Материнское (стихи сыну)

Алёше

Тучка сбросила дождинку
на Алёшкины ресницы,
а ресницы у Алёшки -
словно бабочки.
И идёт он по тропинке,
собирая по крупице
все улыбки на ладошку,
моя лапочка. (1988)

Молитва за сына

Помоги ему, Царица Небесная!
Чтоб душа его горела, не гасла бы,
чтоб судьба была прямая и честная,
чтоб любовь была большая да ясная,
чтобы помыслы его были чистыми,
а в руках любое дело бы спорилось,
силы дай, чтоб испытания выстоял,
и ума, с которым сердце б не спорило! (1996)

О, сколь в тебе...

О, сколь в тебе накручено,
мой мальчик недоверчивый,
о, сколь в тебе наверчено
фатального, везучего,
накручено, намешано,
посолено-поперчено –
от лешего потешного
с душою гуттаперчевой.
От ангела небесного,
наивного, безгрешного, -
два пёрышка навешено
ошуюю, одесную… (2000)

Позитивное воздействие русской литературы

Бывало, тонешь в сумрачном тумане олигаршином,
идёшь ко дну, что камешек, устав ногами бить,
но в час особо тягостный перечитаешь Гаршина –
и сразу тянет вынырнуть, и сразу тянет всплыть.

Бывало, с кем поссоришься, сидишь, на ближних взъевшейся
(не треснуть, так хоть взглядом бы дотла испепелить!),
потреплешь этак нервы-то, а вспомнишь Достоевского –
и хочется – покаяться, и хочется – простить!

Бывало, так намаешься с уборками-конфорками,
разленишься, разнежишься, а совесть – тут как тут:
подсунет в белы рученьки роман Максима Горького –
и сразу всё понятненько, мол, счастье – это труд!

Бывало, ищешь дО свету души своей отдушину,
всё мечешься да маешься (должна же где-то быть!),
прочтёшь про Таню Ларину у этого АС Пушкина –
и хочется – немедленно! – любить, любить, любить. (2002)

Нео-вещизм
(Алёше) Посвящается резному дубовому креслу, оставшемуся в наследство от бабушки

Есть вещи – как вещи, о них мы не будем.
Есть вещи – как вехи, и вещи – как люди,
есть вещи – как трудные долгие вздохи,
есть вещи-секунды и вещи-эпохи.

Присядь-ка на это дубовое кресло,
проникнись, прислушайся к скрипам древесным.
Его компаньоны в домах Ленинграда
горели в буржуйках во время блокады.

К нему бы, резному, с нижайшим поклоном:
прапрадеда-тёзку на кресле дубовом
под грохот обстрела в разбитой колонне
по Ладоге вывезли еле живого.

А ты – про вещизм, про мещан и плебеев…
Есть вещие вещи, есть вещи-идеи,
есть вещи святые, особого рода,
над ними не властны ни люди, ни мода.

Мы будем сидеть в этом кресле на даче
до смерти, наверно, своей, не иначе.
В нём видится дальше, яснее и выше,
в нём мудрое – глубже, а вредное – тише.

Мы будем читать в нём блокадные письма
и старые фото в альбомах лоснистых
смотреть, размышляя о лицах и датах,
о людях, что жили, любили когда-то…

Есть вещи, которые непостижимо
в тебе возрождают твою неделимость
с историей, временем нашим, корнями.
Клянусь, они проданы будут – не нами!

Тщеславие чьё-то не тешат, возможно.
Но душу – бередят… И память – тревожат… (2003)

Надцатилетние
«Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось»
«Им, детям, виднее» (Мартынов)

Они ещё наивные, усталостью не битые:
и беды не изведаны, и странствия не познаны.
Идут себе под ливнями, зонтами не прикрытые,
такие привередные, такие несерьёзные.

Печали их стеклянные, а будни им до лампочки:
тревогами не пуганы, рассветами не бужены.
Июльскими туманами спешат от папы с мамочкой
с послушными подругами плести ночное кружево.

В них опыта – пол крошечки, а гонора – немерено.
Конечно, потакаемы, возможно, избалованы,
и всё-таки – хорошие, хотя самонадеянны.
Галчонковыми стаями летят под липы новые.

Они пока везучие: им всё ещё прощается.
Но что-то с ними станется, и что из них получится,
когда они намучатся и пыли наглотаются,
когда сполна достанется и всё сполна поручится?

Они пока летучие, ни конные, ни пешие.
Им вечных истин оспины – что сникерсные россыпи.
Они ещё, певучие, живут себе насмешливо.
И слава тебе господи… И слава тебе господи. (2004)

Разлука

Она ушла. Её с тобой не будет,
свою любовь она переросла.
Твой праздник жизни обернулся буднем,
но колет сердце памяти игла.

Поверь мне, сын, я это проходила
и знаю боль, и даже знаю, как
влечёт к тому, что ты вернуть не в силах,
и сводит пальцы в горестный кулак,

а ногти рвут бессильные ладони,
лежишь впотьмах, и кажется, душа
в тягучей тине бесконечно тонет,
и ты уже не знаешь, как дышать…

Поверь, мой милый, эта боль исчезнет,
она уйдёт, хотя не без следа,
и будет недолеченной болезнью
хрустеть в твоём предсердье иногда.

Ты отпустил любимую в стабильность,
её вещички бережно собрав.
Я кофе, не допитый ею, вылью
и вымою твой опустевший шкаф.

Нет, всё не так, и ты меня не слушай.
Я тоже нынче, словно на краю.
Ты держишься. А мне сегодня душно:
я так любила девочку твою!

Дай Бог ей вдохновенья и удачи,
дай Бог найти кого-то лучше нас.
Держись, мой мальчик, а вот я поплачу:
мне вас обоих очень жаль сейчас… (2006)

Памятка сыну (банально-назидательное об одиночестве, страхе, любви, вере и тщеславии)

Если тоскливость буден
тяжестью сдавит плечи,
вспомни тогда о людях,
сделай им шаг навстречу.

Сердце забьётся тяжко,
дрожью сожмёт колени –
жизни курни взатяжку,
всё остальное – тленье.

Страсти услышишь скерцо –
помни, идя «в кроватку»:
есть только ты и сердце,
всё остальное – б…ки.

Вникнешь, как станешь взрослым,
в синий небесный вектор:
есть только ты и космос,
всё остальное – секта.

Хочешь повсюду первым?
Но я тебя утешу:
есть только труд и верность.
Верность мечте, конечно. (2007)

Материнское

Ты прав, творёныш мой, бунтарь,
всей правотой молочной кожи:
мне – бабья суть, я навья тварь,
всегда творящая по-божьи.

Кто в эту суть не вовлечён,
тот не увидит в блеске странствий,
как из моей руки течёт
тепло, творящее пространство,

в котором ты, покуда слеп,
ещё прильнул к моим коленям,
оно по навьему веленью –
твой верный кров, твой чёрный хлеб. (2008)

Материнское – 2

Мой сын живёт совсем не так, как я,
он не поёт со мной печальных песен,
мир образов ему не интересен,
и слов его не манит полынья.

Он по субботам курит свой кальян
и слово «очень» заменил безликим «мега».
Когда-то он любил конструктор «лего»,
а нынче – дам, хотя не донжуан.

Он любит рассуждать и объяснять
мне эту жизнь и все её законы.
Я пью вино – он виски пьёт с лимоном.
Мне ближе осень, а ему – весна.

Бросает вещи, как всегда, везде.
Бывает груб всерьёз или для виду.
Но знаю, никому не даст в обиду
и не оставит близкого в беде.

Ему прощают всё и все кругом,
а шутки повторяет вся округа.
Он может быть поверенным и другом
и под рукой согреть, как под крылом.

Он смотрит эпатажное кино
и носит элегантную одежду,
но часто снится трогательно-прежним
весёлым и смешным «веретеном».

Он всё ещё улыбчив и открыт,
с чувствительной, как в детстве, белой кожей,
но мы теперь так мало с ним похожи,
и он со мной так редко говорит…

Мне кажется порой, что я ему
не очень-то уже необходима,
что взгляд его скользит всё чаще мимо,
не потакая взгляду моему.

Мой сын живёт совсем не так, как я.
В своём упрямстве он почти несносен.
Но, боже, дай ему счастливых вёсен
и жизни – ярче, лучше, чем моя. (2008)

Елена Кабардина, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 1254 № 69319 от 15.04.2009

0 | 5 | 51281 | 19.04.2024. 04:42:28

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []