Языческий венок

Дата: 07-03-2008 | 12:53:46

В начале было...

В начале было…
Впрочем, помолчи –
не дай речам огульным и окольным
вновь со своей лукавой колокольни,
с пожаром одержимой каланчи
трепать не умещаемое в них,
для слов не проницаемое имя,
молчи и слушай неисповедимый,
безмолвный снег над пеной площадных
изустных правд и писаных времён,
в их переобновляемом завете –
закупоренный в бражной склянке ветер,
расколотый в кимвальный стылый звон,
казнённый воздух…
Просто слушай снег,
вдыхай неизъяснимое молчанье
о том, что каждый сущий миг – начало,
и каждое начало – человек…



Это в дверях бог

И кто-то почувствовал – это в дверях бог.
Он выдохнул небо – ах, как запахло зимой
и крымским крепленым! Он хочет застать врасплох
женщину и младенца – себя, себя самого.
Бог долго звенит ключами от всех замков
и тайн мирозданья - от всяческих мелочей,
еще от почтового ящика – он таков,
никогда не находит гвоздика для ключей.
у него в кармане заначка – пригоршня звезд,
папиросы с туманом, какая-то сумма в рэ,
нездешняя музыка… Бог, видно, слишком прост –
безделушки в кармане сползают к дыре, к дыре.
Но когда, отдышавшись и сбросив пальто на пол,
он всё же решит обнаружить себя здесь, то,
смутившись, вдруг скажет: вот черт, не туда пришел…
и навсегда растает, забыв пальто…




Окраинные люди

Вечереющий в тоске свет окраинный, щербатый –
залипающее в дымке время тянется в закат...
Здесь пырей с пастушьей сумкой лезут прямо из брусчатки,
и окраинные люди небо близкое коптят –
починяют вечерами палисадник, примус, бредень,
разговор за жизнь неспешный величаво говорят…
Тишины тугие рыбы в соснах плавают и бредят
об удильщиках прекрасных под отмашки звонаря.
Прохудившиеся лодки сновиденьям в такт качают
пристань, ряску, леску, небо, утонувшее в реке.
И окраинные люди ожидают Бога к чаю
каждый вечер – он гостит здесь, не замеченный никем…



Deus ex machina

1.
На беззимье и зиму в себе соберу,
пусть в её основание зыбкое ляжет -
снег, чей ветреный слог не приглажен,
сочиняющий набело город к утру;
цепкий воздух, его населённая тьма
с насекомыми запахов, птицами звуков,
безъязыких, сквозящих в той тьме близорукой,
с притаившимся зверем затишья, с ума
и безумца готовым куда-то свести –
в баснословное «дальше», «на нет», в непроглядный,
неизбежный тростник послесмертья… и ладно б,
знать, что ныне дойдешь, но такие пути,
как известно, неисповедимы, не из
тех, что ладно столбятся вспотевшими лбами
в кураже и молитве, но под небесами
небеса лишь мерещатся – только тянись,
вылезай в эту зиму, доверившись ей,
различив на снегу предрассветные всходы –
это тянется в небо часовня природы,
всё смешав в непреложном порядке вещей…

2.
… и тогда померещится жизнь, но уже
это будет иной инфантерии лагерь –
без исчисливших альфы с омегами алгебр
и бессонных себе самому сторожей;
это будет иной – невозвратный – поход
по лазейкам змеистых, замедленных улиц –
где бредут пехотинцы, от ветра сутулясь,
будто бредя об участи прежних пехот –
безымянных, безвестно пропавших; и там,
где зима небывало тончайшей настройкой
всех своих духовых, выдыхающих сроки
и времен не смолкаемый трам-тара-рам,
обещает сыграть, наконец, тишину,
там, конечно, иная война приключится,
и почувствуешь холод колючий в ключицах,
и нельзя проиграть будет эту войну,
как нельзя победить в ней, добравшись до дна
тишины, неизвестной тоски, снегопада
и внезапного бога… нельзя и не надо…
и мерещатся – бог, снегопад, тишина…



Колыбельщик

Когда окликнет он издалека,
качающий пространства колыбельщик,
ты, несший крест свой, будешь обескрещен
в мгновенье хрупкой верой мотылька,
всё примирив религией смешной –
щекочущей, беспечной, невесомой…
И оклик вдруг на отчий зов из дома
отчаянно похожим станет, но
теперь уж тот, чье время истекло,
не выпросит свободы лишний часик,
мальчишке надо будет возвращаться –
он догулял своё. Хрустит стеклом
раздавленным лабораторный мир
весов и мер – посудина на случай
любого превращения сыпучих,
тягучих и бесплотных, как эфир,
сквозь пальцы ускользающих веществ…
Ты слишком этой химией потешной
был увлечен – пытлив и многогрешен,
чего ж страшиться перемены мест
слагаемых в себе? – ещё одна,
зато, какая светит перемена –
угла и неба, веры и вселенной.
Ты мотылек у желтого окна,
ты просто возвращаешься в покой,
не ведая, насколько путь недолог,
теперь ты дышишь не из чувства долга,
а потому что дышится легко.
И город свой из виду потеряв,
его пыльцу и каменные туши,
спешишь на оклик, на рожок пастуший
по сущим небесам прохладных трав –
куда-то за неведомый порог,
где бредит постояльцем дом молочный,
где слышно, как бранятся молоточки,
без устали сколачивая впрок
за белой колыбелью колыбель,
где рядом бьет родник со светом млечным,
где на ладонях ветра залепечет
тот, кто весь путь пройдет вослед тебе…



Предместье

Состарили бореи, заострили
щербатый лик предместья на реке.
Скребется жук тяжелой индустрии
в безбожно обветшавшем коробке
глухого городка, где горклой речи
и времени карболовый раствор
вселенную разъел – от чебуречной
до черепичной церковки, от гор
промышленного хлама до убогих,
рванин-равнин раскисших пустырей –
здесь сумрачное alter ego бога
в природе ощущаешь всё острей.
И, кажется, что так верней и проще
принять и объяснить свой непокой,
сродниться с ним, но что-то смутно ропщет
в пейзаже городка наперекор
бореям, речи, времени, рогожным
их сплетням, непреложным правдам их…
И жизнь бежит мурашками по коже,
и бог путей не ведает земных.



Небесный муравей

Сквер утром ранним тих, как зал библиотеки.
Читаема печаль, но сокровенна суть
собранья тополей от осени-Сенеки...
сковавший сердце миг мне не перелистнуть.
Небесный муравей на крышу мира лезет –
на краешек листа по жилистой строке,
и мир имеет вкус окисшего железа,
его легко поднять и раскрошить в руке.
Кому дано постичь за покрывалом куцей
пылающей, как Рим, раздорной красоты
иронию творца? – о, как всё сложно, Луций:
влюбиться в смерть, сгореть и красной охрой стыть,
пристав к подошве ввысь шагающего бога…
Всё путанее слог стоических письмён,
Но муравей ползет – еще совсем немного,
и он обрящет дом, уткнувшись в небосклон…




Олег Горшков, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 498 № 59826 от 07.03.2008

0 | 8 | 3435 | 29.03.2024. 10:56:56

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []


Замечательные стихи, Олег! Если бы пришлось выделять все то необыкновенное, из чего это слагается, то мало было бы и большой статьи. С удачей! Твой Геннадий

Очень интересный цикл. На мой взгляд, самые сильные стихи в нём - "Предместье" и "Это в дверях бог". Совершенно блестящая строчка - "жизнь бежит мурашками по коже"!

Олежка, это - подарок к празднику. Спасибо, солнышко. С любовью, я

Олега, ага...
беру на заметку,
щитай что я проникся...

:о)bg

PS
A propos, при этом с меня "max"

Я так понимаю, что это и есть обещанный цикл, Олег?

Будем почитать, как и капитальный труд Коновалова.

Было очень интересно. Спасибо, Олег.

МЕНЯ ЭТИ СТИХИ ВОЛНУЮТ НЕОБЫЧАЙНО!!!
Спасиьо!!!

Олег! Удивительные стихи! Они то убаюкивают, то пробуждают и заставляют увидеть то, к чему мы давно пригляделись, а посему не видим. От всего сердца спасибо!