может души простуда?
иль трещину тембр дал? –
Чего ж он молчит,
паскуда?! –
Ведь даром хоронит
Дар!
5
Полуночный свод качнулся,
как всплывший из вод кессон.
Я чувствую. Я очнулся.
Я выброшен на песок.
Корабль бестелесой тенью,
как призрак, сквозит со дна.
Нет, мне не страшны
паденья –
бессмысленность их
страшна!
Не выросли колосом Слова
крупиц золотых семена.
и жизнь,
вся из прежнего,
словно
и не было вовсе
меня!
18/11-78 г.
Лжизнь
Век жизни вырос
в век наживы.
И как ему не возрасти?!
Ведь «живы», от того, что лживы.
Помилуй, Боже!
И прости!
Солдату Истины. Памяти М. Чигорина
Вы, во истину, шли в солдаты.
Но воинственны результаты.
Тот, кто вечно и страстно ищет
умирает больным и нищим.
Поиск истовый. Дух неистов.
Он невнятен для атеистов,
что топятся, галдя, у флага
ста процентов земного блага!
Вы устали. Но тот, кто первый
не умеет лелеять нервы,
чтобы евнухам-эпигонам
генеральские шли погоны!
Чтоб они свой устав сварили
Вы, борясь, в ста из ста творили.
Что же, каждый из живших, веха –
этот Поиска, тот – успеха.
Нет труда, избежать ошибку,
укрепив живота обшивку.
Только если б так мыслил каждый
мир бы сдох от духовной жажды!
Век витийствуют браконьеры,
пьедесталя, чины, аферы.
Вы ж восстали в святые сферы. –
Интуиция –
это вера!
Диалог
– Ты в "правильные" шахматы играешь.
Ты "праведною" жизнею живёшь.
Но, что, скажи мне, ты о правде знаешь,
что ей определения даёшь? –
Она ведь – правда –
всякий день иная,
коль час не ищешь
на день отстаёшь!
А поиск – риск.
Как славно жить без риска. –
Удобно – да –
но гаснет
Божья искра!
И в "правильные" шахматы игра –
стремленье в завтра
протащить
вчера!
– Соперник, брось! –
Не слишком ли горяч?
Пусть даже порицаемое низко
Когда бы все мы жили только риском
кто б вывел мир из круга неудач?
Не может сущность вечный век дрожать.
Есть истины незыблемые в мире:
Есть день и ночь и дважды два – четыре –
здесь лишь безумец станет возражать!
– Да, это так –
все истины нужны.
В незнания лесу непроходимом
мы ищем то, что нам необходимо,
мы ищем то, что мы другим должны.
Но в ценностях
всего ценнее то,
что до тебя
не находил никто.
– Давай, пожалуй,
спор ненужный бросим –
ведь есть на свете и весна,
и осень!
– Ну, слава Богу, истина ясна –
ты вспомнил,
что на свете есть
весна!
Памяти Пирасмани
Я покупаю шахматный журнал.
Я, с трепетом, страницу открываю.
Читаю. Вспоминаю. Забываю. –
Всё то же, что и раньше я читал.
Коль Результат
эпохи нашей Бог –
я – атеист и что мне до таблицы,
в которой – суть нули, да единицы,
что творчеству поставлены в итог?!
Непостижима сердцу и уму
загадка новоявленной культуры –
эклектика, халтура, конъюнктура –
лишь Красоты
не нужно
никому!
Я был в консерватории вчера. –
Там, отойдя от пороха и праха,
зал дышит музой Перголези, Баха...
Там нет таблиц.
Зато там есть игра!
Не спросят там ценители Эло
Какой был у Шопена балл и рейтинг?
В какой Бетховен подъезжал карете?
И был ли вес Россини сто кило?...
Не спится.
Я смотрю альбом. –
Чердак.
Не стол, а ящик.
Нет кровати... Крыша... –
Кров гения.
Что знал он об афишах?
О рейтинге? –
А век творил –
Чудак!
Этюд. Родикову С.
Сижу, склонясь за шахматной доской.
А ветер за окном
терзает липы.
И хлещет дождь,
и гром,
и ветра всхлипы
мешает ночь с ушедшею тоской.
В плену этюда обитаю я,
ходы воображением мешая,
который день,
который век решая
сакраментальный ребус бытия.
10-85 г.
Воспоминание (из ранней молодости)
Мы начали в пивбаре на Таганке –
Конец недели – было что обмыть.
Забили столик, приняли по банке;
И вспыхнул диспут: “Быть или не быть?”.
Под третьей банкой шли, слегка враскачку,
Но с настроеньем было хорошо.
А у Полянки мы поймали “тачку”
И дальше, так сказать: “Процесс пошёл”!
Шеф предлагал нам том о Джеймсе Бонде –
Он утверждал – я спец в нём, как никто!
Мы на «Максимку» выплыли на “Хонде”
И оказались, словно в шапито.
Был снег, как мел,
Асфальт чернел агатом
И сердца стук мотал километраж.
А улица, залитая закатом,
Светилась, точно вымытый витраж.
Стена, как стан, готического шрифта;
Как запятые, на ветвях грачи.
Спускалось солнце, как кабина лифта –
День уезжал в убежище ночи.
А диспут наш остался незакончен.
Начнём опять с похмелья и с утра.
И Гера Ман, присев на подоконник,
Напомнит нам: «Что наша жизнь? – Игра!»
14/ III – 98 г.
С натуры
Отбеленный обильный снегопад
Отбыл, должно, последний, из последних,
Былого припозднившийся наследник,
Что танцевал не в такт и невпопад.
Колючий ветер режет и метёт,
На лица стекол лейкопластырь лепит.
Озноб телес приводит душу в трепет.
И хризантемой солнышко цветёт.
Автобус, ровно, через два часа.
Но это ровно смотрит как-то косо! –
Напоминаньем вечного вопроса.
Открыл «лопатник», репу почесал!
Вопрос известный: “Быть или не быть”
От холодрыги клацаю зубами.
Мне б, щас, бутыллец водочки добыть –
А денег только на “Вазисубани”!
15/ III – 98 г.
Ариозо «Что наша – жизнь? –
Игра!»
Из арии Германа…
Не то,
что я вечно
увечно нуждаюсь –
кругом три сосны
и я в них заблуждаюсь.
Несутся по кругу болиды и карты.
Пилоты круты –
Они знают три карты!
Готовы к игре, к состязанью и к бою.
Они разобрались
ccc старухой-судьбою.
И я собирался,
но мешкал с визитом,
и тем утешался,
что «просто везёт им».
Совал в рукава и шпаргалки, и кроки.
Да, спёрли пиджак – я уснул по дороге.
«Обули», ссадили. Пощёлкал хлебалом.
А поезд: «Ту-ту!». Значит, снова,
«по шпалам!».
Законы игры справедливы и строги.
Je passе… Но, зато я
не сбился с дороги!
16/III-93 г.
Портрет
Чашка чёрного кофе
и дымок сигареты,
и такая родная настольная лампа,
яма тьмы, и созвездий мерцающих рампа.
Чей же этот портрет? –
Угадали –
поэта. 8/I-77г.
Девушке, читающей в метро стихи
Если б не было в мире подобных тебе
разве стал бы я лиру просить у небес?
Нет, проживший во спеси, витийстве и лжи,
я б неспетые песни другим одолжил!
Я, бежавший от уз,
выпадавший из вер,
разве б стал домогаться я музыки сфер?
Бог не скажет и узнику:
«Дар отниму!»
Но к чему эта музыка
мне одному?!
Мне, остывшему в бездне
падений и бед,...
если б не было песни
суждённой тебе?
Я, просеявший след
от узла до узла,
я, просивший сто лет
подаянье у зла,
разве стал бы я светлого слова желать,
если б мне в искупление
Ты
не жила?!
13/I-83 г.
Надпись на сборнике стихов Г. Гуляма
Поэт в забоях быта не закован.
Над бездной бед, обетов и обид,
сквозь страны, сны, сквозь вето всех орбит,
как вольный йон, летящий вне закона,
безумствуя, ликуя и скорбя,
творя миры в себе – в мирах себя.
Стихиям всем лицо его знакомо.
Его слова бессмертны, как трава!
Ему даны избранника права!
За что? За что ему такая участь –
свободы крылья и строки певучесть,
где над слогами, плазменно горя,
его души распластана заря?!
За поиск? За не проклятые беды?
За пожеланье ближнему победы? –
Нет! Лишь за то, что он, как вольный йон,
Всегда дыханьем жизни заряжён!
19/VIII-83 г.
Участь А.Гажуру
Поэту отпето
Блистать, ослепляя потомков,
и в бренной, и в этой
участие счастья иметь.
Но участь – живучесть –
плутать, расшибаясь,
в потёмках,
от боли немея,
строкою отборной греметь!
С рожденья до гроба
скитанья, мытарства, ушибы.
В крови откровений
он выброшен сердцем на свет.
Он Времени проба!
Он мот Его проб и ошибок!
Он Марсия отпрыск
и путь его в этом родстве!
3/I-80 г.
Поэту
Кристальный день.
Пятно заката
вином краснеет в хрустале.
И ветер тучами закатан.
И солнце лампы на столе.
И пишешь,
от того, что где-то
в далёких неземных мирах
с тебя потребуют ответа,
когда душа оставит прах. –
Не как с угодника святого,
что век не разгибал колен. –
Твой жесточайший в мире плен
разрушить сможет только слово.
27/X-91 г.
"Амаркорд"-2
Любови Н.
Я помню - падал снег и лунный свет.
И фонарей рождественские свечи
Оранжевым огнём размыли вечр.
И на пороше одинокий след.
И впереди, вниманием отмечен,
Фигуры тёмной строгий силуэт,
За пять минут до нашей первой встречи.
Я вижу это, сквозь хрустальность лет.
Вот озарённый мраморный портал
И лестницы упругие ступени,
колонн точёных голубые тени,
и ветра шарф, и лёгкий пар у рта,
и гардероб, где зеркала хранят
и пламень губ, и нежный властный взгляд.
Женщине.
Наталье Ф.
В наше время - беспутства и общего срама,
Что похоже, подчас, на начало конца,
Ты строительница
На строительстве храма,
Ибо добрый
Рааботает в доме Отца.
Среди умонемых и духовноотпетых,
Как живые цветы, среди мёртвых снегов,
Неусыпно несут вахту жизни поэты,
Ибо в искреннем слове
Основа всего.
Нас рубили, как лес, и как травы косили.
Но и те, кто умел лишь крушить и ломать,
Как нигде,
матерей
Почитали в России!
И Земля наша - Матерь,
И Родина - Мать!
Ранодушие нас и неверие губит.
Стынет сердце и рвётся наития нить.
Но жена -
Это та,
Что и верит и любит,
И умеет священный огонь
Сохранить!...
И пишу я,
Не просто к торжественной дате.
Я тебе роклонюсь,
Чтоб воспеть и воздать.
Ты добра. Ты поэт.
Ты жена.
Ты и матерь.
Оставайся ж собой!
Что ещё пожелать?!
Пожелание. Женщинам, почитающим этот праздник.
Пусть Вас минует бедствий омут.
И в каждый миг, и в каждый час
Да, будет Мир
Над Вашим домом!
Да, будет Свет
В душе у Вас!
Весна Надежды замки строит.
Их стены крепче, чем гранит!
Пусть Радость
Будет Вам сестрою!
И друг Вам верность сохранит!
Пусть Вас поёт и славит Лира!
Пусть исполняются Мечты!
Пусть станет жизнь
Преддверьем Мира
Любви Добра и Красоты!
Вера
И отправляясь в долгий путь,
И приняв крест на рамена,
Мы думаем –
Когда-нибудь
Придут иные времена.
Пройдёт совсем немного лет,
Тем более – Немного зим,
И в души нам прольётся свет.
И будет он неотразим.
И вовсе сгинут холода.
И станет чистым небосвод …
Нет, времена таких погод
Не наступают
Никогда!
Но, отправляясь в долгий путь
И приняв крест на рамена
Всё ж верим мы –
Когда-нибудь
Придут иные времена.
Сей веры не постичь уму.
Но в ней
И посох, и редут.
И может,
вопреки всему,
Иные времена придут!
2.03-97г.
Сегодня день прозрачен, как кристалл,
восторгом, вдохновением отмечен.
Над миром праздник тихий, светлый, вечный –
явленья в храме Господа Христа.
Так Моисеев повелел закон -
Мать в храм вошла, в молчании глубоком.
И просветлённый старец, Симеон,
благоговейно обратился к Богу:
«Ты ныне с миром отпустил меня,
и Твой народ спасён от вечной ночи.
Я дожил до завещанного дня,
Спасение Твое узрели очи».
Он взял Младенца на руки, и тут
храм озарился пламенем хорала.
Он видел воплощённую мечту,
а рядом Мать, потупившись, стояла.
И обратившись к Ней, он произнёс:
«Покой Твоей души пронзит оружье»!
И ликом к небу обращён, Христос,
смотрел на мир из нимба белых кружев.
Он отдал Ей Младенца и сказал:
«В наш грешный мир явилась Божья милость!»
И медленно горячая слеза
из глаз Её на кружево скатилась.
Младенец улыбался, как во сне,
не ведая ещё,
что с миром будет.
Палило солнце…Время шло к Весне,
бессмертие
несущей смертным людям!
15/2-90 г.
Палило солнце…Время шло к Весне,
бессмертие
несущей смертным людям!
15/2-90 г.
(Из цикла мои современники)
Жизнь,
как сон.
Сон, как жизнь
Иов я –
Это странное имя
во сне
мне предъявлено Богом.
Был царём, стал я нищим.
Был мощным, стал еле убогим.
Был я чист, как огонь.
Эту жизнь разделил я с пороком.
Может быть оттого,
что родился ослепшим пророком!
Жил, не помня лица,
никакого не чувствуя рода...
Что есть жизнь без Отца? –
Неживая,
пустая порода!
Дорогая Земля! –
Твои пашни из крови и пепла!
Не с того ли семья
человека
в утробе ослепла?!
Он кричит:
«Вечный бой!»,
сокрушая и город, и лозы.
Не дожди над Тобой –
это Вечности горькие слёзы!
Он не помнит родни,
хоть твердит, что иному
товарищ.
И не небо над ним –
дым от прежних и новых пожарищ!
Он торгует свинцом –
Девять грамм предоставит любому.
И отходит с лицом,
не познавшим поста и любови.
Недалёкий корсар,
начиная лишь с чёрного хода,
на таких же, как сам,
он ночами идёт на охоту!
В нем порывы мелки.
И как дряхлый душой чернокнижник
всё он ставит силки –
безразлично на дальних и ближних.
То возносит дворцы,
то лачуги убогие ищет;
жадно метя в творцы,
с каждым «чудом» всё более нищий!
Что ни злак – то сорняк. –
Не накормишь остылые рты им,
защищая, как зрак,
небоскребы и стелы гордыни.
То ли тля, то ли Царь?! –
Вздорны цели и цены жестоки!
Но не вспомнить лица,
если взор не вернется в Истоки.
Как непонятый знак
над обыденным скрещенных радуг
в кем-то прерванных снах
позабытая грезится радость.
Он отвыкнет на миг
от вчера, в вечереющем поле
и привидится Лик,
и душа побелеет от боли!
Но дела и опять,
в опаляющем бешеном ралли,
догонять, обгонять,
точно жизнь от рожденья украли!
То лежит, то бежит
средь причалов, печали, полиций,
полуправды и лжи,
примеряя случайные лица.
Ни кино, ни вино,
ни заумная мина Декарта –
Жизнь, как стол в казино,
где у всех передёрнута карта!
И не вспомнит никто –
от Кого и зачем, и куда мы?! –
Всё не то и не то
от Бентама и до Гаутамы!
Как измученный Лир,
как бурлак после знойного лета,
Так волочится мир
по руинам забвенного Света.
Не лица, не венца –
даже песнь его – рана сквозная!
Кто не знает Отца
тот себя никогда
не узнает!
5/12-85 г.
Вначале был острог. Мы знали твёрдо:
На древе мира – мы святая ветка!
Но миф срубили в пятьдесят четвёртом,
в котором ты окончил семилетку...
Рассеялась железная завеса.
И, обретя двуличия двустволки,
как будто взялись за расчистку леса
уверив нас, что перебиты волки.
Волков сменили тихие лисята.
Всем правил лис с уловками Улисса.
И ты открыл свой счёт в шестидесятом —
в конце Эпохи Анны и Бориса.
В то мутное и муторное время,
когда бычков идилии удили,
ты вдруг вонзил в бока Пегаса стремя,
но не партийно,
а за то судили.
Потом был север. –
Вряд ли это хуже. –
Всяк ленинградец баловень ненастья.
А мы росли среди духовной стужи:
тужили, пили, сматывали снасти.
Где, что ни день – побеги и погони;
там среди тех, кто был овеян «светом»,
конечно большинство – воры в законе,
но были и артисты, и поэты.
Был спад и всплеск от «Гойи» до «Корриды»
И шлях пролёг по дурдомам и зонам.
Юпитера арен – эфемеридам;
а души тех, кто жил – магнитофонам.
Да, мэтры нас дурили, образцово,
пленяя пеленой юдоли скотской!
Упала в мерзлоту звезда Рубцова,
но взмыли Окуджава и Высоцкий.
Мир неуклонно превращался в вертеп.1
Бандитов и путан короновали.
Достойных признавали после смерти.
Но всё-таки достойных признавали…
Теперь иное наступило время.
Копавший яму, сам в неё сорвался.
Недугов духа разрешилось бремя.
Обшивка расползлась. Гнойник прорвался.
Да было худо.
Стало много хуже.
Но не скорблю я о годах ушедших,
стремясь привыкнуть к пустоте и стуже.
Жалеть о прошлом – участь сумасшедших.
Отверженный, ты там достиг успеха.
Но, что успех, среди жильцов для праха?
Но, как творец, ты вовремя уехал,
не став певцом агонии и краха.
А мы остались –
примами притонов.
Наш путь кривой кардиограммы вьётся
по лабиринту тени, стен и стонов.
Но «стон в России песнею зовётся»!
… углы орбит.
Нет кольцам и овалам.
Остались лишь круги земного ада!
Мир предков был канцоной и хоралом.
Для нас гремит рапсодия распада!
Стоптался путь.
С землей сравняли своды,
на дюнах возведённого жилища.
Не веруя, возжаждали свободы.
И вот теперь стоим у пепелища!
Читая о Венеции и Ницце,
мы всё ж не Рим считаем за основу.
А ты явился нам из-за границы
и стал своим,
как изгнанный за слово.
И стал перифериею, и осью;
хоть будут льстить, что песни не допеты;
но ты-то, лучше прочих, знал, Иосиф,
в какой чести у нечести поэты...
Мельчает всё…
Державой правят блохи.
По лужам кровь, да ржавая водица
И нет надежд, дожить до той эпохи,
когда душа России возродится!
08/02-96г.
1 в значении — бандитский притон
Турниры подковёрных состязаний,
рождающие
сумерки и стресс.
Террор страстей, ущербность притязаний.
И всем владеет
шкурный интерес.
Чаруют слух слова: реформа, фирма…
Снесёт чердак, когда допьём до дна!
Многопартийность –
Это только ширма.
По-прежнему – здесь партия одна.
Их речи – словно карты разной масти.
Галантен тот, а этот крут, как танк.
Но суть одна – соврав, прорваться к власти
И, пасть врагам порвав, сорвать их банк!
И о законах, и правах долдоня,
Открыв себе в швейцарском банке счёт,
Ввести в стране понятья, словно в зоне,
По существу, пустив её в расход!..
Сюжетец драмы клёвый и простой
Похоже, нет у глупости предела.
Почил в ночи, оплёванный «Застой».
Встаёт заря эпохи
Беспредела!
23/01-93 г.
Наряды оправы –
отравы парадов.
Кто хочет иметь, тот живёт криминалом
и налом, текущим «по разным каналам».
А жизнь из шараг перебралась в шарады.
И тайна её, как улыбка Джоконды.
Когда-то о ней размышляли упорно.
Но ныне она
стала фоном для фонда,
«у» где-то упало, кругом только «порно».
А мы почему-то
былому не рады.
22/01-94г.
Листок исписан, жду рассвета.
Гудит хмельная голова.
Смотрю на беглые слова…
Куда бегут-то?..
Плещет Лета.
Как ни финти – Она права.
Я всё играю
роль поэта.
Ищу то брод, то острова.
Картель Судьбе?!
Листаю карты.
Краплёнка –
знак знакомых карт.
«Я мыслю!..»
Гордо рёк Декарт.
Потёрся
постулат Декарта.
Мы мыслим? Или?.. Вот вопрос.
Хотя подобные вопросы
конечно дело скучной прозы,
до коей мало кто дорос.
Вот существуем – это факт.
А ведь хотелось
жить
не слепо.
Но этого желать нелепо,
Когда и жизнь-то артефакт!..
Опохмелюсь и «Всё пройдёт!»
А то пишу, блин, как-то резво!
А – С. Н. Г. – загадка трезвым. –
Нам ясно –
Старый Новый Год.
14/1-94г.
Играет заря на Эоловой арфе
протяжного, жёсткого ветра.
И выдох, тот час, обращается шарфом.
И дом, как рисунок с конверта.
Фундамент и крыша завалены снегом.
И окна оранжево светят.
И гаснет ушедшего года Омега.
И кто нам за это ответит?
И мы отоварясь, кто, чем изловчился,
влачимся гурьбою к застолью.
Навстречу январские свежие числа,
посыпаны снегом, как солью.
И вот уж сидим за дубовым табльдотом,
звенят, сочетаясь, бокалы.
И год уходящий смешит анекдотом.
И эхо в поля поскакало.
3/1-84г.
... Г. ШОРИНОЙ
Дом сдавлен небом и снегами,
под спудом ночи,
невесом.
Я взбалтываю темь шагами –
опять опаздывает сон.
За мной, как кот,
следит будильник,
зелёным усом шевеля.
И ветер – гость и собутыльник –
пилит в щелях «Полёт шмеля».
В углу окна висит кристалльно
серебряный паук – звезда.
И в даль, что стынет синей сталью,
бежит проселка борозда.
Который час? – Наверно, третий...
Ночь миновала перевал.
И тени умерших столетий –
туманы –
катят первый вал.
И словно ревность прежних суток,
с волной тумана принесён,
в приливах мглы
топя рассудок,
остановил событья сон...
Но вновь отлив.
Блестя, как иней,
на стенах выступил рассвет.
И в тишине, как в мокрой глине,
моих шагов остался след.
январь 71г.
А.Гажуру
Снега, снега, снега
не меркнут и не гаснут,
летят, летят, летят,
как белые цветы.
Как истый свет легка
душа того ненастья
и чист его огонь
над пеплом маяты.
Чарующ и высок
плывёт над миром вечер,
как в лунном серебре
торжественный фрегат,
величьем парусов
возвышен и увенчан,
отдав себя игре
Божественных регат.
А снег, а снег, а снег,
как свечи, как лампады.
В нем целый мир исчез
вняв воле волшебства.
Как будто я во сне
лечу сквозь звездопады
сливаясь существом
с душою Божества.
О, сердце изуми,
став на губах водою,
беззвучный разговор
в хрустальной тишине!
Сама душа зимы,
под тонкою фатою,
потупив светлый взор
идёт навстречу мне!
А вечер, в танце свеч,
отбросив ветра веер,
уходит в мир, где миг
вместил в себя века.
А тут на млечность плеч
под лунною камеей
восток поставил ночь,
как полотно Дега.
А снег – то ниц, то ввысь,
искрится и мерцает,
и горестной глуши
заносит спесь, и след.
Меж стынью мостовых
и звездными венцами
Космической Души
алмазный, чистый Свет!
26/12-85 г.
Заблудился. Иль сбросил шкуру.
Слеп от радости. Выпил с горя.
Проигрался. Поспел на гору. –
Глядь – тебя настигает гуру.
В появленье – красив и статен.
Взгляд спокоен и вкрадчив голос.
Точно вовремя. Сильно кстати.
«Жнец» – он знает «созревший» колос!
Может правда – другим отсрочка.
И тщеславная льнет мыслишка...
Но срывают по колосочку –
Жатва странная,
даже слишком!
А наставника слово мило –
Мол – и тоньше ты всех, и выше.
Чтоб уверить в безверном мире
словят всех,
кто из веры
вышел.
А таинственное ученье
парус чувств наполняет ветром:
«Ты теперь посвященный, светлый –
не чета недоросшей черни!
Добродетель твоя – молчанье!
Норов – шёлковый. Ты – отшельник!»
Волю ересью измочалив
вдруг защёлкивают ошейник!
Сон гипноза в сенсорных вспышках,
словно в сказке о чудо-блюдце. –
Сверхэнергии – в бездну с вышки –
Ускорение эволюций!
Эволюция? –
Это что же? –
Если мчимся во сне и раже?
Если в стены вшибаем рожи,
что и вскрикнуть нет мига даже?!
Думать? – Где там! –
Душа в кошмаре!
Плоть то в бешенстве, то в истоме.
Порнография в брахмачари.
И экстаз...
в сумасшедшем доме!
Вьют верёвки, даря "рецепты".
Оторвавшийся
на приколе!
Бдят махатмы. Не спят адепты. –
Кто ещё подготовлен к «школе»?
Зазывалы кричат: «Дерзайте!
Дух – огонь – оттого неистов!»
Атеист вышел в степь на зайцев.
Гуру вышел на атеистов!
Глушь «прогресса» темна,
но ясно. –
Топит магия. Вяжет йога.
Школа – жизнь.
Остальное – ясли.
Нет Учителя
кроме Бога!
3/12-85 г.
О. Кондратьеву
Мы ищем.
Мы долго и яростно ищем,
пусть сами, порою, не чувствуем, что
безмерно богатый всё числится нищим,
а нищим из нищих дарован престол.
Всё спутано
в мире сбесившейся плоти.
Фальшивит оркестр, где Расчёт-дирижёр!
Срываясь в хаос на трагической ноте
кривляются звуки и публика ржёт
над тем, что недавно
считалось святыней –
над всем, что от Бога, а значит старо!
И пляшет неон, как мираж над пустыней!
И травят витрины,
сшибая с дорог!
И мчимся,
иссушены жаждой азарта.
Обуглено сердце
желаньем урвать!
Не чья-нибудь жизнь – вся планета на карте,
Как будто с неё мы успеем удрать.
В безумной погоне надорваны нервы. –
Плевать, что душа и тесна и грязна!
И в вопле агоний: «Кто первый? Кто первый?!»
не вспомнить, что первый – последний из нас!
На чем объясниться? –
Одышка безверья.
И уши заложены гимном себе.
И каждый в сопернике вырастил зверя!
И нет упованья на милость Небес.
И нету надежды на верность прогнозов.
Всё дёшево
в мире Бесценных Утрат!
И бомбы, как гроздья отравленных розог.
И счастье, с того, что дожил до утра.
И всё же, мы ищем.
Пусть сбились с дороги.
Пусть нету погоды у моря Потерь.
Пусть все мы виновны – где люди не Боги
там тьма их вины – тёмный дар слепоте.
Я верю!
Я просто не в силах не верить
в великую, светлую участь Земли!
Но наше спасенье не в иле империй,
а в цвете любви, что снега замели.
Растают они –
непременно растают!
Взгляните, как камень пронзает трава,
как солнечный свет, по утрам, прорастает
на новую жизнь утверждая права!
Враньё,
что на счастье наложено вето,
что в жизни ни смысла, ни выхода нет,
ведь Жизнь на Земле
проявление Света.
Да, восторжествует
проявленный Свет!
16/12-81 г.
Разбито зеркало бассейна.
Спешат оплакать облака.
Закат, как вымокший плакат
висит над скукою осенней.
Густеет сумерек трава
на клумбах момтовых проёмов.
Трамвай срежещет на подъёмах,
кроя неона острова.
На мостовых испарин лоск;
как будто, убоясь огласки,
глумленье выдают за ласки.
Лицо - посмертной маски воск.
Ржавеет рыжая листва.
Но, обнажившись обезлистев,
деревья, словно обелиски,
венчают вечность Естества!
ноябрь - 76го.
(Диалог в каноне, с оговоркой)
Жизнь хоть и разная сводится к рацио –
С ног не сбились, чувствуем ветер.
Вашим мудрецам, друг Горацио,
Многое не снилось, что есть на свете.
В реках бреда отсутствует брод.
Полиция имеет палицы и рацию.
Если в шестом классе делают аборт –
Это называется – акселерация!
А сёстры состязаются в кетче и дзюдо.
Что, говорят, сильно способствует грации.
Не важно, что сердце убивают.
Зато...
Ах, простите,
это
эмансипация!
– Эмансипация – равенство прав!
Причем здесь, собственно, одинаковость качеств?
– Что Вы, Горацио, кто не прав?!
Стоит ли огорчаться из-за некоторых чудачеств?
Ну, подумаешь, бицепс у неё – сорок шесть.
Ну, голос чуть ниже, чем у завсегдатая бара.
Зато, представьте, кожа
как кровельная жесть!
И приседает со штангой
до седьмого пара!
– Всякой птице своё спеть!
– Опять ошибаетесь, друг Горацио.
С темпа не сбиться и пораньше успеть –
Вот в чём смысл всякой акселерации!
Это ведь вам не «Быть или не быть» –
Думать немодно,
к тому ж невыгодно!
Главное –
Выгнать, вырвать, сбить
и чтоб у соперника
не было выхода!
Главное, Горацио,
И это не смех –
Превосходство строя, учения, нации!
Собственно, первородный грех
не Причина,
а следствие акселерации!
Акселерация
в корнях времен.
В ней, так сказать, сущность
всякого прогресса.
Ну, а что до некоторых
неприятных перемен,
так это ж – щепки при рубке леса.
Опять же, вспомните
Первородный Грех!
Грех обижаться на нашу Праматерь,
зато научились
планировать успех
и рубим в оккультизме и сопромате.
Урбанизация идёт на ура!
Правда, заметна духовная кастрация,
отсутствует объективность, –
но это же мура
при таком триумфе
акселерации.
Ариец, японец, славянофил и семит
так эмоционально
и национально рады –
воистину
от семи и до семидесяти семи
мы простодушные акселераты!
И – что может быть лучше
подобного простодушия,
особо, если набиты кошелёк и интеллект?
Ракеты на воде, под водой и на суше
всего за сорок лет
от пирог и телег!
И выбеливая
раннего ума палаты,
где душа и сердце под пломбой апломба,
сорокалетние акселераты
выкобеливают
кобальтовую бомбу!
Когда-то бык
упирал Европу,
теперь её намерены пустить
на силос.
Мудрецы, Горацио, накапливали опыт,
но многое есть на свете,
что им и не снилось!
5/11-85 г.
Дома. Пустынность улицы. Шаги.
От стен к ногам текущий лунный ливень.
Фонарь, смотрящий пристально и криво.
И тяжесть капель на ветвях нагих.
Ноябрь сжигает прах надежд благих,
Поставив ночь, как крепость у обрыва.
Я исчисляю средства торопливо.
Мне тридцать семь – пора отдать долги.
Ворота. Ветер в луже вспыхнул дрожью.
Чем оплатить? Бумажной пышной ложью,
Что щедро нас пускала в оборот?
Но неужели всюду ночь на свете
И этот рваный, беспризорный ветер,
Гремящий жестью у глухих ворот?
11/11-81 г.
Мариам С.
Уже пять лет,
как я тебя не видел,
ни разу – ни во сне, ни наяву...
И так, в полубеде, полуобиде,
не дав обета никому –
живу.
Как все, в тоске, таскаюсь на работу,
где я обязан делать умный вид,
где Бог не приведи мне сделать что-то,
что мир улучшит, или удивит!
Где Бог не приведи стать, вправду, умным –
на ум давным-давно запросов нет!
А вечера – дары застольям шумным...
Уж как тут вспомнить,
что ты принц, поэт?..
Я позабыл,
что я стоял в преддверье
грядущего,
ступая за порог,
что я мог быть избранник и пророк
в неведомой, простой и дивной вере!..
Так чертишь заведенные круги...
А впрочем –
всё равно не достучаться
к сердцам, лишённым всякого участья,
где никому нет дела до других!
В подвальном мире,
где никто ничей,
где горек вкус признаний и пристрастий,
где листья дней не треплет ветер странствий,
лишь ветер страсти
мнёт цветы ночей!..
Так кружишь,
привыкаешь, устаёшь.
Табачный дым. Туманы равнодушья.
Стираешь рукава, подошвы,.. душу,
стираешь грань,
стареешь и сдаёшь.
Вдруг встрепенёшься,
вспомнишься,
бежишь. –
Куда-то рвёшься,
в буйном исступленье,
и глядь –
ты соучастник преступленья,
всеобщего,
с названьем громким –
«Жизнь»!
Судьба иль карма? –
Как не назови –
тащиться в поводу
бездарно, тупо.
И видит Бог –
любой из нас преступен,
коль может жить
без воли и любви!
Офелия!
Я мог тебя любить!
Но Автор,
сочинивший наши роли,
всем одарил нас,
всем воздал нам
кроме
возможности
сердцами вместе быть!
…
P.S. Отправить ли?
Отправил ли уже? –
Возиться с почтой не пристало принцу!
Забывчивость. –
Вот наш ведущий принцип! –
Так отчего ж
так тяжко на душе?!
16/10-84 г. Поленово
Г. Шориной
Эта сладко знакомая боль
и под сердцем щемяще и тесно –
это в сердце рождается песня,
иль надежда на встречу с тобой.
Я спешу.
Я сегодня богат.
Дождь. Болотце подернулось оспой.
Но горит грандиозная роспись
дальней рощи. Там пишет закат.
Стонет лес, отворённый ветрам.
Точно капли с невидимой кисти
на тропу мою падают листья.
Завершается осени храм.
Горизонты огнём опалив,
от холмов по расцвеченным скатам,
как с огромной палитры, с заката
киноварь наполняет залив.
Облаков просыхающий свод
озаряется зыбко и резко!
Перелесков прозрачные фрески
над дымящимся колером вод.
Я спешу... И предчувствия дрожь.
Или это лишь ветра причуда?
Полон мир ожиданием Чуда.
Но опять
начинается
дождь.
Точно ветер примерил хитон,
так вошёл, чистый строй не нарушив,
этот дождь, остужающий душу,
обнажающий ярость цветов.
Странный дождь –
он пришёл и ушёл.
Грезит вечер, сияньем залитый,
будто кто-то читает молитвы,
на ответы надежды лишён...
Но опять отворилась заря.
И зажглась ее стенопись всюду. –
Вот оно – несказанное чудо!
Дальний холм,
как престол
алтаря!..
Перейдёшь лишь ложбину,
а там
остановишься, в сердце
с поклоном,
пред гигантским и пламенным кленом,
давшим жизнь
всем вселенским цветам!
И раскрывшимся сердцем лови
это буйное празднество цвета! –
В нём душа отошедшего лета
и дерзанье последней любви!
Не могу я –
бессильны слова
пред Высоким Восторгом Прощанья...
Ветер воду листвой орошает
и мерцает от капель трава.
И душа, что в плену Волшебства
в этот миг ни о чём не попросит.
Одаряет загадками осень.
Что ответы? – Сухая листва!
Пой же, Осень!
Тебе лишь одной
и доступны такие напевы.
Дивной Сказкой Сикстинской Капеллы
разгораешься Ты
надо мной!
29/10-84 г. Поленово
Как буфер орденских нашивок
таская пыль опальных лет,
глотая горький дым ошибок
он взялся за автопортрет.
Не пощадил белил и пудры,
и прочих выгодных снастей.
Но время обнажило мудрость,
сквозь мглистый листопад страстей.
Учась у древних – со свечами,
где свет над тенью колдовал
и сам того не замечая
он весть Нетленья создавал.
Как будто Кто-то был при этом.
Горящих чувств, смиряя шторм
ложились краски дивным цветом
на гордый абрис чистых форм.
Закончил он, глазам не веря.
И понял вдруг – вся жизнь его –
всего лишь созиданье двери,
чтоб в мир входило
Божество!
17/10-86 г.
В.Александрову
Восходит солнце.
Дождь лучей
омыл мосты и кроны,
зажёг, как свечи, тополя, кресты и купола.
Проходит миг.
И вот рассвет,
блистающей короной,
горит над миром
и земля,
как будто не спала!
Вот полыхнули облака.
Упав кораллом в воду,
померкли бусы фонарей,
ушедший миг храня.
Но так чиста и так легка
мелодия восхода!
И так прозрачна акварель
нетронутого дня!
О, эта радуга надежд –
умом неуловима!
О, эта вера,
что ушло
всё худшее навек!
Что стрелы всех грядущих бед,
как сны, промчатся мимо,
что всё, что помнишь о себе –
лишь горестный навет!
О, этот вечный пик весны,
что строй вселенский руша,
возносит празднующий май
над склоном октября!
И вдохновенье новизны,
животворящей душу,
как будто в нас, рождая нас,
рождается заря!
Все новорождено! – Мечты –
вот суть любой природы.
И прав лишь тот, кто может жить
в согласии с мечтой.
Быть может сущность красоты –
в бессмертии восхода.
И живо в мире только то,
что дышит красотой!
Приходит самый новый день,
спеша мостами радуг.
Быть может, этой ночью был
над кем-то звёздный час.
Послушай – длится над землей
простое слово правды,
меняя дух, меняя плоть
и всё, что живо в нас!
О, как недолго длится миг –
но в нём - вся суть итога!
И в пляске бликов по стеклу,
и ряби по воде,
и в зыбком пламени небес
Лицо Живого Бога!
И если здесь святого нет,
то нет Его нигде!
Твердит, что неподвижен Бог,
лишь тот, чье сердце глухо!
Гудит, что в с е предрешено,
пустая голова!
Жизнь – это вечный диалог
материи и духа.
И каждый миг
приносит в мир
священные слова!
20/10-85 г.
Дождь В. Щебланову
Плескался по кронам ветер,
окалиною листвы
стекая с покорных веток,
листая теней пласты.
Был друг мой в беде, как в робе,
а лес замирал, дрожа.
Литье листопада пробил
отвесный мираж дождя.
Тореро-закат свободен,
уходит, взмахнув плащом.
Корриде не быть сегодня,
сегодня мой друг прощён.
На лоб его легкой дланью
ложится омытый лист.
И слит с обновленной далью,
порыв, что как сполох чист.
Струятся земные соки
разливами рек и лет.
Серебряною осокой
прорезан вечерний свет.
Бредем сквозь ивняк прохлады,
словесный отбросив тик,
туда, где нетленным кладом
надежды горит родник.
И прячется вечер в клёнах,
и свет в переливах струн.
И кажется маг-Чюрлёнис
ткет вечность из звонких струй.
Земля в акварельной ризе
остужена и тиха.
И словно в бессмертье виза
начальный аккорд стиха.
В бессмертье не славы в смысле –
то звон листопада, миф
бессмертная плазма мысли
миров изначальный мир.
Не сказочно – идеальный,
слетающий с мифов, с Вед;
но, самый, что есть, реальный,
снедающий нас, как свет.
Когда мы от снов кошмарных
отходим, едва дыша,
мы в страхе, как в маске марли,
бежим от тебя,
Душа!
Тот лезет в стихи, тот в атом,
мне дорог ветров гобой;
а друг мой –
он психиатр –
единственный – за тобой.
Рвёт печень его полудней
науки его престиж.
Но в полночь – он стон, по людям –
бессилье ему прости!
Он болен чумным разладом
меж многими и тобой.
За сумрак веков расплата,
горящая эта боль.
Весь, в латах вранья, как в жести,
когда он с трибун
гремит
триумфом.
Со мной – он честен –
твою темноту громит.
Он мне говорит: «Вторженье
немыслимо в стан её –
она ведь лишь отраженье,
лишь видение моё».
А то вдруг уйдет в молчанье
и рявкнет от муки зло:
«Но знаешь ты,
как ночами
берёт она на излом?!
Плевать, что не так учили –
ведь это тупик, хана!
Ты думаешь, мы причина?!
Врёшь, парень,
она. Она!»
Он нервно прибавит шагу.
В мозаике, листьев, след.
А дождь напевает сагу,
над млечностью рек и лет.
Вот ветер вплывает в поле
летучим корветом мглы.
А дождь утоляет боли,
водою живой омыв.
В нас зреет азарт идущих
сквозь мерзь изуверских смет.
А дождь открывает в душах
миров изначальный свет.
9/2-78 г.
Сквозной огонь.
Над горизонтом низким.
Янтарный сгусток рощи. Плёс. Ока.
Спешит причалить к солнечному диску
Плот мокрой тучи, раздвоив закат.
Как затонувший барк песчаный остров.
Холмы, деревня – крыши и сады.
И колокольни золочёный остов
Над витражом светящейся воды.
И тишина.
Остановился ветер.
Щемящий очарованный покой.
Как будто мир и свет на целом свете.
И всем до Божества подать рукой.
11/10-84г.
Поленово
... С.В. Броницкому
Путь познания – изначален.
Окончанья не предстоит.
Кто твердит, что успех случаен –
тот не ведает, что творит.
Позавидовав озаренью,
он не знает, что Дар не дань ,
А призванье к самосожженью,
чтоб была «хоть одна звезда».
Шаг к прозрению – не нажива
в книжном рынке уснувших веков –
он – сквозь стон, когда рвутся жилы
из кровавых орбит-оков.
Не триумфы, прилипших к стулу,
в респектабельности ужа –
Это сердцем бросок на дуло
когда тело уже – душа!
Это с болью игра на дыбе,
где из судорог, как из пут,
только хрип и глаза..
А нимбы
после правнуки нанесут.
Этот путь - сквозь плевки неверья,
в раже жрущих и ржущих рож,
где от века покой не ведом –
разве что на кресте
уснёшь.
Где бежит за тобой не слава...
Как за раненым зверем вслед
волочится зигзаг кровавый,
обращаясь в кометный свет.
Октябрь 74.
Сентябрь
Марине П. и Сергею В.
Затихают Фауна и Флора,
словно у дверей исповедальни,
будто бы обряд исполнив давний.
Листопад, как роспись по фарфору.
Эти отрешенные восходы
в абсолютной нежности контраста,
где застыли, застилая своды,
облака – цветы из алебастра.
Кажется почти невероятным
колер ослепительный и мягкий
полдней, уплывающих, как яхты
или звук старинного рояля.
Вдаль уходят, чтобы в нас остаться
эти звуки музыки творимой
в забытьи чистейших медитаций,
где у края памяти стоим мы.
Осень увлекает вне аспекта.
Но подводит к грани откровенья,
уронив к ногам заката спектр,
словно гейша свой заветный веер.
И к закату тянет, как к камину.
и в душе, и в воздухе свежее.
И непостижимо постиженье.
И листва охвачена кармином.
Будто стерты бренности приказы.
Но не верой в притчу увяданья. –
Трепетом предчувствия свиданья
с чем-то неосознанным прекрасным.
Боже,
как нам важно,
в отчужденьи,
в гвалте жизни темной, как таверна,
пусть не осознаньем –
ощущеньем
прикоснуться к Сущности творенья!
Пусть потом за дерзость нас отбросит
к бойне притязания и плоти.
В нашем сердце не угаснуть ноте
чистоты,
что нам дарует осень. –
Силой беспримерного примера
самоотречения во имя
будущего гения премьеры
вскормленного соками своими!
Ах, сентябрь,
синонимом загадок
ты плывешь играющий и мудрый –
гордая симфония заката
с лейтмотивом
праздничного утра!
Ни с того ль
идущие сквозь вечер,
сквозь его капризы и причуды,
мы несем, как трепетные свечи
тихий свет чарующих предчувствий?..
...Ах, сентябрь,
реликвией редчайшей
эти ночи,
как с ладони юной,
родников реликтовые чаши,
полные любви и полнолуний.
27/9-80 г.
Вселенья осада.
Над дачами вечера дым.
Вселенная сада,
Как звёзды роняет плоды.
Трава купоросом
Цветёт по их медным бокам.
Вразвалку по росам
Бредёт разомлевший закат.
Смятенье растений
Смиряется, гаснет..
Ко мне
Их синие тени
Ручьями бегут от корней.
На темени крыши,
Сбив рыжий вихор облаков,
Лоб времени скрывши
Хна-темень легла колпаком.
Изломанной лептой
Луну бросил всед ей Восток.
В трёхтомнике Лета
Дочитан последний листок.
9-75г.
Белые тени
темнеющих дней,
тёмное пламя ночей отгоревших,
грешное сердце, пленя, отогревших,
вызвали память из царства теней...
Чудится,
будто пустынный собор
вдруг озаряется вспышками пений...
Кто-то восходит по гулким ступеням,
факел горящий неся пред собой.
Не обернуться! –
Застыл не дыша...
Нет. Я ничем не похож на Орфея –
Арфы не взять.
Только здесь не афера –
Это на миг приоткрылась Душа.
Не обернуться! –
Предчувствия дрожь...
Прошлое было нелепостью дикой.
Но ведь оттуда грядет Эвридика!..
Чтобы исчезнуть, едва позовёшь!..
Тут не придёт упредить Иоанн –
Будь даже первый послушник при Боге!
Только предчувствием,
точно прибоем
плещется чувств золотой океан.
Мне-то за что?..
Даже в миг тот святой
страсти вгрызались в хребет, как пираньи .
Я сомневался.
Горящей спирали
Вечность свивала упругий виток.
Я сомневался, почувствовав: «ДА!»
Голос услышав, звучащий как Бездна...
В гении рвётся
скучнейшая бездарь.
Вены вскрывая, врывается Дар.
Словно туман, разорвавший рассвет,
сбив облаков розоватую пену,
вырвется кровь из телесного плена,
напоминая о кровном родстве.
Тут не забыться! –
Следы как слюда
от светофильтра для красной подсветки.
Мир бутафорится – чванный и ветхий.
Память свежа – точно водка со льда!
Память крепка,
точно «царская водка» –
тащит на плаху, как будто на трон.
Дух на издохе –
Дайте мне откуп!..
Не отпускает,
хоть вырви нутро!
Но ускользнул я! –
В подвалах попоек
выслепил взгляд этих пристальных глаз,
жизнь обратив в санитарнейший поезд,
в тряску на койках и вой по углам.
Жил, для прозрения недосягаем.
Даже вчера ещё
плёл напролёт.
Веря,
что память «укрыта снегами»,
падал.
Петлял,
подплывая под лёд.
Но ледники
исчезают внезапно! –
Ихтиозаврами жмемся ко дну.
Все для сегодня.
Но – завтра?
Но – Завтра?!
Вымерли те, кто пришёлся ко дню!
Дело, конечно, не в смерти телесной.
Жизнь – это тело сжигающий дух...
В губы заката флейтой железной
город взял Вечер, словно пастух.
Музыка льётся...
Оглохшему даже
явны аккорды бездонных высот.
Не упасает телесная стража,
если окован белёсым висок!
Винтится видимость
калейдоскопом.
Так и не смог я проспать по углам.
Грезы пусты! –
жизнь не взять автостопом!
И из судьбы
надо вытряхнуть хлам!
Грезы пусты!
Пусть Былое приходит.
Стань перед ним обнажённо постыл...
Небо простит до Второго Прихода.
Лишь бы в тебе Его Зов не остыл.
78г.
А осень
страницы листает,
по росам струится листами.
Над озером,
выцветшем сталью,
узорные вышиты стаи –
по синему ситцу –
крестами...
Представьте –
по синему – черным,
туда,
где по белому красным,
как далью обещанный праздник,
заря разгорается горно.
Как горн
раздувается ветром...
но гаснет.
И дождь уже начат.
И вечер,
печальный, как Вертер,
под кленом сгорающим
плачет.
10/10-83 г.
Там запад,
как факир, глотал
пылающий клинок заката
и рельс рыдающий металл
минорной истекал токкатой,
когда по струнам их крылато
смычок экспресса пролетал!
Там к отражению прирос,
навечно бросив взгляда якорь,
Нарциссом, Квазимодо-мост...
И ночи голубой фиакр
катил, немного погодя,
блистая спицами дождя.
И три палатки,
как пилотки,
сползавшие на лбы холмов,
дарили нам приют короткий.. .
И ветры снов качали лодки,
под хор лягушечьих псалмов.
И предрассветная прохлада,
росою дали озарив,
нас поднимала до зари,
до глянца холст реки прогладив!
И над янтарной бухтой ржи
вставали утра миражи.
А в темном кратере оврага,
в зеленом дыме дубняка,
кипела лава родника!
И обжигающая влага
текла по бронзовым телам,
их раскаляя добела!
И падал день,
как метеор.
В котле пылающего свода
мы кипятили кровь, как воду!
Как погребальной меди ор
росли в мозгу ее рулады
безумной музыкой распада...
И жизнь как пар
рвалась из пор!
.......................
Сгорая в горизонтах стертых,
по пеплу одичавших сил,
сквозь стон клокочущей аорты
я шел вперед упрямей черта!
И жил, как Бог!..
И счастлив был!
Май 72.