Брехня собачья

Царил перезрелый август застойного донского лета. Денёк выдался распогоженный, с короткой штатной грозой после обеда и с долгим нескончаемым вечером. Время никуда не шло.
Мой домик под камышовой кровлей, поставленный когда-то на каменистом склоне Донецкого горного кряжа лицом к залягушенной дельте Дона, знойными днями давал настоящую прохладу, почти как импортная сплит-система. Да и стоил мой куренёк не намного больше. Но по ночам в доме было душно и жарко, как в предбаннике. Окна не откроешь - рамы сплошные, и форточку тоже не открыть – казачьи дома, по обыкновению, не имеют такой мелочи. Двери тщательно закрыты, ибо ночные кровососущие твари никогда не дремлют и норовят любыми путями просочиться в душные комнатки убогой хижины. И если бы только ночью, но эти гнедые мутанты и днём сидят в засадах по тенистым прохладным уголкам моего одичавшего сада.
Когда же простыня, под которой я уже несколько раз безуспешно пытался заснуть, в очередной раз высохла, я поднялся, намазал свою недельную щетину репеллентом и с ветхого крыльца вывалился в ночную прохладу. Ночь поглотила меня и растворила в себе, как ледяная «Изабелла» растворяет в себе толику тёплой водки. Грохотали цикады. Из недалёких камышей доносился брачный рёв лягушек. Все были заняты делом. И даже нечастые пассажирские поезда, на рысях пролетавшие вдоль берега Мёртвого Донца, не заглушали эту симфонию продолжения жизни.
Я стоял, оглушённый, вдыхал эту целительную отраву ночного ветерка, настоянную на мяте, полыни, чабреце и на далёких отзвуках ночной фиалки с неблизких цветочных полей биостанции. Тишина была осязаемой и шершавой на ощупь, только где-то лениво побрёхивала собачонка, да в зарослях татарника ежи деловито хрустели жуками-плавунцами, тучами прилетавшими из дельты на свет единственного в округе уличного фонаря. Я решил прекратить это сафари, подошёл к столбу, повернул выключатель и... провалился в первобытный мрак первого момента творения. Через какое-то время по прихоти Создателя стали появляться первые звёзды, потом туманности и созвездия. Они были так близки, что до них можно было бы дотянуться. Но делать этого я не стал, а просто, немного поднявшись по склону, рухнул спиной в холодную траву, раскинув руки и ноги, как будто совершал затяжной прыжок в ближний Космос. Почему-то подумалось тогда, что эту ночь я запомню навсегда. Великая Тьма пряно дышала в лицо реликтовым перегаром погасших светил и тысячи звёздных карат подмигивали мне, медлительно завершая вселенский круг почёта. Я позабыл своё имя, позабыл, на каком языке расскажу обо всём этом, когда вернусь в привычный мир, в череду душных суетных дней. Я придумаю новую речь, я дам имена вещам и явлениям, я буду любить, любить… Тьфу ты! Эта приблудная шавка всё никак не унимается. Все соседские псы смиренно молчат, видимо, тоже погружённые в эту ночную небыль, вот только эта шавка… И ведь не уходит, не убегает по своим собачачьим делам обнюхивать там что-нибудь или метить углы и заборы. Я поднялся на локте и яростно, что было мочи, по-звериному прорычал в темноту:
- Да пошла ты на хер!!!
Ответом мне была оглушающая тишина. Но не успел я даже подумать об этом, как вся округа взорвалась, вскипела истошным, многоголосым, возмущённым собачьим лаем. Лаяло всё собачье население хутора. Это же надо, оказывается, я послал того, кого слушали все. Видимо, оглашались последние собачьи известия. И, наверное, очень важные, если всё собачье собрание так долго и терпеливо молчало. И тут до меня дошёл смысл ночных собачьих перебранок. Ночами, от хутора к хутору, от райцентра к райцентру, от столицы к столице, через реки и границы, через перевалы и проливы перелетают собачьи новости, то затихая, то вновь вспыхивая, как тлеющий степной пожар.
Собака лает – ветер носит.

Владимир Ершов, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 999 № 76888 от 24.01.2010

0 | 2 | 2170 | 20.04.2024. 02:52:53

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []