Веле Штылвелд: Майский синдром, ч. 2

5.

3 мая 1996 года

Опять ночью снились кошмары... Гнусновато и сипло пел свои незатейливые прибаутки незабвенный школьный сантехник Клим Климович, да так, что его смачные рулады густо забивали пространство:

* Вот это стыд, вот это срам – он наши мозги задолбал,
а мы стоим, как баранЫ и видим розовые сны….

Дервиш, пробуждаясь, записывает в поту:

– Смарта, по смартофону вторую вечность звоню… это Чизарцев... Позови Аниду Леонидовну...

Микки всю ночь ошивается в роли учителя труда без зряплаты.. С эксдиректором своей нынешней школы, бывшим одноклассником, с которым отсидел пять лет за одной партой – Колькой Качуром он вместо Клим Климовича чинно ремонтирует школьные туалеты... Попутно рассуждая с "дрэктором" о природе говна и усердно ищя в унитазах фекалии динозавров.

* Вот это смрад, вот это кал…

Экскременты формами и размерами в футбольный мяч на глаза так и не попадаются, но зато унитазы плотно забиты припятскими апельсинами и за ними все тянутся и тя­нутся худые руки киевских, надоевших в своем детстве, детей...

Дервиш и рад дать им апельсины, но фрукты уже зловонны, и Дервиш предлагаю их съесть Николаю, как инициатору деления украин­ских детей на две неравные касты... Над всем этим витает дух нынешнего директора-мздаимца Петра Петровича Коломийца...

То и дело кажется, что прибухнутый дирек лихо подпевает Клим Климовичу, громко оркеструя при этом фалдамы заселенного вытертого пиджака:

* По деревне мы пройдем, мы пройдем, проохаем.
Если девок не дадут – бабам загогохаем…

Это уже выше всяческих мер! И тогда Дервиш бросает сантехнический халат на пол и отчаянно ищет вы­ход...

Выход – только алия в Ерец... Там несколько встреч... Амбицион­ный униженный артист Олег Янковский лезет к Дервишу исповедо­ваться и исповедать его самого... А в это время унизивший Дервиша украинский столичный чиновник берет за руку Микки и отводит его к израильскому министерскому талму­дисту...

Пасхальная Агада, Талмуд, Тора, Мишна – в огромных томах на русском и английском языках просто завораживают Дервиша, как и лицо маленького обоятельно сабленосого талмудиста Боруха Рыбиковича.

Дервиша поселяют тут же при министерстве, а за отчаявшимся Олегом Янковским приезжает из России Михаил Боярский. Олег плачет от счастья, его утеша­ет Михаил Козаков, говоря:

– Все в этом мире нынче безумно. Вот и новый министерский талмудист Дервиш ещё недавно в Киеве ковырялся в говне. И ты знаешь, он бы до сих пор искал в говнистых фекалиях археоптерикса драгоценные возрастом камни, если бы не выехал к нам в здешний Ерец, и не нашел бы в нем сакральные книги. Эти книги и сделали его человеком, а ты, Олег, до сих пор в России отражаешь­ся в зеркалах, хотя и в Израиле на три года вперед тебя ожидал бы аншлаг. Вот смотри – это все уже оформленные заявки. Правда, это уже не успех, а только последняя волна прошлой славы...

– Так уж последней, – пытается парировать Янковский, мерно пережевывая хамсу с ананасами… При этом Олег как-то болезненно-близоруко смотрит на все эти розово-фиолетовые форматно-театральные фишки на непонятном ему иврите, и в последнюю минуту предлагает:

– Пусть все эти мишурные фишки останутся Микки. Ведь у него есть архив...

Мы с Козаковым остаемся на министерской веранде пить полуденный джус. С нами – незабвенный Борух Рыбикович, мой друг и учитель, а российские актеры спешат на теплоход "Юрий Лермонтов". Впереди их ожидает Родина, тогда как Дервиша – сладчайшая музыка великой древней книги Эстер... Среди мифических и сказочных героинь во всём мире ей нету равных... Она спасла свой народ, тогда как в России уже даже великие народные артисты страны уже более никого не спасут... Как и не спасет лохматобородый дядька имярек Солженицын, чьё имя в Украине очень быстро рассыпается в прах...

6.

А все-таки, Господи, во что обходится тебе постоянная тщета упрямого в своих заблуждениях, ущербного земного Человече­ства!.. Страстотерпец ты наш, великий!

Вот взять хотя бы все виданные за годы нашей мишурной независимости киевские тусучки...

Как для Дервиша, то сегодня любая околовсяческая тусня – тупиковая ветвь любого развития. Тусня скорее для насыще­ния ауры, а вот запах кандалов у писательского стола – это уже от работы... А работы на земле Дервишу, как писателю, на эту жизнь хватит, поскольку он гордо и долго готов вбивать свои духовные гвозди в безветренные души людей, пока в это безветрие их прыщеватых душ не ворвется Солнечный ветер...

Ибо, если от "От кутюр", то прическу своему лохматому времени мы делаем сами, пусть даже и ценой писательского ремесла...

Однако битый час проведенный за письменным столом чреват для Человечества только одной Дервиш-страницей, – быстрее не получается, и то, при условии, что в подстрочных черновиках у него забита в литобойму стола целая человеческая жизнь, со всеми ее трещинами и сколами...

В 13:15 позвонил Андрей Беличенко: Будет через два часа.

* Огонь был зол, а мысль – крамольна. Душа противилась – довольно!
Огонь был вечен на земле, в краях, где маги шли ко мне...
Но, отрешась от здешних мест, они несли свой светный крест...
не предававшие в себе всех тех, кого сожли во мгле…

Дервиш почувствовал, как постепенно превращает свою повседневную жизнь в большое литературное шоу. Быть ей, как видно, еще и Меккой для при­шлых ольмеков и киевских литчеловеков!

Зачем Девишу с его повседневным расторжением личности ещё и этот дневник?

Вспомнился отчаянный афоризм мелко поэтирующего Димки Ами:

– Чтобы не расстраиваться – надо раздваиваться…

Дервиш наверняка знал, что он – очень одинокая личность, и поэтому никогда не полагался на свою общественную полезность… Как не крути, а выходило, что во всяком случае обществу от него всегда будет только мизерная, почти минимальная польза..

Ну, вот сел и попытался разобраться со своим одиночеством... А кто этого в своей жизни не делал и куда только не несся в опрометь головой...

В очередной раз позвонил Володе Ковальчуку... Говорили о разном: у каждой Истории – свои крематории, однако, по прогнозу того же Володи Ковальчука, реакция отступает... и уступает место новым дрожжам, не забывая и о вечных дождевых червях Человечества, которые все рыхлят и рыхлят здешний социальный гумус.

...Отдельно обо всех отошедших, проведенных в бетонной клетке майских праздниках оставалось горько заметить, что три дня покалывания и пощипывания собственной изнуренной Души превратились в настоящий литературный запой...

А хотелось бы пить без про­сыпа. И Дервиш пока только концептуально представил абрис будуще­го "Самватаса" – Зарахович, Аинова, Беличенко и… Дервиш – а это уже какой-нибудь да обхват...

На наших знаменах – Единороги... Уже в прошлом двести десять минут общения с 39-летним издателем Андреем Беличенко, которые произвели на Дервиша должное впечатление. Умиротворительное настроение размягчал к тому же не верткий и тихий редактор гдавреда.... "Самватасу" пять лет, а значит он – сверстник в деле литературной агрессии, кото­рая, к сожалению, окончательно отключила Дервиша от всего про­чего мира, превратив из простого затворника в акцентиализированного поведенного человека. И от этого чувства Дервишу никогда более не отмежеваться, пусть даже и ценой собственной жизни...

Вечером Леня Барский больше всех других из тусни воспринимаемый Дервишем на личностном уровне вдруг в оторопь заявляет...

– У тебя, Дервиш, энергетика гениального человека... – Не сказать же ему, что Микки-Дервишу иногда хочется просто жрать, до одуренной сытости, и безмерного благополучия, чтобы ни о чем более не думать...

Но, как видно, сытость не для Девиша... Она оставила его не в этом году. А между тем Лёнька все грузит и грузит об искусстве версифи­кации (от лат. версия, т.е. ряды), что и есть на самом деле искус­ством поэзии, в то время как проза – это движение речи без возврата, и ее головное связующее – это кульминация или це­лый кульминационный ряд. Почему-то вспомнилось, что сегод­ня Дервиш предоплатил где-то четыре страницы очередной журнальной публикации...

Жаль что самому ему пока что этого литературного пространства мало, да и что, собствен­но, дать в скудное журнальное вместилище – Дервиш не вполне определился... А вот лимит в полмиллиона тугриков за стра­ницу – это разумные цены, только звучит-то, Господи, как!

Пока Дервиш мрачно об этом думает, Ленька Барский всё грузит о своем видении Скрябина – многокульминационного композитора, с разными уровнями кульминаций... А Дервиш почему-то припоминает, что Скря­бин любил терменвокс и электрические разноцветные лампоч­ки. Вот только не помнит, был ли изобретен в те годы, столь люби­мый под Новый год лак-цапон разноцветно ярких расцветок... Таким образом, о Скрябине проговорили. О чем бы еще нам сегодня поговорить. Ага!

– Дервиш, ты реагируй только на свои внутренние числа. Ты ро­дился 24 апреля, значит, для тебя первоприродным является чис­ло три и кратные ему на глубину в пять парсеков... Но когда нарушается логика, то тебя скорее настигает логика с точностью наоборот, тогда над тобой начинает довлеть дух приключений... Ты этот дух только примкни к перу, а в остальном, все будет конгениально...

Дервиш и Андрей плотоядно улыбаются. Теперь Андрей уже с литденежкой, а Дервиш без жрательных перспектив… Такова муза бумагомарания… И она в нынешнее время любит пошамать.

От адской жары тело подтекает и взрыва­ется мелкой потницей, ибо, как и на всяком слабоориентиро­ванном матушкой Природой теле, в такую жару на Дервише резвятся целые колонии простейших грибковых паразитов, поедаю­щих потное тело поедом... Похоже, что все они, нy, просто по­томственные сволочи...

Но в пику им в такую жару Дервиш способен провалиться в банный сон бесконечности.

* … а мы стоим, как баранЫ и видим розовые сны….

7.

4 мая 1996 года

В предустановке на день – это день постижений и осущест­вленных Надежд... Восточные мудрецы осуждают Надежду как иллюзорную сказку инфантильных духовно слабых людей, а вот христиане ставят Надежду наравне с Верой и Любовью... И от этого даже Дервишу сегодня теплее, а вот индусам – по барабану.

Узнать бы кто из них прав хотя бы сейчас: счастливейшее в тысячелетней исто­рии земли обстоятельство – в городе Самватасе-Киеве через бездну тысячелетий вновь встретились отчаянные погонщики Единорогов. В те далекие времена, в период гибели Атлантиды, они уводили в разверзающееся гиперпространство последних Еди­норогов. На Землю наступала обыденность...

Малыши и Единорожицы бежали в окружении благородных самцов. У самой кром­ки древнего океана их провожали печальными птичьими песня­ми... голубые дельфины. Древний океан пришел из-за теплого моря навсегда остудить своим необъятным телом беснующийся Санторин.

Огонь Санторина навсегда смыл с лика Земли вели­кую Атлантиду. Погонщики Единорогов – первородные отпрыс­ки вождей и жрецов Атлантиды, юноши и девушки, уходили в Запредел последними. На Земле отныне оставались только ле­генды, мифы и боги...

Рассказчик, постой, не спеши рассказывать дальше. Еще не пришло этому время... Не торопи мир, который густо отколопсировал от себя свою прошлую правду. Однажды этой правдой мир уже подавился.. Эта правда оказалась для него очень жирным деликатесом, после которого не одну последующую Ойкумкену изряд­но вытошнило...

Лучше включи телевизор, старина мой, автор, и посмотри на мир Шарля Азнавура!.. Чем не чудо?!. Вместе с Шарлем ты впустил Вселенную в свою квартиру, и эта Вселен­ная не разорвала твой мир ни радостью, ни печалью, а только подарила Тебе надежду. Ибо весь мир Шарля Азнавура – это мир великих Надежд, которые только и следует называть этой Жизнью. Не смотря ни на что, даже на то, что однажды из этой жизни ушли даже самые последние единороги... Браво, Шарль Азнавур!

Неликвиды Звуков выбиты с набора. Подмастерья споро складывают кассы.
Шепчет старый Мастер: “Подрастает Лора... Боже мой, как прытки нынче ловеласы!”
Отмывают Звуки мальчики-плебеи горными рожками тропами лесными,
где Единороги, знать, что ротозеи, бродят подле Лоры, Звуками ранимы.
.
Жрец же Оро-Оло тронул Лоре кудри: – Спрячь под диадему девичью беспечность.
– Старого атланта прорицанья трудны. – Ты уже не Дева, а седая Вечность.
Как это не страшно, верь тому, что слышишь: гибнет Атлантида! – молвил Оро-Оло.
– Мальчики... О, дети! В мир их страсти впишешь в сумерках Державы и родится... Слово!
.
– Я хочу изведать Материнства силу! – Нет, увы, не станешь Матерью атлантов,
но наступит Завтра. Ты пройдешь по илу брошенного мира в Море бриллиантов.
И прольются слёзы в сток Тысячелетий, и родятся грёзы, и родятся Люди...
Впрочем, не атланты в Радуге столетий в будущем восстанут, там, где нас забудут.
.
Ты отдай им Слово и роди Эпохи, ты отдай им Горечь и прими Прощенье.
Ты отныне – вечна! Хорошо ли, плохо... Выбор сделан, Лора, в муках озаренья.
Для Землян, что будут, ты взойдёшь Авророй, юной и прекрасной солнечной Мечтою.
Кто бы не пытался сделать тебя Лорой, станет диадема для него чертою.
.
Но и ты не сможешь диадему эту снять с себя отныне. Замысел свершился!
– Значит я Богиня. – Да, как видно это... – А Единороги. – Мир их растворился
в водах океанов... – А мальчишки Эти знали То, что будет?.. – Знали и молчали,
но тебя Богиней выбрали как Дети, те, что на рассвете Чудо повстречали.
.
– Что же мне сегодня хоронить вас, Братья. – Помяни, сестрёнка, мы уходим в Небо –
в подПространстве срезал Хаоса безладье мудрый Оро-Оло корочкою Хлеба.
Миг и растворимся мы за Горизонтом, и угаснут Судьбы, и взойдут Рассветы.
Ты одна, сестрёнка, станешь нашим Зондом раненной однажды Утренней планеты.
.
Мы уже ступили Шаг за Мирозданье. Мы тебя любили! Лора, до свиданья!..
.
.– Послушайте, Дервиш! Такие творения, мне кажется, шикарно должны выражаться через оформление экспрессионистками полотнами... Недостаёт активной визуализации, Я так считаю... Потому, как энергетический напор велик, но воздействует лишь при определённом состоянии сознания. Если “потенциальное сознание” (предполагаемого потребителя произведения) заранее подготовить соответствующей видео (визуа-) накачкой (кстати, аудионакачка в “Поисках Атлантиды” – выглядела бы шикарно!) эффект будет наиболее полным! – выписал почти театральную тераду Dingo.– Вообще, Ваши “Поиски...” – есть нечто про-Мистическое... Да, именно как зародыш неких Мистерий... Так я их воспринимаю, но... Согласно Традиции (Правда, “что это за традиция, если её не нарушить” – англичане) каждая мистерия заканчивается убиением, а после и воскрешением Божества! Дервиш, вы не подумали бы об особого рода театре?! Можно было бы также развить рок-мистерию (на манер рок-опер) под соответствующий аккомпанемент психоделической музыки...

Вчерашняя аудионакачкана сегодняшний день, увы, нигде так и не сохранилась…

В двенадцатом часу дня со школы Дервиша энергично за­брала отдохнувшая от него (Микки) за первые два дня майских праздников Дамочка, тем самым, на время возродив внешне сытую семейную жизнь при тещеньке-директрисе мило богоугодного дошкольного заведения, дающего в ее доме на стол не пропадающую ни на день из дому буженину...

А Дервиш все праздники только и прохотел жрать до боли зубов в же­лудке. Вечером по ТВ ему впервые дали рассмотреть Аллу Ду­даеву. Покойник имел потрясающий вкус... Алла обворожитель­на, да продлятся годы ее. И взгляд у женщине независим. Правда, на ее месте вдовы, стихов бы Дервиш ей не читал...Хоть и без стихов прослезился... Со стихами – хуже. Потянуло на перефраз:

* Накипь крови в гробах, натереть бы губ кандалы,
там, где прежде бы в слезах отстывали грёз кораллы...
пережившие не страх, а уже закланье века,
причитают вслух: "Аллах!" - им в крови известна веха….

А в Украине же сегодня как-то все по-животному проще. Умертвляют Души безкровно...

Там, где НОП (сакральный запрети­тельный акт), запрет, табу (все три слова одного порядка) – там вполне легко жлобу... Ибо ему и впрямь пристало жить у самого Чертушки на болоте...

Веле Штылвелд, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 71897 от 16.08.2009

0 | 0 | 1397 | 17.04.2024. 01:27:32

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []