Во всю горизонталь. Субъективные заметки о русской поэзии. Часть 1.

«Бурю внутрь имея помышлений сумнительных о житии своем,
пиит российский в уныние прииде.
Богомудрый же глагол твой, святителю Филарете, услышав,
яко не всуе жизнь от Бога нам дадеся, благодарне вразумися…»
Из акафиста святителю Филарету,
митрополиту Московскому и Коломенскому,
чудотворцу.

«– У меня такое чувство, что я должна написать о Сергии Радонежском, благословите. – А что нового ты можешь о нём написать? – Ничего…» Много раз прокрутила я в мыслях предполагаемый диалог и, в конце концов, ничего батюшке не сказала, попросила только благословение на поездку в Москву. И отправилась в Сергиев Посад. За благословением к самому преподобному. Таким образом я благоразумно, как мне представлялось, отделила частную жизнь, в смысле занятие художественным творчеством, от работы и от течения житья-бытья вообще. Но это никакой роли не играло, потому что как бы в моём сознании все события ни разделялись, на самом деле они уже давно были сплетены, глубоко и нерассоединимо. Доставалось лишь поэтапно ощутить себя в этом потоке исполнения таинственного плана. Цикл стихов, названный «Поэмой об отце» (http://www.poezia.ru/article.php?sid=88053) увидел-таки свет, параллельно удиви-тельным событиям, неожиданным поездкам, встречам, знакомствам, поразительным сцеплениям обстоятельств, цель которых была неясна, но при которых, так или иначе угадывался облик преподобного Сергия. И тепло его молитвенного усердия. Непрестанное. То под спудом текущее, то по самой что ни на есть поверхности жизни, то сливающееся с усилиями других людей…

ЗАГАДОЧНОЕ ИМЯ ФИЛАРЕТ

Не обращая внимания на моё сопротивление, Марийка заставила-таки меня съесть – в семь часов утра! – овсяную кашу, выдала пуховые варежки взамен моих шелковых перчаток, из которых одной нет, и мы пошли на мороз. «До «Парка культуры» едем вместе, потом расходимся. Слушай же, что я тебе говорю!..» Не переставая изумляться, как случилось, что мы стали дружны, я ловлю себя мыслишке, что могла бы и вовсе от тягот быта уйти в полное к ней послушание. Но нам, однако, только до «Парка культуры».
Сев на свободные места, мы оказались друг против друга. Мой сосед слева, гражданин, по всем признакам, без определенного места жительства, тут же с облегчением опустил свою голову на моё плечо и засопел. Мария усмехнулась, глядя. Она красива. Как может быть красив несуетливо деятельный, уверенный в себе человек. Она москвичка в третьем поколении, женщина умная и практичная, фактически всю трудовую свою биографию посвятившая Госснабу, а нынче – успешная землевладелица, в дачный сезон путешествующая от дачи к даче – Подмосковье, Рязанская губерния, Нижегородская. Любвеобильная бабушка троих внуков, не забывающая при этом и об общественном поприще, становясь человеком всё более церковным. Это естественно: она – внучка священника и вообще родственница святого, имеющая «в личном пользовании» частицу его мощей. Мария Викторовна Гумилевская – праправнучатая племянница выдающегося деятеля православной церкви, архиепископа, недавно причисленного к лику святых – Филарета Гумилевского (Черниговского). Благодаря ему, собственно, мы едем сегодня вместе: Мария по своим делам на шоколадную фабрику, я – в Сергиев Посад, в лавру и в гости к двоюродной её сестре, с которой наше знакомство завязалось, – доктору медицинских наук Людмиле Никоновне Милютиной.
Соприкосновение с великой личностью никогда не проходит бесследно, душа интуитивно ищет «продолжения знакомства» и – как правило – находит. Таким образом, случайное обращение к трудам основателя русской патрологической школы преосвященного Филарета Гумилевского однажды вовлекло меня в безграничное пространство нечеловеческого таланта этого учёного монаха. Но в этом пространстве оказались, естественно, и другие люди. В том числе совершенно конкретные. Близкие. «А я ведь знаю праправначутую его племянницу – Людмилу Никоновну, она с моей тёщей Людмилой Константиновной Воздвиженской в медицинском институте училась…» – сказал однажды отец Сергий Клюйко, духовник и непосредственный мой начальник, под руководством которого я несколько лет уже подвизаюсь в Марфо-Мариинском сестричестве милосердия, в журнале «Добродетель». И в скором времени в журнале был опубликован очерк «Дерево, которое посадил монах. Архиепископ Филарет Гумилевский и потомки его рода». Это было в апреле 2009 года, а в октябре этого же года в Чернигове состоялась канонизация святителя. С тех пор он не оставляет журнал своим покровительством. «Знакомство» продолжается. В номере, рассказывающем о торжествах в честь канонизации, была напечатана подборка стихов Веры Коричевой (дочери Л.Н. Милютиной), предваряло которую небольшое предисловие автора: «В нашей семье часто звучало загадочное имя Филарета, о котором я имела весьма смутное представление… Не знаю, покровительствует ли мне в жизни этот мой святой родственник, но присутствие Ангела хранителя я иногда чувствую: он ограждает меня от многих ненужных встреч и событий, а может быть, и просветляет порой мои стихи..». А стихи у Веры действительно просветлённые – не вымученные, но радостно и свободно льющиеся. Добротные, я бы сказала, – какой бывает выпечка на качественной закваске.

«Последний снегопад
Летит на белый март,
И белый март, увы,
Нисколько не чернеет,
Хотя грачи гремят
Уже весенний марш
Под зимним осыпающимся небом…»

«Загадачное имя Филарет»! Вот ведь блаженство – сидеть на сундуке с фамильными сокровищами и болтать ногами – не зная, что откуда взялось, но по чьей-то сильной и любящей воле ощущать себя частицей и участницей великого Домостроительства. Примерно так написала я тогда в комментарии к Вериным стихам, имея в виду кровную её принадлежность к великой фамилии. На самом же деле это Домостроительство является источником такой многоразветвлённой в пространстве и времени цепи событий, которую человеческим взором и человеческим умом не осмыслить. Можно только догадываться. «Загадочное имя Филарет»… О чём, о чём ещё твердит, к чему такому родному влечёт это словосочетание… Боже мой! Так ведь к Пушкину же! Александру Сергеевичу!
Это имя студенту Московской Духовной академии Дмитрию Гумилевскому при пострижении его в иноки дал Филарет Дроздов – митрополит Московский и Коломенский, ныне святитель. Своё имя он ему дал. Это было знаком особого отличия и за всё время его начальствования единственный в своём роде факт. Предание говорит, что московский святитель готовил юного инока к себе в преемники, проявляя к нему отеческую заботливость и вместе с тем строгость. И несомненно, что эта школа мудрого иерарха имела великое влияние на Филарета Гумилевского, в академии его называли «Филаретик». Пострижение Гумилевского состоялось 19 августа 1826 года. А немного позднее произошёл знаменитый диалог митрополита с поэтом Пушкиным. Роль, которую сыграл он в судьбе поэта, увековечена даже в акафисте святителю (словами, вынесенными в эпиграф к настоящим заметкам). В 1828 году переживавший острейший духовный кризис Пушкин написал стихотворение «Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана…» В январе же 1830 года ему сообщили, что произведение прочёл сам митрополит Московский и он же отвечает ему стихами! К нему, этакой ничтожной личности, получающей бесконечные выговоры от начальства, поучаемой всеми кому не лень, что должно делать, чего не следует, – первоиерарх Русской Церкви, человек, который при желании мог бы стереть его в порошок за новое богохульство (ведь в то время у царя ещё лежало пушкинское «дело» о «Гаврилиаде»), нисходит к нему со своим стихотворением. Причём произведением достаточно искусным и остроумным:

«Не напрасно, не случайно
Жизнь от Господа дана.
Не без цели Его тайной
На тоску осуждена…»

Причём и по форме оно было написано как от имени Пушкина и выглядело не как поучение со стороны, но как ответ самому себе. И эта прозорливость, и сам поступок, конечно, потрясли Пушкина. «Потоки слёз нежданных», несомненно, были искренними и, как известно, обернулись строками проникновеннейших «Стансов», посвящённых митрополиту, – «В часы забав иль праздной скуки…», заканчивающихся удивительным четверостишием:

«Твоим огнём душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт».

Где именно и когда слышал он серафимское пение? Этот вопрос из тех, что задавать поэту – любых времён – не следует. От такого вопроса он может выйти из себя. Или же – своим ответом – вывести из себя вопрошающего. Один мой знакомый, помнится, на вопрос «Где ты был?» часто отвечал «Везде». Это не было правдой, так как на самом деле он скорее всего шастал по задворкам микрорайона в поисках порожней стеклопосуды, дабы обменять её на полную. Но это было близко к истине. (Помните у Пастернака: «Пока я с Байроном курил, пока я пил с Эдгаром По…»), о чём свидетельствовали появлявшиеся вскорости стихи, весьма умные и выразительные. Послужили ли они автору во спасение – вопрос иного плана. Поэты зачастую воображают себя «любимчиками Бога». И не без основания. Порой то, что достигается другими в результате многих трудов, им даётся сразу и за «просто так»: ощущение вечности «прямо сейчас и здесь». Оно представляет собой как бы такое полотно, сотканное из одной непрерывной нити событий, вытекающих одно из другого. Как у Чехова в «Студенте»: «Ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой». Причём, на «том» конце может оказаться кто угодно: и сгинувший под забором бомж, и святой подвижник. Или же внезапным образом являются люди, прежде как бы никак с нашей реальностью не соприкасавшиеся, и начинают играть важные роли в нашей судьбе. И всё настолько рядом – только руку протяни.
И, в общем-то, каждому даётся по справедливости. Только у Отца Небесного справедливость-то иная, отличная от наших представлений о ней как о распределении материальных благ и всяческих удобств и наслаждений.
(Продолжение следует)

Наталья Дроздова, 2012

Сертификат Поэзия.ру: серия 1246 № 95206 от 20.09.2012

0 | 1 | 1892 | 20.04.2024. 15:38:29

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []