Поль Верлен Вояка-хлебороб

Поль Верлен Вояка-хлебороб.
(Перевод с французского).

Посвящено Эдмону Лепелетье*.

Старик был страшноват и кашлял, как больной, –
незрячий глаз кровил, в другом скопился гной.
Из-под густых бровей глядел он зло и хмуро.
Космата и дика, торчала шевелюра -
не грива и не хвост, а вроде них жестка.
Зато могучим был костяк у старика.
Он будто не забыл о встреченной картечи.
Спина запала внутрь и отогнулись плечи.
А левая рука всё ищет рукоять -
чтоб, как привычно ей, оружие достать.
И поступь у него была чуть-чуть корявой
как будто в ташке груз. При этом вечно правой
рукой он поправлял спадавший книзу ус.
Высоким был, худым, и всё зудел, как гнус.

Уже в шестнадцать лет, сын батрака и прачки,
он стал простым бойцом в большой военной драчке.
В Египте воевал, был в Австрии в боях.
В Эстремадуре в глаз попал ему монах.
Расправившись с лихим святошею-испанцем,
он Пруссию прошёл с пустым солдатским ранцем.
Был в шею ранен там, почти околевал.
Зато, входя в Москву, он был уже капрал.
Добыл почётный крест и, навостривши лыжи,
с боями отступал до самого Парижа.
Был в лейтенантский чин меж тем произведён.
Увы ! Лишь до поры, как сел на трон Бурбон.
В огне при Мон Сен-Жан**, без страха, непреклонно,
он повторил слова отважного Камбронна***.

Но император вновь в изгнание идёт,
надевши Котелок и Серый Редингот,
навеки распростясь с отчизною любимой
и с битой армией своей непобедимой.
А воин-ветеран решил сыскать семью
и скрылся от беды в своём родном краю .
Сперва пытался жить запретною охотой,
потом былых солдат порадовали льготой.
Достоинство храня, он стал писать властям,
и дали пенсион - за Йену и Ваграм –
всего две сотни в год. Он смог за эти франки
вселиться в дом родни, к немолодой крестьянке.
Весь сельский труд там лёг на пару сыновей.
Один из них имел супругу и детей.
Другой был холостяк. А ветеран баталий
бездельничал весь день, не ведая печалей.
Хоть чужд ему был труд, и плуг, и скирд, и сноп,
он кличку получил «Вояка-Хлебороб».
Поднявшись на заре и покурив в охотку,
он шлялся там и сям и пил без меры водку.
Случалось, в стельку пьян, бывал он не в себе,
но в праздник, взявши лук, участвовал в стельбе.
Откушавши в обед, он мог позвать малюток
и с ними поиграть хоть несколько минуток.
Устраивал бои – ребячий строй на строй -
и соблазнял детей армейской мишурой.
По-солдафонски груб и не блюдя приличий,
порой мог ущипнуть, шутя, за бок девичий.

Куря свой табачок, любил у камелька
порассказать под трель упрямого сверчка
и под весёлый треск сгорающей лозины
про Лютцен, про Смоленск, про русские равнины.
Собрав вокруг себя внимательных парней,
живописал подряд все битвы давних дней.
Смеялся, где смешно. Вещал о переделках,
о пушечной пальбе, о мелких перестрелках,
о гибнущих конях, об ужасе гангрен,
об участи бедняг - солдат, попавших в плен,
о тягостном конце трусишки-офицера,
казнённого при всех для общего примера.
Припомнил, как, схватив, топили чужаков
и страшный бой в Клиши с отрядом казаков.
И штурмы, где во всю резвились мародёры,
где женщин и добро хватали без разбора.
Казалось, клок седой в ладонях – на позор,
а после - острый стыд, когда трубили сбор.
И вновь про лагеря, бои и отступленья.
Безрадостную муть армейского служенья,
весь достославный путь, пройдённый солдатнёй
он щедро расписал, украсив речь ругнёй,
и кулаком лупил по ближним ягодицам.

Но женщинам вокруг, двоюродным сестрицам,
достойным матерям, рассказ казался дик.
Расплакавшись, они твердили: «Лжёт старик».
Мужчины, между тем, поплёвывали в пламя.

Старик, желая быть накоротке с парнями
и лучше передать богатый опыт свой,
расхаживал кругом с руками за спиной.
Он часто излагал сельчанам эпизоды,
как будто видел их он сам в былые годы:
восшествие на трон с Раздачею Знамён,
и день, когда "Адью !" сказал Наполеон.
Он вспоминал о том известном дне Брюмера,
когда пришлось полкам вершить крутые меры,
а возмутивший вдруг военщину закон
могучий Марс послал без промедленья вон,
и всех говорунов, не свычных с острой саблей,
не мешкав, гнали вон из правящих нотаблей.

Так наш ворчун твердил, трактуя свой предмет
и, смерть не торопя, дожил до сотни лет.
Сам мэр руководил прощанием с героем.
Все местные бойцы прошли военным строем:
там был пожарный взвод и сельские стрелки,
лишь сильно подвели ружейные замки -
семь делавших салют приобрели раненья.
А холмик возвели большой на изумленье:
с плакучим деревцом над крупным валуном
затем, чтобы герой там спал спокойным сном.
И, точно соблюдя желание солдата,
вписали на плите, сверх имени и даты,
строку, что ныне вся Империя поёт:
«К прекраснейшей - любовь, храбрейшему – почёт !****

Paul Verlaine Soldat Laboureur
A Edmond Lepelletier*

Or ce vieillard etait horrible : un de ses yeux,
Creve, saignait, tandis que l’autre, chassieux,
Brutalement luisait sous son sourcil en brosse ;
Les cheveux se dressaient d’une facon feroce,
Blancs, et paraissaient moins des cheveux que des crins ;
Le vieux torse solide encore sur les reins,
Comme au ressouvenir des balles affrontees,
Cambre, contrariait les epaules voutees ;
La main gauche avait l’air de chercher le pommeau
D’un sabre habituel et dont le long fourreau
Semblait, s’embarrassant avec la sabretache,
Gener la marche et vers la tombante moustache
La main droite parfois montait, la retroussant.
Il etait grand et maigre et jurait en toussant.
Fils d’un garcon de ferme et d’une lavandiere,
Le service a seize ans le prit. Il fit entiere,
La campagne d’Egypte. Austerlitz, Iena,
Le virent. En Espagne un moine l’eborgna:
- Il tua le bon pere, et lui vola sa bourse, -
Par trois fois traversa la Prusse au pas de course,
En Hesse eut une entaille epouvantable au cou,
Passa brigadier lors de l’entree a Moscou,
Obtint la croix et fut de toutes les defaites
D’Allemagne et de France, et gagna dans ces fetes
Trois blessures, plus un brevet de lieutenant
Qu’il resigna bientot, les Bourbons revenant,
A Mont-Saint-Jean**, bravant la mort qui l’environne,
Dit un mot analogue a celui de Cambronne*** ;
Puis, quand pour un second exil et le tombeau,
La Redingote grise et le petit Chapeau
Quitterent a jamais leur France tant aimee
Et que l’on eut, helas! dissous la grande armee,
Il revint au village, etonne du clocher.
Presque force pendant un an de se cacher,
Il braconna pour vivre, et quand des temps moins rudes
L’eurent, sans le reduire a trop de platitudes,
Mis a meme d’ecrire en hauts lieux a l’effet
D’obtenir un secours d’argent qui lui fut fait,
Logea moyennant deux cents francs par an chez une
Parente qu’il avait, dont toute la fortune
Consistait en un champ cultive par ses fieux,
L’un marie depuis longtemps et l’autre vieux
Garcon encore, et la notre foudre de guerre
Vivait et bien qu’il fut tout le jour sans rien faire
Et qu’il eut la charrue et la terre en horreur,
C’etait ce qu’on appelle un soldat laboureur.
Toujours leve des l’aube et la pipe a la bouche
Il allait et venait, engloutissait, farouche,
Des verres d’eau-de-vie et parfois s’enivrait,
Les dimanches tirait a l’arc au cabaret,
Apres diner faisait un quart d’heure sans faute
Sauter sur ses genoux les garcons de son hote
Ou bien leur apprenait l’exercice et comment
Un bon soldat ne doit songer qu’au fourniment.
Le soir il voisinait, tantot pincant les filles,
Habitude un peu trop commune aux vieux soudrilles,
Tantot, geste ample et voix forte qui dominait
Le grillon incessant derriere le chenet,
Assis aupres d’un feu de sarments qu’on entoure
Confusement disait l’Elster, l’Estramadoure,
Smolensk, Dresde, Lutzen et les ravins vosgeois
Devant quatre ou cinq gars attentifs et narquois
S’exclamant et riant tres fort aux endroits farce.

Canonnade compacte et fusillade eparse,
Chevaux eventres, coups de sabre, prisonniers
Mis a mal entre deux batailles, les derniers
Moments d’un officier ajuste par derriere,
Qui se souvient et qu’on insulte, la barriere
Clichy, les allies jetes au fond des puits,
La fuite sur la Loire et la maraude, et puis
Les femmes que l’on force apres les villes prises,
Sans choix souvent, si bien qu’on a des meches grises
Aux mains et des degouts au cSur apres l’ebat
Quand passe le marchef ou que le rappel bat,
Puis encore, les camps leves et les deroutes.
Toutes ces gaites, tous ces faits d’armes et toutes
Ces gloires defilaient en de longs entretiens,
Entremeles de gros jurons tres peu chretiens
Et de grands coups de poing sur les cuisses voisines.

Les femmes cependant, soeurs, meres et cousines,
Pleuraient et fremissaient un peu, conformement
A l’usage, tout en se disant : « Le vieux ment. »
Et les hommes fumaient et crachaient dans la cendre.

Et lui qui quelquefois voulait bien condescendre
A parler discipline avec ces bons lourdauds
Se levait, a grands pas marchait, les mains au dos,
Et racontait alors quelque fait politique
Dont il se proclamait le temoin authentique,
La distribution des Aigles, les Adieux,
Le Sacre et ce Dix-huit Brumaire radieux,
Beau jour ou le soldat qu’un bavard importune
Brisa du meme coup orateurs et tribune,
Ou le dieu Mars mis par la Chambre hors la Loi
Mit la Loi hors la Chambre et, sans dire pourquoi,
Balaya du pouvoir tous ces ergoteurs glabres,
Tous ces legislateurs qui n’avaient pas de sabres !

Tel parlait et faisait le grognard precite
Qui mourut centenaire a peu pres l’autre ete.
Le maire conduisit le deuil au cimetiere.
Un feu de peloton fut tire sur la biere
Par le garde champetre et quatorze pompiers
Dont sept revinrent plus ou moins estropies
A cause des mauvais fusils de la campagne.
Un tertre qu’une pierre assez grande accompagne
Et qu’orne un saule en pleurs est l’humble monument
Ou notre heros dort perpetuellement.
De plus, suivant le voeu dernier du camarade,
On grava sur la pierre, apres ses nom et grade,
Ces mots que tout Francais doit lire en tressaillant :
« Amour a la plus belle et gloire au plus vaillant****. »
1868
“Jadis et naguere”- “Vers jeunes”

Примечания:
1.*Эдмон-Адольф Лепеллетье (1846-1913) - родился в Париже, умер в Виттеле.
Известный литератор, романист, публицист. По профессии был адвокатом. В конце
шестидесятых выступил с серией статей, направленных против режима Наполеона III,
за что был заключён в тюрьму. Его освободила революция (4 сентября 1870 г.).
Парижскую Коммуну он приветствовал и впоследствии работал над её историей.
В прессе выступал с радикальных позиций, против буланжистов и антидрейфусаров.
Был автором романов "Мадам Сан-Жен" и "Фанфан-Тюльпан". Выпустил серию исторических романов о Наполеоне I и его эпохе: "Капитан Наполеон", "Путь и слава",
"Тайна Наполеона", "Прачка-герцогиня", "Римский король", "Коварство Марии-Луизы",
"Фаворитка Наполеона", "Шпион императора", "Мученик англичан", "Наследник великой
Франции".
Эти книги до сих пор переиздаются в России в русском переводе.

2.**Битва при Мон Сен-Жан (Mont-Saint-Jean) - так французы часто называют битву при Ватерлоо.
3.***Французскому генералу Камбронну (Pierre Cambronne, 1770-1842) приписывают знаменитую фразу, сказанную в день битвы при Ватерлоо: «Гвардия умирает, но не сдаётся» - La garde meurt et ne se rend pas.
4.****Имеется в виду песня Partant pour la Syrie («Отправляясь в Сирию»), которая была популярна во Франции, особенно во времена Второй Империи. Можно даже сказать, что эта песня была чем-то вроде официального гимна. Автор музыки этой песни - королева Гортензия (Hortense de Beauharnais), мать императора Наполеона III. Слова написаны Александром де Лабордом в 1807 году (Alexandre de Laborde “Le beau Dunois”).
Куплеты этой песни заканчивались словами:
Amour a la plus belle !
Honneur au plus vaillant !

Владимир Корман, поэтический перевод, 2009

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 67376 от 19.01.2009

0 | 1 | 2787 | 20.04.2024. 14:39:14

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []