Во всю горизонталь. Субъективные заметки о русской поэзии. Часть 4.

(продолжение)

"КАЖДЫЙ ВРОДЕ ОТДЕЛЬНЫМ ПУТЁМ"

…Да, по этой склонности к сидению получилось так, что я лет пятнадцать не была в Москве. Уже и перестройка состоялась, и много чего произошло. Я растеряла все деловые и дружеские связи. И всё прекрасное, связанное с Москвой, что в юные годы она мне подарила – «неистребимое святое зёрнышко» – куда-то глубоко закатилось, забросалось житейским хламом. Я её забыла. Но не забыла она меня.
В 2001 году произошло чудесное событие. С одной стороны, вроде как и рядовое: я стала членом Союза писателей России – гордиться особо нечем, их, членов СП, в Белгородской области в настоящее время уже и не скажу сколько, но очень много. С другой же… это произошло без моего ведома. Заявления в местную организацию я не подавала, рекомендаций не собирала. Потому что, признаться, проходить по подготовительным этапам обычного приёма, по мытарствам разборок стихов и отношений совсем не хотелось, да и мнение собратьев по перу интересовало значительно меньше, чем сам упоительный процесс стихотворения – ведь это было в самом начале, это было волшебство. Но случилось так, что мой недавно вышедший сборничек попал под руку и, видимо, под настроение лиричнейшему из лириков, известному писателю Валентину Устинову… И он сам всё решил. В те дни даже познакомиться мне с этим человеком не пришлось. Одно только было «чудное мгновенье». Когда на какой-то сцене в Старом Осколе вручали писательские билеты, я вдруг услышала, что меня окликнули, оглянулась – поэт Устинов улыбается и что-то говорит. Что – не расслышала. По нормальному раскладу бытия, мне наверное, следовало его как-то поблагодарить. По нормальному! Но моя жизнь вернулась в своё какое-то русло, а вся Москва с москвичами – в своё. Ситуация тогда складывалась так, что все люди «моей» Москвы или умерли, или эмигрировали. В какой-то момент острого ощущения своей никчемности – когда «былых сует пелена» истончилась настолько, что стало ясно, что никакие заплаты не спасут, накал былых страстей сошёл на нет, а других не маячит, – я и сама собиралась уезжать в Израиль. Была такая возможность, и уже были предприняты конкретные усилия.
Но тут на пути моём буквально чудесным образом возник священник по имени Сергий (с которым мы знакомы были, но не настолько, чтобы я могла поведать о своих намерениях) и поставил меня «на место», а именно: на место секретаря Марфо-Мариинского сестричества милосердия. Не скажу, что не сопротивлялась – вылезать из родного болота не хотелось. Но, с другой стороны, это насилие над личностью совершалось как бы и без особого насилия, потому что подсознательно было ясно – это шанс расстаться с лохмотьями совсем уже обесточенной богемы. И я на удивление быстро и легко перестроилась. Послушания в сестричестве мне нравились все – собирать по магазинам пустые коробки для вещей, разбирать, сортировать старую одежду, приносимую горожанами для неимущих, принимать бездомных людей, потоком шедших с утра до вечера в монастырь с разными своими нуждами. При этом общение с сёстрами, церковные службы, занятия… Это было прекрасно, ново, это была другая – нормальная – жизнь. И всё что было ДО, уже перечеркнуто. С поэзией и поэтами, доводящими до умопомрачительности, было покончено. Теперь – только акафисты.
Однако ж, как оказалось: это был не уход от поэзии, а всего лишь такой санаторный этап на пути в самое смыслообразующее её пекло, к евхаристическому её назначению, на пути возвращения к началу вещей.
«Господи! – думала я время спустя, оправившись от неофитской эпилепсии. – Как же хорошо, что Ты не такой топорный, как мои представления…»
Вот только один сюжет из той замечательной жизни.
Раннее утро 1 января. На остановке я одна. Жду автобуса в Никольское: там сегодня отец Сергий будет служить литургию и молебен. Сегодня память мученика Вонифатия, известного помощника в избавлении от недуга пьянства (а также, кстати, курения – лично проверено!). Утомлённый празднованием Нового года город спит мертвецким сном, а я стою посреди трезвящей морозной сини, исполненная подвижнического восторга. И вдруг на той стороне улицы вижу человека. И он тоже видит меня и идёт – прямо по дороге, не спускаясь в переход, идёт ко мне. Он изрядно помят, оборван, синеватого цвета, с непременным фингалом под глазом. Но при этом лицо его озаряет ослепительнейшая улыбка осчастливленного внезапным везением человека. Это Марк. Лауреат нескольких фестивалей поэзии и авторской песни. В недавнем прошлом. А в настоящем – бродяга, ночующий по чужим случайным квартирам, чердакам (до подвалов, насколько я знаю, он не опускался). Марк вообще в тот период регулярно приходил в сестричество – переодевался в чистую одежду, долго благодарил (манеры у него были изысканные, слог витиевато-утончённый, выговор интеллигентный), пил чай, читал (если было кому слушать) свои очень светлые, даже местами задорные стихи и уходил.
Эта встреча со мной в этот безнадёжный час в этом обожравшемся и опившемся обезлюдевшем городе для него – новогодний подарок, может, даже и милость Божья. Ну и что я должна была делать с моим боевым настроем на борьбу с пьянством?
Несколько лет назад Марк исчез из города. Какое-то время я ещё непроизвольно прислушивалась к шагам, угадывала «его» облик в уличной толпе. Но Марка не было. Говорят он уехал-таки, как и собирался, в Оптину пустынь. Кто-то его звал, приглашал. Дай-то Бог…
А что? «Русская поэзия не может просто так уйти в песок. Она ходит, ищет пути выхода…» Это замечание принадлежит Евгению Евтушенко. Как, между прочим, и афоризм «Поэт в России больше, чем поэт». В юные годы плоды творчества этого многогранно одарённого человека мне весьма послужили. Потом позвали новые пути, новые встречи, появились новые дела и новые, стало быть, поэты. Наверное, на смену времени, когда «каждый вроде отдельным путём, Мы не узнанные друг другом, задевая друг друга идём…», пришло время узнавать друг друга. Вот тот же отец Сергий Клюйко в свои юные годы тоже увлекался поэзией Евтушенко, и сам стихотворствовал. Потом, правда, это занятие оставил. Но ничего ведь бесследно не проходит..
Моё же увлечение поэзией Евгения Евтушенко совпало с другой болезнью, затянувшейся на многие годы. Недуг этот звался странной стороной Беларусь. Таковой она перешла в мою память из произведений советской, русской, древнерусской литературы. Какой-то особенной, расположенной почему-то на краю света, где непохожие на всех – ясные, мужественные – люди живут в постоянном ожидании и готовности к чему-то Главному. И я жила с подспудной мечтой – это всё увидеть. Со временем постепенно симптомы отроческого недуга отступили и как бы растворились вовсе.
Но вот в конце 2009 года мы вдруг едем в Минск. «Вдруг» еду я, а для отца Сергия Минск – родной город, в котором он уже более четверти века не живёт, но с которым не расстаётся никогда, и более того – родственные, дружеские, деловые и – главным образом – духовные связи не ослабевают, а расширяются и обогащаются. И журнал «Добродетель» стал своеобразным звеном русско-белорусского этого взаимодействия, в каждом номере его непременно выступают литераторы из объединения «Духовное слово», возглавляемого Борисом Ганаго, и другие авторы. Я ехала в Минск с чисто деловой целью. Я на самом деле забыла и, как мне казалось, выбросила из сердца и головы все фантазии. Даже волнительные слова бабки Ганны, от которой прежде, что называется, дух захватывало:

«И ты не стамляйся шукать радню по белу свету.
Шукай радню и завседы радню отшукаешь…»

Но именно она же первой и «встретила» меня, едва ступили мы на белорусскую землю. Образ этой «белорусской бабушки и бабушки всего мира» – героини поэмы Евгения Евтушенко – «крестьянской Коллонтай партизанских болот» – тут же ожил, как только отец Сергий познакомил меня со своим другом детства Дмитрием Суботко и тот стал рассказывать о своей героической партизанской бабушке, теперь, конечно, уже покойной, но остающейся нравственным мерилом. Таким образом, в который раз пришлось удостовериться: добрые семена из сердца никуда не деваются, но под действием тепла и влаги в какие-то моменты прорастают и дают и цветы и плоды. И ещё раз. И ещё…
Словом, «от Бога не убежишь». Как сказала удивительная и прекрасная молодая монахиня Евпраксия. В своё время она сбежала с филфака. Думала – с упоением работая санитаркой в психбольнице, что сбежала навсегда. Но постепенно вокруг больницы стал образовываться монастырь. Теперь это известная всему миру расположенная в сердцевине Беларуси Свято-Елисаветинская женская обитель, и Евпраксия несёт послушание в книжном издательстве, занимаясь тем, к чему еще в юношестве призвал её Господь, дав талант и любовь к словесности…
Но вернёмся, однако же, в Москву…

(Продолжение следует).

Наталья Дроздова, 2012

Сертификат Поэзия.ру: серия 1246 № 95248 от 22.09.2012

0 | 1 | 1450 | 25.04.2024. 19:41:05

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []