Лалла Рук Гл I Пророк (03) (Т.МУР)

    (продолжение)

XL. Дыханье музыки переплеталось
С мелодией стихов, и ей казалось,
Что этот вечер в небе очертил
Ей Богом уготованную сферу,
Где в грусти неприкаянно бродил
Азима дух - её любовь и вера,
Как аромат полей ночных светил
Печален. Бледен, чист и одинок,
Как из букета выпавший листок.

XLI. Благословен он вечною невестой!
Но из блаженства сказочной фиесты
Её лукавый демон торопил
На пир теней, сиявших мраком ада
Бал мертвецов, восставших из могил,
Для страшного, жестокого обряда,
Где жажду каждый жадно утолил
Огромным и мучительным глотком
Из чаши, полной абсолютным Злом!

XLII. И Зло, тотчАс, взялОсь за злую жатву,
Из душ невинных вырывая клятву,
На дьявольском, невнятном языке.
И никогда, покуда не остынет
Земной огонь в небесном маяке,
Оно с души проклятия не снимет,
Зажав её в костлявом кулаке.
Она сдалась. Лишь выдохнула: «Да-а-а......»
А эхо подхватило: «Никогда-а-а...»

XLIII. Как-будто крылья взмыли за спиною,
Оплаченные страшною ценою,
В потухшем сердце воспылала страсть,
И, признавая жрицу новой веры,
Пал ниц гарем, безмолвно подчинясь.
В глазах её - не от небесной сферы,
От Дьявола клеймом звезда зажглась,
Дав знак Моканне - он непобедим,
Весь мир склонит колена перед ним!

XLIV. Как мАнит взгляд обманчивая нега
Танцующего, нежного побега,
С которого, испуганно вспорхнув,
Слетает прочь встревоженная птица,
Так и манок её роскошных губ
Бездушною улыбкою светИтся,
Румянца плеск так ярок, дик и груб,
Как метеоров пламенный полёт,
Терзающих весенний небосвод.

XLV. О! Дьявольской звезды очарованье!
Кто тот мудрец, которому страданья
Её призывный блеск не принесёт?
О! Падший Ангел, молнии подобный,
Чей дивный, необузданный полёт,
Лишь к диким разрушениям способный,
Страшит, но в то же время, и влечёт,
В безумном упоении спеши
Сплясать в руинах собственной души!

XLVI. Так изменили дьявольские чары
Ту, чью любовь бухарские чинары
Не так давно приливами теней
И шелестом листвы благословляли,
Но глас с Небес, вдруг, прогремел над ней,
В короткой вспышке памяти всплывали
Черты любимого.Но что страшней
И что желаннее, чем встреча с ним?
О! Боже... Жив! Он здесь, её Азим!

XLVII.Она, как статуя, окаменела,
Не двигаясь и не дыша, глядела
Сквозь горьких слёз дрожащий занавЕс -
В толпе, сияя чистотой Эдема,
Рукой сжимая сабельный эфес,
У ног Моканны преклонил колена,
Неведомым путём сойдя с Небес,
Могуч, прекрасен, цел и невредим,
Её любимый, преданный Азим!

XLVIII.И это горестное созерцанье
Будило разум, словно заклинанье.
Осколки разума слились в поток,
Но он во тьме безумия терялся,
Он бился о невидимый порог,
И вдребезги бессильно рассыпАлся,
Цепей проклятья разорвать не мог.
Так с крепостной стены в глубокий ров
Летят тела штурмующих бойцов.

XLIX.И бой, уже начАвшись, продолжался,
Свет разума то мерк, то возвращался,
Достаточно, чтоб слабо освещать
Тот лабиринт, в котором заблудилась,
Но где же выход? Нет, не отыскать...
Звезда на Небесах едва светилась,
И не могла в тумане указать
Спасенья гавань, где от страшных снов
Избавит бой божественных часов.

L. Нет, зла не одолеть в одно мгновенье.
Так было глубоко её паденье,
И так сильна проклятия печать...
А рабское ярмо её душило.
Всплеск разума не в силах разорвать
Таких оков. И эта злая сила
Влекла во тьму безумия опять.
Цена свободы каждого раба -
Смертельная и долгая борьба.

LI.Одно лишь доставляло облегченье -
Горячих слёз шальное наводненье,
Которое ей этот день принёс.
Растаяв, сердце согревало душу,
И предвещало буйство близких гроз,
Росой Небес безжизненную сушу
Способных напоить. То талых слёз
Ручьи, звеня, вперёд за шагом шаг,
Теснили охвативший душу мрак.

LII. На склоне дня, в тиши уединенья
Моканна совершал своё моленье-
Вечерний непреложный ритуал-
Который неизменно разделяла
Одна из нимф. Её он призывал
В прохладный сад на берегу канала,
И, теша спесь, надменно проверял
На ней всю силу сатанинских чар,
Свой чёрный, страшный, смертоносный дар.

LIII. Он власть греха на их смиренных лицах
Читал. И лишь в глазах любимой Жрицы
Он искру непокорности узрел.
Но не было тревоги и сомненья,
Он знал - златая цепь - её удел,
А робкого протеста проявленье
Он изощрённо подавлять умел,
Любуясь, как бессильное Добро
Покорно сносит адское тавро!

LIV. Его триумф - злодейская потеха.
Хотя смертельной, страшной клятвы эхо
В ночи греха ещё не улеглось,
Надежду дева, всё-таки, хранила
На судный день. И пусть бы ей пришлось
Пройти сквозь адова огня горнило,
Что бы к небесным сферам вознеслось
Дыхание очищенной души,
Как дым сандала, вьющийся в тиши.

LV.Азима нежность вновь её коснётся,
И свет любви не небесах проснётся,
И вновь она - безгрешна и чиста,
Покорна будет только нежной страсти...
Безумна и несбыточна мечта!
А сколько в ней блаженства, сколько сласти!
Но страх, покорность, кротость, немота...
Их ей надменный, страшный взгляд внушал,
Пронзая саван белых покрывал.

LVI. Был этот взгляд подобием тарана,
Как айсберг в бурных водах океана,
Одним толчком из мира сладких снов,
Из тёплой лени ласковой постели
Бросающий уснувших моряков
В холодный мрак ночной морской купели,
Во власть смертельных ледяных оков,
Чтоб образ, в грёзах посетивший их,
В волнАх, как крик о помощи, затих.

LVII.Вокруг шатра, над тихою водою,
Сгущался мрак. Поникнув головою,
Шла Зелика, задумчива, грустна,
Послушная призыву лже-пророка,
Подавлена, печальна и бледна,
На пламенное детище порока
Так не похожа, словно не она
Ещё вчера была так горяча,
ДикА, быстрА, как лезвие меча.

LVIII. Моканна в трансе, как в хмельном тумане,
Полулежал на шёлковом диване.
Сияние мерцающих лампад
Холодным отблеском напоминало,
Святую Мекку, сень её аркад,
Но дьявольски сверкало покрывало,
Оно, как-будто, излучало взгляд,
Сокрытый в нем, но неприкрыто-злой,
Как уголь, чуть припудренный золой.

LIX. Кому молился в этот час Моканна?
В руках его - ни чёток, ни Корана...
Пред ним искрились радужным огнём,
ТаЯ соблазн для алчущего глаза,
Кувшины с искусительным вином[ 29 ]
Из лучших виноградников Шираза.
И он, глоток смакуя за глотком,
Как будто ждал - вино ширазских круч
Взыграет, как Святой Звенящий Ключ. [ 30 ]

[ 29 ] – употребление вина – большой грех для мусульман.
[ 30 ] – Чудотворный источник в Мекке, названный так из за звука падения его вод.

LX. Он был в мечтах. О чём? Какие мысли
Сейчас его жестокий разум грызли?
Он так помпезный предвкушал успех,
Что девы не заметил появленья.
Его звериный, сатанинский смех,
Как взрыв, потряс покой уединенья.
Надменный Эблис, чуя смертный грех,
Так мрачно и злорадно хохотал,
Когда в геенну души низвергал!

LXI. И он исторг зловещую тираду:
«Презренный Человек! Игрушка ада!
Такой удел готов для всей Земли,
Дерзающей родниться с Небесами,
Здесь даже образ Бога не смогли
Создать. Нет Бога даже в Божьем храме!
Пред кем индус валяется в пыли?
Презренный фетиш! Глиняный примат! [ 31 ]
О! Люцифер. Ужель ты виноват,

[ 31 ] - В Индии местные жители некоторых обезьян, в частности макак, считают священными. В основе такого почитания лежит легенда о помощи обезьян богу Вишну, который с помощью обезьян расправился с угнетавшим жителей великаном.

LXII. Что преклонить колена отказался
И без огня Небесного остался?
Но скоро уж отмщение грядёт,
Как кара назиданья и примера,
И кровью опьянённая взойдёт
Звезда, венчая эру Люцифера!
Моих свирепых соколов полёт
Расчистит путь, где мне быть палачом,
А Человеку - Жертвой и Мечом.

LXIII. О, ты, хитрец, во тьме ни зги не зрящий,
Свой путь мирской наощупь проходящий,
Как осторожный, суеверный вор,
В ночИ ведомый светом мертвечины[ 32 ]
Ты будешь знатен, мудр, богат и горд,
Но полагать есть веские причины,
Достоинств сих сомнительный набор
Я обману. Не блеском звёздных сфер,
А жезлом, что вручил мне Люцифер!

[ 32 ] - Своего рода фонарь, прежде используемый грабителями, называемый «Рукой Славы», свечи для которого были изготовлены из жира мертвого преступника. Это, однако, было скорее западным, чем восточным суеверием.(Т.М.)

LXIV. Жезл - безделушка, кость и позолота,
Но в нем и власть, и ключевая нота
Всех песен лживых и абсурдных слов,
Рождающих во мне позывы смеха,
И их исполнят тысячи рабов,
Воистину, великая потеха!
Их ум ничтожен, сер и бестолков.
Чтоб миром безраздельно овладеть,
Я им позволю о свободе петь!

LXV. О, как легко обманутым остаться
Тому, кто сам желает заблуждаться,
И, слепо, сам возводит на престол
Решительного, смелого злодея.
Чем лживей и абсурдней ореол
Красивой, но убийственной идеи,
Которую в ранг истины возвёл
Лукавый, изворотливый мудрец,
Тем глубже Вера! Пламенней Венец!

LXVI.Кто истинного Бога изваяет?
Не тот, кто верует, а тот, кто знает!
Ваять идеи в образах Богов,
Нет камня лучшего, чем мрамор знанья,
А он во власти избранных - Жрецов,
В руках которых - тайны мирозданья,
И между них немало мудрецов,
Из тайн сплетающих святой обман,
В нём новый Бог - лишь новый истукан!

LXVII. И тьмы глупцов падут, благоговея
Пред сказочной, несбыточной идеей.
Ведь в Небесах, должно быть, мастера
Имеются, кто пыль в глаза пускает?
Глупа идея Рая и стара,
И это все прекрасно понимают!
Небесная безгрешность - лишь игра,
Младым и старым движет только страсть,
Исток её - тщеславие и власть!

LXVIII. Желаний ослепляющее пламя-
Оно и Небо каждого, и Знамя,
Душа не внемлет прозе жития,
А Рай земной угоден лишь для тела -
Вот какова изнанка бытия!
Её не грех использовать умело,
И Человеку быть позволю я
Самим собой - ничтожен, жаден, горд...
Не Ангел - Богу, Дьяволу - не чёрт!»


(продолжение следует)

Трояновский Игорь Дмитриевич, поэтический перевод, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 64 № 65363 от 24.10.2008

0 | 1 | 1826 | 19.04.2024. 13:41:57

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []