F. Pessoa. Продолж. Бабочка, делающая меня смешным и нелепым...

10.

Да, вот такой я и есть, ничтожный и чувствительный, способный на побуждения сильные и захватывающие, хорошие и плохие, благородные и низкие, но не способный на чувство сохраняющееся, на эмоцию, длящуюся во времени и проникающую в самую глубину моей души. Во мне живёт стремление к постоянной перемене объектов своего внимания, какое-то нетерпение, присущее самой душе, её можно сравнить с опрометчивым ребёнком; беспокойство, постоянно возрастающее и всегда то же самое. Всё меня интересует, но ничто не привязывает. Внимаю всему, пребывая в состоянии, близком к трансу, отмечаю мельчайшие мимические изменения лица собеседника, бережно собираю тончайшие модуляции его голоса, интонации, передающие оттенки настроений и отношений; но слушая его, не слышу, думая при этом о другом, и главный предмет беседы, таким образом, остаётся на переферии моего внимания, равно смысл сказанного мною, как и моим партнёром, остаётся, практически, почти вне поля моего зрения. Поэтому часто повторяю собеседнику то, что уже говорил ему неоднократно, снова задаю ему вопросы, на которые он уже отвечал; зато могу описать фотографически точно и кратко выражение его лица в то время, когда он говорил мне что-то, чего уже не помню, или особую готовность воспринять мои слова в глазах слушателя, хотя уже не скажу, о чём именно я тогда ему сообщал. Во мне живут два человека и оба держат дистанцию – сиамские близнецы, разделённые и уже не соприкасающиеся друг с другом.

11.

Литания ( молитва).
Мы никогда не реализуем себя.
Мы – две бездны – пропасть, обращённая к Небу.

12.

Завидую – но сам не знаю, зависть ли это – тем, чью биографию можно написать, или тем, кто может написать собственную. В этих бессвязных впечатлениях я и не ищу связи, рассказывая беспристрастно свою автобиографию, лишённую фактов, свою историю жизни, лишённую жизни. Это моя исповедь и, если я в ней ничего не говорю, значит рассказывать нечего.

В чём может признаться кто-либо, что могло бы быть ценным, полезным? Что с нами произошло, или происходит со всеми людьми, или произошло только с нами; в одном случае это – не новость, в другом - это непонятно. Если я пишу о том, что чувствую, то только потому, что таким образом доминирую над собственным лихорадочным желанием чувствовать. То, в чём я исповедуюсь, не имеет важного значения, посколько ничто не имеет важности. Я творю пейзажи из собственных ощущений. Устраиваю себе отдых от ощущений. Хорошо понимаю тех, кто вышивает, чтобы отогнать печаль, и тех, кто вяжет, - потому что это жизнь. Моя старая тётя раскладывала пасьянс бесконечными вечерами. Эта исповедь впечатлений - мой пасьянс. Не пытаюсь истолковать эти ощущения, как бы это делал тот, кто использует карты, чтобы узнать судьбу. Не ощупываю их (карты), ведь, в пасьянсе карты, собственно, не имеют значения. Разматываю себя как разноцветный моток ниток или сплетаю из себя самого верёвочные фигурки такие же, как те, что плетутся вручную исколотыми пальцами, а потом переходят от одного ребёнка к другому. Забочусь только о том, чтобы большой палец не упустил узел, который он прижимает. Потом поворачиваю ладонь, и изображение изменяется. И возобновляю процесс вязания.

Жить и вязать с тем, чтобы занять себя. Но, когда делаешь это, твои мысли свободны, и все заколдованные принцы могут гулять в своих парках между одним и другим погружением иглы из слоновой кости с изогнутым концом. Вязание... Промежуток... Ничто....
К тому же, при условии, что могу говорить сам с собой? Страшная обострённость ощущений и глубокое понимание состояния переживания этих ощущений... Напряжённость рассудка способная меня разрушить, и власть нетерпеливой утешающей мечты... Умершее желание и размышление, которое пеленает его, буто живое дитя... Да, вязание...

13.

Бедственности моего положения не ухудшают эти соединённые по моей воле слова, с помощью которых я складываю понемного свою книгу случайных размышлений. Продолжаю существовать недействительным в глубине каждого высказывания, как нерастворимая пыль в глубине стакана, откуда, как кажется, пьют чистую воду. Я пишу моё литературное творение, как пишу мои записи в торговых книгах – аккуратно и безразлично. Перед простором звёздного неба и перед загадкой многих душ человеческих, перед ночью безвестной бездны и плачем непонимающих её, - передо всем этим то, что я пишу в кассовой книге, и то, что пишу на этом листе моей души, являются вещами одинаково ограниченными Руа душ Дорадореш, такая мелочь для грандиозных пространств вселенной.

Всё это – мечта и фантасмагория, ну и что, если мечта воплощается в торговой книге как хорошо оплачиваемая проза. Разве ценнее мечтать о принцессах, чем о входной двери в контору? Всё, что мы знаем, это всего лишь наше впечатление, и всё, чем мы являемся – всего лишь чужое впечатление, мелодрама о нас, в которой, пользуясь своими ощущениями, мы провозгласили себя собственными активными зрителями, нашими богами с разрешения муниципалитета.

14.

Знать, что будет недостойным труд, который не будет закончен никогда. Но хуже, если он вообще не будет создан. То творение, что создаётся, по крайней мере, уже готово. Ничтожна его ценность, но оно существует, как жалкое растение в единственном цветочном горшке моей соседки – калеки. Этот цветок – её радость, а порой и моя. То, что я пишу, считая при этом жалким и ничтожным, может также подарить моменты отвлечения от худшего в жизни тому или другому огорчённому или печальному духу. Достаточно этого для меня или нет, но моё творение находит какое-то применение, и так всю жизнь.

Отвращение, досада, включающие в себя предвосхищение ещё большего отвращения; наказание – назавтра страдать из-за сегодняшнего огорчения – страшная путаница, в которой ни пользы, ни истины, страшная путаница...

... где, съёженное на скамье ожидания в пункте моего временного пристанища, моё презрение спит под плащом моего уныния...

... мир картин моего воображение, из которого построены также мои познания и сама моя жизнь...

Никакого веса для меня не имеет, как бы не живёт во мне щепетильность настоящего часа. Я жажду расширения времени, я хочу жить, не привязываясь к определённым ограничивающим условиям.

15.

Я завоевал, пядь за пядью, внутреннее пространство, которое было моим от рождения.
Отстаивал шаг за шагом у трясины, в которую был затянут.
Я породил мою действительность, но освободился от оков собственной личности.

16.

Размышляю на пути, где-то между Кашкайшем и Лиссабоном. Поехал по поручению патрона Вашкеша заплатить налог за его дом в Эшториле. Прежде всего насладился самой поездкой, час туда, час обратно, рассматривая разнообразие берегов большой реки и её устья, где она впадает в Атлантику. По правде говоря, во время поездки я так потерялся в своих отвлечённых раздумьях, что смотрел, не видя, чудесный водный пейзаж, радость от созерцания которого предвкушал; на обратном же пути полностью погрузился в эти ощущения. Я не смог бы описать ни малейшей подробности путешествия, ни малейшего фрагмента увиденного. Я извлёк пользу из этих страниц путём забвения и внутренних противоречий. Не знаю, лучше это или хуже, чем противоположный путь, сущность которого для меня также смутна.
Грохот поезда стих, это Кайш до СодрЕ. Я прибыл в Лиссабон, не прийдя при этом к определённому решению.

17.

Возможно, пришли часы для меня сделать единственное усилие и взглянуть на мою жизнь. Вижу себя посредине бескрайней пустыни. Мыслю о том, кем я, образно говоря, был вчера, пытаюсь объяснить себе самому, как со мной это произошло.

18.

Оцениваю спокойно, только улыбаясь в душе, вероятность того, что жизнь моя замыкается навсегда на этой Руа душ Дорадореш, в этой конторе, в этой атмосфере, среди этих людей. Мне дана возможность есть и пить, у меня есть, где жить, и есть немного свободы чтобы фантазировать, записывать свои ощущения и спать – чего ещё могу я просить у богов или ждать от судьбы?

У меня были горячие стремления и грандиозные мечты – но всё это имели также посыльный и портниха, ведь мечтают все: что нас отличает, это есть ли в нас сила, чтобы осуществить эти мечты, или удача, которая нам поможет в этом.

В своих мечтах я равен посыльному и портнихе. Меня выделяют только мои литературные способности. Да, только это действие, эта моя действительность есть то, что меня отличает от них. В душе мы все одинаковы.

Я хорошо знаю, что есть острова к югу, есть восхитительные земли, которые можно обожать, но если бы на моей ладони лежал весь мир, я уверен, что променял бы его на билет до Руа душ Дорадореш.

Может быть, моя судьба – вечно быть счетоводом, и поэзия или литература - это бабочка, которая, сев мне на голову, делает меня тем более смешным и нелепым, чем больше её собственная красота.

Тоскую по Морейре, но что эта тоска перед большим восхождением?

Хорошо понимаю, что день, когда стану счетоводом в конторе Вашкеша и Компании, станет одним из великих дней моей жизни. В этом знании чувствуется привкус горькой иронии над собой, но знаю это с полной уверенностью.

Ирина Фещенко-Скворцова, поэтический перевод, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 532 № 80782 от 22.06.2010

0 | 0 | 1987 | 19.04.2024. 21:10:44

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []