Из неотправленного (циклы стихов)

Я памятник себе…

Я памятник себе… Но не воздвиг.
И если бы Гораций не возник,
То не возникла бы потребность в гипсе.
Всей площадью всего глазного дна
Бессмысленность величия видна
(как, впрочем, и бессмертия) в Египте.

Не сфинкский нос, отбитый в артобстрел,
Нас отрезвит, не сыр дырявых стелл,
Не крошево камней, воздетых в конус,
А черный хворост выморочных тел
Тех погонял Земли, кто захотел
Остановить неумолимый Хронос.

Ну, каково теперь под колпаком
Каирского музея, с номерком
На том, что так заначивала крипта,
Ощерив рта трагический разрез,
Тебе лежать, порядковый Рамзес –
Пирамидатор Верхнего Египта.

Турист – он некрофил и мизантроп.
Безмозглость он разглядывает в лоб,
Поскольку мозг был извлечен из мумий
В другой сосуд. А в черепе царя –
Смесь пустоты, что, строго говоря
(как и тогда), есть почва для безумий.

При жизни дыбить схрон, чтобы ни вор,
Ни Шлиман кость не выдурил из нор,
И выглядеть не двойником инсекта
Пять тысяч лет, в могилу прихватив
Из пузыря плотвы презерватив…
Чтобы смутилась школьница и некто?

Не лучше ли кормить червей и гнид
Безвестно, чтобы колченогий гид
Твоей страны (из средних экономик),
Болтая про самшит и палисандр,
Не вспомнил, что Великий Александр
(Филиппович) был пьяница и гомик.

Гид, как и голубь, делают одно,
Садясь на череп памятника. Но
Не более, чем съедено попкорна.
Однако и не менее, чем то,
Что делает потомок на пальто
Истории.( Особенно повторно).

Не лучше ли и жить, теряя вес,
Когда тем меньше дров, чем дальше в лес,
Во мхи, в пески, где не нужна и строчка,
Тем более одический глагол…
Как говорил бобруйский балагол,
Я – памятник себе. И точка.


Ку-ку

Аритмия кукушки с тишиною в конце,
Очевидно, к дождю, к потемнению Венты,
К медсестре, изменяющейся в лице
От зубцов на рулоне кардиоленты.

То, как пишет игла Кордильеры ку-ку,
Замирая в вершинах и падая книзу,
Говорит однозначно и дураку,
А не то что сестре – о тенденции к кризу.

Человек отмечает пейзаж на стене
С неуместным в жару новогодним сюжетом,
Незадернутый зиппер у сестры на спине,
Табурет, поглощенный ее силуэтом,

Музыкальные пальцы, шпаргалку колец,
Говорящих о том, что она несвободна…
Нет, он думает, это еще не конец,
Не сейчас, говорит он себе, не сегодня.

Духота. Предгрозовье. В лесу на кустах
Паутина и та покрывается потом.
И дурацкая птица, от зноя устав,
Не в ладах с арифметикой жизни, со счетом.

И прибор, повидавший свое на веку,
Тоже врет, уловив напряжение свыше.
Все земное решается там, наверху.
Вот сейчас полыхнет в небесах – и ку-ку.
Если пара присосок на левом боку
Не отвалится сразу от грома на крыше.


Следы маленькой женщины

1.
Послушнее маленькой женщины - только свои следы:
Ты повернул – и они повернули тут же.
Откуда взялось на Балтике это дитя среды
Обитания девочек, растущих на склонах Фуджи?

Здесь, на Балтике женщины – большие эмансипе
(от размера ноги зависят масштабы взгляда).
Если берут твой след, то – и т.д. и т.п.
Просто отбивают тебя от стада,

Как это делает львица перед броском,
Настигая тестикулы живности Сарингетти.
Замечено: в нашем климате, береговом, морском
Водятся крупные девочки, девочки-Йети.

На снегу их следы идут впереди твоих.
Разговариваешь, как правило, с видом сзади.
И поэтому все, что касается вас двоих,
Ты бормочешь себе под нос, как касыд Саади.

Их никто не учил, что глагол – тяжелей воды.
Вообще, искусству слушать не учат в школе.
Может быть, оттого косолапят свои следы,
Прерываются, топчатся, мнутся, кексуют, что ли.

Иногда у подъезда, особенно в гололед,
Отмечаешь царапины от ногтей сквозь подметку:
Вроде кто упирался (вряд ли рвался вперед –
В спальный отсек, в подлодку).

Начинаешь думать, что ты разлюбил кровать.
По утрам, когда основной инстинкт потирает руки,
Обнаруживаешь тату «Не кантовать!»
На широком крестце подруги.

2.
То ли дело следки молчаливого существа,
Семенящие рядом, но чаще втрое,
Легкие, как листва,
Послушные, как твое второе.

Временами их нет. Исчезают. Метров на пять.
Вроде что-то нашло на них и душа воспарила.
Или это с тобой приключилась напасть –
Взять на руки, посадить на перила…

Что касается взглядов: смотрит чуть вниз и вбок.
Даже при слове «нет» кивает тебе, как надо.
Так ей приказал домашний японский Бог:
Кто рядом, тот и микадо.

Две бамбуковых спицы, воткнутые в одно,
Похожи на иероглиф, который вместе и держит
Воронку ее волос, пояс и кимоно.
Вынешь одну из них – и нет никакой одежды.

Иногда она говорит: я сама…, ты сам….
И ты начинаешь таять, как лед в городском канале.
И к имени маленькой женщины ты добавляешь «сан».
Как это делают янки.
На Окинаве.

Дозорцев Владлен, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 983 № 55337 от 07.09.2007

0 | 5 | 2980 | 20.04.2024. 00:46:43

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []