Живите долго

Пришлось применить долото. Как он этого не любил, вот такого вот зубчика, клычка такого – аккуратненько расколотого, красивенького, остренького… Что же она молчит, думал и рассматривал – зубки ровненькие и ухоженные, лапочка с образцовым ротиком. Что ж ты не орешь, лапочка, и долбанул по убегающему в ужасе – о, как он этот ужас чувствовал, знал – к корню. Брызнуло красным на белое – и щечка вдруг вздулась, она глазки закрыла и заорал он – для себя неожиданно:
– Глаза открой!
Она открыла и в ужасе опять закрыла. Он крякнул. Надо же, свою кровь на моем халате увидела, надо же, какая Зоя Космодемьянская. И рявкнул ласково, прикоснувшись к опавшей щечке:
– Глаза открыть! – Хмыкнул, и уговаривая, сказал:
– Рот тоже открыть. Сплюнуть. – Предупредил:
– Я сейчас пальцем проверю. Не дергаться!
Нашел осколок, внутренне взвыл и, подцепив пальцами, вытащил. Санировав рану, сказал:
– Завтра-послезавтра, если что-то осталось, само выйдет. Но – придите, покажитесь. Спросил:
– Что, оба клыка на один манер потеряли?
Кивнула, соглашаясь. Уходила молча. Пообещав явиться через два дня.
Ночью он думал, отчего все орут, а лапочка молчала. Отчего такая ненормальность?
Первое, что спросил через два дня, удивило обоих:
– Вы какие духи любите?
Смутилась. Ответила:
– Детское мыло.
Посмотрел рот. Убедился, что окей, и сказал:
– Завтра к трем.
– Что-то не так?
– Все так, но завтра к трем.
Уходя, оглянулась вопросительно. Отметил – ладненькая. Хрупка излишне, как-то напрягающе хрупка. Стрижена коротко, улыбается внезапно, глаза – вот глаза… Он помнил ужас, выглядывающий вроде как из-за занавески. Какая занавеска, думал, удивляясь, ужас – это когда все к черту и открытым звуком горловым ор. А она занавесочку задернула – и все. Молча. Да кто ж она такая? Полез в карточку. Место работы – музей, м.н.с. Ну и чем там, в музее, мэнээсы занимаются?
– Копаем, – ответила, – в пятнадцать ноль-ноль.
– Что копаете?
– Могилы, – рассмеялась, – все копаем. Стоянки, поселения, курганы.
Он забыл попросить ее открыть рот – для посмотреть. Она поняла, насупилась. Сказала:
– Не волнуйтесь, теперь все в порядке.
«А со мной?» – подумал.
Она углядела. Еще больше нахмурилась. Сказала:
– Посмотрим. Молотком меня больше не будете?
– Приходите…
Она договорить не дала, с ужасом и нараспев сказав:
– Ни-за-що! В это кресло – опять? – вдруг, просительным тоном...
И он решился:
– В графа Воронцова кресло.
Она что-то прикинула и сказала утвердительно:
– В восемнадцать тридцать. Хорошо.
В восемнадцать ноль-ноль у него заканчивался рабочий день.
Они встречались часто, месяц пролетел быстро, потом другой, наступила осень. Дождило, штормило, ревун надрывался, словно зверь раненый из тумана призывал на помощь. Он печально говорил:
– Видишь, каким я был?
Он был на портрете, в шляпе, с характерным для пятидесятых годов заломом, ярким румянцем, смугл. Черно-белый портрет хорошего мастера. Совершенно некомплиментарный. Да и не было необходимости. Хорош он был на портрете. Теперь, спустя тридцать лет – благообразен, сед, сух, с пристальным прищуром, очкаст и неулыбчив.
– Почему ты приходишь?
Молчит.
– Почему ты молчишь?
Смеется.
Не получалось выяснения отношений. Получалось кофе пить. Разговаривать о разных странах. Он многое видел: и Сингапур, и Мальдивы, Индонезию и Кипр, Европу объездил.
– У зубного врача хороший отпуск, – только и сказала, без зависти добавив, – обеспеченный.
Всегда слушала с напряженным удовольствием.
– Не комплексуй, – сказала однажды, – нам ведь хорошо.
«Боже мой «нам»!» – подумал.
Он не всегда мог. Он уставал. Она была хрупка, но ненасытна. И когда он, уже традиционно разрывал широкий бинт на салфетки, промокая губы свои и ее, она, фыркая, подтрунивала:
– Не перепутал бинтики?
Он никогда не перепутывал ничего. У него была свежая память, и он представить не мог, почему она, такая молодая, к жизни такая жадная, отдает ему свою ненасытность. И, не умея ответить, становился еще нежнее, еще предупредительнее. Она спокойно притормаживала его:
– Мне хорошо, ты о чем волнуешься?
Он волновался, на массажи ходил, пил разную херню. Она сказала, увидев таблетки – я сама.
– Что «сама»?
Через пару месяцев он понял, что. Она вроде бы не изменилась. Все так же была молчалива, все так же жадна к нему. Но сил у него становилось все больше, и вожделение к ней не отпускало.
На восьмое марта он подарил ей духи, все те же, что у графа Воронцова преподнес – они оба помнили этот момент и с радостью длили традицию. Он принес с собой на первое свидание маленький флакончик «Шанель №5». Она покрутила, понюхала, как-то вдруг осунулась и… полезла в сумочку. Положила рядом с его чашкой кофе детское мыло с мишкой на обертке. А «Шанель» в сумочку. Вместо. И больше не пахла детским мылом. Никогда. Он об этом заботился.
…Когда они расставались, он спросил, мучась и крепко за плечи держа:
– Почему ты не кричала?
Она сразу поняла, о чем он, и расплакалась:
– Я кричала очень громко, просто у меня от ужаса голос пропал. Когда я увидела, что ты берешь молоток и это свое зубило.
– Долото, – поправил.
– Это свое дробило, и таки бьешь молотком… по мне, словно дюбель в бетон вгоняешь…
– Почему ты?
Она прикрыла его вопрос губами:
– Я не смогу жить нигде, кроме как здесь, – ответила. – Я без тебя выдержу. Я люблю. Где б ты ни был. Ни жил, – поправилась поспешно.
Он ужаснулся смыслу услышанному, не проговоренному вслух – ужаснулся.
А она притормозила его внутреннюю речь, как всегда, понизив голос, и почти шепотом сказав трагично:
– Но без графа Воронцова я не смогу.
Рассмеялись оба.
Спустя три года, в своей Хайфе, он получил телеграмму: «Я опять счастлива. Родилась дочь. Ирина Викторовна. Целую тебя. Будь. Лика». Лев Моисеевич телеграмму вложил в паспорт, а паспорт – в нагрудный карман.
День был неудачный – парило. Хайфа обезлюдела. И только автобусы, переполненные, медленно ползли по мягким мостовым. Жара была под пятьдесят.
Лев Моисеевич сел в автобус. Он ехал на почтамт, дать поздравительную телеграмму Лике.
…Когда прогремел взрыв, Лев Моисеевич не заметил. Он придумывал текст поздравления: «Лика, девочка моя, живите долго, ты и твоя Ирочка. Живите долго», – думал Лев Моисеевич…

Ольга Ильницкая, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 1083 № 79334 от 18.04.2010

0 | 0 | 1816 | 25.04.2024. 03:30:32

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []