Паук

У туалетного столика над кухонной раковиной своя печаль. Он перекошен, покорежен и обклеен старой клеёной. Подле него старый преподавательский стол с моего компьютерного класса. Он был мне подарен директором той школы, которую я вытер из памяти… Над этим не шикарным столом ещё более не шикарная полка, на которой собрана обычная кухонная утварь. Разноемкостные чашки и рюмки, какие-то тарелки и тазики, пиалы и блюдца. Раньше полок было две, но одна рухнула и развалилась на тырсо-картонные составляющие. Обои под рухнувшей полкой я тщательно соскребал, но в силу неприученности к малярству окрестному, так толком и не соскрёб.
Над всем этим неприглядным уголком моей стоковой реальности висели ещё дешевые электронные ходики на большом разгоне мишурного серебра в контрасте с муаровым коричневым пластиком. Такие часы были способны только на то, чтобы прихорашивать время, пока однажды они не похоронили его окончательно – места для двух пальчиковых батареек крепко обгадили окрестные тараканы. Они же научились мочиться прямо на соединительные пропаянные дорожки не бог весть какой микросхемы, от чего та вылиняла бледным фиолетом и замерла в свой безнадежности. Тогда ходики сняли… И только здесь обнаружили, что под ними завелся ядреннейший сутяга – паук!
Я выхожу очень тяжело из сентябрьско-октябрьской депрессии, и поэтому писать заставляю себя самым обстоятельнейшим образом, через дикое нежелание напрягать мозг, бить по черным клавишам очередной по счету стоковой клавиатуры, сочного черного цвета, купленной на очередной распродаже какого-нибудь ярчайшего фасонного мира…
Превозмогать нежелание, несмотря ни на что позволяет мне какой-то странный паук. У него раздутый мочевик головы и хрупчайшее длинные ножки, под которыми расположено плетево собственно паутины. Каждый раз по вечерам я обрываю это плетево ковшиком ладони левой руки, угребая заодно и самого паука прямо под струи холодной, но случалось и горячей воды. Паук безропотно соскальзывает в сток раковины и пропадает… Чтобы на следующий день оказаться на своем небезопасно стоковом месте. Иногда он победно демонстрирует мне сплетенного паутиной и присушенного уже за день какого-нибудь нерадивого таракана.
Армянская тетушка Соня, матушкина приятельница как-то подарила на кухню декоративного проволочного паука, размером со столовую тарелку. Весь паук был тщательно оканвлен черной синтетической ниткой. Вот и получилось, что, поселившись в крайне правом внешнем углу подвесной полки, он как бы стал олицетворять местечковую паучью империю, так что не удивительно, что в этой империи вскоре объявились самые всамделишние подданные. Паук, которого я каждый вечер экзекутировал, похоже, сам был немалым сатрапом при проволочно-нитяном властелине.
А я при нём – странным исполнителем наказаний. Но только зряшным. Поскольку паучок был вроде как вечным. И жил в надлежащем ему месте в надлежащее время… И называлось это место это стоковым, и время малокудышним, и я бездарью. Поскольку даровитые да юные суицидными настроениями не страдают и с жителями стоковых мирков не общаются…
Мне же все трудней и трудней становилось низлагать паучье величие по вечерам, но и оставить в покое этого нахала по человеческой природе своей я как видно не мог. И тогда я предложил ему сделку: я буду писать очередной свой роман, в котором отыщутся и его чисто паучьи закоулки и уголки, а он будет ретироваться по вечерам из места обычной и уничижающей меня экзекуции. Я не хотел быть палачом, даже если вечному пауку предстояло регулярно быть и оставаться одной-единственной жертвой…
Вот уже и паук согласился и стал без оторопи отползать под нижнюю крышку нижней полочной плоскости, но я всё не писал и не писал… Депрессия цепко держала меня в руках… И тогда в один из вечеров в паутине неспешно отползающего паука я обнаружил рукопись на тончайших серебристых листах… Делать было нечего… Всё валилось из рук, и я принялся за чтение, превозмогая волны охватывавшей меня странной лености, которая скорее напоминала запретительный ритуал какого-то ни было деяния…. Но рукопись была столь разительно привлекательной и сочащейся между пальцев, что пренебречь её прочтением я больше не мог… Так от меня постепенно стала уходить закоренившаяся во мне депрессия и я словно ощутил мощный прилив сил…
С тех пор к самому пауку я более не приставал, но всякий раз находил в его тончайших паучьих сетях всё новые и новые страницы этого повествования… Странного, иллюзорного, волнительного и прозрачного.

Октябрь 2007 г.

Веле Штылвелд, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 56334 от 23.10.2007

0 | 1 | 1792 | 20.04.2024. 16:12:49

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []