Честеровский сборник. Пеликан 1.

В 1999 году, выступив в защиту книги И.М.Гилилова от нападок «Нового мира» («О вреде кабаньей головизны»; «ЛитОбоз», 1999, №4), я познакомился с ним, и у нас установились вполне дружественные отношения. В один из разговоров я спросил у него, почему он везде использует подстрочники стихов «Честеровского сборника», в то время как художественные переводы усилили бы впечатление от книги. Он выразил сомнение, что такие переводы обеспечат необходимую смысловую точность. Я потом узнал от Щедровицкого, что он по договоренности с Гилиловым перевел из этого сборника шекспировскую «поэму» "Феникс и Голубь", но Гилилов так ее и не поставил в книгу, ограничившись переделкой перевода Левика, который перепутал род (в его переводе – «Феникс и Голубка»), что для трактовки Гилилова было важно восстановить.
Я и тогда считал, и считаю сейчас, что убедительность изложения главы о Честеровском сборнике сильно выиграла бы, если бы «поэтический реквием» по Голубю и Феникс был переведён стихами: для большинства читателей такие имена, как Чэпмен, Марстон и даже Джонсон – по преимуществу пустой звук, и только художественный (поэтический) перевод мог бы заставить читателя отнестись должным образом к такому реквиему. Я исходил из того, что книга Гилилова интересна для широкого круга читателей, он же считал свою книгу преимущественно научной – отсюда и его подход к использовавшимся в ней переводам. Как я теперь понимаю, ему следовало бы приводить и буквальный (подстрочный) и художественный переводы, причем первый давать в примечаниях или в сносках – но не наоборот: чтение подстрочных переводов всегда чрезвычайно затруднено.
Я решил на свой страх и риск перевести весь реквием и посмотреть, что из этого получится. Напоминаю, что «поэма» Роберта Честера заканчивается двумя стихотворениями автора, скрывшегося под псевдонимом Пеликан, и только потом идет этот поэтический реквием: вступительное стихотворение, подписанное псевдонимом «Хор поэтов», два небольших стихотворения, подписанных «Неизвестным» ("Первое" и "Горение") и «поэма» Шекспира, состоящая из двух стихотворений, первое без названия, второе – "Плач", за подписью Шекспира; затем идут 4 стихотворения Марстона, одно – Чэпмена и 4 – Джонсона. Для понимания того, что стоит за «поэмой» Шекспира, являющейся и по сути центральной в этом реквиеме, важно понять, о чем идет речь в двух заключительных стихотворениях основного корпуса Честеровского сборника. С них я и начинаю публикацию этих переводов.

ПЕЛИКАН

О, как щемил мне сердце этот вид,
Хоть был он чуден; помните ли вы,
Как смело Голубь устремился в пламя,
Идя на смерть – и умер перед нами.
Невозмутим, он выглядел вполне
Владеющим собой, хоть пламенел, –
Спокойней, чем паря по-над землею,
Всем сердцем связан, истинной любовью.
Для Фениксов – приемное дитя,
Он – бледен, изнурен, суров - шутя
Стал первым там, где первой стать бы надо
Ей – по предназначенью и в награду.
А вслед за ним настал ее черед –
И вот огонь берет их в оборот.
Коль нету двух других земных созданий,
Дышавших воздухом одним, что дали
Друг другу в дар и дружбу, и любовь
Столь совершенных форм, в костер с судьбой
Войдя, чтоб пламя породнилось с ними,
Что ж за созданье, в пламени возникнув,
Предстанет нам? – Дитя огня, тот жест
Природной красоты – верх совершенств
Родительских, что встретились воочью:
Очарование – и непорочность,
Столь острый на язык, глубокий ум –
И такта осмотрительность к нему,
Земная добродетель без изъяна –
И подлинная верность постоянства.
И если б вышло Феникс разлучить
Вдруг с Голубем, их встречу исключив,
Любовь младенцем с жизнью бы рассталась:
Без них любви и вовсе бы не стало.
Пример их мог бы любящих учить,
Как вместе умереть и облегчить
Беды удар; но любят перемены
Все в наши дни, и шарит взгляд бессменно
Вокруг, не насыщаясь тем, что есть, –
К концу, голодным, все ж смирившись здесь.
Любовь сегодня – омраченным взглядом,
Что в свете Фебы нам не дарит лада,
И зря пытаешься поймать его:
Он ускользнет – и нету ничего.
Так любящим, что облетевшим листьям,
Разбиться, как стеклу, в паденьи быстром.
О. век гнилой любви, где показать,
В чем мира долг, – лишь птицам, доказав,
Что не препон любви – и грозный случай,
Хоть в этом споре шансы смерти лучше!
И я, огнем объятых, вспомнив их,
В желанье истом слитых, как живых,
Скорблю о них, не видя излеченья
В слезах ли, в общем чувстве облегченья,
И в уши мира все звоню, что нет
Чудесней, чище жертвы этих дней, –
Чтоб мир со мною обессмертил пеньем
Любовь и дружбу Голубя и Феникс.

Pellican

What wondrous hart-grieving spectacle,
Наst thou beheld the worlds true miracle&
With what a spirit did the Turtle flye
Into the fire, and chearfully did dye?
He look`t more pleasant in his countenance
Within the flame, then when he did advance,
His pleasant wings upon the naturall ground,
True perfect love had so his poore heart bound,
The Phoenix Natures dear adopted child,
With a pale heavy count`nance, wan and mild,
Griev`d for to see him first possesse the place,
That was allotted her, her self to grace,
And followes cheerfully her second turne,
And both together in that fire do burne.
O if the rarest creatures of the earth,
Because but one at once did ere take breath
Within the world, should with a second he,
A perfect forme of love and amitie
Burne both together, what should there arise,
And he presented to our mortall eyes,
Out of the fire, but a more perfect creature?
Because that two in one is put by Nature,
The one hath given the child inchaunting beautie,
The other gives it love and chastitie:
The one hath given it wits rarietie
The other gu(v)ides the wit most charily:
The one for vertue doth ecxell the rest,
The other in true constancie is blest.
If that the Phoenix had bene separated,
And from the gentle Turtle had bene parted,
Love had bene murdred in the infancie,
Without these two no love at all can be.
Let the love wandring wits but learne of these,
To die together, so their griefe to ease:
But lovers now a dayes do love to change,
And here and there their wanton eyes do range,
Not pleased with one choise, but seeking many,
And in the end scarce is content with any:
Love now adayes is like a shadowd sight,
That shewes it selfe in Phoebus golden light,
But if in kindnesse you do strive to take it,
Fades cleane away, and you must needs forsake it.
Lovers are like the leaves with Winter shoken,
Brittle like glasse, that with one fall is broken.
O f(s)ond corrupted age, when birds shall show
The world their dutie, and to let men know
That no sinister chaunce should hinder love,
Though as these two did, deaths arrest they prove.
I can but mourne with sadnesse and with griefe,
Not able for to yeeld the world reliefe,
To see these two consumed in the fire,
Whom Love did copulate with true desire:
But in the worlds wide eare I meane to ring
The fame of this dayes wondrous off(?)ring
That they may sing in notes of Chastitie,
The Turtle and the Phoenix amitie.

Владимир Козаровецкий, поэтический перевод, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 986 № 57601 от 16.12.2007

0 | 0 | 1914 | 18.04.2024. 19:43:48

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []