Есенин и Клеопатра (Продолжение 4)

(Продолжение 4)

Есенин:
Царица строгая! Права ты лишь отчасти,
Я стал изгоем при советской власти,
Когда назло тюремному порядку.
Меня тянуло к выпивке и в драку.
Но в кабаках среди гульнувших в полночь
Не встретится стукач или иная сволочь.
Я там свободно проявлял свой пыл
Читал стихи, как над землёю плыл,
И парусами глохнувших ушей
Ловил я комплименты алкашей.

Клеопатра:
И низводил себя до уровня раба,
Их философию в себя с вином вобрав.

Есенин:
Бывало, наливался до затылка,
Валило с ног меня и не вязал я лыка,
Как после валерьянки тот мурлыка,
Которому вчера при созерцанье звёзд
Я наступил нечаянно на хвост.

Клеопатра:
Не забывайся, дерзкий мой поэт,
Знай, во дворце великих Птолемеев
(К последним двум пониже пиетет),
Котов и кошек холят и лелеют
И почитают, как посланцев бога,
Обидчиков их наказуя строго.

Есенин:
Выходит так, что сразу не спроста
Я попросил прощенья у кота.
Обиженного соню приласкал,
А тот, шипя, свой показал оскал,
И я, припомнив шапку деда зимью,
В торчащие усы расцеловал разиню.

Клеопатра:
Любая ласка пьяного груба,
Она лишь преумножит оскорбленья.
Ответственного за ночные бденья
Пришлось мне в жертву принести раба,
Чтобы Озирис меру искупленья
Твоей вины воспринял без сомненья.

Есенин:
Моя вина, так мне и отвечать,
Такая милость должнику некстати,
Прощённого негодна мне печать…

Клеопатра:
Цари обычно жалуют поэтов, -
То плахою то золотом на платье,
Когда их трон мог блёкнуть в ярком свете
Или блистать в направленном таланте.

Есенин:
Но всё равно, казнишь ты человека?
За полосатую под тигра образину,
Ты голову раба по своему капризу,
Как будто бы она какая щепка,
Бросаешь вместе с мусором в корзину?

Клеопатра:
Не отгадал, гуманный ты мой гость,
Конечно, так, но это уж потом.
Вначале палачу то сделать привелось,
Что дед твой сделал со своим котом.
Мне голос в верхнем храме нашептал,
Тот кот был отпрыском вчерашнего кота.
Быть может, для тебя я сделаю открытье,
Но кошки первые прижились здесь, в Египте.
А за похожего на тигра, между нами,
Я заплатила двадцатью рабами.

Есенин:
Царица! Я ж для красного словца
На дедушку надел из прощелыги шапку,
А не затем, что предку было зябко!
Неутомимого мышей и птиц ловца
Мне даже в выдумке я, помню, было жалко.
Но что ты скажешь, если объявлюсь
Потомком я казнённого раба,
И ночью под покровом звёздных люстр
Приду к тебе с мечом, охранников рубя?

Клеопатра:
Мои два первых мужа Птолемеи
Мой трон украсть пытались, как злодеи,
В итоге – в памяти истории их нет,
И я в ответ на все твои затеи
Скажу, не испугаюсь, мой поэт,
Ты можешь выбрать самый лучший меч,
Он подойдёт к размаху статных плеч
И кудрям шёлковым, утяжелит твой след,
Наполнит кровью мускулы тугие
И голову вскружит твоей врагине!
Но хватит шуток, не пора ли знать
Пределы моему взволнованному гостю,
Что не дано ни подобру, ни злостью
Ему доспехи на себя цеплять
И он лишь сможет повторить другого,
Но ничего не совершить иного,
Чего пока не совершал никто,
Равно с царицею, с рабом или котом.
Поэтому оставь свой гневный нрав
И принимай без тени осужденья
Что счастлив принесённый в жертву раб,
Чьи муки воздадутся наслажденьем
Ему в долине мёртвых. А тебе
Дано понять, что искреннее слово,
Не то, что возвратиться может снова,
Но и на прошлое в неведомой судьбе
Найти пристанище своё вдали за бе-
Регами логики и смысла,
Стирая лет направленные числа.

Есенин:
После египетских сегодняшних напастей
Я заскучал вдруг по советской власти,
При ней пытали, били и травили,
В печах сжигали, голодом морили,
Громили храмы, ложь везде – повально,
Три шкуры драли. – всё же не буквально.
Теперь я вижу, как жилось прекрасно,
Хоть без Христа, но с ”Капиталом” Маркса!

Клеопатра:
А вот и Пушкин поспешает к нам,
Спор о котах ему не по стихам!

Есенин:
А что ему кошачьи заморочки
С его котом на золотой цепочке!

Пушкин:
Зазорные мне слышались слова
О времени, рождающем сумбуры
В стране, в которой некогда глава
Был образцом возвышенной культуры.
Народ, не знавший должного примера,
Молитвенных святых лишённый мест,
Ужель пошёл за тенью Робеспьера,
Чтоб Бонапартов ожил манифест?

Клеопатра:
Один поэт радеет за рабов,
Другой за родину с царями и рабами,
Не стоит возникать мне между вами,
Храня нейтралитет меж умных лбов.

Есенин:
Да все эти французские Мараты
В сравненье с нашими невинные ребята!
Да Вы же предрекли российский бунт
И можно ли тому Вам удивляться,
Как тысячеголовый русский Брут
Над Цезарем своим свершил неправый суд,
Оставив далеко тех предков итальянцев,
И юных чад не пощадив семейства,
Шекспировы затмил наивные злодейства.

Пушкин:
Довольно, хватит, но коль правда это,
Как можно жить в стране убийц поэтом?
И воспевать плакучие берёзы,
Не замечая туч, несущих слёзы?
Творения позорного притворства
Достойны уровня пустого рифмоплётства.

Есенин:
Пусть я открыто власть не осуждал,
Но как поэт не пел ей хлеба ради.
Не рабство и не горькая нужда
Перо моё вели на лист тетради.
Я в нём на части сердце разрывал
И выворачивал всю душу наизнанку,
Когда, назло казённому порядку
На родине, я под прицелом жал
Хмельные песни кровью изливал.
И, если есть пред ней моя вина,
Она не на земле, за облаками,
И чашу я свою испил до дна,
Никто в меня не сможет бросить камень.
Я был с народом, с ним и пел, и пил,
И для него рядил берёзы в ситец,
Чтобы, прочтя мой стих, иной провидец
За все несчастья Русь свою любил,
Без трона и другого ярлыка
Как царство щедрое родного языка.

Клеопатра:
Сергей, тебя я упрекнуть должна,
Не забывай границы для суждений
И придержи свободу своих мнений
В сосуде италийского вина.
Не трогай Цезаря, он выше всех царей
Умом и смелостью и доблестью военной,
Сильнее полководца и храбрей
Не будет никогда во всей Вселенной.
Моим он гостем самым благодарным
Был в этих стенах. След того кинжала,
От некогда кровоточащей раны
В его груди, в слезах я целовала.

Пушкин:
Так вот оно не гаснувшее чувство,
Что умалить способно жажду власти,
Богатства, мести, ко всему, что пусто
От высшего предначертанья страсти.
В ней лишь одной божественное буйство
Двух любящих сердец, от глаз немых бесед
И слова первого, что письменно иль устно
Изыскивает робко к сердцу след
Через преграду злопричинных бед
До торжества возвышенного чувства
И радости полуночных побед.
Быть может, назначение искусства
Через любовь веками продлевать
Скупую смертной жизни благодать.

Клеопатра:
Немногим уготованная сказка,-
Преодолеть посильные преграды
И недруга унять не войском и армадой
Морских судов и не клинком дамасским,
А зрелищем и пьяною прохладой
Даров из виноградников Эллады,
В то время, когда гость, он же соперник,
Под тогой тайный согревает меч
С готовностью в тот миг его извлечь
Как только вы ему начнёте верить
И слабость обнаружит ваша речь.

Пушкин:
Соперничество смежных государств
Сродни по силе ревности любовной,
Она предлог войны отверженному даст,
Народы ввергнув в вековую бойню.
А, впрочем, есть закон существованья царств,
Неписанный, неведомый, но верный,
Он повернёт безжалостное время
От смуты во второй Экклезиаст.
Лишь только чувства плодотворны в мире,
Присущие двум любящим сердцам,
И тот поэт, кто воспевал на лире
Любовь, достойную деяния Творца.

(Продолжение 5 следует)

Виктор Калитин, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 669 № 50617 от 18.01.2007

0 | 2 | 2287 | 24.04.2024. 23:57:03

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []