«Первая команда» в Коктебеле (рассказ-ответвление)

Памяти 7-го Волошинского…

Вступление (от автора).

Прежде всего.
Несколько вычурный подзаголовок «рассказ-ответвление» объясняется тем, что этот рассказ имеет определенные сюжетные и тематические связи с рядом других моих текстов, которые в нем упоминаются, и предварительное знакомство с которыми было б, скорее всего, небесполезным.

Итак, рекомендуется взглянуть на:

– рассказ-версию «Две недели в раю» –
по книжке В.Гутковский, «Сюрлиризм» (тем, у кого она есть),
по ссылке http://www.poezia.ru/volstihi3.php?topic=4#link (сайт Poezia.ru),
по ссылке http://journalist-virt.ru/mag.php?s=200511891&prn=1
(журнал «Журналист», сокращенный вариант);

– эссе ««Николай Иванович» (Наброски к фильму)» –
по ссылке http://www.poezia.ru/article.php?sid=57110 (сайт Poezia.ru);

– повесть «Пока еще можно вернуться…» –
по блату (рукопись еще в рукописи, готовится к публикации).

Впрочем, – вы совершенно правы, угадав характерное для меня продолжение фразы, – можно всего этого и не читать, как и сам последующий текст.

Также нужно отметить, что в процессе написания рассказа между его автором и главным героем возникли значительные разногласия.
Что выглядит странно. Особенно, если учесть, что при работе над предыдущими произведениями они жили душа в душу, и все спорные моменты разрешали с помощью творческого компромисса.
Но на этот раз главный герой настаивал на том, что автора понесло и занесло, и что его буйная фантазия стала приобретать уже не совсем приличный характер.
Автор же подобные выпады в свой адрес объясняет тем, что главный герой строит достаточно иллюзорные планы посещения Коктебеля в этом году, и опасается, что ему будут предъявлять претензии по поводу несовпадения описанной в рассказе реальности с фактической действительностью.
Для автора такие сомнения всегда являлись ничтожными, поскольку он-то существует исключительно в пространстве художественного вымысла.
Тем более что он сам, в отличие от главного героя, в Коктебель ехать не собирается. Так что это исключительно проблемы последнего.
Да, и вообще, какие счеты могут быть у рядового персонажа (даже главного героя) с собственным Творцом?
Пусть в своей раздвоенности они и представляют собой единое целое.

* * *
От слов к делу. Прежде всего, нужно объяснить, что такое «Первая команда».
Это обозначение употреблялось в моей повести «Пока еще можно вернуться…» («Пока…»), которая тоже дойдет до читателя, но несколько позже.
Поэтому проще процитировать из этой повести соответствующие фрагменты главы третьей «В Москву, в Москву!».
Итак, цитаты.

«…команда наша отправлялась в минимальном составе…
… Без сомнения главной для меня была Светлана Анатольевна, личный врач и ответственная за медицинское сопровождение моего организма. Благодаря ее неусыпным в прямом смысле заботам, я мог не особенно комплексовать по поводу своего будущего на ближайшие сутки…
… Валерий Петрович – первый заместитель и финансовый гений. По сути Валерий представлял собой некий мой клон. Лет на тридцать моложе и внешне отчасти на меня смахивавший. Несведущие, случалось, принимали его за моего отпрыска. Отличался феноменальными умственными и деловыми качествами…
…И, наконец, Санек, бодигард. Единственный из сопровождающей меня компании реальный человек. Простой парень, фанатический преданный своему призванию. Которое для него счастливо совпадало с обязанностями. Санек владел практическими всеми видами боевых телодвижений, стрелял и прикрывал, вырубал и уклонялся. И все на уровне врожденных инстинктов…
… в таком ограниченном комплекте мы довольно часто выезжали в краткосрочные поездки, не предвещавшие особых проблем. И со временем эта моя команда стала называться (и по кодовому, и по простому) – «первой командой…».

Следует отметить, что действие процитированной главы относится к поздней осени 2009 года, а действие этого рассказа к осени хотя и того же года, но самой ранней.
Или же считать, что они происходят в параллельных действительностях.
Но это так, к сведению.

После пропущенного по уважительной сердечной причине 6-го Волошинского фестиваля, пропустить еще один (седьмой) было выше моих сил. Тем более что на этот раз было, кому за мной присмотреть.
Ехали феодосийским, сами понимаете, каким поездом. Но в трех купе, как обычно, ночь можно было и потерпеть. Высадились в Айвазовском, куда Козловский (см. «Пока…») пригнал из Киева лим. Куда мы и погрузились. Руководство рулем взял на себя Валера, а Козловский отправился назад поездом.
Погода не подкачала и не подвела свои прогнозы. Это было видно издалека и ясно.
Короткая дорога, крутой вираж, Карадаг впереди во всем своем развороте, ослепительная морская синева и вот мы сворачиваем с трассы налево и по тенистой аллее въезжаем в парк Дома творчества.

Удобное и традиционное место. На протяжении десятилетий. Так что поселяться в современные, но более отдаленные отели не хотелось.
Конечно, привычный по прошлым годам, четвертый писательский корпус для нового гонора уже никак не подходил.
Все остальные здания на территории давно в частном владении или аренде. Остановились на (и в) небольшом двухэтажном особнячке. В котором по моему несколько лет тому обитали Остудины, Леша с Викторией. Апартаменты тогда претендовали на несколько звезд. Хотя и без особых оснований.
Но теперь квартирьеры не ошиблись. Помимо внешнего марафета здание перепланировали внутри. Получилось по одному номеру на этаж. С вполне приличной начинкой и облицовкой.
То, что рядом была набережная с ее ночным музыкальным террором, меня совсем не волновало. Просто на ночь ставилось поле, и можно было спать спокойно.
На первом этаже расположились Валера и Санек. Для контроля входа и выхода. На штатного охранника надежд не было, какой с него спрос, только головой.
А на втором (с десяток ступенек, полезных для ежедневной тренировочной нормы) – мы со Светой. Круглосуточный мониторинг пока отменять было рано.
Саня затащил в номер два объемистых кофра. Их основным содержимым был мой гардероб. Сам Санек предпочитал спортивно-спартанский стиль одежды.
А потребности Валерия Петровича и Светланы Анатольевны с лихвой удовлетворял переносной материализатор.
Также в багаж вместилось пол тиража моей новой этапной книги. По количеству не так уж много – сто экземпляров. Но, если учитывать, что каждый почти дотягивал до антологии Тугова, то даже Саньку пришлось попотеть.

Внимательно оглядев дислокацию, Саня немного озадачился тем, что по выступам и карнизам на второй этаж могли забраться потенциальные злоумышленники.
И, когда все укладывались спать, он, демонстрируя такие возможности, взбирался снаружи на открытую веранду второго этажа. Где, пропуская сквозь себя все вопли набережной, и оставался ночевать в целях безопасности.
– Поле полем, а я свое дело знаю – говорил он.

Расположились, перекусили с дороги, немного отдохнули.
Нужно было оценить последствия дороги и предшествующей подготовки, и я направился в ванный зал.
Отмахнувшись от Светкиного – «Помочь?» и энергичным повелительным жестом отправив ее на веранду.
Надо было попробовать обходиться без ее услуг, потому, что появились в ее бездонном взоре очажки сомнения и тревоги.
Не думал, что человеческое так заразно.
У меня вид своего тела давно уже не вызывал никаких эмоций. Свыкся.
Но такой молодой с виду женщине испытывать чувства сострадания или отвращения еще не ко времени. Пусть она и не совсем человек.
Я разоблачился. С зеркальными отражениями на всех стенах и от пола до потолка здесь было все в порядке. И с умелым освещением тоже.
На этот раз осмотром я остался доволен.
Следы применения высоких технологий почти рассосались.
И загар был пришит добротно и равномерно.

Далее всей командой двинулись открывать хорошо мне известное. Первый визит как всегда в Дом Волошина к его директору, давнему другу, совершенно замечательной Наталье Михайловне Мирошниченко, Наташе.
Я следовал чуть впереди моей уже по курортному живописной компании. Среди которой как бриллиант самой чистой воды сияла и ослепляла своим неземным светом Светка. Как всегда на пол шага сзади у меня за правым плечом. Со стороны сильнейшего уха. А по бокам Валера и Санек.

Как и следовало ожидать, у Наташи в Доме Волошина был и Коровин, и другие знакомые лица. Заезд уже начался
Валера и Саня до времени оставались на заднем плане.
Так что нужно было реагировать только на настойчивые взгляды, обращенные на Светку.
Поскольку формулировка «мой переводчик со всех языков» пришла мне в голову только через несколько месяцев во время встречи с Владимиром Владимировичем, то я ограничивался представлением – Светлана Анатольевна.
Этого оказывалось достаточно.

Встречи и объятия.
Плавный переход к конфиденциальным разговорам.
В первую очередь с Наташей Михайловной и Андрюшей Коровиным. Поочередно.
В соответствие с принципиальными договоренностями, которые в их ходе были достигнуты, Валере, который в нужный момент своевременно подтягивался к центру проблемы, поручалось с присущей ему дотошностью и изощренностью разрабатывать и реализовывать конкретные схемы.

От ранее озвученных планов снимать кино пришлось пока отказаться. (см. «Николай Иванович» (Наброски к фильму)). Другие дела навалились.

Далее фестиваль. Фестиваль как фестиваль. Фестивали все одинаковы. Если интересуетесь, можете прочесть мой отчет о фестивале 2007 года. И всех предыдущих. Кому хочется посвежее – о «Киевских Лаврах» этого года. Найдите три отличия.

Выступать мне предлагали. Не хотелось. Отказался. В сотый раз «Родину любви» читать? Слезу выжимать?

Но от предложений сфотографироваться вместе отказаться было невозможно. В конце, как правило (без исключений), меня, просили щелкнуть очередного друга со Светкой. После чего, как я понимаю, фотографии со мной стирались. Или оставлялись, так как Светка и там была.

Днем ненадолго выходили на пляж. И пока я отсиживался под тентом, Саньку приходилось трудиться в поте лица. Отшивать назойливых кавалеров, желающих познакомиться, сами знаете с кем. И одновременно пресекать аналогичные попытки девиц, обращающих внимание на него лично. Вежливо пресекать у него получалось плохо (не его специализация). За что я ему потом от скуки выговаривал.
Время от времени Валера подменял его. Чтобы он мог сбегать окунуться.
Санек эффектно кролил в открытое море и обратно, выходя на берег в сопровождении шлейфа ожидавших этого момента поклонниц.
Кстати, забегая вперед, в традиционном заплыве на приз журнала «Октябрь» он красоваться не собирался. Ему это было не интересно.
Хотя Светлана Николаевна (еще одна тайная поклонница?) очень его уговаривала. И даже была готова закрыть глаза (не на него, конечно) на то, что он не участник фестиваля.
Я купался всего несколько раз, когда разрешала Светка. Она подходила к воде – это был отдельный спектакль, – касалась воды левой ножкой, в мизинчик которой был вмонтирован термометр, и, возвращаясь, директивно провозглашала: «Двадцать градусов, три минуты».
Когда я после купания (скорее это можно было назвать водными процедурами) выходил из воды, она меня тщательно вытирала со всех сторон, укладывала на лежак и долго массировала. Под ненавидящие (меня) взгляды окружающих самцов.

Более подробно (хотя и не слишком откровенно) о Светкином телесном совершенстве сказано в «Пока…».
А здесь я приведу лишь крохотный подсмотренный фрагмент из ее справки ежегодного профилактического осмотра (мы все его проходим): «… Грудь – форма идеальная, размер оптимальный…». Но это и без всякой справки было очевидно.

(Не)терпеливое ожидание желающих увидеть ее в море и в мокром купальнике ни к чему не приводило. Светка, как и Валера, этой, чисто человеческой, потребности, естественно не испытывали.

К обеду возвращались домой. Как организовывали еду, я не интересовался. Все доставляли в номер.
Сиеста.

Фестивальные мероприятия. Все же.

Пару раз выходили на яхте в не слишком гладкое море обдуться свежим ветерком.

Прогулки по набережной.
Набережная оставалась такой же. Те же лотки с теми же сувенирами. Те же малые аттракционы, фотографы и художники.
И ишачок сохранился, и зверек у девушки со зверьком.
Но кое-что наводило на мысли, что «Третий» (см. «Пока…») принял дополнительные меры безопасности и подогнал своих ребят.
То и дело среди прогуливающихся попадались крепкие и не слишком контактные парни с несколько механическими движениями и манерой поведения. И количество ничего не рисующих художников с закрытыми мольбертами тоже увеличилось.
В причины я не вникал. Моя «зеленая линия» (см. «Пока…») вела себя спокойно.
Кстати, после прошлогоднего визита лидера ливийской арабской джамахирии Муаммара Кадаффи «Третий» одно время носился с идей включить в штат охраны девственниц с их якобы сверхъестественной интуицией. Но мне это показалось уж чересчур экзотичным. Тем более что по части интуиции Санек мог дать фору любой девственнице.

А однажды, когда надвигались сумерки, среди фланирующей толпы я увидел в неверном вечернем освещении, как в пяти шагах от меня какой-то респектабельный господин с холеной профессорской бородкой рассказывал своей ухоженной спутнице о волошинском силуэте. Он протянул указующую руку, повернувшись в пол оборота и мельком скользнув по мне взглядом. Жест показался мне очень знакомым. И перекошенная улыбочка. Так ехидно осклабиться мог только один человек на этом свете.
– Николай Иванович? (см. «Две недели в раю»). В таком прикиде? Не может быть – решил я. – Почудилось.
Тем более поток уже закрутил и развел нас.

На очередные вечерние посиделки всей командой в кафе. Кафе во множественном числе. Много кафе мы сменить не успели. Но обязательно на втором этаже. С хорошей и легкой кухней. С видом на море под рукой. Друзей я не приглашал и заранее не уговаривался. Но наше местоположение быстро вычисляли. И начиналось паломничество. Очень быстро все пустовавшие до того столики заполнялись. И я, не спеша, обходил столики, здороваясь и общаясь.

По возвращению в номер обязательная ежедневная санитарно-гигиеническая обработка. По Светкиной медицинской части.

Но на следующее утро о Николае Ивановиче я не мог не вспомнить.
Встретились мы с ним на одном волошинском фестивале (да, чего там одном! – на третьем, в 2004 году). Позже я написал об этом рассказ «Две недели в раю», который стал, вернее, мы с ним стали, лауреатами фестиваля следующего.
Вообще последнее время сильно дисциплинировало меня и приучило любое дело доводить до конца. (Отношения с женщинами отдельная тема).
Поэтому я распорядился, чтобы Валера подключил «Оракула» и активизировал запросные капсулы. Надиктовал ему текст.
Хотя особых надежд на это и не возлагал. Знал я эту систему, соприкасался.

Через пять минут Валера докладывал результаты:
– На вопрос «Где сейчас находится Николай Иванович?» последовал ответ – «Система информацией не располагает».
– На вопрос «Николай Иванович находится сейчас в Коктебеле?» последовал ответ – «Да, с вероятностью 0,5».
– На вопрос «Видел ли я вчера Николая Ивановича?» последовал ответ – «Вопрос сформулирован некорректно».
– На вопрос «Был ли тот человек, на которого я вчера обратил внимание, «Николаем Ивановичем?» последовал ответ – «Да – с вероятностью 0,68; нет – с вероятностью 0,62».
(С вероятностями эта система всегда обращалась с легкостью необыкновенной!).
– На вопрос «Запрос вводил Валерий Петрович?» (контрольный вопрос) последовал ответ – «Да – с вероятностью 0,91».
Короче, каков вопрос – таков ответ. Оракул, одним словом!

Несмотря ни на что, Коктебель шел мне на пользу.
Через день-другой я стал и засиживался допоздна, и вино пить в нештатных количествах, и разговоры говорить все более красноречиво, и купаться дольше и в охотку, и дневной пробег (в смысле, проход) увеличивать значительно и без последствий.
В общем, до того я раздухарился, что на полном серьезе стал изъявлять желание полетать на параплане. И кто мне мог бы запретить и воспрепятствовать? Конечно, на самом деле я вряд ли решился бы на это. Но я настаивал и, очевидно, так убедительно, что мне поверили. И пришлось моей команде совещаться за моей спиной, пускать в ход тяжелую артиллерию и тайное оружие. Оказалось (я об этом не знал), что Лиз (см. «Пока…») выдала Светику разрешение на три табу на мое поведение. И бедняжке пришлось со слезами на глазах пустить в ход первое из них.
Ее смущение и страдание при этом так меня развеселило, что, нацепив на лицо самую скорбную и смиренную маску, я простенько сымпровизировал:
«Осознаю я это –
давно бы лежал в гробу,
когда б не владела Света
лицензией на табу!»
Мысль стоило развивать и дальше и, прервав Светкины извинения, я срочно отправил ее вниз к Валере. Что было воспринято с плохо скрываемой радостью.
А сам уселся набрасывать план новой повести-фэнтези, у которой пока имелось только название «Лицензия на табу».

Раньше я приезжал на двенадцать дней согласно литфондовской путевки. Но теперь удалось выкроить только четверо суток.
Поэтому пришлось просить организаторов провести церемонию закрытия фестиваля днем раньше. Поскольку практически все стихи были уже вычитаны (и в предвкушении неординарного банкета) просьбу мою удовлетворили. И явка была стопроцентной.
Чтоб далеко не ходить арендовали «Галеон».
Официальная часть проходила в конференц-зале.

Когда все полагающиеся речи были произнесены, слово предоставили мне, и я огласил свою частную инициативу.
Которая (в двух словах) состояла в учреждении памятного знака «Круг друзей волошинского фестиваля». Баловство, конечно, но нравятся мне такие штуки.

Идея возникла за неделю до поездки, и реализовывать ее пришлось в диком цейтноте. Но это нам не впервой.
Для начала нужен был креативный эскиз.
Я вызвонил своего старого во всех смыслах приятеля, Аркадия Пугачевского.
Он мне когда-то обложку к первой книжке делал. И в Лас-Вегасе я с ним столкнулся, помните эту историю?
Сто лет с ним не виделись. Оказалось жив еще.
– Аркаша! – говорю я. – Такт-то и так- то, нужно то-то и то-то. Завтра к вечеру.
– С ума сошел? – говорит он. – Я давно уже не работаю, я дряхл и немощен. А за день вообще нереально.
– Аркаша, – говорю я. – Что я тебе не знаю? Ну, в архивах посмотри, сделай из Ленина Пушкина. И Генка поможет. Он же твой наследник, потомственный экслибрист! Я бы тебе заплатил, сколько скажешь, но по дружбе неудобно.
– Неудобно, конечно, – согласился он. – Но я скажу. И возьму тоже.
Короче, сговорились.

И он сотворил очередной шедевр!
Я и представить себе не мог, что можно так изящно и лаконично скомпоновать два знаковых символа – Волошинский скальный профиль и Дом Волошина.
И не в лоб, а тонким рисунком пера.
Роскошная виньетка, в которой нет ни намека на буквализм, и одновременно все прозрачно и очевидно. И еще огромное пространство для фантазий и ассоциаций!
Ну, Аркадий! Ну, сукин сын!
Шедевр, я вам говорю!
Уверен, уже через год это изображение будет знакомо всем поэтам, волошинистам, коктебелелюбам всего мира!
Но за авторскими правами к Аркадию. Помимо прочего права я ему тоже оставил.

С изготовлением и материалами проблемы не было. Материально-техническая база имелась. И знатные мастера тоже.

Знак предусматривался двух ступеней – золотой и серебряный.
Отличались они только соответствующим цветом.
(Процентное соотношение составляющих сплава вас ведь не интересует?).
Ну, и содержимым прилагаемых конвертов. Но это уж совсем презренная проза.

Сам знак представлял собой довольно большой и увесистый кругляш диаметром пятьдесят миллиметров. В центральной части его шедевр Аркадия. Выше и ниже, соответственно, надписи «Памятный знак» и «Коктебель, 2009».
А по кругу вдоль обода естественно надпись «Круг друзей волошинского фестиваля». Представили?
Кстати, все выполнено оригинальными авторским шрифтами, специально разработанными по этому случаю.
Знак можно было носить на ленточке неопределенного, но красивого цвета. Либо крепить к одежде при помощи некого эксклюзивного устройства (тоже ноу-хау). Ни следов, ни повреждений при этом потом не оставалось.
Знаков на первый раз наклепали двадцать штук – два золотых, остальные серебряные.

Как сказано в Положении: «Памятных знаков удостаиваются постоянные участники Волошинского фестиваля, показавшие и доказавшие на деле, а более на словах свою любовь и привязанность к Коктебелю, принесшие и возложившие дары к престолу Поэзии и снискавшие Ее благосклонное внимание, приятные манерами и легкие в общении, лично симпатичные учредителю или симпатизирующие ему и т. д., и т. п., в том числе, и по причинам и поводам, здесь не перечисленным и даже не подразумеваемым».

Пока я все это рассказываю, Валера со Светкой на столике у меня за спиной разложили и расставили все, что положено. Процедура награждения пошла.
Золотыми отличиями были награждены люди, без которых фестиваля не было бы, – Наташа Мирошниченко и Андрей Коровин. Явного недовольства в зале это не вызвало.
Серебряные знаки я вручал либо тем, кому мне хотелось их вручить, либо тем, кому вручить было надо: Остудину А. , Евсе И., Грязову А., Минакову С., Херсонскому Б., Кабанову А., Цветкову А., Кенжееву Б., министру культуры Коктебеля, директору заповедника и т.д. – всего 18 штук, как помните. (Кого, к какой категории отнести, решайте сами).
Жаль, не приехал Саши Чернова (награждались только присутствующие). Он тоже был бы отмечен. А получить книгу в подарок заслуживал более чем кто другой.
Дело в том, что два года тому я рассказывал ему о своих планах и о том, как собираюсь назвать книгу. После чего по его собственному признанию он два года ходил, мучился. Очень хотелось это название экспроприировать, но как честный человек он не мог себе такого позволить.

Лауреатам вручалась медаль на ленточке, красивая коробочка для нее, свидетельство, конвертик, разумеется, увесистая книга учредителя в нагрузку и подносился бокал хорошего шампанского.
Отличие считалось принятым, когда этот бокал осушался до дна.
Вы знаете, все справились, никто не возражал и не поперхнулся.
Я ж говорю – шампанское было хорошим!

Правда, гендерное равенство по отношению к награждаемым полностью выдержать не удалось.
Ведь мужики получали дополнительный и вожделенный бонус – поцелуй от Светки. (Для дам объятия со мной, вряд ли можно считать полноценным эквивалентом).

Я заверил, что у обойденных на этот раз наградой завсегдатаев фестиваля есть все шансы получить ее в будущем. Хотя сам был в это далеко не уверен. Прежде всего, в себе.

После этого присутствующих пригласили в ресторанный зал, где все уже было накрыто. Неплохо накрыто.
Застолье началось. Понеслись тосты, общие и локальные, быстро терявшие свою стройность. Объяснения в любви и чтение стихов заплетающимися голосами..
Я углубляться в это дело не собирался и ограничивался формальным участием.
Когда пир, который шел горой, уже был готов с нее спуститься, мы, заслонив Светку, незаметно ретировались. Завтра утром нужно было уезжать.

После душного паркого дня, наконец, наступило долгожданное облегчение, народ выполз на воздух, и на набережной наблюдалась изрядная толчея.
Санек всеми силами оберегал меня от контактов первого и второго рода. Валера страховал Светулю.
В какой-то момент резкий толчок сзади в плечо чуть не сбил меня с ног и в тот же момент я почувствовал, как что-то скользнуло мне в карман.
Я обернулся, но ничего не увидел. Только в нескольких шагах в толпе образовалось завихрение, куда со всех сторон устремились невесть откуда взявшиеся парни «Третьего».
– Все в порядке? – подскочил ко мне Санек.
– А что случилось? – спросил я.
– Домой, домой! – и Саня, сбив нас в кучку, начал энергично освобождать проход, не обращая внимание на слабые протесты оказавшихся на пути..
Я опустил руку в карман, там была плотная на ощупь бумажка.
Когда мы благополучно и быстро вернулись в номер, я отказался от немедленной стерилизации под срочным предлогом. И уединился.
Сидя на толчке, я достал бумагу, сложенную вчетверо, развернул и прочел маляву, с трудом разбирая карандашные каракули на фирменном бланке солидного отеля:

Здорово, Матвеич!
Николай Иванович, я, помнишь? Помнишь, как ночью над обрывом сидели? Разморозили меня и сюда перебросили. Спецзадание говорят.
За тобой следить. Но велели на глаза не попадаться и в разговоры не вступать.
Зачем, не пойму. А потом что? Опять в шахту?
Чую, ты теперь у них шишка какая-то.
Чего хочу, не знаю. Но замолви за меня словечко, если можешь.
Христом-Богом молю!
Прощевай, Н.

Я еще раз внимательно перечитал записку, аккуратно сложил по сгибам, положил в карман.
Карман оторвал, бросил в унитаз, спустил воду. (Шутка).

Обязательные процедуры пришлось пройти в темпе, Светка явно торопилась.
– Можно я сбегаю к Валере переодеться? – спросила она, закончив.
– Беги! – сказал я.
Минут двадцать пробегает. Пока материализатор разогреется, пока все наряды перемеряет, Валере продемонстрирует.
Поле еще не ставили. Я вышел на веранду. В музыке как раз была пауза.
Похолодало. Ветер налетал резкими порывами. Видно, к перемене погоды.
Деревья раскачивались все сильнее и сильнее. В шуме прибоя появились грозные нотки.
– Что я могу, Николай Иванович? – сказал я, глядя в широко раскрытые глаза южной ночи. – Что я могу? Разве, написать об этом…
………………..……………………………………………………………………………………

P. S.
Начинался дождь, капли стали падать все чаще и увесистей.
Я отступил под навес – Точно! Написать. И послать на очередной волошинский конкурс. Может, опять лауреата дадут!

29.09.2009, Коктебель-Киев


24.05.2009, Киев

Владимир Гутковский, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 530 № 70187 от 31.05.2009

0 | 0 | 1934 | 24.04.2024. 01:00:13

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []