На Поклонной. 2011

Если бы ваш хвалёный Bonaparte прибыл сюда не с мечом, а с вином, речью приличной, даже пусть бы с тоской по мировому господству – разве не поняли бы человека? Непременно бы поняли, даже бы встречно свой запас выставили и цыган позвали по тогдашней барской моде. И завоевал бы он русские сердца на третий день. А сердце русское – оно мягче воска, но уж ежели озверить его – чистая сталь.
Вот француз не захотел по-хорошему – и пришлось ему морожеными воронами заедать горечь поражения.
А немец хоть бы и со шнапсом пожаловал – все равно ему смерть на смерть, ибо страшный уж очень, совсем никакой человеческой видимости. Просто инопланетянин какой-то был этот немец. И Европа с Азией слились и ощерились на исчадие.
С такими мыслями приятно обозреть свежевыкрашенную под праздник артиллерию и танки. Они никакие не музейные, весьма новые и убедительные. И этим мне сильно нравятся.
А еще пуще нравится гуляющий народ.
Быть совсем уж трезвым в такие дни в этом месте даже и неприлично, да никто и не трезв особо, кроме малых детей, которые все просятся залезть на орудия.
Гранитный храм Мнемозины высится курганом. Гулкая полость державной Памяти полна живыми солдатами, курсантами, которых привозят сюда.
По жертвам войны скорбят столько лет, сколько они жили бы на белом свете, не будь убиты в молодости. Собственно эту загубленную молодость-зрелость и помнят.
Еще на длину одного-двух поколений катит инерция государственного статута, все более казенного.
Сочтем-ка… На днях, 6 мая две тысячи одиннадцатого года! – в возрасте ста десяти лет – упокоился с миром последний ветеран Первой мировой войны. Клод Стэнли Чулз был военный английский моряк, австралиец.
Впрочем, забвение уже наступает, сеет на наши головы, как легкий дождик.
И под это дело самое время достать что припасено и отхлебнуть.
Будем здоровы.
Родина-Ника, Мать-Победа врубается махом железной руки в майские тучи, летящие догадайтесь с какой стороны. У подножия стелы Георгий тычет копием в толстенное Зло, порезанное на куски, как колбаса.
Никин рот разъят нескончаемым ура.
Весь гранит, латунь и сталь Поклонной все больше знаменует не прошлое, а настоящее и даже будущее. Ибо камень и сталь тоже текут и в течении своем разглаживаются, умеряются и стихают.
И гора больше похожа на поле.
Великий город всегда таков, что он разглаживает свои холмы и складки земные.
Сам взлетая ввысь, как Ника, стелами своих высот, разравнивает материнскую землю, нивелирует и угнетает.
Тяжелые башмаки домов еще утопчут землю вокруг, наждаки дорог загладят взъемы неровностей, Поклонная под тяжестью времени и камня станет еще ровней - и мы станем пращурами здесь, на этих великих московских равнинах.
Воспоминания о нас – наши тени – избудутся и забудутся, и липкие лианы новых, иных желаний обовьют стволы древних страстей, порывов, грехов.
И тогда я бы хотел привидеться предку среди прочих видений.
Ибо я знаю, что виденья былого будут шастать здесь всегда – спустя и век, и тысячу лет.

Александр Медведев, 2011

Сертификат Поэзия.ру: серия 733 № 87018 от 12.05.2011

1 | 0 | 1595 | 19.04.2024. 17:52:43

Произведение оценили (+): ["Геннадий Куртик"]

Произведение оценили (-): []